Юнкер : другие произведения.

  

  

   Над озябшим городом нависало матовое декабрьское небо. Еле заметным пятном расползлось потерявшее контуры Солнце. Создавалось ощущение, что оно норовило улизнуть и дожидалось подходящего случая. Все вокруг вымерло; из вытяжных труб еле выползал жидкий дымок. Улица некоторое время оставалась безлюдной. Наконец хлопнула входная дверь, выпустив на свободу облако пара, — в подъезде, напоминая гейзеры, тонкими струями фонтанировали батареи. Сквозь паровую завесу просматривался силуэт женской фигуры, на ходу запахивающий пальто. То подгоняемая недовольным супругом домохозяйка рванула в булочную. Позабыв о гололеде, она поскользнулась. Злорадно завизжали навьюченные ранцами школьники. Вскоре они остыли к созерцанию развалившейся тетки, и стали бросаться снежками. Вдоволь наигравшись, мальчишки разбежались кто куда.

   Незаметно день клонился к вечеру, сгущались сумерки. В пятиэтажных небоскребах беспорядочно вспыхивали окна. На улицах появился возвращающийся с работы народ. Покачиваясь, шумной гурьбой шли работяги. Их проспиртованное дыхание добавляло в аромат зимы каплю густого русского духа. Торопливо семенили работницы городских учреждений. А как же им не спешить, если дома ждут умирающие от голода дети, мужья, кошки и попугайчики! Медленно, вразвалочку фланировали пенсионерки. Объемные как танкеры, они никуда не торопились. Да и куда им, собственно, бежать? Век прожит, ноги болят, руки не гнутся, голова не работает. Прогуляются на ночь глядя и поплетутся домой, к телевизорам, смотреть очередную белиберду от Малахова.

   Лампадками зажигались фонари. Вокруг них мошкарой вились незаметные доселе снежинки. Днем их было не видно, или на них просто не обращали внимания. В парке показались приверженцы здорового образа жизни. Встав на лыжи, они грациозно, в замедленном темпе переставляли свои удлиненные деревяшками ноги. Смотришь на них и размышляешь, куда бегут: от инфаркта, или — к нему? Сразу и не поймешь. Ничего, врачи разберутся в причинах остановки сердца. Ширк-ширк, ширк-ширк скользили по проторенной лыжне люди в спортивных шапочках и исчезали в темноте.

   Вот и — ночь! Завыл в водосточных трубах ветер, погнал волчьей стаей поземку по снежному насту. Спрятались за тучками-невидимками звезды, прихватив с собой рогатого ухажера.

   На первом этаже дома № 5, что по улице «Пионеров-героев», проживал некий дядя Лева. Дядей его назвать можно было с натяжкой, так как ему давно стукнуло восемьдесят с гаком. Но, судя по числу старух, навещавших его, он пребывал еще в самом соку. Старушки менялись часто, и так же часто между ними вспыхивали ссоры, доходящие до рукоприкладства. Вы когда-нибудь видели дерущихся старушек? Нет? О, вы много потеряли! Весьма занимательное представление! Битва начиналась со словесных перепалок. Добропорядочные с виду бабульки вдруг начинали обзывать друг друга репрезантами древнейшей профессии в простонародном варианте, прошмандовками и всякими другими мерзкими словами. Доведя себя до кондиции, они бросались врукопашную. Агрессии старух могли бы позавидовать обожравшиеся мухоморами викинги или хладнокровные самураи. Оренбургские платки сползали на разрумяненные морозом лица, трещали цигейковые воротники, в больных ногах просыпалась подвижность, и старушки демонстрировали приемы карате. Пинали, если честно, не слишком высоко и весьма неумело. После удара бабушки-ниндзя не могли удержаться на ногах, и борьба переходила в партер. За соревнованием из-за шторы следил главный приз — дядя Лева. Ему льстило повышенное внимание слабого пола. Нервно жуя папиросу, он крутил в пальцах спичечный коробок и недовольно покачивал головой. Кажется, что некоторые удары дерущихся расстраивали его: он бы врезал не так и врезал бы посильнее. Но что об этом говорить, дрался-то не он! Бабушки к тому времени глубоко дышали, зарывшись в сугроб. Как из лопнувших труб, из перекошенных ртов вырывался пар. Случайные прохожие помогали соперницам подняться, и те расходились по домам, на ходу посылая неизвестно кому проклятия: то ли дяде Леве, то ли конкурентке.

