Это место уже столько времени оставалось неизменным со своими доисторическими законами, что никто бы и не удивился, если бы ничто не изменилось в течение еще такого же количества лет. Любые попытки разобраться в происходящем в этом закутке страны успехом не увенчивались, как бы велики ни были возможности желающих. Кто-то пропадал, кто-то видел такое, что и вовсе отказывался от замысла.
Город не зависел от остального мира. Кроме того, государство само отказалось нести ответственность за своевольный народ этого места. В нем проживало немалое количество людей, связанных с местом негласным соглашением, а, соответственно, и общение, столь необходимое каждому из них. Пища добывалась на территории, однако досуг не шел в ногу с цивилизацией. Отсутствие электричества и газа давало о себе знать, но большинство прибывших в город было только радо возможности соединиться с природой и отдохнуть от шума большого города.
Несмотря на размеры городка, все друг друга знали. Отсутствие необходимости в секретах успокаивало горожан. Единственными, у кого имелись секреты, были хозяева города - небольшая семья, удерживающая город на плаву и в равновесии уже в течение нескольких столетий. Население называло их Безликими, но почитало их едва ли не больше собственных семей. Истинные аристократы, они никогда не ставили себя выше других. Равенство было их главным принципом, а поддержание равновесия - главная цель жизни многих поколений.
Однако, говорят, в семье не без урода. Так случилось и здесь. Этого мальчика ждали с нетерпением, но само его появление принесло городу страдания. Ожидание затянулось, а во время родов его мать скончалась. То была прекрасная женщина, посвятившая всю свою жизнь этому месту. Однако никакая женщина в этой семье не имела и понятия, какие вещи происходят с незваными гостями.
Никто не думал, каким монстром вырастет этот мальчик. Его иммунитету можно было позавидовать. Но возросшая в сравнении с остальными людьми города физическая сила мальчика стоила ему духовного равновесия. Все началось с кошмаров, с которыми он не расставался с трех лет. Они снились ему каждую ночь, но это не пугало его. Он толком не видел реального мира, но все ужасы реальности стали частью его существования. Он ложился с упоением, гадая, что увидит на этот раз. Кровь не пугала его, равно как и насилие. Он просыпался выспавшимся и довольным, представляя, как собственноручно вершит то, что видел последней ночью.
Следующим этапом его развития стали ночные похождения. Стали пропадать люди, животные были вырезаны всего за неделю. Люди боялись спать, но необъяснимые случаи продолжали происходить. Мальчик очень быстро понял, что нынешние сны перестали быть эфемерной субстанцией, и это привело его в восторг. В эти дни он испытал настоящее чувство счастья. Причинение страданий людям доставляло ему такое удовольствие, что он не в силах был описать это чувство. Надо признать, о происходящем догадывался только его отец - единственный, кто остался в семье помимо мальчика. Отец не обладал такой кровожадностью, и интересы города ставил выше собственных. Но, сколь бы ни были благими его намерения, идти против семьи, пускай в ней и остался лишь его сын, было неблагоразумно. Это он понял всего за секунду до того, как его сердце перестало биться.
У взрослеющего парня возросли и потребности. Он хотел свободы, и добивался ее всеми известными ему методами. Первым близким семье человеком, ушедшим из жизни по его воле, стала сиделка, приставленная к нему отцом на время его отсутствия в доме. Эти стены по сей день хранят раскаты его хохота, раздававшиеся тогда, когда по крутой лестнице, быстрее кого бы то ни было, спускалась девушка. Характерный хруст сворачиваемой шеи был усладой его слуху, а вид неестественно изогнутого тела еще долго стоял перед глазами. Это настолько возбудило его, совершенно неопытного в этом деле, что он, поддавшись животному чувству, спустился вслед за ней и припал к ее промежности, шумно втягивая воздух. Выброс адреналина в крови заставил его действовать быстро. Задрав ее юбку, он вошел, привыкая к незнакомым ощущениям и возбуждаясь еще сильнее, не чувствуя сопротивления. Его не волновало, что о нем могут подумать, если вдруг кто-то зайдет. Гостей он не ждал, а отец должен был явиться порядком позже. Наслаждаясь теплом внутри нее, он решил, что стоит попробовать это с еще живой жертвой, ведь чужой страх приводил его в восторг не меньше хруста костей и человеческих криков. Долго он не продержался, излившись в остывающее тело. Он опустил голову ей на грудь и не услышал биения сердца. Безусловно, такого насыщенного дня у него давно не было, можно было расслабиться пару минут. Избавляться от тела он не стал, уверенный в том, что подозрения на тринадцатилетнего парня падут вряд ли. К тому же, что-то ему подсказывало, что отныне о девушке никто и не вспомнит. Выдрав клок ее волос, он снова задрал уже опущенную юбку и затолкал прядь внутрь, повинуясь некоему порыву. С торчащим оттуда светлым пучком волос она казалась ему порядком симпатичнее. Вдохнув, он поднялся, покидая дом через заднюю дверь. Ближайшие несколько часов ему предстояло провести вне этих стен с так и манящим телом внутри.
