Словно муравьи в потревоженном муравейнике, по пустырю сновали солдаты. Каждый был при деле: одни качали воду из пруда, другие тащили огромные бутыли с серной кислотой, третьи копали канаву для медного купороса. Мужик долго их разглядывал, потом не выдержал, перекрестился и сплюнул на землю:
- Конец света, а господам все нипочем. И чего суетятся?
Стоящий рядом офицер был с ним категорически не согласен. Никакой суеты - все шло по плану. Конец света или нет - а приказ есть приказ. Не допустить никакого саботажа. Однако предстоящее мероприятие уже привлекло закономерный интерес у газетчиков и ученой публики. А завтра еще подтянутся просто любопытствующие. Офицер Дорн тяжело вздохнул. Ему и так хватало забот с этими тремя, которые вызывали неясные подозрения.
Щеголеватого вида прохвост-репортер Монкевиц, постоянно околачивающийся возле пустыря и лезущий в каждую дырку, Дорну не нравился из-за неуемного любопытства к деталям эксперимента и панибратского отношения ко всем подряд. А вот девица из благородных офицеру пришлась по вкусу, хотя подозрений вызывала не меньше. Темноволосая и тоненькая, в белом прогулочном платье и небольшой шляпке с черной вуалеткой, скрывающей глаза, госпожа Анна Папп была слишком... неуместной в этом уездном подмосковном городке. Зачем утонченной аристократке сидеть в глуши, изображая модное увлечение фотографией? Девица фотографировала все подряд, таская за собой громоздкий аппарат на треноге. Впрочем, для офицера это стало удобным поводом свести знакомство поближе под предлогом помощи хрупкой женщине. А еще тем самым вызвать естественное раздражение у ее тихого ухажера Ивкина. Тот назвался ассистентом известного московского профессора, занимался спектроскопией, сыпал учеными терминами в надежде хоть так произвести впечатление на даму сердца, но о предстоящем испытании имел весьма смутное представление. А на все расспросы офицера либо отмалчивался, либо принимался с важным видом вещать о спектре солнечной короны.
Вечером девицу вдруг понесло на вокзал. Офицер вызвался ей помочь, тем более, что ему нужно было получить почту. Анна всю дорогу теребила на себе нитку жемчуга, щебетала о новой шляпке от столичной модистки, которую ей должны были привезти, и предвкушала, как в ней будет встречать затмение. Она даже ухитрилась выманить у Дорна обещание сфотографировать ее в обновке и непременно в тот самый исторический момент. Офицера разморило от жары, и он буркнул согласие, не сообразив, что в тот самый момент ни черта видно не будет.
Поезд прибыл с опозданием, битком набитый московской публикой. Гомон и столпотворение на вокзале стояли невообразимые, и офицер мгновенно потерял Анну из вида. Она углядела кого-то в толпе, радостно махнула рукой и нырнула в людской поток.
Офицер поспешил к последнему вагону, однако фельдъегеря там уже не оказалось. Тот объявился лишь спустя двадцать минут, вытирая пот со лба под форменной фуражкой.
- Простите, ваше благородие, уморило с дороги, - Лопатев протянул офицеру пакет с казенной печатью военного ведомства и пометкой "секретно".
Оказалось, что на курьерский поезд до Твери фельдъегерь опоздал, а следующий будет только завтра утром. Взопревший Лопатев этому чрезвычайно обрадовался и отправился искать постой, небрежно закинув на плечо холщовую сумку с секретной корреспонденцией. Офицер неодобрительно покачал головой. В доставленной ему депеше ничего нового не сообщалось - надлежало оказать всяческое содействие поручику лейб-гвардии Кованько и не допустить срыва запуска. Расторопность военного ведомства уже стала притчей во языцех.
Госпожа Папп ждала офицера снаружи. Раздраженно притопнув ножкой, она указала ему на две круглые коробки:
- Офицер! Где вы ходите? Вызвались помочь, а сами! - она обиженно надулась и взглянула на серебристо тренькающие часики, приколотые к лифу прогулочного платья. - А мне еще надобно успеть примерить шляпки, и закат запечатлеть. Как думаете, завтра будет ясная погода? Ах, как хочется увидеть солнечную корону! Такое событие!