   Выждав момент, в подъезд кошкой юркнула третья «куколка», следившая за битвой из-за угла. Сегодня ее день! Сейчас они попьют с Левой чаю, снимут бесполезные челюсти, дабы не загрызть друг друга в порыве страсти или не подавиться ими в момент поцелуев, и приступят к изощренным ласкам. О, Боги, знали бы вы, на что способны списанные со счетов пенсионеры! Никакая камасутра не может поспорить с эквилибристикой на ветхозаветном диване — скрипучем ложе с неоднократно подмоченной репутацией. Нет, диван великолепно справлялся с возложенной на него функцией. Он замечательно пружинил: остался еще порох в пороховницах; протяжно и эротично скрипел, добавляя соитию толику юношеской романтики. Репутацию ему подмачивало ночное недержание хозяина. Пометив территорию, дядя Лева сушил диван утюгом, отчего квартиру заполнял аромат печеных яблок. Старик распахивал форточку. Сквозняк выветривал компрометирующие хозяина запахи, но легкий душок всё же оставался. За долгие годы он впитался в обои и никак не хотел улетучиваться. Но это сущая ерунда! Квартиру вновь ждал фестиваль разврата!

   Иногда случались накладки. При встрече с поклонницами у ловеласа отшибало память, и дверь оставалась не запертой. В самый пикантный момент в квартиру могла ворваться нежданная гостья. Дядя Лева категорически возражал против шведского уклада, он придерживался традиционных взглядов, но на дальнейшее развитие событий повлиять не мог. Выяснение отношений происходило прямо в колыбели любви. Дядя Лева мог бы рыкнуть и погасить конфликт в зародыше, но он же не тэйсинтай! Дряхлый обольститель боялся, что ему повредят внешность. Так он и отсиживался на кухне, проклиная свою забывчивость. Обычно, изнуренная любовными играми бабка не оказывала достойного сопротивления. Поспешно натянув штопаные рейтузы, она набрасывала на разгоряченное тело шубейку и выскакивала из квартиры: дряхлая калоша получила свою порцию счастья, и обида не особо терзала ее. Зато дяде Леве приходилось несладко! Мало того, что сил на второй заход не оставалось, приходилось выслушивать унизительные тирады о неверности и риске подцепить гонорею. Пристыженный лев слушал, потупив взгляд и накручивая на палец бакенбарды, присосавшиеся к лысому с пигментными пятнами черепу.

   Кстати о бакенбардах! Бакенбарды являлись гордостью пережившего армию врагов и всех дружков витязя. Напрашивалось сравнение: витязя в тигровой шкуре, но, кроме черных сатиновых трусов, у дяди Левы ничего не было, даже приличного трикотажного костюма. Висели в шифоньере какие-то полинявшие рубашки и по многу лет нестираные брюки... Однако вернемся к гордости! Каждое утро истерзанный любовными баталиями, но еще могучий лев внимательно рассматривал в зеркало бакенбарды а-ля Франц Иосиф, смачивал их специальным раствором и взбивал массажной расческой. Через час или полтора они обвисали, но ухаживать за ними постоянно старик ленился. Так до вечера и колосились желтоватые, под цвет лица, заросли волос от висков до складок вокруг массивного подбородка. Дополняли мужественный портрет густые брови и буйная растительность, торчащая из ушей и носа. Все это придавало престарелому донжуану брутальности или своеобразного шарма, к тому же дарило бурные фантазии львицам из его прайда. Ошметки некогда пышной гривы им снились ночами, проникали в самые сокровенные места и щекотали эрогенные зоны. Зачем и как они туда проникали, я не имею понятия, об этом надо спросить у хозяек чудных сновидений. Поговаривали, что одна бабуля из его гарема умирая во сне, шептала искусанными губами: «Левушка, Лева...» Проснувшиеся родственники пытались привести ее в чувство, но тщетно. Бедняжка покинула грешный мир, утонув в омуте эротических грез.

   Дядя Лева вел богемный образ жизни в прямом значении этого слова. В его квартире господствовал бардак; в самых неподходящих местах можно было обнаружить самые неожиданные вещи. Однажды в холодильнике он нашел бюстгальтер с изрядно потертыми бретельками. Судя по размеру, хозяйка имела грудь больше, чем у Памелы Андерсон или Саманты Фокс. В хрустальной вазе, утратившей за многие годы блеск, прятались использованные презервативы. Дядя Лева очень боялся, что кто-нибудь из его старух «залетит». Дело в том, что в городе одна бабка родила в 65 лет нормального, без всяких отклонений ребенка. «А вдруг? — размышлял дядя Лева. — Начнут шантажировать, разговоры пойдут. На кой черт мне лишние проблемы?» Ваза стояла на журнальном столе в изголовье дивана, а дяде Леве не всегда хотелось бежать к мусорному ведру после испытанного наслаждения. Презервативы бросались в хрустальное великолепие, да так и оставались в нём на неопределенное время. А уж сколько по некогда сверкающим стенкам было размазано наследников — одному Богу известно.

