Сегодня потолок был голубым, и по нему медленно плыли мимо солнца-светильника белые нарисованные облака. Эти облака странным образом убеждали Васильчикова в том, что он не спит.
"Меня зовут Михаил Васильчиков, мне тридцать шесть лет, я тут уже двенадцать дней", - напомнил он себе.
Потом немного подумал и прибавил: "До сих пор не знаю, как сюда попал."
Сегодня было хорошо... сегодня ничего не болело. Только левая лопатка чесалась. Васильчиков сел на кровати и с наслаждением поскреб спину. Экран на стене напротив среагировал на движение, включился и показал симпатичную девушку, которая улыбнулась в пространство и сказала:
- С добрым утром, милый гость! Хозяева желают вам приятного дня. Сегодня температура воздуха будет колебаться от плюс двадцати трех до плюс двадцати семи градусов Цельсия, ветер восточный, три метра в секунду. Влажность - шестьдесят два процента. Во второй половине дня возможен небольшой дождь. Атмосферное давление...
- Уйди, - сказал ей Васильчиков. Девушка снова улыбнулась, кивнула и экран погас.
- Миш, - сказала дверь голосом Романова, - ты дома, а?
- Дома, - ответил Васильчиков, открывая.
Романов был какой-то помятый и невеселый.
- Что случилось?
- Да вот, - Романов замялся, - Похоже, Рафик помер. Азаматов.
- Как так? - скорее удивился, чем огорчился, Васильчиков, - он и не болел вовсе.
- Все мы тут... не болеем, - вздохнул Романов.
- Вот что, - Васильчиков оглянулся на экран, - пошли-ка погуляем.
Вокруг здания был сад. Три тысячи шагов налево, три тысячи шагов направо, четыре тысячи - вперед. Потом начиналась стена. В первый раз Васильчиков в нее чуть лбом не впечатался: на стене качали ветками точно такие же деревья, что и в саду. Только дорожки дальше не было, а так иллюзия пространства была полная.
Они с Романовым присели на скамейку.
- Юр... ты тут сколько, я забыл? - спросил Васильчиков.
- Да месяца три наверное. Я что-то не считал поначалу, думал - ошибка какая, и меня со дня на день выпустят.
- Я это так не оставлю, - Михаил сжал зубы, - гости... хозяева... Может, они нам в еду что-то подмешивают? Может, не жрать ничего? Рафик вон здоровый какой был! Я тебе точно говорю - эксперимент над нами какой-то ставят. Кролики подопытные!
- Мишка, - рассеянно спросил Романов, - а ты помнишь то, что было до того как ты попал сюда?
- Конечно помню, - не задумываясь, соврал Васильчиков, - жил, как человек. Работал. Жену любил.
- А я не помню, - вздохнул Романов, - ничего не помню. Словно родился прямо тут, прямо взрослым. Представляешь? Что нужно сделать с человеком, чтобы он все забыл?
- По башке засадить хорошенько, - хмуро сообщил Васильчиков.
- А я думаю, мы уже умерли, вот и все. А тут нас готовят к переходу в ад.
- Почему не в рай?
- А зачем к переходу в рай готовить?
- Не похоже, - Васильчиков помотал головой, - нас бы тогда поджаривали каждодневно понемногу, а не "сдобрымутромилыйгость".
Романов вздохнул и почесал в затылке. Волосы у него были редкие и тонкие, сквозь их прозрачную вуаль просвечивала розовая романовская лысина.
- Тебе бы с Азаматовым поговорить надо было... он тут давно был. Думал тоже что-то все, прикидывал. Да уж теперь никак. Из вменяемых Картерс остался. Он тут не первый год. Вон плетется, кстати.
- Ты его не любишь.
- Никто его не любит. А за что - не знают. Рафик его вообще чуркой нерусской звал.
- Ага, Рафик... он кто был-то по национальности? Татарин?
- Да вроде того.
Картерс подошел совсем близко и встал возле скамейки, скрестив руки на груди. Он был низкорослый, ростом едва по плечо не слишком высокому Васильчикову, и кожа у него была черная.
