Второй курс Университета. 1964 год. Я приехал из родного Барнаула в Томск на неделю раньше начала занятий с твердым намерением перевестись на вечернее отделение и устроиться на работу, чтобы помочь маме. Мишка Колмогоров, мой однокурсник и лучший друг, вернулся из Абакана, в котором он жил до поступления в Универ, ещё раньше (у него в Томске поступал младший брат, которому он помогал готовиться к вступительным экзаменам).
Мишка, конечно, обрадовался моему приезду и рассказал, что в нашу комнату подселили трех первокурсников, вернувшихся после колхозной отработки. Мишка говорил о них весьма неодобрительно. Важные и богатые, надувают щеки и каждый день ходят в Первую столовую.
Мы редко ходили в Первую столовую, только по большим праздникам и предпочитали ходить в Шестую, гораздо более демократичную, студенческую. В Шестой на столах бесплатно стояли соленая капуста или лук в подсолнечном масле, а иногда и соленая селедка, порезанная на мелкие кусочки, хлеб был бесплатным, и цены были существенно ниже.
И мне, и Мишке, и ещё двум нашим друзьям - Гене Алешину и Борису Рублеву, - существенно из дома помогать не могли, и мы жили на стипендию и зарабатываемые периодически на разгрузке вагонов с цементом и алебастром деньги. Позже мы наладили взаимодействие с железнодорожниками, и нам уже доставались и вагоны с зерном, сахаром и арбузами. Нашу бригаду хорошо знали и в случае необходимости звонили прямо на вахту общежития и приглашали кого-нибудь из нашей комнаты. Так как мы, как пионеры, были всегда готовы и не подвели ни разу работодателей, возможность подработать у нас была часто.
Но эта система отладилась позже, а в течение первого курса мы воспринимали Первую столовую почти как ресторан - чистота, белые скатерти, большие порции, вкусная еда и высокие цены.
Мишуня сказал, что он рассказал первокурсникам про бесплатную капусту в Шестой столовой, но они не польстились и продолжали ходить в Первую. Из чего он и сделал вывод, что эта троица - богатые и важные.
Итак, Леша Крамер, Витя Скуридин, Фима Плопский - так звали этих первокурсников, которых подселили в нашу комнату и с которыми мы уже не расстанемся до окончания Университета. Только Леша из них реально был из обеспеченной семьи. Единственный ребенок в семье руководителя КГБ Тувинской АССР, он вряд ли испытывал нужду в предыдущей жизни. Черноволосый, небольшого роста, всегда элегантный, всегда с начищенными до блеска туфлями, всегда готовый пошутить на любую тему. Юморист с сатирическим уклоном, иногда циник, иногда наоборот чересчур сентиментален.
Меня удивляло то, что он принципиально никогда ничего не стирал. Привозил из дома огромный чемодан с одеждой, которую часто менял, грязную складывая в чемодан. К концу семестра, когда чистое заканчивалось, Леша открывал чемодан и выбирал наиболее чистое из ношенного для повторного использования. После сессии увозил чемодан в Кызыл, чтобы к новому семестру привезти тот же чемодан со свежей чистой одеждой.
Несмотря на свой малый рост, Леша был главным футболистом футбольной команды химфака. Он всегда занимал позицию центрального защитника и был практически непроходим для соперников. С его скоростью (100 метров за 10,8 секунды) он мог бы многого достичь и в легкой атлетике, наверное, но его страстью был футбол.
Второй из этой тройки, Витя Скуридин, типичный барнаулец, из-за своего маленького роста постоянно самоутверждался, несмотря на то, что мог себе позволить этого не делать. Зачем ему было самоутверждаться, если он прекрасно играл на баяне, хорошо танцевал, пел так, что студентки нашего факультета плакали, лёжа в кроватках перед сном, слушая Витино пение в коридоре, вспоминая дом и родителей, а многие мечтали о Вите и не скрывали этого. Следует учесть, что у него был прекрасный юмор и сочинял он капустники не только в капелле, в которой пел до преклонных лет, но и к Дням рождения друзей и юбилеям своей лаборатории на Томском исследовательском атомном реакторе, которую он сам создал и возглавлял много лет.
Он осуществил свою мечту - поступил на ту специальность, о которой мечтал, - радиохимию, и после окончания Университета посвятил всю свою жизнь применению своих знаний на благо людей. Его метод ранней диагностики с помощью радиоактивных изотопов технеция позволил спасти жизни тысяч людей. Учился он всегда очень хорошо, мужики его уважали. Мне непонятно, зачем ему нужно было самоутверждаться, может, действительно "комплекс Наполеона" присущ всем людям невысокого роста. Даже сейчас, когда он профессор, заслуженный деятель науки, желание самоутвердиться его не покидает. Хотя его и так все ценят - его работы, трудолюбие, пение.
Уже на первом курсе он перешел с баяна на модную тогда гитару. Выучил три аккорда и с их помощью исполнял любые бардовские и эстрадные песни. Всем нам очень нравилось его исполнение, хотя профессиональные музыканты удивлялись, как у него получается, утверждая, что Витя поет одно, а играет совсем другое. Под профессионалом я имею в виду Михаила Немировича-Данченко, человека с абсолютным слухом, могущего настроить рояль без камертона. Витя помнил огромное количество песен. Меня всегда удивляло, как можно запомнить столько слов.
Как-то мы с ним познакомились со студентками - биофизиками, которые ночами наблюдали так называемые "серебристые облака". Мы сидели на лавочке с этими девочками в Университетской роще с вечера до утра. Витя пел песни всё это время и ни разу не повторился.
В школе он учился в одном классе с композитором и поэтом Олегом Ивановым, песня которого "Товарищ" была очень популярна в те годы в нашей стране. Витя знал все его песни и на первом курсе часто пел и его "Что не весна - то солнышко, что не любовь - Аленушка", и "Птицы дружно улетают к югу, крыльями прощально помахав, дорогая, так и мы друг с другом разойдемся, ревновать устав", и другие очень приятные песни. Потом в его репертуаре появились Окуджава, Кукин, Клячкин, Ким, Галич, Высоцкий, Городницкий. А начиналось все с "жалистной" и сантиментальной песни Вертинского: "Ваш любовник скрипач, он хромой и горбатый, он Вас дико ревнует, не любит и бьёт, но когда он играет свой концерт Саросате, Ваше сердце, как птица летит и поёт....".
Третьим в этой троице был Фима. Высокий, стройный с прямым и тонким носом и большими, слегка на выкате глазами, он был красив. Нам говорили, что девушки не только нашего факультета, но и девушки из политехнического института ходили, как на экскурсию, посмотреть на этого красивого парня.
