Аннотация: Четвертая книга из цикла "Двое из будущего". Законченная книга лежит на ЦЕЛЛЮЛОЗЕ
- Василь Иваныч, вас просят..., - прозвучал вкрадчивый голос незнакомого флотского офицера. Вид его был серьезен и даже угрюм, брови сведены к переносице, а воспаленные от долгой бессонницы глаза смотрели на меня с сильным укором.
Я находился в морском госпитале. В широком холле возле запыленного высокого окна я сидел на жестком стуле и ждал приглашения. Меня сюда вызвали..., или даже нет - попросили прийти, и я, бросив все свои дела, немедленно примчался. И вот после часового ожидания был приглашен.
- Как он? - спросил я офицера, поднимаясь со стула. Вместе со мной тут находился и мой помощник Мурзин и знаменитый художник Верещагин. Они тоже поднялись со своих мест, вопросительно посмотрели на офицера.
- Не стану скрывать - плохо, - с тяжелым выдохом признался тот, - распорядился, чтобы после вас я позвал священника.
Верещагин охнул, перекрестился. Рванул было в палату, но его остановили:
- Извините, Василий Васильевич, но вам нельзя. Сожалею.
И художник сдулся, вернулся на свое место и повесил голову. И, кажется, беззвучно заплакал.
- Пройдемте, Василий Иванович, пройдемте, - поторопил меня офицер.
И я с тяжелым сердцем вошел в больничную палату.
Макаров, если не считать пары медсестер, в палате находился один. Он был бледен, или даже, скорее, сер лицом - последствия обильной кровопотери. Чудо что он выжил, чудо, что он принял мой подарок и надел на себя мой спасательный жилет и чудо, что его быстро вытащили из ледяной воды. Но что теперь от этого чуда, когда адмирал получил тяжелейшее ранение обеих ног и одну из них врачам пришлось отнять? Какой он теперь после этого адмирал?
- Вы... - слабо прошептал Степан Осипович, повернув голову, - вы.... Все знали....
Не было нужды отвечать на этот вопрос, потому я и не ответил. Присел рядом с ним на табурет, всмотрелся в осунувшееся лицо. Адмирал был слаб и едва дышал. Простая речь давалась ему с трудом, и он то и дело закатывал глаза, грозя уйти в бессознательное состояние, из которого уже мог и не выйти. Медсестры рядом ловили такие моменты, вовремя подсовывали нюхательную соль.
Вот и сейчас, после фразы силы снова покинули его, и он стал падать в забытье, но сестрички подсуетились и вернули адмирала на этот свет. Он судорожно вздохнул и пришел в себя.
- Вы..., - снова сказал он, вперив в меня свой взгляд. - Откуда?
Я вздохнул:
- Разве это имеет сейчас какое-либо значение? Главное вы живы.
Он попытался улыбнуться.
- Я послал за священником..., чтобы он причастил... меня перед смертью. Разница невелика.... Лучше было бы утонуть... вместе с кораблем, нежели так... мучиться.
Эта фраза далась ему тяжело и говорил он ее долго. Но я не торопил и он, произнеся ее, снова замолчал и прикрыл глаза. И тут же руки медсестры поднесли вонючий коробок. Адмирал дернулся и застонал он потревоженных ран.
Два дня назад, тридцать первого марта корабль, на котором находился адмирал Макаров, подорвался, как ему и было предначертано, на мине. Самым ранним утром он, едва получив доклад об обнаруженных вблизи Артура кораблях японцев, распорядился немедленно выводить эскадру и сам взошел на борт броненосца 'Петропавловск'. И выстроив свои корабли в карусель, принялся обстреливать неприятеля изо всех стволов. А отстрелявшись, повел корабли в гавань. И в этот момент броненосец напоролся на мину, сдетонировал боезапас и развороченный корабль стремительно затонул. Стальной осколок разбил адмиралу левую ногу чуть пониже колена, так что икроножная мышца развалилась на части, и сильно повредил правую. Чудом тяжелораненый адмирал выполз на палубу сквозь обломки обшивки и полыхающий огонь и смог удержаться на воде только благодаря моему жилету. Подоспевшая команда спасателей вытащила его одним из первых и, перетянув разбитые конечности ремнями, спешно отправила своего командира на берег. Кстати, Великий Князь Кирилл Владимирович, что в момент взрыва находился рядом с Макаровым получил этим же самым осколком сильный удар по ногам и глубокую царапину на ляжке под самым что ни на есть царским 'кончиком'. Счастливое ранение, ничего не скажешь. И теперь этот потомок царских кровей, чьи подвиги до этого момента измерялись лишь количеством опустошенных бутылок с вином, являл собою гордость двора Романовых. Сегодня он получил телеграмму из Питера, где ему предписывалось немедленно вернуться в столицу. Там сильно испугались за его жизнь. И Князь сейчас степенно собирался, всем вокруг в красках рассказывая пережитый ужас. Надо полагать по приезду в Питер его наградят, облобызают и наденут венец героя, не иначе.