Под восторженные охи Дорн погрузил в экипаж коробки, смахнув несколько приставших к крышке белых перышек, и мрачно поинтересовался у модницы, почему крошечная женская шляпка столько весит. В ответ бедняга узнал, что он - неотесанный мужлан, ничего не понимающий в столичной моде, что за шляпками нужен особый уход, особенно за роскошными перьями африканского страуса. Офицера терзали смутные сомнения, что он все равно не отличит перья страуса от голубиных, но он благоразумно смолчал.
Возле пустыря уже распоряжался полный энтузиазма Кованько, поэтому с чувством выполненного долга офицер еще раз обошел территорию, отогнал детвору от опасных чанов с кислотой и отправился в кабак неподалеку, сразу за полотном железнодорожной станции. Но и здесь ему отдохнуть не удалось, помешала безобразная свара, затеянная Лопатевым и тщедушным Ивкиным. Что они не поделили, было неизвестно, потому что незадачливый ученый уже валялся на полу, скуля и держась рукой за разбитое в кровь лицо.
- Фельдъегерь! - офицер подхватил смутьяна под руку и вытащил прочь. - Вы что творите? Где ваш груз?
- В комнате оставил, - тяжело пыхтя и потирая разбитые костяшки, сообщил Лопатев. - Да ничего с ним не сделается.
- Инструкция предписывает, чтобы он неустанно находился при вас. Немедленно возвращайтесь к себе!
Не успел Дорн избавиться от одной помехи и пригубить холодного кваса, как рядом нарисовался репортер Монкевиц, кося хитрым глазом и держа перо с блокнотом наготове.
- Офицер, а что будет, если завтра облака закроют солнце? Как же почтенная публика затмение углядит?
- А мне нет дела до почтенной публики, - огрызнулся Дорн. - И вам советую нос поменьше совать.
- А мне любезнейшая Анна Ильинична по секрету шепнула, что шар-то выше облаков поднимется, чтобы точно все разглядеть... - репортер замер в ожидании, а Дорн мысленно выругался.
- А откуда у госпожи Папп такие секреты водятся? - небрежно поинтересовался офицер.
- Так вестимо откуда. Она ж с супругой профессора дружбу свела. Неужто он сам полетит?
- Вот у любезной Анны Ильиничны и спрашивайте, - раздосадованный офицер допил квас и поспешил покинуть ставший душным кабак.
Ночью пошел мелкий дождь, чуть остудив изнывающую от летнего зноя землю. Офицеру не спалось, и он вышел покурить. Здание постоялого двора напротив светилось окнами, но только в комнате Анны ставни были плотно закрыты, несмотря на долгожданную прохладу. Дорну было неспокойно, и он решил прогуляться к пустырю. Весь вчерашний день шар наполнялся газом неудачно, мешал сильный ветер, прибивавший переплетенное веревочной сетью полотнище аэростата к земле. А теперь из-за дождя шар еще и намок, что утяжеляло его подъемный вес.
Вернувшись, офицер узнал от денщика, что его искал проныра Монкевиц с очень важным сообщением. Мысленно порадовавшись, что репортер его не застал, Дорн лег спать.
Пробуждение оказалось ужасным. В непроглядную серость утра офицера разбудил денщик и брякнул, что в чане кислоты выловили труп. Дорн вылетел из комнаты, как ошпаренный, на ходу застегивая мундир. На пустыре уже метался несчастный поручик.
- Да что ж такое делается, господин офицер? Ведь затмение ожидается к семи! Что же делать! - Кованько в отчаянии рвал на себе волосы.
- Где тело? - деловито осведомился Дорн.
Ему указали на прожженный кислотой брезент, прикрывающий труп. Из-под него торчали нетронутые кислотой ноги в форменных сапогах фельдъегерской службы. У офицера упало сердце.
- Ты и ты, - указал он на двух солдат. - Мигом в комнату на постоялом дворе, которую снимал фельдъегерь Лопатев. До моего распоряжения никого не впускать. И не выпускать.
