Дильдина Светлана : другие произведения.

Кто поверит эху? - Часть 2. Дар

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История продолжает продолжаться, и не для всех героев это хорошо...

  
   Глава 18
  
  
   Какая большая все-таки страна, думал риэстийский посол Тэйлар Камарен, третий день уже пылясь в повозке, везущей его в столицу самой северной провинции. А раньше плыли на корабле, путешествие мирным было и скучным. Поначалу Камарен разглядывал волны и берега - потом занятие поднадоело.
   Второй раз проделывал этот путь, только теперь в другом направлении. Он приехал в Земли Солнечной птицы в свите главного посланника, и, успев лишь самую малость вкусить блеска Столицы, с важной миссией был отправлен ближе к родным краям, в здешнюю глушь.
   Риэстийцы лучше переносили прохладную погоду, чем здешние столичные жители, хотя на севере наверняка люди были привычные. Но все-таки уроженцы его родины носили меньше слоев одежды. На нем самом была белая рубаха из тонкого полотна, маково-красный, шитый серебром короткий жилет, да темно-серые штаны, шире, чем полагалось по здешней моде. И льняной пояс - в бело-вишневую полоску, с длинными кистями. Яркий наряд шел к резким чертам, смуглой коже; да весь его народ был таким и одевался броско.
   ...И все же - какая большая страна! Риэста не меньше, пожалуй, но такой широкой реки, как Иэну, в родных землях нет. Иленья будет поуже, да что там, заметно уже... зато дома много озер. И горы - все больше пологие, невысокие. И люди - открытые, несдержанные порой, скорые и на гнев, и на дружбу. Радушные, щедрые. Не зазорно им чужака другом назвать.
   А эти...
   Что ж, посмотрим, что пламя и свежий ветер его родины могут против здешней надменности.
   - Рановато думать о доме, - подмигнул он чистившей перья ручной соколице именем Гуэйя, белоснежной с коричневыми крапинками. Та глянула на хозяина неподвижным оранжевым глазом, и вернулась к прерванному занятию. Камарен гордился ее умом - и, по мнению многих, изрядно его преувеличивал.
   Рановато скучать о доме, но о чем еще размышлять, раскачиваясь вместе с повозкой на провинциальных дорогах? В срединных землях тут дороги отличные, Риэста похвастаться этим не может, увы. Но вот в глуши - не дорога, одно название.
   А о доме Тэйлар Камарен думать все-таки будет. Там ждут его жена, полногрудая ласковая Антэ, и младшая сестра Кейка. Ждут малыши...
   Что касается планов на будущее, их Камарен не строил. В Столице тутошней все для себя выяснил, а гадать, какими окажутся хозяева провинции Хинаи, только делу во вред. Какими окажутся, с такими и пойдет разговор. А не с ними самими, так найдется кто-нибудь там, на месте.
   Риэста и Земли Солнечной птицы не враждовали и границами не соприкасались, но дружбы меж ними было не больше, чем между двумя девицами, соперничающими за одного жениха. Однако послу не стали чинить препятствий; на север отправиться - за чем дело стало! И он даже подозревал, что о его миссии догадывались и свои виды имели. Чужестранец удобен, когда хочешь неугодных обвинить в сговоре, неважно, будет ли таковой на самом деле.
   Путевой знак выдали, небольшой охраной снабдили - и вперед, меряй дороги! Ну, пусть, поглядим, кто кого.
  
  
   **
  
   В Осорэи готовились к встрече аталинского посла. Года не прошло с тех пор, как северяне проехали сквозь Хинаи - так продергивают в кольцо шелковую ленту: быстро, ярко и скомканно. Теперь гостя полагалось принять отдельно, по всем правилам и с почетом.
   Даже замшелые старики и старухи ощутили прилив бодрости - одно дело торговые караваны, проходящие через провинцию, совсем другое - чужеземный посланник высокого рода, месяцем ранее побывавший в Столице. Наверняка и встретят его как-нибудь пышно, может, и народу что перепадет. А те, кто был поумнее, гадали - речь наверняка пойдет о торговле, значит, провинция внакладе не останется.
  
   - Мне этот визит не нравится, - сказал Кэраи Таэна помощнику. Сам он еще был в Столице, когда туда приехали послы, но того, кто должен был скоро тут появиться, видел лишь мельком. - Торговые дела решают не здесь. Рудники, с которыми он должен якобы ознакомиться... не тогда, когда Столица клацает на нас зубами.
   - У них и благая цель помимо того - поняв, как обстоят дела здесь, помочь нам наладить мир с рухэй. Ведь они не враждуют, и соседи не рискнут творить бесчинства, пока здесь посланник...
   - Господин Айю, неужто вы этому верите? Северяне особо не жаловали наши земли. Солнечная Птица никогда не позволит им беспошлинно провозить товары к морю и обратно. С чего бы им разжигать нашу вражду с рухэй и в то же время расточать улыбки нам?
   - Пусть так. Но он тут всем чужой, что может один аталинец? - недоуменно спросил Айю, и Кэраи ничего не ответил. Ибо и сам не знал, что - но был уверен точно: даже один человек способен на многое. Особенно с посольской грамотой в руках.
  
   .
  
   Но ни одна грамота не поможет, когда речь идет о детях, а то он, пожалуй, обзавелся бы. Ах, если бы Тайрену действительно ничего не значил для брата! Но Тагари лишь думает так, он слишком боится привязаться к сыну Истэ, да еще и столь слабому здоровьем. А на деле мальчик глубоко в его сердце, так деревце пускает корни в скалу...
   Тайрену уже меньше дичился, но оттаивал лишь после визитов Энори; Кэраи рад был бы вовсе их запретить, но тогда симпатии мальчика лишился бы вмиг. Что делать. По крайней мере позволял им видеться лишь в своем присутствии, или в присутствии врача семьи Микеро.
   Энори должен был придти к своему подопечному на закате, но сейчас едва перевалило за полдень, а он уже появился в доме. Разумеется, не ставя в известность. Кэраи мимолетно подумал, что впустивший его, пожалуй, попрощается с местом.
   Энори стоял у резной створки окна; вторая створка была открыта, он показывал мальчику что-то в саду. Солнечные лучи скрещивались на светлом одеянии гостя. Стремительно обернулся, черные с серебром бабочки на шелке встрепенулись, готовясь взлететь. Улыбка была очень нежная и очень злая.
   - Светлого дня, господин Таэна!
   Рука Энори мигом опустилась на плечо Тайрену.
   Кэраи видел, как он раздосадован тем, что все-таки не удалось обойтись без хозяина дома. Это было приятно видеть - в противу его обычной самоуверенности.
   - Ты не должен был придти в этот час.
   - Если я нужен Тэни, я прихожу.
   - Без моего ведома - в мой дом?
   - Вы так заняты этим посланником... как я мог беспокоить?
   - Не страшно, он еще не приехал. Но раз ты здесь... к тебе будет особое поручение. Твоему вкусу я доверяю, о любви к театру наслышан. Позаботься о том, чтобы гостя было чем развлекать. Пусть все наши труппы как следует подумают, что они могут ему предложить. Лучше что-нибудь здешнее, столичное он видел наверняка. Тайрену, ты ведь простишь, что я вас разлучаю? Времени осталось так мало.
   Энори оставил мальчика, метнулся по комнате взад и вперед - теперь будто порхнула огромная бабочка-белянка, с черными точками узора на крыльях. И вдруг рассмеялся.
   - Что ж, хорошо. Пусть будет по-вашему. Ему не на что будет пожаловаться.
  
  
   Когда незваный гость покинул комнату мальчика, Кэраи вышел следом за ним, собираясь вернуться в город. Во дворе их путь расходился: Энори ждали носилки, а Кэраи намеревался ехать верхом. Но взгляд юноши остановил его, уже свернувшего к конюшням.
   - Вы не верите местным легендам и сказкам, хотя в вашем доме живет человек, заглянувший в одну из них? - сказал Энори; не будь слух Кэраи так натренирован в Столице, он бы заметил лишь почтение, не насмешку.
   - О ком ты? Ах, да... Откуда ты про нее знаешь?
   - Она как-то выбежала на меня посмотреть.
   - Смелая девочка, - Кэраи не смог сдержать улыбки. Энори продолжил:
   - И я расспросил слуг... Так что же, господин? Правдивы ее слова?
   - Как раз для тебя задачка. Нежить, призраки, что еще там... Если все-таки это окажутся обыкновенные разбойники, еще того лучше, - с иронией ответил младший Таэна. - Хочешь заняться? После того, как закончишь с театром, конечно.
   - Вот уж не мое дело, ловить разбойников.
   - Как угодно. Не до нее пока.
   - А тот, кто увез ее из-под замка? - спросил Энори после короткого колебания. Видно, интерес пересилил и неприязнь, и желание говорить дерзости.
   - Сейчас он в любом случае останется под стражей. Дознание еще не закончилось.
   - Не похоже, чтобы его могли оправдать.
   - Это так.
   - Но вам удалось превзойти Макори с его хассой. Я думал, это он у нас любитель жестких мер, но держать ту бедняжку у себя в доме, помахивая надеждой у нее перед носом...
   Давно мог прервать этот разговор - но Энори словно пытался найти границу, за которой его наконец не смогут терпеть, и это было... забавно. Хотя и бесило порядком.
   - Ну, продолжай. Разворот интересный.
   - Да нет, ничего, господин. Все правильно в этом мире, где за честное исполнение долга должна последовать смерть.
   - Ты, никак, заступаешься за него? - Кэраи пристальней вгляделся в говорившего.
   - Да. Я не так уж редко помогаю людям, - ответил Энори довольно-таки ядовито. - Ко мне обычно обращаются с просьбами.
   - Ну, пусть дальше обращаются, я здесь причем...
   Юноша вскинул свои недобрые кошачьи глазищи, кивнул с ложным смирением:
   - Да, это решает глава земельной стражи, судья или сам генерал - он ведь скоро вернется?
   Кэраи в очередной раз ощутил, что очень устал от него. Будто камешек в сапоге во время перехода по висячему мосту - и не избавиться, и так мешает...
   - Не лезь в это дело. Послушай доброго совета.
   - Почему же?
   - Потому что мне начинает казаться, что твой интерес неспроста.
   Энори откликнулся не сразу, и таким тоном, будто узнал нечто новое для себя:
   - Вот оно как. Хорошо, пусть все идет, как идет.
  
  
   **
  
   "Аталинский гость уже в нескольких днях пути" - получив это известие, генерал вернулся в Осорэи из Ожерелья, где отстраивали сгоревшую заставу. Порой, как сейчас, в пограничных крепостях, а обычно в Сосновой и Срединной, где стояла часть гарнизона и обучали новобранцев, он пропадал большую часть года, но никто, кроме разве что брата, не догадывался - не один только долг держит хозяина Хинаи вдали от дома. Сам этот дом и отталкивает. Как старшему, досталось Тагари родовое гнездо... и не деться от него никуда, и не перестроить, чтоб не бродило прошлое по коридорам.
   Тагари видел, как поднялась луна, поплыла над верхушками садовых деревьев - и соловьи запели. Аромат жасмина окутывал сад - самое время мечтать о несбыточном. Или закрыть окно.
   В такие ночи он невольно вспоминал жену, хотя старался никогда не думать о ней. Истэ, кареглазая, своевольная, с волосами, пахнущими осенней листвой, с чуть хриплым голосом и капризно изогнутым ртом... Крепкая, невысокая, полная какой-то животной грации, но при этом холодная, словно луна над заснеженными полями. Она вышла за Тагари не по любви, а по решению семьи, и даже рождение сына не изменило ее душу. А потом ее разыскал человек, которому отдано было сердце Истэ еще с ранней юности...
   Генерал пытался найти беглецов, но будто горы помогли им - те ускользнули от погони, следуя невесть как найденными тропами. Найти их, уже недалеко от границы, помог Энори, которого поначалу даже не думал подпускать к розыску.
   А сын... все думали, что он умрет. Хилого, болезненного ребенка никто не принимал всерьез...
   Тагари было жаль, что его первенец родился таким. Он тогда не смог сдержать разочарования. А Истэ не дождалась даже, пока Тайрену толком научится говорить...
  
   Часом раньше, проходя по дому, генерал услышал разговор слуг. Не остановился бы, но разобрал имя наследника своего.
   - У маленького господина и улыбку-то не выманить... а этот как придет, малец у него на шее виснет, и так часами висеть готов! - это, видимо, нянька
   - Я бы на твоем месте не ревновал, а лучше исполнял свои обязанности, - отметил кто-то еще.
   - Да куда лучше! Все для него...
   - Ну а мальчику нужно нечто другое. Бывает.
   По лицу Тагари Таэны скользнула тень, и он направился в собственные покои. Потерян ли сын для него самого? Или еще не поздно? Только что делать с болезненным ребенком, которого нельзя посадить на коня, вывезти в горы... Что там горы, если до него и дотронуться страшновато, вдруг сломаются эти птичьи косточки. Но он жив, и ему лучше, чем во младенчестве - врачи до сих пор считают это чудом. Если Тайрену вырастет, разве он будет числить себя настоящим наследником Дома, если толком не был подле отца?
  
  
   Господин генерал, едва вернулся, затребовал Энори к себе; советника выдернули с театрального представления посреди новой пьесы, смотреть которую собралась половина городской знати. Несмотря на страсть к театру, тот подчинился не просто мгновенно, но, как показалось вестнику, с охотой. О чем они разговаривали с главой Хинаи, кроме этих двоих не узнал никто. Разговор длился долго - и Тагари вышел с лицом довольно мрачным, но чувствовалось, что он спокоен и пребывает в сносном расположении духа.
   Слуги тоже понемногу начали успокаиваться - генерал Таэна относился к суевериям с опаской и уважением, в отличие от брата, который обряды против злых сил если и соблюдал, то из уважения к старине, уж никак не от страха. Но, раз глава Дома не счел нужным что-то предпринимать, значит, и впрямь всех переполошили глупые слухи.
   К тому же никаких ужасов в городе не воспоследовало.
  
  
   Зато в городском гарнизоне творилось неладное. За две ночи погибли двое - похоже было, что их разорвал дикий зверь. Хоть произошло сие у самых стен Осорэи, многие сомневались, ведь не полезут волк или иная лесная тварь к людям. Да и предместья им не миновать незамеченным. Однако среди военных немало было людей, знающих толк в охоте - и они утверждали: тела были растерзаны либо крупным зверем, либо кем-то совсем уж непостижимым. Края ран выглядели слишком неровными для ножа, но все же ровнее, чем при укусе, когда плоть разрывают, а не режут. Разве что зубы были заточены, и длиннее, чем волчий клык. На следы крупных когтей тоже не походило - нет зверя, у которого когти на лапах расположены таким образом.
   Убиты были: караульный, стоящий возле ворот, и повар, готовивший на заднем дворе похлебку для дежурной стражи.
   Тварь хватала за горло; но одна из жертв успела закрыться, и порвана была рука выше локтя. Только это не спасло человека, и криков никто не слышал. Убив, виновник отходил ненадолго и возвращался, когда кровь переставала течь. И вновь запускал клыки...
   - У господина Макори Нэйта есть хасса, - угрюмо заявил один из солдат гарнизона.
   - Ты совсем умом тронулся - что он ее, по ночам выпускает?
   - Всякое бывает... сторож попался нерадивый, - осторожно ответил первый, сообразив, что за языком стоило бы последить. Собеседники замолчали. Только в бреду можно было заподозрить наследника одного из знатнейших домов Хинаи в подобных забавах, но слухи о Макори ходили разные. А раны на телах жертв больно уж странными были...
  
  
   Рииши две ночи не спал - после первой смерти в гарнизоне; чувствовал - что-то будет еще. И дождался... второго человека не уберегли. Поиски следов и расспросы ничего не дали, как и выставление дополнительного караула после первого нападения.
   Что сам Рииши, что командиры старались развеять страх, поселившийся в душах многих подчиненных - удавалось это с трудом. На предложение обратиться к монахам ответил резким отказам - хорошее будет в народе уважение к городской страже!
   - Мы готовы встретить врага, но где он, этот враг? И что он такое? - говорили и самые молодые, и самые суеверные. Другие намерены были расшибиться в лепешку, но изловить этого зверя.
   Молодой человек направился к Макори, застал его выезжающим со двора по нуждам округа, почти стащил с коня, отвел в сторону и едва ли не наорал - что за дела? Ты подсунул мне того парня, просил быть бдительней, а теперь такое творится?
   - Думаешь, это я их загрыз? - возмутился Макори. - Или кто - мой отец?! Я просил пленника охранять, а тут на твоих солдат нападают. Мой отец, по-твоему, идиот?
   - Хасса твоя...
   - Ты уж совсем ненормальный. Я тебе полдома свидетелей приведу, что она под замком. Расспрашивай сам, как угодно.
   Негодование и удивление приятеля выглядело искренним. Но еще больше в невиновности убедило любопытство - Макори живо заинтересовался подробностями. Нет, будь он или Суро причастен, не так бы держался.
   Рииши так и ускакал ни с чем, на полдороги вспомнив, что собирался все равно избавиться от заключенного - пусть Макори его забирает, но поздно было, приятель наверняка уже за воротами, он носится вихрем даже по городским улицам.
  
   Всю ночь Рииши провел в казармах - на сей раз тихо было. Наверное, зверь не голоден, потому и не нападает, думал молодой человек.
   Вчера утром Сэйку снова расспрашивал, как да что, даже просил взять с собой... дитя, он и впрямь считает, что увидит нечто, ускользнувшее от внимания опытных взрослых? Рииши ощутил нежность к брату - и легкую зависть. У него все еще впереди... и он пока может быть столь наивным.
  
   Когда небо из темного стало иссиза-серым, а луна поблекла, отправился за советом, ругая себя за то, что не сделал этого прежде.
   Время дли визита было чересчур, неприлично раннее, едва рассвело, но ждать Рииши больше не мог. В конце концов, его друг жил хоть и не в собственном доме, но в отдельном крыле, и если уж простые горожане туда приходили, то ему и подавно не о чем беспокоиться.
   Правда, просители из низов, да и рангом повыше к Энори являлись, когда генерала не было в городе - при нем не отважились бы. Ну все одно, не ровня.
   Несмотря на раннее утро, прохлады уже почти не осталось. Все приметы обещали очень жаркое лето. И оно будет еще более жарким, если нападения не прекратятся.
  
  
   - Молодой господин не спит давно, вы его не побеспокоите, - заверил слуга, подоспевший на зов привратника.
   Рииши обнаружил приятеля в саду, под карликовой ивой, нависшей над ручейком. Энори устроился на циновке и мучил флейту.
   - Садись тут, сейчас слуги что-нибудь принесут, - обронил он, не отрываясь от инструмента. Флейта издала длинную мелодичную трель.
   - Оставь ты... я по делу к тебе. За советом и помощью.
   Энори отложил инструмент и выжидательно посмотрел на гостя.
   - Знаешь ведь, что творится у нас в гарнизоне?
   - Расскажи сперва сам.
   Слуга красиво расставил на деревянной подставке маленькие чашечки с горячим напитком. Дождавшись, пока их с приятелем оставят одних, гость поведал, зачем пришел. Энори слушал внимательно и, как показалось Рииши, с некоторым азартом. Дождавшись окончания рассказа, поднял флейту и дунул в нее - инструмент издал вопросительный звук.
   - Что это может быть?
   - Хм...
   Рииши сжал в ладони хрупкий фарфоровый сосуд, рискуя расколоть его.
   - Твари нижние... что за время настало! Мало нам северян и немилости Столицы! То горожане на все лады склоняли твое имя, наконец успокоились - и напасть настоящая!
   - Ты, как понимаю, не допустишь слухов?
   - Приложу все силы. Но не могу же я и мои помощники всем камни к языкам привязывать!
   - А где тела?
   - Первый отдан родственникам, его уже взяло пламя, но второго можно увидеть. Скажи, это может быть зверь? - Рииши смотрел с надеждой, но собеседник ничего не ответил.
   - Если смотреть, то сегодня, лучше сейчас, пока нет жары, - гость поднялся. Энори остался недвижим: сидел, опустив голову на руки, похоже, задумавшись.
   Какое-то время спустя Рииши ждать надоело, и он собрался окликнуть товарища, но тот сам заговорил:
   - Хотел спросить: тот человек из земельной стражи, бросивший службу - он не пострадал?
   - Жив, хотя лучше бы нет, если из-за него всё.
   - Его держат в одиночестве?
   - Конечно.
   - Пусть кто-то еще будет рядом с ним, не снаружи в караулке или в коридоре, а прямо за решеткой. Без разницы - кто-то из ваших, или заберите от судейских какого-нибудь воришку...
   - Но это невозможно!
   - Не можешь забрать - на улице отлови, трудно, что ли...
   - Да я не о том!
   - Сделай, как я говорю.
   Вот же зараза, подумал Рииши. Все же я прав был, а Макори то ли соврал, то ли сам заблуждается. Но спросил как ни в чем не бывало:
   - Какое это имеет отношение...
   - Если тот человек умрет, я... не знаю, что будет со всем вашим гарнизоном! - сказал Энори неожиданно резко. Преисполненный недоумения, Рииши вскинул ладонь в знак согласия.
   - Так ты не хочешь увидеть тело?
   - Ни к чему. Я подумаю, что можно сделать. Передай всем - пусть будут поосторожней. Скоро все кончится.
   - Ты обещаешь?
   - Знаешь ведь, как я не люблю таких слов! Просто слушай меня и делай, что надо.
   - Ты видел ту девушку, из-за которой все это? - спросил Рииши, помедлив. Может, хоть с этой стороны удастся вывести на разговор. - Она же сейчас у Кэраи.
   - А, миленькая дурочка. Такие девочки придумывают себе сказки на ровном месте.
   - Как думаешь, правду она говорит?
   - Правду.
   - И про нежить в холмах?
   - Почему бы и нет?
   - Если верить байкам, то тебя давно стоит убить заговоренным клинком.
   - Не очень приятно, - он рассмеялся. - Попробовать можно, только вдруг я ни в чем не виновен? Воскресить не получится... А девушка... Мало ли что там было.
   - Одинокий и напуганный человек и не такое увидит, - сказал Рииши, потом добавил: - Слуги носят сплетни из дома в дом. Говорят, она сильно переживает об этом парне, хоть почти не знакомы. Но ей надеяться не на что, - сказал Рииши, и складка возникла меж бровей. Чужая судьба - мимолетное касание ветерка, но он по себе знает, каковы бывают ее превратности...
   - "И умерли они в день, когда по волнам поплыли похожие на звезды лепестки отцветающего дерева", - процитировал Энори слова одной из легенд. - Смотрите, она еще попросит в последний день передать ему срезанную ветку - жаль, уже все лепестки опали!
   Рииши едва не передернуло от этих слов, сказанных ласково и почти с восхищением. Сразу вспомнилась та, другая, и цветы в ее волосах - белые в вечер, когда все закончилось.
   Поспешил заговорить о другом, тем более Энори сам помог. Спросил с улыбкой - правда ли, что Дом Нара теперь в особой милости у Кэраи? Эта поддержка может многое дать. А ведь еще и Дом Иэра выказал свою лояльность, помог. Можно сказать, обеспечено будущее сыновей, общими усилиями они всяко поднимутся выше... Конечно, завистники говорят, что будущее дома Таэна шатко, но Рииши ведь так не считает?
  
  
  
   В милости или нет, но невесело было в Доме Нара в эти дни. Рииши подолгу разговаривал с отцом, пытаясь понять, что делать. Обычно Аори пропадал у своих оружейников, пытаясь изготовить какой-то особый клинок, но сейчас, видя тревогу первенца, все больше был дома. Но и он немногое мог посоветовать. Настороже и так были все, но убийцу - или дикого зверя - найти не могли. Рииши едва удавалось успокоить близких к панике людей, и то ненадолго.
   Ладно хоть больше пока не произошло нападений.
   - Если я не справлюсь, не знаю что будет, - говорил он. - Позор Дома... уж лучше и впрямь бездельничать, вроде Кайто, хоть вреда никакого.
   - Ты еще запей с горя, - Аори Нара, не выдержав, повысил голос на сына. - Или, если бы смерти начались при другом командире, тебя бы это устроило?
   Эти слова отрезвили. Но толку все равно пока не было.
  
   Генерал, узнав о смертях в казармах городской стражи, хотел отстранить Рииши от должности, даже приказ подписал. Кэраи, предупрежденный одним из слуг, успел вовремя: бумага еще не покинула дома. Он часа три проговорил с братом, и чувствовал себя, словно все это время пытался валун вкатить на скалу.
   - Не лезь не в свои дела! - рявкнул Тагари, когда беседа совсем накалилась. - Я отвечаю за жизни людей!
   - Ты никак сам Сущий! - не выдержал младший брат. - Хочешь - возьми с Нара большую плату за эти смерти, хотя они и так немалые суммы дали семьям погибших. Но не отталкивай, да еще напоказ, наследника одного из сильнейших Домов севера!
   - В чем же их сила, если не могут найти какого-то бешеного волка в казармах!
   - Ну ты просто... Аори Нара с половиной всех наших оружейников уж верно стоят какого-то зверя, будь он неладен. Да и в земельной страже у них есть ставленники. Лучше помоги Рииши, но не отстраняй его.
   Чувствуя, что брат призадумался, незаметно взял приказ, подвинул к себе, скатал в трубочку. Еще четверть часа прошла, и Тагари сдался.
   - Я направлю туда людей.
   Кэраи с облегчением поднес бумагу к свече, чувствуя, что это еще не победа. Лишь временная передышка. Если убийства продолжатся, все снова вспыхнет, как этот лист, и поди останови пламя...
  
  
   **
  
  
   Домочадцев генерала, тоже слыхавших о смертях в гарнизоне, теперь больше занимало другое - Энори потребовал вернуть Тэни домой. Мол, раз отец приехал и какое-то время не покинет город, ребенок не должен находиться в чужих стенах. Господин обещал подумать, разрываемый напополам двумя силами, которым он привык верить в равной степени.
   Нежно-красное небо, переливами, будто краску разлили на мокром листе, предвещало назавтра ветреный день. Садовник, нянька наследника дома и служанка пристроились на скамье среди кустов жимолости.
   Няньке позволили на несколько часов оставить место при мальчике, навестить заболевшую семью. Она помалкивала пока, но оглядывалась по сторонам, и чувствовалось, как всю ее распирает от новостей.
   - Хорошо там живется маленькому? - спросил мужчина.
   - Хорошо, кто ж его обидит. А что он недоволен - так то понятно, у него одна привязанность, а ее, почитай, лишили.
   - Ты будто одобряешь, что они сейчас порознь, - хмыкнул садовник.
   - Да нет... Я боюсь, как бы тут молодой господин не начал учить малыша всяким своим штукам, - понизила голос нянька.
   - А что плохого? Пусть учит.
   - Мальчик и так болезненный... И потом, нехорошо это. То есть, я господину Энори благодарна: подвеску нашел, я было решила, она пропала совсем, и с поясницей, опять же, помог - приступ был, думала, ночи не переживу, а лишь он глянул - я заснула, проснулась утром как новенькая... И все равно душа не лежит к его чарам.
   - Он любит цветы, - улыбнулся садовник. - Жаль, мне давно нечего ему рассказать... а бывало, приходил и сидел рядышком, слушал. Сейчас сам у себя завел такой цветник - уже мне есть чему поучиться. Кирэ, и ты скажи, - обратился к служанке. - Ты ж поливаешь его питомцев, видела все.
   - А все же беспокоит меня малыш, - произнесла нянька. - То жуть всякую невнятную рисовал, а ныне вот, погляди... удумал.
   Протянула садовнику свиток. Мужчина расправил плотный лист бумаги, восхищенно покачал головой - зубцы скал вздымались из сизой дымки, петлей река огибала их, все кисти явного мастера.
   - Это же наши горы. Но тут не рисунок господина Тайрену...
   - Да что восторгаешься, глянь сюда! - перебила нянька сердито. В нижней трети картины, будто выглядывая из-за скалы, темнела фигура не то человека, не то чудовища, держащего в острых длинных зубах человечью голову.
   Служанка, до этого ни слова не проронившая, охнула.
   - Ты чего всполошилась-то? Ну, испортил картину... дорогая, небось...
   - С чего бы ему такую жуть рисовать?
   - Выдумываешь, - обронил садовник. - Уж и порисовать мальчишке нельзя! А полотно жаль, красота-то какая!
   - Я бы все же хотела узнать, какие такие сказки господин Энори мальчику рассказывает, что у того все в голове набекрень, - смурно сказала нянька, но полотно скатывала уже с меньшей уверенностью. Отсутствие поддержки со стороны старого приятеля огорчило ее. И впрямь, лучше не соваться к господину генералу.
   Но особого страха в ее голосе уже не было. Кирэ, напротив, бледнела и мялась.
   - А вот еще я скажу... Рисовать-то маленький господин пусть рисует, а вот...
   - Да не тяни, женщина, - разозлился садовник. - Мямлит сидит. Ваши бабьи домыслы выслушивать - дело неблагодарное!
   - На днях, как помню. Темно было уже, я к господину Энори шла, сказать, что его цветок вот-вот расцветет. Слышу - голоса, будто он сам говорит и еще какой-то мужчина.
   - Помнишь, о чем?
   - Что-то о казармах городской стражи, человеке, который там, и поясе. Вроде приказал что-то... Да я растерялась, и подслушивать не хотела, оно само. Думала, мало ли, навестил кто на ночь глядя. А потом вроде тихо все, я подошла, с порога сказала про бутон. Только видела - никого нет в покоях, кроме хозяина... разве что через окно, больше никак не ушел бы гость. Ну, или спрятался.
   - И он тебя не услышал, пока ты в коридоре стояла? - недоверчиво спросил садовник. - Господин Энори слышит падение стрекозиного крылышка.
   - Он, похоже, думал о чем-то своем, даже словам о цветке не обрадовался.
   - А вдруг это была чья душа? - испуганно произнесла нянька. - Или кого иного бесплотного к себе призвал ...
   - Это уж слишком, - чуть скривился садовник. - Какие-то голоса ночью... Уж лучше молчи, Кирэ, если не хочешь, чтоб на смех подняли. Я поверю в то, что вместо господина Энори той ночью мы видели призрака, но не в то, что он в темноте в своих покоях беседует с кем-то неведомым.
   - А если этот неведомый и впрямь был не из плоти и крови? Я не удивлюсь...
   - Что же еще они говорили?
   - Не помню. Но что-то меня испугало. Что-то было, - женщина задумалась, ладонью потерла лоб.
   - Многовато призраков, Кирэ, - отшутился садовник, но у всех троих холодок пополз вдоль позвоночника.
   На дорожке, будто сотканная из ветра, возникла белая фигура, подсвеченная закатным розовым солнцем. Господин Энори собственной персоной, оживленный, как птица, увидевшая хлебную крошку, и очень довольный.
   Он действительно по-птичьи, искоса поглядел на собравшихся, уделив внимание каждому. Но обратился лишь к няньке:
   - Тайрену возвращается. Приготовь все, что нужно, а с утра поеду за ним.
  
  
   **
  
   Кэраи пришел к племяннику, которого собрали в дорогу. Звонкий голосок мальчика услышал издалека. Любопытно, только ли с Энори наедине он говорит так свободно и громко - при нем самом куда тише был. Не стал бы подслушивать, но слова доносились отчетливо.
   - Слуги гадают, не призрак ли ты. Они говорили между собой, но я слышал. Такие глупые.
   - Будь я нежитью, не сидели бы мы с тобой тут сейчас, - похоже, улыбнулся Энори. - Никто из них не выходит на солнце, только если ранний рассвет или поздний закат, не может коснуться огня...
   - Ты любишь огонь, - мальчик ответил восторженно. - Нежить - это не-живые... а ко-йоши, что приходил ко мне во сне, он живой?
   - Да, он всего лишь не человек... Как тери-тае, и другие подобные им создания.
   - Они добрые?
   - Что есть доброта? Ни одно существо в мире, если оно разумно, не бывает добрым ко всем вообще.
   - Но нежить злая всегда?
   Энори засмеялся. Не ответил, бросил взгляд на входящего Кэраи - видимо, ощутил его нетерпение. Тэни цепко ухватил за рукав, продолжил, не смущаясь присутствием дяди:
   - Но ведь нежить тоже способна быть, как все? Я читал, их не раз принимали за людей.
   - Их тела держит только проклятие, даже если они сами на себя его наложили. Не думай о них.
   - Тут написано, что призраки-убийцы приходили и во дворцы...
   - К тебе они не придут. Особенно в нашем доме, - он подчеркнул последние слова, а что смотрел при этом на мальчика, а не на Кэраи, значения не имело.
   Тот хотел расстаться с племянником здесь, но передумал:
   - Я поеду с вами. Лично сдам тебя отцу, Тайрену, - пошутил он, кожей чувствуя недовольство Энори. Было оно, как ледяные шипы терновника на промозглом зимнем ветру. Что за чушь...
   Так и не обменявшись ни единым словом, вышли во двор. Энори сел в носилки с мальчиком, хозяин дома поехал верхом. Всю дорогу слышал, как ребенок щебечет о чем-то. В очередной раз подивился - надо же, каким он умеет быть, и так долго.
  
  
   Над домом Тагари будто повисла черная дымка - ощутил, только приближаясь к воротам. Пока шли к дому, Кэраи в саду заметил несколько спорящих слуг - среди них молча стояли две юные девушки, в чьи обязанности входило следить за одеждой. Хоть видел нечасто, запомнил: когда гостил тут, в иные дни от их смеха звон стоял по всему дому, сейчас обе смотрели испуганно и подавленно. Мужчины выглядели спокойней, но радости не было и в их лицах.
   - Что случилось? - спросил Энори, подходя.
   - Кирэ нашли мертвой, господин. Остыла уже...
   - Когда?
   - Нашли-то сейчас... а ушла она из дома вчера. Никто не хватился, девчонки, вон, видели, как она вечером, в сумерках уже, выходила. Подумали - мало ли...
   - Где ее отыскали?
   - В роще, что по дороге на пристань... И зачем туда пошла? Место безлюдное, а до пристани от нас можно добраться быстрей.
   - Так.
   На него, не на Кэраи обратились глаза всех собравшихся - с надеждой.
   - Вы посмотрели бы на нее, господин... ни царапинки, что на нее кто-то напал, не похоже, и ничего не украдено - а на лице страх. Может, ей что почудилось перед смертью...
   - Я посмотрю.
   Энори окинул взглядом утренний сад, еще полный росы, убрал упавшую на щеку прядку и сказал с искренним огорчением:
   - Кирэ жаль. Она так хорошо ухаживала за цветами...
  
  
   **
  
  
   В доме Нара и доме Коя готовились к свадьбе. Невесте шили красно-белый наряд, отделанный лунными опалами и ажурной золотой сеткой. Женщины должны были отправиться в один из храмов Лощины, принести дары Заступнице и просить о счастливом замужестве и материнстве Кийн. Но Рииши, а за ним и другие настоятельно советовали пока отложить поездку. Храм не так близко, а невесть что творится даже в самом Осорэи, мало ли что ждет за его стенами.
   - Лучше отсрочить свадьбу, - сказал Рииши невесте. - Ты знаешь про нападения, мало ли... Твоей жизнью я рисковать не хочу.
   - Но конец месяца Выдры - благоприятное время для нас, - возразила ему Кийн. - А следующий подобный день - еще через полтора месяца...
   Девушка умолкла - и так повела себя нескромно.
   - От нас самих тоже зависит многое, - не согласился Рииши. - Лучше отсрочка, чем совсем тебя потерять.
   Кийн опустила ресницы, вертя в руках свадебную куколку - во время визитов к будущей родне такие брали с собой. Под глазами девушки залегли легкие тени - то ли от усталости, то ли от беспокойства. Она не выглядела уверенной в себе и казалась больной.
  
   Посетив невесту, Рииши вернулся к себе - там вовсю шли приготовления, беседку новую ставили, и ворота закрытыми не стояли и часа - в доме то гостей принимали, то давали указания работникам.
   В саду молодой человек застал Энори - тот держал в руках цветок водяной лилии, одной из первых в этом году, задумчиво разглядывал лепестки.
   - Ариеру Иэра сегодня ночью взобрался на крышу и прыгнул вниз.
   - Как? - известие о гибели товарища пришло слишком неожиданно, не вязалось с предпраздничными хлопотами, и Рииши даже понял не сразу.
   - Он много пил. Спьяну и не то натворишь.
   - Почему? - спросил хозяин дома, пристально глядя на собеседника.
   - Что?
   - Почему он стал пить? - если бы не грустные тени вокруг глаз Кийн, может и не вспомнил бы. Если бы не вспоминались так явственно другие глаза, и голубое платье...- Он раньше был совсем другим. Солнечным, жизнерадостным. Порой что-то его заставляло грустить, не знаю, что. Уже не узнаю. Но я говорил с ним недавно... он, как обычно, едва шевелил языком. Но несколько раз повторил твое имя - упомянул ваш недавний разговор. Что ты ему сказал?
   - Ты уверен, что я это помню?
   - Он говорил несвязно... мне показалось, он пытался объяснить...
   - Мало ли тайн открывают по пьяни.... - Энори отвернулся. Потом сказал: - Кто ж виноват, что он выбрал бутылку, вместо того, чтобы менять свою жизнь? Я не огорчен, что он умер. Все равно толку ему - да и его Дому - от такого существования не было.
   - А чью жизнь ты считаешь оправданной?
   Энори задумался на мгновение.
   - Да, наверное, любая бессмысленна.
   - И твоя?
   - Ну... возможно. Только я словно ветка, к которой привязано много бубенчиков. Качнется едва - все зазвенят.
   - Ты высокого мнения о себе.
   - Почему бы и нет? Но ты странный. Я сказал тебе новость, остальное уже не важно.
   Он положил лилию на песок. Рииши пару мгновений смотрел на нее. Перламутровые лепестки... скоро они высохнут и потемнеют. Намеренно ли он принес белый цветок, придя с известием о смерти?
   Последние слова Ариеру младший Нара запомнил. И были они не такими уж бессвязными. Он говорил об опоре, выдернутой из-под ног, об ошибке и о доверии, которое предано... О том, что оставалось ему только пить и молчать, чтобы не пострадал весь их Дом. Виновника он не назвал, но Рииши запомнил - еще шла речь о цветах. О том, что и они убивают.
  
