Как известно, именно необычный выбор изобразительных средств в романе вызывает наибольшее смущение всех религиозных апологетов. Никто давно уже не задаётся себе таким вопросом относительно "Фауста", эта книга уже давно и прочно превратилась в достояние истории. Про роман Булгакова тоже и со вполне понятным основанием можно сказать то же самое.
Смущение клерикалов всех мастей вызывает образ сатаны, конкретно, Воланда. Здесь враг выступает под неожиданной личиной благодетеля. Но и это не вся беда. Проблема в том, что он выписан очень замечательно, даже привлекательно. Если не найдётся прямых причин, чтобы убедительно объяснить подобный авторский приём, то следовало бы просто предать его анафеме. Ранее в этом даже и не сомневались бы. Теперь же, во времена религиозной терпимости, данная проблематика вызывает неловкое чувство. Как-то не хочется снискать себе славу закосневших ретроградов. Вот и остаётся лишь заявить, что во времена тотального неверия, какой была недолгая эпоха советской власти, для многих людей эта книга являлась чем-то вроде евангельского света. Так ли это?
Тогда следует признать так же чем-то вроде евангельского света все многочисленные и очень курьёзные порой рассуждения над Библией бесчисленных конфессиональных апологетов.
Среди всех прочих рассуждений о теме Голгофы в романе Булгакова выделяются замечания о том, что Иешуа Га-Ноцри - это не Иисус Христос. Но это мало кому приносит облегчение. Ведь Воланд назван совершенно прямо и открыто сатаной. И вот этот сатана является в протухшую московскую среду и делает то, что должен бы по идее сделать Свет: наказывает негодяев и спасает погибающих. Причём, по просьбе самого Иешуа, словно тот сам бессилен помочь Мастеру. Оскорбительная идея для любого верующего. И при всём том роман исключительно привлекателен по своей сути, по манере написания, по идеям, по изобразительным средствам. Отрицать это невозможно. Разве что какой-то оголтелый фанатик надумает петь анафему. Но таких жестов нынче стесняются. Поэтому большинство комментаторов предпочитают либо вовсе не говорить об этом, либо говорить осторожно. И в конце, словно испытывая неловкость перед судиями, добавлять, что вот Мастер не достоин, по словам Иешуа света, а только покоя. А всё потому что повязался с сатаной. Словно забывают, что Булгаковский Иешуа сам просил сатану об услуге и даже прислал к нему посла - Матфея. Неужели никто так и не заметил, что произошла совершенно фантастическая подмена?! Воланд выступает в роли Неба, а Иешуа - в роли частного лица, просителя! Бога нет и вовсе. Сатана руководит судом, который есть прерогатива Бога. Невольно возникает мысль, а не создал ли Булгаков нечто большее, чем собирался создать?
Чтобы не плутать в потёмках, лучше сразу определить, о чём всё-таки роман. Тут уж у кого куда фантазия потянет. Кто-то уверенно заявляет, что "Мастер и Маргарита" - роман о квартирном вопросе. И припоминают некие факты из жизни писателя. Но это кажется настолько мелким. Обиделся на кого-то и отомстил достойно? Совсем как некоторые писательницы, которые принародно, на всю страну заявляют в эфире, что непременно введут в свою следующую книгу образ того хама, который не уступил ей недавно дорогу или забрызгал машину. Это даже стало модой. Ну пусть вводят, на безрыбье говорят, и рак - рыба.