Дорн присел рядом с телом и откинул край. Лица не было. Кислота разъела мягкие ткани до кости. Кто-то из солдат поднес офицеру прорезиненные рукавицы. На черепе сзади и чуть сбоку виднелась здоровая вмятина, очевидно, от удара. Остатки формы безобразно расползлись и сплавились с остовом. Дорн аккуратно приподнял правую руку убитого, кисть которой чудом сохранилась. На кулаке, разъеденном каплями кислоты, были отчетливо видны сбитые костяшки. Последние сомнения исчезли - это был Лопатев.
- Тело унести в покойницкую, - приказал офицер. - Здесь все оградить и обыскать.
Сильно усложнял прошедший ночью дождь, размывший землю на пустыре. А кроме прочего, к шару уже подтягивалась разношерстная публика, прибывающая с вокзала и соседних слобод и деревень.
- Так что же делать с аэростатом? - нервничал Кованько.
- Запускать, - отрезал Дорн, - как и планировали. Только проверить все. А потом еще раз. И еще раз. Запуск должен состояться при любых условиях.
Внимание офицера привлек мягкий блеск на земле возле платформы с чанами. Он наклонился и выковырял из утоптанной грязи... жемчужину. Покрутив ее в пальцах, Дорн достал платок и завернул в него улику. Один из солдат притащил тяжелый камень, которым удерживали брезентовую загородку. Дождю не удалось смыть с него следы крови и остатки серого вещества. Офицер осторожно поднял камень и попытался им замахнуться. Даже для него, физически сильного мужчины, сделать это одной рукой было непросто. Поднявшись на платформу, сооруженную из старых шпал, Дорн заглянул в злополучный чан, надежно укрытый от посторонних взглядов брезентовым заграждением. Высота чана была примерно по пояс взрослому человеку. Перекинуть мертвое или бесчувственное тело через край могла бы и женщина, если бы очень постаралась.
На постоялом дворе царило нездоровое оживление. Ретивые солдаты навели столько шороху, что все постояльцы уже знали о выловленном в чану трупе и вылезли полюбопытствовать, кого же убили, и почему их не пускают наблюдать затмение. В комнате убитого офицер первым делом поспешил к сумке с корреспонденцией. Казалось, все на месте, письма и депеши не вскрыты, печати ведомства целые, но... Дорн поднял сумку, поставил на кровать и задумался, припоминая вчерашний вечер. Лопатев свободно нес сумку на плече, и на вид она казалась легче, чем сегодня.
У госпожи Папп были покрасневшие глаза, а сама она казалась невыспавшейся.
- Господин офицер, почему никого не выпускают? - девица нервно расхаживала по комнате, заламывая руки. - Я же не успею! Лучшие места займут! А мне обзор нужен!
Дорн огляделся вокруг, подмечая и некоторый беспорядок, и те самые шляпные коробки, одна из которых стояла открытой, и немного едкий запах в комнате. А вот чего он не видел, так это жемчужного сотуара, хотя взбалмошная девица уже была при полном параде, даже новую шляпку успела нацепить.
- Простите, Анна Ильинична, но обстоятельства вынуждают меня задать несколько вопросов личного характера. Что вы делали вчера вечером и ночью?
Девица задохнулась от возмущения.
- Да вы!.. Да я!.. Как вы смеете оскорблять меня подозрением бог весть в чем!
- Ответьте, пожалуйста, если хотите успеть на затмение.
- Ночью я спала! - отрезала девица, поджав губы и скрестив руки на груди.
- Я выходил покурить, и у вас горел свет.
- Легла поздно, проявляла снимки, - Анна кивнула на стол, на котором в беспорядке были рассыпаны готовые снимки, пара отпечатков, серебряные стружки для амальгамы и прочая фотографическая дребедень. Дорн просмотрел пару снимков, где были запечатлены красоты Клина и местные достопримечательности.
- А где ваш сотуар?
Девица недоуменно нахмурилась, привычно проведя рукой по груди.
- Я... должно быть, потеряла, не помню... А какое это имеет значение?
Офицер вытащил жемчужину из кармана и показал Анне.
- От него? Найдено на месте преступления. Вы были знакомы с Лопатевым?
- С кем? Так это его убили? - потрясенно спросила девица, враз побледнев. - Я ничего не знаю, правда! Я порвала нитку, когда пыталась вчера найти место получше для съемки. Зацепила, когда устанавливала треногу...
