Аннотация: Короткая и незаслуженно мучительная жизнь бедной собаки. Да и жизнь человека у нас не лучше обезопашена
( не для гламурных толерастов )
В середине сентября прошлого года в моём доме оказался "дворянский" рыжий мальчик Витя с круглыми испуганно-страдающими глазами. После недолгих переговоров его мне привезли ангелы-хранители из приюта "Друг". Пожилой долговязый мужичок с седой мордой и мутными глазищами, в бахрому порванным ухом и большим наростом на левой передней лапе и по-детски узкой грудкой-килем, несмотря на свой характер викинга-победителя, легко вписался в мой девичий монастырь. Вернее, осиротевший незадолго до этого дом, в котором обитала безносая Вита, погибшая у эскулапов на Лесном проспекте ( о ней я уже писала), и кане корсо Корушка, спасавшая меня и мой дом шесть лет только своим присутствием и нелепо не разбуженная после удачной операции в самой ветеринарно академии ( от этой потери никогда не переболеть и время для этой истории ещё придёт ). Внезапно оставшаяся одна, подобная божьей коровке, божественно добродушная стаффиха Нора появление второго пенсионера под моей крышей и на её коврике лишь приветствовала.
Наверное, на второй или третий день пребывания Вити у нас по интернету мне прислали очень грустную песню, сочинённую одной девушкой и ею же исполняемую о бедном пёсике, голодном, гонимом, бездомном и изломанном, всю свою жизнь ищущем дом. Этот клип с анимацией был посвящён именно простой, да не простой собачке Вите. А дней пять тому назад, когда история короткой жизни Вити закончилась, мне прислали его фотографию середины июля 2008 года. Он лежал в придорожной траве на Витебском шоссе с пробитой головой и перемолотыми задними лапами. Просто какая-то тварь, прожигая свою никчёмную жизнь, переехала бедного пса, не почувствовав угрызений совести, потому что её у него просто нет.
Кто-то из хороших людей ( а они, к счастью, в ставшей мерзкой и опостылевшей России, ещё встречаются, правда, будучи порядочными, они не стремятся и не попадают во власть и от них уже ничего не зависит) пришёл ему на помощь и начались его скитания-мучения под скальпелем хирургов и по приютам. По месту его искалечивания -Витебское шоссе,-его назвали Витей.
...И когда, стараясь заштопать своё горе от потери двух собачек за один месяц, я рвалась в интернет-эфир с криками о том, что я возьму собаку, что мне нужна собака, что я не могу без собаки, мне представили почти пришедшего в норму Виктора. Поскольку, боясь говорящих на тюркских наречиях "чёрных риэлтеров" в милицейских погонах из рядом расположенного отделения, я искала кане корсо или стаффика, потому что взрослые, выброшенные из дома по разным причинам в городскую среду эти собаки наиболее беспомощны и уязвимы, а криминал труслив в прямой геометрической прогрессии в зависимости от "поюжнения" его родного языка.
Мне сказали о наличии пожилого стаффика, правда, с одной, но очень большой проблемой - онкологией. Я поняла, что он - мой. Ведь кто возьмёт к себе домой закоренелого старого "неудачника", когда адреналин так требует гламура?..
Приехав в приют, я не увидела в нём обещанного стаффика. Но вселенская тоска в круглых глазах мужественной дворняги отмела прочь все вопросы и аргументы...
Как описать, да и к чему, мурашки по коже от его первого, обращённого ко мне: "Мама моя!"? Да, именно эта фраза приблизительно на втором или третьем месяце проживания в моей квартире буквально выбила почву из-под ног и вышибла горькую влагу из глаз. И пусть дураки считают меня ненормальной, но эта фраза - на вес золота. Ведь это не умильно-"прикольное" младенческое "ма", "па", "ба". Это была оценка меня взрослой, побитой жизнью личностью, у которой, может быть, и было-то счастье валяться на грязной траве под тяжёлым июльским солнцем, крича от боли, а потому осознавая, что бесконечная боль - это и есть едва не прервавшаяся жизнь. Потом он ещё раз подтвердил этот мой высокий статус в своих глазах. Когда я гордо сообщила об этом хозяйке приюта, она рассказала, что Виктор, в отличие от двуногих хамов, не забывал награждать этой высокой оценкой и её, вырвавшую Виктора из мёртвой хватки жизненных обстоятельств. Умная, говорящая, благодарная собака!.
