Темной промозглой московской осенью, когда черно под ногами и черно над головой, а с деревьев уже не сыпятся никакие листья, только черные корявые ветви тянутся к низкому небу, и дворники по утрам уже не шаркают метлами, задавая ритм всему кварталу.
В один из дней, почти незаметно с начала, просто не придет автобус по расписанию, вывешенному на картонном глянце над стальной будкой остановки. Следующий-то как раз придет. А этого, который раньше - не будет. Потом вдруг выяснится, что они ходят как бы между расписанием, между графиком. То есть, просто вместо двух рейсов в семь ровно и в семь, скажем, пятнадцать придет только один, но в семь десять. И из следующих двух опять - всего один. Народ будет возмущаться тихонько, но разница в десять минут не является критичной, на работу все успеют.
А потом как-то вдруг станет один автобус уже вместо трех. И вместо четырех потом. И его еще надо будет ловить, потому что угадать, который из них, из четырех, ставший одним, придет по графику, будет почти невозможно. И тогда толпы будут собираться пораньше, выходя заранее из теплых квартир, а некоторые даже и поднимаясь для этого раньше.
Народ будет кучковаться вокруг остановки с семи утра, развернув зонтики, потому что осень, а под крышу не зайти, ведь есть те, кто пришел еще раньше.
Настанет день, когда некоторые, а потом уже и многие, разочаровавшись в долгих часовых ожиданиях автобуса, будут срываться прямо от своего подъезда и - левой-правой, левой-правой, с резкой отмашкой рукой, с дыханием свистом сквозь сжатые зубы, а некоторые "паровозиком", с горящей сигаретой в углу рта - бежать на метро. Ведь метро - самый надежный транспорт в Москве. Только очень тесный.
Под землю будет набиваться в полтора раза больше народа, чем обычно. В два раза больше. Люди будут стоять, прижавшись друг к другу плотно на платформах, стараясь только не упасть вниз на рельсы, упереться хоть как-то на скользком от нанесенной сверху влаги мраморном полу. В духоте и жаре будут падать в обморок слабые, будут толкаться зло и свирепо, продираясь к распахнувшимся дверям, сильные, будут кричать друг на друга, даже драться за место на платформе и в вагоне. И там, внизу, в подземелье метро, людей с каждым днем будет все больше и больше.
Это бензина или там масла может не хватить для автобуса, а вот с электричеством у нас все в порядке, ведь так? Вот только для электричества нужен тоже не только вольный ток речной воды с верховьев до самого синего моря, а в большей части как раз мазут, да уголь, уголь, да мазут. Которых вдруг как-то станет не хватать, невзирая на слова о неисчерпаемости наших бездонных недр в наших бескрайних просторах. Словами же топить печки пока не научился никто.
И однажды...
То есть, это только с самого начала - однажды. Мигнет свет раз, да еще другой, а потом вдруг погрузится в темноту район. Или даже два. Или сразу пол столицы. Хлынут из-под земли толпы народа, но и наверху будет темно, а автобусов - нет, как и не было их раньше. И это будет день, когда многие не выйдут на работу. Просто не доберутся. Не смогут.
Но это еще только начало! Отключенные отопление и подача воды в высокие многоэтажки, скребущие черными затылками по черным же тучам и стружками ссыпающими дождь и первый снег на черные улицы. Лифты, тормозящие вдруг между этажами и часами дожидающиеся ремонтников. Телевидение, заикающееся и вдруг заменяющее картинку белым снегом на экране. Радио, квакающее радио, передающее какие-то успокаивающие народ сообщения от специально созданной по такому редкому случаю антикризисной комиссии. И народ, который, послушав слова, что все будет хорошо, угрюмо выстраивающийся в очереди в продуктовые магазины. Даже в ущерб рабочему времени. А что там, какое там рабочее! Все равно транспорт не ходит, и добраться с края Москвы до другого края, как многие привычно делали раньше, станет просто невозможно.
"Посыплются" вдруг банки. Ведь за продукты надо платить наличкой, "живыми" деньгами - кто же будет теперь брать ваши карточки? А налички на это количество населения в Москве просто не предусмотрено.
В один из вечеров, когда снова погаснет свет, теперь выключаемый по графику, "веерно", для "смягчения кризисных явлений", народ, качнувшись в очереди, снесет витрину первого магазина. И пойдет стеклянный звон по всему городу. Сначала-то это будет продуктовый магазин. Но под шумок, под лязг вскрываемых ломами железных дверей и опущенных роль-ставней, зазвенит хрусталем небьющееся стекло, повалится осколками на мостовые и из витрин автомагазинов, универмагов, огромных моллов и прочих торговых центров.
А потом город притаится. Настанет день, когда никто не выйдет из квартир, а все будут сидеть дома на сделанных запасах муки, тушенки, масла и сахара, крутить ручки настройки радиоприемников и вслушиваться в сообщения западных голосов о начале второго этапа кризиса в одном из крупнейших городов мира. Будут сидеть в смраде забитых туалетов и мусоропроводов и ждать, что вот-вот все как-то само наладится. Снова загорится свет, задуются дымящие свечи, зажурчит в трубах вода, и придут специально обученные мужики, которые сделают все как надо. Как было раньше.
Когда же выяснится, что в других-то городах такого нет, что все в пределах какой-то нормы, что банковский кризис никак не повлиял на урожайность картофеля, которого есть и будет на всех, но только в провинции, когда и про бензин узнают, что есть он - но там, ближе к источнику черной вонючей нефти, тогда кинутся толпы из города, как муравьи из смертельно больного муравейника. Потащат на себе свои запасы, поволокут тележки, понесут детей.
И кончится ненавидимый многими город, уйдет в историю, станет фактом археологии для будущих поколений историков. Загадкой археологической.
Но это будет потом.
А пока вы выходите к остановке автобуса, присматриваетесь к расписанию движения, смотрите на часы, поворачиваете голову и видите выворачивающий вдали из-за угла освещенный изнутри автобус. В нем тепло, в нем просторно. Он довезет вас на вашу такую нужную для всех работу, за "нужность" которой вы получаете свою скромную или не очень скромную заработную плату...
Но помните, что однажды он просто не придет. Один. А потом - другой. А там, глядишь, будет ходить один вместо трех...