Следующим на очереди был ассистент Ивкин. За ночь его лицо опухло, сверкая лиловым синяком под глазом и разбитой губой. Когда юноша узнал, что убит его обидчик, то сразу заявил офицеру:
- Это не я!
- А кто?
- Не знаю. Мы просто подрались. И все.
- А из-за чего вышел спор?
- Неважно, - отмахнулся он.
- Позвольте мне решать, что важно, а что нет. Так из-за чего вы повздорили с фельдъегерем? Вы были знакомы с ним раньше?
- Да впервые видел! И лучше бы не видел вовсе! Но как любой благородный человек был вынужден вмешаться, когда в моем присутствии порочат честь дамы!
- Дамы? Уж не Анны Ильиничны ли?
- Больше вы от меня и слова не добьетесь! Можете арестовывать! - Ивкин в пафосном жесте вытянул вперед руки, должно быть, воображая, что его прямо сейчас закуют в кандалы и поведут прочь, под печальными взорами дам.
- Где вы были вчера вечером и ночью?
Странно, но такой обычный вопрос поставил юношу в тупик.
- Я... спал. Да, спал, - однако глаза юноши виновато забегали.
- Ваша комната напротив комнаты госпожи Папп, не так ли? - наугад выстрелил офицер, подходя к столу и разглядывая скомканные обрывки бумаг. Расправив одну, он успел прочитать пару корявых строчек о луне и сердечном томлении.
- Не трожьте! Это личное! - всполошился Ивкин, вырвал у него листок и покраснел так, что румянец залил даже лоб.
- Вы, любезный, небось опять докучали барышне своими поэтическими потугами и признаниями в любви? Да бросьте! - отмахнулся офицер от возмущенного юноши. - Но меня больше интересует, не выходила ли госпожа Папп из номера ночью?
- Как вы могли такое вообразить! Я официально свидетельствую, что Анна Ильинична никуда не выходила. Этого довольно?
- А это кто-то может подтвердить?
- Да! Тот неприятный тип, Монкевиц. Наглец стучался к Анне Ильиничне посреди ночи и требовал открыть. Естественно, я вышел и прогнал его прочь!
- А она ему открыла? Как вы можете утверждать, что она была в номере?
- Да, открыла. Я точно слышал ее голос.
- В котором часу это было?
Ивкин наморщил лоб, вспоминая, и уверенно заявил:
- В полпервого, точно. Потому что купец из соседнего номера высунулся и разорался, что ему заснуть никак не дают, а уже полпервого ночи.
Раздраженный купец пожаловался на всех, кто не дал ему выспаться. На убитого Лопатева, который пьянствовал прямо в номере вместе с репортером; на госпожу Папп, которая своей фотографией задымила весь этаж; на Ивкина, который декламировал бездарные стишки под ее окнами; на безобразный скандал возле дверей этой дамочки, которая соблаговолила выглянуть только когда Монкевиц разбудил всех на этаже.
Репортер нервно расхаживал по комнате, чуть прихрамывая на левую ногу, и сразу с порога торжествующе заявил:
- Я так и знал! Так и знал!
- Что знали?
- Она. Она его убила. На сенсацию не тянет, но очерк хороший может получиться. В "Московском вестнике" возьмут, как думаете?
- Что у вас с ногой? - спросил офицер и подошел взглянуть на стол. Тот сиял абсолютной чистотой, не было даже пыли.
- А, ерунда, с лестницы неудачно оступился. Офицер, вы скажите, а запуск аэростата отменили?
- Купец Нанюхин утверждает, что вы пьянствовали с убитым, - проигнорировал вопрос Дорн.
- Было дело. А отчего ж не выпить, коли приглашают. Да и байки тот разные рассказывал, мне по долгу службы полагается ушки развесить да слушать, - Монкевиц тонко хохотнул.
- Из-за чего произошла ссора между Ивкиным и убитым?
- Так я ж пытаюсь вам сказать, а вы все глупости какие-то спрашиваете! Лопатев дурно отозвался об Анне Ильиничне, вот Ивкина бес и попутал. А вы сами задумайтесь: откуда Лопатев девицу знает? - репортер хитро прищурился.
