От людей нигде нет спасения! То ли дело раньше, сидишь себе в тенёчке: тишина, покой.... Надоест - поплавать можно, порезвиться, сомов со щуками погонять.... И ни одной живой души в округе. Уж думаешь: "Хоть бы заблудился кто или корова какая забрела..." Ближе к жилью пробираться приходилось, баб пугать или рыбакам сети путать. Нынче забился в глухую заводь и носа показать не смею. Прошлым летом в озеро около посёлка сунулся, так этими новомодными моторами чуть на молекулы не порубили, еле увернулся. Носятся на лодках, скутерах, на чём попало. Грохот, шум, крики, волны... Рыбу всю распугали. Туристы эти... городские. Местные-то иногда поминают, да и опасаются всё же, а пришлым всё по колено. Любой самый захудалый прудик возьми - пакетами, банками, бутылками всё загажено. Крепко сердит на них. Одно время хотел страху навести, утащить кого-нибудь, чтоб поостыли.... Постарел, размяк: ну, их - сами тонут почём зря, напьются и тонут, хоть в спасатели записывайся. А всё же тянет к людям, речь послушать, про житьё-бытьё земное, то да сё. Как последняя мавка сгинула, почитай лет двадцать прошло, словом не с кем перемолвится.
Какая жара этим летом - солнце через воду печёт. Можно и на глубину уйти, только какой интерес там. Вот, отмель, семья расположилась в кустах, вроде не шумят пока, стекла не бьют, дитё с ними. Сделался прозрачным, чтоб мальчонку не пугать, лет пять ему - в песке возится. Женщина с мужчиной, как у них принято, шашлык жарят. Куда ни повернись кругом этот шашлык, другой еды нет что ли. И пиво ещё. Попробовал как-то раз из любопытства: тьфу, гадость. Пацан в воду полез, смотрят они хоть за ним или как? Понятно, заругались между собой. Это у людей первое дело после шашлыка с пивом - отношения выяснять. Ишь, как она на него наскакивает, как бы до рукоприкладства не дошло. Но и мужик горячится, доказывает чего-то. О! Материться начали. Мальчишка слышит это, насупился, подальше побрёл, видать не впервой. Не пытается мамку с папкой урезонить - самому достанется. Сметливый.
В тенёчке под ивой устроился, думает о чём-то умишком своим маленьким. Подплыл совсем близко к нему. У-у, да он плачет. Губёнки трясутся и глаза полные слёз, но молча, молча горюет. Встал, надумал что-то. В воду шагнул. Предчувствие у меня нехорошее. Куда же он бредёт, дурачок, яма там. Эй, родители бедовые, дитё пропадает! Волнительно мне, что делать не знаю. Метнулся за поворот, где взрослые своими проблемами заняты. Брызги поднял, волну на берег погнал, может, обратят внимание, вспомнят, встревожатся. Где там... даже не смотрят, он вещички собирает, она швыряется в него устало. Обратно к мальчишке вернулся, а тот уже на краю самом, глазёнки расширены - понимает - шаг сделает и в моём царстве окажется безвозвратно. Только не нужен он мне, рано ему, не за что и ... жалко невыносимо, умел бы - сам заплакал. Как остановить, насильно вытащить из воды не могу - нельзя мне. Показаться надо, но не напугать бы. В каком же виде предстать? Вспомнил одного, в прошлом сезоне потонул, без меня случилось, на дне под топляком его нашёл. У большинства лица испуганные, глаза из орбит вылезшие, а тот спокойный такой был, лицо приятное, как живой, тем и запомнился. Торопливо перестраиваюсь и поднимаюсь по грудь из воды перед малышом, будто вынырнул. Сейчас скажу ему строго: мол, почему без взрослых купаешься, ну-ка марш на берег и... обмираю. Потому что мальчонка смотрит на меня изумлёнными полными счастья глазами и тихо шепчет: "Папка, папка!" Ничего не понимаю, какой ещё "папка"? Заготовленные слова замирают на губах, а ребёнок безрассудно тянет ко мне ручонки и бросается на шею. Успеваю только уплотнить наружные покровы и рефлекторно подхватываю его.... Как это случилось, сам не пойму. Нельзя мне! Не моё назначение спасать. Пугануть могу, слово молвить - тоже, а вмешиваться - ни-ни. Он должен был рухнуть в омут, а я не дал. Часть меня, которая в воде, будто миллионами иголок ожгло, не легче солнечных лучей. Вода мстит. Напоминает: ты на кой, такой-сякой? За чью команду играешь.... Экосистема, туды её в жабры. Что сверху упало, то пропало. Водным организмам тоже чем-то питаться надо. Круговорот. Обмен энергией. Длинная это история.... Боль скрутила невыносимая, внутри все связочки завибрировали между опорными вершинами, вся решёточка моя раскалилась докрасна, как спираль вольфрамовая. Ну, потеку, лопну? Нет, держусь. Шёпот меня бессвязный держит: "Папка... папка... я знал, знал, что ты вернёшься..." Одной рукой вцепился - только с мясом оторвать, другой по голове гладит, на плечо и спину мне капли солёные текут. Поднимаюсь из воды и несу всхлипывающий комочек к берегу. Солнце сушит и жжёт, испаряет - ничего, на несколько минут меня хватит, вытерплю. Получается, тот, с мамашей, не отец малышу. Настоящий на дне лежит. Эх, судьбинушка.... Пристраиваю мальчика на камень - притих, но не отпускает, жмётся к груди и руками держит за плечи, точно самоё дорогое сокровище. А у меня спина плавится, солнце проклятое... хоть бы тучка какая набежала. Прикинул - больше литра в минуту теряю. Допустимо. Но гораздо больше меня заботит, что сказать ему. Как объяснить, что не папка я его вовсе. Угораздило же меня облик принять на свою голову, мог же другого, мог.... Кстати, голос! Лихорадочно восстанавливаю в памяти генетический код утопленника - снимать слепки моя обязанность - подстраиваю стандартный речевой аппарат, под особенности. Могут быть расхождения, если при жизни человек курил или ларингит какой-нибудь, но в целом тембр должен быть похож.
