Дёмина Карина : другие произведения.

Семь минут до весны - 2. Глава 7 - ...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.76*36  Ваша оценка:

Глава 7.

   Зима тянулась.
   Обыкновенная такая зима, со снегопадами, с ветрами и ледяными узорами на окнах. С каминами и дымами, с человеком, который к немалому раздражению Райдо обосновался в доме.
   Джон Талбот не спрашивал позволения, но просто остался, сказав, что должен найти тайник. И Нат согласился, что его помощь не будет лишней.
   Искали вдвоем.
   Вставали поутру, порой и до рассвета, умывались ледяной водой, ревниво поглядывая друг на друга, и это молчаливое соперничество было забавно.
   Расходились.
   Обыскивали дом.
   Они разделили его, и Талбот взял себе левое крыло и третий этаж, на котором некогда находились комнаты для прислуги, а Нату досталось правое и подвалы.
   Порой к поискам присоединялся и одуревший от безделья Гарм, и люди его, которые полагали это не то игрой, не то просто способом убить время.
   Райдо наблюдал за поисками, пребывая в уверенности, что не дадут они ровным счетом ничего. Впрочем, уверенность эта к концу месяца несколько пошатнулась. В винном погребе Нату удалось обнаружить потайную дверь, и событие это всколыхнуло мутное зимнее болото.
   - Там ничего не будет! - заявил Джон Талбот, ревниво поглядывая на более успешного соперника. К этому времени на собственном счету человека были три тайника прислуги, причем если два - пустых, то в третьем, обустроенном в недрах старого буфета, обнаружился аметистовый браслет.
   Его Ийлэ разглядывала долго, но вынуждена была признать, что совершенно не помнит. Да и выглядел браслет печально. Заросший пылью, потускневший, он явно находился в тайнике не один год, если не сказать - десятилетие.
   - Мама говорила... - Ийлэ передала находку Джону, который был совершенно счастлив, не потому, что браслет получил, вернет, куда он денется, но потому как обнаружил очередную тайну.
   И эта его страсть, всепоглощающая, ставящая человека на край безумия, несколько примиряла Райдо с самим присутствием Талбота в его, Райдо, жизни. Взбудораженный, взъерошенный, пропахший этой самой полувековой пылью, человек странным образом напоминал младшенького.
   ...тот советовал не ввязываться в поиски, но сообщить Особому отдел.
   И Райдо почти решился последовать совету, но...
   ...заявятся сюда.
   ...Ийлэ напугают.
   ...и ладно, если просто напугают... с них станется забрать девчонку...
   - Мама говорила, - Ийлэ смотрела, как ловко человек избавляет находку от пыли и грязи, и камни под руками его оживают, - что когда-то у ее тетки... поместье раньше ей принадлежало... так вот, у нее личная горничная исчезла... сбежала с лакеем... и украшения прихватила... да, она говорила что-то про теткин свадебный гарнитур... наверное, от него браслет. Только почему она его с собой не взяла?
   Ответ обнаружился за той самой дверью, которую отыскал Нат.
   - Она за бочками была! - Нат был настолько счастлив, что на человека поглядывал почти дружелюбно. - Но запах от стены другой шел... и я подумал, что если бочки разобрать...
   На Натово счастье, бочки были пустыми. Если в них и хранилось вино, то давным-давно ушло.
   Брановы люди выпили?
   Или подвалы опустели задолго до их появления?
   Признаться, в них, как нигде кроме, Райдо острее ощущал инаковость этого дома. Подвалы были не каменными, но... переплетение корней, толстых, одетых в чешуйчатый доспех, сросшихся друг с другом в причудливое полотно. И это полотно оставалось живым. Оно вытягивалось, выплетало стены и сводчатые потолки, создавало колонны, на которых прорастали целые колонии гнилушек.
   Эти колонны не выглядели надежными.
   Да и пахли они...
   - За ней вряд ли обнаружится что-то ценное, - сказал Талбот, осмотрев дверь.
   - Почему это? - Нат был с подобной оценкой категорически не согласен.
   - Да очевидно, что в последний раз ее открывали лет сто тому...
   - Для того, чтобы войти куда-то, не обязательно открывать дверь.
   Талбот приподнял бровь, ожидая продолжения, но Нат до объяснений не снизошел. Он встал перед находкой, скрестив руки на груди, всем видом своим демонстрируя, что не сойдет с места, пока не заглянет на ту сторону.
   Дверь и вправду выглядела старой. Ее затянуло не то паутиной, не то плесенью, белесые тягучие нити, которые прошили темный дуб, и потускневший металл замка.
   И сама мысль о том, чтобы прикоснуться к этому дереву, или хотя бы к ручке-петле, вызывала приступ омерзения.
   - Может... не пойдем? - робко предложил Райдо, подыскивая вескую причину, которая позволила бы сбежать.
   Гарм, державший лампу, лишь хмыкнул.
   Нат насупился.
   Если просто уйти - обидится смертельно, и потом несколько недель поминать станет... или месяцев. Из двух зол Райдо выбрал меньшее, и взял Ийлэ за руку.
   Она к поискам относилась с полным безразличием.
   - Так я открою? - Талбот достал отмычки. - Или ломать будете?
   - Открывай, - милостиво разрешил Нат. А Гарм снова хмыкнул, бросив небрежно:
   - Больно наглый у тебя щенок. Совсем не воспитываешь.
   А чего его воспитывать? Поздно уже.
   Джон Талбот с дверью провозился дольше ожидаемого, и когда Нат готов был выпустить язвительное замечание, сказал:
   - Замок проржавел насквозь... но ничего, откроется, правда? - и ладонью замок накрыл.
   Тот и открылся.
   Нет, Райдо в чудеса не верит, но получилось забавно. И язык Нату пришлось прикусить, мальчишка только нахмурился сильней обычного:
   - Прошу, - Джон от двери отступил и лампу, подняв с пола, протянул. - По праву первооткрывателя.
   Не удержался и все-таки кинул в спину:
   - Надеюсь, ты там и вправду найдешь что-то интересное...
   ...пожалуй, пыточную и труп полувековой давности можно было считать интересной находкой, во всяком случае, не менее интересной, чем давешний браслет.
   - Женщина, - озвучил Гарм очевидное.
   Тело неплохо сохранилось, оно иссохло, сделалось хрупким, невесомым почти, и Райдо разглядывал его, опасаясь даже дышать - а ну как рассыплется?
   И вправду женщина.
   Похоже, что молодая... волосы длинные растрепаны... остатки серого форменного платья... плащ... и распотрошенный саквояж.
   - Значит, не сбежала, - Гарм присел на корточки у саквояжа. - Хотя собиралась... но дружок ее решил, что не настолько ее любит, чтобы делиться.
   Знакомо.
   И к женщине этой неизвестной жалости Райдо не испытывает.
   - А браслет она, наверное, просто забрать не успела... если вынесла раньше в тайник... а потом спешила...
   Нат был разочарован.
   Он и вправду надеялся обнаружить за дверью сундук с сокровищами?
   - Надо стены ломать, - сказал он, пнув ни в чем неповинный стул, правда, тот пинок выдержал. Пожалуй, этот стул, из толстого дерева, к полу привинченный, выдерживал куда более мощные удары.
   Нат сел в него, положил руки на подлокотники, с которых свисали ржавые цепи, и пожаловался:
   - Неудобно.
   - Так ведь не для удобства его ставили, - вполне резонно возразил Гарм. Он пыточную обходил и, кажется, был впечатлен арсеналом. - Для допросов... смотри, ноги фиксируются на высоте две ладони...
   Остановившись у кресла, он присел.
   - Видишь? - Гарм приподнял ногу Ната и закрепил железный браслет. - Очень удобно...
   - Кому?
   - Палачу, естественно. Можно жаровню под ступни сунуть... или еще что-нибудь... примеришь? - Гарм отошел и вернулся с железным башмаком. - Примеришь... и расскажешь нам все...
   - Прекрати! - Нат попытался отбрыкнуться.
   - И щипчики есть... просто-таки чудесные щипчики... вот эти, смотри, для ногтей...
   Райдо обернулся.
   Ийлэ стояла в дверях, вцепившись в косяк, глядя на Гарма и лицо ее было белым.
   Проклятье!
   Идиот блаженный! Надо было сразу ее уводить, когда стало понятно, что это за комната, а он... бестолочь...
   - Идем, - Райдо подхватил ее на руки. - Пусть развлекаются...
   - Н-нат...
   - Ничего ему не сделают. И тебе ничего не сделают. Это старая комната. Древняя даже... видишь, ее спрятали, чтобы никто не нашел... давно уже спрятали... а мы почистим. Вынесем весь этот хлам и сожжем.
   - Железо не горит.
   - Тогда на кузницу отправим.
   Он нес альву, удивляясь тому, до чего она легкая, невесомая почти. И сидит тихо.
   - Пусть перекуют... скажем, в подсвечники.
   - Кому сейчас нужны подсвечники?
   - Никому, твоя правда... тогда на ложки? Ложки всем нужны... а в комнате погреб устроим. Будем сыры хранить...
   - Почему сыры?
   - Ну... винный у нас уже есть, а для сыров погреба нет. Я же сыр люблю... а ты?
   - Не помню.
   - Врешь, - Райдо остановился перед лестницей. - Ты знаешь, что ты очень легкая? И вроде есть стала нормально, а все равно... женщина должна быть увесистой...
   - Отпусти.
   - Нет.
   - Тебе нельзя...
   - Можно, - ступени были высокими, крутыми, и Райдо шел осторожно, боясь и упасть, и не удержать, и показать, что он все-таки слаб. И лишь выбравшись из подвала, он отпустил свою ношу.
   - Спасибо, - Ийлэ отвела взгляд. - Он начал рассказывать и... и я представила... стула не было... к креслу привязывали... просто привязывали... угли в камине... и я не хочу вспоминать.
   - Не надо.
   Он только и может, что обнять ее.
   Слабое утешение, но уж какое есть, Ийлэ не протестует, она затихает, и стоит, дышит, мелко, часто. Ее дыхание Райдо ощущает сквозь плотную вязь свитера, и сквозь рубашку тоже. Свитер и рубашка - слабая защита, хотя от альвы он вовсе не собирается защищаться.
   - А у тебя волос седой... - он говорит, потому что надо что-то сказать.
   - Да? - Ийлэ не верит, по этому простому вопросу очевидно, что не верит. - А... а ты вообще лысый...
   - Это плохо?
   Отрастут.
   Уже отрастают, но не на шрамах, и Райдо, глядя на свое отражение в зеркале, удивляется тому, до чего он стал уродлив. И голову бреет, потому как длинные волосы не спасут ситуацию.
   - Нет, я... привыкла... я к тебе совсем привыкла... и когда ты здесь, мне спокойно.
   Это признание многого стоит. И Райдо рассмеялся бы, просто так, от счастья, которого вдруг стало много, так много, что в себе не удержать, но испугался, что она не поймет.
   Решит, будто бы он над нею смеется.
   - Спасибо...
   - Скоро уже весна, - Ийлэ запрокидывает голову, смотрит снизу вверх, и темные глаза ее поблескивают. Изумруды? Райдо нашел свои...
   Сокровище.
   И дураки те, кто желают иного... на его счастье, дураки... иначе разве она бы выбрала... нет, она еще не выбрала, но есть ведь шанс.
   Главное, осторожно.
   - Ты этого боишься? - он чувствует за нею не страх, неуверенность.
   - Немного.
   - Чего?
   - Вдруг я... я пообещала, что вылечу тебя, но вдруг не смогу? Я ведь никогда... мама учила кое-чему... и отец тоже... землю слушать... родники открывать. Или напротив, запирать, чтобы ушли... иногда они под домом открывались, а он не любит, когда слишком мокро... еще розы... мама делилась силой с ними... или молнии ловить... молнии на самом деле очень доверчивые.
   - Зачем ловить молнии?
   Она улыбается, снисходительно и немного насмешливо, и этой улыбкой можно любоваться, наверное, вечность. Во всяком случае, Райдо готов. Вот только вечности у него в запасе нет.
   - Молния - это сила... очень много силы... так много, что я в первый раз не сумела удержать... земле отдала, и потом за два дня все расцвело... первый месяц весны, а у нас яблони в цвету... померзли, конечно... но все равно... я никогда не лечила.
   - У тебя получится.
   - А если нет?
   - Получится.
   Райдо зажал темную прядь ее волос, от которых пахло уже не лесом, а той самой далекой весной. Когда-нибудь она случится...
   - Я никогда не лечила... и это не лечение, это...
   - Ты его уже вытащила.
   - Надо все, до последнего осколка... не осколка... побеги и семена... если хоть одно, то все сначала и... и я боюсь.
   - Я тоже.
   - Ты? - ее удивление искреннее и яркое.
   - Я.
   - Ты не можешь бояться.
   - Почему? - Райдо вновь смешно, правда, нынешний смех с привкусом горечи.
   - Потому что...
   Хороший ответ и причина веская.
   - На самом деле я много чего боюсь, - признался Райдо, отпуская прядь, на которой осталось немного его собственного запаха, не метка, но почти. - Боюсь умереть... мне нравится жизнь и я предпочел бы пожить подольше... лет этак пятьдесят еще... или шестьдесят...
   - Сто?
   - Если Жила будет милосердна... почему-то мне кажется, что и через сто лет мне будет мало жизни.
   - Смерти и я боюсь, - Ийлэ отвела взгляд и вновь себя обняла. - Раньше... не давно, а... я думала, что смерть - это избавление. Счастье почти... но жила... и когда сбежала, тоже жила... и потом... не понимала, для чего и зачем... и вообще просто цеплялась... а теперь вот... я знаю, что хочу жить. И наверное, из-за этого и смерти боюсь. Это ведь нормально, да?
   - Да.
   Райдо прикрыл дверь, ведущую в подвал.
   - Еще я боюсь ошибиться. Подвести вас. Тебя. Малышку... Ната тоже... он в меня верит. Даже не так, для него я почти божество, а это - страшно... богам не прощают ошибок... вдруг я сделаю что-то, что заставит его во мне разочароваться. У него нет ни стаи, ни даже семьи другой... и наделает ведь глупостей. От разочарования всегда глупости творят... боюсь не уберечь тебя или этот дом... боюсь... да много чего боюсь. Вот такой я трусливый... а ты говоришь, весна...
   Не говорит.
   Молчит.
   Смотрит в глаза, и невозможно отвести взгляд. И кажется, еще немного и случится что-то, что опять перевернет его, Райдо, жизнь, которую уже переворачивали не раз и не два. Она, эта жизнь, выдержит.
   И потому, когда альва отводит взгляд, Райдо почти разочарован.
   - И если так, - ее голос опять равнодушен, а на лице - очередная маска. - То все будет хорошо?
   - Конечно.
   Маленькая вежливая ложь.
   Но они оба хотят в нее верить.

Глава 8.

   Нат сбежал из дому незадолго до полуночи.
   Он приоткрыл окно, втянул ледяной воздух, на котором, точно на выбеленном полотне, проступали нити запахов.
   Дома. Дыма. Кухни.
   Кухарки, которая осталась при доме, заняв крохотную каморку на третьем этаже.
   Каморку Талбот обыскивал трижды. И кухарка следила за ним внимательным взглядом, точно подозревая суетливого этого человека в преступном умысле.
   И вещи свои осмотреть не позволила.
   Впрочем, вряд ли сокровище скрывалось в сундуке с рецептами... но Нат все равно в сундук заглянул. В отличие от человека, он знал, когда кухарка занята. И времени на обыск потратил немного, стараясь действовать очень аккуратно.
   Благо, у людей слабый нюх, а потому вряд ли эта женщина догадается о том, что кто-то совал нос в ее сокровища. Тех сокровищ было немного - пара платьев скучного кроя, несколько пачек писем, от одних пахло ванилью, от других - корицей... имелся красивый альбом с дагерротипами скучных детей...
   ...и тайник под половицей, обнаруженный по сладкому коричному аромату.
   В тайнике нашлась пара банкнот, чулки с черными подвязками и каталог дамского нижнего белья... его Нат перелистал, исключительно из интереса.
   Ему надо знать, что носят женщины.
   В общем, находки не то, чтобы вдохновили, скорее вернули почти утраченное чувство собственной значимости, а заодно уж напомнили, что из дому Нат не выбирался давно...
   ...и что с того, что вновь метель была?
   ...он ведь обещал Нире, что появится, а мужчина должен держать обещания...
   ...и если попросить Райдо, тот дал бы лошадь... а с нею и охрану, потому как надо быть осторожным, но Нату с охраной связываться неохота.
   Чужаки.
   И в спину смотреть будут.
   Посмеиваться.
   Над ним. Над Нирой... и выдадут еще ненароком... а он обещал, что приходить будет тайно... и это неправильно, конечно, но... к утру вернется. И никто его, Натова, отсутствия не заметит...
   Он выбрался на подоконник, обледеневший и неудобный.
   Прислушался.
   Тишина. Небо черное.
   Луна желтая, как тот камень...
   ...Нира сказала, что кольцо отобрали... и это неправильно, Нат ведь ей подарил... и потом, когда заберет Ниру к себе, он потребует, чтобы кольцо вернули.
   Или купит другое.
   Он двинулся по широкому карнизу, цепляясь за толстые виноградные плети, добрался до водостока и, подтянув зубами перчатки, решительно ухватился за оцинкованную трубу.
   Авось выдержит.
   Выдержала.
   И в сугроб Нат спрыгнул.
   Зарылся с головой в снег.
   Замер.
   Все еще тихо... охрана где-то рядом, по ночам усадьбу охраняют двое, но Нат проберется... эти двое считают его щенком никчемным, а ведь Нату случалось воевать... и плохо, что снегопад прекратился. Следы останутся.
   И видимость отменная... но если двигаться по тропинкам... благо, тропинок вокруг дома - целая паучья сеть...
   ...в прошлую встречу, Нира плакала.
   Ей почему-то казалось, что он огорчится из-за кольца, а Ната куда сильней огорчали слезы, которые он вытирал, приговаривая, что кольцо - это ерунда.
   И вправду ведь ерунда...
   ...пустяк совершеннейший...
   ...у него остались еще кольца... а вообще Нат, быть может, сокровища найдет... и тогда Райдо позволит ему взять что-либо...
   ...или нет?
   Сокровище оставил отец альвы... и если так, то принадлежит оно не Райдо, а альве, но та не жадная... или дело не в жадности?
   Если бы отец оставил Нату что-нибудь помимо имени, он бы... он бы точно это не отдал за просто так. И не за просто так не отдал бы... но тогда Нат не будет претендовать на сокровище, а попросит награду. Это ведь будет справедливо?
   Райдо на награду точно согласится.
   И Нат возьмет свою человечку в город, в ювелирную лавку... или нет, лучше каталог выпишет, как тот, который кухарка прятала. И пусть по каталогу Нира выберет кольцо, которое ей нравится.
   Или браслет.
   Или еще что-нибудь, главное, чтобы не плакала больше...
   ...лошадь почти удалось увести.
   - И куда собрался? - эта фигура выступила из темноты денника. - Не дури, щенок.
   К шее прижалась острая кромка серпа, который, кажется, висел в пристройке вместе с иным сельскохозяйственным инструментом.
   - Гар-р-м...
   Шею опалило. И кровью запахло остро. Запах этот заставил лошадей заволноваться, а Гарм выругался и серп убрал.
   - Дурень, - сказал он не зло и замахнулся, чтобы подзатыльника отвесить, но этого Нат терпеть не собирался... он вывернулся из-под руки и зарычал.
   - Дважды дурень, - Гарм не испугался. - И наглый... учить тебя некому...
   - Ты что ли собрался?
   - Почему бы и нет? - он скалился, в темноте видны были белки глаз и зубы, острые длинные клыки. - Для твоего же...
   Договорить ему Нат не позволил: нырнул под ноги, ударив всем весом своего, стремительно меняющегося тела.
   И Гарм не устоял.
   Завалился, сам меняясь в падении. Попытался подняться, но Натов жеребец, почуяв хищника, завизжал, поднялся на дыбы... и копыта заколотили по сизой чешуе...
   А Нат поспешно захлопнул дверь денника.
   ...теперь Гарм разозлится по-настоящему...
   ...и когда выберется...
   Дожидаться сего знаменательного события Нат не стал... потом он извинится.
   Быть может.
  