  
   **
  
   Младший в доме, Сэйку бродил неприкаянным. Помощи от него не требовалось никакой, за брата он радовался, но скорее умом, нежели сердцем. Кийн подростку не то чтобы не нравилась - не мог он представить ее членом своей семьи.
   А еще тоска сердце обволакивала мутной пленкой - но об этой тоске он никому не говорил.
   Энори нашел его в беседке, увитой цветами - вскорости они должны были зацвести, как раз к свадьбе, и сюда приведут невесту... Сэйку ощипывал нежно-зеленые листики, прислушивался к доносившимся из дома голосам.
   - Хочешь оставить ее без листвы, нож возьми, что ли! - гость уселся напротив младшего из дома Нара. Мальчишка только вздохнул.
   - Ты совсем невеселый.
   Сэйку вскинул глаза. Пару мгновений нерешительность боролась в нем с привычкой доверять, наконец он произнес тоном, в котором смешались нарочитая небрежность и безысходность вовсе не напускная:
   - Орейин никогда за меня не отдадут...
   Девушка с именем горного водопада, русоволосая и смелая...
   - Ты же хорошего рода.
   - Она сговорена за кого-то из своих... в Окаэре. А я-то...
   - А она?
   - Мне кажется, Орейин тоже меня любит...
   - Есть легенда. Каждое полнолуние на скалах распускается дивной красоты цветок о двенадцати лепестках, сияющий, как луна и голубой, как вода горного ручья. Если сорвать его и подарить тому или той, с кем хочешь провести всю жизнь, если человек согласится принять цветок - никакие преграды не разлучат этих двоих.
   - Это правда?
   - У меня нет причин считать, что это ложь или сказка.
   - А в наших горах... - Сэйку запнулся. - Где искать эти скалы?
   - Можно найти много где. Но ближе всего - там, где сливаются реки Золотая и наша Кедровая, недалеко от Срединной крепости.
   - Как же найти цветок на скале?
   - По сиянию... его видно издалека. Но видит лишь тот, кто ищет. И кто смел. Иначе мог бы каждый сорвать...
   Подросток хотел спросить что-то еще, но передумал, благодарно взглянул на гостя, чуть поклонился и убежал.
  
  
   Глава 19
  
  
   "На чужбине и реки текут вспять".
   Так говорил Ангет Пулан, смуглый коротышка с длинными руками и глубоко посаженными глазами. И Тэйлар Камарен склонен был с ним согласиться.
   Пулан был ему больше чем просто слуга - посланник Риэсты мог спутнику полностью доверять, а также ценил его ум. Их выкормила одна женщина - правда, Пулан был на добрый десяток лет старше хозяина. В детстве Тэйлар толком и не помнил его - молочный брат жил в каком-то селе на отшибе. Потом приехал, был приставлен к Камарену, и оказался очень дельным помощником. И, кстати, грамоте обучился без какого-либо наставника, в этом самом своем захолустье. Конечно, он отправился вместе с хозяином в Земли Солнечной птицы - а затем и на север этой страны.
   - Нас тут никто не считает равными себе, и это на руку нам, - говорил риэстиец. - Пусть задирают нос, а мы под носом и проскользнем!
   Язык местный послу еще в юности дался легко. Писать было сложней, больно уж тут все заморочено - стиль "роза", "волна", "крыло", еще с пяток школ почерка-иссэн, для мужчин, для женщин, для ученых трактатов и для стихов. И бумага - только полный болван спутает плотную бумагу для указов с "мраморной", для любовных посланий или "дневниковой" зеленоватой.
   И одеваются... в Риэсте крестьянка перед тобой, или богатая женщина, скажет ткань наряда, украшения и новизна его, но не фасон. А тут и слепой не спутает довольно узкие с разрезом платья знатных дам с юбками и кофтами деревенских или алыми летящими нарядами девиц из веселых кварталов. У мужчин свои отличия, порой забавные - почему цветок с тремя лепестками для мужских заколок-застежек подходит, а, например, с восемью - только для женщин? Чем больше деталей и вычурности, тем более женская вещь, понятно было бы, только изощренные узоры на одежде любят и мужчины. А камни в этих застежках и шпильках меняются от сезона к сезону: нефрит носят летом, осенью предпочитают янтарь... При том что сами заколки разных форм и гребни имеют свое название, да еще узор разрешенный на разных видах по-разному называется. И еще эти разнообразные вышивки, цвета, модные в разное время года и даже суток, одним разрешенные, другим нет...
   Зато для умеющего различать - целый кладезь, сами все о себе поведают мелочами этими, и расспросов не нужно. Кто кому родня, в милости ли у правящих, даже в каком настроении проснулся. Но это в Столице и землях срединных, тут, на севере страны, проще.
  
  
   Как бы ни чванились хозяева, гостей они умели встречать - ничем не обделили, в том числе прислугой, даром что его и столичной снабдили.
   Посмотревшись в бронзовое зеркало, укрепленное на подставке черного дерева, он усмехнулся. Дома тут, конечно, что надо... Умеют удобно устроиться - и вода проведена, не приходится слугам таскать из колодца, и зимой, говорят, трубы под полом греют. И мелочи всякие, цветная бумага на окнах, занавески все эти, створки ажурные... А сам он настолько явно нездешний, что даже зеркалу дивно.
   Приосанился, усы подкрутил, пояс расправил, и бахрому, чтобы ровно лежала.
   Такой широкий, яркий, полосатый матерчатый пояс, несколько раз обернутый вокруг талии, в Риэсте носили и мужчины, и женщины. Без этого и одежда была не одеждой, а не пойми чем. А здесь на такую вещицу глядят, как сам Камарен глядел бы на перья в чьей-нибудь голове - с легкой усмешкой: мол, вырядился...
   Зато у них разноцветные крыши... Отсюда, из гостевого дома, город почти не было видно, и все-таки кое-что. Лучи солнца разбивались об острые скаты кровель. В богатых домах часть крыши плоская, на ней под навесом любят сидеть женщины - может и сейчас сидят, смотрят на домик посла. А зимой не выходят, наверное - в отличие от Столицы, тут бывает снег, но совсем немного, и его сдувает ветром... В Риэсте снега больше.
  
   Свою страну Камарен любил: тяжко было видеть, как ее сжирают междоусобицы, а потомок некогда могущественной правящей ветви вынужден мириться с непокорной знатью. Тогда как соседние земли, Таннай - золотая жила. И драгоценные камни там разве под ногами не валяются. Получив их, можно было бы разом решить все проблемы. Но воевать с Таннай - тут ее называют Рухэй - нельзя: много ли навоюешь в горных лесах с юркими и злыми, как хорьки, местными? Да и позволят ли здешние "птичьи дети" развязать войну под носом у них? Хоть и враждуют они с Таннай, а все же... Помогать вряд ли будут, а воспользуются плодами войны без малейших сомнений. Нет. Лучше пусть сами сцепятся между собой, тогда Риэста подождет, пока жители гор обессилеют, и сама возьмет, что ей нужно.
   Камарен прекрасно знал - власть в Землях Солнечной птицы не настолько в себе уверена, чтобы все свои силы отправить на северо-восток, в горы Эннэ.
   Ему, по чести сказать, дети Птицы нравились больше рухэй. Хоть не одобрял их изощренность и холодность, как-то приятнее собеседник, который с улыбкой нальет тебе в чашку яда, а не тот, кто набросится из-за угла и всадит нож в спину. Опасней, да, но душевней как-то. А еще лучше - пусть бы загрызли друг друга.
   - Ну что, - сказал он соколице, усаживая ту на жердочку. - Посмотрим, как половчей добиться желаемого!
  
   После Столицы - допуска к верховному правителю не удостоился, но пару раз говорил с его "правой рукой", ближайшим советником - здешние нравы были прямо глотком свежего воздуха.
   Все равно простоты ни на грош, но вся мишура по большей части местных касалась. Камарена особо не трогали - что надеть, куда голову не повернуть...
   По сравнению со Столицей - почти нормальные люди.
   Особенности этикета Земель посланник знал хорошо, но все-таки не до тонкостей - для этого нужно было провести в стране как минимум десять весен, и не просто прожить в Столице, но каждодневно общаться с власть имущими. А этого не позволил бы никто. Хозяин провинции... хотя какой он хозяин, это в Риэсте половина земель принадлежит королю, половина - старинным родам.
   А здесь владыка на самом деле один, и он далеко, в Столице. Как бы ни хотел правитель Риэсты такого же положения, идти к подобной власти еще долго придется.
   Так вот, генерал Тагари Таэна по отзывам казался человеком не слишком приятным, но чем-то Камарену симпатичным. На его родине были такие - честные служаки, готовые жизнь отдать за то, во что веришь, и награды не просящие. Брат его - настоящая скальная ящерица, яркая и холодная.
  
   - Они прячут заборы за живой изгородью, - говорил Ангет Пулан, сопровождая хозяина на прием. - Смотрите, везде прямо стены кустарника, будто и нет за ними ограды из дерева или камня... Красиво, но тоже ведь лицемерие - мол, все не так, как вам кажется...
   - Зато на здешних улочках не заблудишься, да и чисто здесь, - весело отвечал посол, восседая на местной мохноногой лошадке. От паланкина отказался, намаявшись в долгом пути без движения. - У нас, признайся, улицы покривее будут...
   Он бросил взгляд на узенький канал, мимо которого проезжали. Во всех больших городах этой страны они были то тут, то там, бессмысленные, но довольно красивые, выложенные камнем. Вода увлекала за собой то лепестки, то листья, то всякий сор, хотя, надо признать, оставалась вполне себе водой, а не помоями. В чем, в чем, а в аккуратности и дисциплине здешним не откажешь.
  
   Приняли гостя в длинном и узком зале, отделанном черными деревянными плитами и белым камнем. Ни малейшего цветного пятна в убранстве зала - только светильники из того же черного дерева украшены золотом.
   И одеяния местной знати - а тут собрали всю верхушку ее, и с наследниками - были слишком уж однотонны на взгляд Камарена: темно-синие с аметистовым у братьев Таэна, у других - сливовые и цвета старой хвои, мха и граната, с более бледным оттенком примерно того же для нижних одежд. Молодежь посветлее одета, но тоже не пестро. И узор чаще неяркий, хотя вышит причудливо. В Риэсте разрядились бы во все цвета радуги. Камарен в алом, белом, лимонном, оранжевом почувствовал себя некой заморской диковинкой. Почти все тут были одеты в шелк, а он - в льняное полотно и тонкую шерсть, и, несмотря на некоторое знакомство со страной, не оставляло ощущение, что находится среди текучих глянцевых змей или блестящих рыб.
   Почему они считают птицу своей прародительницей, интересно? Во всех смыслах больше подошла бы ящерица или змея. Камарен прекрасно помнил - если кто-то из них и скажет "да" или "нет", то прежде чем поверить, сто раз подумай, то ли он имел в виду, что и ты. Есть у них ценное качество - верность долгу; так пойди еще разберись, как они этот долг понимают.
  
   На лбу у генерала - кстати, он и вправду выглядел не таким замороженным, и в шелке смотрелся слегка чужеродно - написано было желание со всем этим побыстрее покончить и отбыть по делам. Риэстиец его интересовал, как снег по ту сторону гор. Да, любимцем Солнечного ему вряд ли быть... И слова приветственные он сказал через силу. Таким голосом не приветственные речи плести, а команды выкрикивать!.
   Зато брат его говорить явно умел. Умел, но именно говорить, а не трепаться. Камарен поглядел на него с интересом. А этот может быть камешком, о который зуб сломать совсем нет желания. Но, судя по сведениям из Столицы, реальной силы за ним маловато. Интересно, зачем он сюда вернулся. Что еще за склонность к самоубийству?
   В остальные лица всматривался риэстиец - не в открытую, исподволь. Старые и молодые, красивые и не слишком, откровенно недружелюбные и благожелательно-равнодушные. Или фальшиво-дружелюбные, как у этого, весьма объемного мужчины средних лет, Тори Аэмара. Брр, ну и жаба... и не полнота этому сходству виной. Но очень умная жаба, и прекрасно собой владеющая.
   Только у одного в глазах читалось явственное любопытство - он смотрел так, что Камарен вспомнил собственных малышей, когда приносишь им новую игрушку. Непривычно было здесь видеть столь искреннее, неприкрытое проявление интереса.
   Он был в черном и белом - мог бы со стенкой слиться. Но, в отличие от стенки и всех этих церемонных статуй, казался вполне себе живым. Будто птицу или какую зверушку впустили в зал.
   И, кстати, стоял рядом с братьями, хозяевами здешними. А Кэраи Таэна покосился на него, едва заметное движение глаз - но риэстиец успел его заметить. Значить это могло все, что угодно, только настороженность читалась отчетливо. Не все гладко у этих двоих...
  
  
   Торговый путь из стран, лежащих за Аталином, когда-то проходил через Хинаи на юг, но уже довольно давно движение караванов по нему почти прекратилось, некогда полноводная река превратилась в ручеек. Дорога через соседнюю провинцию, через ложбину между двумя горными массивами Земель Солнечной Птицы оказалась и удобней, и безопасней, хоть и длиннее.
   Камарен знал - Хинаи сама по себе мало что может решить в отношении того, как пройдут торговые пути, а раздоры с соседями из Таннай делали разговор об оживлении караванных дорог нелепостью. Однако попробовать стоило.
   Пообещать охрану; зная, что между Риэстой и Таннай вражды нет, могут поверить. А прохождение караванов через провинцию - всегда выгода для нее.
   Сама же Риэста поставляла в Земли шерсть и черный мелкий виноград, льняные ткани, сыр, оловянную и медную руду. Теперь вот заинтересовалась недавно открытым сурьмяным рудником.
  
  
   На родине, в Риэсте, всегда понятно, когда кончается торжественный прием - и люди становятся проще, и музыка начинает звучать. Тут, правда, заиграло что-то, к чему Камарен так и не сумел привыкнуть - капель и струны ветра, красивое, но какое-то потустороннее. Годится не для созданий из плоти и крови, а для каких-нибудь водяных или облачных духов.
   Серьезного разговора больше не будет - сегодня, и хорошо бы поближе узнать этих местных - но проще побеседовать с тенью.
   Какой-то важный господин, кажется, один из глав торгового ведомства, всячески изображал радушие; он провел посла в другой зал, напоминающий сплетение ветвей ивы, и сулил золотые горы, ежели через Хинаи пройдут караваны с севера. С торговцами надо держать ухо востро, но они все же понятны.
   - Когда-то Хинаи был сильной землей, объединение не слишком способствовало его процветанию, - посетовал собеседник.
   Он говорил слишком очевидное, можно было поддакивать и слушать вполуха. И наблюдать. Часть знатных особ покинула дом - в их числе семья Нэйта, которую Камарен еще по дороге на север отметил как любопытную.
   А женщин здесь не было - ни одной. Они заперты в домах, жаль... то есть, конечно, не под замком сидят, но в дела мужчин не мешаются. Северянин не сдержал улыбки, представив тут одну из знатных риэстиек по-прозвищу Выдра... ее крутого нрава побаивался даже правитель.
   Взгляд скользил по стенам, и, будто бы невзначай - по лицам. Посланник подмечал все - кто обменялся дружескими приветствиями и лицо при этом было и впрямь дружелюбным, кто держался в стороне один от другого...
  
   Тот, кто при первой встрече показался Камарену отличным от прочих и остался неизвестным, появился в зале внезапно. Будто ветерок повеял и замер, предпочтя человеческую свою ипостась. Теперь можно было изучить его получше. Молодой, тонок в кости, довольно высок - или из-за стройности кажется выше. Лицо... Камарен несколько раз поймал себя на том, что не может внимательно его рассмотреть. Взгляд скользил мимо и останавливался то на парчовом белом воротнике-стойке, то на серебряной застежке у горла - морском дракончике. На худой конец волосы разглядеть удавалось. А лицо все-таки...
   Бесполезно.
   Риэстиец не любил оставлять загадки без ответа. Ему было в общем-то безразлично, как и кто выглядит в этом городе, но почему не удается взять и прямо взглянуть? Или манеры здешних все делать исподтишка успели проникнуть в кровь и плоть?
   Заинтересовавший его сам подошел к северянину, с легким поклоном представился: Энори Сэнна. Странно, насколько тот молод для занимаемой должности. Вот значит как. Наслышан. Даже правителем страны может считаться ребенок, но помогать при сложных делах мудрым словом...
   - Советник? И вы занимаетесь... делами гражданскими, я полагаю?
   - Не по обычным делам, - он ничуть не обиделся. - Тех, кто дает такие советы, у нас хватает... я всего лишь могу слушать ветер и горы, указывать тропы и прочее... у вас есть слово, обозначающее подобных людей?
   - Нет, пожалуй. Разве что колдуны, но те редко встречаются возле власть имущих, - осторожно сказал Камарен.
   И снова попробовал как следует рассмотреть собеседника, но взгляд риэстийца снова ушел в сторону, будто соскользнул с лица Энори.
   "Наваждение какое-то", - подумал северянин. "Будто отводит глаза".
   Про колдунов в Риэсте слышали не раз и не два, но чтобы при хозяине провинции? И молодой, а в риэстийских сказках они старые, сморщенные... Что из себя представляет этот советник и насколько он в самом деле обладает особым даром, следовало разобраться. Остается надеяться, что он не читает мысли, подумал Камарен, и, оставшись ненадолго один, на всякий случай занялся разглядыванием узора на стенах.
  
  
   Времени прошло достаточно - пора было избавить хозяев от своей персоны.
   Посол откланялся и направился в отведенный ему отдельный дом - то ли вежливость, то ли наоборот, попробуй, определись! На родине важного гостя у себя бы оставили.
   Провожатых ему, разумеется, выделили, только этот сновидец, или как они тут, сам вызвался проводить - и ведь так и смотрел на гостя, как на диковину.
   Тэйлар Камарен на пару мгновений нечто вроде умиления ощутил - эх, когда-то и сам был юным и любопытным! Любопытство, правда, осталось. А этот парнишка то ли бросил свои колдовские штучки, то ли посланник привык - смотреть на него стало попроще, особенно если искоса.
   "В носилки мы вдвоем не поместимся, а иначе - какая беседа?" - успел подумать риэстиец, жалея, что здесь не слишком любят просто ходить по улицам.
   - Вы тоже не любите эти кошмарные коробки? - прозвучало весело и сочувственно.
  
   Да, здесь не Столица, где влиятельные Дома сидят один у другого на голове, размышлял Камарен, пока за приятной беседой осматривал город. На окраинах Земель Солнечной птицы до сих пор хозяева - одна семья, как повелось издавна. Остальные помельче - в Столицу не суются, понимая, что вряд ли там преуспеют. Лучше здесь властвовать - если и не совсем безраздельно, то достаточно широко. Камарен уверен был - долго такое положение вещей не продержится.
   Так думал, но отвечал на совсем иные вопросы. А Энори расспрашивал обо всем.
   Спрашивал с искренним интересом, порой едва ли не детским - необычно для этой страны. Малыши здесь наверняка тоже любопытны, а может, и взрослые, только детей до посла не допустят, а сами не подадут виду, что могут восхититься чем-то чужим.
   - Я слышал, у вас в озерах водятся огромные рыбы, размером чуть ли не с целый корабль?
   - Бывают... поменьше корабля, врать не стану.
   - Говорят, у этих рыб на морде два щупальца, а на спине гребень? А чешуи вовсе нет? Разве бывает так?
   - На морде у них усы, а чешуя... мелкой и вправду нет, в ряд крупные пластины с боков, вроде как пряжка ваших военных поясов, - риэстиец не сдержал улыбки. Обычно так расспрашивают сыновья полудиких народов или женщины, - но он ни тот, ни другой.
   - Можете навестить нас, милости просим!
   - Нет... не могу, - Энори загрустил и больше ни слова не произнес. Впрочем, и дорога как раз кончилась.
  
   Вечер Камарена мог бы показаться пустым человеку, привыкшему постоянно чем-то заниматься. Но риэстиец и был занят - он размышлял.
   Честное слово, тут и носильщики смотрят на чужака, будто на драного помоечного кота. Что в Столице, что здесь - одинаково. Энори, пожалуй, единственный, в ком ощущается истинное любопытство. И, по крайней мере, приветлив - искренне, не как эти - согласно этикету, у которых на лбу при всем том написано, куда риэстийцу отправиться.
   "Они называют нашу страну Аталин - земля оленей". Красиво и точно, пожалуй. Только, видимо, помимо оленей они и замечать никого не хотят".
   - Что ты думаешь об Энори Сэнна? - спросил Камарен, останавливаясь посреди комнаты.
   Пулан сморщил нос - верный знак, что размышляет.
   - Я бы не стал с ним связываться, - сказал осторожно.
   - Почему?
   - Никак не могу взять в толк, надо-то ему чего? Вроде прелесть, а не парнишка, а душа не лежит. Вот смотрел на всех этих господ, все похожи, без разницы, кто о чем печется. Хоть по их лицам читать тяжело, тоже, ледышки с глазами змеиными! А у этого... ну будто с клочком пуха котенок играет, если понимаете, о чем я. Ненадежный он.
   - А генерал верит.
   - Ну, может, есть с чего верить... только мне о том не ведомо.
   - А я все же попробую и с ним... подружиться, - обронил риэстиец. - Вреда не будет.
  
  
   **
  
  
   День ото дня люди Кэраи приносили новые слухи о нем самом. Мол, приехал, надышавшись воздухом Столицы, и теперь, похоже, собирается прогневать всех местных духов. А иные даже говорят, что подлинного младшего Таэна убили в дороге, а сюда прислали подменыша, чтоб отобрать землю у генерала. Кто прислал - разное говорят, от злых столичных чиновников до не менее злых темных сил.
   - В открытую, само собой, трепать языками боятся, - докладывал Ариму. - Ну и не верят многие, только расползаются сплетни, будто дождевые черви, в каждом комке земли. Одного разрубишь - станет двое.
  
   Своих осведомителей у Кэраи пока было мало, но кое-кем обзавелся. Некоторые служили брату и Айю, переманил их к себе, из тех кое-кто привел знакомых и поручился за них. С такими людьми он обращаться умел, и не только с помощью денег - обещал им защиту и помощь, и пару раз уже доказал, что слово свое держит. Не всегда эта помощь была законна, но ценность личных шпионов была важнее. Если те позволят себе слишком многое и станут проблемой, то и ценность их упадет.
   Уже знал, что Энори причастен к ползущим по городу слухам, но поймать его было не на чем. Он, может, и не говорил ничего впрямую, нужный намек и сам развернется в уверенность в головах слышавших.
   - Сам поручи проверить, где он бывает и кто и что говорит потом, - сказал на днях брату, уже зная, что ничего тот не сумеет, через его сеть осведомителей мог бы пройти табун лошадей, и ни одна бы нитка не дрогнула. А лучших он уже склонил на свою сторону, брат и не понял. И вот теперь очередные известия - некий гадальщик предсказывает множество бед, если то, что чуждо, не отправится восвояси. Его пытались поймать, но он, видно, почуяв опасность, перестал появляться на улицах.
   - Пусть оседлают коня, - сказал Кэраи. - Надоело мне это все.
  
   Он пока не решил, что делать. В прошлом не раз приходилось сталкиваться с завистниками, клеветниками, желающими скинуть его с высокого места. Но они были понятны, они подкупали, угрожали, обманывали, оставаясь по эту сторону мира. Был у Солнечного звездочет-предсказатель, но он в чужие дела не лез.
   Вот и дом брата. Тяжелые ворота открылись, у конюшни Кэраи спрыгнул наземь, передавая повод красавицы Славы подбежавшим встретить. Увидел, как группка людей в запыленных простых одеждах направились за хозяйственный двор, туда, где жили слуги.
   - Что за паломничество? - спросил Кэраи, у конюха, приостановившись.
   - К господину Энори. Вы знаете, к нему обращаются многие. В дом их не пустит никто, а там, в беседке, он и принимает.
   - А этим что нужно?
   - Да с разным, - конюх выразительно приподнял бровь. - Кого-то найти, украденное вернуть, и, вроде, одного с земли сгоняют. Они, господин, в гостинице ждали срока, чтоб всем сразу придти.
   - Не ожидал, что их столько.
   Он вспомнил, что даже в его доме нашлись благодарные Энори. Правда, их просьбы были обычней - помочь со здоровьем, или там с удачным свадебным сговором. А вот сторонние приходили с вопросами посерьезней, даже крестьяне издалека не жалели ног, чтобы просить заступничества. Здесь, не у местных старейшин или чиновников.
  
   - Ты, оказывается, не мой брат, а оборотень, столичный засланец, хочешь бед этой земле, - пошутил Тагари, приветствуя брата. Был он, вопреки всему, в превосходном настроении.
   - Да, еще немного, и я начну наводить порчу на младенцев... Тайрену действительно не может нормально жить без твоего советчика? Потому что я скоро велю его придушить.
   - Энори-то причем?
   - Он сама невинность... Небеса, брат, ты как с луны свалился. К сожалению, я не дурак, да и кое-что слышал сам. Возле того же клятого моста, например. Да, недооценил я его, признаюсь.
   - Ты это брось. Он мне верен.
   - Тебе может быть, но мой приезд уже не даст вам ладить, как прежде. Запрети ему эти приемы. Люди идут и ко мне, этого достаточно.
   - Признай, ты можешь не все, что он.
   - Если бы к нему обращались только с просьбой найти кошелек!
   - Я могу запретить отвечать на иные просьбы.
   - Да не будь ты слеп! Так лишь подольешь масла в огонь.
   - Вы же оба желаете добра Хинаи. Что, договориться не можете? - с досадой сказал генерал.
   - Я - желаю добра. Насчет его мотивов не был бы так уверен.
   - Не начинай все сначала...
   - Я отвык от силы суеверий... Это моя большая ошибка. Энори вполне способен повернуть взгляды людей в нужную сторону. Избавься от него миром, если не желаешь худшего.
   - Нет.
   Тагари какое-то время мерил шагами комнату, тяжелый и быстрый, потом произнес:
   - Он сам пострадал от слухов...
   - После того случая со стрелой? С этим он быстро управился, во многом с помощью твоего золота. Сейчас о призраках еще поговаривают, но в целом все успокоились очень скоро, тогда как про меня слухи лишь множатся. И это еще раз подтверждает то, что я прав.
   - Кроме любви к власти, в чем ты его подозреваешь?
   - Не знаю пока. И во властолюбии не уверен; его это забавляет, пожалуй, и он хочет все нити держать в руках, но это не обычная жажда власти. По-любому, если он тебя ударит в спину однажды, я не удивлюсь.
   - Он этого не сделает... Пока здесь еще была Истэ, она занималась им. Привязалась к мальчишке, нет бы к собственному сыну так. Таскала Энори за собой всюду, учила писать и читать, разговаривала обо всем. Уже через полгода можно было не опасаться, что он вытворит что-нибудь эдакое прилюдно. Но потом она ушла, - голос потяжелел, - и этим подарочком отныне занимались слуги, которые растили Тайрену. Я лишь задавал вопросы...
   - Тогда почему ты не сомневаешься в верности?
   - Он рос, оставался живым мой сын, а слова Энори всегда были кстати. Поэтому он и начал получать все, что хотел. И ни разу не дал повод в себе усомниться. Даже случай с этим письмом... Наглость, но не предательство.
   - Получал все, что хотел... А если это прекратится?
   Тагари покачал головой, ответил неожиданно резко.
   - Займись другими делами. Не трогай его. И слухи сами утихнут. И еще - мне тут намекают, что тобой недовольны люди, достойные доверия и уважения. С этим я разберусь, а ты смотри, осторожней.
   Разговор был окончен, и Кэраи был огорчен его итогом. Не всегда мог убедить брата, но впервые возникло чувство - тот просто не хочет слушать, отвечал лишь из вежливости. Словно темное птичье перо меж ними упало, неся раздор, мешая договориться.
  
  
   **
  
  
   ...Стоит далеко-далеко на юге, у самого моря, красная гора. В этой горе есть пещера, где томится в заточении чудо морское - рыба с двумя рогами и крыльями, а глаза у той рыбины человечьи. В далекие времена попало оно в пещеру во время прилива, и выйти с тех пор не может.
   А чешуя того дива не простая - волшебная. Если взять чешуйку и носить на теле, ни одна болезнь не пристанет. Многие наведываются в те края, собирают слюдяные блестки, похожие на чешую - вдруг да окажется невольным даром диковинной рыбины?
   Но только местные рыбаки знают, как выглядит целебная чешуя на самом деле, и секрет свой хранят строго.
   А еще говорят, ежели сумеешь помочь пленнице освободиться, исполнит она твое желание - одно, но самое заветное, от какого вся твоя жизнь переменится...
   Так рассказала госпожа Каритэ давным-давно, в мастерской, где, словно в изящной шкатулке, скрыты были от мира девушки-вышивальщицы...
  
   Прошла весна, однако ночью комнатку, где жила, наполнял едва уловимый запах нарциссов, след ароматной воды - а каждое утро служанка ставила на маленький круглый столик в их комнате бледно-розовые пионы, и нежное дыхание их дрожало в воздухе. То ли заведено было так, то ли сами хотели местные женщины. С теми, кто занят был черной работой, она не сталкивалась, а остальные казались вполне себе благополучными и довольными жизнью. Одеты были не хуже, чем Тайлин, только много строже - шелковистое полотно верхнего платья, отделанное тонкой вышивкой по вороту и подолу, и пояса с бледно-лазоревыми кистями, и серебряные нити были в них вплетены.
   В отнюдь не бедной мастерской госпожи Каритэ шили и создавали узоры для таких, как эти служанки, а не для таких, как их господа...
  
   Девушке было здесь страшно. Ничего не знала об этом мире: свои запреты и разрешения, свои привычки, незримые связи, а она чужая совсем. После того, как недавно выбежала в галерею, чтобы взглянуть на юношу в светлом, получила нагоняй от старшей служанки, впрочем, не слишком строгий - место Нээле все еще оставалось неясным, но после тех слов не хотелось и комнату покидать.
   Здешние женщины опасались ее - Нээле отмечала знаки от дурного глаза, быстрые движения пальцев; и у кровати ее повесили траву-черноголовник, вплетенную в кисти полога. Видно, дошли слухи про хассу, и девушка в них превратилась едва ли не в ведьму. А она уже сомневалась - было ли, нет? Может, и правда не столь диким был зверь, и встреча с лесной хозяйкой просто почудилась. Не окажись ее, куда бы лег путь Нээле?
   Но там, ночью, в холмах... неужто и это привиделось? Глянула на руку, опасаясь увидеть шрам от когтей нежити - но осталась лишь небольшая царапина.
   Просто жить хотелось, спокойно жить, как в мастерской. Вышивать.
   Но никого рядом - ни старшего, ни защитника, кто сказал бы, что делать и как. И поговорить толком не с кем, а ведь с детства вокруг были люди, и старшие, и ровесницы. Когда-то была и мать, не любившая, не ласковая, но все-таки родная кровь, а потом долгие годы словно душа ее бродила по мастерской, приглядывала за Нээле. Даже в селении на берегу девушка, хоть и донельзя растерянная, еще не успела в полной мере ощутить собственное одиночество.
   Что делать такой вот простушке в большом и чуждом мире? Только былинкой плыть по течению. Грести все равно сил не хватит. Но... есть ведь один человек, и в беде. Если очень постараться, может, былинку само течение вынесет?
  
   А хозяину этого дома больше не было дела до девушки, которую приютил по случайной прихоти. Нээле пару раз осмеливалась спросить у слуг, только с чужой не больно-то откровенничали. Не было никаких приказов, и все тут. Повелели только присматривать за ней, из дома не выпускать.
   Могла бы, послала бы весточку Лиани, да как?
  
   Она, чтоб хоть немного отвлечься от тяжких мыслей, могла сделать только одно - заняться любимым ремеслом. Еще в первый день ей принесли хороший шелк, полотно льняное и шерстяное, тонкое, было даже полупрозрачное - с таким нечасто приходилось работать. А нитки ей дали - всех цветов и оттенков радуги.
   Пояс бы плотным рисунком вышить, мужской - если хозяин дома и вправду в Столице жил, может, ему понравится. Но работа это небыстрая, если делать сложный узор; хоть что-то показать надо бы поскорее.
   Тогда взялась просто расшивать по краям полосы ткани-аньета, годные как женщинам для накидки на голову, так и для того, чтобы держать при себе любому - вдруг понадобится завернуть важную вещь? Тут не нужно было сплошного рисунка, больше очертания, контуры, лишь лепесток заполнить цветом, или перышко в крыле.
   Знаменуя первый месяц лета, с помощью иглы создавала на бледно-зеленом, теплого тона шелке сплетения водных растений - лилий, ирисов, осоки. Слюдяными крыльями взмахивали стрекозы, выглядывали из домиков ручейники.
   Поблагосклонней начали служанки посматривать. Думали, верно - покажет вещицы, а потом они им достанутся?
   И даже чар ее ведьминских опасаться вроде бы стали поменьше. А может, просто прошло время и улеглись страсти. Хотя слышала Нээле, кто-то обмолвился - вот, хорошо вышивает девчонка, а на добро ли - неведомо. Может, какие тайные узлы под нитями вяжет?
   И все таки с ней стали держаться теплее...
  
   - Посиди с нами, - окликнула ее полнолицая добродушная женщина, когда за обедом девушка, как обычно, пристроилась с самого краешка большого стола. - Хватит уже дичиться.
   - Думаю, ты здесь и останешься, - подхватила другая, похлопала по скамье рядом с собой, место указывая. - А почему нет, вышивки твои хороши, работаешь скоро.
   Нээле приблизилась неуверенно: может, именно эти две женщины больше всего перемывали недавно ей кости? Да какая, в сущности разница, теперь-то глядят по-доброму. Побаивалась расспросов, но служанки трещали не умолкая, ей оставалось лишь улыбаться.
   Всегда ела мало, но здешняя пища вызывала восторг, и, будь ее воля, не раз просила бы еще. Поужинав уткой со сладким соусом и сырными пирожками, выпив имбирно-лимонный напиток, вернулась к себе и вновь принялась за вышивку.
   Бросив взгляд на окно, уже залитое вечерней синевой, увидела - с карниза сорвалась небольшая птица. Девушка, разглядев черного дрозда, удивилась - вечером и возле жилья такие не появляются. Ну, птаха - создание безобидное, пусть летает, где хочет.
   Мелькнула мысль - вот такого вышить. У него и песни красивые, а что черное оперение, не слишком любимый в вышивках цвет - ерунда. Очень хорош будет контуром на белом шелке. Его изобразить, и сороку, хорошо сочетаются, а орнамент растительный после сам придет в голову. С радостью взялась за иглу.
  
  
   **
  
  
   Кэраи в приметы не слишком верил, но сейчас вспоминал с детства усвоенное - если наступить на цветок пиона, год будет болеть голова. Кажется, он невзначай ухитрился, да не на один цветок, а на целую клумбу...
   Аталинец куда лучше знает обычаи Земель, нежели хочет показать. И неудивительно - в Столице иначе шагу не дадут ступить чужеземцу.
   Что ему нужно? За сладкими словами всегда прячется хищный оскал. Аталин не граничит с Землями. Когда-то правитель северян пытался подружиться с рухэй, но не вышло. Однако вражды между ними нет. Чего хотят добиться сейчас? Говорят о торговле и помощи, но Кэраи не зря так долго жил в Столице. Брата могли бы обмануть подобные речи, но не его.
   Говорят, аталинцы горячи и несдержанны, что на уме у них, то и на языке. Этого хорошо натаскали... пожалуй, улыбается чаще, чем стоило бы, зубов, как у щуки, все напоказ, но за улыбкой легче прятать любые помыслы.
   Не хотелось уходить из сада. Цветы одуряющее пахли, хотя солнце уже растеряло свою дневную силу - жаркая, душная будет ночь. Как вся эта жизнь...
   Когда за оконной решеткой мелькнула чья-то фигурка - вспомнил. Маленькая вышивальщица, лепесток, брошенный на воду. Испытал некоторое смущение - совсем про нее позабыл. А куда ей деваться?
   Опись изъятого у нее очень кстати сгорела в небольшом пожаре. Земельные стражники, которые ее задерживали, самоцвета не помнили - а такой позабыть сложно; но они и остальные ценности толком не могли перечислить, показания расходились. Простой разбойнице этот пожар не устроить, да и не выгоден он. Разве что снова чья-то игра...
   Вина девушки не доказана, можно осудить, можно и отпустить, пусть идет на все четыре стороны. Только вот деваться ей некуда. По всему - кроме него самого, других защитников нет.
   Вода переливалась, струилась по камушкам. В Столице любили устраивать для нее вычурные ложа, и фонтаны любили, а тут все больше копировали природу. Хотя вроде бы стоило ждать обратного: где чего не хватает...
   Струи воды, хоть и не касались человека, снимали тяжесть, прогоняли невеселые мысли. Раз вспомнив про девушку, Кэраи решил увидеть ее. Сначала велел привести ее к себе, но передумал, сам к ней направился. Еще не знал, зачем идет - покоя встреча с ней не сулила. А вот слезы и просьбы - не исключено.
   Но он так устал разгадывать загадки, что сейчас предпочел бы искренние слезы вежливым двусмысленностям.
  