- И откуда же? - послушно вопросил офицер.
- Дела у них какие-то темные, прошлые. Я ведь Лопатева выспрашивал да выспрашивал, а он отмалчивался, только бахвалился, что вот она у него где! - и репортер сунул офицеру под нос тощий исцарапанный кулак.
- И вы к ней отправились для?..
- Да, каюсь. Решил на испуг взять. Крикнул, что мне все известно, она дверь и открыла.
- А купец утверждает, что вы успели всех перебудить.
- Ой, да кого там будить! Не спал и так никто. Ну может разве что этот купчишка пытался.
- И что же вам ответила госпожа Папп?
- Гордячка! Все отрицала. Только у нее в номере дымом воняло. Уверен, что она заплатила Лопатеву за некие компрометирующие письма и сжигала их. Я ее так и спросил, так она побледнела и дверь захлопнула.
- А меня вы ночью зачем искали?
Монкевиц растерялся и, удивительное дело, даже смутился.
- Глупость, но я тогда решил, что она... шпионка! Ну спьяну чего не удумаешь...
- А когда не застали, то вернулись к себе?
- Конечно. Голову проветрил и спать пошел.
- Лопатев был у себя?
Репортер пожал плечами.
- Я к нему больше не заглядывал.
Пустырь к шести утра превратился в настоящий табор. Расставили скамьи и шатры для почтенной публики, но на всех не хватило. На пригорках со всех сторон фотографы уже водрузили камеры, стояли телескопы и подзорные трубы, обращенные к восходящему в розовых облаках солнцу.
- Это так мило, офицер, что вы разрешили нам присутствовать, - щебетала девица, таща корзинку для пикника. - Ивкин, поставьте треногу вон туда. Ах, черт, все занято уже!
Дорн был вынужден привести этих троих с собой, не желая упускать их из виду, а долг обязывал его лично проконтролировать запуск воздушного шара. Времени оставалось мало. Офицер еще раз попытался сложить воедино все факты. Он вышел покурить примерно в полночь. Скандал с Монкевицем разгорелся через полчаса. Все были на своих местах. Убийство еще не произошло, потому что торчащий из чана труп офицер бы точно заметил. Лопатев к этому времени уже был пьян. Зачем его понесло к чанам с кислотой? Как его выманил убийца? Почему сумка с секретной корреспонденцией вчера казалась легче, чем сегодя? Ему что-то подложили? Как с этим связана Анна? Могла ли она и в самом деле порвать нитку на пустыре случайно? Тогда где остальные жемчужины? Что она сжигала? Почему глаза красные? Что-то смутно зашевелилось в памяти, но упорно не хотело оформиться в полноценную версию. А Ивкин? Никакой он не ассистент профессора, обычный студент-недоучка, строчащий вирши. Если он хотел поквитаться с Лопатевым, то это мотив. Но как он затащил его на пустырь глухой ночью? А если это вообще не связано с фельдъегерем, а обычный саботаж, чтобы сорвать запуск? Ведь в студенческой среде сильны бунтарские настроение. Офицер рассеянно разглядывал строчащего заметки Монкевица, Анну, кидающую на репортера косые взгляды, Ивкина, преданно угождающего девице. Последний, кто видел убитого, был именно репортер. Откуда у него такая уверенность, что убивала Анна? А главное, уверенность в том, кого убили. Но если предположить самое невероятное?
Дождавшись возвращения посланных на постоялый двор солдат, Дорн окончательно убедился в правильности собственных выводов.
- Никто из вас троих не обладает достаточной силой, чтобы проломить череп такому здоровяку, каким был убитый, - начал Дорн.
- Ах, какие ужасы вы...
- Не перебивать! Однако вчера был дождь с сильным ветром. Камень придерживал брезентовую загородку, которая не слетела, потому что булыжник никто не поднимал. Убитого ударили не камнем, а об камень. Лопатев был пьян и вряд ли мог оказать сопротивление во время драки. Или же он мог поскользнуться. Вопрос в другом. Почему он оказался на пустыре? Госпожа Папп, что вас связывало с убитым?
Девушка вздрогнула и пожала плечами.
- Ничего.
