Знаешь, история солнца затерта до дыр.
Часа коротких теней не дождусь, мраколюб.
Осень-алхимик пересказала мне мир...
И недосказанность свернута в клуб из какой-то из труб...
Перебреду на другую воду, войду в тень.
Танец воды с ветром жизни схож.
Если на что променять ночь, то только на день.
Камень в груди переломил ли нож?
Втиснуть страдания в полочки... и — в печать.
Грусть стародавнюю выйду к заре встречать.
Иней иначе нынче одел дома.
Каждый — своя свобода, своя тюрьма.
Каждый — свое «чужое». Не каждый — свой.
Остерегайтесь прятаться и дрожать.
Сам себя убоится звериный вой...
А как по-другому? Разве что — не дышать.
Слишком уж мало времени у времен.
Помнишь хотя б одно из моих имен?
Я бы не опоздала, да ветер стал
И изменил маршрут на девятый вал.
Так и не удалось обменять билет.
Падаю в темноту, да все — не в ту.
Из сундучка достану еще мечту...
Я заходила к миру, а мира — нет.
Игры в пронзительность
Ты — не время. Бежать устанешь.
Игры в пронзительность — хороши
Так, что в душе твоей — ни души.
Я разучу этот сложный танец.
Пламенным камнем в чей-то сад
Падает знак дороги грядущей.
Знаешь, бывает, пустуют души...
Хочется броситься назад:
В вечную память, где ночь залижет
Рваный закат на груди неба.
Искать счастья лишь там, где не был —
Верный путь. И закат вышит
Крестиком. Все, что вокруг, — нолик.
Не пожалеть бы как-нибудь...
......................................
Но не годится искать свой путь,
Словно свободный столик.
На время
Убогим — к Богу, за ворот куртки.
Прижаться к сердцу, и жгут на шею.
И жгут кометы, и звезд окурки
Гасите смело. И, хорошея,
Плохая мина игры во взрывы
Покончит с жизнью... ну, и со смертью.
Ну, прекрати же смотреть игриво!
Не смей — не смейся! Вы все, не смейте!
Ведь нас навеки связать развязкой
Так умудрились, что хоть повесься.
И, отбывая, мы убываем,
И ложке дегтя так в бочке вязко,
И не случайно все призываем
Пойти по миру, пойти по весям.
Поймать бы время в момент покоя
И успокоить: все еще будет.
Ему-то страшно ль?.. Оно — другое —
Оно уложит, оно разбудит.
Его раскрою, пускай хотя бы
Ценой разбитых иллюзий зала...
Снимайте маску!
Снимаю шляпу.
Я и не знала, что Вас не знала.
* * *
Ночь похожа на смерть. У меня есть причины жалеть.
Ночь похожа на жизнь, возвращая, кого не вернуть.
У меня есть крыло и на славу сплетенная клеть.
Выбор вроде бы есть, но на карте один только путь.
Нагадали дорогу — куда, остается гадать.
Стартовать по инерции — просто удел. Не у дел
Эта птица-луна. Ей бы просто по-птичьи летать,
Но по лунному календарю кто взлетел?
Мне бы только запомнить, что именно нужно забыть.
Только сводни мостов указали мне на вариант.
Здравствуй, гостья-тоска. Мне тебя не сегодня избыть.
Что-то нужно же делать. И как предначертанность — фант.
* * *
Нежность интриги сплетает. Сладко
Рухнуть в мысль о чем-то, о ком-то...
Я б разболталась, но помня о краткости, кратко:
Всей вселенной, жаль, не вмещает комната.
Жалят, жалеют, желают, еще жалуют.
Я б дожила и так до восхода сердца.
Бьюсь в нем, колочусь, пульсирую.
Вот окошко в Европу, в Азию дверца...
Небо летит на юг, а земля, сирая,
Зябнет. Осень под сень исподкрышья глянула,
А тут, кажется, ночь. Я и не заметила,
Что и полночь минула, и лето кануло...
Не получив письмо, на него ответила.
Ночь похожа на нас. Пути не будет короче.
Что мне делать теперь? Чего ждать?
Ты похож на ночь, скажу ночи...
Сладко упасть в мысль, да горько взлетать.