  
   Девушка пристроилась на подушке, брошенной на узорную шелковистую циновку. Сидела, поджав ноги, и вышивала, полоса шелка затерялась в подоле, будто стекая. Нээле увидела гостя, вспыхнула и побледнела, испугалась и обрадовалась одновременно. Нетрудно было понять, почему.
   А ведь она на редкость мила, осознал он. Сейчас, когда на щеках румянец, блестят глаза - не то несчастное бледное привидение, которое он приютил в своем доме. И ей, желанной добыче любого злодея - снова бродить меж холмами? А на Нэйен она все-таки походила...
   - Сиди, - сказал он. - Не вскакивай. Как ты себя чувствуешь?
   - Хорошо, господин.
   - Больше кошмары тебе не снились? Выглядишь ты куда лучше прежнего.
   - За это я должна благодарить вас... и не только за это.
   - Тебя в самом деле никто не ждет и не ищет?
   Нээле покачала головой, опуская глаза. Он улыбнулся, глядя на девушку. Та устроилась на полу весьма уютно и выглядела сущим ребенком
  
  
   **
  
  
   ...Наверное, не стоило смотреть на него столь открыто; испугалась, что он сочтет это дерзостью. Но понадеялась - раз он тут, может быть, произошло нечто важное, может быть... Но нет, он пришел просто так.
   Девушка смутилась, что по-крестьянски сидит на полу, среди косичек разноцветных нитей; так, внизу, было удобней. Быстро подтянула к себе завернувшийся край юбки; ладно хоть та легла довольно прилично.
   Когда рассказал ей про украденный самоцвет, бумагу сгоревшую и смерть чиновника, Нээле ощутила, как кровь отлила от лица. Он, видно, заметил ее испуг; пояснил:
   - От подозрений в краже и связи с шайкой ты свободна.
   Начала было благодарить, чувствуя, что слова и мысли выходят на редкость путаными, но господин с улыбкой остановил ее речь:
   - Я здесь ни при чем.
   - Что мне делать дальше? - спросила, невольно крепче сжав пяльцы с вышивкой, словно сейчас отберут незаконченное.
   - То же, что и сейчас пока. А куда бы ты направилась, покинув эти стены?
   - Не знаю. Мне кажется, господин, здесь в городе мне было бы теперь не так просто устроиться. Но ваша провинция велика, я нашла бы приют и работу.
   - Снова путешествуя в одиночку?
   - Это не так уж страшно, - Нээле осмелилась улыбнуться, хотя внутри все сжалось при мысли о скитаниях в одиночестве. - Мне встречалось и много хороших людей.
   - Бродить по дорогам не подходит для женщины. Может быть, в других землях думают иначе - сейчас аталинский посол гостит в нашем городе, я слышал, что на его родине женщины больше похожи на мужчин. По-крайней мере, к женщинам-странницам у них относятся без удивления. И просто бродяг куда больше...
   - Почему? - робко спросила, но озадаченно.
   - Не знаю... лучшей доли ищут, может быть, не понимая, что человек рождается там, где должен родиться, и бегать за счастьем - верный способ его потерять.
   - Вы были там, откуда он приехал, господин? - спросила Нээле.
   - Нет, это чересчур далеко... да и незачем. Они нам чужие. А превыше всего верят в огонь. Может, и впрямь с огнем у них тесная связь. Говорят, по углям они могут ходить, не обжигаясь.
   Девушка охнула, прижала ладонь к губам. Хозяин дома улыбнулся ее растерянности:
   - Я думаю, выучиться этому можно. И не обязательно быть аталинцем.
   - Но если пламя охраняет их...
   - Их дома горят не хуже, чем наши. И в пламени выжить предок-огонь им вряд ли поможет.
   - Господин, неужто вы не верите в силы выше человеческих? - от изумления она позабыла на миг все свои горести.
   Он опустился на стул, единственный в комнатке, смерил девушку внимательным взглядом.
   - Многие склонны оправдывать собственные страхи или просчеты вмешательством призраков, духов, нежити... Я много лет провел в Столице - там куда опасней. Здесь вешают над порогом амулеты и травы, а там вешай, не вешай, не спасешься от удара из-за угла - неважно, сталью ударят или доносом.
   - Вы бы не испугались тори-ай?
   - Как я могу судить? Могу только надеяться, что не потеряю головы, если и впрямь встречусь с такими. А иначе потеряю ее совсем, - он не сдержал улыбки. Затем спросил:
   - Сколько тебе весен?
   - Девятнадцать исполнилось в этом месяце.
   - Я думал, не больше семнадцати... Покажи мне свою работу.
   Послушно достала из корзины полосы и лоскуты шелка, сразу будто охапку цветов принесли в комнату.
   - Я не очень много успела...
   - Но ты старалась.
  
   Ему, похоже, и правда понравилось; девушка гордилась своим мастерством, умела и плотно класть стежки один к одному, и вести узорную змейку ровно-ровно, но знала, что учиться ей еще и учиться - подбору оттенков, тонкости рисунка. Теперь похвалой гордилась, в этот миг позабыв, что он не просто один из ценителей-заказчиков, а она не у себя в мастерской.
   - Тебе по душе эта работа? - спросил он.
   - Очень, - ответила Нээле. - Я рада, что росла среди вышивальщиц. Наверное, и другое бы любила, сложись все иначе, но мне трудно представить.
   - Но ты решила уехать на север, а вдруг не нашла бы работы?
   - Я бы нашла, - горячо сказала девушка, указывая на свои вышивки. И ощутила, как наливаются жаром уши - расхвасталась.
   - Я не собираюсь отнимать у тебя заслуги, - его смех не был обидным. - Но все иногда складывается не так, как мы хотим. Впрочем, ладно, - поднялся, протянул ей платок, который все еще держал в руке. - Продолжай.
   - Что со мной будет? - робко спросила она.
   - Пока живи здесь. Есть еще кое-что...
   Не уточнил, но она поняла.
  
   Когда затворилась дверь, девушка не сразу взялась снова за вышивку. Она не очень понимала, что чувствует. Господин Кэраи Таэна никак не мог приобрести для нее четких очертаний. С одной стороны, его полагалось бояться. С другой - он слишком мягко и почти дружески обращался с девушкой. Испытывала робость - мошка же! - но не страх. Смысл мошке бояться ну, скажем, горы?
   Только сердце ее заколотилось как бешеное, стоило ему вот сейчас оказаться рядом, и даже не слишком близко.
  
  
   Домочадцы, увидев хозяина, с веселым улыбкой выходящего от вышивальщицы, выводы сделали. За ужином с ней были еще приветливей, чем за обедом.
   Поутру - еще розовым было небо - еле слышный, чуть скребущий стук раздался - так могла бы мышь постучаться. Нээле приподнялась, удивленная - здешние женщины входили, не давая себе труд предупредить о своем появлении - выдавали их шаги или звон бубенчика на запястье.
   - Войдите, - произнесла Нээле - дверная створка отошла в сторону, и в комнате появилась гибкая девушка лет четырнадцати-пятнадцати, настороженная, но, видно, не робкая.
   - Меня зовут Айсу.
   Гостья бросала на вышивальщицу быстрые взгляды из-под ресниц: жаркий уголек, по странности принявший облик юной девушки в скромном платье служанки, вот-вот и прожжет это платье.
   - Кажется, я раньше видела тебя.... - неуверенно сказала Нээле.
   - Весь дом говорит про тебя, старшая сестрица - позволишь так тебя называть? - а ты все прячешься здесь. Вот я и пришла познакомиться.
   Вот неожиданность. Для кого-то в этом доме ее общество может оказаться настолько желанным?
   Айсу уже пристроилась рядом на полу и протянула тонкие руки к корзинке с вышивкой.
   - О, позволь мне, пожалуйста! Я лишь посмотрю, ничего не испорчу!
   На миг показалось - у Тайлин могла быть такая сестренка, но нет, та была капризным и беспечным ручейком, а эта... пожалуй, именно она первой заподозрила бы опасность в холмах, вот ведь как полыхают глазищи, черные, чуть раскосые. Нээле улыбнулась: шустрая девочка.
   - Расскажи мне про этот город, - попросила она.
  
  
   **
  
  
   - Так всегда делалось, - Айю колыхался виноватой темно-гранатовой тучкой, он, казалось, и пола-то не касается.
   - Сколько праздников в год? Каждый раз оставлять в округах столько денег лишь на зрелища и украшения?
   - Не на все, но день середины лета один из главных...
   - За ним будут другие главные, так ведь? Не такие суммы. И потом... вы же не думаете, что все это и в самом деле тратится на сам праздник? Кажется, думаете... Но очень многие из этих средств окружные главы и чиновники возьмут и себе на наряды, и на обед с заморскими блюдами, и на дорожку в саду, и еще на что-нибудь якобы очень важное для самого округа. А провинция все беднее... скоро брату придется идти на врага с деревянными саблями.
   - Люди... не поймут этого. За что их лишат развлечений?
   - Я никого ничего не лишаю... мы говорим о простых горожанах, так ведь? Если местные власти о них заботятся, для них все будет, как раньше. Оставлено ровно столько, сколько необходимо. Цены и расходы я знаю. Если же все деньги по-прежнему осядут в чьих-то карманах... а вот и проверим.
  
  
  
  
   Для продавца фонариков из округа Эннэрэн обычно столь радостные предпраздничные дни в этом году стали пасмурными. Глава округа заявил, что, раз традиция в этом году нарушена и послаблений в налоге нет, придется всем затянуть пояса, и сборщики дополнительно заглянули в каждую лавку. Поэтому и сам Яо был грустен и потерял аппетит - как же, и вместо ожидаемой скорой прибыли отдать круглую сумму, и горожане раскупать фонарики не спешили, примерно те же чувства переживая. Какой уж тут праздник.
   За весь день в его лавку заглянул лишь один покупатель, обычно бывало уже больше пары десятков, и каждый брал не какой-то пяток, а целую корзину фонариков.
   А были они - загляденье: из разноцветной бумаги, в форме зверей и птиц, и с цветной свечкой внутри.
   - Мы так разоримся, - печально сказал Яо, высунувшись в окно. - Одной бумаги и воска на все это пошло...
   - И другие праздники будут, - жена развешивала белье во дворе, унынию не поддавалась, и вообще с ее характером бы в солдаты идти.
   - И снова обдерут нас до нитки. Знаешь, ведь, что говорят, кому мы всем этим обязаны.
   - Знаю, что кое-кому пасть бы зашить, - мрачно сказала женщина, заходя в дом и останавливаясь подле стола. - Если еще раз увижу этого твоего собутыльника...
   - Да мы и не пьем почти, - оправдывался Яо. - Так, с расстройства душевного... И у него убытки сплошные. Мы вот подумали с ним, может, господин Энори бы помог, он, говорят, праздники любит... Сейчас-то поздно уже, а если потом к нему обратиться, на будущее...
   Жена с размаху шваркнула о стол полотенцем.
   - Постыдился бы! Таэна - хозяева этой земли а наш долг подчиняться и служить им. А ты хочешь просить безродного о защите, и от кого!
   - Но я же не поперек, - оправдывался несчастный муж, - Я же просьбу предать только, так мол и так, господина Энори-то увидеть проще.
   - И никого не надо просить, - сурово сказала жена. - Господин Таэна и так знает все, раз так сделано, значит, нужно. Всяко бывало, и кровь, и слезы, но они защищают нас, иначе не фонарики бы ты здесь мастерил, а навоз за лошадями рухэй убирал. Не уподобляйся тем, кто сплетни разносит сам знаешь о чем.
   Здесь торговец был согласен с женой: подслушать чужой разговор мог любой камень, доселе годами мирно лежавший возле забора. За сплетни некоторые уже поплатились, кто-то отделался штрафом, а кто-то и голову потерял.
  
  
   **
  
  
   Женщина где-то в дальнем коридоре смеялась, то размеренно, тускло, то отрывисто, громко. Когда Нээле засыпала, безумный этот смех проникал и в сон, казался птичьими криками. Другие голоса оставались снаружи. Тут пресекали громкие разговоры, но тишины все равно не было. Может, поэтому и темнота не пугала. А во сне тело становилось бесплотным и пыталось обойти соседок по камере, подобраться к решетке и проникнуть сквозь нее...
   Открыла глаза, ощутив солнечное тепло на щеке, шевельнулась, еще не до конца осознав где она - и подушка теплой была от солнца.
   Приснится же. Ведь и впрямь подумала в первый миг, что все еще там, за тюремными стенами, и вот-вот и удастся скинуть телесную оболочку, сбежать. Странно все-таки было. То ли слишком многое случилось и до, и после, то ли кто-то из сил-заступников над ней сжалился, почти и не вспоминаются эти дни...
   Сегодня Нээле не торопилась вставать. Солнце понемногу карабкалось на небо, а в мастерской поднимались с рассветом, но девушку пугало время, оно двигалось медленно и неотвратимо, как вода прибывает в наводнение. Служанки, жившие с ней в одной комнате, давно ушли; уже собиралась подняться и Нээле, когда в дверь поскреблась Айсу. Возвещала о своем приходе тихо-тихо, а внутри, в комнатке была уже прежняя, бойкая и востроглазая. Помогла Нээле причесаться - та вспомнила, как сама когда-то прислуживала Тайлин, и снова проснулась тоска по легкомысленной подруге. Ужас, который они перенесли вместе в холмах, сделал маленькую девушку почти сестрой вышивальщице. А теперь у нее нет и могилы...
   - Пойдем, погуляем, сестрица, ты здесь будто привязанная.
   И в самом деле, привыкла сидеть в четырех стенах, и в голову не пришло узнать, позволено ли...
   Вот он, сад, на который девушка доселе только смотрела. Красиво там было, и спокойно-спокойно, только шмель гудел, будоражил воздух. Цветы раннего лета - ирисы, жасмин, ранние колокольчики, неизвестные девушке белые и розоватые грозди. За высокими кустарниками почти не было видно стены. Мирное место, здесь и сами ночные холмы кажутся вымыслом, не говоря о темной жути, бродящей меж ними - что ж удивляться неверию в ее, Нээле, слова?
   - Старшая сестрица, мы можем гулять здесь, позади дома, сюда редко заходят хозяева и управляющий.
   - А у тебя сейчас нет работы?
   - Есть, - хихикнула Айсу. - Но есть и на кого оставить ее.
   Нээле подставила лицо солнцу:
   - Как хорошо тут... Будто в Стране Облаков - спокойно, и такие чистые краски...
   - Да, сестрица... Особенно летом. У нас лучшие садовники в городе.
   На траву бы сесть или лечь, касаться ее, теплой земли... Но травяной сок - хоть на ней и не драгоценный наряд, у девушки нет права на эту одежду. Опустилась на камень со стесанной верхушкой, на котором закреплена была круглая дощечка - для сидения.
   Юная служанка пристроилась рядом с ней.
  
   Скоро Нээле знала историю Айсу, мало похожую на ее собственную, разве что одиночеством. Сирота, она была еще и шестой дочерью в семье, где рождались только девочки. Мать служила прежним хозяевам этого дома, но уже давно и ее, и отца забрало поветрие, как и двоих сестер. Остальные были уже замужем, одна за вдовцом с детьми.
   Айсу уродилась самой пригожей из всех, и самой шустрой - поэтому попала в число младших служанок дома.
  
   - А правда, сестрица, что ты успела и в тюрьме побывать?
   - Кто говорит?
   - Так...
   Занятная эта ее манера, говорить, возводя к небу глаза, будто оттуда рука высунулась и знаки на облаках начертила.
   - Вот их и расспрашивай, не меня... нет в этом ничего, кроме желания позабыть, - вздохнула Нээле.
   Слухи о ком-то - будто пряности в блюде, самая малость делает его вкусным, избыток - отвратительным. И неизвестно, какое слово может стать тем самым избытком. Слишком многое было и до, и после. И на ведьму уже косились. И невесть чем бы закончилось, если бы...
   - Айсу, твой хозяин... какой он человек?
   - Я не знаю, - хихикнула девушка.
   - Не знаешь? Как это?
   - Он пробыл в Столице двенадцать лет, и приехал всего пару месяцев как. До этого приезжал тоже, в гости ненадолго, но я тогда не служила в этом доме.
   - Но что о нем говорят?
   - О, это... - Айсу пододвинулась ближе и зашептала: - Нельзя сплетничать о хозяевах, но кто же удержится?
  
   Вдалеке прошли две женщины, важно, ручными птицами проплывая по саду. Нет, Нээле никогда не обрести уверенности даже здешних служанок. Айсу, заметив женщин, пригнулась - видно, и впрямь от какой-то работы сбежала, но те внимания не обратили, и девчонка снова выпрямилась, упруго, как полная сил и сока травинка.
   Рассказывала, то ли новым ушам радуясь, то ли возможностью поговорить о запретном.
  
   ...Домашние привыкли к нему - ряд простых и понятных требований следовало неукоснительно соблюдать, в остальном он не был придирчив. Ждали куда худшего, ведь даже сюда доходят слухи о столичных золотых дворцах, где и птицам положено петь в лад, и людям дышать, и дождевым каплям падать. Никаких таких ужасов не последовало, даже напротив, свободы поболее, чем при старых хозяевах.
   - Любит, чтобы все было сделано хорошо и вовремя, а так вежлив даже со слугами. Мало подобных хозяев. Но он все время проводит в палатах управления или у себя за делами, или ездит с визитами.
   Смерила Нээле недоверчивым взглядом, склонилась к самому уху и зашептала:
   - А еще не здесь, но в городе ходят такие речи - боятся, что он позабыл имя предков и обратился к Столице всеми помыслами. Говорят, сроду не было такого, чтобы из их семьи...
   Что уж она хотела услышать в ответ, неведомо, Нээле ничего не сказала. Совсем надо быть без ума, такие вещи обсуждать, даже если предложено искренне. Да и не по чину и не по знаниям им обеим.
   - А тобой, сестрица, он заинтересовался, выходит, раз взял к себе в дом, - служаночка снова хихикнула.
   - Не мной. Просто... так получилось, - говорить о камне желания не было, да и не стоило.
   И чем, в самом деле, могла заинтересовать сама Нээле? Даже в мастерской несколько вышивальщиц были красивей нее.
   - Да уж будто тебе все равно! - Айсу повела плечиком, потянула себя за тонкую косичку над виском. - Да уж будто поверю!
   - Нравится он тебе? - спросила Нээле. - Если уж начистоту?
   - Ну... откуда я могу знать, - засмеялась девчонка. - Больше, чем прежний хозяин, это уж точно. А так мы и не видим его почти, но и не достается от него никому. У господина генерала нрав куда круче.
   Нээле призадумалась. Мягким и добрым этот человек ей не показался, хоть и проявил участие немыслимое. Но вот, сама она докатилась... слышала, что слуги вечно сплетничают о господах, и пожалуйста - сама начала. А как иначе, если от человека вся твоя жизнь зависит?
  
   Бездумно поднялась, пошла, разглядывая цветы, пятна света и тени на листьях и лепестках, дрожащих в воздухе полосатых шмелей. Склонилась над невиданной травой с красными узкими листьями, словно лентой окаймлявшей клумбу.
   Что я делаю не так? - думала Нээле, поглаживая травинки, вдыхая запахи уютного сладкого лета. Почему те, что очутятся рядом со мной, попадают в беду?
   С какого мига началась темная полоса - не с того ли несчастливого часа, как Нээле решила ступить на борт корабля? Может, на роду ей было написано оставаться затворницей? Теперь все вокруг расплачиваются за вину ее собственную. Только и осталось - взывать к силам более могущественным... и пользоваться тем, что они предлагают.
   Девушка оглянулась - Айсу поодаль сидела, перебирала какие-то бусины.
   Нээле прислушалась - тихо... так тихо, что можно услышать, как трава говорит, как течет по ее жилам зеленая кровь... И у самой сердце бьется - тяжело, гулко. Трава и земля слышат это... а остальным дела нет.
   Девушка ощутила на себе чужой взгляд - Айсу смотрела на нее пристально, цепко; девчонка опустила глаза, заметив, что Нээле обернулась.
   - Что?
   - Мне показалось, сестрица, ты будто беседуешь с тем, что вокруг.
   "Видно, ты антаану, отмеченная добрым духом", - вспомнила слова продавца трав на рынке - в той, прошлой жизни, где еще была Тайлин. Тогда помогла вылечить ногу чернокосой девушки, и та назвала Нээле своей подругой...
   - Может, и так, - Нээле улыбнулась, несмотря на сосущую сердце тревогу.
   - Значит, верно домашние говорят, что ты...
   - Что я ведьма? - если и эта бойкая девочка станет бояться ее, то лучше опять одной. - Из-за хассы? Обладай я хоть каплей волшебной силы... - она прикусила губу. Не стоит сейчас - про Лиани.
   Айсу хмыкнула как-то разочарованно.
   - Ты огорчена? - с удивлением отметила Нээле.
   - Если бы вдруг ты, сестрица, оказалась не простым человеком... Глаза у тебя добрые, - торопливо произнесла Айсу.
   - И что же?
   - Когда рядом... чудесное, кто же не захочет прикоснуться к нему?
   - Ты не боишься? - недоуменно спросила девушка. - А если бы здесь и впрямь очутилась ведьма?
   - Я бы хотела... Может быть, она согласилась бы оказать мне милость, дать кроху собственных знаний.
  
   Айсу глаз с нее не сводила; забыла про бусины: они рассыпались в траве, может, навсегда потерялись. Что она хочет? Ах, да... Нээле собиралась окончательно разубедить девочку, но остановила сама себя. Сейчас каждая мелочь может помочь, а может и повредить. Айсу не боится никаких чар? Пусть думает, что Нээле владеет хоть малым, но волшебством.
   - Я расскажу тебе про Лесную хозяйку, - улыбнулась, сама еще не зная, что именно скажет. Девочка хочет сказок? Можно рассказ повести так, чтобы не выдать сокровенного, и ни слова лжи не сказать. Хотя Нээле сама ведь уже сомневается, где вымысел а где правда.
   Затем мелькнула мысль - Айсу вроде девчонка бойкая, может, с ее помощью весточку Лиани передать? Сама себя прервала: как же, одно дело поболтать и посплетничать, другое - выполнять что-то, о чем наверняка и думать запретили.
   Значит, пока пусть будут сказки...
  
  
   **
  
  
   ...Обрыв был высотой в три человеческих роста, но склон оказался довольно пологим - Нээле покатилась по сухой глине и камешкам, лишь пару раз наткнувшись на торчащие корни, и не успела испугаться как следует. Попыталась схватиться за что-нибудь, удержаться на месте, но тут склон кончился, и она утонула в стеблях ароматного дрока.
   Девушка оперлась рукой о траву, поднялась на колени. Болело все, в ушах звенело на тысячу ладов.
   Она сорвала ткань, что стягивала ей рот, бросила наземь. Вскинула голову, раздираемая желанием бежать туда, где Лиани - и желанием забиться в какую-либо щель. Напряженно прислушивалась, но дробь копыт удалялась, и вскоре все стихло.
   Отвлек на себя...
   Нээле поднялась и стояла на месте, пока не сообразила, что ее могут увидеть - и жертва Лиани будет напрасной. Тогда быстро присела, снова прячась в густых стеблях, увенчанных желтыми цветами. Вряд ли ее можно было увидеть сверху, если не вглядываться особо пристально. Услышав отдаленные голоса, забыла, как дышать.
   - Где он ее потерял? Говорит, сбежала давно...
   - Отыщем. Мы или другие... у нее же ни лошади, ни друзей, иначе ее похитили бы как-нибудь поумнее. Найдем.
   - Надеюсь...
   А потом стало тихо.
   "Он жив? Или... нет?!" - в ногах вместо крови, кажется, была теперь горячая вода. Подняться попыталась, но не смогла. Подняла руку к волосам - и нашарила запутавшийся в прядях цветок. Вынула его, смятый, слегка завядший, посмотрела - и разрыдалась беззвучно. Вновь пристроила в волосы, не в силах расстаться.
  
   До густых сумерек она не решилась покинуть убежище, найденное внутри оврага - яму под корнями огромной ели. Вокруг по-прежнему было тихо - сперва золотистый закатный свет, потом все вокруг покрасили серой полупрозрачной краской, но все так же порхали над травинками и корнями белые бабочки, порой кричала кукушка, да начала потрескивать одинокая цикада.
   Лить слезы было бессмысленно. Нээле выбралась наружу из-под корней, поглядела на склон оврага - в платье не взобраться без риска свернуть шею. Лес вокруг не казался враждебным, трава поднималась, мягкая, перешептывалась листва. Девушка кое-как нарвала дрока, нырнула обратно в яму и устроила себе ложе.
   Оцарапанные, грязные руки кое-как вытерла о полностью испорченное платье. Все равно теперь. Пахло здесь сырой глиной, и запах сырости напомнил другую ночь. Никогда не забыть ту пару. Холеные, молодые, с виду приветливые. Нелюди.
   Вздрагивала от хруста любой ветки, опасаясь вглядываться в темноту. Заснуть так и не смогла, только с рассветом ненадолго задремала, это был скорее не сон, а неглубокое забытье, отдыха не дающее.
   Но и сквозь него она видела, как легкая девичья фигурка скользнула к ее убежищу, знакомый голос окликнул по имени. Темно было, только позвякивали височные подвески Тайлин, которая мерзла и просила подругу подвинуться, пустить и ее...
  
   Когда Нээле открыла глаза, было совсем светло. Пошевелилась, охнула - и прижала ладонь к губам. Вдруг кто услышит? Но только иволга пела, ей вторил хор каких-то неведомых птах, да где-то по дереву постукивал дятел. Невдалеке на мху алели ягоды костяники - водянистые и не больно-то сладкие, но девушка, хоть двигаться было много трудней, чем вчера, собрала все до единой. Потом вспомнила сон, и стало не по-себе - именно тут, над россыпью похожих на капельки крови ягод ей привиделась Тайлин. Но голод давал о себе знать, и она съела всю костянику. Неподалеку нашелся и ручеек, он поделился водой.
   Проводя пальцем по спутанным волосам, нашарила что-то мягкое, нежное. Позабыла, а ведь сама пристроила между прядями. Подарок... вьюнок. Потемневший, потерявший всю красоту цветок бережно расправила, положила на камень, вросший в землю возле ее убежища.
   Где-то за холмами, на северо-востоке, лежала столица Хинаи. Недавно, у костра, ее спутник упоминал об этом. Туда сходятся все слухи, должны сходиться. Если она доберется, узнает, что с ним сталось. Если жив... то найдет. Что дальше, пока не загадывала.
  
   Выпрямилась, и, несмотря на боль, пошла, пытаясь держаться по солнцу. Снова послышался легкий звон, бубенчики комариные, каждый шаг отмечен был этим звоном. Вспомнилась мелкая нечисть из рассказов товарки по мастерской: икури, духи, селившиеся в вещах. Но подобные им живут в доме... Или то звенели подвески невидимой Тайлин, которая все-таки шла по следам?
   Вот и овраг позади, и приютившей ели не видно, и один пригорок сменился другим... Ладно хоть лес негустой, бурелом ей не одолеть.
   Понимала, что никуда не доберется, лишь себя обманывает. Но все-таки... вдруг. Уже и лихих людей готова была просить о помощи, но не было никого. Только цикады трещали в траве, носились над головой сороки и сойки, не обращая внимание на присутствие человека - и вышивальщице мнилось, будто она давно умерла, и призраком бредет по земле.
   Порой срывала ягоду или стебелек щавеля - этой пищи хватало, большего не хотелось. Разве что пить... Темнело прежде срока: небо затягивало тучами. И дождь не мог ей помочь - лишь собирался плакать над ней - глупой, нескладной, с каждым шагом все больше теряющей почву под ногами.
   Было слишком пусто вокруг - Нээле хотелось услышать хоть слово, хотя бы птичье пение - но небо давило тишиной, а перед дождем все стихло. Тогда она заговорила сама - лишь бы разбить молчание. Звук собственного голоса звучал будто со стороны, чужим казался.
  
   Услышала рядом хихиканье, вскинула голову.
   На ветке прямо над ее головой шевельнулось маленькое тело. Белка с любопытством посматривала на Нээле блестящими глазами.
   - Ты смеешься? - растерянно спросила девушка. Белка спрыгнула ей на голову, потом на траву - и молнией пронеслась до другого ствола. Замерла на ветке, посмеиваясь.
   Девушка шагнула за ней. Мысль мелькнула - может, вчера ударилась головой? Но рассуждать было некогда, а зверек - вот он.
   - Погоди же! - взмолилась, когда рыжее чудо перепрыгнуло на очередное дерево. Белка же провела по носу лапками, словно умываясь - забавный жест, человечий. И вновь засмеялась.
   Нээле моргнула раз, и другой. "Я сплю", - подумала.
   Вздрогнула - перед ней темнел огромный пень, когда-то здесь рос дуб толщиной в три обхвата. Ныне ствола не было - а пень, с верхом, будто отполированным, служил алтарем - на нем лежали стеклянные бусы, бумажный цветок, воском натертая статуэтка - лиса... Кисточки плетеные лежали и висели на соседних кустах.
   Дары для тери-тае.
   Девушка никогда не видела таких алтарей, но узнала по рассказам спутника Тайлин, да и в мастерской пара деревенских девушек упоминали подобные. Сложно было спутать с чем-то еще. Лесная хозяйка, добрый дух, но мог и наказать провинившихся.
   Сперва Нээле обрадовалась: находка - хороший знак.
   Дрожащими руками отстегнула застежку от ворота, положила на пень - уж теперь-то она ученая, просто так мимо алтаря не пройдет.
   Потом спохватилась - раз дары здесь, где-то неподалеку селение. Что ж, так и надо, там разузнает дорогу, а пока тут, возле алтаря тери-тае, можно спокойно заснуть. Злая нечисть сюда не сунется, а люди... может, крестьяне или лесорубы и забредут, но тоже не тронут, наверное - не здесь, иначе им больше не бывать в этом лесу. Да и не темно еще.
   Страшновато, конечно.
   Но если не здесь, то будет еще страшнее.
   Она и вправду заснула быстро - слишком устала и все еще не выздоровела до конца. Ей виделось, как Лиани подкидывает хворост в костер, а потом почему-то держит на руках крольчонка и гладит его. На закате уже проснулась и поняла, что плачет и улыбается одновременно.
   Но улыбка погасла на губах, когда Нээле осознала, где она.
  
   Уже рассвело, хоть небо еще сероватым было. Повернулась с трудом, приподнимаясь, и ощутила прикосновение мягкого. По ее плечам пробежал рыжий зверек - белка, точь-в-точь как вчера видела. Девушка потянулась к ней, а та, будто развлекаясь, вновь скакнула на лежащую: с головы перебралась на бок, затем на ноги.
   Почудилось, что боль от ушибов стала стихать, может, от удивления. Нээле прикрыла веки.
  
   - И что ты здесь разлеглась?
   Голос был сварливым и очень женским. И не глядя представить легко эдакую незлую ворчунью...
   Вмиг распахнув глаза, беглянка увидела перед собой невысокую полноватую женщину с добродушным лицом, как раз голос к такой подходил. Вроде не улыбалась она - а в уголках губ все равно лучик улыбки таился. В потертой крестьянской одежде: полотняная юбка синяя, кофта выцветшее-красная. С полсотни весен ей было, женщине той. Сидела на поваленном дереве.
   - Что делаешь тут? - спросила она.
   - Я заблудилась... иду в столицу, матушка, в Осорэи, - сказала Нээле, садясь.
   - Угораздило же тебя. Знаешь, где дорога?
   - Не знаю. Вчера... я потеряла здесь друга.
   Вздрогнула от вставших перед глазами картин. Что сделали их преследователи?
   - Матушка, ты видела здесь, вчера, человека на рыжем коне? За ним гнались всадники...
   Она усмехнулась.
   - Видела! Жилье людей не так далеко, на мое горе... и еще земельные впридачу наведались!
   - Что стало с ним?!
   - А если скажу, чем расплатишься? У вас же говорят - правда денег стоит!
   - У меня нет ничего. Разве что пояс, он старый, но я сама вышивала... - девушка дрожащими руками принялась развязывать узел. Женщина покачала головой:
   - Зачем мне ваша одежда? Шучу я с тобой, а ты веришь. Глупенькая! Кто ж так с незнамо кем разговаривает? И печали свои все выложила, и просишь, и платить готова невесть за что... А он - его увезли живым.
   Тяжело вздохнула:
   - Вот пораньше - могла их со следа сбить. Да теперь-то что... Его увезли, ты пешая не догонишь. Я ведь и за тобой пошла, потому что ты о питомце моем подумала. Оставайся со мной! Хорошая ты - детеныша пожалела. Лечить научу. Зверушек моих. Путников, если зайдут и будут нуждаться в помощи.
   - Кто ты, матушка? - голос девушки дрогнул.
   - Лесная хозяйка, - теперь она улыбалась.
   Нээле стало страшно. Может, безумная рядом с ней? Или того похуже. Слуга Тайлин говорил - нельзя разговаривать с нечистью... А, да какая разница! Не стоило не то потерявшей рассудок, не то лесной твари смотреть на нее с материнской заботой, ох, не стоило... вмиг подкатили слезы, хоть и не пролились. А она будто все понимала.
   - Оставайся, детка. Зачем тебе к ним? Ты больше наша.
   - Я не могу его бросить... - слезы-таки покатились, крупные, будто горох. Подумалось - а вдруг не шутит женщина? Вот так остаться в лесу. Зверят выхаживать, а может, нитками из травы вышивать - только помнить, чем за свободу Нээле другой заплатил. - Я тоже человек, - она вытерла слезы и поднялась.
   - За ним пойдешь? Никак ум потеряла. Нет бы радоваться, что посчастливилось, - огорченно сказала женщина.
   - Хорошо счастье...
   - Он погибнет, ты тоже хочешь? Он зря старался? Вы, люди, словно выбрать не можете, лучше глупыми быть или жестокими.
   "Зря?" - больно слова кольнули. Сама ведь об этом думала, как не думать? Но скрываться показалось еще больней.
   - Куда мне идти? К селению бы, а там подскажут, как добраться в город...
   - Не идешь ты, а ковыляешь. Нет бы как следует отдохнуть!
   - Я боюсь не успеть, - сказала девушка, и ей вновь стало страшно, и сердце заколотилось. - Матушка, ты подскажешь?
   Женщина не отозвалась. Но, когда Нээле встала, поклонилась в знак благодарности и зашагала прочь, крикнула вслед:
   - Не в ту сторону, дурочка! Хоть обоза какого дождись - вон там, за пригорком, дорога широкая, ездят порой! Нехорошие тут места для одинокого путника! И волки!
   - Нехорошие? Вот и отлично, и сгинем оба! - горько сказала девушка еле слышно, и свернула, куда указали.
   Заметила краем глаза: вроде женщина обернулась рыжим зверьком, скользнула по стволу. Голосок тери-тае растворился в щебете птиц и поскрипывании веток; обернувшись, Нээле никого не увидела, и уже сомневалось, не почудилось ли ей все это. Или увидела сон наяву. В самом деле, неужто бы так свободно разговаривала с лесным духом?
   К счастью, хоть боль во всем теле прошла.
  
   Девушка быстро вышла к дороге, но не отважилась идти прямо по ней, держалась поблизости. Долго шла, и на сей раз не уставала почти, хотя было душно, как бывает перед грозой. Ни о волках, ни о рысях не думала, только раз вздрогнула - почудилась меж стволов медовая шерсть хищной кошки.
   А другой раз увидела серебристое тонкое деревце - напомнило саблю ее нежданного друга. Снова ощутила бессилие. Куда она идет, дурочка? Зачем? Все равно будет поздно. Его-то не в Осорэи повезли наверняка.
   Ведь права была та женщина... лесная хозяйка. Он все для нее сделал, а она сама в ловушку идет, все жертвы напрасны... осталась бы в роще, стала сродни лесным духам...
   Он тоже назвал ее так.
   Жук у лица закружился; отмахиваясь, задела рукой пояс, только сейчас заметила - за него зацепилась плетеная кисточка из тех, что лежали на пне-алтаре и висели рядом. Уголки губ невольно растянула улыбка. Нээле сняла кисточку и аккуратно повесила на куст. Что бы там ни было, это - чужое, не ей данное, и не надо нести обратно к людям.
   Уже отойдя на несколько шагов, оглянулась. Кисточка покачивалась на легком ветерке, почти неразличимая.
   Недаром лесным хозяйкам оставляют добрые подношения. Тери-тае никому не делают зла...
   Это знак, подумала Нээле. Это благословение - я выбрала верный путь. Не знаю, чем я смогу помочь, но идти я должна туда.
   Вытерла слезы, оставляя на щеках пыльные разводы. Вскоре заметив серебристую струйку, умылась в ручье, бежавшем через поля, кое-как пригладила волосы и направилась вперед.
  
  
   Глава 20
  
  
   Уже чувствовал себя вполне сносно, раны понемногу затягивались, и взаперти находиться становилось все тяжелее. Там, снаружи, было любимое время - первая половина лета; а уж как на воле сейчас хорошо, и когда на коне скачешь, когда пахнущий хвоей и травами ветер в лицо.
   Земельные стражники по-прежнему с ним едва разговаривали, зато городские, похоже, привыкли, как к домашней зверушке. Заглядывали чаще, чем прежде. Даже позволили выйти во двор, к бочке с водой, привести себя в человеческий вид. Одежду чистую дали. Да и камера была сухой и вполне сносной, не мог и надеяться на такие условия.
  
