Грох-тресь-дзинь-бум!

Я встал, как вкопанный, даже назад отшатнулся. Ещё бы, перед самым носом мелькнул камешек и по ботинку саданул. Впрочем, насчёт ботинка я не уверен, потому что... ну, психологический шок перекрыл физическую боль. А если честно, то у меня порскнуло что-то в трусы, само выскользнуло, сперва кончику тепло, а потом пошло остужаться. Нет, я не описился в полном объёме этого слова, но немножко того... упустил. Отдал дань внезапности и сильному испугу.

Или это они её сами взяли.

И заказывал же я себе не ходить мимо ветхих домов! Тех, с которых сыплется, сыпется и осыпается. Если б ещё постоянно падали камешки из плит и кусочки цементного связующего, тогда было бы заметно и обходимо. А то молчит-молчит старый дом, словно бы к себе заманивает, а подойдёшь - и бац тебе! Закон подлости так тут действует.

Однажды мой друг Гошка, непуганый когда ещё был, попёрся мимо трёхэтажного дома с атлантами и этими, как их... кариатидами, что ли. Идёшь, мол, и на ходу любуешься. А того не понимал, что раз лепнина, то дом старый, может, и дореволюционный ещё - сейчас-то так не лепят. Вообще не лепят ныне. А раз старый, то вряд ли и ремонтированный, со всеми вытекающими и низвергающимися последствиями. Может, атлантам и удаётся держать небосвод, но с удержанием мелких камешков и обломков былой красоты они явно не справляются. А может, сами и кидают исподтишка. Надоедает же неподвижно стоять, вот и развлекаются.

Гошке продолговатый кусок застывшего цемента угодил прямо между загривком и рюкзаком, тряхнул парня и улёгся. Аж присел бедняга, а о трусах я его не спрашивал. Сам побежал в туалет, как только понял, что могло ведь и по башке...

С тех пор мы с ним высматриваем коварные дома и стараемся держаться подальше, прямо по бордюру идти. Но это когда гуляем по отдельности. А вот когда вместе и заговоримся, то уже не всегда следим. Да и не гуськом же ходить друзьям по бордюру. Пока, как, говорится, бог миловал, и атланты щадили. В принципе, помиловал он и сегодня, не по кумполу ведь попало, но испугать испугал. Или, может, предупредил?

Вообще-то, не так уж мы близко к этому "бомбардировщику" и шли. Я было подумал - не рукой ли кто сверху, не нарочно ли? Но потом допетрил, разложил звук на четыре составляющие. Грох! - это упала пластина цементной облицовки. Тресь! - это она рассыпалась на кусочки, ударившись о дно балкона. Дзинь! - один кусочек отскочил от пола, пролетел между прутьями перил и дзинькнул о металлический козырёк над балконом этажом ниже, отразился вбок. Ну, а бац! - это уже по тротуару. По ботинку было бы глухо, да и отбитый ноготь я бы потом заметил, снимая носки. И боль после отхода от шока взыграла бы. Нет, определённо помиловал боженька!

Может, даже, уже после того, как кинул.

Если б мы не зашли по дороге в аптеку, не потеряли там время, то ничего и не было бы. Камешек достался бы кому-то другому. Но у Гошки отец лежал в больнице, ему предстояла операция на мочевом пузыре, а перед ней в обязательном порядке туго бинтуют ноги. Разумеется, за счёт больного, его родственников. И мать дала задание сыну зайти после школы в аптеку и купить, а понесёт она сама. А тут и я вспомнил, что всё время забываю купить йод, который вышел в нашей домашней аптечке. И зашёл вместе с ним.

Фармацевт, услышав это сочетание, бинты и йод, как-то подозрительно на нас поглядела, прищурилась даже:

- Что, кто-то поранился? Тогда надо в травмпункт, к хирургу! Тем более - не взрослые ведь вы.

- Никто не ранен, - бодро ответил я, а Гошка совсем некстати ввернул: - Пока.

Девушка в белом халате нахмурилась, наверное, решила, что мы планируем драку до крови, но тут я положил на блюдце тысячную купюру и деловито спросил:

- Сдача будет?

И разговор перешёл на деловые рельсы. Впрочем, отпустив товар, головой она всё-таки покачала.

А если б мы ещё задержались, объясняя, что для чего, то опоздали бы к падению "метеорита". А так вышло так, как вышло.

Надо ещё сказать, что, кроме школьного портфеля, я нёс ещё отцовскую зеркалку в сумке-кобуре. Если вам любопытно, то мы фоткали старшеклассниц, бегающих дистанцию вокруг квартала, где наша школа. Подбирались, словно папарацци, и щёлкали. А что? Физрук сам порой этим грешил, со смартфоном. Для фотоотчёта, говорит.

Если вы не моложе наших родителей, то вам может быть непонятно наше увлечение. Они нам рассказывали, что, как и сейчас, в первой и последней четверти физра у них была на свежем воздухе, ну, лёгкая атлетика. Бег, прыжки, эстафета. И мальчики, и девочки одевались почти одинаково, белый верх (майки) и чёрный низ (трусы). Только у девочек маечки были с рукавчиками, а трусы - с косыми кромками, вот и всё отличие. Майки и у тех, и у других заправлялись в трусы. И что, спрашивается, тут фотогеничного?

Вот во второй четверти - это да. Гимнастика в школьном спортзале, девочки в гимнастическом трико, тут тебе и обтяг, и рельеф, и просвечивание даже. Папа, тогда ученик, пользовался этим и фоткал, не этой, конечно, зеркалкой, а тогдашним плёночником. Эту, цифровую, он купил в комиссионке, чтобы запечатлевать меня с момента появления на свет. До сих пор фурычит, хотя я уже большой. А Гошка говорит: коли купили для тебя, то и ровесниц снимать можно. А где ровесницы, там и старшеклассницы.

Так вот, времена изменились, и теперь школьные легкоатлетки одеты едва ли не привлекательнее, чем гимнастки. Никаких "заправить в трусы"! Маленькие топики с номерами и косым крестом на спине, огибающим лопатки, и низкие трусы, уместные в пляжном бикини, но не там, где усиленно движутся ягодицы и бёдра. Гошка посчитал, что рано или поздно, с той или другой, но эти трусики всё-таки слетят, и хорошо бы этот момент зафиксировать. Вот мы и стали подбираться к девушкам легкоатлетического поведения.

Тут ещё психология. Когда бежишь дистанцию или разбегаешься для прыжка, тебе не до слежения за окружением. Запросто потерять темп, реагируя на блеск объектива. А когда дистанция преодолена, мы с другом уже находимся вне видимости с финиша. Кроме того, прикрываться руками и визжать - значит, признать, что ты оделась заведомо неприлично для улицы. И это после того, как все дружно уговорили физрука, что такая одёжка - самая-самая! С намёком, что он отстал от моды.

Тогда девушки, самые созревшие, начали жаловаться ему, что щелчки затвора отвлекают их, замедляют бег, даже пугают, если за поворотом сразу. Хитрые! Ладно, мы не гордые, вернёмся к повадкам папарацци. Всё равно четверть заканчивается, может, в последний раз я зеркалку отцову тайно беру. Хотя бывалый фотограф всегда надеется, что лучшие его кадры - впереди.

Выйдя их аптеки, мы заговорили о преувеличенной стеснительности наших старшеклассниц. Сами выбирают одежду для уличного бега, и на тебе - объектив на них не наводи. Хотя, может быть, многие только подчиняются моде и не хотят показаться "монашками", а выбирай они одежду свободно - надели бы что-то позакрытее. Типа маек-трусов своих мам. Или даже тренировочных трикотажных костюмов бабушек.

- Ещё ведь на глазах у учителя, - говорю. - Без него они бы иначе себя вели.

- А я видел, как их дядьки на мобильники тайком фоткают, - поделился Гошка. - Будто эсэмэссят, а глаза-то, я вижу, куда посверкивают. И почему только твоя зеркалка так громко щёлкает? Демаскирует себя. Ненавижу всё громкое! Я... - и резко вздрогнул, отшатнулся. Доказал своё утверждение.

Откуда-то сзади проревел клаксон. Громкий, а, главное, неожиданный. Я успел обернуться, тоже вздрогнув. Прямо на нас нёсся велосипед. Вот бывают велики гоночные, бывают горные, а этот был из разряда тротуарных, коих множество в городе нашем развелось. В глаза бросились три яркие полусферы - мотоциклетный шлем на склонившейся к рулю девичьей голове и два "шлемика" на груди, составляющие велотопик, или, как стало модно говорить, бюстсэйвер. Блин! Я дёрнулся в нужную сторону, автоматически - только не задень фототехнику! Девица промчалась, чуть не растолкав нас с другом, и вот уже видны её ходуном ходящие нагие ягодицы - она была в стрингах.

- Велют тут всякие! - сплюнул я, не желая выдавать испуг.

- Всякие-разные, - подхватил друг. - Чем выше скорость, тем меньше одежды. На супермото можно и вообще голышом мотать - кто тебе успеет сделать замечание?

- Гаишник успеет, - говорю. Голиться голись, а ПДД не нарушай. Велотопик и велостринги обязательны!

Интересно, если говорить с уверенностью то, чего не знаешь, означает ли это врать?

Когда Гошка оплошает, например, выдаст испуг, он начинает много болтать, начиная с "около испуга" и постепенно уводя тему разговора всё дальше - словно "подбитая" куропатка - охотника от своих птенцов. Я ему не мешаю, уважаю мужское, то есть мальчишеское, самолюбие. К тому же иногда в интересную сторону разговор заходит. И потом - надо же о чём-то на прогулке говорить, пускай мы и не девчонки, но и не чопорные английские джентльмены. Почему бы вот не об этом?

- На великах они гоняют, - ворчал Гоша. Не всадил ли он струйку в трусы? - Когда-то для женщин делали особые велики, дамские, без горизонтальной трубы. Это чтоб им в длинных платьях удобно было на седло садиться. Ослабляли конструкцию, но на длину юбок не посягали. А теперь - сплошной унисекс. Этой вот, - он мотнул подбородком, - даже материя на попе не мешает ногу через седло перебрасывать. Стринги!

На мой взгляд, Гошкино ворчание было похоже на стариковское, а на стринги у меня был свой взгляд. Они особенно уместны, когда обнажают литую попку, когда ягодицы плотно прилегают друг к другу и надо их разделить, для красоты, хотя бы ниточкой. Накачивают ли такие, или это от рождения - не знаю, но красиво. А эту велосипедистку я и не разглядел, как следует. Может, красиво и когда литые ягодицы работают на манер поршней... Не доводилось разглядывать.