   Нира ненавидела сестру.
   Яростно.
   Глубоко.
   И бессильно.
   Это она все придумала! Она и никто другой... а матушка и рада... она всегда Мирре потакает, потому что та - красавица... а Нира, это так... просто приложение.
   Недоразумение.
   - Деточка, не все так плохо, как тебе кажется, - престарелая тетушка, которая была вовсе не теткой, но двоюродной бабкой, по-своему Нире сочувствовала, и утешить пыталась. Но от ее утешений только слезы к горлу подступали.
   Как они могли!
   - Найо Эрванди - весьма завидная партия... степенный состоявшийся мужчина...
   Степенный?
   Да ему шестьдесят три! Он папы старше!
   Состоявшийся... о да, владелец нотариальной конторы... и единственный ее служащий... и еще квартирку имеет в три комнаты, а в четвертой - эта самая контора расположена...
   ...и нет, Нире не нужны деньги...
   ...она просто пытается понять, за что с ней так!
   - На вот, дорогая, попей чайку, - тетушка подала фарфоровую чашку с холодным чаем. Горячий она не любила, здраво полагая, что горячим чаем и обжечься недолго. - Я уверена, что твоя матушка пытается устроить твою жизнь...
   ...в этом Нира не сомневалась.
   Матушка и Мирра...
   - ...и желает тебе исключительно добра, - сама тетушка чай пила маленькими глоточками. Она отпивала из чашки, замирала - щеки ее раздувались - и так сидела несколько секунд, и лишь потом глотала. Ставила чашку на блюдце.
   Блюдце на столик.
   Руки, изрезанные морщинами, пожелтевшие, складывала на юбках. Взгляд устремляла в камин, в котором еле-еле теплилось пламя, - тетушка очень боялась пожаров, и так сидела минуту или две. Вспомнив о чае, она вздрагивала, и многочисленные ленты, которыми тетушка обильно расшивала платье, тоже вздрагивали...
   - Согласись, дорогая, что опрометчивое поведение того юноши нанесло непоправимый ущерб твоей репутации, - тетушка покачала головой, выражая тем самым высшую степень неодобрение.
   А матушка, когда узнала про Натов визит, пощечину отвесила.
   Обозвала гулящей девкой.
   За что?
   Сослали... и кольцо отняли... ссылку Нира потерпела бы... у тетушки спокойно, она сама, конечно, престранная, но безобидная... и в лото играть любит, особенно, когда выигрывает. А Нире несложно поддаться... и она надеялась, что продержится здесь до весны, а там... глядишь матушка и отойдет.
   Или Мирра после свадьбы успокоится.
   - Тебе повезло, дорогая, что вообще нашелся человек, который благородно согласился взять тебя в жены... - тетушка вздохнула.
   Сама она замуж так и не вышла.
   - У меня уже есть жених, - упрямо повторила Нира. - Мы помолвлены...
   - Выбирать жениха самостоятельно - дурной тон.
   Тетушка была на редкость терпеливой женщиной.
   - Почему?
   - Потому что ты слишком молода и ничего не понимаешь в мужчинах...
   Нира с трудом сдержалась, чтобы ответить, что тетушка, несмотря на ее преклонные года, вряд ли понимает много больше.
   - Твои родители знают, как будет лучше для тебя. И долг послушной дочери - подчиниться их воле...
   Разве у Ниры есть выбор?
   Есть.
   Она сбежит.
   Завтра... или нет, лучше сегодня... газету с объявлением о помолвке принесли утром... и то лишь потому, что тетушкина заклятая подруга в город ездила, а назад поспешила с ворохом слухов и поздравлениями... а ведь если бы не она, Нира до свадьбы не узнала бы... или узнала бы, но... с матушки станется ее запереть...
   - Я... - Нира встала. - Я пойду, пожалуй... голова что-то разболелась... наверное, мигрень...
   - Иди, дорогая, иди... мигрень в твоем возрасте - это от волнения... ах, помнится, в твоем возрасте я была очень тонко чувствующей девушкой, то и дело падала в обмороки... но мигрень - это несколько чересчур... я скажу Мисси, чтобы подала тебе мятные капли. Мне они всегда от мигрени помогают... а я отпишусь Грегору... все-таки, мне кажется, он несколько поспешил с помолвкой...
   Отписываться отцу?
   Бесполезно.
   Он никогда против матушки не пойдет. А та - против Мирры... Мирра же мстит... за что? За то, что у нее не получилось попасть в усадьбу... и за то, что кольцо ей подарили скромное... и просто так, из врожденной злости...
   Злости в ней много.
   Бежать надо.
   Это Нира поняла уже давно, но она не думала, что бежать придется вот так быстро и еще зимой. Как-то по сугробам совсем не хотелось бегать... и ночь еще... ветра воют, а может и не ветра, но волки, которые, поговаривают, нынешней зимой расплодились и разгулялись, вовсе страх потеряли. И давешний тетушкин знакомец, переживший две войны и одно наводнение, говорил, что уж и не упомнит, когда другим разом видел столько волков сразу.
   Вот и как тут приличной девушке сбежать?
   Сожрут ведь.
   А останешься, так не волки, но сестрица любимая не побрезгует, мстя за одной ей понятные обиды... и Нат давненько не заглядывал. Оно, конечно, понятно.
   Дела у него.
   И волки опять же, но что Нире делать?
   Она прошлась по комнате, которую для любимой внучатой племянницы тетушка готовила, а потому комната эта была невыносимого розового колеру, с обилием рюшечек, оборочек и фарфоровых пузатых младенчиков, которые сбивались в фарфоровые же стаи и смотрели на Ниру рисованными глазами. От этого ей становилось жутко.
   И тошно.
   Не пойдет она замуж! Она... она слишком молода еще... и родители права не имеют... или имеют? И надо было книги по праву читать, небось, отыскались бы в отцовской библиотеке, а она все по справочникам... будто бы возможно было женщине в доктора лезть.
   Нира села на козетку.
   Розовую.
   И пытаясь хоть как-то справиться с раздражением, швырнула розовой подушкой в розовое кресло... не помогло. Всхлипнула, но поняла, что для слез нет настроения и подошла к окну... она стояла долго, как ей показалось, дольше вечности, глазела, что на ночь, черную-черную, угольную даже, что на звезды.
   Тени.
   Тень. Тень возникла за окном как-то вдруг, заслоняя собою эти самые звезды, и Нира тихо пискнула, а потом тихо же рассмеялась: вот глупая, нашла теней пугаться, тем более, что нынешняя - хорошо ей знакома.
   Она приложила к стеклу ладони, подтапливая ледяную корку. И сама прижалась, дыхнула жаром.
   - А вот и не впущу, - пробормотала под нос Нира исключительно из чувства противоречия и снедавшей ее обиды. Ее тут едва замуж не выдали, а он пропал.
   Она подтянула стул, и взобралась на него, а потом на подоконник, и там уже, дотянувшись до щеколды, с трудом ее открыла. Окна в тетушкином доме были старыми, и открывали их редко.
   Нат ввалился вместе со снегом и ветром.
   На руки подхватил, закружил, прижал к упоительно холодной куртке:
   - Я соскучился, - сказал он и носом о шею потерся.
   Нос был холодным.
   - Ты... отпусти!
   Нира попыталась вывернуться, но ее не выпустили.
   - От тебя пахнет сладко-сладко... а я клад нашел. Точнее, я думал, что там клад, а оказалась - пыточная...
   Отпустил все-таки.
   И окно закрыл сам.
   А выглядит... бледно выглядит... и снова без шапки, этак он все уши отморозит, и зачем Нире муж без ушей? Она хотела сказать, но передумала: еще обидится.
   Он смешно обижался.
   Хмурился. И еще губу нижнюю выпячивал.
   Но волосы ему Нира пригладила. В них, жестких и холодных, запутались снежинки, которые таяли, и волосы становились мокрыми.
   Снег налип на ботинки, и на куртку кожаную, старую... как он не замерз-то в одной куртке.
   - И там труп, - сказал Нат, жмурясь от удовольствия.
   - Где?
   - В пыточной. Я же говорю, мы клад искали, и я дверь нашел. Тайный ход... точнее, там раньше пыточная была... ну а от нее и ход имелся старый... иногда так делали, чтобы потом трупы выносить.
   - Куда?
   - В лес, - терпеливо пояснил Нат. - Сама подумай, привел кого, посадил, допросил и что потом?
   - Что?
   - Ну не тащить же тело через парадный ход... и кухня далеко, а так - вынес тихонько и закопал где-нибудь. Удобно.
   Нира кивнула, не зная, что противопоставить этакому вескому аргументу. И вправду удобно... вынес и закопал...
   - Но ее давно уже не использовали, там все заржавело, - Нат скинул куртку, под которой обнаружилась рваная рубашка. - У тебя иголка с ниткой найдется? А то я тут... поучить он меня захотел... думает, что я слабый и ничего не понимаю... придурок.
   - Кто?
   - Гарм... он старший над охраной. Райдо позвал их в дом, ну, на всякий случай... он за мной следил... а тут решил повоспитывать... я его и сбил с ног... конь вот напугался, плохо...
   - Конь? - Нира чувствовала себя полной дурой. Она совершенно ничего не понимала. - Так, давай сюда свою рубашку...
   ...конечно, неприлично, когда мужчина без рубашки... и даже если жених... и она никогда не видела голых мужчин... ладно, не совсем голых... и Нат худой-худой... ребра вон торчат. А шкура пятнистая, на животе и вовсе красная, точно вареная.
   - Ты не смотри, - он сам смутился, сгорбился, повернувшись боком. - Это пройдет... позже... может, потом, ну, когда Райдо выздоровеет, я у альвы попрошу, чтобы она и меня... живое железо-то лечит, но с альвийскими штуками оно плохо справляется... и я вовсе не лишайный!
   - Я не говорила, что лишайный!
   - Так... одна девушка сказала... не девушка, то есть... маркитантка... я пошел к ней... все ходили и я тоже... а она посмотрела и сказала, что я лишайный и она меня обслуживать не станет.
   Он обнял себя и тут же спохватился:
   - Ты не подумай! Я больше к ней не пойду... вообще ни к кому не пойду! Ты мне нравишься, я на тебе женюсь и с тобой буду.
   - Если меня раньше замуж не выдадут, - мрачно произнесла Нира, которой совершенно не понравилось упоминание о маркитантке.
   Не пойдет он... конечно, не пойдет... пусть только попробует пойти и... и вообще, жаль, что единственный предмет, на котором можно выместить злость - это рубашка. И Нира, преисполнившись мрачных предчувствий, с немалым наслаждением пронзила тонкую ткань иглой.
   - Замуж? - переспросил Нат, развернувшись резко.
   Пригнулся.
   И стал шире...
   - Угу... Мирра постаралась... и если бы не теткина подруга, я бы не узнала даже... в газете напечатали о помолвке, и она привезла... то есть, теткина подруга газету привезла, а в ней - объявление о помолвке с каким-то... ему за шестьдесят, представляешь?!
   Нат оскалился и глухо зарычал. А на висках проступили капельки, как пота, только серебряные, и их становилось больше и больше.
   - Нат... я не хочу за него замуж... вообще не хочу замуж ни за кого, кроме тебя... - Нира отложила и рубашку, и иглу.
   Она смахнула эти капельки, которые прилипли к пальцам, потянулись за ними тончайшими нитями.
   - Я тебя люблю... то есть, я не знаю точно...
   Нат склонил голову набок.
   Но не рычит. И не скалится... и смотрит только, выжидающе так, а Нира совершенно не знает, что еще сказать.
   - Понимаешь, я ведь никогда и никого не любила, и поэтому просто не знаю, какой должна быть любовь. Но вот... мне плохо без тебя. А когда ты есть, то хорошо... мне нравится смотреть, как ты хмуришься. И думаешь... ты такой серьезный становишься, что просто сил нет... а еще мне было страшно... я подумала, что ты больше не придешь, что... забудешь или... или другую найдешь... кого-нибудь, чтобы проще и...
   Нат покачал головой.
   И поднялся.
   Он хоть тощий, но высокий. И сильный. И вовсе не плешивый, просто кожа молодая, нежная... ему, наверное, больно, когда он вот так Ниру к себе прижимает.
   - Я его убью, - тихо сказал Нат.
   - Кого?
   - Твоего... жениха...
   - Ты мой жених, мне не надо другого, - ей вдруг захотелось расплакаться, и чтобы он, как в прошлый раз, утешал... тогда ему Нира все-все рассказала, и про скандал, и про пощечину, и про кольцо, которое отняли, хотя не имели права... и он говорил, что кольцо - это пустяк.
   А остальное - надо потерпеть, и когда Нире исполнится шестнадцать, Нат ее украдет...
   Он собирал ее слезы губами.
   И сам улыбался, неловко, потому что совершенно отвык улыбаться. И Нира боялась эту улыбку спугнуть. Вообще сделать что-то неправильное, оттолкнуть.
   Разочаровать.
   Она ведь - самая обычная... и не красавица даже... и рыжая... с веснушками вот, которые не сводятся ни ромашковым кремом, ни цинковой мазью... и бестолковая совершенно. Будь Нира толковой, с ней бы не происходило всяких неприятных вещей, вроде той помолвки...
   - Я... я наверное, тебя все-таки люблю, - она всхлипнула и вытерла нос ладонью. - Но ты не думай, что если так, то теперь тебе все позволено будет!
   Она сама высвободилась из его объятий.
   И за рубашку взялась.
   - Не думаю, - ответил Нат, присев на краешек козетки. Сгорбился. Подбородок кулаком подпер. Думает.
   - Если ты его убьешь, то тебя будут судить...
   - Пожалуй.
   - И посадят...
   - Да, - вынужден был согласиться Нат. - Я не боюсь, не думаю, что в тюрьме страшнее, чем...
   Осекся и отвернулся.
   Он не любит рассказывать о войне, и Нира не спрашивает, потому что от этих вопросов ему больно. А ей не хочется боль причинять.
   - У тебя теплая одежда есть? - Нат заговорил спустя минуту или две... или десять даже? Нира успела рубашку зашить.
   - Есть.
   - Здесь или...
   - И здесь найдется...
   ...у комнаты Ниры есть выход в гардеробную, а там наверняка отыщутся теплые чулки, и не только чулки. В гардеробной, Нира помнит, хранится превеликое множество вещей, включая, если память не изменяет, тетушкину норковую шубу...
   - Хорошо, - Нат поднялся и рубашку надел, потрогал шов пальцами и при этом вид был... удивленный? Нира даже заволновалась: вдруг она как-то неправильно зашила. - Спасибо... я давно уже сам шью и... в последний раз мама зашивала, когда была жива и... и ты собирайся, ладно?
   - Сбежим?
   - Сбежим, - подтвердил Нат.
   Наверное, следовало спросить, куда именно они собираются бежать.
   И отказаться.
   Приличные девушки не доставляют родственникам волнений побегами из дома... и вообще ведут себя благоразумно, но разве Нире оставили выход?
   Она одевалась быстро.
   Чулки. И еще одни - лишними не будут. Юбки... жилет... и та самая норковая шуба, изрядно запылившаяся, но меж тем теплая.
   - Нира, - Нат сам застегивал крупные костяные пуговицы. - Сейчас мы отправимся в город... там у меня есть... хороший знакомый...
   По тому, как Нат поморщился, Нира поняла, что знакомый не очень хороший.
   - Он поможет зарегистрировать брак... а потом... потом я придумаю. Деньги у меня есть.
   Глупый, как будто Нире нужны были его деньги...
  