Оглядываясь назад, понимаю, что многое не додала ему, как это бывает всегда, когда уже поздно что-то изменить. Не желая лишний раз травмировать его поражённую онкологией лапку, не "стирала" его в ванной, а, значит, больше чмоков доставалось моим гладкошёрстным красавицам. Давая девчонкам витамины, избегала смотреть в удивлённо-круглые глаза мальчика: как объяснить ему, что это не от бОльшей любви к девочкам, а из-за боязни ускорить развитие его болезни. Но Витя оставался настоящим мужчиной и, вне зависимости, отнимались его задние лапки или наступало улучшение, бежал, полз, а под конец, смотря в зеркало платяного шкафа со своего лежачка, спиной и хвостом выражал блаженство небесное от моего нового пришествия.
Ничем не могла защитить его от внезапно выросших и пару месяцев никем не убиравшихся кордильер из чёрного окаменевшего снега, даже сейчас, в апреле, не желающего таять из-за мощной защиты вгрызшейся во все его поры таблицы Менделеева. Не мудрено, что передвигаясь по такой "химической бомбе", дыша испаряющимися с тротуара химикалиями, в последние несколько лет петербуржцы бодро пополняют кладбищенские ряды скончавшихся от онкологии горожан. Как и Нору, Витьку было очень трудно оторвать от вожделенного лизания этой ядовитой пакости, упорно никуда не убираемой невидимыми "трудолюбивыми" дворниками с хитрыми узкими глазами. Эти чёрно-белые горы существенно осложняли жизнь Вити и страдающей от одышки Норы. Но, если последняя, умеет протестовать и проводить стоячую забастовку, то Витя послушно семенил за Келей и мной, по уши утопая в сугробах. Во время наших "гигиенических экспедиций" по дворам микрорайона Витя, как заправский "дачный муж", штудировал содержимое лежащего около баков мусора. Благо, толпы русских бомжей всегда успевают загодя смести всё более или менее съедобное, внося своеобразную стабильность в вопрос борьбы за выживание.
Потом трижды приблизительно в течение полутора месяцев у Вити неожиданно начинала трястись голова. Сначала минут десять. В последний раз минут тридцать-сорок. Точно не знаю. Нас обоих охватывало оцепенение, но неизменным оставался молящий взгляд собаки, по-человечески чуявшей, что за этим порогом уже не будет ничего. Витя без слов просил помочь, не бросить, быть с ним рядом. Интересно, чувствовал ли в этот момент что-то ТОТ, КТО искалечил собаку на шоссе?
На Пасху Витя активно помогал разрисовывать разноцветные яйца, смахнув хвостом весёлые блёстки. Я их не стёрла с шерстки. Что в этом плохого?
Пасхальная неделя проходила с каким-то комом в горле. Дважды пыталась докричаться до знакомого священника, словно надеясь на то, что он смог бы помочь. Если бы захотел...
