Маяковский был обречён. Его подстерегала трагедия, - в том или ином виде, она была неизбежна. Дело вовсе не в происках недоброжелателей или во внешних обстоятельствах. Маяковский носил конфликт с собой. Он был вшит в подкладку его самосознания.
Вот послушайте.
Кофта фата
Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трех аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.
Пусть земля кричит, в покое обабившись:
"Ты зелёные весны идешь насиловать!"
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
"На глади асфальта мне хорошо грассировать!"
Не потому ли, что небо голубо,
а земля мне любовница в этой праздничной чистке,
я дарю вам стихи, весёлые, как би-ба-бо
и острые и нужные, как зубочистки!
Женщины, любящие моё мясо, и эта
девушка, смотрящая на меня, как на брата,
закидайте улыбками меня, поэта, -
я цветами нашью их мне на кофту фата!
(1914)
Нахождение в центре внимания кружит голову. Особенно ценно - женское внимание.
Конечно, как говорится, талант не спрячешь. Маяковский был глыбой. Он сам чувствовал в себе эту поэтическую силу. Она бурлила в нём и пьянила, пузырясь, как шампанское. В сочетании со славой, с именем - это оказался гремучий коктейль.
Дальше была война. Появились серьёзные темы. За войной пришла революция, обещавшая новую жизнь. Новое общество. Свободное общество. В том числе и от "буржуазной" морали.
Маяковского считали попутчиком советской власти. Он мог обижаться на это, но, наверное, это была правда. Люди, способные претворить медвежий угол в город-сад, про которых он с таким восторгом писал, должны быть незаметными. Труженик тогда является основой всего, когда занят трудом и его не видно. Маяковский же не мог исчезнуть в толпе, он даже не мог молчать. Ему требовалось чуть ли ни кричать, громко, во весь голос, чтобы слышали все.
Но не политическое измерение, не расхождение партийных требований и поэтического образа убило его. Острота этого конфликта не была критичной, всё же это внешнее, периферия. Многие авторы вступали в подобный конфликт и как-то выживали.
Убил Маяковского внутренний конфликт. Выстрелил в него тот фат, который был его альтер-эго. Он же никуда не делся. Он хотел тепла улыбок, восхищения, неслабеющего блеска, пузырьков в том самом шампанском.
А прежней лёгкости уже нет. Эти "би-ба-бо" разлетелись. Строки лесенкой, как постукивание молота, звенящи и тяжелы. Тяжелый характер. Желание любви в мире без освященных границ превращается в любовный кризис. Настоящего, не тянущего соки, и питающего, несущего, фундаментального чувства не находится. При всём шквале эмоций.
Предвестники грядущей трагедии ведь звучали давно. Вот послушайте (это 1922).