Ночь
Значит, значить? А я и не знала,
Что, освистанный всеми ветрами,
Клен, прижавшийся к старенькой раме,
Всеми соками жаждал финала.
Уходите — мне время молиться.
И оставьте ключи и сомненья.
Облицованы временем лица —
Мы на вечность держали равненье.
Мы, навечно прибитые к суше,
Обиваем упреком пороги,
Примеряем вчерашние лужи...
И на завтра оставим дороги.
Уходи — я прощаться не смею...
Я из тех, кого рано изранит
Мысль, что всенепременно настанет
Ночь Святого Варфоломея.
Вечереет...
О снеге
Вовек не оправдаться. Самокража.
И нечего себе же возразить.
Лежит у ног запутанная пряжа
Из путеводных нитей. Пригласить
Кого-нибудь на важный и серьезный...
Болтать о пустяках, смотреть в окно.
Но день так неожиданно морозный.
Я ратую за то, что все равно,
Какие там забыты сновиденья,
Какие песни исполняют нас.
Уж точно, не по моему хотенью
Случилось опоздание на час...
На час сдана весна, одекабряясь,
Не каждый опечален, но в тираж
Открытый выход манит. Появляясь,
Несет печать прощания мираж.
И вот, накрывшись талыми песками,
Ты выбираешь Вечность, а она
Тебя не выбирает. Облаками
Себя завуалирует стена.
И снежностью упала на ладони
Звезда не с неба золотом фольги.
И вдруг окно, пробитое в картоне,
Зажглось, и береги не береги,
Кому-то нужно быть немного выше —
Закрыть глаза и выстрелить в упор
Туда, куда стремятся сны и крыши,
Которых мы не видели с тех пор,
Как серебро собой закрыло злато,
Шептавшее о странах странных птиц.
Но оказалось, что вот-вот расплата,
А тут — ни потеряться, ни найтись...
Я все еще не жду твоих признаний,
И ты идешь, не замечая сам
В своих руках сверкающее знамя.
И снежный цвет угоден небесам...
Которое столетье первоцветом,
Слетая с тополей как пух, гореть
В ладонях? Снег расстанется с секретом,
И снова захотелось... Жить.
* * *
Как жестоко с твоей стороны задышал аквилон.
Я же глаз не сомкнула, и все же подкралась зима,
Спрятав белые когти, а следом — внезапно вонзив.
Ты почти разлюбим — с этой точки отсчета влюблен.
Все весы нам — качели. Так, может, от горя — с ума?
Ты так смел на закате и так на прощанье красив.
На прощенье — не ставь. Тают руки,
но лед в них так тверд...
Плещет небо, к двери прибивая седых афродит,
Отбивая от рук снегопада и талость, и сласть,
И корабль уплывает в туман — в свой последнейший порт.
Отчего-то печален мой город, на что-то сердит...
Зря я драматизирую так — ты прости эту страсть.
Входят странные мысли и тенью ложатся у ног.
Я не знаю их вовсе, но ты говоришь, это мы.
У меня новый год, новый номер и новый замок...
Остывание на разогреве у новой зимы.
Ты не знаешь
Ты не знаешь, что я закрываю открытою дверью.
Я прощаюсь, да вот все никак не могу распроститься.
Ты ведь счастье мое, оттого я тебе и не верю.
Перепадали звездами в сад перелетные птицы.
Я тоскую по свету, но мне подают освещенье-
Ассорти. Я отвечу молчаньем и платой — на плаху
Плачу. Я не могла бы придумать иного значенья
Предпоследнему взгляду последнейшего Телемаха.
У зимы за душой ни снежинки, и только сомненья
В сокровенности вечной любви и беспечности песен.
Ничего, вот настанет заря — полегчают раненья.
Мир не станет просторней с утра — он по-прежнему тесен.
Кто сошьет настоящую кожу бумажному змею?
Но тебя не впущу, оттого, что и в лютую стужу
Я боялась огня как огня — и теперь не посмею
Торговаться за новую, но не последнюю душу.
* * *
Проснусь в феврале понедельника, дождавшись его апреля,
И выйду искать себе место, и снова вернусь ни с чем.
И вместо картины мира — размытые акварели.
