Кольцевая Виктория :
другие произведения.
Старая подборка-3
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Комментарии: 40, последний от 29/08/2008.
© Copyright
Кольцевая Виктория
Размещен: 04/06/2005, изменен: 17/02/2009. 18k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Местечковая грусть...
Местечковая грусть тёмным ливневым утром
разливалась яичницей на сковородке,
проплывала колёсным судёнышком утлым
по булыжной окраине сонной слободки,
спотыкаясь на прочерках выбоин. Зная
наперёд монотонные вёрсты событий -
так, что бытность тянулась не столько земная,
сколь игольчато-шовная линия нити,
уходящая в медные чаши наперстков
под венцом колокольни.
Цепляя основы,
раздвигая уток. То по шёрстке,
то против. То осиново, то непомерно-кленово :
под ногами, на ржавых продымленных крышах,
в паутине раскрытых почтовых жестянок
(что не пишут - так, может, давно и не дышат,
что не дышат - так воздух мучительно стянут
в твёрдый шарик у горла : сухими краями
губ, чернильницы, глиняной пыльной дощечки
лишь из воздуха впитывать сочные ямбы),
на заборах, где злая собака извечна -
беззаботно, багряно и чуть маскарадно
по сравнению с прочим.
С мальцами у лужи.
С лаконичным посылом на стенах парадной.
С парой глаз за оправой с оторванной дужкой,
семенящих навстречу незнамо откуда -
с фотографий на полке, из кадров Феллини,
из видений замедленной детской простуды
к Рождеству, в кабинетной глуши поликлиник.
"Не дыши!.. подыши!.." - по движению трубки
синеватые рёбрышки полнятся вдохом.
Утомлённые веки, храня неприступность,
чуть заметно кивают : "Сегодня неплохо."
Увеличенным выцветшим радужкам вторя,
проясняется небо, касаясь зрачками
лужи, ныне играющей партию моря.
И фуражки с взаправдашними якорьками.
Взмахни термометром. Что с того...
Взмахни термометром. Что с того,
что чувств - ни пятого, ни шестого,
когда и атлас одной шестой
похож на атласы Пирогова.
По хлипким швам разнята башка,
и гул внутри как в утробе Спасской.
Сожми руками - тверда рука.
Рука спасительна как повязка.
Как связь.
Как вязкий гречишный мёд.
Сплетая святки с концом июля,
предмандельштамово потечёт
от строгих сот ледяного улья
на разгоревшуюся гортань,
красней жерла (Ключевская сопка -
смиренней).
Связывая ragtime,
как чинят ветхое платье штопкой -
в льняное долгое суровьё,
в рябые длительные октавы :
стучишь, что пальцем зерно клюёшь -
слепым... приладившимся... костлявым.
Ах доктор Мойер, ах доктор Шлемм
и прочих немцев скупая милость!
Загнать бы голову в грузный шлем,
чтоб даже шороха не случилось
извне услышать. Какой обман
все ваши градусы, ваши меры,
когда от духа святого пьян
и от него же, поди, беремен
конец пера, уголёк, мелок,
и остриё скальпелька стального.
Трамвайной линии не глубок
надрез на улице Пирогова.
Но так тревожит. Не оттого ль
звонки ушедших вагонов резки,
что на ходу постигают боль
путей, искромсанных на отрезки.
АЗБУКА
Ас. Заходим на мёртвую петлю.
Аспид вьётся и чёрною плетью
хвоста бьёт по коже моей
(не тревожься, я много сильней).
Аз. Нельзя возвратиться к началу
дня, в котором ещё не встречала
Ева впалую грудь без ребра,
и древесная дремлет кора?
Вдоль Корана и раннего Гёте
зреют бури. Летит позолота
сур - рогат, над Востоком висит
лёгкий серп тугоплавких обид.
Бесновата, беззуба, костлява -
как безудержно рада шалава
каждой новой шальной голове,
по висок в порыжелой траве.
Трын-осоке, щекочущей пятки.
Так учили выигрывать в прятки
у затравленной бедной души,
раскурив косячок анаши,
разделившись на наших и ваших
перед смрадною дыркой параши.
Туз. Девятка. Себе. Перебор
колокольцев: дин-дон. Фа мажор,
задрожав на запёкшемся звуке,
распадается на Рцы-Аз-Буки.
Плоть от Плотника, в лицах дробясь,
выдыхает упрямо: Есмь Аз
Скорей белёсо, чем светло...
Скорей белёсо, чем светло. Скорей бесслёзно, чем ни зги -
окрест. Лекальной пеленой предощущение конца -
скорее света, чем зимы. И ты висишь среди пурги
надстрочным знаком без строки. Желтком летящего яйца,
возможно, в пропасть.
Но проп
а
сть, как точке А среди листка,
едва ли даст условный путь в гипотетическую В :
растут к концам гипотенуз лучи с вершины языка,
по ходу пробуя на вкус причастный оборот побед -
вокруг потерь, которым несть скорее веса.
Что Весы?
