Дождь начался задолго до рассвета, и Тора, разбуженная шелестом воды, выбралась из кровати. Она на цыпочках подошла к окну и коснулась холодного темного стекла. Вынув засовы, Тора толкнула створки, которые разошлись с тихим скрипом, и подставила руки дождю.
Теплый.
Ласковый... пока еще.
- Простудишься, - голос Виттара был хрипловат спросонья.
- Я не хотела тебя разбудить.
- Что-то случилось? - он подошел и набросил на плечи Торы одеяло, а потом еще обнял.
- Нет... ничего, просто дождь.
Капли ползут по стеклу и подоконнику, по серому камню стены, по винограду, в пятипалой листве которого уже прячутся черные ягоды, и манят птиц. Дождь снимет с крыши дома пыль и наполнит оцинкованные трубы водостоков.
- Слушай, - Тора оперлась на грудь мужа. - Он тоже поет.
О том, что осень вступает в свои права.
И тепло вот-вот иссякнет.
Розы в парке почти отцвели, но лужайки останутся зелеными до первого снега. О ночах, которые станут длиннее и гаснущем солнце.
Но вместе с тем песня дождя приносила странное умиротворение.
Виттар молчал, однако Тора чувствовала, что ему становится легче. В последние дни он был сам не свой. Из-за той ссоры, свадьбы и Одена.
- У тебя никогда не было ощущения, что ты совершаешь ошибку? - Виттар первым нарушил молчание.
- Было.
- И оно оправдывалось?
- Иногда... иногда - нет.
Прежде Виттар не сомневался в том, что делает. И Торе непривычно было видеть его таким.
- Это... связано со свадьбой?
Тора замерла. Какое право имеет она спрашивать? Но Виттар не разозлился, только провел тыльной стороной ладони по щеке.
- Да.
Дождь уговаривал не спешить. И Тора прислушалась к совету. Ее муж молчал, и шелест за окном не делал молчание тяжелым.
- Я хочу его защитить. Но я не знаю, как и от чего. И надо ли вообще. Он... не видит, насколько изменился.
Виттар сел на пол, и Тора устроилась рядом.
- Конечно, было бы наивно ждать, что он останется прежним, но эта его... одержимость. Зависимость. Это страшно. Я не вижу, где заканчивается его воля и начинается ее. Я вообще не уверен, что он свободен в своих решениях. Ты ведь помнишь, каким он был без... своей альвы?
Неживым.
И Виттар готов был на все, чтобы спасти брата.
Спас, но снова недоволен.
- Может... - Тора подвинулась, уступая место. Растянувшись на ковре, Виттар устроил голову на ее коленях. - Может, все не так, как тебе кажется?
Ночью легко говорить.
Днем бы она не осмелилась, да и Виттар вряд ли стал бы откровенничать.
- Не знаю. Сегодня он мне отписал, что после свадьбы намерен уехать за Перевал. Вот скажи, что это разумное решение?
Тора промолчала.
- Его место здесь.
- Почему?
Полумрак менял лицо Виттара, делая черты его мягче, и Тора призналась самой себе, что ей нравится смотреть на мужа. Хорошо бы, родился мальчик, вот такой, с упрямым подбородком и светлыми, почти бесцветными глазами.
- Здесь жилы. И если есть надежда, что живое железо вернется, то уходить нельзя. Да и зачем?
Перехватив руку Торы, Виттар прижал ее к губам.
- Ему ведь всегда нравилось в Поместье. Да и мне тоже... возвращаешься на каникулы и пара недель тишины и покоя. Никто по утрам не будит, хотя привычка все равно остается. Просыпаешься и лежишь, разглядываешь потолок, думаешь ни о чем. А внизу завтрак готов... нормальный, а не то, что в школе дают. Я оладьи с кленовым сиропом любил до умопомрачения, и чтобы непременно горячие. На кухню пробирался, потому что в столовой скучно было завтракать одному. Оден к этому времени уже выезжал, дел было много, но на меня их не вешали, давали отдохнуть.
