Узкая полоска света пробивалась сквозь ставни. Она ложилась на дощатый пол, рассекая комнату пополам. На левой половине находился старый платяной шкаф, дверцы которого были приоткрыты, и виднелись пустые полки. На правой - стол и кровать.
Кэри сидела на кровати, поджав босые ноги, и глядела на полосу.
И еще на стол, прикрытый полотняной скатертью. Некогда нарядная, та давно утратила первозданную белизну, обзавелась рядом пятен и даже крупной, наспех залатанной дырой. А вышитые георгины поблекли.
Спустив ногу, Кэри потрогала пол.
Теплый.
И деревянная стена тоже... и место странное. Пахнет свежим деревом, смолой. Стены липкие, в янтарных капельках. А ковер на полу - старый, но плотный еще, шерстяной.
Мягкий.
На столе - масляная лампа, в которой масла осталось на самом донышке. Фарфоровый, расписанный розами, таз для умывания. Кувшин. Здесь же - зеркало на ножке, гребень...
Как она сюда попала?
Кэри помнила и руки, и голос, и... ее похитили?
Определенно.
Но кто и зачем?
Надо успокоиться. Вдохнуть поглубже, выдохнуть... вдохнуть и выдохнуть, расплетая запахи, которыми комната полна, выискивая среди них нити-ответы. И найдя, произнести вслух пару слов из тех, которые леди знать не должны. Поднять таз... а лучше кувшин. Увесистый какой. И ручка удобная.
Кэри подвинула стул так, чтобы он оказался напротив двери и, взяв кувшин в руки, приготовилась ждать. Удивительное дело, она не испытывала ни стыда, ни даже смущения, несмотря на то, что была в одной лишь ночной рубашке, скорее неясное непонятное ей самой предвкушение.
Злость.
Терпкую, пахнущую молодым железом, огнем и углем. Немного северным ветром.
Ветивером.
Она поднесла ладонь к носу, вновь убеждаясь, что запах этот не примерещился. И сорочка ее, и халат, заботливо оставленный на спинке кровати, и само одеяло, толстое, стеганное, набитое пухом, выдавали хозяина.
И если так, то...
Кэри усмехнулась и погладила кувшин. Любому терпению приходит конец... и наверное, все-таки в ней не так уж велики были запасы добродетели.
Ждать пришлось недолго. Солнечный луч скользнул вправо, добравшись до ковра, и увяз в длинной его шерсти. За дверью же раздались шаги, такие до боли знакомые шаги, что Кэри с трудом сдержала рычание. А он все возился... замок?
Засов. Он надежней и скрипит так характерно. Петли мог бы и смазать.
- Знаешь, дорогой, - сказала Кэри, поднимаясь. - Это уже несколько... чересчур.
Кувшин врезался в косяк над головой Брокка. Брызнули осколки.
И вода.
- Кэри!
- Что? - она потянулась за тазом, заблаговременно поставленным на край стола.
От столкновения со стеной таз раскололся пополам.
- Прекрати!
От гребня он увернулся, а руку с занесенным зеркалом перехватил, произнес с упреком:
- Нельзя бить зеркала, счастья не будет.
Кэри, неожиданно для самой себя, шмыгнула носом.
- Ну что ты, испугалась? - Брокк отложил уцелевшее зеркало и прижал Кэри к себе. - Прости, пожалуйста... я как-то не подумал, что ты испугаешься... я же просил не бояться.
Она стояла, уткнувшись носом в темный вязаный свитер, мокрый, в осколках и насквозь пропахший костром и все тем же, терпким и удивительно вкусным ветивером, вдыхая запах и сдерживая слезы. А Брокк гладил растрепанные ее волосы и шептал:
- Я думал дождаться, когда ты проснешься, но пришлось уйти... позвали... и тут ведь дверь открыта была... прости...
Кэри кивнула и севшим каким-то чужим голосом спросила:
- А усыплять зачем?
- Ну... я боялся, что иначе не согласишься. Да и непрямые порталы - не самая приятная вещь, во сне их переносить легче.
За его свитер было удобно цепляться, и Кэри цеплялась, держалась, оттягивая тот миг, когда Брокк вновь отступит. А он подхватил вдруг на руки и спросил:
- Не замерзла?