Макаров отдышался от стрельнувшей в культе боли и снова сказал:
- Японцы, думаю, меня поймали.... Ловушка....
- Как же так, Степан Осипович?
- Моя вина, поторопился.... Протралить не удосужился. Хотел....
Он снова замолчал. Да и что было говорить? Его судьба давно была предсказана и не будь меня в Артуре, лежал бы сейчас адмирал не на больничной кровати с ампутированной ногой, а на дне морском. Да и он это понимал, да только не спешил благодарить меня, а как раз наоборот - осуждал. Макаров предпочел бы уйти вместе с 'Петропавловском'. В наступившей тишине вдруг стали слышны далекие выстрелы и почти сразу же жуткий вой снарядов, что пролетали, казалось, прямо над крышей госпиталя. Макаров вслушался:
- Осмелел японец, перекидной огонь ведет. Радуются, собаки.
Раздались далекие взрывы и приглушенная волна содрогнула окна.
- Наши корабли хотят уничтожить....
- Да, через Ляотешань стреляют, - подтвердил я.
А следом за этим и наши корабли дали залп в ответ, да и спешно возведенная батарея на сопках Ляотешаня уже не молчала, а ожесточенно била в ответ. И японцы, узрев новую угрозу, перевела огонь на новую цель. Теперь звуки взрывов приходили совсем уж приглушенные и почти не тревожили.
- Алексеев сегодня у меня был, - вдруг признался адмирал с кривой усмешкой, - уговаривал не умирать...
- Он сегодня ранним утром приехал и сразу к вам, - кивнул я и вздохнул. - Говорят, что был весьма взволнован.
Макарова снова стали покидать силы и медсестры вовремя заметив это, снова привели его в чувство. Он открыл глаза, отстранился от резкого запаха и, посмотрев на женщин, устало попросил:
- Оставьте нас.
Те покорно вышли, лишь наказали мне следить за самочувствием адмирала. И когда мы остались одни, Макаров вдруг без запинки сказал:
- Если бы я знал, я бы все равно вышел в море. Понимаете? Вы бы все равно ничего не сделали. Ничего, Василий Иванович. Не вините себя.
- Да, знаю, - согласно склонил я голову, - я сделал все, что было в моих силах. Хорошо, что вы надели мой спасательный жилет.
Он вяло усмехнулся:
- Я в нем выглядел глупо. Великий Князь за моей спиной потешался.
- Да и хрен на Великого Князя, - жестко ответил я. - Тот и без жилета выплыл. Говно не тонет.
Мы были одни в палате, никто нас не слышал, и потому фраза нашла живой отклик в моем собеседнике, и он даже улыбнулся. Но спустя секунду адмирал погасил свою вымученную улыбку и попросил:
- Не стоит бросать такие слова, могут услышать.
Я пожал плечами. Да, бросаться такими словами, действительно, не стоит, даже если ты находишься один в комнате. Но 'подвиги' Великого Князя за тот месяц, что он провел в Артуре, не добавляли тому авторитета. Пить с утра до вечера и кутить в ресторанах большого мужества не требовало. Князь, находясь в непосредственном подчинении у Макарова, относился к своим обязанностям спустя рукава. И адмирал ничего не мог поделать с родовитым отпрыском. Мог лишь писать жалобы в Питер, да самому наместнику, но до такого адмирал опускаться не стал и потому терпел носителя благородной фамилии.
