Во избежание разного рода непоняток, как уже было в своё время с Евангелием Незлого Тихослова (оное же St.Ring), поясняю: запись этой сказки была начата в утро самого короткого дня 2005 года, 22-го декабря.
Завершена, ежели не ошибаюсь, 8-го января 2006 года соответственно.
А посвящается она, естественно, всем на свете жемчужницам, которые не покладая мантии создают прекрасный жемчуг из всякого докучного сора.
Борис Гребенщиков
Аквариум
Не Пей Вина, Гертруда
Альбом: "Кострома mon amour"
В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.
На улицах пьяный бардак;
На улицах полный привет.
А на нем узда изо льда;
На нем - венец из огня;
Он мог бы спалить этот город -
Но города, в сущности, нет.
А когда-то он был другим;
Он был женщиной с узким лицом;
На нем был черный корсаж,
А в корсаже спрятан кинжал.
И когда вокруг лилась кровь -
К нему в окно пришел гость;
И когда этот гость был внутри,
Он тихо-спокойно сказал:
Не пей вина, Гертруда;
Пьянство не красит дам.
Нажрёшься в хлам - и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь -
Якорь не подведет;
А ежели поймешь, что сансара - нирвана,
То всяка печаль пройдет.
Однажды утром Феникс проснулся, и понял, что он - Феникс.
Так началась его вторая жизнь. Там, в первой, осталась жена - или две? какие-то бывшие друзья, подруги и знакомые, и вроде бы что-то ещё.
Всё это было уже неважно. В новой жизни он был свободным, он был умным и сильным, он, наконец, был Фениксом. И у него, Феникса, было столько Жара, что достанет легко спалить пару-тройку городов. По какой-нибудь причине, или просто так.
А ещё он теперь мог путешествовать - попадать в разные интересные места, видеть странные картины, похожие на чужие сны.
Как-то раз он оказался в одном чудном месте - это была тихая, тенистая заводь реки с тёмной прозрачной водой и плавным, сонно-неспешным течением. Долго он стоял, глядя на манящий омут, так долго, что даже проглядел тот миг, когда снова оказался у себя дома.
Один этот раз был, видимо, случайностью. Но что-то зацепило его у той речной заводи - и вышло так, что впервые за все свои путешествия Феникс запомнил, как туда можно попасть.
Правда, одно но - чтобы оказаться у Реки, сначала нужно выйти из тела. А вот это как раз то, что он очень хотел, но не умел. Очень хотелось путешествовать по своей воле, а не когда получится и куда занесёт. И, поскольку он был Фениксом, он довольно быстро нашёл такой способ.
Он называл это "вспыхнуть наизнанку". Феникс просто сосредоточивался, и, частично обернувшись, выпускал свой Жар наружу, а сам уходил внутрь, вглубь. Сгорал, конечно - столько Жара выпустить сразу. Что поделаешь, за всё надо платить.
Зато теперь он умел использовать свой собственный Жар для того, чтобы путешествовать по мирам тогда, когда ему хотелось. Этот мир стал интересовать его ещё меньше, чем раньше.
Здесь ему было плохо. Тут он даже не мог толком летать, крылья плохо слушались его в этом старом, грязном, тесном и совсем уже испаскуженном мире. Никакого сравнения с высокими полётами в других мирах. А тут ещё это неуклюжее тело всё время что-нибудь требует. Его нужно кормить, еду нужно добывать, какой-то пошлый быт - ничто из этих мелких делишек не интересовало Феникса, ибо душа его требовала совсем другого.
К сожалению, попадать в другие миры постоянно не мог даже Феникс. В лучшем случае удавалось раз в неделю, и потом ещё целый день после очередного самосожжения он хворал.
Зато у Реки он оказывался теперь гораздо чаще. Там было сказочно красиво, даже если просто стоять на берегу, но этим дело не ограничивалось - Феникс попробовал нырять. В тёмной, прохладной воде не было видно ничего, как будто это и не вода вовсе, и не река - а одна мягкая, нежная, манящая Бездна. Он нырял вглубь, пока хватало дыхания, только глаза очень быстро начинали болеть, а то бы он не выплывал из глубины и дольше.
Впрочем, было у Реки и кое-что ещё. Случайно коснувшись крылом подводной части отвесного глинистого склона, Феникс обнаружил, что у самой кромки воды к берегу лепятся мелкие тёмные раковины. Из чистого любопытства он отодрал и раскрыл несколько дюжин. В каждой раковине была целая россыпь радужных чёрных жемчужин - круглых и продолговатых, гладких, сияющих.
Да всё там, на Реке, было завораживающе-прекрасно и удивительно, но возвращался оттуда он всегда внезапно, и ещё несколько дней потом чувствовал себя слабым и разбитым.
Тем временем новая жизнь Феникса шла своим чередом. Он опять обзавёлся друзьями, и даже появилась новая подруга - нежная и ласковая курочка, замужняя, но строгих правил. Она позволяла ухаживать за собой только достойным, галантным кавалерам - например, тем, кто делал ей подарки.