- Нет...
Он же мокрый... не насквозь, но почти. И волосы торчат дыбом. А в вороте застрял черепок.
Сев на кровать, он усадил Кэри рядом и прижал палец к губам.
- Я не буду просить тебя вернуться.
Зря. Кэри почти согласна. Ей так пусто в том старом новом доме, который уже почти изменился, но остался слишком прежним, чтобы Кэри чувствовала себя в нем спокойно.
- Но сегодняшний день принадлежит мне.
- Почему?
- Потому что я так хочу.
С волос текла вода, и свитер впитывал ее, а Брокка это раздражало. И он свитер стянул, бросил на кровать, оставшись в старой изрядно заношенной рубашке. На локте темнела латка, и пуговицы где-то потерялись, вместо потерянных нашили другие, и эти, черные, крупные, выделялись на белом полотне. Дотянувшись до полотенца, Брокк кое-как отерся.
- Кэри...
- Да? - ей до жути хотелось потрогать латку. Или черную пуговицу. Морщины на лбу разгладить, опять он хмурится и серьезный...
- То, что ты здесь увидишь... ты не должна рассказывать об этом кому бы то ни было. Понимаешь?
Нет, но на всякий случай она кивает.
- Я не имел права приводить тебя сюда, но... - он потер переносицу. - Мне показалось, тебе они понравятся.
- Кто?
Драконы.
И горы.
И сам дом, зависший на краю обрыва, пусть гранит и укреплен был металлической лозой, из которой и прорастали небольшие, казавшиеся едва ли не кукольными, домики. Снег не удерживался на пологих их крышах, осыпался, искристой шубой укрывая стены по самые окна, а то и выше. Он засыпал узкие дорожки, проложенные в сугробах.
Воздух был легким.
Кэри, остановившись, пила его, глотала, не в силах напиться. И голова кружилась, тело же сделалось легким, еще немного и она сама взлетит. Но муж не позволил. Он обнял ее и, шепотом, губами касаясь уха, сказал:
- Дыши медленно и глубоко...
Дышит.
И взлететь не пытается, но держится обеими руками за его руку.
Отпускает.
Горы сине-зеленые, и еще немного белые. Вызолоченные солнцем, что перевалило через вершину. Лиловые из-за обилия теней, которые вытянулись по ледникам.
Холодно.
Воздух хрустальный, колючий. И Кэри слизывает осколки с губ, а Брокк хмурится.
- Обморозишь. Идем.
Идти тяжело. Протоптанная в сугробах тропа узка, а Кэри одета так, что и поворачивается-то с трудом. Она пыхтит и вздыхает, переваливаясь с ноги на ногу.
Шерстяные чулки колются. А странные толстые, мехом внутрь, штаны и вовсе, кажется, не сгибаются. Как и толстенный пуховой свитер, и длинная парка, прикрывающая руки до кончиков пальцев, правда, на пальцах - касторовые перчатки...
Кэри терпит.
Если ему так спокойней, то пускай.
На высоте еще холодней, так он сказал, и Кэри верит. Ей безумно хочется на эту самую высоту, к ярким звездам, которые проступают сквозь покрывало дня. Ради них, ради неба... и ради Брокка она потерпит.
- Кэри, познакомься, это Гранит.
Зверь устроился на краю обрыва.
- Вообще-то номер двенадцатый по ведомости, - Брокк произнес это странным тоном, - но мне больше нравится по именам.
- Ты им дал имена?
- Тоже полагаешь это глупостью?
- Нет. Он... и вправду гранитный.
Металлический. И металл обындевел, отчего зверь казался посеребренным. Иней лежал на плотной четырехгранной чешуе, что покрывала узкое тело дракона, на остриях игл, поднимавшихся вдоль хребта, на широких когтях, которые впились в камень.
На темных, исчерченных энергоконтурами, крыльях.
Зверь поднял голову на змеиной шее.
- Он... великолепен.
Шевельнулся хвост, сметая снег в пропасть. Массивное тело приподнялось на лапах.
- Не бойся, - Брокк держал за руку.
- Не боюсь.
