Последняя статья к циклу "Лагерный сбор в Красном Селе и настоящие маневры" - это первый печатаный текст за авторством Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича Александра Александровича Младшего. "Всемирная иллюстрация" №818 за 8 сентября 1884 года. Этим текстом в возрасте 16 лет и 4 мес. Младший начинает продвигать свое виденье организации и тактики армии, проводимое им при подготовке только что полученной под командование собственной "потешной" полуроты.
Лагерный сбор в Красном Селе и настоящие маневры.
(Продолжение.)
"Война - зло".
Но так как это зло неизбежно, а подчас бывает безусловно необходимым, то надо быть всегда готовым для его встречи. Чем вы лучше вооружены, тем вы сильнее, чем сильнее - тем менее встретите желающих помериться с вами силою, - тем меньше шансов на кровавое столкновение. Чем лучше ваше оружие, тем короче время борьбы, скорее, значит, кончается война, - и если на первый взгляд вас поражает количество жертв усовершенствованного оружия, то, сравнив это количество с жертвами прежних, многие десятилетия тянувшихся войн при слабом оружии, вы тогда только поймете гуманную сторону этого хода усовершенствований. Блэкли, Минье, Хант, Уитворт, Гатлинг, Хотчкисс и др. - великие гуманисты!.. Вывод как будто бы несколько отважный, чтобы не сказать более... Вдумайтесь - и этот вывод окажется покоящимся на самом прочном основании. Плод труда их и им подобных и составляет предмет нашей статьи, в которой мы, оставив в покое весь постепенный исторический ход развитья вооружений, займемся только последними событиями, последними изобретениями по вооружению и - главное - теми последствиями, которые эти изобретения произвели в области стратегии и тактики.
При обладании человеком исключительно так называемым холодным оружием весь успех боя основан был на компактности масс для натиска, на чисто физической силе и ловкости борцов. Возможность поражать противника издали мало-помалу убавляла значение масс, значение личной мускульной силы. Густые колонны, тяжелые копья, бердыши и латы таяли, фронт растягивался, холодное оружье получало более легкую форму и, наконец, перешло во второстепенное, приберегаемое только для крайне редких случайностей, каковых, вопреки этим осторожным ожиданиям на самом деле не происходит, да и не может происходить с по-должному подготовленной армией. Конь перестал быть массою, давящей и все сокрушающей в минуту натиска; он стал лишь орудием быстрого передвижения. Совершенно изменился характер боя. Прежде бой начинался в тот момент, когда противники лицом к лицу и грудь в грудь сходились на поле. Теперь бой начинается, а часто даже и кончается, когда противники в лицо не видят друг друга. Орудия непосредственного касания, ручного удара - штык и сабля - наиболее развитой американской армией вот уже 20 лет как за оружие не считаются.
При современном огнестрельном оружии, поражающем на таком расстоянии, что вы невооруженным глазом не можете видеть предельных точек поражения, подойти к противнику немыслимо; как бы ни были многочисленны массы наступающих, эти массы бесследно растают под свинцовым дождём, засыпающим сплошь всё разделяющее их расстояние. Значит, является необходимость подготовить наступление огнём же; этим же огнём и сопровождать атаку. Если неприятель дал возможность вам уцелевшими хотя бы и поределыми частями подойти к себе, то это значит, что ваш огонь сильнее, - значит, поражение, испытанное им, серьезнее вашего; вывод: вы нашли его позиции - цель вашей атаки - оставленными, или же застали там такие слабые остатки сил, которые уже не способны к сопротивлению. Сила огня выражается дальностью, скоростью пальбы и верностью прицела. Строй войска должен отвечать, приспособляться к этим главнейшими условиям и в свою очередь представлять собою наименьшую мишень для огня противника. Строй уже не может отвечать условию применения холодного оружия, и не должен, поэтому, его иметь. Ибо, если строй будет применяться к холодному оружию хотя бы малейшей своей особенностью, тогда вы проиграете тому противнику, который позволит себе отбросить последние сомнения и примениться к огневому бою вполне, окончательно, превзойдя в этом вас.
