Киницик Карбарн : другие произведения.

Стивен Эриксон Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пародийно-юмористические истории, действие которых происходит в мире Малазанской империи, сочинялись Стивеном Эриксоном с 2002 года. К настоящему времени (2019 год) издано шесть историй, и сюжет автором еще не исчерпан. В одном из интервью писатель назвал их данью уважения "Рассказам о Фафхрде и Сером Мышелове" Фритца Ляйбера; впрочем, предметом фарсовой игры является, скорее, весь объем "триллеров" и "ужастиков" современной масс-культуры. Падкие на убийства колдуны-некроманты Бочелен и Корбал Броч, возможно, запомнились читателю по "Памяти Льда". Их огромная карета под управлением унылого слуги Эмансипора прокатилась по равнинам Генабакиса, оставляя за собой весьма недобрые толки, и вместе с героями романа застряла в осажденном Капустане, где самоуверенным негодяям невольно пришлось послужить благому делу обороны города от орды каннибалов. Повести представляют иные приключения непоседливой троицы.
  
  
  
  Часть I
  
  Следом кровь
  Места, где не до смеха
  За здоровье мертвеца
  
  
  
  Следом кровь
  
  
  
  Колокола раздирали Скорбный Град Молль, гремя в переплетениях узких аллей, потрясая любителей встать до зари, что уже поторопились разложить товары на лотках рыночной площади. Колокола бряцали и звоны, сталкиваясь над загрязненными мостовыми, летели дальше - в гавань, над неспокойными серыми волнами залива. Хриплое железо, колокола звучали голосами истерии.
  Ужасный нескончаемый звук отзывался в глубинах крытых сланцем могильников, что перегораживают улицы и заполняют переулки в любом квартале Молля. Могильники старше самого Скорбного Града, каждый давно изрыт и перекопан в бесплодных поисках сокровищ, каждый остался торчать подобно язве, бубону некоей древней чумы. Звоны пролетали над россыпями ломаных костей в долбленых гробах, среди гнилых мехов и каменных орудий и оружия, бивней и жемчугов и драгоценных безделушек, над сгорбленными останками гончих псов, а иногда и коней - головы отрублены и помещены в колени хозяину, дыра от копейного удара зияет между левым глазом и ухом. Колокола рождали эхо меж мертвецов, беспокоя тени в столетнем сне.
  Некоторые из жутких теней восставали на зов, во тьме предрассветной просачивались сквозь сланец и землю, черепки, чуя присутствие... кого-то, чего-то. Скоро они вернутся в мрачные обиталища - и для тех, кто их видел, кто немного знает сущность теней, этот уход больше похож на бегство.
  В Храмовом Круге, пока солнце взбирается выше и выше, блестят водоемы и забитые монетами каменные чаши; серебро и злато показывается меж залежами медяков. Толпы уже собрались у высоких стен святилищ Бёрн - ощутив утешение и безопасность в надежном свете дня - дабы восславить пролетевшую мимо смерть и возблагодарить Спящую Богиню за то, что еще спит. Слуга за слугой показывается из боковой двери храма Худа, ибо богачи вечно желают подкупить Повелителя Смерти, чтобы проснуться очередным утром, расслабляясь духом в мягких постелях.
  А вот для служителей Королевы Снов прошедшая ночь стала поводом скорбно отметить, грохоча железом, проявление изрытого шрамами, полуночного лика цивилизации. Ибо лик имеет имя, имя же ему - Убийство. Потому колокола звенят и звенят, саван гнусного звука опускается на гавань Молля, звук суров и холоден, и никто его не избежит...
  ...а тем временем в переулке за скромным особняком на проспекте Малых Торгов гадатель по Колоде Драконов шумно избавляется от завтрака (гранаты, хлеб, сливы и водянистое вино) в окружении собак, терпеливо дожидающихся дармового угощения.
  
  Дверь хлопнула за спиной Эмансипора Риза, хлипкий засов задрожал, падая и растягивая изношенную ременную петлю. Мужчина вгляделся в узкий затхлый коридор. Находившаяся справа от него, на высоте пояса, ниша в стене светилась одинокой сальной свечкой, показывая пятна сырости, треснувшую штукатурку и крошечный, заваленный пожухлыми цветочными головками каменный алтарь Сестры Солиэли. На дальней стене в шести шагах, там, где проходы налево и направо, висел широкий меч черного железа - крестовидный эфес, бронзовый шар на рукояти, внутри покрытых медной ярью ножен почти наверняка сплошная корка ржавчины. Худое, сожженное солнцем лицо Эмансипора обмякло, устремленные на оружие юности глаза стали суровыми. Он отчетливо ощутил груз всех своих шести или уже семи десятков лет.
  Жена притихла на кухне; она еще не успела прогреть сырой песок, чтобы отчистить горшок с остатками утренней овсянки и тарелки, ожидавшие очереди на деревянном подносе. Мысленно он уже ее видел, неподвижную и тяжелую, слышал резкие, неглубокие, невероятно раздражающие вздохи.
  - Ты, Манси?
  Он медлил. Можно бы прямо сейчас - назад, на улицы - он знает звук глубин, знает узлы... все виды узлов. Он мог бы встать на пляшущую палубу. Мог бы бросить жалкий недогород, бросить ее и визгливых сопливых выродков, которых они наплодили. Мог бы... сбежать. Эмансипор вздохнул. - Да, милая.
  Голос прозвучал резче. - Разве ты не на работе?
  Он глубоко вдохнул. - Нынче я... - Он помедлил, но закончил громко и отчетливо: - ...без работы.
  - Чего сказал?
  - Без работы.
  - Уволили? Тебя уволили? Ах ты бездарный, тупой...
  - Колокола! - сорвался он. - Колокола! Ты не слышишь колоколов?
  На кухне тишина. Потом: - Помилуйте Сестры! Идиот! Почему не ищешь работу? Возьми новую работу - если думал, что сможешь тут околачиваться, глядя, как детишек выгоняют из школы...
  Эмансипор вздохнул. Милая Сабли всегда практична. - Я уже стараюсь, дорогая.
  - Так приди с работой. С хорошей работой. Будущее наших детей...
  
  Он захлопнул за спиной дверь и уставился на улицу. Колокола не умолкали. Воздух стал горячим, пахло свежими помоями, гнилой рыбой, человеческим и скотским потом. Сабли почти продала душу за старый, дряхлый дом, что сейчас за его спиной. Точнее, за округу. Насколько он мог судить, воняло тут так же, как в любом районе, где они прежде жили. Разве что гниющие в канавах овощи стали разнообразнее. "Положение, Манси, - без конца твердила ему Сабли. - Все дело в положении".
  Напротив ткач Стурж слонялся у витрины своей лавки, открывая и снова захлопывая ставни и бросая в его сторону лукавые понимающие взгляды над горбатым курганом, перегородившим улочку между домами. Бездельник - пердун все слышал. Но не важно. Теперь Сабли закончит с горшком и тарелками в рекордное время. А потом вылетит наружу, шамкая деснами и выпучив глаза, выуживая из мелких вод сочувствие и так далее.
  Вполне верно: ему придется найти новую работу до заката, или все уважение, выстраданное за шесть месяцев, исчезнет быстрее пламени свечки во время урагана. Вернется мрачный ярлык - Манси Неудачник - и призрак прошлого начнет тенью ходить за ним, а соседи вроде ткача Стуржа станут делать суеверные жесты, встречаясь на дороге.
  Новая работа. Только это имеет отныне значение. Плевать, что какой-то безумец терзает город каждую ночь со смены сезонов, что каждое утро на улицах находят изуродованные трупы - граждан Скорбного Молля с пустыми глазами (если остаются глаза) и гримасами предсмертного ужаса... а их тела... все недостающие члены... Эмансипор содрогнулся. Плевать, что мастеру Бальтро больше не надобен кучер - разве что для перевозки команды сутулых похоронщиков с набеленными лицами, для последнего пути к гробнице предков. Так закончится весь его род.
  Эмансипор одернул себя. Если бы не гнусная прелюдия, он почти завидовал бы последнему путешествию купца. По крайней мере будет тихо - он не о Сабли, конечно, о колоколах. Проклятых, неумолчных, визгливых, тошнотворных колоколах...
  
  - Найди монаха на конце веревки и сверни ему шею.
  Капрал заморгал на сержанта, неловко зашевелился под весом устрашающей синеватой кольчуги (воротник отделан бронзой) и высокого конического шлема с "хвостом омара" на шее, и толстых кожаных наплечников. Гульд нахмурился. В таких доспехах парень побагровел и похоже, варится в собственном поту. Впрочем, на горожан ему не удается произвести особого впечатления, ведь короткий меч в ножнах на всякий случай залит воском. Не дай Худ... Гульд отвернулся. - Спеши, сынок.
  Послушав затихающие за спиной шаги, мрачно оглядел отряд, окруживший тело и яму старого могильника, в которую бросили тело. Стража отгоняла зевак и бродячих псов, пинала голубей и чаек, всячески оберегая покойника. Пусть лежит смирно под куском плетня, который кто-то из милосердия положил сверху.
  Тут он увидел посеревшего лицом гадателя, что вышел с другой улицы. Королевский маг не был привычен ходить пешком, однако совсем уже не белая ниже колен ткань панталон доказывала, что мужчине сегодня пришлось весьма близко познакомиться с грязными, сальными мостовыми.
  Гульд не питал уважения к изнеженным магам. Слишком далеки они от людских забот, погружены в книги и наивны, как будто остаются детьми. Офану за шестьдесят, а лицо как у сосунка. Алхимия поработала, ясное дело. Причем лишь ради тщеславия.
  - Стуль Офан, - позвал Гульд, встречая взор водянистых глаз. - Вы закончили чтение, верно?
  Вопрос с очевидным ответом - такие Гульд любит больше всего.
  Полный маг подошел ближе.
  - Да, - сказал он густым голосом и облизал губы. Холодное это искусство - читать Колоду сразу после убийства.
  - И?
  - Не демон, не секуль, не жорлиг. Человек.
  Сержант Гульд скривился, поправляя шлем - шерстяная изнанка начала натирать лоб. - Это мы знали. Это скажет любой уличный гадатель. За это король выделил вам целую башню в цитадели?
  Лицо Стуля Офана потемнело. - Приказ короля меня сюда и привел, - буркнул он. - Я придворный маг. Мои гадания более... - он чуть запнулся, - более официозны по природе. Грубые, кровавые убийства не моя специальность, не так ли?
  Гримаса Гульда стала еще мрачнее. - Вы гадаете по Колоде ради цифр? Вот так новость, магус.
  - Не глупите. Я имею в виду, мое волшебство относится к административной теме. Дела государственные и так далее. - Стуль Офан огляделся; круглые плечи обвисли, тело охватила дрожь, едва он различил закрытый труп. - Это... это мерзейшее колдовство, работа безумца...
  - Погодите, - вмешался Гульд. - Убийца - колдун?
  Стуль кивнул. Губы его дергались. - Могущественный в искусствах некромантии, да, умело заметающий следы. Даже крысы ничего не видели - по крайней мере, в мозгах ничего не осталось...
  Крысы. Чтение их умов стало в Молле искусством; жадные до золота ведуны обучали гнусных тварей и посылали под улицы, в старые могильники - шнырять меж костей мертвецов столь давних, что даже история города забыла их имена. Это соображение почему-то утешило Гульда. Есть еще правда в мире, если магам трудно совладать с крысами. И слава Худу за крысоловов, бесстрашных ублюдков, что готовы плюнуть ведуну под ноги, даже если во рту последняя вода на Земле.
  - Голуби? - спросил он невинно.
  - Ночью спят, - бросил Стуль на Гульда недовольный взгляд. - Тут я не силен. Крысы - хорошо. Голуби... - Он покачал головой, кашлянул и обернулся в поисках плевательницы. Не найдя (что естественно), отвернулся и плюнул на мостовую. - Ну, душегуб находит вкус в знати...
  Гульд фыркнул. - Большая натяжка, магус. Дальний родственник дальнего родственника. Посредственный торговец тканями без наследников...
  - И этого хватит. Королю нужны результаты. - Стуль Офан взирал на сержанта с деланным презрением. - На кону ваша репутация, Гульд.
  - Репутация? - Смех Гульда отдавал горечью. Он отвернулся, на время забыв о маге. Репутация? Голова уже на плахе, седой палач примеривается... Благородные семьи перепуганы. Кусают короля за морщинистые ноги в промежутках между подобострастными поцелуями. Одиннадцать ночей, одиннадцать жертв. Ни одного свидетеля. Весь город в страхе, дела могут выйти из-под контроля. Нужно найти ублюдка, чтобы извивался на пиках у дворцовых ворот. Но колдун? Это новость. Наконец у него может появиться ключ. Он поглядел на закрытое тело торговца. Мертвые не разговаривают. Не могут ничего рассказать. А уличные гадатели до странного скрытны и напряжены. Маг достаточно сильный, чтобы заставить молчать посредственных собратьев. Еще хуже: некромант, знающий как заставить молчать души - или послать души к Худу еще до первого потока крови.
  Стуль снова прокашлялся. - Ну, - сказал он, - значит, увидимся утром.
  Гульд моргнул и вспомнил, где находится. - Он совершит ошибку. Уверены, что убийца - мужчина?
  - Не без оснований.
  Взгляд Гульда заставил Стуля сделать шаг назад. - Основания? О чем вы?
  - Ну, э, ощущаю мужчину, хотя есть и нечто странное. Я попросту решил, что он пытается замаскироваться - простые заклинания и так далее...
  - Небрежные? Неужели это к лицу магу, способному стереть мозги крысам?
  Стуль Офан наморщил лоб. - Ну, э, смысла мало...
  - Так подумайте еще, магус, - приказал Гульд. Пусть он был лишь сержантом Городской Стражи, ответом стал торопливый кивок.
  Но потом маг спросил: - Так что доложить королю?
  Гульд сдавил пальцами оружейный пояс. Несколько лет он не вытаскивал оружия, но с радостью получит шанс сделать это сейчас. Сержант оглядел толпу, лица, напирающие на стражу. Круг охранения сужается. Это может быть любой. Вон тот хлюпающий носом нищий с раззявленным ртом. Двое крысоловов. Старуха с какими-то куклами на поясе - ведьма, он ее и раньше видел, на каждом убийстве - сейчас она торопится сделать очередную куклу, одиннадцатую. Он уже допрашивал ее поутру шесть дней назад... да, на подбородке волос хватает, чтобы сойти за мужчину... А может, тот темнолицый чужак - доспехи под тонким плащом, отличное оружие у пояса - явный иноземец, ведь здесь никто не использует односторонние скимитары. Итак, им может быть любой, вышел поглядеть на ночную работу при свете дня, вышел поглумиться над самым опытным в раскрытии такого рода преступлений стражником. - Передайте Его Величеству, что у меня есть список подозреваемых.
  Стуль Офан издал горловой звук, который вполне мог выражать недоверие.
  Гульд сухо продолжал: - И сообщите королю Сельджуре, что я нашел помощь мага вполне полезной, хотя осталось много вопросов, в ответах на кои жду от указанного мага полнейшего и энергичного содействия.
  - Разумеется, - проскрипел Стуль Офан. - В вашем распоряжении, сержант, согласно приказа короля. - Развернувшись, он пошел к поджидавшему экипажу.
  Сержант вздохнул. Список подозреваемых. Сколько магов в Скорбном Граде? Сотня? Две? Сколько среди них настоящих Талантов? А сколько приезжает и уезжает на кораблях? Был убийца иноземцем или свихнулся кто-то из местных? В колдовстве есть нечто, способное расстроить самый спокойный разум. Или тень вырвалась, выползла, жалкая и злобная, из какого-то кургана - не было ли недавно глубоких раскопок ради строительства? Он мысленно велел себе расспросить Равнятелей. Тени? Не их стиль, хотя...
  Колокола дико брякнули и замолкли. Гульд нахмурился, вспомнив, какой приказ отдал юному капралу. "Ох черт, неужели парень понял всё буквально?"
  
  Утренний дымок от пованивающего рыбой очага заполнил тесный, хотя и почти пустой зал бара "Чабер". Эмапсипор сидел за одиноким круглым столом в дальнем конце в компании Кряги и Тускляка. Они заказывали кувшин за кувшином. Был почти полдень. Привычное отвращение Эмансипора к двум портовым крысам стабильно уменьшалось с каждой вновь налитой элем кружкой. Он даже начал следить за их разговором.
  - Сельджуре всегда непрочно сидел на троне, - бормотал Тускляк, почесывая бочкообразную грудь под просоленной курткой. - Особенно когда Стигг пал перед Жекками, а он не ответил на вторжение. Теперь у нас орда дикарей по ту сторону пролива и Сельджуре, блеющий пустые угрозы. - Он выловил вошь, недолго поизучал и отправил в рот.
  - Не совсем дикари, - неторопливо возразил Кряга, трогая заросший подбородок. Маленькие темные глаза сощурились. - Сложная орда эти Жекки. Есть пантеон, полный духов, демонов и так далее - и Вождь Войны, отвечающий перед старейшинами во всем, кроме плана битвы. Ну, он может быть кем-то особенным со всеми своими успехами - вообрази, Стигг пал за день и ночь и Худ знает, его ли была там магия или старейшин...
  - Мне не интересно, - отрезал Тускляк, размахивая сальной рукой, словно разгонял портовых блох. - Радуйся, что Жекки не берут сейчас прямой курс на Подветренный Берег. Слышал я, они сожгли галеры Стигга в гавани - если эта тупоголовая дурь не стоила Вождю Войны шляпы из перьев, то у старейшин мозгов меньше чем у устриц. Вот я о чем. Наш Сельджуре шатается на троне, отчего Скорбный Молль стал легкой добычей.
  - Это благородные сковали город, - настаивал Кряга, - и Сельджуре тоже. А еще единственная наследница - истощавшая от секса шлюха, решившая переспать с каждым чистокровным парнем Молля. И еще жречество - они мало помогают, болтая о судьбе и прочей чуши. Вот и проблема, и не только в Скорбном Молле. В каждом городе по всему миру. Выродившиеся правящие семьи и бормочущие жрецы - классический пример раскола среди власти, воющей и грызущейся над ограбленным народом. А мы, как мулы, бредем в ярме.
  Тускляк хмыкнул. - Король с твердым хребтом, вот все что нужно.
  - Так говорили на Кореле, когда тот надутый капитан, Безумец Хилт, захватил трон. Но очень скоро никто ни о чем не говорил, ведь все были убиты или еще хуже.
  - Исключение подтверждает правило...
  - Не-а, в политике не так.
  Двое ощерились друг на друга; потом Тускляк толкнул Крягу и сказал Эмансипору: - Что, Манси, снова работу ищешь. Да? - Оба бича расплылись улыбками. - Похоже, сам Господин Удачи отмечает твоих нанимателей. Сохрани Госпожа любого бедолагу тебя нанять. Не то чтобы ты был ленив и так далее...
  Ухмылка Кряги стала шире, еще больше показывая неровные, гнилые зубы. - Может, сам Худ сделал тебя Глашатаем, - предположил он. - Не думал? Знаешь, такое случается. Немногие гадатели рискнут открыть Колоду в наши дни, так что сказать нельзя. Владыка Смерти подбирает своих и ничего нельзя сделать, вот черт.
  - Да уж, Кряга может быть прав, - сказал Тускляк. - Как ушел твой первый хозяин? Я слышал, утонул в постели. В легких полно воды, на губах след ладони. Дыханье Худа, что за способ...
  Эмансипор вздохнул, не отрывая глаз от кружки. - Сержант Гульд отыскал истину, Кряга. Это было убийство. Люксор не в ту игру вошел и не с теми игроками. Гульд довольно быстро отыскал убийцу, негодяй несколько дней дергался на крючке, прежде чем леска на шее не затянулась. - Он глубоко хлебнул, поминая проклятое имя Люксора.
  Тускляк нагнулся, блестя налитыми глазами. - А как насчет следующего, Манси? Лекарь сказал, у него лопнуло сердце. Вообрази. А парень годился тебе в сыновья.
  - И был таким жирным, что наклонял карету, если сидел не в центре, - зарычал Эмансипор. - Кому как не мне знать, я его и заталкивал и выпихивал. Жизнь такова, какой ты ее делаешь - так я всегда говорил. - Он допил эль в память бедняги Септриля.
  - Теперь купец Бальтро, - сказал Кряга. - Слышно, кто-то у него забрал кишки и язык, так что даже душу допросить не удалось. Ходит слух, что сам королевский магус был там, наступал Гульду на пятки.
  Сердце забилось. Эмансипор глянул на Крягу. - Королевский? Точно?
  - Тебя уже трясет, а? - поднял брови Тускляк.
  - Бальтро был благородной крови. - Кряга вздрогнул. - Что у него осталось между ног...
  - Молчи, - бросил Эмансипор. - Он был ничего себе человек. Не плюй в море, когда ветер в лицо, понял?
  - Еще по одной? - предложил Тускляк путь примирения.
  Эмансипор скривился. - И откуда у вас столько монеты, кстати?
  Тускляк ухмыльнулся и тронул языком зуб. - Распоряжаемся телами, - пояснил он и прервался, чтобы рыгнуть. - Душ нет, верно? Даже следов нет, куда души делись. Как будто их и не было. Так что это простое мясо, сказали жрецы. Ни обрядов, ни почитания, пусть семьи все оплатили заранее. Жрецы не коснутся таких тел. Просто и ясно.
  - Наша работа, - пояснил Кряга, - унести их на берег. - Он лязгнул зубами. - Чтобы крабы были пожирнее и повкуснее.
  Эмансипор выпучил глаза. - Вы же крабов ловите! Продаете!
  - А почему нет? Вкус не меняется, правда? Три эмолля за фунт - мы всё делаем честно.
  - Это же... ужас.
  - Это честное дело, - заявил Тускляк. - А ты, Манси, пьешь на наши денежки.
  - Как сейчас, - добавил Кряга.
  Эмансипор потер онемевшее лицо - Да, я... э, скорблю.
  - Эге! - выпрямился вдруг Тускляк. - Я видел листок на площади. Кто-то ищет лакея. Если можешь ходить прямо, окажешься прямиком там.
  - Погоди... - озабоченно заговорил было Кряга, но Тускляк ткнул приятеля локтем в бок.
  - Вот тебе идея, - не унимался Тускляк. - Твоя женушка не любит безработных, верно? Я не сплетник, не подумай. Только помочь хочу.
  - На главном шесте?
  - Ага.
   "Дыханье Худа", подумал он. "Стал предметом жалости для двух торговцев крабами" . - Лакей, да? - Он наморщил лоб. Управлять каретой - хорошая работа. Лошади ему нравятся побольше многих людей. А лакей, это же значит кланяться и суетиться целыми днями. Хотя... - Налейте мне еще в память Бальтро, потом пойду погляжу.
  Тускляк расплылся в улыбке: - Душа воспряла? Гмм... - Лицо покраснело. - Не подумай, это не намек на Бальтро.
  
  Путь к Рыбному Кругу показал, что эля выпито слишком много. Он видел прямые линии, но следовал им с трудом. У Круга мир совсем закружился; если закрыть глаза, казалось, он падает в бездонный тоннель. А где-то в глубинах поджидала Сабли - всегда говорила, что пройдет следом даже во врата Худа, если он оставит ее с долгами. Эмансипор почти слышал ее шаги за спиной, слышал, как она отвешивает затрещины демонам. Тихо выругавшись, он поклялся не закрывать глаз. - Не могу помереть. Да это же просто выпивка. Не смерть, не падение... еще нет... мужчине нужна работа, нужна монета, он человек ответственный...
  Солнце почти село, опустошая Круг - сидельцы и починщики сетей запирали лавки, голуби и чайки невозбранно прыгали по кучам дневного мусора. Даже Эмансипор, схватившийся за стену у входа на площадку, смог ощутить нервозную суету рыботорговцев - темнота в Скорбном Молле стала новым воплощением ужаса и никто не желал оказаться в ползущих тенях. Он удивился отсутствию страха в себе самом. Смелость эля, наверно; да, и еще непонятное убеждение, что тропа Худа уже прошла слишком близко от пути его жизни и теперь ничего плохого не случится. - Конечно, - пробормотал он, - найдя новую работу, я всё обнулю. Да, и еще не закрывать глаза.
  Стражник заметил, как Эмансипор шатается и качается, подбираясь к столбу объявлений в середине круга, подле источника Бёрн, где похожая на бороду струйка солоноватой воды вяло шлепала по усыпанной перьями поверхности прудика. Эмансипор пренебрежительно махнул рукой на каменнолицего блюстителя. - Я в безопасности! - заорал он. - Глашатай Худа! Это я, хе-хе! - И нахмурился, видя, что тот торопливо делает охраняющий от зла жест и пятится. - Шутка! - крикнул Эмансипор. - С Худом худо... то есть я присягнул Сестрам! Здравие и Болезнь вершат мою пучесть... то есть участь... назад, приятель! Шутка!
  Эмансипор перешел на бормотание. Потом огляделся. Он был в одиночестве. Ни души вокруг - все сбежали на редкость быстро. Старик пожал плечами и повернулся к пропитанному дегтем шесту.
  Объявление на хорошей льняной бумаге, единственное, прибитое на высоте груди. Эмансипор хмыкнул. - Роскошная бумажка. Дивлюсь, что так долго протянула. - И тут он заметил знак чар, нанесенный блеклыми чернилами в правом уголке. Не малое заклинание - чирьи на всю семью того, кто по глупости украдет объявление; ни даже что-то более зловредное, импотенция или облысение - нет, в кружке чар был искусно нарисованный череп. - Борода Бёрн, - прошептал Эмансипор. - Смерть. Такая бумажка шест переживет.
  Он неровно подошел ближе, читая слова. Все здесь выдавало нанятого писца, причем хорошего. Трезвый, он постарался бы обдумать детали. Пьяный - быстро понял, что думать слишком трудно. Он понимал, что стал неосмотрительным, но перспектива предстать перед Сабли без мантии новой работы... нет, лучше испытать любой шанс.
  Опершись о шест одной рукой, он склонился, прищурился. К счастью, объявление было коротким.
  
  Требуется лакей. Полная занятость. Путешествия.
  Жалованье будет определено в соответствии с умениями. Обращаться в Отель Печальника.
  
  - Печальника... всего квартал отсюда, - прошептал он в ночь. - И "путешествия"... клянусь капюшоном Худа, это может значить... ну, это значит то что значит, а значит... - Он ощутил, как широкая улыбка растягивает сморщенное лицо, кожу заломило от искреннего восторга. - Деньги жене, а я буду далеко. Школа для бритых крысенышей, а я уеду далеко. Хе. Хе.
  Рука соскользнула с шеста; в следующий миг прояснения он обнаружил себя лежащим на мостовой и смотрящим в безоблачное ночное небо. Нос болел, хотя как-то отдаленно. Он сел и огляделся, чувствуя желание чихнуть. Площадка была пуста, если не считать полудюжину беспризорников, что глядели на него с улицы - с явным разочарованием.
  - Именно так, - сказал Эмансипор, вставая на ноги. - Я получаю новую работу, прямо сейчас. - Он пошатнулся, но устоял, ощупывая куртку и бриджи извозчика - но было слишком темно, чтобы понять, в каком они состоянии. Мокрые, разумеется, как и следовало ожидать, учитывая толстую шерсть одеяния, узкого в плечах и с длинными неудобными рукавами. - Надеюсь, у них будет ливрея, - буркнул он. - Может, особой портняжной работы.
   Не сразу, после безуспешного затуманенного вглядывания во все возможные проходы, он нашел путь к "Отелю Печальника". Путешествие показалось вечным, но всё же он узрел изображение плачущего человека над входом в узкую четырехэтажную гостиницу. Желтый свет качавшегося над вывеской фонаря озарял резную дверь и привратника. Солидный тесак висел на кожаном поясе; при виде приближающегося Эмансипора рука охранника опустилась на оружие.
  - Проваливай, старина, - прогудел он.
  Эмансипор встал в круге света, чуть покачнувшись. - Иду на встречу, - сказал он, выпрямив спину и задирая подбородок.
  - Да, но не сюда.
  - Лакей. Иду получать работу.
  Привратник поморщился и почесал выступающий лоб. - Ненадолго, я скажу, уж такой у тебя вид и особенно запах. Слышь... - Он снова почесал лоб и ухмыльнулся. - Ну-ну, ты вовремя. Я так думаю, ведь они наверняка уже не спят. Иди и скажи писцу, он тебя проводит.
  - Так и сделаю, мил-человек.
  Привратник отворил дверь и Эмансипор, ступая очень осторожно, сумел проскочить, не задев боковин. Замер, когда дверь захлопнулась за спиной, моргая от яркого света шести свечей на полке напротив вешалки. Тут служат Д'рек, судя по золотой чаше на полке под свечами.
  Он подошел ближе и взглянул в чашу, обнаружив массу извивающихся червей, белых с легкой розоватостью от крови какого-то невезучего животного. Эмансипор чуть не подавился, хватаясь за стену. Ощутил, как поток пенистого, горького эля находит путь обратно и - за неимением более подходящего места - выблевал в чашу.
  В пене мелькали прожилки янтарной желчи; червяки задергались, словно тонули.
  Попятившийся Эмансипор утер губы, а затем и края чаши. Отвернулся от стены. В воздухе висел запах какого-то стиггийского благовония, сладкого как гниющие фрукты - он надеялся, это замаскирует вонь рвоты. Эмансипор подавил очередной рвотный позыв, вздохнул размеренно и опасливо.
  Голос раздался сзади, чуть справа. - Да?
  Эмансипор следил, как согбенный старец - пальцы выпачканы чернилами - осторожно вышел из сумрака. Различив гостя, писец взвился, сверкая глазами: - Неужели Дальг, бык камнеголовый, совсем разум потерял? - Он ринулся в атаку, - Вон, вон! - и взмахнул руками, но тут же остановился в тревоге, ибо Эмансипор смело заявил:
  - Следите за манерами, сударь! Я лишь остановился сделать подношение, хм, Осенней Змее. Я лакей, если вам угодно. Прибыл в точности как указано. Проведите меня к нанимателю, сударь, и не медлите. "Прежде чем я сделаю новое подношение", подумал он тут же. "Прости меня, Д'рек!"
  По сморщенному лицу пробежали все достойные трагика эмоции, а итогом стал взгляд, полный опасения; черный кончик языка метался между сухими губами. Еще миг (Эмансипор смотрел на всё это с восхищением), и писец расцвел улыбкой. - Обхитрил меня, э? Умно сделано, сир. - Он постучал себя по носу. - Да. Видит Бёрн, только так я покажу свою работу этим двоим... не то чтобы я плохо о них думаю, нет. Я не глупее других, верно, и вторжение вонючего пьянчуги вполне подходит времени. Ночь, двое отбрасывают тени, положение обязывает и так далее. Имейте в виду, - он схватил Эмансипора за руку и повел к лестнице наверх, - вас скорее всего вышибут в первую же ночь, но пусть. Они на верхнем этаже, лучшие комнаты в доме, если вас не беспокоят летучие мыши под крышей. Поклясться готов, для них двоих мыши в забаву.
  Подъем и облегченный желудок позволили Эмансипору несколько протрезветь.
  Когда они оказались на четвертом этаже, прошли по узкому коридору и встали у последней двери направо, он начал понимать: бессвязная ахинея писца невольно характеризует новых нанимателей весьма странным образом...
   "Новых? Так меня уже наняли? Нет, не припоминаю..." Он попытался придумать, как бы все могло быть, но без успеха. Когда сопящий писец робко поскребся в дверь, Эмансипор пришел в себя настолько, что начал расчесывать пальцами седые космы.
  Через миг засов щелкнул и дверь тихо отворилась.
  - Добрые господа, - сказал писец торопливо, пригибая голову. - Ваш лакей уже здесь.- Поклонился еще ниже и шагнул назад.
  Эмансипор глубоко вздохнул, поднимая голову и встречая суровый взгляд некоего мужчины. Холодок пополз по хребту, когда он ощутил всю тяжесть безжизненно-серых глаз, однако ему удалось не вздрогнуть, не опустить взор. Он изучал хозяина, пока тот изучал его самого. Блеклые глаза глубоко запали, лицо белое как мел и костлявое, лоб высокий и почти квадратный, седоватые волосы откинуты назад и, как у моряка, стянуты ремешком. Пронизанная седыми прядями острая борода украшает решительный подбородок... Казалось, ему лет сорок. Одет он был в длинный, отороченный мехом утренний халат - слишком теплый для Молля; длинные пальцы без перстней были сложены на шелковом поясе.
  Эмансипор прокашлялся и заорал: - Премногоблагороднейший сударь! "Слишком громко, чтоб меня!"
  Кожа вокруг глаз незнакомца чуть натянулась.
  Тоном менее дерзким Эмансипор добавил: - Я Эмансипор Риз, способный лакей, кучер, повар...
  - Вы пьяны, - сказал мужчина. Такого акцента Эмансипору еще не доводилось слышать. - И нос ваш сломан, хотя, кажется, кровь уже остановилась.
  - Нижайшие извинения, сир, - выдавил Эмансипор. - В пьянстве виновато горе. За нос я стыжу деревянный шест, а может, и мостовую.
  - Горе?
  - Скорблю, сир, по поводу величайшей личной трагедии.
  - Какое невезение. Войдите же, мастер Риз.
  Комнаты занимали четверть верхнего этажа и с удобством вмещали две укрытые мятыми льняными простынями кровати с балдахинами, а также столик для письма с соответствующими приборами и кожаной подушечкой для локтей. Рядом стоял низкий стул. Стены украшали дурные фрески на дешевых панелях. Слева от столика находился распахнутый гардероб, столь высокий, что в него можно было войти; впрочем, внутри не было ничего. Далее виднелась дверь в отдельную ванную комнату, вид на которую преграждала унизанная бисером мягкая кожаная завеса. Вдоль стен стояли четыре потрепанных походных сундука по грудь высотой; в одном, открытом, виднелась аккуратно сложенная иноземного фасона одежда на железных плечиках. Никого больше в помещении не было, хотя присутствие второго человека доказывалось смятыми простынями. Единственной подлинно необычной вещью был кусок серого сланца размером с поднос, что лежал на ближайшей кровати. Эмансипор нахмурился на него, затем вздохнул и послал мужчине искреннюю улыбку. Тот спокойно стоял у двери, успев ее закрыть и опустить засов. "Высокий... но тем легче будет кланяться".
  - У вас есть рекомендации, мастер Риз?
  - О да, конечно! - Эмансипор заметил, что болтает, не в силах остановиться. Он пытался, но не мог. - Жена моя Сабли. Тридцать лет и один...
  - Я о предыдущих нанимателях.
  - Помер.
  - Ну, тогда тот, что до него.
  - Помер.
  Мужчина поднял тонкую бровь. - А до него?
  - Помер.
  - И?
  - А до них до всех я был боцманом на славном торговом судне "Ледостав", двадцать лет ходил в Стигг по Кровавому проливу.
  - А-а. Где же корабль и его капитан?
  - Шестьдесят фатомов под водой, сир. У Риджийской отмели.
  Вторая бровь догнала первую. - Поистине необыкновенно, мастер Риз.
  Эмансипор моргнул. Как ему удается фокус с бровями? - Да, сир. Отличные люди все до одного.
  - И вы... еженощно скорбите о потерях?
  - Простите? О. Нет, сир, нет. Скорблю на следующий день, только так. Бедный Бальтро был честным...
  - Бальтро? Купец Бальтро? Не он ли стал последней жертвой безумца, что охотится по ночам?
  - Воистину так, сир. Я последний человек, что видел его живым.
  Брови взлетели еще выше.
  - То есть, - смешался Эмансипор, - кроме убийцы, разумеется.
  - Разумеется.
  - Никто на меня не жаловался.
  - Уже понимаю, мастер Риз. - Господин развел руки, указывая на стул около письменного столика. - Прошу садиться, пока я начну описывать обязанности, ожидающие моего слугу.
  Эмансипор снова улыбнулся, прошел к стулу и сел. - Я читал, что ожидаются путешествия.
  - Это вас тревожит, мастер Риз? - Господин встал у кровати, снова сложив рук на животе.
  - Вовсе нет. Это возбуждает, сир. Нынче, когда моря укрощены и не берут кровавой дани, эх, во мне рождается зуд по брызгам соленой воды, качающейся палубе, далеким горизонтам. Вверх, вниз, крен на правый борт... что-то не так, сир?
  Глаза господина малость выпучились, лицо, и так бледное, стало серым. - Нет, нет. Просто предпочитаю странствия сухопутные. Полагаю, вы умеете читать - или кого-то нанимали?
  - О нет, я умею читать, сир. У меня талант. Могу читать на языках Молля, Тефта и Стигга - научился по картам, сир. Наш лоцман, видите ли, имел пристрастие к медовухе...
  - А писать на этих языках тоже можете, мастер Риз?
  - Да, сир. Писать и читать. Ну, я даже мелзанский знаю!
  - Малазанский?
  - Нет, мелзанский. Империя, понимаете?
  - Конечно. Скажите, вы не против работать по ночам и спать днем? Знаю, вы женаты...
  - И очень счастлив, сир.
  Мужчина нахмурился, потом кивнул. - Что ж, отлично. Ваши обязанности включают заботы о повседневных делах в путешествиях. Оплата проезда, общение с портовыми чиновниками, обеспечение всех наших требований. Будете заботиться, чтобы мы были опрятными, надушенными и без паразитов, и так далее... Вы уже выполняли такую работу, мастер Риз?
  - Такую и хуже... то есть такую и больше, сир. Могу также ухаживать за лошадьми и подковывать, чинить такелаж, шить, читаю карты, звезды, вяжу узлы, плету канаты...
  - Да, да, отлично. А теперь оплата...
  Эмансипор ободряюще улыбнулся: - Я до ужаса дешев, сир. До ужаса.
  Мужчина вздохнул. - С такими дарованиями? Чепуха, мастер Риз. Вы не цените себя. Сейчас я предлагаю годовой контракт с размещением достаточной суммы на счетах уважаемого финансового агентства, чтобы позволить регулярные переводы на нужды вашего дома. Личные нужды будут также обеспечиваться за наш счет. Сумма в двенадцать сотен полновесных серебряных соверенов вас устраивает?
  Эмансипор выпучил глаза.
  - Ну?
  - Эээ...
  - Тогда пятнадцать сотен.
  - Согласен! Да, точно. Со всей готовностью, сир! "Дыханье Худа, это куда больше, чем принес Бальтро!" Где подписать контракт, сир? Начинать работу прямо сейчас?
  Эмансипор вскочил, выказывая усердие. Мужчина улыбнулся: - Контракт? Как пожелаете. Мне все равно.
  - Угм, а как вас именовать, сир? Сиром?
  - Меня зовут Бочелен. Подойдет обращение "хозяин".
  - Конечно, хозяин. А, угм, второго?
  - Второго?
  - Того, с кем вы путешествуете, хозяин.
  - О. - Бочелен отвернулся, задумчивый взгляд упал на плиту сланца. - Его имя Корбал Броч. Вы поймете, он человек весьма скромный. Как лакей, вы отвечаете передо мной и только передо мной. Сомневаюсь, что мастер Броч найдет в вас нужду. - Он повернул голову и слегка улыбнулся, хотя глаза остались как всегда холодными. - Разумеется, тут я могу ошибаться. Полагаю, мы увидим. Верно? А теперь я желаю отужинать. Мясо, изысканное, и темное вино, не очень сладкое. Можете передать заказ писцу внизу.
   Эмансипор поклонился. - Спешу, хозяин.
  
  Гульд стоял на верху скрипучей Башни Мертвого Секаранда и озирал город, щурясь, пронизывая почти неподвижно повисший над крышами удушливый печной дым. Тишина внизу странно контрастировала с ночными тучами над головой - сталкивающимися и несущимися в сторону моря. Они казались такими низкими, что он неосознанно сутулился, сгибаясь над парапетом, с ужасом ожидая, когда и где поднимут сигнальный фонарь на шесте.
  Был разгар того сезона, когда само небо гневается, надолго захватывая в плен город и его выдохи. Сезон зла, болезней и крыс, вызванных на улицы танцующей луной.
  Башня Мертвого Секаранда была построена менее десяти лет назад, но уже опустела и прослыла населенной привидениями; однако Гульд не питал особого страха, ибо он сам питал и выращивал черные сорняки зловещих слухов - они соответствовали новой роли, найденной для здания из тусклого камня. С расположенного в центре наблюдательного пункта можно отлично увидеть сигнальные шесты, поднятые в любой точке Скорбного Молля.
  В дни, когда Мелзанская империя впервые начала угрожать городам-государствам Тефта - на другом берегу, где высадил силы вторжения имперский Кулак по прозвищу Седогривый и чуть не захватил весь остров, но его убили собственные люди - в те дни дыма и опасных ветров Секаранд приехал в Молль. Он называл себя Высшим Заклинателем, он заключил с королем Сельджуре договор о защите города и воздвиг башню как острие своей мощи. Случившееся потом до сих пор невнятно, хотя Гульд знал больше, нежели другие. Секаранд поднял духов-личей, чтобы обороняли здание, а они то ли свели его с ума, то ли сразу уничтожили - Секаранд выбросился или был выброшен с этих самых зубцов, убившись о камни мостовой. Мрачные шуточки о слишком быстром понижении Высшего Заклинателя долго ходили по городу. Так или иначе, присутствие Секаранда оказалось невыполненным посулом - как и присутствие мелзан, взявших на Тефте лишь один жалкий юго-западный порт, в котором доныне сидит половина полка утомленных службой морпехов.
  Гульд пользовался башней уже три года. Встречал несколько теней, которые клялись, что покорны личу из глубоких подвалов; однако, кроме этих крох информации, они ничего не говорили и ничем ему не угрожали, да и сущность их служения оставалась непонятной.
  Гульд попросил их периодически стонать и жутко завывать, отгоняя искателей приключений и сокровищ. Задание выполнялось с неослабным усердием.
  Тучи над головой Гульда становились все гуще, словно пропитываясь кровью. Сержант не шевелился, каждый миг ожидая первых холодных брызг на лице.
  Некоторое время спустя он ощутил какое-то присутствие, обернулся и увидел повисшую у порога тень.
  Она была облачена в рванье, призрачные руки комкали спутанные веревки, выцветшие полоски шелка - всё, что удерживало ее в мире смертных. Черные дыры глаз на бледном лице сверлили сержанта.
  Гульд с внезапным беспокойством понял, что тень готова была напасть со спины. Один толчок, и он мог погибнуть навеки.
  Однако тень, вовремя замеченная, осунулась и что-то забормотала себе под нос.
  - Нравится погодка? - спросил Гульд, стараясь не дрожать от холода.
  - Воздух, - прохрипела тень, - глушит звук и запах. Притупляет чувства. Но незримый танец продолжается.
  - Как это?
  - В Садках танец воздуха ярок. Мой владыка, мой хозяин, лич из личей, верховный властитель, Тот, Кто Пробудил Всех Слабых после столетий сна и ныне они Переполнены Разумом, итак, мой хозяин послал меня - меня, жалкого раба, скромного знатока общественных пороков, без сомнения, не исчезнувших по сей день... Ну, то есть, я принес его настоятельное предупреждение.
  - Предупреждение? Погода управляется колдовством?
  - Охотник снует в ночи.
  - Знаю, - рыкнул Гульд. - Что еще, - спросил он, не надеясь на осмысленный ответ, - ты о нем знаешь?
  - Мой владыка, мой хозяин, лич из личей...
  - Твой хозяин, - перервал его Гульд. - Что с ним?
  - ... верховный властитель, Тот, Кто...
  - Хватит титулов!
  - ... Пробудил Всех Слабых после...
  - Вызвать эксорциста, Тень?
  - Если бы ты не прерывал меня столь грубо, я бы уже закончил! - огрызнулся дух. - Мой владыка не желает оказаться среди преследуемых. Вот.
  Гульд ощерился: - Убийца так ужасен? Ладно, ты уже ответил. В данный момент я не могу его остановить, кем бы он ни был. Если он решит запустить хорька в нору твоему хозяину... что же, могу лишь пожелать личу удачи.
  - Забавно, - прогудела тень и медленно пропала.
  Забавно? Гульд наморщил лоб. Тени в башне на редкость странные даже для теней. Скорбный Молль славен колдунами, гадателями и чтецами, ведунами и внимающими звуку колодцев, провидцами и тому подобными субъектами, но все они мелкая рыбешка. Да никто и не клянется, что Тефт - центр высокой цивилизации. Говорят, на Кореле демон-принц руководит купеческой компанией, а неупокоенных в тамошних болотах не меньше чем москитов. Гульд был рад, что не живет на Кореле.
  В следующий час ничего особенного не произошло. Прозвучал и затих четвертый ночной звон. И все же Гульд не удивился, когда вскоре три зыбких огонька с панической торопливостью возникли над темными домами ближайшего квартала. Похоже, Стуль Орфан был прав - сигналы поднялись над районом знати, над пронзенным, бескровным сердцем города.
  Гульд отвернулся от парапета и сделал шаг к двери и замер. Касание дождя пронизало дрожью самые кости. Еще миг, и он выругал себя. "Это не кровь. Простая вода, ничего кроме". Яростным рывком он распахнул тяжелую деревянную дверь и быстро нырнул в темноту, направляясь вниз.
  Всю дорогу тени завывали по сторонам; Гульд понимал, что в этот раз их леденящие, доносящиеся из камней стоны не призваны отпугивать искателей приключений и воров.
  
  За час до зари Бочелен приказал Эмансипору готовить постель. Второй - Корбал Броч - так и не показался, что совсем не беспокоило Бочелена, проведшего ночь за нанесением знаков и клейм на глыбу сланца. Часы за часами человек склоняется над серым камнем на краю стола. Царапает и пишет, чуть слышно ругаясь и сверяясь с полудюжиной книг в кожаных переплетах (каждая ценой не меньше годового заработка).
  Эмапсипор, закончив убирать остатки ужина, страдая от похмелья и смертельной усталости, все это время стирал пыль, бродя по комнате туда-сюда. В дорожном сундуке Бочелена он нашел отличную кольчугу из черненого железа с длинными рукавами и полами до колен, начистил ее маслом и починил проволокой старые повреждения, порванные и помятые колечки. Доспех повидал битвы, а значит, повидал их и его владелец. Однако, сколько Эмансипор не глядел на Бочелена краешком глаза - поверить, что тот был солдатом, не смог. Он писал на сланце, бормоча, скашивая глаза, а иногда и высовывая язык. Типичный писец или алхимик, или волшебник.
  Чертовски странный способ провести ночь, решил Эмансипор. Однако любопытство приглушил, сдерживаемый подозрениями, что мужчина поистине практик темных искусств. Тут чем тише, тем лучше.
  Он закончил с кольчугой и, покряхтывая от тяжести, поместил в сундук. Расправляя подбитые наплечники, заметил длинный плоский ящик. Он закрывался петлей, но замка не имел. Слуга вынул его, застонав от тяжести, и положил на свободную кровать. Взгляд на Бочелена показал, что хозяин не возражает, так что Эмансипор поднял и снял крышку, обнаружив разобранный арбалет, дюжину железных стрел и пару кольчужных перчаток со срезанными концами пальцев.
  Память сразу скакнула во времена юности, к полю брани, вошедшему в легенды как Горе Эстбанора, когда разномастные ополчения Тефта - города еще не обрели своих королей - отбросили армию захватчиков с Корела. В корелских легионах были солдаты с мелзанским оружием - как на подбор отличного качества, куда лучше местных образцов. Вот такое же оружие, сделанное мастером кузнечного дела, целиком из твердой закаленной стали - возможно, знаменитой стали Д"Аворе. Даже приклад был металлическим. - Дыханье Худа, - шепнул Эмансипор, проводя по деталям пальцами.
  - Осторожнее с головками, - пробормотал Бочелен, встав позади Эмансипора. - Убивают в одно касание, если оцарапаться до крови.
  Рука Эмансипора отдернулась. - Яд?
  - Считаете меня ассасином, мастер Риз?
  Эмансипор обернулся и встретил задумчивый взгляд хозяина.
  - В лучшие дни, - сказал Бочелен, - я был много кем... но не отравителем. Они зачарованы.
  - Вы заклинатель?
  Губы Бочелена изобразили улыбку. - Многие люди так себя называют. Вы привержены какому-нибудь богу, мастер Риз?
  - Моя жена ими бранится... я о том, э... она молится некоторым, хозяин.
  - А вы?
  Эмансипор пожал плечами: - Благочестивые тоже умирают, верно? Преданность Властителю удваивает расходы на похороны, вот что я заметил. И ничего более. Заметьте, при случае я молюсь истово - возможно, это спасло мне шкуру, а может, просто судьба покамест позволяет проскользнуть в тени мимо Худа...
  Взор Бочелена стал мягче, расфокусировался. - Покамест... - сказал он проникновенно. Хлопнул лакея по плечу и вернулся к столу. - Жизнь ваша длинна, мастер Риз. Не вижу даже тени от тени, и лик вашей смерти весьма отдален.
  - Лик? - Эмансипор облизал губы, оказавшиеся непривычно сухими. - Вы, хм... вы предвидите миг моей смерти?
  - Насколько это возможно, - ответил Бочелен. - Иные завесы порвать нелегко. Но думаю, я получил все, что нужно. - Он помолчал. - Кстати, оружие чистить не надо. Можете вернуть в ящик.
  Он не простой заклинатель, подумал Эмансипор, кладя на место крышку. Он Худом запятнанный, смерть обманувший некромант. "Проклятие, Сабли, что я делаю..." Он закрыл петлю на ящике и обернулся к Бочелену. - Хозяин?
  - Ммм? - Бочелен снова увлекся сланцем.
  - Лик моей смерти - вы вправду его видели?
  - Ваше лицо? Да, я же сказал.
  - Это было... было лицо ужаса?
  - Как ни странно, нет. Вы умрете смеясь.
  