И Феникс задумал подарить ей нечто необыкновенное. Долго искал, что, и наконец решил - а почему бы ему не захватить частицу того, что он видит в своих чудных путешествиях? Сначала Феникс хотел преподнести своей нежной курочке жемчуг - много жемчуга, так, чтобы хватило на корону для её прекрасной головки. Но после нескольких попыток оказалось, что жемчуг, этот прекрасный, переливчато-радужно-чёрный жемчуг, оказавшись здесь, мгновенно меркнет, тускнеет и рассыпается серой пылью. Тогда Феникс решил, что сохранит его в воде. Он подготовил красивый сосуд из тонкого стекла, и привычно погрузился в себя, вспыхнув в пустой комнате. А когда вернулся с водой в крыльях, увидел лишь осколки лопнувшего сосуда - тот раскололся, не выдержав фениксова Жара.
Потом Феникс много раз пытался найти жаростойкий сосуд, потому что взятую с собой воду выливать нужно сразу, чтобы как можно скорее поместить в неё жемчуг. Много ли, мало ли опытов провёл Феникс, неведомо, но, в конце концов, он просто научился лепить и обжигать сосуды из огнеупорной глины. Ему это ничего не стоило, он же был Феникс, и мог очень, очень многое.
К тому времени он уже попадал к заводи просто виртуозно - переносился туда мгновенно, почти не тратя сил на поиск, и мог долго, неторопливо подбирать жемчужины одну к одной, все в тон, и столько, сколько надо.
И вот тогда, наконец-то, он триумфально припал к лапкам своей ласковой подруги. Феникс засыпал курочку, уже несколько заждавшуюся, и даже изредка поглядывающую на других, необычными подарками. Жемчуг на дне сосудов сиял под толщей воды, озаряя её лёгкими, мягкими отсветами, и придавая её манящей темноте новые оттенки. Курочка была очень довольна - таких необычных подарков не было ни у кого из её подруг.
Она продолжала жить своей обычной жизнью. Иметь возлюбленного - это прекрасно, но муж-петух никуда не исчезал с её горизонта, и за цыплятами по-прежнему нужен глаз да глаз. Однако сердечко её пело - на самом-то деле она избранная! Она не такая, как все! Наконец-то её по достоинству оценил сам Феникс!
Сосуды с жемчугом курочка с гордостью показывала всем, кому только возможно, по любому поводу и без оного. И вот тогда у фениксовых подарков открылось новое свойство: почти все, кто заглядывал в тёмную, прозрачную воду, и ловил мягкие отсветы жемчужин на дне сосуда, попадали во власть странных чар.
Вода ласково нашёптывала, манила прикоснуться, напоминала о тайном, тёмном уюте небытия, которое на самом деле было возможностью стать кем угодно, и прекрасные слова лились прямо в душу, и играла тихая, еле уловимая музыка, будто где-то там, высоко-высоко в надземных чертогах, кто-то перебирал струны небесной арфы. Сияние жемчужин притягивало и завораживало, вызывая перед глазами чудесные видения, пробуждая смутные, давно забытые чувства. Казалось, что перед тобой веером раскрываются неисчислимо-радужные миры, полные небывалых красот, и ты летишь по ним, пронзая несокрушимые для прочих границы свободно, словно завесу лёгкого летнего тумана. И снова, как когда-то давно, всё мироздание - твоя колыбель, и ты плывёшь на прекрасном лотосе по реке, чьи тёмные воды укачивают тебя, что-то ласково нашёптывая...
Эта водная мана оставляла после себя пронзительные и чудесные воспоминания, и наводила самую прекрасную на свете тоску - о том, что уже ушло и никогда не повторится, и о том, чему не сбыться вовек...
Завораживать публику Фениксу понравилось. Понравилось слушать восторженные отзывы, понравилось, что у него стали просить новых сосудов - ещё и ещё. Феникса зауважали те, кто раньше в упор не хотел его замечать, его общества стали искать самые знатные и солидные особы, и не только из городка, где жил Феникс, но и из других мест.
Это было славное время. К Фениксу внимательно прислушивались, его мнение разносилось всюду и потом долго обсуждалось. Славным это время было и для курочки. Она всегда находилась рядом, чуть что - умело направляя обсуждение самого Феникса, его слов, его необычайных жемчужных сосудов в нужное русло.
Конечно, были и другие умельцы. Кто-то мог выращивать прекрасные цветы редких окрасок, кто-то восхищал публику лаконичной простотой садов камней, кто-то делал статуэтки из любого материала, прямо на глазах у зрителей - это тоже были очень одарённые, владеющие магией художники.
Но с некоторых пор, стоило около них появиться Фениксу, как он мгновенно переманивал большую часть публики к себе и своим прекрасным жемчужным сосудам.
Феникс выиграл несколько местных состязаний, в том числе и на годовой ярмарке, на которую съехалось невиданное доселе множество желающих поучаствовать.
К нему стали обращаться с предложениями выставить его сосуды в маленьких частных галереях и даже магазинах - нет, не на продажу, а просто для украшения. Правда, денег это всё ещё не приносило, но было очень, очень приятно.
Но вскоре Фениксу этого всего стало мало. Если его жемчужные сосуды оказались такими чудодейственными, то почему бы ему не представлять их всей стране, а не только маленькому городку? Да и гонять к Реке за жемчугом можно чаще.