Окно их, некрепко обрамив, уронит. Зачем? Ах, зачем
Мне ели подлили елея в неполную чашу жизни,
И в чаще моих сомнений нет места для заблужденья,
Которое ищет место, ни с чем возвращаясь к тризне, —
По следу крыла — не до взлетов! — осваивать жанр восхожденья.
И только поползновенья в графе «итого» осядут,
И, кажется, что-то осталось, и, видимо, это важно...
И крысы на корабле, но только ушли крысята —
Попарно, за ручки, в пальтишках и с завтраками в коробках.
Когда...
Когда я забуду вернуться назад...
В сомненьях — боренье. Тоскуй обо мне.
Мой сад! Бедный мой обезвишненный сад!
Прощать — научиться гадать на огне...
Когда я забуду вернуться, сожги
Змеиную кожу в закате страстей.
От стужи прописанные порошки
Похожи на снег. Отыграй, лицедей...
Когда я забуду, не траться — хранись.
Печальное небо — венчанье разлук.
Когда я забуду вернуться — вернись.
Не видь моих слез, не ищи моих рук...
Когда я слаба, то, молю, не ослабь
Надзора... Рисуй мне миры. Умирать?
Что небо? К чему бирюзовая хлябь?
Ограблена, буду бездарно играть...
Когда одиночества много одной,
Приди — раздели. Уходи — забери.
Когда ты мечтаешь о жизни иной,
Я смыта волною последней зари,
Хрустальность мгновений пытаясь разбить
До срока... Но ветер февральский так жгуч.
Но я обещаю не вечно любить,
Покуда на сердце остынет сургуч...
И, брошена в келье, терзаясь в миру,
Я глаз избегаю — как больно смотреть...
Когда ты забудешь вернуться, умру...
.................................................
О! Только бы мне не забыть умереть!
* * *
Ответят ли пылким объятьям березки,
Когда мы вернемся, и мы же — встречаем?
Все ново, но эти обновки — обноски...
О личном, о вечном, о жизни, за чаем.
Мы — равновелики и равноничтожны.
Мы равно не мерно прошествуем к цели
На сломанных стрелках засядем, возможно,
Но время напомнится в песне метели.
К чужим караванам пристанем колючкой,
К чужим караваям — слезами и солью.
И если разлука казалась отлучкой,
То нам ли не свыкнуться с новою болью?
И новою былью осядет прощенье
Под новою пылью в слоеном пирожном
Надежд зачерствелых — чем не угощенье? —
Все равно — великим ли
или ничтожным...
* * *
Владычица разбитого корыта
За прялкою своею заскучала.
Ах, что вы, фрау Грета, донья Рита —
Все кончено задолго до начала?
Все кончено, конечно — все конечно...
Ужели Вы поверили елеям?
И только мы уже привычно-вечно
Со-чувствуем, со-бьемся, со-жалеем.
По осени не собирайте злата.
Зачем вы? С наступлением морозов
Законы а-алхимии и взгляда
Вступают... Плакал каменный философ,
Смеялся пересмешник несмеяной,
Сиреной выла по власам Русалки
Морская пена ночью пенно-пьяной...
За виноватым не ходи к гадалке.
Давай и мы с тобой забудем плакать
И путаться в сетях, в словах, в перчатках,
Переживем жару, морозы, слякоть —
Пусть валко и пускай немного шатко.
Извозчика! На заднее сиденье.
Нас осень листопадом искупает...
И дышит мимолетное виденье,
И Муза на мозоли наступает.
В умеренной зоне
1
В умеренной зоне хрустального шара
Земного теряется след человека...
Последнее действие — действуют чары
Прошедшего утром последнего снега.
Запуталось в шторах нескромное солнце,
Уснет у того, до чего докатилось...
Луной обернется, но век не коснется.
Любовь отпускаю — жаль, не пригодилась.
3
Впалые реки чувствуют берег.
Карта легла, прости.
И не открыть уже всех америк,
В жертву не принести.
Бусы людские — сцеплений звенья —
Иль пищевая цепь?
Кто сочетает счета мгновений
И расстилает степь?
Значит, в дорогу. Скоро собраться
С силами и уйти...
Имя, которым хочу назваться,
Шествует впереди.
