Киянский Тимофей Николаевич : другие произведения.

Глобальное потепление

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Во время паводка люди оказываются на острове. Ни одного выстрела и никакой поножовщины. Все живы. подлость - это когда спасаешь шкуру. Подвиг, когда - душу.


   Глобальное потепление
  
   Подлость, это когда спасаешь шкуру. Подвиг, когда - душу.
  
   Древний, как небо, и столь же вечный пассажирский самолет Ан-24 старательно вкручивал свои пропеллеры в чистый холодный воздух над восточной Сибирью. Он делал это, с небольшой передышкой, уже третий час к ряду. На его борту находилось шесть человек. Двое - управляли его полетом, один - следил за работой его двигателей и систем. Одна - была стюардессой и ничего не делала. И двое - были, собственно, пассажирами, из-за которых всё это и происходило.
   Пассажиров, на самом деле, в начале пути было больше. Их почти целый день собирали в Хабаровском аэропорту, постоянно объявляя, что желающие улететь в Зею, Тынду и Зеленеевку, могут сделать это немедленно, достаточно подойти к стойке N5. Долго никто не подходил. Но к вечеру набралось восемь человек. Желающих лететь в Тынду так и не нашлось. Шестеро летели до Зеи и двое - до Зеленеевки.
   Зеленеевка - это аэродром и поселок около него. Аэродром располагался на высокой каменистой отмели, которую насыпала за много веков своего течения небольшая река, размером с Оку при её слиянии с Упой. Здесь эта река вырывалась из теснины между крутых сопок и, плавно поворачивая на восток, грызла крутой каменистый левый берег, откладывая огрызки по правому. Так она и сложила эту отмель длиной около четырех с половиной километров.
   Ниже, по течению, отмель примыкала к гористому берегу, а между верхним её концом и сопками была неглубокая обширная заводь с небольшим ответвлением к впадавшему в неё ручью. Там где отмель примыкала к берегу, река упиралась в теснину, образованную высокими каменными воротами, а за ней, после небольшого водопада, впадала в обширное круглое озеро.
   Время основания и первоначальное название аэродрома история не сохранила, как и имя основателя. Возможно, это был капитан инженерных войск, который высадился сюда со своим стройбатом и бульдозером, чтобы построить здесь взлётно-посадочную полосу, рулежные дорожки и прочие аэродромные сооружения. Возможно, честь называться основателем посёлка принадлежит геодезисту, который, подбирая место для аэродрома, обратил внимание на эту отмель и на открытые с воздуха подходы к ней с двух сторон, а может - и генералу, который ткнул, не глядя, пальцем в карту, и приказал построить аэродром подскока для перехватчиков именно здесь.
   Некоторое время здесь текла вялая военная жизнь. Периодически, в моменты обострения международной обстановки, базировался на этом аэродроме полк истребителей-перехватчиков. И тогда он оживал. Основными жителями аэродрома были техники и прочие специалисты, сосланные сюда на срок до двух месяцев за прошлые и возможные в будущем прегрешения перед уставом. Быт их был неприхотлив и секретен, поэтому никакого гражданского поселения около этого аэродрома в то время не было. А потом и сам аэродром опустел. Сначала перехватчики стали более совершенными и перестали нуждаться в аэродромах подскока, а потом и человечество остепенилось и поняло, что на войне побеждает только смерть. В общем, однажды, с этого аэродрома улетела очередная вахта, а новая, на смену ей не прибыла.
   И аэродром, и все его сооружения стали зарастать кустами и высокой травой. Но сделано все было на совесть и так и стояло, не разрушаясь, несколько десятилетий, пока в стране шла перестройка, демократизация и прочие массовые обострения психических заболеваний. Но всё проходит, и это прошло.
   И вот, в один из обычных дней, на аэродроме приземлился вертолет и из него вышел Эдуард Михайлович Зеленеев. Это был бодрый мужик около шестидесяти лет от роду одетый в зимний комплект лётного обмундирования. Его худощавое, морщинистое лицо с крючковатым острым носом и слегка оттопыренной нижней губой выражало спокойную решимость быть здесь хозяином. Молча, оглядев глубокими прищуренными серыми глазами, окружающий пейзаж, он коротко приказал, вышедшим следом за ним мужикам:
   - Разгружаемся.
   Эдуард Михайлович мог всё, и начальство очень ценило эту его особенность, нещадно гоняя его по свету. Эдуард Михайлович имел приказ построить здесь базу для геологов и прочей разной братии, которая в поисках чего-то, очень нужного, забралась гораздо дальше этих мест, и построил эту базу. Но он полюбил эти места и остался здесь жить. А делал он всё основательно, и поэтому, на высоком берегу реки, за затокой, образовался посёлок со школой, больницей, клубом, гостиницей и прочим, и прочим, и прочим, который люди и назвали Зеленеевкой.
   А Михалыч, которого старость не брала, оставался в Зеленеевке начальником восстановленного им аэродрома. Значение этого аэродрома плавно росло и, когда аж из Хабаровска стал летать сюда регулярный рейс, аэродром переименовали в аэропорт, а Эдуарда Михайловича - в начальника аэропорта.
   К нему и летели два пассажира Ан-24.
   Один из них, крепкий мужчина лет пятидесяти со строгим, но добрым лицом и карими глазами, а второй - парень двадцати пяти лет от роду, высокий черноволосый, чернобровый и черноглазый. Крепкого мужчину звали Юрий Павлович, а парня - Борис. Сейчас они внимательно смотрели через иллюминаторы вниз, на то, как самолет заходит на посадку, опускаясь над рекой между сопками. Вот он лихо выскочил из тесноты между ними, на малой высоте довернулся на полосу и, опустившись на неё, побежал через бугор вниз, интенсивно тормозя колесами и винтами. Быстро свернув направо, в ближнюю перемычку, он проехал по рулежной дорожке обратно вверх, к вершине холма, на котором располагались стоянка и здание аэропорта. Хотя, здание - это звучит слишком громко. Просто одноэтажный щитовой домик приличного вида с вывеской "АЭРОПОРТ". Слова "Зеленеевка" на вывеске не было. Михалыч не любил лишнего шума вокруг своего имени.
   Стоянка прилетающих самолетов была пуста, за исключением одного самолета - биплана Ан-2, стоявшего в её дальнем конце.
   Михалыч встречал гостей у трапа. Джек, крупная овчарка с идеальной, очень приятной на ощупь блестящей шерстью и чрезвычайно умными глазами дисциплинированно сидел у ноги своего хозяина, внимательно наблюдая за происходящим.

***

   Как положено у русских, гостей сразу накормили, потом показали хозяйство. Оно было обширным. На бывшем военном аэродроме сохранились бетонная взлётно-посадочная полоса, проще - полоса или ВПП, длиной почти в два с половиной километра и шириной около шестидесяти метров, рулёжные дорожки, в просторечии - рулёжки, и множество аэродромных построек. Взлётно-посадочная полоса служила для разбега самолётов перед взлётом и пробега - после посадки. По рулёжным дорожкам ездят машины и самолёты. Езду самолётов авиаторы называют рулением. Отсюда и название - рулёжные дорожки.
   Взлётно-посадочная полоса лежала вдоль реки, направлением с юга на север, немного, градусов на 25, довернутая северным концом на восток. Начиналась и оканчивалась она на небольших возвышениях, а середина проходила по низинке между ними, причем, южный конец ВПП был немного выше северного.
   Если смотреть на аэродром с юга, то справа от ВПП, на расстоянии метров ста, параллельно ей проходила магистральная рулежная дорожка. Она соединялась с ВПП четырьмя перемычками, две - у самых торцов ВПП, а две - немного ближе к середине. Те, которые начинались от торца, назывались дальними, а те, которые располагались ближе к центру ВПП - ближними.
   На удалении около километра от концов ВПП располагались большие огороженные колючей проволокой зоны. Здесь группами по четыре располагались железобетонные укрытия арочного типа.
   Внешне каждое из укрытий напоминало большой продолговатый земляной холм, которым, в сущности и являлось. Одна из коротких сторон этого холма была обрывисто срезана и прикрыта толстой железобетонной стеной. Эта стена разделялась на две половины, каждая из которых стояла на рельсах и могла отодвигаться в сторону, открывая доступ внутрь холма. Это были въездные ворота укрытия.
   Внутренние стенки и потолок укрытия были образованы ребристыми железобетонными арками. Объем сооружения позволял без труда разместить в нём школьный спортивный зал. Задняя, от въездных ворот, стена имела большие открывающиеся наружу стальные ворота, в которые мог въехать грузовой автомобиль. Ворота прикрывали выход в длинный изогнутый тоннель, ведущий на другую сторону холма. Этот тоннель служил для отвода реактивной струи из работающего двигателя самолёта.
   Ближе к въездным воротам низко над бетонным полом в боковой стенке имелись два квадратных лаза. Каждый из них вёл в бетонный бункер размером с большую комнату. Бункеры назывались паттернами и служили для хранения имущества и защиты личного состава. Из паттерны можно было выйти наружу холма через бронированные ворота в противоположной от лаза стенке.
   Сейчас в этих укрытиях не было никаких самолетов. Они использовались для размещения мастерских и складов. Их передние тяжелые противоатомные железобетонные ворота были наглухо закрыты, а вход и въезд в них осуществлялся через задние стальные ворота.
   На передних воротах укрытий крупными белыми буквами были написаны номера и, помельче, - наименования учреждений, размещенных в них - типа "склад авиационно-технического имущества", "авторемонтная мастерская", "склад геологоразведочной партии N 4" и тому подобное. Везде было чисто, не видно никаких следов заброшенности или упадка.
   Укрытия стояли попарно въездными воротами друг к другу, но не напротив друг друга, а в шахматном порядке. Между укрытиями проходила рулёжная дорожка с ответвлениями к въездным воротам каждого из них. Четыре укрытия образовывали звеньевую зону.
   Рулёжная дорожка, выйдя из звеньевой зоны, на расстоянии около ста метров от крайнего укрытия сходилась с такой же рулёжкой, но ведущей из другой звеньевой зоны. Через одну из звеньевых зон можно было вырулить на магистральную рулёжную дорожку и дальше - на ВПП. Три радиально расположенные звеньевые зоны образовывали зону эскадрильи.
   Вблизи того места, где сходятся рулёжные дорожки звеньевых зон, стоял одноэтажный сборно-щитовой эскадрильский домик. В нем обитали канцелярии организаций, названия которых были написаны на укрытиях.
   Эскадрильские зоны располагались по разные стороны ВПП, так, что от одной из них до другой было не меньше двух километров, а то и все три.
   Справа от направления нашего взгляда, ближе ближнего конца ВПП, располагалась зона первой эскадрильи, слева - третьей, а правее и дальше дальнего конца - второй. Она находилась дальше всех от ВПП, так как между ней и магистральной рулёжной дорожкой располагалась четвёртая зона - зона дежурного звена.
   За зоной первой эскадрильи, если смотреть с ВПП, ближе к берегу заводи, находился склад горюче-смазочных материалов, по простому - ГСМ.
   Если ехать по магистральной рулежной дорожке от зоны первой эскадрильи, справа к ней примыкали две большие ровные площадки со столбами освещения по свободному периметру. Первая, засыпанная гравием, называлась стоянкой прилетающих самолетов, а вторая, бетонированная - позицией централизованной заправки самолетов, или коротко - ЦЗ.
   На ЦЗ в ряд, вдоль магистральной рулежной дорожки были установлены колонки для заправки самолетов. Они стояли так, чтобы самолет мог проехать позади них и, повернув, въехать между ними, а потом выехать с заправки и повернуть прямо на магистральную рулежную дорожку.
   Дальше, у северного края ЦЗ, стояло здание аэровокзала. Вообще-то, это был бывший лётный домик, в котором размещалась столовая, комната предполетной подготовки, и комната отдыха. Здесь же была комната для гостей, оборудованная как гостиничный номер.
   Дальше, примерно на середине аэродрома, под прямым углом от магистральной рулежной дорожки, уходила вправо бетонированная дорога к бывшей позиции подготовки ракет - ППР. Эта позиция представляла собой огороженный колючей проволокой двор с несколькими подземными укрытиями, похожими снаружи на входы в погреба, которые Михалыч использовал для хранения особо ценного имущества.
   Дальше, за позицией подготовки ракет, размещалась технико-эксплуатационная часть, в просторечии - ТЭЧ. Это был большой бетонированный двор, соединенный с магистральной рулежной дорожкой. Сюда, при желании, можно было закатить не один самолет. На въезде в ТЭЧ с ВПП, стояло двухэтажное здание с примыкающим к нему большим ангаром. Напротив него, наискось через двор, - одноэтажное здание с хорошо оборудованными мастерскими. В двухэтажном здании Михалыч разместил свой офис и все аэродромные службы. В ТЭЧ он ремонтировал и обслуживал всю аэродромную технику и выполнял различные заказы для поселка. Варил ворота, делал красивые изгороди. В общем, это был миниатюрный механический завод. Здесь же, в полуподвале располагалась роскошная баня.
   Если, выезжая из первой эскадрильи, повернуть не на магистральную рулежную дорожку, а налево, то по перемычке вы попадёте на южный конец ВПП. Переехав её поперек, и проехав по прямой рулёжной дорожке метров двести, вы окажетесь в зоне третьей эскадрильи или - третьей зоне, за которой располагался бывший склад вооружения. Сейчас этот склад был пуст, но не заброшен.
   Все эскадрильские зоны располагались в низинах, у подножий двух невысоких пологих холмов по которым пролегала ВПП. Между собой зоны соединялись длинной грунтовой дорогой, которой сейчас практически не пользовались. Все ездили по рулежным дорожкам.
   От лётного домика к контрольно-пропускному посту аэродрома, называемому коротко - КПП, и дальше, по небольшому мосту через конец заводи, шла асфальтированная дорога. За мостом она поворачивала вправо и круто поднималась на высокий берег заводи, входя там прямо в поселок. Внизу, прямо около моста, от неё ответвлялась дорога, ведущая к поселковой лодочной пристани, расположенной напротив такой же пристани на аэродроме, возле склада ГСМ. Заводь здесь была широкая, метров пятьдесят - шестьдесят.
   Вдоль этой нижней дороги, со стороны поселка стояли бани, сараи и иные постройки нижней улицы.

***

   После осмотра хозяйства Михалыч повез гостей в баню. Попарились на славу и, как водится, сели в предбанничке отметить это дело. Здесь собрался весь народ, оказавшийся на аэродроме в этот вечер.
   Заправлял всеми делами начальник аэродромной службы Валентин Георгиевич Зелёный, большой громогласный мужик с густыми кудрявыми бровями. Чувствовалось, что он здесь хозяин. Двигался неторопливо, говорил коротко и весомо, смеялся свободно и, как-то по-особенному добро. Стоя у торца стола, он давал указания, что и куда положить и поставить. Все присутствующие подчинялись ему беспрекословно. Закончив приготовления, он сел в торце стола, напротив Эдуарда Михайловича.
   Справа от него сидел водитель Эдуарда Михайловича - Александр Николаевич Шабанов. Серьезный мужик лет сорока пяти. Худощавый, аккуратный, с большими седоватыми усами на узком лице. Внимательный и ненавязчиво предупредительный. Сейчас он молчал, а когда парились, помогал Валентину Георгиевичу по банному делу. Веники, простыни, наддатие парку - всё это было за ним. В парилке равных ему не было. В этом деле он знал толк. Впрочем, как и в любом другом деле, которое ему поручали или за которое он брался сам.
   Дальше сидел старший инженер аэродромной службы Владимир Егорович Хмелев. Эдуард Михайлович для всяких творческих дел организовал у себя небольшое конструкторское бюро. Владимир Егорович руководил его работой. Невысокий плотный, лет около пятидесяти пяти, со странно заискивающим взглядом на крупном круглом лице. Навязчиво услужливый. Постоянно стремился суетиться около начальства и его гостей.
   За Владимиром Егоровичем притаился его подчинённый, конструктор Володя Попов. Невысокого роста, лет сорока, с круглым лицом и темными, почти черными глазами. Тихий и незаметный. Он никогда и не от чего не отказывался, но и по своей инициативе никогда и никуда не лез. Володя прекрасно конструировал и чрезвычайно аккуратно чертил. За это его все уважали. Одновременно Володя был тихим пьяницей. Пил он запоями, поэтому за ним всегда был нужен глаз да глаз. Эта особенность Володиной личности сильно напрягала Владимира Егоровича. Он тихо ненавидел Володю, так как практически все срывы сроков исполнения разработок случались из-за Володиных запоев, и в то же время очень боялся остаться без него, так как практически все победы Владимира Егоровича в деле конструирования зиждились на Володиных разработках.
   За Володей поповым шустро суетился Валик Губанов. Радист. Невысокий, худой и подвижный. Узкое лицо с остреньким носом, чёрные кучерявые волосы, узкие губы и хитрые чёрные глаза придавали его облику что-то цыганское. Умелый рассказчик разных баек и анекдотов, сопровождающий свои рассказы забавными показами в лицах и жестах, всё время кого-нибудь подкалывал. Было Валику на вид, лет двадцать пять.
   Напротив Валика тихо сидел Женя Иванов. Приборист. Ровесник Валика Губанова. Маленький скромный человечек с добрыми серыми глазами на морщинистом и чрезвычайно худом лице. Внимательно слушал шутки Валика и как-то спокойно и очень добро улыбался. Исполнительный. Любитель выпить. Все обращались к нему - Джонни и он откликался на это обращение.
   Рядом с Женей основательно восседал Валера Шумихин, начальник Жени. Роста - ниже среднего, плотный, круглолицый и светловолосый. С открытой улыбкой. Немного, года на два постарше Жени. Изредка Михалыч называл Валеру глазником. На вопрос Юрия Павловича о причине такого прозвища, Михалыч ответил, что Валера любит вправлять глаз Валику, когда тот уж слишком расшалится. Валик Губанов побаивался Валеру и старался не задевать своими шуточками.
   Эдуард Михайлович возглавлял стол. Рядом с ним сидели гости - Юрий Павлович и Борис.
   Все были одеты одинаково, в чистые белые простыни.
   В самом начале, когда мужики только собирались в бане, туда заскочила Зоя Павловна, буфетчица и хозяйка. Полная, аккуратная женщина лет пятидесяти с чрезвычайно добрыми, и в то же время строгими глазами. Красивая, очень опрятно причесанная и одетая. Она проверила готовность припасов к приему гостей и тактично удалилась.

***

   - Ну, дедовщину в армии никто не отменял, - начал своё выступление за столом Эдуард Михайлович, поднимаясь с наполненным стаканом, - поэтому командовать парадом буду я.
   - Внимание! - Постучал по бутылке Валентин Георгиевич, приструнивая шепчущихся о чём-то Хмелёва с Володей.
   - Так вот, - продолжил Эдуард Михайлович, - сегодня у нас не просто коллективная пьянка. Мы собрались здесь по случаю прибытия моего большого друга и соратника по былым сражениям, уважаемого Юрия Павловича и его ученика Бориса Борисовича. - Эдуард Михайлович чинно указал на гостей полупоклоном головы и, после того как гости, легонько привстав, обозначили себя, продолжил:
   - Мы прошли с Юрием Павловичем большую жизненную школу и, как он любит говорить, на этом пути вылили из своих сапог воды больше, чем некоторые из вас её видали.
   На этих словах Эдуард Михайлович вдруг прервал свою речь, заметив, что Женя Иванов его не слушает. Деланно строго посмотрев на Женю, он продолжил уже не торжественно, а назидательно:
   - Это я тебе говорю, Женя, старший товарищ выступает, а ты селёдочкой занялся. Нехорошо.
   Женя Иванов засмущался и отложил вилочку, которой он тянулся к селёдочке, чтобы положить кусочек к себе в тарелочку.
   - Правильно. Закусочкой нужно было раньше заниматься. А сейчас нужно взять в руку стакан и быть готовым. - Продолжил назидания Эдуард Михайлович.
   - К чему готовым? - недоумённо прервал его Женя.
   - Во первых, нехорошо перебивать старших. Во-вторых, нужно быть готовым немедленно выполнить команду старших, вдруг я скажу: "Давайте выпьем", все выпьют, а ты в это время за селёдкой тянешься. Засуетишься, поперхнёшься, непорядок за столом возникнет. Понял?
   - Понял, - ответил Женя, беря в руку свою рюмку.
   - Вот! - подтвердил Эдуард Михайлович правильность жениных действий и собрался продолжить прерванную речь. Но, набрав в лёгкие воздуху, понял, что забыл, о чём говорил.
   - Да ну тебя, с мысли сбил со своей селёдкой, - деланно огорчился Эдуард Михайлович и спросил - чём я говорил?
   - О воде, подсказал Шумихин.
   - А ты не подсказывай, - тут же наехал на него Эдуард Михайлович, - лучше за подчинёнными присматривай. Не учишь их и не воспитываешь. За столом себя вести не могут.
   Все с удовольствием смотрели, как Эдуард Михайлович куражится над Женей Ивановым и Валерой Шумихиным. Все видели, что у него прекрасное настроение и, он действительно очень рад приезду Юрия Павловича. И это хорошее настроение, и радость передавались от него всем участникам действа. Им становилось хорошо, и они охотно старались подыграть своему начальнику, которого действительно любили и очень сильно уважали. Это желание стало превращаться в лёгкий гул голосов за столом.
   - Ну - шутки в сторону, - прервал Эдуард Михайлович, зарождающийся разброд, и подытожил, - давайте выпьем за то, чтобы, как бы много воды не протекло через наши сапоги...
   - Мы бы никогда не отрывались от коллектива - перебил его Валик Губанов, и все дружно засмеялись.
   Эдуард Михайлович грозно глянул на Валика. Все затихли, но Зеленеев вдруг улыбнулся и сказал, оглядывая довольные лица всех присутствующих:
   - Вот за что я вас всех люблю здесь, чертей? - и, глядя на Юрия Павловича, продолжил, - уж скажут - так скажут, ни дать - ни взять. И главное дело - вовремя.
   Потом, выдержав паузу, поднял стакан и, произнеся. - Ну - за коллективно сказанное, - выпил.
   Выпили. Стали закусывать. Но очень скоро Эдуард Михайлович, кивнув Валентину Георгиевичу, прервал паузу словами:
   - Давайте послушаем Юрия Павловича.
   Услышав это, Юрий Павлович встал со стаканом в руке. Все затихли.
   - Все мы знаем, - начал он неторопливо, - что для того, чтобы вырастить у себя в огороде, что-нибудь вкусненькое, нужно сначала бережно прорастить семена, потом в тёплую землю высадить рассаду, аккуратно удобрить почву, окучивать грядки, освобождать их от сорняков и вредителей и терпеливо делать массу других квалифицированных и своевременных дел. И, если всё сделано вовремя и правильно, то, аккурат, в назначенный Богом час плоды созреют и всем будет хорошо.
   Но почему-то наше руководство, захотев, например, помидоров, всегда вспоминало об этом посредине зимы. Тут же всучало нам в руки сухую палку и, приказав воткнуть её в мёрзлую землю, начинало трясти нас денно и нощно, не давая ни окучивать, ни поливать, а требуя - кровь из носа, любой ценой выложить им на стол помидоры к Первому мая...
   Мы мучались, оправдывались, писали промежуточные отчёты. А помидоры не зрели. Холодно им. В конце концов, боясь высокого гнева, или просто, на всё наплевав, мы срывали недозревшие плоды... Начальству они не нравились. Начальство их кушать отказывалось. Начальство решало свои проблемы за счёт импорта. Но, гневаясь, оно не кормило нас за труды наши, и мы сами, чтобы не сдохнуть с голоду, поедали выращенную нами же зелень. И от зелёных помидоров у всех нас случался сильный понос.
   И так у нас было во всём. В науке, в промышленности, в инженерном деле. Мы не кормили учителей, врачей, инженеров, не лелеяли мастеров. Зато устраивали рекорды, научно-технические революции, перестройки, ускорения, демократизации и прочее, прочее, прочее. А помидоры, к Первому мая всё равно не зрели, понос не проходил, и жили мы среди вечно зелёных помидоров в вечно вонючем дерьме. А страну свою называли страной дураков.
   И только когда мы наконец-то издристались до такой степени, что перестали служить дуракам, в стране появились спелые помидоры, в том числе и к первому мая, в теплицах, которые мы научились делать.
   Одним из самых первых, кто стал работать действительно не за страх, а за совесть был Эдуард Михайлович Зеленеев. Нет, не стал работать, а работал всегда...
   - Сам такой, - деланно недовольно перебил Юрия Павловича Эдуард Михайлович.
   - Не перебивай, - строго осёк его Юрий Павлович. И продолжил: - Так вот, давайте выпьем за то, чтобы мы никогда не покорялись дуракам, как бы много шишек нам не сулило неповиновение.
   - Ну - за спелые помидоры, - вставил кто-то.
   Потому - то он и здесь, - вдруг негромко сказал Валера. Но на него зашикали, и он замолчав, выпил.
   Выпили и все остальные. Стали шутить о том, что спелые помидорчики действительно лучше зелёных, Особенно - мочёненькие, да вслед за водочкой... А рассольчик с утра... Нет, рассольчик лучше от огурчиков и так далее, и тому подобное...
   В общем, дальше всё пошло по обычному сценарию.
   Эдуард Михайлович с Юрием Павловичем вспоминали множество разных случаев и приключений, которыми изобиловала их разнообразная жизнь. Александр Шабанов управлялся за столом, аккуратно разливая по командам Валентина Георгиевича водочку или коньячок, кому что, по рюмочкам. Владимир Егорович постоянно пытался перехватить у Александра Николаевича инициативу. Иногда ему это удавалось. Тогда он как-то уж очень подобострастно наливал Эдуарду Михайловичу, потом Юрию Павловичу и Валентину Георгиевичу, потом - себе, всегда полный стакан. А потом - ставил бутылку на стол. Возникала неловкая пауза, которую, тактично берясь за бутылку, устранял Александр Николаевич.
   Постепенно в разговор включалось всё больше участников. Хмелея, пытались дойти до сути. Суть оказалась проста для стариков и непонятна молодым. Старики утверждали, что раньше всё было лучше, а молодые никак не могли понять, что именно было лучше и куда это всё подевалось, если им и сейчас не плохо. Вывод напрашивался сам собою - молодым быть лучше, чем стариком, но чтобы это стало понятным, нужно прожить жизнь.
   Никто никого и не в чем не ограничивал. Володя Попов тихонько отключился. Остальные слушали разговоры, закусывали и не пьянели, аккуратно ставя на стол недопитые рюмки, в которые потом никто не доливал. Здесь существовал старый авиационный порядок - наливать только в пустые рюмки. У некоторых в рюмках пускала пузырьки минералка. Это тоже никого не волновало. Всегда есть дежурные летчики или водители, которым сегодня пить нельзя, а в компании посидеть хочется. Это тоже привычно авиаторам.