В многогранных глазах механического дракона отражалась она, Кэри, и еще горы, сложенные из сотен осколков стекла. И Брокк тоже, странно огромный, серьезный.
Незнакомый.
- Ты сядешь первой...
Дракон приближался, он не шел, скользил по земле, совершенно беззвучно, оставляя в снегу широкий след. Он остановился по знаку Брокка, лег, изогнувшись, выставив растопыренную лапу. И когти-якоря зацепились за камень. Лед на чешуе растаял, и теперь она, темно-красная, гранитная, блестела, омытая влагой. Стащив перчатку, Кэри протянула руку.
Ей было страшно.
И интересно.
Страшно интересно, а Брокк не мешал. Он верил своему дракону? Наверное. И тот, втянув воздух узкими ноздрями, точно проталинами в массивной голове, подался навстречу. Ладонь Кэри коснулась шершавого, слегка лажного металла. И еще горячего. Она пробежала пальцами по чешуе, которая на морде набирала цвет до рубинового, густого, коснулась острых скул, украшенных тончайшими перьями-ветроловами, провела по узкому разрезу пасти.
Седло крепилось за передними лапами дракона, широкие ремни уходили под них, прирастая к скобам-крюкам, и Брокк, наверняка раз в десятый, проверил каждое крепление. А Гранит, наблюдая за ним, скалился, он-то знал, что крепления надежны.
- Вообще-то на них не летают, - Брокк сам поднял Кэри в седло. - Удобно?
- Да.
Не лошадь, на которой приходится сидеть боком, и Кэри все-таки ерзает, цепляется за выступающую из седла скобу, а Брокк закрепляет ремни и трижды проверяет каждую пряжку. Он же, забравшись на подставленное Гранитом крыло, поднимает шарф до самых глаз, и шапку опускает.
- Там зверски холодно.
Небо прозрачное, слюдяное. И звезды выглядят невероятно близкими, руку протяни - и соберешь в горсть.
- Главное, ничего не бойся, - он забирается в седло и долго возится с постромками. Ремней много, и Гранит в нетерпении начинает посвистывать. Он встряхивает головой, и чешуя вспыхивает, разгораются контуры энергетических линий.
- Вперед, - Брокк хлопнул по металлическому боку, и дракон замер, чтобы в следующий миг соскользнуть в пропасть. Он оказался на краю как-то очень быстро, Кэри не успела закричать, лишь сильней вцепилась в скобу. А зверь уже падал. Он летел вдоль сине-зеленой, стеклянной стены, ощерившейся клыками старого ледника.
Серое.
Золотое. И снова синее. Гул реки, которая прорывается из каменного тела горы, выплескиваясь на острые камни. Вода кипит, и брызги окружают ее паром. Ущелье бездонно, и Кэри, кажется, все-таки кричит. Встречный ветер стягивает шарф, полосует щеки холодом, отбрасывает назад, и ремни упряжи натягиваются до предела.
Не страшно.
Ее прижимает к Брокку, руки которого кажутся надежней всех ремней. И Кэри слышит свой собственный, верно совершенно безумный смех. А дракон вдруг распахивает крылья. Они выгибаются шелковыми парусами, слишком тонкими, чтобы удержать массивное тело зверя.
Гул.
И тяжелые удары сердца, скрытого под броней.
Ярко вспыхивают энергетические контуры, все разом, ослепляя и оглушая всплеском энергии. А вывернутые встречным ветром крылья смыкаются над головой Кэри, на долю мгновенья заслоняя солнечный свет. И эта темнота уютна.
Падение становится полетом. Первый удар, и плотный воздух все же держит механического зверя, он же карабкается, выше и выше, выбираясь из пропасти, из каменных берегов ее, подальше от бурлящей реки. Кажется, Кэри чувствует на губах вкус этой воды.
- Вверх, - ветер рвет голос Брокка, играя ошметками слов, но Гранит слышит.
Он изгибается, и длинная шея вклинивается в русло воздушного потока.
Выше.
И еще.
С каждым ударом крыльев, которые распластались от берега до берега. И натягивается до предела алхимическая ткань, дугой гнутся опорные спицы, и не спицы вовсе - кости. Расплываются тонкие нити воздушных перьев, ловят направление ветра.
- Ты как?