Фразируя грезы
Фразируя грезы, я буду премного нелепа
В надушенных зеркальцах недорассветного неба,
Но пусто у зеркала, падают колкие слезы,
Я, кажется, где-то забылась, фразируя грезы.
А здесь все как нужно, и утро присвоило номер,
Один жил да был, а другой был-то был, да и помер.
В пределах разумного горько и странно — и душно.
Я, кажется, где-то забылась, а здесь все как нужно.
И падают слезы, веселые, звонкие, чисто.
Фразируя грезы, я буду премного речиста.
А как еще можно иначе, фразируя грезы?
Я, кажется, где-то забылась, и падают слезы.
* * *
Но она потушит лампы жар-пожар: и вот — одни.
И они не знают как бы, как обмануты они.
Как никто не знал ни после и ни до, ни вместо них:
Что бушует — то стихия, что стихает — то и стих.
Как он загнан в угол локтя, как завит луною в прядь,
Как не ведает, насколько ей не привыкать терять,
Как она его теряет, мимо ходиков пленив,
И как он влюблен — ни к черту, но до чертиков ленив,
И как грань квадратозора все сильнее щурит мир,
И как за Судьбы Подарок принят ейный сувенир.
Кто-то должен...
Прощаться — постигай мои повадки!
И ухожу, как прихожу — украдкой,
И предпочту тигрицей одеваться...
Останься! — кто-то должен оставаться.
Ведь надо же, чтоб кто-то ждал у двери
И... Надо же, я и теперь не верю!
Не станешь звать — иначе стану зваться.
Счастливо! — кто-то должен оставаться.
Несчастная... Но выдам разрешенье
Прощению — с горчинкой угощенья.
Я выйду — поклонюсь плакучим ивам...
Счастливо...
Кто-то должен быть счастливым.
Больно
Я снимаю пенки с моря.
Достреляться бы до чаек! —
У меня такое горе,
Я сегодня так скучаю...
Охлаждаю блюдо мести,
Как давно уроки учат.
Мы не можем сгинуть вместе —
Кто оплачет нашу участь?
Я тобою недовольна.
Угоди мне — прямо в сети.
Больно? Больно! Больно. Боль-
Но
Ты разбуквен по газете,
Озаглавлен-обезглавлен...
Но еще не спет твой танец.
Ты остужен, ты оставлен...
Я остыну — и останусь.
Останьтесь
Зачем, господа, вы не знаете улиц,
Которые знают о скромности окон?
Зачем вы ушли? Для чего вы вернулись?
Меня оплетает нешелковый кокон,
Мои шелкопряды окованы сталью,
А сталь остывает столь сладко и нежно,
Что лучше повиснуть златою медалью
На площади — праздником жизни, конечно.
На лес — в грубом рубище пней — не пеняйте:
Он вам приготовил звериные тропы.
Покройтесь листвой, и пока не роняйте,
Чтоб взять себя в руки, — не надобно, чтобы
Стреляли по звездам — стрелялись неметко
В холодных и темно-гнедых кабинетах...
Берите скорее себе на заметку,
И, прежде, чем бросить, подбросьте монету.
По стартовым ценам луна — не торгуйтесь!
Считаю до трех — тяжелы уже веки.
Курите, сорите, шумите, паркуйтесь,
Но только останьтесь — и только навеки.
На желтый
И звезды стали падать по касательной,
И самый мелкий звук прилип к душе.
Твой образ образцово-показательный
Как подменили — спутали клише.
В руках держался век, да и не выдержал,
Попробовав на вкус бесплатный сыр.
И мир, в который ты случайно выбежал,
Так не похож на твой привычный мир.
Уже не может быть другого мнения.
В смешенье указателей дорог
Возьми из замешательства мгновение
И испеки совсем другой пирог.
То, что не предсказалось хиромантами —
Вычерчиванье линии тебя,
Украшенность цветочными гирляндами
И первый запуск в небо голубят.
Идущий никуда, куда ты денешься,
Когда уже дал трещину мороз?
Идет к тебе тургеневская девушка,
В глазах которой желтый знак мимоз.
Записка Джульетты
Вот ключ от балкона, Ромео, а вот — от окна.
