На Политической сцене "лечили" И. Грозных, Б. Наполеонов, Президентов, Премьер-Министров... Я сказал Максу, что меня не радует их направленность на "лечение" только великих и заметных, ведь... все мы вышли из гоголевской шинели, а потом поджигали Рейхстаги, а уж нашими руками сотворено столько и таких гнусностей, которых без подлости терпеть невозможно... Он ответил, что они пока не готовы к решению столь комплексных задач... Потом махнул рукой и сказал: "От тебя ничего не скроешь. Есть у нас одна задумка", - он помолчал немного.
Мы сидели на потертых кожаных креслах в его, так сказать, кабинете. Мимика, жесты, интонации у него уже профессионализировались и вполне напоминали звезд нашей режиссуры. Придыхания, закатывание глаз.... На столе у него лежал "Толковый словарь психиатрических терминов" и текст на нескольких страничках с любопытным названием "Расписание болезней".
"Ты знаешь, - задумчиво глядя туда, куда текут реки, начал он раскрывать свои творческие планы. - Я думаю, мы скоро расширим репертуар театра и изменим его название". Он оторвал свой взгляд от струящихся вдаль вод и взглянул на меня. Чтобы проверить впечатление, произведенное его словами. Не прочтя в моих чертах никакого возбуждения, он решил не сдаваться и сам подпустил возбуждения. Он схватил меня за рукав и возбужденно запричитал: "Нет, нет. Ты не подумай, ничего личного. Мы всегда будем помнить, кто был нашим... вдохновителем и... Если дашь согласие, мы были бы счастливы называться, скажем, театром твоего имени! Как?! А?!" "Ну, ну,- я погладил его по голове. Он всхлипнул: "Просто мы ищем. Мы же ищем.. Так?" "Конечно, иначе я и не пришел бы, - без всякой связи с его словами, подтвердил я. "Правда? - обрадовался он. - Ну вот... ну вот... Я знал, что ты меня поддержишь, а то некоторые сомневаются. Я думаю, мы назовем наш театр "Лечебным" А?! Как? Вот только новую программу запустим... И переименуем.. и строится он будет- он торжествующе взглянул на меня и закончил фразу - на принципах паноптизма!". "Хорошая идея - превратить Театр в Больницу. От чего лечить будем? - я попытался изобразить заинтересованность. Собственно мне действительно все это было бы интересно, если бы не сидела в голове забота о том, как пластично, не вспугнув, эту творческую личность, перейти к основной теме, ради которой я пришел сюда, соблюдая все правила конспирации. Как мне показалось меня никто "не пас". "Ты знаешь... Ну, это пока секрет, конечно. - Он выжидающе посмотрел на меня. И я на этот раз изобразил нарастающее возбуждение. Он отметил это с удовлетворением и продолжил: "Впрочем, секрет не от тебя. На нашей сцене пройдет целый парад фобий! Посмотри вокруг!" Я огляделся. "Да нет, я имею в виду на мир, в котором мы живем. Сколько страхов в нем накопилось только за последние лет сто. Да, что там сто... За последние двадцать - тридцать их стало столько, что и не сосчитать. Раньше чаще боялись нищеты, духов, призраков, собачьего бешенства и сифилиса, потом перешли на инфаркт, СПИД ... я, конечно, утрирую, смерти тоже немножко боялись. Но страх смерти присутствует незримо в каждой из ныне действующих фобий. Сейчас чего только не боятся... Я, когда начал изучать этот вопрос, просто охренел. Представляешь, боятся бесконечности, звезд, солнца и луны... боятся открытых мест и закрытых, бояться пройти по мосту и случайно отравится... Короче, здесь для нас простор невероятный. Будем лечить!" "Здесь бы вам Доктор пригодился очень, - наконец вставил я. "Что-то он давно не заходит, - взгрустнул он. Первое время после открытия частенько присутствовал и даже за кулисы заходил".
