Аннотация: Редактируемый текст. Черновик. Возможны отличия от оригинала.
Глава пятая. Дети Огненной Лисицы
Небольшой шатер, в который вошел Хорин, не освещался ничем, кроме как прорехами в стенах и небольшим, круглым отверстием в крыше. Света в нем было немного, но его вполне хватало, чтобы разгонять сумрак близ каменного возвышения, на котором сидела невысокая, худая женщина, одетая в грязные, местами залатанные одежды. Перед ней, стояла жертвенная чаша, вырезанная из цельного куска гранита. Чаша была пуста, хотя, в соответствии с религиозными представлениями пиктов, ей полагалось быть доверху наполненной раскаленными углями. Лишь голубоватый огонек плясал на ее дне, словно в насмешку над всеми физическими законами. Было время, когда это странное пламя вырывалось из чаши наружу, поднималось на высоту человеческого роста, но теперь оно было едва заметно и совсем не давало тепла.
Быть может, именно поэтому, в шатре было холодно. Через едва занавешенный проход тянуло прохладой, но женщину, сидевшую у чаши это, похоже, ничуть не волновало. Ее, как предполагал Хорин, никогда не беспокоили сырость и слякоть. Не тревожили ее и прочие неудобства, включая жажду, голод, или необходимость справлять человеческие потребности. Изредка старухи-прислужницы приносили ей еду, но без этого бессмертная ведьма вполне могла обходиться, поскольку большую часть времени находилась в состоянии, близком к бессознательному, то ли во сне, то ли погрузившись разумом в такие пространства и времена, о которых люди не имеют даже малейших представлений.
Северянин сделал пару шагов вглубь шатра, однако остановился, увидев, как дрогнуло пламя свечи и пошевелилась та, которая помнила юность мира, давно уже потеряв счет прожитым годам. Присутствие зашедшего в храм человека для колдуньи, не осталось незамеченным.
Она открыла глаза, посмотрела на Хорина, спросила:
- Зачем ты снова пришел ко мне? В прошлый раз, когда ты появлялся в этом храме, я не смогла оказать тебе ни одной услуги, о которой ты меня просил.
Голос провидицы звучал тихо и безжизненно, перекликаясь с звучанием редких капель дождя, бьющихся о дырявые стены и шатровую крышу. Хорин сомневался в том, что эта не эмоциональная и равнодушная ко всему женщина способна была говорить иначе? За многие столетия она, сбежавшая от суетного мира в свои грезы, должно быть, утратила все человеческое. Поэтому, понять, какие мысли и стремления возникали в ее голове, Хорин не мог. Как ни странно, высокомерие и абсолютная безучастность прорицательницы ко всему происходящему, северянину нравились. Но что именно прельщало старика в ее душевной непроницаемости, он так и не смог для себя уяснить.
Старик поклонился, проявляя почтение и уселся на небольшой камень, едва выступавший из земли, возле от жертвенного котла. Чувствуя зябкость, поплотнее укутался в собственные одежды.
- Это правда, - ответил он с мрачным возбуждением. - Я много раз просил тебя о невозможном. Теперь же я хочу просить тебя сделать то, что, не сомневаюсь, в твоих силах.
- Много ли ты обо мне знаешь, человек с севера? - Голубоватое пламя в жертвенной чаше дернулось, а на губах провидицы появилась чуть заметная улыбка. - Даже богов мне не редко удается удивлять. Но все пустое. Что я могу сделать для тебя сейчас, человек?
- Я прошу тебя возвратить к жизни одно из воплощений первозданных.
С ответом провидица спешить не стала. Она некоторое время смотрела на старика, словно ожидая от него каких-то разъяснений, потом сказала.
- Я нахожу твою просьбу весьма странной.
- Мне стоит выразиться точнее?
- Ты выразился достаточно ясно. Но ведь тебе хорошо известно, кто я такая и чьей законной супругой являюсь.
Хорин сделал едва заметную паузу, уже понимая, что добиться от нее желаемого ответа будет весьма не просто. Он чувствовал нечто, похожее на замешательство. Словно ему предстояло оправдываться перед женщиной со спутанными волосами, одетой в грязные лохмотья, достойной как его презрения, так и восхищения.
- Мне не интересна прежняя твоя жизнь. Говорю тебе, уже не в первый раз, что все твои идеалы и убеждения ложны. Никакому богу нет дела до отступницы. Даже те псы, которые называют тебя матерью, трусливо сбежали, когда я привел болотных людей на их землю.
- Они послушались моего совета и ушли, чтобы сохранить свои жизни, - тихо сказала прорицательница. Надо признать, что она безукоризненно владела собой. - Стоит ли винить сыновей в том, что они безропотно слушают советы своих матерей?
- Эти низкорослые собаки не пожелали сражаться как мужчины! Они бросили тебя.
- Да, они покинули здешние леса. Но тебе чаще надо посматривать на небо, северянин. Быть может, тогда ты научился бы читать знаки, которые посылают нам звезды и не просил помощи у той, которую называешь пленницей.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что они намерены возвратиться?
- Так угодно богам.
- Мать трусливых шакалов, - Канн-Хорг коснулся костлявым пальцем ее щеки. - Ты должна знать, что дети твои умоются кровью, если попытаются вызволить тебя из этой мрачной обители. Нет... Ты останешься гнить в этой холодной обители до тех пор, пока я не сочту тебя бесполезной.
- Твоя самонадеянность смешит. Во что ты веришь, если не в свои заблуждения? Здесь, в моем шатре холодно и сыро. Но за его пределами властвуют южные ветра, а на руинах старой крепости цветет красный вереск. Там, где прежде землю покрывал чахлый мох, сегодня растут высокие травы. Они предвещают скорые перемены в моей судьбе и судьбе всего этого мира. Души людей, черепа которых ты сложил у черных камней, за пределами моей темницы, обретут свободу и твои печати рассыпятся. Я видела это в голубом пламени, что пляшет в жертвенной чаше.
- Что ты еще видела?
- Если ты интересуешься своей судьбой, то мне нечего тебе сказать, кроме того, что я сказала еще несколько десятилетий назад.
- Ты говорила мне, что королевства еретиков, почитающих темных богов, будут разрушены. Но не сказала, кем именно.
- Варварами, - прошептала прорицательница. - Всегда варварами. Дочь хранителя северных врат добьется своего и холодные ветра придут на эти земли. Вместе с ними придут и люди, которые принесут на клинках гибель могучих империй. Сперва это будут русоволосые и зеленоглазые северяне, почитающие седого бога-отшельника - Борея. Потом, когда отцветет красный вереск, придут и другие...
- А что будет с тобой?
- Со мной? - вопрос, похоже, застал прорицательницу врасплох. В первый раз за многие годы Хорин уловил в ее голосе удивление. Она закрыла глаза и замерла неподвижно, словно каменная статуя. - Ты спрашиваешь меня, но я не могу сказать ничего определенного. Я вижу свое будущее размыто. Каждая моя мысль, каждое движение открывают предо мной новые пути. И я вижу тысячи дорог, каждая из которых ведет в пелену тумана. Среди них есть узкие, с давних пор знакомые мне тропы, но есть и другие пути, на которые я не едва ли решусь ступить. Много лет назад я уже попыталась ступить на одну из них, уводящую в неизвестность и совершила ошибку. Теперь мне страшно...
- Ты боишься? - Хорин рассмеялся. - Какая же ты, после этого, прорицательница?
- Прорицательницей меня называют люди. Такие, как ты часто просят меня остаться в храмах, или на холодных пустошах и расспрашивают о будущем. Но они не требуют от меня покорности и верности их видению мира. Они задают вопросы, а я отвечаю.
- Теперь, кроме меня, тебе никто вопросов не задает.
- Все возвращается на круги свои, человек. Там, где дуют холодные северные ветры, в продуваемом сквозняками доме возродится неугасимое пламя. Когда-нибудь, если на то будет на то воля богов, я сотру тебя из своей памяти, выберу одну из тысячи дорог и снова повстречаю людей, нуждающихся в моей помощи.
Ее слова произвели на Канн-Хорга такое впечатление, будто в ясном небе внезапно блеснула молния, а потом грянул гром. Ненадолго в зале воцарилось молчание.
- Здесь и сейчас сквозняки, - сказал северянин. Его тонкие губы сложились в зловещую улыбку, а лицо исказилось выражением такой непримиримой злобы, на какую был способен редкий человек. - Смотри, не продрогни на перекрестках тысяч дорог, по которым тебе пока не суждено пройтись. Если все обстоит так, как ты говоришь и какие-нибудь ублюдки попытаются вызволить тебя из заточения, то это место станет для них общей могилой. Здесь ты увидишь не тысячи дорог, а тысячи смертей, ведьма.
- Ведьма? Едва ли, - тихо сказала бессмертная женщина, внимательно глядя Хорину в глаза. В свете слабо мерцающего, голубоватого пламени ее лицо казалось размытым светлым пятном. - Я больше чем ведьма, старик. Я - законная супруга владыки земных океанов. Не забывай об этом, приходя просить о помощи.