Так Феникс стал искать способы, как принудительно вспыхивать, уносясь к Реке. Другие места он больше не разведывал - совершенно не хватало времени на пустые, бесполезные путешествия. Вне тела он теперь пребывал очень недолго, и нужно было успевать набрать побольше жемчуга прежде, чем он вернётся обратно. Надо сказать, что, сколько бы Феникс ни доставал раковин, их как будто совсем не убывало, да и жемчуга в каждой из них меньше не становилось.
Зато он научился сгорать чаще, как того и хотел. Правда, Феникс уже не успевал толком отдохнуть от одного путешествия, как сразу пускался в другое, и всё время чувствовал себя очень слабым и подавленным.
Теперь его раздражал любой пустяк, любое резкое слово могло испортить ему целый день. Более того - любой праздный пустослов, которому не понравилась какая-нибудь мелочь в одном из сосудов, мог напрочь вывести Феникса из равновесия. В такие плохие дни он долгие часы пытался обернуться так, чтобы вспыхнула хоть одна искра, - дальше-то он знал, что делать. Но у него снова и снова ничего не получалось.
А злопыхатели появились, причём в большом количестве. Вместе с теми, кто ждал его жемчужные сосуды, чтобы окунуться в их манящую прохладу, нашлись и те, кто кричал на всех углах, что Феникс, дескать, чернокнижник, что его вода заряжена проклятыми колдовскими чарами, что это адова вода. Чего только они не придумывали - что Феникс держит в сосудах не жемчуг, а камушки, заживо вырезанные из желудков юных девственных курочек, и что он совершает чёрные мессы, и что знается с нечистою силой, а отец его - страшный чёрный демон.
Что поделаешь, так бывает всегда. Всюду толпа, сталкиваясь с чем-то ярким и необычным, от такого явления шарахается. Всё непривычное вызывает настороженность и страх, а страхи запоминаются лучше, чем что-нибудь хорошее.
Были и другие придирки. На некоторых зрителей (их было немного, но всё-таки они были) сосуды Феникса просто не производили ни малейшего впечатления. Они не понимали, зачем в эту тёмную воду могут часами заглядываться другие. Для них творения Феникса представали одним нескончаемым рядом сосудов с водой, похожих друг на друга так, как могут быть похожи друг на друга любые два склона горы горшков, слепленных из одной и той же глины. Феникс и сам не знал, почему его вода действует на одних и не действует на других.
Более того - и именно здесь, пожалуй, имеет смысл поведать ещё об одной грани взаимоотношений Феникса и его произведений.
Лично ему, Фениксу, они были не нужны.
На самом деле, в глубине души после каждого посещения Заводи его мучили сомнения - а та ли это вода? Точно ли на этот раз он не перепутал место? Так ли она чудесна и притягательна, как раньше, и по-прежнему ли манит к себе зрителей? А вдруг к этим жемчужным чарам привыкнут, и публике надоест любоваться его сосудами?
Феникс не знал, почему приносимая им вода так темна и прозрачна, и почему по ощущениям она намного тяжелее обычной. Почему крупные, круглые, дурманяще-чёрносмородиновые жемчужины вводят в щемящую тоску? А мелкий стальной жемчуг кажется на ощупь колючим и придаёт воде еле заметный красноватый оттенок?
Он ничего этого не знал и даже не пытался узнать. Ему всё это было просто не интересно.
Феникс знал главное - где растут жемчужины, и как их добывать.
Впрочем, всё равно - новые сосуды с завораживающим содержимым появлялись регулярно, и ещё Феникс, наконец, начал сам ездить по разным городам, предлагая всюду свои сосуды. Один. На этот раз он наотрез отказался взять с собой свою верную и преданную подругу курочку, объяснив это тем, что она нужна своему мужу-петуху и цыплятам. И как-то раз, из очередной своей поездки он привёз новую курочку. Молоденькая, гибкая и стройная, с большими томными глазами, она влюбилась в прекрасного огненнокрылого Феникса до полного самозабвения. Ещё бы, он явился ей на пике своей славы, озарил огнём, одарил своим вниманием, ласково позволил ей восхищаться собой. Она забыла жениха, забыла свой дом, уехала с Фениксом и поселилась рядом с его домом. К себе он не пускал никого, объясняя, что с ним рядом жить слишком опасно.
Для первой курочки настали кошмарные дни, крах всего её мирка. Да, Феникс по-прежнему был с ней ласков, но твёрд, и явно не отдавал предпочтения ни одной из них. Новенькая почему-то явно считала её, Первую Подругу Феникса, старой историей. Это было просто невыносимо. Как Первая Подруга, она засыпала Феникса гневными письмами с требованием немедленно выгнать вон воровку чужого счастья, угрожала, что выставит на всеобщее обозрение самые старые фениксовы работы, которые он ей дарил в своё время. Она знала, что Феникс давно уже их стыдился, считая слабыми и примитивными. Но и это не помогало. Феникс молчал, и курочка не унималась. Тогда Феникс демонстративно окружил новенькую вниманием, стал учить её лепке сосудов из глины, которую сам ей и приносил. Курочка поняла, что если она срочно не успокоится и не найдёт способ как-то исправить положение, то может потерять Феникса навсегда. И Феникса, и место верной и преданной подруги рядом с ним, и вообще - всю свою репутацию светской птицы высокого полёта. А этого курочка перенести не могла.