Ах, вообразите, я здесь совершенно одна.
Еще поцелуй не украден — а надо вернуть.
Хочу рассказать вам всю правду, хочу обмануть.
Вы мне предначертаны льдом на горячем стекле.
Мы встретимся в каждой Вероне на каждой Земле.
Ромео, грядет маскарад, — как мне вас угадать?
Давайте страдать друг по другу. Давайте ж страдать!
Давайте мне руку, пойдемте скорее в покой
Такого иного, что если б узнал кто другой,
То тотчас бы отнял. Засим, не откроем секрет,
Богаты. У нас есть «сегодня», а завтра нас нет.
Ах, да! О, нет!
Ах, да! Мне показалось, что казненный
Теперь, когда на нем живет лишь платье,
Напоминает живо о расплате.
И так красноречив укор казенный
И теплых, да не теплящихся уст.
Упасть! А как еще мне быть — без чувств,
Без мыслей, а по мне — и без меня...
Коль жатва, прочь — божки, должки, грешки...
Кому же мандрагорьи корешки?
А нежное касание огня?..
О, нет! С креста ли просят о прощенье?!
Сейчас, когда не стонет только камень
И гвоздь программы плачет, но руками
Он так похож на птицу... Чу! Свеченье!
Река горит, и вещи не в себе...
Оставь меня — я справлюсь... о судьбе.
Ты просто посторонний — это странно.
Стучись из сердца, да из февраля в апрель
Беги скорей, о мой Иисус Сорель...
Я затяну потуже наши раны.
Сонет
Если в ошибках все же и есть резон,
То не сегодня. Вышло так — не сезон.
Снега прелюдия робко, но все же льет
В душу по капельке миленький горький йод.
Пережидаю времени круговерть.
Может быть, и смягчится земная твердь.
Вышито гладью море. Куда же плыть?
Вместе решить со звездами, может быть.
Вечная эта млечная пустота
Вовсе не так уж вечна, не так проста.
Только не склеить снова — еще? уже? —
Праведный мир людей из папье-маше...
Тех же, кто к царству праведных не привык,
Ждут в королевстве пасмурных и кривых.
Мой Добрый Бог
...но сбиваюсь: безъявные дни и бессонные ночи.
Я сбиваюсь со счета и такта и даже с пути
Твоего, своего и прямого. И сбивчиво очень
Объясняю. Ты мило безбрежен — мне не перейти.
Ты небрежно безбрежен, ты призрачно как-то прозрачен,
Отражаешь попытки луча и зажечь и согреть.
Я уже пропустила тот час, что как будто назначен
Добрым Богом — увидеть грядущее и умереть.
Мне уже ничего не увидеть, мой пасмурноглазый,
В глубине заболевшего озера — не излечить.
Я тебя провожу навсегда, да вот только не сразу,
И останусь парить. А, быть может, останусь влачить.
...и, казалось бы, Небу нет дела до землетрясенья.
Оказалось, что на совещаньи священнейших каст
Голосуют поднятием рук по вопросу Спасенья...
Руки Доброго Бога за тех, кто руки не подаст.
Опускаются руки, непрошенным входит прощенье.
Отступать в никуда? Как же скользкие тропы Зимы?
Но Весна собирает своих — вот и ты в ополченье.
Губы Доброго Бога закрыты, молитвы — немы.
Да не мы ж их загнали в бестселлер и в кинокартину.
Презентация Неба пройдет на «ура» все равно.
Только Доброго Бога забудут позвать на крестины,
Открестившись и заколотивши крест-накрест окно.
...я на грани, но помню «ц/у» сторониться границы,
И подброшу монету, но выпадет снова ребро.
Книга жизни открыта, и кто-то считает страницы.
Я — читаю: «У Доброго Бога есть только Добро...»
...и несет — что Ему остается? Ни с чем оставаться?
И не бросит, не спросит по описи строгости, но
Чего ради, скажи, ради Бога, Ему надрываться?
Лучше б стал рядом с нами скучать, наблюдая в окно,
Как два времени года устроятся в этом пространстве.
Два — еще не рекорд, честно-честно. Даешь пять времен
За сеанс одновременных игр — сказку о постоянстве.