Мы помолчали с минуту, думая каждый о своем. Макаров отдыхал от разговора, набирался сил. В обмороки падать он не собирался. Наконец, он сказал:
- Вы меня спасли, но чувствую, что я все-таки скоро умру..., - он замолчал надолго, отдышался, а затем продолжил: - Врачи дают мне мало шансов на выздоровление.
Я глубоко вздохнул. Нынешние эскулапы мало что могли сделать для адмирала. Операция, конечно, была проведена со всеми стараниями, но вот от воспалительных процессов в ранах никто гарантии дать не мог. Что я мог сказать Макарову? Ничего! Мне сейчас оставалось лишь ждать и наблюдать.
- Плохо, что врачи не могут вам сделать переливание крови, это бы вам помогло.
- Мне предлагали..., - неожиданно признался Макаров, - но я отказался.
- Почему же?
- Результат непредсказуем..., я читал. Многие умирают.
- Вы же все равно умирать собрались, - удивился я, а потом вдруг меня осенило. Да, это правда, что переливание крови сейчас сродни лотереи 'повезет-не повезет', угадают врачи с донором или нет. Но ведь я-то универсальный донор с первой группой крови и с отрицательным резус фактором и кровь мою можно переливать кому угодно. Это я знал еще с армии и даже хотел набить татуировку на груди, но передумал. Так что я мог со стопроцентной вероятностью помочь Макарову.
- Степан Осипович, а вы знаете, я могу вам помочь.
- Как же? Чем вы можете мне помочь? Да и стоит ли, дайте мне спокойно умереть.
- Нет, Степан Осипович, не дам. Я вам не позволю просто так уйти из этого мира. Вам еще предстоит побороться, - твердо ответил я и решительно встал. Вышел из палаты и гаркнул ожидавшим медсестрам: - Врача ко мне! Быстро!
И женщины сорвались с места. Одна убежала искать лечащего врача, а другая ворвалась в палату с твердой решимостью вытаскивать адмирала с того света. Но ее услуги не понадобились. Макаров взирал на влетевшую женщину в полном сознании и с неким удивлением.
Верещагин тоже подумал самое плохое. Соскочил со своего места и просочился-таки в палату. Бухнулся на колени рядом с кроватью, ухватил друга за руки и что-то горячо, но не разборчиво зашептал.
- Да что ты убиваешься, жив я еще, жив! - тихо, но с досадой в голосе ответил Макаров. - Рано убиваешься, священник еще не приходил.
Буквально в туже секунду в палату влетел врач с красными от усталости глазами, а за ней и позвавшая медсестра.
- Что случилось, что произошло? - резко спросил он, подходя к кровати. - Почему звали?
Я этого врача помнил. Именно он тогда лечил Лизку, спасал ее от страшных ожогов. Но тогда он был в другой больнице, теперь же вдруг оказался в морском госпитале. Он заметил мою персону, коротко кивнул и снова спросил?
- Что случилось, Степан Осипович?
- Не знаю, - простодушно, но уже с какой-то маленькой долей интереса ответил адмирал. И показал взглядом на меня: - А вы у него спросите, он панику поднял.
Что ж, пришлось брать врача под локоток и в сторонке объяснять свою идею. Тот ее выслушал, даже согласно кивнул, но все же спросил:
- Позвольте, но откуда у вас такая уверенность? Переливание крови процесс весьма непредсказуемый.
- Доктор, у меня первая группа крови, если вам это о чем-то говорит. Ее можно переливать кому угодно.
- Откуда вы это знаете?
- Не суть важно откуда, главное, что знаю. Давайте не будем чесать языками, а просто сделаем свое дело, а?
Он нахмурился, обернулся на серого от потери крови адмирала и согласился:
- Ладно, я согласен. Риск, конечно, есть и немалый, но это лучше, чем просто наблюдать. Только надо бы еще согласие Степана Осиповича получить.
- За этим дело не станет. Только оставьте нас на несколько минут, пожалуйста.
Они все снова вышли. И даже Верещагин нехотя ушел. А я, снова присев на табурет напротив кровати, заглянув в настороженные глаза адмирала, поинтересовался:
- Скажите, Степан Осипович, что бы могло вас убедить пойти на переливание крови?