Картина боя утратила значительно свой грандиозный эпический характер, но зато результаты боя стали существеннее. Личная доблесть отдельных единиц не потеряла своего значенья, она стала только менее заметна. Смерть постигает борцов на расстоянии, от безличного врага, и оттого она скромнее, чем прежде. Война уже не ремесло, а промышленность не только по исполнению, но и по результату: гибнут не отдельные лица, а целые части; целые же части и торжествуют огулом дорого достающуюся победу.
Вооружения изменились несказанно, нечувствительно и непредвиденным образом. Ручное оружие каждого пехотинца, ещё и сейчас при дальней плутонговой стрельбе совокупности всего подразделения составляющее главное оружие, наибольшую огневую производительность, готово уже быть заменено на этой роли куда более производительными и гораздо легче управляемыми батареями всего нескольких орудий, механически выпускающих каждое в минуту сотни пуль на несколько вёрст. Каждому же пехотинцу в руки даётся в результате этого преобразования только короткий карабин исключительно против направленных именно на него одного угроз с ближайшего расстояния, снабжённый к тому же быстро-заряжаемым магазином на несколько десятков патронов, и потому имеющий достаточный заряд, не требующий превращения в "штыковую пику" при столкновении лицом к лицу. Всё это новое оружие пехоты дополняется артиллерией со снарядом большой мощности и с дальностью, позволяющей огонь с позиций, скрытых от противника.
Эту картину изменившегося оружия мы наблюдаем по лучшим мировым образцам. Причём это не какое-то фантастическое собрание обещаемых в неопределённом "скором будущем" экспонатов - это известные, давно уже и довольно удачно испробованные, часто даже кое-где стоящие в войсках вооружения. Однако этой картины во всём её счастливом, прекрасно нами тут обрисованном представлении мы не видим ни в одной армии, даже в самой передовой. Почему?
Попробуем выяснить это, анализируя наблюдения красносельского лагеря нынешнего года. Нас уверяют: он "особенно замечателен тем, что в нем разрабатывались практически последние страницы современного военного искусства, и каждое ученье имело задачею какое-либо из действительных боевых положений и условий".
Согласно усмотренному нашими военачальниками на "последних страницах современного военного искусства", картина современного боя такова. При вхождении в сферу огня противника первая линия вся рассыпается цепью, вторая следует за нею, тоже рассыпаясь по мере входа в сферу огня. Вся местность боя представляет собою ряды цепей, постепенно двигающихся вперед.
Тут, если б мы командовали, мы крикнули бы "стоп!"
В чём смысл происходившего доселе разрежения боевых порядков? В чём смысл повторяемого теперь столь часто понятия "применение к местности"? В уменьшении потерь от огня. Что означает "применение к местности"? Оно означает использование предметов местности для сокрытия за ними от огня противника. Означает, что плотность огня стала такой, что даже отдельный пехотинец не может по-былому открыто идти по полю, а должен "применяться к местности". Этот факт ставит нас перед осознанием категории "рассыпной строй" - что это такое в действительности, и хорошо ли эта категория понимается сейчас нашими военачальниками.
Легче всего понять смысл категории "рассыпной строй", взяв на вид его противоположность. Рассыпной строй, как известно, возник в противу сомкнутому строю; но главное, всё же, было в прежнем строе не его плотность, а его регулярность - строгая линейно-шеренжность при строгом числе шагов интервала и дистанции. То есть каждый отдельный член такого строя не мог отклониться в нём и на дюйм от предписанного положения. Таким образом, понятие "примениться к местности" могло быть отнесено только ко всему строю, но никак не к отдельному его члену, поскольку, занимая строго предписанное положение, "примениться" можно только к этому положению и больше ни к чему. А много ли на равнинной местности предметов, способных укрыть строй целого подразделения? Несколько десятков метров в поперечнике колонну наполеоновских времён трудно скрыть даже на холмистой местности, не говоря уже о протянутой на добрую сотню метров современной цепи. Столь обширных укрытий найти невозможно, тогда как укрытий для отдельного солдата везде предостаточно. Таким образом, мы вынуждены констатировать, что главное свойство сомкнутого строя в нашем интересе есть совершенная невозможность применения его к местности.