Он приехал в Томск с другого конца страны - из молдавского города Сороки. Название города Леша Крамер с присущим ему цинизмом тут же сократил на одну букву "О", а вторую поменял. В городе была расположена старинная крепость, которую Фима всю излазил в детстве, переплывая для этого на другой высокий берег Днестра. Нам Фима сразу пояснил, что в Молдавии процветает бытовой антисемитизм и поступить на химический факультет Кишиневского Университета совершенно нереально, поэтому он и рискнул уехать в Сибирь, где, по мнению его родственников и друзей, было совсем неважно, какой ты национальности.
Фима очень хотел поступить именно на химический факультет. Его классный руководитель, учитель химии, был замечательным человеком и педагогом. Фима утверждал, что 75 процентов его учеников шли учиться на химические факультеты. Он был единственным преподавателем химии в Молдавии, который получил звание Героя Социалистического труда и, естественно, звание заслуженного учителя. Кроме того, он был тренером Фимы по настольному теннису.
Ещё в 10 классе Фима стал чемпионом Молдавии по настольному теннису среди юношей. Первый раз я увидел, как Фима играет в теннис, в городском саду, куда мы с Мишкой пришли потусоваться в воскресение до начала занятий. В теннис играли навылет, и мы подошли к столу, как раз когда подошла Фимина очередь играть. Он достал из жесткого чехла полиэтиленовый пакет, открыл его и достал свою ракетку, которую, как я узнал впоследствии, Фиме подарили за выигрыш звания чемпиона Молдавии. О таких ракетках я слышал, но видел их только в кино. Это была шведская ракетка фирмы "Стига": красные резиновые накладки и тонкий слой желтого цвета губки, удобная для руки ручка. Фима вытащил ее из пакета, протер ваткой со спиртом, подул на одну из сторон и начал подавать.
Через некоторое время у стола собралась приличная толпа. Это было красивое зрелище: Фимин противник бил шарик со всей силы, Фима отходил от стола и возвращал шарик на стол; шарик высоко подпрыгивал, и противник снова бил со всей силы по нему; Фима опять подставлял ракетку, и шарик "свечой" взмывал вверх. Противник, что было сил, гасил свечу, а Фима вновь возвращал шарик на стол. Через какое-то время такой перестрелки Фима делал движение ракеткой, как бы сопровождая летящий после отскока шарик, давая шарику прокатиться по ракетке сверху вниз и затем резко накрывая шарик. Шарик летел по "кривой" траектории, ударялся о стол противника и резко улетал в сторону. Партнер успевал пару раз махнуть ракеткой, не попадая по ускользающему шарику. Такой удар называется топ-спин, как я узнал позже.
Я когда-то был чемпионом пионерского лагеря и считал, что неплохо играю в теннис. На втором курсе у нас проводилось первенство факультета по настольному теннису, и Фима хотел, чтобы я играл с ним в паре в парных соревнованиях. Он упорно тренировал меня, обучая, прежде всего, наиболее простому удару под названием "накат". Движение этого удара в точности повторяет движение руки при отдаче пионерского салюта. Этот удар оттачивают все обучающиеся с профессиональными тренерами. Все, кто видел разминку теннисистов, наверняка видели эти удары. Они напоминают стрельбу по углам стола: удар справа налево, ответный удар по диагонали слева направо, удар справа направо и так далее серия взаимных ударов минуты на три.
Я уже было решил, что хорошо стал играть, и предложил Фиме сыграть без форы, Фима усмехнулся и сделал контр-предложение: играем на коробку конфет с форой 18 очков. Фима договорился со своими знакомыми теннисистами, и мы получили возможность сыграть в большом спортивном зале института Радиоэлектроники (ТИРЭТ) на теннисном столе хорошего качества.
В воскресенье с утра мы уже были в зале. Я был уверен в своей победе. Фиме для победы нужно было забить 21 очко, а мне только 3. Началась игра, и повторился сценарий, о котором я писал выше. Я бил со всей силы "накатом", Фима защищался "свечой". Я бил и бил, пока рука не уставала, и тогда я бил мимо стола. Фимины подачи были так закручены, что если я и брал, то только одну подачу из пяти. Короче, конфеты я проиграл.
Фима любил сладкое не меньше меня. Почти в самом начале первого курса Фима поспорил с девочками из своей группы на килограмм конфет, что съест за один присест килограмм шоколадных конфет "Мишка на севере", не запивая водой, всухомятку. В конце на него было жалко смотреть, но упорный Фима, действительно, их съел, правда, долго потом не мог на эти конфеты даже смотреть.
Родственники, собирая Фиму в Сибирь, собирали его, как в арктическую экспедицию. Особо нас впечатлили рукавицы. Брезентовые, на гагачьем пуху они доходили до локтей. Шапка-ушанка была под стать рукавицам. Парень был домашний и к общежитским условиям проживания не адаптирован. Он был очень удивлен, когда, проснувшись не самым первым, не обнаружил в своей тумбочке зубную пасту и мыло, которые привез из Молдавии. На его вопрос: "Где его принадлежности", общежитский народ долго изощрялся в ответах и веселился, популярно объясняя молдавскому гостю, что у нас почти всё общее в общаге; что тот, кто встает раньше, может одеть то, что ему больше нравится, а проснувшийся позже всех будет выбирать из той одежды, что висит на вешалке. Такие интересные порядки, радующие всех, кроме тех, кто зубную пасту, мыло и одежду покупал.
Фима среди нас был самым чистюлей и аккуратистом. Вечером перед сном он не торопясь раздевался и складывал свою одежду на прикроватную тумбочку: сначала брюки, на них светлую рубашку, а сверху носочки. И Фима, и Витя, и Лёша курили, и вскоре Фиме стали приходить посылки из Молдавии с дефицитными тогда болгарскими сигаретами.
На зависть всем курящим, Фиме присылали сигареты "Шипка" в красивых пачках, похожих на те, в которых продавались папиросы "Казбек", только миниатюрнее, изящней. Сигареты были упакованы в два слоя, и оба слоя сигарет накрыты тончайшей папиросной бумагой. Кроме "Шипки" были сигареты "Джебел" и сигареты с фильтром "ТУ-154". Фима делил сигареты между курящими "однокомнатниками", а нам, некурящим, выдавалось по пачке, чтобы мы могли тоже выпендриться, достав в подходящий момент из кармана "Джебел" или "Шипку". Кстати, так мы второкурсники и начали курить постепенно.
Фима очень не любил, когда его будили. Вечером договариваемся:
- Завтра играем в футбол с юридическим факультетом в 11. Фима мы тебя будем будить в 10, успеешь собраться?
- Конечно.
Утром в 10:
- Фима, вставай на игру!
- Не могу, я сессию завалю.