Он устало вздохнул, посмотрел на меня и тихо с запинкой сказал:
- Какой же вы... неугомонный. Дайте мне уже спокойно уйти.
- Нет, не дам. Не дождетесь. Вы у меня еще помучаетесь. Скажу честно - это я дам вам свою кровь, и я вам гарантирую, что она вам подойдет.
- Брехня, никто этого гарантировать не может. Даже сам Боткин.
- Я могу, - заверил я. - Послушайте, Степан Осипович, я хочу вас спасти. Любым способом. Жаль, конечно, что я был не в силах предотвратить трагедию, но я все же кое-чего добился - вы живы. Не спешите спорить, вы еще не умерли. Близки к этому, но все-таки еще живы. И поверьте мне как должны были поверить ранее - переливание вас поставит на ноги..., - я запнулся, поняв, что сказал неуместное, но видя, что Макаров, горько усмехнувшись, меня не поправил, продолжил: - Я могу поклясться вам чем угодно, я могу ответить перед судом, но я утверждаю, что моя кровь вас точно не убьет. Вас может убить инфекция, что возможно попала в рану, но я вас точно не убью. Поэтому, Степан Осипович, будьте добры, не противьтесь и дайте свое разрешение.
Он молчал. Прикрыл глаза, снова устав и, казалось, на некоторое время заснул. Но затем, очнулся и тихо стал мне выговаривать:
- Знаете, Василий Иванович, вы очень странный человек, - он облизал сухие губы, попробовал сглотнуть. Я поднес ему чашку с водой и он, с усилием сделав несколько глотков, благодарно повел головой. - М-да.... Вы необычный. Не такой как все. Выскочили как черт из табакерки и принялись изобретать. В кратчайшие сроки заработали состояние, но и не подумали остановиться на достигнутом, а пошли далее. Радио вот ваше сделали..., - он усмехнулся и признался, - а знаете, когда Попов о нем узнал, то сильно запил. Ругал вас сильно, да.... А потом палки вам в колеса пихал, но вы все равно пролезли. Я уже тогда обратил на вас внимание. Потом еще был бал у Императора, где вы со своей синемой поставили британский двор на уши, - Макаров снова устал и замолчал. Опять отпил из чашки и полежал мирно, прикрыв глаза. Соваться к нему с нюхательной солью я не спешил, видел, что тот просто отдыхает. - М-да.... Такие дела. А потом вы приехали в Артур и развернули свою деятельность. Агитировали военных, кричали на каждом углу о войне с японцами, предсказывали. Оружие ваше изобрели..., снова изобрели. Чайку опять же вашу.... Ах да, забыл про Куропаткина. Это же вы ему хотели нос свернуть, да? А за что? Уж не за то ли, что он еще даже ничего не сделал? А еще это ваше предвидение о моей несостоявшейся кончине..., - и он жгуче на меня посмотрел, так, словно и не был он прикован к постели тяжелейшим ранением, а стоял на палубе своего броненосца и отчитывал меня как рядового матроса. - Признавайтесь, кто вы такой? Откуда вы взялись?
Как я мог ему признаться? Что я ему должен был сказать? Да и не поверил бы он мне, принял бы мою отповедь за насмешку и, обидевшись, уж наверняка отказался бы от переливания. Но с другой стороны Макаров сам по себе человек непростой и весьма неординарный. Если уж кто и мог поверить в мой провал во времени, то только подобная ему личность. Я смотрел на него, слегка растерянно, не зная, что ответить, а он требовал от меня отчета, сверлил своим жгучим взглядом. И уйти от этого взгляда было просто нельзя.
- Правда сложна, - наконец выдавил я из себя, - и по правде сказать - утопична.
- Скажите мне ее.
- Да, собственно, говорить-то и нечего. Просто у меня есть небольшое понимание будущего. Вот скажите, вы знакомы с произведениями Герберта Уэльса? - стал я аккуратно подводить его к мысли. Я все же решил рискнуть и рассказать правду насколько это получится.
- С некоторыми.
- 'Машина времени' читали?
Он не ответил, поняв куда я клоню. Лишь еще больше всверлился в меня своим взглядом, пытаясь найти во мне хоть толику насмешки. Но я был серьезен.