− Присесть можно? − спросил он.
− Отчего же нет, − ответил Васильчиков.
− Я пойду, − суетливо засобирался Романов, − у меня процедуры в десять, и вообще...
Картерс ничего не ответил, но под его взглядом Юрик как-то съежился и, кажется, даже покраснел.
Васильчиков и сам чувствовал странную неприязнь к этому странному черному человеку, с по-иностранному звучащими именем и фамилией, но, тем не менее, разговаривающему на абсолютно правильном русском языке с легким московским акцентом.
− Слышишь? − Картерс повернулся к нему. − Поезд.
Уже прошедший несколько шагов в сторону корпуса Романов вдруг застыл и повернулся.
− Ты думаешь, что...
− Я не думаю, − Картерс пожал плечами, − я знаю. Нас тут всегда восемь.
Васильчиков никогда не видел поезда, хотя прибыл на нем. Так ему рассказывали. Сам он помнил себя лишь с того момента, когда понял, что стоит в траве возле ржавых заброшенных рельс, и ветер треплет волосы, а в воздухе витает едва уловимый аромат сгоревшего угля. Он тогда поднял с травы сумку, закинул ее на плечо и пошел к корпусу. Отчего-то ему казалось правильным пойти туда. И только когда на входе в приземистое белое здание с высоким выступом посередине его встретил... кто? Еремей, что ли... Только тогда Васильчикову пришло в голову, что во всем окружающем нет никакого смысла.
Потом он несколько раз ходил к почти утонувшим в траве рельсам, и даже пытался пройти взад и вперед по ним, до темных провалов тоннелей в двух противоположных стенах. Он был даже готов к тому, что, войдя в один из тоннелей, выйдет из другого, что рельсовый путь замыкается в кольцо, и никакого поезда на самом деле не существует... Но в реальности оказалось, что оба конца рельсовой дороги метрах в пятидесяти от жерл тоннелей упирались в большие черные ворота. Закрытые, разумеется.
Они с Картерсом успели увидеть хвост состава, исчезающего в левом тоннеле. Над крышами вагонов вился черный дымок.
− Справа налево, − сказал Картерс.
− Это важно? − поинтересовался Васильчиков.
− Здесь все важно.
Их догнал запыхавшийся Романов - забывший, похоже, о своих процедурах.
− Кто? − выдохнул он, остановился и наклонился, уперев руки в колени и тяжело дыша. Волосы намокли от пота и прилипли к лысине.
− Женщина, − ответил Картерс.
Она стояла рядом с насыпью и непонимающе смотрела на приближаюшихся мужчин. Короткие светлые волосы, голубые глаза, веснушки на носу и платье в рыжий горошек. Высокая выгоревшая трава обнимала коричневый чемоданчик. Васильчиков только успел отметить потрепанный на сгибах дермантин и потемневшие жестяные уголки, а Картерс уже подхватил багаж и церемонно поклонился:
− Картерс... можно просто Гарри.
− Людмила, − сказала женщина, глядя все так же недоверчиво и изумленно, − Н...Надеждина. А вы кто такие?
Васильчиков представился, за ним назвался и Романов, усердно вытиравший платком лоб.
− Где я? − спросила Людмила. − Что все это значит? Что вам надо?
− Нам, − сказал Романов, − уже ничего. А что нужно от нас − мы и сами не знаем.
− Пойдемте, Людмила, − Картерс помахал чемоданчиком, − мы вас проводим до вашей комнаты.
− Меня обязательно отсюда вытащат! − твердо сказала женщина. − Так и знайте!
− Рафик тоже все время так говорил, − вздохнул Романов.
Картерс вздрогнул и бросил на Романова быстрый взгляд.
Вечером Михаил постучал в третью комнату. За дверью послышалось торопливое шуршание, а потом недовольный голос Картерса сказал:
− Входите.
− Гарри, мне надо с вами поговорить, − сказал Васильчиков, плотно закрывая дверь.
Картерс молча показал на свободный стул.
− Вы... что-то знаете, − Михаил постарался, чтобы его слова прозвучали, как утверждение, а не как вопрос.
