|
|
||
ПУТЬ К ЗВЕЗДАМ
Эпиграф
Когда гордыня одолеет
Откинь величие на миг
И ты увидишь, что на шее
Все тот же обезьяний лик.
Автор
(Много лет спустя)
Зачастую между человеческими поступками, при всей их несхожести, существует глубокая, таинственная и не всегда доступная человеческому пониманию связь. Однако при более пристальном взгляде них начинаешь понимать, что за всей их несхожестью и разнообразием кроется один и тот же мотив, уходящий своими корнями в человеческое подсознание и являющийся своего рода визитной карточкой его ЭГО.
Было бы неверным утверждать, что у Вовки было неприязненное отношение исключительно к ядовитым насекомым. Оно в равной мере распространялось на всех остальных крылатых существ, включая и такие ничтожные создания как куры. Причиной этому, как это не банально, была обыкновенная человеческая зависть. Зависть приземленного, во всех отношениях, человеческого существа, влачащего на земле жалкое существование в вечных оковах земного тяготения, к тем, кому дано летать. Природа не терпит пустоты, а зависть покоя. Она как нарыв с каждым днем все больше растет и болит, пока однажды не прорвет. И тогда накопившаяся внутренняя энергия выплескивается наружу. Именно поэтому события, о которых я хочу рассказать, были по своей первопричине, с моей точки зрения, закономерны и неизбежны. Накопившаяся в Вовке отрицательная энергия нашла неожиданный выход.
С некоторых пор Вовка стал одержим идеей создать летательный аппарат. На мое замечание, что эта задача не для его ума он высокомерно заметил - пусть лошадь думает, у нее большая голова, а я буду летать. Надо сказать, что существовала еще одна очень веская причина, которая толкала его к этой идее. Муж моей тетки был прямым потомком Кибальчича, известного революционера и изобретателя ракеты. И хотя я не имел к этой родословной никакого отношения, Вовка в минуты душевного раздражения с ядовитым сарказмом дразнил меня Кибальчичем. Было похоже, что лавры изобретателя не дают ему покоя.
Как всякий самонадеянный человек он не счел нужным не только воспользоваться огромным опытом всего человечества в этом вопросе, но даже принять к сведению его некоторые печальные результаты. Поэтому не удивительно, что его первые шаги в освоении воздушного пространства мало отличались от тех, которые совершили некоторые горе-изобретатели. Результаты тоже.
Первая же попытка подняться в воздух на крыльях, сооруженных из лыжных палок и материного халата, который исчез из ее гардероба при весьма загадочных для всех домочадцев обстоятельствах, потерпела, мягко говоря, полное фиаско. Его воздушное шоу, блистательно начавшееся на краю оврага и бесславно закончившееся на его дне, весьма напоминало полет начисто ощипанного петуха с курятники на землю. Сходство усиливалось еще и тем, что Вовка подобно петуху, долго, голосисто и витиевато выражал свое отношение к происшедшему. С тех пор, когда я слышу разговоры о крылатых выражениях, я всегда вспоминаю Вовкины крылья и его выражения.
Не успокоившись на достигнутом Вовка спустя некоторое время предпринял новую попытку увековечить свое имя среди пионеров воздухоплавания. На сей раз его осенила гениальная мысль покорить воздушное пространство между крышей сарая и копной сена при помощи зонта, которую он начал лихорадочно воплощать в жизнь. Этот период его деятельности уместно было бы назвать сенной лихорадкой. Для воплощения в жизнь своего замысла он, не мудрствуя лукаво, уволок у собственного деда зонт. Это был старый, огромный, черный зонт с деревянной ручкой зонт. Я говорю о нем в прошедшем ``был` потому, что после Вовкиного приземления у зонта не было не только будущего, но и настоящего. Это был единственный зонт в доме. Вовка тоже был единственным в своем роде, однако последнее обстоятельство никоим образом не облегчило его участь. Если верить тому, что битие определяет сознание, то на этот раз это было осознание превосходство грубой физической силы над интеллектом. На сие оскорбительное отношение к гению Вовка ответил очередной блистательной идеей. Ее реализация, как и обычно, осуществлялась в полном соответствии с древними славянскими традициями, в основу которых положено так любимое всеми нами славянское авось.