  - Умру смеясь, - бормотал Эмансипор, пробираясь по пустым темным улицам (видел он только согретую Сабли постель, да и то в уме). - Похоже на славную ложь, сказал бы я вам, пока не сбежал - сбежал так далеко от торговца смертью, как только можно. Королева Снов, в какую кашу я попал. Наверняка удача Господина, не Госпожи. Утянули, а не подбросили. Я был пьян - слишком пьян, чтобы учуять, а потом стало слишком поздно. Он видал мою смерть. Теперь я - его. Не уйти. Пошлет за мной чего-то - гуля или к"ниптриля или еще какого-то проклятого духа - чтобы вырвать сердце, а Сабли проклянет за окровавленные простыни - у самой Забойной Скалы услышат - и за то что придется купить щёлок, даже по смерти будет проклинать мое имя. Я уйду, а щенки станут драться за новые башмаки...
  Он остановился и крякнул, врезавшись в какого-то человека - тело показалось твердым как груда дубленых кож, и весь он - Эмансипор в тревоге отступил - здоров как Трелль-полукровка. - Прошу прощенья, господин, - сказал Эмансипор, склоняя голову.
  Человек поднял закрытую черной кольчугой руку, на конце коей была плоская, бледная и мягкая на вид - почти деликатная - ладонь.
  Эмансипор сделал еще шаг назад, и тут же воздух между ними как бы затрещал, что-то вцепилось ему в кишки.
  Затем рука дернулась, пальцы запорхали, а локоть лениво опустился. Тихое хихиканье донеслось из-под капюшона незнакомца. - Сладостная судьба. Он помечен для меня, - сказал чужак высоким, дрожащим голосом.
  - Снова прошу прощения, господин, - повторил Эмансипор. Он понял, что оказался в квартале Имений, выбрав кратчайший путь между "Печальником" и своим домом - чертовски глупо, ведь тут полно кровожадных охранников, что патрулируют владения богачей, полные решимости поймать убийцу и представить хозяевам за щедрую награду. - Позвольте пройти, господин. - Он попытался обойти незнакомца. Вокруг никого не было, а до зари оставалась добрая четверть звона.
  Чужак снова захихикал, затем сказал: - Ах, какой знак. Так ты ощутил холод?
  - Ночь довольно теплая, - пробубнил слуга и понесся дальше, удивляясь странному акценту. Чужак позволил ему уйти, хотя Эмансипор ощущал спиной ледяной взор.
  Через мгновение ему пришлось снова удивиться, увидев фигуру под капюшоном в другом переулке - невысокую, женственную. Затем вздрогнуть, ощутив появление мужчины в доспехах, лязгающих и тихо бренчащих - тот двигался по следу женщины. "Глашатай Худа, солнце еще не встало!"
  Внезапно он ощутил утомление. Где-то впереди что-то случилось. Он увидел свет фонарей, услышал крики, а потом женский вопль. Помешкал - и пошел кружным маршрутом, пробираясь на более привычную почву.
  Эмансипор ощущал себя запачканным, словно коснулся чего-то... неприятного. Пришлось одернуть себя. - Лучше к такому привыкнуть, ведь придется работать ночами. К тому же я был в безопасности - в такую клятую ночь не до смеха, это точно.
  
  - Вот так мешанина, - проблеял белый как мел стражник, утирая рот тылом ладони.
  Гульд кивнул. Такого ужаса он еще не видел.
  Молодой Лордсон Хум из девятого по близости к престолу рода умер отвратительно - большая часть внутренностей рассыпалась по улице.
  Однако никто не слышал ни звука. Сержант оказался на месте менее четверти звона спустя после того, как на тело наткнулись двое стражников. Кровь и куски плоти не успели остыть.
  Гульд выслал псов-ищеек. Направил капрала во дворец с двумя вестями - одна королю, вторая (в гораздо более сильных выражениях) - магу Стулю Офану. Кроме отряда стражи и перепуганной лошади, которая так и жалась к перевернутой карете Лордсона - "перевернутой. Дыханье Худа!" - сцену наблюдала всего одна персона, но ее присутствие наполнило Гульда глубочайшими тревогами.
  Он с трудом оторвал взор от кареты, чтобы поглядеть на женщину. Принцесса Шерн. Единственное дитя короля Сельджуре. Его наследница и, если верны слухи, та еще стерва.
  Невзирая на грядущие неприятности, Гульд настоял, чтобы королевская особа задержалась. Ведь это ее вопль привлек патруль, и вопрос, что принцесса делала в городе после четвертого ночного звона, без охраны и даже без служанки, требовал ответа.
  Гульд прищурился, глядя на юную девушку. Она закуталась в просторный плащ, лицо скрыто тенью капюшона. Вернула себе самообладание с пугающей быстротой. Гульд поморщился и подошел ближе. Кивком отослал окруживших принцессу стражников.
  - Ваше Высочество, - начал Гульд, - этакое спокойствие говорит о чистоте королевской крови. Я искренне поражен.
  Она поблагодарила его легчайшим движением головы.
  Гульд потер подбородок, на миг отвел взгляд, а затем окатил принцессу всей мощью профессионального внимания. - А еще я рад, ведь вы сможете ответить на вопросы здесь и сейчас, будучи в ясном, незамутненном...
  - Вы слишком велеречивы, - сказала принцесса небрежно и устало.
  Он предпочел не услышать. - Ясно, что вы с Лордсоном Хумом вовлечены были в тайные отношения. Но на этот раз вы пришли слишком поздно или он слишком рано. Вам удача Госпожи. А парню рывок Господина. Могу вообразить ваше облегчение, как и вашего отца, которого я должным образом известил. - Он помедлил, услышав короткий вздох. - Итак, мне нужно знать, что именно вы увидели по прибытии. Заметили кого-то еще? Что-то услышали? Что-то учуяли?
  - Нет, - ответила она. - Хуми был... был уже вот такой. - Она указала на улицу за спиной Гульда.
  - Хуми?
  - Лордсон Хум.
  - Скажите, Принцесса, где ваша служанка? Не могу поверить, что вы пошли сюда совершенно одна. Она явно была вашей посланницей, ибо письма тайной любви летят быстро и зачастую...
  - Да как вы...
  - Это оставьте своей трусливой свите, - рявкнул Гульд. - Отвечайте!
  - Ни слова больше! - приказал голос сзади.
  Гульд обернулся и увидел мага Стуля Офана, расталкивавшего стражу в начале улицы. Был почти рассвет, явление толстяка сопровождало пение утренних пташек. - Ваше Высочество, - склонил Стуль голову, - отец-король желает вас видеть немедля. Можете взять мою карету. - Стуль метнул на Гульда острый как кинжал взор. - Полагаю, сержант закончил свой допрос.
  Оба мужчины вынуждены были отступить, когда принцесса Шерн торопливо проскочила к карете и скрылась внутри. Едва закрылась дверь и кучер погнал коней, Гульд резко повернулся к магу. - Ну, я сам догадался, что Лордсон Хум вовсе не подходящий партнер для сеновальных забав принцессы, я смог сообразить, что Сельджуре желает похоронить любые слухи о вовлечении королевской особы в сегодняшнее событие... но если еще раз влезете в мое расследование, Офан, ваши останки будут глодать крабы. Понятно?!
  Маг покраснел, потом побледнел, едва выплюнув: - Приказ Короля, Гульд...
  - Если бы я нашел ЕГО над изуродованным трупом парня, вопросы были бы не менее прямыми. Король всего лишь один человек, и его страх - ничто в сравнении со страхами города. Можете ему передать: хочет, чтобы было кем править, пусть не становится на дороге и не мешает мне работать. Боги, приятель - неужели ты не способен ощутить панику?
  - Способен? Кровь Бёрн, я сам паникую!
  Гульд схватил Стуля за кружевной плащ и затащил в переулок. - Гляди хорошенько, магус. Все было сделано тихо, никто в соседних особняках не проснулся, даже сторожевые псы молчали. Скажи, кто это сделал? - Он отпустил плащ Стуля и отошел на шаг.
  Воздух заледенел вокруг мага, пока тот торопливо производил пассы. - Заклятие тишины, сержант, - прохрипел он наконец. - Парень все же вопил - боги, как он вопил. Но сам воздух замкнулся, сложился. Высшее колдовство, Гульд, высочайшее. Запахи не смогли вырваться, пробудить псов за стенами...
  - А карета? Похоже, ее молотил бешеный бык. Изучите лошадь, проклятие!
  Стуль Офан побрел к дрожащей взмыленной лошади.
  Когда он коснулся рукой лба, животное дернулось, вращая глазами и прижимая уши. Маг выругался. - Сведена с ума! Сердце бьется, но она не может пошевелиться. Умрет в течение часа...
  - Но что она видела? Какой образ остался в глазах?
  - Стерт, - сказал Стуль Офан. - Начисто стерт.
  Оба они обернулись на быстро приближавшийся звук, стук подкованных копыт по мостовой. Показался всадник в доспехах, смело проехал на белом коне мимо стражи. Прибывший носил белый, отороченный мехом плащ, белый эмалевый шлем и серебряную кольчугу. Похоже, навершие рукояти его меча составлял один огромный опал.
  Гульд тихо ругнулся - "какой прок от столь неэффективной стражи?" - и обратился к всаднику: - Что вас сюда привело, Смертный Меч?
  Мужчина натянул удила. Снял железный шлем, показав узкое лицо, все в шрамах. Блеснули близко посаженные черные глаза, глядя на озаренную лампами уличную сцену. - Гнуснейшее деяние, - проскрипел он голосом тонким и ломающимся. Ходил слух, что кинжал ассасина Д'рек чуть не отворил ему горло двенадцать лет назад - однако Тулгорд Мудрый, Смертный Меч Сестер, выжил... в отличие от ассасина.
  - Это не религиозное дело, - заявил Гульд. - Хотя я вам благодарен за клятву не покидать ночных улиц, пока убийца не будет изловлен...
  - Изловлен, сир? Изрублен на куски, вот в чем я поклялся. И что вы, циничный неверующий, можете знать о делах религии? Не учуяли Худовой вони в этом деле? Вы, магус, будете отрицать верность моих слов?
  Стуль Офан пожал плечами. - Некромант - совершенно верно, Смертный Меч. Но не обязательно поклонник Бога Смерти. Напротив, его жрецы отвергают некромантию, ведь эти черные искусства суть покушение на садок Мертвых...
  - Политическая необходимость, вот что такое их отречение. А вы бесхребетный мямлящий дурак, Офан. Я однажды скрестил мечи с Глашатаем Худа, забыли?
  Гульд заметил, как задрожал один из стражников. - Тулгорд Мудрый, - сказал сержант, - здесь не смерть была целью. Как и раньше.
  - О чем вы, сир?
  - О том, что убийца... собирает...
  - Собирает?
  - Части.
  - Части?
  - Органы, если точнее. Органы, полагаемые важными для жизни, Смертный Меч. Разумеется, их удаление влечет смерть. Видите разницу?
  Тулгорд Мудрый оперся о луку седла. - Семантика не входит в число моих любимых игр, сержант. Если нужны лишь органы, зачем уничтожать души?
  Гульд обернулся к магу. - Уничтожение, Стуль Офан?
  Тот неловко пошевелился: - Или... кража, сержант. Разумеется, это труднее...
  - Но зачем красть души, если уничтожение вернее помешает вашей способности их допросить?
  - Не знаю.
  Тулгорд Мудрый выпрямился в седле, скрытая перчаткой рука легла на меч. - Не мешайте мне, сир, - приказал он Гульду. - Мой клинок свершит справедливость.
  - Пусть лучше безумец извивается на пиках, - сказал Гульд, - пока не удовлетворится жажда крови горожан.
  Это заставило Смертного Меча замолчать, но ненадолго. - Они порадуются моему поступку, сир...
  - Этого будет недостаточно, Смертный Меч. Лучше бы протащить его по всем улицам, но это не моя задача. В любом случае, - добавил он, ступая вперед, - вам лучше не попадаться на пути. Помешаете мне - пожалеете, Смертный Меч.
  Тулгорд успел наполовину вытянуть оружие, прежде чем Стуль Офан подскочил и задержал руку воина.
  - Тулгорд, это безрассудно! - заблеял маг.
  - Убери слабую руку, свинья!
  - Оглядитесь, сир! Умоляю!
  Смертный Меч огляделся и медленно вложил клинок. Разумеется, он, в отличие от Офана, не слышал щелканья шести арбалетов, но теперь оружие было направлено на него, а выражение лиц солдат взвода Гульда не оставляло сомнений в их намерениях.
  Сержант откашлялся. - Двенадцатая ночь на ногах, Смертный Меч. Полагаю, мои люди приняли это дело близко к сердцу. Мы хотим убийцу и мы его найдем. Так что не попадайтесь мне на пути, сир. Не намерен оскорблять вас и вашу честь, сир, но вытащите клинок еще раз - и будете повалены как бешеный пес.
  Тулгорд Мудрый толкнул ногой Стуля Офана и развернул коня. - Вы насмехаетесь над богами, сир, и за это заплатит ваша душа. - Он ударил шпорами в бока скакуна и умчался.
  Через миг пала гужевая лошадь, вслед за тем раздался резкий свист полетевших в направлении животного арбалетных болтов. Гульд поморщился, когда шесть наконечников утонули в туше.
   "Черт их дери, пальцы чешутся". Он метнул ошалевшим подчиненным кислый взгляд.
  Стуль Офан меж тем занимался приведением в порядок одежды. Он сказал, не поднимая глаз: - Ваш убийца - чужак, сержант. Никто в Скорбном Молле настолько не силен в некромантии, включая меня.
  Гульд выразил благодарность молчаливым кивком.
  - Я доложу королю, - бросил маг, глядя на подъехавшую карету, - что вы сумели сузить круг подозреваемых. И добавлю, сержант, что вы близки к добыче, лишь бы не помешали внешние обстоятельства.
  - Надеюсь, что вы правы, - отозвался Гульд тоном искреннего сомнения, чем явно удивил Стуля Офана. Маг молча кивнул и пошел к экипажу.
  Подождав, когда он удалится, Гульд оттянул в сторону одного из стражников. Вгляделся в юное лицо. - Значит, Глашатай Худа пересек твой путь?
  - Сир?
  - Я заметил твой отклик на слова Мудрого. Разумеется, он видел в этой роли кого-то иного, ведь твердит о встрече уже лет двадцать. Но что ты услышал в его словах?
  - Дурной знак, сержант. Один пьяный старик ночью, там, на улице у порта... он так себя называл. Строго говоря, пустяки...
  - А что он делал?
  - Читал объявление на шесте Рыбного Круга, кажется. Оно еще там. Говорят, зачарованное.
  - Вряд ли что-то важное.
  - Словно декрет богов, сир.
  Гульд прищурился и хмыкнул. - Вот это ну. Я доложусь королю, потом пойдем взглянуть на объявление.
  - Слушаюсь, сир.
  Тут вернулся псарь с ищейками. - Неразбериха, - сказал он. - Они вынюхали след то ли женщины, то ли мужчины, то ли невесть кого. Одного или двух, потом был третий, грузный, я бы сказал, пахнувший рассолом и маслом для меча - ну, так станцевали псы.
  Гульд поглядел на шестерых ищеек, на понурые головы и высунутые языки. - Эти следы. Куда они ведут?
  - Потеряли в гавани - им интереснее гнилые ракушки и рыбьи кишки, верно? Или следы замели магией. Мои детки накинулись на мешок с тухлой рыбой - совсем на них не похоже, совсем.
  - Судя по запаху, твои псы не просто накинулись на мешок.
  Псарь нахмурился. - Мы подумали, что лучше скрыть свои следы, сир.
  Гульд подошел было ближе, но отпрянул. Не только псы рылись в рыбе! Он сверкнул глазами на псаря. Тот отвел взгляд и облизнулся.
  
  Голос Сабли вылетел из главной комнаты. - Голуби! Гадят нам на головы, на крышу, в трубы - почему ты ничего не делаешь, Эмансипор? А теперь... теперь.... Ох, сохрани Солиэль!
  Этот голос был способен проникнуть в любой угол дома. Голос, от которого нет убежища внутри. - Но скоро, - прошептал Эмансипор, понимая, что настроение у него поганое после недосыпа и ночного перепоя, понимая, что несправедлив к бедной жене, понимая всё, но не в силах остановить темный поток мыслей. Он помедлил, изучая в оловянном зеркале осунувшееся лицо и красные глаза, и поднес бритву к щетине.
  Недоноски скулили на чердаке и скреблись так громко, что он мог различить каждое касание грязных ногтей к плоти. Их отослали домой вместе с чесоткой. Мать готова провалиться сквозь землю. Нужен будет алхимик - что за великое разорение! - хотя ущерб уже нанесен. Вонючие кожные болезни, проклятие собак и беспризорников с беднейших улиц, вошли в дом, позоря положение хозяев, престиж, насмехаясь над их гордостью. Полная чаша золотых в храм Солиэли не избавит от беды. И причина для Сабли вполне очевидна...
  - Голуби, Эмансипор! Хочу, чтобы их не было! Слышал?
  Днем она пребывала в хорошем настроении, с трудом скрывая шок от столь быстрого обретения мужем работы и с еще большим трудом пригашая жадный блеск в глазах, стоило ему намекнуть о размере обещанного жалованья... После посулов богатства Сабли смилостивилась, не сразу выгнав мужа на грязный, заваленный мусором и осколками черепицы дворик - разбираться с голубями. Ему даже выпал лишний час сна до начала ужасных завываний над детишками, что бесславно вернулись из учебного заведения.
  Теперь они могут позволить алхимика. Могут даже позволить себе переезд ближе к школе, в район поприличнее, полный хороших людей, способных оценить полную драматизма жизнь Сабли.
  Он напоминал себе не быть таким злым - в конце концов, она с ним все эти годы. "Словно гора". У нее есть свое прошлое, темное, путаное и окрашенное кровью. Она вынесла свою долю страданий... и не преминула завести двух щенков, хотя он почти не возвращался с морей. Эмансипор снова замер с бритвой в руке, поморщился. Этот факт вечно терзал ему кишки, особенно учитывая, что дети вышли какими-то непохожими на отца. Однако он их вырастил, так что не будем ворошить былое. Презрение к папаше - вот полное и верное доказательство родства, и плевать на тех, чья кровь могла примешаться.
  Эмансипор стер с лица мыльную воду. Может, сегодня ночью он повстречает второго, этого загадочного Корбала Броча. И получит подогнанную форму, увидит собранный дорожный сундучок...
  - Желаю, чтобы ты расставил ловушки, Эмансипор Риз! Прежде чем уходить. Слышал?
  - Да, милая!
  - Зайдешь к алхимику?
  Он встал со стула и протянул руку за плащом. - Которому? Н"сармину? Тральпу Младшему?
  - Тральпу, конечно! Болван!
   "Что добавит к цене пару серебряных корон" . Она уже приноравливается к новому положению дел...
  - Ставь ловушки! Чтоб Глашатай Худа навестил треклятых голубей!
   Эмансипор скривился. "Глашатай Худа. Что-то такое вчера..." Затем потряс головой и пожал плечами. - Будь проклят эль, - бормотал он, поправляя занавеску над входом. - Милая Сабли... ревущая гора... но скоро, очень скоро...
  
  Король выказал страх. В былые дни Гульд оказался бы обречен на кинжал ассасина. Но Сельджуре уже стар, старше своих лет. Его Величество делит постель с трепетом неуверенности, разогнав всех наложниц. Разумеется, остались сухопарые советники с глазами гадюк, но при докладе Гульда они не присутствовали. Однако улови они малейший намек... Король выказал страх не перед убийцей в городе, но перед нарастающим над Стиггом темным штормом, перед раскатами грома с южного Корелри... Король... размяк. Разболтался с простым сержантом стражи. Теперь Гульд знал о драгоценной принцессе Шерн больше, нежели хотел бы.
  Он пожимал плечами шагая по узкой, вьющейся между курганами улице Бед, пробираясь к Рыбному Кругу. Сумерки опустились на Скорбный Молль. Во всех смыслах. Но он же исполнил долг, доложил Королю; получил ожидаемые приказы тушить слухи о вовлечении королевской особы. Нет сомнений, отец Лордсона Хума, владелец отдаленного клочка земли, был утешен изрядным сундучком золота и обещаниями; сам же Гульд вернулся на тихие, но полные тревоги городские улицы.
  Он оставил капрала охранять столб, хотя чары смерти делали кражу объявления малоправдоподобной. Гульду пришлось ожидать аудиенции у Сельджуре почти весь день, и теперь солнце уже низко висело в небе над заливом. Новость о гибели знатного отпрыска усугубила окутавшую город пелену страха; лавки уже позакрывались, улицы опустели, ибо ночью выпустят наемных убийц - "живые тени", выражения господского гнева не станут особо различать, кому мстить. Ночью любой, достаточно глупый, чтобы остаться на улицах без особой причины (или без взвода ощетинившейся оружием охраны) может встретить рассвет с выпотрошенными кишками или того хуже.
  Гульд миновал угол и вышел на площадь. Капрал - нервный, с рукой у короткого меча - был здесь единственным живым, если не считать тощего пса, драной вороны на шесте и дюжины чаек, ссорящихся над чем-то в канаве.
  С моря пришел бриз, едва заметно охладивший густую, удушливую жару. Гульд утер пот с губ и подошел к капралу.
  - За тобой кто-то следил, парень?
  Молодой человек потряс головой. - Нет, сир. Я тут весь день, сир.
  Гульд хмыкнул. - Извини. Я задержался в королевском дворце. Ноги болят?
  - Да, сир.
  - Отлично, дай им размяться. Запомнил адрес в объявлении.
  - Да, сир. И слышал от крысолова, что их двое - чужаков, сошедших с "Туманной Всадницы".
  - Продолжай.
  Капрал переминался. - Ну, э, "Туманная Всадница" пришла с Корела, разгрузила какое-то железо и утром ушла в Маре. О, те чужеземцы наняли лакея.
  - О?
  - Да, сир. Он был кучером купца Бальтро, вообразите себе.
  Гульд скривился. - Ладно, идем к ним.
  - Да, сир. "Отель Печальника". Недалеко.
  
  Привратник Дальг понимающе усмехнулся Гульду. - Зря пришли, сержант, совсем зря. Вы ж за Облером? Он в отставке. Денег в долг уже не дает, как я понимаю, и...
  Гульд прервал его: - У вас пара гостей. Чужеземцев.
  - О, эти. Странная пара.
  - Что в них странного?
  Привратник наморщил и поскреб лоб. - Ну, - начал он, - знаете... Странные. Один никогда не выходит из номера, а?
  - А другой?
  - Тоже не часто, да оба почти не выходят с той поры как слугу наняли. Ох, ни к кому не ходят и к ним никто, и едят в комнатах тоже.
  - Значит, они сейчас внутри?
  - Да, сударь.
  Сержант оставил капрала с привратником и вошел в "Печальника", немедленно наткнувшись на управителя, шагавшего с чашей для приношений и полотенцем в руках. Торопливо поставив чашу и обернув ткань вокруг поясницы, тот спросил: - Стражник, чем могу помочь?
  Гульд следил, как длинные темные пальцы управителя выписывают нервозные узоры, касаясь и отстраняясь от пояса. - Облер, да? Нынче ты честную жизнь ведешь?
  Мужчина побледнел. - О да, точно, Страж. Уже годы! Веду это заведение, видите ли, и писцом подрабатываю. Я нынче респектабельный, сударь. Поднялся и все такое, сударь. - Глаза Облера рыскали по сторонам.
  - Давай потолкуем о двух твоих гостях, Облер.
  - О! Ну, лучше их самих позвать.
  - Я иду с тобой.
  - О! Отлично, сударь, извольте следовать.
  Они поднялись по устланной тяжелыми коврами лестнице, прошли коридор. Облер постучал по двери. Через миг старческий голос отозвался: - В чем дело, Облер?
  Писец склонился к Гульду. - Это Риз, - прошипел он, - лакей, - и сказал громче: - Стражник желает поговорить с твоими хозяевами, Риз. Открой-ка.
  Гульд сверкнул глазами, гневно проскрипев: - В следующий раз просто проси открыть дверь. - Он услышал изнутри бормотание и уже поднял руку, чтобы постучать более настойчиво, когда дверь отворилась. Слуга быстро выскользнул в коридор и прикрыл дверь за спиной.
  Глаза Эмансипора широко раскрылись, когда он поднял голову и узнал сержанта.
  - Эмансипор Риз, - протянул Гульд. - Я тебя допрашивал два дня тому назад, и вот ты снова передо мной. Как странно.
  - Человеку нужна работа, - буркнул Риз. - Ничего особенного.
  - Я на что-то намекал?
  - Вы сказали "странно", но ведь нет ничего странного, кроме вашего визита.
  Тут старый мерзавец был прав. - Хочу потолковать с твоими хозяевами. Можешь объявить обо мне или как там у вас с ними принято.
  - Ах да, сержант. Мой хозяин с сожалением сообщает, что не принимает гостей, ибо находится на критическом этапе исследований...
  - Я тут не в гостях, старина. Или объяви обо мне, или поди прочь. Я буду говорить с людьми внутри.
  - Он внутри один. Господин Бочелен - ученый, сержант. Не желает отвлекаться...
  Гульд зарычал и попытался оттолкнуть Риза, но старик шире расставил ноги и не уступил ни пяди. Сержант было удивился силе обманчиво дряхлого лакея - но заметил на правой руке давние шрамы от ударов клинка. Это же треклятый старый солдат. Гульд ненавидел ветеранов - такие не поддаются. Сержант отступил, схватился за рукоять меча.
  - Ты сделал больше, чем от тебя ожидали, защищая право хозяина на уединение. Но я сержант Городской Стражи, и это официальный визит. Если будешь мешать и далее, Риз, кончишь в кутузке. - Гульд заметил, что тело Риза напряглось и лицо потемнело от гнева. "Чертов ветеран". - Не устраивай осложнений. Не надо.
  - Если я позволю вам войти, сержант, - голос Риза казался скрипом гравия на пенном берегу, - меня могут уволить. Мужчине нужна работа. Мне нужна эта работа, сир. Вы же знаете, мне удача не улыбалась. Если есть вопросы, может, я смогу ответить, а может, и нет. Но вы не пройдете.
  - Дыханье Худа, - пробормотал Гульд и отступил еще на шаг. Повернулся к Облеру, который уже скулил и делал спорящим мужчинам беспомощные жесты. - Приведи моего капрала, Облер. Он у входа. Скажи ему: полным ходом и с оружием наголо. Понятно?
  - Ох, умоляю...
  - Быстро!
  Писец поспешил к выходу. Гульд развернулся к Ризу. Тот казался настроенным решительно. Сержант тихо сказал: - Капрал, Риз, устроит здесь немалый шум. Тебя разоружат и свяжут. Слышно будет далеко. Ты сделал что мог. Ни один хозяин, достойный такого названия, не уволил бы тебя за это. Делай по-моему, и обойдемся без ареста. Или убийства. Иначе мы пройдем мимо тебя - поработаем, пока у тебя дыхание не собьется, а потом зарубим. Ну, какой путь тебе по нраву?
  Риз осунулся. - Ладно, ублюдок.
  Они уже слышали на ступенях тяжелые шаги капрала, лязг ножен о балясины, а потом тяжкие вздохи. Парень показался - клинок перед грудью, лицо красное. Глаза широко раскрылись, когда он увидел сержанта и лакея стоящими и спокойно беседующими.
  Гульд повернулся к Ризу. - Ладно, - шепнул он, - сыграем убедительно. - Тут же он вытянул руку и схватился за пышный воротник Риза. Старик заревел и взмахнул ногой, заставив дверь задрожать. Гульд толкнул Риза в сторону и прижал к стене. Подоспел капрал.
  - Меч к шее негодяя! - приказал Гульд. Капрал повиновался с неподдельным усердием и чуть не перерезал Ризу горло - Гульд в тревоге перехватил руку.
  Тут дверь отворилась. Вставший на пороге мужчина окинул сцену в коридоре одним ленивым, холодным взглядом. Встретил бешеный взор Гульда. - Отпустите моего слугу, сир, - сказал он спокойно.
  Гульд ощутил, как что-то холодное пронеслось по жилам. Сделал жест капралу. - Отойди, парень.
  Смущенный стражник повиновался.
  - Меч в ножны, - приказал Гульд. Клинок со скрипом и шелестом вошел в свой футляр.
  - Так-то лучше, - сказал незнакомец. - Прошу войти, сержант, раз вы столь рьяно жаждете меня видеть. Эмансипор, прошу с нами.
  Гульд кивнул капралу: - Жди здесь, парень.
  - Слушаюсь, сир.
  Трое вошли в комнату. Риз закрыл дверь и опустил засов.
  Гульд огляделся. Стол, заваленный... глыбами сланца; остатки недавно приконченного завтрака в кресле, хотя на улице почти закат. Две застеленных кровати, дорожные сундуки - один раскрыт, являя одежды городского стиля, кольчугу, под ней ящик для оружия и, похоже, фальшивая стенка. Гульд подошел ближе к столу, оглядел сланец. - Не узнаю эти руны, - сказал он суровому хозяину. - Откуда вы?
  - Из дальней страны, сержант. Ее название, боюсь, ничего вам не скажет.
  - У вас дар к языкам, - заметил Гульд.
  Мужчина поднял бровь. - Едва сносный. Кажется, у меня заметный акцент.
  - Давно ли вы изучили тефтианский?
  - Ваш язык так называется? Я думал, это моллийский.
  - Тефт - остров. Молль - город на острове. А я задал вопрос, сир.
  - Это так важно? Ну, около трех недель. Во время проезда с Корела я нанял человека из команды для обучения. Уроженца острова. К тому же язык вполне близок кореланскому.
  - Вы заклинатель, сир.
  Мужчина сказал с легким кивком: - Меня зовут Бочелен, сир.
  - А ваш компаньон в путешествии?
  - Корбал Броч, евнух - вольноотпущенник.
  - Евнух?
  Бочелен кивнул снова. - Дурная практика народа, из коего он происходит. Все рабы мужского пола. По очевидным причинам Корбал Броч жаждет уединения, мира и покоя.
  - Где же он тогда? В одном из сундуков?
  Бочелен улыбнулся: - Я не сказал, что он стеснителен. Верно, сержант? Нет, он вне города, ибо толпы его утомляют.
  - Где именно?
  - Именно? Не могу сказать точно. Он... блуждает.
  Гульд поглядел на глыбы сланца. - Это что такое?
  - Несовершенные усилия, сержант. Местный сланец содержит некие включения минералов. В нем есть природная энергия - не сомневаюсь, именно поэтому его использовали местные строители гробниц. Я пытаюсь обуздать ее ради... порядка.
  - Долго ли намерены гостить в Молле?
  Бочелен пожал плечами. - Зависит от успеха моих усилий. Разумеется, - улыбнулся он едва заметно, - даже мое терпение имеет пределы.
  Гульд заметил скрытое предупреждение, но проигнорировал. - Как вы сообщаетесь с другом, с евнухом? - Он пытался понять, почему так встревожен. История Молля знала эпохи рабства и кастраций... отчего же, Худа ради, по коже мурашки ползают?
  Бочелен снова пожал плечами: - Простейшие чары общения. Он придет в назначенное место и точно в нужное время.
  - Вы некромант, Бочелен? - Вопрос был задан небрежно, однако Гульд чуть повернулся, оценивая реакцию. Всего лишь слабое удивление.
  - Напрасно стараетесь, сержант - я не интересуюсь погружением в тайны Худова садка...
  - Значит, Худова? Многие говорят, что дело в противоположном...
  - В этом вопросе много спекуляций. Лично я поддерживаю теорию Кульпа Старшего, что некромантия оккупирует порог садка Худа - место между жизнью и смертью, если угодно. Некромант мог бы сказать больше, но не в его или ее природе рассуждать на эти темы. Практики Искусств Смерти, разумеется, весьма скрытны.
  Гульд кивнул. Не спеша отошел к двери. - Ваш лакей - упрямый человек, Бочелен. Готов был отдать жизнь ради защиты вашего уединения.
  - Знай я заранее, - сказал Бочелен, оглянувшись на Риза, - велел бы пропускать тех, что не приемлют "нет" в качестве ответа.
  Гульд крякнул. - Отличная мысль. Вы чуть не потеряли хорошего человека.
  - Было бы поистине невезением. Благодарю за заботу. Угодно что-то еще?
  - Пока нет. - Гульд остановился у порога. - За комнаты заплатили авансом?
  - До конца недели, сержант. А что?
  Стражник открыл дверь, пряча недовольную гримасу. - Доброй ночи, сир. - Вышел в коридор, закрыл дверь. Заждавшиеся капрал и Облер выпучили на него глаза. Гульд пошел к спуску. Оба следом.
  - Говорит, заплатил за неделю.
  Распорядитель отеля кивнул. - Да, сударь.
  - Еще четыре дня.
  - Да.
  - Капрал?
  - Что, сир?
  - Оставайся рядом, пока не сменят. Облер, есть задний выход?
  - Да. Но на трех засовах.
  - Почему бы?
  Писец постучал по скуле под левым глазом и скривился: - Слишком громко хлопала дверь. Просыпался, сударь, каждый раз.
  - А в последнее время?
  - Нет, сударь. Уже недели, сударь. Никогда со дня их приезда.
  - Значит, этот Корбал Броч вышел через переднюю дверь?
  Облер помедлил на лестничном марше. - Кто из них Корбал, сударь?
  - Евнух - тот, кого сейчас нет.
  - Кого нет? Уверены, сударь? Я видел лишь одного выходящим из комнат со дня приезда, сударь, и это был он. Тот, что сейчас там. Второй тоже здесь, сударь, потому как не уходил.
  Гульд морщился все сильнее. - Ошибаешься, Облер.
  Однако писец качал головой.
  - Ну, а он ест?
  - Нет, сударь.
  Теперь Гульд еще и кривился.
  Глаза Облера метались, он облизывал губы. - Если подумать сударь, странновато. А может, они делят еду, сударь. Как бы пост.
  Гульд сошел вниз, капрал шагал сзади. - Евнух, - бросил он Облеру через плечо. - Как он выглядит?
  - Большой, сударь. Огромный. Кажется, ничего не говорил. Только улыбался все время, сударь. Бледен как дохлый кит, сударь, вот он как выглядит. Не знал что он евнух, но раз вы сказали, дело ясное. Да, евнух.
  
  - Выпейте немного, - сказал Бочелен, наливая два полных кубка и передавая один Ризу. Тот принял кубок с благодарным видом.
  - Простите, хозяин...
  - Не за что. Как и намекал стражник, было бы неудачно - и нежелательно - если бы вы хоть немного пострадали. - Он окинул старика проницательным взором. - Откуда такое упрямство? Вы кажетесь мудрым человеком, мастер Риз - бросить вызов и отвергнуть сержанта Городской Стражи...
  - Ну, я не хотел вас подвести, хозяин. Мне, э... по душе эта работа.
  - Боитесь потерять? Не тревожьтесь на сей счет, мастер Риз. Мы находим вас идеальным.
  Эмансипор огляделся. "Мы?"
  - К тому же, - продолжал волшебник, отхлебывая вино, - я предвижу между нами долгое знакомство, мастер Риз.
  - О? О.
  - Хотя ваш разум еще таит секреты.
  - Неужели, хозяин?
  - Ммм. Например, ваша жена уже тридцать лет...
  - Сабли? Ну, мы много хлебнули, хозяин, но она со мной все это время, иногда только за нее и могу держаться, сир, если вы понимаете. Люблю преданно...
  - Знаю. Не в том дело, мастер Риз. Я слышу ее голос в вашем разуме, но не могу узреть лицо - не могу увидеть ее через вас, и нахожу это необыкновенным...
  Они смотрели друг на друга над золотыми кубками, не моргая - долгий миг - а затем Бочелен допил остатки вина, кашлянул и отвернулся.
  - Для вас завтра будет работа, мастер Риз.
  - Хозяин?
  - Вы, - Бочелен наполнил кубок, - обеспечите нам проезд. На запад, так далеко, как сможет корабль.
  Глаза Эмансипора сузились. - Да, хозяин. Вернуть аванс у Облера?
  - Нет, пусть остается. Я желаю покинуть Молль через день. Это возможно?
  - Разгар сезона, хозяин. Гарантирую.
  - Отлично. И, мастер Риз...
  - Да, хозяин?
  - Будьте осторожны.
  - Разумеется, хозяин.
  - Встречали сержанта раньше, мастер Риз?
  Эмансипор кивнул. - Дважды. Год назад, когда убили моего нанимателя, и еще когда был убит купец Бальтро.
  Бочелен задумчиво кивнул. - Кажется умным человеком.
  - Во всех смыслах, хозяин. Он знаменит. Сам король приказывает сержанту Гульду вести расследования. Некоторые, особенно по убийствам. Гульд никогда не подводил.
  - Значит, именно он выслеживает ночного убийцу, ужас города?
  - Да, хозяин, он.
  Бочелен улыбнулся. - Ну что же. Полагаю, все в порядке - нас, как иноземцев, нашли и допросили.
  - Наверное, хозяин. - Риз постарался ответить равнодушным тоном.
  - Но пусть так, - продолжал Бочелен, не отрывая глаз от вина в кубке. - Я ценю приватность и потому не одобряю официального... внимания. Отсюда и решение уехать поскорее, мастер Риз. Впрочем, не желаю понапрасну тревожить сержанта...
  - Он не услышит и слова, хозяин.
  - Превосходно. Ну, идите в кровать - нужно, чтобы поутру ваш разум был острым.
  - Да, хозяин. Спасибо, хозяин. - Эмансипор подошел к постели, лег. "Понапрасну тревожить Гульда. Разумеется. Кто я, некромант? Да что вы, сир. Хм". Он был переутомлен, но не ждал спокойного сна. Куда уж там.
  
  Гульд шагнул через порог "Косоглаза".
  Помедлил в темном тамбуре. Глаза уже щипало от густого тяжелого дыма, слоями повисшего под низким потолком забитого народом зала, в уши ударил мутный прилив шума.
  Солдат, которого он послал выслеживать чужака, выбрался из давки. - Он на задах, сир. Лучше поглядите от бара.
  - Веди, - буркнул Гульд.
  Голоса замирали, когда сержант и стражник пробивали путь к длинной просевший стойке, и снова набирали силу за спинами. В голосах звучало облегчение. "Косоглаз" числился среди самых злачных заведений Скорбного Молля. Пожелай того Гульд - и будь при нем человек тридцать стражи - он арестовал бы всех присутствующих. Из принципа.
  Они добрались до бара. Молодой солдат повернулся и указал на стол у задней стенки. - Там, сир.
  Спиной к стене одиноко сидел некто в сером, спрятав лицо в тени капюшона. Плащ на плечах был из домотканой материи. Гульд видел левую ногу - в мокасине, у голени привешен длинный охотничий нож. Худые длиннопалые руки, охватившие кружку, сплошь покрыты шрамами и пятнами. К стенке прислонен длинный лук без тетивы.
  Гульд хмуро шагнул вперед, но стражник остановил его рукой. - Нет, не этот. Тот.
  - А. - Он-то уже удивлялся внезапной смене образа. Иноземец, которого сержант видел на местах двух убийств, сидел за соседним столиком. Все еще в доспехах, спиной к залу. Он шумно ел - даже за шесть шагов при всей какофонии завсегдатаев было слышно чавканье, фырканье и глотание. - Жди, солдат, - велел Гульд и двинулся к мужчине.
  Местный, что сидел за столом с чужаком, болтал без остановки. - ...так я себе и сказал, себе сказал: не мой это дом! То есь, непохоже на мой! Крыша, вишь, начинается ниже груди, а я человек невысокий, сам вишь. Ты был тут при дождях? Две недели назад? Потоп! Ну, так что ж случилось? Ну, дом сидел на кургане - не сюрприз здесь, в Скорбном Молле, правильно? Но сток забился и вода нашла другой путь в море - прямо через курган под нами! Вся треклятая штука хлопнулась и дом утащила! Беда одна не ходит - там жена моя была в постеле, и не одна. Ох нет! Не моя любимая предательница Мули! Четыре - считай, четыре! - треклятых привидения там были. Малые, конечно - другие из курганов не вылазят - но вполне сильные, чтобы щипать и щекотать и тянуть и шлепать и чтоб меня, если они не повеселились, бормоча над Мули! А она стонала и просила сильнее! "Сильнее!" - кричала она. "Сильнее!"
  - Хватит, - прорычал Гульд.
  Завсегдатай поднял голову и кивнул: - Так я и сказал! Я сказал...
  - Тихо! - рявкнул сержант. - Найди другой столик. Сейчас же.
  Чужеземец поглядел на вмешавшегося Гульда и снова занялся едой.
  - Ух, - заерзал завсегдатай, отодвигая стул. - Ладно. Прямо сейчас. Сержант Гульд - о да, знаю вас. Видел. Сотни раз - нет, я ничего незаконного, ничего, что можно доказать...
  - Убирайся сейчас же, или я не стану ничего доказывать. Посидишь в кутузке неделю или три просто так.
  - Уже ухожу. Вот, смотрите, я иду...
  Гульд пронаблюдал, как мужчина ныряет в толпу, и не спеша уселся рядом с иноземцем. - У меня к вам пара вопросов, - сказал он тихо.
  Чужак рыгнул, крякнул и продолжил жевать.
  - Откуда вы? И почему вас так сильно интересуют сцены убийств?
  Чужак фыркнул и покачал головой, не встречаясь с Гульдом глазами. - Просто люблю смотреть, сержант, - сказал он с грубым акцентом.
  - Молль не особенно велик, но и здесь есть что посмотреть, кроме переулков с расчлененными трупами.
  Мужчина замер. - Да неужели.
  - Если вы, конечно, - продолжил Гульд, - не заняты убийствами.
  Чужеземец взял остаток хлеба и принялся подбирать соус в тарелке. - Если и занят, сержант, то не таким способом.
  - Если заняты, - возразил Гульд, - чего здесь забыли?
  - Мимо проходил.
  - Значит, завтра уедете?
  Чужеземец пожал плечами. - Может быть.
  - Где остановились?
  Мужчина наконец послал Гульду широкую улыбку. - Тот стражник, которого вы послали за мной, должен знать.
  Сержант сурово сощурился. - Он регулярно докладывает. Если я не услышу его в назначенное время, приду за вами самолично.
  - Как угодно.
  Гульд встал. - Вы оставили кусочек хлеба.
  - Для богов.
  - А если они не голодны?
  - Они всегда голодны, сержант.
  
  - Ужасно выглядишь, Манси, - сказал Кряга с ухмылкой, едва Эмансипор шлепнулся на стул. - Сабли заснуть не дает, старина? - Кряга старательно подмигнул Тускляку. - Спроси меня, так она кажется женщиной э, обширных аппетитов...
  - Тебя не спрошу, - зарычал Эмансипор, сверкая глазами над кружкой темного эля. - Зачем бы? Похоже, что сам не знаю, а?
  - Нет, конечно! - громко согласился Тускляк.
  - Эй, - сказал, откидываясь на стуле, Кряга, - ты, случаем, не подхватил чесотку, что принесли твои визгуны?
  - Нет.
  - Рад слышать. - Кряга вздохнул. - У меня как-то была. Ужас. Боги сохраните, такая гадость за ушами...
  - Хватит, - зарычал Тускляк.
  Эмансипор глубоко затянулся и оперся о стол. - Нужен корабль. Выходящий ночью или завтра утром.
  Брови Тускляка взлетели. Он переглянулся с Крягой, оба пьяницы подались вперед. - Ну, - пробормотал Тускляк, - это несложно.
  - Он прав, - кивнул Кряга. - Как пить подать. Хотя зависит, чего именно ты ищешь. К примеру, если желаешь сохранить тайну, не бери "Плавучий Амбар", ведь капитан Пумель портовые книги страсть уважает.
  - А если ищешь быстрый и крепкий, - сказал Тускляк, - не бери "Большое Корыто", он ходит плохо, а капитан Турб задолжал половине ростовщиков Молля, даже Облеру, и нечем починить снасти.
  - "Туча Мух" может подойти, но слышно, команду выгнали на берег крысы и неизвестно, когда они посмеют отбить борт. И посмеют ли вообще. - Кряга нахмурился и потряс головой. - Может, не сильно и хотят.
  Тускляк поднял кургузый палец. - Постойте. Есть один. "Солнечный Локон".
  Кряга поперхнулся элем. Довольно долго Эмансипор и Тускляк наблюдали, как приятель кашляет, давится и перхает - лицо стало багровым. Не скоро удалось ему обрести свободное дыхание.
  Эмансипор сказал Тускляку: - "Солнечный Локон"? Не слышал о таком...
  - Пришел со Стратема, - объяснил Тускляк, небрежно пожав плечами. - Для некоторой починки. Мы с Крягой кое-что купили, а потом раскрутили их на хорошую цену за гвозди.
  Кряга снова мог говорить. - Да, тут Тускляк прав. Корабль хорош на вид и наверняка быстро бегает. Капитан тихоня - Худ, вся команда тихая, скромная какая-то. "Солнечный Локон". Идеально для тебя, Манси, чего бы ты ни хотел. Он в Торговом доке, только что спущен с катков. Отлично сел.
  Эмансипор прикончил эль и встал. От утомления мысли путались в голове, словно попав в густой туман. - Спасибо. Иду прямиком туда. Увидимся.
  - До встречи, Манси, и не надо спасиба. Эй, Сабли алхимиков нашла?
  Эмансипор наморщил лоб. Он не помнил, чтобы об этом рассказывал. Должно быть, рассказал. Кряга приметил сынишек - природная заботливость, счел Эмансипор. Кряга просто милый, заботливый человек. - Она хорошо поживает, - сказал он и вышел из-за стола, поворачиваясь к двери. - Спасибо что спросил.
  - Без проблем, Манси. Рад слышать.
  - И я, - вставил Тускляк. - Свидимся, Манси.
  
  Сержант Гульд пробирался по Кукольной улице - семьдесят семь неровных шагов по мучительно узкому, драпированному тенями проходу. По плечам стучали, бесконечно звякая и шурша, сотни кукол из дерева, кости, тряпок и перьев. Каждая была подвешена к крыше очередной лавки - за шею, на волосатых веревочках из водорослей. Глаза - ракушки, бусины или капли краски - как бы провожали его, словно все зловещие куклы и марионетки были одержимы демонами. По крайней мере, знал Гульд, некоторые были. Кукольная улица не числилась среди главных объектов его забот. Если за ним и следили глаза человеческие, их не было видно в сумраке холодных магазинчиков.
  По велению судеб закуток Миллы Чернпуги находился в самом дальнем тупике. Он прислонился к стене склада; над грубой мостовой висел, покачиваясь на канате, ряд сшитых из кожи жутковатых и неряшливых кукол. Безобразные лица скалились под прядями сальных волос, блестели ониксовые глазки. Подойдя ближе, Гульд прищурился. Не обычная кожа, нет, скорее свиная, плохо выдубленная и стянутая морщинистыми швами.
  Невозможно и представить, какой же люд готов покупать такие штуки.
  Глубокий мелодичный голос пропел из-под навеса: - Купите куколку для юных клещей? Каждому ребенку нужно познать ужас, и разве мои милашки не ужасны?
  Гульд развел рукой куклы на этом миниатюрном подобии виселицы. - А где старуха? - требовательно спросил он.
  Темное, необычайно привлекательное лицо улыбнулось из-под покрывала, голова склонилась к плечу. Удивительные синие глаза смотрели с любопытством. - Старуха, солдат?
  - Та, которая, как мне сказали, владеет лавкой. Та, что торгует этими куклами и не менее гадкими... вещами. Та, которую видели на месте каждого ночного убийства. Милла Чернпуга.
  Смех женщины был грудным. - Я и есть Милла Чернпуга. Возможно, вы говорите о моей сестре, Мерзе. Она носит товар на рынок.
  - Твоя сестра? Эта карга? За дурака меня приняла?
  Женщина начала набивать кальян. Двигающиеся во тьме тонкие руки заставили Гульда подумать о морских змеях. - Различные стили жизни, - промурлыкала она. - Увы. Мерза не ест ни рыбы, ни мяса. Только овощи. И травы. Не пьет алкоголя. Не курит дурханга или моего любимого ржавого листа. Девственница, ранняя пташка, спать ложится с закатом. Бегает по скалам до ущелья Крайняя Жалость и обратно при любой погоде. Всего на год меня старше. Тридцать шесть.
  Повалил дым, клубами заполняя лачугу. - Я же, - продолжала Милла, - воплощаю все виды порока, вызывая отвращение сестрицы. Но, дорогой, вы же здесь не прицениваться к... товару.
  Гульду надо было подумать. Но штука в том, чтобы не отвлечься! - Я хочу знать причину интереса Мерзы к убийствам. Где она?
  - Наверное, у пристаней, держит речи перед матросами.
  - О чем?
  - В защиту здорового образа жизни. Мерза им сообщит...
  - Постой. Не она ли та женщина, что каждую неделю подает петиции королю?
  - Она самая. Сестрица была бы рада увидеть Скорбный Молль бастионом чистого и праведного поведения. Разумеется, все отклонения будут караться смертью. Мой ржавый лист пропитан эссенцией мяты. Не желаете?
  - Нет. "Не сейчас", добавил он мысленно, "но потом - может быть. Да, потом...". - Нет, я сказал!
  Синие глаза расширились. - Я настаивала?
  - Простите. Нет, не настаивали.
  - Сестра, вероятно, присутствует на местах убийств ради поиска новообращенных. Кормится страхом, можете представить?
  - Почему же она вас терпит? Настолько, чтобы продавать ваши куклы на рынке?
  Милла засмеялась. - Вам лучше любого другого знать, что королевские пики редко остаются без... украшений. Скорбный Молль производит преступников быстрее, чем крыс, быстрее даже, чем король может их вешать.
  Гульд глянул на кукол перед носом. - Значит, кожа не свиная?
  Мила затянулась из мундштука и ответила: - Кожа преступников. Сестра находит иронию восхитительной.
  Внезапная тошнота охватила сержанта. Он потрясенно взирал на женщину.
  Она же послала широкую белозубую улыбку, словно зашипевшую в воздухе. И сказала: - Почти все покупатели - родственники покойников. Память об ушедших. Можно ли измерить глубины разума людского?
  - Возможно, я еще вернусь, - выдавил Гульд, отступая.
  - Кто бы мог подумать? - засмеялась она. - Тогда до скорого, сержант.
  Гульд вихрем развернулся.
  