   Дверь пнули и от души, вымещая на ней раздражение. А потом пнули снова и еще раз... и Райдо, окончательно проснувшись, осознал, что кто бы ни стоял по ту сторону ее, он так просто не сдастся.
   Чтоб его...
   Райдо сел в кровати и тряхнул головой. А ведь сон снился хороший... замечательный такой сон. Весенний. С яблонями и солнцем, с запахом меда, до которого Райдо не любитель, но во сне этот запах очаровывал. И вот разбудили же, сволочи...
   - Ну? - сказал он, дверь открыв. - Хрысь тебя задери...
   - Твой щенок сбежал, - Гарм шмыгнул переломанным носом. - Нехорошо получилось...
   Щенок?
   Нат.
   Куда он собрался на ночь глядя? Хотя понятно куда.
   - К утру вернется, - Райдо подавил зевок. Зимой спалось на удивление хорошо. Тварь, которая все еще была внутри - Райдо чувствовал ее - поддалась не то шепоту Ийлэ, не то холодам зимним, но главное, что она просто была, не росла, не норовила разодрать Райдо на клочки.
   И это тоже было чудом.
   - Это вряд ли, - Гарм потрогал переносицу. - Мы маленько... повздорили... я пугануть его хотел, потому как он у тебя больно наглый...
   Это есть.
   - А он меня запер... и деру... и я выбрался, ребят по следу пустил, просто, чтобы приглядели, а то мало ли...
   Гарм пытался носом дышать, но из ноздрей текла кровь с живым железом, и над верхней губой расплывалась этакими широкими рисованными усами, отчего лицо Гарма обретало вид презабавный.
   - И тут Сигви вернулся. Говорит, что мальчишка твой девчонку украл... к городу идут...
   Вот же... Нат, хрысь тебя...
   - Иллар остался... но если в городе случится чего...
   - Собирайся. Выезжаем... пятерых в доме, пусть не высовываются, просто смотрят. Но если кто появятся...
   - Задержат.
   - Именно. Аккуратно и со всем уважением...
   Нат... во что опять влип, упрямый мальчишка... и надо было запретить... но ведь запрети, ослушается... нельзя отдавать приказы, которые не будут исполнены... он к девчонке привязался.
   Женится решил.
   В его годах женитьба - сущая глупость...
   В его годах и война - глупость не меньшая, а то и большая...
   Нат ведь не дурак, понимал, чем оно обернуться может... задержат - обвинят в похищении. В насили... или в попытке... девчонку никто слушать не станет... ей и шестнадцати нет, а значит, выступят родители... семейство Арманди постарается отыграться.
   Или уже?
   Нат ведь не спроста вытянул ее на ночь глядя... есть причина, пусть Райдо о ней не знает. Только как теперь быть?
   Выход очевиден, вот только без помощи Райдо не управится. А захотят ли ему помочь...
   - Едем быстро. Успеем добраться до города раньше их?
   - Ну... - Гарм вновь потрогал переносицу. - Сигви говорил, что Нат особо не спешит, бережет лошадку... и девка с ним опять же... если налегке...
   Налегке.
   И по заметенной дороге, в которой лошади проваливались, но позже вышли на тракт, и полетели, зазвенели подковами по мороженной земле. Каждый удар отдавался глухой тревожной болью. И хотелось послать к хрысевой матери и Ната с его любовью, и город... и всех... вернуться в теплую кровать, а если остыла, то потребовать грелку.
   Он еще не старик, конечно, но болен, а потому имеет права на некоторые излишества. Тем паче, что грелка в постель - это не излишество, это жизненная необходимость... но Райдо стиснул зубы и, прильнув к мокрой конской шее, прошипел:
   - Шевели копытами.
   Лошадь была ни в чем не виновата, она и так шла на пределе, но ничего... потом, позже, Райдо проследит, чтобы о ней позаботились. И быть может, попросит прощения за грубость. Хотя просить прощения у лошадей - это даже не смешно...
   Город вынырнул из темноты.
   Черные дома на лиловом фоне. И мелкая крупа звезд. Снегопад, который начался. Лошади хрипящие, которые сами перешли на широкую рысь... выходить надо, чтоб остыли нормально, а потом в конюшню теплую, растереть, напоить...
   Райдо потрепал соловую кобылу по шее.
   - Спасибо.
   Успели.
   Особняк мэра спал. И сторожевые псы бросились было к Райдо, но он лишь рыкнул, и пара волкодавов упала на снег, замела хвостами, выказывая всяческое почтение.
   Чтоб и с людьми было так просто, как с собаками...
   Мечта, блин, недостижимая.
   - Надо же, какие гости... поздние, - Альфред не спал.
   Альфред был во дворе и выглядел так, словно только-только вернулся. От него пахло дымом, лесом и еще, пожалуй, кровью.
   - Ты мне нужен.
   - Я? - притворное удивление.
   Насмешка.
   Где он был?
   - Где ты был? - Райдо тряхнул головой, велев себе успокоиться. Ему нужен этот человек, вернее, его помощь. А значит, следовало проявить хотя бы элементарную вежливость.
   - Гулял, - вполне миролюбиво ответил Альфред.
   - И часто ты по ночам гуляешь?
   Вежливости не хватало. Напротив, сам вид Альфреда вызывал такое раздражение, что Райдо с трудом сдержался от рыка.
   - Бывает... люблю охоту... случается, что и задерживаюсь... - он кинул на снег тощего зайца.
   - Невелика добыча.
   - Невелика, - согласился Альфред. - Но разве в величине дело? Азарт... игра... все мы любим игры... даже когда не желаем это признать.
   Заяц был разодран.
   Собаки?
   Вспомнилась вдруг Дайна... а мог ли он?
   Почему нет.
   Неглуп. Собой хорош... и манипулятор... она могла бы согласиться не из-за денег... пообещал бы... что? Да такой найдет, что пообещать... и главное, ему поверят.
   Дайна и верила.
   До определенного предела, а потом... но презрение... она презирала своего визави, а Альфред вряд ли вызывал бы это чувство. Вот страх - другое дело... или искать надо не одного?
   - И все-таки чем обязан? - Альфред очаровательно улыбнулся. - Или вы пришли исключительно из любви к ночным прогулкам?
   - Мне нужна твоя помощь.
   - Даже так? - снова удивление, которое игра... или нет? По запаху не понять, кровь заглушает. Отвлекает. И заставляет думать об охоте. - Что ж... я готов помочь... сделать, все, что в моих силах...
   - О цене думаешь?
   - Естественно. Я не могу оказывать помощь бесплатно...
   - Альву ты не получишь.
   - Помилуйте, мне казалось, вы в прошлый раз дали ясно понять, насколько в ней заинтересованы. А я не имею обыкновения переть на рожон...
   Врет?
   Или говорит правду?
   Проклятье, не понять... Райдо пытается, но все одно не понять...
   - Тем более, не сомневаюсь, что парнишка доложил о нашей с ним беседе... - улыбка Альфреда стала еще шире. И зубы хорошие... на зависть хорошие зубы. Нет, на свои Райдо тоже не жалуется, но эти ровные белые, поблескивают.
   Женщинам такие зубы нравятся.
   И мужчины тоже.
   Но ведь сволочь же.
   - Доложил, - Альфред по-своему расценил молчание. - Он не был похож на того, кто станет скрывать... подобные мелочи. Очень, знаете ли, совестью обременен. Как по мне, совесть - это рудимент... пережиток прошлого, которому самое место в рыцарских романах. Но вынужден признать, что в настоящем он может принести пользу... конечно, если использовать с умом.
   Себя он полагал умным.
   - Ты имеешь право регистрировать браки?
   - Ах вот в чем дело... вы не слышали, что жениться ночью - плохая примета? Нет? По-моему, жениться вообще следует в исключительных случаях, но...
   - Прекрати паясничать.
   - Иначе что? - Альфред приподнял бровь. - Я вам нужен... а вот вы мне...
   - Чего ты хочешь?
   - Деловой разговор... немногого. Всего лишь вашей поддержки... я ведь действительно собираюсь пойти в политику, а там без связей...
   - У меня их немного.
   - У вас - да, но у вашего рода...
   - Полагаешь, они отнесутся к моей просьбе с пониманием?
   - Полагаю, что им выгоден будет свой человек... я не настолько наивен, чтобы полагать, что людям дадут много воли... за любым, кто войдет в совет...
   - Такого Совета не существует...
   - Пока не существует, - спокойно возразил Альфред. - Но он появится, вот увидите... так вот, за каждым советником будет стоять какой-либо род... и выиграет тот, кто раньше других вступит в игру. Ваш отец, в отличие от вас, оценит открывающиеся перспективы... я просто хочу с ним встретиться. Думаю, это-то вы в состоянии устроить?
   - Да.
   - Замечательно! - Альфред протянул руку. - Тогда будем считать, что мы договорились... идемте... к слову, жениха с невестой дождемся или так?
   - Времени нет...
   - Чудесно... времени нет... вот так вернешься однажды домой, а там жена... вы сами не понимаете, сколь ужасный прецедент создали... но идемте...
   - Куда?
   - В мэрию, естественно... или вы думаете, что мой отец на дому бракосочетания устраивает... нет, он может, за определенную плату, естественно... он у меня полагает, что за деньги можно позволить многое и в чем-то прав...
   - Вы всегда столь чудовищно откровенны?
   - Только с близкими друзьями. А я надеюсь, что мы с вами станем близкими друзьями.
   - Это вряд ли, - больше всего Райдо хотелось свернуть этому человеку шею, но он держался. Во-первых, человек был полезен. Во-вторых... не с отцом, но со старшеньким свести их надо, поймут друг друга... это Райдо глупый, ничего в политике не понимает, но и того, что понимает, хватает, чтобы оценить перспективы.
   Совет?
   И вправду люди добьются... не через год, но через два или три... или пять, главное, их слишком много, чтобы и дальше не замечать.
   Король пойдет навстречу, даст родам новую игрушку, а те примутся делить власть уже через людей... и если кому-то в это дерьмо тянет, то Райдо не станет препятствовать.
   В конце концов, разве не должен он действовать во благо рода?
   - Ну почему... вы меня уважаете.
   - С чего вы взяли?
   - Перестали тыкать. А это о многом говорит... вы думаете, что я подлец и сволочь...
   - Увы, да...
   - И вы правы. Я подлец и сволочь, но знаете, пребываю в уверенности, что лучше сволочь знакомая, проверенная, так сказать, чем та, которая притворяется порядочным человеком...
   - Вы сейчас о ком?
   - Я сейчас так... теоретизирую... в целом, так сказать.
   Солгал.
   Он явно говорил о ком-то... но решил, что всю правду выкладывать не выгодно. И вправду сволочь... но убийца ли? Сомнительно. Этот не из тех, кто любит мараться... или из тех? Пахнет же от него кровью, и не факт, что заячьей...
   ...надо в бордель наведаться, поболтать с девушками.
   ...городок маленький... и бордель здесь один... и если так, то девушки много знать будут... они языком, конечно, трепать не привыкли, но при должном подходе...
   Здание мэрии было темно, как и прочие здания на этой улочке, но Альфреда сие не смутило. Он извлек ключ из пояса и, вставив в замок, поинтересовался:
   - Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что эта свадьба будет иметь законную силу?
   Точно издевается.

Глава 9.

   Ната перехватили на въезде в город.
   - Нат, хрысь тебя задери, - сказал Райдо с душевной теплотой в голосе. - В следующий раз, когда дурить вздумаешь, предупреждай.
   Нира, сидевшая тихо, вздохнула.
   Кажется, она чувствовала себя виноватой, потому как получалось, что дурил Нат именно из-за нее. Глупость. Он ей потом скажет, что дурит сам по себе, не сейчас, конечно, потому что побег их - вовсе не дурь, а жизненная необходимость. И Райдо поймет.
   - На вот, - он протянул бумагу. - Поздравляю. Ты женат.
   Нат бумагу развернул.
   Прочел.
   Нахмурился. Перечитал еще раз.
   - Только не говори, что передумал, - Райдо сунул руки в рукава. Он разглядывал Ниру, которая под взглядом его терялась, смущалась и, кажется, краснела.
   Боится?
   Надо будет сказать, что Райдо глупо бояться. Он не тронет...
   - Не передумал, - бумагу Нат сунул в рукав. - Спасибо.
   - Одним "спасибо" не отделаешься, - подал голос Гарм, который выглядел отвратительно целым и довольным жизнью. Разве что переносицу время от времени щупать начинал, верно, удар копыта пришелся по лицу... и хорошо, что не убило... нет, Гарм опытный, он увернулся бы... точнее, он увернулся, иначе не стоял бы тут, скалясь так, что становилось понятно: происшествие на конюшне он забывать не намерен.
   Ничего. Авось не убьет.
   - Чего ты хочешь? - Нат спешился и Ниру с конской спины снял. На земле она явно чувствовала себя уверенней... и да, без седла ей было неудобно ехать.
   Еще и юбки эти, которых было как-то слишком уж много... Приходилось держать Ниру, потому что юбки перевешивали, или путались, и вообще она была по-человечески неуклюжа, хотя эта неуклюжесть не раздражала Ната.
   Напротив, ему нравилось.
   Ехать. Держать.
   Успокаивать.
   И прятать собственное беспокойство - приходилось ехать шагом, изредка, на ровной дороге, пуская лошадь широкой рысью. Но на рыси она быстро уставала под двойным весом, и начинала хрипеть. И тогда Нат позволял ей вновь на шаг перейти.
   Боялся, что ляжет.
   - Хочу... - Гарм вновь потрогал переносицу и оглянулся на Райдо, который в разговор вмешиваться не спешил. - Поучить тебя хочу... чтобы в следующий раз своего райгрэ побегом не позорил.
   - Я не... - Нат осекся. А ведь и вправду получилось, что он сбежал, а побег - это недостойно. Уж лучше проиграть с честью. Он опустил голову и ответил, признавая проигрыш: - Хорошо.
   Гарм широко оскалился. Кажется, ответ всецело его устроил.
   - На-а-ат...
   Нира схватила его за руку.
   Ей было неуютно.
   И еще страшно.
   - Все хорошо...
   Теперь точно хорошо, потому что есть свидетельство о браке. А вот кольца нет... без кольца не совсем правильно, наверное, но Нат потом купит.
   - Что ж, юная леди, - Райдо поклонился. - Добро пожаловать в семью... и полагаю, сейчас нам стоит наведаться в гости к вашим родителям. Во избежание, так сказать, дальнейшего недопонимания, которое может иметь неожиданные последствия...
  
   ...про последствия Нира не поняла.
   Она вообще совсем перестала понимать что-либо.
   Их ждали, это точно.
   И Нат сначала напрягся, а потом вдруг успокоился... и бумага эта... что в бумаге было? Она хотела спросить, и будь они с Натом наедине, спросила бы всенепременно, но при всех стеснялась.
   Райдо смотрит с насмешкой.
   Он не злой, только большой очень и в шрамах, но выглядит куда лучше, чем Нира запомнила, и значит, есть шанс, что он все-таки не умрет...
   Зато тот второй, который тенью держится за плечом Райдо, разглядывает Ниру пристально, с насмешкой, и от внимания его ей становится не по себе.
   - На, - Нат, точно опомнившись, вытащил из рукава ту самую бумагу, которую ему вручил Райдо, и протянул ее Нире.
   Она взяла.
   Хотела развернуть, но в перчатках было неудобно, и Нира стянула перчатки зубами, а потом только вспомнила, что благовоспитанные леди так не делают. Нет, наедине, может, и делают. Кто знает, чем благовоспитанные леди наедине занимаются? Но вот при свидетелях, так точно нет.
   Но поздно. Не натягивать же перчатки вновь?
   И бумага эта... плотная такая... со знакомой вязью, с тиснением золотым... и буквы выведены аккуратно... красивый почерк. У Ниры никогда не хватало терпения, чтобы буковку к буковке вырисовывать... а тут... и за почерком сами слова теряются.
   Нира читает.
   Перечитывает. И стесняется собственной глупости, потому как все вокруг наверняка считают ее круглой дурой, раз она эти пару строк осилить не способна. Понимание приходит вместе с ужасом. Это получается, что она, Нира... она больше не Арманди, а... Нира из рода Мягкого олова... Младшая ветвь... младший со-родич...
   - А... я замуж вышла, да?
   - Да, - ответил не Райдо, но тот другой пес. - Не переживай, дочка. Замужем не так уж и страшно... а этого остолопа мы как-нибудь да воспитаем. Совместными усилиями.
   Нира хотела сказать, что он вовсе не остолоп и вообще вполне ее устраивает, но промолчала, а бумагу вернула Нату...
   ...к родителям...
   ...нет, Нира предполагала, что рано или поздно встретиться придется... и лучше бы поздно, чем рано... а еще лучше, чтобы она написала письмо... в письме, глядишь, она бы сумела найти правильные слова...
   ...но Райдо ждать письма не намерен. И кажется, Нат согласен с ним. Он взял Ниру за руку и сказал:
   - Не бойся. Я не позволю тебя обидеть.
   Тот, который решил Ната воспитывать, только хмыкнул. А Нат добавил:
   - И кольцо твое заберем...
   ...с кольцом Мирра точно расставаться не захочет. И вообще, будет скандал...
   Был.
   Мама кричала... и грозилась Ната на каторгу спровадить... судом, тюрьмой и кандалами... и за шерифом послали... а Мирра в обморок то и дело порывалась упасть, и папа ей флакончик с нюхательными солями протягивал, она же отмахивалась...
   Нире было стыдно.
   Почему они такие? И мама, и Мирра, и папа тоже, который ничего-то против псов не имеет, но молчит. От молчания его совсем плохо становится.
   - Хватит, - Райдо не кричал, но голос его прозвучал властно, и мама подчинилась.
   Она никогда и никому прежде не подчинялась, а тут вдруг.
   Замолчала.
   И рот прикрыла рукой. И заплакала вдруг некрасивыми крупными слезами, от которых Нире стало горько-горько. Она почувствовала себя бесконечно виноватой.
   - Хватит, - чуть тише повторил Райдо. - И найо Арманди, прекратите разыгрывать из себя жертву. Ничего страшного не случилось.
   - Моя дочь... моя бедная девочка... - мама прижала руки к груди, и жест этот был настолько театрален, что Нира отвернулась.
   А слезы? Они тоже ненастоящие?
   - Ваша девочка теперь отнюдь не бедная... - заметил Райдо. - А когда вернете ей кольцо, будет еще богаче.
   При упоминании о кольце Мирра вновь попыталась изобразить обморок, но была остановлена тихим голосом отца:
   - Мирра, верни.
   - Нет! - она не привыкла, чтобы отец перечил ее желаниям.
   Он ведь всегда молчал. Мог бы и сейчас промолчать, но он сунул пальцы под тесный воротничок, потянул его, ослабляя, и повторил:
   - Верни. Кольцо принадлежит Нире по праву...
  