Что же с рассыпным строем? В настоящее время рассыпным строем принято считать цепь. Но являет ли цепь что-то иное, отличное от прошлых принципов строя? Принцип цепи по-прежнему состоит в определённом, пусть и не столь строгом, интервале между членами и в невозможности сколь-нибудь заметно отставать или опережать равнение в цепи - это считают нужным для сохранения управления и синхронности большой массы в штыковом натиске. То есть ни о каком применении к местности каждого члена цепи, опять же, речи быть не может. Вывод: цепь рассыпным строем не является! Разомкнутым до самой возможной крайности - да, но не свободным, не рассыпным. "Рассыпьте" горох - увидите ли вы в положении горошин хотя бы приблизительную регулярность? В цепи отсутствует главнейший признак рассыпного строя - индивидуальность, инициатива. Итак, в построении цепью новое стрелковое вино (точнее, анти-стрелковое) влито в старые пикадорские меха.
Что же следует считать истинным рассыпным строем?
Очевидно, что невозможность открытого появления на поле даже единственного солдата возводит применение к местности в некий абсолют, что мы и наблюдаем нескончаемым муссированием этого понятия во всех наставлениях. В практическом смысле это порождает правило: на поле пехотинец обязан располагаться не иначе, как за прикрытием, и никто не может быть в сфере огня противника без прикрытия.
Это правило вызывает критику определённых наших военачальников, называющих его "трусостью". Между тем ситуации, когда любой сконцентрированной атакующей силе, сила обороняющаяся, даже в три раза меньшая, попросту не позволяет приблизиться к своей позиции, эти военачальники предложить альтернативу несподобны. То есть, собственно, они предлагают то, что кажется им альтернативой: всё тот же штыковой натиск. Но в свете указанной нами здесь, и уже многократно - в других источниках, невозможности преодоления огневой обороны никаким вменяемо превосходящим числом атакующих, какое может предоставить развитая современная армия против другой такой же, признать решением штыковой натиск нет никакой возможности. То есть, собственно, решение сторонников штыкового натиска решением не является, а образ их мысли состоит в том только, что ничего, требующего изменений в тактике пехоты, дескать, не происходит, всё на поле боя остаётся, дескать, в основе своей по-прежнему, и уступка максимального разрежения регулярного строя до состояния цепи - максимум того, докуда доходит глубина их мысли. А большего, дескать, нам и не надо. Вот это "не надо" - это у названной партии уже не плод рассуждений и даже не инстинкт здоровой осторожности - это их второе "Я", единственная реакция на любой внешний раздражитель. Ничего не менять, ибо перемены - это непокой, неудобство, необходимость шевельнуть пальцем и извилиной, каковую ещё надобно иметь. Перемены, двинутые не тобой - это значит, что кто-то иной, не ты, впереди, во главе движения, наверху - а ты не словчил, не успел, подвинут, стеснён, отставлен. Что перемены предотвращают, может быть, будущие "Плевны" - это в обиде, в лени душевной не выступает на передний план, не трогает, не превозмогает. Даже не "как бы чего не вышло", что всё-таки подспудно подразумевает какое-то понятие перемены, а всего лишь "хлопотно, значит ненужно". Вот и вся "штыковая философия". Сколько при прежнем методе натиска положено будет русского солдата - то не вопрос. Благо бы был результат. Но, при нынешнем темпе роста плотности огня, "Плевны" - уже вчерашний день. В будущих боях стрелковая оборона станет, наверняка, непреодолимой прежним штыковым методом уже совершенно. Неужели и тогда, когда целые дивизии будут ложиться, не доходя ни одним своим солдатом до переднего края противника, неужели и тогда защитники штыка продолжат упреки в трусости и увещевания, что применение к местности способствует разложению дисциплины? Неужели кому-то представляется, что посылка одной за другой бесплодных самоубийственных атак, неспособность командования обеспечить преодоление сопротивления такого противника, о котором буквально намедни выражались в самых пренебрежительных словах, сам факт ввязывания в войну при неумении её вести - разве это не действует на дисциплину армии столь разлагающим образом, что о других источниках разложения не стоит и упоминать?
