Она вернулась живой и осталась, сидела рядом, по другую сторону жаровни, возилась с древними изгвазданными до полной потери вида одеялами, пытаясь просушить их. А Кейрен всерьез опасался, что одеяла эти вспыхнут.
Забавная.
И серьезная. Смотрит на угли, время от времени ворочает их металлической палкой с крюком на конце, разбивает крупные, вытаскивает на поверхность рубины нижних, вздыхает. И от дыхания ее над углями поднимаются серые былинки пепла. Они пляшут в раскаленном воздухе, чтобы опуститься на алое ложе.
Его свидетельница была задумчива.
Там, наверху, что-то случилось, наверняка, важное и, возможно, страшное, изменившее ее. Она ведь уходила веселой, а вернулась...
- Чем занимались? Потрошили чистюль, - ответила Таннис, закрепляя на кованых крюках очередное одеяло. На темной дерюге расплывались темные же пятна, о происхождении которых Кейрен велел себе не задумываться. Из одеяла сыпался мелкий сор и сгорал, не успев коснуться углей. - Кроме Войтеха нас было пятеро. Если со мной считать.
Восемь лет.
В семь Кейрена выслали в школу и он, привыкший к домашнему уюту, долго не мог приспособиться к новым порядкам. К тому, что вставать приходится на рассвете, и что будет не старая нянька, скрипом дверей, ворчанием, запахом ментоловой мази для суставов - с возрастом у нее суставы начали болеть всегда, а не только на погоду. К тому, что дортуар - не комната, и делить его приходится с дюжиной мальчишек, каждый из которых сильнее Кейрена.
И что в дортуаре топят редко и едва-едва.
Холод царит постоянный, и малые силы уходят всецело на борьбу с ним.
А в классах ничуть не лучше. Форма тонкая, и шерстяная курточка с эмблемой школы ничуть не греет, а чулки из грубой шерсти вызывают зуд.
Кейрену не хватает усидчивости. И внимания. Он ерзает, отвлекается и остается в классе, когда остальные уходят.
Его дразнят неженкой. Он лезет в драку и проигрывает, почти всегда проигрывает, но все равно лезет. И по вечерам, забравшись под тонкое одеяло, дрожит от холода, обиды и понимания, что жаловаться не станет.
Братья ведь тоже учились и ничего...
- Малыш - самый младшенький, на год моложе меня, - подвесив одеяло над углями - конструкция была грубой, но рабочей - Таннис постукивала по ткани палкой, и каждый удар поднимал облако пыли. - Он на заводе при топке работал, катал тележки с углем. Толстяк старше Войтеха. Он сильным был. Прут этот вот согнуть мог.
Таннис протянула прут к клетке, позволяя оценить толщину. И тут же добавила:
- Правда, тупым был... он даже разговаривал с трудом, но Войтеха слушался. Еще Свищ... и Велька. Велька на гармошке играть умел. И с замками управлялся ловко. Его папаша научил, он поначалу Вельку с собою на дело брал, но потом папашу замели и повесили, вот Велька и один остался.
Она рассказывала о какой-то чужой, невозможной жизни, которую Кейрен и представить не мог. Но слушал. Если Кейрен лучше узнает свою свидетельницу, то поймет, чем зацепить ее.
Правда, времени у них осталось не так и много.
- А у мамки его еще трое. Велька уже думал, что сам пойдет, в одиночку, но тут Войтеха встретил. А Войтех уже с парком придумал. Он вообще головастый был.
Кейрена коробило то, с каким восхищением его свидетельница говорит об этом типе, пусть мертвом, но...
- Ты же бывал в Королевском парке, да?
- Да, - подтвердил Кейрен.
У нее глаза такие яркие...
- Ну да, - она дернула плечом и смахнула со щеки серый лепесток пепла. - Ты ж из верхних... чистеньких... тебя, наверное, через ворота пропускали.
- А тебя нет?
- Нас, - поправила Таннис. - Ты сказал. Кто ж нас пустит-то? Если б приметили, сразу б выкинули.