***

   Разошлись далеко за полночь.
   Ночь была светлая и в меру, для этого времени года, прохладная. Распаренные мужики покурили у входа. Юрий Павлович восхищался звездами на небе и тишиной, все вяло поддакивали. Чувствовалось, что мужики уже достаточно довольны всем и хотят домой. Помолчали. Попрощались. Мужики сели в вахтовку и отчалили.
   Вахтовка, это обыкновенный автомобиль "Урал" с будкой - кунгом. Будка обустроена как салон автобуса, оснащена радиостанцией и мощной печкой. Вахтовка используется для патрулирования Зеленеевки и района вокруг неё. Места здесь суровые и требуют постоянного внимания. Особенно зимой. В морозы здесь просто подвернутая нога может стать причиной трагедии.
   Эдуард Михайлович с Юрием Павловичем и Борисом провели взглядом, удаляющуюся по рулежке вахтовку, и на командирском "УАЗике" Михалыча поехали к летному домику, он же - здание аэропорта.
   Войдя в домик, они оказались в недлинном коридоре с дверьми налево и направо. Первая дверь налево вела в столовую.
   Михалыч толкнул эту дверь, и она легко, без скрипа, открылась. Небольшой зал освещался светом от буфетной стойки. Шесть четырехместных столиков были аккуратно накрыты чистыми скатертями. На каждом из них стоял стакан с салфетками. Дверь за стойкой буфета была открыта, в помещении за дверью горел свет. Михалыч прошел туда, а Юрий Павлович с Борисом остались в уютном зальчике.
   - Ты чего здесь делаешь? - громко спросил Михалыч, увидев в небольшой кухне Зою Павловну.
   - Так гости же, Михалыч. Нужно завтрак приготовить. Да и так, вдруг люди сейчас захотят чего поесть, - ответила она спокойно, с доброй улыбкой светлых, серых, чуть прищуренных глаз.
   - Ничего они уже не захотят. Заканчивай тут и иди отдыхать. Завтра выходной. Люди, наверное, поспать захотят. И пусть поспят до обеда. Правильно я говорю? - крикнул в дверь, обращаясь к Юрию Павловичу и Борису.
   - Ну, дежурных всё равно утром кормить, возразила Зоя Павловна. Иди, Михалыч, не разоряйся. Гостей лучше укладывай. Я там всё приготовила.
   - Эк-кая ты у нас, всё - то ты знаешь, всё предвидишь, - с явным удовольствием и гордостью сказал Михалыч, выходя из кухни. И, загребая Юрия Павловича за плечо и подталкивая его впереди себя, добавил, - пошли, мужики, здесь без нас разберутся.
   - Хояйка, - понимающе проговорил Юрий Павлович.
   - Да. Она у нас здесь всё, и готовит, и подает, и за порядком следит. Старшина аэродрома, одно слово. Мужики её жу-утко уважают.
   Пошли по коридору. Юрий Павлович впереди, Борис чуть позади него. Сзади - Михалыч.
   - Пряменько шагайте, - подал он команду.
   Шли мимо дверей с надписями: "Диспетчер", "Метеослужба" и т.п. Дошли до двух дверей в торце коридора. На правой висела табличка "Комната отдыха летного состава".
   - Здесь телевизор, шахматы, нарды там разные, - давал пояснения Михалыч, - а здесь, указывая на левую дверь, - комната для гостей.
   Вошли в комнату для гостей. Это был уютный гостиничный номер. Две кровати, столик, кресла и прочие атрибуты.
   - Располагайтесь. Будьте как дома.
   - Спасибо, Михалыч, - повернулся Юрий Павлович к Эдуарду Михайловичу, - поезжай, тебе тоже нужно отдохнуть. Завтра как, на дачу?
   - Какую дачу? Нет у меня дачи. Тут моя дача, - наигранно возмутился Эдуард Михайлович, а потом спокойно добавил - Ладно, разбирайте постели. Ложитесь. Завтра увидимся. Спокойной ночи, - и ушел.

***

   На улице его ждал Александр Николаевич.
   - Засиделись, однако, - протянул Эдуард Михайлович, подходя к машине.
   Александр ничего не ответил. Дождался, пока Эдуард Михайлович усядется, запустил мотор и неторопливо поехал с аэродрома.
   За КПП аэродрома дорога спускалась в небольшую низину и поворачивала вправо, огибая невысокий холмик. Михалыч недолго смотрел на неё. Задремал.
   Проснулся он оттого, что Александр резко затормозил. Открыв глаза, Михалыч увидел прямо перед собой габаритные огни вахтовки. Она стояла прямо на дороге. Спереди неё, в свете фар толпились люди.
   - Че такое? - громко крикнул Михалыч, вылезая из "Уазика" и направляясь к толпе.
   - Да сам посмотри, - ответил кто-то, похоже, Шумихин, и тихо добавил - Кажется, мы попали.
   - Оп-па, - проговорил Эдуард Михайлович, выйдя вперед толпы, - Ничего себе.
   Прямо у его ног дорога уходила под воду.

***

   Юрий Павлович проснулся рано. Голова была свежей. Он не стал валяться в постели. Быстро умылся, привел себя в порядок и вышел из номера. В коридоре стоял гул приглушенных голосов. Разговаривали в столовой.
   Юрий Павлович направился туда.
   За стойкой стояла Зоя Павловна. Одета в розовый, тонкой вязки свитер, и темно-синие брюки. Поверху - белый передник. Аккуратно причёсана.
   У стойки, лицом к залу стоял Эдуард Михайлович. Шесть человек сидели за столиками лицом к Михалычу. Седьмой, Александр Николаевич Табанов, одетый в расстегнутую черную теплую куртку поверх черного же свитера, в синие джинсы и теплые ботинки, стоял у двери и отвечал на вопросы Михалыча.
   - Ты всё посмотрел? - спросил тот.
   - Да, весь периметр.
   - Ну и что?
   - Затоку залило, теперь там река. Прет - будь здоров. Моста и не видно. Даже буруна над ним нет. Гладкий поток.
   - Широкий?
   - Да по берега, на всю ширину.
   - Где прошлый год был?
   - Да. Может чуть побольше.
   - А во второй эскадрильи?
   - Там уже домик заливает. Почти до второй ступеньки поднялась.
   - И в третьей?
   - Михалыч, ну ты же знаешь. Всё как всегда.
   - Как всегда - как всегда, - передразнил Александра Михалыч, - Как всегда, да не так.
   - А что не так?
   - Рано очень. Паводок только на следующей неделе должен был начаться. И вода очень быстро поднимается.
   - Ну, быстро поднимается, быстро и сойдет. Здесь пересидим.
   - Так то оно так, да только, на сколько она поднимется? Ты знаешь? А ну, как она столько же дней, как обычно, будет подниматься? Представляешь, на какую глубину мы все тут опустимся?
   - В первый раз, что ли? - тихо и очень спокойно возражал ему Александр Николаевич, - Каждый год нас тут запирает, и каждый год отсиживаемся. Отсидимся и теперь. Народу, правда, многовато в этот раз, - и замолк, посмотрев на вошедшего Юрия Павловича.
   Выглядело это так, как будто Александр Николаевич не возражает, а уговаривает Эдуарда Михайловича. Он был образцом добросовестности. И это не просто слова. Это действительно наиболее краткая и точная характеристика его доброй совести. И сейчас ему было очень неловко за то, что кроме них в неприятность попали и гости.
   - Ты на них не смотри. Они тут не просто гости. Они мои друзья, а значит - наши. Да и припасов у нас достаточно. Не первый год тонем, - решительно начал бороться Эдуард Михайлович с душевными муками Александра Николаевича. Но, вдруг остановившись, серьёзно добавил - А всё-таки река меня тревожит. Больно рано она в этом году разливаться стала. Да и резво как-то.
   Сказал, помолчал, и стал давать указания.
   - Так, сейчас позавтракаем, - и к Зое Павловне, - накормишь?
   - Куда я денусь, - улыбнулась Зоя Павловна, - Идите, руки мойте. Покурите, а я тут накрою.
   - Ладно. Пошли мужики. Там поговорим. Джонни, окликнул Эдуард Михайлович Женю Иванова, - останься, Зое Павловне поможешь.
   - Не могли Шумихина оставить. Он не курит - забурчал Женя Иванов, выполняя команду.
   - Ладно, я останусь, - с улыбкой, как будто смущаясь, ответил Валера, снимая демисезонную техническую куртку. Во всём этом не было никакого подтекста, кроме того, что Валера дружил с Женей и не считал зазорным подменить друга на кухне.
   Михалыч ничего не сказал на эти разговоры, а просто пошел к двери. Мужики потянулись за ним.
   На улице светило низкое яркое солнце. Часы Юрия Павловича показывали один час ночи. Но это было Московское время. Стало быть, здесь сейчас шесть часов утра, быстро вычислил про себя Юрий Павлович, прибавив к московскому времени разность часовых поясов.
   Расселись на лавках в беседке у входа в летный домик. Закурили. Ждали, что скажет Михалыч. Михалыч ничего не успел сказать. Приоткрылась входная дверь и в нее выглянула Зоя Павловна.
   - Михалыч, тебе с берега звонят, - коротко доложила она и пошла обратно.
   Михалыч молча встал и ушел в домик. Все курили, дожидаясь, когда он возвратится.
   Возвратился он скоро. Лицо его выражало крайнюю озабоченность. Подойдя к курилке, он сразу заговорил.
   - Так, мужики. Дело - дрянь. Звонили из поселка. Предупредили - идет большая вода. Нужно тут всё срочно закрывать, швартовать и уматывать отсюда. Значит так, Валентин Георгиевич, бери всех и дуй в зоны. Выводите оттуда на ЦЗ технику, которая не в укрытиях, выстраивайте в ряд на самом высоком месте. Там всё позакрывайте. Сам посмотри всё. Документацию, какая есть собери. Всю сюда вези, - и - к Юрию Павловичу, - Палыч, у тебя Борис машину водит?
   - Да, легковую, а что?
   - Поднимай его. Александр, отдашь ключи Борису. Сам пойдешь со всеми, тяжелую технику выводить. Нас Борис повозит. Да, сперва позавтракайте. Потом Борис развезет вас по зонам. Мы с Юрием Павловичем здесь остаемся, на связи. Ну и подумаем, как отсюда смываться.
   На том и закончили. Сразу посерьезневшие мужики пошли в столовую. Юрий Павлович зашел в номер, разбудил Бориса.
   - Вставай, Борис, завтрак проспишь.
   - Юрий Павлович, куда торопиться, выходной же. Обещали до обеда не будить, - шутливо заныл Борис, но, тем не менее, стал подниматься.
   - Шустрей, Борис. Есть работа, будешь на "УАЗике" мужиков по зонам развозить. Умывайся и приходи в столовую. Там объясню, что случилось, - и ушел.
   В столовой завтракали. Ели сосредоточенно и молча. Увидев входящего Юрия Павловича, Эдуард Михайлович позвал его за свой столик.
   - Похмеляться будешь? - потянулся Михалыч к бутылке на столе.
   - Никогда не похмеляюсь. Да и водочка у тебя, Михалыч, не палёная. Глова после неё лёгкая, как и не пили вовсе, - ответил Юрий Павлович, обратив внимание, что бутылка стоит только на их столике.
   - Плохого не держим, - ответил Михалыч, и наливать не стал.

***

   Быстро позавтракав, мужики ушли выполнять поручения, а сам Эдуард Михайлович остался с Юрием Павловичем в столовой.
   - Пойдем на воздух, предложил он Юрию Павловичу, когда тот допил чай, - поговорим на свободе.
   Они вышли в беседку, закурили. День обещал быть теплым, но утро еще отдавало морозцем. Чувствовалось дыхание реки.
   - Палыч, - начал Эдуард Михайлович разговор. Дело нехорошее. Где-то в верховьях интенсивно тает снег. Глобальное, видишь - ли, потепление. Паводок начался раньше срока и обещает быть аномально высоким. Это по всей реке. На электростанции, выше по течению, того и гляди, начнут аварийный сброс воды из водохранилища. Нигде не готовы к такому обороту. Сейчас по всей реке все стоят на рогах и спасают всё, что можно спасти.
   Юрий Павлович молча слушал, облокотясь на колени и глядя себе на ботинки. Он ещё не понимал всей сложности ситуации, но тревога Эдуарда Михайловича начинала беспокоить и его.
   - Надо срочно отсюда выбираться. - Подвёл итог своим речам Эдуард Михайлович и добавил, - а дорогу - то, вишь, затопило.
   Юрий Павлович продолжал молчать.
   - Что молчишь? - спросил Эдуард Михайлович.
   - Слушаю. - Ответил Юрий Павлович.
   - Хватит слушать, начинай думать.
   - О чём?
   - Как отсюда выбираться.
   - Ну, я не знаю, - начал тянуть Юрий Павлович, - что тут у вас и как. Нету дороги, давай переплывём затоку на лодке.
   - Одиннадцать человек? Это не лодка нужна, а целый баркас. А баркаса- то, тут и нету. Да и лодки - тоже. Все лодки в посёлке.
   - Ну, пусть перегонят лодку из посёлка. На ней и переправимся. Какие дела? - спокойно посоветовал Юрий Павлович.
   - Пробовали уже, - ответил Эдуард Михайлович, глядя куда - то вдаль. Я мужикам не всё сказал. Видишь вон, Ан-2 стоит. Так вот, его экипаж с утра пытался переплыть затоку на лодке.
   - Ну и что?
   - Не доплыли. Снесло лодку. Течение жуткое. Еле к берегу прибились. Лётчик руку сломал, когда на кручу карабкался.
   - Ну, давай плот соорудим.
   - Плот то мы соорудить можем. Из подвесных баков, например. Их тут от истребителей много осталось. Но далеко на таком плоту не уплывешь. Вниз по течению нельзя. Там, видишь скальные ворота? - он кивнул головой по направлению течения реки и продолжил, - так вот, там водопад. Там и в тихую-то воду не пройдешь, а сейчас там такой кавардак. Думать даже не хочется.
   Всё это Эдуард Михайлович произнес очень взволнованно и резко остановился.
   - Давай трос какой-нибудь между берегами натянем и на плоту, как на пароме переправимся.
   - Ну и как мы его натянем?
   - Не знаю.
   - Вот и я не знаю.
   - Да... - длинно протянул Юрий Павлович, - выпуская дым и поворачивая голову туда, куда до этого показал Эдуард Михайлович. Там он ничего не увидел кроме совсем не страшного отсюда узкого прогала между двух скальных гряд, где-то далеко за краем аэродрома. Он знал, что Эдуард Михайлович, уже что-то придумал, и ждал, когда он эту придумку озвучит.
   Дождался.
   - Полетим на Ан-2, - прервал паузу Эдуард Михайлович. И добавил коротко - Ты поведёшь.
   Юрий Павлович выпрямился. Внимательно посмотрел в глаза Эдуарда Михайловича и медленно произнёс:
   - Тебе что, разбиваться нравится больше чем тонуть?
   - Ты не ёрничай здесь, пожалуйста. Я не за себя думаю, - раздражаясь, заговорил Эдуард Михайлович - Вас тут юмористов много, а мне людей спасать нужно, - и уже с улыбкой добавил - Ты же носишь лётную куртку, вот и полетишь.
   Юрий Павлович никогда не летал на Ан-2 даже пассажиром и видел этот самолет только снаружи. Но он был профессиональным авиатором и не догадывался, а точно знал - сколь опасен неопытный пилот на незнакомом самолете в незнакомом месте. Но он так же знал, что раз Эдуард Михайлович, тоже, кстати, профессиональный авиатор, предложил ему сделать это, значит, он действительно не видит другого выхода.
   - Но и это не выход - думал Юрий Павлович, но что предложить в альтернативу не знал. Он вообще очень мало знал о данном месте и о ситуации вокруг него. И поэтому ничего путного придумать не мог. В том месте головы, которым он привык придумывать, было пусто. Нужно было выиграть время и поэтому, подумав немного, Юрий Павлович сказал:
   - Ладно, готовьте самолет - потом встал и добавил - инструкция к нему какая-нибудь есть? Я бы почитал.

***

   К обеду аэродромную технику выстроили на ЦЗ. Спустили колеса, чтобы машины не всплыли в воде. Загрузили кузова тяжелым балластом, в качестве которого использовали имущество и оборудование ТЭЧ.
   После этого Эдуард Михайлович дал команду собирать припасы, шанцевый инструмент, продукты, посуду, паковать всё это в чехлы и картонные коробки. Коробки и тюки грузить в Ан-2.
   Всё время, пока всё это происходило, Юрий Павлович сидел в кабине самолета, внимательно читая техническое описание, нашедшееся у Валеры Шумихина, разглядывал надписи около всех рычажков, выключателей и лампочек, пытаясь мысленно составить образ полёта как последовательность манипуляций со всем этим хозяйством. Стройной картины не получалось.
   Он всю жизнь занимался реактивными самолетами и двигателями к ним. Это были автоматизированные донельзя машины. Там всё управление было сведено к двум рычагам и двум педалям. Самолет управлялся ручкой управления и педалями, а двигатель - единым рычагом. Запуск всего этого хозяйства осуществлялся простым нажатием на единственную кнопку белого цвета с надписью "Запуск". И всё.
   Здесь же было множество кранов, рычажков и кнопочек, назначение которых оставалось Юрию Павловичу неизвестным. Инструкции лётчику на аэродроме не нашлось, а техническое описание содержало ответы только на вопрос - как это устроено. Как этим пользоваться нужно было догадываться самому.
   В конце концов, преодолев все страхи и сомнения, Юрий Павлович определил для себя то минимальное количество органов управления и алгоритм манипуляций с ними, которые позволят ему иметь надежду на взлёт и удачную посадку. Через некоторое время он, мысленно проигрывая этот алгоритм, научился уверенно находить руками намеченные рычажки, а глазами - намеченные приборы.
   Потренировавшись немного, он встал с пилотского кресла и пошел на выход. В проходе между откидными лавками он увидел гору тюков. Всё пространство под лавками тоже было заполнено грузом. Не спеша, он вышел из самолета и спросил у мужиков, перекуривающих около:
   - Груз кто-нибудь взвешивал?
   - Нет, а что? - испуганно ответил Шумихин. Ему очень не хотелось снова вытаскивать всё из самолёта и взвешивать.
   - Да так, ничего, - ответил Юрий Павлович, - и медленно пошел к домику, укрепляясь в уверенности, что лететь на этом самолёте ему не нужно.
   - Зря Валера пугается, - думал Юрий Павлович на ходу, - Незачем эти грузы перевзвешивать. Ясно и так, что самолет перегружен, и груз расположен не как положено, а как попало. А как положено - никто не знает. И как тут взлетать? А главное - куда лететь когда в кабине не обнаружилось ничего похожего на карту.

