Если, случилось такое, стоишь, например, за углом. Не специально, не прячешься от кого-то, а просто так получилось. А тут обсуждают в полный голос тебя. Называют козлом и всякими иными словами, намекают на очень нехорошее, чего и сам даже не понимаешь, но всем как-то понятно, и все одобрительно поддакивают и соглашаются. Вот как тогда быть? Выйти и сказать, что сами вы все козлы? Ну, и козы еще... А если потом включаешь компьютер - и то же самое в Интернете?
Виктор захватил самый конец дискуссии, потом долго читал всю ветку комментариев, краснел ушами и щеками, бросая взгляды поверх монитора. И казалось ему, что все читают сейчас как раз то же самое, потому что глядели как-то... Поэтому он краснел еще сильнее и нервно потел.
Затрезвонил телефон. Да так громко ни с того ни с сего. Вроде, он убирал звук совсем недавно, а тут такое - даже вздрогнул.
- Здравствуйте, это из кадров. Зайдите сегодня, подписать тут кое-что.
- Да я прямо сейчас, - сорвался он.
- Очень хорошо, ждем.
Виктор прошел между рядами столов, за которыми сидели еще недавно такие милые и симпатичные люди. А теперь они все как будто отворачивались и еще прятали улыбки. Кривые такие улыбки. Со значением. Мол, знаем, знаем мы о тебе такое, что...
В кадрах, не смотря в глаза, дали два листка бумаги.
- Это вот вам, а тут внизу распишитесь. И дату поставьте.
- Какую дату? - по привычке улыбнулся он.
Ну, то есть, как им тут удобнее?
Посмотрели на его улыбку с холодным удивлением.
- Сегодняшнюю, естественно. У вас теперь ровно два месяца.
Два месяца? Виктор читал на ходу, что же такое он подписал. Уведомление называется. Должность его не нужна, а других должностей в этой компании для него нет. Поэтому будьте добры искать себе новую работу. А через два месяца сдать материальные ценности и освободить стол. Как то это было... Неожиданно? Нет, не так. Как молотком по макушке. Даже и намеков раньше никаких не было.
Виктор зашел в кабинет, и все вдруг сразу замолчали и уткнулись в свои компьютеры. Обсуждали его, видно. Вон, смотрят. Украдкой, но все равно смотрят. И в спину смотрят, пока проходил мимо. И потом...
А на том форуме, кстати, где обсуждали, его уже забанили. Даже ответить нельзя было на прямую клевету.
После работы не удалось сразу уехать домой.
Его машину, оказывается, увезли. Погрузили и увезли, потому, мол, что стояла не на стоянке. Так ведь она всегда именно тут стояла. Уже пять лет без малого. И уже второй у него автомобиль за это время. И все время здесь. Все знали. Никто это место не занимал. А тут, выходит, все разъехались, а его машинку - увезли. Кто увез? Куда? Охрана пожимала плечами: не их дело следить за машинами. Был эвакуатор, как положено. Мужики форменные были. Все солидно, как всега в таких случаях. Наверное, вызвали их, раз машина стояла не на месте.
И что теперь делать? Бежать искать машину? Ехать домой на автобусе? Что делать?
Растерянность и пауза была минутной. Потому что в кармане проснулся телефон, и незнакомый голос сказал:
- Онищенко? Виктор Степанович? Старший уполномоченный майор Петров. Вам бы надо подъехать к нам.
- Что значит - надо? И почему?
- Ваш сын участвовал в драке. Он пока задержан. А потерпевший находится сейчас в больнице. Так что вам лучше приехать. Понимаете?
Он понимал. А как же тут не понять. Надо спасать. У Виктора сын и дочь. Говорят, очень похожи на него. Сыну уже семнадцать. Страшный возраст, если вдуматься. Хорошо, если есть, чем занять постоянно кипящий гормонами и мыслями мозг...
Такси, чтобы поскорее? А, кстати, надо же в полицию-то не пустым ехать. Майор этот - он же не зря позвонил. Не просто так.
Виктор вернулся в здание, кинулся к банкомату. Банкомат принял карточку, пожевал ее, помигал экраном - выплюнул. Говорит, что невозможно выполнить транзакцию. Виктор отошел, за ним тут же подошел какой-то местный клерк. И спокойно получил деньги. То есть, аппарат работает? То есть, это как же? Виктор снова произвел все необходимые манипуляции. Получил тот же невнятный ответ.
"Звонок другу"? Ха.
Банковский работник очень вежливо сообщил, что карточка заблокирована. Что он сам, клиент банка Онищенко Виктор Степанович, звонил им буквально только что, сообщал свои паспортные данные и просил заблокировать утерянную им банковскую карту. Что теперь делать? А теперь надо приехать лично к ним в банк, написать заявление, и через три дня все будет хорошо. Ну, или, в крайнем случае, перевыпустят карту, если не все хорошо. В общем, приезжайте.