Он говорил, и губы касались подушечек пальцев, дразнили.
- Печь старая. И кухарка тоже. Она была поперек себя шире и волосы красной косынкой подвязывала. Я даже теперь помню и косынку, и фартук с длинными завязками, которые прятались в складках жира. И еще бадью с тестом... и огромную чугунную сковороду, на которую тесто льется. Печь чадит, жир горит, но оладьи выходя пышные, легкие. Их сразу в миску отправляют. У меня никогда не хватало терпения дождаться, когда они остынут. Хватал горячими, язык обжигал, но так вкуснее...
Наверное, тогда он был по-настоящему счастлив, хотя вряд ли осознавал это. Тора и сама не понимала, пока не лишилась всего.
Счастье - это просто.
Дом. Семья и еще обеды за круглым столом. Окна, раскрытые настежь - на Побережье лето длинное. Брат капризничает, не желая есть сельдерей, но мама настаивает. А отец, глядя на эту обычную, привычную даже ссору, только головой качает. Он тоже сельдерей не любит. И цветную капусту.
А мама требует: овощи полезны...
- Потом возвращался Оден. Куда бы его ни заносило, он всегда выбирался на мои каникулы. Рассказывал о... разном. Учил... с ним у меня получалось лучше, чем с мастерами в школе. Или вот рыбалка... или на деревню бегали. Мать я почти не помню. Отец всегда был слишком занят. Оден же... он самый близкий мне человек. Был.
Виттар все-таки поцеловал раскрытую ладонь.
- А сейчас я не в состоянии его понять. Даже поговорить не могу. Знаю, что надо, но боюсь вспылить, опять сказать что-нибудь не то. И тогда все окончательно испортится.
Прозрачная лужа расползалась по подоконнику.
- Еще Король... он кое-что предложил. Лекарство своего рода, и... шансы действительно неплохие. Но Оден не согласится. Если же без согласия... я хочу ему лгать. И причинять боль. Как я ему в глаза смотреть буду? Не простит ведь...
Он сжал руку, точно пытался найти в Торхилд опору.
- Однажды я уже ошибся и очень страшно. Должен был предупредить... я не хочу повторить ошибку. Оставить все как есть? И он будет сидеть на привязи до скончания дней. Уедет за Перевал... проклятье, он и близко не представляет, насколько там опасно! И чем заниматься станет? Мемуары писать?
- Ты злишься.
- Злюсь. Не на тебя, золотце мое.
- Я знаю.
- Ты не замерзла еще?
- Нет.
А дождь прекратился. Светало. И небо окрасилось лиловым и алым...
- Позволь ему выбрать самому, - Тора не стала сопротивляться, когда Виттар, перекатившись, потянул ее на себя. - Это будет честно. Или хотя бы поговори с ним.
Виттар проворчал что-то невнятное.
Иногда он вел себя совершенно непоследовательно. Но Тора не имела ничего против.
Его драгоценная девочка все-таки уснула. Она выбралась из-под одеяла и обнимала подушку, прижав к животу, пока еще плоскому. И Виттар, не удержавшись, прилег на подушку.
Он слышал, как там, внутри, очень и очень быстро стучало сердце.
Его жена.
Его ребенок.
Его семья.
И Оден - часть этой семьи, что бы он себе ни придумал.
Выбравшись из постели, Виттар поежился: окно осталось приоткрытым, и в комнате к утру стало свежо. Дождь больше не поет... а и вправду пел, нашептывал, уговаривая поделиться тем, чем Виттар никогда и ни с кем не делился. Он отвык рассказывать кому-то о своих сомнениях и, пожалуй, если бы не дождь, не ночь, не готовность Торы слушать, промолчал бы.
- Ты уходишь?
Сонные глаза были не лиловыми - темно-синими.
- Я вернусь, - ее щека теплая, мягкая. - Я действительно попробую поговорить с ним. И вернусь.