***

   Эдуард Михайлович сидел в комнате отдыха летного состава и что-то быстро писал в тетради.
   - Оперу пишешь? - спросил Юрий Павлович, входя и пытаясь шутить.
   - Да, оперу, - коротко и зло ответил Михалыч, а потом с обидой добавил - записываю, где что оставил. Может, пригодится ещё, - и отвернулся к окну.
   Юрий Павлович понимал Эдуарда Михайловича. Тонуло, считай, главное дело его жизни. Конечно, жизнь на этом не кончалась, но сделанного было жаль. Всё это, и многое другое, можно было сказать. Но мужики молчали, глядя в окно. Наверное, Михалыч пытался представить себе, что здесь будет после окончания наводнения и хоть как-то спланировать работы по восстановлению своего хозяйства. Ну а Юрий Павлович думал, как сохранить самого Михалыча, да и себя вместе с другими, заодно. И их мысли по обоим этим поводам нельзя было назвать светлыми.
   - Ты чего, по делу, или так, поболтать пришел? - прервал паузу Михалыч.
   - Да, болтать нам, сам понимаешь, особенно-то и некогда, - начал Юрий Павлович издалека.
   Михалыч посмотрел на него пристально. Он знал, что Юрий Павлович решения принимал всегда сам, и своими проблемами других людей нагружать не любил. Дело, стало быть, и впрямь, было важное и очень непростое, раз он пришел с ним к нему.
   - Что еще стряслось? - поторопил он Юрия Павловича, - Давай уж сразу, вали всё на больную голову. Самолет не в порядке? Или что еще? Бензин не той марки?
   - Да как тебе объяснить, попроще?
   - Да так и объясни - попроще.
   - Видишь - ли, бензин - тот, и в количестве - под заглушки. Да и самолет, вроде бы, в порядке.
   - Вроде, или в порядке?
   - В порядке самолет, в порядке.
   - Ну?
   - Карты нет.
   - Какой еще карты?
   - Обыкновенной. Географической карты, по которой я мог бы узнать, где находится место нашей посадки относительно места взлёта.
   - А что его узнавать. Оно находится в Зее. На аэродроме. Ты чего, Палыч?
   - Так то оно так. Но ты дорогу туда знаешь?
   Михалыч наконец - то понял, о чем говорит Юрий Павлович. Он не раз слышал от него прежде, в ходе рассказов разных авиационных баек, что на земле ничего не подписано. И про "компас Кагановича" в виде хорошо читаемых с воздуха названий железнодорожных станций он тоже знал. И знал, также, что никакого "компаса Кагановича" в этом районе Сибири нет по причине отсутствия железнодорожных станций.
   - Ты никогда не задумывался - как летчики местной авиации находят дорогу над этим воспетым в песне и действительно бескрайним "морем тайги"? - спросил спокойно Юрий Павлович.
   Ответа не последовало. Тогда Юрий Павлович, уже назидательно, продолжил:
   - Так вот, в силу особенностей своей летной подготовки я могу ориентироваться в воздухе только методом сличения карты с местностью. И, если местность, худо ли бедно ль - в наличии, то карты, с которой я мог бы эту местность сличать - нету, - развел он руками. И голос его при этом сделался скорее обиженным, чем недовольным.
   - Ну и что? - спокойно спросил Эдуард Михайлович, и добавил, распаляясь, - Значит, полетишь так - без карты.
   - И куда? - тихо спросил Юрий Павлович.
   - В...Зею!
   - Михалыч, ни в какую, как ты выразился, Зею мы так не попадем. Мне нужна карта, - очень медленно и твёрдо проговорил Юрий Павлович, - простая, любого масштаба карта.
   - Слушай, - взвился Эдуард Михайлович, - нету у меня карты! И у мужиков - нету. Они тут и без карты каждый ручеек знают. Спросишь у них куда лететь. Ну не тонуть же нам всем только потому, что у тебя нету карты, - крикнул он с досадой.
   - Лучше попасть под машину, чем взлететь, не зная, куда ты летишь, - упрямо ответил Юрий Павлович.
   Они стояли друг напротив друга и молча смотрели друг другу в глаза. Юрий Павлович не отводил взгляда, терпеливо ожидая, когда до Эдуарда Михайловича дойдёт вся сложность ситуации.
   - Ладно, Палыч, придумаем что-нибудь, начал успокаивать Эдуард Михайлович Юрия Павловича, - Пойдем вверх по реке. Там - поровнее. Газовики там. Сядешь где-нибудь, поближе к людям.
   Юрий Павлович внимательно посмотрел на Эдуарда Михайловича.
   - Не дошло, - подумал он и, круто развернувшись, ушел.

***

   Нужно было искать выход самостоятельно, исходя из того, что разбиваться всё-таки веселее, чем тонуть. В том, что он разобьёт самолёт, сомнений не было.
   - Только бы не на взлёте, - думал Юрий Павлович по пути к самолёту, - а то и разобьемся сразу, и утонем.
   Осмотрев аэродром, Юрий Павлович подумал, что места для взлета много. Мешает крутой берег за северным торцом полосы. Но до него далеко, да и высоту можно набирать с лёгким отворотом влево. Это его немного успокоило.
   - Нужно навести порядок с центровкой самолёта, правильно уложив груз, - уже деловито подумал он и зашагал быстрее.
   А Зеленеев, докончив свои записи, обошел домик внутри, проверил, чтобы были закрыты все окна и форточки, выключен свет. Потом вышел на улицу, плотно прикрыл за собой дверь. Запер её. Ключ положил в карман. Постоял немного. Хотелось покурить. Но закуривать не стал, а медленно, вдоль выстроенных на ЦЗ машин, пошел на стоянку прилетающих самолетов, к Ан - 2, у которого его уже ждали все, кого наводнение застало на аэродроме.
   Пока ждали Эдуарда Михайловича, Юрий Павлович, разглядывая метки на бортах и картинки в инструкции, заставил мужиков сложить все грузы, до этого равномерно распределённые по всему фюзеляжу, в зону под крылом. Потом подробно и тщательно проинструктировал, где и как сидеть каждому из них. Получалось, что и сидеть все должны сразу за пилотской кабиной, под крылом. Места для этого явно не хватало, но никто не стал спорить. Каждый думал, что когда дойдет до дела, всё как-то само собой образуется. А до дела уже хотелось дойти. И сильно хотелось. Поднимающаяся в реке вода торопила.
   Закончив с инструктажами, Юрий Павлович снова сел в пилотское кресло. Глядя прямо перед собой, он думал о том, что, практически любой человек, мало-мальски знакомый с авиацией, сможет взлететь на самолете. Есть, конечно, проблемы. Прямую, например, на разбеге выдержать. Но если есть широкое поле с открытыми подходами к нему, то можно разбегаться и по небольшой дуге. Сам самолет устроен так, что, если на нем быстро поехать, то рано или поздно, он полетит, и будет набирать высоту по мере разгона.
   Другое дело - посадить его обратно...

***

   Он вспомнил, как на заре своей летной биографии, когда он еще не был Юрием Павловичем, а друзья называли его просто - Юрой, сажал незнакомый ему аппарат...
   Это было воскресенье в начале октября. Он с ребятами - дельтапланеристами выехал на небольшой заброшенный подмосковный аэродром сельхозавиации с задачей научиться летать на мотодельтаплане или, как их ещё называют, на дельталёте. Это сверхлёгкий летательный аппарат, с гибким матерчатым крылом, установленным сверху на трехколесную двухместную тележку. Пилот размещается на переднем сидении, пассажир - позади пилота, как на мотоцикле. Позади них установлен мотор с винтом. Под сидением пассажира - топливный бак. Каркас аппарата выполнен из дюралюминиевых труб.
   Перед пилотом - горизонтальная трубка, прикреплённая к крылу тросами и двумя стойками. Это ручка управления. Под правой ногой пилота установлена педаль газа, под левой - педаль тормоза. На планке под сидением - выключатель зажигания. Это всё управление аппаратом. Просто и со вкусом.
   Юрий сам начертил этот аппарат, передирая конструктивные решения с французского мотодельтаплана "Космос". Кое-что придумал сам. В основном, упрощал и усиливал конструкцию. Ребята из клуба дельтапланеристов, членом которого был и Юрий, изготовили по его чертежам сразу три машины. Летать на них в их клубе не умел никто. Поэтому для испытаний и доводки аппаратов приглашали экспертов из других клубов. Когда эти дела были сделаны, пригласили их же и для обучения полётам.
   Собрали аппараты. Опытные пилоты - дельталетчики, облетались, покатали желающих, в числе которых был и девятилетний сын Юрия. Но, когда очередь дошла до дела, опытные сообщили, что погода - не учебная. И пояснили - сильно болтает.
   Сели обедать. Есть не хотелось. Юрий молча смотрел на небо, терпеливо ожидая, когда погода станет учебной. Сергей Глазов, один из опытных дельталетчиков неизвестно почему, наверное от скуки, вдруг обратился к Юрию:
   - Что сидишь? Бери аппарат, и пока нет погоды, отрабатывай руление и пробежки.
   Было в курсе учебно-летной подготовки такое дурацкое упражнение. Нужно было разогнать аппарат по полосе до отрыва передней стойки, а потом обратно поставить ее, переднюю стойку, на землю и затормозить. Наверное, в этом был какой-то смысл. Но какой именно, для Юрия осталось тайной. Много позже, уже став опытным пилотом, он проделал этот трюк в абсолютный штиль, и понял, какое филигранное мастерство пилотирования требуется для его выполнения в неспокойном воздухе. Но тогда он всего этого еще не знал, и потому, запустив двигатель, уверенно порулил на старт.
   В первой и второй пробежке он осторожничал, и ему не удалось оторвать переднее колесо от земли, а в третьей - он постарался, и сразу же после отрыва переднего колеса ушли в воздух и оба задних...
   Аппарат просто сдуло с полосы. В прогрессирующем правом крене он перелетел через кусты, росшие вдоль взлетной полосы, и понесся на малой высоте в сторону оврага на краю поля за аэродромом. В первые мгновения Юрий ничего не понял и несколько секунд, как сказали потом свидетели - всего одну или две, ничего не предпринимал. Но газ продолжал нажимать, и высота полета, хотя и медленно, но всё же росла. Это его и спасло.
   Потом он увидел, что летит вбок от взлетной полосы и, совершенно не задумываясь над правилами своих действий, но как оказалось, действуя правильно, убрал крен, намереваясь сесть прямо перед собой. Аккурат, в это самое время в десяти - пятнадцати метрах под ним, мелькнул назад край той самой взлетной полосы, на которую он собрался садиться. Дальше шло неширокое поле, проселочная дорога, по которой ехал в телеге мужик, и - овраг. А за ним - забор санатория.
   Юрий обратил внимание на то, как медленно плетется лошадь по проселку, потом - на мужиков в пижамах, прогуливающихся по аллеям санаторного парка...
   - Нет, сюда садиться нельзя, надо лететь дальше, - быстро подумал он и, нажав на газ посильнее, поднял глаза от земли...
   Впереди, до самого горизонта, стоял лес.
   - Если туда улететь и упасть по выработке топлива - не найдут до весны, - опять быстро подумал он.
   - Надо поворачивать и строить заход на посадку с круга, - вспомнил он наставления Анатолия Ивановича Грунковского, которые тот давал ему накануне, ползая под водочку по карте района предстоящих полетов.
   На обратной стороне карты Анатолий Иванович нарисовал схему полета по кругу. Круг захода на посадку оказался на самом деле сильно вытянутым прямоугольником, длинная сторона которого проходила по взлетно-посадочной полосе. Углы этого прямоугольника назывались разворотами, хотя на самом деле были просто поворотами. Каждый разворот имел свой номер. Первый - шел сразу после взлета, дальше - по порядку. Прямая линия после четвертого разворота утыкалась снова во взлетную полосу и называлась предпосадочной прямой.
   Ползая по этому кругу прямо по карте, Анатолий Иванович объяснял Юрию, когда и куда поворачивать, как строить заход на посадку. Объяснил, что высота круга должна быть пятьдесят - семьдесят метров, но как определить, пятьдесят это или семьдесят метров, не сказал. Они увлеченно занимались этим весь вечер, хотя ни один из них ещё ни разу не летал на мотодельтаплане даже пассажиром. Опирались они на опыт Анатолия Ивановича, бывшего военного летчика.
   Анатолий Иванович нарисовал правый круг. То - есть все повороты на нем выполнялись в правую сторону под прямым углом.
   Вспомнив всё это, и больше ни секунды не размышляя, Юрий ещё добавил газу и сунул ручку управления в сторону желаемого поворота - вправо...
   Аппарат начал энергично задирать нос и валиться на левое крыло.
   - Не туда! - коротко испугался Юрий, и тут же вернул всё, что шевелил, в исходное положение.
   Аппарат послушно выровнялся.
   После краткой паузы Юрий, подумав, что может это нехорошее состояние атмосферы поворачивает его не в ту сторону, повторил попытку. Она оказалась не успешнее первой. Обстановка и так была нервная, а тут... Лететь дальше прямо в лес, уже было очень страшно, да и как-то - бесцельно. Нужно было поворачивать. Но как? Продолжать экспериментировать?
   Еще из авиамодельного кружка Юрий знал и привык, что все летательные аппараты поворачивают в ту сторону, куда пилот двигает ручку управления или поворачивает штурвал. Этот аппарат неправильно реагировал на движения ручкой управления. Он делал совсем не то, что хотел Юрий. Да ещё и откликался на управляющие воздействия не сразу, а как бы, немного запаздывая. Совсем чуть-чуть, несколько десятых долей секунды. Но это было заметно по сравнению с безмоторным дельтапланом, на котором Юрий, хотя и немного, но летал два года назад. Эти особенности поведения аппарата пугали и расстраивали мысли. Юрий начал терять доверие к аппарату. Это сильно сковывало инициативу и отбивало охоту к экспериментам. Находясь в плену традиционных представлений об управлении самолетами, Юрий никак не догадывался, а возможно и очень боялся, сунуть ручку в противоположную развороту сторону.
   Где же выход?
   Решение появилось вдруг и само собой. Юрий заметил, что аппарат всё-таки слушается его. Он входит и выходит из разворота по его командам. Именно это обстоятельство Юрий и решил использовать для выхода из создавшейся ситуации. Он решил ввести аппарат в разворот и заставить его вращаться по кругу в ту сторону, куда нравится аппарату, а вывести его из разворота, когда его нос окажется направленным туда, куда нужно Юрию.
   Так и сделал, сунул газ до упора и решительно двинул ручку управления всё в ту же сторону - вправо.
   Аппарат энергично накренился и пошел по кругу над фермой, над домами деревни, над прудом за домами. Во время этого виража Юрий вспомнил, что на инструктаже перед полетами Грунковский предупреждал, чтобы над деревней не летали. Местные жители возмущаются, что куры и коровы волнуются от полетов над ними и перестают нести яйца и доиться.
   - Скажу Анатолию Ивановичу, что больше не буду - подумал Юрий, низко проносясь над самыми крышами усадеб.
   Как он вывел аппарат из виража, он не помнил. Как-то само получилось. Теперь он летел поперек линии взлета как раз в нужном направлении. Это был первый разворот круга.
   До второго разворота, согласно наставлениям Анатолия Ивановича, нужно было некоторое время лететь прямо. Появилась возможность поразмышлять, и Юрий принялся соображать, как же на этом поворачивать в нужную сторону:
   - На чем я лечу? - спокойно задал он себе вопрос, и тут же нашел ответ, - на дельтаплане.
   Это его успокоило. Соображать стало легче.
   - Так. Для поворотов на дельтаплане нужно тело, а не ручку управления двигать в сторону поворота, - вспомнил он и сразу же сосредоточился на поиске тела, потому, что сторону, куда нужно поворачивать уже знал.
   Тело было прямо перед ним в виде двух ног, стоящих на педалях управления. Правая нога, нажимавшая на педаль газа, была выдвинута до отказа вперед, отчего переднее колесо было вывернуто вбок. Оно медленно вертелось назад от набегающего потока. Сидеть с вывернутыми ногами было неудобно. Юрий осторожно подвинул правую ногу к себе, а левую - от себя. Получилось удачно. Ноги выровнялись. Сидеть стало удобней. Поерзав на сидении, Юрий сел еще поудобней и осмотрелся.
   Аэродром медленно проплывал справа. Впереди, почти прямо по курсу, продолжала плестись лошадь с телегой. Со времени первого наблюдения она прошла совсем небольшое расстояние, но успела уменьшиться в размерах почти до размеров кошки. Горизонт стал расплываться в лёгонькой дымке.
   - Высота растет, - понял Юрий.
   С одной стороны это было хорошо. С большей высоты дольше падать - есть время что-нибудь придумать. Но с другой стороны, - дольше опускаться перед посадкой, есть время для накопления ошибок.
   - Надо стабилизировать высоту, - подумал Юрий, но решил заняться этим после второго разворота.
   Отлетев немного от аэродрома, он совсем успокоился и уже без труда повернул сразу куда надо. Теперь он летел параллельно взлетной полосе, на расстоянии метров двухсот от неё в направлении обратном направлению взлёта.
   Передохнув после второго разворота, он легонько ослабил нажим на педаль газа. Но нога дрожала, и сбросить газ плавно не получилось. После провала газа аппарат стал медленно останавливаться и проседать. Боясь потерять скорость, Юрий потянул на себя ручку управления. Совсем чуть-чуть, как ему казалось.
   Аппарат резко ухнул вниз, опуская нос. Увидев, как быстро встает перед ним земля, Юрий даванул на газ и сунул ручку управления от себя. Аппарат тут же интенсивно задрал нос и полетел вверх, продолжая терять скорость. Увидев как горизонт быстро скользнул вниз, а ноги стали торчать прямо в небо, Юрий дернул ручку к себе и убрал газ, аппарат резко провалился из под него, снова вздыбливая землю в его расширяющихся от ужаса глазах.
   Пытаясь стабилизировать полёт, Юрий продолжал дёргать ручку управления и шуровать газом. Аппарат, подчиняясь его истерзанной воле, летел по огромной синусоиде, амплитуда которой росла от попытки к попытке.
   Качаясь на душераздирающих волнах этой синусоиды, Юрий сначала подумал, что это как раз и есть та самая болтанка, из-за которой отложили учебные полеты. Но потом сообразил, что у этой болтанки какой-то уж очень регулярный характер. Есть вполне заметный и почти постоянный период колебаний, который почти точно совпадает с периодом его воздействий на органы управления и монотонно растущая амплитуда.
   - Это я его раскачиваю, - подумал Юрий, и тут же он прекратил дергаться.
   Это, уже второй раз за сегодняшний день, спасло ему жизнь. Аппарат без промедления то же перестал скакать и полетел ровно, с легким набором высоты.
   - Нужно аккуратнее шуровать газом, - успокаиваясь, подумал Юрий и начал этому учиться.
   Зафиксировав положение ручки управления, он очень осторожно попробовал отпустить газ. Аппарат резко провалился из-под него и стал сам опускать нос. Юрий чрезвычайно осторожно, дрожащей ногой, стал увеличивать нажим на педаль газа. Аппарат стал выравнивать траекторию полёта. Когда он полетел точно на горизонт, Юрий зафиксировал положение ноги на газе.
   После этого, немного передохнув, осторожно потянул ручку к себе. Аппарат опустил нос и полетел быстрее. Это хорошо чувствовалось по усилению напора ветра на лице и увеличению упругости ручки управления. Уже увереннее Юрий вернул ручку на место. Аппарат полетел почти на горизонт.
   Совладав со стабилизацией высоты, Юрий решил осмотреться. Из наставлений Анатолия Ивановича он помнил, что аэродром, перед входом в третий разворот, должен находиться у него прямо за правым плечом. Быстро глянув в ту сторону, он обнаружил, что аэродрома там нет. Он еще и еще раз повертел головой и, убедившись, что аэродрома нигде нет, стал искать выход из вновь осложнившейся ситуации.
   Но пока он занимался стабилизацией высоты и скорости, стабилизацией курса не занимался никто. И аппарат когда-то повернул сам и теперь летел где - то и куда - то. Куда?
   Потеря ориентировки, а именно это и произошло сейчас с Юрием, авиационными правилами относится к особым случаям полета. Эти же правила предписывают, при обнаружении потери ориентировки немедленно прекратить выполнение полетного задания, засечь время и место происшествия и заняться её восстановлением.
   Юрий не мог прекратить выполнение полетного задания. Его заданием было - остаться живым. Часы ему тоже ни о чем не сказали. На циферблате были циферки и стрелочки, но, сколько времени прошло от момента второго разворота, он вычислить не мог, потому, что время разворота не засек, было некогда. Значит нужно сразу приступать к восстановлению ориентировки.
   У пилотов сверхлегкой авиации есть единственный метод ориентировки - сличение местности с картой. Карты у Юрия с собой не было. Была только местность под ним, и он её не узнавал. Что делать? Ситуация грозила выйти из-под контроля. Чтобы, необдуманно действуя, не превращать её в катастрофическую, он перестал действовать вообще. И снова принялся соображать. Сначала начал вспоминать карту этой части Подмосковья. Где-то недалеко должно быть Домодедово. Аэродром, с которого он взлетел, находился западнее города.
   - Где Домодедово? - задал себе вопрос Юрий и посмотрел вперед.
   Впереди, километрах в десяти, набирал высоту пассажирский самолет. Он летел справа налево. Значит аэропорт и поселок Домодедово где-то там, впереди.
   - Когда мы ехали к аэродрому, Домодедово было слева от трассы. К аэродрому мы свернули с трассы вправо, - вспоминал дальше Юрий, - Трассу и никакую другую дорогу я не перелетал. Значит нужно долететь до трассы. Повернуть вдоль нее так, чтобы Домодедово оказалось слева. Долететь до первой дороги, ведущей вправо от трассы, и вдоль этой дороги выйти на аэродром. Он расположен у самой дороги, около деревни.
   Так и сделал. Трасса оказалась недалеко. И аэродром нашелся быстро. Еще только повернув вдоль трассы, Юрий посмотрел направо и увидел его на своем месте, на въезде в деревню. Но! Он выглядел отсюда как двадцатисантиметровая линейка, лежащая у футбольных ворот, если смотреть на неё от ворот противоположных.
   - Мне на него отсюда никогда не попасть, - мелькнуло в голове у Юрия.
   Мысль эта, хотя сама по себе и была тревожной, не вызвала в нем никаких эмоций. Радоваться было нечему, а паниковать - бесполезно. Нервничай - не нервничай, сомневайся - не сомневайся, а попасть на полосу всё равно было нужно.
   Обдумав ситуацию и приняв решение - садиться на ВПП, Юрий немедленно приступил к выполнению поворота к аэродрому. Но не тут - то было. Он влетел в ту самую болтанку, о которой говорили бывалые пилоты, когда откладывали учебные полеты.
   Начало болтанки выглядело деморализующе. Какая-то неведомая душераздирающая сила вдруг внезапно схватила аппарат за одно крыло. Юрий запомнил, что это было левое крыло, потому, что хотел поворачивать вправо, а эта сила рванула его влево и вниз. Находящаяся впереди алюминиевая труба - штанга переднего подкоса, идущая от педалей к крылу, почти легла на горизонт и сразу стала падать вниз. Ручка управления дернулась, выдираясь из рук Юрия. Но почти непостижимым образом, аппарат не падал, он, мотаясь, как тряпка в зубах у расшалившейся собаки, стал летать совсем не туда, куда было нужно. Юрий сжал пальцы, не давая ручке выскользнуть из них и в то же время, стараясь не мешать ей перемещаться вместе с руками, как она хочет, всё время стараясь не терять из виду аэродром и пытаясь сообразить как же управлять своим полётом.
   Вскоре он заметил, что болтанка имеет эпизодический характер. Она то усиливается, то ослабевает, давая короткие передышки. В эти передышки он осторожно, ожидая новых ударов, доворачивал аппарат на выбранный курс, действуя примерно так же, как действует жук, которого мальчишка прутиком не пускает туда, куда он хочет ползти.
   Так, превозмогая страх, ему удалось долететь до места выполнения четвертого разворота и выполнить его. Теперь взлетная полоса была прямо перед ним. Она приближалась, выплясывая замысловатый танец ужасов вокруг высотомера, закрепленного на штанге переднего подкоса. Аппарат летел к ней то левым, то правым боком, то задирая, то вдруг опуская нос. И всё время раскачивался с боку на бок.
   Руководствуясь только собственным пониманием вопроса, консультироваться всё равно было не с кем, Юрий сохранял пытался сохранять самообладание и высоту полета, ожидая момента, когда ему покажется, что пора снижаться. Когда этот момент настал, он немного прибрал газ, нацеливая аппарат в начало полосы. Болтанка здесь была намного слабее, чем там, над полем около трассы. Но зато отсюда было отлично видно кучу песка, вываленного кем-то из большого самосвала прямо на ближний торец взлетной полосы. Куча очень мешала заходу на посадку. Юрий боялся врезаться в неё. Еще ему мешала огромная покрышка от тракторного колеса, лежащая на противоположном конце взлетной полосы, дельталёты, аккуратно выстроенные в ряд по её левой кромке, шеренга свидетелей происходящего, стоящая перед дельталётами.
   Ещё Юрию мешал боковой ветер. Всё время он сносил его вбок от взлётной полосы. В тот самый бок, в который его сдуло в самом начале этого полета. Борясь со сносом, Юрий поворачивал аппарат против ветра, пока полоса не переставала уходить вбок. Когда ему это удавалось, он убеждался, что аппарат летит к ней боком. Это его пугало, и он начинал направлять нос аппарата вдоль полосы. Его тут же сносило в сторону.
   В конце концов, он выскочил к полосе на высоте около десяти метров, почти над её кромкой. Убедившись, что сесть на неё отсюда невозможно, он решил хотя бы пролететь ровно вдоль неё. Установил горизонтальный полет и сосредоточился на сохранении направления полета. Ему удалось пролететь вдоль кромки полосы до самого её конца. При этом аппарат летел к ней всё время правым боком. И сильно правым. Да еще и раскачивался из стороны в сторону. Над дальним торцом полосы Юрий добавил газ и с набором высоты уже уверенно пошел на новый круг.
   Лошадь с телегой была практически на том же самом месте, где он увидел её в первый раз.
   Всё повторилось снова. Над полем, у трассы его захватила болтанка. На подходе к полосе - мотал боковой ветер. На снижении - пугала куча песка и строй аппаратов. Всё было привычно и, в общем-то очень плохо. Он повторил все свои ошибки и проскочил на той же высоте, около десяти метров, над той же правой кромкой полосы.
   Дальше летать кругами было незачем. Юрий дал максимальный газ и в крутом развороте с набором высоты пошел сразу к третьему развороту. Это было нарушением. Но Юрию было уже не до соблюдения правил. Он решил садиться прямо перед собой, как только увидит подходящее для того место.
   Такого места прямо перед ним не оказалось. Впереди была пахота. На неё сядешь - костей не соберешь. Колеса сразу застрянут в бороздах и зароются в землю. Мотор полетит вперед, ломая трубы, крылья, кости и прочие препятствия на своем пути. Между третьим и четвертым разворотом нещадно болтало, так, что ни о каком расчете на посадку не могло идти и речи. После четвертого разворота оставалось всего ничего до полосы и кучи песка на её торце...
   Юрий решил тянуть к полосе. Это было место, где его товарищам проще всего оказывать ему первую помощь при травмах. А травмы предполагались.
   Завершался третий круг. Результат намечался тот же, что и в предыдущих двух. Стало скучно. Это был плохой признак. Юрий знал, что именно заскучав, пилоты начинают разбиваться.
   Наверное, чтобы развеселить себя, а может от природного жизнелюбия, он продолжал искать место хоть мало-мальски пригодное для посадки. И нашел его. Справа от взлётной полосы, за кустами, растущими вдоль нее, желтел непаханый взлобок. Коротенький такой, расположенный примерно около середины полосы, и, с виду, вполне твердый и, главное - ровный. Туда его сносило боковым ветром. Туда он и направил свой полет.
   Газ - на холостые обороты, ручку - к себе. Аппарат, резко опустив нос, охотно устремился к земле.
   - Не так быстро, - подумал Юрий и начал плавно добавлять газ.
   И тут он вдруг увидел, как по мере увеличения оборотов, сам собой установился режим снижения очень похожий на снижение простого безмоторного дельтаплана. Это было знакомо. Быстро зафиксировав газ, Юрий продолжил снижение в этом режиме. Скольжение аппарата относительно земли перестало его пугать. На простом дельтаплане такая посадка была привычным делом и называлась посадкой "крабиком".
   Он внимательно следил за приближением сухой травы, оценивая по её мельканию и виду скорость полёта и остатки высоты. Скорость показалась ему большой. Но что с этим делать он не знал. Потому не делал ничего, терпеливо продолжая снижаться, ожидая момента, когда нужно будет выравнивать аппарат перед касанием земли.
   - Пора! - крикнул внутри него страх.
   - Рано, - спокойно ответило благоразумие.
   - Поздно! - заорало желание жить, и Юрий энергично сунул ручку управления от себя...
   Аппарат резко задрал нос и прыгнул в высоту, бесповоротно теряя скорость. Появился огромный соблазн потянуть ручку на себя, замедляя этот бросок, но Юрий продолжал удерживать её на вытянутых руках, из последних моральных сил уговаривая себя:
   - Теперь - до земли! Теперь - до земли!
   Аппарат стал проваливаться вниз, опуская нос и заваливаясь на правое крыло.
   - До земли-и-и, - сцепив зубы, приказывал себе Юрий и продолжал удерживать ручку на вытянутых руках, пытаясь парировать крен слабым движением ручки в его сторону.
   Тяжело, как кастрюля с блтиками, громко звякнув железками, аппарат ударился правым колесом о сухую землю. Грузно провалился вниз на полностью обжатых амортизаторах. Резко клюнул носом, хватая землю передним колесом, и начал, привставая на выпрямляющихся амортизаторах, опрокидываться вправо. Юрий мгновенно сунул ручку управления в сторону опрокидывания, продолжая отжимать её от себя. И вращение, сперва замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Аппарат крепко вцепился в землю всеми тремя колесами.
   Сухая трава быстро неслась под него, сливаясь в желтовато-серые ровные полосы. Юрий до отказа нажал левой ногой на педаль тормоза. Замедляясь, трава продолжала уходить под аппарат, но, наконец, перед немигающими глазами Юрия всё остановилось.