   Чушь.
   Оно слишком хорошо для этой маленькой мерзавки, которая думает, что теперь-то утерла Мирре нос... всегда завидовала... притворялась хорошей, но ведь завидовала.
   Портила.
   И то платье, на которое якобы случайно вывернула чай.
   И чулки, что взяла без спросу... и матушкину задумку... из-за нее не получилось... подслушала, рассказала... предупредила... из-за нее Мирра пережила то унижение... а теперь еще и кольцо вернуть.
   Отец, сидевший рядом, стиснул руку. И пальцы его оказались непривычно жесткими.
   - Мне больно! - взвизгнула Мирра, пытаясь руку эту стряхнуть. Но отец был непреклонен.
   - Верни Нире кольцо. И поговорим серьезно.
   Как будто кто-то когда-то поверит, что с этим человеком можно разговаривать серьезно? Он же смешон! И беспомощен! Всегда таким был... верно мама говорила, что он - ничтожество... и Мирра теперь понимает это лучше, чем когда бы то ни было прежде.
   Но кольцо вернет.
   Она молча поднялась и вышла, а вернулась уже с перстнем... и не удержалась, бросила на пол:
   - Забирай!
   - Мирра! - на окрик отца Мирра лишь плечом дернула. Она сделала то, что от нее требовали. И если Нире так уж нужно это колечко, то подберет.
   Ничего, пол чистый.
   Но кольцо подняла не Нира, а ее щенок.
   - Может, - спросил он, глядя на сестрицу снизу вверх с таким обожанием, что тошно стало, - все-таки другое купим?
   - Нет, - Нира вытянула ручку.
   Желтый алмаз хищно блеснул, а Мирра прикусила язык, с которого готовы были сорваться ядовитые слова...
   Ничего, придет время, Мирра со всеми посчитается.
   У нее будут свои кольца... и не только кольца. Он ведь говорил, что там много всего... и Мирра сама помнит... чего только стоит тот гарнитур с алмазами и сапфирами... или брошь-лилия... или перстень с огромным изумрудом...
   Надо просто подождать.
   Но видит Бог, до чего сложно ей давалось ожидание.
   - Итак, с кольцом мы разобрались, - Райдо откинулся в кресле, слишком низком и тесном для него. - Остались кое-какие мелочи.
   - Вы считаете этот нелепый брак мелочью? - матушка забыла о слезах.
   Она промокнула глаза платочком, и губы вытерла. Без помады они стали блеклыми, некрасивыми. И сама она, постаревшая, была отвратительно.
   Матушка думает, что Мирра на нее похожа... вот уж не было радости...
   - Я считаю, что ваша дочь сделала достойную партию, - Райдо скрестил руки на груди. - Нат молод, но у него хорошие перспективы. Думаю, в следующем году я отправлю его в город, пусть подучится. А дальше или при Управлении останется, там толковые люди нужны. Или сюда вернется. В любом случае, ваша дочь не будет нуждаться.
   - Этот брак не законен!
   - Он заключен, - спокойно повторил Райдо. - И с этим фактом вам следует смириться...
   - Ей нет шестнадцати! И мы опротестуем... мы подадим в суд! - матушка сорвалась на крик, но быстро взяла себя в руки. Райдо же, глянув на нее, как показалось, с насмешкой, спросил:
   - И чего вы добьетесь этим судом?
   - Его повесят! - Маргарет указала пальцем на мальчишку, который, казалось, не замечал никого и ничего, кроме Ниры.
   И матушка, застывшая вот так, с вытянутой рукой, с кривой усмешкой на губах, была просто-напросто смешна!
   - Сомневаюсь. Максимум, чего вы добьетесь, это расторжение брака, но... дальше что? Вы сможете заключить новый, не менее выгодный? Боюсь, что репутация вашей дочери окончательно будет уничтожена...
   У Ниры дрожала нижняя губа.
   Боится?
   И вправду боится, что нелепый этот суд все-таки будет иметь место? Глупость... но страх ее приятен. Страх в принципе приятен.
   И боль способна доставить наслаждение, но не все это понимают. Мирра отвернулась, прикрыла глаза платком, но так, чтобы видеть.
   Ей нравилось смотреть на чужой страх.
   - Да и не только ее... разразится скандал... а скандалы в таких местах не забываются быстро. Его будут поминать и через год, и через десять лет... вам это нужно?
   - Нет, - ответил за матушку Альфред.
   И поклонился.
   Взял Мирру за руку, почти коснувшись губами ладони, и это обманчивое дразнящее прикосновение заставило ее вздрогнуть. В нем виделось обещание...
   ...боли?
   ...наслаждения?
   ...всего и сразу? Альфред улыбался, и этой улыбкой подтверждал право Мирры на тайну... он пальцы убрал, и Мирра поднесла руку к лицу.
   Та сладко пахла кровью.
   И наверное, для псов запах этот был куда более силен, чем для нее, и порой Мирра начинала жалеть, что не способна ощутить его во всем многообразии оттенков. Она чувствовала себя слепой, обделенной чем-то важным...
   - Нам это совершенно не нужно, - Альфред поклонился матушке и встал за спиной Мирры. Близко. Слишком близко, чтобы она могла спокойно дышать. - Предлагаю решить этот вопрос миром...
   - Альфред, простите, но мне кажется, это не ваше дело.
   Матушка не понимала.
   Она привыкла к беспомощному мужчине, к такому, которым можно помыкать, а он и слова в ответ не скажет... и теперь злилась, потому как Альфред молчать не собирался.
   - Боюсь, что мое, - Мирре не нужно оборачиваться, чтобы увидеть его улыбку.
   Мягкую.
   Обманчиво мягкую.
   Ему пошли бы клыки...
   - Во-первых, так уж вышло, что я причастен к этому браку. А во-вторых... мы же собирались породниться...
   Пальцы скользнули по шее.
   Ледяные.
   И Мирра стиснула зубы... она дрожит? Дрожит. И Альфреду нравится эта дрожь. Он наслаждается ею, как сама Мирра наслаждается чужим страхом.
   - Собирались? - переспросила матушка, окончательно потерявшись. Она все еще злилась, но чутье, которое матушка все-таки не растеряла, говорило, что злость эту надо бы придержать
   Лишняя она.
   - Боюсь, что если дело дойдет до суда... до скандала... - Альфред нарочно говорил медленно, растягивая каждое слово, и тяжелый запах крови, исходивший от рук его, пьянил. - Я вынужден буду разорвать помолвку.
   Матушка открыла рот. И закрыла.
   Все-таки она дура...
   - У меня большие планы, - Альфред на матушку не смотрел. Он презирал ее, как и большинство людей, и глядя на них его глазами, Мирра соглашалась, что люди эти иного и не достойны. - И моей супруге в них отведена существенная роль... она должна быть красива, хорошо воспитана... очаровательна, милосердна...
   Райдо выразительно хмыкнул, но промолчал.
   - И естественно, на ее репутации не должно быть пятен... - Альфред отступил, и Мирра едва удержалась, чтобы не обернуться. Всякий раз, когда он так делал, ей начинало казаться, что ее бросят. - И если ту нелепую историю с... изнасилованием удалось замять, то замолчать суд не выйдет...
   - Но... - матушка беспомощно огляделась. Она чувствовала, что в своем праве, вот только поддержать это право никто не спешил. - Что нам делать?
   - Ничего.
   - Как?
   - Обыкновенно, - рука Альфреда все еще лежала на спинке кресла, но сам он отступил, и теперь касался этого кресла лишь кончиками пальцев. - Ваша дочь вышла замуж. Примите это как данность. Если повезет, она будет счастлива в браке... если не повезет, то вашей вины в том нет...
   Его голос очаровывал.
   И Мирра стиснула зубы, чтобы не поддаться этому очарованию.
   - Вы ведь предупреждали ее...
   Матушка кивнула.
   - Вот видите... она не послушала, а значит, что бы ни произошло дальше... это будет исключительно на ее совести... - Альфред опустился на одно колено перед матушкой и взял ее руку. - Найо Арманди, вы же умная женщина... вы же понимаете, как опасны скандалы... как легко уничтожить не только репутацию, но саму жизнь... одно неосторожное слово... или два... или несколько, сказанных не в том месте и не в то время.
   Он смотрел матушке в глаза, и та замерла.
   Птица в силках.
   Вот кто она для Альфреда. И сама Мирра... и все прочие... он же птицелов и наслаждается своей властью над глупыми пичугами, которые добровольно садятся на раскинутую им сеть.
   - Поэтому осторожней со словами, найо Арманди... мне бы не хотелось вас потерять, - это прозвучало почти угрозой.
   И матушка, не привыкшая к угрозам, побледнела.
   - Я предлагаю забыть это досадное происшествие... точнее, не забыть, это вряд ли выйдет, но изменить свое к нему отношение... молодой человек и вправду имеет очень хорошие перспективы... и быть может, однажды вы будете гордиться таким зятем.
   - Альфред, вы...
   - Подхалим, - он очаровательно улыбнулся, знал, сколь меняет его эта улыбка, которая почти настоящая. Дружелюбная. И немного хулиганская.
   Волшебная, как и голос.
   - Увы, ничего не могу с собой поделать... - он вновь поцеловал вялую матушкину руку. - Но надеюсь, мы правильно поняли друг друга... и если так, то, полагаю, самое время устроить торжественное чаепитие... а заодно поговорить о свадьбе... о двух свадьбах...
   - Двух?
   Она еще была в плену его голоса.
   - Конечно. Не стоит создавать почву для... недопонимания... молодые люди сбежали, это случается... но они вернулись... и горожане должны видеть, что свадьба на самом деле состоялась. Они поймут и простят... побег, пылкость чувств... это так мило. Очаровательно. В послевоенное время людям очень не хватает очарования.
   Две свадьбы?
   И Мирре придется делить свой праздник с... этой?
   Она встала.
   - Простите. У меня голова разболелась.
   Это ее, Мирры, день!
   Она о нем мечтала... она представляла себе, как это будет... платье, фата... венок из треклятого флердоранжа... красная дорожка в церкви... и воскресный праздничный завтрак...
   ...поздравления.
   ...подарки.
   Восхищение гостей, потому что невеста прекрасна... невеста по всем канонам обязана быть прекрасной, но Мирра собиралась стать самой прекрасной невестой в истории этого треклятого городка... о ее свадьбе должны были бы говорить!
   Обсуждать!
   Завидовать. А теперь, получается, что Нира... и говорить будут именно о ней, беглянке... и о ее щенке, которого и в церковь-то привести невозможно, потому как не человек...
   - Куда спешишь, дорогая невеста? - Альфред всегда ступал бесшумно, но Мирра научилась уже чувствовать его приближение.
   Не в этот раз.
   - Голова...
   - Врать нехорошо, - он взял ее за подбородок и провел большим пальцем по губам. - Очень нехорошо врать... ты огорчилась?
   - Зачем ты...
   Альфред прижал палец к губам и повторил вопрос:
   - Ты огорчилась?
   - Да.
   - Почему?
   Ему и вправду интересно или это лишь часть игры?
   - Потому что этот день должен был принадлежать только мне... ты обещал... ты... ты клялся, что я запомню свою свадьбу...
   - Запомнишь, - согласился Альфред. - Всенепременно запомнишь...
   - Но тогда зачем...
   - Затем, что так надо. Я хочу, чтобы вы помирились с псами... а мальчишка - удобный повод. Райдо его любит, если не как сына, то как младшего брата. И сестрицу твою примет... и не станет отказывать тебе в твоем желании почаще ее видеть...
   - Что?
   Подобного желания у Мирры не было. Напротив, она была бы рада раз и навсегда избавиться от этой маленькой хитрой стервы.
   - Мирра, - Альфред легонько ударил по губам. - Помнится, мы договорились, что ты не будешь меня перебивать.
   - Прости.
   - Смотри мне в глаза.
   Этого приказа она не смела ослушаться.
   - Мирра... - Альфред приблизился, теперь он говорил на ухо, и шепот его был ласков, но эта ласка вызывала дрожь. - Моя маленькая непослушная Мирра... ты слишком долго оставалась одна... и слишком много себе позволяешь... ты же понимаешь, что я не могу оставить это твое... своеволие... безнаказанным?
   - Д-да...
   - И ты раскаиваешься?
   - Да.
   - Умница... и ты сделаешь все, как я скажу?
   - Да.
   - Хорошо, - он наклонился и коснулся сухими губами щеки. - Завтра, Мирра, я жду тебя на нашем обычном месте. Ты же не станешь опаздывать?
   - Нет. Но мама... захочет поехать со мной... теперь она...
   - Я понимаю. Не волнуйся, - губы скользнули по шее, на мгновенье замерев на нити пульса. - Мы придумаем, чем ее занять... нам никто не помешает.
   Завтра...
   До завтрашнего дня еще целая вечность.

Глава 10.

   Райдо почти удалось сбежать из города.
   Признаться тот, грязный и задымленный, неряшливый какой-то, действовал на Райдо угнетающе. А ведь прежде, помнится, он не испытывал к городам такой вот нелюбви.
   Или виноваты не города, но этот конкретный, с его узкими улочками, со снежным месивом на мостовых, с газовыми фонарями и чугунными скамейками, пустыми по зимнему времени. Этот город смотрел на Райдо глазами людей, и он чувствовал взгляды, а вот людей не видел.
   Прятались?
   За мутными стеклами окон, за витринами и ширмами, и даже, встречаясь на улице, отводили взгляды, а то и вовсе заслонялись.
   Городу Райдо тоже пришелся не по вкусу.
   Это злило.
   Впрочем, был один человек, который вовсе не спешил спрятаться.
   - Надо же, какая встреча, - сказал шериф, сняв шляпу. - Своевременная... а я уж собирался кого-нибудь за вами послать...
   Он протер лицо рукавом.
   - Случилось что? - эта встреча Райдо не обрадовало.
   Ему не хотелось беседовать с шерифом, ему хотелось выбраться из задымленных городских предместий на тракт, пришпорить лошаденку и добраться до дома.
   Там Ийлэ.
   И малышка... и особняк охраняют, но это ее не успокаивает... она боится и людей, и охраны. Не привыкла еще, и вряд ли привыкнет... и надо было предупредить, а то получается, что Райдо просто взял и уехал.
   - Случилось, - подтвердил шериф, вытирая лицо рукавом. - Такое дело... может, взглянете? Тут недалеко...
   Отказаться?
   У шерифа нет прав задерживать Райдо, но... от него пахнет кровью... в этом городе от всех, кажется, пахнет кровью. И это ненормально!
   Райдо принял решение:
   - Нат, отправляйся домой...
   - Нет.
   - Нат! - нервы сдавали, а мальчишка еще спорить думал. - Или ты делаешь, что сказано, или можешь считать себя совершенно свободным. Ясно?
   Насупился, отвернулся... и плевать.
   Хватит.
   Доигрался уже... а ведь мог и вправду под суд пойти. И кажется, девчонка понимает, наклонилась, не стала ничего говорить, но просто погладила Натову руку...
   - Гарм, проводи... Сигни со мной остаешься.
   Одного хватит.
   Не охрана, но... мало ли, вдруг тварь внутри, разбереженная ночною скачкой, окончательно проснется? И тогда Райдо до дома просто не дойдет...
   И в груди снова клокочет, горло дерет кашлем, который Райдо давит.
   Пусть мальчишка уберется...
   - Натворили вы делов, - сказал шериф, проводив Ната взглядом. - Но и к лучшему... теперь точно никто его не обвинит...
   - В чем?
   - Идемте.
   Идти и вправду было недалеко. До управления. А там - и до мертвецкой. Запах крови сделался резким, тяжелым. И Райдо, втянув холодный сырой воздух, остановился на пороге.
   - Убийство?
   - Убийство, - печально подтвердил шериф. - Аккурат на рассвете нашли... уже закоченеть успела, и значится, ночью...
   Женщина.
   Немолодая. Не особо красивая... наверное, лет десять тому ее можно было бы назвать хорошенькой... наверное, и называли, и платили поначалу прилично, заставляя верить в удачу.
   Наверное, тогда она, приехавшая ли в этот городок, родившаяся ли в нем, но верила, что в ее жизни все сложится иначе, не так, как у других. И работать шла, думая, что в любой момент остановится.
   Вот только заработает...
   Но деньги уходили, а с ними - и время, и красота ее таяла... свежесть ушла, и клиенты, те, что получше, переметнулись к другим. Странно было бы ждать от них верности. Она и не ждала. Она ушла из квартирки или публичного дома, но на улицу... и работала там, уже не живя - выживая, доживая...
   - Бесси, - сказала шериф. - Рыжая Бесс... так ее прозвали.
   Рыжая?
   Когда-то, возможно, ее волосы были рыжими, и быть может, яркими, оттого и прозвали так. Но с той поры они поредели, поседели, и женщина подкрашивала их хной.
   Лицо пудрила.
   Пудра, смешавшись с кровью, спеклась в уродливую маску.
   - Он был очень зол, - сказал Райдо, отводя взгляд от этого лица, на котором он увидел недоумение. - Сначала ударил в живот...
   Белый и дряблый...
   Раскромсанный.
   - Ей было больно... она кричала... или... - Райдо наклонился к трупу и, преодолев брезгливость, сунул пальцы в рот. Он не без труда развел челюсти и вытащил изо рта мертвой шлюхи серый ком. - Вот... он закрыл ей рот кляпом... сунул в рот и ударил... ей было очень больно... она потеряла разум... и вместо того, чтобы выплюнуть это, отбивалась... посмотрите, все руки в порезах... он был сильней и дальше, после первого удара, просто бил... ему хотелось, чтобы ей было больно...
   Шериф слушал молча.
   Он ведь и сам прекрасно прочел все по ранам.
   - А потом, когда она умерла, он ее и выпотрошил... нашли внутренности?
   - Там же бросил, - шериф тяжко вздохнул. - Думаете, это тот, который Дайну...
   - Скорее всего...
   - Ей он горло, а тут...
   - С перерезанным горлом долго не живут, а вот эта рана, - Райдо надавил на края, заставляя ее раскрыться. - Человек протянет довольно долго.
   Он отступил от трупа и тряпку, протянутую шерифом, принял.
   - Я не уверен, что она была мертва, когда...
   Пальцы Райдо оттирал не столько от крови и грязи, сколько от запаха, радуясь тому, что кусок ветоши пропах формалином, как и сама эта комната, полуподвальная и темная.
   - И предположений о том, кто бы это мог быть, у вас тоже нет, - шериф смотрел не на тело, - на Райдо.
   Подозревал?
   Ну да, кого еще, если не чужака... и да, выходит, и вправду хорошо, что Нат именно этой ночью вздумал свою девицу похитить, иначе на него бы повесили.
   - Предположения, - тряпку Райдо вернул шерифу. - Да какие у меня могут быть предположения?
   - Ну... мало ли... вдруг учуяли чего?
   - Она ведь там изрядно пролежала, верно?
   - Ну пару часов точно...
   Пара часов на морозе, на дыму... и ветер опять же, но будь дело только в этом, Райдо попробовал бы найти следы, но запах крови прочно перебивал все иные.
   - На место глянуть не желаете? - предложил шериф без особого энтузиазма.
   - Желаю.
   На улице запах крови растворился среди иных.
   Аромат свежей выпечки... и кажется, кофе. Табака, терпкого и сладкого, который шериф носит в кисете, а кисет сжимает в кулаке, и наверняка, это его успокаивает.
   - Это все война, - сказал он, вдыхая холодный воздух. - Она людей изуродовала...
   - Думаю, для некоторых война - просто удобный предлог. Например... - Райдо кивнул в сторону управления. - Та женщина умерла не из-за войны, но потому, что кто-то ошалел от крови...
   Он потер переносицу.
  
   - Может и так, - не стал спорить шериф. - Пройдемся. Тут если пешочком, то недалече... городок маленький...
   ...тесные улочки сплелись причудливым лабиринтом. Они раздваивались и снова сливались, перетекали друг в друга каменными ручьями, берега которых изменялись.
   Чем дальше от центра, тем грязней.
   И под ногами хлюпает уже не снежное месиво, но помои... окна домов заколочены, и дощатые щиты смотрятся заплатами на грязной черной ткани.
   Кто-то смеется.
   Кто-то плачет... орет... и снова плачет, но тоненько и надрывно, так, что сердце разрывается...
   - Там работный дом, - шериф остановился, указав на очередное черное строение, ничем-то среди иных не выделявшееся. - После войны много сирот стало... вот и учат...
   Райдо стиснул зубы.
   Ему нет дела до чужих детей... наверное, нет... не он начал войну, не он убивал... нет, он убивал, конечно, но вряд ли их родителей... псы воевали с альвами, а люди с людьми.
   Так уж получилось, но...
   ...он запомнит этот дом. И заглянет.
   Позже.
   Запах крови Райдо ощутил сквозь смрад, висевший над этим переулком.
   Темно.
   Крыши домов почти смыкаются. Меж ними протянулись бельевые веревки, на которых полощутся влажные простыни. Они выглядят столь грязными, что у Райдо возникает ощущение, что и веревки эти, и сами простыни висят здесь не первый год.
   Мостовая исчезла под слоем грязи.
   Черная земля. Огрызки... ошметки тряпья... дохлая осклизлая крыса вытянулась посреди черной лужи...
   - Тут ее нашли, - шериф указал на кучу мусора. - В углу лежала...
   - Как лежала?
   - На спине.
   Он обошел Райдо, наклонился, точно пытаясь разглядеть в этом мусоре что-то важное.
   - На спине. И руки сложены... вот так, - шериф скрестил руки на груди. - Глаза ей еще закрыл...
   Все более странно...
   - На мертвую он не злился.
   - С чего вы решили? - шериф присел на корточки и, вооружившись осклизлой палкой, которую Райдо и в руки взять бы побрезговал, принялся ковыряться в сопревших листьях, огрызках, тряпье и чем-то, не поддающемся узнаванию.
   - С того, что он ее не бросил... потратил время. Сначала убил... на это ушло несколько минут... выпотрошил, а потом, вместо того, чтобы уйти, пока его не заметили, он возится с трупом. Укладывает... руки...
   Райдо остановился, вспомнив еще кое-что, что не бросилось в глаза сразу.
   - Ее волосы... они были такими?
   Шериф хмыкнул.
   - Тоже, значит, заметили. Нет, не были. Бесси со щеткой не особо ладила... а вот тут... расчесал. И вот скажите мне, господин Райдо, чего бы это могло значить?
   - Понятия не имею.
   - Вот и я... - шериф пнул дохлую крысу. - Не имею. Но видится мне, что вы были правы... и это только начало... вот же... на мою голову...
   Почему-то вспомнился Альфред.
   И заяц.
   И запах крови... и наверное, Альфред мог бы убить, не столь уж велика разница между зайцем и старой шлюхой...
   Нет, чушь.
   Совпадение... от шерифа вон тоже кровью пахнет... и от доктора, помнится... да и городок этот не столь уж мал, если разобраться... любой мог.
   Или не любой?
   Та женщина... скорее всего, ее с убийцей не связывало ничего, кроме его ярости. А вот Дайна... Дайна - не случайная жертва... первая... первая, кто довел его до грани.
   И показал, что убивать - не страшно.
   От собственных мыслей Райдо стало неуютно.
   - Знаете, - шериф задрал голову, уставившись на простыни, которые вяло шевелились на сквозняке. - А до войны это был мирный спокойный город... Куда что подевалось?
   И Райдо не отказался бы узнать.
  