"Ничего не могу сказать, его сцены, безусловно, профессионально выписаны, иногда просто гениально. Но последнее время он начал какие-то нам не совсем понятные эксперименты. Ты же знаешь, наш театр, как немое кино - слов практически нет. Эдакая изысканная вербальная неопределенность. А он настаивал, чтобы в них вводили кое-какие слова. Причем, чтоб в звучании они отличались от общепринятого." - "Это как, - не совсем понял я. "Ну, как... например, надо произнести "мусор", а он вводит "мусцор". Надо - ..., а он требует, чтоб говорили .... Ну и так далее". "И как он это объяснял" - "Да в том, то и дело, что никак. Если б объяснял... что ж мы не поняли бы... А то говорит... или делаете как я говорю, или без меня справляйтесь. А как мы без него. От него - треть нашего бюджета, если не больше. Вся аппаратура, которой мы здесь напичканы... это ж все он". Он сделал паузу. "Да, и эффект был какой-то странный, но ... положительный. Публика как-то утробно реагировала. После серии этих вербальных извращений, словно какой-то гул в зале устанавливался. Никто рот не открывает, все также улыбаются, смеются, где надо, хлопают, а гул не стихает. Ну, негромкий, конечно. Да и зрители его как будто и не слышат, хотя он явно от них исходил". "А кто слышит тогда?" - "Я слышал, исполнители слышали. Некоторым он мешал работать, некоторые, наоборот, в восторге были". Его явно смущала эта тема.
"А сейчас... - он многозначительно поднял указательный палец. - Сейчас пойдем со мной". Я даже не стал спрашивать куда, закрыл рот, встал и пошел. Мы вышли из его кабинета, прошли по коридору и завернули то ли налево, то ли направо. Там на стульях перед дверью сидело два человека. Он поздоровался с сидевшими, которые отвечая ему, уважительно оторвали свои задницы от стульев. В кабинете, часть которого в точности повторяла обстановку нашей "Политической сцены" в психбольнице: у зарешеченного окна стояла металлическая кровать, застеленная несвежим постельным бельем, рядом находилось нечто вроде раздвижной ширмы, оббитой мешковиной ... с противоположной стороны стоял стол с какой-то аппаратурой, а за ним сидел ... озабочено подкручивая на этой аппаратуре различные ручки, нажимая какие-то кнопки. ... наклонял голову к микрофону, стоящему перед ним, и приговаривал "Раз, раз, раз два три... раз, раз, раз, два три". Но при этом никакой звуковой реакции от выше обозначенной аппаратуры не исходило, хотя Помощник к чему-то прислушивался и снова что-то подкручивал. Наконец, он встал и отрапортовал: "Все Максим Максимович, кажется готово!" "Тогда начинаем, - кивнул Макс, и указал мне на свободный стул справа от себя. - Запускай".
Помощник потрусил к двери и выглянув наружу и сопровождая приглашение типа "заходи" кивком головы с поворотом ею же во внутрь кабинета, запустил высокую очень худую с длинным лицом персоналию. Длинные русые волосы и слегка пробивающийся жидкий пушок на нижней челюсти и под носом. Тот робко поприветствовал нас. Макс ответил кивком головы. Я повторил это движение тем же самым органом, но своим. Помощник помахал ему обеими руками от себя в сторону ширмы: "Туда, туда...". Длинный направился за ширму. Пока там процессом руководил Помощник, я вопросительно посмотрел на Макса, тот в ответ загадочно улыбнулся и декодировал происходящее. "Кастинг, - пояснил он мне полушепотом, и тут же добавил уже в полный голос, - А как же!"
В это время Претендент вышел вместе с помощником из-за ширмы. На нем была мятая и слегка коротковатая на него пижама в полоску. Он выглядел слегка растерянным. "Прошу! Начинайте!" - провел перед собой правой рукой Макс, при этом чуть не опрокинув микрофон. Тот не спеша двинулся к койке. Перед тем как сесть еще раз взглянул в нашу сторону, словно о чем-то предупреждая. Макс наклонился ко мне и прошептал: "А теперь смотри!" Я и так смотрел. В тот момент, когда тело длинного разворачивалось для последующего обретения опоры на койке, он преобразился. ..................................................................................................................