Эта фраза стала крылатой в комнате и звучала всегда, когда Фиму будили, как и другая его знаменитая фраза, которую каждый из нас не раз повторял, когда ему предлагали идти мыться: "Мыца, по-молдавски "кошка". Его интерпретация знаменитой басни Крылова тоже вошла в анналы: "Однажды Лебедь рака щупал. Щупал, щупал и пришел к выводу: рака щупать неудобно". Фима любил исполнять на баяне Молдавеняску. Фима выходил в коридор общежития, садился на пол, подогнув ноги под себя, и упоенно играл на баяне. Циник Леша Крамер тихонько клал рядом с Фимой перевернутую шапку. Часто Фима пел для нас "жалистную" еврейскую песню "Тум-балалайка" на идиш.
Заснуть Фима мог в любой позе и в любое время. Он был очень рационален и в то же время чрезвычайно ответственен. Женился он на третьем курсе - первым из всех в комнате - и материальное обеспечение семьи всегда считал своей главной задачей. Одновременно с учебой на дневном отделении Фима умудрялся работать ночами дежурным кочегаром в котельной, потом сторожем в психдиспансере, тренером по теннису. После женитьбы он всегда работал много и не мог часто появляться в общежитии.
Женился он на Томе Полещук - девочке из местной томской элиты. Томин папа был известный в Томске военный строитель в звании полковника, а мама - хороший врач. Тома училась в элитной школе и была успешной спортсменкой, играя в баскетбол за сборную команду Томской области. Она, как была в юности, так и осталась на всю жизнь оптимисткой, девочкой - праздником, с брызжущей жизнерадостностью. В жизни у нее не меньше сложностей и бед, чем у других людей, но никто никогда не видел, чтобы она унывала и жаловалась на жизнь.
Фима мог быть занудой и качать неодобрительно головой, когда нарушались правила, внедренные в него с детства: гладить рубашки следовало, как делала его мама: сначала полочки и только потом воротник; пыль протирать обязательно, налив воды в тазик, а не просто, намочив тряпку под краном; складывать вещи в чемодан в определенном порядке; все учебники оборачивать калькой и подписывать красивым, каллиграфическим Фиминым почерком и т. д. и т. п. Тома никогда не была занудой. Прирожденный оптимист, идущий по жизни внешне легко.
Первой у Фимы с Томой родилась девочка. Они назвали ее Женей. Фима обожал Женю, носил ее фото всегда до конца своей жизни в своем бумажнике, гордился её красотой и каждому новому знакомому обязательно хвастался своей дочуркой, демонстрируя ее фото и приговаривая: "Смотри, какая красота".
Фима всегда мечтал серьезно заниматься наукой, но долг перед семьей заставил его отложить реализацию мечты до лучших времен и пойти работать в лабораторию крупной строительной фирмы, чтобы получить квартиру. Он подписал неофициальный договор с руководителем компании о том, что организует лабораторию, отладит ее работу, проработает 4 года и получит квартиру. Это был один из тех редких случаев, когда строители не обманули. Фима выполнил свои обязательства, получил однокомнатную квартиру в новостройке, и его отпустили без претензий.
В институт Химии Нефти Сибирского отделения Академии Наук СССР он пришел на 2 года позже меня, и я предложил нашему директору Юрию Гаврииловичу Кряжеву, молодому доктору наук, возглавившему институт в 33 года после отъезда академика М.Ф. Шостаковского (лучшего ученика знаменитого во всем мире великого химика-органика академика Фаворского Алексея Евграфовича), поручить Фиме руководство одной из двух групп, с которыми я работал.
Группа занималась использованием эффекта Томса для ускорения движущихся в воде тел. Это были непростые годы: холодная война, соревнование двух систем. Американцы использовали этот эффект в своих подводных лодках. При необходимости быстро и бесшумно передислоцироваться в подлодке через специальную щель выдавливался раствор полимера, который уменьшал сопротивление трения лодки за счет уменьшения завихрений (турбулентности) при движении лодки. Скорость лодки сильно возрастала, а для эхо-локации она становилась невидимой, так как шум от движения резко уменьшался. Американцы использовали секретный в то время полимер WSR-301, который теперь используется во многих отраслях, даже в изготовлении бетона, в качестве суперпластификатора.
Группе была поставлена задача: создать более эффективный отечественный полимер, изучить его свойства, выбрать оптимальные режимы использования, показать эффективность в промышленных испытаниях непосредственно на подлодках. Американцы достигали снижение сопротивления трения при концентрации полимера в воде 5-7 долей на миллион долей воды. Нам быстро стало понятно, что эффективность тем выше, чем выше молекулярный вес полимера, и Фимина группа начала работы по созданию новых водорастворимых полимеров и модификации способов синтеза существующих.
В группе у Фимы было несколько молодых, красивых, амбициозных и толковых девушек: Валя Зарочинцева, Люда Пенькова, Наташа Костылева, Наташа Сидельникова. Все мы называли их "Фемины", так как их начальником и идейным вдохновителем был Фима. Девушки готовы были работать каждый день до глубокой ночи, не считаясь со временем, лишь бы получить результат.
В группу входили Саша Бочурин и Борис Витрук. У Бориса были золотые руки, он отвечал за техническое сопровождение работы. Это он разработал, и по его чертежам была изготовлена тестовая центрифуга, на которой изучалось влияние скорости водяного потока на сопротивление трения у разных растворов полимеров. На этом устройстве был обнаружен эффект одного из созданных полимеров, который снижал сопротивление непрерывно в течение нескольких суток, в отличие от американского полимера, который давал эффект только в течение 40 секунд.
Уже через 2 года были в Севастополе (Балаклаве) проведены испытания на действующей подлодке наиболее эффективного из разработанных группой полимеров. В это же примерно время я стал замечать, что Фима куда-то периодически отлучается в рабочее время, не обсуждая со мной, своим лучшим другом, свои исчезновения. Несмотря на полученные результаты, он стал мрачный и раздражительный. У меня были подозрения, что это связано с покупкой им машины.
Еще работая в строительстве, Фима встал в очередь на покупку машины. Стоять нужно было долго. Всего на всех всегда не хватает, а в те времена это особенно чувствовалось. А стоила машина, которую он хотел купить, приблизительно 3 годовых Фиминых зарплаты. Был тогда такой анекдот: "На горной дороге, на обочине, сидит русский мужик и плачет. Подъезжает грузин на новой шикарной черной "Волге" (в те годы - мечта всех советских автомобилистов, самая дорогая из всех советских машин).
- Что плачешь, брат?
- Да, вот была у меня машина "Москвич", но свалилась в пропасть, еле сам успел из нее выскочить. Всю жизнь на нее копил. Что мне теперь делать?