***

   Тогда это сошло ему с рук. Он не разбился, и его не побили и, даже не особенно ругали товарищи. Просто на два месяца отстранили от полетов.
   Сейчас ему предстояло повторить нечто подобное. Только не случайно, а сознательно, и не одному, а с полным комплектом пассажиров, и не на дельтаплане, а на совершенно незнакомом перегруженном самолете, и не над ближним Подмосковьем, карту которого он знал назубок, а над абсолютно безориентирной для него тайгой.
   Он представлял себе место расположения Зеленеевки только на глобусе. Этого было очень, очень мало, чтобы найти какую-нибудь пригодную для посадки площадку. И как определить с воздуха пригодность площадки для посадки этого самолета. Какой величины должна быть эта площадка? Какой высоты трава на ней, какой глубины ямки? Как снижаться, когда выравнивать и сколько выдерживать самолёт перед касанием? Как компенсировать боковой снос, что делать, чтобы не "закозлить" на пробеге? Тысяча вопросов, ответов на которые не было. Надо бы потренироваться, пролететь хотя бы кружок одному. Но и этой возможности у него сейчас не было. Он не мог улететь без них, потому, что не был уверен, что сумеет вернуться и не сломать самолет на посадке. И не знал, что тогда делать.
   Всё это делало аварию на посадке практически неизбежной.
   Очень не праздным становился вопрос - где это произойдет. Если, где-то вдали от людей, то раненые при аварии могут легко превратиться в убитых!

***

   Юрий Павлович сидел на пилотском кресле и больше ничего не трогал. Для себя он решил, что на этом самолете он не полетит, и никого и никуда не повезет.
   За спиной у него слышалась возня и суета. Это народ пытался выполнить его указания по размещению внутри самолёта.В открытую дверь пилотской кабины просунулась голова Эдуарда Михайловича
   - Ну что, Палыч, чего тянешь? Мы готовы.
   Юрий Павлович помедлил с ответом, потом, указав Михалычу на выход, встал с кресла и, повернувшись к направленным к нему лицам, произнес:
   - Швартуйте, мужики аппарат, чтобы водой не унесло.
   Мужики посмотрели на Юрия Павловича с большим недоумением. Зачем была вся эта суета, погрузка припасов, рассадка в тесноте?
   - Что случилось опять? - раздосадовано спросил Михалыч.
   Юрий Павлович молчал. Он думал, как объяснить людям, почему он не хочет лететь. Он самому себе не мог этого объяснить. Почему риск полета казался ему менее оправданным, чем продолжение поиска иного избавления от риска потопа. Какая, в конце концов, разница?
   Но разница всё-таки была. Здесь, на том берегу, стоит поселок. Там живут люди. Они, наверняка, ищут способ вызволить оставшихся на аэродроме из водяного плена. Здесь, на аэродроме, все здоровы и живы и могут бороться. Здесь есть какие-то шансы, а вдали от людей, внутри разбитого самолёта, с ранеными на руках шансов у них нет никаких. Юрий Павлович не боялся ответственности перед людьми. Он просто не хотел их убивать.
   Нужно убедить их оставаться здесь и искать другой выход. Жаль потраченного времени. Но это еще не вся жизнь - думал Юрий Павлович.
   - Река в разлив - ненадежный ориентир, - начал он, обращаясь к Михалычу, - у неё множество притоков. Каждый из них сейчас ничем не отличается от основного русла. Вода - везде. На этом самолете через четыре - пять часов полета мы окажемся где угодно в пределах круга диаметром около двух тысяч километров. Это территория почти всей Европы. Только людей на ней живет меньше чем в какой-нибудь Шепетовке. Ландшафт тут такой, что грохнешься в двух километрах от деревни, и тебя никогда не найдут. А если и найдут, то эвакуируют только через месяц.
   Юрий Павлович сделал паузу, подыскивая доводы. Мужики слушали.
   - А почему обязательно - грохнешься? - спросил кто-то негромко. Похоже, Губанов.
   - Я летал только на мотодельтапланах, - продолжил Юрий Павлович свою речь, - у меня есть серьёзные опасения по поводу техники пилотирования самолёта Ан - 2. Существует большая вероятность, что я сломаю его ещё на взлёте. Но точно, я вряд ли сумею не разбить его на посадке. Особенно - на выбранную с воздуха площадку.
   - А что, тут мало аэродромов вокруг? - вступил в полемику Валера Шумихин.
   - А ты знаешь дорогу к ним? - резко оборвал его Юрий Павлович.
   Повисла долгая пауза. Народ осознавал глубину задницы, в которую попал.

***

   - Постой, постой, - вдруг, загадочно и, как будто, радостно прервал эту паузу Эдуард Михайлович, - дельтаплан, говоришь? - И быстро повернувшись к мужикам, спросил:
   - Валентин, ты не знаешь, Вилков починил свой аппарат?
   - Какой аппарат? - переспросил Валентин Георгиевич, туго отходя от мыслей, вызванных речами Юрия Павловича.
   - Ну тот, который он осенью притащил из Зеи. Еще всех обещал покатать, когда починит, - расшевеливал его Эдуард Михайлович.
   - Не знаю, - ответил Валентин Георгиевич, - он у него в паттерне, в первой эскадрильи.
   В Зеленеевке, по привычке, все части аэродрома назывались по номерам подразделений, которые когда-то на нем базировались. Первая эскадрилья находилась ближе всех к ЦЗ и еще не вся была затоплена.
   - Ну-ка, быстренько сходите туда - распорядился Эдуард Михайлович, - Палыч, посмотри, что там, а мы разгрузим самолет. Припасы нам и самим пригодятся. Нечего их рыбам оставлять.
   Он говорил деловито и весело. Видно у него созрел новый план.
   Валентин Георгиевич с Юрием Павловичем, Борисом и Валерой Шумихиным пошли в зону первой эскадрильи. По дороге Валера Шумихин рассказывал, что Сергей Борисович Вилков - начальник автослужбы аэродрома, купил в Зее мотодельтаплан. Что мотодельтаплан этот всего-то и ничего, просто собрать нужно. А сам Сергей Борисович, просто не умеет на нем летать, вот и не достает его из паттерны. Летом к нему должен приехать его друг, который научит его летать. А до тех пор Сергей Борисович, чтобы к нему не приставали, говорит, что аппарат неисправный. Сам Сергей Борисович сейчас в поселке. У него там какие-то свои дела и он отпросился у Михалыча еще вчера утром.
   Валера отомкнул замок и открыл ворота паттерны в ближнем капонире. Внутри Юрий Павлович увидел мотодельтаплан в отличном состоянии. Сбоку на топливном баке было написано: "Сизарь".
   Когда-то, очень давно, он сам начертил эту штуковину. Потом передал документацию на авиазавод. Это вообще был его первый проект, внедренный в производство. Он думал, что "Сизарей" уже нет. Но ошибся. Вот он, стоял перед ним. Серый, еще в заводской, кое-где облупившейся окраске, с синим дерматиновым сидением и желтым мотором. Рядом, под потолком, висело зачехлённое крыло. На чехле сохранился заводской номер аппарата - 006.
   Они выкатили аппарат, вынесли крыло, расчехлили и собрали. Всё действительно было исправно. Но настроение Юрия Павловича заметно не улучшилось. Он не вполне ясно представлял, что и как будет делать. На этом аппарате он сможет сесть даже на улицу, а не то, что на участок дороги, но как вывезти на нём столько народу и грузов, было пока непонятно. Во всех случаях аппарат сначала нужно было облетать. К подготовке этого дела они и приступили.

***

   Аппарат собрали быстро. К тринадцати часам он уже стоял на ЦЗ заправленный, осмотренный и готовый к вылету. Юрию Павловичу выдали настоящий лётный шлемофон, нашедшийся у радистов. Лётных очков, правда, не нашли, зато в слесарно-механической мастерской нашлись вполне приличные слесарные очки.
   Юрий Павлович надел на себя всё это "лётное" снаряжение и сел в сидение аппарата. Задней спинки переднего сидения не было, хотя он её когда-то и чертил, и в комплект поставки вносил, но, видно, за долгие годы путешествий аппарата она где-то затерялась. Это было не вполне удобно, но терпимо. Тем более что полеты без пассажиров сегодня не предполагались. Разве что, кроме первого, необходимого для облета аппарата, района полетов и подбора места для посадки.
   Мысленно Юрий Павлович проиграл этот полет, составив себе полетное задание. Оно не было слишком сложным, но и простым его назвать было нельзя. Вообще-то оно уже содержало в себе нарушение лётных законов. Обычная лётная практика запрещает совмещать облёты с выполнением других видов заданий. Но сегодня была не обычная лётная практика. Светлого времени для спасательной операции по воздуху оставалось немного. Да и плана самой операции ещё не существовало. Была идея - вывезти всех отсюда на мотодельтаплане.
   Юрий Павлович сильно волновался. Он всегда сильно волновался перед полётами. Даже когда тщательно готовился к ним. Но сейчас у него времени на подготовку не было. Он медлил, глядя вперёд. Подвигал ручкой управления вперёд - назад и в стороны. Всё было нормально. Крыло отзывалось правильными усилиями, захватывая воздух на взмахах. Можно было запускать двигатель. Но он медлил. Боялся, что двигатель не запустится, и не знал, что тогда делать. Но наконец, справившись со своим волнением, он решительно включил зажигание, дотянулся до рукоятки запуска у себя над головой и, громко крикнув - "От винта", - плавно и сильно потянул её вниз.
   Двигатель запустился легко и сразу. Попросив мужиков подержать аппарат, и показав, как это нужно делать, он погонял его на больших оборотах, убедился, что всё нормально и пошел на взлёт.
   Взлетал он по магистральной рулежной дорожке, в направлении от зоны первой эскадрильи ко второй. Сделано это было с расчетом, чтобы на первом развороте ветер, который дул немного от реки, был навстречу. Это нужно было для безопасной посадки на полосу в случае внезапного отказа двигателя.
   Взлёт был не динамичный, как обычно, а немного затянутый. Вначале Юрий Павлович плавно разогнал аппарат до скорости, при которой появились аэродинамические силы на крыле. На этой скорости он, совсем чуть-чуть подвигав ручку управления, убедился, что реакции аппарата на его движения - нормальные, что самопроизвольно он никуда не валится, а только просится вверх. Потом он дал полный газ и оказался в воздухе.
   Набрав высоту около пятидесяти метров и успокоившись, Юрий Павлович немного прибрал обороты, чтобы зря не гонять мотор, и начал осматривать район полетов, плавно поднимаясь все выше и выше по-прямой.
   Воздух был спокоен и прозрачен. Чуть-чуть побалтывало. Но не критично. Терпимо. Юрий Павлович с удовольствием ощущал твердую силу воздуха. Небо снова казалось ему кристально прозрачной твердой средой, удивительно не препятствующей движению вперед.
   Впереди уходила вниз главная рулежная дорожка. Справа, со стороны затоки, посередине между ТЭЧ и зоной второй эскадрильи, вода уже затопила её и подбиралась к ВПП. В этом же месте, к ВПП протянулся мокрый язык и со стороны реки.
   - Скоро аэродром перережет, - подумал Юрий Павлович, - лучше работать с главной рулежной дорожки. Меньше времени будет уходить на руление от места посадки к месту загрузки. Нужно сказать мужикам, чтобы перетащили грузы в начало магистральной рулёжки.
   Продолжая набор высоты по-прямой, он подошел к крутому обрыву. Это была почти отвесная каменная стена высотой метров тридцать, нижний конец которой уходил в воду. Здесь разлившаяся затока соединялась с рекой. Течение у стены было быстрым. Ясно были видны отражавшиеся от берега волны и всякие бревна и ветки несомые потоком влево, к водопаду. Жутко выглядел обрыв уходящий в воду. Как-то безысходно.
   Немного не дойдя до обрыва, он плавно повернул вдоль потока. Продолжая набор высоты, всё время поглядывал на ВПП, корректируя полет так, чтобы из любой его точки можно было бы безопасно допланировать до взлетки. Так он дошел до водопада. Здесь крутились, появляясь и исчезая, огромные водовороты, медленно сползающие к водопаду. Вода реки разгонялась и, взбугряясь, устремлялась в теснину между скалами. В самом узком месте теснины она резко вспенивалась и обрывалась вниз. Ниже пенного рубежа творилось нечто невообразимое. В тучах брызг вода летела, разбиваясь о цепь торчащих из неё камней, коряг и бревен, зацепившихся за эти камни. Поперек этого потока, откуда-то изнутри, выбивали белые струи, режущие его на части. Юрий Павлович не сразу понял что это. Только отойдя от водопада немного вниз по течению и развернувшись, он с высоты увидел, что река натащила в горловину всякого хламу, соорудила из него похожую на сито плотину и теперь беснуется, продавливаясь сквозь дыры этого сита.
   Картина впечатляла. Юрий Павлович почувствовал, как напряглись волосы у него на макушке, когда он подумал о возможности отказа двигателя над потоком. Но он быстро прогнал эти неприятные мысли и, пройдя высоко над водопадом, довернулся на аэродром.
   Прямо перед ним развернулась во всей красе картина наводнения в долине. Красота не радовала. Особенно впечатляли масштабы изменений картины в сочетании со спокойствием происходящего. Со времени, когда он наблюдал долину из иллюминатора заходящего на посадку пассажирского самолета, небольшая прозрачная река с красивыми отмелями превратилась в широченный мутный поток, захватывающий дух, огромностью движущейся массы и неумолимостью этого спокойного движения. Обширность затопленных пространств совершенно сожрала ощущение высоты. Казалось, что он не летит над нею на высоте около ста метров, а скользит вдоль неё на глиссере. Почти непреодолимо хотелось поскорее свечой взмыть вверх, подальше от этой спокойной глади, из которой только изредка показывались какие-то ветки и мокрые бока стволов с космами корней, медленно плывущие вместе со спокойной водой. Но Юрий Павлович не поддавался этому желанию и продолжал ровный полет к аэродрому.
   Пройдя над северным концом ВПП он повернул к высокому холму, на котором стоял поселок, вышел в створ главной улицы и повернул вдоль неё, сбрасывая высоту. Начал искать место для посадки в посёлке. Справа от линии полёта нижняя улица поселка и луговина были уже в воде. Туда не сядешь. Перед поселком и слева от линии полета стоял сплошной лес. В самом поселке улицы были почти перекрыты деревьями и густо перетянуты проводами. На центральной площади стоял памятник с большой клумбой, огороженной красивым литым заборчиком.
   Да-а-а, здесь не сядешь, - сделал вывод Юрий Павлович, - в крайнем случае, плюхнешься под провода. Но не взлетишь потом - точно. Места мало. Особенно с боков.
   За поселком, в долине небольшого ручья, затока уходила в лес поперек курса полета. Через эту долину извивом влево шла затопленная сейчас асфальтированная дорога - продолжение улицы поселка. За низиной она почти поперек курса полёта круто поднималась вверх, на высокий берег реки, потом снова поворачивала вдоль линии полёта, и достаточно долго шла прямым участком по широкой просеке. В конце прямого участка она почти под прямым углом, поворачивала влево, от реки, и уходила в тайгу, многочисленными извивами огибая сопки.
   А сюда, пожалуй, можно сесть. И до аэродрома недалеко, и до посёлка, - подумал Юрий Павлович, проходя над прямым участком, и начал строить заход на посадку.
   Он прошел до дальнего поворота, развернулся на обратный курс и начал снижение. Строить расчёт на посадку ему хорошо помогала четкая белая прерывистая осевая линия посередине дороги. Когда он опускался в просеку, его хорошенько, но некритично тряхнуло в роторе - воздушном вихре, срывавшемся в просеку с вершин деревьев. Но он был готов к этому рывку и быстро парировал его движением ручки управления. Посадка прошла мягко, с небольшим сносом вправо.
   Погасив скорость, он, не останавливаясь, прорулил весь прямой участок, до спуска к ручью. Там развернулся и проехал еще раз обратно, до поворота в тайгу. Участок был длиной почти в километр. Просека плавно сужалась от ручья к повороту, но везде была достаточно широка для безопасной посадки. Одна неприятность - столбики на обочине вдоль кювета. Но тут уж ничего не поделаешь.
   Развернувшись у поворота, Юрий Павлович остановился на средней линии, поправил очки, и дал газ...
   В наборе высоты, перед выходом из просеки, его снова тряхнуло и стало сносить от реки. Юрий Павлович устранил снос доворотом против ветра, немного прибрал газ и пошел вверх по прямой, поглядывая на аэродром, лежавший прямо впереди него.
   До аэродрома отсюда - рукой подать, но почти всё пространство затоплено водой. Река, слившись с затокой, уже затопила практически всю зону первой эскадрильи и склада ГСМ. Только капониры первого звена ещё торчали из воды. Ближний край ВПП, стоянка прилетающих самолетов и ЦЗ были еще на суше.
   Юрий Павлович не стал рисковать, а развернулся обратно вдоль дороги и стал набирать высоту над ней по "коробочке". Только когда убедился, что отсюда можно безопасно спланировать на аэродром, повернул к нему. Пролетел немного на постоянной высоте и, где-то над серединой реки, перевел аппарат на снижение. Сходу сел на главную рулежную дорожку, там же, где и взлетал. Развернулся в конце пробега, и подрулил к ожидавшим его мужикам. Полет занял восемнадцать минут.
   - Так, десять человек, по восемнадцать минут, по пять минут на загрузку и выгрузку, дозаправку и передышки. Всего получается около трехсот минут. Это пять часов, - проделал он в уме несложные вычисления, - стало быть, операцию можно закончить к семи часам вечера. План операции родился. Осталось скорректировать его по времени. Во сколько здесь темнеет?
   С этим вопросом он обратился к Михалычу, когда подрулил к толпе.
   - В половине девятого, - бодро ответил Михалыч.
   - Хорошо, - резюмировал Юрий Павлович, - но придётся поторапливаться, чтобы успеть засветло.
   - А-а-а, не волнуйся, сумерки тут длинные, а летом вообще, почти, что белые ночи, - успокоил его Михалыч.
   - Всё равно, надо поторапливаться. Неясно, что будет с погодой. Да и не лето сейчас.
   - Да, - продолжил он, - высаживаться будем на дорогу за поселком. Она сейчас отрезана от него разливом, так что припасы пригодятся. Снимайте правый топливный бак и прилаживайте на его платформу коробки с грузом. Под платформу тоже подвешивайте что-нибудь. Длинное привязывайте снизу, вдоль лонжерона телеги. Только крепите на совесть, сползет что-нибудь в винт - кердык нам всем. Потонем. С высоты - разлив нешуточный. Думаю, к утру тут будет озеро. Да, как-нибудь взвешивайте груз, чтобы вместе с пассажиром было килограммов сто, сто двадцать. Больше не подниму.
   Всё это Юрий Павлович сказал, вставая с кресла и обходя аппарат. Внимательно осматривая его после полёта. Волнение куда-то пропало, сменившись деловитой озабоченностью.
   Всё было нормально.