- Вообще, я считаю, что женщины слишком много от нас, мужчин, взяли, - перешёл мой друг от ворчанья к ворчливому философствованию. Тогда-то мы и нарушили своё правило ходить поближе к мостовой. - Особенно хорошо это заметно на фоне нашего спектакля. Ну, помнишь, наш драмкружок ставил пьесу Островского? Девятнадцатый век! Так одёжку для наших актрис пришлось по бабушкам собирать. А платья до пят - вообще шить вручную, спасибо Жене Дмитриевой, потому что таких длинных и складчатых даже у прабабушек в сундуках не оказалось. В те времена мужская одежда и женская одежда - это были две разницы, и бо-ольшие. А сейчас? Они у нас украли...

- Говори лучше - переняли, - перебил его я. - Во-первых, крадут тайно, а одёжду перенимают, чтоб носить её как нельзя более открыто. А во-вторых, девочки могут обидеться.

- Ладно, пусть будет "переняли". Так вот, они переняли у нас всю штанинную одежду - брюки, джинсы, шорты и всякие там бриджи. А ведь именно то, что одевает ноги, и отличало испокон веков мужчину от женщины. В одном рассказе Честертона просвет между ног помог при беглом взгляде распознать мужчину.

- В контровом свете, - пробормотал я. И рассказ я помнил, и фототермины вворачивать к слову любил.

- Но этого мало, выше пояса тоже всё в переём пошло - рубашки, майки, пиджаки... вплоть до скафандров. Шлемы мотоциклетные, велотрусы, - это он вспомнил обогнавшую. - Разве что кальсоны нам оставили и труселя семейные.

Похоже, он прав. Я об этом как-то не задумывался раньше. Ходят по улицам девчонки и женщины в джинсах - и это само собой разумеется. Как, к примеру, и то, что у них, как и у нас, две руки, две ноги и одна голова. И разговариваем мы все по-русски, разве что они "акают" в окончаниях: я пошла, я выучила... Что ж, и в одежде разница столь же малой быть должна?

Но у мальчишечьего трёпа свои законы. Это девчонки могут, щебеча, во всём друг с дружкой соглашаться и друг дружке сочувствовать на все лады, а нам, маленьким мужчинам, положено искать, в чём не согласиться. Это ж тоска зелёная - всё время поддакивать! День кивающего сурка. Нет, один раз можно выразить согласие, но... именно что добавить непременно после этого "но". Но вот то-то и то-то, и давай-ка на это возрази, если сможешь. Куда интереснее беседа получается, чем "да, конечно, продолжайте, господин посол, мы с вами совершенно согласны" (это из "Ивана Васильевича").

Зато, если уж девчонки разойдутся-таки во мнениях, то аж поссорятся и потом долго помириться не могут. А мы, мальчиши, и подерёмся если - то назавтра уже снова не разлей вода. Ну, не назавтра, а когда синяки сойдут.

Вот и сейчас я ищу, что возразить, но сам этого не осознаю, а просто поддерживаю беседу. Мальчишечью уличную.

- Но ведь девочки сами поняли, как это здорово - носить длинные платья, ноги чтоб ничего, кроме чулок, не покрывало. И решили устраивать время от времени балы в этих самых платьях. Слышал ведь?

- Это чтоб реквизит не пропадал, - буркнул Гоша. - Жене-то обидно, столько старалась, а на сцене всё за час какой-то промелькнуло. Она-то, небось, и подбила девчат на эти балы.

- Чтоб реквизит не пропал, лучше ещё один спектакль поставить, - говорю. - Я слышал, собираются уже. Из Гоголя, кажется.

- Нам-то что? - вздохнул друг. - Роли в нём всё равно не дадут.

Он попал прямо в болевую точку. Мы очень хотели выступить на сцене и усердно занимались в драмкружке на правах учеников. По аналогии с подмастерьями, нас можно было назвать "подактёрьями". Но чтобы перейти в труппу, среди которой и распределяют роли, надо было пройти творческие экзамены. И мы срезались на самом последнем из них, который назывался "Экспромт". Режиссёр даёт "вводную", а на нас вдохновенье что-то не нисходит.

- Стоп, стоп, стоп! - хлопает в ладоши наш Рязаныч. - Поймите, ребята, на сцене всякое может случиться - и всё на виду у зрителей. Самое частое и банальное - актёр забыл роль. Ну, профессионал с лёгкостью переключится на отсебятину, а вот вашего брата клинит, он начинает тупить, в мозгах - судороги, тщетные потуги вспомнить, как на уроке. Читали повесть "Незнакомец из тринадцатой квартиры"? Там юные исполнители ролей Добчинского и Бобчинского в "Ревизоре" забыли текст и до того растерялись, что убежали со сцены. Так их реплики взяли на себя оставшиеся актёры, как бы в пересказе. И "вытянули" готовый сорваться спектакль. Вот так и вы должны уметь - и когда сами роль забудете, и когда забудет партнёр по мизансцене, и если вдруг декорация упадёт. Пока у вас не очень-то получается. Позанимайтесь недельки две-три и приходите снова.

Срок истекал, а мы с Гошкой всё не решались. Очень уж нас обескуражила первая неудача - экзамен-то происходил на глазах у всех, в том числе и девочек, которые... которым лучше на язычок не попадаться. Особенно одной из них... Вторая неудача нас просто убьёт. Условились устроить генеральную репетицию экспромта, чтобы хоть немножко уверенности себе добавить, да так и не собрались.

Гошка сказал, что я могу ходить в драмкружок в качестве фотографа, но что, я - не друг ему, что ли? Или оба, или никто. А чтобы уговорить меня отснять спектакль, пусть режиссёр Рудольф Янович хорошенько попросит.

Желательно - пообещав выполнить любое моё желание.

Чтобы не говорить о неприятном, я сделал в разговоре поворот:

- Но (опять "но"!) ведь и мужчины кое-что взяли у женщин!

- Меньше гораздо. Пальцев на одной руке хватит пересчитать, ручаюсь. Спорим?

- Давай. Во-первых, бритые, безбородые лица.

- Это не одежда! - сразу отмёл друг. - Ты бы ещё голос тенор назвал.

- Хорошо. Тогда... - из одежды что-то ничего не шло на ум, кроме шотландских юбок-килтов, и я сказал: - Барсетки. Это же, фактически, дамские сумочки, адаптированные для мужчин.

- Не одежда, - повторил спорщик.

- А вот тут извини. В барсетках мужчины носят то, что раньше носили, или что должно лежать - в карманах пиджака, а пиджак - это уже одежда. И вообще, и одежда, и барсетка контактируют с телом и работают на образ.

- Раз, - без энтузиазма загнул Гоша палец. - Считай, дал фору.

- Обтягивающие майки с вырезами для лопаток, - увидел я среди прохожих пример. - Типично женский покрой. И грудь... грудные мышцы подчёркивает.

- Ладно уж, два. Хотя это сперва они майки у нас переняли и под свою грудь переделали. Так что баш на баш выходит.

- Значит, мы переняли у них покрой - выпуклая грудь и косой крест на спине.

- Дальше валяй.

- Длинные волосы, пальцы в кольцах, пирсинг, - зачастил я. - Не отвергай - на образ работает, близко к телу и хотя бы один палец загни.

- Из уважения к тебе - три. Ну?

- Это... это... - Самое позабытое оказалось ближе всего к телу: - Нижние трусы плавками! Как их... брифы. Раньше-то семейные носили, поуже или пошире.

Гоша медлил, и я добавил:

- Они узкие в промежности, поясок опущен ниже некуда, боковинки узенькие - типично женский покрой.

- Четыре.

- Ещё... это... - А теперь то, что от моего тела подальше: - Гидрокостюмы! Это же типичные женские купальники, только резиновые.

Ох, как не хотелось ему загибать последний на руке палец!

- Не считова. Да, по покрытию тела похоже, но покрытие с разной целью. Они тянут материю на тело, чтобы закрыть от чужих глаз и поддержать грудь, а также чтобы придать телу более привлекательную форму, если в бикини оно расплывается. А мы - чтобы улучшить гидродинамику тела, чтоб оно легче скользило в воде, скорость повышалась. Палец остаётся.

Я заспорил. Первоначальная формулировка была: "что мужчины взяли (переняли) у женщин". Одеждой это не ограничено, но раз Гоша говорил только о ней, хорошо, так и быть, ограничимся уж. Но уж о цели-то заимствования речь не шла! Взять те же джинсы. Мужчинам они для удобства и престижа, а женщинам, в первую голову, чтоб обтянуть и продемонстрировать попку и ножки. И вообще, никто не будет признаваться, что "взял" что-то у противоположного пола, для того только, чтобы походить на этот самый пол. Другую цель назовут. А раз цель другая (на словах или на деле) - что же, не считова заимствование, что ли? Нет уж!

В общем, загнул я другу силой последний палец и стал искать шестой пример, чтобы выиграть. Конечно, об опасных, ветхих домах и не думал. И даже надумал это самое шестое. Но тут как шандарахнет проклятый камень! У меня сразу из головы вон, через тело и в трусы... Сейчас вот пишу, и не могу вспомнить. Но вы ведь и сами можете подыскать пример подходящий.

Итак, я здорово испугался свалившегося сверху камня. Гошка - тоже, но куда меньше. Он даже расслышал, как потом сказал, сверху слабое ойканье, задрал голову (это-то я увидел), позырил. И вдруг шагнул ко мне, схватил за плечи:

- Миша, тебе же пробило голову!

В трусах у меня расплывалось неприятное тепло, но голова, череп, во всяком случае, был в полном порядке. Кто из нас сошёл с ума? Всё объяснило одно слово, сказанное на ухо:

- Экспромт...

Понимание пришло мгновенно. Вот он, тот самый "случай с неба" - повод устроить генеральную репетицию не дающегося нам экспромта! В самом деле, только случай спас меня от пробитой башки, как говорится, "сантиметром левее, правее - и на небеса". Значит, я вправе вообразить, что "защита случаем" не сработала и сыграть потерпевшего головой. А друг сыграет оказывающего помощь. И я кивнул в знак согласия. Одновременно поник головой, якобы пробитой.

Была и ещё одна причина для мгновенного согласия на чистой воды спекуляцию. Уже всё в промежности у меня чуяло остывающее тепло выпрыснутого. Как бы не проступило наружу! Если, паче чаяния, проступит, "пробитая голова" будет мне оправданием и позволит добраться домой без позора. Ведь оглушённые себя не контролируют и могут обделаться прямо в штаны. Конечно, симулировать это дальше я не буду, хватит, как говорится, и достигнутого.

А во всём остальном... Ноги у меня вмиг ослабли, я сделал несколько нетвёрдых шагов к стене дома. Гоша поддерживал меня и отобрал фотокамеру, которая готова была выскользнуть из ослабевшей руки.