- Хорошо! - Кэри кричит, но ее не слышат. Наверное. И повернуться не позволяют.
- Сейчас пойдем выше...
К самому небу, которое, чем дальше, тем прозрачней становится, и синева его обманчивая блекнет, вызволяя черную пряжу ночи. Звезды-алмазы.
Полумесяц-аграф.
Добраться бы...
И почти добравшись, Гранит расправляет крылья. Он вытягивается стрелой, вклиниваясь между шалями ветра, опираясь на них, для него плотных, надежных, и скользит.
- Если не боишься, посмотри вниз. Красиво.
Сине-зеленая, далека земля, нарисованная на шелке. Горы. И предгорья в снегу... тонкие сосуды рек, и кажется, озеро. Или не озеро - бусина, нашитая на лоскутном платке... и еще одна, грубая, каменная, наверное, город.
- Куда мы летим?
- К морю.
Зимнее море написано серым, тяжелым, набрякшим. Грань, расшитая серебром, и еще немного лебяжьего пуха на гривы водяных лошадей. Табун мчится, чтобы разбиться в пену о зубцы прибрежных скал.
- Не устала?
Разве от такого устанешь?
Гранит спускается к самой воде, летит навстречу собственной тени, которая огромна и тяжела. Само море прогибается под весом ее. Того и гляди хрустнет каменная чаша дна, и море выльется в трещину...
- Корабль!
Парусник крался вдоль берега, и потемневшие, пропитавшиеся солью паруса его ловили ветер. Сверху корабль выглядел игрушечным, нелепым... медлительным.
- И еще один...
- Идут в Лагсат, это прибрежный городок, там склады, - Брокк по-прежнему держал ее крепко. - Если хочешь, завтра прогуляемся. Там вечная ярмарка. Оттуда начинается путь на Перевал, вот и свозят все, что только есть. Говорят, даже в сезон вьюг Лагсатский базар не закрывается.
Завтра?
Кэри попыталась обернуться, чтобы разглядеть лицо мужа.
- Сиди смирно, - проворчал он.
Приходится: упряжь держит крепко...
- Я был там однажды. Странное место, - Брокк наклонился и теперь говорил на ухо. - Там есть деревянные лавки в два этажа, старые, еще альвами выращенные... ты же видела?
...их собственный дом в долине, пребывавший в какой-то неизъяснимой полужизни-полудреме. Летом он просыпался, выпуская из стен тонкие побеги, которые садовник-полукровка срезал, утверждая, что сейчас все одно некому рост направить.
Ушли мастера.
А дома остались. И брошенные, забытые, тосковали по хозяевам, способным слышать их. Садовник подкармливал дом, заказывая подводы с навозом, который разбрасывал вдоль линии колючего кустарника, и тонкие змеевидные корни пробивали травяной покров. Они шевелились, и с ними шевелилась сама земля.
Смотреть на это было неприятно.
На стенах дома проступал рисунок жил, а в комнатах поселялся едва уловимый запах свежескошенной травы. Кэри дом терпел, с садовником мирился...
- В них торгуют редкостями... старым серебром или красным буком... каюн-камнем... на самом деле это смола измененных альвами деревьев, из нее делают лекарства. Или кожи дубят. Добавляют в стекла, ты помнишь наши красные кубки?
Не красные - пурпурные, насыщенного цвета, который исчезал, стоило кубок охладить. А нагреваясь, возвращался, тонкими полосами, вихрями и звездами, всякий раз вырисовывая новый узор.
- Альвийские куклы... шелк... и все, что еще осталось от их мира, - Брокк коснулся губами уха.
- Осталось немного?
- Немного.
Гранит скользил вдоль берега, который становился выше. Скалы срастались друг с другом в бурую громадину. Подошва ее, вылизанная морем до блеска, сияла на солнце, а вдоль хребта вытянулись седые ледники.
- Есть в Лагсате и обычные дома, человеческие, старые, но не древние. Там продают диковины, привезенные из других земель, ароматное дерево и масла. Маски из черного камня, говорят, это человеческие боги... говорят, за морем есть земли, где живут только люди, но это - совсем дикие люди. Они ходят нагими и не знают огня, а своим богам приносят в жертву других людей...