Она быстро взяла себя в крылья, успокоилась и постаралась подружиться с новенькой. Вскоре они мило ворковали по-женски, как только могут ворковать две курочки. Старшая дружелюбным, слегка покровительственным (чтоб новенькая не забывалась) тоном рассказывала молоденькой курочке о жизни, о своём богатом опыте, о цыплятах и их выращивании. Мягко журила ту, когда она по незнанию говорила или делала что-то, что могло не понравиться Фениксу, рассказывала новенькой о его привычках - в общем, она снова была мила, любезна и полезна. Феникс был ею доволен, и место по его правое крыло по-прежнему оставалось за ней.
Теперь Феникс мог спокойно уезжать и дальше - за домом и за оставленными в нём сосудами могли присмотреть сразу две подруги.
Впрочем, вскорости первая курочка и вовсе полностью искупила своё прежнее плохое поведение. Произошло это случайно. Хотя, если подумать, ничего случайного в этом всё-таки нет. Как настоящая светская птица, курочка считала себя обязанной быть в курсе всего, что происходит вокруг. Новостями делились многочисленные подруги, но не только - курочка сама активно их собирала, всюду бывала, везде успевала. В одном доме посидит за чашечкой чаю, пожалуется на занятость, в другом посочувствует хозяйским горестям, в третьем поквохчет о жизни - глядишь, уже есть, что самой обсудить в своей гостиной, когда туда придут к чаю.
Так было и в тот раз - совершенно случайно она услышала о каких-то новых фениксовых творениях, вроде бы выставленных на ярмарке в соседнем графстве. А ей ведь точно было известно, что ничего нового у Феникса пока не было, да и поехал он совсем в другой город.
Когда Феникс вернулся из поездки, она тотчас ему об этом рассказала.
Он тут же сорвался проверять. Беспокойство оказалось не напрасным. У Феникса появились подражатели, более того - это была откровенная подделка.
Сначала он даже не поверил своим глазам - впервые ведь видел такую вопиющую наглость! На грубой глинобитной крынке был криво скопированный рисунок из тех, что он любил наносить на свои сосуды, а внутри - о, это надо было видеть! Вместо чудесной воды, которую добывал Феникс, там была какая-то тёмная жидкость, скорее всего - обычная вода, слегка подкрашенная чернилами. А вместо сияющего тёмного жемчуга - простые стеклянные бусины, наполненные клеем из рыбьей чешуи. И на витрине, где была выставлена эта мерзость, висела табличка с надписью "Сэр Фенкис, эсквайр".
Когда Феникс понял, что перед ним находится, он просто вышел из себя от гнева.
Полыхнуло так, что огнём опалило сразу пол-лавки. Хозяин с приказчиком в ужасе выскочили во двор, кто-то заголосил "Пожар! Поджог!", бабы выли, пожарные и зеваки бежали с водой и песком. Короче, вышло нескучно. Впрочем, Феникс мгновенно пришёл в себя, распинал дымящиеся остатки полопавшихся горшков, и пошёл искать хозяина. Глаза его горели недобрым огнём, перья тускло мерцали, как угли в жаровне, и раскалённый воздух клубился вокруг него. Народ шарахался от взбешённого Феникса. Стоя в центре двора, Феникс громко и внятно объяснил хозяину, что он, Феникс, думает о его, хозяина, гнусных подделках, о его моральных и деловых качествах, о нём самом, о его умственной полноценности и заодно - обо всей его торгашеской родне. После чего пообещал, что если ещё раз встретит хоть одну такую подделку, вернётся и спалит всю лавку. И отбыл. Толпа к тому времени собралась просто огромная, впереди стояли полисмены, но никто не решился даже подойти к такому опасному правдолюбу.
Этот случай был ещё одной важной вехой в жизни Феникса. До этого его друзья могли честно, положа руку на сердце, сказать, что Феникс, при всей его неуравновешенности, всё же очень порядочный и честный художник, и что никому он зла не принёс, что бы там о нём ни говорили. Не считать же его ответы идиотам, которые обвиняли Феникса во всех смертных грехах - с такими вообще нормально говорить нельзя, они хорошего обращения просто не понимают. С этой поры все неравнодушные к Фениксу (а к нему почти никто не оставался равнодушен - такое уж было свойство у его огненосной натуры) раскололись на два лагеря - одни по-прежнему защищали его, обвиняя во всём лавочника. Как он мог не знать, что именно продаёт? Это же его лавка, а о Фениксе слышали не только в их жалком, захудалом графстве, о нём знают теперь и в самой Столице! Да и имя этого якобы автора говорящее - где этот Фенкис, эсквайр? Кто его вообще видел? Короче, так и надо этому жадному барыге, сам, поди, и сделал эту пакость.
Враги были счастливы - они же говорили! Они давно говорили, что Феникс - полоумный! Он безумен, он агрессивен, он опасен для общества! Его давно уже надо было посадить в клетку и отправить в зверинец, чтобы добрые граждане могли без опаски глядеть на него.
Ещё были друзья и знакомые пострадавшего лавочника, они божились, что лавочник кристально честен, и говорили, что он никогда не стал бы заниматься подделками. Просто он ни разу не видел творения Феникса, да и сам не был с ним знаком. А тут предложили товар - он и взял. Теперь-то он точно знает, что от таких буйнопомешанных надо держаться подальше.