- Миша, не спеши, не спеши. Раз шаг, два шаг... О стену, о стену обопрись. Вот так. Как ты себя? Меня видишь? Не тошнит тебя?

Он сделал несколько шагов вдоль дома и задрал голову, погрозил кулаком:

- У-у, угробили человека и прячутся. Вы ещё пожалеете! Голову же разбили, ну!

Ага, меня под балконом сверху не видно, а он вышел между балконами. И здорово сыграл гнев парня, только что потерявшего... ну, почти потерявшего друга.

У меня на глаза навернулись слёзы, но я держал их закрытыми и тихонько стонал. А руки по стене прямо раскинул, иначе не удержаться.

Гоша перестал изрыгать гнев вверх, аки зенитка, подошёл ко мне:

- Миша, ты живой? Застони хотя бы. Где это тебя? Здесь? Больно? - Он нажал на висок, я мучительно застонал. - Пробой, сотрясение! Глаза открыть можешь? В сознании ты? Э-э, да ты теряешь сознание! Только не упади, дорогой, очень тебя прошу!

Ощупав мне голову и "поставив диагноз", он переключился на апелляцию к окружающим:

- Граждане, что же это такое получается? Среди белого дня идём - и тут кидают камень. Граждане и гражданочки, как же это так? Был человек - и нет человека... Где тут морг, граждане, куда труп вести?

Приоткрыв глаза, я наблюдал за распалившимся другом. Артист! Сам, похоже, верит в своё враньё, куда тут устоять даже Станиславскому! Мне аж себя жалко стало, вот честно. Я ведь тоже типа зрителя. Тело стало расслабляться, как у умирающего, и я чуть не упал, не стал жертвой - экспромта, а не камня. Был бы здесь наш режиссёр!

Кстати, мы его как-то видели где-то тут проходом.

А вот врачей, наоборот, не надо. Любой медик, взглянув на мою голову, вмиг нас разоблачит. Но то ли среди прохожих, к которым апеллировал Гоша, не было медработников, то ли они были обывателями - но только убыстряли шаг и норовили обойти "полутруп" по дуге. "Затаскают", - услышал я вздох-шёпот одного такого. Друг верно рассчитал, прохожие оставались только зрителями, верящими в правдивость происходящего на их глазах и малодушничающими.

Вдруг среди рёва машин послышался стрекот мотоцикла - и создалась ситуация наподобие "Ну, погоди!" Только вместо медведей-милиционеров сидели медики: фельдшер вёл мотоцикл, врач в белом халате-фраке сидел сзади (для того и укоротили халатик спереди), в люльке громоздился саквояж с лекарствами, а потом в неё сядет, если застанут в живых, больной, которого повезут в больницу. Так в нашем городе откликались на сокращение расходов на "Скорую помощь". И это плохо, потому что "карета" едет себе и едет, а мотоцикл ведь и остановиться может, заметив, что кому-то стало плохо.

Гоша бросил причитать, кинулся ко мне и обнял за плечи. Я открыл глаза (всё равно с балкона меня не видно), и мы вдвоём сыграли Волка, вытянувшегося в струнку перед милицейским мотоциклом. Так сказать, экспромт в экспромте. Всё у нас в порядке, помощь медицинская не нужна, езжайте себе с богом.

А зовут того бога, кажись, Эскулап.

По-старому уже не продолжим, режиссёр, конечно, никакой мимо не проходил, да Гошка уже исчерпал экспромтный текст обращения к прохожим. Сменил пластинку:

- Миша, друг, тебе легче? Стоять можешь? Идти могёшь? Давай, цепляйся за меня и потрюхали. У-у, изверги, довели человека до инвалидности!

Погрозив напоследок кулаком в небо, он повёл меня вдоль стены дома - за ближайший угол. Финал экспромта - правдоподобный уход со сцены. Я шёл на негнущихся, но норовящих подогнуться ногах, с прищуренными глазами, как во сне. И снова в глазах прохожих читалось: "Моя хата с краю! Да, кого-то покалечили, но я-то тут при чём? Уйду, пока не заставили помогать".

Бережно поддерживая меня за локоть, Гоша помог мне завернуть за угол дома. Сделав несколько шагов вдоль торцевой стены, я повернулся, опёрся попой о "завалинку" и беззвучно засмеялся. Если честно, смех был немножко нервный, я всё-таки не очень отошёл от осознания того, что чудом избежал серьёзной травмы. Смех уже мало-помалу стал переходить в полнозвучный, как этот негодник зашлёпнул мне рот ладонью:

- Молчи!

Наверное, он опасается прохожих, которые ещё не отошли далеко и могут увидеть подозрительно быстро оживший "полутруп".

- Плевать на них! Всё же закончилось, а никакого преступления...

- Ошибаешься, дорогой! Всё только начинается.

Наступила тишина. Вернее, наступила бы, если бы не эти машины. Но шелест листвы я всё же услышал - в паузе между шорохом шин и звуками измашинной музыки.

- Сверху ойкнул кто-то, как только упало. Голос женский и, по-моему, девчачий. Я приметил подъезд, а квартиру сейчас вычислим. Так что пока мы разыграли только увертюру, подготовили почву. Для второго, так сказать, акта.

- Какого ещё второго? Что ты хочешь...

- Вычислим квартиру и наведаемся к кидающей камни. Продолжим ломать комедию и попытаемся что-нибудь выторговать. Ну, в зависимости от обстановки. Программа-минимум - чтобы нас не разоблачили, но унести какое-никакое отступное тоже не помешает. Потом сможем предъявить Рязанычу в качестве вещественного доказательства качества нашей игры.

Против этого я не мог ничего возразить. Режиссёр у нас недоверчивый и то и дело цитирует Станиславского: "Не верю!" Да и свалившаяся на меня роль, правду сказать, не такая уж трудная.

- Ходи медленно, неверными шагами, говори не спеша и невпопад, ты плохо осознаёшь, где находишься, при любом удобном случае прикрывай веки, или лучше закатывай глаза, - напоминал мне её, роль эту, партнёр. Заодно продолжал ощупывать мне голову: - Так больно? А так?

- Погоди, - говорю ему шёпотом, а в ответ на его вопросы стону. - Прохожих ты здорово распугал, прямо как Остап Бендер, разве что в свидетели не зазывал. М-м-м... Но когда явимся в чужую квартиру с требованиями... О-о! - это мне так "больно". - Они же осмотрят мою голову, а то ещё и ощупают, а она - цела-целёхонька! А сотрясение мозга я не умею симулировать.

- Это ты верно заметил (шёпотом). Значит, вот тут тебе очень больно? (громко) Э-эх, где один экспромт, там и два (шёпотом). Придётся тебе голову...

"Неужели проломить?" - мелькнуло в ней.

- ...забинтовать (громко). Прости, батя, куплю тебе другие бинты (шёпотом и не мне).

Вытащил пакет с бинтом, с хрустом распечатал и мигом замотал мою несчастную голову. Вернее, она стала несчастной после бинтовки. В фильмах о войне часто показывают, как симпатичные медсёстры лихо бинтуют головы раненым бойцам, но нигде одна не даёт другой совет: мол, туго не мотай. Да и выразительнее выходит, когда стягивают от души. И зрители-подражатели не узнают этот секрет профессии.

Я, впрочем, не возражал. С гулом в недуром стянутой башке легче играть травмированного, да и лучше туже, чем слабее. Размотается слабая повязочка в критический момент - и ты разоблачён. А из чужой квартиры, чего доброго, просто так не убежишь, да и зеркалка при нас, коей резкие движения противопоказаны. К тому же я не очень-то верил, что Гошке долго удастся ломать комедию. Скорее всего, нас и в квартиру-то не пустят. Поцелуем замок... то есть домофон, и уйдём восвояси.

А ойканье вполне могло ему почудиться. Ну, как ему донестись с пятого этажа на шумной улице?

Завязав "бантик", "медсестра" полюбовалась плодами дела рук своих, и вдруг говорит:

- Не жаднись и ты. Камень-то падал не стерильный, - и ловко вынул у меня из кармана пузырёк с йодом. Отвинтил крышку и "поставил печать" на бинты.

Йод твою мать!

Обычно йодную настойку продают в пузырьках с очень узким горлышком, её из них приходится вытряхивать по каплям. Но у этого горлышко оказалось неожиданно широким, и вместо декоративной "копеечки" на белой "чалме" оказался весь объём. Пустой пузырёк можно выбрасывать.

Хорошо ещё, что йод не потёк мне по лбу, всё впитали бинты, но что-то на лицо брызнуло, заставило зажмуриться. Клякса вышла убедительная, по-театральному выразительная. Как сказал Гошка, при большой фантазии её можно принять за старую кровь. А посмотреться не во что - зеркалец, аки девчонки, с собой мы не носим.

Не переняли ещё этот обычай у женщин.

- Порядок! - сказал друг. - Пошли теперь, они уже, наверное, думают, что мы только поорали, попугали и ушли не солоно хлебавши. А мы им сюрпризец!

Мы завернули за второй угол и пошли вдоль дворовой стены дома. Видя людей на лавочках, Гоша выводил соболезнующе-угрожающие рулады, мол, потерпи, друг, мы их сейчас к ответу призовём. Старушки с любопытством вертели головами и судачили, но хоть как-то помочь не рвались.

Дошли до подъезда, примеченного другом. Он стал соображать, глядя на домофон со списком номеров квартир (а я совсем разуверился в успехе, увидев солидный домофон):

- Та-ак, четыре квартиры на площадку, окна последней, справа, выходят во двор, значит, или предпоследняя, или предпредпоследняя. Балкон от краю нечётный, значит... значит, нам вот сюда, - и решительно вдавил нужную кнопку.

Заверещал зуммер. Я слушал и думал, как легко ошибиться в такого рода вычислениях. Впрочем, моё дело сейчас телячье. Чёрт, я ведь забыл покачиваться! И зашатался, как пьяный.

Звонок следовал за звонком - и всё мимо. Может, надо позвонить в соседнюю квартиру? Или виновники затаились? Я уже хотел расслабиться, но тут в домофоне что-то щёлкнуло, вышел звук судорожного сглатывания, и затем послышался голос, вернее, голосок - испуганный:

- Кто там?

- Откройте, гражданка! - сурово приказал Гоша и посмотрел на меня как на единственного сейчас зрителя - брови сдвинуты, глаза сердитые.

Пауза, снова девчоночий голосок:

- За... зачем? Кто вы?

- Гражданка, только что с вашего балкона упал камень и серьёзно травмировал прохожего, - заговорил друг милицейским голосом. - Факт установлен, тяжесть травмы подтверждена. В ваших интересах постараться урегулировать инцидент на самых ранних стадиях, до нашего обращения в милицию. Посему открывайте, принимайте и давайте поговорим, - завершил он более миролюбиво.