   Кроме скрипучего, с побитой на углах обшивкой, дивана у дяди Левы имелся проигрыватель и запиленная пластинка. С ней были связаны какие-то воспоминания, которые он не мог вспомнить. Оставаясь один, он ставил ее и прибавлял звук. «Отыщи мне лунный камень, талисман моей любви...» — клянчил проигрыватель; дядя Лева сидел с закрытыми глазами, интерес к внешнему миру и даже к обожаемым старухам отходили на второй план: по забитым холестериновыми бляшками извилинам разгуливали образы Джины Лоллобриджиты, Софии Лорен и почему-то Рудольфа Нуриева. Может быть, он хотел быть подвижным и стройным, как этот «летучий татарин», а может... даже страшно представить, что может скрываться под этим «а может». Также ему виделись пальмы, море и гигантская яхта с алыми парусами. Дяде Леве, вообще, много чего виделось. Кажется, у него проявлялись первые симптомы маразма. «Подари мне лунный камень...» — продолжал канючить динамик, но лунные камни дяде Леве были ни к чему, у него своих хватало. Они находились везде: в почках, в поджелудочной железе и даже, по мнению дяди Левы, в одном из полушарий мозга. Появился он там после микроинсульта, произошедшего несколько лет назад. Дядя Лева требовал сделать томограмму, желая выявить месторасположение камня. На все увещевания врачей, что в голове камней быть не может, он раздраженно отмахивался, считая медиков «сачками», мечтавшими сократить годы его бесценной жизни.

   Ближе к новогодним торжествам настроение дяди Левы испортилось окончательно, и на то имелись веские основания: члены его кружка или, вернее, кружки его члена мечтали отметить торжество в обществе своего кумира. Он даже подумывал уехать из города или снять номер в гостинице. Сами прикиньте: сколько ему пришлось бы выслушать гадостей! Ведь дядя Лева, как приличный человек, всем своим пассиям клялся в любви. Он допускал, что «снегурочки» первое время вели бы себя в рамках приличия, не буянили, не кидали косых взглядов, а мирно сидели у ёлочки и вязали ему носки. Но ведь это не могло продолжаться бесконечно! Много ли надо змеям, чтобы выпустить жало? Граммов сто или двести?! О-о-о!!! В таком окружении рехнется самый крепкий мыслитель, не то что человек с булыжником в мозгах.

   В общем, дядя Лева решил исчезнуть! Никого не предупредив, он тридцатого числа вышел из подъезда. Часы показывали около восьми утра, и встреча с кем-либо из поклонниц представлялась маловероятной. Небо над городом начинало светлеть, но уличные фонари еще не погасли. В их мутном свете снег выглядел неестественно голубым. Глубоко вздохнув, дядя Лева сошел с порога на запорошенный тротуар под окна дома. «Тепло нынче, однако!» — подумал он и задрал голову, будто пытался рассмотреть, откуда исходит тепло. Он так и замер с открытым ртом. Надо сказать, дядя Лева зимой без работы не сидел: каждое утро, набросив на плечи вельветовую курточку, он долбил ломом тротуары около дома, отчищая их от наледи. Дури у него на это занятие хватало, а вот свисающие могучие ледяные глыбы сбить не мог — не дотягивался до крыши. Метать же пудовую «стрелу» дворнику-купидону не хватало мощи. Ну, бросил бы он свою железяку... она возьми, да не долети! Вместо сосульки разбила бы чье-нибудь окно, или того хуже — нежную душу хозяйки пострадавшей квартиры. Ублажай её потом. Хотя на деле дядю Леву подкармливали бабки: без собственноручно приготовленных гостинцев никто к нему в постель не прыгал. В общем, так и висели на шиферных козырьках сталактиты из замерзшей воды.

   Огромная сосулька сорвалась с карниза и устремилась вниз...

   В новогоднюю ночь в квартире дяди Левы потрескивали свечи. В их зыбком свете претендентки на руку и сердце выглядели каменными идолами с острова Пасхи. Гроб еще не привезли. Хозяин квартиры по-барски развалился перед гостями на табуретках, выстроенных в ряд, и упивался скорбной тишиной. Казалось, что деревянная каракатица под ним вот-вот зашевелит многочисленными лапками и утащит покорителя нитроглицериновых сердец в квартал красных фонарей. Но она стояла на месте и не собиралась покидать общество застывших старух. В полумраке не было видно, кто поставил пластинку. Ровно в полночь заиграла музыка. Радиола как никогда душевно запела: «Отыщи мне лунный камень, талисман моей любви...» Это был своего рода свадебный марш: дядя Лева раз и навсегда обвенчался со смертью, показав кукиш обмишуренным подружкам.