***

   Первым Эдуард Михайлович решил отправить на большую землю своего зама, Валентина Георгиевича. Валентин Георгиевич решил взять с собой шанцевый инструмент для оборудования лагеря. На всякий случай Зоя Павловна заставила его взять немного продуктов. Всё вместе получилось - много. Сам Валентин Георгиевич - чуть больше ста килограммов, и груза - почти тридцать. Груз взвешивали на динамометре.
   Загружались долго. Учились привязывать груз, завязывали и перевязывали. Но, наконец, всё было готово.
   Дав газ, Юрий Павлович отметил, как вяло аппарат набирает скорость. Чтобы облегчить ему этот процесс, он намного взял ручку управления на себя, уменьшив угол атаки крыла. Проехав по рулёжке почти до конца ЦЗ, они всё же набрали необходимую для взлёта скорость. Юрий Павлович, чувствуя как нарастает усилие на ручке управления, осторожно отпустил её вперед. Аппарат оторвался от земли и полетел почти параллельно её поверхности, медленно набирая скорость и высоту. Скороподъемность получалась не больше метра в секунду. Вода, затопившая рулежку, быстро приближалась. Никакой возможности дать передышку мотору не было, и Юрий Павлович начал плавно разворачиваться влево, к ВПП, с минимальным креном. Скороподъемность стала ещё меньше. Широкой дугой он вышел на взлетную полосу почти на той же высоте, что и ушел от рулежки.
   - Хорошо, что без потери высоты, - подумал Юрий Павлович, - осторожно, как по шаткому мостику ведя аппарат, каким-то особенным чутьём улавливая режим, при котором слабый воздушный напор создавал максимально возможную подъемную силу и минимально возможное лобовое сопротивление.
   Нужно было принимать решение на продолжение полёта. Вроде бы есть резон сесть и немного разгрузиться. Но что оставить? И так взвешивали и перевзвешивали груз сто раз. Выбирали только самое необходимое. Опять перебирать и перевзвешивать - долго. А ночь ждать не будет. Да и река - тоже. И Юрий Павлович решил лететь дальше.
   Был великий соблазн уйти с набором высоты сразу к дороге. Но сколько выдержит мотор на предельном режиме, и что делать остальным, если он сдаст над рекой? И Юрий Павлович прибрал обороты и ввел аппарат в разворот, стараясь держаться над сухим участком аэродрома.
   Он долго ходил по "коробочке" пока не набрал безопасную для перелёта высоту. Наконец повернули к дороге.
   Услышав, как мотор перестал выть, и, увидев, что аппарат лег на курс перелёта, Эдуард Михайлович, как и все наблюдатели, перевели дух. Но не надолго. Михалыч тут же дал команду комплектовать и взвешивать следующую партию груза, уменьшив норму до двадцати килограммов.
   На снижении, Юрий Павлович, чутко вслушивался в работу быстро остывающего мотора. Услышав малейшие перебои, он тут же давал газ, делая площадку для продувки и прогрева мотора. Высота при этом переставала уменьшаться. Из-за этого они вышли к дороге слишком высоко, и им пришлось кружиться над ней, строя заход на посадку. Опять потеря времени. Вроде бы нужно было лететь пониже. Но что тогда делать при отказе мотора?
   - Может выключать его на снижении, - подумал Юрий Павлович, но быстро отказался от этой мысли. Погода и условия на посадке менялись. Воздух быстро остывал к вечеру. В этих условиях легко ошибиться в расчёте на посадку, а с выключенным мотором исправить ошибку будет нечем.
   Садились с пробегом в сторону поселка. Сели нормально. Прорулили к спуску дороги в долину ручья. Выключили мотор, слезли с аппарата и отвязали груз. Юрий Павлович не стал помогать Валентину перетаскивать груз, а собрав верёвки и сунув их за пазуху, сразу отрулил к дальнему концу дороги у поворота в тайгу, развернулся и быстро взлетел в направлении поселка. Кругами набрал высоту и ушел к аэродрому.
   Валентин Георгиевич, оттащив груз на обочину, пошел подбирать место для оборудования лагеря. Он решил разбить его прямо на опушке леса обращенной к посёлку, поближе к дороге. Здесь было хорошее место. Сухо, рядом лес. Да и поселок видно. Всё веселей. Мысленно наметив места для шалашей, костра и даже туалета, он вернулся к дороге и начал, не спеша переносить груз к выбранному месту. Это получилось у него в два приема. Там он распаковал его и, взяв топор, пошел выбирать деревца для строительства шалашей.
   Деревьев ему было жаль, но делать нечего, нужно же как-то обустраивать людей. Он решил, что шалашей нужно три. Один большой - для людей. Другой - для склада и Зои Павловны. Третий - для дежурных по лагерю.

***

   Вытаскивая срубленную берёзку из леса, он услышал над головой шум аппарата, заходящего на посадку. Бросив деревце, он быстро пошел к дороге. Когда он на неё вышел, аппарат уже катился, завершая пробег.
   Прилетели Зоя Павловна и две канистры с бензином.
   - Бензин зачем привезли, - возмутился, было, Валентин Георгиевич, но быстро успокоился, услышав объяснения Юрия Павловича.
   - Грузов много, Валентин, - пояснял он, отвязывая канистры, - кто его знает, сколько нам здесь сидеть. А аппарат, ну очень - сверхлёгкий. Грузоподъемность у него - никакая, а мы ещё и бензин в баке туда - сюда катаем. А чего его катать? Пусть тут постоит. Будем летать оттуда с минимальным запасом топлива, а туда - с заправкой только в обе стороны. Получается ещё пять - восемь килограммов полезной нагрузки. Так что ты у нас теперь ещё и заправщик. Получай ГСМ. Мало, правда. Я посчитал - полетов на шесть. Но и то - хлеб. Остальное привезу с Джонни. Он лёгкий.
   Для проверки своих расчетов Юрий Павлович взял тонкую сухую веточку. Отвинтив крышку бака, сунул её в горловину, опустил до дна, зажал пальцами над кромкой горловины и вынул. На коре веточки четко виделась граница смоченной поверхности. Она проходила чуть ниже середины расстояния от пальцев до дна.
   Ногтем большого пальца Юрий Павлович сделал отметку верхнего уровня горловины и, достав из кармана ножичек, сделал на веточке кольцевую зарубку на этом месте. Потом очистил от коры верхний конец палочки. По ходу дела произвел несложные вычисления для оценки расхода топлива за полет.
   Перед вылетом с Зелёным, он заправил аппарат до полного бака, а Зою Павловну вез не дозаправляясь. Значит, он сделал на одной заправке три полета. Два - груженым с аэродрома в лагерь, и один - пустым обратно. Получалось - непонятно. Подумав немного, он сделал небольшую зарубочку на границе смоченной поверхности и сунул палочку в боковой карман куртки, быстро собрал веревки и улетел на аэродром.
   Там он снова проверил уровень топлива. Было чуть больше трети бака. Стало ясно, что этого запаса хватит на третий полёт туда и обратно. Он аккуратно отмерил от нижнего конца треть неочищенной части палочки и сделал здесь ещё одну зарубку. Теперь у него был топливомер. Можно было управлять частичными заправками и осуществить задуманное.
   Пока он проделывал эти манипуляции с палочкой, аппарат загрузили. К вылету готовился Александр Николаевич Шабанов.
   - Михалыч, - громко сказал Юрий Павлович, отыскивая взглядом Эдуарда Михайловича, тот как раз тасовал с мужиками оставшийся груз, - дай Александру еще восемь килограммов, а заправляться сейчас не будем. Буду заправляться то здесь - то там только в один конец, чтобы зря не возить топливо туда - сюда.

***

   Взлёт с Шабановым получился не намного легче, чем с Зелёным. Но набор высоты Юрий Павлович стал делать по - другому. С каждым кругом он смещал "коробочку" в сторону лагеря, сокращая её длину вдоль ВПП и растягивая в ширину, поперек аэродрома. Это позволяло экономнее сохранять безопасную позицию на случай отказа двигателя.
   Николай первый раз в жизни поднялся в воздух на мотодельтаплане. Он сильно волновался на взлёте, чутко вслушиваясь в звенящий рев двигателя на предельных оборотах. Он никогда раньше не слышал такого рёва. Управляя автомобилем, он никогда не выводил мотор на такой режим и поэтому, слушая, как Юрий Павлович откровенно насилует технику, опасался, что та не выдержит такого насилия. Нет, неба он не боялся, он летал до этого пассажиром на самолётах и вертолётах, и знал, что крылья и винты ничуть не слабее колёс. Но тут всё выглядело больно уж несерьёзно. Трубки, рейки, тросики, да ещё так душераздирающе воющий мотор. Но время шло, высота росла, раздвигая в стороны горизонт. Воздух становился прохладней и чище. В нём ощущалось неожиданно много запахов. Особенно Николая поразил запах выхлопных газов через некоторое время после разворота. Он не сразу сообразил, что это их выхлопные газы. Развернувшись и немного поднявшись выше, они пересекли шлейф горячих выхлопов из своего же мотора, который тоже медленно поднимался вверх, пока не остывал и не рассеивался в атмосфере.
   Николаю нравился полёт. И он, упокоившись, стал озирать небо, которое было так непосредственно близко при полёте на дельтаплане, что его буквально можно было потрогать руками. Если бы не душераздирающая картина наводнения, то душа Николая бы пела. А сейчас она сжалась в комок страха, когда они оказались над водой.
   Юрий Павлович ничего не делал. Он просто ждал, когда аппарат наберет высоту, нужную для безопасного перелёта на дорогу. Медленный набор высоты по прямой, потом - горизонтальная площадка, разворот и снова набор высоты, площадка, разворот, и так далее - так далее - так далее. Высота росла медленно, гораздо медленнее, чем снижалось к горизонту солнце. Но ускорить процесс Юрию Павловичу не позволяло непроходящее чувство опасности. Он знал, как ненадежна техника, на которой они сейчас летели.

***

   Когда-то, ранним утром, на День Авиации, он вылетел с сыном на разведку погоды. Над аэродромом плелись серые рваные тучи, из которых периодически сеялся колючий дождь. Юрий Павлович собирался определить, на какой высоте находится нижний край этих туч. Для этого нужно было до них дотянуться. Но они не долетели до нижнего края. Когда крыло уже стало задевать свисающие из туч космы, и Юрий Павлович собрался сбросить обороты, чтобы перейти в горизонтальный полет, двигатель вдруг сбросил их сам. Ни секунды не размышляя, Юрий Павлович резко перевалил аппарат через левое крыло вниз.
   Аэродром казался отсюда узкой полоской, лежащей внутри спичечного коробка. В роли коробка выступал бетонный забор двухметровой высоты. С ближней стороны прямо к забору подступал высокий сосновый лес, а на дальнем конце, сразу за забором, поперек курса подхода лежал фюзеляж Ан - 12, а за ним, рвы и колья полигона. Такой аэродром устроил им исполнительный офицер.
   Этот аэродром создавалась по приказу главкома ВВС для организации воздушных праздников. О ту пору генералы очень любили такие развлечения и устраивали их повсеместно. Особенно рьяно - вблизи от мест своего отдыха. Их мало волновали такие мелочи как отсутствие взлётных полос в таких местах. Они привыкли к тому, что по их приказам всё нужное появлялось само и именно там, где им было нужно. Незадолго до начала полетов они приказали строительному офицеру оборудовать аэродром вблизи полигона, где и любили отдыхать в перерывах между учениями. Тот заявился в аэроклуб и задал простой вопрос, - сколько места нужно мотодельтаплану для разбега. Пилоты, прикинув все обстоятельства на глаз, ответили - двести метров. Офицер аккуратно записал ответ в записную книжечку и уехал.
   Все пилоты уже стали забывать об этом эпизоде, но вдруг, накануне Дня Авиации, в аэроклуб пришел приказ - прибыть с летательными аппаратами в указанное место для разбрасывания листовок с приглашениями на воздушный праздник и поздравлениями, а так же для прочего воздушного обеспечения этого самого праздника. Задача не была новой и не казалась необычной. Рано утром, за день до праздника, ребята загрузились в машины и выехали на место. То, что они увидели повергло их в тоскливое предчувствие беды.
   На большой поляне между лесом и полигоном грейдером была содрана до песка вся трава на полосе шириной в пятнадцать и длиной ровно в двести метров. На концах полосы в аккуратных, но очень высоких кучах досыхал содранный дёрн. А сразу за этими кучами и по бокам, на удалении метров тридцать, возвышался тот самый двухметровый забор с огромными, очень ровными буквами, выведенными на каждой плите черной краской. Буквы складывались в строгую надпись: "Аэродромная площадка. Проход, проезд запрещен!". Надпись почему-то была написана изнутри. По одной стороне в заборе, ближе к торцам коробки имелись два проема шириной в две плиты каждый. Очевидно как раз для этого самого, запрещенного "прохода - проезда". Немного сбоку от полосы, ближе к полигону торчал стальной флагшток высотой метров пятнадцать, окрашенный в зелёный цвет.
   Исправлять что-либо было поздно.
   Промахиваться на посадке было нельзя.
   Юрий Павлович аккуратно потянул к этому аэродрому, стараясь терять как можно меньше высоты. Когда он вышел в створ ВПП, высоты оказалось слишком много. Это была ошибка.
   Если бы двигатель встал сразу, то аппарат снижался бы по более крутой траектории и, выйдя в створ ВПП, Юрию Павловичу осталось бы только довернуть на неё и сесть. Но мотор только сбросил обороты и продолжал работать. Где он окончательно выключится, никто не знал. Юрий Павлович - тоже. И потому тянул к аэродрому на остатках тяги, стараясь на всякий случай сохранять запас высоты. Кроме того, опасаясь опять же внезапной остановки мотора над лесом, он вышел в створ ВПП слишком близко к забору. Теперь лишнюю высоту нужно было срочно сбросить, не перемещаясь вперед.
   Юрий Павлович заложил энергичную спираль влево. Когда аппарат отвернул от ВПП на сто восемьдесят градусов, Юрия Павловича охватило легкое беспокойство. Находясь спиной к полосе, он не мог определить расстояние до неё и не знал, какая высота будет у него после выхода из разворота. Когда он снова оказался лицом к полосе, беспокойство усилилось. Высота оказалась всё ещё слишком большой. Пошел второй виток спирали, третий... Высота уменьшалась слишком медленно, а беспокойство усиливалось гораздо быстрей. Чтобы не деморализоваться окончательно, Юрий Павлович перешел из спирали в широкую змейку поперек посадочного курса.
   Расстояние до края ВПП стало уменьшаться быстрее, чем высота. Юрий Павлович всё еще вел аппарат гораздо выше расчетной глиссады, но сделать еще один виток нисходящей спирали у него уже не хватало смелости. И Юрий Павлович вышел на предпосадочную прямую.
   Его друг, Сергей Ильин, выбежал на полосу и стал махать руками, приказывая уходить на второй круг.
   Юрий Павлович и сам видел, что промазал, что пробег после посадки закончится внутри бетонной плиты проклятого забора. Что нужно уходить. Но как? И куда?
   Он нажал на педаль газа. Мотор как-то вяло заурчал громче, но аппарат лишь слегка уменьшил вертикальную скорость снижения. Забор на дальнем крае ВПП катастрофически приближался. Юрий Павлович медленно повел взгляд справа налево. Верхушки деревьев были уже выше уровня взгляда.
   И тут в поле зрения попал небольшой прогал между деревьями, росшими по бокам от забора. Это был выезд с аэродрома. Немедленно довернувшись на этот прогал, он с креном, по диагонали, пролетел сквозь него, убрал крен, и тут же сбросил газ. Под аппаратом лежала большая лужа, а за ней уходила вправо асфальтовая пешеходная дорожка для генералов. Ни секунды не размышляя, Юрий Павлович довернулся на неё, успел убрать крен и, аппарат, пролетев над самой лужей, взвизгнув колесами по сухому асфальту, крепко вцепился в землю и побежал наискось по дорожке.
   Остановились они в канаве за дорожкой. Двигатель работал. Юрий Павлович, спрыгнув с сидения, руками вывел аппарат обратно на дорожку. Сел обратно и нажал на газ. Тяги мотора хватило на руление. Они поехали на аэродром по земле.
   На аэродроме он легко определил, что из-за неправильной заделки провода в наконечник, оборвалась низковольтная цепь левого цилиндра. Дефект устранили за пять минут.

***

   Сейчас он опасался чего-то подобного. Поэтому и лез вверх над местами, где можно было безопасно сесть и устранить дефект. Река для этого не подходила. Дорога - мало, там не было ни инструмента, ни запчастей. Значит, оставался только аэродром.
   После каждого взлета он с тревогой наблюдал, как наводнение оставляет ему всё меньше и меньше места для выполнения таких маневров безопасности. Сейчас под ним уже был не единый остров, а два неравновеликих островка. Тоненькая протока образовалась примерно посередине ВПП, и со всех сторон вода теснила сушу, приближаясь к ЦЗ с неторопливой уверенностью охотника, убежденного, что добыча не ускользнет из ловушки.
   За свом страхом он чувствовал страх людей на аэродроме. Чувствовал всплески их ужаса после взлёта, когда они, вдруг воочию убеждались в масштабах бедствия, наблюдая его с высоты. Чувствовал страх людей в лагере за судьбу оставшихся на аэродроме товарищей.
   Этот страх изматывал его. Он перестал разговаривать. Молча, отойдя в сторонку, курил, тщательно контролировал укладку и увязку грузов, подгонку ремней пассажиров, заправку топлива.
   Он до боли в кобчике боялся что наступит такой момент, когда река не оставит ему шансов на посадку, и он, ревя двигателем, пронесется над головами еще живых утопленников. Он не был героем. Он был жестким прагматиком, и не собирался плюхаться в воду и тонуть с теми, кого не успеет вывезти. Но он не был и негодяем. Поэтому собирался в критический момент прекратить полеты на дельтаплане, посадить оставшихся в Ан-2 и улететь с ними выжигать топливо, тренироваться в заходе на посадку и искать способ посадить самолет на дорогу. Пусть поломать его при этом, может даже разбиться. Но с минимальным количеством пассажиров и минимальным остатком топлива.
   Он боялся пропустить этот критический момент, как тогда, на разведке погоды, пропустил момент начала снижения и вышел на аэродром слишком высоко. Он не просто трясся за своё существо, а точно знал, что если он разобьётся или утонет, то убьет или утопит и всех остальных. Он боялся этого. И делал всё, чтобы это не случилось. Терпеливо и скрупулезно, внешне медлительно, неукоснительно следовал намеченному плану. И чем сильнее ему хотелось бежать и лететь как можно быстрей, тем тщательнее он проверял крепление грузов и пассажира, осматривал аппарат, контролировал заправку, взлетал, набирал высоту, делал площадку, разворачивался и снова набирал высоту, снова делал площадку...
   На фоне общего страха его практичный рационализм выглядел раздражительно. Казалось, что он бесконечно вертится над аэродромом и затягивает выполнение каждого полёта, заботясь только о спасении своей шкуры.

***

   Владимир Егорович Хмелев считал себя натурой цельной. За свои почти, что шестьдесят лет жизни он привык к уважительному к себе отношению. Но сейчас он чувствовал унизительный, почти животный страх, наблюдая, как холодная вода неотвратимо поглощает всё новые и новые пространства вокруг него. Ему казалось, что всё, кроме наступления воды, происходит слишком медленно. Медленно увязываются грузы, медленно дозаправляют аппарат, медленно летает Юрий Павлович и долго не возвращается из лагеря на аэродром. Когда солнце безудержно покатилось к закату, страх стал овладевать Владимиром Егоровичем без остатка, отдаваясь тягучей болью в животе и непроизвольным поджатием кобчика.
   Он стал думать, что Юрий Павлович специально долго вертится каждый раз над аэродромом и лагерем, мусолится с этими долбанными коробками и тюками, заставляя перевязывать узлы. Затягивает время, чтобы лишний раз не рисковать, летая над водой. В общем-то, он был прав. Но только не шкурный страх заставлял Юрия Павловича внешне медлить, а отсутствие права подвергать лишнему риску всё предприятие. На самом деле он очень спешил. И выражалось это в том, что он медленно, но без перерывов, делал только нужные движения. Так его научила спешить долгая жизнь в авиации.
   Владимир Егорович искренне верил, что всех Юрий Павлович дотемна вывезти не успеет. Поэтому он панически не хотел оставаться на этом тонущем аэродроме ни одной лишней минуты. И когда груз, взвешенный и увязанный для Джонни, весившего почти в два раза меньше чем Владимир Егорович, был окончательно закреплён, он оттолкнул Джонни и сел в сидение сам.
   Юрий Павлович в это время о чем-то говорил с Эдуардом Михайловичем в сторонке. Закончив разговор, он подошел к аппарату. Сердце Владимира Егоровича трусливо сжалось. Глаза заискивающе забегали. Только хвостом не завилял. От вида Владимира Егоровича Юрию Павловичу стало противно, но он ничего не сказал. Проверил привязной ремень пассажира. Грубо плюхнулся в сидение и пристегнулся сам. Эдуард Михайлович, подошедший следом, тоже только посмотрел на Владимира Егоровича и ничего не сказал. Зло плюнул в сторону. Дернув за рукоятку стартера, помог запустить двигатель.
   Взлетали тяжело. Долго разбегались. Юрий Павлович не торопился с отрывом, чтобы набрать побольше скорости. Потом долго набирали высоту по - прямой.
   Всё это время Владимир Егорович расширенными от страха глазами тупо пялился на несущуюся под ними воду. Его пугала близость и огромность этой воды. Серая мутная масса поглотила всё вокруг. Страшно, с какой-то кошмарно спокойной неумолимостью заворачивалась она у высокой каменной стены к водопаду, увлекая туда с собой доски, бревна и всяческий иной хлам.
   Из-за затянутого взлета и медленного набора высоты они стали разворачиваться вблизи водопада. Когда Владимир Егорович увидел что вытворяет там вода, последние моральные силы стали покидать его. Он сжался весь, ему захотелось бежать куда-то изо всех сил. Не важно куда, лишь бы подальше от этого серо-мутного кошмара, над которым он сейчас висел на каких-то тряпках и железках. Но никуда бежать он не мог. Он был пристегнут к аппарату, да еще спина Юрия Павловича крепко прижимала его к спинке сидения. Сердце Владимира Егоровича прыгнуло вверх и забилось у самого горла. Руки, вцепившиеся в рамку сидения, стали холодеть.
   - Почему он не летит вверх?!! - забилось в голове Владимира Егоровича. Этот вопрос овладел его мозгом, не оставив там ни малейшего места для размышлений и анализа ситуации. Владимир Егорович понял, что он погибает, и тут же сообразил:
   - Это груз. Джонни перегрузил аппарат. Он загрузил его под свой козлиный вес. А я. Я же больше Джонни, - быстро нашелся виновник и причина злоключений в воспаленном страхом мозгу Владимира Егоровича. И он начал действовать.
   Левой рукой он осторожно, не меняя позы, попытался дотянуться до коробок с грузом. Это ему не удалось. Тогда он немного наклонился влево, крепко держась правой рукой за рамку сидения. Опять - неудача. Ёрзая и так и эдак, Владимир Егорович долго пытался нащупать проклятый узел на коробке с грузом. Ему это никак не удавалось, не пускал привязной ремень. Да ещё Юрий Павлович постоянно куда-то поворачивал. При этом аппарат сильно наклонялся и выл двигателем, грозя вот-вот упасть прямо в пасть реки. Всё это окончательно доконало Владимира Егоровича, и тогда он, продолжая левой рукой тянуться к веревке, просунул правую руку между своим пузом и спиной Юрия Павловича, нащупал замок привязного ремня и попытался его расстегнуть. Мешала спина Юрия Павловича. Это взбесило Владимира Егоровича и тогда он, задрав правую ногу, сильно пнул коленом в спину Юрия Павловича.
   Аппарат лез вверх на предельных углах атаки. Юрий Павлович вел его на грани срыва, стараясь как можно быстрее набрать безопасную высоту. Он вел его от водопада по прямой линии к лагерю. Отсюда он в любой момент времени мог отвернуть на аэродром или, в крайнем случае, плюхнуться в поселок. Сейчас они шли на высоте около ста метров, приближаясь к заводи, отделяющей лагерь от поселка.
   Юрий Павлович давно почувствовал какую-то возню у себя за спиной. Но ему было некогда отвлекаться от пилотирования, он ловил момент начала снижения к лагерю. И вдруг сильный толчок в спину заставил его тело наклониться вперед. Руки, крепко державшие ручку управления, непроизвольно пошли в ту же сторону. Тяжелый аппарат резко дернул носом вверх, но вверх не полетел, а стал останавливаться в воздухе.
   Юрий Павлович, громко икнув от неожиданности, сунул газ и резко двинул ручку вбок, заваливая аппарат в левую нисходящую спираль для набора скорости.
   Замок в руке Владимира Егоровича тихо щелкнул. Тело наклонилось влево, рука, тянувшаяся к веревке крепления груза, нащупала заветный узел. Он схватил конец веревки и с силой потянул его к себе. В этот миг сидение под ним ухнулось куда-то вниз и ушло вбок. Владимир Егорович потерял равновесие. Резко взмахнул правой рукой, схватил пустоту, больно ударился головой о подкос шасси и полетел вниз...