Здравствуй, Добрый мой Бог (всех твоих не припомню имен).
Ты божественно добр, Ты добротно божественен, Боже!
Слезы Доброго Бога седы, холодны, словно снег.
Добрый Бог, мы с Тобой как две капли прохожи,
Мы с Тобой — Добрый Бог и умеренно злой человек.
...я заставила мир зарыдать — он в лицо мне смеется.
На спине твоей мелом черкали словцо «продается,
И Тебе уходить — лучший выход теперь, мне сдается.
Ну а мне — оставаться — а что мне еще остается?
Спорить с миром о месте друг друга друг в друге и в мире...
Я тебя так ждала, как теперь уж не ждать никого мне.
И, слагая нехитрые строки о рыцаре Мцыри,
Я, конечно, забуду опомниться вновь. Но и помня
О контрольном пакете бытья бытия в небывалом,
Я вплетаю
в бороду Доброго Бога дорогу
И карабкаюсь в гору, затем, чтоб снова — обвалом!
Но, мой Добрый, мой Бог, я прощаю тебя понемногу.
И не потревожь — сгустилась в углу тишина.
Поймав колебания сердца, трепещет стена.
Престранно, но кажется, будто я здесь не одна...
Пространно, прохладно, прогоркло, и нечем уж крыть.
Жалелось, звалось, но отплакалось — не покорить
Румяную высь. Свет хранит свой секрет в темноте.
Любовь сочиняет себя на могильной плите
Любви. И захочется плакать, да слез не достать.
И как в тишине мне не вспомнить дрожанье мышат?
Весна куртуазной эпохи закончится в пять.
И мир наступает, и утро почти настает.
Прости, я летела к тебе... По всему — недолет.
Надпись на стекле
Жизнь — исчезновение надписи на запотевшем стекле...
Скоро не прочитать письмо пассажира...
Легкая снежная шаль — успокоенность мира.
Хрупкие пальчики времени — дрожь на столе.
Отдохновению неба по буковке выучусь.
Я наслаждаюсь падением долгой слезы.
Приобретается именем цвет бирюзы.
Нужно, наверное, изготовиться к выдаче.
Сладко под тенью сосны да в кольце вековом
Так — по ступенькам, в тумане — сходить с ума.
Когда я сойду, как примета, придет зима —
Надпись, до времени стертая рукавом.
Постижение
Свершилось. Почем посягательство на совершенство?
Почто нипочем этот плач по косе новой вьюги?
Блажите, прохожий, не так постигают блаженство...
Оно настигает и падает в слабые руки.
Неведома сила, что просто приблизила горы.
Надолго ли? Может, как знать, вдруг, надеждой согретый,
Неспешно придет или даже приедет на «скорой»,
Кто всех долгожданней. Да вот занимается лето,
И некому больше поведать ни чаяний тайных,
Ни слов позабытых, поющих себя упоенно.
Закон совпадений гласит: мы с тобой из случайных,
Засим голосить и не стоит — определенно.
За дверью, под окнами да по-над крышами плещет
Себя через край Тот, Кто слишком похож на розы.
И времени нет. Время занято. Стало быть, лечит.
Ах, как хороши и как свежи вчера были слезы!
Элегия-24
Двадцать четыре — последние двадцать четыре...
И, как вчера, сегодня одна в квартире,
Как и завтра, впрочем. И что мне в прочем?
Мы с одиночеством дружку друг одиночим.
Что ж, полуношничать, уничтожать ничто снова,
И снова плакать, лужу души иссушив до скрипа.
Снова — основа снов дождь. Снова и снова.
Да, и еще: шумы, сбои, сдвиги и хрипы.
Да я, кажется, жалуюсь? Но кому же?
Сыну? Отцу? Может быть, мужу?
Нет, я не жалуюсь — некому. Вот и жалеюсь.
Снова расклеилась — значит, наново склеюсь.
Снова нижайше требую гроз и яду,
Меду и грез... Хочешь прийти? Не надо.
Я дома, конечно, но вся ли — еще неизвестно.
Играю себе и в себя — это неинтересно.
Вышли патроны в ночь, ушли мишени, одна в тире...
Как мне не плакать — в последний раз двадцать четыре.