- Вах, вах, вах,- запричитал грузин, - всю жизнь копил, всю жизнь работал, зачем такую дорогую машину покупать".
Я, как человек к технике не способный, и в молодые годы достаточно резкий и, можно сказать, крайний, рьяно отговаривал Фиму от покупки: "Будешь должен всем родственникам, а будет машина - нужен будет гараж". В те годы ни один нормальный человек не оставил бы машину на улице ночевать. С нее тут же сняли бы колеса, зеркала, с корнем бы вырвали магнитолу из салона.
Помню, наш директор института уже в 1985 году был в командировке в Швейцарии и по приезде рассказывал, что швейцарцы запросто оставляют свои машины ночевать во дворах. У меня это вызывало большое число вопросов, которые успевали трансформироваться в один самый главный: "Неужели и зеркала с машин, уходя домой, не снимают и не уносят с собой?". Директор утверждал, что владельцы с машин ничего не снимают. Я тогда думал, что европейцы и, в частности, швейцарцы - удивительный народ, и в России этого не будет никогда. Не прошло и 30-ти лет, и в России большинство автовладельцев также оставляют свои машины во дворе, ничего с них предварительно не снимая, что уже никого не удивляет и воспринимается, как само собой разумеющееся.
Фима покупал "Жигули" третьей модели, и гараж был необходимостью, как следует из вышенаписанного. Следовательно, нужно было находить (был специальный термин, обозначающий необходимые действия: "доставать") кирпич, цемент, металл для строительства гаража. Доставать грузовой автотранспорт для перевозки добытого к будущему гаражу.
Ничего из этих материалов нельзя было просто прийти в магазин и купить. Всё в стране было по так называемым "лимитам". Я говорил Фиме, что буду покупать машину, когда можно будет, если машина сломается, позвонить прямо с дороги и сказать ремонтникам: "У меня сломалась машина, приезжайте и заберите. Когда отремонтируете, позвоните и пригоняйте". Фима (и не только Фима) смеялся надо мной, называл фантастом и уверял, что такого сервиса в России не будет никогда.
В конце концов Фима на мое брюзжание сказал: "У тебя есть претензии по моей работе? Я стал хуже работать? Не успеваю что-то сделать из того, что планировали"? Фимка всегда первым из нас добивался необходимых материальных благ для своей семьи, хотя приоритеты у него были, по моему мнению, расставлены верно - прежде всего, дело.
Мрачное настроение Фимы было не связано ни с гаражными проблемами, ни с домашними делами, ни со здоровьем. Но выяснить, с чем это связано, мне удалось только через три года, когда Фиму отстранили от руководства группой, и он потерял право ссылаться на свои собственные научные результаты.
Только тут мой лучший друг поведал, что происходит. Некоторое время назад его пригласили в первый отдел института, где незнакомый молодой человек предъявил Фиме корочки: "Капитан КГБ Дерягин. Хочу с Вами побеседовать в более непринужденной обстановке. Встретимся завтра в 14 часов на стадионе "Труд".
На стадионе не было никаких мероприятий в это время, и они выглядели со стороны, как два приятеля, нашедших укромное место, где им никто не мешает, и они могут попить пивка и спокойно поговорить. Капитан предложил Фиме прислушиваться к тем разговорам, которые ведутся в коллективе лаборатории. Фима попытался объяснить офицеру, что в нашей лаборатории все законопослушные патриотичные граждане, и никаких антисоветских высказываний в нашей лаборатории нет и быть не может. Дерягин возразил, что Фима, возможно, не оценивает опасность вражеских сил, направленных на дискредитацию нашей страны: "Вы просто рассказывайте нам, кто и что говорит, а мы сможем правильно эти слова оценить. Вы же были пионером, сейчас комсомолец. Вы же понимаете, что мировой империализм ведет смертельную войну с нашей страной. Вы должны помогать своей стране".
Вот после этого разговора Фима примерно раз в неделю стал отлучаться с работы, чтобы встретиться с так называемым "куратором". Встречи происходили на конспиративных квартирах, кинотеатрах, стадионах. Каждый раз в разных местах. Они бы еще долго играли в шпионов, но на одной из встреч "куратор" предложил Фиме узнать подробно, с какими иностранцами в Москве встречался его друг Гена Шифрис во время последней своей командировки в Москву, о чем они говорили и зачем приезжали в Россию.
Фима сказал: "Хорошо, я спрошу всё это у Гены и скажу ему, что это интересует Ваше ведомство". Дерягина такая постановка вопроса сильно напрягла:
- Вы не должны ничего прямо спрашивать. Вы знаете, что такое конспирация? Вы должны тихонько у него всё выяснить, все аспекты встречи, не акцентируя свой интерес и, тем более, не раскрывая интерес органов.
- Вы предлагаете мне последить за моим лучшим другом? Меня не так воспитывали. Или я его прямо спрашиваю об этом событии и рассказываю, что это интересует органы, или просто посылаю Вас по известному адресу, и мы наши встречи прекращаем.
Дерягин опять начал рассуждать о долге перед Родиной, о комсомольской совести, а закончил тем, что они могут объяснить директору нашего института, что Фима не тот человек, которому можно доверить секреты Родины. "Шантаж! Не наши методы! Нам в школе рассказывали, что такими методами вербуют агентов ЦРУ, а в нашем КГБ люди с чистыми руками" - говорил ему Фима.
Где-то через пару месяцев стало ясно, что это были не пустые угрозы. Фиму лишили допуска, и он уже не мог работать по своей тематике, читать свои статьи и, тем более, на них ссылаться. Он не мог по своим же материалам защитить диссертацию. "Финита ля косметика"! Три года работы коту под хвост.
Когда Фима мне всю эту историю поведал в подробностях, я предложил ему записать ее в виде письма Председателю КГБ СССР Ю.В. Андропову, ехать в Москву и просить у него аудиенцию. Шантаж по отношению к своим ученым, работающим на укрепление обороноспособности, бред какой-то. Нам не верилось, что добиться справедливости не сможем. Фима изложил факты в письме и в конце письма попросил его принять.
Мы отправились в Москву, чтобы попытаться встретиться с руководством КГБ. Письмо Фима подготовил в двух экземплярах, один из которых оставил брату, и попросил его в случае, если с Фимой что-нибудь случится, переслать его в Европу знакомым для опубликования. Приближался 60 летний юбилей ВЧК-КГБ, и мы надеялись, что это облегчит нашу задачу.