***

   Валентин Георгиевич стоял у кромки леса и топориком отесывал длинную жердь для шалаша. Не прерывая работу, он периодически следил за полетом аппарата. Аппарат приближался к лагерю намного ниже, чем обычно и немного не с той стороны. Не от аэродрома, а со стороны поселка. Продолжая обрубать тонкие ветки, он услышал резкое изменение режима работы двигателя. Тот как-то очень уж резко взвыл, набирая обороты. Валентин Георгиевич гляну вверх. Аппарат круто валился в левую спираль. Вдруг от него отделился большой бесформенный предмет, за которым тянулась длинная веревка и полетел к воде.
   Падающий предмет, отделившись от веревки, быстро приобрел форму человека. Беспорядочно махая руками и пытаясь схватиться за воздух, человек медленно переворачивался ногами вниз. Его стабилизировала в таком положении сильно раздутая воздухом куртка с большим капюшоном. В момент погружения тела в воду раздался громкий хлопок, поднявший тучу брызг и водяной пыли.
   Валентин Георгиевич, не бросая полуобтесанную жердь, со всех ног бросился к воде. По пути он крикнул Шабанову, чтобы тот тащил к заводи веревку.
   Тело всплыло недалеко от берега. Обвязав себя веревкой на ходу, Александр, выхватив из рук Валентина Георгиевича палку, с размаху кинулся в воду, забрел в неё по грудь, подцепляя сучком, подтащил тело к себе и двинулся к берегу. Валентин Георгиевич помогал ему, подтягивая за веревку.
   Вытащив тело на берег, они сразу стали оказывать ему первую помощь при спасении утопающих. Зоя Павловна, попыталась - было, им помогать, но Валентин так гаркнул на неё, что она сразу побежала к лагерю, чтобы найти что-нибудь сухое из одежды.
   Владимир Егорович потерял сознание ещё до удара о воду. Он не видел, как от набегающего снизу потока раздулась его куртка, как лопнула она, когда вода стала вытеснять из неё воздух, как погрузился он в воду и всплыл наверх. Это его и спасло. В воде он не дышал. Поэтому, кода ему стали делать искусственное дыхание, он быстро пришел в себя и, ничего не понимая, стал таращить вокруг свои еще полубезумные от испуга глаза.
   Юрий Павлович, увидев боковым зрением, как Владимир Егорович соскальзывает с сидения вниз, попытался схватить его за ногу. Но не дотянулся. Тело полетело вниз. Юрий Павлович, выходя из спирали, заложил крутой вираж, наблюдая, куда оно упадет. Тело бухнулось в воду ближе к берегу, на котором находился лагерь. К месту падения бежали люди. Делать здесь было больше нечего, и Юрий Павлович вывел аппарат из виража и направился к месту захода на посадку.
   Аппарат летел легко, но сердце Юрия Павловича вдруг стало нехорошо сжиматься. Сильно заломило в затылке и руки стали какими-то вялыми. Поле зрения сильно сузилось. Юрий Павлович летел, как в каком-то туннеле с тускло серыми стенками. Все предметы, находящиеся в конце этого туннеля казались далекими и не имеющими никакой важности. Это было совсем плохо.
   С огромным насилием над собой Юрий Павлович заставлял себя осознанно двигаться. Вышел в створ дороги, немного подтянул на газу, чтобы сесть поближе к лагерю, вяло компенсируя боковой снос, всё-таки плюхнулся на дорогу. Вяло тормозя, доехал почти до поворота, где дорога начинала опускаться к ручью. Остановился, выключил двигатель и повис на ручке управления. Голова нестерпимо болела, накатывался приступ тошноты. Еле найдя в себе силы, чтобы отстегнуться, он не встал, а сполз с сидения, и тут же сел на асфальт, прислоняясь спиной к колесу. Глаза его сами собой закрылись, спасаясь от боли, которую причинял им свет.
   Зоя Павловна, тяжело запыхавшись на подъеме к лагерю, увидела как из просеки по дороге медленно выкатился аппарат и как-то безжизненно вяло остановился прямо на середине дороги. Потом она увидела сползающего с сидения Юрия Павловича и, почувствовав неладное, не переводя духа, побежала, мелко семеня, к нему. Добежав и увидев сидящего у колеса с повешенной головой Юрия Павловича, она сама чуть не потеряла сознание. Запыхавшаяся, красная от напряжения она никак не могла отдышаться. Ни крикнуть, ни позвать кого-то. Она только хватала воздух широко открытым ртом и силилась хоть что-нибудь предпринять. Но кровь стучала у неё в висках, мешая думать и соображать. И она так и стояла перед сидящим на асфальте Юрием Павловичем и шумно дышала, схватившись за сердце.
   - Ты походи немного, станет легче, - вдруг услышала она хриплый голос Юрия Павловича и заплакала.
   Боль в затылке не утихала. Юрий Павлович попытался встать и заняться разгрузкой аппарата. Когда встал, боль немного отступила, но при попытке наклониться, снова саданула - до искр в глазах. Юрий Павлович как слепой, качаясь и вытягивая перед собой руку, преодолел кювет и подошел к березе, росшей на краю леса. Плотно прижавшись лбом к её стволу, он почувствовал облегчение. Боль как будто стекала по стволу березы куда-то в землю. Медленно Юрий Павлович стал приходить в себя.
   Подошел Валентин Георгиевич.
   - Живой, - коротко сообщил он Юрию Павловичу, и добавил - не бодай берёзу, повалишь. А потом крикнул Зое Павловне, - Зоя Павловна, пойди, накрой его чем-нибудь, а то не убился, так замерзнет. Разожгите костер, сушиться будем - и улыбнулся.
   - Он-то живой, а вот я... - промямлил Юрий Павлович и, безнадежно махнув рукой, добавил - кажется, спекся.
   - Он что, не пристегнут был? - спокойно спросил Валентин Георгиевич.
   - Сам проверил перед вылетом. Был пристегнут. Возился там сзади чего-то весь полет, наверное - и отстегнулся. Нужно замок проверить - через силу ответил Юрий Павлович.
   - А чего ты пилотировать начал над заводью. Летел вроде ровно, и вдруг - в вираж.
   - Так это он меня в спину зачем-то пиханул. Ну, я и завалил аппарат в спираль, чтобы не свалиться от потери скорости. Что он там делал, ума не приложу.
   - Ладно, разберемся. Ты тут постой ещё, если хочешь. А я пойду, разгружу аппарат. Лететь надо. День кончается, - выразил тревогу Валентин Георгиевич, и пошел к аппарату.
   Юрий Павлович немного пришел в себя и, тяжело оторвавшись от березы, подошел к аппарату.
   - Узел был развязан, - сообщил ему новость Валентин Георгиевич, - и вопросительно посмотрел на Юрия Павловича.
   Они догадались, что произошло в воздухе на самом деле, но говорить ничего не стали.
   На обратном пути Юрий Павлович всё еще боролся с собой. Боль в голове отошла, но вялость и заторможенность в действиях оставалась. Только перед самой посадкой Юрий Павлович окончательно собрался. Сел чисто.
   Эдуард Михайлович видел всё. Но из-за дальности не понял, что там случилось. Думал, что потеряли груз.
   - Егорыч выпал, - коротко сообщил ему Юрий Павлович, и добавил - Живой. Сушится.
   - Целый? - переспросил Эдуард Михайлович.
   - Целый, что ему сделается, - ответил Юрий Павлович, и хотел выругаться. Но не стал.

***

   Следующим улетал Джонни. Готовить аппарат к полету ему помогал Валик Губанов. Когда они с Женей Ивановым занимались увязкой грузов, Валика подозвал к себе Эдуард Михайлович.
   - Валя, - сказал он, - ты приглядывай за Женей внимательней, а лучше, привяжи грузы сам. Хмелев сильно его обидел, да и Палыча, похоже, почти доконал. В общем, будь повнимательней. А еще лучше, отправь Женю куда-нибудь погулять. Пусть проветрится перед вылетом.
   Внимательно и серьезно выслушав Эдуарда Михайловича, Валик возвратился к аппарату.
   - Чего он? - спросил Женя, продолжая возится с коробками, пристраивая их на платформе под сидением.
   - Да, - махнул рукой Валик, оттесняя Женю от работы, - чудит.
   - Чего? - переспросил Женя, распрямляясь, и чувствуя, как комок обиды приближается к его горлу. Он подумал, что его снова отстраняют от полета. Руки его опустились.
   - Да, - нехотя ответил Валик, - велел тебе наловить сусликов и вывезти с собой. Дед Мазай нашелся.
   - Каких сусликов? - офигел Женя.
   - Обыкновенных, - невозмутимо ответил Валик. И уточнил, - Которых мы выливаем всегда, чтобы не грызли аэродром.
   - Зачем ему суслики? - снова не понял Женя.
   - Сказал, что это его аэродромные суслики и их нужно спасти, - уточнил Валик и, как будто раздражаясь, добавил, - Иди, Женя, лови сусликов.
   Женя стоял, не зная, что делать. Сусликов на аэродроме было действительно много. Сейчас вода согнала их к верхушке острова, в который превратился аэродром, и они стояли в сторонке, внимательно всматриваясь в происходящее. Жене было жалко сусликов, но не станет же Эдуард Михайлович гонять Юрия Павловича туда - сюда, вывозя их на большую землю.
   - Это же дурь какая-то, - громко думал Женя, решительно подходя к Эдуарду Михайловичу.
   - Эдуард Михайлович, - начал он зло, - зачем вам эти суслики? - и даже махнул возмущенно рукой. Хотел продолжить дальше, но осекся.
   - Какие суслики? - удивился Эдуард Михайлович. Но быстро догадался, что это чудит Валик, и, уже спокойно, добавил, - Женя, сходи в кунг СМГ, возьми там молоток побольше, размахнись посильней, да и долбани Валику по башке. Скажи - я велел, - и отвернулся, контролируя работу Володи, Валеры и Бориса, которые взвешивали и упаковывали груз в тюки и коробки.
   Женя постоял немного. Потом медленно пошел к машинам, выстроенным на ЦЗ. Был там недолго, а когда возвратился, аппарат был готов к полету. Его усадили, пристегнули, и он улетел.
   Он тоже очень боялся. Дрожал в наборе высоты крупной дрожью, и периодически крепко зажмуривал глаза, поднимая лицо к небу и про себя моля Бога даровать им исправность мотора. Особый ужас он испытал, когда увидел с высоты, насколько ничтожно малой осталась сухая часть аэродрома по сравнению с грандиозностью залитых водой пространств. И потом, до конца полетов, его внутренности непрерывно дрожали и сжимались, когда он представлял себе, куда улетает в очередной раз Юрий Павлович и как чувствуют себя остающиеся на аэродроме люди. О том, что вода может прийти и сюда, он не думал.
   Он таскал жерди и еловые лапы из леса. Сооружал на высоком берегу шалаши и всякие разные приспособления для оборудования лагеря. Потом копал яму для туалета. Работал молча. Да и поговорить было не с кем, да и некогда. Все работали.

***

   Валик перекурил с Михалычем, ожидая, что тот что-нибудь скажет по поводу его шутки с сусликами. Но тот молчал, и Валик занялся подготовкой грузов.
   Михалыч же ничего не делал. Он решал трудную задачу. Видя, как стремительно поднимается река и не менее стремительно дело идет к вечеру, он не исключал возможности того, что Юрий Павлович не успеет эвакуировать всех. В этих условиях резко обострился вопрос очередности вылета. Последним он, совершенно естественно, определил себя. Но кто будет предпоследним?
   Сейчас на аэродроме с ним оставались Валик Губанов, Валера Шумихин, Володя и Борис. Валика и Валеру он знал давно. Они дружили. Бывало, конечно, когда Валик слишком расшалится на совместных мероприятиях, и неосторожно заденет своими шуточками Валеру, тот регулировал его. Причем, в силу особенностей своего характера, а был он флегматиком, делал это основательно и неспешно. Аккуратно давал Валику в глаз. Валик относился к этому с пониманием и зла на Валеру никогда не держал. Михалыч даже подозревал, что злить Валеру, это для Валика определенного образа экстрим.
   Во время подготовки техники к потопу они работали вместе, помогая друг другу.
   Бориса Эдуард Михайлович увидел впервые вчера вечером. Но, во-первых, он верил Юрию Павловичу. Тот, как правило, не держал около себя кого попало. А во-вторых, Сегодня, действуя вместе со всеми, Борис успел показать себя спокойным и рассудительным парнем, умеющим тщательно делать всё, что ему поручали.
   Немного портил картину Володя. Он часто куда-то смывался и там, судя по всему, прикладывался к бутылке. Михалыч знал об этой особенности Володи, но сейчас ему некогда было следить за ним. Он не стал проводить с Володей воспитательных бесед, потому что знал об их бесполезности. Володя был прекрасным, просто-таки виртуозным, специалистом, но его запои были совершенно непредотвратимы. Сейчас он запивал.
   Пока все были заняты активной работой, всякие мелочи в отношениях между людьми проходили незаметно. Но постепенно работы становилось меньше. Одновременно нарастала усталость, а вместе с ней и раздражительность. Сказывался страх. Вероятность конфликтов нарастала.
   Но не это больше волновало Эдуарда Михайловича. Эксцессов, подобных выходке Хмелёва, он не боялся. Он, по сути, решал вопросы - с кем ему здесь тонуть и кого здесь утопить.
   Меньше всего ему хотелось тонуть с Володей. Но именно его ему хотелось сейчас утопить.
   Не зная как поступить, он решил послать вслед Жене - Валика. Пусть и на берегу работают вместе.

***

   Валика мучила неудовлетворенность. Он думал, что Женя пойдёт ловить сусликов. Наловит их и притащит к аппарату, а Эдуард Михайлович, увидев всё это, задаст ему перцу. Вот было бы смеху, когда Валик рассказал бы эту историю в лагере. Но вышло всё не так. Женя пошел к Михалычу, а Михалыч не стал его распекать. О чем они говорили, и зачем Женя ходил к кунгам, Валику не было известно. А стало быть, не было и смешно.
   Было зябко. Не холодно, а как-то - знобило. Вода обступала тихо и неумолимо, нагнетая беспричинное и безличностное зло. Казалось, что она воодушевлена и хочет утопить их неторопливо и с удовольствием. Всех вместе, и людей и сусликов.
   Валик боялся. Нервно курил, закончив работу. Ждать всегда тяжело. А сейчас ожидание раздирало душу.
   Эдуард Михайлович видел состояние Валика. Он хорошо понимал его, потому что и сам испытывал нечто похожее. А еще его мучил Джек. Его предстояло оставить здесь. Не мог он приказать Юрию Павловичу сделать лишний полет за Джеком. Да и как заставить Джека сидеть на сидении аппарата в полете?
   Джек не крутился, не скулил и вообще старался не обращать на себя внимания. Это был старый воспитанный пес. Он тонко чувствовал тревогу и понимал состояние своего хозяина, но не знал, как тому помочь. Поэтому просто сидел у его ног и смотрел на середину реки.
   Михалыч бросил окурок, потрепал Джека по загривку, тяжело вздохнул и пошел встречать Юрия Павловича, который рулил к ним после посадки.
   Загрузились быстро и без суеты. Уже сидя на сидении, Валик хотел, было попрощаться с Михалычем. И даже рот открыл. Но, только вздохнул молча и стал безучастно смотреть вперед.
   - Ну, мы пошли, сказал Юрий Павлович Михалычу перед запуском двигателя.
   - Давай - Махнул им Михалыч, и они улетели.

***

   Шестеро уже были на берегу. Это двенадцать полетов, считая туда и обратно. Да ещё первый полет на разведку района. Всего - тринадцать. Усталость начинала сказываться. Расчет на посадку становился каким-то вялым. Ошибки приходилось устранять через силу.
   А расслабляться-то и нельзя, - подумал Юрий Павлович, отстегиваясь от аппарата и ставя ноги на бетонку. Отстегнувшись, он остался сидеть на сидении.
   Подошли мужики. Поднесли коробки и канистру с топливом. Начали дозаправлять аппарат и привязывать груз.
   Михалыч протянул Юрию Павловичу крышку от термоса с горячим чаем.
   - Может покрепче чего, махнешь, Палыч? - спросил полусерьезно.
   - Да нет, Михалыч, без водки водит, устало проговорил Юрий Павлович, и отпил осторожно горячий глоток.
   - Передохни немного. Погуляй, разомнись, - предложил Михалыч. И, хотя тон его разговора оставался шутливым, в словах просматривалась тревога и озабоченность.
   Юрий Павлович молча встал с сидения. Размяться действительно нужно, как и немного прийти в себя. Работы оставалось все еще много, а усталость подкрадывалась неумолимо, проявляясь в повышении раздражительности. Казалось, что мужики как-то неправильно заправляют аппарат. Слишком много топлива проливают. Груз, опять же, привязывают, совершенно не думая об аэродинамике. Хотелось на кого-нибудь поорать, учить разнос, почитать нудную лекцию о безопасности полетов и влиянии плохо завязанных узлов веревки на лобовое сопротивление летательного аппарата.
   Но Юрий Павлович молчал. Просто отошел чуть в сторонку, пил чай и смотрел, как Шумихин перетягивает веревку и перевязывает узлы потуже. Мужики не мешали. Все понимали, Валере сейчас лететь. Он готовит аппарат для себя и поэтому имеет право всё осмотреть и перепроверить, а если надо, то и заставить переделать.
   Валере мешал Володя Попов. Постоянно лез что-то поправлять, трогал узлы и раскачивал коробку, суетился и как-то неуверенно двигался.
   Валера не выдержал. Выпрямился
   - Щас, б..., как дам в ухо! Что ты лезешь, куда тебя не просят. Отойди... - послышался его сдержанный голос. А в позе проявилась решительность выполнить угрозу.
   - Э, э, э, мужики, разошлись, - приказал Михалыч, - и, крепко взяв Володю за рукав, развернул его и отпихнул от аппарата.
   Потом он на секунду остановился, о чем-то подумал, и подошел к Юрию Павловичу.
   - Слушай, Палыч, увези ты его отсюда.
   - А что с ним? - спросил Юрий Павлович, прихлебывая чай.
   - Да нажрался, сука, где-то под одеялом. Тут и так приключений - полон рот... Мужики нервничают, а он шатается между ними, нихера не делает. Утопят они его...
   - Ну, будут нервничать в лагере, - ответил Юрий Павлович, и подул на чай, поглядывая на Володю сквозь прищуренные веки, как будто прикидывая что-то.
   - В лагере отлупят, - проговорил Михалыч, глядя в ту же сторону, - а тут - утопят.
   - Ну, значит, быть по сему, - равнодушно завершил разговор Юрий Павлович, и, выплеснув из кружки остатки чая, пошел к аппарату.
   - Подготовил, Валера? - спросил он у Шумихина, осматривая внимательно результаты его труда, - всё проверил?
   - Да, Юрий Павлович, мин нет, - бодро отрапортовал Валера, становясь по стойке, близкой к армейской стойке смирно.
   - Это хорошо, - задумчиво произнес Юрий Павлович, надевая перчатки. И после паузы добавил, - а теперь, Валера, привяжи-ка ты к аппарату еще один предмет.
   Валера догадывался, что это за предмет. Валере хотелось убраться отсюда побыстрее. Валера испытывал чувство неловкости оттого, что сейчас он уберется отсюда, а другие останутся. Но Валере стало обидно, что плодами его труда сейчас воспользуется именно Володя Попов. Володя, нажравшийся под одеялом.
   Валера чувствовал, что наступило время пофилософствовать на тему - ну почему у нас всегда везет всякой дряни? Но философствовать ему не хотелось. Хотелось плакать. Плакать было неловко, и потому он стал думать, что взять ему в следующий полет.
   Володю привязали к аппарату. Однако в самый последний момент Юрий Павлович вдруг отстегнулся, встал с аппарата и, подойдя к Михалычу, твердо сказал:
   - Полетит Валера.
   - Чего это? - возмутился Михалыч.
   - А того, - ответил ему Юрий Павлович, - что там мужиков много и становится всё больше. Им там ничуть не слаще чем здесь. Они там лагерь строят. Работают, стало быть. А тут им пьяная харя - в подарок. Да они его там просто уроют. Так что, полетит Валера. Володя полетит последним.
   - Нет. Последним полечу я, - негромко проговорил Михалыч и посмотрел вокруг.
   Юрий Павлович тоже огляделся. Суши вокруг них стало заметно меньше. Они понимали, что имел Михалыч ввиду, когда говорил, что полетит последним. Вывод из этих мыслей был простой - надо торопиться.
   Быстро они улетели с Валерой, оставив пьяного Володю на попечение Бориса и Михалыча.

