Аннотация: любовь такая разная, но она всегда - любовь.
N 3
Три любви.
И садится солнце В море - аж шипит, И старик над пивом - Откровенно спит, Знойная мулатка Томно ест банан, И мужик у стойки Несомненно пьян, И в любовной неге, В страсти и в тоске, Две танцуют пары Танго на песке, И луна лениво Заливает пляж Пивом нефильтрованным, белым, как мираж...
Пахло морем. И рыбой. И еще тем сухим, острым запахом, который всегда есть на морских побережьях. То ли это водоросли, то ли прокаленный солнцем песок, то ли тела рыбаков... непонятно, но возле моря все пахнет морем. Даже люди теряют свой естественный человеческий запах и начинают благоухать чем-то пряно-сушеным, и женщины на побережьях пахнут так, что хочется их съесть и запить пивом. Он еще спал. Или нет, пожалуй, уже дремал. Или, скорее, плавал в каком-то забытьи, вдыхая запахи мира и грезя наяву. Щека его умостилась на чем-то твердом, шея затекла, и что-то назойливо щекотало ногу в районе колена, но все равно - было хорошо! Он уже проснулся, но память еще спала и осознание окружающего не проклюнулось. И он старательно не открывал глаз, стараясь подольше протянуть это состояние неведения, когда вовсю работает воображение и совсем еще не вмешалась реальность. Что там, вокруг него? Пахнет морем, теплым морем, сладковатыми цветами, и совсем не пахнет бензином. В ушах шум - да, конечно, это ритмично накатывают на берег и опадают устало мощные океанские валы. Вот появился запах хорошего табака. Где-то курят сигары! И сквозь шум океанских волн пробивается гомон людских голосов - бормочут что-то, смеются; мужские голоса сплетаются с нежными, женскими, и звуки все - расслабленные; а голоса полушепотом болтают о разных пустяках и со смехом перебрасываются острыми словечками. Ему начало казаться, что он, вместе с этим миром, плывет неизвестно куда, на каком-то большом плоту в океане. И тут - вдруг - мир взорвался музыкой! Зазвенели гитары, сухо затрещали маракасы, и на четкий ритм ударных, поверх дыхания моря, лег бархатно-хрипловатый мужской голос, выпевающий вечную историю о вечной любви. В ногу еще раз ткнули чем-то мокрым и холодным. "К черту... - лениво подумал он, - не буду просыпаться! Вон как хорошо!" "Ску-ску-ску-у-у...", - раздалось внизу. И что-то шершавое лизнуло его руку. Пришлось открыть глаза, и первое, что он увидел, - недопитая кружка пива прямо перед его носом. Натюрморт был неплох, и он решил проснуться окончательно. Сел, энергично встряхнул головой, и... И тут же схватился за нее обеими руками - ибо мир вокруг завертелся с бешеной скоростью! Закружились, как на гигантской карусели, вокруг него столики, стулья, люди, сидящие и танцующие, официантки, снующие между столиками, музыканты, редкие разноцветные фонарики, пальмы и кусты гибискуса у крыльца. И белая собачонка, лизавшая ему колено, тоже закружилась вокруг него белым аэропланчиком. "Ой-ё... я опять перебрал..." - невесело подумал он. Прикрыл глаза, выжидая, пока мир остановится, дождался, когда пальмы замерли и собачка совершила мягкую посадку, вздохнул. Собрался было осмотреть окрестности, но внизу опять требовательно заскулила собачонка, и он протянул руку, чтобы ее погладить, и увидел эту руку, и в который раз равнодушно-устало подумал: "Да уж...". Рука была корявая и морщинистая, похожая на клешню. Бурые крупные веснушки покрывали ее всю, и редкие жесткие волосы торчали из неё, как из старой облезлой щетки. Ноги... они были босы и, честно говоря, выглядели еще хуже, чем руки. Торчащие во все стороны шишковатые костяшки пальцев были почти белыми от въевшейся в них соли и высохшими от песка - белого кораллового песка, который так ласково щекочет нежные подошвы туристок. Выше