В приемную КГБ мы пришли вместе. В просторном холле у стены стоял огромный ящик, на котором было написано: "Для писем Председателю КГБ СССР Ю.В. Андропову". Фима бросил письмо в ящик и попытался объяснить дежурному офицеру про методы работы Томского областного управления КГБ. Дежурный офицер пригласил куратора сибирских управлений, который отправил меня погулять, а с Фимой остался беседовать. Вышел Фима оттуда только через 2 часа, когда я уже подумывал, что делать, если Фима так и не появится. Ему пообещали, что в течение месяца у него будет возможность увидеться с Юрием Владимировичем.
Вернулись мы в Томск окрыленные, уверенные, что справедливость восторжествует, и шантажисты будут наказаны. Прошла неделя. Фиму вызвали в управление КГБ по Томской области, где его проводили в кабинет руководителя управления генерала Иванова. Фиму долго уговаривали подписать бумагу, в которой было написано, что на встрече с Андроповым он не настаивает, так как все проблемы уже решены. Фиме обещали немедленно вернуть допуск и не требовать у него следить за своими друзьями. Упрямый Фима уже закусил удила: "Я не из-за своего допуска хотел встретиться с вашим руководителем. Мне не нравится, что вы действуете "цэрэушными" методами, что вы шантажируете людей. Мне не нужны ваши подачки, и я не отказываюсь от встречи с Андроповым".
Две недели Фима, как на работу, ходил в здание на улице Кирова. Его уговаривали, упрашивали подписать отказ от встречи. В конце концов, Фима сказал им, что ему от них ничего не нужно, и подписал отказ от встречи с их главным начальником. Наступил 1978 год, и с этого времени Фима вопросами снижения сопротивления трения при движении тел в воде больше заниматься не мог.
В самом конце 1977 года меня вопреки решению партийного комитета института выбрали председателем местного комитета профсоюза, а сотрудников нашей лаборатории - членами местного комитета. Оля Солиенко, Лариса Верхозина, Гена Шифрис, Валера Кецкало, Фима Плопский возглавили разные комитеты месткома.
Фима возглавил производственную комиссию. Он видел свою задачу в повышении эффективности бюджетных трат, более рациональном использовании финансовых средств, поступающих в институт. Он опередил время на тридцать лет. То, что он делал, называется в цивилизованном мире "технический аудит". Такой анализ эффективности бюджетных расходов до сих пор не налажен в бюджетных учреждениях нашей страны, хотя о необходимости такого вида оценки говорят упорно уже несколько лет.
Дирекции и партийному комитету, которые привыкли распоряжаться поступающими средствами без контроля со стороны общественности, очень не нравилась складывающаяся ситуация. По их мнению, местком профсоюза должен был делить путевки в санатории, участвовать на правах младшего партнера в формировании очереди на жилье, организовывать спортивные соревнования и культурные мероприятия, но никак не вмешиваться в производственную деятельность института. Это и не удивительно, приблизительно так понимали роль профсоюзов и в других учреждениях страны, хотя в положении о функциях профсоюза была обозначена и контрольная функция при производственной деятельности.
Партийные органы института, района, области очень беспокоила наша деятельность. Особенно им не понравилось, когда весь местный комитет в полном составе вместо своего очередного отпуска вышел на работу по строительству институтского корпуса на общественных началах. Незачем из себя Ленина на субботнике изображать. Это был вызов партийным и административным органам.
Органы попытались найти подходящий повод и досрочно переизбрать местком профсоюза, однако встретили молчаливое сопротивление сотрудников института. Сотрудники не захотели голосовать за досрочное переизбрание месткома, несмотря на беспрецедентное давление, оказываемое начальством, начиная с заведующих лабораториями и заканчивая секретарями обкома КПСС.
Всё это время проходили партхозактивы, на которых клеймили местком. На несправедливые нападки лучше всех отвечал Фима. Он прекрасно говорил, его трудно было сбить, речь была плавной, без заиканий, и всегда логичной и аргументированной. С наступлением зимы мы были вынуждены написать заявления с просьбой уволить нас (всех сотрудников лаборатории и членов месткома) по собственному желанию. Об этом подробно описано в книге "Авантюрист"*, и здесь мы не станем к этому возвращаться. В общем, февраль 1979 года мы встретили на крыше корпусов завода резиновой обуви с большими снегоуборочными скребками и метлами для уборки снега с крыш.
Весной нашли более выгодное занятие - вначале ремонтные работы в различных помещениях города, а с наступлением весны - работы в пригородной деревне Кандинка по строительству новых жилых домов и ремонту пострадавшей во время пожара, строящейся птицефабрики. Работали мы всё лето, и наш работодатель, обеспечивая нам питание, разнообразием нас не баловал. На завтрак, на обед и на ужин курица в разных видах - жареная, вареная, в супе, в салатах и т. д. Фима в первые дни работы неосторожно заявил, что хорошо относится к куриным гузкам, и был ими одарен всеми членами нашей бригады в течение всего срока работы. В конце срока Фима взмолился: "Да, я хорошо к ним относился, но не в таком же количестве". Кстати, многие из нас наелись куриц на всю оставшуюся жизнь. Вася Алиулин, который раньше говорил, что ест всё, после наших работ в Кандинке курицу в рот не берет. Фима был у нас бригадиром, и под его руководством мы построили в деревне целую улицу новых домов. Фима нас жестко контролировал, не давая производить деревобетон и обеспечивая высокое качество фундаментов. Прошло уже 40 лет, а дома не разрушились, стоят, как новые.
Фима ко всем делам относился практично, рационально и очень серьезно. На мой взгляд, слишком серьезно. Воспитание детей - это был отдельный серьезный и важный жизненный процесс. Как говорил Фима: "Мне в детстве поддавали и ничего". Мне казалось, что эти действия привели к излишнему пиетету к старшим (по возрасту, званию, должности) Достаточно вспомнить, что когда Фиму вызывали в школу, и полуграмотные учителя жаловались на учебу или дисциплину его сына Ромы, он к их бредням относился серьезно, и Роме часто доставалось от отца. Рома рос очень быстро и в 8 классе был уже ростом около 190 сантиметров. Энергия его организма тратилась, прежде всего, на ростовые процессы, энергии на остальное не хватало, и парень мог легко уснуть прямо на уроке, за что огребал по полной и от учителей и дома от отца.
Фима страшно переживал и расстраивался, что у Ромы по математике тройки, а иногда и двойки, ругал его, а на мое: "Не бери в голову, хуже нас наши дети не будут", качал горестно головой и говорил: "Вот твой Мишка подрастет, посмотрим, будешь ли ты его ругать за двойки". Рома закончил среднюю школу в Красноярске, поступил в школу-студию Табакова в Москве, закончил театральный институт, и математика, из-за которой он столько терпел нападок, так нигде ему и не понадобилась.