   Шаги в коридоре, потом тишина, свет факела, солнце или дождь снаружи... Тут, в камере, не холодно и не жарко, иногда ветерок проникает в маленькое окно, порой из коридора и снаружи доносятся голоса. Все привычно, не пугает и не утешает. Только вот... Рад бы испытывать безразличие к окружающему, но не выходило: то донесется до уха мышиный писк, и невольно повернешься, посмотреть, где сама мышка, то лучик солнца упадет деревянную решетку, и она станет совсем золотой.
   Он был один в этом крыле, а в соседнем, похоже, сейчас какого-то пьяницу держали вторые сутки, тот все песни горланил. А так-то здесь не задерживались арестованные, штраф заплатил - и свободен, или, если дело серьезней, чем мелкие беспорядки - отправят в темницы суда.
   По соседству с юношей никого не помещали, видно, не хотели лишних слухов.
   Можно спать круглые сутки, если не жалеть уходящего времени - а толку его жалеть? Лиани и задремал - делать все равно было нечего.
   Сквозь дрему ощутил взгляд, как прикосновение куска льда. Вскинулся, оглянулся по сторонам. Чутье не могло подвести его... но в камере и за решеткой напротив не было никого. Ни одного человеческого существа...
   Что-то мелькнуло в воздухе, оказалась, большая темная бабочка. Он таких знал - совка-ночница, с пушистым телом и забавными кругами на крыльях, словно глаза. Бабочка заметалась по камере, с размаху влетела ему в волосы и застыла. Засмеялся тихонько, освобождая ее.
   Радость оказалась недолгой: ощущение чужого, враждебного не проходило, больше того, словно кто-то невидимый поднес руку к его шее, почти касаясь. И ледяной была та рука.
   - Кто здесь? - негромко спросил молодой человек, опасаясь, что сходит с ума. Он поднялся, подошел к стене, глянул вверх - только серо-сиреневый клочок неба, скоро он совсем потемнеет.
   Словно плетью, ударила чужая темная страсть - голод, ненависть и отчаяние, свитые воедино. И голод, неутолимый. Лиани невольно вскинул руку, защищаясь от неведомого. Деревянный кружок амулета, с детства привычно висящего на шее, казалось, растворился, чья-то сила уничтожила его тепло, как большая волна уничтожает кучку песка.
   Что бы это ни было, он ничем не мог защититься. Страх будто родился не в нем, пришел извне, слишком большой для одного человека: хотелось вжаться в стену и не дышать, надеяться, что не заметят, умереть, чтоб не заметили...
   Во дворе закричали, надорвано, как-то растерянно; звук плеснул вверх, истончившись, и смолк.
   Лиани не прислонился даже - почти упал на стену. То, чуждое, ушло из его камеры и убило кого-то в трех шагах, во дворе.
   Стражники говорили о волке - хоть сами знали, ни одному зверю не пробраться в казармы гарнизона.
   Только это не волк.
   "Оно видело меня", - подумал молодой человек. "Было здесь. И могло напасть - это проще, чем на человека с оружием. И тогда, и сейчас... Но выбирало других".
  
  
   **
  
  
    Скальные выходы окружали подростка - серые, потрескавшиеся, напоминающие стволы огромных деревьев - во много сотен обхватов. На некоторых вершинах клубилась зелень, другие были нагими. Подросток медленно ехал ущельем - рыжий скакун казался язычком пламени, а скалы не хотели огня, они старались навалиться, задавить и коня, и юного всадника. Постепенно смеркалось, вот уже и ночные птицы кричали, и холмы будто шептались о чем-то своем.
   Полнолуние... Сегодня, и еще пару дней луна будет в силе. Тут не слияние рек, но вдруг все же получится? И он уложится в одну ночь, не потревожив домашних. Благо, удалось незаметно уехать после полудня.
   Где искать цветок, Сэйку понятия не имел. Прошло около часа, стемнело почти совсем; лунный диск становился все ярче, с него будто бы улыбалось чье-то лицо. На сердце становилось все тяжелее - можно бесконечно кружить среди каменных великанов, и бестолку. Никакого сияния мальчик не видел. Он давно уже сошел с тропы, и сейчас ехал наугад, не думая, что может попросту заблудиться. Он не зажигал огня - луна светила, огромная, полная.
   Но порой звериный след приводил к поваленному стволу, обрыву или скальной стене, и приходилось возвращаться.
   Наконец Сэйку рассудил, что верхом никогда ничего не найдет, привязал коня и начал карабкаться вверх на первый попавшийся уступ. Только на ловкость и удачу надеялся - в этих горах и днем-то не каждый отважился бы лазить по скалам. Стало жарко, и мальчишка сбросил и накидку-ханну, и узкую безрукавку, оставшись в одной рубашке. Он мгновенно ссадил ладони о камни, но забрался достаточно высоко, почти на самую вершину скалы. Дальше подняться было нельзя - гладкий камень. Почудилось - совсем рядом, едва ли ни в трех шагах бледное сияние пробилось из щели. Сэйку дернулся к нему, потерял равновесие и едва не скатился вниз.
   Чудом удержавшись, перевел дыхание. Рубашка вся промокла, сердце колотилось, так, что, казалось, скала вздрагивает. Отдышавшись немного и понадежней устроившись на маленьком уступе, поднял голову. Сияние исчезло.
   Сэйку уже не уверен был - видел или почудилось?
   За спиной с хохотом пролетела сова. Мальчик вздрогнул, почувствовал, что мерзнет, руки и ноги не слушаются. Еще раз бросив взгляд на вершину, он принялся спускаться. На сердце было муторно. Винил себя в трусости - понимал, что выше не подняться человеку, но легче от этого не становилось. А может, и впрямь сделал не все, что мог? Ведь мелькнуло сияние, поманило и сгинуло. Так близко было...
   Конь ждал внизу. Сэйку присел на бревно, спрятав лицо в ладонях. Сидел, пока не замерз окончательно. Только тогда понял, что скоро уже рассветет. Как бы ни хватились дома. Старый слуга, открывавший ворота, не выдаст, но мало ли что!
  
  
   Солнце стояло уже довольно высоко, когда подросток вернулся. Рииши ждал его у ворот. Сам взял поводья, не зовя конюха, отвел лошадь в конюшню. И все время молчал. Сэйку поначалу следовал за ним, как понурая тень, потом начал злиться. Наконец, уже войдя в дом, в спальню брата, старший заговорил:
   - Где ты был?
   - В холмах ниже по течению. Там, где начинаются скалы.
   - Ты с ума сошел?
   - Мне было нужно.
   - Зачем? Теперь ты молчишь. Ночью один, и без спросу? Хочешь получить стрелу в горло, или сломать шею?
   - Я не младенец!
   - Ума, во всяком случае, не больше!
   Рииши развернулся, намереваясь выйти из комнаты. Сэйку ухватил его за рукав:
   - Не говори отцу! Очень прошу! Скажи, что я... ну, хоть в веселом квартале был.
   - Еще того хлеще. Впрочем, лучше уж так... Только на самом деле соваться туда один не смей. Ты слишком слабо себе представляешь, с кем там безопасно заговорить, с кем вовсе нельзя. Останешься не только без денег, но и без штанов.
   - Хорошо...
   - Так что ты забыл в холмах? - голос Рииши стал самую каплю теплее.
   - Я хотел найти...
   - Что?
   - Цветок.
   - Что за цветок? И перестань мямлить, раз такой взрослый.
   - Тот, который... - подросток быстро пересказал услышанную от Энори легенду.
   - КТО тебе об этом сказал?
   Сэйку вспыхнул:
   - Я не стану выдавать тех, кто хотел мне помочь!
   - Да я, кажется, знаю и сам...
   - Если любишь меня, не говори ничего! - Сэйку ухватил старшего за рукав. Слова были дерзкими, а смотрел умоляюще. - Я люблю Орэйин! Я на все пойду ради нее!
   - На все?
   - То есть... - мальчик смешался.
   - Ну что ж, пока всё - это цветок, - ровно отозвался Рииши. - И твоя жизнь. Нет, не продолжай. Я начинаю кое-что понимать.
  
   Ночь он провел без сна. Думал - кому из наделенных силой, превышающей человечью, перешла дорогу их семья? Смерть одного брата - когда тот был ребенком, у двоих выживших криво начерчена жизнь... А ведь Сэйку упрямый, и, похоже, как все в доме Нара, если влюбится, то всем сердцем... и вот выбрал.
   Будь кто другой, ровесник младшего брата, Рииши бы решил - перебесится. А этот может всю жизнь себе поломать. И что поделать, если девчонке нашли куда лучшую партию? Рииши себя не обманывал. Здесь, в Хинаи, Нара много значат. Но за пределами провинции - ничего. А если начнется война? Девушку надежней выдать замуж в более тихое место.
   Поутру, так и не сомкнув глаз, молодой человек наведался в дом генерала Таэна. Ждал - на сей раз Энори не мог выйти сразу, кажется, был у Тайрену.
   Совсем недавно разговаривали тут... тогда пришел за советом. Сейчас - просить, чтоб советов не было больше. Тогда - приходил к тому, кому доверял. Сейчас...
  
   - Я всегда был тебе... пусть не другом, но товарищем. А мои стражники... ты знаешь, они умеют слушать и могли бы узнать, откуда берутся некие сплетни, но не делали этого. И сейчас я прошу - оставь в покое детей! Да, ты знаешь, о ком я.
   - Или?
   - Или... не стану тебе угрожать. Но Сэйку - немногое, что у меня осталось.
   Энори неожиданно не стал противиться.
   - Хорошо! Больше я не подойду к твоему брату, разве что он сам позовет меня!
   - Не позовет, - хмуро сказал Рииши.
  
  
   Родителям Рииши не сказал про подвиги младшего брата, лишь настоятельно просил - отправьте мальчика учиться, подальше отсюда. А поскольку глава дома Нара и без того намеревался отослать любимца в Срединные земли, набраться ума, решение было принято. После свадьбы Рииши, в начале последнего летнего месяца, Ручейника-Йэн.
   Об этом Сэйку уведомили, он ничего не сказал, только глянул на старшего брата, словно тот его предал. Ушел к себе, долго смотрел в окно - дом стоял на небольшом возвышении, и видно было, как над садами и крышами плывут в тумане верхушки гор.
   - Орэйин, я обещал, - прошептал мальчишка, и упрямо сжал губы.
  
  
   **
  
  
   Дни шли один другого медленнее, будто давая девушке время как следует подумать обо всем - а заодно в полной мере ощутить каждый миг, прожитый в этом доме. Красивого незнакомца - на сей раз он был в черном - Нээле видела еще раз, но опасалась спросить, кто это - их отношения с господином Кэраи явно оставляли желать лучшего. Нээле больше не сталкивалась с ним, но заметила, как за юношей следит Айсу. Ей стало почти весело - кажется, не одинока в своем интересе.
   Расспросить, кто это, не решилась, будто о чем-то совсем уже личном.
  
   Господин этого дома еще один раз разговаривал с ней - не о важном, просто спросил, знает ли она некий узор, может ли повторить. Но слов этих не слышали, только видели их, говорящих о чем-то, в саду среди розовых кустов, где вышивальщица выбрала себе место, словно гнездышко, для работы. Видели, как всегда тихая Нээле оживилась, что-то показывала в воздухе, и оба потом казались довольными.
   И конечно же, Айсу примчалась сразу, как разделалась со своими обязанностями или спихнула их на другого. Долго ходила вокруг да около, пытаясь выведать что-то, но нечего было.
   Помялась и выпалила:
   - Сестрица, ты такая счастливая...
   - Я? - опешила Нээле.
   - Разве ты не мечтала о такой жизни? Любая мечтает, если не родилась в богатой семье.
   - А ты откуда знаешь, где я родилась?
   - Говорили...
   - Но ты тоже ведь живешь в этом доме и не знаешь нужды.
   - Ах, - она лукаво прищурилась, - есть же разница! Я младшая служанка, которую и не замечает никто.
   - Но и меня...
   - Ой уж, - казалось, уж некуда более хитро смотреть, но она умудрялась. - Простую девушку взять к себе, хоть прошлое ее подозрительно, позволить ей делать то, что она хочет, и заходить к ней... Не знаю, о чем говорили вы, но все слуги отметили, что господин был доволен встречей. Да проснись же наконец, сестрица! Смотри, если удачу свою упустишь, интерес этот...
  
   Много раз девушки в мастерской госпожи Каритэ размышляли, что будет с ними, и мечтали, конечно. Особенно те, что умели читать и находили вкус в трогательных историях и легендах. Некоторым уже и поздно было грезить о лучшей жизни - юность кончилась, оставив лишь ослабевшее зрение и мастерство вышивальщицы, но были и совсем молодые. Все они вышли из бедных семей, а некоторые, как и Нээле, и вовсе с малолетства остались без родителей. Таких, даже побойчее Нээле, умевших познакомиться хоть с кем-то, не слишком охотно брали замуж, во всяком случае люди приятные и состоятельные, да и стать чьей-то официальной любовницей казалось почти невозможно.
   А просто встретить богатого человека, пусть ненадолго... порой на дорогие подарки можно прожить много лет. Но такой судьбы - и судьбы матери - Нээле опасалась, раз не дано двух первых. Это девушкам с характером Тайлин легко сносить расставания.
   Теперь же Нээле оказалась там, где и мечтать не могла, да кто бы и мог из ее бывших товарок?
  
   - Что же мне делать? - растерялась она. - Мы говорили о вышивке...
   - Так продолжи сама разговор, и не только! Думаешь, оттолкнет? - засмеялась Айсу, и смех отозвался досадой: можно подумать, такой уж большой опыт у этого полуребенка! Наслушалась старших...
   Айсу тем временем продолжала без всякого смущения:
   - Давай я тебе подскажу, сестрица. Что говорить, что делать... Ты хорошенькая, словно цветочек, только очень уж робкая. И не прислужница в этом доме, сами Небеса велели попробовать!
   Приобняла Нээле за талию, приникла к уху, быстро зашептала.
   Нээле почувствовала себя маленькой девочкой, которой неожиданно коснулось иное, взрослое. А ведь слушала рассказы пары товарок - и Тайлин - розовея, но с любопытством...
   И в ее годах уже многие давно замужем. А Нээле до сих пор как дитя...
   Мысль о том, что происходит между мужчиной и женщиной ее и пугала, и волновала. В мастерской такие разговоры не поощрялись - последствия-то любовей кому расхлебывать?
   - Откуда ты набралась? - не выдержала вышивальщица. - Сама-то...
   - У меня случая подходящего не было. Но своего я не упущу, - засмеялась девчонка.
   О да, эта и впрямь не упустит - живая, цепкая, знающая, чего хочет...
  
  
  
   ...Хорошая у него улыбка, а глаза, хоть и светлые, непроницаемы, по ним ничего не понять. И выверенное до волоска знание, как и что говорить, уверенность уроженца высокого Дома. Привычка повелевать, воспитанная поколениями... Находиться подле него Нээле - все равно что облезлому котенку подле хассы. И он видел Солнечного, говорил с ним... и мог остаться в Столице - не захотел сам.
   Зачем и почему он помог бездомной и безродной девушке, преступнице?!
   Даже в мыслях нельзя представить себя вместе с ним - воробей не совьет гнездо на пару с птицей из золота и драгоценных камней.
  
   Айсу ошибалась, в этом Нээле была почти уверена, и все-таки грыз дырку маленький червячок: а если... Не ради себя, ей и того хватало, что подарила судьба - много больше, чем могла и мечтать. В такой дом и простой служанкой попасть - уже счастье, а ей позволили заняться любимой работой!
   Но он ведь правда пришел, и в саду подозвал, разговаривал с ней; один раз это могло быть человеческой добротой, но дважды... Это было и слишком много, и слишком мало.
   Может, если удастся хоть на шажок подойти ближе к тому, от кого все зависит, стать небезразличной... или он просто пожалеет ее... и поможет сохранить жизнь другому, хоть раньше и отказал?
   Ох, ну и чушь лезет в голову. Он же не торговец, да и будь таковым - товар не самый дорогостоящий. Да и поздно уже, времени осталось всего ничего.
  
   В мастерской рассказывали сказки - а может, и правду - о красавицах, из-за которых переворачивались горы и рушились царства. Сейчас, наверное, таких и вовсе нет, иначе, наверное, слухами бы полнилась земля...
   Как после встречи в коридоре, снова глянула в зеркальце - но не изменилось ничего.
   Металлическая пластина отражала грустную бледную девушку, и бледность эта была совсем иной, чем у ашриин или богатых красавиц. У тех нет синеватых кругов под глазами, и губы яркие. Нээле попробовала придать им алый оттенок, покусывая, но прежний цвет возвращался вмиг. Куснув слишком сильно, она вскрикнула, прижала губу пальцем. Нет, и пытаться не стоит. Ну зачем серая мошка тому, у кого радужнокрылые бабочки и стрекозы на выбор?
   Да, порой и невзрачным отдают предпочтения, только Нээле ведь не блещет ничем - ни умом, ни талантами, ни знаниями какими-нибудь. Простушка...
   Чем она могла привлечь второго человека в целой провинции, пусть ненадолго? С игрушками обращаются как-то иначе - а кто она тогда, беглянка, почти преступница?
  
  
   Он позвал ее в свои покои на другой день. Солнце едва перевалило за полуденную отметку, тут уж что себе не придумывай, но ясно - по делу, для чего иного не время. Неожиданный зов испугал, мало ли какие вести услышит, или распоряжения. Испугал, и все же обрадовал.
   Айсу невесть как прознала об этом, и подловила девушку в коридоре, пока сама бежала куда-то, на бегу состроила несколько выразительных рожиц. Выглядела уморительно, еще бы не пугающая суть намеков.
   Нээле же, растерянная, с колотящимся сердцем, лишь у двери господских покоев вспомнила, что как причесалась на рассвете, так и не трогала волосы, и все растрепалось наверняка. Кукла соломенная! И как удается некоторым женщинам выглядеть всегда хорошо?!
   Провожатая стукнула молоточком по серебряной пластине у входа: звон негромкий, ясный, о приходе возвестит ненавязчиво. Приотворила дверь, отошла в сторону, пропуская девушку.
  
   Сколько тут всего было, словно в шкатулку с драгоценностями ее впустили. Столик, а на нем несколько длинных футляров для свитков, и темно-золотая тушечница в виде диковинной птицы в гнезде. На полу большая странная ваза: не то мастер постарался, не то сами корни прихотливо сплелись, и отсвечивают шелково. И еще много мелочей всяких, смотри и любуйся. А убранство комнаты при этом неброское, цвета мягкие, светлые.
   - Сядь, - велел он, указывая на место перед другим столиком; сам что-то писал при этом, быстро, не задумываясь над строками и тем, как ляжет кисть.
   Одна из служанок - Нээле не раз видела эту круглолицую женщину, но не говорила с ней, - разлила что-то темное в чашечки. Девушка представила, как та сейчас умирает от любопытства, но лицо служанки оставалось бесстрастным.
   Господин отпустил ее легким кивком, они с Нээле остались наедине, как недавно, только в его покоях на сей раз.
   - Пей, ты вряд ли такое пробовала, это северные травы, - сказал он.
  
   Странно. Она здесь почти как гостья. Сделала глоток крохотный - не то сладкое что-то, не то пряное. Несмотря на робость, невольно повела взглядом по сторонам, стараясь не выдать любопытства. Потрогала шелк обивки сиденья, сделав вид, что лишь опустила руку.
   Что сказала бы ей мать, молчаливая, всегда отстраненная? Скорее всего, посоветовала бы не терять голову. Вот Тайлин бы точно не умолкала от восторга и радости за подругу...
   В лицо ему смотреть не могла, а вот на руки очень даже. Они были красивые, узкая кисть, пальцы длинные - уж точно не для лопаты или метлы. Можно подумать, и впрямь от того зависит, кем человек родился; только Нээле, хоть и мельком, видела богатых людей - разная у них была внешность. Манеры, те да, не перепутать... привыкший быть хозяином и держится, и смотрит иначе.
   ...Солнечная полоса на пальцы легла, будто сразу несколько золотых колец. Красиво, но недолго: одно движение, и луч сброшен на столик, теперь сияет на полированном дереве. Отложена кисть, отодвинут листок, свернутый в трубку и обвязанный толстой нитью.
  
   ...Он сказал - расследование завершено. Саму девушку никто больше не тронет, как и обещал, но приговор Лиани должен быть исполнен, ждать больше никто не станет.
   - Не хотел тебе говорить заранее, но так будет честно.
   Пока она, будто брошенная в ледяной омут, подбирала слова, добавил, что ему жаль, и за свою судьбу Нээле может не волноваться.
   Вот и вся радость.
   Само с языка сорвалось, верно, из-за недавних мечтаний:
   - Вы можете попросить за него...
   - Зачем мне это делать?
   - Потому что он... - "не виновен" не шло с языка.
   Хозяин дома ощутил ее замешательство, мягко сказал:
   - Все, что было можно, сделано. Дальше вмешиваться я не стану, это будет уже не законом, а произволом.
   - Есть же еще... сострадание...
   - Почему именно к нему, знавшему, на что идет? Почти у каждого есть кто-то близкий.
   - А если бы он был... вашим братом?! - отчаянно выпалила, чуть не падая без чувств от собственной наглости.
   - Не слишком удачное сравнение. У меня есть брат, и ты знаешь, кто он - а командуя целой армией, нельзя быть мягким. Он и меня бы не пожалел.
   И вот тут она наконец осознала, что говорит и с кем. Не сообразила просить прощения. Замерла, как порой зверьки при опасности: это не я, это веточка, а может, листик, нет меня здесь совсем...
   - Ты отважная девочка, у тебя хорошее сердце, - он заметил ее испуг. И не похоже было, что рассердился хоть каплю. Или и впрямь она слишком мала для его гнева, или Айсу права? Но так хочется оставаться лишь веточкой...
   А вдруг, последуй она советам, просьбы за друга будут более весомы? Ведь слезы он сам говорил - бесполезны.
   - Подумай, не нужно решать немедля, чего ты хочешь - остаться и работать здесь, или предпочтешь мастерскую вроде своей прежней? Или, может быть, к хорошей хозяйке? Я помогу в этом.
   Нээле, может быть, не стала бы и пытаться... но он сам сказал "чего хочешь", и девушка решилась.
   Все советы вылетели из головы, а заодно и то, что слышала в мастерской. Проклинала свою нерешительность, робость и глупость, но придумать не могла, что сказать или сделать. Так и сидела, сплетая и расплетая пальцы, не решаясь поднять взгляд. Потом подняла руку, по вороту провела, не зная, на чем остановиться, потом прядку на виске тронула, пояс, снова коснулась ворота, потянула - из мягкого полотна, он сейчас железной полосой лежал у горла. А самой становилось все жарче и жарче, лицо, верно, уже багровыми пятнами пошло.
   Сказал бы он что-нибудь наконец, или сделал уже. Но ведь нет.
   Смотрит, и она кожей чувствует эту легкую полуулыбку, взрослую и все понимающую. Так могла бы улыбаться скала, наблюдая за птичкой.
   Но в голосе, когда заговорил, улыбки не оказалось, только тепло и участие - назвала бы его дружеским, если бы уместно было такое слово.
   - В этом доме тебя никто не обидит. Если же кто-то наговорил тебе ерунды, забудь и не думай больше.
   Протянул ей чашечку, к которой Нээле едва прикоснулась до того: и не взять нельзя, и рука сразу занята. А он продолжал, как ни в чем не бывало, и Нээле как-то враз успокоилась насчет своей глупости:
   - Ты напоминаешь мне одну девушку. Мы вместе росли, - он замолчал, будто вспоминая о чем-то, потом сказал: - Вчера я видел тебя в саду вместе с юной служанкой... ты любишь цветы?
   Ответила почти бездумно:
   - Да, господин, даже не знаю, какие больше. Но почти ничего не знаю о них, - не дождавшись ответных слов, робко спросила: - А та девушка...
   - Что?
   - Она тоже их любила?
   - Особенно васильки. Это было давно...
   Вспомнился красный вьюнок, давно мертвый, оставленный где-то в лесу. Ничья оказалась удача.
   Солнце стало напротив окна, врывалось в комнату, бесцеремонно, как может лишь природа и дети. Оно заставляло смотреть на себя, хоть бы и через слезы, затягивало в собственный свет.
   - Солнце, - сказала девушка вслух. И вынырнула наконец, вновь очутилась в комнате, только глаза слезились и болели.
   - О чем ты? - он, кажется, чуть встревожился даже.
   - До праздничной недели перед серединой лета осталось всего ничего, а на ней никого нельзя тронуть. Пожалуйста, подарите ему это время! Вы можете!
   Он не казался рассерженным, скорее, задумчиво-грустным.
   - Я могу. Но смысл? О нем самом ты подумала? Все это время парень находится за решеткой, и ждет не свободы, а смерти.
   - Бывают же... чудеса, - прошептала она.
   - Ты в них все еще веришь? - спросил Кэраи, а в голове девушки отдалось: "и сколько тебе еще надо чудес?"
  
  
  
   Глава 21
  
  
  
   Те, кто знал Лайэнэ, удивлялись ее веселости в эти дни. Раньше она не жаловала многолюдные сборища в собственных стенах - теперь в ее доме постоянно звучали голоса, и не все из них были трезвыми. А хозяйка порхала между гостями, будто нарядная птица, рассыпала улыбки, дарила цветы.
   Ашринэ, почти подругой бывшая для Лайэнэ - та всегда держалась особняком - спросила: ты ведь когда-то выделяла его из всех, а теперь у него свадьба. Неужто даже досады нет?
   Та вскинула голову и засмеялась под звон височных подвесок.
   - Я свое получила, больше, чем могла загадать! Рано или поздно он нашел бы себе невесту - все они так поступают! Может, еще заглянет, когда надоест семейная жизнь!
  
   Кажется, только один человек подозревал, что не все так шелково гладко у нее на душе. Человеком этим был Таши - не друг, даже не приятель, наверное, просто знакомый по кварталу развлечений. Он нередко играл на тех праздниках и вечеринках, где бывала она, порой сама Лайэнэ звала его в числе других музыкантов развлекать ее гостей.
   И почему-то именно с ним она однажды говорила откровенней, чем с подругами, может, потому что он-то уж точно конкурентом не был.
   Устроились в уголке сада, недолгий отдых перед тем, как снова идти к гостям. Молодая женщина сидела на лавке, флейтист прямо так, на траве. Таши сказал тогда:
   - Прости за такую наглость, но, по-моему, тебе не стоило разворачивать коня на скаку.
   Лайэнэ не удивилась, вздохнула только:
   - Все вышло правильно... я никогда не была парой для Рииши. Разве тебе нужно объяснять подобные вещи?
   - А он тебя любил.
   - Да... тем лучше, что нашелся весомый повод.
   - А ты теперь не в себе.
   - Ты неправильно понимаешь. Мне... просто страшно, - сказала она откровенно, и быстро добавила: - Нет, объяснять я не стану. Это другое.
   - Ладно, ладно. И все-таки - почему? Ведь могла и дождаться. Энори, конечно, привлекает взгляд, но не настолько уж он красивей, чтобы ты - ты! - потеряла голову. Я понимаю, что он тебе помог, возможно, ты не могла отклонить его помощь, но влюбляться зачем? Они бы потом все меж собой решили, но ты бы осталась верной.
   Лайэнэ сжала виски, сильно, будто пытаясь заглушить некие мысли.
   - Он... был как поток света. Он был... представь, если бы солнце горело лишь для тебя. Умеет располагать к себе, если хочет.
   - Сдается мне, это был твой собственный свет, отраженный им...
   Молодая женщина рассмеялась делано, зазвенели височные подвески, вторя этому смеху:
   - Что ты еще говоришь такое.
   - Да так, подумалось. Вспомнилась сцена, за которой он так любит наблюдать. Это ведь тоже - отражение жизни.
   - Но он сам не имеет к вам ни малейшего отношения, - резко сказала Лайэнэ.
   - Это верно, - невозмутимо согласился ее собеседник.
   - Я думала, ты к нему питаешь теплые чувства. А ты всего лишь дорожишь расположением, и готов злословить за спиной?
   - Здесь не то, - флейтист почесал затылок. - Любому ясно, что мы не ровня, но для меня, видишь ли, дело не только в золоте или рангах. Мне нравится говорить с ним, но я его не понимаю совсем. Честное слово, богатые молодчики, которые волочатся за актрисами и считают себя ценителями искусств, как-то ближе, хоть с ними беседовать не о чем.
   - Говорить с ним...
   ...Порой ей казалось, он живет ощущениями. За его холодным рассудком, детской беспечностью, порой ленью, порой безупречной, насмешливой сдержанностью горит ненасытное пламя. Это пламя, которому постоянно нужны дрова. Вспыхивает ярко, но быстро сжигает. И снова голодно.
   Лайэнэ не раз готовилась увидеть его и дать отпор, но он каждый раз оказывался другим. То невинным и любопытным, то беспечно-насмешливым, то порочным и самонадеянным. Тихий голос, проникающий в кровь: "Счастье мое..." - а в следующий раз небрежно вскинутая голова и презрительный взгляд, и слова, за которые мужчины убивают друг друга, а женщины ненавидят всю жизнь. Множество масок, которые невозможно снять, поскольку маски эти тоже были его сущностью. Но каждая оказывалась именно той, которой Лайэнэ в тот миг готова была поддаться или не могла возразить.
   - Он так любит огонь, - сказала женщина задумчиво. - Готов смотреть и смотреть. Цветы свои любит. И мечтает о море. Знаешь, во многом за эти черты я... Это у него - искренне. Ну, а я... привыкла уже.
   Таши тогда так поглядел на нее... и усмехнулся довольно криво.
  
  
   ...Тогда, много месяцев назад, она попросту потеряла голову; в часы редкого просветления понимала, что так нельзя, слишком многое знала о женщинах, лишившихся всего из-за любви. Но стоило ему лишь улыбнуться, глядя то открыто и прямо, то лукаво, чуть искоса, и от нее оставалась нагретая солнцем лужица. А ведь была не только улыбка. Шелковые касания - они становились сильными и безжалостными, когда ей того хотелось. Солнечные и огненные дорожки поцелуев на теле. Была близость, и они словно менялись местами - ей не приходилось угадывать чужие потребности, она лишь получала подарки, о каких мечтала сама.
   Порой испытывала даже некоторую глупую гордость - "это чудо - мое", ведь и вправду лишь к ней он приходил постоянно, только ее держал под своим покровительством, только ей помог обрести свободу. И, хоть сама знала прекрасно, как можно внушить человеку ощущение избранности, не могла избавиться от чувства, что он и вправду ее выделяет.
   Сказка начала рушиться постепенно, и долго не верила, что случайности подозрительно дружно ложатся одна к другой, вроде бусин на нитку.
   Но было поздно.
  
  
   **
  
  
   - Ты что же творишь? - Тагари наполняла злость, поднималась, как река в половодье, но пока еще не выливалась наружу, только в глазах плескалась холодным. Он спозаранку ворвался в дом брата, перепугав не только слуг, но, кажется, и охрану у ворот - верно, прискакал с таким лицом, словно собрался брать дом приступом. Кэраи уже не спал, а не то еще неизвестно, как бы его разбудили...
   - Я не поощряю воров и дураков, но уволенные тобой не были ни теми, ни другими!
   - Они не были пригодны для своих должностей.
   - А кто пригоден? Где ты возьмешь нужных?
   - Я уже нашел им замену.
   - Кого? Из непонятно каких семей, которые никто сами?
   - У них порядок в делах, во всяком случае. Не справятся - другой разговор.
   - Ты сам вступился за Рииши Нара, говорил, нам нужна лояльность их Дома!
   - Он всегда хорошо себя показывал, а ты не хотел дать ему шанс при первой же сложности, да еще очень странной. И не путай Дом Сойки с почтенными, но все же довольно слабыми родами.
   За окном весело перекликались садовницы, подправляя и так безупречные клумбы. Тагари тоже их слышал, поморщился, выглянул в окно и рявкнул, велел заткнуться. Бедные женщины, их-то за что.
   - Ты хоть понимаешь, что оскорбляешь тех, кто был верен нашему отцу, деду и прадеду? Теперь они идут ко мне с жалобами, а я что должен сделать - сказать, что я здесь ни при чем? Что больше не властен в своей провинции? Или отстранить тебя от всех дел, на радость Нэйта и прочим из их болота?
   - Почему бы тебе не подождать. И урожая ждут несколько месяцев, а там ведь сама природа предусмотрела все.
   - Ждать? Слушать все это?
   - Ты снова скоро уедешь, на границы они за тобой не погонятся.
   - А что меня потом встретит здесь?
   - Порядок, надеюсь. Только ради святых Небес, не мешай мне.
   - Айю ты уже подчинил, - Тагари мрачно глянул на брата, ледяные талые воды снова плеснули и вновь удержались в своих берегах. - Да еще посол этот клятый.
   - Ты мне доверяешь?
   - Я... да. Отец не одобрил бы иного. Но не заставляй меня сомневаться.
  
  
   **
  
  
   В комнате стоял густой аромат пахучих смол - Макори заметил, что Энори поморщился, входя. То, что так ценили большинство богатых людей, он переносил с трудом - ароматические масла, дым с запахом трав или цветов... нравилась ему разве что самая малость, и то - не всегда. Он предпочитал живые цветы, хвою на ветках растущего кедра, а не горящую в очаге, и пристрастий своих не скрывал.
   - Зачем я тебе понадобился? - спросил гость.
   Макори поманил Энори за собой.
   Больших дворов не было в северных домах, даже в самых богатых. И садов больших не разбивали - но зато здесь они росли куда гуще, нежели в землях юга, здесь деревьям позволяли раскидываться, как хотят. Потому и немного было ажурных мостиков, прихотливо устроенных ручейков, струящихся по разноцветным камням - здесь, в Хинаи, предпочитали густые, едва прирученные леса. Богатство обозначали на свой манер - не игрушечные мостики с перилами, словно вырезанными из тонкой бумаги, а причудливые фонари, не клумбы, аккуратные, будто вышитые на шелке, а дорожки, что огибают деревья, убегают в рукотворную чащу.
   Макори провел гостя на террасу, с которой прежде открывался вид на аккуратные заросли, созданные руками садовников. Только часть деревьев теперь была выкорчевана. Получившийся круг желтел от речного песка.
   Макори махнул рукой - в светлый круг рысцой выбежал зверь, цветом шкуры схожий с песком. Молодая хасса, еще немного нескладная, чуть большелапая, но уже смертельно опасная. Смуглый человек держал ее на цепи. Огромная кошка не пыталась напасть - видела в другой руке человека тонкую палку, заостренную на конце.
   Слуги принесли столик, поставили на него кувшинчик с вином, и Макори сразу велел налить себе полную чашку, потом еще одну. Гость отказался.
   По знаку дрессировщика хасса села, потом перекатилась на спину, потом перепрыгнула через человека. Солнце то заходило за тучку, то вновь появлялось - желтая шерсть огромного зверя то вспыхивала, тускнела, и снова начинала золотиться - видно было, что о животном заботятся.
   Макори, делая глоток за глотком, не отрывал взгляда от песчаного круга, с виду сиял, будто его конь шел первым на скачках, далеко обгоняя соперников, но глаза оставались темными, чуть прищуренными.
   - Ты ведь слышал о ней, весь город говорит, но я тебе не показывал. Так быстро растет. Еще недавно она была совсем безобидной, детенышем. Что скажешь?
   Он говорил быстро, отрывисто, странен был такой тон - и такие легкие вроде слова.
   - Хасса - это просто большая кошка, - улыбнулся Энори, взял со столика орех. - Я знаю, как коты играют с мышью.
   - Ты ничего не понимаешь! Это великолепный зверь!
   - О, да. Как и любая кошка.
   - Пусть так! Но она костей от тебя не оставит, выйди ты к ней вот так!
   - Я и не выйду.
   - Побоишься! Потому и не ценишь отвагу!
   - Отвагу? Глупость, по-моему.
   Энори ронял слова лениво, чуть прикрыв веки - но при этом Макори не оставляло чувство, что за ним пристально наблюдают.
   - Ну хорошо же! Посмотрю, что скажешь, когда к этой зверюге спущусь я!
   - Это уже любопытно. Но не сходи с ума, ты выпил слишком много. Она почует, дикие звери не любят такого
   - Ну, поглядим! Я много раз ее гладил. Думаешь, только та девка взглядом укрощает хищников?
   Макори поднялся, чуть покачнувшись - выпитое вино и внезапно проснувшийся гнев в сочетании давали о себе знать. Широкими шагами он пересек террасу, и начал спускаться, когда в спину прилетело спокойное и прохладное:
   - Вернись, будь так добр. Ты не в себе сейчас.
   Ничего не желая слушать, Макори спускался.
   Гость повертел в пальцах большой орех в исчерченной бороздами скорлупе, и запустил его в хассу. Огромная кошка с рыком вскинула голову, заставив Макори вздрогнуть. Бравада его схлынула. А Энори продолжил как ни в чем не бывало, с обычной своей солнечной улыбкой:
   - Интересно, сколько орехов могут всерьез разозлить твою любимицу?
   Макори вновь пробрала дрожь, когда он глянул на эту улыбку, потом на хассу, разлегшуюся на песке. Ощутил себя полностью опустошенным, будто всю силу и радость из него выплеснули. Он вернулся, подал людям увести зверя, посмотрел ему вслед - и опустился на скамью, сутулясь и глядя в пол.
   Энори, напротив, поднялся.
   - Поехали.
   - Куда?
   - В место, где людям обязаны дарить веселье и отдых. Здесь стало слишком пасмурно.
  