- За что?
- За то, что оборванцы.
- Королевский парк открыт для всех.
Она рассмеялась, и голос ее, отраженный сводами зала, был звонок.
- Для всех... повеселил... или ты и вправду... для всех... может, верхних и всех пускают, а таких как мы гоняли. И хорошо, если просто погонят, а то ведь и посадить могли. Только Войтех знал особые тропки... и еще мне платье дал. Нарядное. С оборочками.
Растопырив пальцы, Таннис провела руками в воздухе, вырисовывая те самые оборочки.
- Вымыться заставил. У него папаша из аптекарей, когда-то лавку свою имели, а потом пожар случился и лавка сгорела, а банк денег требовал, и пришлось продать все... вот папаша с горя и запил, пока вовсе не упился. А Войтех с матерью переехали к нам... он хорошим был. Учился даже, только бросить пришлось. Мать-то запила... а денег нет. У нас ни у кого денег нет. Но Войтех хорошо все придумал. Меня в платье... и косички еще заплел... и туфельки нарядные...
Она зажмурилась, верно, вспоминая те туфельки, а потом призналась:
- У меня никогда таких вещей не было.
- Платья?
- И платья тоже, - Таннис стряхнула с одеяла пыль. - Тебе, наверное, это все дико, но это единственное платье, которое я вообще надевала. Мы шли в парк и я...
Она вдруг замялась, закусила губу, но потом решительно тряхнула головой.
- Войтех высматривал какого-нибудь типчика, из тех, что сами по себе... мы не лезли к совсем малым, у них брать нечего, а на ор вечно няньки сбегаются. Ну и взрослых не трогали. А вот если кто сам по себе... и еще при форме, вы ж вечно в школьной форме ходите, то тут я появлялась.
Кейрен знал, что происходило дальше, и стиснул зубы, чтобы не высказаться.
- Я подходила и говорила, что моей нянечке стало плохо... и просила помочь...
...ему было десять. Взрослый уже, как самому казалось. Всего год остался до Каменного лога, который сам по себе граница, и до нее-то близко, а значит...
- Велись все... или вот говорила, что у меня сестричка ногу подвернула, надо помочь...
...он привык и к дортуару, и к школьным порядкам, и пусть бы не обзавелся друзьями, как иные, но хотя бы отстоял право быть собой. Единственный настоящий враг - холод, и тот отступил, позволяя Кейрену если не преуспеть в учебе, то хотя бы покинуть список худших учеников.
- Или еще что-нибудь придумывала...
...в парк сбегали все. Кое-кого ловили и пороли, но розги были привычным злом, на которое никто особо не обращал внимания.
Но тот выход был разрешенным.
Каникулы. И пусть бы Кейрена вновь не забрали домой, но хотя бы разрешили пожить в городском доме. Он же взрослый.
Почти.
И управится сам, без присмотра няньки, гувернера и матушки, которая по мнению отца испортила Кейрена чрезмерной опекой. Конечно, ему бы хотелось увидеть всех, и даже братьев, пусть бы прежде встречи с ними особой радости не приносили, но сейчас-то все изменилось. Кейрен вырос на два дюйма. И на пробежке уже не падал после первого круга, задыхаясь.
Сильнее стал.
И сумел бы ответить на их глупые шуточки, но...
...братья служили. И отец был где-то на границе, а матушка - рядом с ним. И Кейрену настоятельно рекомендовали остаться при школе, но... он только представил, как две недели будет слоняться по школьному двору в числе тех редких неудачников, которых оставили...
Нет уж, лучше знакомая тишина городского дома.
И полная свобода.
Тем более что Кейрен знал, как собирается ею распорядиться. Уже год как он собирал деньги. По старой традиции третьего числа каждого месяца в школе появлялся визитер. Отцовский поверенный был высоким строгим человеком, от которого пахло чернилами и бумажной пылью. Он коротко кивал и, вытащив из кармана кожаный бумажник, старый, с вытертым краем, открывал его. Поверенный вытаскивал банкноту и протягивал Кейрену.