Теперь к положительной стороне вопроса.
Итак, исходные данные для размышления: ключевым объектом на поле стали предметы прикрытия. А прежнее регулярное построение использовать их не позволяет. Как может или должно выглядеть построение, использующее прикрытия?
При движении цепью несложно видеть, что прикрытия встречаются случайно, нерегулярно, и в количестве, недостаточном для поддержания даже той минимальной густоты, что присуща природе цепи. Также очевидно, что суть использования прикрытий подразумевает перемещение на поле от прикрытия к прикрытию. Если представить новое построение в виде цепи, все члены которой распределены в примерно доступной синхронности по фронту исключительно с использованием укрытий, то мы получим столь неплотный строй, что он будет невозможно слаб. Для сохранения необходимой плотности построения необходимо, чтобы те члены, которые в современной регулярной цепи занимают открытые промежутки между прикрытиями, присоединялись в своём продвижении к тем членам, положение которых удачно приходится на прикрытие. Или, другими словами, требуемую плотность следует обеспечивать размещением за одним прикрытием или за несколькими смежными прикрытиями не единственного, а нескольких, в соответствующем числе, членов продвигающегося подразделения. Таким образом образуется как бы некоторая довольно небольшая группа, в зависимости от размеров прикрытия - в пару-другую человек, привязанная к этому некоторому прикрытию, а по сути - к некоторому маршруту, ведущему последовательно от одного прикрытия к другому и протянутого от исходной позиции продвижения к его конечной цели. А всецелое построение продвигающегося подразделения из совокупности волн цепей-шеренг параллельных фронту обращается в совокупность групп, организационно ориентированных антагонично - не вдоль фронта, но по направлению к фронту, перпендикулярно ему; в антагонизм "шеренгам" цепей можно условно описать требуемое нам построение как "колонны" - немецкое подразделение Züge, как раз и означающее "колонна". Соответствие колоннам представится ещё более уместным, когда мы осознаем, что число бойцов, одновременно пользующихся одним прикрытием, будет ещё недостаточным для создания приличной плотности. С другой стороны, если представить себе процесс продвижения и вспомнить, что при этом должен ещё вестись стрелковый огонь, как перед взором предстаёт вполне естественная картина: оказывается, что в некоторый определённый момент часть поименованной нами "колонны" перемещается от прежнего своего прикрытия к очередному, которое требуется занять - столь быстро, рывком, что не способна в этот момент, конечно, вести огонь ближе, чем непосредственно по пути своего продвижения. Все же те огневые средства противника, которые направлены против этой перемещающиеся группы, но которые не могут, в связи с трудностью задачи продвижения этой группы, быть взятыми в пределы её внимания, эти противодействующие ей средства должны, стало быть, отвлекаться некоей посторонней огневой силой. Оба эти соображения ведут к тому заключению, что по одной веренице прикрытий должна продвигаться группа большая, нежели может скрыться за одним прикрытием. При этом, в то время, когда одна часть нашей колонны, как раз и достаточная для сокрытия за единственным прикрытием, совершает перемещение от занятого ранее прикрытия к следующему, другая её часть, остающаяся на прежнем прикрытии-рубеже, обязана связывать те самые упомянутые невходящие во внимание перемещающейся группы огневые средства противника. Так, в простейшем соображении группа может состоять из двух стрелков, один из которых перемещается, а другой представляет в это время противнику существенную огневую угрозу, будучи сам защищён прикрытием, нейтрализуя - отвлекая огневые средства противника, угрожающие перемещающемуся, или уничтожая их. Конкретно представляется наиболее уместной американская система генерала Эптона: две секции по четыре стрелка. Также, смотри Воинский устав о строевой пехотной службе (проект), 1869, ч. I: единица в рассыпном строю - стрелковое звено из 3-4 человек, позволяющее большую самостоятельность - выбор цели, применение к местности, передвижение.