"Я не знаю, кто породил Адама, но всех остальных - Я", - сказал он скромно потупив взгляд. "Причем не так как там пишется, практически одного за другим.
Он посмотрел на нас исподлобья. "Да, именно так. Это был Я... Я!!! - он перешел на крик, захрипел, продолжая упорствовать - настаивать на очевидном. Как будто с ним кто-то спорил. Как будто ему никто не верил. Потом он успокоился и продолжал: "А того, самого первого... вернее того, кто был до самого первого, к тому времени уже невозможно было увидеть". И так далее... Пересказ - пустое дело...
Я был потрясен, но все же заметил: "У вас же вроде все без слов на сцене?" Макс усмехнулся: "Он тебе то же самое и без слов сыграет!" "Так это он играл?! - не скрывая углубляющегося удивления, спросил я. "А то! Мне психов в труппе не надо, - но тут же сгладил фразу, рвавшую его связь с тем миром. Ну, сам понимаешь, это все же искусство. А так я ... подожди, мы еще в ... заведениях этих гастролировать будем. Своих мы не забываем".
"Я один раз просто... просто... ну, короче, был крайне удивлен. Доктор пришел, знаешь с кем? Никогда не догадаешься!" Молчание усиливает молчащих. Я смотрел на него, не задавая уточняющих вопросов, на которые была рассчитана завершающая часть фразы. "Он привел к нам в театр Розума Витьку! Помнишь? Учился с нами в... до четвертого класса, кажется. Я его сразу и не узнал." "Розума? В общем помню. Хотя смутно...Не Витька, а Вовка, кажется"- напряг я память. "Ну, не важно. Хотя все-таки Витька. Я-то прежде чем вспомнить, с ним заново познакомился. Доктор представил. - Макс посмотрел на меня, пытаясь разгадать, вспомнил ли я на самом деле или поддакиваю из вежливости. Он всегда подозревал, что я вежливый человек. И чтобы, наверняка уж, я вспомнил, добавил: "Его из школы то ли выгнали, то ли перевели, за то, что он учительницу сволочью обозвал". Тут уж я действительно вспомнил этого пацана, который прошел все круги педагогического ада, пытаясь к тому же доказать, что он вовсе не учительницу обозвал, и что вообще это был не он, а что-то в нем, ну и так далее. "Ну, и...?" - подсказал ему я. "Ну, что... выглядит довольно респектабельно. Когда я их провожал, сел на свою машину. Какая-то иностранная марка. Ты же знаешь, я в них не разбираюсь, скромненькая, но со вкусом. Вот так то". "Не много ли придурков для одного класса? - подумалось мне. Макса я тоже ведь встретил в психушке впервые после окончания школы.
Правда учились мы не в одном классе, а в параллельных, но история с Розумом запомнилась многим. Это же надо, назвать учительницу сволочью. Сегодня это если не в порядке вещей, то воображение допускает, а тогда для нас лояльных мальчиков и девочек подобный поступок казался первым шагом в тюрьму (См. Оккультные истории - Сволочи).
В самом звонке прозвучала тревога. "Слушаю" - ответил я. "Приезжай срочно. Я не знаю... не понимаю, что происходит... здесь приехали... и хотят снимать ..." - в голосе Макса звучали истерические нотки. И хотя я не представлял, чем могу помочь, ответил, что сейчас буду.
Рядом с входом в театр стоял микроавтобус. На входе никого не было и я беспрепятственно прошел к кабинету Макса, но там никого не было. Я заглянул в комнату для кастинга. Там два человека возились с пультом, с которого Макс во время одного из моих визитов управлял кастингом. Я прикрыл дверь и прошел в зрительный зал. На сцене стояла лестница, на которую пытался вскарабкаться человек в рабочей одежде. Макс стоял...