- И слушать...
- Что?
Тора, зевнув, потянула подушку к себе.
- Когда разговариваешь, слушать тоже надо...
Чудо медноволосое. И страшно подумать, что его могло бы не быть.
Виттар прикрыл дверь спальни. Дом, зарастивший раны, встретил запахом свежего лака, дерева и кофе, который пить одному было неуютно. Утренняя почта не отвлекала от недобрых мыслей.
Газеты... тоска биржевых сводок. И старые сплетни светской хроники.
Скупая, явно обрезанная цензурой статья о "прискорбном происшествии в деревне Н.".
И она же, перепечатанная уже в "Сплетнике", куда как более красочная, едва прикрытая фиговыми листочками деланной анонимности. Грязная газетенка, но весьма любимая простонародьем. И Виттар, скользнув взглядом по рисункам, перевернул страницу.
Снимок он узнал сразу.
Его присылали на одобрение, равно как и выхолощенный, преисполненный восторга текст свадебного интервью. Вот только "Сплетник" писал вовсе не о свадьбе.
Каждое слово - пощечина.
...Гримхольд.
...роковая ночь и падение неприступной крепости...
...героическая смерть гарнизона... и единственный выживший... не только выживший, но и вернувшийся домой целым, в здравом уме и твердой памяти.
...Королева Мэб.
...чудесное спасение.
...альва, что сидела в кресле, чуть склонив голову, касаясь макушкой руки Одена. Она смотрела прямо, с вызовом, с издевкой почти.
Скомкав газету, Виттар швырнул ею в стену.
Надо успокоиться. Это ложь.
Грамотная, аккуратная ложь, которой поверят многие. В суд подать за клевету? В статье нет прямых обвинений, напротив, она написана так, что оспорить не выйдет. Факты изложены верно, а остальное... слишком зыбко. Виттар поднял газету и, расправив ком, сложил вчетверо.
Одену будет полезно выглянуть в реальный мир.
Оден, пробежавшись по строкам, газету отодвинул:
- Я не понимаю, почему ты злишься, - спокойно сказал он. - Сплетни были и будут.
- То есть, тебе все равно?
- Нет. Но гнев ничего не изменит. Надеюсь, ты не собираешься судиться с ними? - он потер пальцы, пытаясь избавиться от черной типографской краски. Печатали "Сплетник" на дешевой бумаге, да и на прочем экономили безбожно, хотя Виттар точно знал, что газетенка приносит владельцу немалый доход.
- Но я рад, что ты, наконец-то, решил поговорить со мной.
Решил, пусть Виттар подозревал, что разговора не получится.
- Почему ты хочешь уехать?
Оден поднялся. Виттар хорошо знал эту его привычку: на ногах Одену думалось легче. Он не ходил, скорее перекатывался с пятки на носок, порой сам за собой не замечая этого движения. Застывал, секунд на пять... или десять... и вновь возобновлял движение.
- Это, - он указал на газету, - лишь начало. Ты ведь понимаешь, что одной статьей все не ограничится. Будет вторая... третья... а если не будет, то слухи пойдут. И чем дальше, тем гаже.
- Тем более, ты должен остаться...
- И доказать всем, что они не правы? Виттар, у меня нет желания что-то кому-то доказывать.
- Твое имя...
- Или утопят, или очистят без моего участия.
Он замер, опираясь на спинку кресла.
- Я устал, Виттар. И больше не хочу войны ни в каком виде. А здесь меня в покое не оставят.
- Тебя или ее?
- Меня. А ее тем более. Она храбрая девочка, но очень хрупкая. И не заслужила той грязи, в которой ее искупают.
- А ты заслужил?
Оден разорвал газету пополам. Сложил. И снова разорвал.
- За эти четыре года я слышал много лжи, - Оден аккуратно высыпал клочки бумаги в бронзовую чашу. - Как-то... научился не заострять внимание.