- Неправда. Вы ездили на вокзал вместе со мной, а я встречал Лопатева, который задержался против обыкновения на двадцать минут. Его сумка с секретной корреспонденцией была полупустой, хотя сегодня в номере она оказалась полной. Я думаю, что вы, Анна Ильинична, встретили фельдъегеря раньше меня.
- Какая глупость! - девица топнула ногой и вцепилась в корзинку для пикника.
- И секретная переписка вполне могла поместиться в шляпную коробку. Купец Нанюхин жаловался, что вы задымили весь этаж. У вас были закрыты ставни. Монкевиц тоже упоминал запах горелого. Что вы делали?
- Хорошо! - в отчаянии воскликнула Анна. - Да, я сжигала письма! Мои письма, который этот мерзавец посмел выкрасть! Вы довольны? Мне пришлось откупиться от него! Сотуаром! Но я никого не убивала!
Девушка гневно уставилась на офицера.
- Как вы смеете обвинять Анну Ильиничну, эту светлую и благородную душу, во всяких мерзостях! - возмутился Ивкин, выступая вперед и грозно задирая вверх разбитый нос.
- А вы, Ивкин, обычный врун и студент-недоучка, понятия не имеющий о спектроскопии... - офицер махнул рукой, обрывая возражения покрасневшего юноши. - Но возможно все еще хуже... Революционер?
- А даже если и так... - неуверенно промямлил Ивкин.
- Потому что если бы у вас были элементарные знания химии и физики, то вы, Ивкин, сообразили бы, что невозможно жечь письма весь вечер. А едкий запах при горении магния, которым освещают при фотографировании, сложно не узнать. Любезная Анна Ильинична не жгла письма, она их вскрывала и фотографировала. Поэтому и ставни были закрыты, и глаза покрасневшие.
- Вы можете это доказать? - спросила девица. - Разве корреспонденция оказалась вскрытой?
- Нет, - покачал головой офицер. - Все печати на месте. Следует признать, подделка печати с помощью серебряного порошка и амальгамы довольно остроумное изобретение, хотя и не новое. Даже я не сразу сообразил, что к чему, а ведь мне известна работа "черного кабинета" по перлюстрации корреспонденции. Однако обыск в вашей комнате, - Дорн кивнул на двух солдат наизготове, - ничего не дал, кроме серебряного крошева. Куда же вы дели негативы?
Анна откинула вуалетку, взглянув на офицера холодными синими глазами.
- Ваши обвинения смешны и нелепы.
- А я сразу понял, что она шпионка! - торжествующе воскликнул Монкевиц. - И убийца! Говорил же!
- Это не вы поняли, это Лопатев вам спьяну проболтался. Думаю, его давно подкупили, чтобы он вот так задерживался при перевозке корреспонденции и давал возможность ее переснять. Лопатев вам сболтнул, но вы ничего не поняли. Решили узнать больше у самой госпожи Папп. Как вы сказали, взять на испуг. И вам это удалось, верно? Чем она от вас откупилась?
Монкевиц смешался и попытался что-то возразить.
- Думаю, первым, что попалось под руку, - офицер провел рукой по груди, повторив жест Анны. - Сотуаром. Это вас еще больше раззадорило, словно лягавую, учуявшую подранка. И вы отправились ко мне.
- Так и было, только я ничего не брал! - возмутился репортер.
- Но меня вы не застали. Денщику было прекрасно известно, куда я мог отправиться ночью накануне запуска. И вы тоже догадались. Я не поверю, что вы могли просто прогуляться и успокоиться, это не в вашем характере. Вы отправились на пустырь, чтобы найти меня.
- Не было такого! - воскликнул Монкевиц, но голос предательски сорвался, и получился визг.
- А что же сделала любезная Анна Ильинична? - обратился к девушке Дорн. - Вы испугались, что Монкевиц нарушит ваши планы. Думаю, вы бросились к Лопатеву, растолкали его и науськали разобраться с наглым репортером, предусмотрительно вернув на место корреспонденцию и уничтожив поддельную печать.
- Это все домыслы, - Анна попыталась отступить в тень, но наткнулась на стоящих позади солдат.