Однажды вечером после бурного обсуждения наиболее драматических моментов только что состоявшегося на нашей улице футбольного матча, Вовка отвел меня в сторону и без всякой связи с предыдущим заявил мне, что верит в технический прогресс и человеческий интеллект. При упоминании о последнем, он почему-то скромно опустил глаза и сделал незначительную, но заметную паузу, наверное для более глубокого осмысления мною сказанного. Подумав немного я пришел к выводу, что разговор тет-а-тет ведется либо с целью сокрытия от широкого круга общественности его особого интеллектуального дарования, либо признания нашего интеллектуального равенства. Последнее мне показалось более обоснованным. Польщенный собственными предположениями я так увлекся приятными мыслями о собственной персоне, что не заметил, как дал Вовке свое согласие на совместную разработку и строительство твердотопливной ракеты.
Считая что главная проблема кроется в создании эффективного топлива он решил сосредоточить свое внимание на этом вопросе. Мне неизвестно где он раскопал состав этого топлива, я не знаю и уже наверное никогда не узнаю его состав. Все кануло в лету, а если быть более точным в кастрюлю с украинским борщом.
Однако все по порядку. Как-то однажды заглянув к Вовке я обнаружил, что он заперся в дедовом сарая из чего сделал вывод, что в воздухе пахнет неприятностями. Вообще-то неприятностей еще не было, а запах уже был и приятным назвать его было никак нельзя. Исходя из того, что запах распространялся из-за закрытой двери, я понял, что эксперимент идет полным ходом. На мой осторожный стук отворилась дверь и на пороге в клубах зловонного дыма, испачканный с ног до головы каким-то черным порошком появился Вовка. Через его плечо я заметил, что в углу помещения на старом столе лежало множество различных пакетов, о содержимом которых можно было только догадываться. У постороннего человека, глядя на все это, непременно сложилось бы мнение, что он попал в подпольную лабораторию опасного маньяка, готовящего страшное смертоубийство. Когда мы вошли в лабораторию Вовка показал мне консервную банку с какой-то смесью в состав которой , по его словам входило более чем десяток всевозможных веществ. Главными компонентами, по крайней мере для дальнейшего нашего повествования были активированный уголь, пергаманат калия, алюминиевый порошок. По словам Вовки результаты проведенного эксперимента не оправдали его надежд. Смесь воспламенялась и горела плохо. И тогда мне пришла в голову великолепная, как мне тогда показалось, мысль. Я вспомнил, что в состав новогодних хлопушек входят фосфор и селитра. Моя идея добавить эти вещества в смесь прошлась Вовке по вкусу. Но Желая оставить последнее слово за собой он добавил - неплохо бы все это хорошо подсушить. Я не стал возражать, так как где-то читал, что отсыревший порох иногда подсушивают. Однако так как эта информация была почерпнута не из пособия для начинающих террористов, я не имел никакого представления о том как это делать. Впрочем Вовку это мало волновало, потому что именно в это время у него дома на огромной кухонной плите готовился обед для всей семьи. Так как дома содержали большое хозяйство, на плите было немалое количество различных кастрюль, чугунков и горшков. Наиболее почетное место занимали две огромные кастрюли с наваристым борщом и водой для мытья посуды. Его родная бабка, которую мы побаивались потому, что это была сварливая и скорая на расправу старуха, исполняла в доме роль повара и по совместительству управдома. Будучи наделенной такими важными полномочиями она была постоянно очень занята. Эти обстоятельством мы и решили воспользоваться. Как только грозная старуха удалилась из кухни по своим бесчисленным и хлопотным делам мы, подмешав в жестянку фосфора и селитры, поставили опасную смесь между кастрюлями с борщом и водой. Спустя некоторое время я выразил опасение, что смесь может воспламениться, и предложил передвинуть банку на край плиты. Согласившись со мной Вовка протянул было уже руку чтобы переставить банку, как в этот момент внезапно отворилась дверь и на пороге возник наш злобный и неумолимый рок в лице старухи. Решив, что Вовка ворует из кастрюли что-то вкусненькое, а такое случалось не редко, она разразилась громкими проклятиями ,- а чтоб ты сгинул, чтоб тебя нечистая сила забрала, чтоб тебя разорвало- с этими словами она замахнулась клюкой и запустила ею в Вовку. Уклоняясь от справедливого возмездия, испуганный Вовка отскочил от плиты, опрокинув при этом наземь кастрюлю с водой.