Картерс помолчал.
− Может быть, да. Может быть, нет.
− Возможно, нам следует поговорить где-нибудь в другом месте?
− Здесь нет других мест, − возразил Картерс, − все одинаковые. Кроме того... я уверен, что их это совершенно не интересует.
− Их?
− Нет, я тоже не знаю, кто они такие, − с раздражением сказал Картерс. − Вы это хотели спросить?
− Нет. Я хотел спросить, почему вы так отреагировали на слова Романова. Там, возле насыпи...
− Я помню, − Картерс полез в ящик стола и достал несколько листов бумаги. − Вы никогда не замечали, что мы предпочитаем обращаться друг к другу по фамилиям?
− Эээ... нет, − честно признался Васильчиков.
− Смотрите, − Картерс подвинул к нему листки.
На бумаге красовались семь столбцов. Три - крохотных, в одну - две строчки, четыре - побольше, от трех до пяти.
Васильчикову бросилась в глаза его собственная фамилия в одном из столбиков.
− Ничего не замечаете? − спросил Картерс.
Михаил прочитал свой столбик. Марисоль Микаэла, Стивенс Мик, Финн Оскар, Васильчиков Михаил.
− Одинаковые имена? − спросил он.
Картерс кивнул.
− А при чем тут Оскар Финн?
− Еще не знаю, − сказал Картерс, − но выясню. Если успею. Пока могу сказать одно − вы очень похожи. Не знаю, чем. Это не выразить словами. Точно так же Равиль был похож на Божену, как Джордж, Егор и Лука были похожи на Юрия.
− Так почему мы предпочитаем обращаться друг к другу по фамилиям?
− Потому что это не фамилии. Это имена.
− Полушайте, Гарри... Вам не кажется, что это уже слишком? Мне ли не знать, какое у меня имя. Это, в конце концов, чуть не единственное, что я помню.
− А кто сказал, что это ваше имя?
Женщины сидели в "комнате отдыха". Божена, как всегда, что-то вязала и монотонно вела свою обычную лекцию о том, что корпус - это наказание за проступки, и что всем воздастся... От одного звука ее голоса у Васильчикова начинало тоскливо ныть в черепе, где-то за глазницами, и он старался ретироваться как можно быстрее. Но сегодня здесь была Людмила, и ее присутствие интриговало и волновало Михаила, поэтому он осторожно присел на край дивана, рядом с вечно погруженной в себя Верой.
− Неправда! − наконец привычно не выдержала Жанна, − Божена, ну как ты можешь! Разве же все это похоже на наказание?
Она обвела рукой пространство комнаты. Михаил проследил за ее рукой. Стерильно-белые стены... ни единого пятнышка. Бежевые диванчики. Теплая светло-серая плитка пола. Цветы в горшках... интересно, кто их поливает? А пыль вытирает кто? Ведь не может быть так, чтобы здесь не было никакой пыли, вовсе...
− Нас вытащат, − убежденно сказала Людмила, − не могут не вытащить. Родственники. Друзья.
− Восемь сущностей, − вещала Божена, − число жертвы!
− Число силы, Божена! − выкрикнула Жанна. − Мы суть сила. Мы здесь для этого. Это наша награда, спасение. Надо только принять то, что нам дают.
"Бред какой-то, − подумал Васильчиков, − зачем метафизическим сущностям кожаные диваны, экраны в спальнях и процедуры?"
− Людмила, − шепнул он новенькой через голову Веры, не обратившей на него никакого внимания, − не хотите прогуляться? Погода хорошая, двадцать три - тире - двадцать семь градусов Цельсия...
Людмила благодарно кивнула.
− Так значит, вас Михаил зовут?
Они шли по дорожке, усыпанной мелким гравием. По обеим сторонам высились деревья неизвестной породы, распластавшие ветви где-то высоко-высоко, на фоне сине-белого полотнища неба. В тени листвы было прохладно, несмотря на тире-двадцать-семь.
− Михаил.
− Хорошее имя. Означает "подобный Богу".
Людмила улыбнулась.