"Что у вас здесь...? - обратился я к Максу. "Да вот, - он развел руками. Ко мне неторопливо подошел плотный среднего роста мужчина, и молча уставился на нас, переводя жесткий почти издевательский взгляд с меня на Макса и наоборот, пока мы обменивались репликами. И что я мог сделать? "Ну, наконец, - насмешливо спросил он. - И кто мы здесь будем? Никак служба безопасности?"
"Вот, - растеряно повторил Макс. - Все снимают. Нашему охраннику чуть руку не сломали". "И зачем же, - ничего лучшего не нашел я спросить. Он на меня смотрел как на убогого, может я и заслуживал в тот момент этого взгляда. Я достал телефон и набрал номер Коллеги, вполне сознавая, что если это не его люди, то его происходящее может заинтересовать. "Я, - ответил он. "Да, я. - подтвердил он зависимость присутствия этих невоспитанных людей в театре от его распоряжения. "Не в моей компетенции вмешиваться в этот процесс, - сказал я, - но, по крайней мере предложите им быть повежливее, и без ущерба для здоровья работникам, иначе..." "Что иначе, - перебил он меня сухо. Ответит мне ему было нечем, тем более слово "иначе" у меня вырвалось как-то случайно, поэтому ничего не оставалось делать, как завершить чем-то фразу. "Иначе сами знаете что".
И командир и Макс не спускали с меня глаз, хотя ожидание на их физиономиях выражало совершенно разные вещи. "А это вы, простите я сразу не узнал, - голос Коллеги вдруг изменился так, что мне стало за него неловко. - А ну кА дайте трубочку..." Он назвал имя, и мне ничего не оставалось делать, как соотнести это имя со стоявшим передо мной Командиром. "Вас, - сказал я, протягивая ему трубку. Он взял у меня ее из рук почти с брезгливостью, но вдруг изменился. "Так, - сказал он в трубку. - Вы же... ладно, понял". Он вернул мне трубку, хотя по выражению его лица я думал он швырнет ее о ближайшую стенку. Затем, не глядя на нас с Максом, сказал людям, суетившимся на сцене, чтобы все бросили как есть и следовали за ним. И добавил, чтобы прихватили тех, кто "работал" в кабинете. У выхода он столкнулся с двумя грузчиками, которые волокли к выходу какой-то ящик. Он остановился, размышляя, какую бы гадость сделать напоследок, но, не найдясь, махнул рукой: "Бросьте это ...".
Грузчики застыли с ящиком в руках. "Что прямо здесь, - удивленно переспросил один из них. "Прямо здесь, - подтвердил Командир, с выражением такой досады, что я подумал, они выполнят его указание дословно и швырнут этот ящик со всей дури на пол. Но они вполне бережно поставили его на пол и по очереди, один за другим, покинули вестибюль. Командир, пропустив их, бросил на нас взгляд, соответствующий его настроению, но ничего не сказал, хотя как мне показалось, у него дрогнули губы от чего-то готового с них сорваться.
Проводив незваных гостей, мы еще некоторое время постояли у входа, словно не веря, что они не вернуться снова, что их уход лишь отвлекающий трюк. После этой затянувшейся паузы, Макс пригласил меня в кабинет испить кофе. Он так и сказал: "Кофе хочешь?" Я поплелся за ним. В кабинете был относительный порядок, а то, в чем можно было усмотреть вторжение, было скорее его собственным подходом к порядку. "Все тексты Доктора изъяли, - пожаловался он. - Ну, что я мог сделать?! Я копий никогда с них не делал". Я посмотрел на него с мягким презрением, что ж ты мол, но в то же время не хотел его доводить до вдохновения. Воспользовавшись его растерянностью, как реакцией на мой взгляд, я поспешил попрощаться... "Спасибо за кофе... Пока... будут проблемы звони". После чего я отвернулся, успев между прочим уловить как его взгляд из растерянного перешел в в восхищенный... как будто я сказал... Бонд... Джеймс Бонд... Может я преувеличиваю, но прилив сил от мысли, что способен производить столь достойное впечатление, я ощутил...