Я до сих пор не верил, что нас впустят, и снова постонал - может, поможет?

- Но я не виновата! - в отчаянии крикнула девочка. - Он сам! - "Не виноватая я!" - вспомнилось мне из фильма.

- Вот это мы сейчас и выясним. А если не впустите, вернёмся с милицией и будем дверь отмыкать. Вам оно надо?

- Не надо! - и после секундной паузы в двери щёлкнуло что-то посолиднее, громыхнуло даже - сработал замок. Надо же!

Гошка мигом дёрнул дверь за ручку, пропустил меня в открывшуюся дверь и, прежде чем войти самому, сказал в домофон:

- Вы поступили благоразумно.

Мне почему-то вспомнились мамины слова, сказанные в сердцах в разговоре с подругой: "Мужикам лишь одно от нас надо, а потом отвернутся к стене и захрапят". У этой, наверху, тоже могло создаться впечатление, что нам одно лишь от неё надо - чтоб отворила, а там хоть трава не расти. И мой предусмотрительный друг такое её впечатление этой своей фразой ослаблял.

Стали взбираться по лестнице. Пятый этаж для молодых ног - не высота, взлетали одним махом и на девятый. Но сейчас поспешишь - себя разоблачишь (ничего себе изменилась поговорочка!). Контуженному полагается подыматься медленно, отдыхая через каждый пролёт. Вещи свои, конечно, отдать сопровождающему. С другой стороны, долго проподнимаешься - у девочки испуг пройдет, и она передумает, или продумает тактику поведения, или ещё кто из членов семьи придёт. Вот и разрывайся тут! Ладно, погромче будем шаркать подошвами, пыхтеть и постанывать, а сопровождающий ещё и причитать: "Тут вот ступенька щербатая, ты не устал, потерпи, дорогой!" С надеждой, что никто из соседей не услышит и не выглянет.

Лестница показалась бесконечной, но вот, наконец, мы и у цели. Конечно, с хлебом-солью у гостеприимно распахнутой двери нас никто не ждал. Но, когда мы перевели дух, и на секунду-другую воцарилась тишина, в ней явственно различалось сопение за дверью. По себе знаю: когда прильнёшь глазом к дверному "глазку", дверь плющит тебе нос и заставляет сопеть. Так что нас всё-таки ждут.

Гошка откашлялся, решительно шагнул к двери и позвонил. За дверью раздался требовательный перелив. Надо же - тональность зависит от нажатия! Или это только иллюзия, все мы, по разные стороны двери, ждём резкого звонка - вот он нам и слышится.

За дверью послышался всхлип, и как-то неуверенно щёлкнула щеколда. Вот тут от состояния берущихся за неё ручонок звук зависит. Вот провернулся в замке ключ, и дверь медленно приоткрылась, в щели мелькнуло бледное лицо.

- Цепочку долой! - скомандовал Гошка, помахав перед щелью красной книжечкой - такого цвета были наши ученические удостоверения. Вернее, розовые, но разве будет умело испуганный человек вдаваться в оттенки? А я нагнул к щели голову йодным пятном вперёд - тоже своего рода удостоверение. И тоже фальшивое.

Цепочка покорно брякнула, и дверь отворилась пошире. На пороге стояла девочка в пёстром домашнем халатике. С ходу она начала тараторить:

- Но я не виновата! Это балкон такой. Я только дёрнула дверь, и...

- Здравствуйте! - очень чётким тоном произнёс Гоша. Таким тоном учителя здороваются с учениками, которые зазевались и не замечают их. - Давайте сперва проведём и усадим пострадавшего, а уж потом... - он небрежным жестом сунул книжечку в карман.

- Ой, здрасте! Конечно-конечно, - засуетилась хозяйка. - Вот сюда, пожалуйста. - Она и дверь в порыве услужливости забыла запереть, это сделал мой друг.

Под ноги стал стлаться ковёр. Не приучен я ходить по коврам в грязной обуви, и вообще, есть привычка снимать её в прихожей. Я "на автомате" стал наклоняться, и в это время Гошка применил к моей попе силовой приём: одной рукой придержал спереди живот, а второй нажал на попу сзади, молчаливо выпрямил меня. Контуженному ведь не до правил вежливости. Спасибо, друг! Я, выходит, не вполне вошёл в роль, коли привычки ещё работают. Но как всё-таки быть с грязными подошвами? К счастью, на пути встретились большие домашние тапки, папины, наверное, или даже дедовы, в которых поместились мои кроссовки. Главное, нагибаться не пришлось.

Мы прошли в комнату, оставив вещи в прихожей. Оба, хозяюшка и друг, заботливо усадили меня в мягкое кресло с высокой спинкой, чтобы устроить бедную мою голову. Воистину, бедную! Мало того, что замотана чересчур туго, так ещё и йодная настойка начала стекать потёками там и сям, а почесаться-то нельзя! Что-то уже и к бровям подобралось, к переносице. С трудом поднимаю руку, чтобы стереть жгуче-щекочущую каплю пальцем.

Теперь я - всего лишь зритель, наблюдающий за Гошкиным экспромтом и естественным поведением хозяйки.

Теперь я рассмотрел её получше, чем тогда, в дверях. Девочка-подросток, лет я бы дал ей тринадцать, ну, четырнадцать от силы, с большими серыми глазами и белокурыми волосами, стянутыми сзади по-домашнему в пучок. Невысокого роста, не полная, но и не худышка, и уже с хорошо развитой грудью - если, конечно, халат не врёт. А зачем ему врать, коли хозяйка дома, где все её знают, как облупленную? Мальчишки как-то трепались о размерах женской груди, так вот я бы дал ей аж первый, если не полуторный. Да и попочка... м-м-м... под стать бюсту, тут халат её даже скрадывает. Наши с Гошей ровесницы ходят дома в майках и шортах - обтягивающих, усугубляющих растущие, но не выросшие формы. Когда ещё им придёт в голову надеть халат?

Резким контрастом к развитости тела составляло поведение девочки (буду опускать слово "подросток" и не называть тем паче девушкой). Это была растерянность испуганной девчушки, которая напроказила и спешит обелиться. Или которая боится, что подумают, что напроказила, и опять же спешит оправдаться.

- Я же не виновата! - смотрела она на нас по очереди большущими глазами. - Это у балкона дверь такая тугая. Папа всё никак не починит. Он у меня человек творческий, а тут дело плотницкое. Я задвижку отодвинула, дёргала-дёргала дверь - заклинило. Я тогда ногой упёрлась, - она показала, - и дёрнула изо всех сил. Ну, сверху и шмякнулось что-то, я же сама напугалась, и... - она замялась, виновато улыбаясь.

- Трусы намочила? - насмешливо подсказал Гошка. Но тут же вернулся в роль: - Я понимаю ваш испуг, но испуг того, кто шёл по улице и на него вдруг летит сверху камень, не в пример сильнее, согласитесь! Давайте посмотрим, что там упало, надо же всё в точность выяснить.

Они вышли на балкон, и я уже слов не слышал, а воспринимал только тон: испуганно-тараторящий девчачий, и басовито-уверенный - Гоши. Он явно вошёл в роль, если не следователя, то дознавателя, играл её с воодушевлением.

Наконец, оба вернулись в комнату.

- Всё ясно, - авторитетно заявил мой друг. - Тебя, Михаил, ударило куском отвалившейся цементной облицовки, а вовсе не обломком кирпича, как мы поначалу думали. Так что есть надежда, что травма не смертельная... - девочка подняла брови, - ну, не такая серьёзная. Но и малый камешек, летя с большой высоты, может развить огромную скорость и сконцентрировать импульс на "пятачке", - он ещё и кинетическую энергию приплёл, пригодились нам вот тут уроки школьной физики. Вид у девчушечки глупенький-глупенький, даже жалко её стало. - Тяжестью травмы займутся врачи, а мы пока давайте зафиксируем обстоятельства её получения в акте.

Он принёс из прихожей свой портфель, который там оставил. Я забеспокоился о зеркалке - не грохнул ли он её об пол, спеша помочь мне? И тут же забыл о ней, потому что на моих глазах произошло маленькое чудо.

Обшарпанный школьный портфельчик на глазах превратился в "бывалый" портфель опытного юриста. И не подумаешь, что в нём лежат учебники и школьный дневник со свежей двойкой. Гоша особым жестом положил его на стол Микки-Маусом вниз, эффектно щёлкнул замками, вытащил белые листы бумаги и авторучку, пристроился за столом.

- Итак, так и запишем, - начал он, подражая голосу Жеглова, и мне послышалось дальше: "Вы человека убили!" Да и девочка вздрогнула от такого официального голоса. - Какое у нас сегодня число? И час с минутами пометим. Так-с. Пишу: "Мы, нижеподписавшиеся..." - и застрочил.

На одном дыхании, как говорится, накатал "сочинение" на полтора листа - а на уроках литературы такого от него и не дождёшься. Ему всегда снижали отметку за краткость. Вот что значит войти в роль! Может, ему "входить" и на лит-ре, вообразить себя, к примеру, знатным писателем? Или хотя бы школьным отличником.

- Готово! - воскликнул "дознаватель" и витиевато расписался. - Теперь вы, - Она покорно подошла, наклонилась. - Нет, не просто подпись. Укажите паспортные данные. У вас уже есть паспорт?

- Есть! - гордо ответила девочка, и мне показалось, что она выпятила грудку - аж до второго размера. - Я принесу. - Сбегала в соседнюю комнату. - Только вот... - заколебалась, - персональные данные...

- А у него разве не персональная голова пострадала? - резонно заявил Гоша. - Не беспокойтесь, документ будет использован в сугубо юридических целях.

- Может, я сама напишу? - Девочка села и стала выводить буковки, чуть не высунув кончик язык. Как всё-таки обманчива внешность! Груди прут, а психология на уровне первоклассницы. Когда она только успела получить паспорт? Не иначе, как "вчера", гордится ещё им.

- Готово, - и поглядела чистым взором. Такую доверчивую и обманывать-то грех.

- Теперь потерпевший. - Друг поднёс мне листок на книге, выдернутой из портфеля. По жесту, которым доставал, и не подумаешь, что это учебник алгебры. - Если трудно поставить полную подпись, распишись, как сможешь, а я засвидетельствую. В суде объясним.

Я кое-как накарябал свою фамилию. Есть оправдание, почему подпись ещё не выработалась... Поглядел на "персональные данные", написанные чересчур правильным, почти каллиграфическим почерком. Её звали Юния. Не частое имечко... У кого-то из наших учителей так дочь или племянницу зовут, не помню, у кого. В компании болтали... Имя, можно сказать, красивое, только вот как с ним быть в зрелом возрасте, не говоря уже о старости? Молодится, подумают.