  Сморщенное как пергамент лицо Мерзы мрачно улыбалось меж двух висячих кукол. У нее оставалось мало зубов, да и те стали стертыми пеньками. - Она будет твоей смертью! - хрипела карга. - Она яма! Водоворот распущенности! Искусительница. Знающая самые потаенные секреты Молля греховная лгунья - ты не поверишь, куда ее заводят деловые интересы!
  Глаза Гульда сузились. - Лгунья, говоришь? Мерза, не может ли она знать всех любителей посещать злачные места?
  - Она знает всё, злая сестрица! Кроме того, как заботиться о себе! Ее снедает нездоровье, пока незримое, но тут сам Худ не поможет. Скоро увидишь! Скоро, если не изменит она путей своих!
  Сержант вгляделся в переулок. Причин задерживаться нет, верно? Никаких. Нужно всего лишь допросить Миллу. Подробно. Может занять целые часы, но тут ничего не сделать.
  - Не поддавайся! - шипела Мерза.
  Игнорируя каргу, Гульд зашагал по Кукольной улице.
  
  Могильник Бугор являлся ныне самым большим курганом Скорбного Молля. Его поросшие травой бока разрывали бесчисленное число раз, и каждый раз внутренности оказывались совершенно пустыми. Валуны, гравий и черепки - всё, что выкапывали надоедливые грабители и любители древностей.
  Гульд застал двоих выдающихся крысоловов за пикником на вершине Бугра. На костерке жарились ободранные крысы. В стороне поджидала запыленная бутыль вина, рядом стоял горшок с крышкой.
  Бирклас Пуф и Болтус Рой не были типичными представителями своей профессии; тем не менее сержант Гульд иногда пользовался их обширными знаниями насчет любых граней городского подземья, находя достаточно ценными, чтобы терпеть причуды характера.
  - Какой суровый взор! - заметил Бирклас, небрежно помахав грязными пальцами взобравшемуся на могильник сержанту. - Интересно мне, почему низкородные столь часто похваляются... нет, усердно пытаются приукрасить серьезностью несчастную свою долю? Похоже, единственная задача нас, чистокровных граждан славного Молля - проводить дни и ночи в незапятнанной праздности.
  - Что такого чистого в твоей крови, Пуф? - пробурчал Гульд, подойдя к ним.
  - Непреклонная воля, бедный мой сержант, есть наиболее очистительное дерзновение. Зрите же пред собой достойного меня и, рядом, достойного его. Мы на редкость непреклонны.
  Оба были одеты почти в тряпье, не считая широких обвислых шляп - у Биркласа цвета выгоревшей под солнцем киновари, у Болтуса пятнисто-желтая. Бесчисленные крысиные хвосты висели на двойных поясах, запястья и лодыжки также окружали хвосты, сплетенные весьма затейливым образом.
  Болтус Рой протянул руку к горшку, открыв крышку острием запятнанного кровью кинжала. - Как ваз вовемя пифли, сежант. Кысы пофти пожаены и майнофанные озовяфки на апфетит. Пофу, садитесь ядом с нами.
  - Я же, - добавил Бирклас, - буду разливать напиток, пока мой партнер достает маринованных розовячков.
  Уксус сделал лысых крысят краснее обыкновенного - эта подробность почему-то навела на Гульда еще больший ужас. На его глазах Болтус вытащил одного и поднес ко рту. "Розовячок" исчез за губами с хлюпающим звуком, мужчина глотнул и вздохнул.
  - Хорошее начало, - прокомментировал Бирклас. - Как устрица пролетает, в доказательство культурного происхождения.
  Гульд скривился. - Культурного происхождения? Ты о Болтусе или о крысах?
  - Охо, офень смефно, сежант, - хихикнул Болтус Рой. - Пофу, садитесь!
  - Нет, спасибо. Уже сыт.
  Бирклас повернулся к партнеру: - Неужели не можешь ты уяснить, друг, что сержант Гульд очень не в себе? Ужасные убийства каждую ночь! Колокола гремят! Крысы бегут туда и сюда, даже сам Белогрив прячется в глубочайшей пещере. Да, нечто гнусное бродит по славному Моллю, а перед нами главный охотник, пришедший в поисках помощи.
  Болтус отпрянул. - Уф повей, я знаю о сежантовых бедах! Посто хотел быть вефливым.
  - Хватит спорить о вежливости, - зарычал сержант. - Сто раз слышал вашу болтовню о Белогриве и теперь желаю понять раз и навсегда, существует ли он.
  - Офязательно!
  - Бесспорно, сержант.
  Гульд уставился на Биркласа. - И он Солтейкен?
  - Да, да. Непримечательный человечек в обычной форме. Но едва перетекает - самый грозный среди крыс. Умный и порочный тиран, Правитель Мехового Царства, Истребитель всех Бросающих Вызов, Блудодей Высшего...
  - Да, понятно. Говорите, даже он прячется от убийцы?
  - Зарылся как в могилу, сержант. Дрожа...
  - Ясно. Могу ли я предположить, что Белогрив встречал убийцу?
  Бирклас пожал плечами. - Возможно, и встречал. А скорее его гонцы или хранители перекрестков, или дозор на крышах...
  - Но не его дехустатоы, - встрял Болтус.
  - Нет, - торжественно согласился Бирклас. - Не дегустаторы. Болтус, как они поживают?
  Болтус перевернул крыс на шампурах. - Фкорее поживали.
  - Отлично! Ну, сержант, что еще могли бы мы сделать?
  - Может, и могли бы. Принцесса и Лордсон Хум.
  Брови Биркласа взлетели. - Дорогой мой, это не беседа для застолья.
  Гульд присел. - Я погожу.
  
  Башня Мертвого Секаранда стонала на вольном, посвежевшем после захода солнца ветру. Гульд потуже натянул плащ на плечи, хотя зябкая дрожь вызвана была скорее утомлением, нежели ветром. Внизу дневная дымка унеслась, свет масляных ламп и свечей под ногами казался мутными звездами, пределом смертных потуг состязаться с колючим ночным небом.
  Гульд слышал шелест на лестнице, кряхтение - Стуль Офан карабкался на платформу. - Беспокойное гнездо Бёрн, - пропыхтел старик. - Обычная встреча на углу улиц подошла бы мне больше.
  Сержант склонился над парапетом и поглядел на квартал у гавани. - Кажется, я его получил, Стуль, - произнес он.
  Маг прекратил браниться. Сказал в спину Гульду: - А вы уверены? Когда произойдет арест?
  - Такие подробности еще не решены. Уверен ли я? Ну, кишки все еще узлом завязаны - что-то упустил. Однако и упущенный след указывает на одного человека.
  - А от меня что нужно?
  Гульд обернулся. Стуль Офан был около двери, утирал лоб шелковым платком. Маг вяло пошевелил плечами. - Я не в ладах с высотой, сержант. Простите, если я останусь тут, хотя какая разница? Вся постройка трясется.
  Гульд открыл было рот для ответа, но скривился и сказал не то, что хотел: - Вы живете в треклятой башне!
  Офан снова пожал плечами. - Этого... от меня ожидают. Не так ли? Почти всегда на первом этаже.
  Сержант еще немного поизучал его и вздохнул. - Я думал о собаках. Тех, которых послал на следу убийства Лордсона Хума. Мужчина или двое - один воин, ветеран, второй неизвестно кто. И еще запах женщины или двух, или ни одной...
  - Если псы выплясали запах женщины, Гульд, как ее может не быть?
  - Отличный вопрос. Можете поискать ответ? Прежде чем начнете, могу сказать: той ночью с места преступления сбежала женщина, но не она была убийцей.
  Стуль Офан нахмурился и хлопнул себя по лбу. - Не понимаю.
  Гульд поморщился. - Вспомните свои открытия, магус. И свою неуверенность. Ответьте мне: мужчина, который не мужчина, которого можно спутать с женщиной - если для следствия используются магические пути - и даже собаки чуют женский запах. Примите, что ваши колебания насчет пола не были ошибкой, как и собаки дали верный ответ. Такое может быть?
  - Мужчина не мужчина? Его путают с женщиной даже собаки? Сержант, из такой сумятицы нельзя извлечь ответов. Нас намеренно вводят в...
  - Нет. Виной скорее равнодушие убийцы - он знает, что в прошлом попытки расследования вводили в смущение. Этот как загадки демона, Стуль Офан. Ответ слишком прост. Не думайте так сильно.
  Маг поморщился. - Насмехаетесь, Гульд?
  Гульд снова глядел на туманный город. - Каковы, Стуль Офан, могут быть приметы евнуха?
  За спиной раздалось слабое шипение - это воздух проходил сквозь зуба мага.
  - Вы правы, сержант. Поистине загадка демона. Вы нашли убийцу.
  - Я его знаю, - поправил Гульд. - Но не нашел. - Устремленный в сторону квартала знати взгляд сузился. - Но, думаю, кое-кто нашел. Узел начал распутываться.
  - О чем вы?
  - О том, что она в движении, - сказал Гульд, видевший, как фонарь за фонарем зажигаются на крышах, отмечая путь последней загадки этой игры. Сержант повернулся и поспешил к лестнице. - Идите домой, магус, - крикнул он через плечо. - Закипает ночная работа.
  Он провел расследование после аудиенции короля. Задал достаточно вопросов, прилагая при необходимости должное давление, и собрал достаточно подробностей. Неприятные привычки Лордсона Хума включали влечение к крови, наслаждение болью. Это и свело их с принцессой Шерн. Это сделало их союз непривлекательным - даже ужасающим - в глазах и короля, и отца.
  Служанки той ночью не было рядом, потому что ее уже послали по следу убийцы. Хуми оказался всего лишь робким учеником в извращенных искусствах плоти и боли. Убийца показал принцессе, как далеко - как восхитительно далеко - могут завести эти занятия. Кисть обещания коснулась дрожащих губ Шерн, и она возжаждала большего.
  Старательная служанка хорошо выполнила задание. Люди Гульда доложили утром о ее возвращении; сейчас они с госпожой были в пути. Они и приведут Гульда к добыче.
  
  Он вышел из дверей башни и быстро побежал по улицам. Шерн сделала ужасную ошибку. Менее всего Гульду хотелось опоздать - пусть это и донесло бы до короля внушение: "Мешайте моим расследованиям к своей же беде, Величество. Нужно было дать ее допросить". Однако удовлетворение не стоит жизни молодой женщины - скорее, жизни двух молодых женщин, ведь так и не встреченная им служанка разделит участь Шерн.
  Он угадал цель их пути по зажженным солдатами фонарям и прибыл - кажется, за несколько минут - к выходу улицы на Рыбный Круг. Выход обозначался старым, перекошенным курганом. Гульд присел на груде черепицы и восстановил дыхание.
  Площадь была пуста, только на черном шесте буйно плясало объявление. Бочелен так его и не снял. На вершине сидела сонная ворона, качаясь под ударами соленого бриза. Пес пробежал по мостовой, чтобы полакать из фонтана Бёрн. Гульд держался в тени. Он медленно высвободил длинный меч, отчаянно надеясь, что взвод сумел не потерять след, взятый около дворца.
  Один узел загадки по-прежнему наполнял его неуверенностью. Евнух сумел покинуть "Печальника" незамеченным. Разумеется, такое возможно при помощи волшебства. Эта мысль Гульда тревожила.
  Он напрягся, увидев справа женщину в плаще. Это служанка... смелая девчонка. Она осторожно приблизилась к шесту в центре Круга. Ждать его здесь? Это не имело смысла. Гульд не был уверен, что девушка уже встречалась с евнухом - тогда его команда уже нашла бы место, где он таится днем. Нет, полная бессмыслица... Он подумал, не крикнуть ли ей, не побежать ли туда, но остался неподвижно сидеть за невысоким курганом. Вторая закутанная фигура - принцесса - показалась, повторяя путь служанки. Шагала лениво, до ужаса беззаботно.
  Девушка встала у шеста и вроде бы осматривала всю его высоту, готовясь лезть наверх. Шерн была в десяти шагах.
  На верхушке пошевелилась ворона.
  Глаза Гульда расширились от внезапного понимания. Но едва он раскрыл рот, чтобы прокричать предупреждение, как что-то тяжелое ударило его по затылку. Он со стоном осел, сражаясь с волнами черноты. Близко, хотя как будто издалека, донесся низкий голос: - Простите, сержант. Это лишь один, а мне нужны оба. Надо ждать. Нужна кровь, ибо лишь тогда Корбал Броч станет уязвим - чтобы позвать на помощь. И тогда закончится долгая моя охота...
  Гульд не мог сопротивляться. Человек рядом, тяжелый, темный, в доспехах - чужак со скимитаром - вытащил меч из онемелых пальцев сержанта. В левой руке был массивный железный арбалет: покрытая рунами стрела на месте, пружина взведена. - Не бойтесь, - шептал мужчина с жутким, варварским акцентом, - вы получите то, что от них останется. Будет чем порадовать толпу. Но сейчас оставьте дело мне. Вы понятия не имеется, с чем столкнулись - и будьте рады.
  Гульд сумел поднять голову. Всё кружилось перед глазами, он едва различал, что творится у шеста. Ворона расправила крылья и летела к служанке. Мутное пятно, холодные волны - и ворона стала человеком, громадным лысым человеком в кольчуге. Он посмотрел на девицу сверху вниз. Она что-то сказала, он хохотнул в ответ. Поднял руку... изящный жест, и девица попятилась, хрипя, споткнулась и полетела набок. Кровь оросила мостовую.
  Принцесса Шерн застонала, как в экстазе.
  Евнух не спеша шел к ней.
  Охотник рядом с Гульдом поднял оружие и тщательно прицелился.
  - Стреляй, - выдавил Гульд. - Стреляй, чтоб тебя!
  Он услышал какой-то хрип, обернулся и увидел, что лицо охотника потемнело, словно от великой натуги. - Что с тобой, ради Худа? - Гульд попытался встать, но боль в черепе оказалась слишком сильной. Он лишь смотрел, все яснее понимая: охотник напрягает всю силу, но не может пошевелиться.
  Холодный, спокойный голос раздался сзади. - Стек Маринд, ну разве вы не упорны? Можете сражаться, если хочется, но уверяю - держащий вас демон едва ли напрягается, выполняя задание. Боги, - продолжал Бочелен, показываясь им, - что за напрасная жизнь. Маниакальное преследование. Сколько лет назад наши дороги, к несчастью, пересеклись? Кажется, слишком давно. Советую вам отступить и быть благодарным, что я оставляю вам жизнь. Снова и, поверьте, в последний раз. Не милосердие остановило мою руку, сир. Увы, простое равнодушие. Вы всего лишь мелкая помеха. Что же... - Он помедлил и возвысил голос, чтобы услышал евнух. Тот уже начал творить чары смерти перед принцессой. - Корбал Броч! Оставь даму, старый друг. Бедной служанки достаточно на одну ночь, верно?
  Корбал Броч колебался. Склонил голову набок, глядя в сторону Бочелена. - Она помечена дважды, - сказал он тонким как тростник голоском. - Принадлежала прошлой ночи, но огорчен оказался я, скромный слуга жизни.
  - Значит, Госпожа помогла, - легко ответил Бочелен, подходя к спутнику. - И пусть.
  Евнух надулся. - Снова лишишь меня зачатия, Бочелен?
  - Думаю, у тебя достаточно. К тому же, предвидя ускорение событий, я послал лакея на пристани - разумеется, наведя на капрала подле "Печальника" долгий сон. Да, уже сейчас потрачены немалые деньги и отбытие наше неминуемо.
  - Но, Бочелен, - спокойно ответил Корбал Броч, - все, близкие нашему следу, собраны. Можно заставить их замолчать, и город на недели останется нашим. Даже о взводе сержанта позаботились. Кто посмеет помешать нашим делам? Убей сержанта, убей Стека Маринда, убей принцессу и глянь! мы снова в безопасности.
  - В городе, впавшем в насилие и хаос. - Бочелен качал головой. - Не сегодня придет смерть к Стеку, Корбал, и не от нашей руки. К несчастью, жить ему много лет. Что до сержанта... боюсь, он станет для нас серьезной угрозой, убей мы принцессу...
  - Так убей его. Простое решение.
  - Ну нет, - уверенно сказал Бочелен. - Менее часа назад Смертный Меч Тулгорд Мудрый принес клятву на крови, освященную верховной жрицей Сестер. Похоже, свита преследователей растет и, подобно Стеку Маринду, поддерживаемый богинями дурак не будет знать устали в охоте. Итак, не станем добавлять в наш багаж сержанта Гульда. Смертный Меч, омывшись кровью Сестер, поборол даже мои чары и приближается.
  - Убей его.
  Бочелен покачал головой. - Лучше выждать год-другой, чтобы сила ритуала частично выветрилась. Не желаю пачкать одежды... - Он повернулся на грохот подков с боковой улочки. - Милый мой, похоже, мы слишком задержались...
  Тулгорд Мудрый пробился сквозь защитные чары. Подобный грому стук копыт близился со стороны кособокого кургана.
  Бочелен вздохнул: - Внезапная одаренность Смертного Меча силой... впечатляет. - Он воздел руку. - Увы, коня благословить забыли. - Жест. С той стороны могильника раздалось ржание, затем ужасный лязг и увесистый шлепок. Камни кургана словно приподнялись на миг в тусклом факельном свете - и снова улеглись в дымке пыли. - Нужно, - заговорил Бочелен, - время, чтобы Смертный Меч опомнился. То есть вытащил голову и плечи из кургана. - Он повернулся к Корбалу Брочу: - Друг мой, нам здесь уже не рады. Лакей выложил монеты, багаж уложен в повозку и уже в пути. Пора и нам, Корбал.
  В тот же миг что-то белое, размером с толстого кота, метнулось из разваленного кургана. Заметив его, Бочелен пробормотал: - О, хочу поглядеть. - И снова сделал жест.
  Призрачный демон, высокий и грузный, встал на пути белой крысы. Выметнулась когтистая лапа. Крыса - Белогрив, сообразил Гульд, - успела лишь пискнуть, прежде чем пропала в зубастой пасти.
  - А ну, вытащи изо рта! - крикнул, шагнув вперед, Бочелен.
  Высокий как башня демон вздрогнул и опустил плечи.
  - Выплюнь!
  Демон выплюнул изуродованный алый комок меха. Тот подпрыгнул на мостовой и остался лежать
  - Корбал, осмотри невезучего Солтейкена, если не против.
  Евнух принюхался и пожал плечами. - Будет жить.
  - Превосходно. - Бочелен снова глядел на демона. - Повезло тебе, Кенил"рах. Ну, подбери жалкое отродье и лезь в сундук...
  - Не так быфтво! - крикнул кто-то.
  Гульд сумел повернуть голову, увидев по другую сторону фонтана Болтуса Роя и Биркласа Пуфа. Они глубоко натянули шляпы. На плечах лежали ножи для крыс с очень длинными ручками.
  - А вы кто такие? - удивился Бочелен.
  - Убей их, - пропищал Корбал Броч. - Не нравятся. Я от них нервничаю.
  - Спокойнее, друг мой, - предостерег его Бочелен. - Разделяю твою тревогу, но надеюсь, что можно достичь некоего взаимовыгодного соглашения.
  Гульд уставился на двоих в обвислых шляпах. Простые крысоловы - отчего вся эта тревога?
  Бирклас негодующе окинул взглядом демона - Кенил"раха. - Жуткое привидение, изыди!
  Демон взвыл и пропал.
  Белогрив на мостовой внезапно поднял голову, огляделся и шмыгнул в тень.
  - Как невежливо с вашей стороны, - жалобно сказал Бочелен. - Не терплю, когда кто-то другой отпускает моих слуг.
  Бирклас пожал плечами. - Молль может быть скромным городком, колдун, но лишь внешне. У него свои игры и свои игроки, и нам нравится привычный порядок. Вы с другом-некромантом взбаламутили... кое-кого.
  - Кое-ково, - встрял Болтус, - фто не любит баламутоф.
  - От них воняет могилой, - сказал Корбал Броч.
  Бочелен медленно кивнул: - Да, именно. Однако городские курганы так... незначительны, я не думал...
  - Чары не вечны, - пробормотал Бирклас. - Хотя уверяю, нам понадобилось изрядное время, чтобы вылезти из могильника. И понять, что нас опередили практически все жизнеспособные духи и сущности, заключенные в меньших курганах. Видите ли, они использовали крыс. А мы с Болтусом - нет. Но хватит пустословить. Считайте, что вас изгнали из Скорбного Молля.
  Бочелен пожал плечами. - Согласен. Мы и так готовы отбыть.
  - Хорошо, - улыбнулся Болтус.
  Постепенно приходя в себя, Гульд оперся о стену, пытаясь встать. - Проклинаю, Бочелен...
  Заклинатель удивленно обернулся. - За что, сержант?
  - Мои люди. Теперь и я готов поклясться на крови...
  - Чепуха. Они не убиты. Бродят ошеломленные, всего-то. Клянусь.
  - Если ты солгал, маг, лучше убей меня сейчас, ведь...
  - Не стану, сержант. Живите - вот доказательство моей искренности.
  - Он говорит правду, - подтвердил Бирклас. - Я же намекал, что иного мы бы не потерпели.
  Бочелен положил руку на плечо Корбала Броча. - Давай, друг. Встретим нашего умелого лакея у пристаней.
  Почти ослепленный болью, Гульд смотрел, как они уходят.
  Принцесса Шерн, кажется, заставила себя очнуться. Лицо стало белым как луна. Она тоже смотрела им вслед. Затем прошипела: - Он хотел меня убить!
  - Он треклятый евнух, - хрипло ответил Гульд. - Чем вы тщились его очаровать? Ему даже бриться не нужно.
  Стек Маринд застонал и упал на мостовую; арбалет зазвенел о камни, но не выстрелил. Гульд поглядел: без сознания, на лице глуповатая улыбка.
  Бирклас Пуф и Болтус Рой элегантно приподняли шляпы и побрели прочь.
  Сержант сделал шаг от стены, пошатнулся, но сумел удержаться на ногах. Кровь текла по шее. Он слышал крики вдалеке. Его солдаты наконец нашли дорогу. Гульд вздохнул и опустил взгляд к служанке. Тело лежало в расплывающейся луже. Какой-то шелудивый пес бодро потрусил на запах. Желудок чуть не подвел сержанта. - Безумие, - шепнул он. - Сплошное безумие!
  Шипящий кашель донесся из уличных теней. Голос хрипло произнес: - Видите, что влечет порочная жизнь?
  
  Эмансипор Риз пьяно пробудился и обнаружил, что смотрит на четыре дорожных сундука. Они прикреплены к стене. Вокруг скрип, лежак под ним поднимается и опускается.
   ""Солнечный Локон". Теперь вспомнил. Худ, что за адская ночь!"
  Он медленно сел. Корабль подскакивал и проваливался - они были в Корытах, между гаванью Молля и Тифийским морем. Воздух в тесной каюте влажный и горячий. Он едва выкроил время послать весточку Сабли. Но та переживет... может, даже повеселеет. Когда успокоится. Он огляделся. Две другие койки были пусты.
  Эмансипор уставился на сундуки. Они оказались тяжелыми... едва не сломали ось повозки. Разумеется, второй сундук Бочелена содержал огромную завернутую глыбу сланца. Хозяин успел вытащить ее на пол. Плоская поверхность была покрыта загадочными узорами. Старик моргнул и наморщил лоб. Был какой-то звук, вспомнил он внезапно, звук такой странный, что пришлось проснуться. Как будто бы что-то ворочается в сундуке Броча. Что-то открепилось...
  Эмансипор встал, отстегнул крепления и всмотрелся в замок. Там был ключ. Отперев, он поднял тяжелую крышку.
  Нет слов для описания ужаса, представшего его взору. Давясь, Эмансипор захлопнул крышку и дрожащими руками застегнул ремни.
  Каюта вдруг стала слишком крошечной. Ему нужен воздух. Нужно... выйти отсюда.
  Эмансипор, шатаясь, побрел к двери, вышел в коридор, к стертым, отбеленным солью ступеням трапа. Он оказался в средней части корабля. Бочелен стоял на носу. Похоже, подскакивания и падения "Локона" его не тревожили. Матросы метались вокруг - здесь, в Корытах, люди кровью потеют!
  Открывая рот, словно выловленная рыба, Эмансипор пробрался к Бочелену.
  - Неважно выглядите, мастер Риз, - заметил маг. - У меня есть эффективные настойки...
  Эмансипор потряс головой и вздохнул, упершись в ограждение.
  - Я было счел, - продолжал Бочелен, - что вы не склонны к морской немочи, мастер Риз.
  - Это, э... первый день, хозяин. Скоро ноги окрепнут.
  - Ага, понимаю. Хорошо изучили мое творение?
  Эмансипор побелел.
  - Сланец, мастер Риз.
  - О, да, хозяин.
  - Я потворствую бесконечным потугам Корбала зачать, - сказал Бочелен. - И создаю... платформу, если угодно. Очерченный круг защищает и, если нужно, обеспечивает поддержку. Он никогда не подводил. И я узнаю нечто новое, так что все вознаграждены. Вы в порядке, мастер Риз?
  Однако Эмансипор молчал. Смотрел, не видя, на серые зыбкие волны, словно стены несшиеся на него при каждом нырке носа, и трепетал, не ощущая громовых отзвуков в трюме. "Зачать? Ох, боги сохраните!" То, что лежало в сундуке, дрожащая и дергающаяся масса, сшитые органы, каждый живой и, нет сомнений, содержащий душу в мучительной тюрьме, из коей нет побега... то, что живет в сундуке Корбала Броча... лишь разум, больной сверх всякого вероятия, может назвать эту... монструозность ребенком. Мечты евнуха о зачатии посрамят любые кошмары.
  - Разве свежий, чистый воздух не оживляет душу? - Бочелен глубоко вдохнул. - Я всегда... молодею, когда мы возобновляем странствие, исследуя мир. Хорошее это дело, соглашение с Бурегонами. Проезд по морям не должен стоить дороже пары горшков крови - уверен, тут мы согласимся. Но позвольте же мне, мастер Риз, начать излечение вашей несчастной немочи. Опыты по вскрытиям и вивисекции позволили определить причину болезни - она находится, представьте себе, внутри ваших ушей. Будучи довольно опытным алхимиком, я наделен известным талантом влиять на чувствительность, от которой вы страдаете. Уверяю...
   "Ох, Сабли..."
  - Свет дневной такая замечательная вещь, верно, мастер Риз? Знают боги, я так мало его вижу. О, вот и Корбал...
  Эмансипор обернулся вслед за указующей рукой Бочелена. Там, за кормой, парила среди дюжины юрких чаек одинокая ворона. Черная птица то и дело опускалась к волнам, словно кусок рваной тьмы.
  - Он неутомим, наш Корбал Броч, - ласково улыбнулся Бочелен.
   "Неутомим. Ох".
  - Должен вас предупредить, мастер Риз, что я ощутил в корабле нечто неподобающее. Капитан показалась мне не желающей уточнять детали: пункт назначения и так далее... И есть нечто странное в гвоздях, мастер Риз, в гвоздях, держащих корабль...
  Он продолжал, но Эмансипор больше не вслушивался. "Назначение? Проклятие тебе, Бочелен - ты сказал как можно дальше на запад. Я сделал как ты сказал, проклятие. И теперь в ловушке".
  За Тифийским заливом лежит открытое море, океан... простершийся... "простершийся до богами проклятой беспредельности, Бочелен!"
  - Мастер Риз?
  - Да?
  - Вы ожидаете, путешествие будет долгим?
   "Вечным, ублюдок". - Месяцы, - буркнул он, едва разжав челюсти.
  - Увы мне. Это может оказаться... неприятным. Здешние гвозди, мастер Риз... могут повлиять на очерченный круг. Я уже упоминал, что железо зачаровано загадочным образом? Боюсь, дитя Корбала может выскользнуть...
  Эмансипор не открывал рта. Похоже, один из зубов треснул.
  Вырвавшийся смех заставил разлететься чаек. Их дикие звучные крики внезапно затихли. Матросы зашумели. Эмансипор упал на колени, не способный остановиться, не способный дышать.
  - Вот невезение, - пробормотал Бочелен. - Даже не знал, что чайки так легко горят. Корбал очень не любит громкие звуки, мастер Риз. Надеюсь, вы быстро научитесь сдерживать странное веселье. Как можно быстрее, мастер Риз. Корбал кажется возбужденным, очень возбужденным.
  
  
  
  
  
  Места, где не до смеха
  
  
  К западу от Тефта Тифийское море переходит в Негодье, обширную полосу океана, которую решаются бороздить редкими маршрутами лишь отчаянно смелые глупцы либо любители приключений. Кровавая эта дорога иначе зовется Местами, Где Не До Смеха и ведет к островам Сегуле и южному берегу Генабакиса, где земли Ламатафа предлагают горькое убежище пиратам, бродягам, редким купцам и вездесущим судам паломников Падшего Бога.
  Что вынесло свободный торговец "Солнечный Локон" из защищенных вод Корела и Тефта - было ведомо лишь капитану Сатер и, может быть, ее старпому Ловкачу Друтеру. Да, течения любопытства (заключил бы завзятый любитель умозаключений) способны налетать и захватывать душу яростным приливом. Так и мать Бены говаривала на свой шепчущий, причитающий манер, а Бена не из тех, кто закрывает уши перед столь настойчивым советом.
  Уж наверняка не сейчас, пока мать остается с ней, никогда не замолкая надолго - ох уж этот плещущий волнами и шепчущий ветром голос, посвисты "берегись!", иронические окрики и насмешливое бормотание, знакомые и приятные сердцу словно музыка. Да, космы волос еще вьются по ветру, тянутся и гладят лицо Бены, молодое, юное и - как будет показано много ниже - дразнящее. Бена скорчилась в привычном гнезде на верхушке мачты, девичьи глаза щурятся, изучая западное Негодье, его белые как перья валы (ни одного паруса вокруг), а в душе жгучая необходимость выполнить свой долг, возвестив о потемнении вод, о темно-багряном море, означающем дорогу, Где Не До Смеха.
  Уже неделя от мелкой старой гавани Скорбного Молля; ночами Бена слушает, как матросы внизу выговаривают растущие страхи, слышит нескончаемые стоны гвоздей в каютах и переборках, загадочные голоса из трюма и склада за солидной дубовой дверью - хотя всем известно, что там лишь вещи капитана и корабельный запас рома, а капитан свято хранит многозубый ключ от громадного железного замка. И, как всегда, в ответ на страхи откупная кровь льется за борт в темнейший час, каждый выдавливает в чашку три драгоценных капли из онемевшего пальца.
  Неужели некое проклятие пробралось на борт в Скорбном Молле? Видит Маэл, ничего хорошего сюда не проникло под видом взятых в городе пассажиров. Высокородный гордец с бородкой клином и холодными, пустыми глазами. Редко появляющийся евнух, компаньон высокородного. А их слуга - никто иной, как сам Манси Неудачник, который - ходят слухи - пережил кораблекрушений больше, нежели могут устроить Бурегоны. Так говорят. "Подальше держись от зловещих гостей", бормочет снова и снова мать Бены, пока "Локон" поворачивает, ища правильный курс; Бена ежится, мачта ныряет и клонится, вздымается и оседает, накреняя верхушку с плетеной корзиной дозорного столь сильно, что Бена по временам видит волны почти над головой.
   "Уклончивы как ветер, милая дочь, эти гости, и погляди снова на ту ворону, ох, машет черными крылами за кормой, а ведь ничего нет здесь, на пятьдесят лиг от Лишаев, кроме полоски тусклого кораллового рифа, а демонское отродье падает и скользит, темное как укоризна! Погляди на ворону, дорогая, и не отдавай гнезда ей и ей подобным!"
  О, Бена особенно ясно слышит стоны матери здесь, пока они делят гнездо дозорного - и потому с нежной лаской тянет руку, чтобы погладить космы, немногие прядки, оставшиеся на сухом, просоленном скальпе над ввалившимися, незрячими глазницами.
   "Прильни ко мне в поисках общества сей ночью, дорогая дочь, ибо скоро впереди покажется кроваво-мрачное море, Где Не До Смеха, где даже гвозди станут извергать слова ужаса. Держись, сладкая моя, нашего крошечного дома наверху - мы высосем последние чаячьи яйца и взмолимся о дожде, чтобы промочить глотки. О да, ты закричишь от восторга, снова видя меня живой и спелой, милая.
  Прильни ко мне в поисках общества сей ночью!"
  И вот далеко на западе Бена увидела то, что, по словам матери, должна была увидеть. Кровавую жилу. Места, Где Не До Смеха.
  Она запрокинула голову, издав пронзительный вопль, возвещая ждущим внизу давно ожиданное. Потом добавила второй вопль. "Благословите просящую, если можно, пошлите наверх еще корзину провианта и порцию рома, молю вас, пока не родилась ночь! И", - добавила она про себя, - "пока вы не померли".
  
  Едва угас бессловесный животный крик Бены Младшей из вороньего гнезда, старпом Ловкач Друтер вбежал на мостик и встал около капитана. - Кровавый мрак всего на день позже обычного. Если учесть встречный ветер, не так и плохо.
  Держа обеими руками штурвал, капитан Сатер молчала.
  Ловкач чуть помялся. - Эти дхенраби еще на хвосте. Думаю, они идут к красной дороге, как и мы. - Так и не получив ответа и комментария, он придвинулся и спросил тихим голосом: - Думаете, они идут за нами?
  Ее лицо отвердело. - Ловкач Друтер, скажи так еще - и я вырву тебе язык изо рта.
  Отпрянув, он вцепился рукой в бороду. - Извинения, капитан. Немного на нервах, понимаете...
  - Тише.
  - Да, сир.
  Он стоял рядом, слушая тишину - сочувственную, надеялся он и начинал верить - пока не успокоился, обретя готовность говорить о другом предмете. - Чем скорее мы избавимся от Манси, тем лучше. Невезение сидит у него за пазухой, если верить нанятым в Скорбном Молле матросам. Ну, я и сам слышал около Маре толки...
  - Дай-ка нож, - приказала капитан Сатер.
  - Капитан.
  - Не хотелось бы забрызгаться твоей кровью.
  - Простите, капитан! Я думал...
  - Ты думал, да, и это проблема. Вечная проблема.
  - Но насчет Манси...
  - Не важно и притом глупо. Я приказала бы команде не говорить про него, если бы это могло сработать. Нет, лучше сразу зашить всем рты. - Голос стал опасно низким. - Мы ничего не знаем о Линиях Маре, Ловкач. Никогда там не были. Зря ты болтал в Молле, что мы прибыли со Стратема - все равно что пометить все пеньки по следу. Слушай меня, Ловкач. Внимательно, потому что повторять я не стану. Как нам известно, они наняли целый флот рейдеров Маре, то есть на хвосте у нас кое-что похуже пары дюжин охваченных гоном самцов дхенраби. Одно слово, что нас ищут Маре, и будет бунт. Услышу что подобное - перережу тебе горло, не откладывая. Сказать понятнее?
  - Нет, капитан. Понятнее некуда. Мы никогда не были на Линиях Маре...
  - Точно.
  - Вот только трое, которых мы приняли, будут болтать про Линии и как мы их пересекли.
  - Нет. Не будут. Я их отлично знаю. Лучше, чем ты. Они ни слова не промолвили, так что если тайна выплыла наружу, то по твоей вине.
  Ловкач Друтер отчаянно потел и неистово дергал себя за бороду. - Может, я разок и помянул. Небрежность, капитан, но больше не повторится, капитан. Клянусь.
  - Одна небрежность, и все пропало.
  - Простите, капитан. Может, прикинуться вруном? Знаете, болтаю что попало и еще больше, преувеличиваю и еще хуже. Ну, слышал я одну историю про Тупого Пуча - никто не поверит!
  - Может, и не поверят, - сказала она не спеша, - только все, что ты слышал про Тупого Пуча, истинная правда. Мне ли не знать, я была у фактора телохранителем. Нет, Ловкач, даже не пытайся прикинуться вруном - твоя беда не в том, что много болтаешь, а в том, что порой болтаешь глупости. Удивляюсь, что ты еще жив, особенно теперь, когда трое моих дружков должны тебя слушать каждую ночь. Они тебя не убили, но еще попытаются. Это добавит проблем, ведь придется казнить одного из старых друзей - или всех троих - за смерть офицера. Так что, хорошенько подумав... нужно тебя разжаловать прямо сейчас.
  - Прошу, капитан, поговорите с ними! Скажите, что я буду молчать всегда и обо всем! Клянусь слюной самого Маэла, капитан!
  - Ловкач Друтер, ты у нас единственный, кто знает, где корма и где нос. Потому и жив. Ну, проваливайся с глаз моих.
  - Слушаюсь, сир!
  
  - Кок - поэт, - сказала Птича Крап, усаживаясь напротив приятелей.
  Хек Урс одобрительно кивнул, но промолчал, ибо рот его был забит едой. На камбузе мало народу - как и предпочитают Хек, Птича и Дых Губб. Дых еще не подошел, так что тут их двое и еще один, на отдельной скамье - пялится в миску со жрачкой, словно по этой неопрятной мешанине можно прочесть грядущее. Не тем заниматься нужно Манси Неудачнику, если спросите Хека.
  Да ладно про него. Они уже месяцы провели на проклятом краденом корабле, но если вначале дела случались грубые, нынче все как-то улеглось. До захода в порт Скорбного Молля. Теперь, соображал Хек Урс, дела снова оборачиваются неладно. Манси Неудачник - мельчайшая из забот. Проклятый корабль одержим. Нет иных объяснений. Одержим духами. Не лучше, чем катакомбы Толля - голоса и призраки, стоны и шорохи, треск и трясение - нет, это не крысы, никто ни одной не видел с самого Молля. А если крысы спрыгивают с корабля... ну, тогда дела совсем неладны. Или почти совсем.
  Дела случались грубые, да, но Сатер и остальных не отличишь теперь от прочих "соленых ушей". Хотя ни один из них не был моряком. Ни Сатер, служившая капитаном в Дворцовой Гвардии Толля - ну, до Певунской Ночи. Ни Хек, ни Птича и Дых, той ужасной ночью стоявшие на страже около юго-восточной башни города. Пятого в пестрой компании, Ловкача Друтера, они подобрали на пристани только потому, что он кое-что знал о парусах и у него была лодка, на которой они смогли оторваться от побережья Стратема. И он оказался достаточно ловок с тесаком, так что похищение "Солнечного Локона" стало куда более легкой задачей, чем можно было ожидать.
  Ловкач Друтер. Имя заставляло Хека морщиться, глядя в пустую миску. - Ответственность, - пробурчал он.
  Птича Крап кивнула: - Слово капитана, да. Вот отчего нас затягивает вниз, Хек. Медленно, как в часовые шестерни. Интересно, - подумала она вслух, - дхенраби проголодались?
  Хек покачал головой. - Говорят, они не едят в сезон гона. Потому все акулы и держатся вблизи, вместо того чтобы улепетывать так быстро, словно пытаются взлететь над волнами. Самцы станут драться дальше, на Красной Дороге, а акулы разжиреют. Так говорят.
  Птича Крап почесала короткие волосы и скосила больной глаз, как всегда, если в голову ей заходила неприятная мысль. - Море на редкость ненавистное. Мы тут словно в заправской тюрьме, и день ото дня вид не меняется. Еще эти жуткие звуки... - Она содрогнулась и сотворила левой рукой знак Певунов. - Удивляться ли, что у нас кошмары?
  Хек подался к ней: - Птича, лучше не показывать этого знака.
  - Ох, прости.
  - Есть шанс, - сказал Хек примирительно, ведь он любил Птичу всем сердцем, - что здесь никто не слышал о Певунах. Но лучше поберечься. Никому из нас не хочется... ответственности.
  - Тут ты прав, Хек.
  - К тому же я нашел отличное средство против кошмаров. Переписался в ночную вахту.
  - Ты? - Глаз ее скосило еще сильнее.
  - А что плохого? - удивился Хек. - Разве нет смысла? Спи днем, и ночные кошмары станут слабее.
  - Готова поспорить, Хек - те, с кем ты сторговался, сейчас пляшут на палубе. Нужно было сперва ко мне подойти, я бы вбила тебе в голову маленько разума. Ночная вахта, Хек, значит, что мы может лицом к лицу встретиться с ужасами, что живут в воде снаружи.
  Хек Урс побелел и сделал знак Певунов. - Боги подлые! Может, я смогу сдать назад...
  Птича фыркнула.
  Опустив плечи, Хек уставился в миску.
  В тот же миг третий стратемский дезертир, Дых Губб, ворвался в узкий камбуз - глаза дикие и такие большие, что белки видны со всех сторон, одна рука прижата к уху, из-под нее течет кровь. Белесые тонкие волосы развеваются аурой безумства.
  Он некоторое время пялился на Хека и Птичу, молча шевеля ртом. Затем полились слова: - КОГДА Я ДРЫХ! КТО-ТО ОТРЕЗАЛ УХО!
  
  Явление паникующего матроса выбило сидевшего неподалеку Эмансипора Риза, Манси Неудачника, из раздумий о бесчисленных опасностях. Разумеется, матрос не врал: когда остальным удалось оторвать руку Дыха от головы, уха на месте не оказалось. Ловко отрезано, осталась съежившаяся кожица и красный след. Почему мужчина спал во время процедуры, было настоящей тайной.
  Наверное, напился запрещенного на судне алкоголя и стал жертвой мести кого-то из кубрика, заключил Эмансипор и вернул все внимание своей миске. "Кок - поэт", сказал кто-то из морячков, прежде чем алчно сожрать наваленную в миску массу. Безумие. Он ходил на многих судах и пережил легион поваров, но этот оказался самым худшим изо всех. Да уж, почти несъедобно - совсем было бы несъедобным, если бы не изрядная порция дурханга, смешанная в трубке с обычным ржавым листом. Дурханг придает жадный аппетит, способный преодолеть даже жуткие испарения зловонного месива. Без него Эмансипор был бы уже "чесоточные кости", как говаривала женушка, Сабли, когда у одного из детей обнаруживались глисты и требовалось что-то провозгласить (но говорила она это с отзвуком зависти, если учесть собственную комплекцию). "Чесоточные кости, ради святых курганов!"
  А ведь он уже мог ее потерять. Как и недоносков сомнительного происхождения. Однако эмоции казались отделенными, словно остались в гавани Скорбного Молля. Всего лишь мутное пятно на горизонте, да... давай-ка набьем еще дурханга в трубочку.
  Подслушивание матросских разговоров - до явления одноухого компаньона, вызвавшего бурю потрясения, тревог и нервозных спекуляций - оставило в Эмансипоре смутное ощущение, что с этой троицей действительно что-то не так. Пусть остальная команда придерживается твердого как алмаз убеждения, что моряки эти знают о кораблях меньше, чем кроты о древесных кронах, а сама капитан еще меньше, и если бы не старпом, они давно бы уже сели на мель или оказались прямо в огромной пасти дхенраби. Нет, тут еще что-то... и сумей Эмансипор очистить мысли от густой паутины, ну... сообразил бы идейку-другую.
  Но жадный аппетит манил, постепенно преображая миску блевотины чахоточного козла в истинный кулинарный шедевр, и вскоре он уже запихивал жуткую стряпню в глотку.
  Миска задрожала, и слуга отпрянул, удивленно поняв, что обед куда-то исчез. Ах, это он сам облизывает пальцы, сует кончики усов в рот, чтобы высосать последние комки, и пробует нижнюю губу концом все еще голодного языка. Риз испуганно огляделся: не стал ли кто свидетелем неистового, животного поведения. Но трое моряков пропали - очень быстро, вспомнил он, пошли к судовому медику. Эсансипор остался один.
  Вздохнув, он встал со скамьи, подобрал деревянную миску и, швырнув в лохань с соленой водой, побрел на палубу.
  Корзину с едой поднимали в "воронье гнездо" главной мачты, и Эмансипор поглядел, щурясь от яркого света. Все говорят, она красивенькая. То есть дочка. Но, наверное, немая - отсюда и безумные вопли, то и дело посылаемые вниз. Сама Бена Старшая - буревая ведьма, она ни разу не спускалась от самого Молля, не показывала сморщенного лица - и спасибо за то самой Жизни.
  Ну, как ни щурься, там ничего не различишь.
  Улыбаясь, он пошел на корму. Легко улыбаться в эти дни, не правда ли? Брюхо приятно полное и почти спокойное. Ясное небо над головами, сносный ветер гладит умеренную зыбь. Сабли далеко, недоноски с глистами, что лезут из каждой дырки, тоже далеко. И Сабли далеко, это главное. Убиенные наниматели и безумные убийцы и... ох, кое-кто не так далеко, как хотелось бы любому разумному человеку.
  Стоит помнить, да уж. Он обнаружил, что вцепился в ограждение на корме, другой рукой набивает трубочку, а непокорные глаза пытаются сфокусироваться на черной фигуре около ахтерштевня. На толстых бледных пальцах, умело трудящихся над крючком и лесой с грузилами. На круглом бледном лице - острый красный кончик языка торчит над отвислой губой - и эти мелкие глазки полуприкрыты, ресницы колеблются на ветру...
  Сфокусироваться, да.
  Пока Корбал Броч трудится, надевая отрезанное ухо на зазубренный железный крючок.
  И кидает за борт, распуская лесу.
  
  Гвозди заскрипели с приходом ночи, и эти скрипы были голосами мертвых. Столь многое нужно обсудить, излагая планы, проясняя дерзания... но сейчас, наконец-то, голоса зазвучали более настойчиво и возбужденно. Так давно в плену, но освобождение уже близится.
  Красная дорога - Места, Где Не До Смеха - манит, и с волны на волну (грохот уверенных ударов отдается по деревянному корпусу), с волны на волну они все ближе к мрачной жиле, к потоку крови самого Маэла.
  Старший Бог Морей кровоточит, как принято у всех Старших. А там, где кровь, там и сила.
  Едва ночь раззявила пасть и наступила тьма, связующие "Солнечный Локон" железные гвозди, некогда покоившиеся в саркофагах курганов Скорбного Молля, завели на редкость нетерпеливый, на редкость алчный хор.
  Даже мертвые, как говорится, могут петь песню свободы.
  
  ***
  
  - Эмансипор Риз, если не возражаете, извлеките мою кольчугу. Отчистите, протравите, смажьте. Как помнится, более сложной починки не требуется. Настоящая удача, если учесть ваше нынешнее состояние.
  Эмансипор стоял у самой двери каюты и моргал, глядя на хозяина.
  Взгляд Бочелена был собранным. - Можете прийти в движение, мастер Риз.
  - Уф... конечно, хозяин. Кольчуга, говорите. Ну, это я смогу.
  - Отлично.
  Эмансипор почесал затылок. - Корбал Броч ловит рыбу.
  - Сейчас? Ну, похоже, есть срочная необходимость в акульем хряще.
  - Что, колено болит?
  - Простите?
  - Буревые ведьмы им пользуются.
  - А. Полагаю, в случае Корбала Броча идет речь о неких экспериментальных исследованиях.
  - О...
  - Мастер Риз.
  - Хозяин?
  - Кольчуга... Нет, момент. - Бочелен встал с края койки. - Полагаю, мы пришли к подобию кризиса в наших взаимоотношениях, мастер Риз.
  - Сир? Вы меня увольняете?
  - Надеюсь, до этого не дойдет, - сказал высокий бледнокожий мужчина, поправляя кружева плаща и поглаживая бороду. - Но увы, путешествие выказало изрядную деградацию вашего мастерства, Риз. Всем ведомо, что избыточное потребление дурханга вызывает эффект общего ослабления сил, хронического уныния и потери амбициозности. Короче говоря, ваши мозги начали атрофироваться. В период бодрствования вы дошли до состояния вечной онемелой тупости, тогда как в период сна лишены возможности достичь глубинных его уровней, лишаясь тем самым отдыха и оздоровления. Всё это, увы, делает вас и бесполезным и утомительным.
  - Да, сир.
  - Соответственно, ради вашего блага - и, что важнее, моего блага - я вынужден конфисковать запас дурханга на все время путешествия. Если потребуется, сейчас же.
  - Ох, сир, это было бы плохо.
  Одна бровь взлетела вверх. - Плохо, мастер Риз?
  - Да, хозяин. Это нервы, видите ли. Плохо с нервами. Уже не те, что были раньше.
  - И что же, мастер Риз, так досаждает вашим нервам?
  Да уж, в том весь вопрос. Тот самый, которого позволяет избегать дурханг; теперь же хозяин потребовал полнейшей трезвости, в коей всякий побег невозможен. Внезапно онемев, Эмансипор показал на тяжелый сундук у переборки.
  Бочелен нахмурился. - Дитя Корбала Броча? Ну, мастер Риз, это глупо. Оно хоть раз сбегало? Разве вы видели его с самого начала путешествия? Или вы не имеете веры в чары и заклинания, которые я наложил на скромного гомункула? Паранойя, следует здесь добавить, часто поражает пристрастившихся к дурхангу.
  - Хозяин, каждую ночь я ЕГО слышу. Бормочет, стонет, давится.
  - Хорошие рты и глотки имеют весьма малое значение для Корбала Броча. Подобные звуки совершенно естественны для существа с такими физическими недостатками. К тому же, - тон Бочелена резко посуровел, - в нашей компании появятся гости, многие из коих будут куда менее приятны, нежели обитающее в сундуке нелепое собрание органов и членов тел. Я-то принял за должное, мастер Риз, что вы приняли приглашение, со всей серьезностью относясь к последствиям. Ведь главное мое хобби - призывание демонов, тогда как компаньон, Корбал Броч, изучает загадки жизни, смерти и того, что между ними. Разве не понятно, что во время приключений мы переживем множество особенного? Неужели может быть по-иному?
  На всё это Эмансипор Риз не находил достойного ответа. Стоял, разинув рот, и не отрывал глаз от лица Бочелена.
  Наконец, заклинатель отвернулся с еле слышным вздохом. - Так или иначе, мастер Риз, дитя не должно быть причиной ваших тревог. Я ведь уже с вами беседовал - кажется, во время выхода в открытое море. Корабль получил в порту Молля припасы и починку, к тому же взял на борт новую команду. Изо всего этого починка влечет нас к неизбежным переменам.
  Замолчав, Бочелен подошел к переднему иллюминатору и оперся руками, вглядываясь в тусклое стекло. - Ага, приближается сумрак, мастер Риз. Несколько мгновений, и мы окажемся в объятиях Мест, Где Не До Смеха. Железные гвозди, мастер Риз. Купленные в Скорбном Молле.
  Эмансипор наморщил лоб. Слова эти что-то расшевелили в голове. Голоса двух приятелей из бара. Кряга и Тускляк, да, любители легкой наживы. "Гвозди. Железные гвозди...."
  Бочелен глянул на Эмансипора. - Скажите, мастер Риз. Раз уж вы уроженец Скорбного Молля... Что же такое жорлиг?
  