- Вы ведь очень искренне удивились и испугались, узнав о смерти Лопатева, переспросив "Так это его убили?" Потому что вы были уверены, что убьют Монкевица. Думаю, что пьяный Лопатев отправился следом за репортером, догнав его только возле пустыря. В его затуманенную водкой голову пришла замечательная идея расправиться с репортером прямо здесь, вот только сил он не рассчитал. Монкевиц почти не пил, больше подливал, а Лопатев успел еще раньше набраться в кабаке. Что было дальше?
- Меня не было на пустыре, - отрезал Монкевиц.
- Вы хромаете, и у вас исцарапан кулак. Я думаю, что завязалась драка. Намеренно или случайно, но вы ударили Лопатева об камень. Когда поняли, что он мертв, испугались. И решили свалить вину на госпожу Папп. Труп засунули в чан с кислотой, чтобы уничтожить все улики, а нитку жемчуга порвали, уронив одну из жемчужин на видное место, чтобы сразу указать на убийцу. Так все было?
- Не было ничего! - уперся побледневший репортер.
- Вы поспешили и выдали себя. Вы с порога мне заявили, что она убийца, подразумевая, что вам известно, кто убит. А откуда вы могли это знать? Солдаты ведь не объявляли, чей труп выловили.
- Я... просто догадался! У нее был мотив!
- А какой? Зачем ей убивать сообщника? Привлекать к себе внимание? Она ведь с ним уже расплатилась. А вы не побрезговали обыскать труп перед погружением в кислоту. Пачка свеженьких купюр найдена в вашей комнате.
- Их подкинули! - быстро сказал репортер. - И как вы смели обыскивать мою комнату!
- Да полноте уже, признайтесь и закончим на этом, - офицер устало задрал голову, наблюдая, как облака затягивают небо. - В конце концов, это ведь Лопатев на вас напал, а вы просто защищались. Трагический несчастный случай. А с учетом того, что вы помогли разоблачить шпионку...
- Я не шпионка, - вдруг кокетливо улыбнулась девица. - У вас одни предположения, господин офицер, и не одного факта.
- Ладно, - решился Монкевиц. - Но я защищался! Я буду свидетельствовать против нее, если ко мне отнесутся милостиво и...
- А я все буду отрицать! - топнула ногой Анна. - Вы ничего не докажете!
- Думаю, что все доказательства мы найдем в этой корзинке для пикника, в которую вы так вцепились, любезная Анна Ильинична.
Офицер кивнул двум солдатам, но девушка быстро прижала корзинку к себе и умоляюще выставила вперед ладонь.
- Подождите! Вы же видите, что уже темнеет! Скоро затмение!
Дорн перевел взгляд на болтающую возле земли корзину воздушного шара и Кованько, отчаянно спорящего с чудаком-профессором. Кажется, тот порывался лететь без него.
- Вы обещали, помните? Слово офицера!
- Да прекратите этот спектакль, - поморщился Дорн. - Можно подумать, вас интересует затмение.
- Обещали! - упрямо выговорила Анна. - Или пусть...
Отчаянный профессор вытолкнул молодого поручика из корзины и скомандовал солдатам отпускать веревки, удерживающие аэростат. Под восторженные вопли и крики "ура" шар начал неторопливо подниматься вверх серым облаком. В тусклом свете умирающего солнца на полотнище виднелась надпись "Русский".
- Ивкин, ну тогда вы! Фотографируйте! - приказала Анна и открыла корзинку.
- Не сметь! - успел выкрикнуть офицер, почуявший неладное, но опоздал.
В руках Анна оказался... почтовый голубь. Она быстро вскинула ладони вверх, и белая птица резко взмыла вверх, унося с собой фотокопии секретной переписки. Дорн потянулся за револьвером, прицелился, но в этот момент его ослепила вспышка магния, а следом тьма накрыла и остальных.
Во время полного солнечного затмения 7 августа 1887 года успешно состоялся исторический полет профессора Менделеева на воздушном шаре, увековеченный многими фотографами. На одном из снимков можно увидеть красивую улыбающуюся барышню, вскинувшую вверх руки, и взмывающий в небо воздушный шар. А если хорошо приглядеться, то и белую точку в темном небе. Но возможно, что это всего лишь дефект отпечатка...