А вот год рождения записан коряво, так что и не разберёшь последнюю цифру. Но я и так для контуженного уже проявил много внимания к "документу", стану приглядываться - ещё себя выдам. И этот проклятый йод щиплет бровь!

- Полный порядок! - сказал Гоша и с какой-то торжественностью положил филькину грамоту в портфель (учебник исчез в нём ещё раньше), застегнул замки и снова положил на стол - замками кверху, Микки-Маусом (проклятое наследие детства!) книзу. Я лёгким мычанием выразил своё одобрение. Мышцы расслабились, я пригрелся в уютном кресле, и голову вроде бы перестало стискивать. Но чуял, что вот напрягусь, встав, и голову снова сожмёт, как железным обручем. Теперь бы самое время хозяйке предложить: не хотите ли чаю, гости?

Но она не предлагала, а стояла, потупив голову, перед моим другом, строго взирающим на неё. Руки сцеплены сзади, локоток в кулачке. Мне вспомнилась пословица: "Повинную голову меч не сечёт". Её бюст я уже не воспринимал по-сексуальному. Отдельно от него тело жило и двигалось. Казалось, что маленькая девочка просто засунула под халат что-то двуокруглое, чтобы выглядеть взрослее. А может, и не выглядеть, а просто спрятала "поближе к телу". Типа оттопыренных карманов школьного пиджачка, как у меня порой бывает.

Оба ждали, кто первый заговорит, ну, продолжит затихнувший разговор. И если всхлип "считова", то - она.

- Отсюда мы отправляемся к судмедэксперту, для обследования травмы, - сурово сказал Гоша. - Но, по-моему, вы не посоветуете нам спешить с этим. Травма головы зачастую сопровождается психологическим шоком, который затушёвывает симптомы органического повреждения. И если дать пострадавшему спокойно посидеть, напоить горячим сладким чаем, вернуть в нём интерес к жизни, то шок сойдёт на нет, и травма окажется не такой уж серьёзной... ну, как казалось в первый момент. Конечно, ответственность несовершеннолетних не такая серьёзная, как взрослых, но если сюда присовокупить ещё и снятие психологических последствий, а также добрую волю потерпевшего, - он незаметно подмигнул мне, - то, может, удастся обойтись лёгким испугом... я хотел сказать - мягким наказанием. Буквально, не выходя из дому.

Добренький какой "дознаватель" попался! Будь всё по-настоящему, то, получив признание виновницы, следовало бы поскорее уйти - пока она не передумала, не опомнилась, не вцепилась в портфель (с Микки-Маусом, чёрт побери!), не стала вырывать и поднимать крик. Но у нас же - экспромт, нам надо подольше здесь задержаться и подольше поиграть, полицедействовать. А может, чем чёрт не шутит, и получить чего-нибудь "в компенсацию".

Друг оказался прав, сказав там, во дворе: экспромт только начинается. Или даже неправ, потому что всё начиналось только сейчас, в "третьем акте". Самое сложное начиналось - от строгости и официальности предстояло перейти к дружелюбности и завязыванию знакомства, вместе с тем не теряя доминирования. У нас-то паспортов ещё не было...

Намёк на чай был понят первым, и передо мной оказалась чашка крепкого и тёплого. Юния ещё извинялась, что не горячий - чайник вскипел за некоторое время до нашего прихода. Собственно, она и на балкон выходила, чтобы пить там чай. Да не вышла - и не вышло с чаем!

Гоша стал заботливо меня поить, да настолько заботливо, что чуть не залил мне дыхательное горло. Это и само по себе неприятно, а тут я ещё чуял: если раскашляюсь, череп треснет от проклятой повязки. Поэтому я, пренебрегая этикетом, спустил в чашку всё попавшее в рот, замычал и "слабой" своей рукой перехватил ручку чашки. Пора уже мне отходить от "психологического шока", да и очень уж беспомощным стыдно выглядеть перед девочкой с такими большими и красивыми глазами, такой наивной и доверчивой.

Увидев, что я сам себя обслуживаю, Юния вспомнила и о других намёках:

- Да хоть до вечера тут сидите! - я аж закашлялся. - Мама на работе, папа - на репетиции. А интерес к жизни... Может, музыку включить? - И, заметив кислое выражение Гошкиного лица, спохватилась: - А-а, вы, наверное, о деньгах? Обиженные всегда денежки просят. Но у меня нет много... Вот, разве что кошелёк, с которым в магазин посы... хожу, - и она быстро достала его откуда-то. - А ещё... Вот балда, - шлёпнула она себя ладошкой по лбу, - я же совсем забыла о копилке! Там много уже должно накопиться, я же её с первого класса завела, как только стали мне давать монетки на завтраки. Принести копилку?

- Не надо! - строго сказал Гоша. Перспектива унести с собой килограмм мелочи явно нам не улыбалась. Открыл кошелёк и пошуршал там купюрами - синенькими, по пятьдесят рублей. Поглядел на меня - я мычнул и помотал головой. Не будем грабить!

- Возьмите. - протянул друг кошелёк хозяйке. - Конечно, деньги на лечение понадобятся, но... вы же не виноваты, по сути. Виноват папа, не отремонтировавший дверь, и те, кто капитально не ремонтировал долго дом. Вот они пускай и...

- Только родителям не говорите! - вскрикнула испуганно девочка. - Я вам всё-всё своё отдам, только они чтоб не узнали. Накажут меня, а я не хочу...

- Девочек же не порют, - смущённо сказал Гоша, скользнув взглядом по тугой попке под халатом.

- Много вы понимаете! Можно и без ремня насолить ребёнку, стоит только придумать, как.

- Что же можно придумать без ремня? - удивился мальчик.

- А вот то! Стакан воды в кишки, и - "Дочка, сбегай за газетами!". А то и два, если не в духе. А у нас пятый, между прочим, этаж! Вы бы вот так смогли?

- Как же это - прямо в кишки? - удивились мы.

- Вот непонятливый! Через клизму, как же ещё? Нагнулась, в тебя спринцовку всаживают, р-раз! - и всё. Без тренировки и трусы не успеешь натянуть. Всю дорогу зажимаешься, как проклятая, с соседями хоть не здоровайся, не кашляй, не чихай. А как противно из тебя дрищет, когда-таки вернёшься, не расплескав!

- Ну и строгости!

Моему другу явно хотелось спросить, выдерживала ли Юния каждый раз, или хоть однажды "расплескала". Но он волевым усилием воздерживался. Ни к чему злоупотреблять наивностью и доверчивостью, да и мне портить "чайный аппетит" не годится.

- Так вы не скажете им? - буквально простонала бедняжка, и её попка заёкала, будто наказание уже подступало. - Тут на три стакана тянет, я не выдержу-у-у!

- Уважим ходатайство? - спросил меня "адвокат". Я снова промычал и кивнул. Девочка заметно повеселела.

- А своё я вам хоть всё отдам.

Гоша испуганно посмотрел на меня. Уйти отсюда с тюком детских игрушек будет похлеще, чем унести килограмм мелких монет! К счастью, быстро нашлось возражение:

- Родители же заметят! И будут тебя гонять "за газетами", пока не признаешься. Трёх кружек ты и вправду, - опять глаза "погладили" попку, - не выдюжишь.

- Это верно, - пригорюнилась Юния. - Но как тогда... Вы бы подсказали!

- Подскажу охотно, а ты уж сама решай, - откликнулся мой друг. - Речь ведь шла о возвращении интереса к жизни, а что может эффективнее всего возвратить этот интерес коллекционеру, как не новый экспонат в его коллекцию? Кто сам что-то собирает, тот знает.

- Ваш друг - коллекционер? - удивилась девочка.

- Ещё какой! - и он сделал мне знак. Дохлёбывая чай, я согласно замычал и закивал головой - ещё не зная, что именно я коллекционирую. Чёрт, опять этот йод сползает на бровь!

- Что же он коллекционирует? Я так и вовсе ничего, разве что кукол...

- Коллекция у Михаила особенная. Видишь ли, Юния, в нашей школе, - притворяться выпускником не было смысла, тут и её доверчивость не поможет, - начиная с первого класса, есть один очень негласный обычай.

- Тайный, что ли? - зажглись глазёнки у девчонки. - Ой, у нас тоже такое было, такое было...

- Ну, тайный. Если девочка дружит с мальчиком-ровесником, то она, когда изнашивает трусики, то не выбрасывает их, а дарит ему. А когда подрастёт, - он метнул взгляд на её бюст, - то и лифчик.

- Ой, как неприли... то есть, интересно! А... зачем?

- Доверие своё так выказывает. Бельё ведь закрывает самые-самые части тела и сроднивается с ними, несмотря на стирку. Если мальчик получил от подруги такой подарок, он за неё должен и в огонь, и в воду пойти, словно рыцарь. И ещё - есть такой английский орден - орден Подвязки. Его кавалеры говорят: "Горе тому, кто об этом плохо подумает!", - и Гоша вкратце пересказал случайно услышанное от Рязаныча, дававшего объяснения актёрам по время читки одной шекспировской пьесы. - Подвязок сейчас не носят, но иные трусики с них размером.

- Здорово! А что мальчики делают с этими трусиками? Носят?

- Это же символический подарок. Девочка произвела мальчика в свои пажи, и он может сделать с подарком, что угодно... да хоть выбросить, если родителей боится! Доверие-то уже оказано. Не поручусь, что кто-то и примеряет, многие просто хранят, а вот Михаил, - кивок на меня, - собрал целую коллекцию, так что уже и от родителей трудно прятать.

- У него так много девчонок? - лукаво поглядела Юния на мои брюки.

Я замычал и затряс головой - не надо делать из меня Донжуана! Коллекционера - ладно, но не такого девообильного.

- Девчонок не так много, - стал выкручиваться друг, - но он каждую просит носить бельё поразнообразнее, чтобы не дублировать экспонаты. И ему хорошо, и ей неплохо - перепробует разные варианты и найдёт самое для себя подходящее. А лифчики - они ещё и разных размеров... Ну, совсем без дубляжа ни одна коллекция не обходится, но это у него по минимуму, как обменный фонд. А то никакого шкафа не хватит.

Думаю, мама упала бы в обморок, найдя в моём портфеле девичий лифчик. А уж шкаф... Ну, кто мне даст под это дело целый шкаф?

- И вот что я предлагаю, - гнул свою линию Гоша. - Покажи ему своё бельё... да и мамино тоже. Есть ведь, что ты износила уже или изначально не надевала, непонравившееся. Вот и отдай в коллекцию. А мама заметит, скажи - выбросила наконец-то. И твоё выбросила, что ты долго не надеваешь, и место освободила для нового, модного.

