Это странно, каждый день просыпаться от ощущения брызг на лице. Настолько странно, что за несколько дней пребывания здесь мне стало казаться, что так было всю жизнь, и что будет до конца. Эти брызги - ничто иное как тающее окно за спинкой кровати. Стекло тает, а капли, ударяясь о подоконник, попадают мне на лицо. Каждый раз, изо дня в день оно тает. Я не замечаю, каким оно становится тогда, когда я ложусь спать, но при пробуждении на следующее утро оно вновь целое, но уже тающее..
Я протягиваю к нему руку и отламываю кусок. Кожу обжигает холодом, но я привык. Я делю стекло, тающее, на две части, и сбрасываю половину вниз. Не слышно, как бьется стекло. Но это и не удивительно. Оно толстое. К тому же, внизу специально для него поставлена коробка, в которой ровными кусками покоятся куски стекла, выбрасываемые отсюда ежедневно, мной ли, еще кем..
Так уж повелось, что по приезду в этот год мне достался чердак. Странно, никогда и не думала, что здесь можно жить. Наверное, не зря. Стоило мне натянуть шорты и подняться, пол закачался подо мной. Никогда не страдал морской болезнью, но что-то закачало.. Мне пришлось лечь на пол, чувствуя исходящий от него холод, лишь бы прекратить движение под собой.
Совершенно точно, под деревом была вода. Впрочем, сказать с уверенностью, что пол был деревянным, я не мог. Я ползком перебираюсь в соседнюю комнату, и облегченно вздыхаю, когда понимаю, что пол не шатается. Мне дышится легче. В руке я все еще сжимаю тающий кусок стекла. Я откусываю от него немного, как и во все предыдущие дни. А после и вовсе доедаю. Ничуть не хуже утренних бутербродов.
Здесь покоится много старых и забытых вещей. Кучи одежды, горы бытовой техники, вот уже несколько вышедшей из употребления, детские игрушки, должно быть, принадлежавшие мне когда-то. А, может, и не мне. Я потеряла уверенность в чем-то, непонятное и странное стало для меня нормой. А так же и старая кровать с торчащими вверх пружинами и деревянной широкой спинкой. Она спасает меня от взгляда зашедшей женщины. Я выглядываю из своего убежища осторожно, наверняка, мои глаза расширены от испуга. Та проходит в мою комнату, пол под ней не движется, и уходит, улыбаясь. Это тоже норма. Я не потребую с нее объяснений.
Мне хватает двух минут, чтобы среди старых вещей отыскать одежду себе на сегодняшний день. Конечно, я разрываю все в комнате. И, одевшись, удаляюсь, радуясь наведенному мною бардаку.
Этажом ниже, на веранде, я замечаю двоих оживленно болтающих женщин. Одну из них я только что видел на чердаке, вторая старше, мудрее. Их голоса доносятся до меня приглушенно, но, стоит им заметить меня, и они замолкают. Первая льет что-то из заварника в чашку, а вторая, опомнившись, спрашивает, выспалась ли я и предлагает присоединиться. Я принимаю приглашение, сказав, что спалось мне отлично.
Заварка переливается через край, стекает на блюдце и мгновенно застывает. А я в то время выглядываю в окно и замираю - снег. Сколько бы его ни было дома, мы ни разу не видели его за стеклом. Я сразу ищу взглядом фотоаппарат, но старшая женщина уверяет меня, что тот уже давно сломат и ремонту не подлежит. Мне приходится подавить в себе разочарование и задуматься. Снег тает с гораздо большей скоростью, нежели стекло в моей комнате. Внезапно я понимаю, что сижу рядом с бабушкой, а мама разливает леденяющую кровь жидкость по чашкам, произнося тихо-тихо:
- Глупенький ты мой, я так тебя хотела убить. А ты вернулась, как ни в чем не бывало. Глупенькая.
Но и это неважно, там, за стеклом, солнце, а под тающим снегом оказываются цветки, растующие за счет солнца, растущие мгновенно и заполоняющие огород в считанные секунды.