Аннотация: Долго-долго жили-жили вороны. Каркали-каркали. И докаркались.
Вороны
(быль)
--
Мы его теряем! Скорее! Разряд!
--
Есть разряд!
--
Пульса нет! Еще разряд!
--
Есть еще разряд! И перестань грызть этот чертов коржик!
--
Ему-то не все равно?
--
Мне не все равно! Электроды в крошках.
Во дворе двухэтажного, довоенной постройки барака зеленела трава. На траве лежали дрова. Огромная поленница старых, замшелых, полусгнивших дров. Кажется, именно они лет двести назад породили каверзный вопрос: "Вам дрова нужны?". Вопрос, на который так и не смогли правильно ответить ни хозяева дров, ни коллективы многочисленных НИИ околодровяных проблем.
На поленнице сидели две еще более старые вороны. Они прожили долгую жизнь, и все равно не могли умереть. По странной прихоти Создатель, сотворив Мир, решил использовать птичий род для временного вместилища человеческих душ, отходящих от умирающих тел. Дабы не загромождать Чистилище теми, кому и так одна дорога - в Ад. Вороны, птицы хитрые и долгоживущие, подходили для этих целей гораздо лучше каких-нибудь воробьев или им подобных пичуг.
Вороны не помнили своей юности, пришедшейся на распад Римской Империи. Да и более поздние воспоминания складывались из разноцветных исторических лоскутков. Одна накаркала Соловью-разбойнику встречу с Ильей Муромцем, а затем с удовольствием наблюдала за поединком с высоты птичьего полета. Другая главным своим достижением считала участие в званом пире всех ворон на Куликовом поле. И вот вороны состарились, дряхлость и немощь стали их уделом. Каркали они теперь только по большим всенародным праздникам, и то только про себя.
--
Как там твой шоферюга пьяный, не отлетел еще? - спросила первая ворона.
--
Да нет пока. В реанимации. Вторую неделю медицина творит чудеса, - ответила вторая. - А ты как?
--
Как, как. Да никак! Третий день пустая, точно бутылка подзаборная. Ни одна душонка не прибилась. Или грешники помирать перестали...
Неуютно было сидеть на гнилых дровах на самом ветру. Вороны ждали ворона, улетевшего в магазин. Улетел ворон давно, да вот куда-то запропастился. Улетел с копеечной мелочью и блестящими металлическими пуговицами, последним богатством черных старушек. Ворон был помоложе своих подруг. Его первым историческим опытом была шляпа Петра Великого, изгаженная в утро стрелецкой казни. Кто знает, как повернулась бы история, промахнись тогда ворон. Поэтому называли его вороны не иначе как "шапкомаратель" и всегда посылали в магазин. Сам же ворон, получавший в основном души бомжей и проституток, мечтал побыть вместилищем олигарха или, на худой конец, вице-губернатора.
Одна из ворон беспокойно заерзала: "И где эту чернявую бестию ветер носит? Небось, опять по дороге залетел на пивзавод и наклюкался ячменного солода. Валяется теперь в кустах пьяный. Молокосос!". Это было страшное оскорбление, так как ворон никогда не пил молока.
Откуда воронам было знать, что судьба их друга совершила крутой поворот. Ворон попался в хитроумные силки, расставленные пионером-зоологом Васей Трапкиным. Несмотря на вороньи протесты, отчаянное карканье и безудержное каканье, Вася водрузил свою добычу на почетное место в живом уголке школы имени Т.Ермака. Причем будущий русский Дарвин, а пока пионер Вася долго не мог сделать выбор между живым экспонатом и шикарным чучелом на елочной чурочке. В конце концов, недетская рассудительность юного зоолога взяла верх: "Из живой птицы чучело я всегда сделать смогу, а вот из чучела живого пока не умею". И Вася украсил клетку стильной табличкой: "Сorvus urbanus vivus".
Меж тем на дворе стемнело. Начал накрапывать противный мелкий дождик. Дрова моментально намокли, стали скользкими. Первая ворона неуклюже переступила лапками, поскользнулась и больно ударилась о полено местом, откуда растет хвост.
--
Торкнуло! - прокаркала она.
--
Да? И кто на этот раз? - спросила вторая.
--
Пока не поняла. То ли писатель, то ли издатель, то ли критик. Но сволочь редкая.
Вороны помолчали.
--
Неуютно, блин, - сказала вторая. - Явно не орлиное гнездо. Как там новичок?
--
Осваивается потихоньку, - ответила первая. И добавила с досадой, доставая лапу из какой-то щели: - Надул нас шапкомаратель. Покаркать, что ли?
--
Погоди ты, - сказала вторая, - вспомни, прошлый раз, в июне сорок первого? Накаркались вволю, и что вышло? А сейчас обстановка международная та еще: и террористы, и корейцы, и землетрясения с цунами...
Вороны вновь немного помолчали, и тут вторую как будто осенило:
--
Слушай, муромско-соловьевская кляча. Я давеча в НИИ Побочных Эффектов форточку незакрытую приметила. Залетать внутрь не залетала, но много всякой всячины разглядеть смогла. Полетели, а? Заодно новосела твоего обмоем.
Вороны тяжело снялись с гнилых дровишек и полетели. Летали они плохо, неловко. Лишь немногим лучше, чем в свое время топор из известной деревни плавал по реке. Первую ворону мучила одышка; ее все время заносило при правых поворотах. Вторая вообще могла летать только прямо, и для смены курса ей приходилось приземляться и стартовать заново. Кроме того, через каждые сто метров у нее отказывал вестибулярный аппарат, и ворона впадала в жестокий штопор. Дрова грустным молчанием проводили удалявшихся старух.
В лаборатории синтеза и аннигиляции НИИПЭ обреталась в полном одиночестве младший провизор Капитолина - худющая дурнушка тридцати лет. Она была зла на всех и вся, кроме себя. Капитолина ненавидела ночное дежурство и установку непрерывного синтеза, завлаба-радиолюбителя и мужа, бросившего ее в восьмой раз за последние два года. Вдобавок, она была голодна, как сто китайцев в эпоху "большого скачка", но не могла сбегать в ближайший ларек: того и гляди, в пыхтящем агрегате начнется процесс сублимации. Капитолина тупо смотрела в раскрытый на последней странице детектив и проклинала свою женскую долю.
Внезапно какой-то шорох отвлек ее от книги. Капитолина обернулась. На столе у шкафа хозяйничали две вороны. Одна кромсала когтями стопку гербовой бумаги, другая ковырялась клювом в фирменном степллере "Главлязгтрест". Взгляд Капитолины повеселел: "Ну вот, и ужин прилетел". Она встала и аккуратно прикрыла форточку.
Через полминуты все было кончено: Капитолина, довольно насвистывая любимую мелодию "Я прошу, хоть ненадолго...", ощипывала ворон над старой распечаткой. На столе весело гудела спиртовка, в которой доцент Фигин не успел заменить спирт одеколоном.
Он открыл глаза. Над ним простиралось белое пространство с серыми трещинами. Послышался тихий шелест приближающихся шагов.
--
Где я? Это вороний рай? - прошептали непослушные губы.
--
Ишь ты, в рай захотел. Здеся еще помучишься. - Над ним склонилось злобное старушечье лицо в обрамлении белой косынки. - Профессор, пациент, кажись, очухался.
--
Любопытно, любопытно, - отозвался невидимый профессор. - Что ж, начнем писать историю болезни. Для начала, сестра, вколите пять кубиков пентанола.
Через пять минут Он в блаженстве закрыл глаза и прошептал:
--
Вы не поверите. Мой разум жил в вороньем теле... Птичку жалко...