На лице Юнии отразились переживания.

- Не бойся, врать не придётся. С твоим лицом это противопоказано. Ты и вправду нам велишь всё это барахло выбросить на помойку, а что мы ослушаемся, то это - наш грех, не твой. Коллекционер ради коллекции и не на такое враньё пойдёт.

- Понимаю, - вздохнула она. - И не на такое. Ладно, попробую. Только как же он... как ты его назвал... Миша? Как же Миша подойдёт к комоду, где всё это хранится? Ему ведь трудно на ногах стоять.

Весь мой вид выразил - трудно, ох, как трудно! А ещё труднее выдерживать это орудие пытки на голове. Коли б размотать, мне бы ничего стало - но не выдавать же себя!

- А мы ему сюда принесём, - нашёл выход Гоша. - Не так уж и много, думаю.

- Принесите всё! - неожиданно для себя прохрипел я. - А я выберу... лучшее.

А то сижу молча, аки Иван Васильевич с подвязанной щекой, а бедный Жорж Милославский за двоих старается. Надо и мне выступить, а то и не отживею правдоподобным образом.

- Пожалуй, и правда.

Они вышли в другую комнату. Я слышал приглушённые голоса, звяканье ключиков, скрип выдвигаемых ящиков, шуршание. Внезапно кто-то громко пукнул, чертыхнулся. Голос друга сказал:

- Да в этой твоей копилке полпуда, не меньше!

- Я же говорила - с первого класса собирала, - отозвался голос Юнии. - А я уже большая!

Они ещё таинственно пошуршали и, наконец, вышли ко мне, нагруженные по обе руки запретным, то есть женским бельём. Мне пришлось заставить себя посмотреть на него. В торговых рядах, когда случалось проходить мимо сугубо женских прилавков, я смущался, тушевался, отводил глаза. Очень уж похабно выставляют продавцы те же бюстгальтеры! Да и прохожие девчонки начинают хихикать, подметив твой интерес к белью их пола. Так что условный рефлекс, считай, выработался.

Но сейчас - дело другое. Я в одночасье, экспромтом фантазии друга, стал аж коллекционером и должен на всё это глядеть не только без стыдливости, но и профессионально-требовательно, придирчиво даже. Смогу - считай, испытание очередным экспромтом выдержал. А то сыграть полутруп и дурак сумеет.

Они свалили принесённое на диван и стали разбирать. Начали с трусов. Гоша брал вещь, распяливал её и показывал мне, а хозяйка называла вещицу её именем ("слипы", "танги" и другие мудрёные словечки) и говорила, чья она, сколько её носили и рекомендуется ли она в мою коллекцию.

Удивительно, но мамины трусы были куда разнообразнее и, не побоимся этого слова, сексапильнее, чем трусики Юнии. Те можно было охарактеризовать, как жалкое подражание матери. Да, малолетка она... за вычетом бюста, а мамочка, небось, продолжает активно нравиться мужчинам в постели. Какой же всё-таки там был год рождения? Документ в портфеле... Ладно, потом уточню.

Пару "экспонатов" я отобрал - "лёгким манием руки", аки Кард Двенадцатый (читайте Пушкина!). Но вот Гоша растопырил на пятернях какие-то чудные трусы - с очень широким задком, на всю, наверное, попу. Нижняя кромка параллельно полу идёт, как у шорт. Шорты? Нет - нижние трусы.

- Не папины ли прихватили? - высказал сомнение друг.

- Мамины, - поправила Юния. - Модельные, - пояснила она, увидев, что мы не понимаем. Но пояснений понадобилось чуть больше.

Мама, оказывается, пробует себя в роли фотомодели. А таковым надо иметь "чистые" ягодицы - без морщин, целлюлита, следов от кантов белья. Обычно задние канты трусов пересекают ягодицы по диагонали, и когда работа сидячая, в кожу впечатываются рубчики. Да если и не сидячая, трусы же плотно прилегают к телу и следы всё равно остаются. Трудно потом проходят. А это сильно портит фото. Поэтому модели, не гонясь за модой, неделю перед фотосессией (или сразу после договорённости с фотографом) пододевают "всепопные" трусы, выгоняя канты на границу между ягодицами и бёдрами, где следы от них незаметны. Да и сидеть так удобнее, ничего в кожу не врезается.

- Поди, не продают большепопные-то?

- А мама их сама шьёт. Самостроки это.

Я непроизвольно подумал: а не подошли бы эти трусы мужчине, мне, например? У нас некоторые мальчики признавались, что пробовали надевать сестрёнкины трусики и балдели от ощущения ветра в промежности, сами понимаете. Я дивился, зачем им это, а вот прошло перед моими глазами несколько аппетитных женских трусиков - и аппетит на них появился, аж в собственных трусах напряглось. Надо будет попробовать примерить эти, отобранные.

Перешли к лифчикам. Я разглядывал их с интересом, но чувствовал, что краска заливает лицо. А тут ещё бесхитростные Юнины пояснения. Похоже, она и не подозревала, что от ласк груди женщины получают удовольствие, для неё это были просто части тела, которые нужно одевать, и чтобы им комфортно в этой одёжке чувствовалось.

- Вот этот, красный, тебе явно мал, - сказал Гоша, вертя вещь в руках. - И поношен изрядно. Мы его заберём?

- Не надо! - выкрикнула девочка. - Он мне нужен. Я его пододеваю под розовую кисейную блузку.

- Ну и дура! - грубовато попенял ей Гоша и шутливо приложил лифчик к груди. - Под полупрозрачное надо неуклонно пододевать чёрное бельё, потому что... - и он пересказал ей подслушанное... ну, случайно услышанное от одноклассниц. У них-то и размер нулевой, а тоже... цвета подыскивают.

Девочка слушала его, широко распахнув глаза и чуть не приоткрыв рот, казалось, он излагает ей целое откровение. Ну, и наивная же!

- Но... понимаете, я его полюбила, - призналась она. - Да, отстаёт, по краям на целый палец, но грудкам в нём хорошо, уютно. Возьмите лучше что-то другое.

Гоша перебрал, провёл перед моими глазами остальные лифчики. Я выбрал кружевной с резиновыми пипками на месте сосков, изрядно изношенный. Всё остальное мама могла заметить, если пропадёт. Но под конец мне очень захотелось иметь то, что смог бы примерить на себе, и я стал нахально претендовать на плоскогрудый лифчик. Заодно показывая, что отживел и вот-вот обрету вкус к жизни.

- Я не могу, поймите, не могу, - отговаривалась Юния. Видно, и впрямь прикипела к этому красному. Я, бывает, так же привыкаю к плавкам, особенно полиамидным... Но уступать из принципа не хотел. Интересно, как она поступит... и заодно продлевал нашу комедию.

Экспромтную.

Хозяйка поступила вот как: сбегала в соседнюю комнату и принесла мне пояс для чулок - подростковый. Приложили - оказался впору. Я стал отнекиваться, мол, чулок с детсадовского детства не ношу.

- Бери! - подтолкнул меня друг. - Они чулки им держат, а ты сомкни оба конца, и будет тебе петля кое-что в трусах поддерживать. Ценная вещь!

Девочка густо покраснела и промямлила:

- Вам же для коллекции...

- Конечно, для коллекции. Я пошутил, - Гоша понял, что переборщил... хотя идея мне понравилась. - Он возьмёт, да?

Но я упёрся. Подавай мне красный лифчик, и всё тут! Я довольно уже помолчал, и теперь хочу взять реванш. Язык мало-помалу разработался, и я стал перечить обоим.

Да, друг встал на сторону нашей новой знакомой и уговаривал меня не брать красный, удовольствоваться поясом. Я красноречиво доказывал им, что без этой вещи моя коллекция будет неполна, и что это моя голова пострадала, не его. И что если я получу желаемое, то мы тут же уйдём и никаких претензий предъявлять не будем. И "документ" порвём, если она хочет.

Переусердствовал - повязка начала меня давить немилосердно. Друг потом говорил, что лицо у меня стало красным-красным, что тот лифчик. Надень тогда его - и полная гармония цвета. Да-а, ему шуточки, а у меня череп трещит уже.

Девочка привела ещё один аргумент:

- Он у меня счастливый. Когда он на мне, я всегда выигрываю в фонтанную рулетку.

Мы о такой и не слыхивали!

- Наверное, какая-то девчачья лабуда? - небрежно бросил Гоша, скрывая смущение.

- А вот и не лабуда!

И Юния рассказала. У нас в Детском парке есть замечательный фонтан, он не как все, а представляет собой круг с дырками на уровне земли, с низким бордюром вокруг. Напоминает огромную решётку от мясорубки. Вода бьёт через некоторые из отверстий, а через остальные - сливается обратно. Но бьёт не всё время, а периодами, и когда и откуда она ударит - неизвестно. Если, конечно, не приглядываться и не искать закономерность.

Я и раньше замечал там промокших визжащих девчонок, но думал, что они просто мокнут. А у них оказалась целая игра. Когда струи стихают, девочки начинают "прогуливаться" по молчащему фонтану, причём так, чтобы проходить ногами по разные стороны от сопел, следят за этим. Если ударит, когда ты над, то угодит тебе прямо в пах. Такая взвизгнувшая выбывает из игры, а остальные просто стоят между струй, мокнут сверху и ждут иссякания. Заодно и удовольствие получают. Облив сверху или сбоку "не считова", только "прямой наводкой" в интимное женское. Потом продолжают брождение - и так до тех пор, пока не останется одна "целочка". Она и считается выигравшей.

Замечательный лифчик! Тем сильнее мне хочется его иметь... в коллекцию. А по сути - чтобы дольше спорить и продлевать наш экспромт, во вкус которого я вошёл.

Коса уже начала находить на камень, и вдруг девочка запрыгала и захлопала в ладоши, совсем как маленькая - хотя затряслось у неё, как у большой:

- Знаю, знаю, как быть! У нас в школе были уроки развития творческого воображении, так там нас заставляли думать: как, чтоб было и так, и эдак? Кажется, что это невозможно, но вот сбывалось же!

- И как же?

- Надо сделать визуальную копию предмета и пустить в ход.

- Чего-чего?

- Ну, фотоснимок. Вы там чего-то свалили на пол в прихожей, сумку какую-то, не с фотоаппаратом ли?

Ну, мы и лопухи! И я хорош, персонально - до сих пор не позаботился о зеркалке, папиной, заметьте. Шмякнуло, припоминаю, славно. Не разбил ли этот поганец объектив?

- Вам он для символических целей, не носить же, вот и сфотографируйте. Организуйте в коллекции фотораздел.