Вечером восьмого апреля, увидев к своему ужасу, что Витя на глазах теряет способность ходить, наскоро соорудила "переноску" с длинным ремнём через плечо, чтобы вытаскивать Витю из квартиры, волочь до лифта, а потом до выхода. Затем я несла-"вела" его, словно большую хозяйственную торбу. Благо, он иногда вписывался в мои усилия и вяло, с трудом перебирал ножками. Когда мы возвращались по нашей ярко освещённой улице домой, навстречу нам на "по-модному" кривоватых нижних конечностях, с опущенными на уровень колен неопрятных брюках с чем-то неаппетитным в ластовице шёл молодой человек с жиденькой козлиной (опять же, модной) растительностью на глупо-нагловатой физиономии. Некая подчёркнуто дебильная инфантильность этого ночного пешехода давала минимальный шанс назвать его половые признаки мужскими. При виде безвольно висящей на моём плече несчастной шавки виртуальный молодой мужчинка выскочил на проезжую часть, словно в синагоге повторяя мантры едросовских хозяев жизни о том, что единственная головная боль когда-то светловолосого населения когда-то прекрасного города и самОй когда-то великой страны являютсявнезапно взбесившиеся стаи собак. Не желая доводить абсурдную ситуацию до мочеиспускания и каловыделения в и без того почти уже упавшие на землю штаны, я попыталась объяснить, что после просмотра многих тысяч дешёвых киноподелок из Америки и лицезрения уже по нескольким каналам кобыльей морды безмозглой Шлюши Общак не мешало бы стать героическим суперменом и бояться не собак, а воров и высокопоставленных проституток..." А в ответ - тишина", да воздетый к небесам средний палец. .. Ну что ж, вооружённые бессмертными заветами всяких владимировичей, анатольевичей и ивановн зомбированные пустоголовые потребители джин-тоников вполне созрели подсобить бесовским продавцам шавермы пытать и убивать городских животных. Браво, очередная галочка в программе...
Десятого апреля, когда Витя уже третий день не мог ходить и не мог разрешить все связанные с этим жизненные потребности, так и не сумев поговорить с не певшим во время песнопений и не отрывавшим взгляда с часов над входной дверью напряженным, а затем, как школяр до окончания уроков удравшим из церкви "святым отцом", я устало пришла домой. Когда я открыла входную дверь, вслед к прискакавшей к моим ногам Кельке раздался душераздирающий крик. Он звучал долго и многое сказал: ужас, муку и безграничную любовь. Это Витя, уже нуждавшийся в посторонней помощи для самых простых движений, был рад тому, что он вновь не один.
На следующий день наши с ним попытки погулять неожиданно были вознаграждены проснувшейся физиологией и я, чуть не подпрыгивая до небес, дала мальчику возможность понежиться на солнышке на едва пробивающейся травке. Когда я позволила себя отойти в сторону для разговора с одной соседкой, Витя потребовал мощным оперным голосом моего возвращения к нему. У меня уже была мысль отказаться от запланированного на вечер визита врача. Но серьёзная молодая женщина после осмотра Вити с его явными метастазами в межпозвонковой грыже и с почти отсутствовавшим
давлением не оставлял ни малейшего шанса на надежду..
Врач помогла мне перенести трупик в мою полностью остолбеневшую от полной безработицы машину.
На следующий день за Витей приехала потрясающе добрая женщина из приюта, чтобы довезти к месту захоронения. Сильный однозначный запах в салоне моей машине ошеломлял. Оказывается, все больные раком, начинают разлагаться ещё при жизни. Нам, петербуржцам надо бы это знать.
Молодая, какая-то ладненькая, уютная хозяйка приюта, неумело скрывая слёзы, захотела посмотреть на любимую всеми собачку, прежде чем она обретёт постоянный покой. Когда мы "откопали" в пышном свёртке осунувшееся тельце, словно стыдливо прикрывавшее передними лапками полуоткрытые глазки, изо рта хлынула ярко-алая легочная кровь. Лёгкие, когда-то судорожно впитывавшие в себя отравленный городской воздух, тоже были поражены.
А на длинном рыжем хвосте никчёмно переливались пасхальные блёстки.
В последние годы нас хоронят массово, привычно, ритуально, даже с какой-то задоринкой, со смаком. Мы хороним тоже привычно, но тупо, обречённо, ошалевая от полного бессилия. Хозяйка приюта, разрываясь между двумя невосполнимыми потерями в семье, сама закапывала любимую собаку. В невидящих глазах сильной и одновременно беспомощно оцепеневшей женщины, иссушенных большими слезами, стоял немой вопрос...
Сколько ещё надо спасать, брать на себя безграничную боль, бороться, прощаться навсегда, вместо того, чтобы ЖИТЬ, как мы умели это делать ещё пару десятков лет тому назад?