простирались худющие колени, потом шорты неопределенного цвета, бывшая когда-то яркой рубаха-гавайка - и неожиданно круглый живот, торчавший из расстегнутой рубахи. "О, господи! Какой ужас! - подумал он. - Неужели это я? А, кстати, сколько мне лет? Надо же, точно не помню. Сто? Двести? Ну, где-то так. А пиво-таки надо допить, пока я еще не помер!". Он в два глотка осушил кружку, сосредоточился и попытался встать. С третьего раза получилось, и он, покачиваясь на неуклюжих ногах, поковылял к стойке бара. Оперся о стойку, пошамкал губами, поерзал локтями и придвинул невозмутимому бармену кружку. - Плесни-ка... - попросил. Бармен, казалось, не слышал. Крутился бесшумно за своей стойкой, будто исполнял ритуальный танец, а он ждал, пристально глядя на него. Он знал, что, в конце концов, получит - или пива, или по шее. Но надеялся на первое. Бармен забрал у него кружку, спрятал и повернулся к просителю. - Все, Чак! Иди домой! - сказал, как отрезал. Старик покачал головой и возразил не очень смело: - Что мне дома делать, а? Плесни, плесни! - Нет! Хватит. Все, домой! Дед сердито засопел, обиженно заморгал, но тут пробегавшая мимо официантка бросила на ходу: - Да ладно, Билли, дай ты ему пива! - Да? А платить ты будешь? - Да хоть бы и я. Запиши на меня. - Без проблем, - хмыкнул Билли. И вот уже Чак, с новой порцией пива, путешествует через весь зал к своему столику в углу. "Безобразие...- вертелась мысль в старческой голове, - понаставили тут столов! И стулья сегодня какие-то, сплошь раскоряки, под ногами путаются. А чего я вообще сюда поперся? Через середину же короче! Ах, да... там же танцуют. Двое, чтоб вам. А ну как пиво мое ненароком опрокинут? Обойти их стороной, вот самое то. Я только по дороге присяду, отдохну. Ну, вот и добрался! Так. Теперь, за труды - пива хороший глоток. Ну, и поосмотримся. Кто тут у нас сегодня?" Ах! Возле ног, как всегда, крутится Годзик - маленькая беленькая собачонка. Когда-то, ради смеха, Билл прозвал ее Годзиллой, вот и зовут теперь все ее - Годзик. Псина почему-то любит его, Чака, и, когда он здесь, не отходит от него ни на шаг. Чак неоднократно пытался угостить Годзика пивом - что ему, для друга пива жалко, что ли? - да Годзик от пива отказывается. Ну, и ладно. За стойкой - Билли. Этим все сказано. Этот тип все помнит, все знает и никогда не бывает пьяный. Вот Минни-кнопка. Ах, Минни! Торопится, тащит пиво клиентам, по три кружки в каждой руке. Сама маленькая, а руки - железные; если надо, и по четыре кружки потащит, проверяли. Пит, было дело, как-то попробовал ради смеха с ней посоревноваться - армрестлинг оно вроде называется - так Минни его уложила! Пит потом час кружки таскал - за Минни. А чего? Проспорил - таскай. Вот мужики тогда насмеялись! Пока Пит кружки разносил, каждый посчитал своим долгом хлопнуть его по заднице и обозвать "крошка Питти"! Минни, может, даже и позавидовала - ее-то по тощему задку если и хлопнет кто, так только тот, кому уж все равно - Минни это или табуретка! В центре зала - Альфред. Альфи. Хороший мальчик, его, Чака, пару раз пивом угощал. Сейчас он занят - танцует с туристкой. Работает на совесть, выдает "мачо" по полной программе, даму свою американообразную, в шортах, из которых торчат ноги-сосиски, и так, и эдак вертит, страсть изображает, то к себе прижмет, то глаза закатит (надо понимать, от обилия чувств), а две ее подруги, те, что пока еще сидят за столиком, аж разомлели все. Ну, Альфи сегодня подзаработает! А вот и Исабель - местная "горячая нинья". Вошла ленивой походкой, машинально покачивая бедрами. Это у нее профессиональное, она, наверное, и утром, в сортир, так идет. Красиво идет, однако! Почти как Лили. Эх, Лили!