− А что означает имя Оскар вы, случайно, не знаете? − спросил Васильчиков.
− Случайно знаю. Тут есть разночтения и разные мнения. Имя произошло либо от древнескандинавского "житель Асгарда", города богов, либо от древнегерманского "копье бога".
"Ничего общего, − подумал Васильчиков, − глупо было верить Картерсу."
− Знаете, − сказал он, − у меня иногда такое чувство, что всем здесь доступно что-то мистическое. Каждый знает что-то свое, интересное. И только я один какой-то фееричный дундук, который ни о чем не осведомлен.
Людмила рассмеялась и спросила:
− А нас тут правда всегда восемь?
− Правда. Только... разных.
− То есть?
− Понимаете, Людмила... Здесь иногда умирают.
− От чего?
− Ни от чего. Просто умирают. А иногда болеют. У вас ничего не болит?
− Нет.
− Хорошо.
− А если заболит? Что это означает?
− Не знаю, честно. Я тут сам меньше двух недель. Но иногда плохо так, что хоть на стенку лезь.
− И за две недели за вами никто не приехал? − Людмила смотрела на него с ужасом.
Михаил засмеялся. Смех вышел невеселым.
− Что я... Картерса помните? Черный такой, как головешка. Он тут почти два года, если не врет.
Разговор не клеился, и они повернули обратно к белому зданию. На выступе застыла одинокая фигурка.
− Кто это? − спросила Людмила.
− Еремей, − ответил Васильчиков, почти не глядя, − он... не в себе.
− Вера тоже, кажется, − вздохнула женщина.
− Вера нормальная, − ответил Михаил. − Просто ей все равно. Все равно, что будет с нами, с миром, с ней самой. Она живет здесь и сейчас, не думая о том, что случится завтра. Поэтому и с Боженой не спорит.
Еремей подошел к краю крыши, постоял немного и, раскинув руки, нырнул вниз головой.
− Ой! − крикнула Людмила и побежала вперед. Михаил попытался было окликнуть ее, но не преуспел и побежал следом.
Сухощавая фигура в белом балахоне неподвижно лежала на красном гравии. Людмила подбежала к лежавшему, упала на колени.
− Михаил, он дышит! Помогите, скорее! Позовите врача, сестру... кто тут есть вообще, в этом здании! Боже, боже... я когда-то заканчивала курсы первой помощи. Нужен лед, холод... и снять с него обувь. Он... босиком? Еремей, Еремей, вы меня слышите?
Михаил подошел, обнял женщину за плечи и поднял с земли.
− Все хорошо. Не надо. Ничего не надо.
− Какой вы болван бесчувственный! − Людмила чуть не плакала. − Он же умрет!
− Нет, − Михаил крепче сжал плечи женщины, которая пыталась вырваться из его рук, − не умрет. Смотрите.
Еремей, только что лежавший без движения, открыл глаза и сел. С сожалением, как показалось Васильчикову, поглядел вверх, скользнул отсутствующим взглядом по Михаилу и Людмиле, потом встал и не спеша пошел прочь от здания.
− Что это? − плечи Людмилы вдруг обмякли − так, что Михаилу показалось, что она сейчас упадет. Он поддержал ее, потом осторожно отпустил. Кажется, его протеже в обморок падать все-таки не собиралась.
− Как он... что он такое?
− Никто не может здесь умереть сам, − ответил Михаил. − Так говорят. Я не пытался, честно! Но Еремей... он пробует разное. Иногда его эксперименты выглядят пугающе.
− Что случилось? − в дверях торчали Жанна и Романов.
− Ерема, − Васильчиков развел руками.
− Что на этот раз? − спросила Жанна.
− С крыши. Новенькую напугал.
− А, − понимающе сказал Романов и исчез внутри здания.
− Люда, ну их, пойдемте чай лучше пить, − Жанна подошла к Людмиле и взяла ее за руку. − Не обращайте внимания. На Ерему − особенно.
Они исчезли внутри здания. Михаил поглядел на небо, которое быстро затягивалось серыми облаками, и тоже пошел внутрь.