В бессилии северянин опустил руки. Его душа, словно разъяренный лев металась в заточении, в дряхлеющей телесной оболочке и была охвачена такой тревогой, которую никогда прежде не испытывала. Наравне с тем, Хорина мучило отчаяние. Он готов был схватить стерву, мнящую себя равной богам, за волосы и бить ее головой о камни до тех пор, пока не пройдет его гнев. Однако, способна ли эта бессмертная сука чувствовать боль? Может быть, в ее жилах давно уже вместо крови течет обыкновенная вода?
- Прости меня, - промолвил северянин, опускаясь на колени перед жертвенной чашей. - Прости меня, мать воинственного народа! Я бываю вспыльчив и несправедлив по отношению к тебе. Но это случается по той лишь причине, что сердце мое разрывается от неизвестности. Я не знаю, чего ожидать в ближайшем будущем. Род Выдры угасает, младшие вожди стареют и умирают, не оставляя наследников. Шаманы отворачиваются от меня, кланы откалываются от Кулака и уходят на север. Все, что я строил на протяжении нескольких десятилетий, может обратиться в прах. А девчонка по-прежнему требует невозможного...
- Что же она хочет от тебя на этот раз?
- Ты ведь знаешь, - он опустил взгляд. - Она хочет твоей смерти.
- Конечно, знаю, - ответила прорицательница. Неожиданно огонек, танцевавший на дне каменной чаши, взметнулся вверх. Хорин жмурился, отпрянул от жертвенника, почувствовав, как язык пламени коснулся его лица. В голове северянина сгустилась непонятная темнота и он какое-то время не мог думать ни о чем, кроме как о проклятии, которое можно наслать на горделивую женщину, у ног которой он, смерив спесь, смиренно преклонился. - Ты тоже хочешь моей смерти, человек.
- Нет! - резко сказал старик. - Я не желаю твоей гибели от своей руки, или чьей-либо еще. Ты нужна мне, матерь лесов. Мне нужен твой ум, твое умение убеждать людей, способность вести их за собой без принуждения, но главное, - твоя благосклонность... Ты видишь, что я стою на коленях. Я подаю тебе руку и прошу тебя ответить взаимностью. Вместе мы сможем сделать этот мир лучше и чище. Мне известно, что ты ненавидишь всякое творение Древних, но род Канн-Хорги не должен угаснуть. Что ты ответишь мне? Неужели откажешь?!
- Род Канн-Хорги проклят и предан забвению. Так пожелали боги. Старые люди это понимали, а потому отвратились от мерзкого культа, упрятав остатки паучьего племени под землю. Никто и никогда не должен был обнаружить эту мерзость.
- Ты - моя пленница, - промолвил он, чуть погодя, - и сделаешь все, что я прикажу. Иначе я...
Провидица рассмеялась.
- Мне бы хотелось знать, что ты вообще можешь? - спросила она. В ее голосе было столько насмешки, что Хорин почувствовал себя и уязвленным, и напуганным. - Какую судьбу ты мне уготовишь, если я не стану выполнять твоих просьб и требований?
- Я оставлю тебя здесь навсегда, наложив печати на тени смертных, - сказал он, стараясь сохранять спокойствие. - Ты проведешь сотни лет в одиночестве, тут, средь холодных камней, - он улыбнулся, - Впрочем, иногда тебя будут навещать мои люди. Из года в год я буду отдавать тебя на поругание дикарям, в качестве забавы! То, что ты испытаешь, будет хуже чем адские муки. А больше никто не зайдет сюда. Никто не принесет тебе даров. Никто не попросит о помощи! В своем храме разума, запертого на тысячи засовов, ты потеряешь свою суть. Вот клянусь тебе в этом я, хранитель потаенных ключей Канн-Хорги. Клянусь именем великого кузнеца, вдохнувшего в меня волю к жизни со своего горного трона.
- Ты не сделаешь этого, - дрогнувшим голосом произнесла она. - Ведь в тебе еще осталось что-то человеческое.
- Во мне нет ничего человеческого! - рявкнул Хорин, поднимаясь на ноги. - Я отрекся от всего этого еще мальчишкой. То время, когда я еще мог кому-то сострадать, осталось в прошлом... навсегда, и оно уже не вернется. И я позволю делать низкорослым выродкам с тобой все, что они захотят.
- Эти люди не тронут меня. Я лечила их раны, направляла заплутавших по верным дорогам. Они знают, кто я такая.
- Пока еще знают. Пока еще помнят. Но кому, как не тебе ведомо о том, сколь коротка человеческая память?
- Рано, или поздно, мой супруг меня найдет. Возможно, ему придется утопить эти земли в крови твоего народа, - она отчего-то улыбнулась, - но он заберет меня обратно на свое ложе! Он освободит меня из незримых земных оков.
- Право же, смешно мне подумать о том, что ты в твоей душе осталась какая-то надежда на мужа. Ты ведь отреклась от него. А он давно уже тебя позабыл.
- Он меня не забыл. Ты сам видел, как один из выкормленных тобой пауков погиб в пасти болотной твари.
- Так вон оно что! - процедил сквозь зубы Хорин. - Я, поначалу, думал, что это была какая-то змеиная магия, но все оказалось намного проще. Вопреки запретам, ты посмела вмешаться в дела смертных и убить одно из земных воплощений прядильщицы судеб! Почему боги не покарали тебя за эту дерзость?
- Я и сама была рождена женщиной. В моих жилах течет красная, а не голубая кровь.
- Значит, убить тебя тоже можно, - тихо сказал Хорин, приближаясь к прорицательнице. - Наверное, ты слишком долго жила на этом свете, мать трусливых собак. Своего будущего ты не знаешь и никто не может поручиться за то, что однажды в стенах этого ветхого жилища не появится человек, желающий избавить тебя от земных страданий, - он наклонился над женщиной, провел пальцами по ее белой шее. - Если я не могу убить тебя, то, может быть, это сделает мальчишка кхари? Ведь сегодня ты спасла своего будущего убийцу. Сегодня спасла, а завтра он войдет в этот шатер и всадит кинжал в твое сердце, бессмертная сука! Какая насмешка судьбы...
- Посмотрим, как у него это получится, - сказала она. - А тебя я прошу не забывать только об одном: С некоторых пор, в этих пустынных землях звуки разносятся очень и очень далеко.
***
Поскольку пикты не посчитали Орадо своим врагом, руки ему связывать не стали. Единственные меры предосторожности, которые предприняли дикари, заключались в том, что по приказу вождя к ахеронцу приставили сопровождающих, которые неустанно наблюдали за ним и не отходили далеко. В сущности, без этого также можно было обойтись, поскольку в здешнем лесу у безоружного человека не имелось шансов выжить после встреч с хищным зверьем, или с хозяевами Гиблой Топи. Даже обычные насекомые тут были особенно назойливы и агрессивны. Лицо и руки Орадо, покрывшиеся безобразными волдырями от многочисленных их укусов, являлись наглядным тому подтверждением.
Поселение детей Огненной Лисицы, было, по меркам лесных кланов, маленьким. В нем насчитывалось не больше десятка приземистых хижин, сооруженных из оленьих шкур, скрепленных веревками и глиной. Все домики кучно стояли на берегу Каменистой - небольшой, стремительной речушки, берущей свое начало в низине, у Большого Порога. Стороннему наблюдателю увидеть такую временную стоянку представлялось непростым делом, поскольку ее надежно скрывала от чужих глаз густая крона деревьев, переплетавшихся ветвями почти у самой травы. Следовало подойти вплотную к ним, чтобы обнаружить тонкие веревки, которыми эти ветви были притянуты к глубоко вбитым в землю кольям. На нечто похожее, у Засечной Черты, иногда натыкались пограничные дозоры и охотники за головами. Однако, если те хижины принадлежали обычным охотникам и рыболовам, проживавшим вместе семьями, отдельно от кланов, то здесь женщин и детей Орадо не видел. Промеж хижин, не были развешаны сети, не гуляли козы и не грелись у костров старухи. Лишь бродила по берегу, глубоко утопая копытами в иле, пара огромных шерстистых коров, от которых неприятно пахло тиной и чем-то, сильно напоминавшим протухшую рыбу. Орадо доводилось видеть таких зверей у Большого Порога. Поселенцы разводили их как обычный скот, хотя эти неповоротливые гиганты большую часть жизни проводили в воде, питаясь болотными травами и ряской.
Зато в поселении было много юношей, вероятно, еще не достигших совершеннолетия. Они, считавшие украшения из костей мелких животных венцом совершенства, носили одежды, сотканные из лисьих шкур и оперения каких-то экзотических птиц. Взглянув на любого из них, цивилизованный человек обрел бы достаточно полное представление о той деградации культуры, в которую может сойти людской род, если боги вознамерятся погрузить мир в пучину варварства.
Имелось, впрочем, в этих малоросликах что-то, чего были лишены жители городов, изнеженные роскошью, утратившие связь с природой. В их движениях, взглядах и манерах изъясняться, Орадо чудилось нечто жутковатое, наполненное необузданными страстями. Оно не знало отказов, заставляло человеческое уступить место звериному, но не несло в себе беспринципную жестокость и не требовало крови. Своей пронырливостью, а также свирепой наружностью лесные люди также напоминали животных. И казалось, что жить они должны не в примитивных хижинах, а в норах, как обычные звери. Впрочем, может быть, где-то рядом действительно имелась такая нора, скрытая от посторонних взоров, заваленная ветками и лопухами. От этих недомерков ожидать можно чего угодно, поскольку их жизнь казалась наполненной тайнами, что веками пытались разгадать выходцы с сумрачных равнин.
