Бузивок по-местному - это слегка подросший теленок.... Уже не сосунок, но совсем еще глупый, за которым нужен глаз да глаз.
Так уж получилось, что в далеком от Ижевска воронежском селе, где жила бабушка Алевтина, Владик впервые очутился, когда ему уже исполнилось тринадцать.
Именно на этом основании он по "полному праву" считал себя не только достаточно взрослым, вполне самостоятельным, но даже имеющим право на собственное мнение.
...Потому всякого рода "сюсюканья" типа "Бедная ты моя сиротинушка!", "Какой умненький мальчик!", "И какой красавец у нашего Гены получился!"... - считал для себя унизительными.
Маленький что ли!?
И даже как-то высказал бабушке "свои претензии". Но стоило об этом лишь только заикнуться, как она, всплеснув руками, воскликнула:
- Да что ты?! Ах ты, бузивок!
С тех пор прозвище привязалось... Сюсюканья, правда, все-таки прекратились - и на том спасибо.
К бабушке Владика привезла мама. На все лето... И случилось это месяца через три с небольшим после гибели отца, известного в Ижевске художника... Какие-то обкуренные отморозки "огрели" по затылку куском железной трубы, обчистили карманы, в которых, впрочем, лежали сущие копейки, и оставили умирать на морозе...
Воришек-убийц так и не нашли, несмотря на то, что начальник районной милиции, лично присутствовавший на похоронах (многие начальники тогда пришли - все-таки не рядового человека провожали "в последний путь"), клятвенно обещал сделать все от него зависящее...
Не сделал... Видимо забыл о своем обещании в суматохе текущих дел ...
Кого-то, правда, арестовывали, но только вскоре отпустили за недоказанностью... И непонятно было - то ли за хорошую взятку, то ли, действительно, не того взяли...
Впрочем, нас эти юридические тонкости уже мало задевали. После смерти отца как-то быстро закончились деньги. Много ушло на организацию похорон, да и ипотека висела острым топором... И маминой зарплаты - преподавателя русского языка и литературы в автомеханическом техникуме - стало катастрофически не хватать.
Друзья и коллеги Геннадия Мастеркова, которого они когда-то боготворили, от нас не то чтобы совсем отвернулись, просто, видимо, забыли за чередой неотложных проблем дорогу к хорошо знакомому им дому. В итоге шумные "творческо-кулинарные" субботы, которые отец завсегда устраивал для собратьев по кисти, сменились тишиной и пустотой комнат. Уже давно завяли букеты цветов, которые приносили студентки художественного училища, где папа преподавал, а во двор знакомой многим пятиэтажки перестали заезжать крутонавороченные "бумеры" и "мерсы", обладатели которых горели желанием получить свой портрет от Мастеркова.
От прежней жизни остались лишь воспоминания. И несколько картин, которые папа не успел продать, отправить на выставки и не подарил детским домам. Они теперь висели в комнатах и в прихожей. Мама решила - никому продавать не будет. Пусть останутся как память.
Короче, наступили трудные времена...
И, видимо, поэтому мама решила отправить Владика к бабушке, своей свекрови...
На все лето.
К бабушке, которую Владик никогда прежде не видел. Так уж получилось...
Алевтина Ильинична жила одиноко уже пятнадцать лет. С тех пор, как ее непутевый супруг Николай Степанович с сединой в бороде и бесом в ребре (за год до того, как стал дедом) переехал на постоянное жительство к "молоденькой" сорокалетней доярке и даже сумел "заделать" еще одного представителя рода Мастерковых. Так что дядя Артем был ровесником племяннику своему...
...Да только недолго длилось это "заемное" семейное счастье.
Не успели Артема отправить в первый класс, случился у деда сердечный приступ, и врачи скорой помощи, как водится с большой задержкой приехавшие на вызов, "нашли" лишь бездыханное тело, увозить которое в больницу уже не имело никакого смысла...
Третьим днем по православному обычаю похоронили... И хоть не принято на Руси за поминальным столом говорить о покойнике недобрым словом, все же кто-то не сдержался и высказал: "Когда с Алевтиной жил - не болел ничем и яко лось по деревне носился. А тут вдруг сдал... Видать, наказал его Господь за блуд".
С той поры безутешная вдова запила горькую и очень быстро из местной красавицы превратилась в обычную пьянчужку с опухшим лицом.
Бабушка же, напротив, новую жизнь начала. Завела большое хозяйство. Кроме козы, прикупила поросеночка, курочек-молодок, несколько крольчих с кролем, да бездомную собачку с улицы привела, на цепь посадила, чтобы сторожила "блеющее, хрюкающее и кудахтающее" богатство... И как со всем этим управлялась - все только диву давались. В семьдесят лет в одиночку она могла и стог сена поставить, и чурбаки колуном расколоть, и огород в пятнадцать соток лопатой вскопать.
Одно ей было недоступно, хотя бы на недельку съездить к сыну, который стал, как говорили, "большим" человеком, и внука хоть одним глазком увидеть... Не от того, что боязно скотину оставить, - "соседи, чай, присмотрят" - сама поездка пугала. Она же ни разу в жизни дальше райцентра не выезжала. А тут тыща верст с гаком.
"Что ж сынок с невесткой сами-то не приедут?" - спрашивали соседи.
"Да все некогда им", - говорила в ответ, а про себя переживала: "вот, забыли совсем, бросили, даже внучка не показали". Впрочем, особо на переживания время не тратила. Не тот характер, да и заботы от нехороших мыслей отвлекали... С утра по хозяйству бегала, а как вечер - забиралась на русскую печь и, вбирая в себя тепло глиняных кирпичей, быстро засыпала. Была в избе и кровать, но не любила пружины скрипучие. Для гостей берегла - вдруг приедут неожиданно, будет куда разместить. И внучку раскладушку приготовила - в сенях на гвоздике висела, замотанная в старую простыню, чтобы не пылилась.
И лишь смерть сына выбила бабушку из колеи. Принесла почтальонка телеграмму - тут же ноги отказали. Вся сила из них вдруг ушла. С большим трудом села на лавку возле крыльца, а подняться с нее сама так и не смогла... Хорошо, ребятишки мимо проходили. Подозвала их, велела за фельдшером сбегать... Фельдшерица Марина тут же прибежала на подмогу, укол сделала, потом скорую вызвала...
...И увезли бабушку в райцентр на целую неделю
Так вот и не проводила сыночка...
А, может, это и к лучшему, что не видела его в деревянном ящике?... На душе не так тягостно... А что ноги ходить перестали - так ведь старость берет свое...
Впрочем, когда овдовевшая невестка письмо прислала, что хочет внучка привезти на лето, как-то вдруг встрепенулась, проснулась в ней вновь прежняя Алевтина, решительная и неунывающая, не боящаяся ни черта, ни Бога и, памятуя комсомольскую закваску, особо в них не верящая. Впрочем, несмотря на атеизм, последнему все-таки послала мысленную благодарность. За то, что увидит, наконец, внучка и распространит на него свою любовь.
Правда Владик этого бабушкиного состояния души решительно не понимал, и никак не принимал изливаемые на него "знаки внимания", порою грубил, как бы оберегая свою непонятную самостоятельность, был непослушным и неблагодарным...