Учтя, что огневое обеспечение становится ключевым фактором для продвижения, можно предвидеть, что, возможно, будет более уместно иметь не единственного поддерживающего стрелка в группе, а двоих и более. Тогда перемещение они будут осуществлять поочерёдно, а в процесс огневого обеспечения будут включаться и те, кто уже занял новый рубеж. Также очевидно, что при группе, большей чем два человека, могут оказаться использованы, соответственно, более чем два рубежа - ведь если одно прикрытие будет тесно для двоих, то уже второму перемещающемуся потребуется иное прикрытие. А это второе прикрытие может быть выдвинуто вперёд относительно первого. Главное условие при этом состоит в том, чтоб звену, обеспечивающему огнём, была возможность обеспечивать наиболее передового из продвигающихся.
Теперь возникает замечание: наша группа-колонна, то есть группа стрелков, продвигающаяся по одному маршруту - эта колонна каждый отдельный момент времени состоит, как видно по нашему анализу, из двух частей или звеньев: продвигающегося и обеспечивающего огнём. Должны ли эти звенья быть какими-то постоянными структурами в составе колонны, или это просто чередующиеся задачи для обеих звеньев? По нашему предыдущему изложению метода действия видно скорее второе. Однако нельзя не понимать, что задачи у звеньев заметно отличаются. Продвигающееся звено должно как можно быстрее пересечь открытую местность, ведёт огонь лишь постольку, поскольку ему может понадобиться освободить себе путь к намеченному прикрытию или само это прикрытие от встреченного непосредственно там противника - то есть на крайне незначительную дальность. Звено же, обеспечивающее огнём, при своей задаче неподвижно, но от него требуется как раз основная, подавляющая масса огня, огня хотя и, опять же, не слишком дальнего, но всё же более дальнего, нежели у продвигающегося звена; собственное же продвижение звено обеспечивающее осуществляет уже в тылу продвинувшегося звена, то есть встреча непосредственно с противником для него маловероятна. Что означают эти различия? Означают они то, что стрелкам продвигающегося звена нужно максимально лёгкое оружие и запас патронов, и вообще максимально лёгкое и компактное снаряжение для как можно быстрейшего преодоления открытой местности, для как можно меньшей заметности, для необременённого состояния при стычке с противником. Обеспечивающее же звено может, в силу менее напряжённого режима своего перемещения, и должно, в силу особенности своей задачи, иметь более тяжёлое оружие и заметно больший запас амуниции. И вот тут, сопоставляя требования к оружию продвижения и к оружию обеспечения, напрашивается мысль, простая до странности.