Ахеронец сидел на соломе, в тени высокого дуба и разглядывал невзрачную хижину, которую теперь мог называть своим домом. Укрытая ветвями деревьев и лопухами, она едва выделялась из лесного массива, напоминая непроходимый валежник. Это впечатление увеличивалось по мере того, как средь всей этой зелени на глаза попадались древесные змеи и какие-то насекомые, один лишь вид которых вызывал у Орадо отвращение.
- Хотел бы я знать, гости мы, или пленники, - сказал он, обратившись к Агрифо.
- Сыновья Лисицы признают меня свободным, - отозвался тот, жуя яблоко, которое невесть где добыл. - Я - человек леса и брат по крови всякому пикту, которому не нанес обиды. Я волен уйти, когда мне вздумается.
- А как дело обстоит со мной?
- До тех пор, пока эти люди не решили как с тобой поступить, ты также должен считать себя гостем.
- Воистину, гостеприимный народец.
Пожевывая стебелек сахарного растения, ахеронец стянул с себя мятый, грязный камзол и растянулся на соломе, глядя на большое сероватое облако, медленно проплывающее над лесом. Отчего-то, Орадо очень захотелось, чтобы пошел дождь. Обычный дождь, ничем не напоминающий грязные, наполненные пеплом и серой осадки, коими столь щедро небо над серыми равнинами. Но ожиданиям его, увы, не суждено было сбыться. Ветер прогнал облако куда-то в сторону, и снова засветило солнце.
Ближе к полудню возвратились все разведчики, разосланные вождем племени по Гибельной Топи. Глава старшего Рода - невысокий, жилистый старик, поочередно выслушивал их сидя на мягких шкурах, у большого костра. Потом, собрав совет, он стал совещаться со старейшинами клана - воинами преклонных лет, тела которых покрывали синие татуировки. Во время разговора старики пытались в чем-то переубедить друг друга, размахивали руками, явно выражая недовольство, или отстаивая свое мнение. Вождь, в отличие от приближенных, говорил очень мало, но часто кивал, выражая согласие с чьими-то словами, или жестом приказывал кому-то умолкнуть.
Так продолжалось более часа.
Конечно же, Орадо, интересовал предмет той оживленной дискуссии, но проявлять очевидное любопытство было неразумно. Ахеронец разглядывал изрядно потрепанную карту прилегающих к Большому Порогу территорий и прислушивался к разговору, что велся у большого костра. Периодически он обращался к своему другу с просьбой перевести ту, или иную фразу, а в итоге сделал вывод, что старичье обсуждало судьбу женщин и детей болотного племени.
- Если я правильно понимаю, они собираются совершить набег на одно из здешних поселений, - сказал Орадо, обратившись к Агрифо. - Взять головы воинов, и выкрасть женщин. Как у вас поступают с пленными?
- Женщин забирают себе воины, хорошо проявившие себя в боях, - ответил тот. - От стариков и детей избавляются. Это лишние рты.
Орадо хотел задать еще пару вопросов, но делать этого не стал, понимая что правдивые ответы ему слышать едва ли хочется. На душе и без того скребли кошки. Ахеронца мало интересовала судьба обитателей здешних болот, но осознание того, что именно он станет причиной несчастий для десятков ни людей, отнюдь не улучшало его настроение. Молодой человек подавил тяжелый вздох, думая, что нелепейшим образом оказался втянут в межплеменные распри местных дикарей. Они намеревались затеять войну, которая могла сильно помешать осуществлению его планов. Значит, из этого (отнюдь не тихого) омута необходимо выкарабкиваться как можно скорее. И чем быстрее ему удастся договориться с главой старшего Рода о собственном освобождении, тем лучше.
- Мы торчим тут с самого утра, хотя уже могли быть на полпути к холодной равнине, - сказал Орадо, указывая на отметку Кричащего Черепа Тишины, на старой карте. - Вот она, посмотри, Агрифо. Совсем неподалеку от нас. Если я правильно сделал расчет нашего положения, то до холодной равнины рукой подать! Верст пять, не больше. А оттуда до развалин крепости...
- Забудь об этом! - отозвался Агрифо. - Не говори никому куда мы направляемся, слышишь, дружище? Ни сейчас, ни позже. Ты рискуешь навлечь на себя гнев старейшин, всего лишь заговорив с ними том, что находится за краем этого леса. Ведь ты же знаешь, что Череп Тишины священен для каждого из нас. Здешние племена веками оберегали старую крепость от незваных гостей и убивали всякого белокожего, которого видели среди черных камней, у дороги королей. Ты в безопасности, пока находишься в здесь. Но ступишь на равнину - берегись.
- Так что же ты предлагаешь?
- Не предпринимай ничего для своего освобождения. И ничего не говори, пока тебя не попросят. Лес, по эту сторону Коцита, не любит суеты, приятель. Слушайся моих советов и останешься жив. Потом я проведу тебя до холодных равнин. Если духи окажутся благожелательными к тебе, то позволят встретиться с той, которая грезит и предвещает. А взамен ты меня отпустишь. Таков наш уговор, помнишь? Такова плата.
- Так ты об этом всю дорогу думал? О том, чтобы поскорее отделаться от своего долга?
- Ты - мой друг, а это много значит. Но я давно уже не видел отца. Если я погибну, то в скором времени племя останется без верховного вождя и начнутся распри. Я этого не хочу.
- Знаю, что не хочешь, - прервал его Орадо. - Ты твердишь о своем отце уже не один год. А что делать мне? Сидеть и ждать у моря погоды? Проклятие! Эти раскрашенные обезьяны зачем-то привели нас сюда и теперь ведут себя так, словно нас и вовсе не существует! Хотелось бы знать, почему.
- Наберись терпения, дружище. Но если тебе хочется с кем-то поговорить, то я могу попросить слова у того, кто разговаривает с духами. К его словам, у большого костра прислушиваются старейшины
- Веди сюда хоть самого Хелку. Я, пожалуй, готов поговорить даже с ним.
- И что бы ты ему сказал?
- Ты позови его. А уж я найду подходящие слова, клянусь своим красноречием.
Агрифо с сомнением покачал головой, подошел к одному из помощников шамана и перемолвился с ним несколькими короткими фразами. Тот с пренебрежением глянул на Орадо, почесал затылок. Вероятно, юноше тоже не пришлась по душе просьба ахеронца. Однако, размышлял пикт недолго. Он удалился в одну из хижин, а спустя какое-то время вышел, поддерживая за руки дряхлого старика с морщинистым, покрытым многочисленными татуировками, лицом. Этот дикарь был обмазан с ног до головы белой глиной, и, если не считать набедренной повязки, обнажен. Прилаженная к растрепанной шевелюре шамана лисья голова, казалась незатейливым украшением, но Орадо знал, что это был символ избранности и тотем всего племени.
- Это верховный шаман, - шепнул Агрифо, когда приблизился старик. - Его зовут Серая Шерсть. Он желает знать, почему ты просил его слова.
- Я хочу предложить ему взаимовыгодный обмен, - сказал Орадо. - Скажи ему, что мы идем от Большого Порога. Вот отсюда, - Орадо ткнул пальцем в дельту реки Коцит. - В тех местах живет много лесных кланов, которые мирно уживаются с белокожими поселенцами. Кхари охотно торгуют с ними, обменивая звериные шкуры на металлы и вулканическое стекло. Там живет племя Куницы, чей вождь называет меня своим другом. Он даже подарил мне вот этот амулет, - Он снял с себя цепочку с полупрозрачным зеленым камнем, потянул ее шаману. - Это триоцитовый воин.
Серая Шерсть с недоумением посмотрел на карту, взял в руки талисман и какое-то время разглядывал его. Потом тихим, скрипучим голосом что-то произнес.
- Шаман знает о племени Куницы, - сказал Агрифо. - Оно хорошо ладит с народом кхари. Но это не племя воинов. Это племя охотников и собирателей. Оно состоит из небольших кланов, обосновавшихся в плодородной долине, прилегающей к большой воде. На общем совете глава этого Рода всегда говорит после того, как высказываются вожди старших племен. Когда Серая Шерсть был молод, он не раз видел вождя Хоче-Тилана на холодной равнине.
- Значит ему известно и то, что сейчас племенем руководит его сын, Пкушека.
Старик кивнул, еще раз глянул на талисман. Снова заговорил.
- Он спрашивает, почему ты носишь вещь, которая должна принадлежать пиктам, - произнес Агрифо. - Разве ты ее чем-то заслужил?
- Я спас сына вождя, когда на него напали волки из долины.
- В таком случае, триоцитовый воин принадлежит тебе по праву.
- Это правда. Я несколько лет носил его вполне заслуженно. Но теперь я хочу отдать талисман детям леса. Я убежден, что носить его должен пикт, а не кхари. Скажи ему это. Но добавь, что я очень хорошо знаю цену этого амулета. Поэтому возвращаю заточенного в камне духа его народу не просто так, а в обмен на равнозначную услугу.
Старый шаман сжал зеленый камень в своей ладони.
- Что ты хочешь за этот амулет?