- Вы должно быть шутите?
- Шучу, - охотно согласился я. - Но давайте пофантазируем, так, как будто бы это правда. Допустим, я и мой друг провалились в этом мир из будущего. Как думаете, это могло бы объяснить все те странности, что вы находите во мне?
- Гм, с такой точки зрения, пожалуй, что да, - подумав, принял он подобный вариант. - Тогда бы стала понятна ваша настойчивость.
Он снова закрыл глаза и замер. Потом отвернул от меня голову и пролежал так некоторое время без движения. Я уж подумал, что он опять потерял сознание, но нет, спустя минуту он поднял к лицу руку и, как мне показалось, утер увлажнившееся веко.
- Степан Осипович, - позвал я его, - вы в порядке?
- У меня отрезали ногу, как вы думаете, я в порядке? - измученно ответил он, снова поворачиваясь ко мне. - А скоро возможно и вторую отрежут. Зачем мне жить дальше? Скажите мне, зачем вы меня спасли? Зачем я вам вот такой?! Безногий калека!
- Может, прекратим этот разговор? Я вас утруждаю. И просто позвольте перелить вам кровь?
- Нет, продолжим, - упрямо ответил он, заглядывая мне прямо в глаза. - Мне интересна ваша мысль. Так значит вы из будущего?
- Это всего лишь фантазия, - аккуратно напомнил я.
- Фантазия, которая много чего объясняет.
- Да, она неплохо ложится на все те странности, что вы увидели. И вот предположим, что я из будущего, и я знаю, как будет развиваться история, и я знал(!), - я намеренно выделил это слово, - что вы погибнете, то вам должны стать понятны все мои уговоры относительно вашей персоны. Вот если бы сразу послушались меня, то не лежали бы сейчас на этой кровати, а руководили бы эскадрой и били японца. Но, что произошло, то произошло. Степан Осипович, я должен сказать еще раз. Предположим, что я из будущего и я знаю наверняка, что моя кровь для переливания абсолютно безопасна. И, Степан Осипович, прошу вас довериться, тем более что и выбора у вас на самом деле-то и нет. Вы и так помирать собрались, так чего же вы боитесь? Ну а после процедуры, если вы захотите, мы с вами обстоятельно и поговорим о нашей теории путешествии во времени. Сейчас же прошу вас дать ответ.
Он молчал долго. Прикрыл глаза, отвернулся. Кажется, снова провалился в забытье, и я поспешно зашуршал коробком с нюхательной солью. Но адмирал успел придти в себя и, облизав сухие губы, сказал:
- Хорошо, я согласен.
- Прекрасно, - ответил я довольно и, хлопнув себя по колени, встал с табурета. Заново позвал врача и сообщил ему: - Готовьтесь, пожалуйста, к процедуре. Адмирал дал свое согласие.
Само переливание прошло как-то буднично. К адмиралу подтащили соседнюю кровать и мне приказали на нее лечь, прежде сняв с себя лишнюю одежду. Медсестры принесли стерильные инструменты и врач, сильно переживая за результат, 'соединил' нас резиновыми трубками, проходящими через стеклянный сосуд. Своеобразным насосом он стал медленно отбирать у меня кровь, а затем, через десяток-другой качков, впускать ее собранную адмиралу. Затем, повторил еще раз. Вскоре процедура была закончена.
- Как вы себя чувствуете? - спросил меня врач.
- Нормально.
- Голова кружится?
- Нет.
- Хорошо, - он вытащил из моей руки иглу, приложил смоченную спиртом вату.
Я, освободившись от пут, сел на край кровати.
- Все хорошо? - еще раз спросил он меня, наблюдая за моей реакцией.
- Да.
- Замечательно. Вы, Василий Иванович, лучше не вставайте резко. А еще лучше лягте и отдохните.
- Как адмирал?
- Лучше, чем был, - ответил он, - вы оказались правы.
