Её все звали просто Нене. Это бабушка по-азербайджански. Практически каждый день, вне зависимости от погоды, я видела эту женщину, сидящую на скамье во дворе дома. Она мерно покачивала рукоять детской коляски. Настоящая азербайджанка, словно сошедшая с гравюр начала века: длинная юбка тёмного цвета, поверх которой спускалась цветастая кофта. И конечно же келагай. Мы не были знакомы, разумеется, так как я совсем недавно переехала в этот дом, но по установленному негласному правилу нашего города все соседи обязательно приветствуют друг-друга при встрече. Вот и я однажды, возвращаясь домой с покупками, остановилась у скамейки перевести дух.
- Салам алейкум, нене.
- Алейкуме салам, гызым. Как ни посмотрю - ты всё с авоськами. Вроде и семья-то небольшая. Мужика за покупками отправлять нужно, а то ноги протянешь.
- Не протяну, нене. Да и я как ни гляну - вы всё с ребёнком. Тоже небось есть кому погулять.
- Я - это другое. Я жизнь прожила. А теперь вот воздухом дышу, хотя какой теперь воздух... Сижу вот, дышу чёрте чем. Слушай, чем они машины заправляют? Смрад стоит, точно весь дом разом все комфорки газовые повернул, а спичку зажечь забыли.
- На солярке, нене. Вот и запах стоит.
- Да ты присядь, в ногах правды нет.
Примостившись на краю скамьи я с умилением разглядывала спящего младенца.
- Внук?
- Правнучка. В честь меня назвали - с некоторым деланным равнодушием в голосе торопливо произнесла женщина. Внучка моя только эти два часа и живёт полноценно, по её же словам. Эх, молодёжь...
- Ну трудно с ребёнком, кто ж поспорит.
- А то как же! Уж куда труднее! Пелёнок не стирать руками, небось. Да за молоком не стоять. Да спозоранку очередь за хлебом не занимать - не унималась старушка.
Тут ребёнок проснулся, видимо, заворочался, закряхтел по-детски в коляске.
- Пойду, время уже, почти три часа гуляем.
Женщина ушла, а я ещё какое-то время сидела, обогретая теплом этой женщины, опьянённая её ароматами из смеси сводящего с ума запаха долмы и чего-то ещё национального. Очарованная размеренностью голоса, певучестью говора и пронизывающего, до боли знакомого взгляда. Именно такой была и моя бабушка...
- Всё сидишь, гызым? - вернул меня из забытья голос нене. Видимо немало я просидела, нене вышла опять. - Чего загрустила?
- Да нет, я просто задумалась.
- А, ну это хорошо. Думать. Ты же не в Баку жила, да? Акцент выдаёт. Не бакинский. Вроде правильно, грамотно говоришь по-азербайджански... А не так как-то.
- Ну да, я недавно вернулась, лет двадцать не жила в Баку. Бывала наездами, но это ведь не считается.
- Конечно не считается. Жить нужно на родине. "Где родился..."
- Ага, "там и сгодился".
- Ну вот, образованная, значит. А я вот уже шестьдесят лет в Баку живу, а по-русски толком и не научилась говорить. И как так получилась - сама не понимаю. Но это-то полбеды. Вот правнучка старшая моя - та родного языка не знает! Клянусь Аллахом, в голове не укладывается такое. И знаешь что она мне заявила на днях? Я, говорит, английский знаю почище любого англичанина. Ну ничего... вот посмотрим, как ей этот английский поможет, когда моё завещание озвучивать будут. А невестка моя по сей день меня стыдится. Сама уже бабушка пятерых внуков, а меня за глаза "немытой старухой" зовёт. Ну да, я своей седины не стыжусь, перегидролью голову не мажу, бровей не рисую. Мне мой каждый седой волос, каждая морщинка, каждый шрамик на руках от трудодней дорог пуще любой копилки. Или этой, как её там сейчас, банковской карточки. Я не в укор, ты не подумай. И на жизнь не жалуюсь. Просто у нас тогда другая жизнь была, понимаешь? И счастливей. Я вот - счастливая, да. Войну пережила, ни на кого из близких похоронок не получала. А это знаешь какое счастье. Я видела как умирают люди. По-настоящему умирают. За меня, за соседскую семью, за друзей соседей...
- Так вы воевали, нене?
- Да нет, откуда воевала, мне в сорок первом едва тринадцать исполнилось. Муж воевал. Представляешь, всю войну прошёл - не царапины. До старости дожил - не чихнул ни разу. А на седьмом десятке почти рак свалил его. И что за болезнь такая, а... напасть на человечество, клянусь Аллахом. Вот и не живу считай со дня его смерти.
- Любили его, нене?