Как он и думал, никаких разговоров не последовало. Отец не стал искать новую сиделку, возможно, посчитав, что дом теперь проклят, и девушкам не следует здесь больше находиться. Ребенок на скуку не жаловался, пропадал целыми днями, но в относительно спокойном городе не было ничего, чего ему стоило бы опасаться. Спрятать тело бывшей сиделки не составило труда, но недаром яблоко от яблони недалеко падает. Вид девушки настолько привлек и отца, что он едва удержался от того, чтобы накинуться на нее. Удержало его только то, что ею кто-то уже воспользовался.
Прошло еще пять лет. Исчезновения продолжались. С приходом темноты все разбегались по домам, теряя вещи по дороге и не возвращаясь за ними из-за страха быть следующими. Но парень просчитал и это, подыскивая жертв средь бела дня. Он становился любимцем среди девушек, и их было столько, что никто не обращал внимания на одну пропавшую. Меньшая конкуренция - больше свободы, считали они. У него было личное мнение о красоте, поэтому он и не трогал самых красивых девушек города. К тому же, о красавицах спохватываются порядком быстрее, нежели о дурнушках.
Обычно он показывал им окрестности собственного дома, и, стоило им скрыться за ним, оглушал жертву. Недюжинная сила помогала ему с легкостью доставить добычу в дом, а после начиналось веселье. Доставался припрятанный набор ножиков, веревок и проволоки. Обычно он обходился этим, но иногда в ход шли розги или предметы обихода. Ему нравилось, как жертвы кричали, но все же ему не хотелось быть пойманным так скоро.
Эта девушка работала в трактире далеко от этого района. Он выманил ее прогуляться во время перерыва, завидев ее отдыхающую в теньке между домами, и моментально получил согласие. На пути к собственной смерти она смеялась его галантности, когда он легко подхватил ее на руки. Придя в себя уже будучи связанной и ничего не понимающей, она осыпала его всеми известными ей проклятиями. Молча. О кляпе он позаботился. Руки и ноги были широко раздвинуты в стороны и привязаны к спинкам резной кровати. Узлы были прочными, и надеяться на их ослабление смысла не было. Голова побаливала, светлые пряди побагровели - он не рассчитал силы, когда оглушал ее. Но ему все равно нравилось. Запах крови будоражил его фантазию. Она вздрогнула от подувшего ветерка, но поняла, что долго замерзать ей не дадут. Взгляд наткнулся на проволочную конструкцию, оплетающую ее грудь и поддерживающую подобно бюстгальтеру. Однако со своими заморочками. Проволока зажимала ее затвердевшие соски. А все доступные ей движения - это только согнуть ноги в коленях.