А Макаров значительно порозовел. И даже нос его, нависающий над пышными усами серой горой, приобрел естественный цвет. Да и сам адмирал значительно повеселел, если так можно сказать в его ситуации. Стал более живым. Ну а я заметил, что, попытавшись встать, меня слегка повело в сторону и только руки медсестры удержали мое тело в вертикальном положении. И врач настоятельно рекомендовал мне никуда не торопиться, а отлежаться на кровати с полчасика и набраться сил. Я согласился, попросил лишь сестричек принести мне очень крепкого и сладкого чая и плитку шоколада. Это меня должно было поддержать.
Когда все было исполнено и я, сидя на кровати и подберя под себя ноги, хлебал горячий чай, опять попросил оставить нас с адмиралом наедине. Нам было о чем поговорить.
Когда все ушли, я спросил его:
- Вы как?
- Немного лучше. Но болит все так, что хоть плачь.
- Вам морфий кололи?
- Не раз. Помогает, но ненадолго. А часто его применять нельзя.
- Хорошо, - кивнул я удовлетворенно, отгрызая от плитки шоколада здоровый кусок. Что мне нравится в этом времени безо всяких скидок, так это шоколад. Настоящий, безо всяких добавок. За такой шоколад можно душу продать.
- Вы мне должны кое-что объяснить, - Макаров дождался, когда я схомячу половину плитки.
- Конечно, как же иначе. Давайте фантазировать дальше. Что вы хотите знать? Из какого конкретно я года?
- Мне нужны доказательства!
Я хмыкнул. Посмотрел внимательно на глубокие глаза Макарова и понял, что он наш разговор воспринимает не за фантазию, а за настоящую теорию, которая все объясняет. И потому поудобнее устроившись на кровати, я продолжил:
- Ладно, будем говорить серьезно, как будто все это на самом деле. Но прошу вас, Степан Осипович, держать в голове то, что я буду вам сейчас говорить, не более чем фантастика. Утопия. Хорошо? Итак, доказательства.... Боюсь, что ничем вещественным я вам доказать свой приход из другого временя не смогу. Есть лишь одна штучка у моего друга в Питере, которую он принес из нашего мира, но вряд ли вы ее воспримите как доказательство. Там ничего фантастического нет.
- Что же это такое?
- Обычные часы. Наручные, сделанные в Швейцарии. Безумно дорогие и тончайшего механизма. Таких здесь не могут сделать, но все одно - это не будет являться прямым доказательством. Остальные вещи, что мы сюда могли принести не сохранились.
- Почему же?
- За не надобностью. Были у нас рюкзаки с молниями, но мы их пустили в дело. А одежда.... В ней ничего кроме материала едва отличной от местных тканей и не было. Честно признаться, мы с другом в этом мире оказались..., гм, как бы это сказать..., из-за неучтенного фактора. Пришли, чтобы заработать состояние, а уйти обратно не смогли.
- Почему же?
- Проход закрылся. И видимо это случилось из-за того, что своими действиями мы слегка изменили историю, и то будущее, из которого мы пришли, перестало существовать. Ну или пошло параллельно нынешней истории, которую мы с вами пишем. Как-то так.
Он больше не стал меня спрашивать, замолчал, обдумывая услышанное. Верил ли он в мои слова? Не думаю. Макаров сильно сомневался в таком фантастическом варианте, но та уверенность и та стройность мысли, что я ему показывал, заставляла его сильно призадуматься. И вот он лежал, смотрел в потолок невидящим взглядом и размышлял, а я, ожидая его слов, дожирал оставшийся шоколад, прихлебывая его подстывшим чаем.
Неожиданно в дверь постучали. Я разрешил войти и в палату настороженно заглянул Верещагин. Он все так и сидел в коридоре, ожидая встречи со своим другом.
- Заходите, заходите, - бодро сказал я, - наш адмирал чувствует себя уже намного лучше. И, я думаю, помирать уже отказался.
Знаменитый художник просочился в палату, затворил за собой дверь.
- Там священник пришел, - сообщил он.
- Гоните его в шею, он нам без надобности. Мы еще поживем.
- Правда? Вот здорово. Степан, ты как?
- Лучше, Василий, намного лучше, - ответил адмирал, изобразив вымученную улыбку. А затем попросил, - мы тут с Василием Ивановичем беседу ведем, не мог бы ты нас оставить наедине? Мы еще не договорили. Потом, как закончим, мы тебя пригласим.