Уходил человек, не проронив ни звука, а Кейрен оставался с купюрой.
У денег был особый запах - многих рук, которые касались их, карманов, портмоне... ароматы живого и неживого сплетались вместе, и за каждой купюрой Кейрену виделась своя история.
Он не спешил тратить, хотя в лавке при школе имелось множество искушений: медовые пряники, лакричные леденцы, которые лавочник держал в высокий склянках, шоколадные конфеты, разложенные на бумажных салфетках, лимонад...
Но все эти замечательные вещи меркли перед старинным замком, который Кейрен видел в магазине игрушек, том, что расположен неподалеку от парка. Этот магазин прожил не одну сотню лет, переходя из рук в руки, но хозяева, меняясь, не рисковали менять место. Отец и тот утверждал, что магазин остался точь-в-точь таким, каким был в его далеком детстве, разве что вывеска постарела.
- Я его тоже знаю, - сказала Таннис, и Кейрен вдруг понял, что говорил вслух.
Глупо получилось.
- Там еще над дверью колокольчик висит, - она произнесла это тихо. - Старый-старый. И громкий очень.
- А у продавца ручной ворон есть...
- Он разговаривать умеет!
- Точно.
Нынешний хозяин магазина походил на пирата. Одноногий с красным крючковатым носом, он носил полосатые чулки и длинный жилет с фалдами. А на седые длинные волосы повязывал красную косынку. Деревянная нога его громыхала по старому паркету, и ворон, сидевший на плече хозяина, то и дело раскрывал крылья, кланялся и хрипло спрашивал:
- Што надо?
Магазин старика Тедди был, пожалуй, самым чудесным местом в мире. И Кейрен заглядывал в него каждые выходные. И да, он мог бы приобрести деревянную лошадку на палочке, или даже с полдюжины оловянных солдатиков в форме королевской гвардии. Или механическую обезьяну... позолоченную трубу... барабан...
...деньги копились и возможности Кейрена росли.
А старик встречал его, как старого друга, кивал с порога и отворачивался. Он знал, что и в этот раз Кейрен ничего не купит, что он пришел лишь для того, чтобы убедиться: его замок на месте.
Огромный.
Он занимал целый стол. И короны четырех угловых башен подымались к потолку. Повисал на цепях подъемный мост. Вращался на крыше дома крохотный, с ноготь мизинца, флюгер, свисали со стен нарядные стяги. И во дворе рыцарская конница готовилась к выезду. Сиял доспех. И пики были остры...
Кейрен не смел прикасаться к стенам, сложенным из настоящего камня, или тревожить рыцарей, он садился перед замком и смотрел. А в воображении его гремели битвы.
Замок стоил почти сорок фунтов... у отца деньги были, но Кейрен точно знал - просить бесполезно. И собирал, долго собирал, складывая купюру к купюре, пересчитывая их, пряча под матрасом, пусть бы в школе и не принято было воровство, но чем ближе оказывалась мечта, тем сильнее становился страх.
И однажды Кейрен осознал, что у него получилось.
Сорок фунтов.
Целое состояние в мятых купюрах с изображением Короля. Кейрен знал каждую из них, по запаху, по шершаво бумаге, по нюансам цвета и лоску, который появляется свидетельством касания многих рук. Он пересчитывал их много раз, представляя, как это будет...
...он выйдет из дома. И пройдет по парку, остановится у лотка с засахаренными орешками, но ничего не купит... и у торговца имбирными пряниками, от которых исходит умопомрачительны аромат, немного постоит, преодолевая искушение.
В парке множество торговцев.
И Кейрен снова и снова будет сдерживать себя от того, напоминая об истинной цели. Его замок ждет его. И Кейрен, выбравшись из парка, поднимется вверх по Железной улочке, доберется до угла и привычно кивнет скрипучей вывеске. С прошлого раза та немного побледнеет, а может, напротив, будет сиять яркой новой краской. И витрина магазина игрушек встретит Кейрена радостным блеском.