  Хек Урс понимал, что нужно поспать до самого звона к ночной вахте - однако разум его превратился в мальстрим тревог, ужасов и гложущих забот. Что ж, вполне понятно, что перенос обязанностей со дня на ночь требует некоторого неловкого приспосабливания, ошеломляющего переходного периода. Верно. А вот Птича Крап, кажется, умеет впадать в глубочайший сон по первому приглашению... ну, она ведь была во вспомогательных силах Певунского гарнизона в Толле. Ближе к настоящим солдатам, чем все они. А Дыху Губбу необычайно везет. Вообразите: едва отрезали ухо, тут как тут корабельный лекарь, сует в руки бутыль нектара д"байанга, от которого будешь спать, даже когда саму Бёрн пучит, и какое вам дело, сколько гор обрушатся во прах.
  Увы, у бедного Хека Урса оба уха на месте, а солдатского таланта спать везде и всюду не обнаруживается. И вот он слоняется, беспокойный и дерганый, как кот без усов. А там, на корме - один из гостей, потолще, тот, которого то никто не видит, то все видят. Необычное дело. Сейчас вон он, весь в черном и под капюшоном.
  Хек решил было уйти назад, но придется пройти мимо капитана. Однажды удалось пройти без замечания или приказа, но дважды - чертовски невероятно. Так что, глубоко и хрипло вздохнув, Хек Урс подошел к неприятному чужаку. - Почти закат, сир. Я бы сказал, ночь будет тихой.
  Голова в капюшоне чуть пошевелилась, Хек скорее ощутил, нежели увидел устремленный на него взор рыбьих глазок. Подавив внезапную дрожь, моряк оперся о борт. - А, удите. Вижу. Воды тут злые, так мне рассказывали. Акулы и дхенраби. Потому рыбалка порядком опасна... вы не замечали, сир, что моряки почти не ловят рыбу? Только пассажиры и тому подобные. Странно, не так ли? Клянусь, это оттого, что мы знаем - в один прекрасный день придется кормить рыб собой. Ну что за ужасная мысль.
  - Акулы, - ответил мужчина высоким, тонким голосом.
  Хек моргнул и нахмурился. - Вот как? Вы ловите акул? О да, я имею чувство юмора. Акул. Ха-ха. Хотите, небось, выудить особенно большую. Вроде одной из златоспинок, которые длиннее всего "Солнечного Локона". Ну, будет у вас равный бой. Можно делать заклады, кто кого вытянет. - Он засмеялся и продолжал смеяться, сколько позволила храбрость под этим незримым капюшонным взглядом.
  - Ха, ха... ха - ха... ха.
  Смех затихал. Мужчина высвободил еще немного лесы.
  Хек потер заросший подбородок. - Акулы любят мясную наживку, - сказал он. - Кровавую. У нас свежее мясо кончилось через два дня от Молля. Что использовали, сир? Соски у вас остались?
  Мужчина вздохнул. - Нет. Хотя да, ты прав. Наживка нужна более кровавая.
  - Хорошо бы, сир.
  - И, возможно, более внушительная.
  - Да, готов на это поставить. И крючок поразмернее, да. Например, от багра.
  - Верно. Превосходная идея. Вот, подержи.
  Хек понял, что уже держит моток лесы, чувствуя притяжение волн, ибо наживка дергается в устойчивом ритме. Обернулся сказать чужаку, что ему пора на вахту, но того уже не было.
  Он стоял и думал, что делать. Если прозвучит звон, а дурака не будет... ну, тогда у меня неприятности, решил Хек.
  Сзади простучали башмаки, он облегченно обернулся... - Рад, что вы, сир... о, капитан!
  - Что ты тут делаешь, Худа ради?
  - Угм... держу леску, сир.
  - Рыбку ловишь.
  - Нет, сир! То есть это один из гостей! Толстый, он ловил рыбу и попросил подержать, пока не вернется а я, у меня не было шанса сказать нет, потому как ночная вахта и я, сир, волнуюсь.
  - Ты проклятый идиот, Хек. Привяжи ее к поручню. Потом иди будить Птичу и Дыха. Солнце почти зашло.
  - Слушаюсь, капитан!
  
  - Последний раз я слышал об одном лет двадцать назад, когда был глубже на Тефте, и сам его не видел, - рассказывал Эмансипор, мысленно проклиная внезапную трезвость - наверное, Бочелен кинул что-то в чай, который сейчас приходится пить. - Его поймали в доках. Был отлив, понимаете - в воде его никогда не удалось бы взять, и ни один рыбак не решился бы выйти в море несколько месяцев, а может, и лет. Нужно было двадцать сильных солдат, чтобы убить его копьями, топорами и так далее; и все равно в заварухе выжили лишь четверо.
  - Примечательная тварь, значит, - задумчиво сказал Бочелен, склонивший голову над сложенными руками.
  - Да, и ему было лишь полдня от роду. Они растут быстро, видите ли, пожирая матерей.
  - Пожирая матерей?
  Эмансипор хмуро глядел в чай. - Никто точно не знает, но так говорят. Жорлигово семя плавает в воде, как мелкие червяки. И находит юную женщину во время кровей - ныряльщицу за жемчугом или рыбачку - ну, и червяк влезает в нее, крадет чрево. И она пухнет, пухнет и пухнет, быстрее обычного, ест за троих взрослых мужчин, ест шесть или семь месяцев, пока кожа не начнет лопаться. А потом, обычно в безлунную ночь, жорлиг прогрызает путь наружу, прямо через брюхо, и поедает мать. Ест целиком, с костями и прочим. Потом бежит к воде.
  - Любопытно, - заметил Бочелен, - но вовсе не так нелепо, как можно подумать. Паразитов много, большинство обитает в воде, и соленой и речной. Ищут доступа в хозяина любым возможным путем.
  - Жорлиги не простые звери. Говорят, умны почти как мы. Специально заплывают в сети и сильно завертываются, чтобы их вытащили на борт, и тогда уж рвут всех рыбаков, пожирают сразу. Некоторые пользуются оружием, мечами, которые уронили за борт или бросили духам моря. Но, хозяин, жорлиги обитают на мелководьях, только у берегов. Никогда в открытом море. Никогда здесь.
  - Имеет смысл, - промурлыкал Бочелен. - Слишком много здесь соперников, не говоря о возможности стать добычей. Что ж, мастер Риз, вы описали тварь полностью морскую, вылезающую на берег лишь при рождении, как черепахи или дхенраби. Однако вполне способную учинить бесчинство в рыбацкой лодке. Отсюда могу заключить: они могут выжить без воды, если требуется. Вопрос - сколь долго?
  Эмансипор пожал плечами. - Говорят, они похожи на ящериц, длинных и способных стоять на задних лапах. Длинный жилистый хвост, две когтистые руки, но говорят, особенно опасен укус - могут сорвать голову и раздавить череп, как яйцо... - Он увял. Бочелен постепенно подавался вперед, глаза блестели.
  - Весьма интересное описание.
  - Не такое слово я бы употребил, хозяин.
  Бочелен распрямил спину. - Нет, воображаю, другое. Благодарю, мастер Риз. Надеюсь, вы пришли в чувство?
  - Да, хозяин.
  - Отлично. Готовьте же доспехи, и побыстрее.
  - Побыстрее?
  - Точно. Мы скоро окажемся на красной дороге, мастер Риз. Эта ночь, - добавил он, вставая и потирая руки, - окажется весьма восхитительной. Закончив с кольчугой, поточите меч - тот, что с красной полосой.
   "Доспехи? Меч?" Эмансипор ощутил, что внутри все плавится от нарастающего ужаса, и только сейчас осознал, какая какофония царит вокруг. Стоны балок и досок, скрипы соединений и расшатавшихся гвоздей, странные похлопывания по бортам - словно какие-то существа пролезают под килем, чтобы выползти с другой стороны.
  "Солнечный Локон" пьяно накренился, и темнота охватила небо за свинцовым переплетом окошка.
  И где-то далеко внизу, в трюме, кто-то закричал.
  
  Бена Младшая услышала жуткий крик и сжалась в вороньем гнезде.
   "О да, дорогая моя дочь, накатила тьма! Много ужасных тайн есть Там, Где Не До Смеха, и будь у нас черные крылья, была бы самая пора улететь, милая! Но кому дано убежать от страхов? Руки на глазах, видишь, и в голосах звучит горькое горе, но разум имеет свои крылья. О, бойся последнего полета! В бездну, когда всякая плоть осталась позади!"
  Странные звезды кружатся над головой, "Солнечный Локон" качает, словно ветер дует из последних сил. Черные волны лижут борта.
   "Но мы в безопасности, милая, здесь, над их жалкими судьбами. Мы словно королевы. Богини!"
  Однако очередной вопль доносится из нижней тьмы, и Бена Младшая понимает, что не чувствует себя королевой и богиней, и отрезок мачты с клубком скрипучих снастей - дотянись рукой - не кажется слишком высоким для избавления от ужасов, что творятся под палубой "Локона".
  А позади Бена Старшая каркает и бормочет, а волосы ее встали дыбом и развеваются, гладя лицо дочери, словно крылья мошек.
  
  - Кто там так орет? - воскликнул Хек Урс, что есть силы вытягивая вперед фонарь. Тени плясали по трещащему трюму, грубые волглые доски потолка касались макушки. Он пялился в сумрак, бусины пота холодили кожу лба.
  Другие тоже проснулись, хотя и не решились отойти от ведущего в кубрик люка; Урс припомнил - ухмыльнувшись с деланной бравадой - все эти белые выпученные глаза, открытые рты, круглые и темные, словно мелкие карманы в скалах, гнездилища чаек. Трусы!
  Ну, они ведь не солдаты, верно? Никто из них, вот и смотрят на Хека, Дыха и Птичу Крап. И пусть сами они мало искусны в солдатском ремесле... Нет, тут все очевидно, в них яростно верят теперь, когда дела быстро валятся в гнусную черную яму. Так что он встал - Птича и Дых прижались по бокам - держа фонарь, зная, что у двоих по бокам мечи на поясах, благослови их Худ.
  - Брив пропал, - сказал Дых Губб, прекратив бесконечные мольбы. Голос был спертым, натянутым. - Говорят, пошел вниз за бочкой или еще за чем-то.
  - Брив. Помощник кока? - спросила Птича.
  - Нет. Помощник плотника.
  - Его тоже звать Брив?
  - Да, и еще есть помощник плетельщика по имени Брив.
  Хек прервал глупый разговор. - Итак, Брив пропал.
  - Помощник плотника Брив. Да.
  - Он пошел прямо вниз, верно?
  - Не знаю, - сказал Дых. - Но думаю, что да, если это он орал. Но мы точно не знаем, да? Может, какой-то другой Брив орал, как тут узнать?
  Хек повернулся, сверкнув глазами на одноухого приятеля. - Почему бы кому-то из других Бривов орать?
  - Я не говорю, что другой, Хек. Я говорю, что мы не знаем, откуда Брив орал и Брив ли вообще.
  - И почему обязательно Брив?! - спросил Хек, громко и возмущенно.
  Дых и Птича переглянулись, Птича пожала плечами: - Ни почему, любимый.
  - Если только, - сказал Дых, - все трое не пошли за одной бочкой!
  - Тут даже думать нечего! - возмутилась Птича. - Какое дело помощнику плотника до бочек? Вот вопрос! Помощник кока, это имеет смысл. Даже плетельщик, если ему нужно...
  - Ей, - вставил Дых.
  - Брив, что плетет веревки - она?
  - Да.
  - Ну, я о том, что воск хранят в бочках, верно? И деготь тоже, так что не проблема, если Брив-плетельщица пошла туда...
  - Послушали бы себя! - рявкнул Хек. - Какая разница, какой Брив...
  Из-за люка раздались крики.
  Дых фыркнул. - Они нашли Брива!
  - Какого именно?
  - Не важно! - завизжал Хек. Затем глубоко вдохнул затхлый воздух, успокаиваясь. - Суть в том, что никто не пропал, верно? Тогда чей же крик мы слышали?
  Дых закатил глаза. - Ну, мы как раз и пытаемся узнать, Хек. Кончай терять время, идем вниз!
  Хек Урс шагнул, вытягивая руку с фонарем.
  - Еще я слышал, - сказал Дых тоном ниже, - слышал слух, что Брив-плетельщица вообще не Брив, а Горбо, и он любит наряжаться девкой.
  Хек снова оборотился сверкнуть глазами на Дыха.
  Тот пожал плечами. - Чему удивляться, такой находится на любом корабле...
  - И где ты это слышал? - поинтересовался Хек.
  - Э, скорее догадался. А что? Чертовски хорошая догадка, готов спорить.
  - Знаешь, чего бы я хотел? Хотел бы, чтобы тебе не отрезали ухо.
  - Я тоже...
  - Чтобы тебе отрезали язык вместо уха, Дых Губб.
  - Как нелюбезно, Хек. Знаешь, я тебе не пожелал бы потерять ни одну часть тела. До сих пор болит. Сильно жжет, особенно сейчас, когда я потею. Жжет, Хек. Тебе бы понравилось? И еще свист в ухе. Свистит и свистит...
  
  - Это не был крик жорлига, - уверил Эмансипор Риз, облизывая внезапно пересохшие губы.
  Бочелен, поправлявший рукава кольчуги, оглянулся и поднял бровь. - Мастер Риз, это был предсмертный крик.
  - Не говорите, что Корбал Броч...
  - Естественно, нет. Мы слишком далеко от земли, чтобы мастер Броч начал охотиться на команду. Это было бы весьма неблагоразумно, ведь кто иначе будет управлять судном? - Бочелен натянул черные кольчужные перчатки и протянул руки Эмансипору - закрепить кожаные ремешки. - Весьма жалобный вопль, - пробормотал некромант. - Разумеется, мы предвидели.
  - Те гвозди, хозяин?
  Резкий кивок. - Никогда не советую освобождать духи мертвых, удалять их от мест упокоения.
  - Даже приятно знать, что бывают такие места - покойные, хозяин.
  - О, извиняюсь, мастер Риз. Таких мест нет даже для мертвых. Я поленился, используя клише. Скорее это места вечного заточения.
  - Ох.
  - Естественно, духи восторгаются нежданной свободой, быстро находя дерзостные возможности и удобные случаи... каковые, по большей части, печально обманчивы и фальшивы. - Он подошел к мечу, извлек из ножен черненое лезвие. - Вот что делает иных смертных столь... полезными. Корбал Броч отлично понимает этих грубых духов.
  - Тогда почему вы готовитесь к бою, хозяин?
  Бочелен помедлил, окинув Эмансипора долгим взором, затем повернулся к двери. - У нас гости.
  Эмансипор подпрыгнул.
  - Не нужно паники, мастер Риз. Прошу, отворите им дверь.
  - Да, сир. - Он поднял засов и пошатнулся, когда в каюту вошли капитан Сатер, а за ней старший помощник. Женщина была бледна, но в остальном казалась невозмутимой; а вот Ловкач Друтер, похоже, наглотался особо крупных морских ежей. Он уставил на Эмансипора корявый палец и зашипел: - Всё твоя вина, Неудачник!
  - Тихо! - рявкнула капитан Сатер, сверля серыми глазами Бочелена. - Хватит обмана. Вы колдун.
  - Скорее заклинатель, - отозвался Бочелен. - Я и не думал вас обманывать, капитан.
  - Он вонючий маг, - почти зарычал Ловкач. - Наверно, его вина тоже есть! Скормите их дхенраби, капитан, и мы дойдем до Мыса Безнадежности без осложнений... ради Бурегонов! - вдруг задохнулся он, лишь сейчас разглядев воинственные приготовления Бочелена. Ловкач попятился к входу, хватаясь за короткий меч у пояса.
  Капитан Сатер повернула голову, сверкая глазами. - Иди вниз, Друтер. Узнай, что парни нашли в трюме. Дыханье Худа, узнай, живы ли они еще! Иди! Вон!
  Ловкая Друтер оскалил на Бочелена выщербленные зубы и выбежал.
  Вздох Сатер был неровным. - Что поразило наш корабль? Кажется, сам воздух сперт от ужаса из-за одного крика. Послушайте корпус - мы вроде готовы взорваться! Объясните! И почему, ради Худа, вы облачились для битвы?
  - Мастер Риз, - вполголоса проговорил Бочелен, - налейте нам вина, прошу...
  - Мне вино не интересно!
  Бочелен нахмурился на Сатер и повторил: - Налейте нам вина, мастер Риз...
  Эмансипор пошел к сундуку, в коем Бочелен хранил запасы горшочков, бутылей и фляг. Пока он склонялся, выискивая в этой коллекции нечто сравнительно безвредное, Бочелен продолжил разговор с капитаном.
  - Паника всегда случается при пробуждении духов, капитан Сатер. Словно пыльца в воздухе, эти семена ужаса укореняются в каждой смертной душе. Умоляю быть бдительной, дабы страх не поглотил вас.
  - Так это был какой-то безмозглый ужас?
  Эмансипор почти видел слабую улыбку, которая наверняка сопровождала слова Бочелена: - Вижу, идеи освобожденных духов недостаточно, чтобы вас сразить. Я впечатлен. Ясно, вы пережили немало закаливших нервы авантюр. Признаюсь, я чувствую облегчение, видя ваше спокойствие перед лицом таких обстоятельств. Однако крик этот означал ужаснейшую смерть кого-то из ваших людей.
  За спиной Эмансипора повисло молчание. Он поднял к глазам бутылку черного пузырчатого стекла, чтобы отпрянуть при виде толстой печати с черепом на боку. На горлышке позвякивала связка мелких косточек. Он поспешно ее спрятал и начал искать другую.
  - Духи, - заявила капитан Сатер холодным, мертвым тоном, - редко наделены способностью убивать живых.
  - Весьма верно, капитан. Но, разумеется, бывают исключения. В особенности на красной дороге, в живом потоке Не До Смеха. Увы, на редкость дурное сочетание событий. Чтобы окончательно убедиться, что же пробудилось внизу, мне нужно побеседовать со спутником, Корбалом Брочем...
  - Еще один проклятый колдун.
  - Скорее чародей особого типа.
  - Так где он? На так давно был на палубе, да пропал - я ожидала найти жуткого евнуха здесь, рядом с вами.
  Эмансипор нашел другую бутылку - мутно-зеленое стекло без устрашающих маркировок. Изогнулся, рассматривая содержимое в свете лампы, и ничего неподобающего в темной жидкости не обнаружил. Удовлетворенно взял бокал, вытащил пробку и налил хозяину до краев. Затем помедлил и - с великой осторожностью - понюхал.
   "Да, настоящее вино". Слуга облегченно выпрямился и вручил бокал в левую, скрытую железной перчаткой ладонь Бочелена; заклинатель как раз небрежно заметил: - Капитан Сатер, советую вам не вносить столь... грубых определений в описание Корбала Броча. Мастер Риз может подтвердить: чувствительность моего компаньона зачастую жестоко страдает от безапелляционных и...
  - Ладно, ладно, проклятье. Он похож на загнанного в угол краба. Но вы так и не ответили. Куда он делся?
  - Ну, - Бочелен помедлил, отпивая вино, - учитывая его опыт, я полагаю... - Необъяснимая, внезапная пауза заклинателя растянулась на пять, семь, десять ударов сердца. Затем он медленно повернул голову к Эмансипору. Странный огонь пылал в обычно ледяных глазах, мелкие капли пота смочили не только лоб - нет, они повисли на бороде и подстриженных усах. - Мастер Риз. - Голос Бочелена прозвучал придушенно. - Вы вернули бутылку в сундук.
  - Э... да, хозяин. Еще желаете?
  Держащая бокал рука уже дрожала. Странный, дерганый шаг к слуге. Бочелен совал ему в руки меч. - Заберите его. Быстро.
  - Хозяин?
  - Темно-зеленая бутыль, мастер Риз? Простое стекло, продолговатая, шейка булавой.
  - Да, именно она...
  - В следующий раз, - задохнулся Бочелен, вспыхнув лицом: такого оттенка Эмансипор еще не видывал... нет, никогда на солидном, бледном лице хозяина... - В следующий раз, мастер Риз, любую из бутылок с черепом...
  - Но, хозяин...
  - Кровяное вино, мастер Риз, весьма опасный напиток - о чем предупреждает форма шейки. - Он стягивал кольчугу; казалось, у него заболел живот. - Предупреждение... о боги! Даже девица Тоблакаев улыбнулась бы! Вон отсюда, мастер Риз - вон отсюда!
  Капитан Сатер смотрела в недоумении.
  Эмансипор Риз побежал к двери, держа меч, и открыл ее. Едва он перешел порог, капитан Сатер попыталась сделать то же самое, но Бочелен размытым движением метнулся, хватая ее рукой за горло. - Не ты, женщина.
  Скрипучий, почти животный голос трудно было узнать.
  Сатер шарила в поисках меча - но Эмансипор различил треск оторванных пряжек и кожи, женщина издала слабый вскрик...
  И ох, как быстро Эмансипор побежал по коридору, захлопнув за собой дверь.
  В каюте стуки, грузные шаги, еще один приглушенный вопль...
  Эмансипор облизнул сухие губы - да, он все понял, трудно ли? "Кровяное вино, где я это слышал? Тоблакаи, сказал хозяин. Они, великаны - варвары. Смола деревьев, да, смешанная с вином. Вроде невинно?"
  Ритмичный скрип и стук. Женские вздохи, мужское пыхтение.
  Эмансипор заморгал, глядя на меч. Слишком длинный двуручный эфес. Серебро и шар оникса. Отлично сбалансированный и блестящий, словно мокрый.
  Отчаянные стоны донеслись из-за прочной дубовой двери.
  Он вспомнил форму бутылочной шейки, поглядел на рукоять и навершие меча. "Ох. Один глоток? Всего один? Боги подлые!"
  
  - Слышала?
  Птича Крап оглянулась на Дыха Губба. - Слышала чего?
  - Воду. Течет. Похоже, нас пробило!
  - Нет, не пробило - пойми, у нас ноги заплетались бы, шагая по колено в воде. Язык Маэла! У нас нет пробоины, Дых, у нас нет ничего такого, так что закрой калитку!
  Они говорили шепотом, понимая, что лучше быть тихими, пока Хек Урс ползет все ближе к носу, определяя, кто же так орал. Может, он как раз находит останки бедняги или, того хуже, ничего не находит, кроме пятен липкой жижи, воняющей в темноте железом...
  - Слышу воду, Птича, клянусь. Поток, плеск и бульканье - боги, с ума сойду!
  - Тихо, проклятый.
  - Ты глянь на гвозди - эти, новые - гляди, они сочатся красным...
  - Ржавая вода...
  - Нет, не...
  - Хватит. Смотри, Хек идет.
  Это заставило Дыха Губба замолчать, он лишь сопел и часто дышал рядом. Они присели на центральный помост, проходящий вдоль киля. Они напрягали глаза, следя за качающимся в пятнадцати шагах кругом фонарного света. Смотрели за открытую дверь, черную и покоробленную.
  Наконец силуэт Хека закрыл собой свет.
  - Глянь! - зашипел Дых. - Он, идет!
  - Смельчак, - пробормотала Птича, покачивая головой. - Нужно было за него выйти.
  - Он не такой уж смелый.
  Она не спеша вытянула нож и встала к нему лицом. - Что ты сказал?
  Дых Губб не уловил угрозы в тоне и кивнул, показывая вперед. - Идет и оглядывается.
  - А, ладно. - Она спрятала нож.
  Хек, пятясь задом, закрыл дверь в носовой отсек, повернулся, поднял фонарь и поспешил к ним. - Ничего. Никого и ничего.
  Дых Губб взвизгнул и ударил рукой по бинту на голове.
  Хек и Птича вытаращились.
  - Кто-то меня куснул!
  - Куда именно куснул? - спросил Хек. - Это призрак уха, Дых Губб. Его уже нет, помнишь?
  - Клянусь...
  - Твое воображение, - заявила Птича. Поглядела на Хека Урса. - Так что нам теперь делать?
  Кто-то шагал по трапу; они обернулись, увидев подбирающегося ближе Ловкача Друтера.
  - Обыскали все, сир, - доложил старпому Хек. - Не нашли никого и никаких улик.
  Ловкач присел, собирая их в кружок. - Слушайте, вся треклятая команда проснулась, глаза так и рыскают - никто работать не желает...
  - Перекличку делали? - спросил Хек. - Кого не хватает?
  - Брив - плетельщицы.
  - Уверены?
  - Так мне сказали. Коротышка с рыжими волосами и толстыми ногами...
  - А Горбо там?
  Ловкач кивнул.
  Хек и Птича обменялись взглядами. - Уверены? - спросил Хек.
  Ловкач скривился. - Да, он и доложил о пропаже Брив.
  Птича Крап усмехнулась. - Лично?
  - Нет, мне передали.
  - Больше никто не пропал?
  - Ну, толстый пассажир, тот, что всегда рыбачит.
  - Ой! - Дых снова ударил по виску в повязке.
  - В чем дело? - удивился Ловкач. - Что с твоей головой?
  - Не слышали? - спросила Птича и пояснила: - Кто-то пришел и отрезал ему ухо - когда он спал. Можете поверить? И теперь это призрак уха.
  - Ты можешь слышать призраков? - Трое беглых солдат уставились на старпома. Хек Урс отозвался: - Может, только они иногда кусаются.
  - Ужас какой! - Ловкач встал и торопливо пошел назад, с каждым шагом от круга света становясь темнее.
  Наверное, потому трое беглых солдат на помосте не смогли понять, что возникло позади старпома и отгрызло ему голову.
  
  Словно клякса в мутном море, палуба "Солнечного Локона" была пятном далеко внизу под Беной Младшей и ее кудахчущей мамашей. Края размыты, лишь чернота показывает, что корабль еще есть, да еще круговороты брызгучей пены накатываются со всех сторон, светящиеся бутоны с багряной каймой расцветают в ночи.
  Паруса хлопают, но "Локон" идет, не замечая ветра, плетется по красной дороге. Никого не видно у штурвала. Лишь тени, запутавшиеся в снастях и такелаже. Нет и фонаря на носу, чтобы освещать дорогу.
  Около люка в трюм сгрудилась большая часть команды. Целое королевство песка высыпали, создав защитный круг для невезучих моряков - деталь, вырвавшая из раззявленного рта Бены Старшей трепещущий смех.
  Сверху рьяный ветер разорвал в длинные клочья пелены серых облаков, но в разрывах показываются не новые миры, а лишь бездушная, беззвездная тьма.
  Места, Где Не До Смеха посылают безжизненные знаки изменчивому, чуждому небу ночи, и Бена Младшая села, поджав колени, крепко охватив грудь руками, содрогаясь в волнах слепого, отчаянного ужаса.
  А высохшая голова матери качается в ритмическом ободрении, напевая словно ворона. "Похоть и смерть - эта ночь, губительная шарада любви и потерянных сокровищ! О, утопическая обстановка подобна влажным мечтаниям философа - да, все танцоры медлят, будто свободные ноги пригвождены жуткими шипами разума! Экзальтированная музыка порождения! Неудачливый дурак, похоже, отметил нас всех - не благословить ли нам блаженного безумца и шутника, потаенного в запертом сундуке? Но нет, поистине зачаровано дитя - никем иным, как тем, кто лишился всякой связности!
   Мы с тобой, любимая, мы переживем ночь. О да. Бена Старшая обещает! Безопасность от любого алчного вреда. Твоя дражайшая, любимая мама разбухнет до достойных пропорций, ибо таковы текучие эманации красной дороги, шепот обещания правой власти над всякой материей. Надежда, надежда, верно.
  Не плачь, дочка. Согрейся в неослабных объятиях матери - ты защищена от мира. Защищена все сильнее. Дева по крови, дева по детскому разуму, дева, да, девичество - главная твоя сила. Сладчайший поцелуй, который выдержит, пожалуй, лишь истинно любящий твои нужды.
  Ты моя на веки веков, даже нынче ночью, и я позабочусь обо всем, сколь бы жутким, отчаянным и гневным не был зов снизу!
  Позволь мне сосать каждый всхлип твоих губ, дочка. Сила моя крепнет!"
  
  Крик. Внезапно раскрытые глаза. Слабый первобытный трепет. Душа напрягается, сжимается, ожидая повторения, ибо лишь при повторении лицо рисуется в темноте неведомого, лицо поистине испуганное и пугающее, искаженное болью или - это как пожелаете - искаженное светом нечаянного восторга. Но увы, последний достигается слишком редко, ведь раскрытые истины мрачны, и появляются они одна за другой, без остановки.
  Крик. Дыхание замирает, сердце не бьется. Что будет?
  А теперь взрыв криков. Из трех глоток. Да, это совершенно... иное.
  Грохот и топот, дикое колыхание недостаточного света где-то внизу. Башмаки на скользкой палубе, вопли нарастают, хриплые, словно нежная ткань порвана вихрем звука. Что ж, вот мгновение, когда все балансирует на острие ножа, бездна зияет, ветер несет хрупкие отзвуки забвения - неужели пришло безумие? Неужели выпущены на свободу Насилие и не выбирающая жертв Беда? Смазанные фигуры налетают одна на другую, рты распахнуты, лица под каблуками, тела валятся за борт, трещат кости, брызжет кровь, грязные пальцы в глаза... ох, сколь многое сдано судьбами заклятию безжалостного безумия.
  Зычный, порождающий эхо рык - вот все, что нужно. Глас командира, возвращающий души от края.
  Если бы он оказался там, в ставшей стадом команде, силой и железной хваткой задержав миг спасения!
  Но ужас плыл в знойных течениях ночи, сочился в плоть и разум - и вот, вслед ужасным воплям снизу, расцвел хаос.
  Жизнь, как с полным основанием мог бы сказать Бочелен - родись у него мысль высказать комментарии - всегда склонна к глупости и логическому ее следствию, жестокому самоуничтожению.
  Но, разумеется, он был слишком занят в каюте, изливая бесконечный поток семени в почти потерявшую сознание и не способную сопротивляться капитана Сатер. Это, как все прекрасно знают, есть вершина мужской доблести, славы и возвышения.
  
  В свете дико качающегося фонаря безголовое тело Ловкача Друтера продолжало сучить ногами, кровь хлестала из рваного кошмара шеи. Руки метались и сжимались, словно у обезумевшей марионетки. Птича Крап, Дых Губб и Хек Урс, одновременно содрогнувшись, ринулись на нос - не на нос Ловкача, ибо таковой пропал вместе с головой, а в переднюю часть корабля - но в процессе ноги их поскользнулись, и все трое с визгом свалились в заплесневелый трюм, забарахтавшись там (Хек все еще держал фонарь) во внезапно промокших одеждах, воняющих мочой и - в случае Дыха - кое-чем еще более гнусным.
  Ищи убийца их души, жатва практически не потребовала бы усилий. Но никто не спустился вслед, и кроме тройных воплей и стука башмаков Ловкача - а затем, следует добавить, панического топота с палубы - не слышно было ни скрипа, ни шелеста, ни лязга клыков, ни шипения оскаленной пасти.
  Однако ужас крепко держал бывших солдат за глотки - особенно когда Ловкач Друтер сел, а затем, изогнув руки и ноги, неловко встал. Кровь залила торс сзади и спереди; в уме Хека пронеслась сопровождаемая отвращением мысль, что этому типу лучше было бы воспользоваться полотенцем. Ловкач вытянул руки и сделал шаг к ним.
  Шаг заставил его упасть с помоста, и вопящее трио удвоило усилия, когда безголовый старпом плюхнулся сверху.
  Пальцы схватили что смогли, Дых взвыл, потеряв второе ухо - казалось бы, благословенная симметрия, но нет, ужасные звуки, чавканье и хруст, вонзились в мозг, споря с нескончаемым плеском воды.
  Беспорядочно молотя руками, он отполз от тянущегося трупа и упал лицом в желоб, обнаружив, что рот внезапно заполнился маслянистой шерстью. Завизжал, инстинктивно сжав зубы и задыхаясь. Жалобный писк крысы оборвался на слишком высокой ноте, как будто были пронзены воздушные пузыри - и поток весьма мерзких жидкостей заполнил рот Дыха Губба.
  Желудок взбунтовался с поразительным эффектом, отбросив изуродованную крысу на добрую сажень, на помост, где она и упокоилась кверху брюшком, поджав лапки; мокрый от крови язычок свисал из распахнутой пасти.
  Тем временем Хека Урса душил безголовый старпом - похоже, он хотел себе голову, и подошла бы любая. В результате Хек забыл, как опасно пользоваться фонарем, превратив его в оружие. Да, инстинкты его подвели: такое оружие было бы эффективно лишь при ударе по затылку врага. Затылка же на месте не было. Жесткая горячая бронза заполненного маслом фонаря врезалась Урсу в лицо, воспламенив бороду и сломав нос. Ослепнув, он отбросил фонарь, разливая полотнища огня.
  Длинное полотнище угодило Птиче между ног, потому что она в этот момент сидела. Едва жар опалил нежные части, женщина задергала ногами, продвигаясь назад, и скользнула по мертвой крысе. Голова встретилась с носовой переборкой корабля, издав солидный треск. Глаза закатились, Птича потеряла сознание.
  
   Кровь загасила тлеющую бороду. Хек обеими руками - один за одним - ломал ухватившие горло пальцы. Ловкач Друтер издал серию анальных звуков, означавших, скорее всего, боль. Наконец Хек Урс смог высвободиться и вспрыгнул старпому на спину, молотя руками с напрасной энергией.
  Показался Дых Губб - безухая голова ужасна в мерцающем свете пожара, рвота течет по подбородку, мешаясь с кровью изо рта. Выпученные глаза заметили Хека...
  - УБЕЙ ЕГО! УБЕЙ! УБЕЙ!
  - Я стараюсь, проклятый дурак! - взвыл Хек. - Дай меч! Гвоздь! Дай веревку, чтоб тебя!
  Дых Губб побрел прочь. - Ищи сам! Я тут не останусь - ни за что - и никогда больше сюда не приду!
  Хек с руганью потянулся за ножом. Не отпуская сопротивляющееся тело Ловкача, изогнулся и полоснул старпома под колени - раз, другой. - Теперь попробуй походи! - прорычал он и захихикал, спрыгивая на помост, сбивая оставшиеся языки пламени. Подался к Птиче Крап.
  - Проснись, любимая! Уходим отсюда... проснись!
  Третья увесистая оплеуха заставила затрепетать веки, затем глаза ее открылись, смотря без всякого понимания.
  Но Хек не мог ждать. Он пытался поставить Птичу на ноги. - Идем, сладкая. Тут демон или еще что... Дых уже сбежал, ублюдок - идем, пора.
  Она тупо смотрела на него. - Судно в огне. Нехорошо.
  - Пошлем сюда команду, каждого проклятого. Пусть работают.
  - Хорошо. Да. Нехорошо, если все загорится.
  - Да, дорогая, нехорошо. Вот, шагай...
  
  Когда Хек Урс утащил бормочущую Птичу по крутому трапу на палубу, безголовый труп Ловкача Друтера оказался - более или менее - предоставлен сам себе. Он попытался встать но, увы, ноги отказались работать. Бесполезный старпом сел на помост, опустив руки на бедра; ладони бессильно болтались.
  Искра жизни способна пролетать неизмеримые расстояния, вспыхивать в местах самых неожиданных, способна пробираться по мышцам и нервам, словно белка с оборванным хвостом. Иногда, когда сама жизнь убежала, искра остается. На недолгое время.
  Сев, Ловкач прекратил всякие шевеления, и легкая дрожь в плечах скоро затихла. Даже кровь переставала течь из ран, последние капли были особенно густыми и вязкими.
  И никакого признака злобного убийцы.
  Языки пламени, с вполне предсказуемой алчностью пробиравшиеся по смоленому трюму, внезапно замерцали и потухли.
  Раздались тихие шаги, вниз со стороны носа. Широкоплечая, почти нелепо массивная фигура в длинной черненой кольчуге скользила в сумраке. Тускло-серая рука с толстыми пальцами протянулась к раздавленному тельцу крысы.
  Тихий всхлип вырвался из пухлых губ Корбала Броча.
  Последняя крыса "Солнечного Локона". Его излюбленная, хотя и временная служка. Свидетельница чудовища, убившего старпома с весьма эффективным рвением. Да, разумеется, голова жертвы отсутствует. Идеальная осмысленность, все верно.
  Корбал Броч помедлил, склонил голову к плечу, выставляя надежно сидящее на месте ухо.
  Кажется, паника наверху уменьшилась. Может быть, команда покинула судно и ох, как это было бы печально. Разумеется, капитан с Бочеленом не допустили бы подобного. Разве не знает Бочелен, как почитает Корбал мириад этих жалких, не особенно здравых жизней? Ему обещана жатва, да, едва они станут бесполезными. Обещана.
  Что же, Корбал Броч мог бы преследовать их, если они действительно сбежали...
  Хриплое хихиканье из темноты - откуда-то издалека, с кормы.
  Корбал Броч нахмурился. - Грубо, - сказал он, - эдаким образом прерывать мои чудные мысли. Очень грубо.
  Хихиканье стало сплошным хрипом, приплыл голос: - Ты.
  - Я, - ответил Корбал Броч.
  - Нет, не может быть.
  - Но есть.
  - Ты должен умереть.
  - Так и будет. Однажды.
  - Скоро.
  - Нет.
  - Я тебя убью. Сожру твою круглую голову. Вкушу горькую сладость круглых щек. Буду лакать из лужи крови.
  - Нет.
  - Подойди ближе.
  - Это я могу, - отозвался Корбал Броч, выпрямляясь и шагая к корме. Миновал зернистый прямоугольник менее выраженной тьмы, то есть незапертый люк. В скрытой кольчугой руке был короткий топор в форме полумесяца и, казалось, он источает маслянистую грязь. Потеет самым зловещим образом.
  - Этим мне не повредишь.
  - Да, боли не будет. Но я не желаю тебе повредить. - И Корбал зашелся смехом. - Я тебя порублю на куски. Без боли. Хочу взять некие части.
  - Дерзкий смертный. Мы воистину испытаем друг друга... но не прямо сейчас.
  Корбал Броч замер. Демон, понял он, ушел. В разочаровании он засунул рукоять топора за пояс. Принюхался. Попробовал тьму на вкус. Вслушался в хлюпанье и журчание воды под килем. И, почесав зад, повернулся, ступив на трап.
  До верха он не добрался. Впрочем, и не собирался.
  
  При звуках хаотических беспорядков на центральной палубе, последовавших сразу за воплями снизу, Эмансипор Риз пригнулся в двери каюты, взирая на визжащую, рвущую волосы, царапающуюся толпу матросов. Они метались туда и сюда. Тела летели за борт. Все новые вопли невозбранно возносились из люка в трюм. Тогда он пробормотал: - Только не снова.
  Вот так мир закручивается вокруг себя, извитой как волос с лобка, качаясь и склоняясь под напором первого же ветра, если штанам случается упасть и холодок поджимает вечно скрытые места - скрытые, как другая сторона луны, о да; вот так жизнь выходит из-под контроля снова и снова, и сцены повторяются, зловещие и нечестивые... что же, он почти ожидает услышать хруст дерева о лед и скалы, визг тонущих в трюме коней, шатающиеся фигуры, мелькающие искаженные лица в разводах крови. И воет ветер, словно нанося тьму со всех сторон - безумная ночь, подходящая для убийств и разрушения.
  Но это, ободрил он себя, было очень давно. Другой корабль. Другая жизнь.
  А сейчас... ну ладно!
  Покрепче перехватив слишком большой меч Бочелена, Эмансипор Риз выпрямился и взошел на мостик. Высоко воздел оружие. И проревел: - МАТРОСЫ, ПОДЧИНЯЙТЕСЬ! ПОДЧИНЯЙТЕСЬ ПРИКАЗАМ, ЧТОБ ВАС!
  Энергический рев, неизменно издаваемый офицерами при исполнении, заставляет служилых повиноваться. Он способен, если позволяют судьбы, достичь узла разумности (размером с мелкий орех), который можно отыскать в головах большинства матросов; он сможет, при благословении Госпожи и сдержанности Маэла, сотрясти сии фигуральные орехи и вернуть порядок, подчинение...
  - Это Манси Неудачник! Все из-за него! Хватай!
  - Ах, дерьмо.
  
  Дых Губб, несчастный в своей безухости, высунул уродливую голову из люка и, выпучив глаза, наблюдал за безумным набегом на лакея, столь уместно прозванного Неудачником. Тому случилось иметь при себе огромный меч, которым он начал угрожающе помахивать в надежде отогнать рычащую матросню. Но кофель-нагель выбил оружие из рук Манси; Дых увидел, как оно закружилось в воздухе - летя прямо к нему.
  Дых Губб заблеял, ныряя обратно, и огонь вспыхнул между глаз. Кровь брызгала во все стороны, когда он поднес руки туда, где обычно был нос, но обнаружил лишь две мокрые, пенящиеся дырки. Он упал набок и пополз от люка. Ужасный запах холодного железа проник в мозг, подавляя даже боль. Этого, в соединении с бесконечным журчанием воды - которая, кажется, струилась теперь из ослепших глаз - и каким-то отдаленным потрескиванием, оказалось слишком много для измученных чувств, и благое забвение накатило, погружая его в черный прилив покоя.
  На время.
  Хек Урс, вытаскивая Птичу Крап наверх, огляделся и увидел Дыха неподвижно лежащим на палубе, голова была в луже крови. В приливе ослепительно - горячего гнева он перетащил Птичу через край люка и бросил там, выхватывая короткий меч. Совсем недавно он и думать о нем не мог.
  Десятка два матросов толпилось около чего-то у основания мачты, размахивая линьками; затем они подняли неуклюжее тело, спутывая ему руки и прижимая к мачте. Манси Неудачник, забитый до бесчувствия или того хуже, привязанный за локоть, дергано поднимался ввысь.
  - Что вы творите, ради Худа? - проревел Хек, подскакивая к толпе.
  Женщина по имени Мипл - волосы похожи на заброшенное гнездо стервятника - резко повернула голову и оскалила желтые зубы: - Неудачник! Пытался нас убить! Приносим в жертву Маэлу!
  - На вершине мачты? Идиоты, спустите его!
  - Нет! - Заорал кто-то, покачивая кофель-нагель, словно делал особо важную работу.
  Хек ощерился, пытаясь припомнить имя этого типа. - Вистер, что ли?
  - Ты не морской человек, Хек Урс - и не пробуй спорить! Погляди на себя, треклятый солдат, дезертир!
  - Манси не ...
  - Он отрубил нос твоему другу!
  Хек замолчал, кривясь сильнее. Вытер кровь с собственного носа, услышав щелчок. - Он?
  - Да, тем большим мечом - он застрял в борту. Видишь кровь на лезвии? Кровь Дыха!
  Целый хор подтвердил эту подробность, головы закивали со всех сторон, и каждая ловко сплевывала на сторону, усугубляя заверения Вистера.
  Хек вложил меч в ножны. - Что ж, вира помалу!
  
   "Милая дочь, что грядет? Слушай скрип и шум, треск и стоны! Пуская петарды, идет безумный демон! Чувства бессильны, свеча разума задута. Готовься, сладость моя, вместе мы широко перережем ему горло, изольем кровавый дождь на глупцов внизу!"
  Воронье гнездо пришло в мягкое, почти циркулярное качание, когда всякое направление было утеряно и "Солнечный Локон" заплясал на волнах, постепенно разворачиваясь поперек красной дороги, Где Не До Смеха. Внизу мельтешили фигурки, раздались наконец-то призывающие капитана крики - затем пришли жуткие вести о жестоком убийстве Ловкача Друтера в трюме, о нападении неведомого зверя. Зверя, который, расслышала Бена Младшая, смог исчезнуть в воздухе. На палубе вновь родилась паника.
  Дрожа, она вдруг поняла, что вслушивается, затаив дыхание, как что-то громоздкое неспешно ползет по мачте. Вверх и вверх, по слову матери. Демон. Бена еще крепче сжала ножичек в руке. Перерезать горло, да. С помощью матери.
   "Слушай! Почти здесь!"
  
  Покрытый потом Бочелен скатился с капитана Сатер.
  Она застонала и сказала: - Глотнуть бы.
  Он поморгал, избавляясь от жжения в глазах, посмотрел на нее. - Самые жуткие последствия грозят вкусившему кровяного вина Тоблакаев. Смиренно извиняюсь, капитан.
  - Значит, со мной покончено?
  - Надеюсь.
  Доспехи, ремни, пряжки и белье усыпали пол каюты. Фитиль фонаря угасал, заполняя углы вонючими тенями, свет становился все тусклее. Где-то поблизости что-то капало, но эта подробность их вовсе не встревожила.
  Сатер села ровнее. - Слышишь?
  - Смотря что.
  - На палубе - и мы в дрейфе... никого у руля!
  Взгляд упал на обнаженную грудь Сатер - блузку он сорвал в первые мгновения безумства - округлые холмы чуть колыхались, а потом качнулись, когда она протянула руку за одеждой - и Бочелен снова взволновался... Сморщившись, он отвел взор. - Мы обсуждали несчастную эту ночь, - произнес некромант, отыскивая поддевку (один рукав был оторван по швам) и натягивая через голову. Пригладил тронутые сединой волосы.
  - Духи, - зарычала она, вставая, чтобы натянуть брюки, и морщась при каждом движении.
  - Не в этот раз, - ответил он, расчесывая пальцами бороду. - Лич.
  Сатер замерла. - Как, во имя Худа, лич смог пробраться на мой корабль?
  - Гвозди, а может, еще что. Корбал Броч знает лучше, не сомневаюсь.
  - Наверняка я уже спрашивала... Где он?
  - Полагаю, бродит по садкам. Возможно, преследует тварь по закоулкам Худова королевства. Великий риск, смею добавить. Владыка Смерти не питает к Корбалу нежной привязанности.
  Женщина прищурилась. - Худ знает твоего дружка... персонально?
  - Боги обидчивы. - Бочелен поднял кольчугу, звенья струились в руках. - Я должен взять меч. Если лич действительно шагнет в наш мир, здесь, на корабль... что же, мы поистине предстанем перед вызовом.
  - Вызовом?
  - Да, как остаться в живых.
  - Это не мы! - закричала она неожиданно.
  Бочелен замер, хмурясь. - На вас охотятся. - Он кивнул себе. - Как мы и подозревали. Кто идет по следу, капитан?
  - Откуда мне знать?
  - Опишите свое преступление.
  - Это ничего никому не даст. Вовсе не преступление. Не совсем. Скорее... готовность воспользоваться.
  - Ах, некое искушение, которому поддаешься, наплевав на все последствия.
  - Именно.
  - Мгновенное отпадение от морали.
  - Точно.
  - Оказия выиграла битву с долгом.
  - Так мы и будем оправдываться...
  - Защита, основанная на природной слабости, достойна невоспитанных детей и кусачих собак. Вы и ваша когорта - люди вполне взрослые, и если вы потеряли честь, гневная кара неизбежна. Вы заслуживаете обширной аудитории, толпы, выражающей цивилизованную радость при виде вашей жестокой участи.
  Она не сразу закрыла рот. Протянула руку и нетерпеливо схватила меч, прилаживая пояс на соблазнительно округлые бедра. - Тебе ли говорить.
  - Что вы имеете в виду?
  - Искушения и кусачие собаки, все такое. Проклятие, я едва могу ходить. Воображаешь, люблю изнасилования? Я даже пыталась взять нож, но ты выгнул руку...
  - Хорошо известно, что кровяное вино - даже крошечные следы на губах и языке - вызывают соответствующую похоть в жертве. Изнасилование перестает быть подходящим термином...
  - Все равно, что где перестает, Бочелен! Я ведь не соглашалась, да? Ну-ка, ради Худа, надевай доспехи - может, вес у тебя всё опустит, чтобы я могла мыслить спокойно... и не бойся, я тебе не перережу горло. Пока мы в опасности.
  - Я извинился. Импульс вне моего контроля...
  - Лучше бы ты схватил лакея...
  - Не имея соответствующей склонности, капитан, я просто убил бы его.
  - Еще не кончилось.
  - От души надеюсь, что кончилось.
  Она подошла к двери и распахнула ее, встав на пороге. - Колдун, можем мы убить лича?
  Бочелен пожал плечами.
  - Ох, хотела бы я убить тебя прямо сейчас.
  Он снова пожал плечами.
  