   Райдо ушел.
   Куда?
   Не предупредил... ночью... Ийлэ уже поверила, что по ночам она может спать. А он взял и ушел. И что теперь?
   Ждать?
   Прятаться?
   Сделать вид, что ничего-то не произошло... и снова ждать...
   Она сидела одна за огромным столом, притворяясь, будто бы все хорошо. И завтрак тянулся, громко тикали старые часы, отсчитывая минуту за минутой.
   Беспокоиться не о чем.
   Райдо обещал безопасность, и значит, вернется, и значит, у него была причина уехать... и надо просто подождать. Еще минуту. Две. Десять.
   Час.
   И снова... уже не в столовой - Ийлэ так и не поела, не смогла в одиночестве, но в тишине своей комнаты, которая перестала быть убежищем.
   Ийлэ закрыла окно.
   И дверь на засов. И придвинула к этой двери кресло, достаточно тяжелое, чтобы хоть как-то задержать того, кто придет...
   ...никто не придет.
   ...в доме только охрана, а она Ийлэ не тронет.
   ...и прятаться не от кого, но открыть дверь и выйти было выше сил Ийлэ. Она подходила к ней, тянулась к ручке, к засову, но стоило прикоснуться, и руку отдергивала.
   А вдруг... вдруг те, которые остались в доме, решат, что не обязаны слушаться?
   - Мы посидим здесь, - Ийлэ вытащила дочь из корзины, обняла, удивляясь тому, до чего та стала тяжелой, теплой. И ощущение этого тепла успокаивало. - Мы просто посидим здесь... немного... нам ведь вовсе не обязательно гулять по дому, верно?
   Нани улыбалась.
   И пускала пузыри.
   И должно быть, ей было совершенно все равно, где это делать, в комнате ли Ийлэ, в гостиной ли или же в детской... детская требовала ремонта, и Райдо заявил, что весной всенепременно его сделает, и обои выпишет, и мебель... и все прочее, чему положено в детской быть...
   - Мы посидим... помолчим... или я расскажу тебе сказку? Нет? Я ведь уже рассказывала... а песен я не помню совсем... наверное, мне пели... мама или няня... или вот гувернантки... у меня постоянно менялись гувернантки. Они приезжали откуда-то... то есть, теперь я знаю, что мама их выписывала... через журнал. Есть специальные журналы для леди, где можно разместить объявление... и вот они приезжали, оставались на полгода... или на год... а потом вдруг уходили. Я не знаю почему.
   Нани молчала.
   Понимала ли? Не важно, Ийлэ говорит не для нее, но потому, что если она замолчит, то вновь начнет прислушиваться к дому, выискивать среди многих звуков, его наполняющих, те, что предупреждают об опасности.
   Нет опасности.
   Есть комната. И дочь, которая все-таки немного походит на альву... вот в глазах появились зеленые искорки. Уши опять же заострились характерно и... и хорошо бы, чтобы сходство это не было столь явным. В новом мире альвам не место.
   - Они все были разными... одна любила болтать. Постоянно рассказывала о своей семье, о сестрах... у нее было семеро сестер, представляешь? И я ей завидовала безумно! У меня-то ни одной... она уехала ночью, как Райдо... никому ничего не сказала... то есть, наверное, родителям сказала, а со мной даже не попрощалась. И я по ней скучала. Я бы хотела написать письмо, но куда и кому? И когда сказала маме, то та разозлилась жутко... в комнату меня отправила.
   Волосы на макушке пахли молоком. И розовые ладони, и пальчики тоже. Они были крохотными, эти пальчики, и постоянно шевелились, точно Нани пыталась разгладить складки на пеленках.
   - А спустя неделю прибыла друга. Она была тощей и молчала, а если открывала рот, то лишь затем, чтобы процитировать очередную нелепицу из "Наставлений для юных леди". Она очень любила эту книгу... по-моему, только ее и читала. Это плохая книга...
   ...пальцы обвили мизинец Ийлэ и потянули к беззубому рту.
   - Тот, кто ее написал, думал, что с детьми следует быть строгими... нет, я не к тому, что он совсем неправ... не знаю, но в ней есть отдельный раздел, с наказаниями... она его знала наизусть... и я как-то стащила яблоко... не подумай, кормили меня очень даже хорошо, но яблок хотелось. И я стащила. А воровство - это плохо...
   Ийлэ задумалась.
   - Плохо, но иногда... иногда иначе не выжить... впрочем, тогда вопрос с выживанием вовсе не стоял... меня любили... а она связала руки за спиной. Палец к пальцу. Очень полезное наказание, оно и осанку исправляет, и вообще... папа увидел... никогда не думала, что он способен настолько разозлится... и эта гувернантка тоже уехала. Но ей я писать не хотела.
   Нани, окончательно завладев мизинцем, сунула его в рот и увлеченно мусолила деснами.
   - Так и получилось... получалось... наверное, это еще одна тайна... в этом доме, оказывается, великое множество всяких тайн, а я и не догадывалась. Я просто жила и теперь вот...
   Нани палец выпустила и закряхтела.
   - У тебя тоже будет тайна... я никогда не расскажу тебе правду о твоем отце, - Ийлэ наклонилась к самому уху. - Я придумаю историю... не знаю, скорее всего о великой любви... или еще о какой-нибудь глупости, в которую верить удобно. Главное, ты никогда не узнаешь, каким ублюдком он был.
   Нани улыбнулась.
   Она была счастлива, и Ийлэ позавидовала этой ее способности.
   Так просто... так мало нужно...
   ...в дверь постучали, когда Ийлэ почти решилась выйти.
   Обед она пропустила, и подзабытое уже чувство голода вернулось, а с ним - и новые страхи. Если Райдо уехал надолго... на два дня... на неделю... Ийлэ не сможет всю неделю из комнаты не выходить. Кроме того, есть еще Нани, которая тоже хочет есть, и плачет.
   Громко.
   Ийлэ пыталась успокоить.
   Взяла на руки. И носила. И говорила, что нужно подождать еще немного, что выходить опасно, а Нани не желала слушать. Она рыдала, пока не устала, а устав, уснула, уткнувшись носом в ключицу, но и во сне она продолжала всхлипывать от обиды.
   Ийлэ должна была выйти.
   И она пыталась. Дважды или трижды, или больше, но стоило коснуться двери и... отступала. Раз за разом, убеждая, что есть еще время.
   Немного.
   А тут постучали.
   - Ийлэ, ты там? Мне сказали, что ты там и не выходишь, - голос Ната разбудил Нани. Она закричала с новой силой, жалуясь на голод, на то, что пеленки давным-давно промокли, и простыня, в которую ее Ийлэ завернула... и наволочка... и даже свитер Райдо.
   Нани хотела есть.
   Ей было мало чистой силы.
   - Что случилось? - щенок толкнул дверь. - Тебя кто-то обидел?
   - Нет, - говорить вновь стало тяжело. - Я... я просто...
   - Закрылась?
   - Да.
   - Не веришь им?
   - Ты один?
   - Да, - после небольшой паузы ответил Нат. - Теперь я один. Райдо вернется. Ему пришлось задержаться в городе... но он вернется, чтоб мне землю жрать, если я вру!
   Нани замолчала.
   - Я им сказал, чтобы ушли... и не бойся, я не позволю тебя обидеть. Ты же помнишь? Я обещал... и был свидетелем вашего с Райдо договора...
   Надо выйти.
   Дверь открыть.
   Покормить ребенка... и самой не мешало бы поесть. Ийлэ понимает, но... ей страшно. Она верит Нату и... не верит.
   Боится.
   - Пожалуйста, открой...
   - Я... не могу.
   - Почему?
   - Просто не могу...
   - Ийлэ, послушай, - он сел у двери. - Я буду все время рядом... и никто к тебе не подойдет. Клянусь! Ты вообще никого не увидишь... и если не хочешь выходить, то ладно, не выходи. Это твое дело. Но просто открой дверь... я принесу молока. И тебе тоже поесть. Поставлю, а сам отойду. Так хорошо?
   - Я... - Ийлэ вдруг поняла, что вот-вот сама расплачется, а ей плакать никак нельзя. Это глупо плакать! У нее и причин-то нет... - Я не могу! Не могу открыть эту дверь!
   - Тише.
   Правильно.
   Тише надо. Не кричать. Крик пугает Нани, которая затихла и зажмурилась, и дышит мелко-мелко, а сердце ее вовсе колотится в сумасшедшем ритме.
   - Ты... боишься?
   - Да.
   - Меня?
   - Нет. Я... просто... я знаю, что должна открыть... и хочу открыть... но я не могу!
   - Ийлэ... - Нат вздохнул, наверное, ему совершенно не хотелось тратить время на уговоры, и Ийлэ было стыдно за свой страх, за то, что этот щенок прекрасно понимает, что ей страшно. - Ты все можешь. Ты же сильная и... и я не знаю, что надо говорить в таких ситуациях... то есть, про силу знаю, но все это херня полная, потому что не помогает... когда я тонул в плывунце, то Райдо говорил, что я сильный и выберусь. И в госпитале тоже говорили, что сильный и выживу... а я когда слышал, то думал, что я ничего не сильный, а я только и думал, что ничего не сильный, что мне больно и сдохнуть бы... что если бы сдох, то больно не было бы... и злило жутко... но на злости и выехал. А ты не злишься и... плевать на эту дверь... вышибить я не вышибу, сил не хватит... я вообще не особо сильным уродился, но... а если в окно заберусь?
   - Зачем?
   - Дверь открыть. Раз у тебя не получается. Тут карниз широкий... окно ты открыть сумеешь?
   - П-попробую.
   Нет причин для слез, а они все текут и текут, и Ийлэ размазывает их, и еще сопли кажется, по лицу, представляя, до чего жалко она выглядит.
   Заперлась.
   Спряталась. И выбраться не способна.
   Трусиха.
   - Вот и замечательно. Ты пробуй, а я заберусь... только ты постарайся побыстрей, ладно, а то там холодина жуткая...
   Он замолчал.
   Ушел?
   Зачем ушел? Пока Ийлэ разговаривала, ей было легче... она бы еще поговорила... и быть может, сумела бы дверь открыть.
   Райдо точно нашел бы правильные слова.
   Почему он уехал? Не предупредил даже! И это почти предательство, от которого горько... или от слез? Мама говорила, что слезы горькие, как морская вода, наверное, права была.
   Ийлэ мазнула рукавом по пылающей щеке и решительно встала.
   - Он нас выпустит. Подожди немного и... и он нас выпустит, - куда более уверенно произнесла она. Нани в корзине лежать не желала, она хныкала, ерзала, пытаясь перевернуться. - Всего минуту... я только окно открою... с окном я справлюсь... здесь просто задвижка жесткая, но я справлюсь...
   Она говорила громко, пытаясь перекрыть плач Нани, которая уже ныла на одной ноте, протяжно, перемежая крик редкими всхлипами.
   - Справлюсь...
   И руки дрожали. А треклятая щеколда заела, как назло. Ийлэ дергала ее, дергала, и когда щеколда поддалась, то полоснула по пальцам.
   Больно.
   Ийлэ зашипела и руку в сунула, пытаясь как-то справиться и с болью, и со злостью на себя, и со слезами, которые вновь хлынули.
   А створки окна распахнулись.
   - Ну наконец-то, - сказал Нат, спрыгивая на пол. - Я уже начал думать, что ты меня уморозить решила... показывай, что тут с дверью...
   Ийлэ отступила.
   Он видит слезы. И стыдно, и все равно... он ведь делает вид, что ничего-то особенного не произошло, но слезы все равно видит... и Райдо расскажет, что Ийлэ умеет плакать.
   Почему-то при мысли о Райдо слезы сами собой иссякли.
   - Тяжелое, - Нат кресло сдвинул с трудом. - Как ты только... откуда силы взялись?
   - Не знаю...
   - Бывает. Ты... ты главное, никого не бойся. Я ведь рядом буду.
   Он нахмурился и потрогал себя за кончик носа, а потом покраснел и признался:
   - Я тут... женился. Случайно вот...
   - Случайно?
   Нат кивнул и покраснел сильнее прежнего.
   - Она... хорошая. Человек только, но все равно хорошая. Я тут вот что подумал... какая разница, человек или нет? Я ведь все равно вне рода... мог бы вернуться, конечно... но не простили бы. А значит, лучше самому по себе или вот с Райдо... а Райдо не против был... он из-за меня уехал. Если бы не уехал, меня бы посадили... главное, что теперь я с женой и...
   Он замолчал, покосился на корзину с малышкой и добавил:
   - Ты с ней потом познакомишься, да? Когда Райдо вернется?
   Ийлэ кивнула.
   Именно так.
   Потом. Когда Райдо вернется.
  
   Он появился уже под вечер и принес с собой запах города, дыма и крови. Он стряхнул с волос снег и сказал:
   - Привет. Прости. Я должен был предупредить, что уезжаю, да?
   - Да... и нет. Наверное. Ты... сам по себе.
   - Сам, - согласился Райдо и сел на пол. Стянув левый сапог, он отправил его в угол комнаты и с наслаждением пошевелил пальцами. - Жмут, хрысь их задери... а говорили, что разносятся. Не верь сапожникам. Врут. И матерятся.
   - Почему?
   - Откуда я знаю? Может, жизнь нелегкая... а может по привычке... - он улыбнулся открытой детской улыбкой. - Выражение такое есть... не на пустом же месте возникло!
   И правый сапог отправил вслед за левым.
   Отец никогда бы не позволил себе такого... и уж точно не стал бы надевать красные вязаные носки.
   - Нат в городе купил, - пояснил Райдо, хотя Ийлэ ничего не спрашивала, да и спрашивать не хотела. - Выглядят жутко, но теплые... он мне сказал, что ты спряталась. Тебя кто-то обидел?
   - Нет.
   - Ийлэ...
   - Нет, - она забралась в кресло с ногами, чего отец тоже не позволил бы, да и матушка... и наверное, они пришли бы в ужас от поведения Ийлэ, но с ногами уютней.
   Безопасней.
   - Мне никто не угрожал. Я... я просто не чувствовала себя в безопасноти.
   Ему можно признаться. Он поймет.
   - Прости, пожалуйста.
   - Ты не при чем. Это... это все здесь, - Ийлэ прижала раскрытую ладонь к груди. - Я знаю, что нужна тебе. И что они не тронули бы... и все равно. Страшно. Не уходи больше.
   - Постараюсь.
   Он встал не четвереньки и, подобравшись к креслу, уткнулся лбом.
   - От тебя пахнет лесом...
   - Ты говорил.
   - И весной...
   - Осенью.
   - Нет, весной. Я ошибался. И не мудрено. Осень и весна поначалу очень похожи, но весна лучше...
   - Чем?
   - Весной больше жить хочется.
   Ийлэ осторожно коснулась макушки. Рубцы стали растягиваться, и поблекли, и уже не выглядели столь жутко. А на коже пробивалась щетина волос, мягкая, бархатистая.
   - Хорошо-то как, - вздохнул Райдо, голову наклонив. - У тебя руки мягкие.
   - Раньше были...
   - И остались... не бойся больше ничего, хорошо? Я ведь обещал, что буду тебя защищать?
   - Обещал.
   - И буду... и если бы не Нат, я бы не уехал... он женился, представляешь?
   - Он сказал.
   - Пороть его некому... хотя есть кому... Гарм возьмется, а то не дело это... поваляет пару раз по снегу, спесь собьет... оно на пользу только.
   Ийлэ не гладила, нет, она просто касалась, что рубцов, что волос, что холодной влажной кожи. От кожи пахло снегом и все-таки кровью...
   - А то моду взял творить, чего ему вздумается...
   - Ты ворчишь, как старик.
   - Я и есть старик, - Райдо вздохнул и глаза закрыл, пожаловался: - А Гарм к кухарке ходить повадился... меня она гоняла с кухни, а его прикармливает... и вот где в жизни справедливость?
   Ийлэ подумала и согласилась, что справедливости в жизни нет.
   - Она его раскормит... а на кой ляд мне в доме толстый начальник охраны?
   - Выгонишь.
   - Точно. Выгоню. Всех выгоню и один останусь... ну, с тобой то есть... и с Броннуин...
   - Нани.
   - Нани - это короткое имя. А Броннуин - длинное. Имя должно быть длинным и солидным...
   - Зачем?
   - Иначе уважать не будут.
   Райдо потерся носом о юбки.
   - Мы платьев так и не заказали... я хотел заехать на почту за каталогами, а потом совсем из головы вылетело. Простишь?
   - Прощу.
   Он был так близко, непозволительно, неподобающе, небезопасно... и замечательно. Эта близость, и собственный его запах, тяжелый, слишком тяжелый, для этого дома, пробуждали странные желания.
   Трогать.
   Не волосы, но лицо, разглаживая нити шрамов.
   Сухие щеки с обветренной кожей... на ней нет живого железа, и это наверное, хорошо, это значит, что Райдо спокоен... и губы у него тоже сухие, потрескавшиеся... а на переносице капли воды.
   Холодные.
   Короткие колючие ресницы щекочут пальцы.
   - Что ты делаешь? - поинтересовался Райдо и тут же добавил: - Делай дальше, мне нравится... но зачем?
   - Просто так.
   - Хорошая причина. Веская.
   - Что случилось в городе?
   Райдо вздохнул.
   - Убийство.
   - Кого...
   - Одну женщину...
   - Как?
   - Зарезали. Ийлэ, это...
   - Меня не касается?
   Райдо задумался, но вынужден был признать, что касается.
   - Я думаю, что убил кто-то, кто ищет сокровище... а таких людей немного.
   - И кого ты подозреваешь?
   - Шерифа. И Альфреда, который сынок мэра... я бы и мэра подозревал, но он весит за триста фунтов, плюс еще отдышка... хреновый из него убийца вышел бы. А вот сынок его - дело другое.
   - Он тебе не нравится, - Ийлэ чувствовала эту неприязнь.
   - Не нравится. Не люблю засранцев.
   - Засранцев никто не любит.
   - Резонно, - он хмыкнул и все-таки отстранился. - Но одно дело, когда человек просто засранец, и совсем другое, если он убийца...
   В этом имелся свой резон. Ийлэ пыталась вспомнить Альфреда... любезный. И красивый, опасно красивый, как выразилась матушка, сказав, что Ийлэ не следует увлекаться человеком, это не самая лучшая партия... еще опасный.
   Он дарил Ийлэ ветки можжевельника с черными бусинами ягод, и читал стихи... и пришел в дом, когда Райдо стало плохо... он искал ее, но не так, как искал бы друга.
   Охотясь?
   - Пожалуй, - тихо заметила Ийлэ. - Мне он тоже не нравится.
   - Вот и хорошо.
   - Значит, двое?
   - Трое.
   - И кто...
   - Доктор, - Райдо посмотрел снизу вверх и глаза у него были покрасневшими, усталыми. - Он бесхребетная тварь, конечно, но... знаешь, любую тварь можно довести до предела... за предел.
   Наверное, он ждал удивления. Или возражений.
   Уверений, что доктор не способен... только вот Ийлэ больше не знала, кто и на что способен. Она уже однажды ошиблась в людях и повторять ошибку не желает.
   Поэтому и молчит.
   - Что ты будешь делать? - вопрос возник, когда молчание сделалось тяжелым.
   - Не знаю. Наверное, ничего, - Райдо ущипнул себя за ухо. - Я думал... видишь ли, два варианта. Разбираться во всем этом самому или просить помощи. Сам я не особо соображаю в подобных делах, и виноватого с ходу не назову.
   Он вздохнул совсем уж тяжко и признался:
   - А помощь... помогут, конечно. Разберутся. Быстро разберутся... только вот... без тебя разобраться точно не выйдет... понимаешь, Особый отдел - такая контора... даже если ты кругом чист и бел, как заячий хвост, все одно лучше не связываться. О тебе они не знают. И лучше будет, чтобы не знали и дальше... и я тебя не отдам, только я для них тоже не особо важная птица. Таких как я много.
   В этом Райдо ошибался.
   - Так что будем сами... потихоньку... вообще я думал уже, что если свернуть шею всем троим, то почти наверняка от проблемы избавит.
   - Почти?
   - Именно, что почти. Может случиться, что есть кто-то четвертый или пятый, тот, о ком я знать не знаю. И оставлять его недобитым будет опасно... да и не привык я убивать без веской на то причины. Так что потерпи, ладно?
   - До весны?
   - До нее самой...
   ...до весны оставалось полтора месяца.

Глава 11.