Ловко поддела. Буду настаивать - тем самым признаюсь, что замышляю именно что носить. Ладно, свет клином не сошёлся на этом уникальном поддерживателе бюста, можно обойтись и фото.

Но легко соглашаться не следовало, и я поставил условие:

- Так и быть, надень его, и мы его на тебе сфоткаем.

- Как?! - взлетели кверху девичьи ресницы. - Но я никогда не снималась в таком виде!

- На пляже в бикини фоткалась, хотя бы селфи? - стали урезонивать мы скромницу. - И здесь не хуже. А потом, мы можем голову и ниже пояса не снимать, нам только грудь твоя нужна... то есть, расправа для личика, объёмный чтоб был.

Поломавшись, девица согласилась.

- Только мне надо переодеться, - заявила она. - Не в спущенном халате же. Вы за мной не ходите, а пока подготовьтесь. - Взяв лифчик, она ушла в спальню.

Гоша сбегал и принёс из прихожей футляр, раскрыл, камера ничуть не пострадала, включилась сразу. Только вот друг не умел обращаться с зеркалками (да я и не доверил бы ему папину вещь), а мне из-за повязки было неудобно прикладывать её к глазу при вертикальной ориентации кадра.

Постойте-постойте, но сама повязка мне ещё более неудобна! И это ещё мягко говоря. Сейчас вот уши начало ломить, ну, ушные раковины. Я быстро объяснил Гоше, в чём беда, и он меня оперативно перебинтовал, выпустил уши на волю, а витки сделал нетугими. Это вернуло меня к интересу к жизни больше даже, чем вернувшаяся из спальни Юния в красном лифчике и зелёных шортах, позволивших наконец-то полюбоваться её тугой, литой попочкой. Хвостик волос она зачем-то перевила в гимнастическую шишечку на затылке. Ага, это чтоб волосы не закрывали предмет белья сзади, я же со всех сторон буду его... её... его на ней обфоткивать.

- Обещали без головы, - напомнила "фотомодель". - И я потом посмотрю, ладно?

- Замётано, - отвечаю.

Беру камеру в руки и оказываюсь в своей стихии.

- К окну отойди, - начинаю командовать. - Вот сюда повернись. Не наклоняйся, а то подбородок в кадр влезает. А мы стеснительные, нам ни кусочка личика не надо... Вот так хорошо. Замри!

Затвор несколько раз щёлкает. Велю сменить позу. Снова щелчки. Когда "беру" лифчик сбоку, прошу поднять руку, чтоб не застила. Перехожу на спину. Свободным глазом вижу, что Юния приняла довольно эффектную позу, и попочка её так и играет, но... уговор был "от сих и до сих". А он дороже денег, уговор. Вздыхаю и снимаю одну застёжку с лямками. Но вкладываю в это всё своё умение, чтобы и минимальный рельеф этой части спины вышел аппетитно.

Наконец, "манекенщица" повернулась на все триста шестьдесят, стоя на хорошем свету у окна. Эдакая панорама грудного изделия вышла, круговая. Ну-ка, ну-ка, что вышло?

- Всё? - спросила Юния. - Ну-ка, дай поглядеть!

Не успел я повернуть камеру дисплейчиком к ней, как она легко, каким-то балетным прыжком, подскочила ко мне, встала справа-сзади, ладошками взяла меня за плечи, подбородок положила мне на ключицу, а левой ножкой прямо-таки обвила мою правую ногу. Гимнастикой, что ли, занимается? Вон как шустро шишечку на затылке организовала! Глядит, как я листаю кадры, кое-где просит увеличить. Чую жаркое девичье дыхание. А в спину мне, между прочим, упирается... ну, объект съёмки. И не пустой. Так что в трусах назревает мятеж...

- Ишь ты, как резко, - говорит девочка, не без сожаления отпуская меня. - А я вот делаю селфи на смартфон, вроде ничего выходит, а начинаю увеличивать - и поплыло, и замельтешило. Не напечатаешь, на большой дисплей не перенесёшь. Почему так?

Именно такой вопрос я в своё время задавал отцу, и то, что он мне тогда ответил, я пересказал Юнии. Хорошая оптика, большая матрица, управляемость камеры, а не дурацкий автоматический режим. Всё вместе и даёт отличное изображение. И вообще, у меня серьёзный фотоаппарат.

- Ну-у, раз серьёзный... А что, если я сниму своё...

- Что-о?? - заинтересовались мы с другом.

- Ну, сниму своё условие, и ты снимешь меня по пояс, и во весь рост? Только обязательно дашь поглядеть и стереть, что не понравится, хорошо?

- Конечно!

И фотосессия повторяется, но уже с лицом. Позы эта девчушка с литой попкой и зрелым бюстом умела принимать, чего там. У мамы, верно, подсмотрела, а случая пока не подворачивалось применить. Теперь вот развернулась. Краем глаза я видел раскрытый рот Гошки. Кстати, а чего это он бездельничает?

- Простыня белая есть? - спрашиваю хозяйку. - А ну-ка принеси!

Взаимопонимание у нас с ней, как в фильме "Человек с бульвара Капуцинов", там был экран, у нас - фон. Вот и простыня. Поручаю другу держать её в растянутом состоянии, отражающей свет из окна. Освещённость тела сразу улучшилась. А то я уже хотел вспышку выдвигать, что не очень желательно при портретной съёмке.

Снова просмотр кадров с обвитой ногой, на этот раз - слева. Словно обхаживает она меня. Юнии понравилось всё, а несколько бракованных я стёр сам.

- Славно пополнится твоя коллекция, - сказала она с грустью, даже вздохнула.

- Не только лифчиком, но и личиком, - скаламбурил Гошка. - К тебе, друг, уже вернулся интерес к жизни? Впрочем, и так видно. Нам, пожалуй, пора, - сложил простыню и стал поднимать со стола портфель с предательским Микки-Маусом.

Мы с Юнией стояли и смотрели друг на дружку. Сложилась ситуация, как в "Иронии судьбы". Помните?

- Что вы делаете? Вы же ищете предлог, чтобы остаться!

- Да, ищу... но - не нахожу.

- А я не могу найти предлог, чтобы вас задержать. Что делать?

Сейчас это был диалог глаз. Он смущения я играл кнопками на камере. Друг понял ситуацию и небрежно бросил:

- Тем более что и батарейка, небось, села.

- Ещё остался заряд... и память, - возразил я.

- Слушай, тогда ты же можешь взять в свою коллекцию все мои лифчики! - обрадовалась Юния. - В виде "визуальной копии". Я сейчас переоденусь, - и ушла в спальню, не дожидаясь моего согласия. Была в нём уверена. Ну, а третий сейчас у нас на подхвате.

Гоша со вздохом снова развернул простыню. А чего, собственно, вздыхать? Ты же перебросишь себе красивые кадры с удовольствием! Так что повози нам саночки, повози.

Как и тогда, с экспромтом, я ошибся и с фотосессией - она только начиналась. Можно сказать - разворачивалась. Лифчиков было не так уж много, зато - на все случаи жизни. Был даже один с полупрозрачными чашками. На спину кадры я не тратил (попочка-то уже заснята), налегал на "три четверти" и анфас. Анбюст... И почувствовал, что набираю опыт. Кажется, это называется "будуарная фотография".

Потом был чай - уже на троих, неспешный просмотр кадров, обсуждение деталей. Я хотел спросить, когда придут родители, но так и не решился. Вдруг подумает, что я намекаю на то, чтобы заняться чем-то запретным. В конце концов, если девочка настолько разделась, значит, знает, что время у неё есть.

У НАС есть.

После чая я пошёл в туалет - не столько, чтобы пописить, сколько чтобы проверить трусы и помассировать попку, затёкшую от долгого неподвижного сидения и ещё не полностью отошедшую, работа фотографа стоячая. Возвращаясь, услышал голоса:

- Нам пора, вообще-то (Гоша).

- А спорим, что он захочет отснять и все мои трусы! (Юния)

Остаться незамеченным не удалось, и я громко сказал:

- Конечно, захочу! Из уважения к хозяйке захочу. Ты продул, Гошка, держи опять нам простыню!

- А свечу тебе не подержать? - огрызнулся он. - Я ведь и не соглашался на спор.

Конечно, такие девочки, как Юния, не знают, что означает "держать свечу". Она и не покраснела ничуть.

Фотосессия продолжалась. Трусиков было побольше, потому, наверное, что они быстрее изнашиваются, и я экономил кадры - батарейка садилась на глазах, да и карта памяти заполнялась. "Модели", судя по выражению лица, это не нравилось, ей хотелось больше фотовнимания, так сказать, "пришёл аппетит во время еды". Поняла, чем мама с фотографами занимается. Чтобы заставить меня щёлкать дольше, стала соблазнять позами. "Шпагат", "скорпион", высокий "мостик" - да она и вправду занимается гимнастикой или акробатикой. А что - красиво!

Раскусив её приём, я стал требовать эффектных поз сразу по надёву новых трусиков. Что ж, она "за" обеими руками... и ногами. Да и грудями тоже. А когда в ход пошло и бикини (на что, вообще говоря, мы не договаривались), Юния показала чудеса конторсии - не опасаясь, что что-то где-то слезет или сползёт. Циркачка!

Раскрасневшаяся, тяжело дышащая, встала она с ковра.

- Остались ещё кадры? - спрашивает с надеждой.

- Ещё два-три, - отвечаю. - Если только не просмотреть и не удалить неудачные.

- Просматривать не надо, я распалилась. В общем, щёлкни меня эти два-три раза в таких трусиках, о которых даже моя мама не знает. Я их и вам не показывала, а теперь раз так вот всё хорошо пошло и фотограф такой славный... Я сейчас! - и в спальню.

Выходит оттуда практически с голым низом. Сзади - это стринги, спереди - малюсенький треугольничек на лобке. Волос не видно, а я ведь уже знаю, что с подросткового возраста они у девчонок там отрастают. Вот ведь молоденькая! О бритье я и не слышал, мои сверстницы холят и лелеют этот признак взросления, даже порой выпускают волосики через кромки школьных гимнастических купальников.

- Только без поз! - предупредил я, чуя нездоровый напряг в трусах.

- Я и сама не решусь, - ответила модель. - Сними меня скромненько.

И я снял её... скромненько. Постаравшись хорошо передать рельеф живота, даже в ущерб бюсту и лицу. Трусики, кстати говоря, были бежевого цвета, почти телесного.

Финита ля фотосессиа - на высокой ноте. Снова чай, на этот раз с печеньем. Так сказать, на посошок. Смотрим, что получилось, и вдруг на моих глазах Юния удаляет один кадр, смотревшийся весьма пригодно. Для коллекции.