Зло хлопнула дверца машины. Взревел мотор и, поднимая клубы пыли, автомобиль унёсся по просёлку. Людмила заплакала от бессилия и обиды. "Скотина, - билось в мозгу. - Подлец. Ребёнок ему мешает.... Никита тихий мальчик, закроешь в комнате, он и не выйдет без разрешения. Даже в туалет не просится, терпит. Сидит, отцовский журнал по рыболовству тихонько рассматривает. Кажись, все выкинула, чтоб духу не было, но один где-то откопал и прячет. Ну, чем, чем такой ребёнок мешает?! Не могу я его в приют сдать. И не "приплод" он никакой и не "хвост"! Сын мой! Слышишь, тупица! А катись ты..." Люда зарыдала в голос, закрыв лицо ладонями, и осела на землю. На вздрагивающее плечо осторожно легла маленькая прохладная ладошка:
- Мама, не плачь. Не плачь, пожалуйста. Хорошо, что он уехал.
Если бы не последние слова, она хотела было прижать сынулю к себе, но теперь разум затмила неконтролируемая ярость:
- Что ты понимаешь! Что, "хорошо"? Из-за тебя всё! - безотчётно кричала она в лицо испуганному мальчику. - Думаешь, мне легко одной тебя тянуть! В этой глуши даже работы нет нормальной. Мужиков нет. Ничего нет! Один ты.... как гиря на ноге! Кто меня с тобой возьмёт?! Ну, кто! Сдохнуть мне, как папаша твой придурочный?!
- Мамочка, не надо! - жалобно просил Никита, в отчаянии зажимая уши. - Прошу, мамочка, я всё-всё буду делать, мамочка....
- Что ты будешь делать! Что ты можешь сделать! - Людмила, войдя в раж, уже не понимала на кого она выплёскивает своё отчаяние.
- Мама! Я папу видел, мама....
- Что? - Люда, как на камень наскочила. - Что ты сказал?
- Я хотел к нему, - лепетал малыш тря кулачками глаза - а папка сам приплыл. Говорил, что к нему нельзя и чтобы я тебя слушался.... А я и так слушаюсь, - сказал обескураженно Никита, но торопливо добавил: - Мамочка, я буду ещё больше слушаться, только не ругай меня сильно.
- Ах ты дрянь, маленький врун! Как ты мог этого рыбака недоделанного видеть?! Это всё журнальчики его мозги тебе набекрень свернули! Ну, погоди же, дай домой добраться... мне только свихнувшегося дармоеда недоставало! - она схватила сына за руку и сильно дёрнула за собой. Он упал, рассадил коленку, но не заревел, а торопливо перебирая ножками, засеменил за матерью.
Нырнул на глубину. Лёг на дно. В голове звенел голос рассерженной женщины. Вот ведь существа, кабы я мог потомство завести.... Боль отступила. Успокоилась водица. Но заноза поселилась внутри меня: и ноет, и тревожит, и покою не даёт. Ворочаюсь среди водорослей и коряг - надо бы по протоке до Сонной гати сплавать, а не хочется. Пробую задремать - никак, всё глаза мальчонки мерещатся. Щука мимо стрельнула. Догнать! Ну, догоню, и что? Бессмыслица. Совсем настроение испортилось. Назло себе до папаши-утопленника поплыл. Знаю, что ничего хорошего там не увижу, а всё одно разыскал. Мало, что от него осталось. Зачем-то ещё раз геном сверил, всё верно в моей памяти, никаких расхождений. Стемнело наверху, не буду сегодня в воде спать, есть одно местечко на болотах, под звёздами полежу, подумать мне надо.