Обычно он делал все быстро, но эта девушка показалась ему настолько прекрасной, настолько напомнила ему сиделку, что остановиться просто так он не мог. Надолго он ее не оставил и метнулся к жертве почти сразу, как та пришла в себя. Взяв нож, он приблизился, отчетливо видя страх в ее глазах. Вопреки ее ожиданиям, он опустился к промежности - за столько лет это стало фактически ритуалом, - и мазнул лезвием по лобку. Она взбыкнулась, но долго своевольничать он не позволил, спуская нож и разводя им половые губы. Девушка затихла, но ее сердцебиение заглушало все остальные звуки. Поняв, что был достаточно убедителен, он повернул нож рукояткой и протолкнул его во влагалище так, что острие оказалось слегка внутри. Понимающая, что любое ее движение может ее поранить, девушка часто дышала, зажмурив глаза. Парень оказался недоволен таким результатом и вытащил нож, не заботясь о жертве. Порез был небольшим, но этого хватило, чтобы он резко вошел в нее, упиваясь частотой сжимающихся мышц, болью и слезами девушки. Своими извиваниями она заработала еще один порез, на этот раз на внутренней стороне бедра, после чего он всадил ей в анальное отверстие свечу. Ему нравилось ощущение, что он внутри не один, но найти человека, который смог бы его понять и принять, было неимоверно сложно. Двигаясь внутри и вколачивая в нее свечу, он думал уже, увы, не о том, как она прекрасна, а о том, что ни одно живое существо не сможет доставить ему такого удовольствия, как мертвое. Первый опыт оказался для него идеальным, и больше ощущения, похожее на то, он не испытал. Она мычала, не в силах избавиться от кляпа, моля бога избавить ее от этого мучения.
Он добавлял к члену пальцы, прекрасно зная, что она не может расслабиться, и делая все, чтобы этого не произошло как можно дольше. Он надеялся, что все это время она проведет в сознании. Излившись в нее, он вынул член и тут же заменил его рукой. Протолкнуть ее не составило труда, он успел порядком ее растянуть. Кровь, сперма и ее влага вскружили ему голову. Почти обезумевший, он расправил пальцы внутри, чувствуя сопротивление, но все же проталкивая руку дальше. Он представлял ее крики, вспомнив ее нежный голос, и снова излился.
Запас свечей был неимоверно огромным, но для данной особы ему хватило и двух. Решив, что без одной внутри ее образ будет не полным, он достал одну и зажег. Мычание-протест не было им воспринято, он полностью погрузился в собственные желания. Трогать промежность он не стал, избавляться от воска там было бы сложнее, нежели на груди, которая его вовсе не интересовала. Так девушек можно было свести с ума, но он делал все, чтобы окончательно свихнуться самому. Горячий воск на коже поначалу не дает себя почувствовать, боль приходит не сразу. Аккуратной дорожкой от пупка он довел девушку до такого состояния, что боль стала восприниматься без задержки, и когда он держал свечу над ее сосками, она кричала как никогда, что было слышно даже через кляп. Он с нежностью смотрел в ее затянутые пеленой боли глаза, понимая, что добился желаемого результата, как неожиданно его прервал отец, как обычно, зашедший без стука.
Рефлексы сработали быстрее, чем он успел подумать, есть ли необходимость его убивать. Но, к тому моменту, как эта мысль проскочила в его сознание, из груди отца торчала только рукоятка. Он медленно оседал на пол, пытаясь глотнуть воздуха подобно рыбе на суше, но его судьба больше не волновала его сына. Жертва была готова нырнуть в небытие, но очередная порция боли вернула ей сознание. Осторожные штрихи ножом по груди, ниже, ниже. В них не было никакого смысла, но он уже достаточно наигрался и теперь просто надеялся на то, что у игрушки найдется для него какой-нибудь сюрприз. Такового не было и он, проведя языком по сделанным надрезам, слизывая едва проступавшие из-за слабого нажима капли крови, сел и тут же свернул девушке шею.
Отец еще дышал к тому моменту, как он выходил из комнаты, но это не повлияло на желание сына избавиться от его трупа. Он бы ничем не помог еле живому, даже если бы и хотел. Чужие глаза в такой ответственный момент были лишними, ведь в любом случае отец не признался бы ему, что понимает его мысли и желания, и готов содействовать. Слез же этого ребенка он никогда не видел, и, по всей вероятности, этого никогда и не произойдет.
Время шло, он затаился на некоторое время. Исчезновение его отца, фактического правителя города, автоматически снимало с него все подозрения. Людская уверенность в том, что сын безмерно скорбит, доводила его до безумного хохота, но это было ему на руку.