Виктор выскочил на улицу. растерянно поглядел по сторонам. За машиной? За сыном? В банк?
Стоп. Вдохнуть, выдохнуть, расставить приоритеты.
Сын. Это важнее.
Он покопался в карманах, посчитал деньги. Решил ехать автобусом. На такси могло и не хватить.
Автобус, тот маршрут, который раньше пролетал на личном транспорте за полчаса, тащился больше часа.
В полиции проверили документы, записали все данные, объявили, что передают парня родителю, но чтобы из города - никуда. Потому что потерпевший в больнице. И мало ли что. Кстати, почему у вас сынок болтается по улицам в учебное время? Вы вообще следите за своими детьми? Условия проживания нормальные? Конфликтов в семье нет? Ну, ладно... Идите. Пока.
- Есть хочу, - сказал сын вместо всего другого.
- Что случилось?
- Ничего.
Ничего. А из полиции вытаскивать - отец. А тут - ничего.
- Ты совсем дурак, что ли? - устало спросил Виктор.
- Я дурак? А знаешь, что про тебя сказал тот, потерпевший этот хренов? Нет? Вот и молчи тогда, - и добавил зло. - Сам дурак.
Замолчал, сдвинув брови, энергично шагая по направлению к дому. Есть он хочет, видите ли. Зарабатывать он еще не может, а людей бить может. И еще есть. И срать.
Виктор сдержался. Так он решил, что сдержался. Потому что - вон он уже, дом.
Консьержка при входе, всегда улыбающаяся умильно, в этот раз смотрела хмуро и что-то говорила в телефонную трубку.
И лифт не ходил.
Пешком.
Тринадцатый этаж - это высоко, если всегда на лифте, да на машине до работы и обратно.
Дома не было никого.
- Мать где? - спросил Виктор.
- Есть хочу, - ответил сын.
Вот и поговорили. Старший пошел в комнату, снимая на ходу галстук-удавку, принюхиваясь и морщась от запаха пота, прущего волной из-под пиджака. Черт. Как бомж какой-то. Помыться бы надо.
Младший молча направился на кухню, где сразу же щелкнула дверь холодильника.
И тут вдруг вынесло дверь. Как в кино вынесло. Она просто легла. А в квартиру с топотом и криком ворвались какие-то страшные, в черных масках, в бронежилетах, с автоматами в руках.
Прикладом в грудь - это очень больно. Даже этим, коротким, который по телевизору выглядит, как пластмассовый. И тяжелым ботинком по ребрам - тоже. А когда нога наступает на шею и вдавливает лицо в стеклянное крошево, в которое вдруг превратились дверцы шкафа...
Виктора с руками в наручниках, протащили по всем тринадцати этажам, выволокли на улицу, кинули в стоящий автобус с белыми окнами, снова наступили сверху, не давая подняться. Так и ехал, лежа на груди. То есть, на животе. Мотаясь по грязному полу. Руки-то - сзади. В наручниках. И наручники - это тоже больно, между прочим.
Хорошо еще, что ехать оказалось не далеко. Похоже, в то же самое отделение полиции.
Опять проволокли куда-то, усадили на стул, осветили, ткнули в бок жестко и больно, прошептали, чтобы смотрел прямо. Минуту? Пять минут? Больше?
Вышел какой-то обрюзгший в погонах со звездами:
- Произошла накладочка. Прошу извинить наших бойцов. Случай такой у нас, понимаете... Ребята немного погорячились. Ну, и вам повезло - не узнали они вас сейчас. Так что - извиняюсь.
Наручники сняли. До выхода провели.
Лязгнула сталью за спиной тяжелая дверь.
Виктор потоптался на месте, потирая ссаженные запястья. Какие тут приоритеты, так их всех и перетак и этак... Тут нужна ванна, горячая вода, плотный ужин. И водка. Он давно не пил водку. Очень давно. Потому что на машине постоянно, за рулем. А теперь-то ведь не за рулем. Кстати, куда же они машину дели?
А телефона-то в кармане нет. И документов тоже нет.
Виктор вернулся в отделение, стукнул в толстое стекло. Высказал, что думает, полному седому капитану. Тот выслушал спокойно, даже кивал головой. Потом вышел из своей будки, ткнул электрошоковой дубинкой. Выматерился без злобы. Вот мат этот Виктор еще услышал. А потом - ничего. Очнулся на улице. Мокрый, грязный, без документов и телефона.
На кнопку домофона можно было жать хоть всю ночь. Никто не отзывался. Виктор набрал консьержку. Та откликнулась злобно. Но как-то сумел, уговорил, объяснил. Замок щелкнул, тяжелая дверь поддалась. Лифт опять не работал, а сил почти не осталось.