А Исабель, войдя, присела у стойки и оглядела зал. Мда. Не густо! Сегодня явно не ее день. Три бледных дамы "гринго", еще даже не успевших поджариться на пляже. И все! Даже Пита - ее то ли постоянного клиента, то ли уже приятеля, - тоже нет. Исабель вздохнула, села поудобнее, взяла у Билли коктейль, выпила его - не быстро, но и не медленно, рассиживаться-то некогда! Перебросилась с хозяином барной стойки парой слов, засмеялась, махнула рукой и пошла - на набережную. На работу. А вон там, в уголке, прикрывшись газеткой - читает он якобы! - Тим Кэптайн, писака местный, папарацци хренов, опять раскурил какую-то дрянь - и все, и хватит о нем, и что с него теперь взять до завтрашнего утра? Пиво, между тем, заканчивалось - как ни крути. Дед заглянул в кружку, прикидывая - на один глоток осталось или на два? Наверное, и впрямь пора.... А уходить не хотелось. Было здесь как-то, на удивление, уютно и тихо - несмотря на игравшую музыку, и гомон голосов, и поскуливание Годзика. И тут Чак заметил Минни. Она шла явно к нему, шла -и несла в руке две кружки пива! Ах, дай тебе бог, девочка, того, что тебе больше всего хочется, и почаще! - Привет, Чак, - Минни умостилась напротив, - выпьешь со мной? Она еще спрашивает! Дед засмеялся: - Деточка, ты слишком молода для меня! Ты испортишь мне репутацию! Засмеялась и Минни, махнув на него рукой. Потом, отхлебнув пива, спросила: - Ну, как живешь, Чак? " Как же... больно я тебе нужен!" - подумал дед, но вслух сказал: - Ничего. - Так и живешь один? - Ха! Ты ж не идешь за меня замуж! Минни опять рассмеялась, потом спросила: - А что Майк? Не навещает тебя? Майк был внуком Чака, и уже лет как пятнадцать, окончив школу, уехал с родителями туда, где жизнь так непохожа на их тихий остров. Поначалу приезжал летом, а потом перестал - и впрямь, что ему тут делать? Болтать с Минни, своей детской подружкой? Да у него там, в той жизни, таких Минни - пруд пруди! А эта, вишь, все Майка вспоминает. Пивом его, Чака угощает. И слава богу! Надо девочке чего-то приятное сказать, а то совсем раскисла. - Письмо вот прислал, - соврал дед, - к Рождеству. - Да? Что пишет? - Поздравляет, и вроде собирается приехать - если вырвется. Минни усиленно делала вид, что ей все равно, а улыбка так и лезла из нее наружу! Допила пиво, встала. - Ну ладно, мне работать надо. Пока, Чак! И, это... Майку скажи, пусть заходит, как приедет. Скажи, что я его жду! - ОК, детка...
Время шло, дед все так же сидел в уголке над недопитым пивом, полуприкрыв глаза, - то ли спал, то ли думал о своем. Притих и бар. Чак слушал музыку с закрытыми глазами и вспоминал. Свою жизнь, свою молодость, друзей, которых уже давно нет... Лили, жену свою вспоминал, что умерла почти десять лет назад. Да, была б жива Лили, не сидел бы он тут, выпрашивая пиво у Билли... Он открыл глаза и увидел, что картина в центре зала изменилась. Альфред сменил партнершу, и музыка тоже была другая - вместо томного танго звучал резкий, хулиганистый рок-н-ролл. И непонятно было, кто же кого решил "укатать" в танце - Альфред явно нарвался на профессионалку! Чак даже рот приоткрыл - что это, Альфи забыл, что он на работе? Глаза блестят, ноги четко рисуют на щербатом полу безмолвную свою песню, а дама его, длинноногая поджарая блондинка, коротко стриженая, двигается как машина, с застывшей улыбкой на лице, чутко улавливая, что же сейчас еще выкинет Альфред, и мгновенно оказывается в нужное время и в нужном месте. У Альфреда глаза разгорелись, улыбка до ушей - обычная его, человеческая улыбка - и по нарастающей - темп, темп, темп! Ну... вот... сейчас... еще чуть-чуть... собьешься, стерва! А стерва презрительно сжала маленький ротик на застывшем лице - и в том же