Он топал по коридору и размышлял о том, что длинное трехэтажное здание − это явно чересчур много для восьми живущих в нем человек. Все занимали комнаты на первом этаже, на втором располагались процедурные − у каждого своя, а третий был гулким и пустым. Все та же серая плитка, белые стены − но никакой мебели, никаких цветов, и абсолютно пустые комнаты...
В "кухне" смеялись. Кажется, Романов что-то рассказывал. Михаил постоял немного за дверью, невидимый для остальных, и уже хотел было войти, как вдруг уловил обрывок фразы Божены:
− ... изображается попирающим Диавола, и с копьем в руке. Или мечом.
"Копье, − подумал Васильчиков, так и не решившись шагнуть через порог, − копье бога".
Картерс словно ждал его, и открыл дверь, едва Михаил стукнул по дереву костяшками пальцев.
− Гарри, вы мне доверяете? − спросил Васильчиков
− Я никому не доверяю, − чернокожий пожал плечами.
− Тогда почему вы мне рассказали об именах?
− Потому что скорей всего я − следующий. А значит - все уже не так важно.
− Оскар, − сказал Васильчиков, − обитатель Асгарда. Божье копье. Копье в руках Архангела Михаила, попирающего Дьявола... Ассоциативный ряд, как вам?
− Это вы сами дошли? − недоверчиво буркнул Картерс, метнувшись к столу и вытащив давешний список из-под вороха бумаг.
− Божена подсказала, − ответил Васильчиков.
− Так. Михаил. Архангел. Поздравляю... с назначением. Кто там еще есть?
− Гавриил? Вы?
Картерс издал неопределенный звук.
− Рафаил. Рафик? Людмила? Почему Людмила?
− Я не столь силен во всей этой каббалистике, Миша, − Картерс потер пальцами лоб. − Какова специальность Рафаила? Чем он занят?
− Надо спросить у Божены. Она наверняка в курсе.
Когда они ворвались на кухню, смех стих, будто его выключили.
− Божена, − твердо сказал Васильчиков, − расскажите нам об архангелах.
Картерс чиркал на бумаге, и по окончанию рассказа развернул лист, показав написанное окружающим. На листке красовалось:
Михаил − Михаил
Уриил − Юрий
Гавриил − Гарри
Рафаил − Людмила
Иегудиил − Божена (?)
Варахиил − Жанна (?)
Салафиил − Вера
− А Еремей? − тихо спросила Людмила.
− Иеремиил, − так же тихо ответила Божена. Возвышение к Богу. Его не всегда включают в число архангелов, его роль не до конца ясна...
− Погодите, − сказал Романов, − это что получается? Это мы − Архангелы? А те, кто был до нас − они кто?
− Брак, − уронил Картерс.
Слово упало на пол и раскатилось, точно горсть медяков.
− Это, − Юрий потряс головой, − бред какой-то. Да как мы можем быть кем-то, если мы люди. Некоторые вон помнят, что было до того как сюда попали. Правда, Миш?
− Неправда, − ответил Михаил, − врал я тебе, Юр, прости. Очень уж не хотелось мертвым себя считать, как ты предлагал...
− Да я! − вскинулся Романов. − То есть, про жену - это ерунда все?
− Может и не ерунда. Почем я знаю.
− Если мы не архангелы, − тихо произнесла Жанна, − тогда может быть мы - отражения?
− Отражения чего? − нервно спросил Картерс.
− Не знаю. Архангелов. Душ. Людей.
− Имена, − сказал Михаил, − нас зовут Василий, Роман, Картер, Александр, Надежда, Бор, Светлана, Мария... если я ничего не перепутал. Пол не всегда совпадает. Хотя ангелы все одно бесполы.
− Вам не кажется, − спросила Божена, − что мы коллективно сходим с ума?
− А что, Божена, тебе не по нраву перспектива оказаться душой раба божьего Александра? − весело спросил Романов.
− Проблема не в том, ангелы мы или души, − пробормотал Картерс, − проблема в том, что мы все равно не знаем, зачем мы здесь, почему заперты и почему дохнем.