Рома - успешный, состоявшийся человек, которого любят все, кто его знает, и которого невозможно не любить за его доброту, мягкий юмор и ответственное отношение к делам и семье. На мой взгляд, воспитание излишнего пиетета к старшим - это ошибка в воспитании, которая сильно ограничивает критические способности мозга. И тогда часто приходится слушать: "Академик Шейндлин так считает", или: "Профессор Липович так сказал", - в качестве серьезных аргументов. Трудно, конечно, определить, где излишний пиетет, а где уважение к старшим. Категории оценочные. Лично для меня приемлем тезис, который был сформирован с детства: "Старше, не значит умнее".
Второе спорное (в зависимости от точки зрения, положительное или отрицательное) качество человека, которого воспитывали в жестких рамках -бескомпромиссность. И через 30 лет Фима не одобрял меня, когда я общался с людьми, которые, по его оценке, нас предали. Коммунистический принцип - "кто не с нами, тот против нас" сильно осложняет жизнь людям, не готовым к компромиссам. Если Фима признавал человека предателем, он уже никогда больше с этим человеком не общался. Мои доводы, что человек слаб, что он часто вынужден принимать компромиссное решение из-за слабости характера, что нужно прощать слабости другим, "Ты - сильный и решительный, но не все такие, слабость нужно уметь прощать и учитывать в своих взаимоотношениях" Фиму не убеждали. "Я предательство не прощаю", - говорил Фима и всегда следовал этому правилу.
Когда нас, переехавших в Красноярск (Алиулина, Меньшова и меня) все таки приняли на работу, Фима оставался в Томске. Его устроили на работу на закрытый завод, где директором был папа ближайшей Томиной подруги. Хорошая зарплата (в два раза больше, чем он получал в институте), спокойная работа, размеренный ритм жизни - после работы домой и занимайся семьей. Казалось бы, что может быть лучше. Но Фиме было скучно, и он завидовал нашей бурной жизни в Красноярске. А мы создавали химическую лабораторию в институте Открытых Горных Работ. В подвале здания, где нам выделили место под лабораторию не было ничего, что могло послужить основой для создания химической лаборатории: ни вытяжного шкафа, ни водопровода, ни канализации.
Мы купили двухсотлитровую бочку спиртовых отходов завода Медпрепаратов за 80 рублей и отладили очистку этих отходов с получением чистейшего медицинского спирта. Те, кто жил в те времена, не дадут соврать. Чистый медицинский спирт был дефицитнее денег. Не всё можно было купить за рубли в те времена, но за спирт можно было получить всё, в том числе то, что в магазинах не продавалось. Уважаемые мастера с соседних предприятий "Сибцветметавтоматика" и "Красноярскгеофизика" за спирт точили автоклавы из "нержавейки", помогали проводить водопровод и канализацию в наше помещение, облагораживали стены лаборатории.
К тому времени, когда Фима приехал первый раз в гости к нам в Красноярск, у нас была уже неплохо оборудованная лаборатория, отдельные помещения автоклавной и душевой. Задерживаясь допоздна, мы часто оставались ночевать в лаборатории на своих персональных раскладушках. В лаборатории принимали душ, по субботам стирали и развешивали свои вещи в лаборатории. Иногда играли в настольный теннис, когда уставали работать. Вечерами ходили в лаборатории в удобной домашней одежде. Кто-то вкалывал в хроматограф газовые пробы, полученные при растворении углей, кто-то читал литературу или спорил с другими, объясняя полученные результаты.
Фима, попав в такую обстановку, сильно затосковал по интересной научной работе и после второго приезда в гости захотел остаться работать в лаборатории. Фиму удалось принять на должность старшего инженера, а впоследствии при образовании института "КАТЭКНИИуголь" и превращении лаборатории в отдел он стал руководителем сектора ожижения угля - головного сектора нашего отдела. Фима бросил непыльную работу, потерял в зарплате примерно половину и начал интенсивно изучать новую для себя отрасль - получение синтетического жидкого топлива из угля.
Работал Фима очень интенсивно, и через два года, на мой взгляд, материала на диссертацию было больше, чем достаточно. Фима так не считал, замучивал своих сотрудников, заставляя заново проверять и перепроверять результаты. Его перфекционизм расцвел на полную катушку. Его коронную фразу: "Никому ничего нельзя поручить, всё нужно делать самому" вспоминали все, кто с ним работал эти годы. А я замучивал его тем, что заставлял садиться и писать диссертационную работу. Фима отбивался успешно, говоря, что для написания диссертации материала мало, и работать нужно ещё, как минимум, 2 года. В конце концов, я отправил его в очередной отпуск, сам тоже ушел в отпуск, и у нас на кухне за месяц мы написали основные разделы диссертации "Результаты и их обсуждение" и "Выводы". Основа была создана, и больше я в этот вопрос не вникал. Обзор литературы и всю организационную работу по привлечению оппонентов и ведущей организации, защите Фима делал с минимальным моим участием.
В 1984 году, через три года после переезда в Красноярск, Фима защитил кандидатскую диссертацию по переработке углей. С тех пор в России многое изменилось, было время, когда страна не могла себе позволить выделять деньги на исследования по переработке углей, и шесть кандидатов наук из нашего отдела комплексной переработки углей работали в краевой и городской власти, торговали лесом и фруктами, строили заводы, изготавливали газетные киоски, играли на валютных биржах, производили пельмени, газированную воду, акриловую краску, высококачественный бензин из прямогонного и газового конденсата, и только Фима до самого конца оставался верен тематике по переработке угля, и был и остается одним из самых известных углехимиков Израиля. Хотя и в Израиле не сразу он стал уважаемым ученым, алие (людям переехавшим в Израиль на постоянное место жительства в конце восьмидесятых годов из СССР) пришлось нелегко.
Почти год Фима работал дворником, сторожем, открывающим и закрывающим ворота для проезда автомобилей. Когда он работал мойщиком посуды в ресторане, хозяин ресторана, выходя в зал, говорил: "Посмотрите, кто у меня моет посуду - доктор химии!". Когда его все-таки взяли в государственную фирму на работу по специальности, отношение к бывшим советским ученым среди израильтян было недоверчивое, как к ненастоящим ученым. Всё изменилось, когда Фима, находясь в командировке со своей заведующей лабораторией - коренной израильтянкой в США, встретился с профессором Расселом - нашим конкурентом и фанатом наших работ. Профессор с восторгом начал расспрашивать Фиму о его последних работах по изучению механизма ожижения угля с помощью метода меченых атомов. Это были работы, сделанные ещё в СССР (в Иркутске). Отношение к Фиме кардинально переменилось. Когда мы приехали в гости в Израиль в 1994 году Фима был уже заведующим лабораторией и уважаемым в Израиле ученым.