Четвёртые были просто сторонними свидетелями, тоже со своим взглядом на события. Они считали, что даже если хозяин лавки и был бесчестным ушлым пройдохой, это ещё не повод сжигать чужое имущество. Только чудом никто не пострадал, а если бы в лавке было полно народу? А маленькие дети - они же могли испугаться? Нет, таких безумцев надо ограничивать в передвижениях, говорили четвёртые.
Вдобавок ко всему, в том городе, где проживал лавочник, теперь одно только упоминание о Фениксе взъяряло всю местную молодёжь, действуя, как целая гора алых портьер - на молодых бычков. Не проходило и месяца, чтобы кто-нибудь из них на дружеской попойке не поднимал тост за здоровье того, кто добудет голову Феникса, а кое-кто ещё, говорят, обещал принести своей невесте накидку из фениксовых перьев.
Негласный Хозяин города, Медведь-оборотень, тоже сказал, что больше не хочет видеть Феникса у себя во владениях. А это уже было серьёзно - в своё время Медведь служил берсерком в элитных королевских боевых подразделениях, и был обучен уничтожать единорогов и джиннов.
А кто же всё-таки был автором подделок, выяснить так и не удалось - следов почти не осталось.
Сам Феникс объяснял своё поведение очень просто. Он Феникс, значит он - хороший, а, стало быть, все его враги - плохие.
А хороший он, потому что Феникс.
Неужели не ясно? Такая простая логика. Не ясно это может быть только ублюдочным дегенератам и полным уродам, потому что вон, даже курочкам понятно.
Кстати, к тому времени у Феникса было уже три курочки, а по выходным приезжала четвёртая. Первая Подруга была вынуждена смириться с тем, что Фениксу постоянно требуются новые поклонницы. Главное - удерживать своё особое положение, и с этим она справлялась превосходно.
Тут, наконец-то, надо разъяснить, как же сам Феникс относился к своему маленькому птичнику. Очень даже просто. В жизни они ему не были нужны, ни одна - он же был самый настоящий Феникс, исполненный небесного Жара, а вовсе не Петушок Мечты, как втайне думала каждая. Он не умел выращивать птенцов, раздражался, когда цыплята начинали путаться под ногами. Феникс прекрасно осознавал, что одно его огненное перо ценнее всех куриных достоинств, вместе взятых. Так зачем с ними жить? Дело курочек - быть рядом, да искренне хвалить его, Феникса, творения. Иногда они даже бывают полезны - очень уж нудное это занятие, делать ящики для хранения сосудов, но всё же нужное. А у курочек это отлично получается. Он ведь хвалит в ответ, позволяет быть рядом с собой - этого вполне достаточно.
Больше столь явных и грубых подражаний "под Феникса" нигде не встречали. Но Феникс стал на это дело очень нервный, теперь он мог скандал устроить по одному подозрению в подделке, что отнюдь не прибавляло ему доброжелателей, и очень радовало врагов.
"А Феникс-то спёкся!" - радостно галдели они, и подолгу обсуждали очередную его выходку, пророча, что скоро он совсем спятит, недолго осталось.
Впрочем, устраивать публичные скандалы Фениксу и самому понравилось. В бою он мгновенно преображался, сразу прибывало сил, и даже на время отступала постоянная депрессия. И неважно, что повод к очередному праведному бою придумывался на ходу - сам процесс был куда важнее.
Да и поводов для болезненно самолюбивого Феникса было предостаточно - постепенно его, фениксов, стиль, стал в определённых кругах моден. Нет, конечно, не было никаких прямых заимствований - просто тёмные тона, стальные и радужные разводы по чёрному фону в одежде, мода на жёмчуг, особо тёмный - такого вот рода вещи. Феникса же это бесило чрезвычайно.
Он всюду не преминывал сообщить, откуда что взялось - и любые ответные сомнения однозначно воспринимал как вызов. Ещё можно было защищать курочек, когда хулители Феникса переключались с его произведений на курячьи. Не то, чтобы он ценил их простенькие поделки, просто при этом можно было вволю повеселиться.
Курочки вели себя в этих скандалах по-разному, некоторые смело и яростно ввязывались в перепалку, на стороне Феникса, естественно. "Да, крылья у меня, может, и куриные, но зато в душе я - настоящая тигрица! Муррк!" - примерно так говорила себе каждая пеструшка, оглаживая помятые пёрышки.
Умнее всех вела себя Первая Курочка - у неё было просто изумительное гузочное чутьё, она умела вовремя оказаться нездоровой или уйти в отпуск по уходу за больными цыплятами. Поэтому она никогда сама не участвовала в самых скандальных и грязных разборках, и в то же время получала новости мгновенно - их ей приносили вместе со свежей сдобой к утреннему чаю, желающих осведомить саму Первую Курочку Феникса находилось множество.
В общем, так прошёл год.
Что произошло в течение этого года? Да ничего особенного. Не став всенародным героем, Феникс тем не менее наконец-то с полным на то основанием считался местной достопримечательностью, чему только способствовал его горячий нрав, известный всей округе.
А какой же художник без скандалов и публичных разбирательств, полагала публика. И Феникс оправдывал ожидания толпы, более того - не проходило и недели, чтобы он чего-нибудь этакого не отмочил.
Парочка местных остряков-бездельников теперь даже подрабатывала, упражняясь в зубоскальстве за счёт Феникса. Они водили приезжих на экскурсии, при этом разыгрывая целые представления:
-- А это - дом господина Феникса. Господин Феникс у нас - прям специалист по глазам!