  
   **
  
   За несколько дней до праздника середины лета двое всадников появились на дворе Лайэнэ. Энори был одним из них - его бы отличила среди сотни других верховых. И не только по одежде; нелюбовь к лошадям была тому виной или иное что, но в седле он сидел, как могла бы лесная куница, обернись она человеком - хоть довольно изящно, однако настороженно, не слишком свободно.
   Второго с кем-то спутать было еще труднее, чем Энори - широкоплечий, с надменной осанкой, жесты размашистые, будто не только люди, но и стены должны по его воле с дороги убраться. Цвета медуницы - одеяние всадника, оттенка глицинии ворот и рукава нижней блузы, и вышивка золотом, много золота...
   Ох, как она не хотела этих гостей, но в этот час была свободна, и, если Макори имела право лишь выслушать и попросить покинуть ее, второго бы не решилась. Улыбаясь уже настолько привычно, что улыбка и деланной не была, провела их в дом, велела девочке принести угощение и вино. Первое чувство ушло, и теперь ей было уже любопытно, что все это значит, зачем они здесь - вдвоем?
   Села напротив, в отдалении, заученно-красивым жестом подобрав широкий подол. Взялась за ахи. Что спеть, не знала - больно уж разные; струны сами подсказали, отозвавшись легкой дрожью. Начала сочиненною ею же песню о птице, заблудившейся в грозовой туче. Описание грозы должно была понравиться Макори, а птиц любил второй гость.
   Потом пела другое, и просто играла, и височные подвески звоном вторили струнам; а еще говорили, Энори и она - легко, ни о чем; наследник Нэйта молчал, но смотрел на нее оценивающе, угрюмо. То и дело поднимался, принимался мерить шагами комнату. Казалось, он вот-вот сбросит с места одну из ее любимых ваз, или сорвет картину, если те придутся ему не по нраву - как, видимо, не к душе было и голубое платье Лайэнэ, привилегия, о которой знал весь город.
   А Энори сидел неподвижно, и, если Макори похож был на бродящего по комнате хищника, гость скорее вызывал в памяти кошку перед мышиной норой. Очень упорную кошку, хоть и безобидную с виду.
   Теперь Лайэнэ пела старинную легенду об одном из древних военачальников, и о том, как он был убит на войне. Зачем уж это понадобилось Энори, но он шепнул исполнить именно это, когда гость выпьет уже достаточно - хотя он и приехал нетрезвым.
   Когда песня смолкла, настала недолгая тишина.
  
  
  
   По небу плыло облачко, напоминающее кошачью голову. Макори краем глаза заметил его, залпом опорожнил очередную чашу вина, перевел взгляд на песчаную дорожку за окном, вспоминая другой песок, еще хранивший следы больших лап.
   - А все же она красавица.
   - Кто?
   - Хасса!
   - Не спорю. Хищники все красивы.
   - Столько женщин вокруг, а толку... Даже эта твоя, - он кивком головы указал на Лайэнэ, тихо сидевшую с ахи в руках. - Смотреть тошно - слабые, глупые создания, им нужны только тряпки и сплетни! Прикрикни на них, и готово! Но когда вижу хассу... Сущий вложил в нее то, чего не досталось женщинам! Сильная, непокорная... Как приятно было бы укротить такую! Если бы я встретил Творца, я попросил бы... потребовал - пусть мне подарят подругу, похожую на нее! Я отправился бы за ней хоть в Нижний дом...
   - Нет, - Энори покачал головой.
   - Что - нет?!
   - Ты не отправился бы. Такие, как ты, ценят власть превыше любви. Может быть, если бы ты лишился богатства и положения - хотя и тогда вряд ли... ты просто стал бы опасен, очень опасен... Но не для меня, - он лукаво прищурился, и Макори, чье лицо начало уже гореть от прихлынувшей крови, только выругался вполголоса.
   - Тебе легко говорить, пристроившись на самой высокой жердочке! А нашему Дому давно пора подняться, как было когда-то!
   - Каким же образом, интересно?
   - А я тебе скажу. Не сомневаюсь, что наши соседи неугомонные вот-вот попытаются развязать войну, - Макори, заметив, что девочка-прислужница успела налить вино в пустую чашу, вновь одним глотком осушил ее, глаза его потемнели. Отец не одобрил бы откровенности, но он все осторожничает, - Тагари наверняка убьют, он себя не щадит. Никого не удивит его смерть. А Кэраи умен, но войска за ним не пойдут. А если продолжит так, за ним не пойдут даже чиновники из верных им домов. У нас же есть имя, деньги, земельная стража и много своих людей на важных постах... мы достойная смена! Столица это оценит.
   - Ты хоть представляешь себе, что такое Кэраи Таэна? Видишь ведь все, но не понимаешь. Он хитрее горной куницы. Он при дворе сумел выжить и настоять на своем, не то что перед такими противниками...
   - Давно ли ты стал на его сторону? Можно подумать, я не знаю, что он тебя едва переносит! Ты сильно недооцениваешь дом Нэйта, несмотря на свой дар! Их род все равно обречен. Мальчишка не жилец, а у Кэраи нет законных детей, - рассмеялся Макори. - Демоны нижние... если даже дурачок Кайто при всей его лени и глупости метит на место повыше, то нам велел Сущий...
   - Ваш дом был сильнее, когда семья Таэна получила всю власть.
   - Они потеряли хватку, прошло много времени!
   - С чего ты взял, что на войне генерал умрет, а не заслужит очередную награду? Он был серьезно ранен несколько раз, его считают заговоренным солдаты...
   - Если с умом подойти, - Макори запнулся.
   - О! Ты соображаешь, что говоришь и кому? - по птичьи склонив голову на бок, с любопытством спросил Энори.
   - А, - Макори лишь отмахнулся, раздосадованный, но не испуганный. - Тоже, секрет... Лучше подумай - в случае смерти Тагари его брат тебя вышвырнет, коли удержит власть. И ладно если просто вышвырнет. Он не верит таким, как ты.
   - Таких, как я, нет.
   - Все равно. В подвал, шнурок на шею, и всё. А дом Нэйта твою силу оценит!
   - Меня достаточно ценят. Ты вроде не совсем еще пьян, а несешь... - Энори рассмеялся, провел ладонью в воздухе перед глазами Макори. - Скажи, одна рука? Или две?
   Тот перехватил вскинутую руку, грубо отшвырнул. Брови его сошлись к переносице; он еще держал себя в рамках положенного, но хмель наконец ударил в голову.
   Энори склонил голову набок.
   - Дать тебе нож? Порежешь занавесь, полегчает.
   Макори выругался грязно, как нельзя было ожидать от человека столь высокого статуса. Он развернулся к двери, отодвинул дверную створку так резко, что едва не сломал. Энори последовал за ним.
   - Да... ваш Дом силен и амбициозен, но умением держать себя в руках обделен...
   - Не замолчать бы тебе?! - хозяйку здешнюю Макори замечал не больше, чем воробья на дороге, а перед Энори не считал нужным скрывать свой нрав.
   - Если так легко тебя одолевают желания и гнев - стоит ли мечтать о большем возвышении?
   Макори вскочил в седло, будто не слыша его. Но с места так и не двинулся. Оба молчали; первым заговорил отпрыск дома Нэйта.
   - Мимо цели ты со своими намеками.
   - Я иначе думаю.
   - Если хочешь, чтобы я слушал тебя, скажи прямо, чего ты от меня хочешь! Зачем ты привел сюда? Ведь не для того, чтоб слушать песни этой красотки!
   - Чтобы понять то, чего еще не знаю. В том числе. А в вашем доме стены имеют уши. И тебе уже досталось сегодня, верно? Интересно вот, сколько того, что ты здесь наплел, думаешь ты сам, а сколько твой драгоценный папаша? Слушай, - он ухватил коня за повод; животное фыркнуло и попятилось, тревожно двигая ушами. - От того, научишься ли ты справляться со своими страстями, многое может зависеть! Не бойся, она не слышит, - заверил, видя, что Макори бросает взгляды на дом, где осталась Лайэнэ.
   - Ну?!
   Энори выпустил повод, вздохнул едва различимо, будто жалея, что собеседник попался не из лучших.
   - Ты не видишь, что с этим аталинцем в Хинаи прибыла воля Солнечного? - вскользь заметил он.
   - Что ты этим хочешь сказать?! Какой-то глупый попугай-северянин...
   - Мало ли какие у него планы...
   - Мне-то что до его планов? Аталин не граничит с нами!
   - Лучше тебе и вправду хасс укрощать... Думаешь, Тори Аэмара не заметил, откуда та дурочка с камнем попала к Кэраи? Неважно, почему она попала, он сам придумает, зачем, если захочет. Ты наконец возьмешься за весло или предоставишь грести другим? Или предпочтешь разбить лодку о камни, к чему ты стремишься, по-видимости?
   В Макори боролись недоверие и желание выслушать-таки, понять до конца. Но невесть почему голова становилась яснее, и вместе с тем наконец пришла осторожность. У Энори сменились планы? Что-то узнал о генерале, или о брате его?
   - Поговорим, когда я обдумаю твои слова, - буркнул Макори, и пришпорил коня.
   Ему не хотелось делиться с отцом этим разговором, мало ли что тот решит. Но Энори подставился под стрелу, назначенную другому - не пожалел жизни. Разумно ли было предлагать ему союз против Тагари? А раз уж предложил, как истолковать ответ?
   **
  
   Лайэнэ рассчитывала, что Энори покинет ее обиталище одновременно с приятелем, но ошиблась. Тот, кажется, собрался остаться надолго... это означало - от четверти часа до целой ночи, точнее предсказать его настроение она не могла.
   Чтобы скрыть, как ее огорчил визит Макори, принялась переставлять цветы в вазах, обрывая чуть пожелтевшие листья со стеблей. Но он, опустившись на свое любимое сиденье, заметил, что молодая женщина расстроена.
   - Ты сама стала похожа на лист вроде этих. В чем дело?
   - Зачем ты его сюда привел?
   - Здесь можно говорить, не опасаясь чужих ушей.
   - А как же я?
   - Ты для Макори - никто, а для меня... - он улыбнулся, не договорив.
   - Шкатулка, куда складывают секреты, вдруг да понадобится, - закончила за него Лайэнэ. - Но я не хочу этой роли.
   - А могла бы гордиться доверием...
   - Оно - верный способ получить удавку на шею или яд в бокал.
   - От Макори я всегда сумею тебя защитить.
   Теперь она улыбнулась, и, кажется, эта улыбка вышла не искренней с виду, а вовсе даже кривой.
   - Если бы только он... Но уроженец Дома Нэйта - не тот, чьи секреты я бы хотела хранить, - сказала молодая женщина. - Он может... почти всё.
   - Нет... не всё. Сила - это много, но есть не только она. Жаль, он не понял.
   - Что ты сделал? Макори не глуп, он не стал бы при мне говорить такое.
   - А, пустяки, - отмахнулся гость. - Почти ничего не понадобилось... разве самую малость. Вино и музыка тоже сила.
   - Он опасен, - сорвалось с губ ашринэ против ее воли. - И для тебя.
   - Предупреждаешь меня?
   - Я буду молчать, - она опустила руки, в которых еще остались увядшие листья, - Вы все знаете сами... к чему слова женщины, да еще такой, как я?
   - Тебя вправду заботит моя безопасность? - он чуть прищурил глаза, посмотрел оценивающе. Лайэнэ склонила голову, отвернулась. Дура... сколько раз обещала себе - закрыть для него свою душу, благо, и не нужно ему...
   - Не знаю. А если и так?
   - Зачем это мне? - равнодушно спросил.
   - Хоть раз ты задумывался о том, кто ты и что тебе нужно? - сказала она почти с отчаянием. Ни с кем не говорила столь дерзко, но он как будто лишь получал удовольствие.
   А сейчас ей показалось, Энори вздрогнул - едва ощутимо, как усики мотылька.
   - Я впервые об этом подумал давно. Восемь лет назад, у ручья...
   - Расскажи об этом.
   - Зачем?
   - Наконец хоть что-то узнать о тебе!
   - Ты расспрашивала о прошлом каждого, с кем ложилась в постель? - спросил он лениво.
   Лайэнэ вздрогнула, ответила ледяным тоном:
   - Напрасно считаешь, что грубость придает тебе очарования. Наоборот.
   - Я могу побыть и таким... Только одно имеет значение - то, чего я хочу.
   - Для тебя?
   - Для всех.
   - Не перегни палку, - делано рассмеялась молодая женщина. - Макори тоже считает себя центром мироздания, и многие другие! Впрочем, если вы все однажды свернете себе шею, я плакать не буду.
   - А о ком ты будешь плакать? - спросил он тихо. - О том, чья свадьба вот-вот состоится? А я ведь тебе говорил...
   - Я не... я ничего не могу! - отрезала она, чувствуя, как кровь отхлынула от лица, а тело холодным стало и непослушным.
   - Жаль... Может быть, ты не станешь и в его смерти себя винить, женщины переменчивы...
   Он поднялся и покинул ее дом так быстро, словно ветерком был, а не человеком.
   "Ты знаешь, что делать", - вертелось у женщины в голове. Она сжала виски. Да... знала, что делать, и как. Никогда не думала, что придется. Но если Рииши умрет, целого мира не надо. Пусть не любовь это, но совесть, вина, которую не избыть.
   А Энори... если бы можно было не верить ему!
   "Кажется, я скоро возненавижу это лицо. Все красивые лица, и буду искать только невзрачное и уродливое. Чего он добивается? И зачем..."
   Молодая женщина знала, что он, по крайней мере, не считает ее дурой - можно прямо-таки гордиться, большинство людей для Энори глупей воробья.
   Что до него самого, то Лайэнэ не знала, насколько он умней прочих. Может и нет. Но он был непонятным - это и выбивало почву из-под ног. Как себя ни поведи, все равно ошибешься...
  
  
   Перед серединой лета несколько дней царит веселье на улицах. Цветами украшено всё, даже в самом бедном домишке цветы красуются. А Лайэнэ собирает у себя все, что дарит красоту, иначе и быть не может. Не зря ее имя звучит, как заклинание, для девочек, только мечтающих о вершинах подобной славы.
   Целая неделя праздника.
   Будут молодые люди из хороших домов, те, кто постарше, тоже будут, но меньше - они предпочитают наведываться в ее дом в одиночку. Танцовщиц, певцов, музыкантов Лайэнэ призывала лучших - они всегда получали богатую награду, а кроме того, лишний раз могли предстать перед глазами людей влиятельных.
   И юные ашриин будут, не соперницы - ученицы, скорее, хоть сама она никакая не наставница. Отнюдь не все робкие, в ее присутствии они стихают, и право на внимание любого - всегда ее.
  
   - Какие цветы поставить, госпожа? - прозвенел голосок девочки-прислужницы. - Белые колокольчики как раз раскрылись, они такие нежные...
   - Нет! - оборвала ее женщина, и устыдилась, видя распахнувшиеся глаза служанки. - Прости... Не надо белых, ты понимаешь?
   - Вы так любили их...
   - Это было давно. Сейчас не хочу видеть подобного.
  
   На сей раз она выбрала расцветки, каких обычно не носила - светлые и темные оттенки алого, и черным шелком вышито было верхнее платье - диковинные птицы с длинными хвостами и клювами раскрывали крылья, готовясь взлететь.
   Височные подвески - темно-багровые гранаты с огненными искрами внутри - оттеняли золотистую кожу. И золото - тончайшие золотые цепочки, сетью покрывающие волосы и спадающие с запястий. Ее нежной, чуть холодноватой красоте подобный наряд придавал манящее выражение.
   На волосы Лайэнэ брызнула ароматной водой - редкой, вишнево-ежевичной с оттенками имбиря и перца; и теперь теплый, сладкий, слегка терпкий запах окутывал ее легчайшим незримым облаком.
   Словно облако, она и скользила по циновкам, едва касаясь их, и улыбалась любому, с трудом разбирая, кто перед ней, говорит ли он что-нибудь и что отвечает она сама.
   Красные и розовые цветы украшали комнаты, фонари, похожие на огромные сливы, заливали сад золотым и оранжевым светом.
   Пение и смех раздавались, и понемногу ей стало казаться, что на сердце стало спокойней. Какая разница - что было, то было, а здесь она сияет полной луной на небе. Тут ей нет равных!
   В саду, затерянная в тени деревьев, пела девочка из юных воспитанниц ашриин. Слушая голос, прозрачный, словно капель, Лайэнэ загрустила. В возрасте этой девочки у нее еще были подруги, настоящие, верные, хоть и мало совсем; потом одна умерла, еще одна покинула город, близость с остальными как-то закончилась - они не смогли высоко подняться, и сами несколько сторонились удачливой соученицы...
   Вздрогнула, ощутив прилив ненависти - мелькнуло черно-белое одеяние... в следующий миг поняла, что ошиблась. Один из молодых гостей в темно-синее был одет, и в бледно-голубое: сумерки исказили цвет.
   Он, заметив внимание хозяйки дома, устремился к ней и сказал что-то пустое и лестное, жадно разглядывая ее, будто выбирал, какой из сочных плодов на блюде съесть первым.
   Тогда она вскинула голову - и засмеялась.
  
   **
  
   После непонятных дней, когда цветы жасмина опадали, едва успев раскрыться, новая напасть подоспела.
   Отчего-то отказались петь соловьи-черногрудки. Влюбленные огорчались - провести вечер, слушая трели этой маленькой птахи, считалось хорошей приметой. Если пара устраивалась в беседке, а то и просто на траве, и прилетала черногрудка, говорили, что судьба не обделит милостями обоих.
   - Опора-Ахэрээну гневается, - говорили старые люди. А молодые жалели - ни цветущую ветку подарить избраннику или избраннице, ни получить благословение птицы, любимой Небом!
  
   А тут еще недавно произошла неприятность в семействе Коя - мало того что какого-то мужчину видели утром выскользнувшим из комнаты старшей дочери, Кийн, так еще и записки нашли от покоренного ее красотой. Тут уж не отговоришься - мол, вор забрался.
   Да и какой вор полезет красть в присутствии хозяйки?
   И взять у Кийн в комнате особенно нечего, безделушки разные - а старинные украшения и прочие ценности, к свадьбе приготовленные, держат не в спальне.
   Кийн ничего не говорила и не выходила от себя. Плакала она или нет, слуги и те не знали. Только родителей и бабку-служанку до себя допускала.
   А записки, между прочим, были весьма душевными, и украшены росчерком в виде сплетенных стеблей - верный знак сердечной склонности. Лежали в шкатулке, на столике подле кровати, цветами ириса переложенные. Родня не поверила, мало ли как можно девушку оговорить из зависти, мало ли что подбросить. Но слухи поползли, будто кто нарочно их распускал, вскоре по всему городу языками трепали. Все новые подробности выяснялись, уже порой совсем завиральные; какая уж тут свадьба, когда имя девушки склоняют на всех углах.
   Рииши Нара от невесты отказываться не хотел - говорят, против воли отца. Но семейство Коя само уговор расторгло.
   Еще слухи ходили, Кийн написала жениху своему - что-то такое, после чего Рииши на три дня покинул город. Потом вернулся - служба превыше сердечных дел.
   ...Только он один видел то, ныне давно ставшее пеплом письмо. Вам не дадут забыть эту историю, а вы не сможете мне простить, даже поверив, что я говорю правду и невиновна, говорила она. И знаете, кого станут припоминать еще, говоря про неверных вам женщин.
   Кийн была умной девушкой. Какими путями она узнала, что следует написать для разрыва, как вообще узнала про ту историю, но слова выбрала беспощадные, самые точные...
  
   **
  
   Служанки - две девочки - прибирали дом Лайэнэ после очередных гостей. Сама хозяйка стояла и смотрела на рассыпанные по циновкам лепестки. Танцовщицы недавно кружились в их вихре, а потом лепестками осыпали саму Лайэнэ. Ей казалось, что на нее падают маленькие, но очень острые лезвия - а вниз опускаются они же, окровавленные, и капли крови, и не отличить, где одно, где другое.
   ...Мужчинам ничем не грозят прежние связи - по крайней мере, если они такие, как у Рииши и Лайэнэ. Хоть на площадь выйди и заяви - все только плечами пожмут - эка невидаль!
   А вот женщины... Семьи что жениха, что невесты придерживаются строгих правил. Даже если Рииши и не откажется от девушки, узнав о ее вовсе не безупречном поведении, то родные его не поддержат, уже не поддержали. А он не захочет быть причиной горя семьи.
   А сама девушка... если она окажется сильной, уедет куда-нибудь. В противном случае веревка всегда под рукой, да и омуты в северных реках глубоки, течение быстрое.
   Лайэнэ ощутила, что с трудом может дышать. Ей представилось - погребальный костер, друзья и родственники с подобающими случаю выражениями лиц, и среди них - Энори, с лицом печальным и задумчивым - он это умеет. Как всегда, чище снега...
  
   Молодая женщина велела запереть калитку, весь день провела, не выходя из комнаты, неподвижно сидя в спальне на циновке и глядя на букет из сухих полевых злаков. Пусть он мало годится для лета - живые цветы, особенно белые, сейчас вызывали у нее отвращение.
   Не ела ничего - выпила за весь день только чашку мятной воды.
   Служанка тревожилась - здорова ли ее госпожа? У Лайэнэ сил не было отвечать на вопросы.
   К вечеру стало легче, и схлынувшая жара облегчила боль. Тогда молодая женщина вышла в сад, погруженный в легкие сумерки. Пошла по дорожке, касаясь кончиками пальцев листвы яблонь и слив.
   - Тебе не нужна помощь?
   Обернулась, испуганная, будто в спину плеснули ледяной водой.
   - Как ты проник в сад?!
   - Ну не через забор же...
   Он сидел почти у самой земли в развилке самой старой из яблонь сада, едва различимый в сумерках; над плечами и головой порхал белый ночной мотылек.
   - Зачем ты пришел?
   - Помочь, если нужно. Ты столько сделала...
   Лайэнэ стиснула руки.
   - Ты доволен?! Теперь убирайся отсюда!
   - Чем я должен быть доволен? - удивленно спросил он, откидываясь на ствол дерева. - Я же сказал тогда - если хочешь избавить его от опасности... Ты захотела.
   - Я перед тобой, конечно, все равно что трава придорожная, но если ты сейчас не уйдешь, долго не сможешь смотреться в зеркало - ногти у меня острые, - выдохнула ашринэ.
   Он взял ее руку, с огорчением посмотрел Лайэнэ в глаза, невесомо коснулся губами ее запястья - повернулся и пошел прочь.
   - Дрянь, - беззвучно произнесла молодая женщина, глядя, как силуэт в бело-дымчатом шелке исчезает среди подсвеченных закатом сливовых деревьев.
  
  
  
   Рииши не мог остаться дома и в эту ночь. Вернулся, но сам не понимал, зачем было возвращаться. Видеть родных не было сил, чужих - тем более. Все в городе шло спокойно, в городской страже ни одно указание нарушено не было, а придумать, чем себя занять еще, он не мог.
   Смотрел на созвездия - они начинали кружиться перед глазами. Вспоминал, как учил брата их различать - вон Журавль, Сокол, а рядом - Хасса, видишь, изогнулась в прыжке?
   Женский голос окликнул его.
   Фигура, полностью завернутая в темную ткань, и лицо было скрыто. Но Рииши узнал. Хотел пройти мимо.
   - Погоди. Я должна сказать тебе...
   - Иди своей дорогой, Лайэнэ. Ты уже достаточно сделала.
   - Я хотела сказать... ты считаешь другом того, кто тебе вовсе не друг. Я виновата в том, что расстроилась ваша свадьба, но он...
   - Я знаю больше, чем ты думаешь. А об остальном могу догадаться. И не тебе приходить с доносами, - слова давались ему тяжело.
   - Ты не... что ты будешь делать теперь?
   - А ты что, за него все же боишься? - спросил Рииши с горькой иронией. - Делать я ничего не буду. Так и передай, вы ведь наверняка еще увидитесь. Он ни в чем не виноват по закону, а я чту закон.
  
  
  
   Глава 22
  
  
   За окном, где-то в бесконечном небе пел жаворонок. Нээле слыхала эту трель во время долгого пути меж холмов, но как малую птаху занесло в город? Девушка съежилась на полу, уткнувшись лицом в колени. Она не слышала, как вошла Айсу, все заполняло пение жаворонка, скрадывало шаги.
   ...Времени у нее - лишь до праздника середины лета, до последнего дня его. Кэраи Таэна объяснил ей, что в дальнейшем бессилен. Наверное, и впрямь не мог большего - и через себя переступить не мог, спасать того, кто заслуживает позорной смерти...
   - Послушай... можно попробовать еще одну вещь, - девочка приблизилась к ней, опустилась на пол совсем рядом, зашептала на ухо:
   - Сестрица, обратись к господину Энори. Ты о нем слышала? Он многим помог, а господин генерал его слушает. Напиши письмо, я смогу передать...
   Нээле встрепенулась.
   - Кто он?
   - Советник господина генерала, человек, которому ведомы тайны мира...
   Нээле усомнилась:
   - Станет ли он меня слушать?
   - Ты, сестрица, хотя бы попробуй.
  
  
   Над письмом она сидела всю ночь. Ее, одну из лучших работниц, учили грамоте: чем образованней вышивальщица, тем вернее поймет, что нужно богатым заказчикам. Рисовать девушка тоже умела, без этого только испортишь полотно. А вот красиво писать, что знаки, что смысл...
   Вконец отчаявшись, она остановилась хоть на чем-то связном и гладком. Исписала уже третий бумажный лист, последний из принесенных Айсу.
   ...А может, принять свою судьбу, не биться, словно бабочка в паутине? Лиани вряд ли поможешь, а здесь - она и мечтать не могла попасть в такой дом... и, вероятно, еще какое-то время будет настолько же хорошо. Не думать о будущем. Жить, как живется... может, и не оставит судьба, столько раз уже сохранившая.
   А если все же оставит? Раз девушка выбрала легкий путь, как там, возле святилища, испугалась порвать платье в зарослях, позволила себя остановить?
   Перевязав сложенное в трубочку письмо шелковой лентой, Нээле вытерла слезы. Остальные листы сожгла, перед тем разорвав на мелкие кусочки. Звезды на небе уже бледнели, заря шла, смахивая их бледно-розовым широким подолом.
   Думала, хоть теперь заснет, но не получилось.
  
   Поутру есть Нээле не смогла. С трудом проглотив несколько фруктовых долек, запила их водой и подумала - точно сойдет здесь с ума до вечера. Как увидела Айсу, отдала ей свиток. Та умчалась вихрем - и как умудряется в такой длинной юбке, не как у крестьянок, когда щиколотки видно. Вернулась едва ли не через полчаса, видно, всю дорогу бежала.
   - Ты сумела отдать письмо?
   - Не лично, у меня есть там подруга, - Айсу заговорщицки улыбнулась. - Она все сделает.
   Нээле все равно беспокоилась, девчонка же не уходила, крутилась рядом; вышивальщица вскрикнула, чуть не насквозь проколов палец иглой.
   - Сестрица, бедняжка, не волнуйся ты так, - Айсу уже знакомым движением присела к ней, зашептала: - Я ведь тоже могу кое-что.
   Видя, что Нээле выжидательно смотрит, ожидая продолжения, пояснила:
   - У нас, на севере, женщины многое знают. У меня есть... - тут она побледнела и замялась, произнесла через силу: - Пообещай, что не выдашь меня!
   - Обещаю, - ответила Нээле, удивленная.
   - Я могу принести снадобье, от которого человек становится рассеянным ненадолго, и сговорчивым... может, тебе пригодится.
   - Зачем ты мне помогаешь? Сперва письмо, теперь это.
   - А вдруг ты поднимешься выше? Пусть не вышло сейчас, все равно - может быть. Тогда ты меня не забудешь...
  
   Ну что может быть? - хотела спросить. И в этом доме я вряд ли останусь, почти решила уже. К хозяйке ли, в мастерскую, только не здесь. Не смогу. Хотя жалею порой, что так глупо себя вела, и о том, что ничего и не вышло. И не могло выйти.
   Порой Нээле думала, что любовь такого человека может быть очень большим счастьем. Но это счастье не для нее.
  
  
   Девчонка принесла ей зеленоватый шарик в коробочке. Нээле приблизила шарик к лицу. От него еле уловимо пахло мятой и чабрецом. Если растворить в вине, то, верно ничего не почувствуешь - девочка сказала, нет вкуса. И при ней отщипнула кусочек, проглотила, чтоб показать - не яд. Могла, конечно, что-то заранее выпить для защиты, но к чему эти сложности?
   Хотя ясно ведь, кому Нээле может подбросить этот шарик. У нее сейчас одна забота - о друге, а человек, который, забывшись, может подписать что угодно - вот он, рядом.
   Ну, будь что будет. Не сидеть же, сложа руки, пока мгновения капают, собираясь в дни. Страшно; каждый удар ее сердца приближает роковой час.
   Поместив шарик в деревянную шкатулку, где хранились иглы для вышивания, Нээле задумалась. Негоже использовать зелья, чтобы добиться чего-то от человека. Да и опасно. Если заметит, конец и ей, и Айсу.
   Пока надежда - ответ на письмо. Юная служанка вернулась с пустыми руками, но заверила, что снова пойдет, пока еще не удалось...
  
   - Если что, у тебя останется шарик.
   Нээле вдруг осенило.
   - Но это невозможно. Больше господин вряд ли меня позовет, в ближайшие дни уж точно, как я могу передать питье, да так, чтобы находиться рядом самой?
   - Проще простого, - девчонка привычно повела острым плечиком. - Когда он вернется вечером, ты принесешь вино вместо служанки, уж я знаю, как с ней договориться.
   - Ты с ума сошла, нас же накажут всех.
   - Господин к тебе на редкость благосклонно относится, питье он, во всяком случае, возьмет, а там уже и не вспомнит, что не было такого повеления. Все равно страшно? Ну и сиди тогда, - сердито сказала Айсу, будто не старшей, а младшую отчитывала.
   - Ты такая отчаянная...
   - Иначе никогда и никуда не пробиться. Ну, сестренка, попробуй же! - Айсу взяла Нээле за руку, кошачьим движением подалась ближе, словно хотела о ее плечо потереться. - Знаешь ведь - и тебе хорошо будет, если удастся, и твоему другу, и мне тоже.
  
   За нарочито невинно опущенными ресницами Нээле угадывала беспокойное пламя - Айсу не хотелось прозябать в служанках весь век. Но, в отличие от Тайлин, она тянулась не к мужскому обществу, а мечтала о тайных знаниях и о власти. И вновь всплыли перед глазами темные холмы, и ей стало страшно за юную прислужницу.
   А та добавила, словно прочтя мысли Нээле:
   - Я как-то просила господина Энори научить меня... но он лишь посмеялся.
   Энори. Черненое серебро. Не светлое, лунное, а рожденное землей в тени.
   Снова это имя, подумала Нээле. Ответит ли? Айсу говорит, что передала письмо... она вызвалась сама, ей незачем врать. Сейчас девушке были безразличны все имена в мире - мысли то и дело возвращались к шарику, спрятанному в комнате. Так мало осталось времени до праздника солнцестояния... и в ее руках средство, которое может помочь.
   А вдруг это яд?
   Или похуже что...
   А ответа все нет.
  
  
   Вечером, когда служанки, живущие с ней, уже пришли и обменивалась новостями, девушка все стояла у окна, едва отвечая на вопросы. Они наконец улеглись спать, погасив лампу, а она все стояла. Нээле, горожанка, добровольная почти-пленница мастерской, редко смотрела на небо, и знала не так много созвездий. Первыми, как обычно, бросаются в глаза Тушечница, Кисть и Свиток. Слева Журавль и Летучая рыба... неужто и вправду бывают такие, не только на небе? Хотя что небо, что море - почти одно и то же, говорят корабельщики...
   А над самым горизонтом - Девушка с веткой. Ветку сейчас не разглядеть... Говорят, когда-то девушка была дочерью купца, и стала созвездием за спасение собственного рода от смерти.
   Целого рода - а она, Нээле, хоть кого-то способна спасти?
  
   Рано утром Айсу снова вызвалась сбегать спросить ответа... и, вернувшись, виновато произнесла, что, похоже, господина Энори в городе нет.
  
  
   **
  
   На границе воцарилось затишье. Покачивали кронами древние кедры, по каменистым склонам бродили козы - хозяева их пребывали в страхе, не зная, сколько еще продлится эта тишина, не сгорит ли завтра дом при набеге очередной шайки. Козам было все равно - они боялись только волков, огромных, светло-серых, чьи многоголосые песни каждую ночь раздавались поодаль.
   О горах Кэраи думал мало - эту твердыню держит брат, никто лучше его не справится. А у самого были другие заботы, каждый день новые. В казне Осорэи обнаружилась крупная недостача - хоть сам главный казначей, Тори Аэмара, явился, требуя найти виновника и наказать строго, Кэраи не сомневался - тот и сам причастен к пропаже, и позаботился спрятать все концы в воду.
   Энори и после той истории с допросом совсем не вызывал доверия, а теперь еще эти слухи. Убрать бы его хоть из Осорэи пока, на какую-нибудь заставу. Тоже опасно, но хоть что-то. Только брат больше не желает слушать от него про советника; а еще с детства повелось, если упрется - не сдвинешь.
   И северянин вдобавок...
   Город обнимало летнее марево, а ему казалось - зима на подходе, и тропы, и души покрываются льдом. И его собственная душа, похоже, все холоднее...
   Вечер пришел - так подкрадывается кошка, мягко, бесшумно. Кошка с длинной, пыльной серой шерстью...
  
  
   По плети вьюнка ползла искорка заходящего солнца - золотой жучок, упорно повторял все изгибы стебля-дорожки, хотя мог бы взлететь. Здесь вьюнки пока не цвели, только зеленели головки спящих бутонов. А когда проснутся, среди них вряд ли будет хоть один счастливого цвета. А вдруг?
   Нээле тронула пальцем одну завязь, другую - узнать бы, поторопить...
   Услышала чьи-то шаги, тихий звук, не то спохватилась бы раньше
   - Ты все сидишь с вышивкой?
   - Простите, - она вскочила, роняя с колен шелковое полотно, оно стекло на дорожку квадратной голубой лужицей, блеклой в закатном свете.
   - Уже сумерки, нет нужды портить глаза. Оставайся в саду сколько хочешь, но хватит работать.
   С утра хозяина не было дома. Вот он и вернулся... и она готова рискнуть.
  
   У него был усталый взгляд. А на человека уставшего зелье, возможно, подействует верней и быстрее.
   Нээле коснулась крышки шкатулки с иглами - даже через дерево ощущала шарик, он холодил кожу, нетающая ледяная горошина.
   - Я хотела спросить, если можно.
   - О чем? - он уже собрался уходить, но остановился.
   - По дороге, еще до всего, мы видели полузаброшенное святилище, и миновали его, никаких даров не оставили. То, что случилось потом - наказание?
   - Нет, - по лицу его теперь читался интерес и еще что-то, не то сомнение, не то сожаление. - Какая же добрая сила поступит так жестоко с двумя одинокими девушками?
   - Значит, это была просто судьба? Иначе никак?
   - Я не знаю. Может, просто случайность.
   - Вы, господин, в судьбу не верите?
   - Я не знаю, - снова сказал он, и Нээле показалось, что отвечает он не совсем ей, а скорее собственным мыслям. - Предпочитаю думать, что решения человека тоже немало значат.
   Девушке показалось - он смотрит так, как, наверное, глядит и ее друг - глазами заключенного за решетку. А ведь середина лета, мир для таких, как он - полная чаша...
   - Что-то еще ты хотела? - теперь он снова почти улыбается, только чуть более рассеянно, чем обычно, все еще думает о чем-то своем.
   - Скоро середина лета, - сказала она одними губами. - Всего четыре дня осталось...
   Он услышал ее и еле заметно покачал головой.
   Если и впрямь придет она вечером вместо служанки - он ведь не удивится. Слишком устал... И если она даже намеком покажет, что хочет остаться - тоже. И ее больше всего пугает, что она, кажется, и вправду не против безумной этой затеи Айсу, уже и не понять, ради друга или так, само по себе.
   Где-то в кустах защелкала птичка - может, соловей, может, еще кто, так и не научилась их различать. Он повернулся на звук, послушал какое-то время, чуть кивнул девушке и направился прочь.
   - Доброй ночи, господин мой, - Нээле дождалась, пока он уйдет, бросила на землю шарик и наступила на него для верности.
  
  
  
   Глава 23
  
  
   - Смотри - свадьба не состоялась, невеста попалась с изъяном - вдруг женится на тебе?
   Майэрин вспыхнула от шуточки брата. Опустила голову, делая вид, что внимание ее поглощено перебиранием цветов.
   Рииши запал ей в душу, когда тот вернулся в город после военной школы - но девушка скрывала чувства свои ото всех, да и от себя тоже. А уж от брата в первую очередь - он и не подозревал, просто трепал языком.
   Майэрин была уверена - ее полюбить невозможно. Считала себя дурнушкой.
   С прозрачно-бледной, чуть ли не голубоватой кожей, черноволосая, робкая до крайности, она пряталась даже от подруг матери, не то что от мужчин.
   А Кайто... понятно было, чего он хочет. Поддержки, чтобы укрепился дом Аэмара. Понятное, достойное желание. Только вот сестру предлагать, будто... будто товар на рынке!
   Ее брат в этот день сиял, словно камень драгоценный. В самом прямом смысле слова - одежду выбрал особо нарядную, зелень и золото, вышивка - листья акации, и безрукавка песочно-зеленая с золотом, на руках и в волосах - изумруды... сколь велик достаток Аэмара, Майэрин знала, хоть и не обсуждают с девушками денежные дела. Самый богатый Дом. Богаче главы провинции...
   - Куда ты так нарядился?
   - Не твое дело! - отмахнулся брат. Но все-таки пояснил:
   - Сегодня для посла северного в театре покажут пьесу. Пусть видит, что не захолустье у нас!
   "Увидит... пыль в глаза пускают разве что выскочки", - подумала Майэрин. Если, конечно, северянин этот хоть как-то разбирается в том, что вокруг. Пришедшая в голову мысль испугала ее: а вдруг Кайто хочет сосватать ее аталинцу?!
   В следующий миг девушка немного успокоилась: ну уж нет, слишком далеко Земля Оленей от Земель Солнечной птицы! Смысла нет - пусть даже аталинец богат, к чему их богатство, раз так далеко оно?
  
