Аннотация: Рассказ написан, вероятно, в 1933 году. Впервые опубликован в журнале "Leaves", #2,1938 г.
Книга
H.P. Lovecraft, The Book
Мои воспоминания крайне путанны. Я даже не знаю точно, с какого момента они начинаются; временами я чувствую невообразимую и пугающую вереницу лет позади, иногда кажется, что настоящее - всего лишь маленькая точка в серой бесформенной бесконечности. Я не уверен, как именно я пишу это послание. Пока я знаю, что в состоянии разговаривать, у меня появляется смутное ощущение: необходимо нечто вроде медитации, чтобы донести то, что я хочу сказать, до тех, кто смог бы меня понять. Моя личность загадочна для меня самого, как ни обескураживающе это звучит. Кажется, я стал жертвой какого-то сильного потрясения - возможно, чудовищного результата тех уникальных, невообразимых событий, что мне довелось пережить
Корнем всех событий явилась та изъеденная червями книга. Я помню, когда я нашел её - в плохо освещенной лавке возле реки, катящей свои тёмные маслянистые воды, где кружились призраки. Лавка была очень старой, с высокими - под потолок - стеллажами, полными преющих томов, они терялись в глубине задних помещений без окон. Там были, помимо прочего, бесформенные груды книг на полу и грубо сколоченные лари; в одной из таких груд я и нашёл ту вещь. Я никогда не знал её названия - первых старниц не было вовсе. Она раскрылась передо мной, и я увидел то, от чего всё моё существо вздрогнуло.
Формула - нечто вроде списка слов, что надо произнести, и необходимых действий, - как я понял, тёмное и запретное; что-то, о чём я уже читал раньше в запретных отрывках, отвратительных и, вместе с тем, восхитительных, начертаных и запертых подобно вселенским тайнам древними, загадочными мыслителями, чьи тексты я читал запоем. Это был ключ - путеводитель - к неким воротам и путям, о которых мечтали и шептали мистики на заре человечества, которые уводили к свободе и открытиям далеко за гранью трёх измерений и миров, нам ведомых.
Если даже и не столетиями пылилась она, и никто не вспомнил ни как она выглядит, ни где находится, то видно было, что книга действительно очень стара. Никаких печатных станков - какой-то полубезумный монах вывел зловещие латинские фразы унциалами невероятной старины.
Я помню как вертелся и злобно косился на меня старик; он сделал странный жест рукой, когда я унёс её. Он отказался принять за неё плату, много позже я понял почему. Пока я спешил по широким, продуваемым всеми ветрами сырым и мрачным улицам, мне казалось, что за мной на мягких лапах следует невидимый наблюдатель. Старинные, разрушающиеся уже дома по обеим сторонам улицы будто бы ожили - неожиданно страшные и отвратительные, как если бы закрытые доныне тоннели зла внезапно были открыты. Я чувствовал, что те стены и нависающие кирпичные фронтоны с осыпающейся штукатуркой и изьеденной древесиной - с блестящими оконными стёклами, которые подобно глазам поворачивались мне вслед - едва удерживаются, чтобы не обрушиться и не похоронить меня под собой... а ведь я лишь прочитал малую часть тех противоестественных строк, прежде чем закрыть книгу и унести её.
Я помню как дочитал книгу - бледный, запершись в мансарде, которую я избрал местом своих странных исследований. Большой дом был тих, я не отправлялся на чердак раньше полуночи. Кажется, в ту пору у меня еще была семья - образы слишком расплывчаты - и я знал, у нас было множество слуг. Я не мог сказать, какой сейчас год; с тех пор я познал века и многие измерения, моё чувство времени притупилось. Я читал при свечах - я вспоминаю беспрестанное капанье воска - и колокольный звон, доносящийся с далёких башен. Кажется, я прислушивался к этому размеренному бою, как если бы боялся уловить в нём очень далёкий и беспокойный зов.
Снаружи слухового окна, бывшего выше всех крыш в городе, послышалось невнятное царапанье. Это случилось, когда я громко пропел девятый стих древнего заклятия; и я тут же понял, что оно означало. Тот, кто прошел врата, должен обрести тень, он более не может быть одинок. Я вызвал духов - и книга оказалась именно тем, что я в ней и подозревал. В ту ночь я прошел врата к водовороту времён, утро застало меня в комнате, и я увидел стены, полки и отделку, чуждые мне.
Я больше не мог воспринимать мир таким, каким он был раньше. Настоящее, прошлое и будущее смешались, и любой мало-мальски знакомый предмет обретал новый вид, когда я глядел на него. Я погрузился в сны, полные неясных фантастических очертаний. Чем больше проходил я врат, тем хуже я узнавал предметы того мира, к которому так долго был привязан. То, что видел я - не видел никто; мне пришлось сторониться людей, иначе меня сочли бы сумасшедшим. Собаки боялись меня - они чувствовали тень, что следовала за мной по пятам. Я всё так же много читал - в древних книгах и свитках, которые я вдруг узрел - и проходил всё новые рубежи пространства, следуя к самому центру неизвестного космоса.
Я помню ночь, когда я начертал пять огненных кругов на полу комнаты и встал в самом центре, напевая литанию, принесенную посланцем Тартара. Стены вокруг меня растворились, и я был подхвачен чёрным ветром, который пронёс меня сквозь безбрежную серость над остроконечными пиками неизвестных гор, лежащих далеко внизу. Потом - абсолютная тьма, потом - мириады ярких звёзд, образующих неизвестные созвездия. И вот я увидел внизу зеленую равнину и разглядел искривлённые башни города, постоенного в стиле, о котором я никогда не знал, не читал и даже вообразить не мог. Приближаясь к городу, я мог видеть кубическое каменное строение на открытом месте и почувствовал сковывающий меня страх. Я кричал и сопротивлялся; после тьмы я оказался вновь в стариной комнате распростёртый посреди пяти тлеющих кругов. То наваждении было не более странно, чем ранние мои кошмары; но я понял, что оказался гораздо ближе к тем чуждым мирам, чем когда-либо. С тех пор я стал более осмотрителен в своих поисках, ведь мне не хотелось отделиться от тела и от земли среди неизведанных бездн, откуда я мог и вовсе не вернуться.