Людмила проревела всю ночь, хорошо, что воскресенье и не надо на работу идти с распухшим лицом. Вышла на кухню, а там, на столе журнал "Рыбалка" лежит. В глазах потемнело, вспомнилось: "...я буду ещё больше слушаться..." Сердце на куски разваливаться начало. "Что же я делаю, дура?! Кровинушку свою терзаю. Последнюю память об отце отнимаю. Всё мужики проклятые!" Достала с антресолей портрет мужа покойного, стёрла пыль, на своё место посередине стены повесила. Вспомнила, куда ножик складной спрятала, положила его на журнал. На мобильном телефоне сообщение: "Если передумала, позвони". Уничтожила и сообщение, и запись в телефонной книге. Всё, хватит. Подошла к фотографии с траурной лентой. Вгляделась. Виктор улыбается на ней весело. Как раз для журнала снимался. У Никиты глаза отцовы.... "Что ж ты, весельчак, одну меня бросил? Трудно без тебя мочи нет, и замены не предвидится. Прости, что накуролесила, сына обижала. Кончено". Краем глаза заметила, как из-за двери настороженно выглянула голова сынишки.
- Мама, - шёпотом позвал Никита - ты одна, мне можно выйти?
- Почему одна?! С тобой, моя радость, - Людмила заставила себя беззаботно улыбнуться и протянула сынишке руки. - Пошли скорее, вкусненького чего-нибудь приготовим на завтрак и посмотри, я папин ножик нашла, настоящий походный - пусть у тебя лежит.
- А дядя больше не придёт? - недоверчиво спросил мальчик.
Люда присела на корточки перед сыном и серьёзно глядя в глаза малышу пообещала:
- Больше никаких дядей. Вон, видишь, папина фотография, пока она тут висит никто чужой сюда не войдёт, чего бы мне это ни стоило. Никита прижался к матери щекой и тихо сказал:
- Ты только ленточку чёрную сними, а то папка вернётся и подумает, что мы его не ждали...
- Фантазёр ты мой, - сглотнув комок в горле, сказала Людмила нежно. - Ну-ка, бегом умываться и за стол!
После завтрака отправила Никиту погулять около дома, а сама занялась делами. Столько всего надо было переделать - не упомнишь, но сначала собрать всё, что от любовничка осталось и в сарай вынести. Явится - сунуть через забор, чтобы разговоров не было и забыть. И подивилась себе, как легко вычеркнула человека, который ещё вчера казался самым важным на планете. Выходит: не был важным....
Как Луна взошла, понял, зачем на сушу меня потащило. Себя не обманешь. Давненько я тут не был. Сосновый лес заканчивается песчаным обрывом и дальше Гнилая гать до самого горизонта. Но мне болото ни к чему, угол насыпи на обрыве подходящий и песочек то, что надо - практически чистый кварц. Посидел, посомневался, как водится, и стал по склону молекулярной плёнкой растекаться. При этом занятии главное, чтобы опорные точки структуры правильно и равномерно расположить, чтобы и площадь максимальную охватить, и собраться после можно было. Фокусировка сигнала идёт в автоматическом режиме, я не вмешиваюсь - это базовая функция. У белковых существ это называют инстинктом. Запрос ушёл, теперь надо подождать ответа. Пока жду, хоть и без глаз, обозреваю окружающее пространство во всех диапазонах и убеждаюсь, что спросил правильно. Никакого восхищения буйством и разнообразием флоры и фауны не испытываю. Первый признак старости, когда помыслы замыкаются на узком кругу интересов, а всё остальное теряет значение. Люди... доминирующий вид живых существ в этом мире, но они составляют ничтожный процент биомассы. Где гарантия, что вперёд не вырвется какой-то другой вид? Где гарантия, что в своём развитии они не нанесут неизлечимую рану всему живому? По глупости или амбициозности... какая разница? Уникальная биосфера будет уничтожена. И грош цена Стражу жизни, основанной на жидкой воде, который увлёкся, пусть разумным, пусть перспективным, но отдельным видом, презрев заботу о белковом континууме в целом. Пришёл ответ. Ожидаемый. Срок моего существования исчерпан, получено дозволение на замену. Охватывает тихая радость, понимаю выражение "словно камень с души свалился". Разом решил все проблемы. Мальчик придёт, обязательно придёт, не может не прийти. Он умеет любить, а большего и не требуется. Усиленный и умудрённый моей структурой народится Водяной Никита. Меня не станет, обращусь в мириады обыкновенных молекул воды, но структура будет жить в нём, пока жива его любовь. Сейчас он любит и ищет отца, но обретёт не только его - всех, чьи геномы хранятся в моей памяти. И не только людей. И полюбит всё живое.... Да, это лучший выход, если маленький человечек оказался никому не нужным - я позабочусь о нём.