- Я хочу встретиться с белокожей женщиной, которая в стародавние времена вышла из морской пены. И я буду признателен, если дети Огненной Лисицы не станут мне в этом препятствовать.
Внимательно посмотрев на ахеронца, старик изрек что-то очень похожее на собачье рычание. На его лице причудливо сочетались любопытство и удивление одновременно.
- Он говорит, что ты начисто лишился рассудка, - сказал Агрифо, потом чуть приблизился к Орадо. - Если тебе интересно мое мнение...
- Не интересно, - ответил ахеронец, не отводя взгляда от старика.
- Одумайся пока не поздно, - промолвил Агрифо. - Не гневи своих богов, слышишь?
Орадо крепко взялся за ворот грязной рубахи своего друга, притянул к себе и зашептал ему на ухо:
- Я надеюсь, что ты, простофиля, не думаешь, будто я просто так таскаю на своей шее все эти побрякушки? Как бы не так! Покупая их на базаре, по одному Сюзерену за штуку, я покупаю дополнительные шансы не сдохнуть в пустошах от рук дикарей. Сейчас пришло время эти шансы использовать. И будь я проклят, если этот дряхлый старикан не соблазнится стекляшкой, которую держит в руках! Мне нужно получить его согласие, чтобы выйти на дорогу королей. В противном случае, мы и сотни шагов не пройдем по этому чертовому лесу на запад, как нас прикончат. Если не одни, так другие. Ты, конечно, можешь скрыться, потому, что в лесах ориентируешься как дикий зверь. А вот мне надеяться не на что...
- Выходит, что и про племя Куницы ты наврал?
- Нет, отчего же? Мне действительно доводилось встречаться с некоторыми из его представителей. Я спасал свою шкуру от их топоров пару лет назад, после того как вдребезги разбил статую одного из их идолов. Примерзший был божок, между прочим...
Агрифо дернулся, освобождаясь от хватки ахеронца, обернулся к Серой Шерсти, снова завел с ним беседу. В конце разговора старик нахмурился, обратился к Орадо с длинной речью.
- Он советует тебе позабыть о той, которая видит, - сказал Агрифо. - К западу от Большого Порога, нет твоих богов. Их охраняют незримые хранители лесного народа. Они убивают белых людей и пожирают их души. Твои предки пришли на серые равнины откуда-то с востока, в ту пору, когда люди леса владели землями, что лежат между Большой водой и россыпью великих озер. Твои истоки, как и твои боги, находятся там. А еще он говорит, что ты, чужеземец, несешь в своем сердце ересь.
Орадо понимающе кивнул.
- Я с почтением отношусь к религиозным убеждениям этого старца и его собратьев. У меня даже в мыслях нет гневить духов его народа. Но сейчас речь идет о моей собственной жизни. Лишь женщина, которую пикты называют своей названной матерью, способна помочь мне. Мне нужны ее слова и советы.
Агрифо перевел и, услышав ответ, сказал:
- Серая Шерсть считает, что незримые покровители суровы и справедливы. Они часто подают детям леса знаки через дуновения ветра, через шелест травы, через крик встревоженной болотной птицы.
Лицо шамана приобрело жесткое выражение, глаза поблескивали ледяным огнем. Старик заговорил снова, но теперь Агрифо слушал его почтительно склонив голову. Скорее всего, этот разговор он полагал крайне опасным и желал скорейшего его прекращения.
- Он говорит, что духи его предков привели тебя к народу леса, - сказал Агрифо. - Но слова белых людей похожи на утренний туман, который исчезает с восходом солнца. Серая Шерсть согласился показать камень души великого воина вождю и передать ему твою просьбу. Однако судьба твоя будет решаться у костра на большом совете. Если окажется, что слова, исходящие от твоих уст, лживы, а помыслы черны, то тебя убьют. И меня убьют тоже. Но если ты убедишь совет в искренности своих намерений, то люди леса позволят тебе продолжить путь к той, которая предвещает. Они выведут тебя на дорогу королей, и проследят за тем, чтобы ты с нее не сходил.
- Когда?
- Это решится у костра, на совете, - последовал ответ. - Жди. Когда зайдет солнце, старейшины захотят поговорить с тобой.
Разговор завершился и дряхлый шаман, опираясь на руку своего помощника, зашагал в сторону своей хижины.
- Он не верит тебе, - промолвил Агрифо, глядя ему вслед. - Да смилостивятся над тобой твои боги, ахеронец.
За нескольких последующих часов не произошло ничего, что могло бы хоть как-то повлиять на положение Орадо, вполне обоснованно полагавшего себя пленником в племени Лисицы. Агрифо с ним почти не разговаривал, вероятно уязвленный поступками и словами своего друга. Тем не менее, он разделил с ахеронцем обед, состоявший из мяса птицы-ящерицы и горьковатых фруктов, выменянных у одного из дикарей на пару наконечников для стрел. По мнению Орадо, это был невыгодный обмен, поскольку за добротный металл недорослик мог бы дать намного больше, чем предложил. Впрочем, ничто не мешало пиктам попросту отобрать у Агрифо его имущество, поскольку он, хоть и называл себя свободным, носил такие же незримые оковы, как и Орадо.
Ближе к вечеру стали происходить события, показавшиеся Орадо весьма любопытными. Старейшины собрались у большой, обложенной камнями ямы, выкопанной в центре небольшой полянки, неподалеку от поселения и принялись что-то обсуждать. Прочие дикари принялись разрисовывать себя, вероятно готовясь к какому-то ритуалу. Юноши покрывали лица густым слоем желтой краски, а старшие воины - белой глиной. Были среди них и такие, которые вымазывали себя в крови убитых животных. Таким образом у людей леса с давних пор было принято обозначать мужчин, недавно сошедших с пути охотника на тропу на воина.
- Они собираются отдать дань уважения погибшим, - сказал Агрифо после того, как Орадо полюбопытствовал о причинах происходящего. - Сегодня в лес Хелки духи предков уведут троих. Ближе к ночи будет разожжен большой костер, на котором сожгут тела убитых воинов.
Спустя два часа окончательно стемнело. Теперь, в сгустившейся темноте, Орадо сложно было увидеть лица пиктов. Лишь их неясные силуэты были заметны в отдалении от общего костра, который поддерживался самым младшим из помощников шамана, возле хижины главы Рода.
Где-то, совсем рядом зазвучали барабаны, выводя ровную дробь. Потом, в сопровождении своих помощников, появился верховный шаман. Говорящий с духами был одет в пестрые шкуры незнакомых ахеронцу животных, а лицо его целиком скрывалось под маской оскалившегося гротескного зверя, наполовину состоявшей из лисьего черепа. Такое сочетание было достаточно жутким, но притягивающим к себе взор, подобно неведомой твари, явившейся к людям из глубин мироздания. Зайдясь в диком с точки зрения цивилизованного человека танце, старик то и дело выкрикивал имена небожителей, большей частью Орадо не известных. Должно быть, это были отголоски культа, не менее древнего, чем культ Голгора, почитаемого племенами ким-арнаг.
За свою жизнь Орадо успел побывать во многих местах и насмотреться всякого. Поэтому, к всевозможным ритуальным церемониям он относился с известной долей скептицизма - будь то омовение ног каменной статуи богини плодородия, стоящей при храме Хатхор, принесение в жертву быка на праздник солнцестояния, или погребальные обряды дикарей. Но всем этом молодой человек видел какой-то приключенческий элемент, придающий наблюдателю, лишь по случаю оказавшемуся на месте проведения церемониала, сопричастность к священнодействию. Он находил любопытными песнопения жрецов, стоящих у алтарей, танцы шаманов и звучания тамтамов, разрывающих тишину ночи. И на подсознательном уровне ожидал чего-то сверхъестественного, что вполне может произойти в тот момент, когда обрядность достигает своего кульминационного момента. Но даже если его ожидания и оправдывались, то только частично, по причинам, связанным с обычными явлениями природы. В каплях дождя, или слабом дуновении ветерка Орадо не виделось изъявление воли богов, или духов. А порой, заставляло его сожалеть о впустую потраченном времени.
Между тем, под звучание барабанов, старик снова и снова взывал к полузабытым божествам древности, часто протягивая руки к лежавшим в неглубокой яме телам погибших воинов и устремляя взор к небесам. Во всех его движениях имелось что-то завораживающее, как будто исходящее из бездны тысячелетий, минувших с той поры, как на землю ступил первый человек.
Серая Шерсть закончил свою пляску и неподвижно застыл рядом с мертвецами, однако барабаны зазвучали еще громче. Им вторили гулкие завывания дикарей, окруживших место церемониала. В эти минуты на поляну вышли пожилые войны и старейшины племени. Они стали укладывать поверх покойников сухие ветки и делали это достаточно долго. После того, как над телами была воздвигнута пирамида, высотой превышавшая человеческий рост, глава Рода поднес к ней факел. И снова, в свете начавшего разгораться огромного погребального костра, заплясал старый шаман.
Орадо закрыл глаза, заслушавшись наполненной первобытностью музыкой, вместе с тем чувствуя непреодолимую усталость. В сознании то и дело проявлялись лики существ, лишь отдаленно напоминавших человеческие, всплывали образы величественных храмов, чьи высокие башни сверкали под солнечными лучами. Отчего-то вспомнился город Ио, состоявший из множества каменных насыпей и кривых улочек. И, в конце всего этого, Орадо почудилось отнюдь не пепельного цвета, но синее, умиротворяющее, безоблачное небо.