Он впервые сам обмолвился о том, что с ним было.
Да, Оден отвечал на вопросы, которые Виттар должен был задать.
И рассказывал сухо. Отстраненно. Словно бы все, происходившее, происходило вовсе не с ним.
- Эйо - другое дело. Ей нужно место, которое она могла бы назвать домом. Да и мне.
Оден говорил со спокойной уверенностью безумца.
В ящике стола нашелся коробок спичек, старый, мятый, верно, не один год ждавший, когда же он станет нужен.
- Твой дом здесь.
- Был когда-то, - спичка чиркнула по серному боку и сломалась. - Но я чувствую себя... больным.
- И поэтому отказываешься от шанса?
- Какого? Что живое железо однажды вернется? Лет через пять? Десять? Пятнадцать? А если нет? Как надолго хватит моей веры? И когда я начну сходить с ума от того, что очередного чуда не происходит? Мне надо научиться жить так, как есть. Лучше всего в месте, свободном от воспоминаний.
Со второй спички слетела фосфорная головка... и третья просто рассыпалась в пальцах Одена. Он же вытер пальцы о брюки.
- Я допускаю, что не смогу жить где-то еще и вернусь. Но я должен попробовать.
Вытряхнув содержимое коробка на столешницу, Оден принялся перебирать спички, выискивая ту самую, которая все-таки породит огонек.
- Это ошибка.
Его спокойствие выводило из себя.
- Пускай, но это будет моя ошибка, - Оден посмотрел в глаза. - Скажи, я останавливал тебя когда-нибудь? Например, когда ты решил, что хочешь пойти в Разведку. Мне твой выбор пришелся, мягко говоря, не по вкусу. Но разве я вмешался?
Лучше бы вмешался.
Остановил. Запретил. Впрочем, когда на Виттара запреты действовали?
- Хотя я рад, что ты с ними все-таки развязался...
Молчание вопросом, и Виттар кивает: развязался. Война дала шанс, но совесть не успокоила.
- Хорошо. И это опять же было исключительно твой выбор.
И Оден вправе требовать той же свободы, но... если бы знать, что решение уйти действительно принято им. Он же счел вопрос решенным и сказал:
- Меня беспокоит завтрашнее... торжество.
Три спички влево. Четыре - вправо. Оден выравнивает их большим пальцем, и ярко-красные головки, соприкасаясь друг с другом, рассыпаются.
- Званых гостей, как понимаю, будет немного?
- Да.
- А незваных?
Взгляд внимательный, чуть насмешливый. Он по-прежнему видит Виттара, если не насквозь, то почти. И как когда-то терпеливо ждет, когда Виттар сам признается.
...шалости остались в детстве.
...безумные выходки - в юности.
Сейчас все много серьезней.
- Дюжина... возможно, больше. Действительно опасен один, но его будут ждать ловцы.
Кивок. И еще одна спичка влево.
- Он знает, но попытается прорваться. Ему нужен не столько ты, сколько я.
- Бешеный?
- Да. Но способен думать.
И еще спичка... Оден выкладывает из них квадрат.
- Гости будут из разведки. Особый отдел. Двойное оцепление из королевских гвардейцев, но проход оставят.
От квадрата начинается дорожка к чернильнице.
Верно. Дом и лужайка, уже убранная к завтрашнему торжеству. Резная беседка. Цветы, банты и что там еще положено в подобных случаях?
- Насколько он силен?
- Очень.
- Плохо. И если у него действительно есть хоть капля мозгов, он не пойдет вашим коридором. Где?
Виттар указал.
- Здесь, если помнишь, ров, а за ним сразу болота начинаются. Охрану поставят, конечно, но путь наиболее логичен. По ограде установлен контур. Как только стая пройдет, контур замкнут.
- И выбраться им не удастся. Разумно. Но они не пойдут от болота... скорее, - Оден задумался и обошел стол. - Разделятся... я бы разделил стаю. Одну на прорыв, там, где ждут. Вторая... зависит от того, есть ли у него союзники. Как понимаю, наши гости... не очень хорошо знакомы друг с другом.