- Почему? - спрашиваю.

- Остальные лучше, - отвечает.

Похоже, что так, но и удалённый был не хуже. И вообще, нехорошо не спросить разрешения у хозяина камеры. Ладно, модели виднее. Может, там что-то не то высунулось, она и застеснялась.

В "никаких" трусиках она совершенно нас не стесняется, сидит с нами за столом, как будто в халате или платье. Гоша допивает чай, благодарит и поднимает со стола портфель - уже не стараясь скрыть картинку на нём. Сейчас вообще можно саморазоблачиться, удивить Юнию. Не арестует же она нас! В таком-то виде... Да и фамилий наших не знает.

Гоша достаёт из портфеля "документ" и протягивает хозяйке.

- Порви, - говорит. Но не признаётся, что всё было "липой", а то какое же будет тогда великодушие?

Юния берёт лист и отрывает от него узкую полоску, протягивает мне.

- Тут моя электронная почта, - поясняет, а остаток сминает и небрежно швыряет в угол.

Конечно, я пошлю ей все лучшие фото. Моя коллекция - это и её коллекция. Портфолио, так сказать. С ним и карьеру фотомодели начать можно.

Теперь уж точно пора прощаться. Благодарим хозяйку, она приближается ко мне, протягивает руку, хочет положить её мне, может, на плечо, но не решается и кладёт на камеру.

- Если снимок удалён, можно сделать новый? - спрашивает.

Киваю - это же очевидно.

- Заряда... заряда хватит? - в горле у неё перехватывает.

Смекаю, куда клонит.

- Хватит на один-два кадра, - привираю. Почему не "вру"? Потому что по крохотному индикатору шиш с два определишь, сколько у тебя осталось кадров. С такой точностью за один-два ручаясь, но умалчиваю, что может выйти и больше.

- Групповой портрет с автоспуском на память?

Девушка опускает голову:

- Мне всегда хотелось сняться... с-с-с, - очень тихо произносит последнее слово.

- Как? - переспрашиваю я.

- Топ... топлесс, - выдавливает она из себя.

- Без верха, - влезает без спроса Гошка, хотя мои выпученные глаза означают совсем не незнание слова.

Она решается и вскидывает голову, глядит мне прямо в глаза:

- А что? Когда грудь красивая, то и снимок красивый. Селфи у меня не получаются. Когда тянешь руку со смартфоном вперёд, грудь искажает форму. Другое дело - опытный, проверенный фотограф. Ты же у меня проверенный, Мишенька, да? - и ладошкой по моей руке вверх. И дышит жарко.

Нет, определённо надо было пододеть плавки! Краснея, бормочу что-то типа "сочту за счастье" или, может быть, за честь, а сам в это счастье не верю. Или девочка застесняется в последний момент, или кто-то придёт, или батарейка сдохнет.

- Только пусть Гоша отвернётся, - просит.

Мой друг перебрасывает простыню спереди назад и поворачивается спиной, по-прежнему её растягивая. Скромная мужская конторсия рук. "Слепой" отражатель.

- Спасибо. Я сейчас соберусь с духом и сперва спиной. Только ты спину не снимай, раз кадр всего один. "Стреляй" наверняка. Ты можешь, ты ведь очень изобретательный.

Пока она, отвернувшись, возится с застёжкой на спине, я торопливо разматываю ненужную уже повязку, вытираю ею йод со лба и отбрасываю. Теперь я тоже "топлесс", лоб открыт и цвет волос виден.

- Раз, два, три...

Юния медленно оборачивается, и у меня сладко заныло в груди. Елё удержал я позыв щёлкать напропалую, пока она не передумала. Кадр всего один, и я целюсь, целюсь, даже командую немножко охрипшим голосом. Нет, девочкой её больше называть нельзя никак. Подрагивают округлости, пламенеют соски...

Наверняка, только наверняка! Скадрировав так, чтобы модель казалась совсем нагой, жму на спуск. Щёлк! И сердце - бух!

- А-а-а! - совсем по-взрослому шепчет Юния и просит: - Ещё, а? Ты говорил, там два кадра. Попробуй ещё. Всади... то есть вожми... кнопку.

Забыв обо всём на свете, придвигаюсь к ней, беру бюст крупным планом, спохватываюсь и начинаю включать лицо. Как бы передать на неподвижном снимке это подрагивание, эту шелковистость кожи, этот исходящий от неё жар? Ещё, ещё ближе... И вдруг:

- Что здесь происходит?! - спросил низкий мужской голос от двери.

Камера сама (ей-ей, сама!) щёлкает, подпрыгивает в моих руках, с трудом ловлю её и оборачиваюсь. Гоша, с простынёй в безвольно опущенных сзади руках, тоже пялится на дверь. Там стоит мужчина средних лет, в рубашке и босой. Паника мешает разглядеть его лицо, узнать. А вопрос висит (вибрирует!) в воздухе и властно требует ответа.

- Экспромт! - звучит незнакомый голос.

Словно сошлось расфокусированное изображение, и мы узнали, наконец, вошедшего. Это же наш режиссёр, Рязаныч! Но кто... кто ему ответил?

Ничего в голосе не было от девочки, это вполне взрослый голос. Юния мигом сдёргивает резинку со своей "шишечки", густые волосы падают на плечи, покрывают спину - перед нами оказывается взрослая, хотя и не очень одетая, девушка. Даже поза, осанка у неё какая-то другая, женственная, что ли. Как мы могли так обмишулиться? Вот и стоим, как столбы.

- Сам вижу, что экспромт, - отвечает Рязаныч. - Я спрашиваю - почему грязные ножищи в моих тапках?

Блин, совсем забыл о них! Как сунул кроссовки в большие тапки, так и хожу в них по квартире.

- Извини, папа, совсем забыла! - Дочка присела на корточки и мигом расшнуровала мне кроссовки, я переступил ногами и остался в одних носках. Мою обувку она небрежно швырнула мимо отца в прихожую, а тапки обдула и преподнесла с поклоном ему: - Прошу пана обуться!

Мы уже достаточно отошли, чтобы суметь поздороваться, но недостаточно, чтобы решить, стоит ли это делать. Стоим и стоим себе, как столбы.

Рязаныч надел любимые, по всему видно, тапки, довольно крякнул, прошёл в комнату и уселся в "моё" кресло. Вид дочери, похоже, его ни капельки не смущал. Её тоже.

- Теперь вот и поговорить можно. Что за экспромт?

- Будто сам не знаешь! - фыркнула дочь, и мы сразу поняли - своенравная.

- Представь себе, не знаю. Я думал, ты в институте, - чем окончательно нас с Гошкой добил.

- Что ж, если папочка вдруг экспромтом решил сыграть лишившегося памяти человека, преданная дочь ему с удовольствием напомнит и заодно отчитается. Ты же сам, не далее как позавчера, вдрызг меня разругал и сказал, что роль маленькой девочки мне не даётся, я не умею "вписать" в неё бюст. И добавил, что на днях зашлёшь ко мне своих людей - из тех, которых я не знаю в лицо - и они подначат меня на экспромт, причём сумасшедший, если я пойду до конца. Теперь я понимаю, почему ты не стал чинить дверь балкона! Может даже, и цементную блямбу сам там прилепил, чтоб сорвалась в нужный момент, а они неподалёку караулили. Как видишь, я пошла до конца, и экспромт вышел поистине сумасшедший, - повела грудями. - Ты доволен?

Режиссёр, нахмурясь, разглядывал нас с другом. Мы смогли только жалко улыбнуться и выдавить из себя что-то наподобие "Здрассь!" - "Здрасте-здрасте", - рассеянно ответил он.

"В институте!" - думали мы. - "Это ж сколько ей лет? Институт, конечно, театральный".

- Кхе-кхе, - покашлял Рязаныч. - Дочка, тебя сильно огорчит, если я скажу, что никого не подсылал?

- Как - не подсылал?! Неужели я обмишулилась? Стойте-стойте!

Она пришагнула ко мне, нагнула неожиданно сильными руками голову, чуть не уперев носом в грудь, и мигом ощупала черепушку со всех сторон. Такими же сильными руками держала мою голову в детстве мама, когда мыла мне уши. И только что волновавший меня бюст превратился в моём восприятии в мамины "титьки", просто мягкая часть тела, и всё.

- Как я и думала - ни малейших следов травмы! Даже ойкнуть не догадался, артист! - Она наградила меня лёгким дружеским подзатыльником. - Лучше подтверди - хорошо я сыграла?

Как она могла больше часа говорить не своим, а "девочкиным" голоском? Повадки девочкины проявлять и ни разу не проколоться.

Ага, театральный вуз, плюс способности, плюс амбиции, желание доказать отцу...

Я одобрительно промычал что-то невнятное.

- Ну вот, а папочка, верно, завязал с ролью беспамятного и решил сыграть барона Мюнхгаузена - тоже, конечно, экспромтом. И как натурально поинтересовался, что за экспромт! В режиссёре пропадает большой артист.

- Доча, клянусь тебе всей своей театральной карьерой - не посылал я никого! Я не знаю, откуда взялись...

- Разве это не твои люди?

- Нет, люди мои... Ну-ка, сотри ему этот дурацкий йод... да, определённо мои, но я их не посылал. Я даже ещё сценарий экспромта не продумал, некогда было.

А это звучит - "сценарий экспромта"!

Я почувствовал, что дальше молчать нельзя.

- Извините, но это - НАШ экспромт! - сказал громко. - Кстати, для вас он, Рудольф Янович. Вы нас на экспромте зарубили, так вот пусть Юния подтвердит, что мы неплохо сыграли свои роли. - Я ещё хотел сказать: "Скажи же", но, может, к ней теперь надо обращаться "на вы"?

Девушка растерянно переводила взгляд между нашими лицами, всё ещё нимало не стесняясь, груди подрагивали, бёдра повиливали.

- Сыграли, так сыграли, - пробормотала она, думая о другом. - Значит, папа, ты их не посылал?

- Не посылал, доча. А дверь, поверь, просто недосуг...

- И не просил забинтовать голову, прикинуться травмированным?

- Не просил.

- Тебе... вам же говорят, что это мы сами!

- И не велел попугать и составить акт?

- Не велел.

- И не поручал подбить меня на показ белья и на фотосессию?

- Не поручал, клянусь!

- И они не должны были раздевать меня почти догола, - опустила она взгляд на крошечные трусики - единственную её одёжку.

- Конечно, не должны, ты что!

- Мама! - только и смогла вымолвить бедняжка, оседая без сил на ковёр, но при этом норовя прикрыться руками.

А через секунду мы услышали отчаянный, истошный женский вопль. Такие звучат иногда в женской бане.

Только там - сразу.