- Проснись, старина!
Кто-то тронул ахеронца за плечо. Молодой человек с трудом приоткрыл глаза и увидел Агрифо.
- Я, должно быть, заснул...
- Проспал больше часа, - отозвался тот.
- Не мудрено, - сказал Орадо, приподнимаясь на своем соломенном ложе, глядя на место недавнего священнодействия. Погребальный костер уже почти затух, ночная темень заполняла собой все вокруг. Предвестницей ее являлась прохлада державшаяся в воздухе, казавшемся свежим, и наполненном звучаниями, исходившими из глубины леса. - Я не спал больше суток.
- Старейшины желают поговорить. Они хотят видеть тебя на большом совете.
Орадо спешно ополоснул лицо водой из деревянной кадки, удаляя из памяти остатки сна, накинул на себя легкий кожаный жилет и направился к лачуге, возле которой собралось не меньше двадцати дикарей. Остановившись у костерка, вокруг которого сидели старейшины, почтительно поклонился главе Рода.
Старый вождь, седой и грузный, сидел с прямой спиной и каменным лицом, на огромном черепе горбатого медведя. Выглядел этот человек, одетый в звериные шкуры, украшенные перьями лесных птиц столь несуразно, что его вполне можно было бы принять за шамана. Но висела у него на шее вещица, практически сразу же привлекшая внимание ахеронца - небольшой круглый предмет, похожий на монетку с изображением тигриной морды. Нечто подобное Орадо уже доводилось видеть на страницах какой-то старой книги. В памяти даже всплыло даже название этой висюльки, - Кулледон. Такие незатейливые украшения когда-то слыли знаками особого расположения владык допотопных государств к приближенным слугам. У нынешних пиктов, судя по всему, эти предметы считалась символами власти.
Какое-то время старик молча разглядывал ахеронца, потом повернул голову к Агрифо, что-то негромко произнес.
- Он спрашивает, как тебя зовут, - перевел тот.
- Ответь ему, - ответил Орадо.
Агрифо что-то сказал, но замолчал, когда вождь поднял руку и вполне сносно заговорил на языке кхари:
- Я - Острый Коготь, глава старшего Рода, первый из сыновей Огненной Лисицы.
Услышав это, Орадо поджал губы. Оказывается, старик не так прост, как ему казалось. Следует тщательнее подбирать слова, чтобы не выразить неуважение к этой раскрашенной образине.
- Не удивляйся, чужой человек, - продолжал говорить старик. - Я очень долго жил возле Большого Порога и хорошо изучил язык людей народа сумрачных равнин. Мне доводилось..., - он замялся на мгновение, - доводилось общаться с охотниками за головами и с торговцами звериными шкурами. Одни хотели меня убить, другие хотели обмануть.
- Ты встречался с плохими людьми, вождь, - произнес ахеронец. - Среди кхари, живущих западнее Большого Порога, есть много подлецов. Но есть и такие, которым не чуждо благородство.
Старик усмехнулся.
- О благородстве часто говорят люди, с жалкими и трусливыми сердцами.
- Я не из тех людей, смею тебя заверить.
- Ты говоришь, а я внимаю твоим словам. Однако, звуки бывают обманчивы, чужеземец. Птица Рун кричит в ночи как большая кошка, но это всего лишь пугливая птаха. Как узнать, когда кричит Рун, а когда грозный хищник? Лишь обратив на нее свой взор, быть может...
- Ты сам волен решать, кто я такой. Я стою перед тобой, безоружный. Я смотрю прямо в твои глаза.
- Так что же? Змеи тоже смотрят в глаза тем, кого хотят убить. Мы все смотрим на тебя, не скрывая взоров. Мы - дети лесов, не умеющие лгать. Но разве мы - друзья тебе? Или мы - твои враги? Нет, кхари, - Острый Коготь покачал головой. Спокойствие, с которым он говорил, отчего-то обеспокоило Орадо и молодой человек, помимо своей воли сжал кулаки. Взгляд главы Рода, пристальный и не сулящий ничего доброго, ему также очень не нравился. - Живой ты, или мертвый, нам безразлично. Но ты очень похож на птицу Рун. Твоя душа закрыта, твои глаза пусты, как бездонный колодец Гхор-Ка. Весьма непривычно мне видеть белого человека на здешних оленьих тропах. Но я вижу тебя и задаю себе вопросы, на которые пока не могу найти ответов. Скажи, чужеземец, почему ты оказался здесь? Пришел за шкурами зверей, или за нашими головами? Может быть, ты просто ищешь чьей-то крови? Тогда твой поступок следует связать с безрассудной храбростью. Ты не похож на дурака и в глазах твоих еще не потух огонь земных страстей. Если бы я не слышал от своих лучших воинов, что ты убил нескольких мужчин из болотного племени, то счел бы тебя всего лишь глупым, напуганным мальчишкой, плутающим среди невысоких деревьев.
- Я не сумасшедший храбрец и достаточно хорошо знаю, каким опасностям подвергают себя люди, пришедшие в эти места с восточных равнин. Днем я говорил тому из вас, который разговаривает с духами, что пришел сюда, чтобы встретиться с женщиной, которую вы называете провидицей. У меня нет иных слов для ответа.
- Нет, кхари. У тебя есть ответы. Много ответов. Но мне сложно судить, какие из твоих слов правдивы, а какие лживы. Чужеземцы часто лгут, спускаясь на оленьи тропы и забирая то, что им не принадлежит, - он поднял руку, показывая зеленоватый камень, который Орадо передал верховном шаману. - А если вы, люди восходящего солнца, приходите в наши леса не за наживой, то приходите за нашими головами.
- Мне не нужно ничего из того, чем ты дорожишь, вождь, - сказал он, когда молчание стало неловким. - Я пришел сюда не за пушниной и не за кровью. Поверь мне, я...
Он прервал себя, увидев, как сощурился старик, оценивая его ответ. Острый Коготь заговорил, на этот раз весьма резко:
- Сейчас от моей веры мало что зависит, ахеронец. Я смотрю на тебя и пытаюсь убедить себя в том, что наступил день, предсказанный мне до великого исхода той, которая вышла из морских вод. Но я не понимаю, почему ты, глядя на меня, не желаешь говорить правду. Вот это, - он вытянул вперед руку, показывая зеленый камень, - ты дал тому, кто общается с духами! Обычную стекляшку, за которую я бы не отдал и сорванной травинки, - он бросил подделку к ногам Орадо. - Должно быть, ты посчитал его одним из тех, кто выдает желаемое за действительное. Ты просчитался, чужеземец. Ты оскорбил нашу веру и посмеялся над памятью наших предков! В другое время, в другом месте я бы приказал снять голову с твоего тела, но сейчас следует думать об иных, более важных вещах. С недавних пор на холодных равнинах, среди камней, пророс красный вереск. Он возвещает о скорых переменах. Серая Шерсть уверяет меня, что приближается время великой жатвы, во время которой дети леса возвратят себе то, что некогда у них отняли жабьи люди. Звездное колесо повернет время вспять. Возвратятся наши женщины и под кронами здешних деревьев снова зазвучат детские голоса. Но чтобы это случилось, ты должен говорить правду, кхари. Зачем ты делаешь встречи с той, которая грезит?
- Я ведь говорил уже. Могу всего лишь повторить...
- Ты снова солжешь! - Острый Коготь встал со своего места. - Ты пытаешься убедить меня в том, что тебе нужны ее советы. Но тот, кто не желает проливать чью-либо кровь, не держит за спиной остро заточенный кинжал! Ты не шел говорить с нашей названной матерью, кхари. Ты шел, чтобы убить ее!
Орадо не нашел слов, чтобы ответить. Он перевел взгляд с главы Рода на своего друга, а тот сжимал руки в кулаки и тяжело дышал, опустив голову, глядя на угли в глубокой яме. Похоже на то, что в груди Агрифо все кипело от злости. При мысли о том, что сейчас творилось в голове у этого человека, ахеронцу стало не по себе.
- Послушай меня, вождь..., - заговорил он, пытаясь найти хоть какие-то слова в свое оправдание. И в этот момент Агрифо со всего размаху ударил Орадо кулаком по лицу. Он пошатнулся, чувствуя, что теряет опору под ногами, а потом, получив второй, еще более сильный удар, упал на колени. В глазах потемнело, из носа потекла кровь.
- Ублюдок!! - прорычал Агрифо, опрокидывая его на землю ударом ноги. - Ты врал им! Ты врал мне! Ты врал всем, кхари!!!
Он еще что-то прокричал, но Орадо его уже почти не слышал. Он смотрел на главу Рода, державшего в руках обоюдоострый стилет, на Агрифо, которого пыталось сдержать сразу несколько пиктов. Смотрел на улыбавшегося шамана и думал о том, что все происходящее не является реальностью. Это не должно быть реальностью!
- Прости, дружище, - прошептал он, сплевывая кровь. - Я действительно... лгал. Тебе и им... Но у меня не было выбора! У меня не было выбора, пойми! Ведь ты бы не пошел со мной, если бы я сказал тебе правду. А что я без тебя? В этих... В этих поганых лесах, где всякая тварь пытается кого-то сожрать, мне без твоей помощи не обойтись, понимаешь?
