Детская площадка с бассейном. Ограждение площадки проходит через бассейн так, что небольшая его часть и фильтр с отстойником находятся за забором. В бассейне вода голубая, какой она бывает от купороса, а за фильтром, в отстойнике - грязно-зеленая, неживая, и как бы подгустевшая. Отстойник - узкая, метра два - два с половиной полоса водоема вдоль его короткой стороны.
В воде отстойника стоит кресло, тяжелое несовременное кресло-кровать, полностью утопленное в воду. Обивка - бледно-розовый гобелен, но сквозь воду он смотрится грязно-бледно-свекольным.
В кресле сидит человек. Толстый, в расслабленной позе. В профиль видно, какое у него большое пивное брюхо. На человеке расстегнутый пиджак, не то серого, не то болотного цвета, твидовый, в мелкую клеточку.
Руки человека связаны за спинкой кресла, а на шее висит табличка с какой-то надписью.
Человек полностью погружен в воду, и все это просматривается сквозь толщу воды немного искаженно, но вполне явственно. Над водой находится только голова. Голова бессильно свешена на грудь. Скальп и черепная коробка отсутствуют, словно скошеные топором. Сквозь отверстие черепа виден серый мозг, не затронутый. Видны извилины и щель между полушариями. Крови нет - вода, иногда захлестывающая внутрь черепной коробки, вымыла всю кровь.
Теперь видно, что у человека землистый цвет лица и приходит понимание того, что выражение этого лица не может быть выражением живого человека. Человек мертв, и, возможно, давно. И, возможно, в воде вокруг него уже плавают продукты разложения, и какие-нибудь черви уже проникли в метртвую плоть, или суетятся возле.
Я первая увидела его. Первая и одна. Несомненно, это мафиозник, наказаный недовольными братьями по цеху.
В следующий раз я оказалась здесь много позже, и не одна. Наш роман с долговязым рыжим Зуевым разваливался, и мы метались по околотку, не в силах ни найти причину, чтобы остаться вместе, ни предлога расстаться. Болезненная лихорадка - раздражение, злость, чудовищное желание от всей души врезать Зуеву - жгла меня. Мне было необходимо одно - получить возможность врезать ему. Врезать так, чтобы заболел кулак, а потом выплюнуть, выдохнуть, выблевать из себя наш роман. Тогда я получила бы возможность жить дальше.
Но Зуев не подпускал меня близко. И он успел первым стать дерзким и холодным, и не дал себя ударить. И теперь я не могла выплюнуть яд, и он жег меня изнутри, обугливал внутренности.
Мы оказались здесь случайно, неосознанно. И он увидел. Удивился, спросил, что это. Я пожала плечами.
Человек в кресле претерпел изменения. Он лишился всей одежды, опух, раздулся. Морда стала похожей на наполненный водой презерватив. Но его плоть не казалась мертвой. Она была бело - розового цвета, цвета очень нежной и здоровой кожи. Более того, рана на голове затянулась, от нее осталось только небольшое отверстие, с пятак. Вокруг него была та же здоровая кожа, и даже с жирком. Как будто ее, кожу, натянули со щек и втянули в отверстие в голове, она даже бугрилась по краю дыры.
Зуев узнал человека. "Аааа, старик Билли", - кажется, так он сказал. "Вконец продался. Да какой там мафиози," - сказал Зуев в ответ на мой вопрос. "Старый игрок. Продулся вхлам. Играл на тело. Ухо, палец, кусок мяса. Теперь докатился - проиграл череп. Ну что, Билли, доигрался, старый профура?"
Человек повернул голову и открыл глаза. На лице появилось выражение. Какое? Слабая улыбка недоумка.
"Ты не бойся," - это уже мне. "Он и общаться сможет. Правда, уже не так, как надо, но ..."
Человек улыбнулся шире и открыл жабоподобный рот. Из него с трудом, но стали издаваться звуки, мы-му-блы-глы... Звуки безнадежно тупого существа.
Зуев веселился. Он, конечно, издевался над Билли, изображая общение. Зуев резвился. Затеял какую-то игру с Билли, в которой нужны руки. Но у Билли не было рук. А были оплывшие обрубки - огрызки, синюшно - красные, покрытые цыпками - прыщиками, и между этими руками и телом было еще что-то, похожее на немочно - жирные, тряские кожные складки. Дальше тело не просматривалось, но было понятно, что оно бесформенное, жирное, студенистое, и нежная кожа тела - бледная, желтоватая и расквашеная в воде.
Билли улыбался, произносил невнятные звуки, гулил, пускал слюнявые пузыри, кокетливо наклонял бесформенную голову. Он играл с Зуевым. А Зуев, долговязый, сухой, огненно-рыжий, с россыпью солнечных веснушек по всему телу, Зуев играл с Билли. Так же улыбаясь, гуля, наклоняя голову.
Я ушла оттуда, оставив их вдвоем. Я так и не ударила Зуева, но яда внутри не стало. И мне было хорошо.