темпе - танцует! Летят невесомо над полом маленькие ножки на высоких каблуках, и узкие, но крепкие бедра не пропускают ни одного такта музыки! И неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль, но музыканты доиграли последние аккорды и отложили инструменты - надо отдохнуть! А Альфи с туристкой остановились посреди зала, дышат оба легко - хоть сейчас опять в пляс, и глядят друг на друга выжидательно - что дальше-то? - Альфред, - он, негромко, и небрежно, на выдохе, - Вена, 2006, Austrian Open. Джайв. - Мадрид, - блеск разгоряченных глаз, - 2007, пасадобль. Я танцевала с Паоло Боско. - Паоло? Помню. Он твой... - Он мой никто. Бывший партнер. А сейчас он счастлив, потому что у него недавно родился третий сын. - А как насчет самбы? - И румбы. Но не здесь... И рассмеялись оба. Обнялись и вышли прочь. Хех! Альфи-то сегодня на работу забил! "Пора, пожалуй, и мне..." - подумал Чак и сам же с собой согласился - пора. Он допил пиво, встал из-за столика и направился к выходу. Как-то странно кружилась голова, и Годзики внизу путались под ногами - откуда их столько, утром же был один? На улице вовсю трещали цикады, шумел океан, и ночные цветы пахли сегодня сильнее обычного. Чак начал спускаться вниз по нескольким ступенькам, да вынужден был присесть тут же - что-то сердце защемило. Наверное, из-за того, что Лили вспомнил. Он уже заметил, что всегда так бывает, стоит ему вспомнить жену. Все равно, что - или, как они жили вместе, как ругались порой, а потом мирились, или как его Лили умела танцевать - куда там той туристке! Или про то, как ее не стало - но нет, про это не надо, Чак, не надо, не вспоминай тот день, когда она так глупо, так непонятно утонула - а ведь любила и умела плавать! Чертов океан. Он забрал у него Лили. Он сейчас как стена между ним и Майком! А...да пошло оно все. Никто ему не нужен. - Чак? Ты чего? - это Минни вышла подышать. - Тебя домой отвести? - Меня? Вести? - дед решительно встал, несмотря на шум в ушах, заглушавший рокот океана. - Ах ты, бесстыдница! Так явно вешаться мне на шею! - Ну, смотри, если надо, я помогу. - Иди, иди! А то я за себя не ручаюсь! - А ты? - Все! Я пошел домой! Я ОК! И чтобы Минни видела - пошел почти твердым шагом в сторону дома. Шел, покачиваясь, но надеялся, что Минни решит, что это он опять перебрал. А уйдя подальше, свернул к океану - не хотел он идти домой, никак. Ну, никак не хотел... На пляже было хорошо. Он любил ночной пляж - нереальный, залитый лунным светом, с шумящим где-то рядом океаном и все еще теплым песком. Длинные пальмы, похожие на тощих черных привидений, мягко взмахивали рукавами над мелкими крабиками, шуршащими внизу, у их корней. Здесь и устроился Чак - спиной к стволу пальмы, лицом к океану, подставив лицо прохладному ночному ветру, стараясь не думать о боли в груди и будто ожидая чего-то... И когда полная луна перекатилась с верхушки одной пальмы на другую, дождался. Чак не открывал глаз, но видел, как из набегающих волн вышла к нему из океана темная фигура - такая знакомая; и идет, почти не касаясь песка, идет к нему, выжимая руками воду из длинных волос. Тело аккуратное и совершенно не расплывшееся, и красный купальник на нем - Лили его так любила! Подошла к нему, опустилась рядом, протянула руки - здравствуй, Чак! Я скучала без тебя! А потом обняла его за шею и прошептала: - Чак, милый... пойдем домой!... я тебя так жду!
А ближе к утру пришел на пляж Годзик. Заметил старика, сидевшего у пальмы, завилял хвостом и, повизгивая, побежал к нему... но, подбежав на полметра, вдруг замер, как вкопанный, попятился и лег, опустив голову на лапы. И так и лежал, поглядывая на то, что было когда-то его хозяином, и тихо-тихо поскуливал....