  Едва дверь каюты захлопнулась и затихли торопливые шаги капитана, Бочелен обернулся - как раз вовремя, чтобы увидеть Корбала Броча, выходящего из мерцающей стены.
  - Глупая женщина, - сказал евнух тоненьким голосом, направляясь к сундуку. - Знала бы она, каково настоящее отсутствие сексуального удовлетворения...
  - Глупая? Вовсе нет. Он потрясения к стыду и негодованию. Она имеет право быть рассерженной - и мною, и своей жадной реакцией. Я уже задумываю ученый трактат об этическом контексте кровяного вина. Члены ободрены химическим способом, желание подобно потопу, превозмогая все прочие функции. Вот рецепт буйства, способствующего размножению... а может, и не способствующего. Так приятно сознавать, что кровяное вино - редкость. Вообрази готовый и доступный всем людям запас. Да, они плясали бы на улицах, кипя ложной гордостью и, хуже того, ужасающей наглостью. Что до женщин... да, постоянно преследуемые мужчинами, они быстро растеряли бы организационные таланты, и цивилизация впала бы в длительный гедонистический коллапс непомерных пропорций - скорее, чрезмерных пропорций... о, ладно. Разумеется, нужно будет редактировать с осторожностью и тщанием.
  Корбал Броч встал на колени перед своим сундуком и распахнул крышку. Чары развеялись с тихим звоном, словно билось стекло.
  Бочелен хмуро поглядел в широкую спину друга. - Чувствую смирение, смотря, как ты это делаешь.
  - Ах! - крикнул Корбал Броч, склоняясь и смотря на свое шевелящееся, булькающее, хлюпающее создание. - Жизнь!
  - Оно голодно?
  - О да, голодно. Да.
  - Увы, - заметил Бочелен, подойдя к спутнику и взирая на содрогающегося в сумрачной пещере монстра (а дюжина блестящих глаз пялилась на него). - Хотелось бы, чтобы оно было способно к чему-то большему, нежели тяжкие содрогания. Даже слизень убежал бы от него, не запыхавшись...
  - Хватит, - вздохнул Корбал Броч. - Давно прошедшее время. Я ведь выловил всех крыс на борту?
  - Именно, и я гадал, ради чего.
  - Ребенок теперь носится на множестве лап.
  Брови Бочелена взлетели. - Ты впаял конечности крыс в свое порождение?
  - Лапы передние и задние, челюсти, глаза и позвоночники. И хвосты тоже. У ребенка много, много ртов. Острые зубки. Хлюпающие носики, ушки на макушке, поросль хвостов.
  - Но кто же позволит обглодать себя?
  - Ребенок вырастет, вбирая в себя всё, и станет более активным, станет больше и голоднее.
  - Ясно. Есть ли пределы его дородности?
  Корбал Броч поднял взгляд и улыбнулся.
  - Ясно, - повторил Бочелен. - Ты намерен послать дитя на преследование лича? По садкам?
  - Охота, - закивал евнух. - Мое дитя на вольной охоте!
  Он облизал толстые губы.
  - Команда будет рада.
  - На время, - хихикнул Корбал.
  - Ну, отлично, я оставляю дело на тебя, а сам пойду искать меч - на тот случай, если твой ребенок пригонит нежеланного гостя.
  Однако Корбал Броч уже бормотал заклинания, забывшись в своем - нет сомнения, прекрасном - мире.
  
  Эмансипор Риз открыл глаза и обнаружил, что смотрит в жуткое иссохшее лицо древней, беззубой и почти лишенной кожи женщины.
  - Тетя Нупси?
  Где-то рядом голосок каркнул, затем хрипло произнес: - Теперь ты мой, демон. Перерезать горло. Вырвать язык. Выкрутить нос. Содрать брови. О, доставить боль, чтобы слезы струились из глаз и кровь отовсюду! Агония, нервы в огне! Кто такая тетя Нупси?
  Эмансипор схватился руками за нависшее мертвое лицо, оттолкнул труп в сторону. Тот сложился в углу плетеной корзины.
  - Я тебя за это достану! Видел нож? Начнем с пупа! Налягу и покромсаю на пласты, отсеку запястья - и руки на палубу! Мужья - напрасная трата времени, так что не думай! Спорим, она тебя ненавидела.
  Синяки, болезненные шишки на лбу, вкус грязи и крови на языке, ребро или сразу три сломаны, ломота в носу. Эмансипор Риз пытался вспомнить, что стряслось, понять, где он оказался. Тьма сверху, слабое призрачное свечение от седовласого трупа, со всех сторон скрип, стоны ветра. И кто-то говорит. Он повернулся на локте.
  Тощая девочка с выпученными глазами скорчилась у кривой плетеной стенки, сжимая в поцарапанных ручках нож. - Не вредите мне, - пропищала она, как мышь. И затем добавила взрослым скрипучим тоном: - Она не для тебя, демон, о нет! Мои зубы прыгнут на твое горло! Один за другим! Видишь нож в руках дочери? Он выпил жизнь из тысячи врагов!
  К его лодыжке была привязана веревка, кожа жестоко ободрана. Все суставы ломило. Это родило теорию, что же с ним. - Я в проклятом вороньем гнезде. Они подвесили меня, ублюдки. - Он прищурился на девочку. - Ты Бена Младшая.
  Та отпрянула.
  - Полегче, я тебе не наврежу. Я Эмансипор Риз...
  - Манси Неудачник.
  - От иных прозвищ не избавишься, какая бы удача тебе ни выпала.
  Кашель. - Удача?
  - Да, выгодная работа. Надежный заработок, вежливые хозяева - ну, женушка должна танцевать на кургане, там, в Скорбном Молле. Дети, наконец, без глист и вымыты, опрятно начищены зубы и все прочие причуды моды. Да, мое невезение давно позади, мертво, как почти все старые знакомцы. Почему...
  - Молчи. Гвозди, глупец, вырвались на свободу. Духи спущены с поводков, призраки и привидения восстали, и один страшнее прочих. Тянутся когтистые лапы. Души схвачены - ох, слышал бы ты вопли в эфире! Схвачены, сожраны, и он растет! Сила складывается слой за слоем, мрачные доспехи против изгнания - множество ноздрей чует запах смертной жизни, ох как он охотится, чтобы засунуть всё в полную клыков, слюнявую, черно-дёсную и отвратно-вонючую пасть! Слышишь, прямо сейчас хрустят черепа!
  - Ты спятила, дитя? Почему сквозь юные губы столь неподобно доносится хрип старухи?
  Бена Младшая заморгала. - Матушка, - шепнула она, кивая на труп. - Она говорит, предупреждает вас, да... ну чего так странно смотрите? Почему не обращаете внимания на ужасный взор, сир? Бена Старшая предупреждает нас - внизу есть он! Самый жуткий, ох, нам некуда бежать!
  Эмансипор со стоном сел и начал ослаблять узел на лодыжке. - Ты права, Бена Младшая. Совсем некуда. - Он понимал, что нужно с великой осторожностью обращаться с несчастной девицей, чем разум треснул в плену плетеной корзины, в обществе матери, умершей недели назад. Пропасть одиночества и заброшенности оказалась слишком глубокой, она угодила в котел безумия.
  Бена Старшая показалась снова, характерно оскалив зубы на лице дочери: - Все умрут. Кроме меня и дочки - когда он придет, обвивая мачту, и влезет в корзину, ТВОЕ горло он схватит, Неудачник. Мы будем смотреть, как он тащит тебя к краю. Мы услышим хруст и треск костей, бульканье крови, липкий шлепок лопнувших глаз...
  - Думаешь, он не унюхает вас? Твою дочь - наверняка. Кровь ее жизни, жар дыхания, вот влекущий магнит всех неупокоенных...
  - Я ее защищу! Скрою! В объятиях, о да!
  Эмансипор с трудом встал, прижавшись к боку корзины. - Может сработать. Желаю вам обоим удачи Госпожи. Я же полезу вниз...
  - Не смей! Слышишь их внизу? Безумие! А тот бродит, жадно всасывая ужас...
  И, словно в подтверждение описаний Бены Старшей, новые крики снизу. Усиленные, удвоенные, повторяемые. Истошные, отчаянные, звериные.
  Мачта и гнездо содрогнулись, словно по ним ударил кулак великана. Резкий треск. Они услышали, как рея сорвалась с креплений и ударилась о палубу.
  - Дыханье Худа! - всхлипнул Эмансипор, хватаясь за край. Изогнулся, прищурился, глядя вниз. Тени сновали по палубе, тени скорее из кошмара, нежели реальные. Какое-то тело валялось у двери надстройки. Было не видно, что ударило по мачте, но слуга рассмотрел белые следы расщепов на залитом смолой бревне. - Кто-то бил по нам снизу, наверное, из самого трюма! - Обернулся предупредить Бену Старшую и мельком уловил блеск рукояти летящего к голове ножа.
  Белый свет!
   "Колокола, Сабли! Не слышишь треклятых колоколов?
  Ох жена, что же я наделал?"
  
  Как прекрасно это качающее движение, такое нежное, такое мягкое. Птича Крап, у которой левая грудь подобна белой сфере, лишенной пигментации в великолепном, заставляющем широко раскрываться глаза контрасте с темной кожей остальных мест тела - отсюда и ее прозвище, к сожалению, не оставшееся тайной для команды, как ей того хотелось бы - но боги, в ловушке тесного судна среди грубых моряков и немногих женщин, которые страшнее задницы престарелого жреца, чем еще заняться? Да и монету она зарабатывает, верно? Монету, да, весьма полезно, ведь кто знает - вдруг однажды они завяжут со всем тем, с чем давно хотят завязать?.. Короче, Птича Крап не спешила открывать глаза.
  Особенно сейчас, когда переднюю палубу оглашают вопли. Что это, поток крови или обычное ведро забортной воды - ручейки льются по ступеням... может, сейчас не время вымокать, а?
  И она открыла глаза. Села, поняв, что сидит лицом к носу, дверь каюты чуть справа.
  Из нее что-то мокрое, склизкое и мутное ползет, нависая над ступенями. Хаотическая россыпь мелких черных бусин-глаз на бесформенной, пестрой, горбатой спине. Склизкое, мокрое, да, мокро-склизкое, шелест и скрип крошечных коготков о деревянные ступени, тихое хлюпанье, пульсация органов, биение под прозрачной сочащейся кожей. Пол-лица, под ним багровая выпуклость - печень? - водянистый глаз уставился на Птичу Крап, но через миг новый вялый толчок скрыл лицо под тушей.
  Беспорядочные прядки сальных волос, черных прямых, белых кудрявых, рыжих завитых - каждый торчит со своего клочка сшитого скальпа. А там что? Одинокая бровь не над глазом, но над вроде бы желчным пузырем - если желчные пузыри способны на иронический внимательный взгляд, хотя всем ведомо, что пузыри умеют лишь кривиться...
  Птича Крап наконец поняла, что не вообразила хлюпающего, содрогающегося монстра посредством личного, не особо развитого воображения. О нет, он реален.
  И вытекает на палубу, словно тушу несут сотни ножек, а черные и блестящие глазки теперь смотрят (она уверена!) прямо на нее и полнятся грызуньей алчностью. Что это, лязганье зубастых челюстей, щелкающих и пускающих слюну над розовыми носами, что изгибаются в стороны, хотя каждый поднят кверху, принюхиваясь - ровные как пуговицы - пока челюсти лязгают и скрипят чуть слышно, но зловеще?
  Застонав, она поползла по палубе.
  Коричневая человеческая рука выплеснулась из привидения в самом неожиданном месте, на запястье блестела яркая татуировка со скачущими ягнятами. Вторая рука высвободилась из кучи органов, показав татуировку с рычащим волком. Гвозди высыпались из хватающихся за палубу пальцев, тварь продвинулась вперед, настойчивая словно гигантский слизень, устремившийся к куче свежего навоза.
  И тут же груда плоти сползла со ступеней, огромная кошмарина рванулась оглушающе быстро - что Птича Крап и доказала, разинув рот и так напрягши голосовые связки, словно пыталась разбить стеклянный бокал. Извернувшись, чтобы вскочить на ноги, она упала набок - левая рука и нога угодили в люк.
  Пропав в темноте, она два, три раза перекувыркнулась на крутых ступенях и тяжело шлепнулась на помост. Водоворот звезд пронесся перед глазами, выбитой пробкой падая в разинутую черную пасть, которая и поглотила всё.
  Как прекрасно это качающее движение...
  
  Капитан Сатер протащила бесчувственную Мипл к передней мачте и там бросила. Длинный меч был в правой руке, руку скрывала перчатка. По обрывкам блузы стекала кровь. Хотелось бы ей оказаться в личной каюте, нацепить доспехи и, может быть, пару раз прочесать волосы - что она обыкновенно делает после секса, как будто потенциальные колтуны и узлы могут накренить голову набок... но слишком поздно, и сожалеть - значит терять время.
  Особенно когда треклятый лич вздымается из прочной палубы, обвивая избытком иссохших рук матросов, затягивая к себе среди ужасных воплей - сквозь расщепленные доски, в дыру, которую ни один здравый ум не счел бы подходящей для протаскивания взрослого тела. Но тела проходят, не так ли? Прямо вниз, жестокие края древесины терзают и отрывают куски мышц, сдирают клочья одежды и кожи.
  Не сразу, протолкавшись сквозь паникующую толпу, смогла она подойти, не вовремя. В сумраке она рассмотрела лича достаточно ясно, чтобы понять: меч вряд ли окажется полезен. Ростом с полчеловека, крепкий продолговатый сплав трупов, обернутый в пергамент кожи. Более дюжины рук. Торчащие рылоподобные пасти на плечах, бедрах, шее, скулах. Немигающие глаза с красной каймой тускло светятся на самых разных местах. Каждая нога - конгломерат множества ног, сплетенных канатами; грудная клетка торчит ящиком, настоящей стеной ребер - прорубиться через них было бы невозможно, поняла она. Даже колющим выпадом. А голова - неужели это голова Ловкача Друтера?
  Но ох, как капитану Сатер хотелось начать рубку проклятых рук!
  Вистер полз мимо, плача хуже ребенка в намоченных штанишках, таща за собой кафель-нагель, словно огромную погремушку.
  Сколько осталось?
  Сатер озиралась. Здесь, на передней палубе, она увидела скорчившимися примерно дюжину матросов. Шесть зияющих дыр излучали ужас, очертя людей правильным кругом. Мачта сломана где-то внизу и покосилась, качается при каждом ударе ветра по немногим оставшимся парусам. Если налетит сильный порыв... Черт, почему Ловкач дал себя убить? Мачта может или подняться, падая затем за борт, или упасть сразу, погребая под собой значительную часть палубы. В любом случае будут проблемы, заподозрила она, и как капитан она должна думать обо всех вариантах... о боги! Она сошла с ума? Проклятый лич жрет команду!
  - Слушай! Вистер, встань на треклятые ноги! - Она сорвала с пояса связку ключей. - Ящик для оружия в полу моей каюты! Возьми Хека Урса. Хек! Кончай перевязывать Дыха, он выживет - иди с Вистером! Несите абордажные сабли...
  - Простите, капитан, у нас нет сабель.
  Сатер скривилась на Вистера: - Нет? Отлично, несите дубинки, вымбовки и гарпуны...
  - Ничего такого у нас нет.
  - Так что, во имя Худа, в моем оружейном ящике?
  - Вы не смотрели?
  Сатер сделала полшага в Вистеру, рука с мечом дрожала. - Знала бы я, безмозглый гриб - стала бы спрашивать тебя?!
  - Ладно. Старый капитан Урбот, он держал там личный запас рома.
  Сатер впилась в лицо руками. - Хорошо, - вздохнула она, побежденная. - Несите ром.
  - Вот это разговор! - завопил Вистер, внезапно оживившись. - Идем, Хек, чертов дезертир! Не теряй времени!
  Двое спрыгнули на главную палубу, топоча башмаками, поскользнулись и тут же влезли обратно. Лицо Вистера стало бледнее молочного чана; рот Хека открывался, но не издавал ни звука. Сатер с рычанием протолкнулась мимо них к краю надстройки и глянула вниз.
  По палубе, огибая люк, ползло нечто вроде груды отходов бойни. На нем были десятки крошечных глаз. И сотни коротких скользких хвостов извивались сзади. Руки, части лиц, торчащие пряди волос, десятки и десятки хлопающих челюстей. Это был, честно говоря, самый дурацкий монстр, какого она видела.
  Снова рыкнув, она спрыгнула на главную палубу, подскочила к твари и одним диким пинком сбросила за край люка, в трюм. Хор жалобных писков: абсурдная груда плоти провалилась в чернильную тьму. Плеск снизу и новые писки, а может, и одинокий тихий крик - она не могла быть уверена, да и какая разница? Развернувшись, Сатер сверкнула глазами на Вистера и Хека Урса. - Ну, вы двое, чего ждете?
  
  В трюме, у носа, лич спорил сам с собой. Души, некогда привязанные к пронзившим трупы гвоздям, наслаждались ныне жизнью в зловонном соединении плоти и костей, коим был лич. Мир - это мясо и кровь, и чтобы пребывать в мире, нужно создать подобие. Но столь редки бывают случаи, когда эфир так насыщен магией, что такое заклинание возможно. Какая удача!
  Чтобы стать мясом и кровью, нужно пожирать мясо и кровь. Мирские истины, о да.
  Однако фрагменты личностей упорствовали, каждая отстаивала право на мнение, каждая претендовала на господство среди прочих. Так что голоса доносились из различных пастей лича, пока он стоял среди разодранных, полуобглоданных матросов, не все из которых были уже мертвы. Голоса, да... но один молчал, всегда молчал, даже когда бывшие личности заполонили тень бестолковой болтовней.
  - Купеческое судно! Ну, трюм вполне большой, и если сожрать всех моряков, великое соединение духа и плоти вполне сможет править скромным кораблем!
  - Неупокоенный предприниматель - идея такой шутки может прийти в голову разве что какой-то зловредному богу, - сказала другая душа, скрипя словно гравий под ногами. И безжалостно продолжила метать слова: - Вот, значит, к чему мы пришли после поколений сомнительного прогресса? Твое присутствие, мастер Бальтро, стало вызовом...
  - А твое нет? - прохрипел смутно-женственный голос, и хрип был поистине особенным - словно взяли нежный женский говор и обтесали плотницким инструментом, если такое возможно (а почему бы нет?). - Секаранд избавился от тебя давным-давно, но ты снова здесь, прикован к нам, добрым людям, словно плод морального разложения...
  - Лучше, чем стать бородавкой! - взвизгнул колдун, убитый Секарандом в Скорбном Молле. - Чую твою вонь, карга Дерюгга! Жертва сердитых саламандр - нет иного объяснения твоему назойливому присутствию...
  - А ты, Вивисет? Секаранд скормил тебя могиле столь зачарованной, что даже память о тебе пропала! Ну...
  - Прошу, прошу! - вскричал купец Бальтро. - Я должен спросить у всех: кто-то еще чует поблизости собственную плоть?
  Неразборчивый хор согласия вырвался из десятка ртов лича.
  - Так и знал! - крикнул купец Бальтро. - Нужно найти...
  - Как знатный человек, - сказал кто-то, - требую признать мой приоритет. Нужно найти мою личность в первую очередь.
  - Кто ты такой, ради Худовой пыли?
  - Как, я Лордсон Хум из Скорбного Молля! Родственник самого короля! Я тоже ощутил близость одной важнейшей части себя - тут, на корабле!
  - Важнейшей? Ну, по крайней мере, речь идет не о мозгах. Готов спорить, это свиное рыло.
  - Кто говорит? - возмутился Лордсон Хум. - Тебя высекут...
  - Слишком поздно, прыщ, я уже высечен и прежде чем вы спросили - нет, я не из Молля. Не уверен, что узнаю сам себя.
  - Гвозди... - начал былой колдун Вивисет, но чужак его перебил: - Я не из каких-то треклятых гвоздей, но клянусь, я ощутил появление всех вас. И того, кто молчит, и молчание его - наверное, хорошая вещь. Нет, думаю, я был на борту задолго до вас. Не могу сказать, сколько именно. Но могу сказать одно: мир и покой до вашего появления мне нравились больше.
  - Ах ты спесивый сноб...
  - Плюнь на него, Дерюгга, - сказал Вивисет. - Посмотри на выпавшую нам возможность! Мы были мертвы, но вернулись, и мы чертовски злы...
  - Но почему? - просвистел купец Бальтро.
  - Почему мы злы? Дурак. Как смеют другие люди быть живыми, когда мы мертвы? Нечестно! Гротескный дисбаланс! Нужно убить всех на борту. Всех. Пожрать всех!
  Души провыли внезапно родившееся дикарское согласие его словам. Губы кривились, с различными степенями мышечного успеха выражая жажду крови, ненависть ко всему живущему. По всему безобразному, жуткому телу лича ощерились пасти, рыча, алчно ворочая языками и бросая смертельные поцелуи, словно обещания любви.
  И тут нечто огромное с грохотом провалилось через люк, отзвуки заставили содрогнуться даже киль. Множество новых голосов, более тонких, плаксивых, полных боли. Затем, в относительной тишине, раздалось щелканье и лязганье челюстей.
  Вивисет в ужасе прошипел: - Это она... та штука! Она охотится на нас!
  - Чую селезенку! - взвизгнул Лордсон Хум. - Моя селезенка!
  Наконец и молчаливый, тот, чье молчание было на деле уходом в себя - от смущения он непонимания странных наречий - наконец он решился изложить свое мнение. Звериный рев жорлига заставил личности закувыркаться в складках холодной плоти и холодеющих потеков крови многосложного тела лича. Вогнал их в онемелый ужас.
  Почти бессвязные мысли жорлига трепетали яростью бури. "Жрать! Рвать! Бежать! Сношать! Жрарвабежасношать!" Поднялись кверху одиннадцать рук лича, ободранные кровавые пальцы согнулись крючьями, сухожилия защелкали, словно пружины арбалета. Готовя вооружение, тварь развернулась навстречу монстру, подползавшему все ближе по деревянному помосту.
  Монстр что - то тащил. Что-то, стучащее каблуками по переборке. Стучащее, скребущее руками в панике безумия.
  - Моя селезенка! - закричал Лордсон Хум снова. - ОНО ХОЧЕТ МЕНЯ СЪЕСТЬ!
  
  "Жизнь подобна моллюску", - сказала как-то мама Птиче Крап. "Годами процеживаешь дерьмо, потом какой-то ублюдок раскрывает тебя и бросает в поганый рот. Конец истории, прекрасная жемчужина, конец истории".
  Они жили у озера. Отец вел пожизненную войну с семейством енотов за устричные отмели, которые обносил забором, ставил плетни и сети, делал все, что только мог придумать, удерживая бандитов в масках подальше от источника дохода. Умом ли, простой ли хитростью, но еноты превозмогли папашу, довели до сумасшествия и могилы.
  Птича Крап, у которой было прежде имечко куда лучше, поняла - когда всматривалась в безжизненное, искаженное последней гримасой гнева лицо отца - что задумывает отказ от войны, убившей папу. От единственного наследства, от вендетты, которую не имела надежды выиграть. Ну что это за жизнь?
  Хм. Процеживание дерьма, не так ли?
  Ей было тогда пятнадцать лет. Забрав тючок с пожитками из хижины, поставленной на опасных грязевых залежах у топкого берега - из дома - она отправилась по Ракушечному тракту, в последний раз свершая скучный путь в город Толль, где они продавали на улицах свой улов. Так себе городок, этот Толль. Стены, окружившие скромные его пределы, были возведены двадцать лет назад, а строения вне стен... ну, ни одно не имело более двух этажей.
  Возьмите палку и воткните глубоко в грязь там, куда достают волны в спокойный день. Вернитесь через неделю-другую, и вот вам груда ила с одной стороны палки, неглубокая ямка с другой стороны. Но прилетевший шторм не вытащил палку, горка растет, а ямка постепенно заполняется.
  Таков был город Толль. Каменная крепость в середине вместо палки, медленный дрейф населения из глубинки, оседавшего у крепости, как заведено между людьми. Десяток лет жалкой войны, заставившей построить укрепления, а затем время "занудного мира", как описывали солдаты долгие звоны муштровки и стояния в дозорах вдоль границы, за которую никто не дал бы одной сопли из носа.
  Она не хотела стать солдатом. Не хотела полубезумных дураков в сотоварищи по взводу. Дых Губб, Биск Вит, Подлянка и Червячник. И, конечно, Хек Урс, тот, которого она в конце концов взяла в постель скорее от скуки, нежели от похоти - хотя, вот в чем истина, лучшим ответом на скуку всегда является грубый трах, пыхтящая неистовая похоть. Ну, мир полон приговоренными к браку бабами, которым скука выела мозги, хотя иное решение перед глазами. Да хоть лачуга при дороге.
  Жаль, они потеряли той ночью Биска, Подлянку и Червячника. Что же, возможно, чистая случайность, что вторую плоскодонку пробило в самом низу, она потонула и забрала трех завывающих солдат на дно, туда, где быстрое течение утаскивает всё в глубокие воды. Возможно, это поддавки Госпожи, что остальные, и сама Сатер, и Ловкач, были в лодке побольше, со всей добычей, и смогли подойти к "Локону", бросившему носовой и кормовой якоря в бурлящие воды залива.
  Может, Сатер не врет, рассказывая о добыче. Казна всего Толля, серебро и золото, не захватанные ничьей грязной рукой, да, в ровных столбиках... ну, разве сама она не видела? Видела и передавала с лодки, через борт в подставленные руки Ловкача груз богатства. Такого богатства. Но другие вещи? Закутанные мешковиной громоздкие штуки, ужасно тяжелые, с торчащими, рвущими гнилую ткань выпуклостями? Большие как зацелованные с ног до голов идолы ... не то чтобы Толль мог похвастаться дико богатыми храмами, как те, о которых она слышала от Биска - он жил на Кореле, избежал службы на Стене, подсунув младшего брата. Громадные храмы с тысячами бедняков, что мечут последние медяки в большие чаши, даже когда глаза стекленеют от дюжины опустошающих пригороды хворей. О да, вполне богатые для окровавленных идолов и каменьев, вставленных в храмовые чаши. Украсть у пожирающих души ох-каких-благочестивых негодяев - это было бы самое то, и очень жаль, что завернутые штуки не были идолами.
  Половина городской наличности, верно, груды добычи Певунов - гнусной толпы тиранов, правящей городским курятником - всё ради услуг проклятой компании наемников, этой Багряной Гвардии. Но зачем она была нужна? Для объединения Стратема, о да, с Толлем в роли величавой столицы. Конец набегов и кровной мести, торговых войн между погаными купеческими приказчиками в буше, засад на караваны с мехами и кожами, которые сжигают дотла лишь ради того, чтобы соседи голодали - детишки и старики вместе, и все-все... Наемники, да, чтобы принести занудство мира.
  Вообразите же прибытие на берег, где Багряная Гвардия обещала высадить свои сотни - лишь чтобы увидеть, что дураки пропали. Отплыли назад или куда-то еще, в большой спешке.
  Что же, развернуться и вернуть всё домой?
  У Сатер была идея получше.
  Вроде как получше. Вроде бы. Но Птича Крап уже не уверена сейчас, когда угодила головой, плечами и по меньшей мере одной сиськой в кошмарный шлепок шевелящейся, булькающей, шипящей, дергающейся, пыхтящей, моргающей, разевающей пасти и хлюпающей... гнуси.
  Угодила. Хуже того - слилась, припаялась. Каждый вздох приносит склизкую, светлую, холодную жидкость... не воздух, именно жидкость. Слюна? Может быть, но слюна в смеси с тем в воздухе, что поддерживает в людях жизнь. Кровь? Нет, слишком жидкая. Слишком холодная.
  Глаза открыты, видят что-то красное, пронизанное пульсами артерий и вен. Уже не моргают, ведь другая холодная жидкость, вроде желтка, но тонкая как веки змеиных глаз, защищает их от высыхания.
  Всосав ее, монстр продвигался, волоча женщину за собой. Она пыталась подобрать ноги, чтобы встать - но это невозможно, подозревала она, ей ни за что не поднять проклятую штуку, ни руками ни, тем более, балансируя на скользком помосте.
  Ох, что за неуклюжий способ умереть. Что за неуклюжий способ жить. Смерть была бы благом, да, настоящим благом.
  
  Не замеченный, похоже, никем, Бочелен вышел на главную палубу и обнаружил свой меч застрявшим в поручне левого борта - еще несколько пядей, и чудесное оружие навеки пропало бы в пучине. Кровь поблескивала на черном лезвии, придавая ему багряный оттенок. Вытащив меч, маг замер, вглядываясь вперед.
  Что-то...
  Заинтригованный Бочелен взошел на корму, к штурвалу. Никто его не закрепил, большое колесо крутилось вслед за движениями рулевой лопасти. Нахмурившись, испытывая разочарование от столь неумелых мореходов, Бочелен прошел к заднему поручню. Всмотрелся в сумрак красной дороги.
  Багряные водовороты, багряное свечение, пенный след извилист и непредсказуем. Он увидел слабую бороздку, затем различил привязанную к поручню рыболовную лесу. За кораблем тащится наживка: возможно, в данных обстоятельствах это не умно. Похоже, дело рук Корбала Броча. Некромант задумчиво погладил бороду.
  Грохот со стороны носа. Бочелен прищурился... Лич нападает снова, голод безмозглого жорлига заразил все души отчаянной алчбой. Увы, непонимание - вечный бич неупокоенных. Хотя, если учесть ободряющий поток сырой силы, исходящей от течений здешнего моря, непонимание смогло обрести некую ... телесную истину.
  Лич пожирает. Оттого растет в весе и силе. Весьма любопытная эволюция, возможно, уникальная. Нет сомнений, ее стоит изучать и дальше.
  Последний крик слабо взлетел над очередной жертвой.
  Низкое гудение - словно порвалась самая басовая струна лиры - заставил его обернуться. Леса ходила взад и вперед, потому что кто-то попался на крючок. Акула?
  Может быть.
  Леса внезапно провисла.
  Порвалась? Очень похоже.
  Он увидел позади плавники, разрезавшие кроваво-черную воду; они неслись быстро, оказываясь по бокам судна. Десятки и десятки. Одна из акул вырвалась на поверхность едва на расстоянии броска ножа от рулевой лопасти - тварь длиной с две трети "Солнечного Локона". Изогнулась, избегая столкновения с форштевнем, проскользнула, ударив по корпусу, сверкнула светлыми глазами размером с корзину каждый. И пропала из виду.
  Акулы, сообразил Бочелен, спасаются бегством.
  Что ж, эти воды поистине кишат дхенраби - а вот и один из невообразимо огромных членистых бегемотов вздымает огромный пенный вал в тысяче бросков к востоку. Он потрясающе быстрый, заметил Бочелен. Быстрее даже акул...
  Бочелен снова прочесал пальцами бороду.
  
  Марля обвила лицо Дыха Губба ниже глаз, обернула голову толстым слоем - выбеленный солнцем материал с тремя темно-красными пятнами, одно в середине, два других по вискам, все три на одном уровне.
  Ему досаждал шум. С одной стороны - скрежет и лязг челюстей, с другой стороны - журчание воды. Вполне сносно, решил он... и тут же с водянистой стороны пришел сокрушающий треск, затем великая, невыносимая боль. Внезапное нападение такой силы, что он откусил кончик языка и новая кровь хлынула изо рта.
  Он стоял на палубе на коленях, обвиняющее взирая на всех кругом, ибо все издевались над ним идеальными лицами, розанчиками - носами и кальмаровыми ушами (в идеальной целости все изящные складки и красивые мочки). Но вдруг упал набок, скорчившись от мучительной боли, терзавшей ухо, которым он уже давно не владел.
  Другое отсутствующее ухо кто-то кусал и это, чтоб вас, была почти самая плохая ночь его жизни.
  Хек Урс подобрался, выставив нож; Дых отпрянул, увидев его.
  - Идиот, я не стану тебя резать или еще что! Это защита, вдруг лич выскочит снова... боги, можно подумать, у него брюхо не набито. Смотри, Мипл - только сейчас подоспела - пропустила всё веселье, верно? Ненавижу, когда люди так делают. Но я же пришел дать тебе... - Тут он взмахнул рукой, державшей глиняный кувшин. - Ром!
  
  Капитан Сатер сделала еще глоток и выбросила пустую флягу. Когда же все пошло не так? раздумывала она. Верно, кража шести Сеч'Келлинских статуй была, похоже, плохой идеей, если учесть все сказки об окружающих гнусные штуки ужасных проклятиях. Их нашли захороненными в ровную линию под фундаментами Отменной улицы рядом с крепостью Толля - зловещие неуклюжие фигуры из иноземного молочно-белого мрамора, запятнанного, впрочем, за пару столетий отбросами кухонь и королевской канализации. Лишенные выражения тощие лица наводили тем больший страх, что глаза и зубы были железными - недоступными для ржавления - а странные руки и ноги имели слишком много узловатых суставов. Двойные колени с выступами, длинные пальцы и, что удивительнее всего, железные ошейники, словно шесть существ были чьими-то домашними животными.
  Придворный маг - назвавший их Сеч'Келлинами, что бы это ни значило - немедля затребовал статуи себе, и Сатер оказалась среди невезучих дураков, втаскивавших штуки за подобные сотам стены аптеки на вершине единственного городского холма. Через неделю она помогала перетаскивать их в крепость, в подвалы, в одно из заброшенных хранилищ за новой железной дверью, на коей маг выгравировал столько защитных знаков и глифов, что в конце концов дверь казалась скорее расплющенным аистячьим гнездом.
  Бедняга-заклинатель вскорости свихнулся, и если была в том некая связь, никто из официальных лиц не пожелал подтверждать. Не одна Сатер отдала деньги за ритуальное очищение в храме Солиэли за Чистым Колодезем - каждый из приложивших к статуям руки солдат сделал так же, кроме капрала Стеба, который ковырял в носу острием кинжала и шел к двери, а дверь вдруг распахнулась и вогнала клинок прямо в мозги - удивительно, впрочем, что кинжал нашел у него мозги! Но шум тогда уже улегся и казалось, они избежали любого проклятия, если оно вообще было. Когда маг утопился в мыльной лохани... ну, он же был чокнутый, верно? Никто не удивился.
  Потом один многоум решил подарить их Багряной Гвардии - говорят, те глубоко увязли во всяких мистических делах. Но, может быть (думала Сатер впоследствии), это было не даром, а скорее не совсем красивым желанием избавиться от уродливых штук.
  А потом она пошла и украла их. Зачем? Какой безумный импульс вел ее, словно костяная рука схватилась за горло? За борт пора, точно, пора за борт!
  Неужели проклятие породило к жизни треклятого лича?
  Нужно от них избавиться. Немедля, пока не поздно...
  Взрыв воплей снизу - столь жутких, что даже ее пропитавшийся ромом разум заледенел - и грохот какого-то столкновения, две тяжелые формы врезались одна в другую, весь корабль содрогнулся. Новые вопли, стук ударов, наносимых с дикой силой и яростью.
  Сердце трепетало. Сатер огляделась, увидев трех моряков у носа. - Брив! И ты, Брив! Ты тоже, Брив! Вы трое, возьмите ключ от кладовой...
  - Где, внизу!? - провизжал один.
  - На корме, и там тихо. Шесть завернутых статуй - хочу, чтобы их не было, понял? Наверх и за борт! Быстро!
  И тут же кто-то оказался рядом. Высокий, громоздкий - мясистое, круглое, ребяческое лицо смотрело сверху вниз. Язык облизал толстые губы под сверкающими бусинами глаз. - Статуи?
  
  Брив, помощник кока, оглянулся на Брива, помощника плотника, и назад, на Брив-плетельщицу, чья грива оранжевых волос странно всклокочилась и словно перекосилась. Увидел написанный на лицах ужас и показал собственный ужас. По ступеням спускался самый жуткий из двоих пассажиров (вообще-то их было трое, но лакея никто не считал), здоровяк с круглым лицом, толстыми губами и тонким голосом.
  Он казался лишенным страха, а значит, совершенно безумным.
  Их провожатый к кладовой хрустит длинной кольчугой под плотным шерстяным плащом. Пухлые, бледные руки сложены, словно он проклятый монах-попрошайка.
   "Все мы идем на смерть. Кроме, может быть, его. Так всегда. Главари вечно выживают, пока остальных режут. Нет, он выживет, и еще кок, потому что коков никто не любит и еще... потому что кок - поэт.
  Нет, реально поэт. Вовсе не кок, клянусь Худом.
  Это все, что он умеет делать - писать стихи. Не поет, не играет на инструментах, не слагает песен, ведь это, приятели, ниже его.
  
  Так снилось мне
  Смотрел во сне
  На армию в походе
  Но каждый был
  Солдат без ног
  (Вот это мне странней всего) -
  Какая ж вы пехота?
  
  Все верно, последний утренний пеан кока, который он выложил, накладывая варево в миски. Помпезное лицо и перекат каденций, словно неуклюжие словесные отбросы из глотки были чем-то глубокомысленным... ну, я читывал поэзию, о да, и слышал ее много. Стихи читали, пели, скулили, бормотали, мямлили, выкрикивали и выпыхтывали, шептали и сплевывали. Ах, какой моряк не слыхивал?
  Но что мы знаем? Не у нас изящные брови взлетают над хладными, мудрыми очами, ох не у нас. Мы простые слушатели, ведомые сквозь психологические травмы какого-нибудь потаскуна, пока идиот взирает в зеркало любви-ненависти, мастурбируя всем собой; и это мы должны, когда придет момент - придет, ха! - мы должны задыхаться и расслаблять сфинктеры в лингвистическом экстазе.
  Да, гм... Пусть уж кок наяривает на своем проклятом черпаке. Понимаете, о чем я?"
  Брив, помощник плотника, толкнул его: - Идем с нами.
  - Оставь меня! - зарычал Брив, помощник кока. - Я готовлюсь, ясно?
  И пошли они вниз, по крутому трапу, вниз в трюм, где обитает жуть - ну, то есть обитает в носовой части. Все трое моряков (или два моряка и одна морячка, которая на деле тоже была моряком) отчаянно хотели пойти лучше в баню.
  
  Брив, помощник плотника, оставался на шаг позади Брива, помощника кока, и на шаг впереди Брив-плетельщицы, которой, если сплетала канаты не лучше чем заплетает волосы, было бы лучше служить коком. Ведь кок был поэтом.
  Но зато без плетельщицы дела могли бы пойти худо, и так не годится. А прислушайтесь к демонам, шумящим на носу - если склониться и глянуть между ног через дыру в ступенях, он мог бы различить что-то от рычащей, шипящей, щелкающей клыками, топочущей битвы. Но какая ему была бы польза, эй? Ни на грош. Они там сотрясают прекрасный трюм, ломая дерево, вышибая паклю из щелей и чертя мерзкие черты в бортах, словно рифов и отмелей, скал и безбилетников не довольно. Вот безмозглые демоны - устроили всяческий ущерб.
   Ну, если бы плотник знал свое дело, что ж, все было бы в порядке. Верно? Но он был дураком. Убил его - сделал миру подарок. Однако забавно, как один-единственный предсмертный крик повлек за собой все остальное, и теперь люди мрут там и тут, а вон смотрите, Ловкач Друтер, по крайней мере тело, сидит близко от ступеней - гвоздем достанешь. Сидит, будто попросту ожидает, когда вернется голова. Ну, тут все нелепо, на что ни глянь, а кто там дерется в полутьме, ну, к счастью, разглядеть трудновато..
  - Чтоб тебя, Брив, - прошипела Брив-плетельщица. - Хочешь поймать свое дерьмо своим же ртом?
  - Ты говоришь не как леди, - ответил Брив и ускорил шаги, догоняя Брива, помощника кока. - Нужно было принести фонарь.
  Великан-евнух уже сошел со ступеней и не стал вежливо поджидать, когда же моряки присоединятся, но двинулся в сторону кормы, к кладовой. Бриву, помощнику кока, лучше было не отдавать лысому придурку ключи. Ну, Брив помощник плотника вполне способен его остановить...
  - Ой! На пятки наступаешь, женщина!
  - Там за мной сидит безголовый парень, так что поспешай, Брив!
  - Он ведь на тебя не глядит.
  - В спину взгляд уперся, клянусь!
  - Не его. Оглянись - у него голова далеко отлетела.
  - Слушай, нам, женщинам, лучше знать такие вещи. Когда кто-нибудь обшаривает глазами сверху донизу. На корабле хуже всего, всюду лячи.
  - Личи, не лячи.
  - Да что ты понимаешь? Я тут, знаешь ли, единственная достойная женщина, так что все на мне.
  - В каком смысле "все на тебе?"
  - Тебе лучше не знать.
  - Может быть. Просто интересно. И еще страшно, но мужчине подобает быть вежливым с женщиной. Даже с той, у которой груди подпрыгивают как пробки или два буя на волне.
  Евнух встал перед дверью кладовой.
  Брив, Брив и Брив столпились за спиной.
  - Хорошая ли это идея? - задал вопрос помощник кока, едва евнух вставил ключ в скважину.
  - Ох, ох, - вздохнула плетельщица.
  Ключ повернулся. Лязгнули сувальды.
  - Хорошая ли это идея? - повторил помощник кока.
  
  Сеч'Келлины - само по себе плохо, но Сеч'Келлины в колдовских воротниках... да, поистине скверно. Своего рода гомункулы, Сеч'Келлины были созданы Джагутами, разработаны - утверждают те немногие, что наделены достаточным авторитетом, чтобы высказывать мнения - на основе некоей древней расы демонов, называемых Форкассейлами. Белые как кость, слишком много коленей, лодыжек, локтей и даже плеч. Будучи перфекционистами худшего сорта, Джагуты смогли изобрести существа, способные к размножению. И - еще типичнее для Джагутов - они взяли и начали вымирать, оставив ужасающим выродкам свободу делать что пожелают. Обычно те уничтожали всех, кто попадался на глаза. Ну, пока не появлялся кто-нибудь достаточно могущественный, чтобы избить их, сковать жизненные силы и захоронить там, где никто не станет тревожить... например, под дрянной мостовой среди быстро растущего города.
  Достаточно могущественный колдун мог и пробудить наложенные на тварей чары, даже покорить своей воле. Разумеется, ради нечестивых и непристойных целей.
  Возможно, именно это и случилось с шестью Сеч'Келлинами из кладовой.
  Но, говоря по правде, ничего подобного.
  Все было намного хуже.
  О да.
  
  Колдуны поручают. Всегда можно узнать таких колдунов по тому, как они сидят в башнях, день и ночь составляя злобные схемы господства над миром. В мирской пыли копается кто-то другой. Колдуны, которые не поручают, лишаются времени на продумывание черной эры тирании, тем более на исполнение потребных практических шагов. Накапливается грязная посуда, а также белье. Пыль сбивается в комья, комья замышляют узурпацию. Белки устраивают течи в крыше, иногда падают куда-то меж стен, не могут выбраться и там помирают и мумифицируются с гротескными гримасами на мордочках и стесанными о кирпичи зубами.
  Миззанкар Дрябль из Джанта - города на Стратеме, павшего во прах столетия назад, города, о котором не догадываются жители Джатемовой Пристани, нового селения в трех тысячах шагов по тому же берегу - Миззанкар Дрябль из Джанта, значит - бывший, в чем согласны все давно усопшие, особо ужасным волшебником, заклинателем, чародеем, тавматургом и вдобавок уродом - Миззанкар Дрябль из Джанта, да - воздвигший шпиль узловатого, пузырчатого, черного блестящего камня за единую ночь в разгар бешеного шторма, отчего шпиль не имел окон и дверей... гм, был тот шпиль высотой по колено и такой ширины, что можно встать на одну ногу, что весьма бессмысленно, ведь Миззанкар был высок и толст и все давно усопшие согласны, что строил он изнутри наружу, ибо бедный глупец застрял и Худ знает, какие злодейские планы он замышлял, но только лишь позволил нагромоздить вокруг себя груды хвороста и бревен и поджарить как орешек в скорлупе... Миззанкар Дрябль из Джанта, да, он умел поручать.
  Как гончие, нуждающиеся в хозяине, Сеч'Келлины были требовательными слугами. Потому владение ими было работой постоянной и не особо веселой. Миззанкар Дрябль - по сути, мелкий колдун с несчастливой привычкой проводить ритуалы слишком могучие, чтобы их контролировать (один из них привел к напрасному сражению с неупокоенной белкой и взрыву, ужасающему извержению расплавленного камня, воздвигшегося вокруг него и его жалкого защитного круга, создав башню-тюрьму, из которой не было спасения) - был, однако, достаточно мудр, чтобы поручать. Счастливый обладатель шести демонических слуг, тварей, порожденных ненавистью некоего гнусного Джагута, он осознал - в момент спазматической ясности - что нуждается в могучем и желательно огромном демоне, способном принять бремя командования Сеч'Келлинами.
  Самым дерзким и тщательно разработанным заклинанием жизни Миззанкар вызвал такое существо и, естественно, получил больше, чем запрашивал. Древнего, почти забытого бога - не иначе. Битва воли была прискорбно краткой. Миззанкар Дрябль из Джанта последние дни жизни, прежде чем селяне сожгли его живьем, был занят выскабливанием грязных сковород, мытьем посуды, выжиманием белья и охотой на пыльные комья (стоя на четвереньках).
  Боги даже более колдунов понимают, как важно делегировать обязанности.
  Однако рассказ о последующих приключениях бога, о Сеч'Келлинах и нагромождении невезений, приведших к их похищению и похоронам в на месте будущего града Толля, повествование это надлежит кому-то другому и услышано будет в иное время.
  Единственная важная деталь: бог шел за своими детьми.
  
  Тусклоглазый, почти обезумевший от болезненных пульсов во всех отделах головы Эмансипор Риз, Манси Неудачник, вцепился ногтями и встал на колени, и помедлил несколько ударов сердца, ибо все окружающее закружилось. Лицо его было прижато к мокрому плетню, взгляд косился, пока не нашел Бену Младшую - снова сжалась напротив, нож поднят на случай, если он злодейски метнется ближе (что было весьма маловероятно). Метнуться-то он мог, но сделав так, извергнул бы остатки сомнительного угощения кока, и одна мысль об том (на краю сознания плясал вполне убедительный образ злобной девки, вымазанной вонючей блевотиной), хотя и чем-то соблазняла, но и вызывала грохочущее предостерегающее эхо в больном черепе.
  Нет, слишком много движений, слишком много животных порывов. Он закрыл глаза, медленно подвинулся, пока голова не оказалась у края истрепанной корзины. Открыл глаза снова, торопливо поморгал. Эмансипор Риз понял, что смотрит на корму.
   "Еще ночь? Боги, ей не будет конца?"
  Черные сумеречные тучи нависали, затемняя всё над мутными морскими водами. Дхенраби выскакивали на поверхность со всех сторон, двигаясь быстрее любого корабля. Проклятье, он никогда не видел, чтобы эти бегемоты двигались так быстро.
  Где-то внизу продолжалась битва, судя по звукам - совершенно нечеловеческая, отзвуки прокатывались по судну, сотрясая мачту и корпус.
  Еще одна обширная выпуклость в воде, прямо позади "Солнечного Локона", пухнущая, растущая, все ближе. Теперь Эмансипор увидел Хозяина, Бочелена, стоявшего расставив ноги в дюжине шагов от поручня, меч в обеих руках, глаза вроде бы смотрят на растущий гребень.
  - Ох, - сказал Эмансипор Риз, когда две громадные чешуйчатые лапы вылетели из пенного бугра, обрушиваясь на корму сокрушительной хваткой - дерево лопалось словно прутики. Длинные кривые когти вонзились в надстройку. Затем между лап среди полотнищ ниспадающей воды показалась длинная голова рептилии. Открылась пасть, являя устрашающие клыки; вода хлынула в стороны.
  Весь корабль грозно содрогнулся, застыл, готовый опрокинуться - нос взлетел ввысь - а пришелец взгромоздился на борт.
  Все это - вся сцена с тварью и Бочеленом, который скакнул, взмахивая блистающим клинком - быстро переместилась, ведь воронье гнездо - как и вся мачта - накренилась. Что-то ударило Эмансипора по спине, выбив воздух из легких, потом тощее тело с воем прокатилось сверху, взлетев - крысиные хвосты волос и дергающиеся конечности - он бросился, вытягивая...
  
  Внезапный подъем носа жестко придавил лича и бесформенное дитя; тяжесть проломила доски настила над килем. В этот момент, к несчастью для порождения противоестественных экспериментов Корбала Броча, лич оказался сверху. Хруст столкновения, череда тресков - это лопались кости, включая позвоночники, проседали грудные клетки. Все, что было не закреплено в монструозном теле, неистово выплеснулось, разлетаясь, брызгая жидкостями. В том числе была торжественно выплюнуто, словно застрявшая в человечьей глотке пробка, верхняя половина глубоко внедренного в мутный слизистый мирок тела. Кашляя, перхая, извергая сгустки отвратительной флегмы, Птича Крап покатилась, падая между обшивкой корпуса и расщепленным помостом.
  Тем временем лич восстал с протекающего остова недавнего врага, возбужденно стискивая кулаки и откидывая назад голову, словно готовился издать вопль беспричинной радости.
  Но даже тупейшие из ученых знают, что силы природы неодолимо связаны некими законами. То, что поднялось, скоро опустился. По крайней мере, если плавает в море. Нос пошел книзу и ударился о воду, подбросив лича вверх - еще один закон, позволяющий изобретение, скажем, катапульт... И уродливая, толстолобая, смутно-Друтерова голова - ибо лич в тот миг стал излишне материальным - с силой тарана врезалась в доски палубы. И застряла.
  На миг ослепнув от сотрясения, лич не понимал, что за крики раздаются вокруг.
  - Пинай его!
  - Пинай! Пинай!
  И тут же прочные башмаки врезались в голову лича, ломая скуловые кости и лобные дуги, челюсть верхнюю и нижнюю, виски и темя. Бах бах бах крак крак крак - затем чей-то башмак ударил в разинутый клыкастый рот.
  Рот сомкнулся.
  
  Едва ужасная тварь откусила половину правой стопы, Дых Губб взвыл, отшатываясь, повернулся, брызгая кровью, и упал на палубу. Пальцы - уже не его - стали пережеванным фаршем в пасти лича, корявые ногти лопались, пока другие башмаки лупили по съежившейся, изуродованной голове. Их жевали, да, как недавно жевали одно ухо; второе же было практически съедено и слышало лишь слабое журчание, а вот нос чуял грязь. Холодную, соленую, скользкую грязь.
  Еще немного такого, и он сойдет с ума!
  Кто-то упал на колени рядом, он услышал крик Мипл: - Прямо в лузу! - Потом она захохотала как сумасшедшая уродливая баба, каковой и была.
  