Люда спохватилась, когда часы пробили два раза. Пора было кормить Никиту обедом. Она несколько раз кликнула его в окно, потом встревожилась и выбежала на крыльцо. Обычно сын копался в импровизированной песочнице, построенной для него Виктором, и видела она его там недавно. Обошла весь двор - пусто. Выскочила за калитку, побежала по улице, зовя Никиту. Глядя на её побелевшее лицо люди поднялись, как один. Слава богу, не город, в лихую минуту забывается всё - идут на выручку. А тут: ребёнок пропал! Стали переворачивать кверху дном весь посёлок, мало ли куда пятилетний пацан влезть мог. Ребята постарше оседлали велосипеды и рванули к ближайшим рощам и лесу, бабы смотрели по дворам, мужики обыскивали водокачку и общественные постройки. Когда мать не видела, заглядывали в колодцы.... Никто не сказал ей ни слова - понимали - сначала найти. Внезапно Люде вспомнились Никитины слова, что "папка приплыл", а потом утреннее: "папка вернётся". Тихо взвыв от ужаса, она припустила к озеру, на вчерашнее место. "Только не это, только не это, - стучало у неё в висках. - Сначала муж, теперь сын..." Людмила бежала, что было сил, не обращая внимания на клокотавшее около горла сердце и боль в боку. "Успею, должна успеть, у него шажочек маленький..."
Сегодня жара хуже, чем вчера. Воистину климат меняется, не припомню такого. На солнце сорок два градуса по Цельсию, как люди говорят. Нарочно принял вчерашнюю форму и всплыл брюхом вверх. Ого, два с половиной литра в минуту на открытом месте теряю, ну да мне теперь всё равно. Об этом - хе-хе - теперь у водяного Никитушки голова болеть будет. А вот, кстати, и он, на камушке сидит, улыбается. И я ему улыбнулся, когда вынырнул. Держусь поодаль, наружу только плечи и голова.
- Папа, дядьку мама прогнала, а мне ножик твой дала, - он хвастливо показал складной нож. - И портрет твой повесила, чтобы ты знал, как мы ждём тебя.
- Купаться хочешь? - лукаво спрашиваю и подмигиваю ему.
- Можно?! - весь в ожидании спрашивает Никита. - А то мамка не разрешает.
- Со мной можно, - ненавижу лгать детям, но это в последний раз.
- Только ты же знаешь, я плавать не умею, - он с готовностью уже стянул шорты и маечку.
- Так я тебя научу, иди ко мне, - делаю вид, что плыву к нему и подхвачу на руки. - Ну, смелее!
Никита безрассудно бросается в воду со счастливым лицом. Что-то ёкает у меня внутри запоздало.
И тут вылетает на бережок баба растрёпанная с безумным взглядом. "Видела!" Бухается на колени в воду и руки молитвенно складывает. На лице мука невыносимая и страдание отчаянное. Ртом воздух хватает - вымолвить ничего не может. "Вчерашняя мамаша?" Странно: у той волосы чёрные были, а у этой седые. Что-то не так, не правильно, где-то я ошибся.... А ведь понимает всё, не кричит, только смотрит и в глазах этих вся боль земная собралась. Молнией ввинчиваюсь на глубину, обхватываю Никитку и выношу к свету. Он и испугаться толком не успел, воды малость хлебнул, закашлялся, но отдышался быстро. За шею держится и говорит:
- Папка, а я уже думал, ты меня не поймаешь...
Прижимаю тёплого малыша к себе, смотрю, как льются слёзы счастья по лицу женщины и беззвучно шепчут потрескавшиеся губы: "Спасибо, спасибо, спасибо..." Кажется, ошибка исправлена вовремя. Ставлю Никиту на мелководье.
- Папа, а ты теперь секретный подводник? Никому нельзя говорить?
Киваю и треплю пацана по голове.
- Я догадался... - глаза у мальчика глядят внимательно и серьёзно. - Можно я иногда буду приходить к тебе?
Смотрю на женщину, зная, что мой облик внушает ей ужас и улыбаюсь так, что в её зрачках страх сменяется сомнением и робкой надеждой.
- Приходите вместе, - говорю громко, - и, извернувшись, ныряю в воду.
Я не знаю, куда меня это приведёт, но впервые чувствую, что поступил совершенно правильно. А ещё мне интересно, приживётся ли маленький сегмент структуры, который я отдал. Если получится, то это будет первый водяной, способный жить, как человек.