Или, положим, Гончих Псов гоньба за млечность большака
на малый атлас за плечом юнца, коломенской версты,
где девять глянцевых планет бредут по девяти кругам
(веди, Вергилий! Я в лесу).
А между тем, в просвет стволов
сияют стаи. Колесом (похоже, чёртовым) скрипят
турусы гипсовых фортун по снежной кромке облаков,
по кр
а
ю грёз в кра
ю
потерь. Но чаще - пятым.
Запасным.
Метель зудит: засни, засни.
И мой ямщик воротит руль назад. И на огни свернул
с хрустящей свежей простыни, не дав узнать - а что за ней.
Враждебно глазу и окну, молчит и делится на нуль.
Несколько писем в Тбилиси
1
Томлюсь. Онегин. Но скорее, Ленский.
Табачный столбик поднеся ко рту.
От светлых слёз твоих в Борисоглебском
к багажной сумке в аэропорту
отмерено две с лишним полуяви
и простыня льняного полусна.
"Что это было - с нами ли? не с нами?.."
"Стишки горазды так или ина-
че..." сбыться?
От твоих предначертаний -
слетающих салфетками на стол,
забытых и застиранных в кармане -
никто, как ни старался, не ушёл.
Крутые спины жарких тротуаров,
чуть отдаются тяжестью в ногах.
И третье распахнув окно, Варвара
над ними выпускает голубка.
Смеясь над молодыми женихами.
Не ведая ни боли. Ни греха.
А все покоя нет. В котором храме,
в который век ей будет твердь легка?
2
Теперь каштаны дозревают. Два дня - и по твоим аллеям
посыплет, будто заводная пеструшка клювом по столу
(с блестящим ключиком на спинке и облупившейся на шее
эмалью) : густо.
Малер... Густав... замесит вязкую смолу
божественных длиннот прощанья. Над полированным орешком
нависнет пасмурное небо с вкрапленьем сдержанной слезы -
когда протянутся сквозь купол лучи, прохладны и нездешни,
размыв а секко и а фреско до края взлётной полосы.
В левостороннее движенье подъездов, окон и кварталов
вливаясь жёлтым или красным, засветофорят наугад
отмашки вязов.
Все напрасно, когда за "зеброй" запропала
брусчатка к Плиниеву саду... и Понт... и Roma... и Царьград...
3
А овны твои моим баранам -
рождественские костры
разложат. Свивальником Иавнана,
тягучий приток Куры,
прольется нечаянно. Из расщелин
горячей тугой груди -
на наспех подрубленные фланели
пелёнок (Пусть!.. Не буди!)
Завьюжило. Выше крыше
заносит, что под крыло
берёт. Просыпанная крупа - отрыжка
молозива - на стекло
налипла узорами. В кои веки
случится так сладко спать.
Меж взглядом и Взглядом трепещут веки.
Меж вдохом и вдохом - Мать.
Лампу качнув на сиротской...
Лампу качнув на сиротской двужильной проводке,
врежет сквозняк по отвисшему небу фрамуг,
с бликом пожара. К Петрову приросшее Водкин
солнце в узде окунет в голубой полукруг
жизни...
(и смерти. Где жало твое запропало? -
в выжженном зеве, лениво кромсающем плоть
камня на камне - скрещенье бесполо, беспало -
где до поры некрещеным скитался Господь)
...жизни, копытами взбитой как сладкие сливки,
щедро отлитой из утренней крынки в стакан.
В чем-то случайной, как пере-живанье былинкой
мглы конармейской атаки. Дурной, как дурман
в чем-то любви,
но скорей нелюбви к отрешённым
прелестям полных, как груди Венеры, нирван.
С виду бездонной, а вот на поверку - бездомной:
"Строили-строили и наконец..." То ли пьян
был, как обычно, прораб.
То ли молод и весел
бог, подающий надежды, что хрен к холодцу :
для остроты соучастия общем процессе :
с места - в карьер. Только где бы осилить рысцу.
(Верно, Гермес : он и вор, и шутник)
И похоже,
вызволить снова пожар из разбитых фрамуг
глаз не умеет, и глотка тем паче не может.
За исключением, видимо, глотки белуг.
Взвоет и вынырнет в тучи. И время пропало.
Крошится пряник, исходит волокнами кнут.
Свежие капли стекают на фартук линялый.
Красные жабры по синему небу плывут.
Все жду, что сонный инвалид ...
Все жду, что сонный инвалид откроет ржавые ворота,
поспешно подтянув ремни на поднывающей культе.
Брусчатый редкозубый въезд сухою коркою обметан.
Печет зеленкой по краям на придорожной лебеде.
У старых замков за душой зияет разве подземелье.
Привет, Тыбурций! Я теперь смогла б и куклу, не спросясь,
и плед... Присядем, не спеша, как престарелые евреи.
До гетто. Как месье-мадам, пока жуирует Эльзас.
Пока варшавская жара смакует мюнхенское пиво.
По лепестку семинаристик : целибат-не целибат, -
решает брачную судьбу киношной большеглазой дивы,