Это походило на странную сказку.
Чудесную сказку.
В ней было море и дракон, потерявшийся между небом и водой. Круглый шар солнца, наливавшийся характерной вечерней краснотой. Горы.
Брокк, близкий, как никогда прежде.
Гранит опустился на широкий карниз и сложил крылья. Его когти пробили седое покрывало старого льда, а шея вытянулась вдоль кромки, словно дракон не до конца верил в благоразумие наездников. Брокк спрыгнул первым и присел, забавно вытянув руки.
- Затекли, - пояснил он. - Сейчас сама прочувствуешь.
Он вытащил из сумки длинную веревку, которую пристегнул к упряжи, второй же конец закрепил на поясе Кэри.
- Страховка.
Ноги и вправду затекли. Сперва Кэри показалось даже, что она в жизни не сумеет их согнуть. Брокк же, опустившись на одно колено принялся разминать мышцы.
- Сейчас будет немного неприятно...
- Прекрати.
- Тебе не нравится?
В его глазах улыбка, а морщины не исчезли, стали глубже.
- Почему ты все время хмуришься, - Кэри стянула зубами рукавицу и прикоснулась к этим морщинам, стирая их.
- А я хмурюсь?
Холодная кожа, и из-под черного платка, которым Брокк обвязал голову, выбилась прядь. К ней прилипли искры льда.
- Хмуришься.
- Все время? - он смеялся.
Здесь, на вершине горы, с пропастью под ногами - Кэри чувствовала ее, отделенную лишь узким крылом Гранита - ее муж смеялся.
- Почти.
- Больше не буду, - он все-таки поднялся с колен и подал руку. - Идем... я покажу тебе горы.
...уже не синие и не зеленые, почти прозрачные, вырезанные наспех из громадной друзы хрусталя. И ледники теряют серость, глотают солнечный свет, тянут к нему хрупкие ветви кристаллов.
- Слышишь ветер? - Брокк стоит на краю. И потревоженный его ботинками снег сыплется в пропасть. Он здесь легкий, невесомый почти, и снежинки на мгновенье-другое замирают в пустоте, прежде, чем исчезнуть в черном зеве провала. - Закрой глаза. Не бойся, закрой.
Не боится.
Разве что самую малость, но сил хватает, чтобы поверить и, приняв руку, ступить к краю. А Брокк, оказавшись за спиной, смыкает руки.
- Знаешь, о чем он поет? - его голос вплетается в шепот ветра, а тот, обжигающе-ледяной, касается губ, забирая слова.
- О чем?
Для ветра не жалко. Он принес в подарок запах старого льда и мокрого камня, где-то внизу, на земле, такой вдруг далекой, реки бегут к морю.
- О свободе... - Брокк вытащил ленту из косы.
- Что ты...
- Подари ему, он будет рад.
И полоска атласа соскользнула с ладони.
- А ты... подарил?
- В первый раз, когда я поднялся сюда, я провел на вершине сутки. Здесь было... свободно.
Брокк расплетал косу, и ветер, бросив ленту, спешил помогать.
- Я словно наново научился дышать. Стало вдруг неважным все, что было внизу... война? Пускай. Дом? Я? Я стал... иным, но только здесь.
На краю обрыва.
- Внизу все вернулось на круги своя, но стоит появиться здесь...
...близость пустоты. И всего-то нужно, что решиться, сделать шаг, раскинув руки. Ветер обещает поймать, но правда в том, что ему вскоре наскучит игрушка.
Ленту он уже потерял.
- Не думай о плохом, - Брокк провел обледеневшей перчаткой по щеке. - Проголодалась?
...пикник над обрывом.
И плетеная корзинка, из которой выглядывает узкое горлышко винной бутылки. Клетчатая скатерть со знакомыми уже георгинами. Тентом, защитой от снега - полураскрытое драконье крыло. И свет, проникая сквозь него, красит белые глиняные тарелки розовым.
Подушечки. И медвежья шкура, на которую усаживают Кэри.
- Я не замерзла!
- Тебе так только кажется, - ее муж порой отличался поразительным упрямством, но на шкуре хватило места для двоих.