Дома меня не было, поэтому звонить я не стал, достал ключи и открыл дверь...Я вышел на кухню, и вдруг, впервые за все время после выхода из психушки, увидел приемник, стоящий на стиральной машине. Машинкой я пользуюсь. Периодически чувствую потребность в чистых вещах. То есть в совсем чистых, каковыми они, согласно мифу, становятся после стирки. А приемника не замечал. Он был приобретен нами в подарок сыну за успешное окончание одного из классов школы. Почему они его не забрали, когда покидали территорию? После того как сын потерял интерес к этому изделию, он стоял здесь, и жена иногда включала его, занимаясь кухонными заботами.
Рука сама потянулась к кнопке. И сразу же я почти судорожно отдернул ее - из приемника кто-то дурным голосом предлагал мне то ли купить что-то, то ли воспользоваться чем-то. Голос мне показался угрожающе знакомым. Я осторожно выключил приемник, затем снова включил. Казалось еще немного, и я вспомню, кто это был. Но тут зазвучала музыка, и мне так и не удалось ничего вспомнить. Кто из моих знакомых умел говорить таким дурным голосом? Скорее всего, это был старый знакомый, потому что последние лет пять, а то и больше я избегал знакомств с людьми, у которых были такие дурные голоса. Потом я подумал, а зачем, вообще-то я вспоминаю, зачем он мне был нужен? После этого правильно построенного вопроса я переключился на другую тему.
...Однажды Доктор в ответ на мой скептицизм по поводу его изысканий начал мне рисовать графики и убеждать, что ..., короче в чем-то...Мне запомнились лишь обрывки фраз и отдельные термины, которые он употреблял. Модуляция, отсекающая частота... ну и прочее. Пытаться воспроизводить его речи не имеет смысла. Единственное, что я понял, это то что, результаты его работы несут в себе угрозу Уходу. В чем она заключается? Некто выступающий, скажем со своей программой, использует технические средства для трансформации смыслов содержания. На частоту его звучания накладывается неким техническим средством другая частота - частота, скажем, более грубо или более мягко звучащая. В этом контексте у него и появлялся термин "отсекающая частота". На частоту звучания его речи при этом накладывается частота от содержания передаваемого техническим средством, при этом происходит отсечение чего-то от чего - то и содержание меняет свой эмоциональный смысл. Но он в своем энтузиазме прямо зашелся. "Представляешь, - говорил он.... Тут он увяз в паранаучности и я слушал его только из вежливости.
"Возьмем звук..., скажем, "а", нам только... - он на мгновенье замолчал, подыскивая слово. - Чуется, что мы слышим "а", фонему. Сам физический звук не обладает такой полной определенностью, задающей однозначно, что мы слышим, именно "а". Реальный звуковой ряд содержит тысячу восприятий этого звука, и сам он однозначно не определяет того, что мы слышим именно фонему, а мы, тем не менее, слышим ее чувственно и отчетливо. Если сказать по-нормальному, то, в действительности, она нам мнится, воображается, чуется. Чтобы какой-то физический звук был услышан в качестве фонемы, он должен стать феноменом сознания. Значит, в самом источнике того, что мы слышим, уже давно действует человеческое сознание, и без его добавки мы не можем понять, каким образом, почему из целой вариации звуков выбрана и внятно слышима фонема "а" или какая-нибудь другая фонема. То же относится к цветам и всем предметным формам, которые мы способны воспринимать человеческим глазом". "Глубоко, - поддакнул я, вовсе не собираясь ни вникать, ни спорить. Док был проницательным человеком, он все понимал, то есть про меня понимал, но продолжал свою повесть. То ли себя проверял в очередной раз, то ли все-таки надеялся, что до меня дойдет, чем-то меня прихватит, и я стану ему сознательным помощником или даже партнером.