Артиллерия на поле, вся, по сути своей, являющаяся, как минимум отчасти, как минимум в определённом случае, средством обеспечения пехоты, разделяется, как известно, на два главных типа. Что такое regementsstycke? Это ведь не всего лишь несколько уменьшенная пушка. "Regement" означает, что это орудие регулярно для полка, а по сути - батальона, то есть наименьших во времена Густава Адольфа подразделений. В отличие от батарейной артиллерии, каковая, вспомним наполеоновские гранд-батареи, регуляцией численностью пехоты не связана. А теперь вдумаемся в этот факт: мельчайшее тактическое подразделение Густава Адольфа - батальон - соответствует мельчайшему направлению действия, и каждому отдельному такому направлению сообщена своя батарейка из пары картечных орудий, обеспечивающих это действие и это направление. Теперь, с развитием тактического искусства и огневого метода происходит рассредоточение, и мы уже добрались до подробности направления действия не полков и батальонов, а рот, и, наконец, до предложенных тут групп-колонн, которые по численности получаются значительно меньше взвода. Но понятие направления действия, задачи, цели не только осталось - оно, в виду продольной - вдоль направления продвижения - ориентации построения предложенной здесь группы-колонны, стало ещё более выраженным, доминирующим элементом действия. Однако, как и прежде, требует обеспечения пехотной, сопровождающей артиллерией. Поскольку таковая артиллерия обеспечивает не абстрактную пехоту вообще и не подразделение как единицу численной организации - она поддерживает подразделение как задачу, как направление. Если прежнему мельчайшему подразделению - полку или батальону - ставилась задача занятия деревни N, то и приданная ему артиллерия обеспечивала занятие деревни N. Если же по нашему предложению батальон рассматривается в составе, допустим, шестнадцати предложенных здесь колонн, то каждая колонна получает задачу занять отдельный дом, и прежня задача обеспечения занятия деревни, как целого, становится теперь для пехотной артиллерии абстрактной, не имеющей существа и никак не связанной с задачей обеспечиваемой ею пехоты. Пехотная артиллерия обязана обеспечивать существующую задачу действующего подразделения, и делать это таким образом, в каковом обеспечении наше мельчайшее подразделение, наша мельчайшая задача будет нуждаться, то есть приноравливаться к подробности занятия каждого дома в отдельности. Это что касается новых требований к пехотной артиллерии в отношении её задач.
Другой момент совершенствования пехотной артиллерии состоит в её материальной части. Как известно, прежняя картечная артиллерия, как таковая, с воцарением на поле нарезного ружья стала недействительной; теперь на её место прочится залповое орудие с механическим заряжанием, или, как у нас принято называть - картечница.
И вот, объединяя три вышеупомянутые требования: 1) высокоплотного огня обеспечивающего звена; 2) снижения уровня огневого обеспечения с задачи батальона до задачи колонны; 3) замены в пехотной артиллерии картечного однозарядного орудия относительно крупного калибра малокалиберным залповым механическим орудием - напрашивается мысль, что оружием обеспечивающего звена каждой колонны и должно быть это самое залповое механическое орудие.
Несомненно, эта мысль встретит значительные возражения. Прежде всего в том, что, если пехота и имела собственную артиллерию, то батальону выделялась батарейка из пары пушек. При предлагаемом же порядке батальону, из расчёта девяти взводов в батальоне и двух колонн во взводе, понадобиться 18 картечниц. Однако если сравнить возможности существующего взвода и предлагаемой колонны, получим следующее: 44 стрелка современного взвода дают, пускай максимум - по 8 выстрелов в минуту - итого 352 выстрела в минуту. Механо Гатлинга делает в минуту до 400 выстрелов, Гарднер ещё при первых испытаниях 1877го года полчаса непрерывной стрельбы держал темп 363 выстрела в минуту. Таким образом, каковой бы ни была численность пехотной составляющей колонны - а она, как уже упомянуто значительно меньше взвода и даже, возможно меньше, или, по крайней мере, равна отделению - за счёт одного только механо колонна будет иметь силу нынешнего взвода. Так что о замене ста стрелков одним, как о том мечтал доктор Гатлинг, речи не идёт, но о замене взвода отделением, то есть об уменьшении армии пускай втрое - вполне. Кстати, сюда же можно присовокупить и вопрос о полностью верховой, на американский манер, армии. Если армия из трёхсоттысячной станет стотысячной, для неё изыскать лошадей будет более выполнимой задачей.