- На самом деле, только спустившись, ты поймешь, насколько здесь все иначе, - Брокк присел рядом и, стянув перчатки, сунул их за пояс. Он расставлял тарелки и высокий, закутанный в несколько слоев полотна, горшок. - Но поесть следует сейчас. Времени осталось не так и много.
- Возвращаться пора?
Вниз. К игрушечным домикам, к длинному ангару, почти утонувшему в сугробах, расчищенной дороге, по которой можно было добраться до небольшого городка... а там и до побережья рукой подать.
- Еще нет.
- Тогда почему?
- Скоро закат. А закат лучше встречать в полете.
Странный ужин. И свеча под стеклянным колпаком. Снежные мотыльки, что, прорываясь к свету, таяли. Запах воска, дыма и остывшее мясное рагу. Брокк забыл о вилках, впрочем, как и о ложках. Есть приходилось руками, вылавливая куски мяса из каменеющей на морозе подливы. И Кэри облизывала пальцы, закусывала мягким холодным хлебом и жмурилась от удовольствие.
Вино.
И кружка с трещиной на ручке, ручка обмотана шнуром и держать удобно. А вино сладкое, приправленное травами, но ледяное до того, что пить приходится маленькими глотками. Но холод тает, и вино одаривает хмельным теплом.
Или это греет медвежья шкура, наброшенная на плечи?
Брокк, который больше не пытается отстраниться. Сегодня он близок, ближе, чем когда-либо прежде. И Кэри опирается на его грудь, запрокидывает голову, смотрит снизу вверх...
- Что такое?
- Ничего... у тебя лицо загорело.
- Здесь солнце ближе.
Яркое, оно забралось на дальний пик и балансировало на вершине, вот-вот и рухнет, покатится по склону огненным шаром, растапливая ледники.
- Оно не греет, но загар берется на раз. Буду темный...
- И снова хмуришься.
- Да? Я не заметил, прости.
Простит. И если сейчас он попросит вернуться, то... Брокк молчит и, глядя сверху вниз, касается ресницы.
- Снежинка, - говорит он, точно оправдываясь.
Наверное, и вправду снежинка.
Села. Растаяла.
Жаль.
- Ты уже заказала платье? - он не убирает руку, и пальцы больше не холодны. - Тебе к лицу будет белый... морозный...
- Зачем платье?
И опять хмурится, в этом он неисправим. Кэри подозревала, что супруг ее в принципе неисправим, но странное дело, ничуть о том не сожалела.
...наверное, давно следовало сбежать от него...
...чтобы погнался.
- Королевский бал, - в голосе его мелькнуло недовольство.
Здесь было странно думать о короле, платье и балах.
Бал?
Зимний перелом, самая длинная ночь. Самый короткий день, за которым начинается новый год... и в прошлом году их не приглашали. Или приглашали, но Брокк... спросить? Он гладит щеку, успокаивая не то Кэри, не то себя самого.
- Если ты не хочешь...
...опять она собирается уступить.
- Не хочу, - Брокк не стал лукавить и, наклонившись, коснулся лба холодными губами. - Если бы ты знала, до чего я не хочу там появляться. Но не пойти нельзя. И... думаю, тебе будет интересно.
Что она знает о балах?
...платье надобно заказать, ей ведь намекали, а теперь... до перелома осталось несколько недель, и Ворт наверняка загружен сверхмеры. Он будет долго и томительно вздыхать, заламывать руки, пеняя на непредусмотрительность Кэри...
Ей к лицу белый?
Зимний... или выбрать что-то более яркое?
Она тряхнула головой, сбрасывая чуждые этому месту мысли. Потом. Успеется еще.
- Маскарад, Кэри... - шепот Брокка щекотал шею. - За какой маской ты спрячешься?
- А ты?
- Если я скажу, ты меня узнаешь.
Теплое дыхание по щеке, и губы, словно невзначай, касаются губ, подбирают каплю вина.
- Даже если не скажешь, я тебя узнаю...
...по запаху ветивера, который привязался прочно. По темным перчаткам... или светлым, но все одно достаточно плотным, чтобы скрыть искалеченную руку его. Брокк ведь не рискнет выставить ее. По смуглой загорелой коже. Просто потому, что рядом с ним сердце замирает.