Аннотация: Борта корабля вздымаются, бока большого животного, и женщинам снится, что они плывут в чреве кита.
Восемнадцать весен подряд плывет корабль. В чреве корабля, темном и тесном, две женщины. Одна, Мариула, старшая; Хелена много моложе была, когда ступила на борт, а сейчас уже все равно.
Сутки тянутся медленно-мягко, неразличимые. Говорят, женщинам сложно поладить, особенно разным, но эти две ладят, да и не такие они уже разные. Можно сказать, почти одинаковые. А это значит - ни споров, ни ссор, неторопливо занимаются каждая своим делом, да изредка перекинется словом с соседкой. Обеим есть, что вспомнить, и есть, что не вспоминать - но за делом и лишнее не лезет в голову.
- Эх, - говорит Мариула.
- Подумаешь! - отвечает Хелена.
Они вышивают наощупь. Мариула алые маки - алый цвет проще всего определить в темноте, он горячий и пульсирует под пальцами. А Хелена шьет черным, черные нити тоже легко найти, от них веет голодом и пустотой. Старшая учит ее, сама Хелена не больно-то бралась за иголку, слишком красива была, чтобы вышивать. Смеяться любила, плясать с красивыми парнями, а теперь рукодельничать любит. Что еще делать-то?
Иногда они едят и пьют - что-то в трюме всегда находится. Находят даже наливку, маленькие бутылочки, и тогда разливают сладкую терпкую жидкость в рюмки размером чуть больше наперстка, и старшая чопорно произносит тост. Обычно звучит имя - одно и то же имя, мужское - или пожелание долгих весен и лет. Борта корабля вздымаются, бока большого животного, и женщинам снится, что они плывут в чреве кита.
В один день в борт корабля раздается стук, дверка откидывается сама, и входит рыбак. Он весь просолен и обожжен солнцем, он привык улыбаться, и улыбается по привычке, еще никого не успев разглядеть в темном трюме. Привет, меня зовут Чучо, говорит он. У меня с собой целая лодка рыбы. Подвезете до берега?
Женщины - обе - молчат, потом Мариула отвечает из темноты:
- Разве ты знаешь, куда мы плывем?
- Ну доплывете рано или поздно, - говорит Чучо. Ему хочется пить, а не скалить зубы в улыбке, и обе женщины понимают это.
- Нет, - говорит Мариула. - Здесь нет тебе места. Ты скучен со своим смехом, солнцем и рыбой. Я знавала лучше тебя!
- Я знавала лучше тебя, - вторит Хелена, ненароком втыкая себе в палец иголку. В темноте непонятно, куда брызнула кровь и какая она - черная на черном или алая на алом?
- Мне очень нужен корабль, - говорит Чучо. - У меня нет вёсел, я заблудился, я буду полезен вам! Из рыбьих костей я наделаю вам игл для вашей вышивки, из чешуи сделаю блесток!
- У нас нет для тебя пищи, вина и воды, - говорит Мариула.
- У нас нет для тебя приюта, - вторит Хелена. - И блестки твои не нужны.
Корабль шевелит мягким боками, заращивает дверцу, выкидывает Чучо, как тот ни хватается за скользкое огромное тело.
Чучо падает в лодку на гору рыбы, недавно сияющей, ныне тусклой. Горько плачет вслед кораблю.
- Совсем не похож, - говорит Мариула, разливая настойку по наперсткам-рюмочкам.
- Пусть плывет, куда знает, нам он не нужен, - подтверждает Хелена.
Они потягивают густое питье, цвета которого никогда не видели.
Море такое соленое, что уже сладкое. Вливается в трещинки на языке, как в земную кору.
Чучо больше ничего не видит, не слышит, и его лодочку относит все дальше от большого, живого и мягкого борта корабля. Альбатрос в небе, поглядев на неподвижное тело, думает - вот Чучо и сдох, и правильно, нечего ловить мою рыбу. Я огого какой большой, и крылья у меня три метра в размахе, поди прокорми их, чтобы держали в воздухе!
Корабля альбатрос не видит.
Через сутки мертвого Чучо подбирает рыбачья артель.
- Смотри-ка, ишь, куда унесло, - говорит старший, очень усатый рыбак. - Ну да ему повезло.
- Неизвестно, может, не поблагодарит за спасение, - ухмыляется другой, циничный и добрый.
Он сидит так, что загораживает солнце, последнюю отраду мертвого Чучо, и тот обижается, и желание отплатить обидчику все растет.
- Брр, - говорит Чучо, когда его приводят в чувство, отпаивают водой и крепкой настойкой и дают как следует закусить. - А я был уверен, что совсем отбросил копыта. Эти чертовы бабы меня не впустили, подумаешь, важные птицы!
Рыбаки переглядываются.
Думают: бредит товарищ.
Вскоре артель причаливает к земле, неродному для Чучо берегу, где все то же самое - домики на сваях да развешанные для просушки сети, и дети бегают по илу, по колено перемазанные, собирают ракушки.
Усатый приводит Чучо в свой дом, к отцу, старому и очень мудрому.
- Мой отец может косяк рыбы пригнать к лодке, - говорит усатый с гордостью.
- Ага, - говорит Чучо. Он не слушает - смотрит на вышивку, висящую на стене.
Вышивка Чучо знакома, да и сложно было бы не узнать. Алые-алые, густой крови маки, на черной-черной, плодородной и жирной земле.
- Это вышивала жена Везунчика, - говорит старый рыбак. - Не знаешь такого? А, ты щенок еще, таких людей не застал! Хорошо он пожил, много. С женой вот только не повезло. Баба такая была - черный столб, чопорная, даже в праздник ходила с постным лицом. Вышивала, правда, отменно, - старик переводит взгляд на маки, которые шевелят лепестками, опадают в черную землю и поднимаются вновь. Говорит со вздохом: - А потом появилась молоденькая. А чего ж? Он, хоть и не мальчик, весельчаком считался, и плясать умел, да и добрым был, а это, пожалуй, главное. Говорят, жена прокляла их обоих - а другие говорят, только мужа. Как бы то ни было, однажды он не возвратился из моря. А эти две, его женщины, померли одновременно. То ли жена соперницу отравила, а сама вины не перенесла, то ли вместе решили отправиться на тот свет. Похоронили их рядом, додумались, умники. Там, за холмами жили, - старый рыбак машет в сторону и улыбается. Прибавляет: - А могилы нет, смыло ее в наводнение. Да что там могила, дома посмывало, до сих пор немногие жители на тот берег вернулись...
- Зато его море вернуло, - смеется усатый, указывая на спасенного. И Чучо смеется: ведь и вправду вернуло.
Он выходит из хижины, смотрит на море, над которым повис альбатрос, на барашки пены, солнечные гребни, скрывающие много рыбы, и радуется.