Другое серьёзное возражение состоит в подвижности пехотной артиллерии даже нового образца механо. Можно ли от механо добиться такой подвижности, чтобы оно не отставало от нашего юркого, пронырливого мельчайшего подразделения-колонны? Это крайне важный на самом деле вопрос, ибо без его решения все наши расчёты выйдут насмарку. Этот вопрос особенно остр оттого, что мы берёмся доказать преимущество механо, стреляющего относительно крупным разрывным снарядом по типу револьверной пушки Хочкисса, над таковым стрелкового калибра по типу картечницы Гатлинга-Горлова. Таковое превосходство наглядно демонстрируют французские испытания револьверной пушки Хочкисса, и превосходство этого типа в дальности огня позволяет именно решить проблему подавления пехотной артиллерии нарезным ружьём. Поэтому тот путь повышения подвижности механо, который идёт по принципу уменьшения его размеров и веса, как то происходит сейчас с механо стрелкового калибра, здесь не будет эффективным. Таким образом, остаётся только путь собственно повышения подвижности. Здесь можно привести пример использования в британской кавалерии способа стрельбы из механо без распряжки лошадей. Вопрос защиты лошадей же решается как раз недоступностью механо для стрелкового огня противника вследствие превышающей дальности. Правда, в нашем случае обеспечения наименьшего подразделения дальность не есть панацеей. Тут следует думать о других способах защиты, в частности, о щитках и проч. Значительный интерес представляет замена лошади механическим двигателем.
И вот ездящая пехота и ездящее орудие уже удачно совмещаются друг с другом. Это говорит, что наши мысли на верном пути. Идея складывается в стройную систему. Орудие обеспечивает подавляющую часть, почти всю огневую работу, во всяком случае такую её часть, чтобы не возлагать решительные надежды на огонь продвигающихся звеньев и освободить их усилия для собственно продвижения. Тогда получается, что продвижение будет возможно и уместно лишь там и тогда, где и когда оно подготовлено, обеспечено, очищен для него путь огнём механического орудия. Орудие это становится главным фактором борьбы. Несложно предвидеть при этом ситуацию, когда орудие очищает путь к продвижению настолько, что может продвигаться и без помощи пехотных звеньев. Пехотные звенья нужны постольку, поскольку обычно имеется часть работы, слишком мелкая (ликвидация засад против самих орудий, вскрытие огневых средств противника и указание орудиям целей и подобн.) или в труднодоступных для орудий местах (зданиях и подобн.), поскольку требуется некоторая работа, связанная с множественным личным контактом (пленение, отношение с населением), и в целом обслуживание присутствия, оккупации.
В случае же такого наличия повозки с орудием, и, возможно, другой повозки с амуницией, ездящая пехота подвижных звеньев, для которой лошадь есть лишь средством транспорта до исходного пункта боя, может заодно подвозиться к этому исходному пункту не индивидуальными для каждого лошадями, как то обычно у драгун, а заодно со своей артиллерией - указанной повозкой. Таким образом возможно в значительной мере сократить потребность в конском составе, а также и в людском, исключив из состава подразделений необходимых ныне драгунам коноводов.
Но при всём том положении, которое в этом проекте оказано на "механо", на руководящее значение его огня для продвижения, его задача для общего целого результата рассчитывается ещё не большей, чем действие стрелков в свете действия самого "механо". Точно так же, как продвигающиеся звенья всего лишь реализуют возможности для продвижения, обеспечиваемые тому огнём "механо", так и сами "механо" вместе с совокупными им колоннами лишь реализуют возможности, обеспеченные огнём батарейной артиллерии. И, с другой стороны, точно так же, как продвижение звеньев служит, при описанном, прежде всего, пробуждению огневых средств противника, делая их целями для превалирующего огня "механо" на близких дистанциях, так же и действие совокупности колонн на логически изолированном участке боя служит, прежде всего, выявлению концентрата противника в качестве целей для превалирующего в общем масштабе боя огня батарейной артиллерии.
Таким образом, можно сказать, что наши подразделения являются по сути артиллерийскими, и мы теперь достигли органической связи действия всех слоёв армейского организма.