-- Он что, ещё и доктор?
-- Нет, он мастер по поиску соринок в чужих глазах.
-- А что же брёвнам в своих собственных он счёта не ведёт?
-- А чего там считать-то - давно сложил из них храм Имени Себя, Любимого.
Разумеется, такие спектакли происходили в отсутствие Феникса.
Ещё пару сезонов имели в определённых кругах хождение сатирические куплеты про некоего "мистера Нефикса", но напрямую с Фениксом никто не связывался.
Зато впечатлительных курочек, жаждущих быть обласканными и стремящихся прижать трепетными крыльями к сердечку частицу фениксова небесного Жара, к тому времени набралось уже с полдюжины.
И далеко не всегда теперь их совместное существование протекало гладко.
Например, одна из курочек однажды осмелилась заявить на самого Феникса свои особенные права, и была в этом слишком назойлива. Её покарали мгновенно и жестоко. Вся стайка дружно обернулась к несчастной, злобно крюча когтистые лапки и возмущённо хлопая крыльями. Её неподобающее поведение долго разбирали на Совете Стайки, и под снисходительно-одобряющим взором самого Феникса с позором изгнали из их дружного коллектива. Также ей присвоили статус обескрыленной, и теперь она навсегда лишалась Жара Феникса, а также Права Быть Другом и Защитником Феникса и нежно напевать ему его сладкозвучные песни или расписывать новые ящики для хранения сосудов.
Ещё среди курочек шёпотом передавались слухи о Роковой Паве, любовь к которой едва не погубила Феникса. Правда, никто толком ничего о тех событиях не знал. Знала только Первая Курочка, но она, против обыкновения, молчала.
Просто эта роковая пава едва вторично не стоила Первой Курочке таким трудом добытого положения правого крыла Феникса.
Именно тогда она снова почувствовала, что Феникс может ускользнуть от неё.
Но как было молчать, когда Феникс хотел всё бросить и уехать к своей паве?
Она попыталась призвать его к порядку, напоминая, что у него накопилось много дел, да и она, верная его подруга, как раз сейчас, как никогда, нуждается в его участии. Да он просто не может покинуть её сейчас, когда она с таким трудом, рискуя здоровьем, высиживает своего последнего цыплёнка.
А Феникс почему-то отреагировал совсем не так, как она рассчитывала. Он вспылил, и сказал, что тем более теперь уедет. Навсегда.
Страшно сказать, как переживала курочка. Она даже начала терять оперение на нервной почве. Всё это было просто мучительно. Она держалась очень мужественно, насколько позволяло её верное и порядочное куриное сердечко. Ни слова упрёка, ни тени горечи не слышали от неё - ну разве что иногда, за дружеским чаепитием, она позволяла себе некие намёки на мужскую неблагодарность, и всё.
А что касается всеобщего сочувствия - так разве она его не заслужила?
Тем временем Феникс вернулся, весь тусклый и мрачный, и молча заперся у себя. Он отказывался общаться со всеми, и даже с ней, курочкой. С его самой верной подругой.
Она уж и не знала, что делать, и даже отъезд Феникса по делам восприняла, как передышку.
В очередной раз её спас случай. Как раз в то время курочка познакомилась с ласточкой, ненадолго осевшей в их краях. Ласточка изучала фольклор перелётных птиц, но интересовалась и разным творчеством - как она говорила, у неё было много друзей-художников, и порой она приносила им новые идеи и свежие мысли.
Так она и оказалась в гостях у курочки, которая заведовала большой коллекцией фениксовых творений.
После осмотра она разговорилась с курочкой, и перешла их милая болтовня в задушевный разговор. Слово за слово, чаепитие за чаепитием - и вот они уже близкие подруги.
-- Ты такая сильная птица! - часто говорила ей курочка. Ты летаешь высоко и красиво, ты умеешь жить одна. А мы тут у земли всё больше копаемся, там червячок, там зёрнышко, да с цыплятами надо туда-сюда - глядишь, молодость прошла, а неба и не видели. Такая наша куриная доля.
Потом разговоры стали как-то сами собой переходить на обсуждение Феникса. Теперь курочка уже жаловалась на свою горькую судьбу, на то, что любит прекрасного и далёкого Феникса, а живёт с простым петухом, и растит с ним цыплят.
Ласточка пожалела бедняжку, ищущую сочувствия, постаралась утешить. Она напомнила ей, что курочкин муж-петух, в общем-то, очень даже неплох. Он добрый и терпеливый, и среди прочих петухов выделяется своей хозяйственностью, и уж точно - лучше многих других птиц. А Феникс - ну что же, Феникс настоящий герой, это бесспорно. Только вот совершенно не подходит для дома и семьи. Он - гордый одиночка, и ему всё быстро надоедает, ведь не зря же он до сих пор один - с ним просто никто не может ужиться. Да и все эти его скандалы - ну разве можно считать Феникса надёжным и ответственным, если он может из-за любой своей прихоти спалить полгорода? Разве хотела бы она, курочка, видеть такую птицу отцом своих детей?
Курочка слушала и соглашалась, и в знак особого расположения показывала своей подруге ласточке редкие работы Феникса, которые приберегала только для избранных.