***

   Борис Борисович Бальве был спокен. Возможно, по молодости лет он не осознавал всей опасности происходящего с ним. Возможно, просто не давал себе воли. Он паковал грузы, подтаскивал их к аппарату, привязывал. Особенно расслабляться и задумываться было некогда, но у него возникало много вопросов. Почему они не остались переждать наводнение здесь, почему не улетели на самолете. Почему не перевезли сначала людей, а потом грузы.
   В обычной обстановке он задал бы эти вопросы Юрию Павловичу, но сейчас тот был всё время занят, а в короткие перерывы, пока грузили аппарат, о чем-то тихо разговаривал с Эдуардом Михайловичем.
   У других он не спрашивал. Здесь все были для него новыми людьми, и он стеснялся лезть к ним со своими вопросами. Поэтому ответы на них он искал сам.
   Когда он изрядно устал, таская грузы, и увидел, как быстро клонится к закату солнце и прибывает вода, он понял, что один человек, да еще одновременно и пилот просто не справился бы с этой работой, и большая часть грузов осталась бы на аэродроме. Потом он подумал, что на самом деле мужики не просчитывали вариантов, а просто не захотели бросать друг друга и потому готовили, грузили и разгружали аппарат вместе, плавно перемещаясь с аэродрома на большую землю, считая себя довесками к грузам для других.
   Приказ - лететь ему - оказался для него совершенно неожиданным. Он даже немного огорчился, что не останется здесь до конца. Но зато, когда увидел, куда сажает и как напряженно работает на посадке Юрий Павлович - понял, что на незнакомом самолете ему просто не удалось бы сделать то, что он делает на дельтаплане.
   Когда он увидел с воздуха то, что приводило в ужас его предшественников, то и сомнения по поводу необходимости перелёта у него прошли сами собой.
   Сам полёт ему очень понравился.
   Прибыв на большую землю, в отличие от других, он задался вопросом, а не затопит ли река и этот их лагерь. На этот вопрос ответа не было, и поэтому он сразу же по прибытию в лагерь стал продумывать способ эвакуации и из него. Плот показался ему приемлемым средством переправы через разлившийся ручей. Но все были заняты обустройством лагеря, и он не стал никому рассказывать о своих планах. А только зорко следил за уровнем воды и, пожалуй, первым заметил, когда он перестал подниматься. Но это было уже ночью, когда в лагере все укладывались спать.

***

   Юрий Павлович вернулся быстро.
   Уже все были на берегу. На аэродроме оставались Михалыч и Володя.
   Юрий Павлович бодрился, но усталость начинала брать своё. Он стал двигаться и говорить медленно, делая только нужные движения и произносить только нужные слова.
   Володю усадили на заднее сидение, пристегнули. Настрого указали вести себя в полете хорошо. Володя бессмысленно пялил вокруг свои стеклянные глаза, беспрекословно выполнял все указания, которые ему удавалось понять и, похоже, совершенно не понимал, что с ним происходит.
   - Эк, тебя развезло, братец, - крякнул Юрий Павлович, садясь на переднее сидение.
   Поведение Володи тревожило его. Он вообще не доверял пьяницам, считая пьянство особого рода предательством. Он был уверен, и эта уверенность почти не подводила его, что пьяницы подводят всех как раз в самые критические моменты, когда именно и нужна четкость и слаженность взаимодействия. Он полагал, что пьяницы и являются таковыми именно из-за своей трусости и неумения иными способами переживать критические ситуации. Они трусят настолько, что даже боятся сознательно предать, и потому нажираются, предавая несознательно.
   Но нужно было лететь, и Юрий Павлович повел аппарат на взлет.
   Взлетели нормально. Долетели тоже нормально. Юрий Павлович начал стоить заход на посадку. Аккуратно вышел на глиссаду, начал снижение, борясь с боковым ветром со стороны реки. И в это самое время, вдруг сзади протянулись грязные Володины руки, ухватились за ручку управления и с силой потянули её на себя...
   Аппарат резко ухнул вниз прямо на деревья, росшие вдоль дороги. Юрий Павлович громко икнул и изо всех сил нажал на газ и двинул ручку вперед и вправо, выводя аппарат из губительного пике. Скользнув над самыми верхушками деревьев аппарат понесся наискось в нескольких метрах от дороги, вяло поднимая нос и не желая набирать высоту. Корректировать его полет было практически невозможно. Володя крепко вцепился в ручку и драл её от страха к себе. Юрий Павлович отчаянно отталкивал её от себя и двигал из стороны в сторону пытаясь направить полет вдоль дороги, и с ужасом наблюдая как всего в метре под ними проносятся аккуратные беленькие столбики надолбов...
   - Мандец, - промелькнуло в голове Юрия Павловича, и от злобы и отчаяния он крепко схватил большой палец Володиной руки и, резко вывернув его вверх, сломал.
   - Сука..., - длинно заорал Володя, и отпустил ручку управления...
   Косо, с треском аппарат ударился об асфальт правой стойкой. Громко звякнули и заныли в звоне алюминиевые трубы, что-то, как будто затрещало.
   Юрий Павлович рванул ручку вправо, подставляя встречному потоку крыло и парируя опрокидывание аппарата. Кинул руку к выключателю зажигания и вырубил мотор, Сжался перед ударом и сосредоточил все свои старания на том, чтобы проскочить между надолбами. Шансов остаться на дороге у него уже не было...
   Ожидавшие их мужики в немом ступоре наблюдали как спокойный заход на посадку вдруг ни с того ни с сего превратился в какие-то дикие метания в бешенном реве мотора. Аппарат коснулся земли почти поперек дороги с сильным скольжением на правую сторону. Резко подпрыгнул от сильного удара и, теряя коробки с грузом, некоторое время проюзил по асфальту всё больше и больше кренясь набок. Наконец, проскочив между двумя колышками надолбов, ухнулся в кювет и опрокинулся.
   Все побежали к нему, и только Зоя Павловна оставалась стоять на месте. И только одна мысль билась у нее в голове:
   - На чем вывозить Михлыча? На чем теперь вывозить Михалыча?
   Аппарат лежал в мокром снегу вверх колесами. Под ним, поливаемый сзади бензином из бака, истошно орал Володя:
   - Вытащите меня отсюда! Вытащите, сейчас загоримся.
   - Что делать? - спокойно спросил подбежавший первым Борис, наклоняясь к Юрию Павловичу зажатому между Володей и ручкой управления.
   - Ставьте на колеса, - ответил Юрий Павлович, заводя руки за спину, нашаривая там замок Володиных привязных ремней и пытаясь его расстегнуть.
   Аппарат подняли. Людей из него достали. Вытащили на дорогу и стали осматривать. Видимых повреждений почти не было. Винт уцелел. Немного повело вертикальную трубу, да разорвался парус у килевой трубы. В правой боковой трубе крыла появились трещинки около отверстий для болтов крепления к носовому узлу. Немного изогнулась килевая труба, да вылился из бака почти весь бензин.
   Все молчали. Только скулил над своим поломанным пальцем Володя.
   - Как же так, Юрий Павлович? Как же ты так неаккуратно, - сокрушался негромко но с огромной досадой Валентин Георгиевич. - Как же ты так неаккуратно приложил его. А?
   - Бывает, Валентин. И на старуху бывает проруха, - грустно ответствовал Юрий Павлович, снова и снова разглядывая повреждения, - Ничего, не смертельно, сейчас починимся и полетим.
   - Куда полетим? На тот свет полетим? Ни инструмента нет ни запчастей... Ну как же ты так? - в сердцах сокрушался он.
   - На тот свет, Валентин, нам сейчас никак нельзя. Михалычу на острове мы живые нужны. Хватит причитать. Тащи веревки, чиниться будем. Бензинчику бы немного, - говорил Юрий Павлович через силу, каким-то ровным отрешенным голосом, как будто вокруг него никого не было. Говорил и молча действовал расконтривая гайки на узлах аппарата.

***

   Трубы ровняли на месте, на глазок. Парус зашнуровали стропой вокруг первых лат, пропалив в нем дырки сигаретой. На трещины закрыли глаза. Провозились почти час. Закончив, без перекура, экономя топливо, выкатили аппарат на старт вручную.
   Юрий Павлович дал газ и пошел на взлет.
   Аппарат разбегался бодро, но сразу же начал тянуть влево. Силы рук на ручке управления не хватало для компенсации валежки, и Юрий Павлович, крепко ухватившись за стойку рулевой трапеции, вытянул её к себе. Крен пропал, но аппарат летел боком, все время занося вперед правое крыло. Так и набирал высоту, по кратчайшему пути к аэродрому, прямо над рекой, не делая поправок на возможность спланировать на брег. Не было такой возможности. На берегу места для нормальной посадки не было. Хряснуться туда значило потерять аппарат. А Эдуарду Михайловичу - надежду на спасение. Так и летел, левой рукой управляя по тангажу, а правой - по крену.
   Двигатель встал почти над аэродромом. Юрий Павлович садился с ходу, стараясь - помягче. Получилось - как обычно. Закончил пробег в тишине. Подошел Михалыч с Джеком.
   - Что так долго, Палыч, Зою Павловну тискал? - наигранно бодро заговорил Михалыч, но осекся, увидев серьезный взгляд пилота.
   - Чиниться надо, Михалыч. Побился я маленько, - сказал Юрий Павлович, показывая на порванное крыло.
   - Что еще? - быстро спросил Михалыч.
   - Да так, мелочи. Килевую вот только повело. Валит влево. Надо ровнять. Боюсь двоих я от валежки не удержу.
   Аппарат откатили к лётному домику. Сняли крыло. Быстро разобрали, аккуратно записывая регулировочные данные в записную книжку Михалыча.
   Лучше бы не разбирали. На чулке килевой трубы, под кубиком подвески обнаружился резкий залом и продольная трещина. Всё, так лететь нельзя. Небольшая перегрузка на развороте - и крыло сложится.
   Посидели. Покурили.
   - Че делать будем, Палыч? - спросил Эдуард Михайлович у Юрия Павловича, и, плюнув, с досадой добавил, - И зачем ты сюда прилетел? Тут одному-то тошно, а тут еще ты.
   - Потому и прилетел, - пробурчал в ответ Юрий Павлович.
   - Почему, потому? - уже спокойно и тихо спросил Эдуард Михайлович.
   - Потому, что одному тошно.
   - Так я же с Джеком...
   Юрий Павлович посмотрел на собаку. Джек сидел смирно. Он не курил, он внимательно смотрел на мужиков. Было совершенно непонятно, что творится у него в голове, но видно было, что ему тоже тошно.
   - Михалыч, - сказал Юрий Павлович, вставая. - Пошли пошерстим в твоих машинах. Вдруг там завалялась какая-нибудь нужная нам железка.
   И они стали вскрывать кунги спецмашин и внимательнейшим образом просматривать их содержимое.
   Река не ждала. Тихо и незаметно она пожирала остатки взлетной полосы, превращая её в свое дно. И слой той воды был нетолстый у края, но больно велико было её сопротивление движению по ней. Ни разбежаться, ни взлететь по тому слою было невозможно.
   В кунгах нашли кусок стальной трубы подходящего диаметра. Запустили мотор машины слесарно-механической группы, включили генератор, и на токарном станке, установленном в её кунге, обточили трубу.
   Долго мучились, сбивая с килевой трубы старый чулок. Потом на глаз, задницами, мягко ровняли её. Потом, тщательно смазав солидолом, наколачивали на нее новый чулок.
   Наколотили. Перекурили. Собрали аппарат. Заправили и, оступившись от усталости, Михалыч откачнулся назад. Под ногой послышалось - "Хлюп"...
   Вода подошла к ЦЗ незаметно.
   Быстро покатили аппара к началу магистральной рулёжки. По пути покидали на него коробки со скарбом и канистры с бензином.
   Выкатили, разгрузили. Михалыч стал прилаживать коробку к платформе.
   - Оставь, Михалыч, - негромко сказал Юрий Павлович.
   - Что такое еще? - распрямляясь, недовольно спросил Михалыч?
   Юрий Павлович пристально и долго посмотрел в глаза Эдуарду Михайловичу, и медленно сказал:
   - Мне облетаться надо, - а после паузы добавил, - После ремонта.
   - Ну, после ремонта, значит после ремонта, - проговорил Михалыч, снимая коробку с платформы, - надо, стало быть, лети...
   Юрий Павлович молча сел на сидение, пристегнулся.
   - От винта, - не крикнул, просто произнес. Запустил мотор и сразу же взлетел.
   Эдуард Михайлович, не спеша, вышел на середину рулежки в самом её начале. На аэродром опускался вечер. Солнце красиво и полого уходило за сосны, на том берегу, заливая красным светом и реку, и сухие остатки аэродрома, и машины, выстроенные в ряд на самом высоком месте - на ЦЗ. Он вспомнил, что не закрыл их после осмотра, медленно пошел к ним. Прошел весь ряд, тщательно закрывая все двери и проверяя, чтобы они плотно прилегали к рамкам, не заминая уплотнительные резинки...
   Джек всё это время стоял на рулежке и смотрел на жужжащий в небе, удаляющийся аппарат. Тот уходил всё дальше и дальше от аэродрома, на небольшой высоте огибая по периметру образовавшееся в долине большое озеро. Над каменными воротами, в которые низвергалась река, выходя из этого озера, его заметно тряхуло. Но он, резко подпрыгнув, выровнялся, и, перелетев на тот берег, пошел вверх, а уже оттуда стал приближаться к аэродрому, обходя его немного стороной, пока не оказался на посадочном курсе. Здесь его мотор притих, и аппарат заскользил к земле, взвизгнув колесами, коснулся бетона, пробежал по нему почти до самой воды, развернулся и покатился обратно, к Джеку.
   - Ну че? - как ни в чем не бывало, спросил подошедший туда же Михалыч.
   - Побалтывает, - ответил Юрий Павлович.
   Эдуард Михайлович нагнулся, было за коробкой, но Юрий Павлович остановил его.
   - Не надо, Михалыч. Полосы не хватит. Я буду подрывать в конце разбега. Скорости не будет, а значит, не будет и высоты. Мы врежемся в берег у водопада. Там шансов нет. Так, что будем взлетать налегке. Садись.
   - Эдуард Михайлович потрепал Джека по загривку. Ничего не сказал. Отвернулся и пошел к аппарату. Сел на заднее сидение, старик стариком...
   Пристегнулись. Юрий Павлович поднял руку, чтобы захватить рукоятку стартера. Не нащупал ее и повернул голову, чтобы увидеть, куда она подевалась. Она была на месте. Прямо над глазами Эдуарда Михайловича...
   Увидев эти глаза, Юрий Павлович не стал хватать рукоятку и дергать её. Он выключил зажигание. Наклонился вперед.
   - Ты положи его поперек, за моей спиной, к себе на колени. Да держи покрепче. Если сможешь, пристегни его своим ремнем. Распусти ремень до отказа.
   - Так удержу, - помолодевшим голосом ответил Эдуард Михайлович, и громко крикнул - Джек, ко мне...

***

   Сергей Борисович Вилков, здоровенный атлет - Шварцнегер отдыхает, стоял на высоком берегу и внимательно смотрел на небольшой островок, который остался от большого аэродрома. Расстояние было большим, и Сергей Борисович не видел подробностей. А видел он только главное. А главное заключалось в том, что какие-то люди на островке с завидным постоянством и упорством, достойным лучшего применения, пытались лишить Сергея Борисовича его имущества, а себя - жизни. Вместо того, чтобы быстренько, по одному улететь с острова, они подолгу ковырялись у аппарата, потом нудно кружились, набирая высоту над самой кромкой воды. Потом долго сбрасывали её над дорогой за посёлком. А сейчас они вообще пытались взлететь с коротенького остатка суши втроём. Сергей знал Джека. Силой тот явно превосходил рядового мужика, а весом, ненамного уступал ему.
   Сергей Борисович внутренне напрягся когда увидел как по сухому остатку рулежной дорожки медленно двинулся вперед крошечный отсюда аппарат. Он не разбегался увеличивая скорость, а просто ехал к кромке воды, и это сильно раздражало Сергея Борисовича. Сухой остаток дорожки был слишком коротким для такого медленного темпа разбега, а река выглядела безжалостно. С огромной силой она вспучивалась перед входом в узкие скальные ворота, затаскивая туда всё, что оказывалось в ней, бревна, льдины, остатки мостов и деревьев. Аппарат был очень легкой добычей для неё. Малый вес, большая площадь крыльев, это как раз то, что надо, чтобы подхватить его и всё, что привязано и пристёгнуто к нему и потащить в своё жерло...
   Те, кто сидели на аппарате и тот, кто топтал его газ, тоже отлично понимали это и пытались предотвратить это доступными им средствами.
   Сергей Борисович увидел, как в самом конце сухого участка рулежки аппарат перестал катиться по бетонке. Он приподнялся и стал лететь над самой водой, медленно-медленно увеличивая расстояние между колёсами и поверхностью воды. Гораздо медленнее, чем уменьшалось расстояние между ним и стеной берега впереди него. Очень крутого берега, совершенно без пляжа, просто стены, вертикально уходящей в воду. Вода вдоль этой стены неспешно текла, поворачивая к жерлу скальных ворот, образуя около них несколько крупных водоворотов, в которых закручивалась сначала медленно, потом - быстрее, потом образовывала шумную воронку, медленно уходящую в стремнину у входа в каменные ворота. Когда воронка исчезала в стремнине, вода у каменной стены берега успокаивалась ненадолго, пока в ней не начинала тихо образовываться новая воронка.
   Сергей Борисович, глядя как аппарат быстро несется в тридцати сантиметрах от воды к месту поворота потока, ощущал нехорошее чувство в районе своего копчика, как будто ему хотелось поджать хвост. Сергей Борисович не сомневался, что они долетят до этого места. Более того, он понимал, что они перелетят его. Но дальше была почти сорокаметровая отвесная стена скального берега, на вершине которой росли двадцатипятиметровые сосны.
   - Река поглотит не аппарат, а его обломки. Хорошо бы, чтобы они убились сразу, от удара в стену - Вот, что невольно думал Сергей Борисович, наблюдая происходящее.
   Но в тот самый момент, когда всё нутро Сергея Борисовича сжалось от предчувствия беды и он, ощущая себя пилотом аппарата, по принципу, что хуже, чем будет - уже не будет, принял решение отворачивать от стены и тут же заорал во всё горло:
   - Отворачивай!
   И в этот самый миг, как будто его услышали, он увидел, как траектория полета аппарата стала медленно изгибаться влево, к стремнине, к каменным воротам, по касательной к каменной стене берега.
   Это длилось тягучую вечность. Длинный - длинный едва заметный на воде бурун от воздушного вихря, срывающегося с несущегося прямо над нею колеса. Медленное сокращение расстояния между крылом и отвесной стеной берега. Неумолимое приближение аппарата к стремнине перед каменными воротами. Оттуда дул сильный приземный ветер, поднимающий заметную рябь на стремнине и на воде, распространяющуюся вверх по течению и в стороны от стремнины.
   Ребята, - подумал Сергей Борисович, - не ходите туда боком. А ходите туда - носом. И держите удар, не позвольте выкинуть себя из струи вверх, в стоячий над воротами воздух. Там вы останетесь без скорости. Оттуда вы упадете прямо в стремнину.
   Он думал всё это так громко и так витиевато перемежал свои мысли ненормативной лексикой, что стоящие рядом с ним мужики из посёлка, в общем-то люди не сильно избалованные салонными реверансами, стали понимать, что там, над водой, происходит что-то нехорошее.
   Бурун под левым колесом наконец-то пропал. Некоторое время аппарат несся над водой не оставляя следов, но вот, сначала короткими кусочками, а потом все более устойчиво потянулся по воде бурун от правого колеса. Стал заметен крен и искривление траектории полета в сторону входа в скальные ворота.
   И вот аппарат, почти касаясь колесом воды, с размаху наискось влетел в струю ветра, дующего из каменной теснины. Было видно, как этот ветер почти остановил его и резко подбросил вверх и в сторону, ближе к дальней отсюда стене каньона. Было так же видно, как пилот аппарата отчаянно переламывает траекторию полета, уходя вниз от стоячего наверху воздуха и от налетающей слева стены. И было видно, что это ему удалось. Аппарат с сильным правым креном, под острым углом к поверхности воды скользнул к ней и исчез за утесом, нырнув в самое пенное жерло водопада.
   Сергей Борисович, не зная как выразить то, что схватило его за сердце и стало рвать его из груди, только стиснул кулаки и исторг из себя звук, который бы издавал штангист, поднимая тяжеленную штангу.