Кейрен толкнет тугую дверь. Звякнет колокольчик, пробуждая ото сна старика. А ворон на его плече расправит крылья и, поклонившись, скажет:
- Пр-р-ривет!
- Доброго дня, - ответит ему Кейрен и, поклонившись, - он умеет быть вежливым - решительно подойдет к прилавку. Он вытащит стопку купюр и, положив перед стариком, попросит. - Упакуйте мне замок, пожалуйста...
Его доставят в городской дом. И каникулы Кейрена перестанут быть скучны...
- Тебя в парке выпотрошили? - спросила Таннис, когда он замолчал.
Кейрен кивнул.
Выпотрошили. Хорошее слово. Но не было девочки, которая просила о помощи. Просто перед Кейреном вдруг появился высокий мальчишка в рваной рубашке и, положив руку на плечо, велел:
- Идем со мной.
А лавочник, торговавший глиняными свистульками, отвернулся. Потом, позже, он говорил, что ничего-то не видел. Мальчишки? Да мало ли в парке мальчишек. Драка?
Так они всегда дерутся.
Вначале Кейрену показалось, что мальчишка обознался, или шутит, или... что угодно, но... Кейрен попытался вывернуться из цепких его пальцев.
- Отпусти, - попросил он.
- Ага... счас все брошу, - заржал оборванец, выкручивая руку.
А за спиной Кейрена появился еще один, повыше первого, и велел сиплым голосом:
- Монету гони.
- Ты не отдал, - Таннис зло ударила по одеялу, и то едва не сорвалось с крюков. - Ты ж не отдал, правильно?
- Попытался не отдать.
- Сколько их было?
- Пятеро.
С двумя Кейрен еще бы справился. Он научился драться, но... пятеро - слишком много. А он все равно дрался. Отбивался. Молча. С непривычной, несвойственной ему прежде яростью. И боль, которая всегда пугала, перестала что-то значить. Кейрен помнил, как упал, и как его пинали, а он пытался подняться. Но кто-то на руку наступил, и раздался хруст, боль же сделалась вовсе невыносимой.
Кажется, тогда он закричал.
И все равно встал.
На четвереньки. Последнее, что Кейрен запомнил, - удар по голове. И словно хрустнуло что-то внутри. А руки вдруг перестали слушаться. Сознание он потерял не сразу, лежал, видел узколобого парня с разбитым лицом и беззубым ртом, который кривился, но не издавал ни звука. Изо рта на подбородок стекала слюна, смешанная с кровью, а парень наклонялся к Кейрену, пока не заслонил собой и небо, и кругляш солнца, и весь остальной мир. Небытие пришло, но и в нем Кейрен ощущал гнилостное дыхание, запах дешевого табака, столь любимого школьным сторожем, древним и ворчливым, а еще пальцы, которые шарились по карманам.
- Дурак, - Таннис вскочила и отвернулась. - Тебя убить могли!
Могли. И чудом не убили, теперь Кейрен это понимает.
- Не из-за денег, а... - она махнула рукой.
Давнее дело.
Забытое, казалось бы, но Кейрен провел языком по зубам, проверяя, все ли на месте. И на руки посмотрел, согнул и разогнул пальцы.
- Войтех никогда не связывался с теми, кто драться лез.
- Боялся?
Правая все еще плохо работала, и почерк у Кейрена был отвратительны. Впрочем, он был отвратительный и до того случая, но хотя бы оправдание появилось.
- Да что ты понимаешь! Боялся... Войтех ничего не боялся, - она расхаживала по залу, и громкий звук ее шагов рождал эхо. - Он просто знал, что если мы вот так... кого-нибудь, как тебя...
Таннис сжимала и разжимала кулаки.
- То в парке от ищеек не продохнуть будет. И нас повяжут. Или придется залечь и надолго... что с ними стало?
- Не знаю.
- Врешь, - она остановилась у клетки, уперев руки в бока.
Врет.