- Предусмотрели.
Оден, хмыкнув, заметил:
- Чем больше людей, тем больше сумятицы. Нельзя предусмотреть все. Исходи из того, что внешний контур они преодолеют. Что со внутренним?
Большие пальцы указали на обе стороны дорожки из спичек:
- Заслоны слева и справа. Сзади?
- Да. Королевская гвардия.
- Хорошо. В теории...
Он поморщился, и обошел стол с другой стороны.
- Кто из Высших будет?
- Я. Серебро. Платина...
- Сколько?
- Пятеро. Для одного щенка более чем достаточно, - Виттар потер плечо, на котором еще остался шрам. И будь схватка честной, он не был бы столь самоуверен. Но у Дикой Охоты свои правила. - Вас прикроют со всех сторон. Не о чем беспокоиться.
Палец Одена прочертил полукруг, отрезая беседку от дома.
- Всегда есть о чем беспокоиться. И ты знаешь это не хуже меня. Виттар, - он подобрал спичку, раздраженно чиркнул о серный бок коробка, и тонкое пламя вспыхнуло, обжигая пальцы. - Я понимаю, что все это надо и... правильно, поэтому и принимаю, как есть.
Рыжий огонек перепрыгнул на бумажные клочки.
- Но я хочу знать. Эйо ничего не угрожает?
- Не больше, чем тебе.
Бумага тлела.
- И свадьба действительно состоится?
- Да.
Чернота съедала буквы, стирала слова и целые фразы.
- Хорошо. Тогда последний вопрос. Эта свадьба будет действительна?
Виттар смотрел на пламя, которое поднялось над бронзовым кубком. Корона из огня, и пепел, который многим не виден. Почти как в жизни. Но Оден ждал ответа, и Виттар знал, как ответить:
- Да.
Знакомая улыбка, слегка рассеянная, задумчивая даже.
- Тогда... я буду рад, если мы еще как-нибудь поговорим...
- Непременно.
Потом, когда причин для беспокойства станет меньше.
Брокк принес гранаты. Не те, которые камни, но крупные, бледно-розовые плоды с толстой кожурой, под которой скрывались вызревшие темные семена. Гранаты Брокк разламывал пополам, семена выбирал и складывал мне в ладонь. Я же ждала, когда их соберется много: так вкуснее.
А Хвостик, устроившийся на плече, норовил украсть зерна.
- Ты выглядишь лучше, - осторожно заметил Брокк.
Он появлялся в поместье часто, хотя никогда не задерживался надолго.
- Ага...
- Все хорошо, как понимаю?
- Ага...
Раньше Брокк остерегался задавать вопросы.
- Завтра... - он замялся, и несколько зерен выскользнули, чтобы затеряться в высокой траве, и Хвостик, сложив крылья, рухнул следом. Он вздыхал, скрежетал и пищал, жалуясь на этакую мою бесхозяйственность. Но вместо гранатовых зерен поймал огромную бронзовку с медными надкрыльями. - Завтра моя сестра выходит замуж. Эйо, как ты к нему относишься?
Брокк по-прежнему избегает называть Одена по имени. Эти двое относятся друг к другу настороженно, но... скорее дружелюбно.
Я же облизываю пальцы, выкрашенные гранатовым соком.
Кислые.
И кажется, под ногтями опять трава. Надеюсь, это отмоется, не хочу быть чумазой невестой.
- Как отношусь...
Сложный вопрос.
- Мне нравится, когда Оден рядом. Не потому, что мне это нужно... то есть, нужно конечно, но... и просто нравится. Спокойно как-то.
- И только?
Нет. Не только. Сегодня мы проснулись одновременно и лежали, глядя друг другу в глаза. И я моргнула первой, а Оден поцеловал кончик носа.
Я знаю рисунок его родинок.