  Рыча (и жуя), лич ретировался от побоев назад, вниз в дыру. Заморгал оставшимся глазом и уловил смутное движение - это была Птича Крап, нашедшая короткий меч Ловкача Друтера. Подскочив ближе, она вогнала широкое, дикое лезвие глубоко в грудь лича.
  Тварь с визгом отбросила женщину полудюжиной рук, заставив полететь, удариться и упасть грудой.
  Подскочив и отбросив противное оружие, лич наступал на назойливую смертную. На миг замер, когда что-то большое скользнуло из челюстей в глотку. Замер, чуть не подавившись, но сместил плотную массу - башмачная кожа, мясо, кости, ногти и, сказать противно, волосы. Ярость его возросла, когда лич потряс головой и нижняя челюсть отпала, шлепнувшись к ногам красноречивым укором драчливости.
  Вырвавшийся из зияющей пасти рев был скорее визгливым хрипом, но Птича Крап явно сочла его вполне устрашающим, ибо закричала, пятясь вдоль помоста в зернистую тьму трюма, назад, к корме - хотя там, сверху доносились звуки яростного сражения.
  Длиннопалая когтистая лапа - с пальцев свисали ошметки плоти - угрожающе поднялась, лич подскочил еще ближе.
  
  Неистово выбросив руку, Эмансипор Риз поймал тощую лодыжку Бены Младшей, остановив предстоящий полет прямиком к вскарабкавшемуся на корму гигантскому чудищу. Лакей крякнул, когда вес девицы чуть не вырвал плечо из сустава; затем она упала прямо вниз, послышался стук головы о мачту, треск - это руки ударились о верхнюю рею...
   В этот миг нос снова опустился, резко мотнув мачту с вороньим гнездом кпереди. Что-то врезалось в спину Эмансипора, иссохшие костлявые руки нанесли удар по голове. Падая на спину - и в процессе подтаскивая Бену Младшую кверху - Эмансипор ругнулся и врезал локтем по наседающему трупу. Локоть погрузился во впалую грудь, заставив тело взлететь - и прямо за борт...
  
  Дых Губб перекатился на спину как раз вовремя, чтобы увидеть прямо над собой падающую с небес зловещую каргу. Он с визгом вскинул руки, и тут же тварь обрушилась на него.
  Узловатый сухой палец пронзил левый глаз, Дых услышал "шлеп!", словно от лопнувшей виноградины. Завизжав, он начал молотить нападавшую. Резкий вдох - во рту оказался клок истлевших, мерзких волос.
  - Убей ее! - заорал кто-то припадочным голосом.
  - Убей! Убей!
  Башмаки уже лупили по Губбу, ноги опускались без разбора, ломая кости мертвые и живые. Им было все равно, совершенно все равно.
  - Убей ее!
  - Она уже мертва!
  - Убей еще раз!
  Нежданный взрыв света - носок башмака врезался в почти бесполезный для Дыха череп - и наступила темнота.
  
  В хранилище, ох, в хранилище. И назад, немедля, бессчетная двадцатка скорых шагов...
  Войдя, Корбал Броч помедлил, чтобы оглядеться, сделал еще шаг и увидел усеявшие пол куски рваной мешковины. За ним Брив, Брив и Брив втиснулись, сгибаясь, перешептываясь; по крайней мере один всхлипывал.
  Сеч'Келлины атаковали со всех сторон. Одно мгновение: сумрак и покой, второе мгновение: вспышка насилия. Каменные кулаки взлетали, посылая Бривов в полет. Другие кулаки врезались в Корбала, могучий евнух удивленно кряхтел. Затем начал отбиваться. Белые как смерть тела пятились, скрежеща о закругленные стены.
  Брив - помощник кока оглянулся и понял: все шестеро демонов налегают на евнуха. "Так и нужно, он же во главе и всё такое". Тут он высмотрел неподвижное скорченное тело другого Брива и подкрался, схватил моряка за лодыжки, потащил Брива - Брив, плетельщицу - в сторону от битвы колоссов в середине помещения.
  Брив-помощник плотника вдруг оказался рядом с Бривом, ухватил Брива за ногу.
  - Эй, - зашипел Брив-помощник плотника. - У Брив волосья оторваны! Эй, это ж не Брив - это Горбо!
  - Ясно дело! - буркнул Брив - помощник кока. - Все знают!
  - Я не знал!
  Помощник кока замер. - Невозможно - ты с ним спал!
  - Только раз! И было темно - и некоторым бабам нравится в...
  - Хватит. Помоги мне его вытащить!
  - А парик?
  - Что парик?
  - Гм, ничего. Кажется.
  Трудно было сказать, кто побеждает - ох нет, сказать было легко. Корбала Броча лупили как котлетное месиво. Удивительно, что он еще стоял, и хорошо что стоял, ведь пока он стоит, демоны им заняты, и стоит пересечь порог, они будут спасены!
  
  Лишь только голова богоподобной твари показалась над бортом, Бочелен шагнул вперед и взмахнул мечом. Острие вонзилось в рыло; от удара что-то вылетело из пасти.
  Леса, крючок и ухо.
  Гигантская когтистая лапа косо взмахнула, и Бочелену не вполне удалось уклониться - кривые когти прочертили кольчугу. Черненые колечки градом посыпались на кормовую палубу.
  Он рубанул по лапе, ощутив, как железо глубоко впилось в запястье, разрезав хотя бы одну из костей.
  Бог завыл.
  Бочелен мельком заметил вторую лапу, желающую его пришлепнуть, и потому поднял меч в защитную позицию, которая, увы, не могла соответствовать силе удара. Так кузнечная наковальня могла бы обрушиться с крыши многоэтажного дома.
  Удар нанесен.
  Дерево затрещало, кулак коснулся палубы, и Бочелена на ней уже не было.
  Он приземлился, вздымая тучу щепочек, в хранилище.
  Сеч'Келлин рванулся к нему. Он инстинктивно парировал, увидев, как демон нанизывается на меч, завывая. Грудная клетка разбилась, словно кусок мрамора под кайлом шахтера.
  Крик услышали наверху. Заревев, бог начал рвать палубу.
  Пятеро оставшихся Сеч'Келлинов поглядели вверх. Раздались звуки вроде детского плача, и все они полезли к расширяющейся дыре. Чудовищная лапа опустилась, и гомункулы поползли по ней, как по дереву.
  Какофония воплей снаружи двери. Встав единой кровавой массой ран, Корбал Броч встряхнулся, глянул на Бочелена и вышел из склада.
  
  Птича Крап смотрела наверх, на тушу лича. Она еще пыталась орать, но голос пропал, совсем пропал и теперь она - как нелепо - издавала звуки, практически не отличимые от стонов лича.
  Брив, Брив и Горбо врезались в нее, облегчение на лицах при виде лича быстро сменялось безрассудным ужасом. Тот так и нависал сверху, как принято у поганых монстров.
  В этот чудный момент, когда смерть сулило каждое спазматическое подергивание избытка когтистых костистых рук, когда безжизненные черные глаза сулили черноту вне жизни, когда раздался величественно-неестественный, хрипло-носовой скулеж, который должен был стать воплем радостного триумфа... в этот миг, о да, лич отвернулся от намеченных жертв.
  Когда Корбал Броч зашагал к нему и встал справа от скованных отчаянием ног Птичи и, улыбнувшись, сомкнул толстые пальцы, ухватившись за обе стороны безобразной головы лича.
  Внезапный поворот, резкий треск.
  Затем поворот в другую сторону, скрежещущие звуки.
  И снова из стороны в сторону, быстрее и быстрее.
  Издав сухой всхлип, тело лича оторвалось от головы и шлепнулось на помост мешаниной ног, бровей, ртов и всего прочего.
   Корбал Броч поднял голову выше. С той же улыбкой отвернулся...
  И взглянул на Бочелена, который показался на пороге, отряхивая с плеч щепки.
  - Гляди! - протрубил Корбал Броч.
  Бочелен чуть помедлил. - Вижу.
  Зажав изуродованную голову под мышкой, Корбал Броч пошел наверх по трапу.
  
  Эмансипор Риз смотрел на руину, которой стал "Солнечный Локон". О, проклятая посудина еще плавает, и это уже что-то. Гигантская рептилия и ее бледные щеночки пропали, нырнув с разбитой кормы туда, в зловредные воды Не До Смеха.
  Пьяная капитан Сатер лежала, раскинув ноги, у трапа носовой надстройки; кок рядом декламировал некую поэтическую жалобу, высокую гениальность которой смогли бы понять лишь его собственные мозги. Или, по крайней мере, претендовать на понимание, но ведь в целом мире все только так и делают, аминь.
  Затем он увидел выходящего из трюма Корбала Броча; под мышкой было что-то зажато, он принялся гадать что - но нет, не надо, лучше не догадываться! - за ним показались четверо мокрых от облегчения матросов и Бочелен, шагавший вовсе не так уверенно, как прежде.
  Небо на востоке бледнело, готовое окрасить море кроваво-алым... но слишком поздно, эге?
  Хриплый голос кашлянул позади него, произнес: - Мама сделала что нужно. Мы в безопасности, милая, в полнейшей безопасности!
  Эмансипор Риз оглянулся через плечо и вздохнул.
   "Дуры!"
  Застонав и бросив последний взгляд на Бену Младшую, он вылез из вороньего гнезда и начал спуск.
  
  Корбал Броч показался на палубе лишь на краткое время и спустился в трюм. Еще через сотню ударов сердца вылез снова, кряхтя под весом тяжелой, похожей на пузырь штуки, усеянной крысиными хвостами и крохотными лапками (все были трагически поджаты в предсмертной судороге). Сотни грязных, запавших глазок не моргнули, даже если увидели толпу зевак-моряков.
  Едва оказавшись на носу, он снял "кошку", осмотрел все ее острия и, согнувшись, нанизал массу на крюк, поднял со вздохом и перекинул за борт. Громкий плеск, канат начал разворачиваться.
  Стоявший неподалеку, но отдельно от команды и капитана, главзевших на всё с открытыми ртами (изо ртов уже начала тянуться слюна), Эмансипор Риз бросил хмурый взгляд на хозяина. - Гм, ловить на этакое...
  Бочелен коротко кивнул и дружески хлопнул лакея по плечу - заставив поморщиться от боли в синяках - и сказал: - Думаете, даже обезумевший в сезон гона дхенраби пропустит столь сладкий кусок, мастер Риз?
  Эмансипор потряс головой.
  Бочелен улыбнулся ему сверху вниз: - Да, некоторое время мы пойдем на буксире, чтобы ускорить путь. Чем скорее избавимся от хватких объятий Мест, Где Не До Смеха, тем, думаю, будет лучше. Не согласны, мастер Риз?
  - Согласен, хозяин. Только... откуда нам знать, куда затащит нас дхенраби?
  - О, мы это точно знаем. В места нереста, разумеется.
  - О.
  - Будьте ближе к носу, мастер Риз, и держите наготове нож.
  - Нож?
  - Разумеется. - Снова сильный хлопок по плечу. - Чтобы перерезать канат в нужный миг.
  Эмансипор прищурился и увидел, что канат потянуло круто вниз. - Может сейчас, хозяин?
  - Не глупите, мастер Риз. Ну, полагаю, завтракать мы будем внизу, если кок не против.
  - Не против? О да, хозяин, я уверен.
  - Превосходно.
  
  Дых Губб открыл оставшийся глаз и понял, что смотрит на Хека Урса.
  А тот улыбается. - Ах, очнулся? Да, хорошо. Дай-ка помогу сесть. Ты потерял больше ведра крови, тебе нужно хорошо питаться, кок ушел, но сделал размазню специально для тебя. Друг, нет ни ушей, ни носа, нет полступни и кости переломаны. Настоящее месиво.
  - Ведро?
  - Ох да, больше ведра - уж я ведра знаю.
  Хек Урс влил ложку в рот Дыха Губба.
  Тот поперхнулся, поборол рвотный позыв и глотнул, и еще глотнул, наконец оказавшись в силах дышать.
  Хек кивнул. - Лучше?
  - Да, Хек. Кок - поэт, настоящий поэт.
  - Именно, друг. Он такой.
  
  Рассеянные... нет, вырвавшиеся, улетевшие словно окалина души снова оказались запертыми в железных, вогнанных в дерево гвоздях.
  - Я же говорил: купец управился бы лучше, - сказал мастер Бальтро.
  - Я не готов забыться навеки, о нет! - зашипел Вивисет. - Когда ускользну...
  - Тебе не ускользнуть, - оборвал его голос, не принадлежащий не одному гвоздю (таким был и жорлиг, но его они уже наслушались, и больше не надо, заранее спасибо). - Мертвые течения пересекли красную дорогу. Наш шанс потерян, навеки потерян.
  - Кто ты такой, ради Худа? - спросила карга Дерюгга.
  - Хотел бы знать.
  - Тогда проваливай, - сказала Дерюгга. - Типы вроде тебя нам не нравятся.
  - Купец управился...
  - Кто-то пробует мою селезенку! - закричал Лордсон Хум.
  
  За поцарапанными хрустальными линзами нервно качался "Солнечный Локон", заброшенный и забытый. Здоровяк на носу "Беспощадной Мести" не спеша опустил подзорную трубу. Обернулся и оглядел одиннадцать братьев и двух сестер - все на подбор выше среднего роста, отягощенные массивными мышцами, даже женщины - и улыбнулся.
  - Благие сородичи, мы их нашли.
  Все четырнадцать начали готовить оружие. Двуручные секиры, двуручные мечи (один даже триручный, благодаря чрезмерно амбициозному, но не особо умному оружейнику из Толля), фальшионы, кирки, булавы, дубины, цепы, алебарды и очень страшного вида палка. Доспехи сверкали на утреннем солнце, как и подобает; шлемы были надеты, скорее даже насажены на толстые черепа. Блестели серебряные коронки на клыках - во многих на борту явно прослеживалась примесь джагской крови.
  Вокруг кишела команда, вся из неупокоенных, ведь на них не нужно тратить еду и воду, и еще они никогда не спят; внизу в трюме огромные отощавшие звери рычали и ревели от бешеного голода, сотрясая клетки.
  Крошка Певун, старший в семье и потому вожак, вынул свое оружие, штуку о двух концах - с одного полулунный топор с шипом, с другого зубчатая булава (на ней было написано красным слово САТРЕ, ибо Крошка умел писать хуже, чем колдовать) - и снова оглядел родню.
  - Мы их нашли, - повторил он.
  И снова улыбнулся.
  Все Певуны улыбнулись.
  Один из неупокоенных матросов, видя это, закричал.
  
  
  
  За здоровье мертвеца
  
  
  Предупреждение фашиствующим, отсюда и отовсюду: не читайте этого или ослепнете!
  
  
  Умирающих здраво набивают ватой и выставляют в стеклянных гробах как примеры благой жизни.
  
  
  Имид Фактало, бригадир команды, возвращающей брусчатку к Стене, был сбит падающим фургоном, потерял сознание и так стал святым. Выпачканные грязью лица товарищей-рабочих с изумлением смотрели сверху вниз, как он моргает и открывает глаза. Небо над обыденными лицами поистине казалось блистающим обиталищем Госпожи Благодеяний, Богини Здоровья, ибо в ее изящно-костистых руках Имид Фактало ощутил себя на краю падения. Если, разумеется, возможно упасть вверх, оторвавшись от тяжелой как свинец земли, и с веселой радостью утонуть в обширной синеве.
  Однако славное возвышение так и не произошло. Нет, просто вестники были посланы в Великий Храм и уже возвращались, ведя достойных, чьи розовые рубахи и панталоны завязаны над суставами и набиты ватой, дабы зрителям виделась мускулатура полнокровных здоровяков. Осунувшиеся лица были намазаны яркими румянами. К ним присоединились трое Здраворыцарей, высших сановников в белых мантиях и лязге отполированных, гравированных серебром доспехов - Имид увидел во главе троих самого Инвета Суровия, Чистейшего из Паладинов, и тому не было нужды красить лицо (квадратная челюсть, широкий нос), ибо оно было вполне пунцовым, так ясно виднелись полнокровные вены и артерии под почти лишенной пигментов кожей. Имид и сам, как все впервые видящие Инвета Суровия, предположил худшее - что Паладин слишком привержен элю, вину и прочим запретным порокам праздной жизни - но это было не так. Инвет Суровий не стал бы главным среди Рыцарей, будь он столь падшей душой. Строго говоря, ничто неподобающее не прошло сквозь его губы за всю жизнь. По крайней мере, внутрь.
  - Вы, сир, - рокотал он сейчас, сверкая глазами из-под края ослепительно освещенного солнцем шлема, - недостойный червь из соляных болот, коего зовут Имид Фактало? Значит, череп ваш совершенно треснул? Ныне вы немы так же, как и глухи? Богиня приемлет ущербных физически и душевно, знайте это к своей радости, сир. Теперь вы дважды или даже трижды благословлены. Различия весьма важны, не так ли? Но я вижу, глаза ваши бегают, намекая, что зрение вас не покинуло. Итак, дважды, как я и сказал. Ну, Имид Фактало, бывший бригадир дорожников третьего прясла Стены, будьте почтены знанием, что после рокового случая, столь обильно оросившего кровью и лик ваш, и камни под вами, я нарекаю вас Святителем Госпожи.
  Имид Фактало уставился снизу вверх на Рыцаря и, туго зажмуривая глаза, застонал и пожалел - от всего сердца - что проклятый фургон его не убил.
  
  - Купец так и сказал, здесь Чудно, - сообщил Эмансипор Риз, щурясь на далекие высокие стены с какими-то непонятными, косо свисающими знаменами. Подержанный фургон, на облучке которого они сидели, дико подскочил на горной дороге.
  - Гм, - вздохнул Бочелен, - я не вижу почти ничего, способного поддержать его наблюдение.
  - Нет, хозяин, город называется Чудно, это последний и отдаленнейший город-государство полуострова. И, если учесть, что за шесть дней мы видели одну хижину, я склонен согласиться с торговцем: он поистине отдаленнейший.
  - Возможно, - согласился заклинатель, дернув себя за острую бороду. - Тем не менее, единственно чудным я мог бы назвать ровный ряд трупов, нанизанных на пики той далекой стены.
  Эмансипор вгляделся еще пристальнее. Не знамена, значит, висят там косо. - И вы называете это чудным, хозяин?
  - Да, именно, мастер Риз. Не кажется ли вам, что Корбал Броч будет доволен?
  Лакей уперся спиной в стенку фургона, разминая узлы на пояснице. - Я готов допустить, хозяин, - начал он осторожно, - что городские власти не поглядят снисходительным взором на кражу своих, э... украшений.
   - Полагаю, вы правы, - пробормотал Бочелен, и высокий лоб покрылся морщинами раздумий. - Но, возможно, есть больший повод для тревоги: не опередили ли слухи о наших эскападах в предыдущем городке наши смертные тела?
  Эмансипор Риз вздрогнул и крепче сжал вожжи в артритических пальцах. - От всей души надеюсь на обратное, хозяин.
  - Возможно, на этот раз мы не станем рисковать. Что скажете, мастер Риз? Объедем город? Найдем дальнюю деревню и подходящее морское судно, пересечем залив?
  - Превосходная идея, хозяин.
  Во время разговора дорога оставалась пустой, пыль от встречной телеги торговца успела осесть на вершины деревьев, что виднелись за неровным краем дорожной насыпи. Но тут, словно вызов решению Бочелена, спереди раздался стук сапог, через миг на дороге показались двое путников. Мужчина и женщина, несущие небольшой, но явно тяжелый сундук.
  
  В сем мире добродетелей третий и самый ненавистный демон, Порок, познал одиночество, отчаяние и унижение. Что вовсе не правильно, если хорошенько подумать. Из трех вышеупомянутых эмоциональных состояний Инеб Кашль был отлично знаком с двумя последними. Отчаяние и унижение - их он вселял в окружающих. Страдать от этих бедствий, подобно всем, кто стал жертвой его соблазнов, было... неприемлемо. Ну, может, слово подобрано не вполне правильно, но чувство вполне подходит.
  Чего нельзя сказать про одежду фатоватого танцора, которую он нынче носит - она явно подходила личности более высокой и широкоплечей. Что за грустная истина, размышлял он, пробираясь по мусору переулка за Дворцом Земных Восторгов в поисках... чего-то, хоть чего. Грустная истина: телесные искусства рано или поздно не могут не сдаться одряхлению. Талант и мастерство уступают путь ноющим мышцам и хрупким костям. В мире нет места стареющим артистам, сей брутальный факт стал еще очевиднее, едва демон обнаружил мертвого танцора. Морщинистое лицо незряче смотрело на звезды, отражая слабое удивление или даже гнев от пришедшей наконец мысли, что такому согбенному старцу уже не выкинуть затейливого коленца. Да, наверняка громкий хруст, сопровождавший последний пируэт, прозвучал особенно мерзко.
  Демон сомневался, что у него были зрители. Еще один горький для постаревших мастеров факт - никто не смотрит, никому не интересно. Прыжок, кувырок и треск, руки раскинуты на грязной мостовой, лежи нетронутый никем, кроме мелких пожирателей плоти, живущих в живом теле и только теперь осмелившихся выйти наружу.
  Порок всегда был убежищем артистов. Когда не остается ничего иного, еще есть выпивка. Сомнительные плотские услады. Избыток излишеств на переполненных блюдах. Войско презренных предсмертных желаний и мириады субстанций, позволяющих исполнить желания. Или позволявших. Прежде, в добрые старые дни.
  Но отныне в Чудно правят добродетели, правят грозно и надменно. А люди танцуют на улицах. То есть иные танцуют или пытаются, только чтобы умереть. Как бы последняя щедрота. Щедрот в эти дни много. Жить чисто, жить с непоруганной честью. Умереть медленно. Умереть внезапно. Но, увы, всегда умереть. Демон же, даже захоти умереть, не в силах выполнить желаемое. Он существует, на манер скрытых потребностей, и видит неизменность природы грустных смертных. Пригибайся и подныривай, избегая неизбежного: пробуждения мелких пожирателей плоти. В конце... будет конец и только конец. Бедная почва.
   Многие ли наслаждения, мрачно размышлял демон, поистине чисты? Многие ли жизни проплывают лебедями сквозь множество засад, устраиваемых телесным миром? Вот иной сорт танца, с неистово хлопающими крыльями на пятках, и он особенно непривлекателен. Вычурный, манерный, с отрицающими жестами и спазмами крайностей. Демон находил такое зрелище угнетающим. Строго говоря, что НЕ убивает?
  Руки, копающиеся в мусоре позади Дворца Земных Восторгов, коснулись и схватили некий предмет. Толстопузая глиняная бутыль, дно поцарапано и горлышко отбито, но в остальном... идеальна. Демон поднес ее к глазам. Да, раньше она содержала спиртное.
  Инеб не удержал широкой улыбки, расщепившей грязное прыщеватое лицо, поднес бутыль к носу и втянул миазмы затхлого аромата. Ей наверняка много лет, той поры, когда Дворец служил совсем иным обыкновениям, когда внутри предлагали совсем иные дары, нежели зеленые листья.
  Отвислые губы вытянулись, лаская холодную глазурь, пробуя сглаженные узоры клейма изготовителя. Красный кончик языка порхал над острым краем горлышка. Он принюхался, фыркнул, погладил бутыль пальцами и плюхнулся в кучу отбросов. Есть мелкие пожиратели плоти, и есть такие же мелкие, незримые твари, что прилипают к памяти вкуса и запаха. Полночи пройдет, прежде чем бутыль отдаст последнюю кроху.
  
  - Никогда не интересовался, что стало с Похотью?
  Крошечные глазки Наузео Неряха сузились посреди вялых складок жира, но единственным его ответом стало звучное извержение газов откуда-то снизу. Он вытянул маслянистую грязную руку и подхватил личинку с груды гнилых овощей, и заботливо поместил ее на высунутый язык. Язык втянулся. Короткий хруст и причмокивание.
  - А казалось, - продолжала Сенкер Позже, подавляя зевоту, - из всех нас она была самой... упорной.
  - Может быть, - прогнусил Наузео, - потому мы ее и не видим. - Он взмахнул рукой. - Переулок дает скудную добычу, он остался тощим крысам, визгливым личинкам и ненадежным воспоминаниям о прошлой славе. Не говоря уже о жалком нашем собрате, Инебе Кашле.
  - Твои воспоминания, не мои, - возразила Сенкер Позже, сморщив пуговку носа. - Твоя слава покоилась на излишествах, и все они были слишком, на мой вкус, неистовыми. Нет, этот переулок и его скромный ритм вполне меня устраивают. - Она вытянула вовсе не отличавшиеся чистотой ноги и поудобнее погрузила их в мусор. - Не вижу резона уходить, а жаловаться - и того меньше.
  - Рукоплещу твоему самообладанию, - сказал Наузео, - и апломбу. Лежишь тут день за днем и наблюдаешь за моим умалением. Я стал сплошными складками кожи. Даже запах моей персоны из мерзкого стал затхлым, из затхлого земляным - словно я всего лишь обрубок гнилого пня на залитой солнцем поляне. И, смею указать со всей кажущейся неделикатностью, ты тоже стала меньше, чем была, дорогуша. Кто теперь поддается твоим чарам?
  - Никто? Но, признаюсь, мне не хочется беспокоиться.
  - Так и начинается путь к исчезновению, Сенкер Позже.
  Она вздохнула: - Полагаю, ты прав. Надо что-то делать.
  - А именно?
  - Ох, я подумаю позже. Гляди, вон милый жирный червяк, ползет - вон там!
  - Вижу. Увы, слишком далеко.
  Сенкер Позже слабо улыбнулась ему. - Очень мило, спасибо.
  
  Сундук был заполнен монетами. Закатное золото и отбеленное мочой серебро, ядовитый блеск для измученных глаз Эмансипора. Ничего хорошего никогда не приходит от богатств, ничего, совсем ничего.
  - Мы Святые Славных Трудов, - сказал тот, кого звали Имид Фактало.
  - Кажется, это достойное звание, - заметил Бочелен, стоявший перед жителями города Чудно с заложенными за спину руками.
  Неподалеку Эмасипор Риз развел костерок и готовил подогретое вино, ибо ветер становился все холоднее. Скромные обыденные задания всегда сопровождают ужасающее, огромное зло. Он думал, что так будет всегда. Особенно в компании его хозяев.
  И еще он ощущал нечто поистине гнусное в окрестных водах.
  - Достойное звание, говорите, - отвечал Имид таким тоном, словно только что проглотил горсть пепла. - Кажется со стороны!
  - Именно, - поднял брови Бочелен. - Я ведь только что подтвердил.
  - Ну, на деле это мерзость. Скажу вам, - произнес Имид, и левая его щека задергалась, - что лишился работы. Нынче я все дни провожу в молитвах среди тысяч других святых. Святые! Единственное, что у нас общего - неуклюжая тупость или прогнившая удача, или то и другое сразу.
  - Вы слишком суровы к себе, - сказал Бочелен. - Чтобы заслужить такой благородный титул...
  - Нужно чуть не умереть на работе, - резко вмешалась женщина. - Ошибки, аварии, слепой случай - вот что делает святыми в Чудно!
  Бочелен нахмурился, когда его прервали. Гримаса становилась все суровее. Он потуже натянул длинный, обшитый шелком плащ. - Если я правильно понимаю, причисление к святым зависит от увечий, полученных на общественной службе?
  - Вы поняли в точности, - подтвердил Имид Фактало. - Позвольте объяснить насчет Чудно. Все началось с внезапной смерти прежнего короля, Некротуса Нигиле. Такой тип правителя вам отлично знаком. Мелочный, порочный и развратный. Нам он очень нравился. Но потом он помер, и трон достался его менее известному брату. Вот тогда-то всё начало разворачиваться.
  Женщина рядом подала голос. - Король Макротус Чрезмерно Заботливый, и нет приязни в его титуле.
  - А ваше имя?
  - Святая Элас Силь, сир. Один сотрудник ударил меня вязальной спицей в затылок, идиот. Я истекла кровью. Но оказалось, что даже святым не прощают долги. Только как я могу расплатиться? Работать не позволяют!
  - Значит, новый король - новые законы.
  Эмансипор помешал теплое вино. Запах вызывал приятное, похожее на сон головокружение. Чуть выпрямив спину, сидя на корточках, он начал набивать трубку ржавым листом и дурхангом. Эти действия привлекли внимание святых; Эмансипор заметил, что Элас облизнулась.
  - Это Воля к Здоровью, - сказал Имид Фактало, кивнув Бочелену. - Макротус возвысил культ Госпожи Благодеяний. Он нынче стал официальной и единственной религией города.
  Эмансипор прищурился, глядя в глаза женщины. Была бы привлекательной, думал он, родись к иной роли. А так... Элас Силь, святая с морщинистой шеей, жертва несчастного случая или злого умысла. Слуга поднес к трубке горячий уголек. Смутно вспомнил, что какая-то старая карга в Скорбном Молле придерживалась сходных понятий о здоровом образе жизни. Возможно, тенденция распространяется подобно некоей ужасной чуме.
  Имид Фактало продолжал: - Новые Запреты заполняют целые тома. Список Губительного растет день ото дня, и целители неистово отыскивают новое и новое.
  - Все, что убивает, - подхватила Элас Силь, - запрещено. Король желает, чтобы его народ жил здраво, и если некоторые не хотят делать необходимое, Макротус делает это за них.
  - Если желаете Благословения Госпожи в посмертной жизни, - сказал Имид, - умрите здраво.
  - Умрите не-здраво, - сказала Элас, - и похорон не будет. Ваш труп повесят на внешней стене.
  - Отлично, - отозвался Бочелен. - Но чем вам можем помочь мы? Очевидно, вас нельзя сделать не-святыми. И, как вы видите, мы простые путники, у нас нет армии.
   "Хотя армия охотится за нами". Однако Эмансипор оставил это добавление себе.
  Имид Фактало и Элас Силь переглянулись, мужчина втянул голову и чуть подался вперед. - Сезон торговли окончен, но новости все же путешествуют. Рыбачьи лодки и так далее. - Он постучал по сломанному носу. - У меня на дороге друг с хорошим зрением, сидит на вершине Хурбова холма, так что весть пришла вовремя.
  - Вы те самые, - сказала Элас тихо, не отводя взгляда от мешавшего вино Эмансипора. - Двое, но всего трое. Половина города, который вы недавно посетили, стала пеплом...
  - Простое недопонимание, уверяю вас, - пробормотал Бочелен.
  Имид Фактало фыркнул: - Нам донесли вовсе не так...
  Бочелен откашлялся, предостерегающей гримасой заставив святых замолчать. - Следует ли счесть, что не только вы ожидали нашего исцеляющего появления, но и ваш король? Соответственно, вряд ли он будет рад нашему присутствию.
  - Макротус мало внимания уделяет вестям из ближних городов - в конце концов, все они лишь ямы разврата.
   - Его советники и военачальники столь же мало информированы? Как насчет придворных магов?
  - Они все пропали, эти маги. Изгнаны. Что до остальных, - пожал плечами Имид, - такой интерес встретил бы со стороны Макротуса суровое осуждение, намекая на страсть к порочным наслаждениям или опасное любопытство.
  - Вино готово, - возгласил Эмансипор.
  Головы святых резко повернулись, в глазах загорелся жадный интерес.
  Элас Силь прошептала: - Нам запрещены такие... пороки.
  Брови лакея поднялись. - Полное воздержание?
  - Вы не слушали? - зарычал Имид. - Все нелегально в Чудно. Ни алкоголя, ни ржавого листа, ни дурханга, ни сонной пыли. Ни для святых, ни для других.
  Элас Силь добавила: - И мяса нет, только овощи и фрукты, и рыба с тремя плавниками. Забой скота - жестокость, а красное мясо очень нездорово.
  - Ни проституции, ни азартных игр. Все удовольствия подозрительны.
  Эмансипор только хмыкнул в ответ. Постучал трубкой по ноге, сплюнул мокроту в огонь.
  - Любопытно, - сказал Бочелен. - Чего же вы хотите от нас?
  - Свергнуть короля, - бросил Имид Фактало.
  - Свергнуть, то есть низложить.
  - Верно.
  - Низложить, то есть устранить.
  - Да!
  - Устранить, то есть убить.
  Святые снова переглянулись. Но не ответили.
  Бочелен обернулся изучить далекий город. - Я склонен, - заявил он, - предварить согласие на ваши посулы неким предостережением. Последняя возможность, если угодно, сказать иное слово, забрать деньги и вернуться назад - а моя свита попросту двинется к другому городу. Вот мое предупреждение: в нашем мире есть вещи похуже заботливого короля.
   - Вы так думаете, - буркнула Элас Силь.
  Бочелен ласково ей улыбнулся.
  - Ну, как? - требовательно спросил Имид Фактало. - Нет больше вопросов?
  - О, вопросов очень много, добрый сир, - отвечал Бочелен. - Увы, не вам я должен их задать. Можете идти.
  
  Здраворыцарь Инвет Суровий стоял над корзиной с рыдающим младенцем и сверкал глазами на шестерых женщин, что болтали у колодца. - Чье это дитя?
  Одна женщина торопливо отошла от толпы. - Колики, о Славно Чистый. Увы, с ними ничего нельзя сделать.
  Лицо Здраворыцаря покраснело. - Абсурд, - рявкнул он. - Должно быть какое-то лекарство, чтобы заставить замолчать сосунка. Не слышали последнего Запрета? Крикливые дети будут конфискованы за беспокойство, причиняемое благополучным горожанам. Их отнесут в Храм Госпожи, где научат Путям Благости, кои включают в себя обет молчания.
  Слушая слова Инвета, несчастная мать бледнела. Остальные женщины у колодца торопливо расхватали чад и разбежались. - Но, - заикнулась она, - лекарства, к которым мы привычны, нынче стали вне закона...
  - Лекарства вне закона?! Сошла с ума?
  - Они содержат запретные вещества. Алкоголь. Дурханг...
  - Вы, матери, завели обычай осквернять кровь и дух детей? - Одна эта мысль чуть не вызвала у Инвета удар. - Удивляться ли, что столь гнусные нарушения запрещены? И ты осмеливаешься назвать себя любящей матерью?
  Женщина схватила корзинку. - Я не знала! Я заберу ее домой...
  - Поздно! - Он сделал знак троим достойным, и те выбежали из-за спины. Началась борьба за обладание корзинкой; наконец один достойный заехал женщине в глаз. Она завопила и отпрянула, отпуская ручку, и достойные, выхватив корзину, побежали по улице. Женщина отчаянно зарыдала.
  - Молчать! - проревел Инвет. - Публично выражать эмоции запрещено! Рискуешь арестом!
  Женщина пала на колени и начала умолять его в самых униженных выражениях.
  - Встань и отряхнись, баба. - Инвет облизал губы. - И благодари за милость.
  Он зашагал вослед достойным и их вопящей добыче.
  Вскоре они прибыли в Великий Храм Госпожи. Главный вход с высокой платформой и квадратным алтарем, из коего по временам вздымался глас Госпожи, донося до народа ее распоряжения, считался слишком открытым для доставки плаксивых детей. Соответственно, Инвет и его достойные подошли к скромной боковой двери, один из достойных отбил причудливый ритм. Миг ожидания, и дверь с треском открылась.
  - Дайте-ка, - велел Инвет и принял корзинку с захлебывающимся краснолицым ребенком. Вошел в коридор и закрыл за собою дверь.
  Жрица перед ним - в рясе и под вуалью, что вовсе не скрывало излишнюю полноту - голодными глазами смотрела на девочку. - Превосходно! - прошептала она. - Сегодня уже третья. Госпожа восторгается новым Запретом.
  - Я удивлен, - буркнул Инвет. - Вскоре тут будет тысяча вопящих детей. Где же Госпожа обрящет покой?
  Жрица склонилась и щипнула руку девочки. - Пухлая, - промурлыкала она. - Хорошо. Да. Покой Храма скоро восстановится.
  Инвет Суровий нахмурился, гадая, почему ее слова вызвали легкое беспокойство, но потом хмыкнул, отгоняя мысль. Не Здраворыцарям спорить с прочими служителями Госпожи. Он передал корзину.
  Дитя, всё это время вопившее, тут же замолкло.
  Рыцарь и жрица склонились, глядя в широко распахнутые глаза.
  - Словно новорожденный воробушек, - пробормотала жрица, - когда скворец близко.
  - Ничего не понимаю в птицах, - сказал Инвет. - Я ухожу.
  - Да, уходите.
  
  Ворона уселась на задок фургона, перья трепал поднявшийся с закатом бриз. Эмансипор отметил ее появление гримасой. - Голоден, как думаете?
  Бочелен, сидевший на походном складном стуле напротив лакея, чуть качнул головой. - Он сыт.
  - Почему вы эдак смотрите на меня, хозяин?
  - Я думаю, мастер Риз.
   "О нет". - Насчет свержения доброго короля?
  - Доброго? Не понимаете, мастер Риз, сколь безупречно коварен королевский гений? Любая вообразимая тирания возможна, если твердит о благополучии населения. Излишняя забота? Разумеется. Но если она творится рьяно и с невинно раскрытыми глазами, что делать гражданам? Жаловаться, что им делают добро? Вряд ли, ведь чувство вины избрано добрым мучителем основным своим орудием. Нет. - Бочелен встал и повернулся лицом к темному городу. Обеими руками зачесал назад волосы, глаза блестели в сумерках. - Мы видим гений, простой и откровенный. И нам предстоит померяться умом с умным королем. Признаюсь, во мне вскипает кровь при мысли о таком вызове.
  - Рад за вас, хозяин.
  - Ах, мастер Риз, полагаю, вы до сих пор не осознали угрозы, которую король несет таким, как вы и я.
  - Ну, честно... нет, не осознал, хозяин. Верно вы сказали.
  - Вынужден разъяснить всю логику со всей возможной простотой, чтобы ваш необразованный разум ухватил все оттенки смысла. Желание блага, мастер Риз, ведет к усердию. Усердие же ведет к лицемерному самооправданию, кое рождает нетерпимость; из сего мигом проистекает суровость суждений, допускающая жестокие наказания, они вызывают всеобщий ужас и паранойю, постепенно подводя к мятежу, следствием которого станет хаос, распад и конец цивилизации. - Он не спеша обернулся, взирая на Эмансипора. - А мы зависим от цивилизации. Лишь в ее объятиях можем мы процветать.
  Эмансипор нахмурился. - Желание блага влечет гибель цивилизации?
  - Именно, мастер Риз.
  - Но если главная цель - достижение благополучия и здоровья подданных, какой в том вред?
  Бочелен вздохнул: - Ладно, попытаюсь снова. Богатство и здоровье, говорите вы, описывая благую жизнь. Но благополучие - понятие относительное, зависящее от контекста. Получаемые блага оцениваются по контрасту. Так или иначе, результатом явится самодовольство, навязчивое желание ублажить всех, кого считают менее чистыми, менее везучими - омраченными, если вам угодно. Но вечная ублаженность ведет к скуке и равнодушию. Равнодушие, мастер Риз, ведет к распаду - это естественное следствие. Отсюда и конец цивилизации.
  - Ладно, ладно, хозяин. Перед нами благородная задача предотвратить конец цивилизации.
  - Отлично сказано, мастер Риз. Признаюсь, что нахожу моральный аспект нашей миссии на удивление... освежающим.
  - Значит, у вас есть план?
  - Верно. И да, вам отведена в плане важнейшая роль.
  - Мне?..
  - Вы должны войти в город, мастер Риз. Незаметно, разумеется. Там вы должны исполнить следующие задания...
  
  Незрячие глаза долгое время смотрели, ничего не видя. Не удивительно, ведь вороны уже давно выклевали из жутких орбит все, что было можно съесть. Не осталось ни век, чтобы моргнуть, ни жидкостей, чтобы слезы оросили иссохшие края. И все же Некротус Нигиле, прежний король Чудно, не слишком удивился, заметив, как медленно рисуется перед ним нечеткая, зернистая сцена, заполнившая все поле зрения, в коем была прежде лишь темнота, приветствие самой Бездны.
  Оказаться вытащенным обратно и поселенным в сухой, исклеванный птицами труп на северной стене города, в плоть, которую в лучшие дни называл своей - это было если не удивительно, то все же неприятно. Что еще хуже, он понял, что способен говорить. - Кто сотворил со мной такое?!
  Голос отозвался откуда-то снизу, скорее всего, с уровня грудной клетки. - У меня есть не один ответ, король Некротус.
  Тетива, которой душа была притянула к телу, оказалась недостаточно прочной, позволяя ему выглядывать наружу. Посмотрев вниз, он увидел двух ворон - они сидели на ржавой горизонтально торчащей пике, на которую нанизали его труп. - Ах, - пролепетал Некротус. - Теперь я понял.
  Одна из ворон склонила набок голову. - Поняли? Как мило.
  - Да. Вы явились спорить со мной. О моей жизни. Моей судьбе, оставшимся в земной жизни любимым. Но... чем заслужил я такую ироническую милость?
  - Собственно, - сказала первая ворона, - обсуждать мы будем не вас, а вашего брата.
  - Макротуса? Этого скользкого червя? Зачем?
  - Во-первых, ныне он король.
  - Ох. Конечно. Нужно было подумать. Наследников нет. Впрочем, полно бастардов, однако законы тут строги. Я планировал официально усыновить одного, но он умер. И, прежде чем выбрать другого, я сам умер.
  - Неужели? Кажется, вы были беспечны. Кстати, мой компаньон произвел некие предварительные действия с вашим трупом и выявил остатки яда.
  Некротус обдумал сказанное. - Недоносок разделался со мной! Боги подлые, не думал, что он такой!
  - Точнее говоря, он испортил поддерживавшую вашу жизнь алхимию, Некротус. Нам это кажется странным, учитывая его любовь к здоровью.
  - Ну, я ведь жульничал, не правда ли? Такого он не терпел. Макротус, знаете ли, изобрел механизм. Величиной в целую комнату. Влезал в упряжь и разрабатывал все мышцы, все суставы. Машина тренировала его, крутила. Проводил в этой штуке целые дни. Я решил, что он сошел с ума.
  - Расскажите нам, - продолжала ворона, - о вашей Госпоже Благодеяний.
  - Богиня из мелких. Мрачная, гадкая, нос как у свиньи. Вздернутый, понимаете? Ну, так ее изображают идолы и статуи.
  - Богиня?
  - Полагаю, да. Верили, что обитает она в яме под Великим Храмом. А что?
  - Ныне она официальная покровительница города.
  - Эта кровожадная сука? Боги подлые! Не засохни я здесь, все было бы... было бы... да, совсем иначе было бы!
  - Кстати, должен сказать, вы на стене не одиноки.
  - Не одинок?
  - Теперь я должен спросить, не пожелаете ли вы принять участие в свержении брата, короля Макротуса?
  - Хватит ходить вокруг да около. Послушаем ваш план, каркуши.
  
  Эмансипор встал у кустика, слушая птичьи приветствия заре и облегчая мочевой пузырь.
  - Внимательно смотрите на этот желтый мутный поток, мастер Риз...
  Слуга вздрогнул от голоса за спиной. - Хозяин! Вы, гм, удивили меня.
  - И поток стал струйкой. Если вам интересно, я полагаю, что несколько малых заклинаний способны превратить токсины вашей струи в пламя, и весь куст вспыхнет. Но я сказал - смотрите внимательно. Через несколько дней вы изумитесь, узрев поток столь чистый, что он мало чем будет отличаться от воды.
  Эмансипор закончил несколькими спазматическими струйками, отряхнул, оправился и начал возиться с завязками штанов. - Боюсь, хозяин, я вас не понимаю...
  - Чтобы свободно жить в городе, мастер Риз, вам придется отречься от всех нездоровых привычек. Похоже, вы вернетесь с задания новым человеком.
  Лакей уставился на Бочелена. - Отречься? Полностью? Но нельзя ли пронести...
  - Ни в коем случае, мастер Риз. Ну же, избавляйтесь от всего ценного. Толпа торговцев на нижней дороге обрела идеальную густоту.
  - Не уверен, что мне хочется.
  - Ах, но вы ведь мой наймит? Контракт предусматривает...
  - Ладно! Разумеется, хозяин, - вскрикнул он и добавил тоном более сдержанным: - Нельзя ли позавтракать, пока не сошел туда?
  - О, давайте. Пусть никто не скажет, что я жестокий хозяин.
  Они вернулись в лагерь, где Риз торопливо набил трубку ржавым листом и дурхангом, вытащил пробку из винной бутыли.
  - Когда закончите, - сказал стоявший рядом и следивший Бочелен, - возьмите дикий анис, что растет вдоль дороги. Пожуйте перистые листья, что должно помочь в сокрытии разнообразных запахов, исходящих от вашей персоны. Жаль, что мы не нашли дикий лук и чеснок, а также скунсов корень... Не налегайте на вино, мастер Риз, я не желаю видеть вас шатающимся и падающим у ворот Чудно. Вы так дымите, что городская пожарная команда может подняться по тревоге. Да, да, достаточно, мастер Риз. Анис...
  - Это фенхель, хозяин.
  - Неужели? Да, именно.
  Голова кружилась. Слуга подошел к сорнякам и начал рвать тонкие как паутина листья со стеблей. - Чувствую себя чертовой гусеницей.
  - Той, с черно-белыми полосками? - спросил Бочелен. - Раз сообщить, что они преображаются в самых прекрасных бабочек.
  Эмансипор поглядел на хозяина.
  Тот поглядел в ответ.
  Момент тишины. Бочелен откашлялся. - Да, гм... вам пора.
  
  Имид Фактало бродил по улице Гонца, лицо его странно дергалось. Эти спазмы начались несколько дней назад - последствия ранения головы. А он-то считал себя полностью исцеленным. Но сейчас... в дополнение к спазмам у него появились странные мысли. Желания. Незаконные желания.
  Он сомневался, правильно ли поступили они с Элас. Но теперь поздно. Тот заклинатель, Бочелен, был... страшным. Необычно, зловеще пугающим. В его смертную душу словно никогда не забредали простые человеческие помыслы; всё, что в ней таится - холод и тьма. Истории, которые слышал Имид, насчет города дальше по побережью... говорят, есть и второй колдун, привычный скрываться, наделенный самыми гнусными аппетитами. Итак... Зло.
  Понятие, о коем Имид думал редко, хотя сейчас оно его преследовало. В старине Некротусе было мало приятного. Типичный набор мерзких привычек, свойственных всем наделенным абсолютной властью. Он готовил десятки репрессивных законов, объясняла Элас Силь, желая обогащаться и роскошествовать за счет простого народа. Но плати подати, не убивай, не грабь известных особ - и за всю жизнь не столкнешься с трудностями. Разумеется, систематическая коррупция с легкостью спускается вниз, яд цинизма заражает не только короля, но и самого низкого стражника. Взятки решают почти все проблемы, а если не помогают они, помогает прямое и грубое насилие.
  Иначе говоря, жизнь была простой, текла прямо и не заставляла морщить лоб.
  Возможно, была и полной зла. Зла апатии, равнодушия, смиренного приятия подлости. Злой король делает злой знать, та обращает ко злу купцов, и так далее, вплоть до злобных уличных псов. И все же Имид Фактало жаждал возвращения тех времен. Ибо, как оказалось, король, рьяно одержимый добром, наделяет всех нижестоящих каким-то неистовством, а из него проистекают все виды жестокости. Рожденная суровоосужденчеством (Элас Силь настаивала, что такое слово существует, по крайней мере теперь), грубая сила благих идей воплощается в жизнь без гибкости и снисхождения. Результат так же разрушителен для людского духа, как и любые гнусные замыслы Некротуса Нигиле.
  Зло имеет мириады лиц, и многие светятся красотой и гениальностью.
  А иные, как у Бочелена, не выражают ничего. Совсем ничего.
  Имид не мог решить, что же его пугает сильнее.
  Он подошел к дому Элас, трижды постучал, как велит обычай, и сразу вошел, ибо новый закон это позволяет. Уединение ведет к... уединенным делам. Вошел, значит, и нашел ее торопливо выскакивающей из-за портьеры, торопливо оправляющей платье. На лице было написано чувство вины.
  Имид в ужасе застыл в двух шагах от порога. - Кто там у тебя? - спросил он. - Его оскопят! А ты... тебя...
  - Ох, тише. Никого там нет.
  Он выпучил глаза. - Мастурбировала? Это против закона!
  - Ну, никто ведь не доказал, что это нездорово.
  - Не физически, да, но эмоционально нездорово! Разве есть сомнения, Элас Силь? Твой ум вовлечен в низменные желания, низменные желания ведут к подлым позывам, подлые позывы ведут к искушению, а искушение ведет...
  - К краху цивилизации. Знаю. Ну, Имид, чего нужно?
  - Э, ну... я пришел, э... признаться.
  Она надвинулась на него, пахнув женским духом, и вся скривилась: - Признаться, Имид Фактало? В чем тебе признаваться святой, если не в искушении? Лицемер!
  - Признаю свое лицемерие! Ну, довольна? У меня... импульсы. Понятно?
  - Ох, забудь, - ответила Элас, садясь в ближайшее кресло. - Все так ничтожно, согласись. Слышал? Теперь они крадут детей. Плача, дети нарушают закон. Играя в войну на улице, дети нарушают закон. - Она всмотрелась. - Ты сегодня делал предписанные упражнения?
  - Нет.
  - Почему лицо дергается?
  - Не знаю. Может, побочный эффект.
  - Благой жизни?
  - О, какая ты остроумная.
  - А не поупражняться ли нам вдвоем?
  Глаза Имида сузились. - Что ты задумала?
  - Нечто весьма незаконное. Твой визит мне помешал.
  - Это было не упражнение!
  - Твои признания в тоску вводят, Имид Фактало. Разумеется, я вижу в этом вызов.
  - Ты омерзительна. - Он помолчал. - Скажи еще что-нибудь омерзительное.
  