Кейрен узнавал. Позже, когда получил должность и право заглянуть в архив. В тех бумагах не было ничего секретного, но... он долго не решался поднять их. Чего опасался? Кейрен и сам не знал.
- Дай угадаю, - сказала Таннис. - Их повесили?
- Жалеешь?
Он был не первым ограбленным, и был бы не первым убитым, пусть бы прежде банда Крысолова не выбиралась в парк, предпочитая знакомые лабиринты Нижнего города.
В тот день Кейрену просто-напросто не повезло.
Он очнулся в незнакомой комнате, просторной и белой до рези в глазах. И открыв глаза удивился - Кейрен четко понимал, что должен находиться в парке. А тут... высокий потолок с солнечными пятнами. Окно где-то рядом, от него тянет свежим ветром. Под рукой жесткая ткань простыни.
И тепло.
Голова слегка кружилась, но и только. Кейрен хотел сесть в постели, но не смог. Попробовал дотянуться до шнура, и не сумел руку поднять.
Его тело больше его не слушалось.
От страха Кейрен заскулил. И на зов его, детский, беспомощный, пришла мама, хотя она никак не могла быть в это странной комнате, потому как вместе с папой находилась на южной границе.
- Тише, маленький мой, - мама склонилась над ним, и ее прохладная рука легла на лоб. От мамы пахло молоком, медом и еще больницей. Этот последний запах напугал Кейрена.
А еще мама плакала.
Позже он узнал, что не приходил в сознание неделю. А доктора, которыми наполнился дом на Стальном переулке, советовали оставить зряшнюю надежду.
Переломы. И пробитый череп.
Королевский военный госпиталь и лучший хирург.
Операция длившаяся несколько часов. Кейрен не умер, и это уже хорошо... шансы были невелики. А Кейрен никогда не отличался силой или выносливостью, но выжил.
Ждали.
Надеялись. Верили.
Все вернулись. Мама, отец и братья, они по очереди оставались рядом с Кейреном, даже когда он открыл глаза. И братья больше не смеялись над ним, а Райдо, самый беспокойный из всех, злился, он сдерживал живое железо, но то прорывалось иглами, каплями на щеках, чешуей, которой стремительно обрастали пальцы.
Но впервые злились не на Кейрена.
- Все будет хорошо, - пообещал Райдо, и Кейрен ему не поверил.
Будет ли?
Он не способен пошевелить пальцами, и говорит с трудом. Собственный язык стал тяжелым, неловким, а губы и вовсе будто мертвые. Каждый день Кейрен пытается произнести свое имя, но из горла вырывается то скулеж, то рычание. Но он пробует снова и снова.
Вместе с мамой.
Она почти поселилась в госпитале, а если бы не отец, то и поселилась бы. Мама приносит книги, и нарочито веселым бодрым голосом читает их. И заставляет Кейрена повторять слова.
Слоги.
День за днем. Раз за разом. Мама разминает стопы и ладони, давит, вынуждая шевелить пальцами, ведь хирург, тот самый, который спас Кейрену жизнь, утверждает, что восстановление возможно.
И маму сменяют братья.
Они вновь шутят, но осторожно, боясь задеть его неловким словом. Братья сажают в постели. Поднимают. Сгибают руки и ноги, заставляя тело вспоминать забытые движения.
Когда рана на голове заживает, и сломанные кости срастаются, Кейрена отпускают домой. К экипажу несет отец, и держит на руках. Он садится у окна, и Кейрен, опираясь затылком на отцовское плечо, смотрит на город.
Экипаж едет нарочно медленно и кружным путем.
А в комнате Кейрена его ждет замок. Вот только волшебство поблекло. Каменные стены? Подделка. И башни не способны защитить. А рыцарский доспех - всего-навсего посеребренная латунь.
- Но ты поднялся, - Таннис смотрит с жалостью.
- Спустя полгода я научился сидеть. Еще полгода - и смог ходить. Меня собирались исключить из школы, и отец был согласен. Он не хотел больше рисковать, но... я настоял, что смогу вернуться.