В сентябре 1995 года мы всей семьей: я, Оля и ребятишки - Катя, которой исполнилось тринадцать лет, и Мишуня, которому было 9, поехали в Израиль в гости к Фиме. С нами полетел в Израиль и Гена Шифрис, у него там уже несколько лет жила родная сестренка Бея со своей семьей. Самое большое впечатление об Израиле у меня осталось от первого шага на еврейскую землю. Прошло больше 20 лет, но этот первый шаг я вспоминаю с ужасом. Ощущение: я выхожу из самолета и попадаю в парную, не в баню, не в предбанник, а в горячую парную - воздух горячий и мокрый. Я задыхаюсь, и это вечер. Что будет днем, на солнце? Понятно, что я не зря опасался. Без кондиционера, на мой взгляд, там жить невозможно. Дома у Фимы кондиционера не было, был только большой вентилятор, который любезно перемещал горячий воздух из одной комнаты в другие. Ребятишки переносили жару значительно легче, чем мы с Олей. Из всех моих знакомых, которые посещали Израиль, только нам с Олей не понравилось это путешествие. Остальные знакомые туристы, посетившие эту страну, были в восторге.
Если честно, я ожидал встретиться с развитой европейской страной, а попал в страну, очень напоминающую нашу Киргизию. Типичный восток - крикливые люди на улицах, грязно, хотя и к утру всё убирается, но к вечеру опять грязно: повсюду на улицах следы жизнедеятельности собак и кошек... Полно крикливых, шумливых, разномастных негров. На мой вопрос: "эти негры, что, тоже евреи"? Фима объяснил мне, что это морокканские евреи: "они даже больше евреи, чем я", - сказал Фима. Они глубоко верующие люди и блюдут субботу. Они приезжают из Морокко, получают благоустроенные квартиры, но живут возле своих домов в палатках, готовят еду во дворах на костре и удобствами в квартире не пользуются.
Попал я не в европейскую, а по-настоящему восточную страну. Я воспринимал нашу Россию, как быстро развивающуюся свободную страну, масштабную, которая быстро догонит и перегонит всех. Проблемы Израиля мне казались мелкомасштабными, движение вперед миллиметровым, масштаб дел, соответствующим размеру территории. Некоторые бытовые вещи меня удивили: как вам? - целая улица магазинов, в которых продаются разные швейные машинки, запасные части к ним, различные наборы ниток для шитья и вышивания. Неужели все эти магазинчики, зарабатывают достаточно, чтобы не разориться? Специально ходил по этой улице, ни в одном магазине не видел больше, чем одного покупателя. Интересным оказалось и то, что валюту купить можно было только в банке при предоставлении документов, подтверждающих, что тебя направляют в командировку за рубеж. Граждане Израиля покупали доллары и евро на черном рынке по соответствующим ценам. Я чувствовал себя гражданином развитой страны, который приехал, если и не к туземцам, то в какую-то слаборазвитую провинцию.
Отношение практически всех израильтян, с кем я общался, к арабам, похожее. Помните фильм: "Все мужчины сво..."? Вот так и арабы, по их мнению. Это было удивительно, это было то, что я так и не понял в их стране. Как это увязывается с тем, сколько евреев погибло во вторую мировую войну из-за националистического подхода. Мне казалось, что уж этот народ должен быть интернационалистом и исповедовать принцип, что все люди братья, но в каждой нации могут быть уроды и бандиты, и это никак не связано с их определенной национальностью.
Успехи Израильтян по превращению пустыни в цветущий край, снабжающий полмира овощами и фруктами, были очевидны, но в то время меня не впечатлили. Ведь прошло около 50 ти лет со дня создания Израиля, и мне казалось, что Россия за 50 лет сможет у себя сделать намного больше при наших масштабах преобразований. К этому времени в России закрылось множество предприятий, которые выпускали или неконкурентную на рынке, или вообще ненужную продукцию, или продукцию, себестоимость у которой была значительно выше рыночной цены. Закрывались производства с технологиями 30-х годов, энергетически абсолютно невыгодные. Было ясно, что нам не нужно больше всех в мире тракторов и танков, не нужны убыточные производства, которые требуют денег из бюджета, нужна модификация производств и повышение производительности труда. Мне представлялось, что нашими темпами мы этого добьемся в ближайшие годы...
Как выяснилось, Фима серьезно готовился к нашему приезду, как ко всему, чем он занимался. Для нас были куплены билеты на разные экскурсии в Кесарию, Иерусалим, на Мертвое море, путевка на Средиземное море. С наступлением каждого утра Фима начинал нас торопить, чтобы мы успели попасть на очередную экскурсию. Меня несильно впечатляют древние развалины, и я не получил никакого удовольствия, пройдя при температуре выше 30 градусов и обжигающем солнце по дороге, по которой тащил свой крест Иесус Христос. Я ему, конечно, посочувствовал, но если бы меня интересовали древности, поехал я бы скорей в Италию, посмотреть на Колизей и другие достопримечательности Римской империи. Я хотел сидеть дома и болтать с Фимой "на кухне". Пожалуй, я бы никогда не променял общение с друзьями, на знакомство с любыми древними артефактами.
Жил в это время Фима со своей третьей женой - психиатром Лилей. Мне ни разу в жизни не повезло встретить умного психиатра или психолога. Мне кажется, учиться на эту специальность идут люди не семи пядей во лбу. В процессе обучения они начинают думать, что их научили разбираться в людях, и они вправе советовать, как жить другим. На самом деле чувствовать других людей нельзя научить. Либо у человека хватает мозгов, либо нет. С этим ничего не сделаешь. Это от мамы с папой. "Мудрая" Лиля и её мама - Фимина тёща пытались объяснить Фиминым друзьям, что Фима всё делает не так, чем Фима плох, не понимая, что мы, его друзья, не станем хуже думать о Фиме, а будем жалеть Фиму, что он вынужден общаться с этими "мудрыми" женщинами.
Перед отъездом на Родину мы устроили большой израильский скандал после того, как нам объяснили, что израильская компания "Эль-Аль" может отменить рейс, на который куплены билеты, если этот рейс придется на день праздника Ём кий пур, и ехать на машине в этот день до первой звезды чревато - могут побить камнями. Нам это показалось странным по отношению к нам - гостям Израиля. Оказаться побитыми камнями, отправляясь в аэропорт на рейс Израильского самолета в Москву, на который заранее были куплены билеты, сомневаясь, полетит ли он в праздничный день, нам показалось неправильным. Мы же гости и можем не знать все особенности этой страны. Лиля кричала, что мы неблагодарные люди, и нам нет прощения до тех пор, пока Фима не рыкнул на нее и велел ей замолчать. "Я так твою сестру принимал? - сказал ей Фима. При прощании психиатр Лиля - тонкий знаток человеческих душ сказала нашей Кате: "Ты такая хорошая девочка, оставайся", на Мишкино: "Я останусь", сказала 9 летнему Мише: "А тебя никто звал". Когда мы пошли в самолет Миша заплакал, и на вопрос мамы: "Что случилось?", сказал: "Дядю Фиму жалко".