- Я верил тебе! Верил, как брату по крови, - сказал Агрифо. - А твое сердце оказалось таким же гнилым, как и у всех кхари! Мой долг крови выплачен, гнида! Дальше делай что хочешь, а я пойду своей дорогой.
Орадо не ответил. Он склонил голову, проклиная тот миг, когда прошедшей ночью в его дом явилась незваная гостья. Если бы не ее визит, то, вероятно, спал бы он сейчас на мягкой перине, в своей кровати. Жил бы припеваючи до тех пор, пока не отворились врата в безвременье и не явились по его душу твари, обитающие на кромке миров.
Он еще раз сплюнул набравшуюся во рту кровь, попытался подняться на ноги, опираясь на чью-то руку. Только потом понял, что встать ему помог тот раскрашенный татуировками парень, который руководил отрядом разведчиков, в Гибельной Топи. В глазах этого юноши не было злобы, но ведь он не говорил на языке кхари и не разбирался в сути произошедшего. В противном случае, наверное, одним из первых пронзил бы сердце ахеронца своим копьем.
Глава Рода что-то произнес и Орадо усадили на один из камней, укрытых звериными шкурами. Ему подали какую-то рваную тряпку, смоченную в холодной, родниковой воде, а потом пикты снова расселись вокруг костра.
- Так что же мне с тобой делать, чужеземец? - устало спросил глава Рода, когда все притихли. Теперь Острый Коготь сидел, прислонившись спиной к укрытому оленьими шкурами камню, напоминая каменное изваяние: темные, глубоко посаженные глаза устремлены куда-то в пустоту, а в них играло отражение пламени, плясавшего на угольках, в яме. - Не бойся за свою жизнь. Убивать тебя я не стану. Да и не хочу... Сегодня ты лишился преданного друга, а чего лишишься завтра - знает только наша названная мать.
Орадо покачал головой, приложил тряпку к кровоточащему носу.
- Ты говоришь, что я могу не опасаться за свою жизнь, но это не так. Если тебя и правда интересует, чего я опасаюсь, то интересуйся у него, - сказал Орадо, потом указал на шамана, стоявшего за спиной главы Рода. - Кому, как не ему знать, что именно привело меня в эти места? Поговори с ним, расспроси о желаниях духов предков. А меня отпусти, вождь. Я должен идти на холодные равнины и поговорить с прорицательницей. У меня нет пути назад.
- Ты снова говоришь неправду. Наша названная мать утверждает, что перед нами, с каждым вздохом, открываются тысячи дорог.
- У меня есть только одна, - упрямо произнес ахеронец. - Я не намерен сворачивать со своего пути. А ты либо отпустишь меня, либо назовешь своим пленником.
- Ты не пленник. Ты - глупый упрямец. Такой же бестолковый, как мои лисята, - Острый Коготь указал на молодых воинов, сидевших на камнях, за спинами старейшин. - Ведь я привел их сюда не для того, чтобы проливать человеческую кровь, а для того, чтобы вложить в их сердца камень памяти о лесе, который их предки когда-то потеряли. Привел также, как и много раз до этого приводил их отцов. Я всего лишь хотел, чтобы мой народ видел землю, завещанную нам старыми богами. Но ты сломал колесо их судеб, кхари! Ты, чужеземец, своим появлением помог этим мальчишкам превозмочь собственные страхи и теперь они не думают ни о чем, кроме того, чтобы выгнать с наших земель чужаков. А как же иначе? Они видели, как болотный змей пожрал одно из порождений древних богов и посчитали, будто тебе содействуют духи наших предков, - он рассмеялся. - Никто не может разубедить их в том, что сейчас не самое подходящее время для начала войны. Ни я, ни Серая Шерсть. Старшие сыновья Огненной Лисицы не желают этой войны, потому, что знают, чаш враг еще силен. В Гиблой Топи остается много жабьих кланов, в которых наберется достаточное количество воинов, чтобы убить нас всех не по одному разу. Но если ты позовешь моих детей за собой, в Гиблую Топь, чтобы возвратить утраченные нашим племенем земли, то они пойдут. Они видят в тебе что-то, чего не вижу я, пришлый человек.
Орадо с безразличием пожал плечами. Не сложно было понять, что суеверие варваров простиралось намного дальше капли крови тварей, что внушали им беспредельный страх. Также, как великое уважение внушает женщина, почитаемая ими многие века, безмерный ужас вселяли в их сердца существа, подчинявшиеся воле духов леса, или честолюбивого подонка.
- Мне нет дела до ваших войн и племенных распрей, - сказал он. - Еще меньше меня интересуют ваши земли и оленьи тропы, я уже говорил.
- Да, кхари, - скрипучим голосом промолвил старик. - Эта война никогда не станет твоей. Но мертвые требуют отмщения. Ты не слышишь их, наверное. Ты глух и слеп в своих устремлениях, поскольку родился и жил в каменном лесе. Там не звучат голоса певчих птиц и нет оленьих троп. Там не живут духи предков. Лишь дети леса внимают их голосам и послушно выполняют их волю.
Нахмурившись, Орадо протер влажной тряпкой верхнюю губу, стирая остатки крови. Посмотрел в сторону Агрифо и увидел, что тот безучастно стоит в стороне, очевидно не желая участвовать в разговоре. Вот ведь паскудник! Но стоит признать, что бывший приятель, оскорбленный в лучших из чувств, имеет право на него злиться. И кулаками он тоже машет неплохо. Впрочем, что уж об этом говорить? Дважды за сутки получать взбучку от людей, не имеющих благородного звания, удосуживается не всякий аристократ.
- Ты, наверное, хочешь, чтобы я произнес какие-то слова, которые могут воодушевить твоих мальчишек, - сказал Орадо после недолгой паузы. - Но я всего лишь обычный кхари. Словам моим веры нет и не будет. Скажи своим лисятам, что я не умею повелевать болотными гадами. Думаю, что ни у кого из людей не должно быть такой власти.
- Хорошо, чужеземец, - едва слышно проговорил Острый Коготь. - Я рассчитывал на другие слова, но передам им и эти. Я никому не скажу, что твоя душа столь же труслива, как у воробья, потому, что всем нам известно, что ты - хороший воин. Сегодня, в честном бою ты убил одного из младших вождей водяной крысы.
- Я не знал, что это был вождь.
- Мне также сказали, что ты забрал себе его оружие.
- Я считал, что брать оружие поверженного врага не возбраняется, - произнес Орадо. - Или же я ошибался?
- Нет, кхари. Ты поступил правильно. Нельзя допустить, чтобы благородное оружие пропало втуне. Хотя ты и принадлежишь к расе изнеженных полуженщин, в бою ты повел себя как мужчина. Забрав топор достойного противника, ты почтил его память. Мне же остается только надеяться, что он был достоин оказанной ему чести.
- Ручаюсь, что это так. Он дрался так, как могут драться только хорошо обученные легионеры.
- Значит, его душа без сожалений ушла в озерный край, богатый рыбой и дичью. Я, вожак лисьей стаи и глава старшего Рода, говорю, что оружие по праву принадлежит тебе. Как его жены и дети.
- Благодарю.
- Не в лице таких проходимцев как вы я думал обнаружить знак небес, - прошептал старик. - Вы - грязные оборванцы, пришедшие с восточного края.
Орадо всего лишь провел пальцами по разбитой губе и бросил взгляд на свою одежду. Наверное, он действительно выглядел весьма неопрятно. Скомканные волосы, пропахшая потом рубаха, выглядывавшая из-под мятого кожаного жилета, грязные брюки, небрежно заправленные в сапоги. И многочисленные пятна крови, как своей, так и чужой. Все это не вязалось с обликом знающего себе цену человека, каким он привык себя представлять в обществе напыщенных, знатных господ.
- Род Огненной Лисицы ждал исполнения предначертания двадцать лет, - продолжал говорить Острый Коготь. - Долгие годы, проведенные в изгнании... Зрелым, полным сил и надежд воином я был, когда мой народ ушел из этих мест на юг. Стариком я возвратился сюда, в предсказанный названной матерью срок. Очень скоро я верну домой детей леса рассеянных по приграничным землям, - старик замолчал ненадолго, задумавшись о чем-то. - Да, мы возвращаемся, человек кхари. Наши жены и дети покинут Большой Порог, следуя знакам судьбы. Птица Рун пропоет свою песню младшим вождям и они также сойдут на оленью тропу. Посмотри туда, чужеземец! - он указал на догорающее в центре поляны кострище. - Ради твоей жизни сегодня трое из нас отправились в заоблачный лес. Ты сошел на оленьи тропы, а они заплатили за это большую цену. Стоило оно того, или нет - не мне решать, маленький, смертный человек, - он вздохнул. - Однако, духи предков уже выразили свою волю! Никто имеет права упрекнуть меня в ослушании. Никто не имеет права запретить тебе, кхари, говорить с той, которая вышла из морской пены, в дни гибели красной земли, что когда-то горделиво возвышалась над солеными водами. Если ты полон решимости продолжить свой путь, то тебе вернут твое оружие и разрешат следовать на запад. Я даже дам тебе сопровождающего, чтобы ты не совершил по дороге какой-нибудь глупости и не попался на глаза жабьим людям. Ты, - старик указал пальцем на пожилого воина, на щеках которого имелись татуировки оленей с ветвистыми рогами, - Такеш-Ока, сын Быстроногой Лани, долго жил в восточных пределах и хорошо знаешь язык кхари. Тебе, одному из немногих, находящихся здесь, известно предначертание. Поэтому, именно ты пойдешь с чужеземцем на холодную равнину, по дороге королей и проследишь за тем, чтобы он не сворачивал со своего пути. Если чужеземец попытается сойти со своего пути, или причинить вред нашей названной матери, то убей его. Убей, не взирая на все запреты!