Сколько раз нам в детстве, твердил, проживавший по соседству старик - фаталист, что надо безропотно и смиренно нести свою ношу, не уклоняясь от предначертанного судьбой, иначе может постигнуть значительно горшая участь. А Вовка уклонился. Я никогда не подозревал, что так быстро может последовать возмездие судьбы. Предназначавшаяся для Вовки клюка с удивительной точностью попала в жестянку с адской смесью.
Фосфор - вот тот детонатор, который, мгновенно сработав, привел в действие неведомые нам до селе силы. И тогда с нами произошло это. Я говорю ``это`` потому, что не нахожу происшедшему какого-либо названия. Я не слышал взрыва. Я не видел вспышки. Было лишь это. Пожалуй, это наиболее удачное выражение, которое хоть как-то описывает то, что произошло со мной в момент взрыва. Вслед за этим наступил полный паралич всех чувств. И лишь в сумеречном сознании медленно, как в канцелярском клее, ворочалась мысль, -где я, что со мной? Образовавшийся при взрыве фосфорный ангидрид, проникнув при первом же вдохе в легкие, вызвал у меня неудержимый кашель, прерываемый при этом не менее неукротимой икотой. Как это не странно, но такая дыхательная гимнастика способствовала постепенному возвращению к сознанию. Сквозь непрерывный звон в ушах, сильно напоминающий колокольный, я вдруг услышал чьи-то молитвы, - Господи, помилуй! Господи, помилуй! Во все еще спутанном сознании появилась удивительная по своей безупречной логике мысль, - я в церкви и меня отпевают. Когда же я наконец приобрел способность что-нибудь понимать, то сквозь пелену серебристо-бело-сиренево-черного дыма увидел стоящую на коленях у двери старуху с молитвенно сложенными и воздетыми, в религиозном экстазе, к небу руками, которая, наверное, решив что ее проклятия вызвали пришествие в наш мир сатаны, неистово с глубоким раскаянием молилась Богу. Мелкие, тускло-серебристые частицы алюминиевого порошка, витавшие в ядовитой атмосфере, медленно оседали, покрывая тонким слоем все что было на кухне. Догоравшие на плите остатки нашего изобретения выплевывали в воздух крупицы пергаманата калия, которые, описывая безумно фантастические фиолетовые траектории, падали на залитый водой пол, окрашивая его в неестественный, леденящий душу цвет. В огромной кастрюле как ни в чем не бывало кипел сиренево-малиновый украинский борщ. Наши с Вовкой лица, покрытые белым порошком, с марганцево-фиолетовыми слезами на щеках, вызванными ядовитым дымом, делали нас похожими на посланцев ада, и были для старухи неопровержимым доказательством наступившего конца света.
Мне казалось, что время остановилось и наступила вечность. Но вдруг Вовка, находившийся до сих пор в позе безнадежного паралитика, ошеломленно изрек загробным голосом: -Ух, ты! К сожалению этой короткой фразы было достаточно, чтобы разрушить хрупкую иллюзию покоя и снизошедшего на нас оцепенения. Голос любимого внука озарил прозрением заблудшую душу бабки, и она, как это часто бывает со слабонервными женщинами, выйдя из состояния религиозного экстаза, впала в состояние сатанинской агрессии, о чем неоспоримо свидетельствовал тот факт, что ее начала бить нервная дрожь, напоминающая пляску святого Вита. То что произошло с нами вслед за этим было настолько пошлым и банальным, что вряд ли покажется интересным изысканному читателю.
|