- Любила... Любила? Да какая любовь, когда из шестнадцати ребят, ушедших на фронт он один и вернулся. Жених нарасхват. А мне ведь уже семнадцать было. Ну вот на мне он свой выбор и остановил. А я из родительского дома куда угодно и с кем угодно уйти готова была, так измучил ирод-отчим. Не бил, нет. Но и днём батрачь и ночью работай. И мужскую работу и женскую. И попробуй не в срок или не понравилось ему - тут не жди пощады. Фашист, настоящий Гитлер. Хотя нет, Гитлер своих не трогал небось. А этот мог постиранное бельё уже сорвать с верёвок, ногой по полу им пошаркать - и иди опять выстирывай, хоть всю ночь. Я потом уже фильм видела, "Золушка" назывался. Там мачеха тоже измывадась над девочкой одной. А отчим лишь детей стругать мастак был. Мать моя каждый год рожала. Сколько у меня братьев и сестёр - так толком по сей день и не знаю, потому что и после моего отъезда из родного села ещё несколько родились. Чтоб ноги у него переломились, когда он к матери моей шёл, чтоб сообщить ей о том, что отец мой утонул. А мой Самед - он хороший был. За всю жизнь ни единого грубого слова не слышала я от него. Есть обед дома - спасибо. Нет - хлеб пожуёт и ладно. И не считал ни грязных тарелок, ни непостиранных носков. Что уж говорить, другая жизнь у меня с ним была. Другая... Родственники мои смеялись над ним, размазнёй звали. Да что родственники, всё село смеялось. Только одни от обиды и злости, что их дочь ещё посидит в девках, а другие от зависти, что не колотил меня муж с утра до ночи. А Самед мой, он и прикоснуться ко мне не смел месяца два после свадьбы. Не то чтобы робел, нет. Меня напугать и обидеть боялся. Но зато потом я подряд родила. И оба раза двойню. Десять лет в одной комнатке жили все. Да ещё и в коммунальной квартире. Ты поди и не знаешь, что это такое. Знаешь? Ну молодец, значит понимаешь о чём я. Общая кухня, в туалет - очередь, в ванную - по расписанию. А сейчас смотри, а... Внук мой старший квартиру купил. В новом доме, высотный такой, в центре, видела наверное. Так там два туалета! Хвала Аллаху, все мы люди одинаково устроены, все знаем как в туалет ходить. Но вот на что два туалета я никак не пойму, разрази меня гром. А знаешь на каком этаже он живёт? На шестнадцатом! Я как вниз глянула - чуть пророку душу не отдала. Я и на самолёте-то в жизни не летала, а тут с такой высоты каждый день смотреть. Нет, ты не подумай, что я тёмная совсем старуха. Я в Москве два раза была. И в Тбилиси. И в Ереване даже. А ещё мы с Самедом в Кисловодск ездили, ему путёвку профсоюз выдавал. Там всё говорили про Храм воздуха какой-то. Ну была я там. И где воздух там? Вот у нас в районе - там воздух, да. Так что, поездила я. Но только поездом! Человек родился из земли, ходит по земле и уходит в землю. И ездить нужно тоже по земле. Дай Аллах здоровья всем учёным, конечно, но как может такая тяжёлая железка в воздух подняться - я не понимаю. А того, чего я не понимаю, я не делаю.
- Ай, ты на неё посмотри да, я тебя прошу. Ростом с мою кошку, а машину себе купила - ну чисто трактор. Пока залезет в неё, весь двор цвет трусов разглядеть успеет. Тьфу... Нет, я не против, чтоб женщина машину водила. Трактор водят, троллейбусы водили... ты троллейбусы помнишь, нет? Почему машину нельзя водить? Пусть водит. Только красиво нужно, женственней. Вот моего младшего внука невеста тоже водит машину. Но она маленькая такая, симпатичная. Не невеста, машина. И водит она спокойно так, я ездила с ней, на кладбище она меня возила. Хорошая девочка, скромная. Вот и одевается модно, открыто, но даже мне нравится. Но аккуратно так всё на ней смотрится.
- А потом я работать пошла. Фасовщицей на карамельную фабрику. Платили хорошо, квартиру нам дали. Ну да, в этом доме. Не веришь? С пятьдесят седьмого года тут живу. А вот эту беседку мой Самед строил. Не один, конечно. С мужем Кати, соседки моей. Нет уже ни её, ни мужей наших... А беседка стоит. Самед в каждый мой день рождения столы накрывал тут. Эх, хорошо мы жили, дружно. Пока не настали чёрные дни... Пусть посыпают голову пеплом потомки тех, кто заварил эту кашу. Пусть будут прокляты последние дни виновных. Сколько крови, сколько невинных жертв... Соседка моя, армянка, когда уезжала, всё не смогла с собой увезти, оставила у меня посуду, ещё кое-что из вещей. Я долго хранила, всё надеялась передать ей при возможности. А потом раздала всё беженцам нашим. Пусть не обижается она, я таким же несчастным отдала. Что ты удивляешься? Что несчастной её назвала? Ну а кто она? Какое ж это счастье - с насиженного места, от могил родных уехать? Да хоть трижды богаче жизнь их будет, но не будет счастья без земли, где ты родился. Люди не ведают, что творят, клянусь Аллахом. Самед мой знаешь как помогал? Всем. И тем, кто уезжал из Баку, и тем, кто бежал оттуда. Да воздадутся ему благие его дела. Отзывчивый он был на людское горе. Вот только зачем ушёл раньше меня? Никто ж плакать по мне не будет... Ох, и разговорилась я с тобой, не к добру это.
Нене тяжко вздохнула, поднялась со скамьи, поправила платок на голове и медленно, тяжело переступая направилась к своему подъезду.
- Саг ол, гызым. Любила ли я его? Ох как любила, гызым... Нет на свете второй такой любви.
На следующее утро я не заметила нене во дворе с коляской. Зато ближе к полудню двор наполнился людьми, возле соседнего подъезда стоял катафалк. Почуяв недоброе, но ещё терзаясь сомненьями, я спустилась во двор.
- Это ж надо, а... Пришла под вечер вчера, я ей говорю: "Нене, пойди погуляй с ребёнком". А она мне: "Сама пойди, нехорошо мне". Легла, повторяя всё: "другая жизнь была, другая..." Вроде заснула. Через час зову её, а она уже мёртвая. Ну что за старуха! Всю жизнь всем назло. И умерла назло, знает ведь, как тяжело мне с ребёнком.
Её все звали просто Нене. Я уже после смерти узнала настоящее имя старушки. Красивое имя - Пери. Будто из сказки. Из страшной сказки, называемой жизнью. Хотя, что это я... Нене была счастлива.