Еще год ушел, чтобы получить разрешение доктора.
И убедить отца.
Мать, которая теперь вздрагивала, стоило Кейрену немного простыть.
Новый класс, в котором Кейрен выделялся ростом. Он был старше своих одноклассников, но учеба давалась с трудом, сказывался удар по голове. И ему вновь мягко посоветовали отступить.
- Но я удержался, - Кейрен не чувствовал гордости, скорее он тогдашний у себя нынешнего вызывал удивление этим нечеловеческим упорством.
- А меня Войтех учил. У него сохранился букварь... и другие книги. А потом еще леди Евгения... - Таннис стащила одеяло и сунула меж прутьев. - Держи. И не смотри ты так, оно чистое.
- И без клопов?
- Без, - без улыбки ответила Таннис. - Твой отец мог бы нанять учителей, чтоб ты не мучился.
- Мог, но... - одеяло было приятно теплым, и Кейрен завернулся в него. - Тогда я не смог бы служить. Есть негласное правило. На службу, не важно, армия, разведка или статские чины, но возьмут лишь того, кто закончил академию. Точнее, возьмут-то любого, но продвинуться не позволят.
- А тебе так служить хотелось?
Она подняла следующее. Одеял было шесть.
И принадлежали они ныне умершим людям.
- Не столько служить, сколько я понимал, что это - мой шанс быть... полезным для рода. И для себя самого. Я пятый сын. И да, со-родичи не бросили бы меня. И отец нашел бы дело, но... я не был бы самостоятелен, понимаешь? Всю жизнь под опекой... это сложно объяснить.
Таннис кивнула.
- Сидел бы на шее у родичей, а они бы тобой командовали.
- Что-то вроде.
Дело не в родичах, дело в том, что Кейрену казалось: если он сдастся, то те, из парка, победят.
Тепло от одеяла уняло дрожь. И камень в желудке начал потихоньку растворяться, да и вообще ситуация, в которую Кейрен угодил, перестала вызывать злость, скорее уж забавной показалась.
Охотничек.
И специалист по разговорам. На откровенность он вызвать попытался... теперь вот сам о себе говорит да такие вещи, о которых предпочел бы умолчать. Но свидетельница Кейрена слушает.
Это хорошо.
- Честно говоря, я надеялся, что Каменный лог все исправит. Когда живое железо пробуждается, то и раны переносятся легче. Мой брат на разрыв-цветке подорвался. Говорили, что на нем живого места не было, но ничего, выжил. Даже шрамов не осталось.
- И как, помогло?
Она ткнула крюком в угли, подняв облако сизого пепла.
- Ну... сложно сказать.
Каменный лог стал еще одной неудачей, но Кейрену ли привыкать?
Эпатажно, если верить матушке. Но более идиотский окрас и представить сложно.
- А пофигу, - примирительно заметила Таннис. - Синенький и блестишь.
Таннис отошла и вернулась с корзиной углей. Корзину, сплетенную из толстых ивовых прутьев, она поставила у ног, сама же присела на низкую резную лавочку.
- Разрешишь взглянуть? - Кейрен указал на лавочку. Где-то он видел подобную. Таннис, пожав плечами, встала и носком ботинка подтянула лавочку к прутьям.
Видел. Определенно.
Антиквариат.
Красное дерево. Резьба. И отсутствующие накладки из слоновой кости.
- Откуда она взялась здесь?
Лавочка успела зарасти грязью, ножки ее разбухли от сырости, а бархат, которым было обтянуто сиденье, превратился в сальную тряпку. В углу же виднелась грубая вырезанная наживо буква "Т".
- Это я пометила, - созналась Таннис. - Чтоб не сперли...
Вряд ли она приблизительно представляла ценность это вещи.
Историю, за ней стоявшую.
И уж точно не испытывала ни к истории, ни к бывшим владельцам пиетета. В Нижнем городе и вправду все было иначе.
- За что повесили твоего друга?
По тому, как изменилось выражение ее лица, Кейрен понял: не следовало задавать этот вопрос.