   Больше она не боялась. Почти.
   Порой ей казалось, что рядом с Райдо она утрачивала саму эту способность - испытывать страх. Правда, стоило ему уйти...
   ...ненадолго.
   ...и не уйти, но просто выпасть из поля зрения.
   Ийлэ терялась.
   И страхи вдруг возвращались, множились, подавляя само желание сопротивляться. Ийлэ пыталась.
   Училась улыбаться, пусть и видела в зеркалах, что улыбки ее - лживы. И лицо - маска. Это лицо теряло чувствительность. Ийлэ трогала онемевшую кожу, бледные губы, излишне тонкий некрасивый нос...
   Говорила себе успокоиться.
   И не только себе.
   Правда, остальные были спокойны.
   Гарм, который по-прежнему держался наособицу, порой исчезая на день или два, а однажды и вовсе на неделю, и тогда Ийлэ с удивлением понимала, что беспокоится и за него, что привыкла и к его молчаливому присутствию, к кухонным запахам, которые привязывались к нему, к полусонному взгляду и показной лени...
   Привыкла она и к суетливому Талботу, что и думать забыл об отъезде, всецело отдавшись поиску клада. Он вновь и вновь обшаривал дом, простукивая стены и полы, забираясь в подвалы и на чердак.
   Он рассказывал о поисках, когда устало, обреченно, почти смирившись, что именно этот клад не дастся в руки, когда восторженно, с предвкушением победы, когда просто потому, что невозможно было молчать.
   Привыкла к Нире, тихой, растерянной, верно, не способной свыкнуться с мыслью о замужестве, тем более что замужество это было быстрым и каким-то ненастоящим, что ли.
   Нет, Нира ничего не говорила, но в словах не было надобности.
   - Я... - она решилась подойти на третий день пребывания в доме. - Я рада, что ты жива и...
   И замолчала, протянув серебряную бабочку-заколку.
   - Помнишь... Мирра мою сломала. И я еще плакала. А ты сняла и вот... у меня никогда не было таких красивых... и я ее... я прятала ее. От мамы, и от Мирры тоже... и вообще ото всех... и я не знаю, захочешь ты со мной говорить или нет, но...
   Серебро потемнело.
   И эмаль стерлась с крыльев, и бабочка эта, простенькая, копеечная, смотрелась почти жалко.
   - Я подумала, что мне больше нечего тебе дать, - Нира смотрела снизу вверх. - Да и это не подарок совсем... она ведь твоя.
   - Нет, - Ийлэ коснулась крыльев бабочки, теплых, как и ладонь Ниры. - Я ее отдала. И... и я не хочу вспоминать. Хорошо?
   Нира кивнула.
   Она стиснула кулачок, и спрятала за спину, за пышные юбки нелепого платья.
   - Подружкой невесты ты тоже не будешь?
   Ей не хотелось этой свадьбы, Ийлэ видела.
   - Я не думаю, что это хорошая идея.
   Вряд ли появление Ийлэ обрадует найо Арманди... и остальных тоже... и разговоры пойдут.
   - У меня больше нет подруг и... Мирра на меня злится. Мама тоже... все злятся...
   - Я нет.
   - Но у тебя-то есть причины, - неловкая извиняющаяся улыбка. - Я... я не особо умна... и меня тогда отправили к тетушке... а потом, когда вернулась, то мама сказала, что ты погибла... все погибли в доме... она солгала. Я знаю, когда она лжет, только не говорю... и тогда подумала, что она хочет защитить нас с Миррой, избавить от... от подробностей.
   Нире нет и шестнадцати.
   А год тому она была еще моложе... ребенок... и странно, что Ийлэ на этого ребенка злилась.
   - Но в доме появились кое-какие вещи... я их помнила... и мама сказала, что твоя матушка была бы не против... что она память сохраняет... и это снова ложь была. Но я не замечала. Тебя ведь нет... и никого нет... а мама - это мама...
   Нира вздохнула и обняла себя.
   - Потом появился отец и сказал, что ты выжила и... и если так, то есть шанс.
   - Какой шанс?
   - Не знаю, - Нира покачала головой. - Я... я случайно услышала тот разговор. Что они сделали?
   - Ничего.
   - Ты тоже лжешь.
   - Все лгут.
   - Это неправильно... и я не хочу этой свадьбы... никакой не хочу... хочу, чтобы меня оставили в покое. Только разве меня послушают?
   Она оказалась права.
   Не послушали.
   Белое платье. Фата. Венок из белых цветов. Невеста походила на фарфоровую куклу, бледную, хрупкую...
   Растерянную.
   А Нату черный костюм был к лицу.
   - Что подарить женщине, чтобы она обрадовалась? - спросил он, заглянув к Ийлэ. Как обычно, постучать себе труда не дал.
   - Не знаю.
   - Ты же женщина!
   - Разве я радуюсь? - она почти готова была улыбнуться, до того серьезным и вместе с тем растерянным он был.
   ...и наверное, в другой жизни у Ийлэ мог быть младший брат.
   ...или кузен.
   ...скорее всего, кузен возраста Ната и характера его...
   - Подари ей цветы, - посоветовала Ийлэ и не удержалась, коснулась виска, убирая длинную прядь. Несмотря на все усилия Ната, волосы его по-прежнему стояли дыбом. - Удачи тебе... вам удачи.
   - Ты... ты не будешь ей мстит?
   Он перехватил руку и не отпускал, держал осторожно, но крепко. В глаза заглянул, наверное, пытаясь понять, скажет ли она правду.
   - Не буду. Она... ни в чем не виновата.
   - Она хорошая, - Нат неловко улыбнулся, верно, ему самому улыбка была непривычна. - Очень хорошая! Замечательная! Просто грустная в последнее время... и я тебе привезу кусок торта, хочешь?
   - Хочу, - подумав, согласилась Ийлэ.
   В конце концов, она действительно женщина, а торты женщин очень даже радуют.
   И тогда еще подумала, что Райдо тоже уедет, но он остался. Вытащил Нани из корзины, сам лег, вытянулся на ковре и ее положил на живот.
   - Ползи, - сказал он, ткнув Нани пальцем в толстую ножку. - Тебя ждут великие дела!
   Она, верно осознав величие тех самых грядущих дел, о которых сама Ийлэ понятия не имела, зашевелила, что ногами, что руками, будто и вправду ползти пыталась. А потом затихла, привстала на ручонках, тоже толстеньких, смешных, и уставилась на Райдо.
   - Я тебя замуж просто так не отдам, - он лег на бок и ноги подтянул к животу, и в этой позе, в неловком жесте, которым Райдо прижал ладонь к груди, Ийлэ увидела боль.
   - Тебе надо отдохнуть.
   - Ты учти, что вырастешь, станешь красавицей и налетят... найдутся оглоеды, вроде Ната... хотя нет, Нат бестолочь, но не оглоед, тут я поторопился.
   Ийлэ села рядом и руки сунула под свитер.
   А Райдо закрыл глаза.
   - У твоей матушки пальцы ледяные...
   - Потерпишь.
   - Уже терплю... и вот представь, заявится ко мне однажды какой-нибудь лощеный типчик, мол, хочу вашу дочь замуж...
   Нани улыбнулась и надула пузырь.
   - Вот-вот... и я о том же. Как ему будет нос не сломать? Я тебя растил, а он замуж...
   - Лежи смирно, - Ийлэ легонько толкнула этого невозможного нечеловека, который от толчка упал на спину и вытянулся, руки на груди сложив.
   - Лежу. Смирно.
   - Райдо! Тебе же...
   Разрыв цветок спал... и все одно, даже во сне, рос. Медленно, тяжело, но рос.
   - Больно, - выдохнула Ийлэ, пытаясь что-то сделать с этой болью.
   - Немного. Я потерплю.
   Ее злило эта его готовность терпеть, и еще, пожалуй, собственная беспомощность, и то, что до весны еще больше двух месяцев, а значит, Райдо придется их как-то прожить.
   - Не волнуйся, - он перехватил ее руку и поднес к губам. - Все не так и плохо... точнее, раньше было куда хуже. А сейчас вот... я привык.
   И улыбается.
   Гад.
   - Ийлэ... я о другом спросить хотел. Ты и Нира...
   - Мы поладим.
   - Если тебе тяжело ее видеть...
   - Мы поладим, - она не спешила убрать руки, пусть и в прикосновении этом, в связи, больше не было нужды. Ийлэ поймала себя на мысли, что ей нравится трогать пса.
   Не любого, но именно этого конкретного пса, который, кажется, не имел ничего против этих прикосновений. Его кожа была горячей и мягкой, с шелковыми нитями старых шрамов и жгутами рубцов, которые больше не спешили раскрыться.
   И это хорошо.
   Если у нее получится, то весной рубцы разгладятся. И шрамы, возможно, исчезнут...
   - Хорошо.
   - А если бы я... сказала, что не хочу ее видеть... ты бы...
   - Отправил бы Ната в столицу. Но лучше пусть пока здесь побудет, на глазах... слишком он дикий для города. Ничего... исправим.
   И слово свое Райдо сдержал. Исправлять Ната взялись сразу после свадьбы, с которой Ийлэ привезли не торт, но троицу золоченых орехов с начинкой из меда и цукатов. Орехи Нат спрятал в кармане костюма и, верно, забывшись, немного раздавил.
   Все равно было вкусно.
   Ийлэ даже спасибо сказала не потому, что положено благодарить за подарки, но вполне искренне.
   - Пожалуйста, - ответил Нат. - Я тебе потом куплю... а еще карточку хочешь? Нас там снимали... сказали, что в газете напечатают. Про меня раньше никогда в газете не печатали.
   - Это событие.
   - Да, только... - он вздохнул и, неосознанно подражая Райдо, ущипнул себя за ухо. - Я ведь... я не слишком-то красив, если по-человечески... а вот Нира, она вся такая... и будут читать, смотреть... скажут ей, что зря она за меня вышла и...
   - Не скажут. А если скажут, то она не послушает.
   - Думаешь?
   - Думаю, - Ийлэ подумала, что в той, в другой жизни, она бы волновалась за своего кузена, и за его молодую жену, и за газету, за слухи... - Она же знает, что ты ее не обидишь.
   Нат кивнул.
   И вправду не обидит, скорее умрет, чем позволит причинить боль. Это было уже много. Но достаточно ли для того, чтобы эти двое были счастливы?
   Ийлэ хотелось бы думать, что достаточно.
   В конце концов, кто-то в этом мире заслуживает счастья, так почему не Нат?
   - Она хорошая, - Ийлэ попыталась улыбнуться. - И ты тоже. И пусть у вас все получится, как надо...
   Она поцеловала Ната в макушку, как поцеловала бы того самого несуществующего кузена. И он, смутившись, покраснев, поспешил сменить тему:
   - Меня Гарм учить будет, как правильно драться... просто драться я умею, а вот правильно - нет... а я теперь должен семью защищать... вот.
   Ийлэ согласилась: должен.
   И позавидовала, что у него есть семья.
   Впрочем, первый же урок, на котором Ната изваляли в грязи, напрочь развеял его иллюзии о легкой учебе. А второй добил... был и третий, и десятый, и потом Ийлэ потеряла счет урокам.
   - Он опять его гоняет, - Нира обжилась в доме и наверное в этом не было ничего плохого, напротив, Ийлэ больше не оставляли одну, но Нира - это не Райдо.
   Ей не прогнать страхи.
   У нее и своих множество.
   Ийлэ знает эти страхи в лицо.
   Гарм.
   Хмурый. И язвительный. И если он и вправду повадился ходить на кухню, то визиты эти никоим образом на нем не сказывались. По-прежнему сухой, если не изможденный, но с цепким злым взглядом, который, впрочем, редко задерживался на Ийлэ.
   И к лучшему.
   Гарм взялся воспитывать Ната, во всяком случае, это называлось именно воспитанием.
   - Он его точно убьет, - Нира старалась держаться с подобающим леди спокойствием, но выдержки не хватало, и она то и дело вскакивала, чтобы подойти к окну.
   Выбирала гостиные, окна которых выходили на задний двор.
   И застывала, глядя на то, как раз за разом Нат летит на землю, катится, сминая уже не снег, но грязное ледяное крошево.
   Истоптали.
   Смешали ногами с пылью, с сухим навозом, с темной промерзшей землей. Он поил ее кровью, отпаивал, но крови было мало.
   Нат вставал.
   Упрямый.
   Ийлэ быстро поняла, что когда бьют, лучше лежать и молчать - быстрее отстанут. А этот вставал раз за разом, скалился и бросался на Гарма, чтобы вновь полететь...
   - Избиение младенца... - Ийлэ однажды не выдержала.
   Это не было ее делом, и если Райдо был спокоен, то и ей следовало бы, но Нат возвращался со двора задним ходом и пропадал где-то в доме, зализывая раны.
   Нира расстраивалась.
   Замолкала.
   И смотреть на нее было тяжело.
   - Не такого уж младенца, - возразил Райдо, который к этому воспитанию относился с полным равнодушием. - Нат довольно взрослый. И считает себя опытным. А это опасно.
   Райдо во двор выходил редко, а когда случалось, то забирался на старую бочку, садился и смотрел... и тогда Ийлэ хотелось его ударить.
   - Я понимаю, что это все выглядит жестоко, - Райдо всегда садился рядом, и наверное, в этом был смысл. Он нуждался в Ийлэ не меньше, чем она в нем. - Но он должен понять, что отнюдь не так хорош, как ему казалось.
   Райдо принес орехи, целый кулек и теперь раскалывал их пальцами.
   - Он уже понял.
   Он очищал ядра от остатков скорлупы и протягивал Ийлэ. Она брала.
   Орехи были сладкими.
   - Понял, твоя правда. А теперь он учится. И по-хорошему учить должен я, но... - Райдо ссыпал скорлупу в другой кулек. - Гарм осторожен.
   - Неужели?
   - Разбитый нос и пара синяков - невеликая цена...
   - Нира беспокоится.
   - С этим я точно ничего поделать не могу, - он протянул золотистое ядро ореха, на его ладони глядевшееся крошечным. - Ийлэ... лучше беспокоиться за живого, чем за мертвого. У Ната такой характер, что он не сможет сидеть тихо. И если пока ему многое спускают из-за возраста, то дальше ему придется или драться, или молчать. А молчать он не сумеет. Единственное, что мы можем для него сделать - это научить.
   Наверное, он был прав.
   Ийлэ чувствовала его правоту и попыталась объяснить Нире. Та слушала, часто моргая, кривясь, с трудом сдерживая слезы.
   - Я... я не знала, что они такие...
   Ей было плохо в этом, не своем доме. Она пыталась прижиться, но зимой сложно... и страхи не уходили. У второго тоже было имя: Мирра.
   Повадилась навещать сестру, и та не смела сказать, что визиты эти ей вовсе не в радость. Нира терялась. Замолкала. Становилась какой-то тусклой... и Нат, которого это вовсе не радовало, злился. Она же пугалась его злости и терялась сильней прежнего.
   Она бледнела.
   Краснела.
   Начинала заикаться, теребила юбки и платки, если платкам случалась оказаться в руках. Озиралась на Ийлэ, у нее пытаясь найти поддержку, и наверное, следовало бы что-то сказать, как-то ободрить, но Ийлэ не представляла, как именно.
   Ей самой было неуютно.
   И она с превеликим удовольствием избегала бы этих встреч, но... как было бросить Ниру.
   - Я не понимаю, - сказала она как-то, с трудом пытаясь сдержать слезы. - Что ей от меня надо? Что им всем от меня надо?
   Нира стиснула кулачки.
   - Она такая... такая... я ведь даже не могу сказать ей, чтобы не приезжала! Точнее, я говорила, а она не слышит...
   Мирра стала ласковой.
   Медвяно-сладкой, словно эта сладость могла кого-то обмануть. Порой с Миррой появлялся Альфред, всегда с подарками, безукоризненно вежливый. Красивый. И Нат, чувствуя превосходство человека, а может свой перед ним долг, отступал.
   Злился.
   Ревновал, не отдавая себе отчет в том, что испытываемое им чувство - это именно ревность. Он брал Ниру за руку и держал, а если вдруг случалось уйти, то начинал нервничать, и живое железо, проступавшее на его лице, выдавало это беспокойство.
   Ната было жаль.
   И Ниру.
   Альфреда же Ийлэ боялась, и страх заставлял держаться от него в стороне...
   ...как и от доктора, который, к счастью, родственными визитами не злоупотреблял.
   - Я знаю, что вы меня недолюбливаете, - сказал он как-то, впрочем, не глядя на Ийлэ. - И у вас есть на это полное право... но нам все одно придется жить в этом городе.
   Он не дождался ответа, ушел, если не сказать - сбежал...
   Убийца?
   Почему-то Ийлэ не могла отделаться от мысли, что кто-то из этой троицы - убийца.
   Альфред с его извечной улыбкой.
   Доктор.
   Шериф. Он заглядывал лишь единожды, чтобы выпить бокал бренди и перекинуться парой бессмысленных фраз.
   - Все хорошо? - он катал бокал в руке, и бренди расползалось по стенкам.
   - Все замечательно, - ответил Райдо.
   Почти правда.
   Замечательно. И зима догорает в ледяных бурях, спешит выплеснуть нерастраченный холод, чувствуя близость весенних костров.
   День за днем.
   И дни складываются в недели, а недели - в месяц... и Зимний праздник с погасшими свечами проходит мимо. От него остается острый запах смолы, капли ее на паркете, зеленые иглы, которые выметали долго, а они все равно попадались, словно дерево не хотело покидать этот дом.
   Был Райдо:
   - Побудешь со мной этой ночью?
   И свеча в его ладонях, зыбкий огонек, который почти касался кожи.
   - Потом... когда я меня не станет... кто-нибудь зажжет свечу в память обо мне, - Райдо устроился в пустой столовой, которая в темноте казалась огромной. - Истинное пламя отзовется... и быть может, позволит душе родиться вновь. Только вряд ли это буду я... пламя меняет.
   - Лоза тоже.
   - Вы вспоминаете своих... ушедших?
   Сегодня он избегал говорить о смерти.
   - Вином. И еще хлебом...
   - Тогда надо принести вина и хлеба, если, конечно, это не оскорбит тебя...
   Предложи это кто-нибудь другой, Ийлэ и вправду оскорбилась бы, но Райдо поделится огнем, а она - хлебом. В этом будет своя справедливость и свое равновесие.
   И она разделила ломоть пополам, а вино разлила по кружкам, глиняным, как того требовала традиция. В глине вино было черным и горчило, или горчило оно без глины, но само по себе.
   - Я не знаю, что у вас говорят в таких случаях...
   - Ничего.
   - Что ж, тогда ничего не скажу, но... мне жаль, что твои родители погибли.
   - Мне... тоже, - Ийлэ выпила бокал и вновь налила.
   Она не пила... да никогда не пила. И пить не собиралась вовсе, но сейчас, в темноте и тишине поминальной ночи мысль напиться вдруг показалась донельзя удачной.
   - Их закопали там... - от вина голова стала легкой и язык тоже, и в этой легкости было что-то правильное. - На заднем дворе. Я закопала... иначе он отдал бы свиньям... это неправильно.
   - Неправильно, - Райдо поставил свечу на пол. - Я не знаю ваших обрядов, но будет весна и мы исправим... настолько, насколько это вообще можно исправить.
   Он лег на пол, на живот, сунул руки под подбородок.
   Он был близко и от этого становилось удивительно спокойно на душе.
   - Я раньше думал, что будет, когда умру... вот есть я... и есть мир... и мне нравилось жить... а как этот мир исчезнет... точнее, я исчезну, а вокруг ничего почти не изменится. Быть может, кто-то будет грустить... например, Кейрен... он очень эмоциональный у нас. Мама вот огорчится... но остальной-то мир не заметит даже. Несправедливым казалось.
   Ийлэ пила вино медленно.
   Ей следовало бы ответить, но она не представляла, какого ответа от нее ждут и ждут ли вовсе.
   - Я... не думала о смерти. То есть о том, что будет после... просто жила и... выживала... и нет, думала, но как об избавлении... а оно все не шло и не шло.
   Ийлэ легла рядом.
   На пол.
   Ей никогда не позволяли лежать на полу, это некрасиво и неправильно.
   Неприемлемо.
   В ее нынешней жизни столько всего неприемлемого, что эта мелочь уже ничего не изменит. Пол был твердым, несмотря на ковер. Ийлэ трогала ворс и до досок полированных паркетных дотянулась.
   Закрыла глаза.
   И замерла, когда тяжелая ладонь Райдо скользнула по спине.
   - Когда началась эта война, я подумывал уже оставить службу... не совсем, чтобы, но перевестись куда-нибудь поближе к столице... может, вообще в полицию пойти.
   - Почему?
   - Скучно было. Маленький городок. Маленький гарнизон. Одни и те же люди, одни и те же лица... и проблемы день за днем одни и те же... меня туда сослали...
   - Из-за чего?
   - Из-за избытка дури... но я там годы провел... карьеру сделал... командир гарнизона, чтоб его... и надоело все до невозможности. Подумал, что, быть может, старая история и забылась уже... собирался осесть где-нибудь. Жену подыскал бы... точнее, мне бы подыскали... у матушки моей целый список подходящих невест имеется. А тут война. И я решил, что хрысь бы задрал эту тихую старость... ну и подал рапорт... отец поддержал... он бы в Особый отдел пропихнуть попытался, но там, на мое счастье, решили, что им я не особо нужен. Отправили в разведку... Ийлэ... не знаю, имеет ли это значение, но... я убивал, когда нельзя было не убить. Война шла и... нас не были рады видеть на этих землях. Мне приходилось допрашивать. И пытать приходилось тоже. И я не скажу, что совесть моя совсем уж чиста, но... я никогда никого не мучил ради забавы...
   Наверное, это было уже много.
   Ийлж вновь ничего не сказала, но лишь коснулась руки. Так и лежали.
   До утра.
   После Перелома время полетело быстрей. И порой Ийлэ с ужасом обнаруживала, что прошел еще день... или два...
   ...три.
   Она перестала их считать, наверное, не только она, но весь дом замер в неловком ожидании, пока не представляя, чего конкретно стоит ждать.
   Весны.
   Грозы, первой, которая, быть может, уже зародилась в черной утробе моря. Во всяком случае, отец говорил, что грозы рождаются именно там, на юге, где у моря особенно скверный характер. Порой он рассказывал и о побережье, и о тучах, что тянули пряжу морского тумана, чернея день ото дня. И когда они насыщались, вода делалась светлой, прозрачной а тучи чернели.
   Они медленно ползли по небу, добираясь до изломанной линии берега, и крылья ветряков останавливались, а корабли спешили укрыться в безопасной бухте.
   Впрочем, отец утверждал, что в первые грозы подобных не оставалось.
   Он скучал по морю, теперь это Ийлэ понимала отчетливо. Теперь она многое понимала отчетливо, иначе, чем прежде. И глядя на небо, еще зимнее, светлое, пыталась уловить то самое предчувствие грядущей грозы, которая подарит силу.
   Райдо тоже ждал.
   Он ничего не говорил и старательно притворялся, будто бы с ним все хорошо и даже замечательно, но ему не верили. От него пахло болезнью, и запах этот тревожил стаю, заставляя Гарма с удвоенной силой учить Ната. А Ната - учиться.
   И он сам уже наскакивал на Гарма, пытаясь хоть на ком-то согнать бессильную ярость.
   Нира привыкла.
   Она по-прежнему выбирала те комнаты, окна которых выходили во двор и смотрела, уже не бледнея, почти спокойно, и лишь яркие пятна на щеках выдавали волнение.
   - С ним ничего страшного не случится, - ожидание выматывало Ийлэ, и она теперь сама искала беседы хоть с кем-то.
   - Я знаю.
   - Его учат и...
   Она и вправду знает.
   И зачем говорить очевидное? Разве что затем, что Ийлэ не представляет, что еще сказать...
   - Не понимаю...
   - Чего?
   - Почему он женился на мне?
   Она повернулась к Ийлэ. Бледная. Изможденная. И тоже ждет? Но чего?
   - Быть может, потому что любит?
   И смотрит с нежностью, и прячется, зализывает раны, потому что не хочет, чтобы Нира видела его слабым, и зализав приходит.
   Садится рядом.
   Молчит.
   Он просто смотрит и просто держит за руку, просто пытается прикоснуться, ловит взгляды, прося прощения, хотя, пожалуй, сам не понимает, в чем именно провинился. Нира прощает. И улыбается.
   Оживает.
   Говорит о чем-то, тихо, так, что слышно только ему... нет, остальные могли бы услышать тоже, но понимают правильно, и принимают правила этой игры для двоих.
   Гарм листает очередную газету, а то и вовсе исчезает, верно, на кухне, где тепло и сытно. Райдо устраивается в кресле и берет Нани.
   Броннуин.
   Он по-прежнему упрямо называет ее Броннуин.
   Ийлэ почти смирилась.
   Эти двое великолепно понимают друг друга, куда лучше, чем Нат и Нира. Ийлэ порой завидует им, но зависть ее вялая, полумертвая.
   - Нет, ты ошибаешься, - Нира разжимает руки и смотрит на белую ладонь с отметинами ногтей. - Он меня... если бы любил, то... просто пожалел, наверное, а жалость - это не то чувство, из-за которого стоит выходить замуж.
   Ийлэ пожала плечами: ей замужество в принципе не грозило, а потому она о чувствах старалась не думать. Без чувств ей было спокойней.
   - И он уже жалеет... иначе почему избегает меня?
   Нире не нужны были ответы, она говорила с собой, и себе же отвечала.
   - Еще Мирра... и мама... и вообще от меня одни проблемы. Зачем ему?
   - Спроси, - посоветовала Ийлэ. Вообще-то она не умела давать советы, но Нира встрепенулась, словно ждала именно этой подсказки.
   - И спрошу!
   - Спроси...
   На море Ийлэ не была ни разу, но сейчас остро чувствовала его, далекое и живое, готовое перемениться, уже меняющееся, а значит, до первой грозы оставалось не так долго.