  Эмансипор Риз успел вспотеть, пока прокрадывался через городские ворота. Нервы дико плясали, его чуть подташнивало. Наверное, всему виной пыль, вонь волов и пот мулов - так подумал он, виляя между фермерами, что гнали нагруженные телеги в узкий проход. При благословении Опоннов он выполнит задания к завтрашнему дню и сможет вернуться к разумному образу жизни (конечно, если таковой возможен для слуги двух господ-убийц).
  Он надеялся, что жена хорошо поживает на его жалованье - там, в Скорбном Молле. Недоноски должны учиться в школе, хотя старший, наверное, уже стал подмастерьем. Прошло целых четыре года. Срок длиной в жизнь, если вспомнить всё, что довелось пережить лакею со злосчастного пьяного дня, когда он пришел в "Отель Печальника" и постучался в номер Бочелена.
  Она и любовников могла уже найти, подозревал он. Моряки, рыбаки, а может и парочка солдат. Он даже не возражал бы. Одиноко жить матери, когда супруга нет рядом.
  В двадцати шагах за воротами Эмансипор отошел от движущихся телег, мычащего скота. Огляделся, пытаясь понять, чем отличается это место от бесчисленных виденных раньше городов. Во-первых тут было тише. Справа, в конце узкого проезда виднелась какая-то площадь, горожане стояли на ней рядами, размахивая руками и подпрыгивая. Он принялся гадать, не очередные ли это святые, все до одного с треснутыми черепами, совсем спятившие. Уличных мальчишек почти не было видно, и никто из них не отличался крайней оборванностью, не просил гроша, сидя в сточной канаве. Нет, улицы выглядели удивительно чистыми.
  Если это хорошая жизнь, она вовсе не так уж плоха, решил он.
  Разумеется, долго она не продлится. Не с Бочеленом и Брочем, замышляющими полный развал. Он ощутил укол сожаления.
  - Что ты тут делаешь?
  Эмансипор обернулся. - Извините?
  Вставшая рядом женщина носила белые эмалевые доспехи, белый плащ с золотистой шелковой оторочкой. Лицо словно принадлежало мраморной статуе - изваявший ее скульптор был явно одержим идеей совершенства, не забыв отполировать и бледные щеки, и ровный, симпатичный нос. Блестевшая на губах алая помада заставляла думать, будто она выпила флакон крови. Холодные, жесткие, синие глаза смотрели на него с горделивым презрением. - Бездельем маешься, гражданин.
  - Строго говоря, я колеблюсь.
  Она моргнула и нахмурилась. - А есть разница?
  - Конечно, - заверил Эмансипор. Он решил было объяснить разницу, но передумал.
  - Ну, - сказала она наконец, - колебаний мы тоже не любим.
  - Тогда я пошел.
  - Да. Но сначала - куда ты пойдешь? Судя по выговору, ты какой-то иноземец... и не смей отрицать! А мы озабочены иноземцами. У них неуправляемые идеи. Я должна знать о тебе всё, начиная с причины визита в Чудно. Ну, начинай говорить!
  Ее тирада привлекла зевак, и все они с нескрываемым подозрением пялились на Эмансипора, ожидая ответа.
  Бусины пота усеяли его морщинистый лоб. Лучше бы на проклятые вопросы отвечал Бочелен. А еще веселее, Корбал Броч - с его пустыми бусинами-глазами, вялой и простоватой улыбкой. Лакея обуяло вдохновение, он обратил к яростной женщине остекленевший взор. - Кто ты? Голова болит. Где мы?
  Ухмылка ее стала еще свирепее. - Тут я задаю вопросы.
  - Что стряслось? - спросил Эмансипор. - Я очнулся как раз за воротами. Я был... я работал. Да, работал в команде, чистил дренажную траншею. Там был такой большой камень, его хотели сдвинуть... я натужился... И - боль! В голове! Клянусь Госпожой, я даже не знаю кто я!
  Из толпы послышался вздох. Затем: - Святой!
  Женщина спросила: - Тебя огласил кто-то из Здраворыцарей?
  - Гм, не думаю. Не помню. Может. Что сегодня за день?
  Кто-то сказал из толпы: - День святого Эбара, о избранный!
  - Семь месяцев! - вскрикнул Эмансипор. И проклял себя. Слишком долго. О чем он думает?
  - Семь месяцев? - Женщина-Здраворыцарь подступила ближе. - СЕМЬ МЕСЯЦЕВ!?
  - Я... думаю так... - заикнулся Эсапсипор. - Что нынче за год? "Идиот! Делаю всё хуже!"
  - Второй Год Правления Макротуса.
  - Макротуса! - возопил лакей. "Бормочущий идиот, прекрати! Немедля!" Еще одно вдохновение. Эмансипор закатил глаза, застонал и рухнул на мостовую. Крики в толпе, люди подбежали ближе.
  Разговоры...
  - Так это он?
  - Самый первый из Святителей Славных Трудов? Сказал "семь лет", верно? Клянусь, я слышал. Семь!
  Здраворыцарь зарычала: - Миф о Первосвятителе... то есть мы искали, искали и не нашли его или ее. Да этот человек - чужак. Первосвятитель не может быть чужаком.
  - Но, Благая Владычица, - настаивал кто-то, - он всё рассказал верно! Первый святой, вестник грядущего! Королевские Пророчества...
  - Я знаю Королевские Пророчества, гражданин! - бросила женщина. - Берегись, или я решу, что ты громко споришь в общественном месте!
  Раздался звучный голос: - Что тут творится?
  Женщина ответила с некоторым облегчением: - А, Инвет Суровий. Будьте так любезны, помогите разрешить ситуацию.
  Мужской голос раздался ближе. - Ситуацию? Ситуации не одобряются, Сторкул Метла. Даже рыцари низшего ранга, вроде вас, должны знать!
  - Я готова доказать верность каждого шага, о Чистейший из Паладинов.
  - Должны и докажете, или ваши действия окажутся особенными или, Госпожа убереги, уникальными. Вы не считаете ли себя уникальной, Сторкул Метла?
  Ее голос вдруг стал тихим. - Нет. Конечно нет. Чистота внутренней моей незначительности абсолютна, о Чистейший. Могу заверить...
  - Что тут случилось? Кто этот бессознательный человек?
  Назойливый горожанин поспешил ответить: - Первый из Святых, о Чистейший Паладин Здравия! Человек без памяти на семь последних лет!
  - А почему он без сознания?
  - Он ослабел от допроса Здраворыцаря. Это было... ужасно! Благословение Госпожи, что вы подоспели!
  Ни возражений, ни возмущений от невезучей Сторкул Метлы; лежавший у самых ее ног Эмансипор ощутил прилив сочувствия. Быстро схлынувший. Пусть поджаривается, решил он. И открыл глаза - что немедленно было замечено. Сфокусировал взгляд на Сторкул Метле. И... снова стон, снова демонстративный обморок.
   - Она сделала это снова! - прошипел горожанин.
  - Извините, Сторкул Метла, - рявкнул Инвет Суровий, - но вам надлежит ожидать Рыцарского Суда в Дневном Храме Здоровья.
  Еле слышный ответ: - Да, Чистейший Паладин.
  Эмансипор услышал удаляющиеся шаги.
  - Очнитесь, Первосвятитель, - сказал Инвет Суровий.
  Идеально. Глаза Эмансипора затрепетали, открывшись. Он посмотрел ошеломленно, а затем с явной приязнью в утомленное, словно резцом вытесанное лицо рыцаря в доспехах. - Я... никогда вас раньше не видел, - пролепетал лакей. - Но вижу чистоту вашей души. Вы, должно быть, паладин. Вы, должно быть, сам Инвет Суровий.
  Блеск удовлетворения появился в строгих голубых глазах. - Вы правы, Первосвятитель. Есть малоизвестное пророчество, что я должен найти вас и доставить к королю. Вы сможете встать?
  Эмансипор с трудом встал. Чуть пошатнулся и был поддержан рукой в перчатке.
  - Идемте, Первосвятитель Славнейших Трудов...
  Колени лакея подогнулись, что заставило паладина торопливо его подхватить.
  - Что такое, друг мой? - в тревоге спросил Суровий.
  Не обращая внимания на растущую толпу, Эмансипор выпрямился снова и прильнул к паладину. - Это... видение, о Чистейший. Ужасающее видение!
  - Поистине печально! Что вы узрели?
  Эмансипор слабо приподнял голову. Нужно было что-то придумать, и побыстрее... - Для ушей Короля и никого иного!
  - Ни даже для Великой Настоятельницы?
  - О, да. Для нее тоже.
  - Тогда нам нужно спешить. Вот, беритесь за руку...
  
  Здраворыцарь Сторкул Метла прильнула к задней стене Дневного Храма и бессмысленно выпучила глаза. Ее окатывали волны ужаса. Она обречена. Рыцарский суд никогда не благоволит к подсудимым. Слишком часто она принимала участие в судилищах, чтобы не сознавать горькую истину; слишком хорошо помнила нутряное удовольствие, с коим вплетала свой голос в хор осуждения. Преступления против Здоровья - нет сомнений, нынче это самое серьезное обвинение, и серьезность становится только серьезнее. Нахмурившись от этой мысли, он потрясла головой, испугавшись вдруг, будто теряет рассудок.
  Но, может, это к лучшему. Безумие словно кокон, сплетаемый вокруг себя за миг до приговора.
  Будь проклят Инвет Суровий! Любому Здраворыцарю ясно: миф о первом святом - выдумка. Тот чужак - всего лишь хитрый ловкач, достаточно умный, чтобы извлечь выгоду из драгоценных суеверий и польстить самолюбию Суровия. Если кто и заслуживает приговора, так паладин Чистоты, топчущий город в удушающем облаке невозмутимой праведности, облаке таком густом, что лучшие горожане задыхаются.
  Ах, но что сделала она сама? Разве Инвет Суровий не самочинно поставил себя во главе всех? Разве не склонен он к конформизму, не черпает уверенность в посредственности окружающих?
  Посмеет ли она бросить вызов?
   - Он сожрет меня живьем, - прошептала Метла. - Кого я обманываю? Он уже затачивает для меня пику на стене. Во имя Госпожи, нужно выпить! - С этим восклицанием рот ее лязгнул, закрываясь. Она огляделась, с облегчением убедившись, что рядом нет никого.
  И тут тихий скрипучий голосок произнес: - Кто-то упоминал выпивку?
  Голова Сторкул Метлы дернулась. Казалось, голос исходит откуда-то справа, но там никого нет. - Кто говорит? - спросила она.
  - Я поймал на редкость восхитительный след.
  Здраворыцарь всмотрелась и заметила небольшую, причудливо наряженную фигурку около правого сапога.
  Фигурка пошевелилась. - Не узнаешь, Сторкул Метла? Да, эти одеяния мало мне подходят. "То был танцор, кружащий вихрем торжество..."
  - Дурак, - ощерилась Сторкул. - Эти одежды принадлежат кукле-марионетке. Я вижу веревочки.
  Фигурка пропищала: - Кукла? О! я истощился!
  - Ты Порок, - сказала она. - Инеб Кашль. Почему ты еще не умер?
  - О, ты не понимаешь! Я только и смог подползти к тебе! Зов твоего желания... я слышал!
  - Ты ошибся...
  - Ах, и ложь! Отлично! Да, ложь хороша. Я начинал со лжи!
  - Тихо! Люди услышат.
  - Лучше и лучше. Да, будем с тобой перешептываться. Выпивка, да? Спирт, верно? Я уловил след, ведущий за Внутренние ворота. Говорю тебе, след, полный всяческих излишеств. Спирт, ржавый лист, дурханг...
  - Внутренние ворота? Ну, я как раз оттуда!
  - Кто-то вошел в город, милочка...
  - Кто-то? Чужак? Да, чужак. Я так и знала!
  Она замолчала, размышляя. Видения неслись сквозь разум. Драматические выступления, сцены триумфа, падения иноземца и самого Инвета Суровия. Но не стоит действовать слишком быстро. Нет, пусть эти двое объединяются и дальше, каждый пособляя другому в великом обмане. Да, теперь она видит. Скоро в Чудно будет новый Поборник Чистоты.
  Но вначале... - Отлично, Инеб Кашль. Мы идем по следу.
  - Восхитительно! Подними же меня, женщина с темным сердцем. Через Внутренние ворота на прямой путь наружу!
  - Тихо! Слишком ты шумный! - Склонившись, она подобрала крошечное существо, Инеба Кашля. - Больше не говори, - шепнула она, - пока я не дам знать, что безопасно.
  У ворот она переглянулась с выбежавшим стражником. - Здраворыцарь, что у вас там?
  - Ужасный ребенок, - сказала она. - Заразный.
  Мужчина чуть подался назад. - Заразный?
  - Дети не невинны, лишь неопытны. Весьма частое недопонимание. Вот этот шумлив, скандален и заботится лишь о себе самом.
  - Особенный ребенок.
   "Любая мать сказала бы тебе, кусок ослиного дерьма, что таковы все дети мира..." - Воистину. Такой особенный, что нет выбора: нужно удалить его из города во плоти.
  - И что вы намерены с ним сделать?
  - Оставить волкам. Бросить в корзину и в ближайшую реку. Продать опасным, ничего не подозревающим работорговцам. Еще не решила, стражник. Ну, соблаговоли встать в стороне, дабы испарения гнусного чертенка не отравили тебя...
  Стражник сделал еще шаг назад и нервозно махнул ей рукой.
  
  Чуть дальше на дороге она помедлила. - Ладно, никого рядом. Куда теперь?
  - Прямо вперед, - отвечал Инеб Кашль. - Сорок шагов, затем налево, на тропу лесорубов и на холм. Самый верх. Боги подлые, запах силен и о, сколь сладостен!
  Гнуснейшие желания ускоряли каждый ее шаг наверх. Весьма тревожно. Да, прежде она была - очень давно - слишком снисходительной к себе тварью. Сладкой соблазнительницей на службе этого самого, зажатого под локтем демона. Как мед в ловушке для ос, мохнатая мышка в змеиной яме, шлюха на задах храма. И это была славная, пусть вредная, жизнь. Она признавала, что тоскует по тем дням или, скорее, ночам. Что ж, не подстрой тот чужак и Инвет Суровий ее неизбежное падение, так и продолжала бы она новую незапятнанную жизнь Здраворыцаря, чистая думами - ну, почти всегда - и полная благочестивых порывов к правильному образу жизни. Ее уважали бы и боялись, представительную и поставленную намного выше жалкой массы подлецов, что заполонили улицы Чудно. Подлецов, заслуживающих лишь насмешливого презрения.
  Ну, здесь скрыта истина менее известная. Стремление к здоровью должно бы удлинять жизни, но пока что стресс убивает старательных граждан как мух. Ясное дело, средний горожанин не готов к задаче благой жизни. Жертвы упражнений и избытка овощей. Как оказалось, слава благополучия требует жертв. Лекари докладывают, что наиболее типичными жалобами стали запоры и заворот кишок. - Вот вам, - бормотала она чуть слышно, карабкаясь по лесной тропе. - Что нужно городу, это хорошая прокачка. Ха.
  - Для начала, - подтвердил Инеб Кашль. - Да, истинно. Хорошая очистка системы. Взрывное избавление от...
  - Хватит тебе, - зарычала Сторкул. - Я говорю сама с собой.
  Демон придушенно фыркнул. - А мне так не показалось.
  - Так и есть.
  - Отлично, но я ведь услышал иначе.
  - Неправильно услышал.
  Прижатое рукой к боку существо задергалось, засучило цветастыми конечностями. - Ладно! Прости! Прошу прощения!
  - Это, - сказал кто-то третий, - отлично сделано.
  Голос раздался с вершины холма, до коего оставалось лишь три шага. Сторкул Метла встала, глядя на мужчину. - Что? - спросила она. - Что отлично сделано?
  - Вы чревовещательница, верно? Удивительная профессия, я всегда так считал, полная загадочного волшебства и особенных отклонений психики...
  - Она не чревовещательница, - рявкнул Инеб Кашль, все еще дергаясь.
  Седобородый мужчина в элегантном наряде почти улыбнулся. - Прошу вас обоих - я на редкость благодарный зритель, вы обрадуетесь щедрости, с коей я заплачу за представление.
  - Я Здраворыцарь Сторкул Метла, а не фокусница! Кто вы такой и что тут делаете? Что там за вашей спиной на вершине - лагерь? Отвечайте на вопросы, чтоб вас, во имя Госпожи Благодеяний!
  - Ответь ей! - добавил демон с гнусавой хрипотцой.
  Мужчина хлопнул в ладоши. - О, поистине отлично.
  Рыцарь и демон завыли от ярости.
  - Какое зрелище!
  Сторкул Метла отбросила демона и подскочила к мужчине. Шлепнувшийся позади в пыль Инеб завопил: - Чую ржавый лист!
  Незнакомец отступил на шаг, воздевая тонкие брови. - Исключительная драма, - заявил он. - И высочайшее колдовство, ибо я не вижу ниток...
  - Молчать, проклятущий мерзавец! - Она заметила на дальней стороне вершины фургон и двух белых как кость волов; оба тупо переминались, как и подобает скотам... хотя тут животные повернули к рыцарю головы и она осеклась, видя глаза - черные словно ониксы. Неподалеку было кострище, рядом с кругом камней лежали две бутылки. - Алкоголь! Я так и подозревала! - Она развернулась к чужаку. - Незнание запрета - слабая защита! Я должна вас арестовать и...
  - Один момент, - прервал ее мужчина, поднимая длинный палец и упирая в подбородок. - Если незнание запрета - слабая защита, как насчет незнания подобающих методов защиты?
  - Чего?
  - И насчет вашего незнания насчет наиболее подходящего для меня обвинения? - спрашивал мужчина, ритмически постукивая пальцем о подбородок. - Есть ли у ВАС подходящая защита?
  - Я ЗНАЮ, каковы подходящие обвинения!
  - Тогда почему вы столь туманны?
  - Я не туманна!
  - Ах, - сказал он со слабой улыбкой и лениво покачал пальцем.
  - Молчите оба! - закричал демон, выползая на вершину. - Сторкул Метла, ты забыла свои желания? Забыла, что привело нас сюда?
  Рыцарь развернулась и уставилась на Инеба Кашля, сражаясь с побуждением раздавить его пяткой. Усмирив себя наконец, она снова встала лицом к чужаку. - Демон прав. Я здесь не в качестве Рыцаря Здорового Образа Жизни.
  - Рыцаря Здорового Образа Жизни? Вижу, - задумчиво кивнул иноземец. Скучающий взор скользнул к Инебу Кашлю. - И настоящий демон, хотя сильно уменьшенный. Знаешь, ты отлично подошел бы для декоративных целей. Будь у меня каминная полка... увы, путешествия сопряжены с лишениями.
  - КАМИННАЯ ПОЛКА! - яростно взвизгнул демон. - Я был некогда великаном! Тираном Гедонизма! Так меня называли. Демон Порока, о проклятый заклинатель, не знал равных! Все они склонялись предо мной - Обжорство, Лень и даже Похоть!
  - Вы воплотились в Чудно? - удивился мужчина. - Как необычно. Кто бы ни был ответственен на столь исключительную вашу наружность... хотел бы я встретить ту женщину.
  Сторкул Метла склонила голову набок. - Женщину? Откуда вы знаете, что это женщина?
  Мужчина еще чуть задержал на ней взгляд и отвернулся. - Прошу, друзья, присоединиться ко мне у скромного очага. Вон там, в поклаже лакея, мы найдем толику запретных веществ. Я уверен. - Жест в сторону груды золы, блеск магии...
  Ближайший куст объяло пламя.
  Мужчина вздрогнул. - Нижайшие извинения. Я не намеревался, уверяю вас. - Новый жест, и в костре возникли дрова, потекла теплота, резкий треск возвестил о явлении огня. А куст тем временем буйствовал, разбрасывая языки пламени странных оттенков. Сторкул Метла придвинулась ближе, влекомая манящим теплом костра. За ней полз Инеб Кашль, кряхтя и вздыхая - кажется, он направлялся к винным бутылкам.
  - Не думайте, - заявила Рыцарь, - что я пришла сюда ради поддержания вредных для здоровья привычек.
  - Вредных, говорите, - отозвался мужчина, морща широкий лоб и роясь в затрепанном кожаном мешке. - Это лишь вопрос воззрения. Я почти всегда приветствую вино, считаю его целебным и - в умеренных дозах - оживляющим дух. Как видите, ничего вредного.
  - Оно оглушает мозг, - сурово отвечала женщина. - Даже убивает, хотя постепенно, часть за частью. Еще более опасно, что вино проникает в кровь и ослабляет естественную дисциплину.
  - Естественную дисциплину? Боги подлые, какое интересное воззрение!
  - Ничего особенного. Это механизм, использующий инстинктивное желание быть здоровым.
  - Но не благополучным.
  - Здравие и благополучие не противоречат.
  - Какое пылкое заявление, госпожа Метла. О, как я был невежлив. Бочелен. Как видите, я всего лишь благородный путешественник. Не имеющий намерений - честно говорю - обосноваться в вашем славном городе.
  - Что с вашими волами, Бочелен? - требовательно спросила она. - Эти глаза...
  - Редкая порода...
  Инеб Кашль фыркнул, добравшись до бутылки; голова вытянулась, крошечный язык лизал горлышко и пробку. - Дяя... Умм... Омм... - Он лизал темное пористое стекло, словно кот.
  - Вот вам, - сказал Бочелен, вытаскивая целую груду. - Ржавый лист. Дурханг в виде сушеного листа и мягких катышков. Белый нектар - где же он его нашел, в Худовом королевстве? Мак утурль... хмм, все эти снадобья призваны вызывать ступор, успокаивая донельзя возбужденные нервы. Не думал, что флегматичный мой лакей страдает подобными недугами. А вот и вино. Персиковый ликер, и грушевый ликер, а вот китовая сперма - Королева Снов, что же он с ней делает?! Ну, уверен, мастер Риз не обидится, если вы попользуетесь его обширными запасами - особенно ради поддержания полезных привычек. Я и сам отведаю немного фаларийского...
  Сторкул Метла смотрела на россыпь запретных веществ. Из губ вырвался тихий стон.
  
  За торжественным входом открылась длинная, широкая колоннада, по ее сторонам высились вертикально стоящие гробы с покойниками. Крышки были стеклянными, но, увы, мутное и пузырчатое стекло не могло полностью скрыть обитателей. Расположившееся между мраморных колонн воинство как будто сопровождало тусклыми, запавшими глазами Эмансипора и Инвета Суровия, пока они шагали вдоль долгого прохода. Вдали ожидала двойная дверь.
  - Здравые Мертвецы, - сказал Паладин Чистоты, все еще поддерживая слугу рукой. - Как видите, все в полном порядке. Чисты духом и телом. Вот славное доказательство наград жизни, не запачканной гнусными излишествами, что прежде терзали наш народ.
  - Почему все они гримасничают? - удивился Эмансипор.
  - Почти все пришли в объятия Госпожи через болезни кишечника.
  - Смерть от запоров?
  - Усердное здравие. Многие горожане ели слишком много травы.
  - Травы?
  - Вы не помните ничего подобного? Ну, откуда вам? Вы стали Святителем во время Некротуса Нигиле. Да, трава как отличный заменитель мяса. Наши хирурги рассекают все трупы - и раньше они разрезали желудки, чтобы найти плотные куски мяса, оставшиеся не переваренными в телах жертв долгие годы. Воистину ужасно. Теперь же, разумеется, они находят спутанную траву, куда менее отвратительное зрелище - в конце концов, коровы мрут от такого постоянно.
  - А теперь и коровы, и горожане.
  - Вы удивились бы, Первосвятитель, их сходству.
  Эмансипор поднял глаза и заметил в выражении красного лица Паладина какое-то темное удовольствие. Чуть запнувшись, Инвет Суровий продолжил: - Возьмем вот этот труп, здесь... для примера. - Они встали перед одним из гробов. - Видите ровную бледноту? Видите, как блестят отросшие волосы? Вот, дружище, знак красоты, монумент высшему здравию.
  - Не могу не согласиться всей душой, - сказал Эмансипор, с удивлением взирая на болезненное выражение, навеки застывшее на лице несчастной дамы за сине-зеленоватым стеклом. - Воображаю, родственники весьма рады видеть ее здесь, во дворце.
  - О нет, - отозвался Инвет, - совсем нет. Безумие поразило всех до одного сразу после ее смерти - я не совру, сказав, что жажда мяса довела их до людоедства. Левая нога... да, да, завернутая. Поэтому остальная семья находится ныне на пиках.
  Устрашенный Эмансипор смотрел на Паладина. - Что могло довести любящую родню до такого?!
  - Моральная слабость, Первосвятитель. Это как чума, всегда готовая заразить граждан, и величайшая ответственность Здраворыцарей - убедиться, что слабость вырвана с корнями и повешена на высокой стене. Скажу вам: сегодня мы заняты не меньше, чем год назад. Даже больше, наверное.
  - Не удивлен, что так мало народа на улицах.
  - Бдительность, Первосвятитель. Суровые требования, но мы им соответствуем.
  Они продолжили путь по залу с высокими сводами. - Но не женщина, что... первой заметила меня.
  - Сторкул Метла? Я уже давно слежу за ней. Была проституткой, знаете ли. До Запретов. Падшая женщина, тварь, полная гнуснейших пороков, искусительница ужасного гедонизма, исключительная угроза цивилизации - обращение ее случилось столь резко, что я не оставлял подозрений. Мы с вами верно поступили, обнажив ее неготовность. Сегодня же ночью она претерпит суд.
  Эмансипор моргнул, ошеломленный чувством вины. - Не может быть второго шанса, Паладин?
  - Ах, вы поистине святой, изъявляя подобные чувства. Отвечаю: нет, не может. Сама идея "ошибок" изобретена ради оправдания безответственности. Мы МОЖЕМ быть совершенными, и вы видите шагающим рядом истое совершенство.
  - Вы достигли совершенства?
  - Да, верно. Обсуждать эту истину значило бы проявить собственное несовершенство.
  Они оказались около двойной двери. Инвет Суровий коснулся больших колец - но створка, что справа, внезапно открылась сама, край ударил Паладина по носу со смачным хлюпающим звуком. Мужчина попятился, брызнула кровь.
  Эмансипор же запнулся, башмак угодил в пятно крови - он потерял равновесие и качнулся вперед, сквозь дверь, и врезался в ошеломленную служанку. Голова утонула в объемистом животе.
  Она судорожно выдохнула и, пока Эмансипор падал лицом вниз, рухнула сверху - большой таз слетел с головы, масса сырой травы размером с человеческий мозг взлетела в воздух, словно ожив, и тоже шлепнулась на пол, разваливаясь и брызгая сочным мятным соусом...
  ... прямо под левый сапог шагнувшего вперед Инвета Суровия. Паладин поскользнулся и тяжело плюхнулся на задницу.
  Застонав, Эмансипор столкнул с себя женщину и перекатился набок. Сзади, из коридора, доносились сиплые вздохи Инвета. Служанка только сейчас сумела глубоко вздохнуть, уже не так панически закатывая глаза. А откуда-то из помещения доносился до ушей Эмансипора странный механический звук, повторяющийся равнодушный ритм. Смаргивая слезы, он встал на карачки и осмотрелся.
  Массивная железная конструкция - рама, зубчатые колеса и шкивы - занимала комнату, и в сердцевине ее, связанная ремнями и мягкими обручами, была фигура. Подвешенная на высоте руки над полом, конечности непрерывно сгибаются и разгибаются, словно фигура ползет по воздуху, но поймана на месте; космы волос медленно качаются в такт разнообразным тянущим, толкающим и крутящим усилиям.
  Механизм был столь велик, что не давал подойти близко к повисшей в середине фигуре. Король Макротус - а кто еще это мог быть? - висел спиной к входу и не слышал произошедшего столкновения. Он упражнялся бесконечно, усердно - не человек, а вечное движение.
  Инвет Суровий шатался, проходя в дверь; лицо его исчертили полоски крови из сломанного носа. Он сплюнул, полные боли глаза уставились на всё ещё сидящую на полу служанку. - Шлюхино отродье! Пагуба цивилизации! Я осужу тебя здесь и сейчас!
  Король Макротус не отреагировал на его рев - рука ритмично поднимается, противоположная нога опускается - он казался ужасно худым и до странности дряблым, словно кожа потеряла эластичность.
  Эмансипор встал. - Паладин Чистоты, это случайность!
  - Случайности суть знаки слабости! - Инвет Суровий, насколько мог видеть лакей, стал сгустком слепой пламенной ярости.
  - Следите за языком! - рявкнул Эмансипор.
  Здоровяк развернулся, алая челюсть отвисла.
  С бешено колотящимся сердцем Эмансипор выставил вперед палец, обвиняя. - Вы приговорите всех Святых Славных Трудов, Паладин? Всех до одного? Разве они не жертвы случайностей? Осмелитесь карать мой народ?! Перед ликом самого возлюбленного короля?!
  Инвет сделал шаг назад. - Нет, конечно! - Глаза метнулись к Макротусу в упряжи, потом снова к Эмансипору. - Но она всего лишь баба...
  - Служащая самому королю! - подчеркнул Эмансипор. - Более того, она ранена... исполняя... - добавил он с внезапным вдохновением, - свершая славный труд! - Лакей возложил руку на трясущуюся женскую голову. - Теперь и она Святая!
  - Таковое провозглашение, - сказал Паладин, - должен утвердить Здраворыцарь...
  - Да, никто иной как вы, Инвет Суровий. Король Макротус станет свидетелем колебаний?
  - Нет! Сим провозглашаю женщину Святой Славных Трудов!
  Эмансипор помог женщине встать. Прильнув к уху, шепнул: - Иди отсюда, милая. Быстрее!
  Она поклонилась, подобрала таз и поспешила прочь.
  Эмансипор нашел в кармане платок и передал Паладину, дождался, пока Инвет вытрет лицо, проводя тряпицей по носу - снова и снова, и снова. И еще, назад и вперед - глаза вдруг заблестели, став алчными. Лакея медленно затопляло потрясение. Платок... Пыльца д"байанга... о боги... - Паладин... Король, кажется, не склонен...
  - Как всегда, - произнес Инвет Суровий непривычно мягким голосом. - О да. Слишком занят. Упражняется. Упражняется. Вверх-вниз и вверх-вниз, упражнение! Мы слишком задержались. Летаргия - грех. Давай уйдем. - Он снова поднес платок к носу. - Упражнение. Пора патрулировать улицы. Все сразу, да. Дотемна. Я смогу. Ты не веришь? Я тебе покажу!
  Паладин выкатился из комнаты.
  И Эмансипор оказался наедине.
  С королем Макротусом. А тот упражнялся и упражнялся.
  
  - Одежда слишком тесная, - пожаловался Инеб Кашль.
  - Ты малость раздобрел, - заметил Бочелен. - Вот, друг, выпей немного вина.
  - Да, отлично. Выпью. Но я чувствую себя... ограниченным.
  Рядом вышагивала Сторкул Метла, женщина, сражающаяся сама с собой. Инеб был разочарован, что она все еще сопротивляется сладостному зову этих чудесных веществ. В очередной раз глотнув из бутылки, демон почти прижался к Бочелену. - Заклинатель, - шепнул он. - О да, знаю кто ты. Ты и ворона, кружащая над головой. Некроманты! Расскажи, что вы тут делаете?
  Бочелен оглянулся на Здраворыцаря, потом обратил все внимание на демона. Погладил острую бороду. - Ах, сейчас это выглядит загадкой?
  - Упомянутый тобою лакей. Он ведь в городе? Закупает припасы для вашего путешествия? Возможно, не только это. - Инеб снова улыбнулся. - Я умею вынюхивать заговоры, о да.
  - А теперь? Но я хотел спросить, где твои приятели-демоны?
  - Подозреваю, в каком-нибудь переулке. Кроме Давай Еще - она пропала.
  - Давай Еще?
  - Демонесса Похоти.
  - Пропала? Давно ли, Инеб Кашль?
  - Примерно со времени внезапной кончины Некротуса.
  - Насколько скоро после принятия венца король Макротус объявил о запретах?
  - Одежда меня душит!
  Бочелен склонился. - Позволь расстегнуть эти пуговки - о, они только для вида. Ясно. Ну что, срезать одежду?
  - Нет. Лучше еще глоток. Да. Отлично. Запреты? Примерно через неделю, и еще раньше он начал ... готовить путь. Превращая культ Госпожи Благодеяний в местную религию. Если подумать... этот акт предвещал всё последовавшее. Новонабранная армия благочестивых, право полиции следить за поведением любого гражданина Чудно. Клянусь Бездной, нужно было предвидеть! - Дернув воротник, Инеб Кашль метнул взгляд на Сторкул Метлу и прильнул к заклинателю. - Вы что-то планируете, да? Ну? Скажи!
  - Я задумал изъять у твоей спутницы некое количество крови.
  Демон выпучил глазки на волшебника, облизал губы. - Ох. Сколь... сколь много крови ты имеешь в виду?
  Бочелен изучал бутылочку с китовой спермой. - Ну, это зависит от чистоты.
  - Ага, понимаю. Она должна быть чистой. Думаю, Бочелен, ее кровь поистине чиста. Значит... речь идет о смертельном изъятии?
  Брови заклинателя взлетели. Он поднял бутылочку и уставился на густой осадок, попытался его растрясти. - Трудно сказать, увы... О, гляди, они еще живы - как такое может быть? Я уже не уверен, что сперма принадлежит киту. Нет, вовсе нет. Забавно.
  - Когда ты планируешь ее попросить?
  На аскетичном лице волшебника отразилось недоумение. - Попросить? Ну, я и не думал просить.
  - А кровь, - сказал Инеб, напряженно вставая на корточки, - что ты намерен с ней делать?
  - Я? Ничего. Но мой спутник использует ее для ритуала воскрешения.
  Демон всмотрелся в небо, отыскивая ворону. Ее там не было. Он неловко дернулся. - Воскрешение. Конечно, кто о таком не задумывался? Я тебе отвечу. Я не задумывался, потому что не знаю твоих планов.
  - Уверяю, ничего драматического. Свержение короля Макротуса. Мы постараемся сохранить население Чудно, насколько возможно.
  - Хотите трон?
  - Для себя? Вряд ли. Что мы будем с ним делать? Нет, считай это милостью.
  - Милостью?
  - Ладно. Нам заплатили за быстрое уничтожение здешнего губительного стремления к здоровью. Хотя, должен сказать, мирское богатство меня мало беспокоит. Скорее это вызов, интрига. - Бочелен выпрямился и повернулся к Сторкул Метле. Еще миг, и заклинатель вытащил нож.
  
  Жизнь Имида Фактало никогда много не стоила. По крайней мере, таково было его обдуманное убеждение. Ни жены, ни детей; он не из тех людей, за которыми охотятся женщины - разве что он бы их обокрал. Фактически, одиночество знакомо ему как старый друг. Хотя... иметь друга ведь значит не быть одиноким? Размышляя, он вынужден был прийти к заключению, что одиночество не похоже на старого друга. Да, имей он друга, было бы с кем обсудить мысли - для того и нужны друзья - и беседа оказалась бы вдохновляющей.
  Он сидел на ступеньке своего скромного, не ведающего дружеских визитов обиталища и следил за белкой, бестолково мечущейся у основания дерева. Она трудилась уже несколько недель, собирая припасы, предвкушая грядущую зиму. Забавно, но подобные грызуны тоже презирают общество. Одиночество - их желанное состояние. Вот что значит, подумал он печально, жрать орехи и семечки.
  Нынешнее смущение твари не имело видимой причины, Имид подозревал, что причина затруднений лежит внутри - некое особенное завихрение в крошечных мозгах. Возможно, она переживает моральный кризис и потому так скачет в пискливом бешенстве.
  Во всем виноват треклятый лакей, сказал себе Имид. Теплое вино, ржавый лист и дурханг, настоящий рог изобилия запретных веществ. А его равнодушный апломб в поглощении сказанных субстанций почти лишил Имида способности дышать. Жесток как белка, вот он каков. Довел Святителя Славных Трудов до искушения и хуже... до мыслей о насилии.
  Тут он услышал ритмический шум с улицы, со стороны Великого Храма Госпожи. Толпа. Далекие крики.
  Имид Фактало увидел, что белка замерла на месте, повернув набок голову. И сбежала.
  Шум становился громче.
  Святой подался вперед, глядя на улицу.
  Новые крики, треск разбиваемой посуды, тяжелый грохот - он увидел волнующуюся, заполняющую пространства между домов массу. Толпа полным ходом направлялась к нему.
  Встревожившись, Имид Фактало встал.
  Сотня горожан или больше. Лица искажены ужасом и паникой, среди них и святые. И достойные. И монахини - да что ж это?!
  Они клубились напротив стоящего Имида, царапая друг дружку, проходя по упавшим. Плачущий ребенок закатился на уровень ступеней, Имид поймал его и поднял за миг до того, как сапог достойного ступил на то же место. Отшатнувшись и ударившись лопатками о стену хижины, Имид пялился на несущуюся мимо толпу.
  А за всеми был Паладин Чистоты, Инвет Суровий. Он выхватил меч, полированная сталь сверкала над головой. Он словно шагал, возглавляя парад. Или гоня овец.
  - Слабаки! - ревел Паладин. - Бегите, сборище кусков дерьма! Все вы осуждены! Я видел ваши лица! Чуял смрадное дыхание! Все вы нечисты! Никто не избегнет моей кары!
  Заметив Имида с умолкнувшим ребенком на руках, Инвет Суровий нацелил на него меч. - Ты свидетель!
  Имид смотрел. Ребенок на руках тоже смотрел. С крыши над головами смотрела белка.
  В другой руке Инвета был платок, которым Паладин стирал с лица сохнущую кровь. Глаза мужчины устрашающе сверкали. - Назови себя! И будь свидетелем! Или претерпишь участь Нечистых!
  - Мы свидетельствуем! - пискнул Имид. Ребенок благоразумно издал булькающее гугуканье.
  Торжествующий Паладин Чистоты двинулся дальше, гоня свое стадо.
  Что-то горело около Великого Храма, изгибающийся столп дыма поглощали темные, почти черные тучи.
  За Инветом кто-то крался. Имид вздрогнул, поняв, что к нему направляется Элас Силь.
  - Элас!
  - Тихо, идиот! Не видел его? Он сумасшедший! - Она замолкла. - Ребенок не твой!
  - Я что, говорил иначе?
  - Тогда почему его держишь? Не знаешь, как это опасно? Он может обгадиться, может заплакать или, того хуже, задергаться!
  - Его кто-то уронил.
  - На голову? - Она подошла и поглядела пристально. - Вот пятно - это синяк?
  - Может быть...
  - Ради Госпожи, он Святой? Имид, ты обнаружил самого молодого Святого Славных Трудов!
  - Чего? Просто ребеночек...
  - Святой!
  - Каких трудов? Дети не трудятся! Элас Силь, ты сама ополоумела!
  - Гляди на его лицо, идиот. Как раз трудится!
  Нечто теплое потекло по боку Имида, он ощутил вонь.
  
  Тем временем толпа осужденных росла. Четыреста двадцать шесть с привеском человек неслись, топча упавших, по проспекту Зеленого Языка. А по сторонам, на малых улицах и в переулках, разливались сточные воды мятежа.
  Пастух, гнавший тридцать коров на двор купца, утратил контроль над перепуганным скотом. Через миг коровы бешено загрохотали, врезаясь прямиком в скопище тяжело груженых телег под Монументом Синджа - древним кирпичным сооружением в двадцать этажей высотой, непонятного происхождения и неведомого назначения.
  В телегах были бочонки с желейным маслом. Они потели весь день, мокрое дерево успело покрыться блестящей патиной. Арто, знаменитый прежде Глотатель Огня (слава коего успела превратиться в золу), как раз проходил мимо. Он успел обернуться и увидеть набегающих с выпученными глазами коров, и тут же массивная рогатая голова ударила его, горшок с угольями сорвался с плеча и полетел, разбрасывая искры во все стороны.
  Последовавший взрыв услышали все горожане Чудно; рыбаки в гавани, вытаскивавшие четырехперых рыб из сетей, успели поднять головы и увидеть летящий к небу огненный шар, который сопровождали вверх тормашками не менее трех коров. Затем Монумент Синджа пропал с глаз среди пламени и ядовито-оранжевой пыли.
  
  Бочелен неторопливо стер белой тряпкой кровь с лезвия ножа. Мельком глянул на Инеба у ног, потом на запад, где солнце сползало с неба в свою ночную пещеру. Величаво, как фигура героя с гобелена.
  Демон лежал рядом, доведенный до неподвижности - одежды куклы стали ловушкой.
  - Ладно, - прорычал Инеб. - режь. Только осторожнее!
  - Тебе не нужно беспокоиться, демон, - заметил Бочелен, приседая и доставая кинжал. - Но если так и будешь дергаться...
  - Не буду, обещаю!
  Хлопанье быстрых крыльев возвестило возвращение вороны. Над Инебом пронесся густой пряный запашок, и рядом с Бочеленом возник второй. Здоровенный лысый мужчина, кожа оттенка хорошо отваренного и очищенного яйца (и, наверное, столь же скользкая на ощупь). Маленькие запавшие глазки рассматривали демона с холодным любопытством.
  Инеб попробовал умаслить его зубастой улыбкой. - Знаю, что ты думаешь. Но нет. Не я. Не гомункул. И не голем. Я настоящий демон.
  Мужчина облизал пухлые губы.
  Инеб замолчал, во рту вдруг пересохло.
  Кончик кинжала скользнул под жакет над самой выступающей точкой живота. Начал резать снизу вверх.
  Бочелен поднял руку, предлагая компаньону окровавленную тряпицу. - Солнце село, Корбал Броч. - сказал он. Жакет с треском разошелся. Заклинатель начал работать над рукавами.
  Корбал Броч взял тряпицу и поднес к лицу. Глубоко вздохнул и отвернулся с улыбкой. Отошел на пару шагов, швырнул тряпку к ногам, сделал несколько жестов в воздухе. Кивнул Бочелену.
  - А нечистые, Корбал Броч?
  Круглое лицо исказилось недовольством, почти что вызовом.
  - Ах, разумеется. - Бочелен вздохнул. - Прости, друг.
  Еще три разреза, и одежды упали с Инеба. Демон встал, истово вдохнув воздух. Удовлетворенно выдохнул. - Превосходно! Так много лучше. Я новый демон.
  Сторкул Метла шаталась. - Истекаю кровью, - сказала она писклявым, дрожащим голосом.
  Инеб ощерился: - Он лишь уколол тебе пальчик, женщина!
  - Кажется, мне дурно.
  Бочелен спрятал кинжал. - Прошу, садитесь, госпожа Метла. Инеб, налей нездоровому Рыцарю вина.
  
  Туника промокла и воняла. Имид Фактало бежал по улице, Элас Силь рядом. Ребенок извивался в руках, но личико его было довольным.
  Позади них гонец-скороход, миновавший только что шесть лиг и соответственно утомленный телом и разумом, влетел в горящее здание. И больше не показывался. Паникующие животные и люди разбегались во всех направлениях, спасаясь от дыма, искр и золы. Фонарщики не вышли на работу, предоставив сражаться с подступающей тьмой лишь отсветам пожаров.
  Элас схватила Имида за руку. - Сюда!
  Узкий, вьющийся переулок.
  - Не вредите нам! - трубно закричал кто-то впереди.
  Они замерли, вглядываясь в сумрак.
  - Не губите!
  Имид Фактало шагнул, различив две фигурки в куче мусора. Обе до нелепости крошечные. Слева мужчина, кожа - сплошные морщины, словно на золотистой фиге. Рядом женщина, крошечная, но несомненно женщина в полном смысле слова, словно какой-то извращенный изобретатель измыслил грудастую тонконогую куклу, дабы тешить нездоровые фантазии.
  - Мосты Бездны, - прошептала Силь. - Кто это?
  Морщинистый ответил: - Я Обжорство, известный многим друзьям как Наузео Нерях. Я моя спутница - Лень, или Сенкер Позже. Неужели я чувствую это? Нечто... неминуемое? Живительное? О да, о да. А ты чуешь, Сенкер?
  - Лениво нюхать.
  - Ах да! Тебе снова скучно жить... Не ко времени.
  Имид Фактало сказал: - Запах? Разве что детская неожиданность.
  - Не это. Что-то еще. Что-то... чудесное.
  За спинами улицу огласили крики.
  - Что там? - спросил Наузео.
  Элас Силь снова потянула Имида за руку. - Давай уйдем.
  Они обошли демонов.
  - Куда же? - сказал Имид.
  - В Великий Храм. Передадим ребенка монахиням.
  - Хорошая мысль. Они уж знают, что с ним делать.
  Позади Наузео Нерях подполз к Демонессе Лени. - Мне лучше, знаешь? Лучше. Странно. Перемены идут в Чудно, о да.
  Крики стали ближе.
  - Надо бежать, - сказала Сенкер.
  - Бежать? Зачем?
  - О, ты прав. К чему беспокоиться?
  
  Эмансипор Риз вышел из тронного зала. Хотя, говоря по правде, это вряд ли можно назвать тронным залом - разве что если считать железные рамы, зубчатые колеса и ремни, механизм размером с комнату, троном.
  Впрочем, почему бы нет? Разве аппарат не находится в состоянии постоянного противостояния, балансирования? Разумеется. Метафорически тоже. Король в середине, отягощенный правом рождения и подвешенный в структуре иллюзорных понятий об иерархическом превосходстве. Как будто неравенство можно оправдать словами о традиции, а подразумеваемые допущения самоочевидны и потому неопровержимы. И разве его фанатическое стремление к здоровью не стало такой же иллюзией превосходства, на этот раз в моральной сфере? Как будто рвение само по себе добродетель.
  Увы, это часть горькой природы человека - так размышлял Эмансипор, шагая по широкой и длиной колоннаде. Все выработанные человечеством утонченные системы верований служат лишь подпитке собственного эго. И удержанию в узде всех, у кого эго не столь наглое. Бесконечное множество кинжалов у чужих глоток...
  Разбившееся стекло оборвало его раздумья. Блестящие осколки летели с обеих сторон коридора. Странные и зловещие фигуры выкарабкивались - здоровые мертвецы! - из прямостоячих гробов, руки тянулись, хватая воздух. Ужасные стонущие звуки неслись из сухих, сморщенных губ, широко разинутых ртов. - Свобода! - Вопли их становились все громче, все отчаяннее.
  Эмансипор Риз выпучил глаза. Застонал и прошептал: - Корбал Броч...
  Труп обернулся к нему, запавшие глазницы как будто видели Эмансипора. Он зашел не так далеко, как большинство остальных, и непонятная жидкость текла по вялым щекам. Челюсть несколько раз двинулась, треща, и труп сказал: - Это все ложь!
  - Что?
  - Мы идем. Все. В одно место. Здоровые, больные, убийцы, святые. В одно жуткое место! Переполненное, такое переполненное!
  Мертвые, уже давно понял Эмансипор, редко когда говорят что-то приятное. Но всё же каждый сообщает что-то особенное. Он начинал испытывать восхищение разнообразием индивидуальных кошмаров, которые изобретает смерть. - На что оно походит? - спросил он. - То переполненное место?
   - Огромный рынок, - отвечал труп, хватаясь пальцами за пустоту. - Так много еды. Сокровищ. Так много... вещей!
  - Ну, звучит не так уж плохо.
  - Но у меня нет денег! - Труп издал скрипящий вопль и вцепился ногтями себе в лицо. Отвернулся, что-то бормоча. - Нет денег. Нет денег. Нет денег. У всех есть деньги - даже у головорезов! Почему не у меня? О, почему не у меня?
  Эмансипор смолчал.
  Мимо прошла мертвая женщина. Она приседала, словно собирая невидимые предметы. - Этот не мой! - выла она. - И это не мой! О, где мое дитя? Чьи это дети? Ох, ох! - Она прошла дальше, подхватывая и бросая невидимых детей. - Они такие уродливые! О, кто ответит за уродливых детей?!
  Колоннада заполнилась бродячими трупами. Впрочем, они мало-помалу, словно случайно, смещались к внешним дверям. Эмансипор подозревал: вскоре они начнут искать живых, любимых, ибо этим обычно и заняты неупокоенные, дай им шанс. Жаждут вымолвить последние упреки, злобные обвинения и пустые жалобы. Почти всегда жалкие, лишь изредка опасные. И все же это будет ночь, которую мало кто из горожан сможет забыть.
  
  - Бездна подлая, - шепнул Имид Фактало, - этот тип выглядит действительно нездоровым!
  Сжавшаяся рядом в полутьме Элас Силь хмыкнула и прошипела: - Потому что он мертвый, идиот!
  Человек, волоча обрубки ног, кое-как двигался по площади перед торжественным входом Великого Храма. Открытое пространство, заваленное грудами мусора и полное неприятного вида луж, было пусто - если не учитывать неупокоенного одиночку. Где-то за громадой храмового здания начались пожары, в ночном небе повис мерцающий дым. Вопли и крики ужаса неслись во всех сторон, с каждой улицы и аллеи, из доходных домов и особняков.
  - Что творится? - спросил Имид дрожащим голосом.
  - Попробуй воспользоваться здравостью своего рассудка, дурак, - рявкнула Элас. - Это твоя вина. Твоя и моя, Имид Фактало.
  Он заморгал и резко повернулся, сверкнув глазами. - Но мы все, все святые!.. Мы с тобой только отнесли деньги! - Он уставился на ковыляющий труп. - Они ничего не говорили насчет, насчет... гм, поднятия мертвых.
  - Они некроманты!
  - И как это поможет избавиться от короля Макротуса?
  - Тсс! С ума сошел? Больше ни слова!
  Имид Фактало вгляделся в ребенка на руках. - Клянусь Госпожой, - прошептал он, - что мы наделали? Какую жизнь найдет здесь этот ребенок?
  - О, расслабься. Трупы постепенно распадутся на части. Тогда мы просто подберем куски и захороним.
  - Думаешь, - сказал Имид странным тоном, - все умершие...
  Элас Силь широко распахнула глаза. - Ты что-то таишь, а?
  - Нет! Ничего такого. Только, гм, моя матушка... да, я люблю ее всем сердцем, но все же...
  - Не очарован идеей новой встречи? - Элас метнула ему особо мрачную улыбку и фыркнула. - Думаешь, у нас проблемы? Я столкнула муженька с лестницы.
  Имид выпучил глаза.
  Она засмеялась: - Ну, разве мы не идеал святости!
  Мужчина глянул на площадь. - Думаешь... думаешь, он там?
  - Почему бы нет?
  - За что ты его убила?
  - Писал стоя.
  - Что?
  Она сверкала глазами: - Грязь, верно? Я говорила вытирать край урильника. А он? Никогда! Ни разу! И наконец мне хватило! Ну, чего смотришь? Это же справедливое и милосердное убийство. Вообрази - даже тут прицелиться не мог! Наверное, сам со стыда сгорал!
  - За то, что не мог прицелиться, или за то, что не вытирал?
  - Я приготовила всяческие доводы, очень здравые. На случай, если у стражи будут подозрения. Они не интересовались, впрочем, ведь я дала взятку. Конечно, это были времена Некротуса.
  - Конечно.
  - Смотри, путь свободен. Идем.
  Они вылезли из укромного места и поспешили на площадь.
  