- Хорошо, не буду вам мешать, - ответил Верещагин и вышел из палаты, осторожно притворив дверь.
Макаров снова повернул голову ко мне. Посмотрел на меня с испытанием и потребовал вдруг признания:
- Мы проиграем войну?
Я пожал плечами.
- В свете моей фантазии и моей истории - да. Сейчас же - не знаю. Мы с другом тут уже много наворотили, так что - не знаю. Вас вот спасли от неминуемой гибели, и теперь только Бог знает, как развернуться дела на море.
Он не ответил мне сразу, подумал. Потом снова спросил:
- А как мы ее проиграли в вашем мире?
- Просто. Просрали оборону Порт-Артур, вы погибли, погибла и эскадра, Куропаткин просрал все свои наземные сражения, а та эскадра, что двинулась к нам на помощь из Петербурга, просрала бой под Цусимой. Это в общих чертах. Мы, кажется, уже говорили об этом при нашей первой встрече.
- А поконкретнее?
- К сожалению, Степан Осипович, я должен признаться к своему стыду - я очень плохо учил историю в школе. Что-то более конкретно сказать я не могу. Лишь какие-то детали.
Он снова задумался. И через минуту спросил:
- В узких кругах ходят слухи, что вы готовили какое-то покушение на господина Куропаткина. Это правда?
Я кивнул.
- Зачем же?
- Хотел заставить его относиться к японцам более уважительно, что ли.... Не пренебрегать их силой. А то это неуместное шапкозакидательство в их сторону очень дорого нам обошлось в моей истории. Японцы по итогам войны получили не только Артур и полуостров, но еще и добрую половину Сахалина. И вроде бы Манчжурию целиком, но это не точно - я не помню. Ах да, КВЖД мы потеряли полностью.
- Значит и Манчжурию потеряли, - резюмировал адмирал.
- Значит - да, - легко согласился я.
- А вы не боитесь?
- Того, что о том, что мы тут с вами нафантазировали узнают другие? - догадался я и, на секунду задумавшись, ответил: - Нет, не особо. Эта версия настолько фантастическая, что в нее не поверит никто, а я буду все отрицать и поднимать говорящего на смех. Правда - я, да и мой друг в этом мире несколько отличаемся от основной массы людей, этого не скрыть, но тут уж ничего не поделаешь. А с другой стороны - мы удивительные изобретатели, а все изобретатели не от мира сего. Так что нам простительно быть чуть-чуть непохожими на других людей.
- А ваши изобретения?
Я хитро улыбнулся.
- Как вам сказать....
- Столько изобретений и столько новшеств трудно придумать самому.
- Вы правы, это чрезвычайно сложно. Даже гений тут бы сильно попотел, а мы с другом не гении, - подтвердил я догадку Макарова. - Та же самая чайка не плод нашего гения, а, допустим, простое копирование идеи дельтаплана. В будущем мы двинем эту идею дальше и построим самолет, снова опередим мир. Оружие новое сделаем, новую технику. Да много чего. Вот хотите я вам навскидку дам какую-либо идею, которая при умелых руках принесет миллионы рублей золотом?
- Ну?
- Гм, - я на пару мгновений задумался, а потом выдал: - Например, как вам производство полимерной пленки для вакуумной упаковки? - и с улыбкой видя его непонимание, пояснил: - В недалеком будущем мы или кто-то другой изобретает, например, или полиэтилен или целлофан. Это такой полимер, способный очень сильно вытягиваться и оставаться при этом и прочным и гибким. Он не пропускает ни воду, ни воздух. Его не растворяют никакие растворители. Так вот, используя эту пленку, спаянную со всех сторон словно мешок и откачав из нее воздух, в ней можно будет хранить продукты очень продолжительное время, да и при транспортировке продукты перестанут портиться. Как вы считаете, это способно озолотить?
Много из того что я сейчас сказал, было ему непонятно. Но идею он осмыслил и пришел к тому же выводу.
- И много у вас таких идей?