День химика в 2011 году выдался особенным. День химика празднуется в последнее воскресение мая, кто не знает. За несколько дней до этого праздника позвонил Фима: "Я уже в России, в Москве у сына, взял билет на самолет в Томск, буду в Томске 29-го мая в субботу". Позвонил он Гене Шифрису и в процессе разговора спросил Гену: "У вас автобусы всё еще ходят от аэропорта в центр?". Как-то он не очень надеялся, что у нас в России все хорошо. Гена уверил друга, что автобусы, конечно, ходят, но мы приедем за ним в аэропорт на машине. Скромный Фима предложил не беспокоиться и сказал, что он с удовольствием доедет на автобусе, а Гена пообещал учесть желания заморского гостя.
Когда мы, "красноярские томичи", узнали, что скоро сможем увидеть Фиму, мы все (с полным списком можно ознакомится, прочитав книгу "Авантюрист") быстренько собрались, и кто на поезде, кто на машине, радостные отправились в Томск на встречу с другом. В Томске сразу начали подготовку встречи. Первым делом следовало нанять комфортабельный автобус типа "Мерседес", что мы и сделали в одном из автобусных парков. Появилась уверенность, что сможем сказать Фиме: "Хочешь ездить на автобусе, пожалуйста, езди".
Жена Гены Шифриса - Таня предложила нам своё участие в подготовке наглядной агитации к встрече. Таня периодически покупала словари и начинала по ним изучать языки разных народов: болгарский, сербский, французский. Недавно она купила русско-израильский словарь и предложила написать на иврите большой плакат: "Фима, добро пожаловать!" Как написать "Добро пожаловать" арабской вязью она в словаре нашла и тщательно перерисовала закорючки из словаря на большой плакат, оставалась проблема - как на иврите написать Фима. В словаре про Фиму ничего не было. После недолгих дебатов и обсуждений разных предложений был найден выход, устроивший всех.
Решено было на плакате обращение к другу написать кириллицей, но как принято в Израиле и арабских странах, текст пустить справа налево. Плакат получился солидный. Свернули его и погрузили в автобус, взяли в автобус Гену Шифриса с аккордеоном, Рината с гитарой, Васю Алиулина с кинокамерой и фотоаппаратом и меня. Водитель автобуса выразил удивление по поводу того, что наняли такой большой автобус, а людей в автобус взяли так мало. Пришлось его успокоить, что ещё не вечер и в аэропорту мы возьмем гостя, и на обратном пути народу будет больше.
Когда мы подошли с аккордеоном, гитарой и кинокамерой к выходу из аэропорта, то увидели большую толпу молодых красивых студентов и студенток. Они тоже встречали самолет из Москвы, который должен был вернуть на родину их друзей - семейную пару, только вчера зарегистрировавшую свой брак. Молодоженов встречали с несколькими бутылками шампанского и фужерами, куда шампанское предполагалось наливать и выпивать под крики "Горько!" Всё это мы узнали еще до того, как самолет приземлился в аэропорту Томска, и предложили молодежи объединить усилия по встрече. Когда выйдет из дверей аэропорта Фима, мы делаем знак студентам, и они дружно кричат "Ура!", на фоне развернутого плаката открывают пару бутылок шампанского, наливают, в том числе и нам с Фимой, а Гена играет туш на аккордеоне. Их молодоженов встретим шампанским, криками "Горько"", маршем Мендельсона на аккордеоне и гитаре.
Фима вышел из дверей аэропорта первый, очень удивился, что его встречает такая многочисленная делегация томичей, долго читал плакат, пытаясь понять, что на нем написано, обнимал нас по очереди и особенно расчувствовался, когда Гена указал ему на раскрытые двери автобуса "Мерседес" и сказал: "Фима, ты просил автобус, вот твой автобус, езди на нем, как все". К этому времени в аэропорт подъехали наши однокурсники -Витя Чесноков и Инна с Клавой из ресторана, в котором до отъезда в аэропорт мы начинали отмечать День химика, а они обещали нам сохранить в неприкосновенности наши ресторанные порции на время нашего отсутствия по причине встречи Фимы в аэропорту. Они привезли нам нашу еду, сфотографировались с Фимой, сказали ему много комплиментов по поводу того, как он выглядит, и отправились вместе с гостем к Гене Шифрису, где всё было готово к встрече дорогого гостя.
До глубокой ночи общались, пели наши старые песни и новые, которые мы впервые слышали от известного томского барда Тани Шеянь. Фима, оказавшись в родной атмосфере, расслабился, рассказывал нам о жизни в Израиле и пел по нашей просьбе "Тум-балалайку" на идиш и песню, которую он исполнял с первого курса на Бис: "Как на разведку я ходил в гора Кавказа, послушай, Ганс, мой маленький рассказа". На следующий день мы погуляли по Томску, встретились с теми, с кем вместе учились и работали в институте химии нефти, а вечером отправились в Красноярск, откуда Фима через пару дней улетел в Москву, а затем в Израиль.
Последний свой подвиг Фима совершил ровно год назад 26 января 2016 года. Он прилетел в Россию на юбилей своего друга. Никто не знал, что Фима собирается прилететь из Израиля в Красноярск на 2дня. Никто не ожидал этого после ряда серьезных болезней, которые вряд ли смогли бы вылечить в нашей стране. Сначала рак костного мозга, который вылечили с помощью замены клеток костного мозга на стволовые клетки, затем профилактическая замена бедренных суставов на искусственные из-за вымывания кальция при этой болезни, потом операция на открытом сердце - шунтирование. За день до полета в Красноярск он упал в обморок, и когда его откачали, он от поездки не отказался и билет не сдал.
Был настоящий шок и восторг, когда перед началом юбилейного вечера (гости начали рассаживаться за столы) открылась дверь в зал, и на пороге появился Фима. Никто не знал, что он может появиться. Даже то, в каком ресторане будут отмечать юбилей, Фима узнавал окружными путями, чтобы никто-никто не знал о его возможном прилете. Присутствующие всё могут забыть об этом юбилее, но Фимин приезд - точно никогда. Он как бы попрощался со всеми нами. И хочется сказать: "Спасибо, Фима, что ты был с нами всю свою жизнь и до встречи".
*имеется ввиду книга "Авантюрист",
изданная издательством YAM Publising . ISBN -978-3-659-569-42-5