  Инеб Кашль скакал с ноги на ногу, не сводя глаз с языков пламени, что лизали дымное подбрюшье туч. Взгляд его метнулся к Бочелену. - Чувствую там голод. Желание... ублажать себя!
  Колдун кивнул, складывая руки на груди. - Должно быть, это нездоровые мертвецы.
  Сторкул Метла озиралась с пьяной порывистостью. - Но в Чудно нет алкоголя! Ни капли! Ни ржавого листа, ни дурханга! Ни шлюх, ни игорных заведений!
  Бочелен послал ей свою полуулыбку. - Моя драгоценная, ваша наивность очаровательна. Интересно, сколько тайников сейчас открываются в полах? Сколько дверей в давно запертые погреба распахивается со скрипом? Когда живые видят приход мертвых, возвращающих доступ к тщательно хранимым сокровищам... ну, даже такие святоши, как вы, способны сделать правильные умозаключения.
  Инеб Кашль подпрыгнул к Сторкул Метле. - Еще вина?
  Она протянула кубок, и Порок налил до краев, стараясь не расплескать ни капли - хотя ему так хотелось оказаться на готовых впасть в горячку улицах Чудно. Закончив, он заметил, что Корбала Броча не видно, а сам Бочелен одевает плащ и проверяет, хорошо ли начищены сапоги. - Благой заклинатель, - начал Инеб, - ты куда-то спешишь?
  Тот чуть помедлил с ответом, разглядывая демона. - О да. Пришло время войти в любимый вами город.
  Инеб скакал на месте. - Отлично! Ох, какой случится праздник! Живые и мертвые, все там будут!
  - Работа Корбала Броча окончена, - промурлыкал Бочелен. - Начинается моя...
  Инеб Кашль скакнул к нему ближе. Ему вовсе не хотелось всё пропустить.
  Сторкул Метла встала на ноги и зашаталась. - Бордель Гурлы. Он снова откроется, дела наладятся. Гурла мертва, но какая разница. Почти никакой. Клиенты не заметят отличий. Моя комната еще там - они ждут меня. О, давай поспешим!
  
  Очевидно, заметил Эмансипор, вуаль цивилизации воистину тонка, ее так легко сорвать, обнажая разврат. Разврат ждет, ждет, как и всегда, первого намека на беспорядок. И все же взрыв анархии стоило видеть. Обширная площадь перед дворцом заполнилась людьми, большинство было ужасающе мертво, во всех стадиях жуткого разложения. Впрочем, для них это оказалось незначительной помехой: фигуры шатались, размахивая бутылками в костлявых руках, напитки лились по ногам. Какая-то женщина разлеглась на ступенях дворца, потягивая ржавый лист из кальяна, дым вытекал из многочисленных дыр в грудной клетке. Давно скончавшаяся проститутка выхватывала из толпы вполне живых - себе на беду - людей, требуя долги за давно оказанные услуги. Призывы устыдиться сотрясали воздух.
  Горожане дрались с мертвыми родственниками за обладание различными запретностями, и трупы, как правило, проигрывали - живые могли отрывать им руки и ломать хрупкие лодыжки. Ну не ужасно ли - делать такое с родней, жива они или мертва? Но раз замки сломаны, выпустив всяческие виды желаний, последовавшая война вполне понятна.
  И все-таки, думал стоявший на вершине дворцовой лестницы Эмансипор, происходящее порядком... неожиданно. Восстание мертвецов, здоровых и нездоровых, не должно столь легко порождать гедонистическое пламя. Бочелен что-то сделал, подмешав перчику в готовившийся суп? Вероятно...
  Новые дома объяло пламя, воздух стал горьким от дыма и падающей золы. Думая, что же делать теперь, он сидел на грубых камнях. Озадаченно смотрел на шутовское безумие площади.
  
  Инеб Кашль, Бочелен и Сторкул Метла стояли на дороге перед городскими воротами, глядели на ряд пронзенных пиками фигур на стене. Ожившие, но пришпиленные, ноги дергают и пинают, пятки трещат, лупя по неровным камням.
  - Я видел, - произнес Бочелен, - танец в далекой стране. Очень похожий.
  - Те танцоры тоже были прибиты к стене? - спросил Инеб.
  - Нет, но все равно что... Да, мой слуга согласился бы - их нужно было прибить.
  Инеб смотрел на дергающиеся фигуры. Иные упирались руками в бока. - Понимаю тебя, - сказал демон.
  - Что же, - вздохнул Бочелен. - У ворот не видно стражи, то есть мы можем войти невозбранно. - Некромант зашагал к грязному проходу. И тут же замер. - Но вначале я должен дать обещание. - Он снова посмотрел на стены. - Ах, вот он.
  Один жест. Инеб увидел, как один из танцующих трупов сползает с пики и медленно опускается, все еще дергая ногами и упирая руки в бедра.
  Рот трупа широко открылся. - Не могу остановиться! - взвизгнул он. - О, помоги остановить адский танец!
  Демон видел, что останки короля Некротуса готовы упасть наземь, и поспешил шмыгнуть в сторону, в канаву. Раздался шлепок, ноги и руки задергались, затем поднялась мертвая голова на шаткой тощей шее.
  - Дорогой Король, - произнес Бочелен, - вы свободны, так что приглашаю присоединиться. Мы идем на Чудно.
  Труп поднялся, пошатываясь. - Хорошо! Да. Хочу голову ублюдка! Хочу сорвать ее и бросить в воздух, а потом пинать по улице. О, давайте посетим дорогого братца, да. Поскорее!
  - Очень похоже, - сказал Бочелен, первым входя в ворота, - что большая часть занавеса приличий вашего города истончилась, король Некротус - нет, разорвалась - вовсе не по моей вине. Рад видеть такое доказательство моих излюбленных идей.
  - Чего? - пьяно пробормотала Сторкул Метла. - О чем эт вы?
  - Ну, трансформируя метафору, благочестие есть тончайшая патина, сделанная достаточно мутной для сокрытия природы нашего рода, но все же весьма хрупкая.
  - Кому это интересно? - взвыл Некротус. - Я лишь хочу назад трон!
  - Ах, но примут ли граждане правление неупокоенного короля?
  - Они охотно принимали выродков с мертвым мозгом, колдун, - проскрипел Некротус. - Почему бы не сейчас?
  Да, - сказал Бочелен, - вполне верно, что простой люд наслаждается скандалами в королевских семействах. Подозреваю, они вполне удовлетворятся.
  На улице за воротами они остановились. Горожане вышли из домов в ночь, дышащие и бездыханные, опрятные и растрепанные, пышущие здоровьем и распадающиеся. Грубые крики и хриплые, скрежещущие стоны, дикий смех и звон разбитых бутылок. Пламя ярится на фоне неба, дым колышется и нависает. Да, заметил Инеб Кашль, перед их взорами развернулись все драмы.
  Мертвый художник преследовал владельца галереи, требуя денег голоском столь писклявым и жалостным, что демон ощутил позыв убить человека во второй раз (не то что из жалости, скорее насладиться процессом). Но, пока Инеб раздумывал, не пуститься ли в погоню, эти двое скрылись, уйдя по широкой улице. С другой показалась толпа замшелых детишек, очевидно, вылезших из тайного захоронения в чьем-то дворе. Они уже успели найти своего убийцу и шагали, дико распевая и размахивая, будто трофеями, оторванными членами тела. Инеб отметил необычную деталь: у разорванного убийцы было три руки - или же дети оказались небрежными, как свойственно детям. А может, считать не умеют. Так или иначе, беспризорники кажутся счастливыми, а счастье вещь хорошая, не так ли?
  - Это тошняк, - сказала вскоре Сторкул Метла. - Пойду искать бордель, там хоть разумные люди.
  Бочелен чуть поклонился. - Дорогая моя Здраворыцарь, благодарю за помощь. Надеюсь, вино помогло восстановить силы?
  Она моргнула: - Восстановить? О да. Восстановить, оживить, усиленно напитать, возвысить и уравновесить. - Она начала озираться с диким видом, вперяя взор в каждые попадающиеся глаза. В конце концов ее привлекли глаза мертвеца. - Ох, ты не в полном порядке, верно?
  Сухое лицо исказилось. - Только что заметила? - Но затем Некротус улыбнулся. - А мне даже приятно. Ты моего типа женщина... думаю... теперь.
  Сторкул приосанилась. - Только не делай ложных выводов, - сказала она заносчиво. - Я дешево не отдаюсь.
  - Отвратительно, - пробормотал Инеб, - но мило.
  - Продолжим? - спросил Бочелен Некротуса; тот задергался и кивнул.
  Сторкул Метла ушла, пошатываясь - наверное, на поиски родного борделя.
  Король Некротус некоторое время спазматически пытался расчесать длинные, спутанные и заляпанные клейким гуано волосы, а затем зашагал, покачиваясь и выбрасывая в сторону одну ногу. - Ох, я снова буду плясать?! Всю дорогу до дворца! Ох! Какое уничижение!
  Некромант глянул на Инеба Кашля, поднимая брови.
  Демон кивнул. - Абсолютно. Я с вами. Не хотелось бы пропустить, сир. Ни за что.
  - Но я, - сказал Бочелен, - хотел бы от тебя кое-чего другого.
  - Гадкого?
  - Ну, да. Полагаю, что да.
  - Ладно, я готов.
  
  Инеб Фактало, дитя и Элас Силь оказались почти рядом с широким фронтоном Великого Храма Госпожи и вытаращили глаза, глядя на десятки тел, усыпавших ступени ведущей к подножию алтаря лестницы.
  - Тут была резня, - сказал Имид дрожащим голосом.
  Элас хмыкнула и покачала головой: - Не обязательно. Видишь кровь? Я не вижу крови.
  - Ну, довольно темно...
  - Даже под факелами.
  - Никто не шевелится.
  - Тут я согласна - всё чертовски странно. Идем поближе, Имид. Посмотрим.
  Парочка зашагала через площадь. Многоквартирный дом пылал в двух кварталах за храмом, взметывая искры в небо. Храм Госпожи превратился в силуэт на светлом фоне и казался запечатанной гробницей - нигде ни огонька.
  Элас фыркнула. - Типично. Затаились словно в осаде. Полагаю, так и есть. Мы не услышим в скором времени никаких дерзких проповедей с алтаря, да? Богиня, похоже, спряталась в какой-нибудь норе.
  - Шшш! Во имя Бездны, Элас, ты сошла с ума?
  - Сошла с ума? Да. Совершенно сошла.
  Они подошли к подножию лестницы и россыпи тел, тел, которые начали шевелиться от звука их голосов. Головы поднялись, мутные глаза устремились к пришельцам. Имид и Элас замерли и замолчали.
  - Она нас не спасет! - пропыхтела какая-то женщина. - Нездоровые... везде! Пьянка... и дым - везде! Ах, мне дурно. Только поглядите на них! Больные, отвратные, слабые, негодные!
  - Больные, отвратные, слабые, негодные! - подхватил хор.
  Бормотание звучало как припев. - Больные, отвратные, слабые, негодные!
  - Госпожа сохрани, - прошептал Имид. - Добродеи! Гляди, они чахнут на глазах!
  - Вспомни обучение в школе святости. Распущенность есть чума. Губительный сонм пожирающих демонов, гниль для разума, тела и души. Распущенность есть подлое бегство от природного ничтожества, тогда как уничижение есть истинный путь. Почему? Потому что это единственно честный путь.
  Имид уставился на нее. - Ты не веришь в эту чепуху, правда?
  - Нет, разумеется. А они верят.
  - И верования убивают их?
  - Точно.
  - Но это безумие! - Имид Фактало шагнул вперед, ребенок захныкал в руках. - Слушайте! Я Святой! Слушайте меня все!
  Бормочущие замолкли, сверкающие в свете факелов глаза озарились надеждой.
  - Не видите, что ли? - продолжал Имид. - Трезвость означает чистоту взора, а чистый взор означает, что вы видите истину! Видите, сколь несправедлива, жестока, равнодушна и мерзка ваша жизнь! Видите, что другие контролируют вас, каждый аспект вашего жалкого существования, и не просто контролируют - о нет, выворачивают вас наизнанку!
  Вздохи, перешедшие в общий глухой стон, ответили обличениям Имида.
  - Ты не смеешь!
  - Дурак, мерзавец!
  - Нет нет нет, не хочу слышать, нет!
  Ребенок заорал.
  - Это лишь работа губами! - кричал Имид. - Никто из власть предержащих не даст и...
  - Молчать!
  Команда прозвучала громогласно, шумно и звонко вылетев из входа в храм. Добродеи повернулись, издавая крики облегчения. Имид и Элас уставились на женщину в сером, вставшую справа от алтаря.
  - Это Громогласная Монахиня! - крикнул кто-то.
  Дитя вновь заорало.
  Колени Имида подогнулись - серая женщина устремила на него обличающий палец. - Ты! - зашипела она.
  - Я! - ответил он машинально.
  - Возгласитель ложных истин!
  - Чего? - сказала Элас Силь.
  - Богохульник! Провозвестник Всего, Что Нельзя Знать!
  - И ладно! - крикнул Имид, вдруг необъяснимо осмелев. - Слишком поздно для этого, не находишь?
  Новые вздохи. Хуже того, толпа сгустилась на площади за их спинами. Мертвые и живые заодно.
  - Ох, - сказала Силь. - Ты попался.
  Монахиня подняла руки над головой. - Требуется суд! - закричала она - Госпожа Благодеяний заговорит! Она будет говорить со Святейшего Алтаря!
  Странный скрежет раздался из квадратного камня рядом с женщиной. А затем трепещущий голос: - Я чую ребенка?
  
  Удар по огромной дряблой щеке, еще один, и еще, и еще и....
  - Стой! Прошу! Не бей меня!
  - Наузео? Очнулся?
  Мутные, довольные глаза заморгали, унылое лицо скривилось в гримасе. - Инеб Кашль. Что ты, пытаешься меня убить?
  - Я пытаюсь тебя разбудить!
  - А я спал? Не удивительно, знаешь ли. Я наполнен и едва не взрываюсь - что за ночь! Так нежданно!
  Инеб Кашль стоял на грудной клетке Демона Обжорства - а может, только на левой груди, ибо Наузео Нерях распух, заполняя весь переулок, плоть от стены до стены, еще плоть - тянется и громоздится до выхода на улицу. - И все же, - сказал Инеб, издав пивное рыганье, - мне нужно, чтобы ты встал и собрался. Предстоит путешествие.
  - Путешествие? Куда?
  - Недалеко. Обещаю.
  - Не могу. Будет слишком тяжело. Я готов лопнуть - боги, откуда столько алчности?
  Инеб присел и поскреб заросшую челюсть. - Подозреваю, была подавлена. Спрятана, скрыта. Кстати, насчет пищи - видел на улицах хоть одну собаку? Кошку? Лошадей? Я тоже. Ночь стала кровавой баней, а она и наполовину не прошла. Кто мог бы вообразить всё это?
  - Так что случилось?
  - Кто-то в городе нанял двоих некромантов, Наузео, чтобы свергнуть власть ужаса. - Он потянул себя за нос, распухший и чешущийся от пыльцы. - Кажется, они отлично начали.
  - Некроманты?
  - Да. Один из них - также заклинатель и пленитель демонов, и я нервничаю. Нервничаю, Наузео, да уж. И все же он не пытался напасть, я вижу в этом добрый знак. Я был так слаб...
  - Значит, беспокоиться нечего? - Наузео чуть колыхнулся, горы плоти зарокотали, качаясь под Инебом. - Теперь мы слишком сильны. Нет в живых такого пленителя, что смог бы взять нас, столь ободренных.
  - Надеюсь, ты прав. Хотя кажется, эти некроманты слов на ветер не бросают. Сгонят Макротуса с престола, посадят кого-то менее жуткого, и Чудно вернется в нормальное, здоровое стояние упадка. Может, самого Некротуса - тот, второй, поднял его из мертвых.
  - Ох, какое веселье!
  - Да, но нам пора. Ты не видел Лень?
  - Как, она была здесь...
  Откуда-то снизу донесся слабый стон.
  
  Еще способные двигаться горожане вовсе не мешали продвижению Бочелена. Хозяин Эмансипора Риз неспешно вышагивал, сложив руки за спиной, то и дело останавливаясь перекинуться словцом-другим с исковерканными, мертвыми и немертвыми горожанами, постепенно пробираясь к ступеням, на которых восседал слуга.
  Бочелен поднял взор на Эмансипора. - Король Макротус внутри?
  Он кивнул. - О да, он никуда не выходит.
  - Я был в обществе короля Некротуса, - сказал некромант, озираясь, - но, кажется, нас разделили - такая толпа... ну, подробности не важны. Я так понял, мастер Риз, что вам еще не довелось поздороваться с трупом, желающим войти во дворец?
  - Боюсь, что нет, хозяин.
  - Да, вижу. Интересно, не удивлены ли вы тем, что события ускорились до поистине агрессивного темпа?
  - С тех пор как Инвет Суровий выбежал из здания за моей спиной, весь город кажется сошедшим с ума.
  - Инвет Суровий?
  - Паладин Чистоты, хозяин. Владыка Здраворыцарей. Боюсь.... - Эмансипор запнулся, - ну, я одолжил ему носовой платок. Видите ли, он разбил нос. Обычная вежливость, и следует ли меня стыдить? То есть...
  - Мастер Риз, прошу остановиться. Мне так не нравится болтовня. Насколько я понимаю, один из многочисленных ваших платов ныне в руках Паладина. И вашему разуму это кажется важным.
  - Хозяин, помните поле д"байанга, что мы миновали пять или шесть дней назад?
  Глаза Бочелена сузились. - Продолжайте, мастер Риз.
  - Ну, бутоны были открыты, так? Их называют маками, но это не настоящие маки. Уверен, вы знаете. Но воздух был полон спор...
  - Мастер Риз, воздух не был полон спор, поскольку разумные люди остаются на дороге. Но я припоминаю, что случилось некое недоразумение - по меньшей мере, в вашем уме - и вы как бешеный побежали через поле, прикрывая нос и рот платком.
  Лицо Эмансипора покраснело. - Корбал Броч попросил меня понести женские легкие, вырванные тем утром... хозяин, они еще дышали!
  - Какая мелочь...
  - Простите, хозяин, но мне она не показалась мелочью! Согласен, это неподобающе - мой ужас и последовавшая паника. Признаю. Но вы же знаете, я не люблю живительную алхимию... ступор и одурение - согласен, да когда угодно - но живительные средства, вроде пыльцы д"байанга? Нет. Я их отвергаю. Отсюда платок.
  - Мастер Риз, одолженный Паладину платок был полон спор?
  - Увы, хозяин. Был. Я не хотел, но...
  - Паладину хватило?
  - Думаю, да. Им овладело внезапное рвение.
  - Ведущее к... неразборчивости суждений?
  - Можно и так выразиться, да.
  Бочелен провел рукой по бороде. - Необычайно. Маска благоразумия, мастер Риз, позволяет скрывать нетерпимость и творить всяческую жестокость. Но едва иллюзия отброшена, ужас насилия становится актом случайным, а возможно, и направленным на всех сразу. - Он помолчал, постукивая себя длинным пальцем по крылу носа, и безжалостно продолжил: - Тот денежный сундук по праву принадлежит вам, мастер Риз. Поднимать мертвецов? Оказывается, нет нужды. Все, что требовалось - легкий толчок руки невинного и в чем-то наивного лакея.
  Эмансипор смотрел на некроманта, отчаянно желая отбиться от обвинения, отвергнуть свою причастность - но не находил слов. В голове звучал лишь рефрен: - Нет, не я, это не я. Это он. Кто он? Кто угодно он! Только не я! Нет, не я, нет...
  - Мастер Риз? Вы совершенно потеряли цвет лица. Упомянуть ли, что я никогда не видел ваших глаз столь чистыми, а склеры так и сияют? Сила природы влечет всё вниз, к земле. Воображаю, как потоки токсинов кружат по ногам. Боюсь, ваши ноги буквально потеют кровью. Сильно. Но сейчас не время - нет, не пытайтесь отрицать. А теперь, прошу, ведите меня к королю Макротусу.
  Эмансипор моргал. Ноги? Кровью? Макротус? - Рад провести вас к Макротусу, хозяин. Можете говорить с ним о чем угодно, но я подозреваю, что добра от этого будет мало.
  - Я редко стремлюсь к добру, мастер Риз. Ну, не пора ли в путь?
  
  Инвет Суровий никогда не ощущал себя таким живым, столь живым, что это его убивало - и отлично, ведь, кажется, он и сам преуспел в убийствах, если кровавые пятна на клинке можно считать доказательством, а он счел вполне доказанным осуществление святого суда над неполноценными немытыми кретинами, смеющими считать себя достойными гражданами Чудно, суда, что поистине уместен и является его правом, нет, его обязанностью как Паладина Чистоты, Паладина Совершенства, ведущего авангард сильных к здравой, благодарной смерти, и если он и благой его авангард то и дело шагает по каким-то младенцам, малышам и слабым костями старикам, тут уж ничего не поделать, ведь цель его праведна, столь праведна, что слепит как солнечный огонь, всепожирающий, дерзкосдирающий мясо с костей и да, он уверен, что "дерзкосдирающий" - подходящее слово и почему бы нет, не он ли Паладин Уместности, нет сомнений и гляньте! ночь юна и чрезвычайно ярка, правда, учитывая горящие хижины и горящих в них обитателей, ибо никто не заслужил смерти менее горькой, менее сдирающей, ведь судилище случается во всяких формах, во всех размерах, даже в населенных блохами пеленках с визгливыми подлинно раздражающими щенками, что выложены в ряд, сочные и пухлые, руками монахинь, а они, наверное, недурны под своими вуалями не то что такие мысли приемлемы ведь он Паладин Чести шагающий по улице огня не пещера ли это в преисподней где лишь огнь и муки а может и нет хотя лучше бы по мнению Инвета Суровия было такое место вечной боли для нездоровых кусков дерьма в скудной одежде из человечьей кожи которую пламя может съежить обнажая мясцо и ох как они станут извиваться и плеваться и брызгать мерзкими соками вечными потоками грязных ядов и плоть вывалится складка на складке желеобразная и усеянная огромными сочащимися порами - плоть наполняющая улицу и как ему пройти? Помилуй Госпожа, оно живое!
  - Хлюп! - выдохнуло массивное тело при внезапном столкновении.
  Дикое стремление Инвета прервалось. Он погрузился в мясистые складки, отскочил и упал на задницу, стирая воду с глаз. Из носа хлынула свежая кровь.
  Трубный крик: - Больно!
  Паладин вскочил, зажимая нос платком. Он сумеет обойти! У него меч. Руби прямо, прямо, присед и выпад, наискосок и накрест! С ревом Инвет Суровий воздел меч.
  В двадцати с лишним шагах бесформенная бульба размером с бочку - потное лицо Наузео Неряха - расплылось кверху, книзу и в стороны, выражая ужас, глазки широко раскрылись и выкатились, раздвигая складки век. Демон завопил.
  И отпрянул, едва избежав касания опустившегося клинка.
  Лязг железа о камень.
  Паникующий Наузео Нерях подался вперед, напирая массой на Паладина, прежде чем тот сумеет замахнуться. Растянутая маслянистая кожа взяла Инвета Суровия в отчаянные объятия. Курчавые волосы и воспаленные поры, словно маленькие вулканы, беспорядочно облепили сопротивляющегося Паладина, извергая отвратные соки.
  Рука Наузео опустилась, затаскивая суетливую фигурку в подмышку.
  Где изобилуют все виды ужасов.
  Инвет Суровий не мог дышать. Но ему не нужно дышать! Он Паладин ... паладин... он задыхается! Поглощенный плотской тьмой, тусклые волосы как черви ползут по лицу, лопаются прыщи, раскрываются трещины, обмазывая губы многолетней сальной грязью - ох, вкус, что это? Что он напоминает? Йогурт?
  Йогурт. Последнее слово Инвета Суровия, жуткий всхлип рассудка.
  
  - ОТДАЙТЕ МНЕ РЕБЕНКА!
  Имид Фактало отпрянул, услышав змеиное шипение. Ребенок в руках затих, ставшие очень большими глаза уставились на святого.
  - Дайте его мне!
  Имид глянул на Громогласную Монахиню. Их публичные дебаты выродились в поток взаимных оскорблений, развлекший толпу, но не давший иных полезных результатов. Впрочем, один результат был: в процессе обмена словами одежда монахини растрепалась. Даже вуаль опустилась с одной стороны, показав край перекошенного от ненависти рта.
  В коем Имид разглядел заостренные зубы. И выбросил вперед обвиняющий перст: - Она подпилила зубы! Она хочет мое дитя? ЭТО ЛЮДОЕДКА!
  Толпы - непредсказуемые звери, особенно после целой ночи невыразимых испытаний. В ней находились матери, потерявшие отпрысков в Храме, отдавшие их монахиням вроде этой. С голодной ухмылкой и зубами, как у акулы. Обвинение Имида Фактало потребовало достаточного времени, мгновений ошеломленной тишины, чтобы свершить работу, чтобы уложились различные жуткие детали.
  Затем - вопли, прилив яростного человечества, тянущего руки, издающего мерзкие животные звуки.
  Монахиня заблеяла и попыталась сбежать.
  Но далеко не убежала.
  Имид Фактало не смог до конца созерцать последовавшую кошмарную сцену - Элас Силь обеими руками потянула его, обвела вокруг алтаря и к дверям храма. Увидев конечный пункт, Имид начал сопротивляться. - Нет! Не туда!
  - Идиот! - прошипела Элас Силь. - Эти зубы не были подпилены! Они гнилые! Просто пеньки! Женщины здесь хлебают пищу, Имид! Понимаешь?
  Он оглянулся и увидел жалкие останки Громогласной Монахини. - Поклясться готов, они были...
  - Не были!
  - О... суп из детей!?
  - Да хватит, надоел! - Они были у дверей. Элас добавила: - Запомни этот замечательный способ оканчивать дебаты. Уж я-то запомню.
  - По мне, они были вполне острые, - бурчал Имид.
  Элас Силь ухватилась за железное кольцо и потянула.
  К их удивлению, дверь распахнулась. Они смотрели в полумрак. Пустая комната, длинная и узкая, потолок сводчатый, отделанный золотыми листами. И никого.
  - Где все? - шепотом удивился Имид.
  - Давай отыщем.
  Он, крадучись, вошли в Великий Храм.
  
  Король Некротус Нигиле чувствовал себя весьма нездоровым. Для начала, отвалилась левая рука. Он нашел гнездо летучих мышей в паху. К счастью, они улетели во время неистовых плясок на стене. Но насесты, на которых они повисали, были острыми, и неприятные уколы пронзали изнуренную плоть, возрождая весьма мучительные ощущения. Ломота в укромных частях становилась нестерпимой.
  Перешагнуть через собственную руку - это было неожиданностью. Только что она дружелюбно болтается у бока, и тут же попадается под ноги, в результате чего он падает лицом вниз и ломает челюсть, и теперь, стоит повернуть голову, подбородок болтается и хрустит. Вот итог панического бегства от толпы, толпы, начавшей зловредно охотиться на мертвецов и разрывать их на куски. Низменные предубеждения таятся даже под самым невинным обличьем. Король по прозвищу Нигиле не нашел в этом сюрприза, но был поражен полной несвоевременностью творящегося.
  И теперь он потерялся. В своем городе. Безнадежно потерялся.
  Поблизости не было горящих зданий, так что он ковылял в темноте, левая рука зажата в правой (Королевская Швея творит чудеса, если она еще жива), отыскивая приметные места.
  Неожиданным и внезапным было преображение улицы - налетели туманы, небо стало свинцовым пятном, солидные врата возвысили арку в дальнем конце, врата целиком из костей. Из них выбрела тощая, горбатая фигура.
  Некротус замер в двадцати шагах. Пришелец тоже встал, тяжело опершись на корявую трость. Поднял костяную руку и поманил.
  Непреодолимое побуждение толкнуло Некротуса, он понял, что медленно шагает вперед. - Кто ты? - прошипел он.
  Голова в капюшоне склонилась набок. - Владыка Смерти? Пожинающий Души? Костлявый Рыбак, забрасывающий всеобъемлющую сеть? - Вздох. - Нет, лишь один из его миньонов. Разве не наделен я великим потенциалом? Я так и говорил, но разве он слушал? Нет, никогда. Я подметаю тропу, верно? Полирую черепа врат, верно? Погляди на них - ослепительны, даже зубы совершенно без налета! Я не лентяй, нет, сир, совсем нет!
  Некротус пытался вырваться, но в ужасе наблюдал, как ноги тащатся вперед, одна и вторая, снова и снова, все ближе к вратам ужаса. - Нет! Я поднят! Ты меня не возьмешь!
  Миньон вздохнул: - Корбал Броч. Один гнусный акт за другим, о, мы его презираем, да. Презираем и не только, ведь я назначен на поиски. Должен схватить его. Это уже что-то! Великий потенциал, и так я докажу свою ценность. Я собрал легион - все жертвы Корбала Броча - и мы его отыщем, о да, отыщем!
  - Убирайся! - крикнул Некротус.
  Миньон выпучил глаза. - Что?
  - Убирайся! Ненавижу! Не пойду сквозь адские врата!
  Тихий голос: - Ты... ненавидишь меня?!
  - Да!
  - Но что я тебе сделал?
  - Ты заставляешь пройти сквозь врата!
  - Не стыди меня за это! Я лишь выполняю работу. Ничего личного...
  - Очень личное, шелудивый идиот!
  - Ох, все вы одинаковы! Я утаскиваю вас от жалкого существования, но благодарны ли вы? Нет, никогда! Вы и ваши драгоценные верования, полчища заблуждений и бессмысленных религий! Тщательно выстроенный самообман, жажда обхитрить неизбежность. Это ты ненавидишь меня? Нет, я тебя ненавижу! Всех вас! - Тут миньон отвернулся и поковылял во врата.
  Послышался громкий стук и сцена перед Некротусом растворилась, показывая смутно знакомую улицу Чудно. Он ошеломленно озирался. - Не... он меня не хочет! Что ж, это хорошо, верно? Почему же я так... обижен?
  Король Некротус продолжил путь. Ему нужно было понять, где он находится.
  Двойной шлепок у ног. Он замер и посмотрел вниз. Две руки лежали на мостовой.- Дерьмо.
  Затем скатилась голова, левый висок сильно ударился о камни, в глазах дико заплясали искры.
  Ох, это было совсем плохо.
  
  Бочелен забрался в аппарат, проворно подныривая под снующие рычаги и огибая крутящиеся колеса, пока не оказался совсем рядом с королем Макротусом.
  Стоя подле рассыпанного служанкой по полу ужина, Эмансипор Риз следил за ним с невольным восхищением. Некромант не делал упражнений, но оставался поджарым и ловким, всегда годным для сражения - в тех редких случаях, когда подводили колдовство, обман, коварство и удар в спину. Физически он казался человеком шестидесяти лет или даже старше, но двигался с грацией танцора. Результат жизни в достатке? Возможно. Но скорее - результат алхимии.
  - Ну, хозяин? - крикнул лакей. - Сколько дней, как думаете?
  Бочелен склонился для более внимательного осмотра. - Не менее чем две недели, -заявил он. - Полагаю, разорвалось сердце. Внезапно и катастрофически. - Некромант оглянулся. - А как вы узнали?
  Эмансипор пожал плечами: - Он не ел.
  Бочелен пробирался обратно. - Ревнители энергичных упражнений почти никогда не сознают, - сказал заклинатель, - что понятие упражнений, отличных от обычной работы, есть дар цивилизации, происходящий от высокого статуса и сопряженного с ним наличия свободного времени. Настоящие труженики не нуждаются в упражнениях. - Высвободившись из лязгающего и жужжащего аппарата, он принялся отряхивать пыль. - Соответственно, существует важный факт, отлично известный труженикам, но забываемый фанатиками упражнений: тело, его органы, мышцы и кости неизбежно изнашиваются. Я полагаю, мастер Риз, что, например, сердцу дано ограниченное количество сокращений. Подобным же образом все мышцы, кости и другие части тела наделены известным лимитом функционирования. - Он торжественно указал назад, на трудящееся тело короля Макротуса Чрезмерно Заботливого. - Подгонять свое тело к этим лимитам... по мне, вот величайшее безумство.
  Эмансипор хмыкнул: - Хозяин, мне очень нужно уйти из города.
  - Ах, но это было бы отступлением.
  Они на миг молча уставились друг на друга.
  Затем Бочелен кашлянул. - Одна, последняя задача меня ожидает. Учитывая неожиданное развитие событий, полагаю, что ваши задания в Чудно выполнены. Посему позволяю вам удалиться.
  - Хозяин, не могу выразить всю степень...
  - Ладно. Еще одно. Не укажете ли направление к Великому Храму Госпожи Благодеяний?
  - Конечно, хозяин.
  
  Плечом к плечу с пьяницами, среди буйно ревущей толпы Демон Порока выбрел на обширную, кишащую народом площадь перед Храмом. Он пел, насколько хватало голоса, хотя прежде не знал такой песни. Жизнь снова стала чудесной, эту ночь Инеб Кашль не забудет еще долго. Или вовсе не вспомнит. Какая разница...
  Они перешагивали части тел, многие из которых еще желали поучаствовать в вечеринке, если судороги извивающихся конечностей можно счесть доказательством. Пожары приблизились к храму, омывая стены мутным светом. У лестницы виднелась масса разлагающейся, но активно шевелящейся плоти - Демон Обжорства. Окруженный импровизированным празднеством, он походил на недожаренную кровавую отбивную, и грязные потные лица озаряло сияние экстаза. Людей то и дело тошнило, ведь они не готовы... но нет, поправил себя Инеб, их тошнит от излишеств, славных излишеств.
  Он видел, как Лень возносят над головами десятки рук. Заметив Инеба Кашля, она слабо взмахнула дланью в белой перчатке.
  Итак, все собрались, нужно лишь подождать блистательного спасителя, Бочелена. Он грядет провозгласить судьбу города. Инеб наслаждался предвкушением.
  
  - Сладкие мои, я здесь! - Сторкул Метла широко раскрыла объятия, да так и застыла. Перед ней в Зале Оргий, на верхнем этаже борделя Хурлы, кто-то смутно шевелился в темноте. Их много, сообразила она, и все на карачках. Отличный знак. Да, судя по пыхтению и сопению, много отличных знаков.
  Кроме вони, разумеется.
  Кто-то осторожно вышел к ней.
  К большому сожалению, глаза ее уже приспосабливались к сумраку. - Почему ты такой грязный? - спросила она.
  Дрожащий голос: - Чтобы они были счастливы, конечно.
  - Кто?
  - Как кто? - Мужчина показал за спину. - Мои свинки, вот кто.
  Свинки? Ради Бездны, это действительно свиньи! - Но тут же бордель! Хуже, третий этаж! Что мерзкие скоты делают здесь, где должны быть мерзкие скоты совсем иного рода!
  - Я их прячу, вот что! Все сошли с ума! Хотели зарезать моих красавиц, но я не дал! Кто будет искать на верхнем этаже борделя? Никто! Никто кроме тебя, но ты ведь не поведешь свинок на бойню, верно?
  Она надолго задумалась. Медленно опустила руки и вздохнула. - Ладно, я просто задержу дыхание. Раздевайся, старик. Ты единственный мужчина в заведении.
  - Я... я не могу! Они будут ревновать!
  Слишком много нагроможденных разочарований. Сторкул Метла закричала.
  
  Озадаченно блуждая по коридорам и залам под храмом, Имид Фактало, ребенок и Элас Силь слышали рев откуда-то сверху. Зловещий, словно на улицах города шла ужасная резня. По крайней мере, они так думали, ведь последним зрелищем из верхнего мира была жуткая смерть Громогласной Монахини.
  Но здесь, внизу, лишь полнейшая тишина. Где монахини? Конфискованные дети? Они не нашли никого и ничего.
  - Шш! - Элас Силь сжала его руку.
  - Я ничего не говорил!
  - Шшш!
  Да, поблизости тихое бормотание. Они стояли в коридоре. Напротив был Т-образный перекресток, за ним дверь. Сквозь щели просачивался свет фонаря, доносился запах ароматических масел.
  Элас потянула его к двери.
  - Вот где, - пробормотал Имид.
  Она оглянулась.
  - Где они готовят детей, - объяснил Имид. Сердце тяжело стучало в груди. Он облизал губы, во рту вдруг стало ужасно сухо. - Ведут их за ручки, эти улыбчивые монашки. И хрясь! Падает топор! Чоп-чоп, кости в котел, старая карга помешивает громадной железной ложкой, слюна капает из беззубого рта. Тонкие голоса замолчали навек! - Он уставился на прикорнувшее в руках дитя. - Мы пришли не в то место, Элас!
  - Ты сошел с ума! Говоришь как... как родитель!
  И она распахнула дверь.
  Полился свет.
  И море лиц. Ангельские лица, бесчисленные детишки разных возрастов.
  И все они закричали: - Внутрь, скорее! Закройте дверь! - Голоса скорее сливались в какофонию, но Имид и Элас поняли эти две команды.
  Они ввалились в сводчатую комнату, дверь со стуком захлопнулась.
  Дети ринулись во всех сторон, увидев ребенка на руках. - Оо! Еще один! Он? Она? Здоров? Не больной, о благословенная Госпожа, еще не больной!
  Имид даже отпрянул, видя протянутые кверху руки. - Убирайтесь, мерзкие твари! Болен? Никто не болен! Никто, говорю вам!
  - Что, - спросила Элас Силь, - вы тут делаете?
  - Нам хорошо!
  - Чем хорошо?
  Девочка чуть постарше вышла вперед. - Мы защищены. От внешнего мира, этого ужасного, грязного, больного места!
  - Больного? - удивленно повторила Элас. - О чем вы?
  - Там плохие вещи, от которых мы болеем. Животные, от которых мы болеем! Мухи, птицы, мыши, крысы, все заразные, так и хотят нас заразить! И люди! Кашляют, сопят, вытираются! Мерзкие газы из задниц и еще хуже! И телеги, они могут нас переехать. Со ступеней можно упасть, в стену можно врезаться. Присоединись к нам, здесь безопасно!
  - И здорово, - протрубил другой.
  - А на что похож? - спросил третий мальчик.
  Элас заморгала. - Кто похож?
  - Мир.
  - Хватит, Чимли! - крикнула девчонка. - Ты знаешь, что любопытство убивает!
  Кто-то в толпе кашлянул.
  Головы закрутились. Девочка прошипела: - Кто это сделал?
  - Сейчас! - крикнул Имид. К счастью, Элас поняла. Они одновременно повернулись и ухватились за дверной засов.
  Сзади: - Глядите! Убегают!
  Дверь открылась, и двое святых (один с ношей) вырвались в коридор.
  - Взять их!
  Они побежали.
  
  Король Некротус Нигиле созерцал вещи из новой точки. Перекошенной, почти перевернутой. Он пытался привести себя в движение ушами, но эффект был мизерным. Ясное дело, мышцы лица и скальпа не предназначены для перемещения головы. Обычно этим занимается тело, к которой голова прикреплена. Что за жалкое недоразумение.
  В поле зрения показался большой отполированный сапог.
  - Эй! - позвал Некротус.
  Сапог сдвинулся, каблук приподнялся; рука коснулась головы короля и поправила ее положение. Некротус понял, что смотрит на присевшего Бочелена.
  - Бездна укрощенная! - облегченно вздохнул король. - Я так рад, что вы меня нашли. Видите тело? То, что без рук - и без головы тоже. Оно не могло далеко уйти... ведь верно?
  Бочелен взял Некротуса в руки и выпрямился. На лице некроманта было какое-то подозрительное выражение.
  - Не говорю ли я в голове? - спросил Некротус. - Да, именно. То есть вы меня слышите?
  - Я отлично вас слышу, король Некротус, - ответил Бочелен, чуть помедлив и повернув королевскую голову из стороны в сторону.
  - Но не больно-то хотите услышать? - сказал король с гримасой.
  - У меня есть, - ответил Бочелен, - стеклянный ящик, в который вы отлично поместитесь.
  - Не посмеете!
  - Да, отличный исход. Ну разве это не подарок?
  - Дьявольщина!
  - Да, благодарю вас.
  Некротус, косо зажатый под рукой Бочелена, мог видеть улицу, по которой тот шагал. Король впал во гнев, но мало что мог поделать. Ох, королевство за тело! - Вы будете его протирать, не так ли?
  - Разумеется, король Некротус. Ага, вижу край толпы. Полагаю, мы близко к Великому Храму.
  - И что нам там делать?
  - Как? Нужно грандиозное откровение, чтобы завершить злосчастную ночь.
  
  - Это что-то типа тоннеля, - сказал Имид Фактало.
  - Сама вижу, - буркнула Элас Силь.
  - Выбора нет. Я уже слышу тех ужасных щенков.
  - Знаю, знаю! Ладно, я пойду первой. Закрой панель за ними.
  Они нашли тайный проход лишь потому, что кто-то оставил дверцу нараспашку. Откуда-то из коридора позади доносились жуткие, леденящие кровь крики перевозбужденных детишек.
  Имид вслед за Элас вошел в узкий проход, развернулся и втянул панель. Внезапная темнота.
  - О ни разу не мятые сиськи Госпожи!
  - Элас Силь!
  - Заткнись! Я женщина и могу так ругаться. Постой, впереди не так уж темно. Идем. И почему ребенок у тебя на руках так долго молчит? Уверен, что он не умер?
  - Ну, он обмочил меня в коридоре, а потом улыбнулся.
  - Хм. Всегда удивлялась, как женщин удается уговорить на материнство.
  - Уговорить? Не смеши, Элас. Они просто жаждут!
  - Только раз. В первый раз.
  - Не верю.
  - Плевать мне на твою веру. Ты обычный мужик. А я знаю, что уж лучше спокойно проспать целую ночь, чем выбросить в забитый город еще одного сорванца и покрыться морщинами. Вся награда. Нет, спасибо. Я намерена оставаться вечно свежей.
  - Чертовски уверен, это не так работает.
  - У тебя была для сравнения только мать, а она выносила тебя.
  - Но как ты умудряешься не беременеть... ну, я о том, что мы делали днем...
  - Сила воли. Смотри, стало светлее - впереди какая-то комната.
  - Слышишь эти звуки сверху? Что-то ужасное творится на площади, Элас Силь - и, похоже, мы к этому всё ближе. Или оно всё ближе к нам.
  - Бездна подлая! Имид, ты когда-нибудь прекратишь нытье?
  Они оказались в необычном круглом зале; пол был замощен, лишь в середине лежала глыба полированного дерева - она подалась под ними, словно не была закреплена. Низкий свод позволял лишь ползти на коленях. В середине обнаружился квадратный колодец, ведущий прямо вверх; на стене его висел одинокий, почти прогоревший фонарь. В помещении пахло потом.
  - И что теперь? - спросил Имид.
  - Положи ребенка, - странно благоговейным тоном сказала Элас Силь.
  Имид поправил простыню и бережно поместил дитя на камни рядом с собой. Ребенок угукнул, перевернулся набок и срыгнул. Один раз. Затем снова лег на спинку, закрыл глаза и заснул. Имид отполз.
  Фонарь замигал и погас.
  Горячая кожа - руки, бедра... - Элас! - запыхтел Имид, когда его потянули. - Не перед дитём!
  Но она не слушала.
  
  Некромант обладал умением, подумалось Инебу, расчищать перед собой путь, причем без видимых усилий и громких речей. Звуки затихали, словно Бочелен стал камнем тишины, брошенным в шумный пруд. Ну, в пруд, полный шумных рыб. Как-то так. Да, Инеб восхитился безмолвием, воцарившимся вокруг Бочелена, пока тот с зажатой под рукой второй головой шагал по храмовой лестнице и восходил на платформу.
  Встав слева от алтаря, он повернулся лицом к пораженной толпе.
  Некромант склонил голову (свою, ту, что на плечах), Инеб ощутил тихий поток колдовской силы - силы столь ужасной мощности, что демон ощутил, как подгибаются ноги. Даже самоуверенному Инебу стало ясно: он сам, и Обжорство, и Лень подобны детишкам перед этим человеком. - Он мог взять нас, - прохныкал демон Порока, винная бутылка выпала из руки, разбившись о камни. - Мог связать нас, не уронив капли пота со лба. Ох. Ох нет.
  Бочелен воздел правую руку, и внезапное молчание окатило толпу на площади. Голова Некротуса под левой рукой тоже смотрела, морща иссохшее лицо и строя гримасы. Некромант заговорил: - Люди Чудно, слушайте! Вы до сей ночи были жертвами страшного обмана. Обман обнажится перед вами здесь и сейчас. - Воздетая рука медленно сжалась в кулак.
  Приглушенный вопль откуда-то... непонятно откуда.
  Под десницей Бочелена медленно материализовалась фигура.
  Инеб Кашль даже подскочил. - Это!.. - крикнул он. - Это Похоть! Демонесса Похоти! Давай Еще!
  Пышнотелая нагая женщина вопила в ужасе, скованная заклинанием Бочелена.
  - Самозванка! - проревел некромант. - В личине Госпожи Благодеяний! Думали, Похоть процветает лишь на сексе и гнусных извращениях? Если так, друзья, вы неправы! Похоть рождена одержимостью! Одержимость порождает изуверство! Изуверство порождает гибельную нетерпимость! Нетерпимость ведет к репрессиям, а репрессии к тирании. А тирания, граждане, ведет к...
  - К концу цивилизации! - заревела тысяча голосов.
  Похоть кричала: - Мне жаль! Жаль! Я не хотела!
  - Верно, - отозвался он на выкрики толпы, не обратив внимания на Давай Еще. Она безудержно зарыдала. - Итак, - продолжал некромант, - благоразумие вернулось в Чудно. Ваша вера была извращена, искажена в гнусный фанатизм. Но к чему дальнейшие речи? Впрочем, мне выпало сообщать вам о кончине короля Макротуса. - Он покачал головой. - Нет, не от моей руки. Он умер от упражнений. Уже довольно давно. Увы, он не способен побывать здесь и обратиться к вам, ибо комната с телом зачарована, и поднять его невозможно. Однако всем вам будет полезно нанести визит в королевские палаты. Считайте их достойным храмом, вечно напоминающим о гибельном соблазне несдерживаемой похотливой активности.
  Он прервался, оглядывая поднятые лица, и кивнул своим мыслям. - Граждане, я предъявляю вам ваших новых правителей. Весьма достойных индивидов, канонических представителей всего подобающего. Этих людей вы с восторгом воспримете как образец для подражания во всех делах. - Еще один жест, и Давай Еще внезапно освободилась. С плачем вскочив, она тут же сбежала.
  От алтаря донесся тяжелый хруст.
  Бочелен чуть развернулся, согнул палец - и алтарь взлетел в воздух.
  Чтобы явить на поднимающейся платформе новых короля и королеву Чудно.
  Сплетенных в истовом любовном соитии и потому не осознавших своего явления, столь сосредоточенной была их миссионерская удаль.
  Но порыв ночного ветра возвестил им о смене декораций. Головы поднялись, тупо оглядывая огромную толпу.
  Люди смотрели в потрясенном молчании.
  А затем словно взбесились.
  
  Солнце уже выползло на горизонт, когда Бочелен вернулся к фургону и лагерю на холме за пределами окутанного дымом города.
  Эмансипор наблюдал за ним с низкой и перекошенной точки зрения, ибо возлежал на спине, закинув босые ноги на колесо.
  Некромант нес под рукой голову. Подойдя к слуге, он заговорил: - Дражайший мастер Риз, что вы делаете?
  - Токсины, хозяин. Я очищаю ноги. Не нужно кровопускания, нет, совсем не нужно.
  - Вижу по мутному блеску в ваших глазах, - сказал Бочелен, - что медицинская помощь в любом случае окажется бесполезной.
  - Весьма верно, - отозвался Эмансипор.
  Бочелен ушел к заднику фургона; Эмансипор слышал, как он роется там. Вскоре он появился со стеклянным кубом, которого Эмансипор еще не видел. - Что ж, мастер Риз... если ваши ноги уже очищены, насколько возможно - могу я предложить приготовить нам завтрак?
  Эмансипор опустил ноги и встал. - Боги подлые, - ругнулся он. - Ноги онемели. - Впрочем, добрести до кострища, в котором еще курились угли, он сумел. - Я согрел вино, хозяин. Налить кубок?
  - Хмм? Отличная идея. И себе тоже.
  - Благодарю, хозяин. - Эмансипор помедлил, разжигая трубку. - Ах, гораздо лучше, - сказал он, выдыхая клуб дыма. И зашелся в резком кашле, выплюнув комок мокроты в огонь, где тот на миг придал языкам необычайные оттенки, прежде чем исчезнуть подобающим образом. Эмансипор сунул трубку в зубы и весело запыхтел, разливая вино.
  Близкий шелест крыльев возвестил прибытие Корбала Броча. Ворона подковыляла, следя, как Бочелен помещает короля Некротуса в стеклянный ящик и ставит на облучок. Казалось, король что-то говорит, но звуки не доносились, чему Эмансипор был рад.
  Лакей встал и поднес Бочелену кубок. - Тост, хозяин?
  - Тост? Почему бы нет. Прошу, начинайте, мастер Риз.
  Эмансипор поднял кубок. - За здоровье мертвеца!
  Бочелен почти улыбнулся. Почти, но не совсем, как и ожидал Эмансипор. - Верно, - воздел кубок некромант, - за здоровье мертвеца.
  В стеклянном кубе король Некротус широко улыбался, как и подобает мертвым.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"