Глава 11.

   Нату было плохо.
   Он встал, не спуская взгляда с сапог Гарма, и с тоской подумал, что сапоги эти уже не вызывают прежней злости.
   - Вставай, - велел Гарм.
   А сапоги хорошие. Качественные. За прошедшие полтора месяца Нат успел их изучить.
   Толстая подошва.
   Черная кожа. И суровая провощеная нитка. Каблук квадратный, устойчивый. И на левом есть крохотная трещинка, которая самим своим существованием раздражает Гарма. Он старается о трещине забыть, но то и дело ногой притоптывает, проверяя каблук на прочность.
   Раньше Нату хотелось, чтобы трещина эта разрослась.
   И каблук раскрошился.
   И Гарм, потеряв равновесие, рухнул бы в грязь...
   - Что-то ты сегодня совсем квелый, - Гарм падать не собирался, он присел на корточки, руки на колени положил, поза нарочито расслабленная...
   Было время, когда Нат поддавался и нападал, пытаясь использовать это свое преимущество.
   Было.
   Раньше.
   Сейчас он усвоил, что Гарм любит играть. И вся его расслабленность - часть этой игры. А потому он сел, потрогал ребра, которые ныли от пинка, и сказал:
   - Все нормально.
   - Я вижу...
   - Нормально, - сегодня и вправду Гарм был настроен почти миролюбиво.
   - Охламон, - Гарм подал руку, но Нат поднялся сам. - Дважды охламон. Учись различать, когда тебе и вправду предлагают помощь, а когда...
   - И чем ты мне поможешь? - грубить Гарму точно не следовало, но быть может, он разозлится и возьмется за Ната всерьез. И тогда урок кончится привычным уже привкусом крови на языке, усталостью дикой, когда и дышать-то получается с трудом... и эта усталость избавит от опасных мыслей.
   - Советом.
   - Дружеским?
   Гарм хмыкнул и, достав из кармана пирожок, завернутый в тонкую папиросную бумагу, протянул:
   - На вот. Скушай.
   - Я не хочу.
   Вряд ли пирожок был отравлен, подобного коварства от наставника Нат все-таки не ожидал. Но есть не хотелось совершенно.
   - А я сказал, скушай, - Гарм подкрепил просьбу оплеухой. - И не спорь со старшими!
   - Я не спорю.
   Пирожок был еще теплым, с маслянистой корочкой, которая треснула, выпуская темную начинку. Грибы. И лук. И еще, кажется, яйца... и вообще, вкусно оказалось.
   - Вот, - наставительно заметил Гарм, вытаскивая второй. - Видишь? Старших надо слушать, и будет тебе тогда если не счастье, то хотя бы пирожки.
   Нат кивнул.
   Легче не стало. Напротив, накатила вдруг такая тоска, что хоть ты волком вой... и все равно стало, что с ним будет.
   - Все так плохо, да? - Нат второй пирожок понюхал только, запах шел мясной, сладковатый, но есть опять не хотелось.
   - Смотря о чем речь.
   - Обо мне. Ничего из меня не выйдет, - ребра саднили уже с укором, мол, давно пора было сдаться, отступить. Гарм ведь этого добивается.
   - С чего ты взял?
   Серьезно спрашивает? Похоже на то. И хорошо, Нат не переносит, когда над ним смеются.
   - С того, что у меня ничего не получается.
   - Все у тебя получается. Даже я бы сказал, слишком получается... твою бы энергию да в мирное русло.
   Похвала была приятна, но...
   - Я все равно слабей.
   Гарм рассмеялся. Он смеялся громко, запрокинув голову, и кадык на шее некрасиво дергался. И смех его был громким, лающим. От этого смеха полыхнули уши, и щеки тоже, и кулаки сами собой сжались.
   - Остынь, - велел Гарм, вытирая глаза ладонью. - Слабее он... ишь чего захотел... слабее... естественно, что слабее... хорош бы я был, если бы меня щенок после месяца учебы одолел...
   Это было логично.
   Это было до того логично, что Нат растерялся.
   - Если хочешь знать, то я дуэлями себе на жизнь зарабатывал... конечно, Высших не трогал, а вот остальные, - Гарм осклабился, верно, вспоминая те самые времена. - В этом мире, мой мальчик, полно дураков. И находились такие, которые желали показать полукровке, где его место...
   - И были сильнее?
   - Физическая сила - это далеко не все... многое, но не все. Не скажу, что всегда побеждал, но большей частью - это да... и у тебя неплохие задатки, иначе я бы с тобой не возился. Поэтому сопли подбери и...
   Гарм оглянулся на дом, одернул короткую куртку, в которой не иначе как чудом новая дыра образовалась, и сказал:
   - Отдохни сегодня-завтра...
   - Нет.
   Отдыхать нельзя.
   Если отдыхать, то боль пройдет, усталость тоже. И мысли появятся... нехорошие мысли.
   Опасные.
   - Ясно, - Гарм сунул в дыру палец. - Поговорим?
   Будто у Ната есть выбор. Он уже успел изучить своего наставника, пожалуй, не так хорошо, как его сапоги, но в достаточной мере, чтобы понять, что если уж Гарм решил поговорить, то о чем бы ни был этот разговор, избежать его не выйдет.
   - Пирожок ешь. Лиза старалась... эх, хорошая женщина, толстая... теплая... и едой пахнет... у нас в доме едой редко пахло, так для меня теперь кухонные запахи - самые лучшие...
   Гарм вздохнул.
   - Женюсь я.
   - Поздравляю, - буркнул Нат, уже догадываясь, куда свернет эта беседа. - От меня что нужно?
   - Вот ты... охламон... чего нужно... никакого понимания. Я ж, может, готовился, слова правильные искал, - в темных глазах Гарма плясали искорки. - А нужно мне, и не только мне, чтоб ты перестал от жены бегать, как щенок нашкодивший.
   - Я не бегаю!
   - Бегаешь... думаешь, я не вижу? Или не только я? Ты ее сторонишься и с каждым днем все больше. Нет, конечно, твое рвение в учебе меня радует несказанно, только одной дракой жив не будешь, - Гарм сунул в пасть сухарик. - Так в чем проблема?
   - Ни в чем.
   - То есть, я могу отменить занятия, дать тебе недельку-другую отдыха...
   - Нет!
   Две недели... за две недели он с ума сойдет... или сделает что-то, о чем будет бесконечно жалеть, только жалость его ничего не изменит.
   - Ясно. Нат... ты вообще знаешь, что с женщиной делать-то надо?
   - Знаю.
   - В теории или...
   - И практика была, - Нат потер щеки, не то, чтобы ему было стыдно. Все ходили, что к ярким фургончикам, от которых назойливо, резко пахло духами, и запах их перебивал прочие, даже пота и навоза, что в дома с красными фонарями, если в городах случалось домам быть.
   Нет, не стыдно.
   Разве что самую малость, потому как ходить - это одно, а рассказывать про эти вот походы - совсем другое... к счастью, Гарм подробностями интересоваться не стал.
   - Уже радует, - он протянул сухарик и Нату. Пришлось взять. Кажется, в бессчетных карманах Гармовой куртки были немалые запасы съестного. - Тогда в чем проблема? Или... ты себя не совсем контролируешь?
   - Нет!
   - То есть, контролируешь?
   - Да.
   Живое железо побежало по щекам, и Нат поспешил стереть серебристые дорожки его, стыдясь этакого проявления эмоций. Он себя контролирует!
   И здесь.
   И там... и вообще...
   - Нат, а ты понимаешь, что девочка на тебя обижается?
   - Нира?
   Гарм кивнул.
   Конечно, кто еще... и наверное, он прав. Обижается. Она почти не говорит уже, и запах ее сделался горьким, полынным. Ее кудряшки поблекли, а веснушек стало меньше, Нат точно знает, он считал.
   - Если она тебе не нравится...
   Как Нира может не нравится?
   Она теплая, как кусок янтаря, который Нат на берегу нашел и оставил себе талисманом. Раньше он собирал камни, всякие, красивые, и думал, что построит из них замок. Но потом их выбросили, посчитали неважными... а у камней были имена.
   И янтарь Нат назвал бы Нирой...
   - Ты за нее отвечаешь. Ты забрал ее из дому. Из семьи. И оставил. Это нехорошо, малыш.
   - Я не малыш!
   - Ну да, - кажется, на сей счет у Гарма было собственное мнение. - Ты взрослый, я забыл.
   - Смеешься?
   - Смех - не самое страшное, что может с тобой произойти... но нет, не смеюсь. Понять хочу, в чем беда. Она тебя любит... ты ее, вроде как тоже. А получается ерунда.
   Нат сунул руки в подмышки.
   Замерз.
   И уйти бы, что от разговора, что от дома... в лесу отсидеться, только Гарм прав. Нат не имеет права сбегать. А от разговора этого, быть может, польза какая будет, потому как сам Нат не представляет, как со всем справится.
   - Я... не хочу сделать ей больно, - признался он и пальцами пошевелил. - Она маленькая. И хрупкая. И верит мне. А если сделаю больно, то... и меня тянет к ней. До того тянет, что самому страшно становится. Вдруг я не сумею сдержаться? И это вот...
   Нат мазнул по щеке, стирая проклятое железо.
   - Она думает, что я человек. А я не человек! И поймет... ненавидеть станет... еще если плохо... ей уже плохо. Я чую. У нее запах другой стал. И как мне быть?
   - Успокоиться.
   - Пытаюсь.
   - Не так пытаешься, - Гарм сунул руки в карманы, в которых, надо полагать, съестного не осталось. - Ты от нее бегаешь, так?
   Нат кивнул: отрицать очевидное было бесполезно.
   - И зря. Так ты себя только дразнишь. Чем дальше от нее отходишь, тем сильней к ней тянет. И ты от этого злишься. Она тоже... и понятно. Я бы тебе давно по голове твоей дурной чем-нибудь стукнул, но девочка у нас воспитанная...
   Издевается?
   Вроде бы серьезен, но не отпускает ощущение, что все равно издевается.
   - Значит, по твоей логике, я должен подойти ближе?
   - Да.
   - А если я... не сдержусь?
   Запах ведь дурманит.
   И волосы рыжие, которые вьются. Нат тайком мечтает прядку вытянуть и на палец намотать... и понюхать, волосы-то пахнут по-особенному, иначе чем кожа.
   Он вновь пересчитает веснушки.
   И тронет длинные ресницы... и в глаза заглянет... и поцелует. Если Нира ему жена, то Нат имеет полное право ее целовать. А потом...
   Нат тряхнул головой.
   - Нет.
   - Сядь, - рявкнул Гарм. - И послушай. Ты, конечно, можешь строить из себя героя, но эта проблема сама собой не исчезнет. Вариантов у тебя не так и много. Первый - наведаться в город, есть там одно заведение, где напряжение сбрасывать хорошо... ребята вон регулярно заглядывают, хочешь и тебя с собой возьмут?
   Нат думал.
   К стыду своему, потому что мысли эти были грязными и какими-то неправильными, хотя логически верными, он почти решился даже на эту поездку. Сам бы справился. Без конвоя, но... Нира узнает.
   Или нет?
   И если не узнает, то... то все равно подло это.
   Нехорошо.
   Он ведь клятву давал, там, перед алтарем ее Бога, а потом, позже, и перед Райдо с предвечной жилой... и не в них дело, но в Нире и собственной Ната совести.
   - Не хочешь, - сделал вывод Гарм. - Поэтому остается одно...
   - Что?
   - А то самое. Жена - не фарфоровая ваза, чтоб ею любоваться... нет, любоваться ты можешь, конечно, никто не запрещает... но ежели только любоваться, то этак и сдохнуть недолго... от перенапряжения. А может и вправду крышу сорвать...
   Он был прав.
   И Нат понимал его правоту, но согласиться... и рискнуть... он не имеет права рисковать Нирой.
   - Упрямый, - Гарм высунул из дыры палец и пальцем пошевелил. - Дело твое... но гляди... Нира у нас красавица... умница... не одному тебе приглянулась...
   - Что?!
   - Думаешь, человечек тот ничего, кроме кладов, не видит? Не понимает? - палец Гарма шевелился, дыру расширяя. - Видит все и понимает. Так-то, вроде, и не сволота, не полезет семью рушить... но как поймет, что семьи этой и нету по сути...
   - Убью...
   - Всех не убьешь, - философски заметил Гарм и руку из кармана вытащил. - Решай проблему, бестолочь!
   И по носу щелкнул.
   Щелчок получился не болезненным, но обидным до невозможности.
   Значит, Нат тут страдает... мучается... ищет выход, правда, не находит, но ведь не сразу же...
   - Нат, - окликнул Гарм и ручищу тяжеленную на плечо положил. - Все просто. Ты или веришь себе, или нет. Живое железо - не враг. Не надо его в себе давить. Научись слушать. И слышать. И не бояться себя же.
   Если бы все и вправду было просто.
   В дом Нат не уходил - сбегал. И конечно, столкнулся же с Нирой.
   Рыжая.
   Теплая.
   И платье темно-зеленое ей к лицу, и сама она, что кусок лета, отданный в личное Ната пользование. На рыжих волосах паутинка света, и на щеке, и веснушки загорелись ярче.
   - Здравствуй, - он хотел сказать, что рад ее видеть, что соскучиться успел, пусть с завтрака пара часов прошла, но без нее время тянется медленно-медленно, и Нат от того с ума сходит.
   - Здравствуй, - она смутилась.
   И на щеках полыхнул румянец.
   - Мы... можем поговорить? - Нира отвела взгляд.
   Почему?
   И о чем говорить?
   - Д-да... нет... не сейчас.
   Она сожалеет.
   О том, что согласилась выйти за Ната замуж. И о том, что переехала сюда... он ее забрал, не подумал, каково ей будет здесь.
   Плохо.
   Если бы было хорошо, то зачем говорить... и еще она скажет, точно скажет, что Нат ей не нужен... а кто нужен? Человек?
   Джон Талбот?
   Он несерьезный и суетливый, он сумасшедший, не малость, как то бывает с людьми, но полностью. Ему нужны только сокровища и ничего кроме... и Ниру он не сумеет оценить по достоинству...
   А если она любит Талбота?
   Нату придется отпустить.
   И сдохнуть. Он не сможет больше жить, если ее нет рядом.
   - Я... переоденусь, ладно? А то грязный и...
   - Тебе больно? - Нира протянула руку, тонкие полупрозрачные пальцы с запахом меда и аптеки. - Больно, конечно... я глупая, если спрашиваю.
   - Ничуть.
   - Глупая. Я ничего-то в ваших делах не понимаю... но я не хочу, чтобы тебе больно делали... мне объясняли, что так надо... что ты учишься, но я не могу смотреть, как тебя калечат.
   И на ресницах рыжих слезы, что роса.
   - Не плачь, пожалуйста...
   - Я... стараюсь не плакать... не думала, что я такая плакса... - Нира смахнула слезинку и вымученно улыбнулась. - Я хотела сказать...
   - Я тебя не отпущу.
   Решение созрело моментально.
   Должен?
   Не имеет права удерживать?
   Имеет. Он муж, по закону людей и не только их. И он не отдаст эту женщину, ни Талботу, ни кому бы то ни было...неправильно?
   - Я тебя не отпущу, - он повторил это шепотом, одними губами, а Нира услышала.
   - Куда не отпустишь?
   - Никуда не отпущу. Никому не отдам... не позволю уйти, слышишь?
   - Слышу...
   Она улыбается.
   Почему?
   Если Нат что-то понимал в женщинах, то она должна бы разозлиться... или расплакаться, или и то, и другое сразу. А она улыбается так счастливо, будто бы услышала что-то замечательное. И от этой улыбки ему становится не по себе.
   - Почему не отпустишь? - и спрашивает шепотом.
   Шепот у нее теплый.
   И сама она - янтарь.
   Лето.
   То лето, которое жаркое, которое пылает и с ромашками. Когда начнется, Нат соберет букет из тысячи ромашек... и васильков с полсотни. Быть может, розы и лучше, но ромашки ему больше нравятся.
   - Потому что не выживу без тебя.
   Это признание само слетело с губ.
   И Нира удивилась.
   Он видел ее удивление и немного - страх, на самом дне глаз, которые как озера... и Нат знает, что это пошлость - сравнивать глаза с озерами, но ведь он не сравнивает.
   Озера и есть.
   Те, которые у подножья гор, аккуратные, будто стальные монеты, которые кто-то на каменных пустошах разбросал. В них темная вода, и кажется, что дно близко, рукой дотянешься, а на деле озера - бездонные стаканы. И утонуть легко.
   Нат тонет.
   Ему даже нравится тонуть. Он бы вечность так стоял.
   - Я... я думала, что тебе не нужна...
   - Нужна...
   - Или надоела...
   - Ерунда.
   - И что ты жалеешь, что женился на мне...
   - Не жалею, - Нат все-таки вытянул рыжий локон, янтарно-яркий и еще немного медовый, золотой - самую малость, но куда более драгоценный, чем настоящее золото. И локон этот мягкий ластился к рукам.
   - Тогда я не понимаю! Ты говоришь, что я... что нужна... и не надоела... и вообще... И все равно прячешься от меня! - острый кулачок бьет по ребрам, которым и без того от Гарма досталось, и Нат кривится.
   - Извини...
   - Все хорошо. Я заслужил... я больше не буду прятаться. Клянусь! И вообще... все сделаю иначе.
   - Что "все"?
   - Не знаю... все - это все. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
   И не плакала больше.
   Он готов собрать ее слезы и стереть дорожки их, правда, тогда на щеках Ниры остается грязь, та самая, принесенная с заднего двора, с улицы... и он вдруг вспоминает, что хотел умыться.
   Привести себя в порядок.
   А получилось...
   - Я счастлива, - с уверенностью произнесла Нира.
   - Неправда.
   - Хорошо, - помедлив, она согласилась. - Но я буду счастлива...
   - Я постараюсь.
   Нира кивнула.
   И локон пришлось выпустить. Она не ушла, стояла на лестнице, глядела, как он поднимается, и от взгляда ее живое железо рисовало узоры на руках.
   Не воевать?
   Нат не воевал. Кажется, он эту войну проиграл изначально, против двоих - Ниры и железа - ему точно не выстоять. Да и не хочет он.
   Определенно.
  