Сам Булгаков говорил, что Воланд - главный персонаж романа. Это что-то значит. И всё же главенствующая тема - это "талант и современность". Отношение общества к таланту. Потребность общества в таланте. Специфика таланта. И как оборотная сторона - отношение к таланту издательских органов. Сущность издательских методов, особенности цензуры. И окончательный вердикт - судьба таланта в современности. Отрицать вечность этой темы невозможно. Кто бы ни выступал в роли цензора - толпа или специальная комиссия - именно они решают судьбу гения и судьбу его произведения. А трагичность того и другого нередко очевидна. Достаточно вспомнить Ван Гога. Он написал 700 картин прежде, чем первую из них купили за сущие гроши. Он умер в нищете в больнице для умалишённых, разочаровавшись и в себе и в своём таланте, и в потребности общества в прекрасном. Зато на его полотнах спустя всего полвека жировало такое множество прохвостов. Его вдруг оценили, он стал классиком. Стоит ли негодовать над этим? Скорее всего - нет. Потому что истинный талант не догоняет потребности толпы и не подстраивается под вкусы издателей и заказчиков. Он творит, опережая время. И непонимание - вполне понятно - надо дать толпе дозреть до себя. Истинный талант приподнимает толпу до себя. Он не может творить вообще, если не верит в то, что люди способны оценивать прекрасное.
Мастер едва ли знал об этом. Он написал свой единственный, хоть и очень прекрасный роман. И сломался очень быстро, поскольку понял невозможность пробиться к небу сквозь засиженный мухами Олимп.
В чертах Мастера просматривается не столько сам Булгаков, сколько его страдание за судьбу гения в России. Роман Булгакова, в отличие от романа Мастера, не только был издан, но множество раз издан. Переведён и опять издан уже за рубежом. Это был настоящий триумф. Востребованность подобной темы и подобного жанра оказалась фантастической. Никакие издательские клопы не смогли удержать этой волны.
Роман, которому друзья Булгакова пророчили судьбу написанного в стол произведения, разительно отличалась от судьбы романа про Понтия Пилата. Так почему же автор отправил Мастера в бессрочную ссылку в уголок забвения, даровав ему по просьбе Иешуа лишь покой? Не потому ли, что сам уже разуверился в возможностях прорыва?
Сквозь гомерический смех пародий на московские нравы явственно слышны стоны задавленного толпой таланта. Таланта, умирающего в пустыне изобилия, где сухим цветом цветут многочисленные "партийные писатели", рассадники социалистической морали, назидатели молодых поколений, борцы за прямизну извилин. У них есть свой бог, свои талмуды, своя доктрина. Поэтому Мастеру и задают вопрос: как вам пришло в голову писать о Христе? Зачем, когда и так есть темы? Да так много, что на два года хватит для пропитания издательства. И всё это делается с беспечностью улиток, сидящих под салатным листом и не чующих приближения бури. Знакомое советское: у нас всё есть.
Им и в голову не придёт, что кому-то может быть видно больше. Кто-то может совсем иначе оценивать сверху ценность этого царства насекомых. Уж если быть кому судией, так уж не скорее ли ему возникнуть в многоэтажном Драмлите, но уж никак не из подвала.
Говорят, что заобойный клоп каким-то странным мистическим чувством ощущает приближение карающей руки. Откуда в его немудрёной головке возникает предчувствие? Кому-нибудь приходит в голову жалеть клопов? Кто-то способен рассуждать о милосердии к ним? Может, следует дать им сначала напиться спасительной крови, осенить их проповедью, дать возможность возродиться духовно и стать не простым диванным кровососом, а светочем миру? Смешно, не правда ли? Даже кощунственно.
Вот именно поэтому в Москву, клопиный рай, приходит не библейский Христос и даже не Га-Ноцри, а Губитель - сатана. Как некогда был уничтожен Иерусалим, когда проповедь евангелия была изгнана из него окончательно. Тогда пришло время Абадонны, демона-губителя пустыни. Пришло время, и на святом месте восстала мерзость запустения. Очень даже символично, если помнить, что первым изданием книгопечатания была Библия.
Римская империя в глазах ортодоксальных фарисеев была исчадием преисподней. Её наместник - демон. Пилат не однажды жестоко подавлял иудеев. Это он устроил на улицах Иерусалима жестокую резню. Фарисеи ненавидели его и всё-таки нашли способ политического компромисса. Они и повязали его как раз той самой резнёй. Пилат вынужден был принять условия шантажа, чтобы удержаться на своём посту, поскольку Рим был недоволен его правлением.