Но ласточка оказалась одной из немногих, на кого чары фениксова жемчуга не подействовали. Может, потому, что она великолепно летала наяву и вовсе не тосковала по неким мифическим сверхполётам, которые были возможны когда-то давным-давно.
А может быть, всё ещё проще, и ласточка осталась равнодушна к фениксовой тёмной воде потому, что Огонь и Вода не были её стихиями, а полночный жемчуг совершенно ей не подходил. Она принадлежала стихиям Воздуха и Земли, и её не интересовали пламенные метания Феникса.
О чём она и поведала курочке, сказав, что один-два фениксовых горшка очень впечатляют, две-три дюжины весьма интересны, но когда число одинаковых, в сущности, сосудов переваливает за несколько сотен - это работа не творца, но ремесленника.
Вот если бы Феникс освоил что-то новое, он же очень талантлив, он мог бы, например, делать прекрасные вазы для цветов - и в подтверждение своих слов ласточка начертила крылом на полу одну такую вазу.
Дружеские чаепития у курочки как-то сами собой прекратились, а вскоре и сама ласточка улетела из фениксовых краёв.
Как только Феникс вернулся домой, Первая Курочка поспешила к нему с Очень Важными Новостями, и тут же подробно отчиталась о своих беседах с ласточкой, передала все её слова и даже привела Феникса в своё хранилище - показать улику, бережно сохранённый рисунок ласточки на полу.
Потом они ещё долго говорили вдвоём, прямо как в старое доброе время.
Курочка торжествовала - она снова была полезной, она проявила ласку и чуткость, как раз когда Феникс был подавлен и нуждался в поддержке. Выявление "сволочи", а именно так теперь звалась ласточка в близких к Фениксу кругах, сильно способствовало укреплению положения Первой Курочки в стайке. Феникс публично назвал её "близкой и давней подругой, с которой многое было пройдено". Никто теперь не мог игнорировать Первую Курочку. Любой новой курочке, прибивающейся к стайке очарованных сиянием Феникса, оставалось только подружиться с ней, или в этой стайке места ей не было. Зато для тех, кого они к себе принимали, находилось теперь много новых развлечений - например, в последнее время в стайке стало модно устраивать свои маленькие, только для самых близких, конкурсы работ, похожих на фениксовы. Курочки дружно лепили горшки, вместе их украшали, ходили по самую лучшую, самую чистую родниковую воду - она казалось им единственной мало-мальски подходящей заменой той, что приносил сам Феникс. Они находили, где могли, жемчужинки и кусочки перламутра, красили их отваром коры до чёрно-лилового оттенка, и аккуратно погружали всё это богатство в свои сосуды. А потом наступал черёд самого главного события - они долго обсуждали достоинства и недостатки каждого произведения, и торжественно выбирали победительницу месяца. Ей предоставлялась честь первой посмотреть на новое творение Феникса, и потом ещё целый месяц помогать ему во всём.
А что же всё это время было с друзьями Феникса? Да ничего особенного. Когда Феникс стал разъезжать по городам и весям, они общались с ним урывками, в основном - во время его визитов домой, с каждым разом всё меньше и меньше. Ведь после всякой поездки он сначала принимал у себя своих курочек: надо было поговорить с каждой, узнать, как у неё дела, как настроение. Да и до этих поездок общения с Фениксом толком не получалось - он то не хотел никого видеть после неудачной попытки самосожжения, то был в депрессии, то просто болел.
И друзья следили за его жизнью со стороны. Огорчались, видя его больным и измученным. Наблюдали, как появляются и развиваются его новые привычки. Печалились, когда он на потеху ненавидимой им же толпе начал принудительно сжигать себя, и даже пытались предостеречь. Просили поберечь свой Жар и не растрачиваться на никчёмных любопытствующих бездельников.
Говорили, что не стоит так вести себя с глупыми доверчивыми курочками, что он, Феникс, просто так, походя, разбивает их маленькие сердечки. Напоминали про историю с павой, про драки и отвратительно скандальную репутацию, которую Феникс обрёл буквально за один год.
Феникс слушал, соглашался, обещал быть спокойнее и сдержаннее. А потом снова лез за новой порцией жемчуга, или тут же ввязывался в очередную свару.
Впрочем, Феникс и сам признавал, что сладкий сироп всеобщего признания ему необходим. Из этой потребности и вытекала большая часть его публичных деяний - он, кстати сказать, довольно часто после яростной ссоры мог тут же помириться, стоило вчерашнему кровному врагу похвалить фениксовы творения или оказать ему услугу. Например, пристроить несколько работ на какую-нибудь выставку.
Друзья каждый раз в спорной ситуации старались его понять, взглянуть на мир его глазами. Он же - Феникс, он видит мир сквозь собственный Жар, в таком ярком свете полутона теряются, и видно лишь резкие контуры.
Они много раз хотели спросить: зачем ему всё это надо? И почему, если ему самому сосуды совершенно не нужны, он продолжает растрачиваться и торопится сгорать почаще для пустоглазой толпы?
А то, чем он занимался в последние месяцы, давно уже неприятно поражало даже самых стойких и терпеливых из добрых знакомых Феникса, и очень огорчало друзей. Но он стал настолько нетерпим к любой критике, что друзья просто и не знали, как к нему подступиться с таким разговором.