  
  
   Кайто забыл о разговоре с сестрой, переступив порог ее комнаты. Носилки принесли его к дому хозяина Хинаи - юноша ожидал, что советник генерала составит ему компанию.
   - Ты похож на заросли кувшинок в пруду, - Энори бросил один взгляд на гостя, и вернулся к занятию, от которого его отвлек визит Кайто - покрывал лаком флейту.
   - Что ты делаешь? - изумился Кайто, усаживаясь на оббитое шелком сиденье.
   - Инструмент...
   - Вроде ты уже пытался когда-то? Ты же не мастер! Да и зачем тебе? - гость прошелся по комнате, смерил глазами приятеля - тот был вполне одет для выхода, только волосы спадали свободной волной; заколки лежали недалеко, на подносе. И в таком наряде - возиться с лаком и деревяшкой?! Будто ни в грош не ценит дорогую одежду. Да и только что услышанное сравнение уязвило Кайто больше, чем думал, и он запоздало обиделся:
   - На себя посмотри! Это я-то кувшинка в болоте??
   - А что... Зеленое, золото - желтое, а что блестит - так блики на воде, - возразил Энори, не отрываясь от занятия своего.
   - А пусть даже и так, пусть смотрит - у них, аталинцев, говорят, саранчой питаются, такие нищие!
   - Наверно, саранча вкусней многого, что готовят повара, и наши в том числе...
   - Ты собираешься идти? - рассердился Кайто. - Брось эту деревяшку, все равно путного не выйдет!
   - Боишься опоздать? - прозвучало после едва заметной паузы.
   - Вот еще! Хоть посреди пьесы приду - пусть аталинец видит, кто тут хозяева!
   Энори осторожно опустил флейту на столик, посмотрел на разложенные по всему подносу заколки из серебра - темные, светлые, с камнями и без. Выбрал одну, собрал было волосы... и разжал пальцы, обронил блестящую вещицу. Подумал, и будто нехотя отцепил застежки, сбросил безрукавку; солнечные зайчики заплясали на снежном атласе блузы, расшитом белыми же кленовыми листьями.
   - Ты что, собираешься появиться в подобном виде? - с подозрением спросил Кайто.
   - Почему бы и нет... Я выходил так не раз, никто не умер от этого. Или ты вдруг решил, что мнение северянина многого стоит?
   - До чего ж тебе нравится небрежность на грани приличия! Может, стоило все же искать свое призвание не в качестве советника, а в кварталах развлечений?
   Энори с интересом на него глянул - словно предложение не только не оскорбило его, но показалось достойным обдумывания. А приятель продолжил, слегка сбитый с толку:
   - Есть правила приличия, жаль, что ты этого не понимаешь.
   - Э! Правила устанавливают люди. Самим себе и другим, у кого не хватает духу противиться. Иногда это даже красиво... Ах, да. Ты что-то сказал про хозяев?
   Посмотрев на Кайто, напоминавшего нахохлившегося зяблика, Энори рассмеялся:
   - Не бойся, не стану так поступать. Будет все, как положено... даже лучше, если угодно. А в театр успеем...
   Он мигом отделил тяжелые пряди над висками, сгреб их в ладонь и закрепил на затылке, доверительно склонился к гостю.
   - Ты ведь не просто пыль в глаза собирался пустить. Просто не очень понимаешь, как добиться того, что тебе надо, вот и решил произвести впечатление на северянина. Но то игра не твоя...
   - Ты, конечно, советник, но не гадальщик же площадной! - с досадой сказал Кайто, но движения подняться не сделал.
   - Я могу сказать, чего ты желаешь. Чтобы именно ваш дом был первым в Хинаи.
   - Это невозможно, - хмуро ответил Кайто.
   - Не так уж и невозможно.
   - Что ты имеешь в виду? Эти Нэйта...
   - Охота же тебе завязывать собственные глаза... Только подумай, забудь все, что тебе упорно внушают. Если северянин - а он здесь за этим - сумеет свалить Дом Таэна, то провинции понадобится новый хозяин. Не из тех, кто на каждом углу кричит о собственном своеволии... Как думаешь, кого поддержит Столица?
   - Но... обрушить границу? - испугался Кайто. - Ведь без генерала...
   - Нэйта придут ему на замену, у них много силы, а вот умений поменьше. Пока они видят себя волками, что готовятся напасть на медведя, но если этим медведем станут уже они...
   - Ты хочешь сказать, что поддержишь нас?
   Энори на секунду прикрыл лицо рукой.
   - Какой же... я ничего не хочу сказать, помимо уже сказанного. Но если, обдумав слова, ты придешь ко мне снова, мы поговорим...
   - Да... - растерянно отозвался Кайто, и опасливо оглянулся.
   Шорох почудился - но это лишь показалось.
   - А причем тут я? - продолжил Кайто вполголоса. - Мой отец - глава Дома, и...
   - Ты единственный сын! Или тебе пять весен? И родня ваша, младшие ветви мечтают о том же самом... Впрочем, как хочешь... Да ты и сам знаешь - отец твой желает того же, только не кричит об этом на каждом углу, как все урожденные Дома Нэйта.
   - Они сильнее.
   - Настоящие силы - в Ожерелье и остальных крепостях. Ну и связи, конечно. А у вас есть деньги.
  
  
   **
  
   Сегодня северному посланнику предстояло впервые побывать в местном театре. Столичные представления, виденные несколько раз, ему нравились, тем паче в Риэсте такого не было: там предпочитали персонажей-кукол. Тэйлар Камарен давно был готов к выходу, но появляться раньше времени тут считалось неподобающим; скучали за дверями провожатые, приставленные к послу, а сам он разговаривал с Пуланом. Чужих ушей не боялся - диалект, на котором шла речь, и в Риэсте-то знали не все.
   Все было проговорено много раз, и сейчас посланник лишь подводил итог - мало ли как обернется безобидная поездка за развлечениями. Тут любят встречи исподволь, и разговоры якобы ни о чем, а на деле - с тройным смыслом.
   В Хинаи, правда, отнюдь не такой гадюшник, как в Столице, и с этикетом куда как проще, и все же люди очень даже себе на уме. Итак, Дом Аэмара. Эти держат в своих руках казну. Глава Дома жаден в меру приличий - знает, больше чего брать не следует. Побочных ветвей у Дома Аэмара множество. А вот прямая линия не удалась - сын только один, остальные дочери. И, если верить собранным слухам, сын этот - обычный молодой оболтус. Обвести его вокруг пальца, наверное, будет просто, только зачем? Он ничего не решает. Камарен видел таких - самонадеянных щеголей, не знающих жизни. А вот старший Аэмара - этот да, тарантул, лапы во все стороны расставил. Но трусоват, вряд ли захочет отказаться от того, что уже имеет. Впрочем... он еще пригодится.
   Дом Иэра не столь родовит, но богатый, очень богатый. Тоже взять на заметку, хотя они предпочитают держаться от всего в стороне и неясно, чем их можно пронять.
   Про Дом Нара северянин решил позабыть - с сожалением, люди там умные. Но прямые, как сосна корабельная, и верные старым порядкам. Мало их осталось... ствол еще крепкий, а ветвей и отводков, почитай, нет и вовсе. Это и к лучшему - чем меньше будет подобных семей, тем лучше.
   Зато Дом Нэйта процветает. Имя старшего сына семейства, Макори, кажется, знает любая кошка в этой провинции. Папаша тоже не промах. И родственничков довольно. Если Аэмара можно подкупить - посулами или деньгами, а то и запугать, этих ничем не возьмешь. Кроме одного - власть им нужна. Особенно сейчас, когда видят - все может из рук уплыть. Вот начнут сюда столичных управителей назначать - и все, пиши пропало. А если самим укрепиться во главе, может, Солнечный и оставит на месте их, своих преданных слуг.
   Ведь и впрямь на свой лад преданные люди. Так, Дом Нэйта в заносчивости своей вовсе не желает падения границ - он просто слишком уверен, что сам удержит их куда лучше.
   Риэстиец умел смотреть дальше - если и впрямь Дом Нэйта станет первым в Хинаи, долго он не продержится. Жестоки и своенравны его отпрыски. Это значит - вскоре желанный кусок у них отберут, из пасти вырвут. А Нэйта не из тех, что сами власть отдают. Пойдут ведь и против Столицы. Это значит - заполыхает и граница и вся провинция... только того и надо.
   Значит, Нэйта. Недоверчивые они, трудно придется. Ну ничего. Камарен засмеялся, налил вина в чашку - маленькие они тут, смех один.
   - За певчих птичек! Поможем Жаворонкам осуществить мечты! - сказал он Ангету Пулану, поднимая хрупкий сосуд. - Боковые ветви Таэна не в счет - там, почитай, никого не осталось, а наследник... дитя больное.
  
   Да, Камарен предпочитал действовать, как подскажет внутреннее чутье, и обычно не ошибался. Но верный не то слуга, не то родич за хозяина опасался, предпочитая сто раз отмерить:
   - Не стану спорить, семейство Нэйта кусок лакомый - спят и видят себя во главе провинции, но с ними опасно связываться.
   - Все равно что сидеть в сухом стогу сена и зажигать факел. Однако, похоже, других у нас нет, - соглашался Камарен, от опасений Пулана скучая не менее провожатых за дверью.
   - А все-таки дом Аэмара?
   - Они трусы, по-моему.
   - И готовы подчиниться Столице, лишь бы их не лишили куска.
   - Ты проницателен, мой друг, - согласился Камерен. - Я тоже так думаю. И кто остается, помимо тех, кто нам не поддастся? Мелочевки наловить мы сумеем, но смысла в ней...
   - Мелочь старается стать покрупнее.
   - Но Солнечный никогда не поднимет их высоко, пока есть те же Нэйта! Должны же они понимать... Рисковать, не имея шанса выиграть главный приз? Вот и будут рисковать с оглядкой, вполовину усилий.
   Камарен глянул в окно, оживился, расправил пояс:
   - Но это потом. А сейчас посмотрим, как у них развлекают гостей! - добавил он весело, превращаясь в человека безобидного, исполненного дружелюбия и самую малость неловкого - ровно настолько, чтобы вызвать снисходительные усмешки у местных и ни в ком случае не раздражать их.
  
  
   **
  
  
   Сэйэ царапала длинным ногтем ткань театрального задника - сине-зеленого, полосами, изображающего море. И тошно было примерно так же, как, говорят, на море в качку.
   - Он совсем про меня забыл, - мрачно говорила актриса. Ее мучила досада - на длительные отношения девушка никогда не рассчитывала, но что-то уж слишком быстро! Не подурнела ли она? Зеркало говорило, что нет.
   - Все ты виноват, - бросила она подошедшему флейтисту. - Твоя дурацкая безделушка! С тех пор, как ты мне ее всучил, Энори ко мне переменился.
   Таши хмыкнул задумчиво.
   - Еще скажи, что я ее заколдовал.
   - Слушай... - голос девушки стал вкрадчиво-ласковым. - Ты же видишься с ним? Намекни, что я... что я есть на свете!
   - Да какое там, - немного невпопад ответил Таши, думая о своем. Занавес был неплотно задернут - флейтист видел публику в зале, видел, как Энори появился вместе с приятелем своим, сыном хранителя казны, и как весело они о чем-то поговорили с городским судьей, тоже видел. Сэйэ что-то журчала за плечом, только напрасно - тот, в зале, был совершенно чужим, в черно-звездчатом шелке, в окружении людей своего ранга. Хотя к музыканту заглядывал иногда, слушал флейту, жадно, так в жару воду пьют - и уходил, ничего больше. Даже толком слова сегодня не обронил - не то что раньше.
   Но амулет... амулет.
   Так и не додумав, Таши вынужден был покинуть кулисы - девушки готовились к выходу, не стоило им мешать.
  
   Сэйэ почти не участвовала в спектакле, и видела, что во время представления Энори скучал. Представляли пьесу старинную, с которой можно было смахивать пыль. Веселую - но от древности даже шутки пожелтели и ссохлись. Энори сам выбрал ее, сказав, что гостю понравится - он поймет незамысловатый юмор скорее, чем тонкие оттенки смыслов. Так и вышло. Сэйэ видела - сам он устроился рядом с Кайто, и время от времени бросал взгляды на аталинца - тот улыбался во весь рот, его, похоже, показанное увлекло.
   На сцене, совсем недалеко от зрителей, старуха, гадалка-мошенница, то дурила перезрелую красотку, обещая ей знатного мужа, то обещала золотые горы девице из Веселых кварталов.
   Сэйэ страдала, что не может выйти на сцену и расшевелить всех - тогда бы он снова стал прежним, вспомнил, как она хороша. А приходится только смотреть на этих сонных кур! К счастью, пьеса была довольно короткой.
   Сэйэ следила за тем, как расходится публика.
   - Сами-то как не помирают от скуки, так бездарно играть! - не сдержался Энори, выходя вместе с Кайто из театра - и огляделся по сторонам. Он явно заметил свою недавнюю пассию, хотя близко девушка подходить не решалась, в таком-то обществе - но смотрела весьма выразительно.
   Энори отвернулся.
  
  
   - Вон, смотри, твоя вроде красотка? - Кайто, как обычно, отличался бесцеремонностью. По детской еще привычке чуть сморщил нос, размышляя. - Вижу, сегодня не ее день. Пройдемся?
   - Пожалуй...
   Младший Аэмара подал знак одному слуге следовать за ними, и направился к реке, стараясь держаться в тени тополей.
   - Ты как на иголках сидел, - сказал Энори.
   - Да. После нашего разговора... - Кайто оглянулся, высматривая, где Сэйэ, но она уже ушла.
   - И что в том разговоре было особенного?
   - Ничего... Как тебе Майэрин? - будто мимоходом поинтересовался Кайто, теперь вроде бы разглядывая облака, а на деле скашивая глаз на спутника своего.
   - Смотря о чем ты собираешься повести речь.
   - С чего ты взял? Я спросил просто так!
   - Тогда... Тебе повезло с сестрой.
   - А если бы ты... если бы Майэрин...
   - Невозможно, - гость рассмеялся, пытаясь поймать крупного вечернего мотылька.
   - Почему?
   - Кто она, и кто я! У меня нет никакого знака, и никто не позволит мне взять себе Рысь Дома Таэна.
   - Ты нужен отцу. Он отдаст тебе нашего Водяного Тритона, "младшего", разумеется. Не так важно твое происхождение, тот, кем ты являешься...
   - Вряд ли отец твой думает так же.
   - Я смогу... его убедить.
   - Зачем? - Энори остановился.
   - Ты мой друг, - неуверенно произнес Кайто.
   - Не так давно ты пытался ее за Рииши просватать.
   - Он мой друг тоже!
   - Подумай как следует. Так ужасно сыгранная пьеса - плохой спутник для мыслей. Если ты повторишь свое предложение, скажем, послезавтра, я что-нибудь отвечу тебе.
   Кайто хотел возразить, уже рот приоткрыл, но тут молодых людей окликнули - из носилок выглядывал довольный аталинец, выглядевший в этих самых носилках не уместней, чем венок из лилий у лошади на голове.
  
  
   Камарен превосходно умел не смешивать цель приезда сюда - и удовольствия. Пьесу он смотрел увлеченно, на его родине в ходу были совсем другие представления - а грациозные движения актрис по сцене завораживали: женщины будто не комедию разыгрывали, а некий ритуал исполняли. И этот их сказочный грим...
   Однако, следя за сценой, посол не забывал поглядывать и по сторонам. Правда, на сей раз ничего особенного не углядел.
   Но тянуть время, выжидая, пока искомое само свалится в руки, рискованно было. В любой миг правитель Земель мог передумать, и тогда прощай, север.
   А молодые люди кстати попались на пути, особенно Энори - он вроде не против был познакомиться поближе.
  
   Камарен сразу заметил, что второй молодой человек, Кайто Аэмара, появлением его раздосадован... и вместе с тем словно облегчение испытал. "Так вовремя я или как?" - подумал риэстиец, - вызывать неприязнь представителя столь значимой в провинции семьи было неразумно.
   Кайто его сомнений не разрешил, поспешно простившись. Чуть более поспешно, чем принято было у этих...
   Что ж, поговорим с тем, кто остался, - решил Камарен, убирая с лица все выражения, кроме удовольствия и радости жизни.
   Хорошо бы удалось пригласить этого генеральского советника в свой дом, но "птичьи дети" такие спесивые все... а болтать на улице - удовольствие маленькое, в чужом доме тем паче - мало ли чьи уши там по стенам развешаны!
   Однако молодой человек принял приглашение с искренним, кажется, интересом, и без промедления.
  
   "Знатность нужна ему не больше, чем стрекозе", - пришло в голову северянину; еще на приеме острый взгляд посла успел разглядеть, как Энори приветствует окружающих. Выскочки, добившиеся высокого положения, не так держатся.
   Но через миг невольно отвлекся - увидел доцветающую акацию. Здесь, в Землях Солнечной птицы, эти деревья встречались нечасто, особенно южнее, а вот на его родине...
   - Что-то вас огорчило? - раздался вежливый голос.
   - Эх... да. Но у вас не принято говорить о таком.
   - О чем же?
   - О недомоганиях.
   - Не принято, - согласился юноша. - Но вы из Аталина, а я... почти что из леса. Почему бы и нет?
   - Моя жена мается, когда цветут эти проклятые деревья. Верно, и сейчас... Здесь все отцветает раньше, чем на моей родине. А лекари чего только не перепробовали.
   - И глаза у нее красные, да? И слезы текут?
   - Верно... Про такой недуг знают у нас, только вот связан он с другими растениями. А эти для всех безобидны. Неужто и здесь есть такие же невезучие?
   - Бывают порой, хоть и редко. Ей помогут корень пиона и ряска.
   - Ряска? - недоверчиво переспросил Камарен, думая, что, может быть, неверно понял слово. - Эта озерная и болотная мелкая ерунда?
   - Именно. Порошок или настойка.
   - Пион... кажется, она пила его однажды, когда захворала, и в ту весну акация цвела себе преспокойно, ничем не мешая. Что ж, примите мою благодарность.
   - Не стоит оно того... Но вроде бы мы пришли?
   - Меня поселили в прекрасном месте! - сказал риэстиец, когда остановились подле маленького домика, окруженного тополями. - Прошу!
   В доме тихо было и солнечно, Ангет Пулан, встретивший их, постарался исчезнуть, дабы наверняка где-нибудь поблизости подслушивать. Против такого шпиона Камарен не возражал.
   - Ваши дома куда просторнее наших, поэтому... - начал Камарен, открывая дверь в комнату, куда собирался провести нового знакомого своего.
   Соколица Гуэйя, только что чистившая перья, взвилась с громким клекотом, и ринулась на гостя. Тонкая цепочка на ноге удержала ее; птица хлопала крыльями и кричала.
   Посол испугался: его любимица взбесилась?
   Прибежал Пулан со свернутой тканью, Камарен быстро накинул на птицу кусок тяжелого полотна, перехватил в воздухе; унес в другую комнату вместе с жердочкой в виде обрубленного деревца.
   - Обычно смирная, - плохо скрывая недоумение, заявил Камарен, вернувшись.
   - Животные плохо ладят со мной, - гостя происшествие не огорчило ничуть.
   - Не любите их?
   - Разве что лошадей недолюбливаю, - признался Энори. - Лучше бы ездить на хассах или волках, будь они покрупнее! У них лапы, а не копыта...
   Северянин хитро прищурился, встал, извинившись, вышел на пару мгновений:
   - А как насчет этих зверей?
   В руках он держал нечто вроде накидки на плечо, дивное изделие из белого меха с черными полосами.
   Гость невольно потянулся к нему, восхищенно вздохнув.
   - Ох... как зола на снегу, - протянул руку, провел в воздухе возле принесенной вещи. Коснуться чужого имущества, да еще без согласия, себе тут не позволяли, кажется, даже простолюдины.
   - Это мех белого тигра. Огромные кошки, похожие на ваших хасс, только в два раза больше. Глаза у них изумрудно-зеленые, прозрачные - а есть тигры с голубыми глазами.
   Да уж. Много речей доводилось произносить риэстийцу, но, кажется, еще ни разу его не слушали с таким вниманием, словно о чем-то важном рассказывает!
   ...Все-таки научился смотреть на Энори прямо - вот в такие редкие моменты, когда он чем-то был увлечен, и сейчас не удавалось отделаться от ощущения, что глядит не на человека, а, допустим, на грозу. Красиво, но совершенно чуждо.
   Но советник генеральский поднял голову, улыбнулся - и наваждение исчезло. Напротив, несомненно, был человек, дитя этой клятой страны.
   ...А как он смотрел на тигриную шкуру - чуть ли не заворожено, с таким детским восхищением, переполняющим душу! Камарен снова невольно вспомнил собственных малышей. Наивный восторг в глазах... все-таки он совсем молод еще!
   - Такой мех подошел бы к черному шелку... - вскользь отметил посол.
   - Да. Но как жаль - это создание было великолепно...
   - Охота вам не по душе?
   - Смотря какая. И все же пусть звери живут, - ответил Энори с улыбкой, но взгляда от шкуры не отвел.
   Северянин принял решение сразу. Получится - и прекрасно, нет... ну что ж, он попробовал. В какую цену в этой стране обойдется подобная шкурка? А ведь вез только чтобы, как говорят, выпендриться.
   - Я буду рад оставить этот мех на память о наших землях, раз вы пока не видите возможности нас посетить.
   ...А он принял подарок, не смутившись нимало. Но, похоже, не ожидал, и радости не скрыл. Камарен вполне чудотворцем себя почувствовал - когда увидел, как рука гостя погружается в тигриную шерсть, как он склоняется, кажется, собираясь прильнуть к подарку щекой - но приходит в себя, смеется и благодарит, уже подбирая слова, как положено знати.
   - Может быть, мне больше бы понравилось у вас, нежели здесь, - обронил он, а пальцы все еще касались меха, словно он не находил сил оторваться от подарка.
   - Наши народы не слишком ли разные? - улыбнулся Камарен, насторожившись. Неужто клюнуло, да еще с таким размахом? Не может быть.
   - Я - еще не весь народ. Здесь многое не так, как мне бы хотелось. Кто знает... - гость прервался: - Вы мне не верите?
   - Я осторожен в вопросах доверия, особенно когда речь идет о серьезных вещах, даже в шутку. Все же это ваша родина.
   - И что, если так?
   - Обычно люди отстаивают интересы родного края, а не наоборот.
   - Я мог бы считать своими леса и горы, но не людей. Если бы что-то грозило им - не знаю... Но вряд ли кто-нибудь сумеет сравнять горы с землей, засыпать ручьи и вырубить леса. А люди... сами придумывают себе правила, почему-то не могут без них.
   - Странная любовь к родине.
   - Какая есть, - улыбнулся Энори, чуть прищурив глаза цвета хвои.
  
   После его ухода непонятное ощущение не покидало посла - сердце подсказывало, что ему не соврали ни единым словом. Но верить отчего-то не хотелось.
   "Пожалуй, можно попробовать поискать золото и в этом направлении, - решил Камарен. - Главное не переусердствовать".
  
   - А советник генерала - темная личность, - Пулан задумчиво поджал губы. - Даром что почти мальчишка.
   - Темная, светлая - то нам без разницы, лишь бы толк был.
   - В такие годы - и его слушают? Чей он ставленник, интересно.
   - Не знаю пока, - Камарен отставил кубок, погрузился в размышления. Сказал, будто мысли взвешивая: - Правильно поданный совет, да еще замешанный на волшебстве, или как оно там - это сила... И, кстати, он явно постарше, чем выглядит, они здесь такие все.
   - Столь ценный подарок вызовет толки.
   - Естественно. Вот и посмотрим, как он это преподнесет, как вывернется. Вернуть подарок - оскорбление, да и тигра он не отдаст, - рассмеялся аталинец.
   - А все же он может и помешать, - стоял на своем Пулан. - Эх... только если сейчас - спугнем ведь. Не генерала, братца его.
   - Вот с него бы начать, - сказал Камарен задумчиво. - Без брата Тагари не слишком опасен. А если я хоть что-то понимаю в людях, этот милый мальчик, Энори Сэнна, нам может и спасибо сказать, если Кэраи отправится в заоблачную страну или куда там по их вере уходят.
  
  
  
   Глава 24
  
  
   - А голосок такой... нездешний, неприятный такой, холодный, - договорила служанка, сжимая в руках пучок трав, отводящих беду. - Я ему - с кем, мол, говорите-то вы, а он меня гонит. Ну в комнату я заглянула, а там и нет никого...
   - Это ко-йоши, - сказал садовник. - Теперь ясно, что тянуло силы из мальчика... Ко-йоши. Духи убитых маленьких зверят или уничтоженных игрушек, любимых ребенком... Здоровому человеку не слишком опасны - наваждения насылают, вызывают слабость, болезнь - но не смертельное все, и даже не слишком тяжелое.
   А вот такому, как Тэни...
   - Что же не любимца не защищает? - буркнула нянька. Новость не особо ее испугала - ко-йоши легко прогнать, и теперь хоть понятно, что в доме творилось... Разве что загадку решить осталось, как привести в дом монаха-заклинателя: без ведома господина ох и опасно, а он ведь отправит к этому своему... только с Энори связываться больно уж не хотелось.
   Прочие домочадцы радовались: хоть какую причину нашли. Верно, неверно, а все объяснение.
  
   - Я возьму это на себя, - выслушав, заверил управляющий домом. Ему поручили вести все, что происходит в этих стенах, а значит, и нечисть мелкую выгонять - его ответственность. А ребенок... когда маленькая тварь перестанет жизнь из него вытягивать, господин рад будет. И всем в доме удастся вздохнуть спокойно.
  
  
   **
  
   Сэйку принесли в дом родни в предместьях после полудня - а нашли крестьяне среди скальных выходов, привлеченные ржанием коня. Выловили из воды - одежда подростка была изодрана, голова в крови. Похоже, со скалы он упал в глубокий ручей, бежавший между камней; чудом не захлебнулся, но двинуться с места не было сил. Пролежав долго в ледяной воде, теперь едва мог дышать. Но сумел назвать свое имя.
   Он сильно разбился, а после очень замерз, сказали врачи - лучшие здесь. Он не выживет.
   До Осорэи мальчика не было смысла везти. Мать все рвалась побыть рядом с сыном, но ее не пускали - причитания женщины лишь беспокоили бы Сэйку. Тогда она заперлась в своих покоях. Отец приехал; он, казалось, в одночасье постарел лет на двадцать, и даже военная выправка подевалась куда-то, и хромать стал вдвое больше прежнего.
   Рииши, вихрем прискакавший туда, пытался говорить с братом - тот был в сознании - но подросток с трудом мог произносить слова. Просил только об одном.
  
   Зачем наследник Нара вновь уезжает, расспрашивать не решились. Что до отца, он сейчас видел только младшего. Дорога показалось длиннее, чем когда-либо в жизни, и Рииши сам не знал, чего хочет больше - застать или не застать того, к кому направлялся.
   И вот массивные городские ворота остались позади, и появился дом, похожий на угловатую подкову.
   - Энори здесь? - спросил Рииши подоспевших слуг, бросил поводья и направился в комнаты, туда, где приятель занимался своими цветами.
   Подумалось - а ведь ждал. По крайней мере, не удивился. И еще хуже стало от этого - неужто кто-то поставил его над простыми смертными, над их горем и радостью?
   - Мой брат... просит, чтобы ты пришел.
   - И ты разрешишь?
   Вроде спокойно спросил, без издевки, а захотелось ударить, так, чтобы отлетел к противоположной стене.
   - Я тоже прошу. Забудь все, что я говорил...
   - Это вряд ли смогу... ты был убедителен.
   Рииши не дал ему сделать ни шага. Сжал его плечо, резко развернул к себе былого приятеля, смотрел, словно слепой:
   - Я знаю, почему он отправился в горы. Он зовет... я не в силах отказать в этой просьбе. Но помоги же ему! Ты выхаживал мальчика генерала, ты можешь...
   - Я сделаю то, что умею. Обещаю тебе.
   И, не сделав попытки освободиться, обронил:
   - Отпусти же... я скоро буду.
  
   Рииши направился к себе домой, ненадолго, передать весточку матери. Почему-то не об умирающем брате думал сейчас, а о другом, тоже младшем, но умершем давным-давно. Казалось - тень скользнула мимо тополей, словно пробежал ребенок. Смех почудился...
   Пока по улице ехал, за Рииши будто следовал маленький призрак, беззлобный, не желающий напугать, а так - будто один брат бежит за другим, играет, знает, что старший защитит, если что. До самых ворот проводила едва заметная тень, у створок воротных помедлила - и скользнула вглубь сада, по песчаной дорожке. Рииши невольно напряг зрение - увидеть следы. Ничего... Разве что вода озерца всколыхнулась, и ручной селезень крякнул недовольно, будто потревоженный кем-то.
  
  
   **
  
   В комнате Сэйку было довольно темно - свет, казалось, его беспокоил, и окно занавесили плотной шелковой шторой. Только маленький светильник рассеивал полумрак. В противоположном от кровати углу курилась лампа, прозрачный дымок отпугивал злых духов. Мало ли кто последовал за подростком из горных ущелий?
   У кровати в низком сосуде стоял цветок - смятый, полузавядший, с бледно-сиреневыми лепестками. Цветок горной ветреницы.
   Старший Нара безропотно согласился оставить сына с гостем, и велел уйти лекарям. Рииши помедлил, на пороге оглянулся. Но все-таки вышел, ничего не сказав.
   Энори погасил и светильник, и лампу.
   - Я неудачник, - шепот едва-едва приподнимался над подушкой. - Я... так...
   Он тихо охнул, закрыл глаза.
   - Посмотри на меня, - Энори взял его руку. - Трудно тебе... Говори, ты сейчас можешь.
   - Я так хотел, чтобы мы были вместе... - голос Сэйку стал чуть-чуть тверже, словно боль отступила. - Орэйин... Она теперь станет женой чужого ей человека... Почему я не сумел? Я думал... этот цветок...
   - Ты нашел то, что искал.
   - Но тогда почему... - он растерянно глянул, и, кажется, силы на миг вернулись к нему.
   - Бывает и так, Сэйку. Не вини себя.
   - Я умираю... Ты можешь помочь - не мне, ей?
   - В чем, мальчик?
   - Я хочу, чтобы она была счастлива...
   - Этого не сумею. У всех свое счастье.
   - Для меня - одно... только быть с ней... Она говорила, тоже...
   Он больше не мог совладать с голосом, будто глубже провалился в подушку, закрыл глаза.
   - Подари ей... цветок... - прошелестело едва слышно. - Ты его выходишь. Ты же умеешь...
   - Обещаю. И вы будете вместе.
   Провел кончиками пальцев по щеке умирающего. Наклонился к нему.
  
   Бесшумно отворилась дверь, на пороге возник Рииши с масляной лампой в руке - заметил, что пропала полоска света в дверной щели.
   - Твой брат умер, - Энори поднял глаза на вошедшего. - Только что.
  
  
  
   Глава 25
  
  
   Довольный шмель жужжит -
   Весь клевер нынче сладкий,
   И поле бесконечно,
   И лету нет конца...
   Приснился голос матери, напевающей эту песенку дня середины лета. Проснулся с улыбкой; а снаружи было уже совсем светло, и ему достался кусочек неба. Долго смотрел, удивляясь, какой глубокий богатый цвет.
   Там, за стенами, в городе вовсю готовились к празднику. Запасали подарки, понемногу украшали дома, девушки решали, как нарядиться.
   А у него дома сейчас... как?
   Оставалось четыре дня, всего ничего. Но осознать это не получалось. Решил и не пытаться - лучше так, чем задыхаться от страха. Не был в себе уверен, может, последние часы пройдут вовсе не так спокойно, а уж когда выйдет во двор...
   Все равно добрым словом его не вспомнят, разве что десятка своя, так хоть трусом себя не показать. А пока не думать об этом.
  
   Вдалеке стукнула дверь. Лиани знал - это к нему, еду приносят к полудню, а воду утром.
   А сейчас шел весельчак Яри, по шагам его узнавал - тот будто слегка подпрыгивал. На сей раз румяное лицо стражника было очень мрачным, как подменили парня.
   - Что, опять кого-то загрызли? - спросил Лиани, подходя к решетке.
   - Да нет... У командира нашего, господина Нара, умер братишка. Еще ребенок совсем...
   - Вот как...
   - У всех свое горе, - вздохнул Яри, протягивая заключенному кружку с водой с водой.
   Постоял немного, ожидая ответа.
   - Молчишь? Ну, я понимаю. Пойду, загляну еще вечером.
   Вскоре затихли прыгающие шаги.
   Лиани опустился на пол, прислонился спиной к стене. Никогда не видел Рииши Нара, но слышал только хорошее. За что такое ему и всему их семейству? Вот уж кому не до праздника...
  
  
  
   ...К вечеру все в Осорэи - даже бедняки - говорили о девушке, которая умерла из-за любви. Она закрылась ото всех, а утром ее нашли мертвой, с сиреневым цветком-звездочкой в руке и счастливым лицом. Ни петли, ни яда, ни ножа - говорили, душа ее сама покинула тело.
  
  
   **
  
  
   В домик-бутон, который Лайэнэ числила едва ли не своим, настолько в нем часто бывала, молодая женщина пришла среди ночи - нынче сон так и не явился, и ашринэ долго смотрела на звезды, а потом будто голос почудился. Захотелось покинуть стены собственного жилища, идти под этим необъятным, расшитым серебром небом...
   Лайэнэ кликнула служанку, и ноги словно сами понесли женщину к "бутону".
   - Опасно так - ночью одним, - беспокоилась девочка-спутница, но Лайэнэ не обращала внимания на ее страхи. Ночь говорила - все хорошо будет! А от дома Лайэнэ до рощи, где "бутоны" располагались - сущие пустяки. И, в отличие от многих ашриин, Лайэнэ любила ходить пешком. Ночной воздух, казалось, крылья ей подарил; но уже у самого входа радость полета прошла.
   Поняла, кого увидит внутри - хоть не было огня, и лишь луна освещала комнату.
  
   Он казался очень юным и очень грустным. Положив руку на столик, смотрел на тушечницу - бронзовую черепаху. Будто долго собирался написать кому-то родному и далекому, без которого не может жить, и решился, но письма не получилось. Если бы молодая женщина не знала его другим, вывернулась бы наизнанку, чтобы вернуть свет в эти глаза.
   "Он воплощение самого прекрасного и самого отвратительного. Весь ужас в том, что отвратительное в его исполнении выглядит прекрасным", - подумала ашринэ. Взялась за створку - уйти.
   - Останься, - молвил он, не оборачиваясь.
   - Не с тобой.
   - С этим - останешься? - он кивнул в сторону ахи, лежащего на брошенном на дорогую циновку шелковом покрывале. - Ничего мне от тебя не нужно... Нет. Хотя бы играй...
   Женщина посомневалась - но вошла в комнату, потянулась к инструменту.
   - Зажги светильник.
   Лампа стояла перед ним - Лайэнэ пришлось подойти вплотную к сидящему. Сам при ней отчего-то не зажигал огонь никогда, хотя обычно всегда находилось, кому.
   Он протянул руку к пламени, пальцы проходили сквозь оранжевые язычки.
   Должно быть, совсем ледяные у него руки сейчас, раз не чувствует жара, подумала молодая женщина. Ну как он может столько времени держать в пламени пальцы?!
   - Прекрати! - ашринэ схватила его за руку, едва не перевернув лампу.
   Только сейчас он, казалось, очнулся. Ладонь теплой была, и не обожженной.
  
   Молодая женщина играла довольно долго, и старалась не смотреть туда, где находился гость. Он ушел неожиданно, перед самым рассветом - стоило ей отвлечься, подтягивая струны, как стукнула дверь.
   Почему-то сил не было, и руки дрожали, будто после приступа лихорадки. Не хотелось подходить к тому месту, где он сидел только что - там будто кусочек осенней промозглой ночи повис. И огонь эту ночь не рассеивал, напротив, становился жалким и блеклым.
  
  
   **
  
  
   По мере того, как снижалось и уходило на запад солнце, часть крыш загоралась ненадолго, а часть темнела. Нестерпимо сияли медные и бронзовые украшения на их коньках и по краям, порой за кронами деревьев не было видно самого дома, но этот блеск пробивался и сквозь листву.
   - Нигде не встречал более спокойных закатов, - сказал Кэраи, глядя на город с плоской части крыши. - В Срединных землях крупные города никогда не спят, а здесь даже Квартал развлечений стихает по сравнению со столичным.
   Не видя, ощущал за плечом присутствие брата - не стена, к которой можно прислониться, вероятней, скала, с вершины которой вот-вот сорвется валун.
  
   - Как ты посмел делать такие вещи без моего дозволения? Я узнаю последним о ваших делах с главой оружейников! Жаль, разговор с Аори Нара сейчас будет неуместен из-за траура, поэтому...
   - Поэтому ты раздражен вдвойне.
   - Ты был обязан предупредить меня о выдаче денег!
   - Не обязан, речь не идет о вооружении провинции, лишь о личных поисках.
   - В моих оружейнях!
   - В них вложено и много средств Дома Нара, к тому же ты никогда не препятствовал этим поискам, а деньги я выделил не казенные, а свои, - он повертел в руке маленький серый брусок, пронизанный темными, в синеву и зелень, прожилками: - Но скажи, почему ты так бесишься? Нам очень нужна эта сталь. Не веришь, что он способен добиться успеха?
   - Я бы хотел в это верить.
   - Тогда в чем дело?
   Брат угрюмо отмалчивался, что было странно и Кэраи даже растерялся - уж на оружейном поприще не думал встретить непонимание.
   Кэраи был бы рад возможности сесть и поговорить по душам, не прятать больше истинные свои цели, но разговор прервался бы в самом начале, после чего солдаты препроводили бы его до той самой пристани, где он сошел на берег, и без возможности вернуться. Осталось, как и прежде, упирать на семейные узы, благо, в их роду они были крепкими, не то что в некоторых, где братская любовь употребляется лишь в ироническом смысле. Но и сам понимал - он не слишком хорошо умеет взывать к человеческим душам, утешало одно - Тагари не различает полутонов, пока он верит - он верит.
   Не знал, какое сейчас на его собственном лице выражение - наверное, если бы мог, как брат, вспылить, дать волю раздражению, они бы скорее нашли общий язык. Но никогда не умел столь ярко проявлять свои чувства, а за долгие годы вдали от дома и вовсе разучился. Тагари же верит тому, что видит, а не тому, что слышит. А видит он... скорее всего, самоуверенность и равнодушие.
  