Не прошло и месяца, как люди снова начали пропадать. Это вовсе не показалось странным городу, ждавшему этого. Был удивлен только один человек. Тот, чьими стараниями порядка десяти процентов города было стерто с лица земли. Он впадал в депрессию, не зная, чем заняться, пока неизвестный выполнял его работу. Наткнуться на такого же хищника, каким был он сам, могло быть опасно. Что примечательно, следов тот тоже не оставлял и с легкостью находил жертв, несмотря на то, что все население почти не покидало домов.
Он старался не пить, зная, что не сможет себя контролировать, однако выглядел так, словно пил с неделю подряд. Старался сидеть тихо, но все же отслеживал происходящее в городе. Здесь уже давно не жил никто без семьи или сожителей. Стоило кому-то не вернуться, на следующий день знали уже все. Он отследил закономерность, пускай на это и потребовалось около двух месяцев. Без своей работы он чувствовал себя загнанным в клетку, он исхудал, перестал о себе заботиться. Ему требовалась эмоциональная встряска, а обеспечить себе ее можно было только одним способом - найти ублюдка, посягнувшего на его территорию.
Он вышел когда только начинали опускаться сумерки. Гулять в такое время имели смелость либо подростки без головы, либо полные психи. К первой категории он точно не относился. Тишина города была способна напугать даже его, но он был другом тишины. Местность была ему прекрасно знакома, а интуиция, обостренная своеобразным постом, подсказывала верный путь. Долго блуждать ему не пришлось, цель поиска сама себя обнаружила. При этом оба старательно - и весьма убедительно! - делали вид, что не понимают, в чем, собственно, дело.
Пацан был младше его, но в нем непременно преобладали актерские способности, а не физическая сила. Одетый во рванину, перепачканный, он действительно походил на бродягу, оставшегося без дома. Не зная людей можно было не понять, кем он является на самом деле, но под всем этим маскарадом отчетливо виднелись тонкие черты лица, ставшие такими вовсе не по причине голодовки, а бывшие таковыми с детства.
Кивнув на просьбу "бродяги" переночевать у него, он с усмешкой наблюдал за учтиво кланяющимся аристократом и пытался угадать, какие у него все же тараканы в голове. Придя к выводу, что этого он не узнает, пока не вскроет ему черепную коробку или пока не спросит, он вздохнул и прошел вперед, следя за каждым движением новоявленного знакомого. Надо признать, что тот также не сводил глаз с него, поэтому хозяин территории решил предоставить незваному гостю возможность продемонстрировать свои умения. Он не повел его с черного хода, ожидая растерянности, но ничего подобного не заметил в выражениях его лица. Пропустив того помыться, он еще надеялся оглушить парня, пока тот не сделал первого хода. Однако состряпанный на скорую руку план провалился, как только гость обнял его, моментально проникая языком в рот. Это был первый в его жизни поцелуй. Не потому, что раньше было не с кем, а потому что и не хотелось. Ему нравилось, было непривычно и странно, но напряжение от неизвестности не давало расслабиться.
- Сделай это так, как тебе нравится, - шепнул он, срывая с себя остатки одежды и откидывая их в сторону.
Он уложил его на ковер, не в силах добраться до комнаты, снова вспоминая свою первую попытку. Мужчин у него, однако, не было, но это только будоражило сильней. Когда-то он пробовал растягивать себя, чисто от интереса, и знал что банное масло для этого подходит как нельзя кстати, благо недалеко было. Он не стал раздеваться, если все зайдет слишком далеко, это произойдет, так или иначе. Если же нет... придется что-то делать с трупом, для чего все же лучше было бы быть одетым.