И еще, что он обожает сладости, хотя почему-то стесняется, поэтому шоколад доставляют якобы для меня...
Во сне он держит меня крепко, настолько крепко, что даже в туалет приходится отпрашиваться. И Оден сквозь сон ворчит, но ждет возвращения. Я же возвращаюсь на нагретое место, прижимаюсь к нему и чувствую себя при этом совершенно счастливой.
Мне хочется, чтобы счастье продолжалось вечно.
- Ясно, - Брокк высыпал мне в ладонь горсть гранатовых зерен. - Дело в том... я уверен, что все это - ложь, но слухи ходят самые разные. Вот.
Он вытащил из кармана газетный лист.
- Мне кажется, ты должна знать. Извини, если испорчу настроение.
Я читала. И перечитывала. И снова перечитывала, не веря ни одному слову.
- Это... неправда. Все неправда!
Они просто не знают... не видели, каким он был. Придумали все... и ведь поверят. А Оден слишком гордый, чтобы оправдываться. Да и как?
- Эйо, вам придется нелегко. Это только начало. И будет еще хуже, а ответить так, как следовало бы, он не сумеет.
Это как?
И Брокк вместо пояснения вытянул искалеченную руку.
- Вызов ему не бросят. Напрямую во всяком случае. А остальное зависит от того, сколько у него терпения.
Много. Вот только и оно не бесконечно.
- Слухи надо просто переждать, Эйо.
Железные пальцы гладили волосы.
- Рано или поздно от вас отстанут, но до этого времени ему нужна будет поддержка.
- А мне казалось, что ты его недолюбливаешь.
Я скомкала газету, и Брокк, отобрав листок, спрятал его в карман.
- Недолюбливаю, - спокойно согласился он. - Я не могу любить того, кто нагло украл мою сестру.
- Ты ревнуешь!
- Конечно, ревную. Я только-только тебя нашел...
- Я сама нашлась!
- Конечно, сама. Нашлась и опять потерялась. Бросила несчастного больного брата...
Вот несчастным Брокк совершенно не выглядел. И поймав мой испытующий взгляд, фыркнул:
- Вы все равно завтра поженитесь, - добавил он другим тоном. - А разводы у них не приняты, и тебе придется с ним жить.
До конца дней моих... и почему меня больше не пугает такая перспектива?
- Я не хочу, чтобы ты была несчастна в этом браке.
- Я не несчастна.
Правда, брака пока нет.
Но ведь завтра уже близко... ближе, чем кажется, потому как небо темнеет. Скоро ночь.
А за ней и утро.
- Эйо, ты же знаешь, что я тебя люблю? - Брокк поднял дракона, так и застывшего с жуком в пасти. Лапы бронзовки скользили по броне, жвалы шевелились, и Хвостик дрожал, но не отпускал добычу.
- Знаю.
Любит. И возвращается сюда, пытаясь примириться с королевским приказом, Оденом и свадьбой. Шутит. Приносит гранаты. И не скрывает правды, пусть бы неприятной.
- И брак еще не означает, что ты должна позабыть про со-родичей... я буду за тобой присматривать.
Звучит почти угрозой. И вид у Брокка на редкость серьезный, торжественный.
- Он сказал, что хочет перебраться за Перевал. И возможно, это правильное решение... - сунув мизинец в рот дракону, Брокк заставил его разжать челюсти. - Я часто бываю в Долине, едва ли не чаще, чем здесь. И в том моем доме места хватит всем... пока своим не обзаведетесь.
Хвостик дергался и шипел, норовя выскользнуть из цепких пальцев Брокка. А получившая свободу бронзовка не спешила спасаться бегством. Она уселась на ветке крыжовника и медленно, издевательски, начищала поцарапанные надкрылья.
- Хотя вряд ли ему этот вариант придется по вкусу. Гордости в Высших порой больше, чем разума.
- Оден хороший, - я протягиваю Брокку пару красных зерен. - Он действительно хороший...