Осенью темнеет рано, а рассветает поздно. Это как-то очень резко так делается. Вот, еще вчера было лето, и был длинный-предлинный день, и раннее утро, и яркое солнце, желтое поутру и почти белое днем, а вдруг сразу день стал коротким, и по утрам темно, и вечером - тоже темно.
По этой темноте Сашка бежит в детский сад. Вернее, он не сам бежит, а его тащит за руку папа. Они с мамой по очереди водят Сашку в сад. Но скоро, говорят, перестанут водить, и он будет ходить сам. Но только после дня рождения. Это еще полгода ждать надо. А пока папа почти бежит по темной улице и тащит маленького Сашку за руку. Ему надо торопиться, потому что на работу - к восьми утра. И приходится, поэтому быстро завтракать, потом торопить Сашку, чтобы одевался скорее, а потом тащить его как на буксире, посматривая все время на часы и прикидывая, что вроде успевает сегодня, не опаздывает.
- Посмотри налево... Теперь направо... И всегда так смотри.
А чего смотреть? По этой улице почти никто и не ездит. А тем более, рано утром!
Но Сашка дисциплинированно (он знает уже слово дисциплина: папа рассказывал про армию) поворачивает голову налево, потом направо и кивает, кивает, соглашаясь.
Ему хочется спать. Зевается. И еще хочется есть. Но до завтрака в саду еще почти час. Пока еще все соберутся, пока накроют нянечки на стол...
На первом этаже уже горит свет, двери распахнуты, и в них пробегают те, кто, как Сашкин папа, пришли пораньше. Папа выпускает его руку, говорит:
- Ну, все, иди, сын.
- Ага, - отвечает Сашка, и не оборачиваясь, идет к лестнице на второй этаж.
Папа тут же поворачивается и бежит на работу. А Сашка лезет, покряхтывая и жалея себя, по лестнице наверх, где еще совсем темно и вовсе никого нет. Это так обидно и так жалко себя, когда приходишь, а никого нет. И ты - первый. И даже нет нянечки. И воспитательницы нет. И вообще никого. И группа закрыта. Приходится ждать в зале, в котором пусто и гулко. Высокие окна темны, за ними раннее осеннее утро. По углам стоят в больших зеленых эмалированных кастрюлях два настоящих дерева. Одно - чайная роза, а другое - лимон. Только лимоны на нем не растут, потому что у нас солнца мало. А роза один раз была. Но она очень быстро отвалилась.
От этих кастрюль тянутся дорожки-ручейки воды. Видно, недавно полили, а в дне дырки, вот лишняя вода и выливается.
Сашка стоит в темноте и ему хочется плакать. Потому что темно. Потому что одиноко. И еще хочется спать и есть.
Но тут, громко топая ногами, по лестнице поднимается розовощекий с холода Васька - лучший друг. И они молча жмут друг другу руки, как взрослые. И только потом начинают неспешный разговор.
- Ну, ты чо?
- Скучно...
- Смотри, тараканы!
Черные в полутьме тараканы бегают по непонятному маршруту из одного угла в другой. Они крупные, и даже как будто слышно, как цокают их твердые ноги по потертому и выбитому паркету.
- А они плавать умеют? - задумывается Сашка.
Ему папа говорил, что все, у кого четыре ноги, плавать умеют. Даже кошки. Они просто воду не любят, а плавать все равно умеют. А Сашка, наоборот, любит, но не умеет. Обидно. А у тараканов шесть ног. Сашка знает, потому что сам считал. У пауков - восемь, а у тараканов - шесть.
- Васьк, а тараканы плавать умеют?
- Давай, проверим!
И они начинают ловить тараканов и кидать их в ручеек воды. Но ручеек слишком мелкий и тараканы выбираются и убегают. А Васька с Сашкой ловят и ловят и смотрят: плавают или нет тараканы.
- Чего делаете, а? - это Светка пришла.
Пришла и наклонилась, всматриваясь, чего делают мальчишки.
- А-а-а! Дураки!
Эх, трудно с девчонками...
- Дура ты сама, чего кричишь? Они же не страшные совсем, тараканы!
- Я и не боюсь. Просто они же живые, а вы их...
- Чего мы? Мы их плавать учим. Правда, Васька?
- Правда, Сашка!
За окнами все еще темно. Но уже включается общий свет, открываются двери в группу, и выходят взрослые, а снизу уже не по одному, а толпой бегут приятели и приятельницы, на ходу расстегивая пальто и куртки.