Старый воин приложил ладонь к груди в знак послушания. Орадо с неудовольствием подумал, что этот дикарь вполне может вонзить нож в спину, если что. С него станется...
- Мне возвратят оружие? - спросил он.
- Возвратят, - ответил Острый Коготь. Он махнул рукой кому-то, находящемуся у ахеронца за спиной и очень скоро перед Орадо положили ножны с мечом, а также боевой топор. - Мужчина не должен ходить по оленьим тропам беззащитным. Но не думай, что я всецело поверил в искренность твоих намерений, кхари. Это, - старик указал на стилет, который по прежнему держал в руках. - Останется здесь.
Остаток ночи Орадо провел сидя у костерка, что развел возле убогой лачуги, которую уже привычно называл своим временным жилищем. Иногда, положив голову на сумку, смотрел на безоблачное, звездное небо, иногда дремал, стараясь заснуть. Но сон не шел. В голове то и дело возникали путанные, навязчивые мысли, в памяти всплывали и растворялись образы тех людей, с которыми он когда-либо встречался. Хмурился владыка Змеиного Трона, щерился в улыбке городской подеста, шептал странную молитву слепой старец... Эти люди нуждались в помощи, но в то же время обвиняли его, Орадо Кастильского, во лжи! Вот теперь и местные жители, недомерки, рассчитывают на то, что он, чужой им по крови, ненавистный кхари, поможет выгнать с их земель кровожадных, пришлых отморозков. Суеверным дикарям потребовалось совсем немного для того, чтобы воспрянуть духом и поверить в свои силы, - увидеть, как болотная гадина раздавила в своих объятиях паука-переростка. А то, что он сам в ту минуту изрядно струхнул, никого из пиктов не интересовало! Они всего лишь ошибочно приняли пение птицы Рух за воинственный клич и захотели крови...
'Да пусть идут к демонам эти размалеванные обезьяны!', - подумал Орадо, недовольно поворошив палкой угольки у своих ног. Поежившись от холода, подбросил в костер хворост и накинул на плечи жилет.
Пламя разгорелось с новой силой и тьма расступилась, выпустив из своих силков образы теснящихся рядом высоких кустарников, совсем не таких, как в светлое время суток, а узловатых, тянущихся к разные стороны корявыми ветвями. Какое-то время ахеронец рассматривал их причудливые, размытые абрисы, потом прислонился спиной к дереву, попытался последовательно припомнить события последней пары суток.
В целом, он уже неплохо себе представлял картинку, которую складывал по частям из разрозненных сведений, на протяжении всего этого времени. Не хватало только одного значимого фрагмента, касающегося провидицы. Какое место отведено в этом рисунке названной матери лесного народа, молодой человек пока еще не понимал, а потому не хотел делать окончательных выводов, не поговорив с ней. Куда больше Орадо интересовало другое: как бы он не старался внести изменения в сформировавшуюся картинку, все время в центре нее оказывалась своенравная дочь властелина льдов. Это внушало беспокойство, однако возможности хоть как-то повлиять на сложившиеся обстоятельства, к сожалению, не находилось.
Когда на востоке забрезжил рассвет, а над узенькой речушкой возник туман, ахеронец решил, что пришла пора уходить. Он аккуратно засунул в походную сумку свои вещи, потушил костер и обратился к соглядатаям с просьбой известить о своих намерениях проводника. Те не сразу поняли чего хочет от них Орадо, а когда разобрались что к чему, то не преминули привести Такеш-Оку и уведомить старейшин о желании чужеземца идти на запад.
Провожало его уже около десятка человек, по большей части молодых людей, посчитавших ахеронца избранником духов-хранителей. Выглянул из своей хижины глава Рода, подошел даже Агрифо, который привык бодрствовать в эту пору суток. Он положил на плечо Орадо ладонь, тем самым желая удачи, а потом отошел, ничего не сказав на прощание. Судя по всему, бывший приятель так и не простил ахеронцу лживые слова и дурные мотивы поступков, которые мыслил неприемлемыми.
- Ты, наверное, неплохой человек, кхари, - сказал Острый Клык. - Не носи в своем сердце острый камень лжи и не спускайся на оленьи тропы с дурными помыслами. На том держится чистота нашего леса.
Сказав эти слова, глава рода ушел. Ушел и Агрифо. А Такеш-Ока, еще немного посовещавшись с соплеменниками, повел Орадо вдоль каменистой реки, что отделяла холодные пустоши от леса.
Примерно через полверсты, проводник спустился к самой воде, в дымку тумана и прошелся из стороны в сторону, вероятно разыскивая знакомый брод. Он нашел его достаточно быстро, после чего подозвал Орадо и уже вместе, без затруднений, они переправились на противоположный берег.
Дальнейший их путь пролегал, сквозь чащу густого леса, под переплетавшимися ветвями высоченных деревьев. Здесь стояла утренняя сырость и властвовала темнота, в которой взгляд едва цеплялся за размытые очертания кустарников и невысоких трав, тянувшихся ко всякому слабом отблеску света, проникавшему через пышные кроны. Кое-где, между могучими стволами дубов и ясеней, угадывались остатки каких-то построек, наполовину ушедших в мягкую землю. Когда утренний туман рассеялся, а солнце рассеяло сумрак, стала видна и сильно заросшая мхом и терновником, широкая дорога - та самая, которая пролегала через Гиблую Топь. Она приобретала четкие очертания по мере того, как редел лес, постепенно переходивший в подлесок. В ширину этот старый тракт достигал десяти шагов и состоял из черных, каменных плит, каждая из которых имела пять граней. Нечто подобное имелось в старой части Пифона, там, где здания располагались так близко друг к другу, что промеж них с трудом могла проехать даже повозка. Но если кхари старались сохранить наследие старины на равнинах, лежавших к востоку от Большого Порога, то на здешних землях время обходилось со старыми руинами куда менее обходительно и беспрепятственно обращало в тлен все, до чего людям леса не было никакого дела.
Периодически попадались межевые камни, на которых еще можно было различить символы, обозначавшие направление и расстояние до ближайшего крупного населенного пункта. Возле одного из этих валунов Орадо остановился, разглядывая его, с грустью думая о том, что старый тракт, как будто застывший во времени, едва ли будет востребован торговцами и путешественниками. Оказавшись не в силах разобрать обезображенные ветрами и лишайниками письмена на плесневелом камне, молодой человек зашагал дальше.
Между тем, зеленые травы все чаще уступали место серым краскам пустоши, бравшей свое начало в здешних местах, растянувшейся, должно быть, на многие десятки верст. Позже они и вовсе исчезли, уступив место однообразному красному вереску и лишайникам. Кроме того, перестали встречаться остатки древних строений. Куда не глянь - всюду виделась только широкая равнина, однообразная, тянущаяся, кажется до самих Красных гор. От земли веяло чем-то обжигающе холодным, враждебным человеческому роду. Словно там, глубоко под ногами, были открыты врата в наполненную ледяным пламенем бездну. Казалось, что вокруг, на многие десятки полетов стрелы, не было ничего живого.
Спустя еще какое-то время, вдали показались руины некогда грозной цитадели, разрушенной если не по воле человека, то могучей стихией. Она не имела ничего общего с теми неприступными крепостями, какие когда-либо видел Орадо. Угрюмое строение стояло на возвышенности, как будто грозя небесам остатками своих шпилей. Подойдя чуть поближе, ахеронец понял, что оно состояло из тяжеловесных камней разной формы, увеличивавшихся в размерах ближе к основанию. В сравнении с некоторыми из них человеческое тело казалось совсем маленьким и хрупким. И хотя большая часть постройки давно уже превратилась в руины, причудливые башни каким-то непонятным образом держались, напоминая кости мертвого исполина.
Ахеронец, затаив дыхание, рассматривал остатки величественной некогда крепости - источник панического ужаса для многих людей, однако никаких признаков того, что это место и впрямь могло являться прибежищем большого зла, не находил. Развалины оказались пустыми, совершенно необитаемыми. Орадо попытался представить себе, как могла выглядеть мощная цитадель в те первые годы, когда ее выстроили в этом пустынном краю. Воображение заиграло мрачными красками, сквозь которые проступило нечто, внушающее беспредельный ужас всему живому - огромный череп, в пустых глазницах которого отсвечивало пламя самой преисподней.
- Неужели это и есть святилище пиктов? - прошептал он, наконец. - Это Череп Тишины?
- Да, кхари, - отозвался проводник. - Было время, когда вожди племен собирались у этих стен, чтобы уладить возникшие недоразумения и найти пути примирения. С этой равнины ветра разносили голоса великих вождей по пустошам пиктов. Здесь живут духи великих воинов.
- А мне говорили, что тут живут отвратительные демоны.