   Из-за этого разговора генерал уехал раньше, чем собирался, уже по темноте со спутниками покинул город, единственный человек, для которого ворота открывали в любое время. Останься он в городе, даже Кэраи понадобился бы знак-разрешение. Хотя, как подозревал, лишь на словах, а на деле препятствий не было бы.
  
  
   После сообразил: Тагари уважал старшего Нара, но отношения их были скорее формальными. Кэраи же сумел через Рииши найти путь и к Аори, что не осталось незамеченным этим тритоном, Тори Аэмара.
   Так и слышал его голос, сочный, богатый оттенками, намекающий - "брат ваш стал очень дружен с главой с оружейников, и деньгами снабжает их, не иначе, переманивает на свою сторону".
   А раньше Тагари уже высказывал недовольство - отделяешь нас от верных семей. Забрать понемногу всё в свои руки, и с поклоном передать Золотому трону...
  
   ...В прежние времена мелкие кланы хозяйничали здесь, каждый держал немного земли; защитой им была непролазная чаща, и горы помогали тому. Понемногу власть сосредоточилась в руках дома Таэна, где-то войной, где-то переговорами, Дом этот, и без того один из сильнейших, подчинил себе все земли меж горами Юсен и Эннэ, земли, которые теперь звались провинцией Хинаи.
   Когда Солнечная Птица простерла крыла над срединными землями, тень ее упала на горы Юсен и Эннэ. Но много миновало времени, Хинаи успела побыть завоеванной, и вновь отходила, и присоединялась сама, но всегда сохраняла независимость, хоть теперь и условную.
   По всему северу местные властители пришли поклониться Птице. Большинство явилось добровольно, кто почуяв, что иначе их просто сметут или задушат в кольце осады, кто решив, что так перепадет милости и богатства. Золотому дому недосуг было возиться с дальними северными кланами, сажать там своего человека, и Столица оказывала помощь издалека - тем, кого сочла верными.
   Что до Хинаи... особого смысла не было соваться туда. Воевать с жителями гор и лесистых холмов - себе дороже. А местным правителям выгодна была поддержка Столицы, все-таки защита от набегов. Предки Тагари Таэны давно уже верно служили Солнечному престолу; не было случая, чтобы вызвали они серьезный гнев Золотого дома. Нынешний правитель страны, как и его отец, поначалу мало интересовался далеким севером - хватало других проблем. Но все изменилось, когда начал разгораться костер на западе. Возвращение клановых междоусобиц уничтожит страну, и лучше десятки смертей, суровые меры сейчас, чем десятки тысяч погибших и разруха потом.
  
  
   Из-за хромоты вынужденный покинуть армию, Аори всю душу отдал другой затее: изготовить клинок, разрезающий железо, как масло, который при том сгибается чуть не в кольцо, не тупится и не ржавеет.
   Такую сталь он не придумал, секретом изготовления подобных клинков владели далеко за морем - и, как говорили, лучших мастеров уже не осталось, почти полтора века смуты в дальней стране уничтожили и людей, и знания. Но оставались еще что-то слышавшие ученики, и сами клинки, ценившиеся выше золота.
   Аори много лет мечтал сделать такое оружие, но пока безуспешно.
   Если бы удалось этого добиться!
   Столице пришлось бы считаться с ними.
  
   На душе Кэраи было муторно - у людей горе, а он думает о собственной выгоде. Но что делать, он не способен только сочувствовать, хотя в настоящий миг Аори Нара заперся в кузне не из-за былой увлеченности. Может, раскаленный, много раз расплющенный молотом металл способен хоть немного забрать его боль. И если бы только потеря сына - уже толкуют на улицах, что причиной смерти двоих влюбленных подростков стала жестокость родителей, не давших им соединиться. Другие, напротив, полны самодовольства - вот к чему приводит позволение мальчику дружить с девочкой!
   И тревожное чувство не оставляет, что это еще не конец. Сперва расстроенная свадьба, теперь гибель Сэйку. Еще пара таких событий, и поползут слухи, что семья эта кем-то проклята. А как тогда себя поведет Аори Нара, будет поддержкой или наоборот, неизвестно. И вряд ли сумеет исполнить свою мечту о чудо-клинке.
  
   Закричал козодой за окном, и Кэраи, вздрогнув, сообразил, что на дворе глубокая ночь, а сам он уже невесть сколько времени держит в руке чашку с травяным питьем и смотрит в нее, будто рассчитывая найти на дне какую-нибудь мудрость. Кажется, всё на сегодня. Но что-то еще не давало покоя.
   Ах, вот что...
   У напитка был странным не то привкус, не то запах. Приятный вроде бы, напоминавший о каких-то цветах, но, живя при дворе, такие вещи привыкаешь отмечать. Слишком соблазнительно-легкий способ избавиться от неугодного человека.
   Хотя вряд ли, вернее всего, просто забыл здешние травы. Но допивать на всякий случай не стал.
   А теперь спать наконец.
  
  
   **
  
  
   От комнаты Ариму до покоев господина было всего ничего, но для мелких поручений существовали слуги рангом пониже. Ночью все вроде было спокойно, Ариму спал как убитый, что нечасто бывало, но сны выдались прескверные. Когда открыл глаза, вполне уже рассвело, а от ночных видений осталось лишь смутное воспоминание.
   Одевшись, выглянул в коридор.
   Никого, а нерадивый коридорный слуга вместо того, чтоб честно нести дежурство, пристроился на полу подле двери в господские покои и дрыхнет. Ариму направился к нему, отвесить хорошего пинка, и насторожился: дверь приоткрыта, самую малость, но никогда не бывало такого. Переступив через спавшего, постучал по створке - знак, от прочих его отличающий. Спальня не прямо за этой дверью, но сон господина чуток.
   Еще раз постучал, уже громче.
   Ничего.
   Тогда отодвинул створку двери - ничего, ему-то простится, - и замер.
  
  
   **
  
   Нээле не то шла по лугу, не то летела над ним, пытаясь понять, чудится ей далекий зов или нет. Кажется, голос был знакомым...
   Ее сон прервался неожиданно. Девушку вместе с покрывалом сдернули с кровати; не успела понять, что происходит и где она, только моргала.
   В комнате были люди, много; кое-кого она видела раньше - пару женщин-служанок, еще знакомые лица - жители дома собрались тут, и в коридоре толпились, судя по голосам.
   - Ах ты тварь приблудная, - сказала осанистая женщина, седая уже, старшая над служанками.
   - Что случилось? - девушка невольно поджала ноги, собираясь в комочек. Она только сейчас проснулась по-настоящему - и сомневалась, не спит ли.
   - Не понимает она! Ведьма! - женщина замахнулась было, ударить, но не решилась.
   - Не ты? Скажи еще, что не ты!
   - Погоди, Рин, - появившийся в комнате пожилой мужчина, управляющий домом, отстранил служанку, глянул на вышивальщицу. На его темном лице не было ни капли сочувствия к девушке, но желания немедленно ее разорвать на куски вроде не было тоже. - Погоди. Надо ее хоть спросить...
   - Что эту тварь спрашивать? - ощетинилась женщина. - Я бы ее сейчас...
   Домоправитель посомневался одно мгновение, и вновь повернулся к Нээле, которая вдруг осознала, что одета всего-то в длинную ночную сорочку.
   - Это твое?
   Все стихло вокруг - люди слушали. В первый миг не поняла, что за палочка. Потом сообразила: темная, лаковая, с красным отливом и маленьким цветком увенчанная:
   - Это моя шпилька.
   Рука сама пошла к волосам, хоть на ночь заплетала их в косу, а шпильки оставляла подле кровати на ящичке.
   - Ты вчера выходила из этого крыла? В сад, или на кухню? Днем... или ночью?
   - Нет, а на кухню меня не пустили бы, - неприязнь людей была густой, как масло, заполняла комнату, и Нээле невольно подалась назад, словно подушка за спиной могла помочь.
   - Все она врет! - крикнула какая-то женщина из коридора.
   - А я говорю - видел ее ночью в саду! - упрямо заявил один из слуг, девушка его знала - помощник садовника.
   - Но я всю ночь была здесь, у себя, это могут подтвердить две соседки, - совсем растерялась девушка.
   - Да мы как убитые спали! - выкрикнула одна из соседок через головы собравшихся, - Ты, верно, и нас опоила чем!
   - Кто-то был ночью в покоях господина, перевернул все вверх дном, видно, в поисках, а сам он никак не может проснуться. И это, - вновь показал ее шпильку, словно указ со смертным приговором, - найдено там на полу в кабинете. А он говорит - видел тебя в саду возле окон, - домоправитель кивнул на хлипкого человечка. - Мошу не врет никогда, и зачем бы?
   Слуги снова загомонили, уже не слушая Нээле, и домоправитель о чем-то бурно спорил со старшей служанкой, от оправданий девушки отмахнувшись. С ней больше не церемонились - стащили с кровати так, что Нээле сильно ударилась, грубо выволокли в коридор, протащили через все крыло дома, в какой-то каморке закрыли.
   Когда стукнула дверь и осталась одна, подняла руку, коснулась лица - кровь. Видно, рассекла бровь обо что-то. Все текла и текла, мешая смотреть, скоро и весь рукав был испачкан в ней.
  
   Нээле не сразу смогла придти в себя. Все казалось - сейчас проснется. Такой жизни, какая выпала на долю в последние недели, попросту не бывает. Потом встала, хоть кружилась голова, и болело все. Прислонилась к стене. Думала.
   Шпилька эта злосчастная. Но не подсыпала она никому ничего. Как не убивала Тайлин и камень не крала. Даже от шарика этого отказалась...
   И кому-то, верно, пришелся не по вкусу этот ее отказ.
   О шарике знала Айсу. Как бы спросить, с ней-то что? Но, даже если и ответят, спрашивать страшно - вдруг навлечет подозрения на невинную.
   А ей самой ничего уже не поделать.
   Женскую фигуру - видели. Шпильку в покоях нашли. И других чужаков в доме нет.
   Чего ж тут гадать?
   То ли печать пыталась стащить, то ли бумагу какую, а что опоила и господина, и слуг, так на то и ведьма.
   Что с ним случилось? Яд, или сонное зелье? Говорят, и оно бывает смертельным, если дать слишком много. Но выживет, должен - только об этом она и может молиться.
   Не о своем друге уже. И не о себе. Здесь потеряно всё.
   Праздник солнцестояния скоро. Вот и умрут в один день.
  
   Заметила, что несколько старых циновок скатаны, задвинуты в угол, к ним и придвинулась, расправила одну, прилегла: все лучше, чем на полу. Солома под боком кололась, и Нээле бездумно выдернула стебелек, почти наощупь попыталась проделать в нем дырку, вставить другую щепу, гладкостью напоминавшую атласную нить.
   "Кому нужна моя вышивка?" - подумала девушка. - "Нитки, игла... больше я ни на что не способна".
   Холодно было, несмотря на начало лета. Холодно здесь, на севере... Нээле не подозревала, что плачет, просто время от времени смахивала с глаз что-то мокрое и мешающее смотреть. Правда, и смотреть было не на что. Потом подступила дремота, и показалось - это всего лишь дурной сон, сейчас нужно заснуть как следует, и проснуться, и все будет хорошо. Может быть, и вовсе окажется в мастерской госпожи Каритэ, а других никого и не было. Или на пристани в родном городе - и передумает уезжать.
   С чего-то приснился юноша, некогда встреченный в доме господина Таэна. Он прикрывал лицо рукой, а вокруг мелькали черные птицы и росли такие же ирисы. Затем вспомнилась Тайлин. Но не так, как было на самом деле - будто она сидит на краю повозки и улыбается, не по-доброму, и не понять, то ли самой вышивальщице, то ли кому-то за ее спиной. Потянуло оглянуться - но и во сне боль помешала.
   Сквозь сон и подумалось: умершие уходят на небеса или в Нижний дом, кроме тех, кто стал призраком или нежитью... а жертвы этой нежити? Неужто и впрямь душа Тайлин будет с плачем бродить в холмах долгие годы, века?
   Проснулась. И не было здесь никого. Здесь-то не было точно, и не мерещилось ничего, не то что много-много дней назад, когда в подвале сидела. Там горячка была и бред. А здесь только мертвая спутница улыбается из темного угла, будто говоря - ну ты и дуреха... Такой парень был - все глазами прохлопала, теперь он голову из-за тебя сложит. А может, умрет и человек, тебя приютивший. Молодец, ничего не скажешь! А все прибеднялась - мол, серая мышка, совсем безобидная! Нээле расхохоталась, и смеялась, невзирая на вонзившиеся в тело невидимые когти, громко смеялась - голоса послышались из-за двери, но войти к ней не решились. Наверное, жутко звучал смех ведьмы.
  
  
   Глава 26
  
  
   Пока госпожин генерал в очередной раз был в отлучке, домочадцы старались - амулеты от ко-йоши разве что под ногами не валялись, монах приходил читать заклинания...
   Понять, исчез маленький дух или нет, так и не смогли. Монах из тех, что собирают милостыню на городских улицах, пробормотал нечто туманное о силе, которая держит нечисть в этом доме, и посоветовал прибегнуть к более сильным средствам, вызвать помощников из Храмовой Долины.
   Слуги домашние засомневались - Тагари Таэна уехал всего лишь в Срединную, мог вернуться в любой миг, и вряд ли одобрит, если в доме невесть что творится. Монаха-то управляющий пригласил, готовый ответить за самоуправство, но замахиваться на большее не хотел. А брату генерала и вовсе не до того было, да и не любил он монахов.
   Так что пока все усилия слуг привели только к тому, что Энори исчез из дома и пропадал невесть где, но явно был в городе, время от времени передавая письменные указания. К концу третьего дня он все же явился, обосновался в саду и велел привести ребенка туда.
   Тэни кинулся к нему, словно к спасительной лодке посреди бурной реки.
   - Ты здесь! Они все с ума сошли! Вели им прекратить, я больше так не могу! - мальчик держал Энори за рукав, просительно глядя в глаза. Но ответа ему не суждено было дождаться - от ворот прибежал слуга, Энори передал, что его дожидается вестник из дома Кэраи. И тот, высвободившись из рук Тэни, мигом покинул мальчика, оставив того в состоянии недоумения и жгучей обиды.
  
  
   **
  
  
   - Догадаться было бы трудно, но в заварке остались бутоны. Один так называемый "двухсердечник", его изредка можно встретить в садах, но не в этом доме. У него слабый аромат, но красивый густо-розовый цвет у отвара. Второй - "змеиный цветок", он растет ближе к северу, напоминает запахом сразу мяту и розу. Возможно, растения, заваренные вместе, вызвали такие последствия... но нельзя сказать, что это было сделано с умыслом. Простите, - судейский врач поклонился. - Это не яд, по отдельности растения довольно безобидны - их нет смысла подмешивать. По совести сказать, даже я не знал о таком свойстве их сочетания.
   - И не может убить?
   - Разве что человек очень болен или очень слаб, тогда есть опасность.
   - То есть, это могло быть ошибкой, желанием придать питью аромат?
   - Могло.
   - И умыслом тоже?
   - Верно. Но я слышал также, что змеиный цветок используют как приворотное зелье, а про двухсердечник в таком же качестве знают все. В этом деле обвиняют двух юных девушек... каковы их познания в травах?
   - У Айсу никаких, - сразу ответил управляющий. - Это здешняя служанка, ей просто негде было научиться. О второй ничего не известно. Но она не имела доступа на кухню, и не смогла бы достать цветы, раз в доме их нет. Правда, эти девушки вроде бы успели сдружиться...
   - Эта служанка стала бы рисковать жизнью ради подруги?
   - Вряд ли. Айсу очень себе на уме.
   - Она могла подложить цветок, не зная, каких он дел натворит, - сказал Ариму, его сюда никто не звал, но он почти силой прорвался. - Хотя могла всего лишь провести вторую, не зная, что та задумала.
   - Это уж не моя забота, - врач пожал худыми плечами, одеяние колыхнулось складками. - Сами решайте, что с ними делать. Повторю еще раз - само по себе это не яд.
  
  
   **
  
  
   - Вы хотите, чтобы генерал, как голубиная почта, носился туда и сюда? - сердито спросил Энори.
   Судейский следователь уже покинул дом, последствия остался расхлебывать управляющий, бледный в синеву и зелень одновременно. Воистину, словно злые силы ополчились на всю семью!
   - Ничего нет опасного. Он уже просыпается, завтра будет в сознании полностью, а еще через пару суток не останется и следа от слабости, - молодого советника, похоже, эта ситуация вовсе не беспокоила, хотя он, в свою очередь, с интересом изучил остатки питья.
   - От нас останется мокрое место, когда господин генерал вернется и узнает, что мы его не уведомили!
   - Ничего от вас не останется... хм... я лишь хотел сказать, что все уже не будет иметь значения, и господин Кэраи первый за вас заступится и скажет, что я был прав.
   - Я все-таки напишу, - управляющий поклонился, поглядывая на столик с бумагой и тушечницей. Страх пересилил в нем доверие.
   - Я сам, - Энори протянул руку перед его грудью, словно управляющий мог прямо в этот миг кинуться к столику и начать писать. - Раз вы не можете внять моему совету, хотя бы признайте: я лучше знаю, что нужно сказать.
   - Конечно, - управляющий выдохнул так, словно у него с плеч свалилась целая телега с камнями. Он и не думал препятствовать, напротив, был счастлив, что не придется самому подбирать слова.
   Спросил неуверенно, чуть заискивающе даже, хоть сам привык распоряжаться:
   - Мы, разумеется, всецело виноваты, что не уследили, но господин сам привел эту девушку, несмотря на дурную славу о ней...
   - Не беспокойтесь, не собираюсь вас всех оговаривать, - Энори уже расправлял лист бумаги на столике, прижимая деревянной плашкой, - Что касается девушки... - рука с кистью на миг замерла в воздухе, и в нем же начертила какой-то знак, вроде бы от сил зла:
   - Тут уж мне предоставьте решать, что делать.
  
  
   **
  
  
   Айсу мучили кошмары. Чудилось, что она идет по ажурному мостику, такому, как в саду господина, и все вокруг тихо, щебечет соловей-черногрудка, и пряди тумана подрагивают между кустами. Слова чьи-то звучали - будто не голос даже, а листва ожила и шуршала, или пела земля, остывая ночью и теплея под утро. Подламывается дощечка под ногой, и Айсу летит в яму, до краев заполненную сколопендрами...
   С криком проснулась - осознала, что по-прежнему закрыта в одной из подсобок. Всю ночь не сомкнула глаз, и сейчас, несмотря на то, что в беде оказалась, ее все же сморило. Неудивительно, что кошмары приснились.
   Девчонка сцепила пальцы, принялась молиться - губы дрожали, слова получались невнятные. Не дойдет такая молитва до тех, кому предназначена.
   А другому молитвы не предназначены, можно лишь надеяться, что поможет, что помнит...
   Может, она допустила ошибку, самую страшную в жизни? Скоро узнает, и тогда жизнь эта окажется очень короткой...
  
  
   Фигурка девочки - со сложенными ладонями, чуть подавшаяся вперед - замерла у выхода. Одна из прислужниц в доме, молчаливая, себе на уме. Именем Айсу - "серебряная". Да, это она упорно смотрела вслед, издалека, уверенная, что не видят ее. Решилась...
   - Господин...
   Он шагнул к ней с улыбкой, вроде бы не испытав и тени недовольства, что девчонка некстати встретилась на пути. Айсу подняла на него полные тревоги глаза. Прикусила нижнюю губу.
   - О чем ты хочешь спросить? - он коснулся ее руки, разводя соединенные ладони Айсу.
   - Я бы хотела... - девочка потупила взор, зарделась. - Вам дана... особая сила... читать в душах людей, и другое... Может быть, я... если возможно...
   - Ты хочешь, чтобы я научил тебя этому?
   - Да, - выдохнула Айсу, и опустила голову, рука ее вздрогнула в руке юноши.
   - Понимаю. Но такие способности дорого стоят. Чем ты готова платить?
   Девочка посмотрела на него изумленно-растерянно.
   - Своей верностью...
   - В чем же? В том, что не пойдешь к другому учителю?
   - Если надо, я не пожалею жизни...
   - Если завтра я потребую ее, согласишься?
   Девушка подавленно замолчала.
   - Тогда через сколько - и что ты надеешься получить прежде, чем всерьез мне ее предложишь?
   Не дождавшись ответа, заключил:
   - Тогда тебе не нужно умение, о котором так просишь. Ты не готова расстаться ни с одним из своих сокровищ.
   - Я готова! - Айсу умоляюще потянулась к нему - и будто натолкнулась на задумчивый взгляд.
   Энори отпустил ее руку. Небрежно, будто отбросил.
   - Я рассердила вас?
   - Нет... это не так просто, - он улыбнулся ей как всегда, но в глазах проскользнуло нетерпение, чуть ли не досада - так жалеют о напрасно потерянном времени. - Подобный дар есть не у всякого.
   - Тогда, может быть, вы скажете, что я должна...
   - Нет. Лучше забудь.
   Он покинул дом Кэраи Таэна, а девочка смотрела на тропу, где только что был силуэт, щурилась от полдневного солнца и не слышала, как ее окликали. Думала о своем.
   ...Она почти влюбилась в нового хозяина, когда тот приехал, но не верила, что сможет быть интересна ему. Простая служаночка, на таких и не смотрят. И уже скоро мысли ее вновь вернулись к тому, о ком думала с тайной надеждой.
   Но раньше он не наведывался в этот дом, а ей нельзя было часто отлучаться. И вот такая удача...Уже не первый раз он тут, и будет еще. Красивая внешность его скорее мешала - Айсу больше надеялась бы на успех, будь он стар и уродлив. Но зато она была смелой. И не хотела сдаваться.
  
  
  
   Глава 27
  
  
   Нээле то засыпала на четверть часа, то просыпалась - нельзя было сон отличить от яви. Тишина была всюду, все сильней болела голова, а душу затянула серая муть. Ничего нельзя сделать, ничего не смогла - и жалеть о том уже поздно.
   Смотрела перед собой, с трудом понимая, видит или зрение потеряла.
   Отметила только, что дверь отошла в сторону - за ней что-то было, но девушку это коснуться уже не могло. Для нее мир кончился здесь, в подвале.
   Кто-то легкий и быстрый очутился подле нее, миг - и он уже стоит на коленях, совсем близко от девушки.
   Нээле с вялым удивлением отметила его появление - нечто бело-серебряное, невесомое, то ли человек, то ли дух... Слишком светлый и легкий для каменного мешка.
   Но сейчас ничего не имело значения.
   - Нээле.
   Осторожно стер уже подсохшую кровь со щеки - Нээле узнала платок, свою вышивку...
   - Господин Энори, - неуверенно окликнули его из коридора. - Что-то не так?
   Юноша задел рукавом ее плечо, и на перламутровом шелке появилось алое пятно.
   - Ты, - одним губами произнесла девушка, позабыв о рангах и обращениях. - Невозможно...
   Он теперь касался платком ее лба, рассеченной брови - пальцы были прохладными и чуть снимали боль.
   Не умудренный опытом провидец в темных одеждах.
   Белое сияющее создание. Белое.
   Так вот кому она писала, оказывается.
   Теперь девушка уже не смогла бы сдержать слезы - и не пыталась. Они не катились по щекам - лились нескончаемо, и мокрым было не только лицо, но и воротник.
   Он попытался вытереть ей и слезы, но платка не хватило - большая часть его была уже красной. Тогда он просто поднял ее и вынес наружу. От яркого света заболели глаза - а небо тоже было красным.
   Она так и не поняла, что это закат. Ей было почти все равно, и ничто не пугало - так, как бывает в конце пути. Потом она очутилась в носилках, а там вновь было хорошо и темно, и она снова была одна. Из-за ткани, закрывшей дверцу носилок, донеслось:
   - Я запомнил тебя тогда, в этом доме.
   Короб качнулся, отрываясь от земли, и девушке показалось, что земли больше никогда под ногами не будет.
   Не так давно ее вез друг - к спасению. Куда везет этот?
  
  
   **
  
  
   - Хочешь жить?
   Голос шел с той стороны окошка, незнакомый, глухой и холодный. Страшный голос, в кровь проникающий. Но не слушать нельзя - куда отсюда денешься-то?
   - Кто ты? - Лиани потянулся вверх, безнадежно пытаясь разглядеть говорившего. Но какое там... еще и ночь на дворе.
   - Не трудись. Я могу дать тебе свободу.
   - В обмен на что? - быстро спросил молодой человек. А сердце сперва замерло, потом только так застучало.
   - Просто беги из города, и побыстрее. С одним условием - поклянешься взять с собой одну вещь.
   - Кто ты? - повторил Лиани.
   - Я не собираюсь тебе открываться.
   Такое знакомое чувство от говорящего... Сейчас легче, нет той безмерной жути, но все же...
   - Ты знаешь, кто убивал стражников?
   Коротких хриплый смешок был ему ответом.
   - Так как, договорились?
   - Я один раз уже нарушил слово.
   - Ну так не привыкать...
   Лиани отошел от окна. Кто бы ты ни был... а не пошел бы ты.
   - Стража будет мертва - беги, пока я помогаю тебе.
   - Мне не нужна твоя помощь - а такой ценой тем более.
   - Это не спасет тех, кто тебя охраняет.
   - Если я не смогу тебе помешать - а я постараюсь - уж всяко не побегу.
   - Ты мне не веришь, - прилетело с той стороны окна. - Хочешь напоследок сохранить честь, или доброе имя? Твоя девчонка в большой опасности.
   - Нээле? - дыхание замерло, и воздуха не хватило. Давно про нее не слышал, и больше узнать ничего не смог. Порой, думал, жива ли еще.
   - Не знаю, как ее имя.
   - Что с ней?!
   - Она попала в очень плохую историю, куда хуже, чем ты, когда увез ее.
   - Выпусти меня отсюда!
   - Как загорелся сразу! - судя по голосу, говоривший недобро усмехнулся - но молодому человеку почудилась и боль в его голосе. - Если ты намерен сразу кинуться ее выручать, то ты просто глуп. В городе тебя отыщет любая кошка. И тогда конец вам обоим. Уходи подальше, а там поймешь, как быть.
   - Ты откроешь дверь?
   - Сам справишься, если постараешься - я уже немного помог. А стражи на пути не окажется.
   - Зачем ты нам помогаешь?
   - Вам?! К тебе у меня нет ни малейшей приязни, но я тебя понимаю. Об остальном тебе знать и вовсе не нужно... пользуйся, пока предлагают! - сказал некто совсем уже зло. И это неожиданно сделало голос вполне человеческим. И леденящей жути заметно убавилось.
  
   Пару мгновений готов был согласиться на что угодно, лишь бы вырваться отсюда и помочь ей - но быстро опомнился. С кем Лиани вообще говорит?! Неважно, человек это или что-то иное, но несколько стражников уже мертвы, и погибнут еще - ради его побега?
   Это цена непомерная.
   Юноша кликнул стражу - пусть ловят того, кто здесь, за стеной, и не будет жечь душу возможность. Никто не ответил на зов - но громкие голоса послышались снаружи, и факелы полыхнули, оставляя отсвет на стенах. Тревога поднялась там, во дворе.
   Я не успел, подумал молодой человек. И, вспомнив совет, всем телом налег на решетчатую дверь, ударил по ней раз и другой. На миг, кажется, потерял сознание - все вокруг вспыхнуло белым. Обнаружил себя почти повисшим на решетке, чудом удержался за нее. Но замок и вправду не выдержал, видно, беспокойство за девушку придало сил, а страшный собеседник что-то сделал со щеколдой и рамой - у самого заключенного сейчас точно не получилось бы выбить ее.
   Когда понял, что снова может нормально двигаться, шагнул из камеры в распахнутую уже дверь - никто не окликнул.
   Никого и в соседнем коридоре не оказалось, и у выхода никого, и вскоре Лиани очутился снаружи. Остановился, вдыхая ночной воздух, пьянящий, будто подлинную свободу с собой принес. Над входом горели фонари, оранжевые, мягкие, здесь тоже казалось пусто.
   Мимо метнулась фигура с факелом в руке, человек спешил куда-то за угол. Юношу он не заметил.
   Пересечь двор, и, если удастся миновать ворота...
   Лиани замер на миг. На воротах гарнизона стража наверняка, ее снимают только если совсем уж большая беда, пожар, к примеру, такой, что полгорода полыхает. Прятаться? Где? Все ведь обыщут.
   Хрип раздался справа, за углом, противоположным тому, куда убежал человек с факелом. Лиани будто очнулся - тут погибают люди, а он "прятаться". Поспешил на звук, увидел лежащее тело - темные очертания. Нагнулся, попытался приподнять лежащего, ощутил мокрое под руками. Кровь...
   Раненый не издал больше ни звука. Невдалеке снова мелькнул отблеск факела.
   - Идите сюда! - закричал юноша, не думая, что себя выдает.
   Рядом тут же возник силуэт. При свете стало видно - у лежащего разорвано было плечо, шея задета.
   - Ах ты... - раздалось приглушенное ругательство. - Ну чего встал? Помоги дотащить... - стражник, которого раньше не видел, повернулся к Лиани.
   Ему, похоже, было все равно, к кому обращаться - ладно хоть за лазутчика не принял, мелькнула мысль. Сам-то Лиани иначе одет, даже если в темноте лицо не разберешь.
   Раненого донесли к домику гарнизонного лекаря. У крыльца человек пятнадцать толпилось, но казалось, что много больше. Говорили вполголоса. Все чувства Лиани обострились, как у дикого зверя. По сторонам смотрел, пытаясь понять, что тут и как.
   - Вот еще один, - сказал его спутник. - Не жилец, боюсь. Еле дышит.
   - Ты видел кого-нибудь? - средних лет мужчина с перебитым носом повернулся к юноше, вопросительно глядя. Потом посмотрел на запертые ворота, отсюда их хорошо было видно - и выругался.
   - Я в разных бывал переделках. Но это уж чересчур.
   Когда положили раненого на крыльцо, мужчина снова заговорил:
   - Когда я на границе служил, мы как-то стояли у северных отрогов. Там ночью рухэй напали, порезали весь караул, и нам досталось. И все же дело обычное, а такая вот тварь...
   - А ну, хорош болтать попусту! - человек с нашивками здешнего командира десятки, с лицом, напоминающим помятую луну, подошел к ним. - Так вот и нагоняют страх... Ах, нечисть! Еще оружие побросайте!
   Нагнулся над раненым, сказал утвердительно:
   - Этот выживет. Тащите в дом.
   - Сколько еще? - спросил Лиани. По лицам видел - не обошлось одной жертвой.
   - Трое... Один готов, остальные в Нижний дом не спешат. Убивать эта тварь умеет, но торопилась - или поостереглась. Думаю, кто бы то ни был, он был один.
   Командир задумчиво поглядел на молодого человека.
   - Ну, а ты-то? Как вышел наружу?
   Лиани понял, что все смотрят теперь уже на него. И не просто смотрят - он, по сути, уже в кольце стоит.
   - Я не нападал на них, - сказал, поздно сообразив, что его самого заподозрить - милое дело.
   - Верю, - откликнулся десятник, - Ты человек, а это зверь постарался, или еще что похуже. Но он мог и нарочно отвлечь, дать тебе сбежать?
   Юноша оглянулся.
   Взгляды, брошенные на него, яснее ясного выражали - ты нам, конечно, помог, только держать тебя здесь - по-прежнему наш долг.
   Теперь точно не скроешься, даже если захочешь. И праздник середины лета вот-вот наступит.
  
   Лиани посадили в соседнюю камеру. Десятник расспрашивал его, явно не случайно обходя молчанием сломанный замок.
   "Ты хотел сбежать", - говорили его глаза. Но вслух стражник произнес другое.
   - Ты можешь что-нибудь нам сказать? Видел кого-нибудь, или слышал?
   "Если я скажу сейчас про голос за окном, может, сумею помочь, и смогу прожить еще какое-то время - свидетель все-таки... и снова пойдет речь о ней? И с чего бы меня решило выпустить... это?"
   - Нет, ничего - только крики.
   Все равно не придумать сходу, как рассказать что-то правдоподобное, но иное.
   - Да уж... ты не из слабых, - десятник поглядел на скобу, наполовину вырванную, на торчащие щепы, затем на него самого, усмехнулся вполне добродушно. И прибавил:
   - Я рад бы тебя отблагодарить как-то. Что ты раненого обнаружил, может, и жизнь ему спас - расскажу. Только...
   - Я ничего не жду! - резко ответил молодой человек.
   - Ладно, не бери в голову. И не взыщи - стеречь тебя станут строже, чем раньше. Заодно и от той твари.
   - Неважно, - ответил Лиани. Помедлил: - Я только хотел бы спросить - девушка, которой я пытался помочь - что с ней? Последнее, что сказали мне - ее забрали в дом господина Нэйта...
   - Не знаю, не слышал.
   - Хоть как-то могу узнать про нее?
   Видимо, в глазах парня было что-то такое, от чего десятник только рукой махнул:
   - Девушки ему... нет бы... ладно, узнаю что - передам. Нет - так нет, у меня забот побольше, чем у тебя.
  
   Когда выносили тела, один из новобранцев заметил лежащий в тени у стенки пояс - пряжка его была хороша, похоже, позолоченная, а то и золотая. Молодой солдат уверен был - никому из гарнизонных пояс не принадлежал. Странно - как можно такую вещь потерять? Решив разобраться позднее, он спрятал находку в сумку - расставаться с поясом отчего-то совсем не хотелось - и вместе с другими покинул казармы.
   Утром он не вернулся. День спустя его обнаружили мертвым у дороги - горло было разорвано точь-в-точь как у погибших в городском гарнизоне. Ничего особенного при нем не нашли.
   В тот же день втайне от Рииши стражники привели-таки к себе одного из монахов, но тот лишь руками развел - какая-то тварь здесь определенно была, но сейчас чисто. На всякий случай зарыл у ворот пару табличек со священными письменами.
  
  
   **
  
  
   В носилках Нээле ехала, едва себя осознавая. Чуть легче стало, когда ее извлекли оттуда - свежий воздух дал силы. Потом была комната, светлая, золотистая, плети растений, диковинные лампы. Атласное покрывало, расшитое серебром, оказалось у самого лица - Нээле сообразила, что ее опустили на лежанку.
   - Если уж взялась, то иди до конца, - заметил юноша вскользь, подкладывая подушку под ее голову.
   - Что? - слабо спросила она.
   - Ты хотела помочь другу.
   Нээле промолчала. Больше всего ей хотелось лишиться сознания, но девушка могла только закрыть глаза.
   - Скоро поправишься, - произнес он ласково. - Твоя история... из нее так легко сделать легенду.
   Если что еще и говорил, Нээле не слышала - обессиленная, она погрузилась в глубокий сон.
  
  
   Врач дома Таэна умел прятать все свои мысли и чувства за бесстрастным выражением лица, и, оставив господина Кэраи, явившись по зову Энори и увидев незнакомую девушку в его покоях, не подал виду, что нечто необычное происходит. Будто каждый день он сюда охапки девушек приносит, считая, что сам тут хозяин.
   - Она скоро очнется?
   А он беспокоится, с удивлением отметил Микеро. Пожалуй, кроме Тэни никто не вызывал сходных переживаний у молодого советника... даже случай в доме генеральского брата ему безразличен.
   Девушка не подавала признаков жизни - но почти сразу врач понял: она то ли спит, то ли в обмороке. Кажется, все-таки спит... Ссадины и ушибы на теле во множестве, бровь рассечена, но, похоже, внутренних повреждений нет. Разве что ударили ее как-то особенно хитро - или же неудачно, если не было цели убить.
   - С девочкой все будет хорошо. Благо, что она сумела заснуть.
   - Позаботьтесь о ней... Когда очнется, не говорите ничего. Нет... Можете сказать, что это дом генерала Таэны.
   - А что скажет об этом господин генерал? - спросил врач, и в лице его сострадание боролось с опасением и непониманием, оно пробилось-таки через личину бесстрастия.
   - Мне все равно, что он скажет... - заметив изумление на лице врача, Энори поправился: - Пока нет его, слушать будете мои указания. Что-то не так?
   Возразить было немыслимо, но по дому вновь поползли слухи. Уже то, что пострадавшая девушка попала сюда из дома господина Кэраи, который сам то ли при смерти, то ли уже нет, но едва не отправился к предкам, у любого могло вызвать сильнейшее недоверие.
   И ко-йоши припомнили, и страшную ночь, когда Тэни едва не умер.
   Вновь появились на стенах и над порогами знаки от сглаза и нечисти.
  