   Гроза пришла с юга.
   Ийлэ слышала ее задолго до того, как потемнело небо. Бледно-серое, оно меняло цвет исподволь, медленно, неторопливо.
   Просто луна стала вдруг невероятно яркой.
   А звезды поблекли.
   И дождь начался, мелкий, бисерный. Под этим дождем таяли остатки сугробов, и дом менялся, избавляясь от поношенной зимней шкуры.
   - Вот и весна, - сказал Райдо, открывая окно. Он втянул сырой воздух и пробормотал: - Гроза будет.
   - Будет, - Ийлэ могла бы сказать, что гроза дойдет к рассвету.
   Если повезет...
   Грозы ходят своими путями. И как знать, отзовутся ли на голос Ийлэ теперь?
   - Возьмешь ее к себе? - она качала Нани, которая тоже чуяла приближение грозы и волновалась, крутила головенкой, хныкала.
   Или не в грозе дело, но в том, что зубы режутся?
   Живот болит?
   И просто неудобно на руках, слишком жарко или, наоборот, холодно?
   Тысяча причин для слез. В этом возрасте плакать не стыдно. Ийлэ не завидует... разве что самую малость.
   - Возьму. А ты...
   - Мне нужна эта гроза... - Ийлэ закрыла глаза.
   Раньше у нее получалось, до того как...
   Ветер слушать.
   Ветер пел про то, что тучи отяжелели, что ползут они медленно и все еще голодны, пьют, тянут потоки сырого воздуха, сворачивают в клубки черной пряжи...
   ...укутывают новорожденные молнии.
   Скоро уже.
   - Ийлэ...
   - Нет, - она остановила его, не открывая глаз, просто протянув руку и коснувшись губ. И удивилась тому, что даже с закрытыми глазами продолжает видеть.
   Его удивление.
   И страх.
   Страх?
   Не за себя, за нее... смешно. Разве молния обидит альву? А псов вот не любят... отец говорил, что небесный огонь тянется к железу, и в этом есть своя логика. Но теперь Ийлэ тоже страшно, за него.
   С него ведь станется нарушить запрет.
   Пойти за ней.
   И тогда...
   - Райдо, пообещай, что не выйдешь из дому сегодня... и Ната не пускай... и остальных тоже... это не просто гроза.
   - Из тех, которые...
   - Да.
   Пальцы читают его лицо, и решимость не скрыть.
   - Мне она не повредит. Я зову ее... хорошо бы ближе к лесу, но я не уверена, что там безопасно, что... ты ведь не нашел, кто...
   - Найду.
   - Найдем. Вместе.
   И гром, далекий пока, смеется: глупая альва. Что общего у вас может быть, помимо сделки?
   Ничего. И многое.
   - Эта гроза мне нужна. И просто поверь, мне ничего не грозит...
   ...самое страшное - гроза не отзовется, и тогда придется ждать следующей. А Ийлэ устала ждать. Да и времени у них почти не осталось.
   Райдо ведь хуже.
   Прячется, не понимая, что она слышит не только грозу, но и существо внутри него.
   - Все будет хорошо, - она открыла глаза и заглянула в светлые Райдо. - Пожалуйста, поверь...
   - Верю...
   - И присмотришь?
   - Присмотрю.
   - А остальным...
   - Скажу.
   - Хорошо. Молнии вас не любят... отец так говорил.
   - Его правда.
   Переплетенные пальцы, и знакомые линии его ладони, и уже совсем не страшно, потому что Ийлэ верит. Пусть потом, позже, она, может статься, об этой вере пожалеет, но это потом...
   - Мне было тринадцать, когда я впервые услышала грозу... я не поняла, что слышу именно грозу... ветер... и будто бы крылья хлопают... и я видела их.
   - Кого?
   - Птиц. Говорят, что их не существует, то есть, как птиц не существует, а на деле это - материальное воплощение энергетических потоков. Аномалия. В библиотеке где-то осталась книга... там все расписано подробно, про потоки, про аномалии... формулы тоже есть. Но формулы - не интересно. Птицы, они сами по себе, безотносительно формул. Веришь?
   - Конечно.
   И она.
   Перебирает пальцы его, будто играет на причудливом клавесине с огромными горячими клавишами. И музыка не слышна никому, но так и должно быть.
   Эта музыка - только для Ийлэ.
   Или он тоже слышит?
   - Какие они?
   - Птицы?
   - Да.
   - Огромные... как орлы... или больше... у них крылья из тумана и воды, иссиня-черные... и если приглядеться, то можно рассмотреть каждое перо. Птицы кружат над тобой, зовут... и если откликнешься, то спустятся. Они предложат прокатить, но соглашаться нельзя.
   - Почему?
   - Унесут.
   Он мог бы посмеяться, но не стал. Поверил? В это сложно поверить, если сам не увидишь. А он нынешней грозой будет слеп.
   - Быть может, мне не следует тебя отпускать?
   Его палец скользит по ладони Ийлэ.
   - Стоит. Иначе откуда я возьму силы?
   - Откуда, - послушно спрашивает Райдо.
   - Поймаю молнию. Они доверчивые... как птицы, только лучше. Надо лишь руку протянуть, и молния сядет. Звучит безумно, да?
   - Да, - он соглашается и стискивает пальцы. - Молния - слишком опасно.
   - Не для меня.
   Ийлэ молчит, а потом признается.
   - Кажется, я все равно не смогу устоять... это очень старая гроза. Она давно ищет хоть кого-то, кому нужны ее силы.
   Сложно объяснить.
   Ийлэ и не пытается. Она ждет, и мучится ожиданием, ходит по комнате, полуслепая, потерянная, натыкаясь на острые углы... и Райдо о чем-то спрашивает, но потом уходит... хорошо.
   Он не нужен.
   Никто не нужен этой ночью.
   ...тот, другой, запер в подвале, и даже там, под землей, Ийлэ слышала грозовых птиц. Звала, умоляя сжечь дом, надеялась на них и еще на белые молнии, но те обманули.
   Рассыпались в небе.
   Сегодня все иначе.
   И Ийлэ перекатывается с пятки на носок. И с носка на пятку... земля холодная.
   Уже земля?
   Она вышла из дома, а когда - сама не помнит. И разулась... босиком легче. Но земля все еще холодная, сонная, спеленали ее корни... или наоборот, она укрыла их, спрятала в серых глубинах от морозов? Не узнать, не понять...
   И нет нужды.
   Ийлэ дрожит, но не от холода. Холода она больше не ощущает, он остался вовне, как и страхи ее, и сомнения, и дом...
   ...Райдо.
   ...Броннуин...
   ...Нат и Нира...
   Не важно.
   Важно.
   Нет ничего хуже, чем потерять себя в грозу... гроза пока не дошла. Тучи ползут медленно, и небо прогибается пот их тяжестью. Звезды дрожат, повисают на зыбких нитях... вот будет смешно, если нити не выдержат веса их, оборвутся.
   И звездный горох посыплется на землю.
   Тогда, быть может, Ийлэ соберет его... правильно, целый мешок звездного гороха. Она сделает ожерелье и серьги, и еще браслет, краше которого не будет во всем мире.
   Нельзя поддаваться.
   Нельзя сходить с ума.
   Почему?
   Разве безумие так уж плохо?
   Ийлэ присела и зачерпнула горсть грязного подтаявшего снега. Стиснула до боли, вялой, далекой.
   ...мама плясала под дождем, и молнии садились на ее ладони, точно белые птицы, она же со смехом подбрасывала птиц в воздух.
   ...и те взлетали...
   ...не птицы, но сонмы белых бабочек, от которых сам воздух дрожал и вода закипала.
   ...она не всегда успевала, и тогда молнии рассыпались белым пеплом. Грохотало. Пахло грозой, долго пахло, и от маминых рук, и от платья ее, которое потом сжигали в камине... и мама, глядя, как огонь пожирает обрывки ткани, печалилась.
   Почему?
   Потому что те молнии умирали.
   - Будь осторожно, - шепнул отец. - Ты можешь взять их силу... кровь позволит...
   ...та кровь, о которой он промолчал.
   ...и почему не рассказал раньше? Берег? От чего? От кого? И что было бы с Ийлэ, не случись война?
   Не время для подобных вопросов. Тучи близко. И ветер пробует Ийлэ на прочность, ласкается к ногам, дергает за подол юбки, которая, напитавшись влагой, липнет.
   Снять бы...
   А почему и нет? Без юбки будет проще...
   Ветер смеется. Или не он, но отец... он ведь здесь похоронен, и земля помнит. У земли на редкость хорошая память... и если ей дать силу...
   Она проснется.
   Рано или поздно, но проснется сама. Нельзя вмешиваться в естественный ход вещей, разве что безумцу. А Ийлэ уже почти. И смех она слышит явно.
   - Папа?
   Гром отвечает.
   Небо дрожит, не небо - щит стальной, по которому бьют молотом, а звезды-подвески звенят, но держатся. Не будет у Ийлэ мешка со звездным горохом. Не будет ожерелья, равного которому...
   Смех становится громче.
   Отчетливей.
   Она оборачивается.
   Никого. И ничего. Черная громадина дома. Ставни и те заперты. И правильно, не след подсматривать. Не сегодня, не в эту ночь. Ийлэ стягивает платье, мокрое, липкое и неудобное. А ветер заливается, ласкает, уже не ледяной - горячий.
   И дождь идет.
   Умыться можно.
   Нужно.
   Ийлэ подставляет сложенные лодочкой ладони, набирает воду и пьет, мучимая внезапной жаждой.
   - Не спеши, - советует тот же голос, которого не существует. - И все получится.
   - Я не знаю...
   - Знаешь.
   Голос не желает слушать возражения, и сомнения Ийлэ ему не понятны. Он уверен, что все-то получится, а в небе грохочут крылья грозовых птиц.
   Надо спешить.
   И в грязь летят нижние юбки... и чулки шерстяные, колючие... вот так-то лучше... Ийлэ становится на цыпочки, раскидывает руки навстречу грозе.
   - Я здесь! - ее голос тонет в громовых раскатах. - Я здесь и вижу вас!
   Тучи рвутся.
   Расползаются гнилым тряпьем, и в прорехах, чернотой на черном небе кружат птицы. Они спускаются ниже и ниже, разглядывают Ийлэ. Клекочут.
   Обсуждают.
   Сочтут ли достойной?
   Сердце обрывается... и останавливается... вот-вот и смерть. И хорошо. Что может быть лучше смерти в грозу? Ийлэ облизывает губы в предвкушении...
   Ну же!
   А птицы все кружат, не умея решиться... и белым бутоном в подбрюшье туч расцветает первая молния. Получилось?!
   Ийлэ видит ее.
   И руки тянет, и не дотягивается, поскольку молния обманчиво близка, но все ж недосягаема. Она застывает, чувствуя, как ноют от напряжения ноги, и спину сводит судорога, и пальцы леденеют.
   Ей очень нужно!
   Хотя бы одну... одну-единственную... такую, которая не рассыпалась бы пеплом, не превратилась бы в бабочек... не для себя, но для пса.
   Он не выживет без молнии.
   А Ийлэ - без него.
   Капля прирастает так невыносимо медленно, и вытягивается, и все-таки срывается с нити, летит на Ийлэ, разворачивая белые крылья. Падает прямо в руки.
   Горячая.
   Сладкая.
   - Здравствуй, - шепчет Ийлэ молнии.
   Касается губами.
   Горькая.
   И сладкая, как первый мед... терпкая... хмельная. Сила льется, наполняя все тело Ийлэ, меняя его... и ее много, столь много, что в какой-то момент Ийлэ понимает, что не справится с этой силой.
   Кровь?
   Выходит, ее кровь не столь хороша...
   ...и сила рвется, вот-вот прорвет тонкую оболочку тела... и само это тело - слишком слабое, чтобы выдержать жар молнии.
   Надо выплеснуть силу, или Ийлэ сгорит...
   ...или выдержать, потому что, выплеснув, она вновь останется пустой, как и прежде...
   Ийлэ облизала пальцы, которые сладко пахли грозой.
   Выдержит.
   У нее почти получилось.
   Она стояла, покачиваясь под дождем, который становился все сильней и сильней. И капли касались кожи, каждое прикосновение было болезненным, но эта боль казалась сладкой, как никогда. Ийлэ не то стонала, не то плакала, застыв на грани, не способная сделать и шага.
   И не нужно.
   Просто стоять.
   Ждать.
   Гроза закончится сама собой... и молния, растворенная в крови Ийлэ, угомонится.
   Уговорила.
   Ждала.
   И дождалась просвета, которого хватило, чтобы вдохнуть. И этот вдох наполнил легкие пламенем, Ийлэ закашлялась, согнулась, зажимая рот руками, боясь одного - не удержать огонь...
   - Ийлэ!
   Серая тень растворилась в дожде.
   Спряталась.
   И возникла сзади, стиснула Ийлэ, прижала к себе.
   - Что ты творишь?
   Творит.
   Что-то творит, сама не зная, что именно. Ее ведь не учили... танцевать под дождем... и молнии держать в руках, но это другое.
   Отпускать их, в небо ли, в землю, наделяя ее силой... и этой силы хватало, чтобы очнулись от спячки корни, расползлись бледными змеями, глотая талую воду, чтобы отозвались благодарно зеленью первых ростков.
   Для этого и нужна сила.
   А она, Ийлэ, нарушила правила.
   Взяла молнию себе, выпила всю, без остатка, и теперь...
   - Давай в дом... - он, огромный и неповоротливый, не позволяет ей упасть. А лежа было бы легче, он тянет к дому, не понимая, что не успеет.
   Поздно.
   Тучи черные.
   Небо черное.
   И коконы молний видны отчетливо. Они появляются один за другим, вспухают, растут и лопают беззвучно... звуки вообще куда-то подевались. Ийлэ видит искаженное криком лицо Райдо, такое белое и в шрамах, которые теперь выделялись отчетливо.
   Видит небо.
   Землю.
   Распахнутую настежь дверь.
   И Ната, который бьется, пытаясь стряхнуть руку Гарма. К счастью, тот держит крепко. Понимает, чем опасна нынешняя гроза.
   Она видит перепаханные тучи. И шары молний, которые летят медленно... так медленно, что Ийлэ теряется. И от растерянности, наверное, она делает единственное, на что способна: хватает Райдо за шею.
   Она прижимается к нему, напрочь промокшему, скользкому и горячему настолько, что собственный ее жар почти отступает. И не успевает сказать, чтобы он тоже обнял... он сам понимает.
   Обнимает.
   Падает в грязь, перекатывается, пытаясь закрыть собой Ийлэ. Она хотела сказать...
   ...не успела.
   ...не услышал.
   Две молнии коснулись темных плеч. И звук вернулся, тихое шипение, ласковое почти, а следом - вспышка и дикий, преисполненный боли крик.
   Райдо выгнулся, поплыл, покрываясь рябью живого железа, и попытался сбросить руки Ийлэ.
   - Нельзя!
   Он не выдержит один...
   ...молнии проходили сквозь него, расползались по крови белыми ветками. Закипало железо, разрывало тело, и Райдо менял обличье, но не избавлялся от рук Ийлэ. Она же тянула силу, уже удивляясь тому, что еще недавно не могла удержать всего-то одну молнию.
   Две...
   ...и еще две...
   ...и потом она сбилась со счета... кажется, Райдо горел... и она с ним вместе, впившись пальцами не то еще в кожу, не то уже в броню, главное, не размыкая кольца рук. И по коже лилось что-то теплое, липкое... падало на лицо.
   Соленое.
   Кровь соленая, но ничего... главное, что сердце работает...
   Стучит, громыхает в груди, и звук его мешает потерять сознание.
   Райдо вдруг открыл глаза, почти белые, расшитые красными нитями кровеносных сосудов. Но взгляд был на удивление разумным. И губы дрогнули, рисуя кривоватую улыбку.
   - Мне... мне не следовало выходить... - Райдо облизал губы. - Да?
   - Не следовало.
   Каждое слово дается с трудом. И в груди больно.
   Не только в ней.
   Райдо кивнул. И закрыв глаза, покачнулся, осел вдруг, придавливая Ийлэ собственным немалым весом. Ийлэ дотянулась до лица, погладила.
   Сердце стучит.
   Это ведь хорошо, что сердце стучит... это значит, что выдержали... оба выдержали...
   Сила уходила в землю, и земля, оголодавшая после зимы, пила ее жадно, глоток за глотком. Она тянула к Ийлэ бледные нити корней, спеша оплести, и надо было бы встать, закрыться...
   Ийлэ лежала.
   Глядела на небо, на тучи, все еще черные, но эта чернота уже была безопасна... дождь лил и лил, и воды становилось все больше, а сил - меньше.
   Главное, не забывать дышать.
   И рук не разжимать, потому что тогда Райдо умрет. А это невозможно, чтобы он умер. Ийлэ не то держала, не то сама держалась, кажется, все-таки плакала, или это не слезы, но дождь? По лицу и по губам, соленый дождь... с запахом крови и обиды.
   Не получилось!
   Она ведь так старалась... молнию ловила... и поймала... и удержала почти, а он... он пришел и все испортил! Теперь еще и умирать собрался.
   - Ийлэ! Ты жива? - Нат упал на четвереньки. - Жива... и ты... и он живы... вставай...
   Он говорил что-то еще, толкая Райдо, который не желал подниматься. Он был таким тяжелым, невыносимо просто.
   - Вставай, - Нат скулил, дергал Райдо, прислонялся, упирался ногами в землю, скользил, падал и вновь прислонялся, пытаясь если не поднять, то хотя бы перевернуть. - Вставай же, хрысь тебя задери! Вставай же...
   А дождь усилился.
   Тучи спешили напоить разбуженную до срока землю. Воду та глотала столь же жадно, сколь и силу. Ийлэ закрыла глаза.
   Ей хотелось плакать от отчаяния, но воды вокруг и без того хватало.
  
  
  
Оценка: 7.76*36  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"