Я что-то ответил ему, не могу точно воспроизвести. Наверняка повторил чьи-то чужие слова, но он меня понял, и, по-моему, ему даже понравилось. Значит все в порядке. За день произносишь столько чужих слов, что перестаешь прислушиваться к тому, что говоришь. Слова как паразиты толпятся во рту, фигурально говоря, и как только ты открываешь рот, выскакивают безобразной толпой, давя друг друга, оставляя горы трупов из не успевших проскочить - рот закрылся. Освободившиеся же со всей своей энергией принимаются крушить окружающий тебя мир, опустошив своим освобождением с начала породившего их. Плоды их дальнейшей разрушительной деятельности не заметны для отравленного слуха и зрения человеческих. "Нашел всех их пьяными и никого из них жаждущим".
Мы оба были движимы Невыразимым... Впрочем в нем я не уверен... так как он так и не выразился.
Невыразимое в словах требует других форм выразительности. Усилие - это не преодоление, не борьба.
"Начало тривиально. Оно начинается с усилия выразить то, с чем ты не рожден. И так как наглядность не является средством выражения Невыразимого следующим этапом становится своего рода метафоризация ощущаемого. Но этот процесс происходит по-прежнему с помощью слов, хотя при этом ощущения уже разбалансированы с наглядными представлениями. Дерево уже не есть природная сущность. Представление дерева уже вплетается в образуемое символически. Прислушиваясь к оформившейся в слова метафоре, чувствуешь произошедшие изменения выраженного нею в сравнении с первоначальной предметностью. Предметности становится меньше. Испытанное подвигает к дальнейшим усилиям. При этом Усилие - это не преодоление, не борьба. Слова все еще участвуют в формировании новой метафоры, но их уже меньше. Так начинается Уход. Передавать этот процесс словами, и втискивать в рамки каких-то методик, не продуктивно по отношению к Уходу. Возникает "чудовище обмана". В чем то процесс напоминает взаимобалансирование Ин и Янь, но если Ин и Янь действительно стремятся к балансу, то Уход стремится к превалированию своего содержания над повседневным бытовым бытием человека. Без преодолений и борьбы".
Думал ли я тогда именно так и именно об этом не берусь утверждать... как и многое другое и написанного выше.
И сейчас, когда в связи с произошедшим, воспоминания нет-нет и возвращали меня к нашим нечастым контактам, и я в итоге ощущал некую внутреннюю стылость от сознания его одиночества.
...Вам привычнее слышать, что персонаж ощущал некий холодок внутри, иногда этот холодок описывается более изощренно и талантливо, но на самом деле это лишь один из многих импульсов Ухода, Он зовет услышавшего. И тогда, "очнувшись среди своего мира и тягостно спохватясь, мы начинаем вглядываться, откуда пришел зов..."
...Я чувствовал, как "они" меня вытаскивают снова на свет, чтобы снова заразить своими страстями, но отказаться, то есть совсем и прямо, я не мог. То, что произошло с Доктором, было прямо или косвенно связано с Уходом....
В общем, мне уже вполне стало ясно, что Сам во всем этом я едва ли разберусь, и даже попытавшись, скорее всего ничего не добьюсь. Коллеге, не смотря на его заинтересованность в том, чтобы приподнять завесу над гибелью Доктора, я не могу доверять. Он заинтересован больше в другом и подозревает, что я ему в этом могу помочь. Сам я, если углублюсь в детали, покинув место Наблюдателя, наверняка запутаюсь. С другой стороны я совершенно не представлял, если даже мне удастся привлечь добровольцев, таких же индивидуумов с неполными признаками кретинизма, как и я, то какие задачи я буду ставить перед ними? Что мне от них нужно?