- Тьма и еще немного. Даже вот из нашего с вами сегодняшнего переливания крови можно взять несколько таких. Например - разделение крови на плазму и на остальные тела. Плазма, кстати, насколько я помню, применяется при переливании, и она абсолютна нейтральна к группе крови. Но тут я могу соврать, я этого не знаю наверняка, потому как не врач и медицинских институтов не кончал. Но ее можно замораживать и спокойно хранить в тех же самых полимерных пакетах. Чем вам не идея на еще один миллион рублей золотом? И таких идей я могу рассказать вам на вагон и на маленькую тележку. А, кстати, хотите идею, как можно будет в будущем бороться с подводными лодками?
- Ну?
- Да с помощью наших же моточаек! С воздуха прекрасно видны буруны, что оставляют шноркели лодок, да и вблизи поверхности их силуэты будут хорошо заметны, - улыбнулся я и добавил: - А можно искать их с помощью гидроакустики. Конкретно как это сделать я вам не скажу - деталей не знаю, но сама идея такова - вы сможете искать шумы подлодки и по направлению исходящих от нее шумов, определять место где она может быть. Кстати, вот вам еще одна идея - эхолот. С помощью того же звука можно будет определять глубину. Действие тоже довольно просто - скорость распространения звука в воде известна, так что, издав щелчок, вы просто засечете время, через какое он вернется, отразившись от дна. Ну а дальше простая математика. Но тут есть сложность - необходимо развивать электронику..., гм, электрику. Сомневаюсь, что человеческие уши будут способны услышать подводное эхо.
Макаров посмотрел на меня долго и внимательно. Видимо искал в моем виде что-то такое, что разоблачит меня. Но нет, я, высказавшись, с легкой улыбкой сидел на кровати и неспешно тянул остывший сладкий чай. Наконец он, сделав над собою неимоверное усилие, приподнялся, оперся на локоть и строго спросил:
- Из какого вы года?
Все, шутки в сторону. Весь наш разговор, якобы фантазийный, приобрел настоящую серьезность. Он поверил.
- Из две тысячи тринадцатого.
- Вы не врете, - утвердительно ответил он. - Вы на самом деле другой человек, не отсюда. Но зачем вы мне это рассказали?!
Вот тут и я стер с лица легкомысленную улыбку и грустно ответил:
- Не знаю, захотелось вдруг поделиться. Знаете, мне очень сильно не хватает моего мира, и по многим вещам оттуда я скучаю. Многого оттуда мне здесь не хватает. Господи, если бы вы знали, с какой легкостью в моем времени я бы мог сейчас поговорить со своей женой, что сейчас находится в Питере, вы бы меня поняли. Вас я спас, Верещагина тоже и надеюсь, что хоть в вашем лице я найду человека, перед которым я не должен буду скрывать свое прошлое.
- А если я расскажу?
- Да кто же вам поверит? Даже Василий Васильевич будет очень сильно сомневаться такой правде, а он ваш друг. Нет, Степан Осипович, я ведь не зря с самого начала стал говорить, что это фантазия, пускай она такой и остается для остальных людей. А вообще, хорошо, что вы мне поверили - вы не представляете насколько мне будет проще.
- Проще что?
- Проще общаться с вами. Война с японцами у нас будет тяжелая и после нее вера в нашего царя у народа сильно пошатнется. Примерно через год царь расстреляет людей, что придут к нему жаловаться на невыносимые условия и вот после этого момента по стране прокатится пожар революции. Власти его будут гасить очень долго и очень много крови прольется....
Я посмотрел на адмирала очень внимательно. Тот меня слушал, запоминал сказанное. Не смотря на проведенное переливание крови, он все же был еще очень слаб и боли в конечностях его донимали. Но он терпел и держался лишь на одной силе воли. Я с ним в палате уже около часа и изрядно его измучил. Поэтому я решил прекратить с ним беседу:
- Ладно, Степан Осипович, предлагаю на сегодня закончить. Я вам много чего рассказал и у вас будет информация к размышлению. Вам и так сейчас нелегко.
- Ничего, я потерплю, - попытался он меня осадить.
- Нет, нет, - я встал с кровати. Не смотря на пришедшую вялость после переливания, голова вроде не кружилась. - Я к вам еще приду, и мы продолжим разговор. А пока вам следует набираться сил. Да и Верещагин там ждет долго, переживает. Вам еще с ним надо бы поговорить....
Он согласно качнул головой - у него появилась новая тема для беседы со своим старым другом.