- Хей! Хей хоршемиш, кхари, - престарелый пикт рассмеялся. - Эти истории придумывают наши женщины, чтобы белые люди не ходили по дороге королей и не касались священных камней.
- Сам то ты бывал тут не раз, наверное.
- Конечно! Я тоже когда-то слушал слова названной матери, - лицо пикта помрачнело. - Мальчишкой я приходил сюда вместе со своим отцом, а позже, у большого костра рассказывал своим сыновьям легенду о могучем великане, рожденном в буре былых столетий. О великом войне и страннике, изгнавшем безымянное чудовище из крепости и очистившем землю от остатков Скверны, остававшейся здесь с незапамятных времен.
- Ты говоришь о Скверне. Но много ли тебе известно о том, что она из себя представляет?
- Мне думается, что на самом деле никто не понимает, что это такое. Старые боги уснули, а молодым нет дела до прошлого. Может быть поэтому, а может быть из каких-то еще побуждений, они и скинули с небес каменный лед с помощью которого, в момент опасности воззвали к первозванному.
- Скинули? - с удивлением спросил Орадо. - Почему скинули? Я слышал, что младшие боги его просто спустили и оставили где-то в этой безмолвной пустоши.
- Как бы не так! Говорящие с духами утверждают, что страх молодых богов перед силой этого камня был столь велик, что они сбросили его с самой высокой из земных вершин. Он упал на землю и раскололся на множество частей. Самые мелкие осколки быстро растаяли, а большие пропитали холодом землю. С тех пор жизнь покинула эти места. Даже красный вереск пророс среди черных камней лишь в пору моей юности.
- Земля оттаивает, - с безразличием сказал Орадо, пожав плечами. - Когда-нибудь время сотрет эти руины и здесь снова смогут жить люди.
- Это плохо, - отозвался Такеш-Ока. - Здесь никто не должен жить. Это священное место. Оно принадлежит духам предков.
- Не вижу ничего плохого в том, что исчезнет источник страхов и старых суеверий.
- Ты просто не понимаешь! Еще совсем недавно на этой равнине звучали голоса наших вождей. Когда-нибудь, если верить словам бессмертной женщины, они зазвучат тут снова. А если тут поселятся люди, прорастет лесная трава, потекут реки и начнут петь птицы, то где будут решаться вопросы мира и войны? Колдун не зря привел в здешние земли жабьих людей. Он хочет объединить племена в большой кулак и пойти на города кхари. Здесь, у Черепа Тишины, сейчас звучит лишь его голос. Если бы дети леса не прислушивались к советам названной матери, то давно бы уже признали его верховным вождем и проливали кровь бледнокожих там, за Большим Порогом. Всех нас объединяет ненависть к твоему народу.
- Вы торгуете с нами, перенимаете наши верования и традиции, но при этом ненавидите нас. Почему?
- Кхари приходят на оленьи тропы за нашими головами. Мой дед был убит кхари. Мой брат был убит кхари! Моя жизнь сейчас неразрывно связана с кхари и кхари будет виновен в том, что я ее лишусь. Вы приходите в наши земли, убиваете, берете то, что вам не принадлежит и лжете. А мы платим за это собственной кровью.
- Вы отвечаете нам не меньшей жестокостью.
- Хей! - Такеш-Ока приложил руку к груди. - Ты прав. Мы тоже ходим за головами, на восток. Так велят духи предков! Они хотят мщения. Земля, на которой ты живешь, когда-то принадлежала моему народу. Мы владели ей на протяжении тысячелетий, со времен великой тьмы, но пришли вы и захотели нашей крови. Подумай о том, кто первым поднял топор войны, ахеронец!
Последние слова пикта так громко прозвучали под стенами старой крепости, что Орадо в потрясении остановился. Он глянул на огромные, черные камни, во множестве лежавшие по обе стороны от дороги, будто разбросанные гневным великаном и задался вопросом, каким образом эти монолиты являются причиной необъяснимого звукового явления. Да и камни ли это вообще?
Молодой человек невольно ступил с дороги, но в тот же момент проводник схватил его за руку.
- Ты не должен сходить со своего пути. Помни, что это место охраняется духами моих предков.
Орадо ничего не ответил. Он не сводил глаз с бесформенных каменных глыб, словно оплавленных пламенем, с потеков на земле и пытался убедить себя в том, что все это - ложная действительность. Обычный мираж, который может привидеться усталому путнику в знойной пустыне. Но едва ощутимый холодный ветерок, неустанно дувший со стороны крепости, являлся доказательством реальности происходящего. За пределами дорожного полотна, находились развалины крепости, в давние времена выложенной из черного льда.
Так вот какую тайну пикты веками хранили на холодной равнине! Вот что пропитало холодом землю, сделав ее бесплодной, а также долгое время являлось темницей для ужаса, хранившего в себе суть первозданной тишины!
- Идем же, - Такеш-Ока потянул Орадо за рукав. - Тебе не стоит задерживаться тут. Я слышал, что некоторые белокожие, смотревшие на эти развалины, сходили с ума.
- Разве по этой дороге ходят белокожие?
- Ходить по ней может всякий человек, который осмеливается пройти через наши леса. Названная мать не противится присутствию таких как ты в круге из камней. Но я не встречал глупцов, которые осмеливаются сходить на оленьи тропы так далеко от Большого Порога. Вы, кхари, трусливы...,
Такеш-Ока оборвал свою речь, глянул одну из насыпей. Орадо посмотрел в ту же сторону, но не увидел ничего, что могло бы привлечь его взгляд. Все та же серая, каменистая пустошь, кое-где покрытая красноватыми пятнами - чахлым вереском. Однако, что-то заставило молодого человека забеспокоиться и потянуть руку к рукояти меча.
- Ты что-то услышал? - спросил он.
- Камень разговаривал с камнем, - отозвался пикт после чего, понизив голос до шепота, поинтересовался: - Ты хорошо бегаешь, чужеземец?
Орадо кивнул.
- Тогда не теряй времени. Поспеши на заход солнца и постарайся не сходить с дороги, пока не увидишь круг, выложенный из черных камней. Там безопасно. И молись своим богам, чтобы они защитили тебя, чужеземец. Да смилостивятся они над тобой...
- Ты только что обвинил меня в трусости, - нахмурившись, произнес молодой человек. - А теперь желаешь получить подтверждения своим словам? Если среди этих развалин, скрываются какие-то люди, то...
- Ты опять не понимаешь, кхари! - резко сказал проводник. - На этой равнине пикты не могут пролить человеческую кровь, не разгневав духов-хранителей. Там, - он ткнул пальцем в сторону насыпи, - не люди!
В этот миг, от одного из черных осколков льда, находившихся возле той самой насыпи, отделилось нечто похожее на размытую кляксу и стало двигаться в сторону дороги. Оно перемещалось настолько быстро, что Орадо не сразу понял, что это может быть такое. Когда же он осознал степень опасности - вытянул из ножен меч.
И тут же услышал крик пикта:
- Беги, кхари! Беги, иначе погибнем оба!
Орадо сделал шаг назад и кратко выругался, проклиная себя за малодушие. Ему чертовски надоело удирать, спасая свою шкуру от разнообразной нечисти. Но проклятый недорослик был прав. Шансов на то, что люди, вооруженные обычным холодным оружием, смогут одолеть восьмилапое чудовище, почти не имелось. А начинать бой, исход которого был известен, предполагая, что за порогом смерти распростерлась одна лишь бездна первозданного хаоса - затея, достойная последователей бога дураков. Поэтому, услышав со стороны крепости визжание другой твари, рассудив, что выбор у него не велик, ахеронец со всех ног припустил по дороге, на запад.
Он пробежал около сотни шагов, когда услышал предсмертный крик человека, которого оставил на растерзание демоническим созданиям, неподалеку от крепостной стены. Остановился, глянул назад. В тени старой цитадели ужаса увидел паука, разрывающего на части человеческое тело. Чудовищных размеров тварь, обезумевшая от запаха крови, навряд ли сейчас была способна оторваться от своей трапезы. А вот другой арахнид, размерами поменьше, быстро спускался с недалекой насыпи, направляясь к Орадо. Убежать от этой дряни уже не получится! И если ничего не предпринять, то...
Впрочем, один вариант спасения, все-таки нашелся! Паршивый, но, за неимением лучших альтернатив, сойдет!
Ахеронец наклонился и крепко сжал в кулаке стебель чахлого вереска, проросшего между камнями. Острые шипы вонзились глубоко в кожу, пальцы окрасились красным. Не раздумывая долго, молодой человек стянул с себя походную сумку, начал обмазывать ее кровью. Потом взялся за веревки, что стягивали горловину, раскрутил свою ношу над головой, бросил в сторону приближающегося чудовища.
Сумка шмякнулась на землю, прямо перед пауком и тот остановился, почуяв запах крови. Может быть, арахнид и обладал каким-нибудь подобием разума, но сейчас всецело оказался во власти первобытных инстинктов. Приподнялся на задних лапах, повертелся, вероятно пытаясь понять, где находится желанная добыча, после чего начал с остервенением рвать походную сумку на клочки.
Но этого Орадо уже не видел. Он со всех ног улепетывал к невысокой насыпи, над которой возвышались черные камни, а за ними стоял рваный, грязный шатер.