Когда-то давно он ещё не избегал подобных вопросов, но и тогда просто отшучивался в ответ.
Он говорил, что никогда ничего не делал для толпы. А все те, кто хвалят его произведения - не толпа. Толпа и быдло - это те, кто не восхищаются его, Феникса, творениями.
А может, это была не шутка?
Друзьям, которые любили своё дело просто потому, что вкладывали в него частицу своей жизни и души, непонимание Фениксом своих творений и полное его к ним безразличие были удивительны и непонятны.
А Феникс где-то в глубине души чувствовал, что вещь ценна только тогда, когда её хочет кто-то ещё, когда обладателю вещи завидуют.
Собирать жемчуг для себя - какая глупость! Зачем ему самому эти жемчужины? Но толком объяснить всё это Феникс не мог - не умел долго над такими сложными вещами размышлять, да и со словами ладил не очень. Вот если крыльями работать, да в иные миры путешествовать - это другое дело, это он умел, а объяснения пусть ищут те, кому они интересны.
А может быть, он всегда знал всё это, просто не говорил им? Тогда - какие же они были друзья?
Именно это они, наконец, и захотели выяснить раз и навсегда.
...Он встал, пошатываясь, с пепелища, и обвёл окружающих каким-то странным взглядом.
Друзья, давно ждавшие возвращения Феникса, с удивлением отшатнулись от его безумно-мутного взора.
Он же, явно никого не узнавая, поднялся с пепла, шатаясь, выплеснул воду и привычно отрыгнул добытые им в этот раз жемчужины в сосуд, ловко подставленный одной из квохчущих вокруг него курочек.
И только тогда сказал, рассеянно поглаживая курочкины пёрышки:
-- Вы кто?
-- Мы - твои друзья.
-- Хм... Мда? А чего вы тогда не стоите в очереди, чтоб подержать мне сосуд? Ну ладно, хорошо, что вы здесь. Собирайтесь, мы все идём в Поход Эпохи.
-- Чего-чего?
-- Я решил, что мои друзья будут сопровождать меня в моём личном Походе Эпохи. Пора нести мои чудесные сосуды дикарям, а то они до сих пор ещё не знают обо мне. Заодно по пути будем раскидывать все эти убогие оранжерейки, все эти садики камней и прочую фигню. Расчистим место для новых сосудов с водой.
-- Феникс, ты что? Опомнись, ты в своём ли уме? Куда мы пойдём, здесь же наш дом? Да вообще - что за бред?
-- Что? Меня, Феникса, какое-то быдло обвиняет в безумии? Да вы все бредите! Всё, я вас знать не знаю! Мои друзья - это те, кто идёт со мной. Хотите быть со мной - будьте. Нет, значит нет.
И он развернулся, взметнув хлопья пепла с места очередного аутодафе, и пошёл прочь, не оглянувшись. Пищащие от перевозбуждения курочки едва успели презрительно наскрести лапками пыль, метнув её в сторону бесповоротно бывших. Исполнив тем самым свой дружеский долг, они подхватили сосуд и вприпрыжку побежали за Фениксом, возбуждённо квохча.
У них начиналась счастливая пора. Они готовились к Походу Эпохи, делая Фениксу красивые ящики под его жемчужные сосуды. Всё как у настоящих Дам Сердца - они будут помогать своему Пернатому Рыцарю собираться в поход, навстречу настоящим подвигам.
А мы постояли, поглядели на всё это блядство, плюнули, да и пошли прочь с пустого пепелища.
-- Ты что-нибудь понял?
-- Я - нет.
-- Мда...
Помню, я ещё подумала: "Надо же, и почему только сейчас в голову пришло - куда бы ни шёл Феникс, за ним всегда остаются только свежие пепелища".
Впрочем, новая новая жизнь Феникса нас уже не касалась.
Мы шли домой, Роквиньяр - молча, а я летела и напевала про себя:
"То галопом, то вверх тормашками - дни мелькают а ля драже.
Например, эти две с ромашками не полюбят меня уже.
Прежде взвыл о таком бы бедствии, нынче ж только губу скривлю:
ничего, как-нибудь впоследствии я их тоже не полюблю". (*)
______________________________________________________________________________
(*) Михаил Щербаков "Красные Ворота"
P.S. Время у Великой Предельной Реки течёт иначе, чем здесь, у нас, но всё же мне доподлинно известно, что недавно к Заводи Забвения, где тёмная вода Реки неспешно кружит в вечном водовороте, случайно выскочил молодой и горячий жеребец. Это был его первый опыт таких путешествий. Вскоре он проснётся утром, и вспомнит, что вся прошлая жизнь ему только снилась, потому что на самом деле он - Златогривый Пегас.
Пускай проходят века;
По небу едет река
И всем, кто откроет глаза,
Из лодочки машет рука;
Пускай на сердце разброд,
Но всем, кто хочет и ждет,
Достаточно бросить играть -
И сердце с улыбкой споет:
Не пей вина, Гертруда,
Пьянство не красит дам.
Напьешься в хлам - и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь -
Якорь не подведет;
А если поймешь, что сансара - нирвана,
То всяка печаль пройдет.
Не Пей Вина, Гертруда
Борис Гребенщиков
nbsp;nbsp; ничего, как-нибудь впоследствии я их тоже не полюблю". |