Снова прильнув к губам гостя, он резко всадил два смазанных пальца в его анус. Гораздо сильнее сжимаемые мышцы должны были доставить больше удовольствия, нежели при контакте с девушкой. В теории. Но он все вспоминал пассивность только что умершей на тот момент сиделки и молил дьявола о том, чтобы этот парень понял его истинное желание. К тому моменту, как он вошел, мысль о том, что он забывается в руках соперника, испарилась как абсурдная. Гость даже не шевелился, словно считывая мысли партнера. Спокойно принимая в себя его член, он дышал ровно, почти спокойно, но все же возбуждался. Резкие движения внутри заставляли тело пылать, но главного маньяка города хватало ненадолго, парень не успел кончить к тому времени, как почувствовал в себе горячую сперму. Он вплел пальцы в волосы партнера и почти нежно опустил его к паху. Из-за первого раза с мужчиной он даже забыл о своем ритуале, но теперь, видя чужой напряженный член, который оставил совершенно без внимания, он без лишних просьб обхватил его губами. Ощущения были новы, непонятны, но на краю сознания мелькнула мысль, что он нашел идеального партнера, живого, который понимает без слов, которого ему самому еще было бы неплохо понять, но мощная струя спермы, ударившая в горло, заставила прекратить думать. Он перекатился на спину, облизнув губы, и "бродяга" тут же оседлал его.
- Ты развлекся, теперь моя очередь, - сказал он столь же тихо, как в прошлый раз, скользнув пальцами по его шее. Он почувствовал, что не может пошевелиться, несмотря на отсутствие веревок, и впервые осознал, что чувствуют его жертвы. Страх. Страх питал его лучше любой пищи. Товарищи даже прозвали его энергетическим вампиром, но это уже другая история. Парень не спешил, медленно раздевая его. Его пальцы наткнулись на нож в одном из карманов брюк, и он кивнул в благодарность. - Забавное это дело. Ты чувствуешь все, но не можешь сдвинуться с места. Раньше я не знал, что лишение чувствительности ничто по сравнению с этим. Может, конечно, было бы интересно посмотреть, как ты перенесешь эту боль, но это скучно и требует гораздо большего времени. А мне, знаешь ли, надоело здесь возиться.
Парень решил обойтись без масла, проталкиваясь в него медленно, заставляя чувствовать, как все внутри горит. У него только сбилось дыхание, а мысли метались беспорядочно от той, что он действительно так развлекается, до той, что ему придется прочувствовать всю боль, которую он посмел причинить остальным, а после этого он будет не в силах сдержать крик.
От толчков внутри на глаза наворачивались слезы, а рука парня с зажатым в ней лезвием скользила по телу, словно подыскивая идеальное место, откуда стоило бы начать. Дойдя ею до лба, он прекратил движения, и, едва касаясь кожи, стал опускаться вниз, будто пытаясь разделить ровно напополам. Нажим был минимальный, еще даже совсем непохожий на царапины. Он дошел до паха, нажимая чуть сильнее, и снова толкнулся в него, не убирая ножа. С каждым движением надрез становился все глубже, и парень снова начал со лба. Раз за разом он нажимал все сильнее, пока из раны не начала сочиться кровь. Ни он, ни его жертва не знали, сколько это длится. Один получал неимоверное удовольствие, другой думал, что таким образом искупит свои грехи, и молился дьяволу. Количество порезов, как и их глубина, увеличивалось вместе со скоростью и силой толчков. Ему казалось, что парень никогда не кончит, но, быть может, биологические часы просто-напросто лгали ему из-за той боли, которая на него обрушивалась.
Он дотянулся до зажженной свечи, стоявшей на столике. Крики питали его даже лучше чем страх, и он надеялся их услышать этой ночью. Разрядка была недалеко, а месть так и не свершилась. Поэтому он наклонил свечу над самыми глубокими порезами в ожидании новой порции боли партнера. Реакция не заставила себя ждать. Выгнувшись дугой, он кричал, плакал, моля о пощаде, но парень непреклонно капал воском на эту грязную плоть. Он выплеснулся и поспешно поднялся. Ноги слушались плохо, как с ним бывало всегда после подобного, но оставаться рядом не было ни сил, ни желания. Свеча догорала, и, пока он одевался и приходил в себя, все надрезы были идеально заполнены воском. Ублюдок еще был жив, но помочь ему умереть парень не собирался. Свою работу он выполнил, и теперь намеревался убраться подальше от этого города. Следовало доложить, что можно брать город под контроль, и напиться. Именно с такими мыслями он напоследок полоснул городскому маньяку по члену ножом, воткнул его в пол рядом со всхлипывающим телом, и покинул дом.