− Или демоны, − медленно произнесла Божена. Семь демонов, семь обличий Сатаны. Семь смертных грехов. И Еремей...
− Надо найти Еремея, − вдруг сказала Вера.
Стало тихо. Вера говорила редко. Честно говоря, Михаил вообще не помнил, чтобы она говорила. На его памяти она всегда молчала, уставившись в одну точку.
Но сейчас он ей сразу поверил.
− Куда! − крикнул ему вслед Романов, − там дождь!
Было лишь три часа дня, но на улице почему-то уже начало темнеть. Михаил поднял воротник в тщетных попытках заслониться от дождевых капель, и двинулся туда, где он в последний раз видел Еремея.
И, услышав далекий гудок, побежал.
Поезд стоял на насыпи, точно ждал кого-то. Но никого не было - ни рядом, ни в двух видавших виды вагонах. Пустой поезд. Железнодорожный Летучий Голландец.
Михаил тронул заржавленный поручень. Наощупь тот оказался тем же, чем виделся - куском мокрого холодного железа.
Скрипнули решетчатые ступеньки под весом бесплотной души.
На полу в кочегарке сидел Еремей и смотрел на гудящий огонь в печке.
− Ну что, − сказал ему Васильчиков, − поехали?
Еремей едва заметно кивнул.
Михаил положил пальцы на ручку-рычаг − когда-то красную, а теперь отполированную ладонями до железного блеска, с краской, сохранившейся лишь по краям. Потом вздохнул − и двинул рычаг вперед.
Паровоз вздрогнул и медленно-медленно тронулся с места.
Все казалось сном, нереальностью. И теплый ветер с дождевыми каплями в лицо, и перестук колес. И черная фигура, бегущая к насыпи.
Васильчиков, не дури! - орал Картерс, − мать твою, что ж ты делаешь!
Поезд все набирал скорость, дождь слезами катился по щекам.
"Прости, Гарри, − отстраненно подумал Михаил, − но мне очень нужно пройти через эти ворота".
А потом паровоз вкатился под свод тоннеля и стало темно.
Сегодня потолок был серым, в печальных мраморных разводах.
"Меня зовут Михаил Васильчиков, мне тридцать шесть лет, я тут уже тринадцать дней и... и вчера я угнал поезд."
Он сел на кровати и тут же согнулся от резкой боли под левой лопаткой. Точно туда воткнули копье и теперь не спеша поворачивают... Экран включился и сразу погас - вероятно, уловив настроение обитателя.
Обитатель с трудом разогнулся, шипя сквозь зубы, и встал. Получилось. И ноги переставить - тоже получилось.
Только бы найти кого-нибудь.
В холле Романов играл в шашки с Жанной. Увидев Васильчикова, зацепившегося за косяк, просиял.
− Мишка! Ты как? Мы вчера тебя пытались разбудить, но никак. Думали, что все... уже.
− Нормально, − сказал Михаил, − а Ерема... с ним как?
− Да что ему сделается, − Романов махнул рукой, − сидит вон на крыльце, раскладывает пасьянс из листьев и веток.
− А поезд? Что стало с поездом?
− С каким поездом? − удивился Романов. − С тем, на котором Людмила прибыла? Так он уехал, ты же сам видел.
− На котором я уехал.
Романов странно посмотрел на него.
− А вот этого, извини, не было.
− Погоди, − Михаил на мгновение даже забыл о боли в спине, оторвался от косяка и сел рядом с Романовым, − Архангелы. Ерема-Иеремиил... это все было?
− Было, − согласился Романов.
− А потом Вера сказала, что надо найти Еремея.
− Вера сказала?
− Сказала, − отозвалась Жанна, − я помню. Михаил встал и ушел к себе.
− К себе, - уточнил Васильчиков, − не на улицу.
− Точно к себе, − подтвердил Романов, − я к тебе зашел минут через десять, а ты спишь.
"Сон, − подумал Михаил почему-то с облегчением, − всего лишь сон".
− А Картерс где? − поинтересовался он.
− Да хрен его знает. Бродит где-то. У тебя процедуры сегодня, помнишь?