Дома на кухонном столе, возле которого рухнул без сил на табуретку, лежала записка. Жена писала, что после того, что она узнала о нем, о Викторе, то есть, она не может оставаться в этом доме. Дочку забирает тоже - нельзя ей с таким человеком, как Виктор. Вот с таким.
Из зеркала над умывальника смотрел именно такой вот. С которым никак нельзя.
А сын-то где?
- Э! Сосед!
В дверях, оглядывая разрушенный уют, стоял сосед из квартиры справа - Коля, шофер автобуса. Нормальный мужик, свой. За "Спартак", кстати, болеет.
- О! Ну, ты даешь, сосед... Тут такое дело, в общем. Ты, в общем, ну, это... Съезжай ты отсюда.
- Не понял, - помотал головой Виктор.
- Жизни тебе тут не будет, сосед. Мы тут поговорили с мужиками. Нам такие не нужны, как ты, ясно? Вот - на тебе на первый случай. И съезжай прямо сегодня.
- Это же моя квартира! - опять не понял Виктор.
- Да нам пох. Вон, сыну своему отпиши. Или дочке. Или еще как решай. Но в нашем подъезде тебе не жить. Да ты деньги-то возьми, возьми, - ткнул он в грудь.
Виктор машинально принял пачку сторублевок и редких тысячных. Руки привычно определили - тысяч десять есть, пожалуй.
- И -- что? - выдавил смешной вопрос.
- И все. Уходи, сосед, - почти ласково ответил Коля. - Уходи. И ручонки свои не тяни. Все равно не пожму. Благодари детей своих - а то бы... Ух!
И ушел, раздавив в пыль катавшийся по полу глиняный колокольчик - сувенир из Германии.
И сразу погас свет во всей квартире. Щелчок с лестничной площадки был слышен хорошо. Виктор было пошел включить свой рубильник. Но, осторожно выглянув, повернул обратно. У шкафа стояли два крепких мужика. И выражение лиц у них было такое... Нехорошее. Мол, только выйди, выйди. Выступи, мол. Тут-то мы...
Свой дом - своя крепость? Какая крепость, когда дверь валяется на полу, и ничем ее не отремонтировать сейчас. Надо вызывать специально обученного человека. Надо звонить в полицию. Надо добиваться выдачи машины. Надо... А документы? Все документы? Толстый такой бумажник - там и карточки, и паспорт, и водительское, и пенсионное, и все-все-все...
Он поднял трубку телефона. Уже не удивился, не услышав привычных гудков. Похоже, резанули провод. Соседи, блин-нафиг. Нормальные мужики, так их. Болельщики...
И как теперь? Куда? Оставаться в квартире с выбитой дверью, с агрессивно настроенным окружением - нет, это совсем не по фэн-шую.
Виктор накинул куртку - ночь на дворе. А весной ночи холодные. Сунул в карман деньги. Выглянул из-за угла, и чуть не лицом в лицо такого же - выглядывающего.
- А-а-а... Собрался? Вот и иди. Иди-иди. Никто тут ничего не тронет. Отвечаем.
Таксист запросил сумму какую-то неимоверную. Или так теперь везде? Виктор уже и забыл, сколько стоит такси.
К другу надо ехать. Потом разберемся.
А друг ответил по проводам, хрипя домофоном, что дружба, да, была когда-то. А теперь, мол, шел бы ты, Виктор, мать твою, куда подальше. Некуда идти? Вот в никуда пусть и идет. Дверь ему тут не откроют. И объяснять... Что объяснять? Что? Он под идиота косит? Или всех идиотами считает? Все, разговор окончен.
Виктор еще понажимал кнопку домофона, потом пнул дверь. Но тут зажужжала видеокамера под козырьком, поворачиваясь на стук, и он ушел в темноту.
А деньги оставшиеся отняли. Подошли и отняли. И куртку тоже. Хорошую куртку. Трое их было. Виктор даже и не сопротивлялся. А толку? То же самое было бы, но с побоями? Сказали ему отдать деньги - отдал. Куртку снять? Да, пожалуйста. Мобилу? А вот - нету! Если найдут? Спасибо скажу.
Вот и не побили. А ведь могли.
Виктор чуть не рассмеялся, поймав себя на мысли, что почти благодарен этим гопникам. Ведь не побили. А могли. Да что же это происходит с ним такое сегодня?
И - холодно! Как же холодно ночью!
Уже под утром, замерзший до синевы лица, до крупной дрожи, до боли в голове, он крикнул в сереющее небо:
- Да что же это, господи? Да за что это мне?
И раздался голос сзади. Не сверху - сзади, из черной тени:
- А помнишь ли, как ехал на своей новой красивой яркой машине? Такой мощной и блестящей, импортной? И был перед тобой пешеходный переход. И медленная старушка. Вся какая-то кривая, еле ковыляющая. А ты еще жал на сигнал, приближаясь, а потом на полном объехал ее на скорости, облив с ног до головы?
- Нет, - подумав, честно сказал Виктор. - Не помню.