С московским демоном, Воландом, договориться уже невозможно. Он неподкупен, потому что независим. Но московские клопы и не знают о нависшей угрозе. Их враг другой - таланты из подвала. Это царство победившей тьмы. И Булгаков прямо говорит читателю: здесь более невозможна проповедь совести. Здесь пустыня, и голос пророка не слышен в ней. А во тьме царит сатана.
Но что самому Воланду в своей вотчине? Оказывается, ситуация парадоксальна: Воланду до омерзения противен этот жалкий мир. Даже сатана имеет больше света, чем все эти моралисты. Он был на террасе у Пилата. Он слышал Иешуа. Он видел казнь. Он разговаривал с Кантом. Пусть с неверящим, но всё же мыслящим философом. И после этого питательная слизь высокоморализованного общества ему гаже, чем библейскому дьяволу - Евангелие.
Вся книга Булгакова ясно говорит: издатели и просветители, питаемые и питающие, вы противны даже бесу! Все отравители и негодяи, знаменитые убийцы, мучители и живодёры истории за все истекшие века не сравнятся ни масштабом, ни глубиной позора с вашей тёпленькой моралью и вашей сладенькой клопиной вонью. Мир обмельчал так гнусно, что библейское злодейство подобно шиллеровской драме рядом со сборником прошлогодних анекдотов. И что же предпочтёт толпа? Что безопаснее для издательских? Нужен ли ответ?
Мастер убил своего героя. Он изъял его из мира. И не по воле сатаны. Просто миру больше не нужно света. Ни света совести, ни света вообще.
Так ли это в самом деле? Издательская история романа показала, что не так. Рано выносить миру приговор. И всё же остаётся ощущение, что гроза совсем рядом. Вот-вот грохнет и смоет маленький ресторанчик. Полыхнёт, и побегут огни и по Торгсину, и по Грибоедову. Сожжёт уютное гнездо Драмлита, оставит в головёшках налаженное бытиё двух мирно сосуществовавших до сих пор клопов Берлиоза и Лиходеева.
Гроза - образ божьего гнева, символ грядущего всемирного огня. И, прежде чем он явится, будет править сатана в обедневшем без талантов мире. И правление его будет тем более жестоким, что этот подлый мир противен ему. Он хуже, чем желал бы сам сатана. И зря люди кивают на него, как на причину всемирного зла. Не сатана, а люди распяли Иешуа. У них всегда есть причины, чтобы избавляться от Мастеров. И им кажется в их слизнячьей слепоте, что так всегда и будет. Что их священная, излюбленная мораль подлецов, взяточников и лизоблюдов есть подлинная ценность мира. Кто-то должен зажечь огонь в мире, где нет света. Каков мир, таков и свет. Светом клопам является огонь свечи.
Булгаков вынес приговор издательскому миру и всей читательской массе. Он разуверился, как множество других Мастеров, в своей востребованности и в способности пробиться к умам людей. Он лишь задаёт себе вопрос, как и любой другой пророк: зачем вопиять голосу в пустыне? Ему тоже ведома ограниченность. Но это не ограниченность пошлости, а обычная человеческая слепота. Но пророческий голос говорит в нём: грянет буря и смоет многое. Поэтому так радостно и мечется с факелом Маргарита: гори этот мир, гори, страдание!
Талант - это дар Божий людям, чтобы они не забыли, что они люди. Талант, загнанный внутрь себя, пробуждает к действию страшные мистические силы. Есть нечто над нами, что не видно плотским очам.
Роман Мастера - это роман в романе. Такой приём плодотворен лишь тогда, когда реальный автор вкладывает в книгу своего героя, своего отражения, те строки, что не может написать сам. Неважно, по какой причине. Тот, кто хочет писать о свете, вынужден писать о тьме, его давящей. Только настоящий писатель может понять настоящего писателя, только талант может скорбеть о таланте. Только писатель может выразить агонию писателя, не могущего донести себя до читателей, не могущего найти родную душу. А это поистине дьявольский огонь, пекло преисподней.