***

   Руки Юрия Павловича отнимались от страха. Нечто подобное он видел в детстве, когда болел ангиной и засыпал с высокой температурой. Во сне что-то незначительное возникало из какой-то спокойной глади и начинало беззвучно, но неумолимо разрастаясь, катиться на него, уничтожая спокойную гладь и заполняя всё пространство ужасом. Но рядом была мама. Она спасала и утешала, и огромное проносилось мимо, уступая место глади, в которой тут же начинало рождаться новое неумолимо беззвучное...
   Тяжело перегруженный аппарат не разбегался, а вяло ехал по бетону к кромке воды. Двигатель бешено выл, вертя винт, но, казалось без всякого толку. Скорость, если и росла, то делала это слишком медленно. Сухая полоса кончалась быстрее.
   В том месте сухого участка, где скорость стала такой, что остановиться на суше уже не удастся, но и взлетать еще не возможно, Юрий Павлович, превозмогая онемение рук, осторожно, предельно осторожно, начал двигать ручку управления от себя.
   Когда кромка воды мелькнула под них, брызг, замедления движения, холода не последовало. Последовало незначительное движение вверх, растягивающееся в липко скользкое движение над самой водной гладью.
   Воздух, пропуская вперёд крыло, обтекал его сверху и снизу ровными потоками. Но скорость была очень маленькая, да нагрузка на аппарат - слишком большая. От этого угол атаки крыла был слишком большой и воздух не давил на него мощной струёй снизу, а обшивка липла к верхней струе, тянула её вниз, а она, сопротивляясь этому, пыталась отлепиться от крыла и этим создавала подъемную силу.
   Именно эту ничтожную липкость воздуха улавливал сейчас Юрий Павлович, шкурой на спине, поближе к низу, ощущая зыбкое равновесие пограничного слоя на поверхности крыльев. Он чувствовал этот хитрый и ленивый воздух, зыбко поддерживавший их полёт. Он ловил его еле уловимыми движениями ручки управления, сохраняя гладкость верхней струи, не давая ей взвихриться, оторваться от крыла и бросить их в воду.
   Высота практически не росла, Скорость не росла тоже. Зато быстро, очень быстро, совершенно несоизмеримо с малой скоростью полета, спереди и немного справа надвигалась на них стена скалистого берега.
   Двигатель сипло выл на предельных оборотах и все-таки, хоть и медленно увеличивал расстояние от колес аппарата до воды.
   Добавляя крен наклоном головы, стараясь сохранить набранные крохи высоты, Юрий Павлович начал отворачивать от обрыва. Медленно, ужасно медленно стена берега стала наискось сдвигаться в сторону. А впереди, у стремнины перед водопадом медленно набирал силу огромный водоворот.
   Уже берег летел вдоль правого крыла, уходя от него всё дальше. Но спереди на глади воды четко обозначилась рябь от ветра, рвущегося из каменных ворот. Если влететь в этот ветер задом к водопаду, то он дунет на крыло сверху. А крылья несут только до тех пор, пока они летят относительно воздуха вперёд, да ещё и с изрядной скоростью. Нет скорости - нет подъемной силы.
   Хотелось громко, изо всей силы заорать Мама и поскорее убраться из этого кошмара, ринуться от этих водоворотов и от ревущей глотки водопада обратно к аэродрому. Но ветер из теснины быстрее перегруженного аппарата. Догонит и отнимет у крыльев силу. Значит надо поворачивать носом в каменные ворота. Что бы там ни было, пусть даже разверстая пасть самого дьявола, а не просто пенный водопад разлившейся реки, все равно нужно поворачивать нос туда, в пену. По законам аэродинамики, которые сильнее всяких сомнений, страха, паралича отнимающихся рук и прочих глупостей велят поворачивать навстречу ветру, навстречу силе, дающей силу крыльям...
   Юрий Павлович, дрожа всем нутром, осторожно, как через лезвие ножа, переложил аппарат из слабого левого крена в такой же слабый правый. Он старался, чтобы аппарат шел носом к ветру, когда они будут над серединой водного потока, врывающегося в теснину. Это никак не удавалось, их сносило к скале на противоположном берегу. И круче повернуть нельзя. Слишком близко вода. Настолько близко, что легко зацепить её крылом, увеличивая крен.
   Резко, без предупреждений, как шалящая собака украденную перчатку, воздушный поток дунул в парус крыла, трепанул и швырнул их прямо на скальную стену и вверх, казалось к спасительной высоте. Но это было не так. Там, наверху ветра не было. Там воздух стоял. Стоял, ожидая, когда ветер снизу вышвырнет их почти неподвижных в стоячий воздух где крылья обмякнут и обессиленные, безвольно бросят их прямо в эту, бурлящую внизу пенную пучину.
   Юрий Павлович, хотя и ожидал нечто подобное, но был сильно поражен его масштабами. Неприятно икнув от неожиданной силы рывка, он дрожащими от натуги руками рванул ручку управления к себе и двинул её в сторону, опуская нос аппарата навстречу летящему вверх воздуху и отводя его от опасно близкой стены каменных ворот.
   - Ну-у-у, - захрипел он, глядя немигающими глазами в пенно - брызговую пелену водопада, направляя полёт вдоль самой кромки воды, изгибая траекторию вниз, вместе с падением этой воды.
   - Не-е-е-т, - напряженно ликовал он в каком-то необъяснимом восторге, ощущая как резко нарастает скорость полета, и водяные капли больно секут по открытому лицу, - теперь поборемся! Теперь у нас есть скорость! Теперь нас просто так не возьмешь. Теперь мы не утонем, - упивался он этой лихостью скольжения над самой опасностью, - теперь мы и не разобьёмся!!! - и, почувствовав, что скорость достаточна, с силой, наискось отдал ручку управления от себя, выводя аппарат в крутую косую горку, почти боевой разворот.
   Ощущая, как нарастает перегрузка от искривления траектории полета вверх, в спасительное небо, Юрий Павлович вдруг почувствовал, как в его позвоночник снизу раскаленным колом стал ввинчиваться ужас. Этот ужас пришел в виде низкого хриплого звука, вплетающегося в рев мотора, в звон его поршней и шатунов, в рокот его воздушного винта, в треск его выхлопов и сип его всасывания. Он возник где-то в глубине непонятно чего и был выражением самой смертельной тоски, безысходности положения, неизбежности ужасного конца. Он медленно поднимался плавно перерастая в из глухого ропота в неистовый вой.
   Не сознанием, а спинным мозгом Юрий Павлович понимал, что мотор так выть не может. Да и тяга не падает. Непонятность происходящего действовала деморализующее.
   - Неужели это я хожу с ума? - взвихрились горячечным клубком мысли в голове у Юрия Павловича.
   От этих мыслей становилось ещё жутче, чем, если бы это завыл мотор. С остановившимся мотором можно еще плюхнуться вон на ту отмель в самом низу водопада, чуть дальше и в стороне от стремнины. А потом думать, как оттуда выбраться. Но что делать с сумасшедшим пилотом Юрий Павлович не знал, он сходил с ума в первый раз.
   Вой вдруг прервался на самой тягучей ноте и Юрий Павлович ощутил, как кто-то сильный пытается выскочить из-за его спины.
   - Джек, - вдруг догадался Юрий Павлович. И такая радость захлестнула его от догадки, что это не он, а собака у него за спиной сошла с ума, что он радостно закричал:
   - Скотина! Ну и время ты выбрал для выражения своих эмоций!
   - Держи его крепче! - орал Юрий Павлович Эдуарду Михайловичу, уверенно пилотируя аппарат, пращой возносящийся над высоким берегом.
   - Довези его до берега. Я оборву ему уши! - орал он, выравнивая аппарат над противоположным от аэродрома берегом реки.
   - Я выдерну ему лапы, - вдруг совсем спокойно, сказал он негромко, устойчиво набирая высоту и направляя полет обратно к затапливаемому аэродрому и дальше, к дороге, к лагерю спасенных "утопленников".

***

   Высадив Михалыча с Джеком, Юрий Павлович остался у аппарата. Все были очень возбуждены, радовались спасению Джека. Теребили его, ласкали. Повели в лагерь кормить. Джек отвечал всем взаимностью. В этой суете как-то забыли про Михалыча. Он стоял в сторонке и курил, глядя на эту суету.
   Рядом с ним стоял только Женя Иванов, какой-то тихий и непривычно задумчивый. Левой ладонью он придерживал прижимая к груди двух сусликов и медленно по очереди гладил их серенькие головки грязным пальцем правой руки. Вдруг один из сусликов резко извернувшись крепко цапнул женю за палец. От неожиданности Женя отдернул руки, и суслики, оказавшись на земле, дружно рванули вдаль.
   Эдуард Михайлович улыбнулся этой сценке, бросил окурок и тихо сказав - Вот она, неблагодарность, - похлопал Женю по плечу, вздохнул и пошел к толпе.
   Юрий Павлович, тоже в одиночестве, молча курил около аппарата. Покурив, он открыл горловину бака, посмотрел остаток топлива. Плотно навернул крышку обратно. Секунду помедлил, а потом решительно сел в седло, пристегнулся, поправил шлемофон и очки, запустил двигатель и взлетел.

***

   Аппарат, спокойно и легко, набирал высоту. Справа медленно на Землю наваливалась ночь. Отсюда, с высоты, она выглядела темно синей стеной, делящей небо и Землю на две половины. Одна - темная, с размытой линией горизонта, выглядела как огромный глубокий грот, на дне которого едва улавливались смутные образы холмов, а другая - светлая, с четкой линией горизонта и яркими очертаниями всех наземных и воздушных предметов, подсвеченных настильным светом заходящего солнца.
   Здесь, на высоте, было еще светло, а внизу, в поселке, уже зажигались в домах огни. Нижние улицы, подтопленные рекой, были темны. Аэродром просматривался хорошо. Вода скукожила его до двух небольших островков. Один, совсем маленький, на дальнем конце, и другой, побольше, - на ближнем. Здесь оставались сухими еще кусок ВПП, обе перемычки и почти всё ЦЗ со стоянкой прилетающих самолетов. Зоны эскадрилий уже были под водой. Лишь кое-где над её поверхностью торчали верхушки ближних к ВПП укрытий, да ангар ТЭЧ возвышался над водой вторым этажом. Машины на ЦЗ как будто съежились в ожидании потопа, да на краю ЦЗ как-то уж очень одиноко и неприкаянно сжалась накрытая брезентом горка оставленных грузов.
   Именно она, эта горка, мелькнувшая в поле зрения и крепко засевшая в сознании Юрия Павловича, когда они с Михалычем проносились в развороте от водопада к лагерю, а, точнее, её неприкаянность, и заставила его возвратиться на утопающий аэродром.
   Садился он уже в глубокие сумерки. После посадки подрулил к горке грузов и выключил мотор. Подошел к стоящим на бетоне припасам. Под брезентом оказалась большая картонная коробка, два длинных тюка и две канистры с топливом.
   Холодная тишина окружила его ожиданием беды. Странной казалась пустота аэродрома, и движущаяся в сером сумраке огромная водная поверхность поднимала из глубины души липкий страх. Юрий Павлович закурил около аппарата и медленно осмотрел воду вокруг. Для этого ему совершенно не пришлось опускать взгляд. Казалось, что река несется даже немного выше островка, на котором он стоит. Только затока с противоположной стороны, на фоне высокого берега смотрелась немного ниже. Воздух был неподвижен. Дым от сигареты медленно поднимался вверх, почти как в комнате.
   Юрий Павлович долго смотрел на рулежную дорожку за ЦЗ, на тот край, где она уходила под воду. И вдруг вздрогнул. Этот темный край заметно шевелился. Наступил тот критический момент, когда река стала выходить на почти ровную поверхность, и край её из четкой границы между водой и сушей стал превращаться во множество мелких, вырывающихся вперед язычков, ищущих себе дорогу в микронеровностях тверди и быстро сливающихся снова в единую гладь.
   Юрий Павлович бросил окурок и заторопился грузить аппарат. Сначала он поставил под заднее сидение, на платформу, тяжелую картонную коробку. Тщательно привязал её. Потом, поправив сидение, поставил на него канистру с топливом и пред канистрой, поперек, два тюка. Так же тщательно всё привязал. Топливо из последней канистры перелил в бак. Вылилось не всё. Немного подумал, и оставил канистру на бетонке. Огляделся. Быстро темнело. Вода на рулежной дорожке уже была опасно близко.
   Быстро Юрий Павлович плюхнулся в сидение, пристегнулся и, не подавая никаких команд, дернул рукоятку стартера. Мотор заработал сразу. Юрий Павлович осмотрелся. Вода подкралась к нему от протоки, со стоянки прилетающих самолетов. Аппарат уже стоял в луже. Юрий Павлович дал газ и резко развернулся, порулил к перемычке, вывернул на неё. Впереди текла река. Расстояние до неё, в полутьме определить было трудно, но она уже выползала на перемычку со стороны первой эскадрильи. Юрий Павлович дал полный газ и начал разбег поперек аэродрома, по перемычке между магистральной рулежной дорожкой и ВПП.
   Отрыв произошел за серединой перемычки. Над ВПП под аппаратом уже было метров десять высоты. Юрий Павлович быстро посмотрел влево, там была только вода, впереди - то же, вправо - еще оставался достаточно длинный кусок взлетной полосы. Но взлет уже произошел. Не из необходимости, а скорее от привычки, Юрий Павлович, набрав около пятидесяти метров высоты, начал выполнять разворот в сторону аэродрома, для набора высоты над сушей. Но аэродрома под ним уже не было. Вода уверенно поглощала остатки суши. И хоть глубина была и не очень большой, и сесть туда еще можно было, но взлететь оттуда уже было нельзя.
   - Всё, - подумал Юрий Павлович, - нечего тут крутиться, пока тянет мотор, нужно отсюда уходить. И резко переложил аппарат из правого крена в левый, направляя полет прямо к лагерю.
   На лагерь он вышел уже почти в полной темноте. Верхушки леса еще хорошо просматривались, но дорога уже выглядела черной ямой. Юрий Павлович прошел над ней на высоте около ста метров, тщательно всматриваясь вниз. На дороге просматривалась белая прерывистая разделительная линия разметки. Нечетко, но заметно. Юрий Павлович решил строить заход на посадку по ней. Он развернулся к повороту дороги, прошел немного, секунд пятнадцать, дальше, и развернулся на посадочный курс. Прибрал обороты и начал снижение.
   Дорогу уже было почти не видно, как Юрий Павлович не щурился.
   - Хоть бы луна вышла, - подумал Юрий Павлович скучно. - Интересно, во сколько она здесь всходит? - и глянул на часы. Стрелок тоже не было видно.
   В душе у Юрия Павловича начала подниматься скука. Делать ничего не хотелось, и он перестал всматриваться в темную глубину просеки, на дне которой должна была быть дорога, от которой едва виднелась только серенькая прерывистая линия. Его мозг вяло отсекал мысли, а руки непроизвольно совершали действия.
   - Небольшой снос вправо.
   - Доворот влево, - руки немного подвинули ручку управления.
   - Убрать крен, - и руки вернули ручку обратно.
   Высота медленно уменьшалась. Вот совсем близко от колес мелькнули верхушки деревьев, а справа блеснула серая размытая полоска дороги за поворотом. И тут же - исчезла. Теперь с боков стали подниматься две черных стены леса. Расстояния до земли не было видно. Ничего не мелькало под аппаратом, только стало прохладней. Прямо по курсу хорошо различалась граница между лесом и небом, и узкий провал просеки у обрыва, где дорога выходила на склон.
   - Надо уходить на второй круг и искать место посветлей, - подумал Юрий Павлович, но газ не нажал, а продолжил проваливаться в темноту.
   И вдруг, прямо впереди зажегся слабый огонек, а с боков от него, один за другим - такие же огоньки, образовавшие две параллельные короткие линии.
   - Садимся, - быстро решил Юрий Павлович, - и, убрав газ, направил полет прямо между этими световыми точками.
   Через несколько секунд, колеса аппарата, взвизгнув, цепко схватили дорогу. На пробеге, Юрий Павлович боковым зрением увидел сидящих на обочине людей, каждый из которых держал в руке, низко к земле, фонарик или зажженную зажигалку. Остановившись, он не стал сруливать с центра дороги. Выключил мотор и с удовольствием откинулся в сидении назад, выпустив из рук ручку управления. Спереди, из темноты к нему неторопливо подошел Эдуард Михайлович. В руке у него тоже был фонарик.
   - Спасибо, Михалыч, - вяло, без выражения проговорил Юрий Павлович.
   - Дать бы тебе... - не замахиваясь, тоже без выражения ответил Михалыч. - Куда тебя понесло, на ночь глядя?
   - Да жалко было оставлять на аэродроме, кивнул Юрий Павлович за спину, - собирали ведь, паковали, опять же...
   Помолчали, каждый на своем месте. Стали подходить мужики.
   - Как там? - спросил Эдуард Михайлович, и отвернулся, глядя куда - то в темноту.
   - Всё, - коротко ответил Юрий Павлович, - утром, если хочешь, слетаем, посмотрим сверху.
   Ничего не ответил Эдуард Михайлович Зеленеев. Постоял еще. Помолчал. Потом вздохнул глубоко и стал командовать.
   - Давай, слезай. Ужинать пора. Мужики, аппарат разгрузить, с дороги убрать, поставить поближе к лагерю. На ночь привязать. Давайте, давайте. Ночь уже. Пора ужинать, да ложиться. Завтра будем думать, что делать дальше. - И, к Юрию Павловичу, - пошли. Мужики тут сами справятся.
   Они пошли по дороге к опушке леса, где дорога выходила к затоке, отделившей её от поселка. Там уже был разбит лагерь. На самой кромке леса стояло три шалаша. Перед ними горел костер. Вокруг костра были расставлены наскоро сделанные из бревен лавки. Перед лавками - несколько коробок, накрытых бумагой. Над ними хлопотала Зоя Павловна, пытаясь изобразить из них столы, сервируя их открытыми банками с консервами, пластиковыми стаканами и приборами, раскладывая в пластиковые тарелки хлеб. Над костром что-то доваривалось в котле. Пахло вкусно.
   Постепенно народ собрался у костра. Быстро расположились, разобрали тарелки и вилки. Зоя Павловна положила каждому порцию гречневой каши с тушенкой.
   - Давай, - негромко сказал Эдуард Михайлович Валентину Георгиевичу, и тот, как волшебник достал из коробки, что была рядом с ним две бутылки водки. Протянул их Александру Николаевичу.
   - О-о-о, - одобрительно отозвались на его жестикуляцию присутствующие.
   - Вам бы только жрать, из любого дела пьянку сделаете, - осуждающе буркнула Зоя Павловна. Но, тем не менее, улыбаясь, быстро достала пачку пластиковых стаканчиков и отдала их мужикам. Александр Николаевич, не мешкая, налил каждому.
   Молчали.
   - Ну, давайте уже, - не выдержала паузу Зоя Павловна, - каша же стынет.
   - Золотые слова, - с удовольствием поддержал её Эдуард Михайлович, - и, главное дело, во время сказаны.
   Сказал и выпил. Остальные, лишь немного замешкавшись от такого оборота, хотя и недружно, но тоже быстро выпили и принялись за кашу.
   - Откуда такая роскошь? - спросил Юрий Павлович негромко у Эдуарда Михайловича, сидевшего рядом, и кивнул на пустую бутылку, не прекращая есть кашу.
   - Так ты же привез в крайнем полете. Целый ящик, аккурат двадцать бутылок.
   После второй рюмки заговорили каждый о своем. В основном делились впечатлениями от пережитого. Налили по третьей. Хмелев то и дело порывался высказать благодарность Юрию Павловичу, но Шумихин всякий раз осаживал его на место. Выпили под короткий тост Михалыча:
   - Ну, за спасение.
   Усталость давала себя знать и скоро разговоры затихли. Михалыч дал команду к отбою. Валентин Георгиевич коротко объяснил, где кому спать. Дежурным по лагерю оставили Бориса.
   Эдуард Михайлович с Юрием Павловичем отошли в сторонку, к самой воде. Закурили, глядя на огни посёлка на той стороне разлившегося ручья.
   - Здорово у тебя получилось, - заговорил Эдуард Михайлович.
   - Что? - переспросил Юрий Павлович.
   - Ну, вывезти нас по воздуху, - ответил Эдуард Михайлович.
   Повисла недоуменная пауза.
   - А ты что собирался делать? - спросил Юрий Павлович, мгновенно забыв о сигарете.
   - Да так. Хотел поставить дельтаплан на плот и как на глиссере перемахнуть на ту сторону, - ответил Эдуард Михайлович, продолжая смотреть на посёлок.
   - Так чего же ничего не сказал, когда я его стал облётывать, площадку искать? - чуть не накинулся на него обиженный Юрий Павлович.
   - Тише ты. В Воду свалишься, - остановил его Эдуард Михайлович. И добавил, убедившись, что Юрий Павлович не столько обозлён, сколь раздосадован, - Полетать захотелось, вот чего. Да и твой план понадёжнее показался. Глиссер придумывать нужно было, да и делать тоже, а времени оставалось мало. В затоке, опять же, течение быстрое, топляка много. Могли налететь на бревно или корягу и перевернуться на скорости. Тогда все - в водопад.
   - А так не все? - уже серьёзно спросил Юрий Павлович.
   - Да. А так не все, - ответил Эдуард Михайлович, и, подумав, добавил, - только ты, да ещё кто-нибудь.
   - Например, ты.
   - Нет, остальных я бы вывез. Послал бы кого-то на тот берег на тех же подвесных баках. Перетянули б трос, а по нему переправили бы всех. Мокрые и раненные, но доплыли бы.
   - Не все, наверное.
   - Да, скорее всего, не все. Вода очень холодная.
   - Поэтому ты и отправил Зою Павловну первой?
   - И поэтому тоже.
   - Ну и на том спасибо, - закончил разговор Юрий Павлович и пошел спать.

***

   Ночью, когда все уже уснули, над рекой, выходя откуда-то из её глубины, тяжело прополз густой рык, переходящий в душераздирающий стон. Это река, ломая бревна и стволы поваленных деревьев, выдавила из своего горла хламовую пробку, сбросила её с водопада и ринулась вслед, в нижнее озеро. Вода стала спадать.
   Первым это заметил Борис. Он не спал, стоя у края воды, подступившей опасно близко к лагерю, и прикидывал, на сколько метров ей осталось подняться, чтобы выгнать их и отсюда. Это ему никак не удавалось. Вода не поднималась ровно, а волнами ходила туда - сюда, спутывая расчеты. Он как раз напряженно умственно трудился, когда река выхаркнула плотину из теснины и устремилась вниз. Вода стала медленно отступать от его ног.

***

   Утром, проснувшись, все вышли на берег, откуда был виден аэродром. Там всё было на месте, даже коробки и канистра, оставленные на ЦЗ.
   Так что же, всё было зря?
  
  
  

Схема района Зеленеевки до наводнения.

   Краткий словарь авиационных терминов.
  
   ЦЗ - позиция централизованной заправки самолетов. Нечто похожее на автозаправочную станцию, только для самолетов.
   ВПП - взлетно-посадочная полоса. Часть аэродрома, предназначенная для разбега самолетов перед взлётом и пробега после посадки.
   ГСМ - горюче-смазочные материалы.
   Полет - совокупность событий, происходящих с летательным аппаратом и экипажем, от начала разбега до конца пробега.
   Разбег - часть полета от начала движения летательного аппарата до отрыва от земли.
   Пробег - часть полета от касания земли до остановки или сруливания с ВПП.
   Взлёт - часть полета от начала разбега до набора безопасной высоты (около десяти метров) и безопасной скорости (для дельталетов - около шестидесяти километров в час).
   Посадка - часть полёта от начала снижения к ВПП до остановки или сруливания с ВПП.
   Планирование - полёт с выключенным мотором.
   Вираж - маневр летательного аппарата в горизонтальной плоскости, полет по кругу похожий на полет по каемочке тарелки. Относится к простому пилотажу. В вираже аппарат накренен к центру круга.
   Крен - наклон летательного аппарата одним крылом вниз, а другим - вверх.
   Тангаж - наклон продольной оси самолета относительно горизонтальной плоскости.
   Кабрирование - полет носом вверх.
   Пикирование - полет носом вниз.
   Горка - маневр летательного аппарата в вертикальной плоскости. Полет как по снежной горке, только вверх. Выполняется без крена.
   Боевой разворот - пространственный маневр летательного аппарата, сочетающий элементы горки и виража. После боевого разворота аппарат летит в обратную сторону выше и сбоку от того места, где вошел в боевой разворот. Относится к сложному пилотажу.
   Болтанка - Состояние атмосферы, характеризующееся наличием воздушных течений с разными скоростями и в разных направлениях. Относится к сложным метеорологическим условиям. Полет в болтанку, сопровождается неконтролируемыми изменениями высоты, скорости, крена и тангажа. Относится к особым случаям полета. Требует специальной подготовки от пилота.
   Сумерки - время от касания солнечным диском горизонта до полного опускания солнечного диска за горизонт.
   Руление - езда по земле на летательном аппарате.
   Рулежная дорожка - бетонированная дорога для проезда самолетов.
   Капонир - бетонно-земляное укрытие для защиты самолетов и людей от поражения при обстрелах и бомбардировках аэродрома. В данном случае это были бетонные арочные сооружения, засыпанные землёй, похожие на большие холмы.
   Паттерна - часть капонира, предназначенная для расположения людей и хранения имущества. Бетонная пристройка к капониру, имеющая отдельный вход с бронированными воротами.
   Кунг - будка на шасси автомобиля.
   Боковая труба крыла - дюралюминиевая труба, образующая переднюю кромку крыла дельтаплана.
   Килевая труба - средняя продольная труба крыла дельтаплана.
   Парус - обшивка крыла.
   Латы - элемент обшивки крыла, тонкие дюралюминиевые трубки, поддерживающие профиль крыла.
   Профиль крыла - поперечное сечение крыла, имеющее специальную форму, выгодную для создания подъемной силы.
   Расконтрить гайку - снять контровочную булавку, вынуть шплинт или иное приспособление, предотвращающее самоотворачивание гайки.
   Чулок - стальная трубка, одетая снаружи на дюралюминиевую трубу.
   Кубик крепления тележки - фторопластовый куб, сквозь который проходит килевая труба, имеющий отверстия для болтов крепления тележки.
  
   Март 2008 года. Москва

Т.Н. Киянский

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   32
  
  
   3
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"