  
   **
  
  
   Кэраи полулежал на подушках, сонное оцепенение, продлившись почти сутки, уже отпустило, оставив лишь сильную слабость, он сейчас и кисти для письма не удержал бы. Врач Дома Микеро уже побывал здесь, заверив, что через пару-тройку дней тот сможет вернуться к делам.
   Если бы выпил всё содержимое чашки, пришлось бы проваляться с неделю, наверное, может, и дольше.
   Энори появился, будто просочился сквозь дверную занавесь, отделявшую спальню, в темно-сером и сам походил на тень, даже отделка на вороте и рукавах, черно-серебряная, казалась игрой теней. Для разнообразия держался вполне почтительно, хотя с ним ни в чем нельзя быть уверенным.
   Пожелания скорейшего выздоровления Кэраи пропустил мимо ушей - заявил сразу, хоть и тихим еще голосом:
   - Как ты объяснишь то, что произошло?
   - Что именно, господин? - спросил Энори, намереваясь занять место у окна, но Кэраи не дал ему сделать этого:
   - Иди ближе. Я хочу видеть твое лицо. Начни с малого - с чего ты явился в чужой дом и забрал то, что тебе не принадлежит?
   - Она могла умереть. Вряд ли вы хотели этого - так, от побоев слуг или случайности, а не по вашему слову...
   - Какое благородство! Ради чего, спрашивать бессмысленно.
   - В этом загадки нет - она мне и раньше писала.
   - Зачем еще?
   - Услышала, что я люблю помогать людям, - отпарировал Энори, правда, на сей раз без вызова в голосе.
   - Преступникам? Что ты знаешь об этой девушке?
   - Впервые увидел ее в этом доме не так давно. И - нет, раньше слышать о ней мне тоже не доводилось.
   - Допустим, я поверил тебе. Но ты всегда хвалился умением отыскивать истину. Тогда ты знаешь и остальное... знаешь виновника.
   - Возможно...
   - Кто это?
   - Я не доносчик и не обвинитель. Не хочу, чтобы мое слово решило чью-то судьбу.
   - Да ты что? - Кэраи приподнялся, не скрывая насмешки. - Я велю отметить этот день - произошло небывалое!
   - Я к вашим услугам, господин Таэна. - Энори чуть поклонился, лицо не выражало ничего. Хозяин дома вновь откинулся на подушки.
   - Нээле без помощницы не попала бы на кухню, да и коридорному слуге ничего бы не смогла дать. В вину девчонки-прислужницы я верю больше, но вот сама ли она, или по просьбе подруги? Или все же кто-то иной? Ты ведь занимался делами, где непонятно, кто виноват.
   ...А слуги твердят - горная нечисть, ей и зелий не надо, достаточно чар: слух о том, что Нээле укротила хассу, давно разошелся по городу...
   Этого вслух не сказал.
   - Они так обошлись с Нээле, чуть голову ей не разбили. Сейчас ее бесполезно расспрашивать.
   Кэраи поморщился, услышав имя:
   - Я этого не приказывал... однако могу их понять. Но я хочу услышать тебя. Меня не устраивают отговорки.
   Энори поднял глаза - и следил за шмелем, с ворчливым гудением кружившим по комнате, долго, пока не осознал, видимо, что говорить придется.
   - Есть вещи, которыми заниматься подобает другим, и не на все вопросы я знаю ответ. Одно дело чувствовать, где залегла трещина в камне, другое - распутывать чужие интриги.
   - Когда тебе удобно, ты не знаешь ответа, - сухо сказал Кэраи. - Ты ведь интересуешься травами. Слышал о таком свойстве этих растений?
   - Это знает любой житель предгорий на самом севере, за озером Трех Дочерей, - ответил Энори спокойно. - Там два цветка растут рядом, и только там. Но Нээле не с севера.
   - Что-то еще можешь сказать?
   - В вашем доме чего только ни говорили о Нээле, но никому не пришло в голову вспомнить о тех, кого луна заставляет ходить ночью.
   - В этом она не была замечена.
   - За две недели, или чуть больше? Слишком малый срок. Я посмотрел бы за этим... Если в саду в самом деле видели Нээле, мало ли кто мог быть, но подумали на чужую. Или на Айсу, будто нельзя ей было ни с кем подружиться.
   - Двум милым девушкам ты не можешь не помочь, так?
   - Что будет с Айсу? - ответил Энори вопросом на вопрос.
   - Я решу позже, когда станет ясно, какова ее роль.
   - Не трогайте ее.
   - Это что, просьба - или приказ?
   - Просьба, конечно, - он, будто спохватившись, отвлекся наконец от шмеля, склонил голову. И тут же привычно метнул взгляд искоса:
   - Айсу глупая девочка, но не настолько - она мечтает добиться чего-то, зачем ей подставляться так глупо? Ведь заподозрить ее даже проще, чем Нээле.
   - Я позже решу, как быть со служанкой. Что до вышивальщицы...
   - Позвольте мне оставить ее у себя. Не надо ей возвращаться. Слуги ее ненавидят...
   - Пока мне не до нее. А там посмотрим.
   Энори вновь поклонился - и попросил позволения уйти.
   Темно-серебряная тень выскользнула из комнаты. Энори умел двигаться бесшумней ветерка, не хуже лазутчиков из легенд. После его ухода Кэраи ощутил себя так, будто всю кровь заменили на воду, настолько вымотал этот довольно бессмысленный разговор. Хотя, может, не настолько бессмысленный - похоже, то ли Энори знает виновника, то ли подозревает, кто за всем этим стоит. Почему он не сделал попытки бросить тень на кого-нибудь, а устранился так напоказ? Он ведь присутствовал при допросах, можно потребовать и на сей раз. Хотя и без того ему веры нет, а если еще заставить... Но раз он забрал девушку, хоть как-то себя проявит.
   Самому возиться с вышивальщицей, то ли преступницей, то ли и вправду ведьмой не было ни сил, ни желания. Но девушка пришлась ему по душе... а Энори не нравился никогда. И все равно сейчас не до того; после, после...
   Айсу же... Сейчас ее заперли где-то, отдельно от Нээле. Что с нею делать? И в самом ведь деле не ясно, кого видел помощник садовника, он сам уже путается. А уж если девчонка подкуплена недоброжелателями, лучше за ней приглядывать. Можно выйти на след. Пусть остается, только из самого дома убрать. Черной работы во дворе и в подсобках хватает.
   Но так хочется надеяться, что это случайность. Если на домашних слуг нельзя будет положиться, это значит - удар может последовать каждый миг. Хотя не стоит себя обманывать, он давно ждал чего-то подобного.
   Стены слегка покачивались, и было очень мерзко, то ли от остатков яда, то ли от разговора, а на фоне вышитой занавески примерещилась Нээле. Неужели и вправду подослана? А так хотелось поверить ей...
   Закрыл глаза. Мысленно услышал голос Тагари: "Ты это умеешь. Выжидать, склоняться... умеешь ведь, не так ли?".
   Именно ждать и придется. Сделать вид, что все принял, как есть.
   Какая-то неуловимая мысль не давала покоя, но, не додумав ее, Кэраи заснул.
  
  
   **
  
  
   - Я умру? Что со мной будет?
   Айсу сидела прямо, и только побелевшие губы да туго сплетенные пальцы выдавали, в каком она ужасе.
   - А что будет с ней, тебя не волнует? Даже не спросишь, где она?
   Энори держал расшитый лоскут ткани, разглядывая искусно подобранное сочетание нитей. Ирисы, листья кувшинок, стрекозы порхают над ними...
   - У нее есть любопытная вышивка, жаль, незаконченная. Сорока и черный дрозд...
   - Она сама во всем виновата, не я.
   К Айсу отнеслись снисходительней - ее заперли в такой же клетушке, как Нээле, но никто пальцем не тронул. Пришлую проще счесть врагом, чем свою.
   - В чем же она виновата?
   - Это она хотела любой ценой вытащить своего приятеля.
   - Любой ли? По-моему, все наоборот...
   Чьи-то шаги послышались, заскрипели половицы - здесь, в подсобках, полы не были пригнаны так хорошо. Айсу в ужасе вскинулась.
   - Сиди спокойно, - с досадой сказал ее гость, - Раз я здесь, никто не войдет. А что будет потом, зависит и от тебя тоже. Кстати, ты помнишь ту легенду о любящей паре... ее ставили в театре в прошлом году? То ли "Корни и ветви", то ли... неважно. Девушка пыталась спасти возлюбленного, настолько хорошо пыталась, что приняла внимание весьма высокопоставленного лица... все ради другого, конечно. На какие только жертвы не пойдешь, чтобы спасти самое дорогое! А когда поняла, что добиться помилования или устроить побег не удастся, решила отомстить... Такие легенды любят рассказывать, сочинять пьесы, а уж творить их собственными руками... - он казалось, забыл про Айсу, а та слушала, чуть не плача. Энори прервался, добавил совсем другим тоном, без тени мечтательности:
   - Так вот - служанка, помогавшая молодой паре, в такой легенде была бы очень даже кстати. Только я не думаю, что история уже подошла к концу.
   - Меня не убьют?
   - Да ты способна думать хоть о ком-то, кроме себя?!
   - О ней мне думать бессмысленно... вам виднее, что делать.
   - А о нем? Хозяин твой, все-таки.
   - Я заслужила самое жестокое наказание. Я должна умереть. Но не хочу! - она вскинула голову. - Пусть я трусиха, но я не хочу... и кроме вас мне никто не поможет.
   - Ты знала, что делаешь.
   - Знала, но если бы... - подняла глаза, осеклась. Поникла. - Вы все расскажете им?
   - Сколько тебе весен, Айсу?
   - Пятнадцать исполнилось в прошлом месяце...
   - Серебристый отблеск - твое имя, и к моему подходит. У вас говорят, это важно, так? Дай руку.
   Он бесцеремонно перехватил робко протянутую ладонь. Айсу не поняла, чем, но порезал кожу на ней, и быстро пальцем стер выступившую капельку крови.
   Отпустил ее руку, прибавив:
   - Можешь спокойно спать. Даже если тебя все же решат обвинить, я сумею помочь.
   - Это значит, что я... - сердце Айсу учащенно забилось, она подалась вперед, словно увидела не человека даже, а священный алтарь, подле которого можно укрыться.
   - Ты правильно поняла.
   Девушка вспыхнула, просияла. В голосе ее, еще сдавленном, испуганном, прорезались новые нотки - надежды.
   - Я благодарна, что вы сочли меня достойной...
   - Теперь я смогу быстро тебя найти, так или иначе. Не рассчитывай на многое, но кое-что я тебе расскажу. И не пробуй теперь вернуться к прежнему.
  
   Девушка прислонилась к стене. Он ушел, и будто свет унесли. Ее слегка потряхивало, подгибались ноги, но по губам блуждала неуместная - и, как она сама знала - глуповатая улыбка. Сил совсем не осталось, и Айсу незаметно для себя сползла на пол.
   Она прошла испытание. В какой-то мигу думала - откажется от нее, и все кончено. Но нет... он награждает за верность.
   Вспоминала. Вот она приносит письмо от Нээле, он читает - и в руку ее ложится коробочка. Девушка знает, что там и что делать дальше. И не говорить вышивальщице, что отнесла сразу, надо, чтобы она надеялась на ответ, которого так и не будет... Так велел почему-то.
  
  
   Ей запрещено посещать эту часть сада, но она здесь, стоит на изогнутом крохотном мостике. Он поманил за собой, и она пошла: значит, можно, значит, сейчас не увидят.
   - Чего же ты желаешь?
   - Прежнего...
   - Хм. Я же сказал - нет.
   Под мостиком небольшой, всего в два шага, канал, в котором сейчас отражается очень синее небо. Она стоит над небом, так кажется: все равно смотрит вниз.
   - Вы спрашивали, что я готова отдать... Я теперь могу ответить. Все, что угодно.
   - Неужто?
   - Да, господин.
   - Ты говорила о долге. А станешь делать все, что скажу я?
   - Если это не повредит моему хозяину...
   - Нет. Я сказал "все". Раз уж хочешь знать больше, чем обычные люди.
   - Я не могу, - она опустилась на колени, закрыла руками лицо.
   - Не очень-то тебе нужно... - сказал он задумчиво. - Пусть так, все равно.
   - Ведь служу ему.
   - Тогда у тебя нет права и обращаться ко мне, - он сделал движение, собираясь идти дальше. Девушка, не помня себя, ухватила белый шелковый край одежды:
   - Нет, я...Я так устала быть ничтожной... Теперь и вовсе никто, если потеряю возможность.
   Вскинула глаза, умоляюще сложила руки перед грудью:
   - Прошу, не отказывайте мне. А я... я откажусь... от верности этому дому.
   Перед тем, как Айсу покинет сад, в ее волосы входит зеленый стебель, на котором - венчик, бело-розовое пенное чудо.
   - Вам они нравятся, господин мой?
   - Да, я люблю цветы. Если знать их язык, многое можно рассказать без помощи слов...и многое сделать с их помощью.
  
   Она осмотрела руку, узкий неглубокий порез на ней, и прижала к губам, потом к сердцу, прошептала "Вам я буду верной всегда".
  
  
   Глава 28
  
  
   Светлые и темные пятна на подушке, так свет падает, и не сразу понятно, что одно из белых пятен - это лицо, а его обрамление - не тени, а гладкие темные пряди. Вот-вот откроет глаза, и растворится в воздухе, будто и не было ничего. Да, думал Микеро из семьи Хой, что-то подобное пришло бы на ум его поэтической сестре, а сам он, к сожалению, так и не научился красиво нанизывать образы. И перед ним на кровати не призрак, а вполне живая девушка, которой очень не повезло.
   Врач смотрел на лежащую перед ним - и мучился сомнениями. Сказать-то он ей ничего не скажет, приказы хозяев дома не обсуждают, но жалко девочку, и не только из-за того, что поранена, и даже не из-за того, что впуталась в нехорошее дело.
   Просто не стоило ей попадать в этот дом, ох, не стоило, вот и все.
   Та, канувшая в прошлое ночь не прошла даром - врач присматривался к Энори, и отметил немало странных вещей. Ел подопечный генерала куда меньше, чем полагается юноше его возраста, даже зимой держал открытым окно - и холода не боялся вовсе, а шрама его так никто и не видел... и не видел отсутствия шрама!
   Сам врач как-то зашел в купальню, когда там был Энори - мол, ошибся, виноват слуга сообщил, что зовут, думал, случилось что...
   И... ничего. Потом осознал, что его тела вовсе не разглядел, не помнил. Глаза, лицо - да. И стены купальни, плиты на полу... брызги воды... всё.
   А случайно не подойти к нему.
   И Кирэ погибла - распускавшая странные сплетни. Отчего она умерла, так и не поняли...
  
  
   **
  
   Болела каждая косточка, особенно ребра - с трудом удавалось дышать. А по голове словно молотками стучали.
   Потом осознала, что лежит на мягкой постели, укрытая чем-то невесомым. Резкий запах - не то хвои, не то морской соли - запах лекарства.
   - Где я? - прошептала Нээле.
   - В безопасности, девочка, - к ней склонился мужчина средних лет, тощий, круглолицый и смуглый, в головной повязке и одежде врача. - Пока тебе не стоит говорить, отдохни...
   Ей дали выпить пряный бульон, и потом чашечку чего-то еще, остро пахнущего сеном и лесом. Тут же потянуло в сон. Тут же привиделся Энори, точно такой, как был в подвальной каморке. И его присутствие беспокоило, и Нээле, кажется, плакала.
  
   Спала; когда открыла глаза, он был рядом. На окне сидел, пальцы теребили цветок - белый пион.
   - Ну наконец-то. Как ты себя чувствуешь?
   Значит, все же не сон, и вправду было - он пришел, словно в сказке, и спас ее, и после врач ей помог...
   - Что произошло? - голос с трудом подчинялся, и отвечать вопросом на вопрос было невежливо, но не могла не спросить. Слушая рассказ, ощущала, как все холодеет внутри.
   - С ним... с господином ведь все в порядке теперь?
   - В полном. За него можешь не волноваться.
   - Клянусь, это не я...
   - Не верил бы, ты осталась бы в доме.
   - Скажите, Айсу, она...
   - С ней пока сложно. Но, думаю, ее я сумею вытащить, - Энори улыбнулся. - Только не спрашивай, кто виновен и почему, в этом долго еще не разберутся.
   - Почему вы помогаете нам?
   - Почему бы и нет, - он отвлекся на цветок, разглядывал лепестки на просвет, будто впервые видел такое чудо природы. Добавил мимолетно:
   - Твое письмо я получил.
   - Сколько я проспала? - спросила немеющими губами. А ведь забыла совсем...
   - Почти сутки. Не бойся, он жив. Держи! - бросил цветок ей на подушку. Нээле вздрогнула. - Если праздник запрещает проливать кровь, странно, что он не велит отпускать людей на свободу...
   Серебряная заколка без единого камня - в волосах, и одет в белое, и никакого узора - только безрукавка-тэлета украшена узкой серебряной вышивкой. А волосы чернее угля, но пронизаны лунным блеском. Несмотря на белизну одежд - воплощенная ночь.
   Она так хотела его видеть, а теперь почему-то боится.
   А он уже был подле нее, помог приподняться, подложил под спину подушку, усаживая.
   - Пей, - протянул что-то в маленькой серебряной чашечке, Нээле и в руках-то таких не держала. Выпила, показалась - родниковая вода с легким привкусом мяты. Почти сразу ощутила, что возвращаются силы.
  
   Почему Небеса или люди не дали ей пробыть без сознания этот срок? Тогда знала бы, что больше нет смысла пытаться. А может, именно для этого ее и вернули... только ни сил нет, ни мыслей.
   - Два дня осталось, - тихо сказала. - Вы... как же мне быть?
   - Устроить вам встречу?
   - Я надеялась, вы можете большее. Простите...
   - Пойти и открыть дверь?
   - Нет, - глухо сказала девушка. Смотрела на красивые циновки, брошенные на пол одна на другую. Сама себя ощущала сродни им.
   - Он успел тебе стать настолько дорог?
   - Не знаю...
   - Ты, кажется, забыла, что это он - причина половины твоих бедствий? Не понимаешь? Но именно он задержал тебя. Мог бы и отпустить. Так что он лишь исправил - хоть и не в полной мере - свою оплошность.
   Девушка помотала головой, безуспешно пытаясь остановить слезы. Было безумно стыдно, но ничего с собой поделать она не могла. Будто речка нашла проход в плотине. Почему именно тут, при нем?
   А он ничего не делал, не говорил, даже не шевелился, просто смотрел.
   Слезы наконец кончились, оставляя за собой иссушенное русло.
   - Еще рано, - сказал он, вставая. Приблизился к ней, чуть по птичьи наклонил голову, глядя немного искоса. Глаза юноши были ласковыми и безмятежными, как озерная гладь; и такими зелеными были они, как листья ивы, что склоняется над озером.
   - Вы поможете мне?
   Он молча кивнул. Девушка моргнула пару раз - в комнате его уже не было.
   Нээле вновь захотелось заплакать - она крепко зажмурилась.
  
  
  
   Глава 29
  
  
   Младшему из главной ветви Аэмара идея породниться с Энори запала в душу всерьез. Настолько, что он лишь через пару дней после предложения отдать сестру вспомнил - решающее слово принадлежит отцу. А еще есть господин Таэна-старший, который, конечно, не родственник Энори, но сказать "нет" может вполне - и не возразишь.
   Кайто запоздало сообразил, что отцу может совсем не понравиться мысль отдать Майэрин, но готов был доказывать преимущества такого союза - все, что придет в голову. Собрав все свое упрямство, явился к отцу и выпалил соображения единым духом. Неожиданно Тори Аэмара хитро глянул на своего наследника и согласно кивнул:
   - Неплохо придумано. Старинные дома теряют влияние, тут ничего не поделать, на смену им приходят выскочки... Нет смысла так уж держаться за старое. Он - может быть нам полезен. Если и впрямь почуял, что под хозяином его закачалась земля... Его слушают многие, а уж простонародье... Да, он может быть нам полезен.
   - И... что ты думаешь? Ты согласен? - на всякий случай переспросил Кайто.
   - Если я правильно понял, он хочет выслушивать предложения, а выбирать сам. А я поступлю наоборот... Пусть сначала докажет свою лояльность... почему бы не дать намек, что мы вовсе не против. А если и впрямь пригодится, можно и отдать ему Майэрин. Второпях не делается ничего...
   - Тянуть тоже нельзя, - сказал Кайто. Он все-таки опасался, что отец передумает. В каком виде сам он тогда предстанет перед приятелем?
   Тори Аэмара покачал головой, не одобряя порывов юности:
   - Поглядим... Выведай его планы получше - если он и в самом деле согласен стать нашим сторонником, пусть приходит поговорить со мной.
   Когда сын не скрыл своей радости, коротко поклонился отцу и едва ли не выбежал из комнаты, Тори едва слышно вздохнул, поглядев ему вслед.
  
   Стоило Кайто Аэмара переступить порог дома генерала, он ощутил - воздух тут похож на предгрозовой. Слуги выглядели пришибленными, передвигались по дому чересчур шустро и старались быть неприметными. Энори, приветствуя приятеля, казался рассеянным и не слишком довольным - Кайто подумал, что неуместным может быть предложение. Тем паче Энори так и не сказал, чего желает на самом деле. Не бегать же по пятам, предлагая сестру тому, кому подобная честь не нужна вовсе! Но поздно было сворачивать - иначе пустым болтуном окажется в отцовских глазах.
   - Отец приглашает тебя поговорить насчет Майэрин, - проговорил Кайто, устраиваясь на мягком сиденьи и напуская на себя небрежно-ленивый вид.
   - Неужто? Так и сказал? - в глазах приятеля заплясали веселые искры.
   Кайто ощутил мгновенное замешательство - кажется, он где-то сморозил глупость; но продолжил с привычным высокомерием:
   - Я подумал над твоими словами, и повторяю свое предложение. Надеюсь, ты мою дружбу оценишь. Об остальном тебе скажет отец. Он ждет тебя сегодня перед вечерней зарей, если своим господам ты не понадобишься для чего-то другого.
   Энори в задумчивости подошел к окну и стоял так довольно долго - Кайто начал терять терпение, хотя слуги поставили перед ним закуски и прохладительные напитки, среди которых была любимая сливовая наливка. Но он понимал - отец велел бы наблюдать и не торопить. Наблюдать получалось плохо: что можно вынести из того, что Энори стоит и молчит?
   - Я приду, - сказал он наконец, когда Кайто совсем потерял терпение.
  
  
   Жена Тори, женщина кроткая и молчаливая, своего мужа знала, и оброненную им реплику случайной не сочла. Так, вроде бы вскользь, он доносил до ее сведения, что знать ей о возможной свадьбе все-таки надо. А значит, она в самом деле возможна.
   Женщина долго думала, говорить ли дочери. Родители имели полное право назвать только день, когда та войдет в чужой дом, и вопрос был решен. Но она любила Майэрин, свою старшую, и не хотела устраивать ей подобных сюрпризов.
   Девушка, завернувшись в домашнюю накидку из синего льна, читала стихи древнего поэта, когда мать вошла к ней. Доверчиво улыбнувшись, подняла глаза и вслух зачитала особо понравившиеся строки. Но, видя, что мать осталась равнодушной к поэзии, замолчала в ожидании.
   - Тебе уже шестнадцать, - начала женщина, и в глазах дочери увидела полное понимание.
   - Я давно жду, что вы решите, - в голосе слышалась грусть и некоторое опасение. Майэрин любила родителей, и, хоть испытывала порой страх перед будущим, в душе верила - отец сделает выбор, который будет хорош для нее.
   - Только разговоры, дочка. Только разговоры... сестры не должны узнать ничего.
   Майэрин, услыхав имя, потемнела лицом и отложила свиток со стихами.
   - Это серьезно?
   - Я не знаю, что будет в конце концов, но отец раздумывает над этим. Значит, может и решить...
   - Я готова была стать хорошей женой, но теперь лучше буду молиться с утра до вечера Заступнице, может, она пожалеет меня.
   - Неужели тебе так значимо происхождение?
   - Матушка! Я бы за лесоруба вышла замуж, если так надо, отец знает, что нужно Дому, но...
   - Чем тогда он плох тебе? Что волшебная сила, то к лучшему: защитником будет надежным, - сказала женщина, и опаска звучала в голосе ее.
   - Нет, - Майэрин покачала головой, плотнее кутаясь в накидку, несмотря на теплый вечер. - Его сила тут ни при чем...
   - Сердце молчит? По пальцам одной руки можно пересчитать выходивших замуж по любви... ничего, живут хорошо. Даже если забыть про дар, он куда лучше многих, да и по годам подходит тебе.
   - Я готова была... но не за него!
   - Человек, которого вся провинция любит, тебе неугоден? Обычные страхи, дочка. Если бы другого кого назвали, тоже бы причины нашлись... Майэрин возразить не посмела, но в эту ночь не спала долго. Служанка сказала, что Энори посетил их дом, и мать не пришла утешить - мол, все эти планы в прошлом. Решение зрело, но требовалось все мужество, дабы его осуществить. Тихая, робкая, она прежде и помыслить о таком не могла - но сейчас решила противиться до последнего.
  
  
   **
  
   Облегчение Нээле ощутила быстро - синяки почти не болели, помогли травяные примочки. Только вот голова... Но спала довольно спокойно. Когда проснулась, отважилась спросить, который день и час. Еще не поздно, сказал ей рассудок затем.
   Посмотрела на песочные часы, поставленные рядом с ее ложем. Такую заморскую диковинку как-то видела на родине, в Озерном - крохотные, не то что солнечные или водяные, они позволяли отсчитать полчаса. Сейчас песок в них был неподвижен; девушка робко перевернула колбу, и желтая струйка устремилась вниз, зазмеилась по дну, приковывая взгляд, затягивая в себя.
   Нээле обхватила колени руками, не обращая внимание на занывшие синяки. Уставилась на песок, будто и впрямь проваливалась в него.
   Какая необычная вещица... и страшная.
  
   Девушке принесли поесть, но она отпила лишь пару глотков воды, и то с трудом. Раз заглянул врач, так и не сумевший уговорить ее съесть хоть что-то, какая-то полная женщина, видно, одна из служанок, принесла ей питье на молоке, сладкое и душистое, но девушку замутило даже от запаха, а первый глоток стал единственным. Потом появился ее спаситель, уселся рядом с ней на кровать, не интересуясь, прилично ли это, и велел есть.
   Ему она отказывать не решилась, понимая, что пища в ней все равно не задержится и будет совсем ужасно, однако ничего не случилось.
   - Ты хотела моей помощи, - сказал он затем. С кровати так и не поднялся, их разделяло сейчас расстояние в пару ладоней.
   - Может быть, вы позволите, поможете мне... хотя бы увидеть его?
   - Только увидеть?
   - Я бы хотела... сказать...
   - Ты и Кэраи просила об этом?
   - Там я не решилась...
   - Посмотри на меня.
   Подняла глаза, с надеждой, он так по-доброму говорил...
   - Нет. И зачем? Думаешь, ему есть до тебя дело сейчас?
   - Но я...
   - Хочешь высказать, как тебе жаль? Вряд ли ему нужны твои извинения. Возможно, он десять раз уже пожалел о содеянном, и ты хочешь снова напомнить? Сделать легче себе?
   Голос был мягким, а слова жалили, как дикие пчелы - слышала, их укус особо жестокий.
   Она снова заплакала, беззвучно, сама не поняв, почему лицо стало мокрым. Ощутила теплое прикосновение, кольцо рук, в которых было надежно, почти спокойно. Никуда и не надо, остаться тут навсегда, или насколько он сам позволит. Если бы... так и не удавалось смириться с тем, что будет всего через день.
   - Посмотри, - Энори коснулся ее подбородка, развернул голову к песочным часам. - Чувствуешь, как движется время? Пока не следишь за ним, кажется, ничего не изменилось, но если следить за струйкой, все понимаешь...
   Выпустил девушку, отстранился, сразу холодно стало.
   - У тебя есть дар, - негромкий голос казался шелестом песчинок, только в другой, огромной колбе, где находились и она, и Энори. - Ты можешь увидеть то, что было или будет...
   - Как ты? - спросила она безучастно.
   - Не стоит сравнивать. Но не зря ведь лесная хозяйка пыталась оставить тебя помощницей? Да, мне рассказали об этом.
   - Я не знаю...
   - Зато я знаю.
   Снова коснулся ее волос, едва ощутимо: так пытаются приручить к руке испуганного зверька, лишенного возможности вырваться.
   - Глянь - правда, песок словно тянет смотреть и смотреть? Не было ничего, а каждая песчинка мала, но вот уже насыпалась горка... - он говорил теперь совсем тихо, и она не очень уже понимала, ушами ли слышит голос или он звучит у нее в мыслях.
   - Попробуй увидеть пути к спасению. Увидеть, а не придумать. Потом расскажешь мне.
   - Я не смогу, - умоляюще вскинула глаза, но он лишь коснулся ее плеча и велел смотреть.
   - Ты же хочешь помочь? От тебя все зависит. Смотри.
   И выскользнул из комнаты.
  
  
  
   Солнце по небу ползло. Чуть ли не с отвращением обозревало горы, заросшие соснами, поля и человечьи поселения - тяжко совершать один и тот же круг за годом год. Недолго отдохнуть в заоблачном доме, среди сестер, сияющих красотой - и снова пускаться в путь...
   Серебристый свет за окном сменился оранжевым. Все это время Нээле то замирала, то поднималась, испытывая потребность куда-то бежать, но добиралась лишь до окна - ажурные, невесомые решетки были закрыты.
   За дверь попыталась выглянуть, но вышивальщицу охраняли, и учтиво попросили пока оставаться на месте. Да и не было сил идти, себя-то зачем обманывать. Оставалось только следить за песчаной струйкой и переворачивать часы. Непонятно, что было страшнее: перевернуть и подчиниться бегу времени или, дождавшись, пока все осыплется, оставить как есть. Может, тогда ее наказала бы Опора-Время, вечная Черепаха...
   Наконец стемнело, и песка почти не было видно. Служанка пришла, зажгла лампу. Нээле тут же перенесла стеклянную колбу поближе к ней; тронуть лампу боялась, она принадлежала этому дому, а песок принадлежал ей самой, составлял одно целое с девушкой. Села рядом, и больше не шевелилась, только пыталась взглядом замедлить падение песчинок. Когда уже начала различать каждую, когда они стали размером сперва с просяное зерно, затем с горошину, ощутила, что в комнате кто-то находится.
  
   Энори развернул ее в сторону, разрывая связь с песчаной струйкой, и Нээле испугалась - она же не сможет вернуться обратно! Взял ее ладони в свои; девушка едва могла шевельнуться, и руки были словно онемевшие, но тут почувствовала холод, будто в ручей их окунула. На миг испытала ужас, по сравнению с которым даже исчезновение струйки не значило ничего. Энори, не отпуская, пристально глянул на нее. Затем подхватил и куда-то понес.
   Понять, что вокруг, девушка не успевала - двери мелькали, решетки, увитые зеленью, унизанные бусинами нити, свисающие с потолка. Дом, похоже, еще роскошней того, где она недавно жила. Вскоре остановились у тяжелого занавеса из плотного шелка.
   - Что это? - силы Нээле остались там, на дне колбы, и единственное, что еще могла - это спрашивать, интереса не ощущая.
   - Там мои цветы. Иди, посмотри, - опустил ее на пол и чуть подтолкнул вперед.
   Невольно ожидала увидеть белое, в тон его одежде - но словно обрушился водопад всех оттенков зелени, а потом показалось, будто внутрь радуги ее поместили. Цветы были повсюду, среди нежно-салатовой и темно-глянцевой пене листьев. Похожие на сомкнутые ладони и звезды, красные, серебристые, бронзово-желтые, они поднимались от пола и свисали со стен.
   Девушку окутало облако ароматов: запах умирающего болота тянулся из одного угла, а из другого веяло свежестью нагретого солнцем высокогорного луга. Ощутила, как что-то ложится в ее ладонь, подняла - увидела сизые колокольчики. Невольно поднесла их к лицу, вдохнула: неожиданно в ее легкие и разум ворвался снег и горный ручей.
   Нээле замерла, понемногу чувствуя, как оцепенение отпускает.
  
   - Цветы способны враждовать не хуже людей, но не эти, не здесь. Восемь лет я слежу за ними - их привозили купцы отовсюду...
   Странной была комната: не то цветник, не то чаща. Три деревянных столба, обтянутые сеткой из толстой веревки, и у невысокого потолка натянута сетка: ее обвивали ползучие и висячие растения, а то тут, то там закреплены были глиняные плафоны.
   - Посмотри. Вот эти вызывают в душе веселье, эти - пробуждают в людях желание, а эти, - он тронул венчики, похожие на темно-багровые, почти черные орхидеи, - эти помогают заснуть. И вот, гляди... - он качнул соцветие-кисть: множество белых звездочек с пурпурной сердцевинкой; от них исходил аромат одновременно тягучий и дразнящий. Нээле потянулась понюхать, Энори отстранил девушку, сказал со странной улыбкой:
   - Нельзя. Они малы, но одной капли сока, попавшей на одежду или кожу так, чтобы человек мог чувствовать аромат, хватает, чтобы видеть не то, что есть на самом деле.
   - Я слышала про цветок, заманивающий насекомых своим запахом и яркими красками - и пожирающий глупых жертв... здесь таких нет?
   - Знаю про такие цветы... их нет в наших землях. Те, что растут у нас на болотах, невзрачны и слабы, нет смысла нести их сюда, - в его голосе впервые прозвучало нечто похожее на сожаление. А лицо, когда глядел на цветы, было задумчивым, взгляд почти любящим и самую малость грустным.
   Нээле начала говорить и едва не замолкла, почувствовав себя неловко, будто в чужую беседу вклинилась:
   - Однажды еще ребенком я заметила змею в траве. Она показалась мне серебряной струйкой. Смертельно ядовитая, я тогда уже знала об этом. Но хотелось смотреть...
   - Так бывает, смотришь и не можешь отвернуться или закрыть глаза...
   Прикоснулся к одному из венчиков, похожих на вытянутую чашу, подержал в пальцах, перевернул. Девушку накрыл приступ дурноты: показалось, он держит колбу песочных часов. Но нет, в его пальцах было уже что-то иное, сиренево-пенное соцветие; он велел не просто вдыхать их горчащий аромат, но и проглотить несколько бутонов. Вкус тоже был горьким, и вяжущим. Ощутила, как руки и ноги немеют, кружится голова; испугалась что упадет, порушит весь этот цветник.
   Хотела сказать об этом, но не успела.
  
   Увидела лесную дорогу - и человека, стоящего у обочины. Видела со спины, но одежда была простой, и распущены волосы. А потом ей почудились голоса, и шаги множества людей, и лязг железа - приближался отряд.
   Нээле судорожно вдохнула, и поняла, что видит уже чьи-то руки, играющие на ахи. Женские руки, ухоженные. Тайлин? Но браслеты и кольца неведомой женщины казались дороже, чем все вещи Тайлин вместе с повозкой и лошадьми. Нээле в этом не разбиралась, но в этот миг знала.
   Потом была крепость, стремительно приближалась стена, сложенная из огромных камней. Кем была девушка? То ли всадником, то ли самой лошадью, что бешено мчалась, то ли тараном. Вот-вот и будет удар...
   Нээле зажмурилась - и ощутила тепло ладоней на своих плечах, затем одна рука обвилась вокруг ее талии, совсем близко не притягивая, но и не отпуская. Густая пушистая прядь - чужая - скользнула по ее щеке.
   Девушку бросило сразу в холод и в жар, она рванулась вперед, расцепляя полукольцо объятия, и чуть не упала на кустики орхидей.
   - Осторожно, им не нравится, когда на них падают, - Энори поддержал ее, развернул - его глаза смеялись. Наконец осознала, что ни стены крепостной нет, ни загадочной женщины.
   Но видение испугало ее, а человек рядом испугал еще больше. Снова ощутив прикосновение, девушка резко подалась в сторону. На сей раз ей удалось удержать равновесие, хоть и с трудом.
   - Какая ты неловкая, - он не был ни сердит, ни разочарован. Казалось, его позабавили эти метания.
   Развернулся так быстро, что Нээле отшатнулась - но не в ту сторону, не успев понять, как он движется. И на миг вновь очутилась в кольце его рук - невесомом, тут же разомкнувшемся.
   - Не выпускай иголки... не собираюсь причинять тебе вред. И перестань падать, иначе я так и не смогу тебя отпустить.
   Девушка не в состоянии была что-то сказать, только чувствовала, как полыхает ее лицо. Уже только об одном мечтала - сбежать из этого цветника. Кажется, открой он сейчас дверь, Нээле стрелой полетит, и ни следа недавнего оцепенения.
   А он смотрел странно - и пока вел ее в комнату, и когда обернулся потом на пороге. Внимательным был взгляд, и удовлетворенным. Это снова испугало, и с тем обрадовало - хорошо, что доволен, лучше его не сердить... но чем? Понять не могла...
  
  
   **
  
  
   За сутки, пока господин не мог проснуться, Ариму, казалось, постарел лет на десять. Достаточно было сейчас на него посмотреть, чтобы оценить его привязанность и верность. Но уж теперь от кровати хозяина он отходил разве что к двери, и, похоже, ни спать, ни есть не собирался, а угрозу увидел бы даже в случайно зашедшем котенке. Может и прав был бы, в доме не водилось кошек, и появление чужой...
   - Каких бы ядовитых цветов ни набросали в то питье, они были куда приятней этой отравы, - пробормотал Кэраи, передавая ему пустую чашку. Микеро, конечно, врач, которого уважает весь город, но это лекарство все-таки дрянь редкостная.
   Кроме врача, Ариму никого не пускал в эту комнату. Даже у слуг все принимал через порог.
   - Вашего брата уже известили, Энори ему написал.
   - Хотел бы я взглянуть на это письмо, - ответил рассеянно, но с легкой усмешкой.
   - Он не осмелился бы исказить положение вещей.
   - Да этого и не надо...
   - Господин, - Ариму помялся какое-то время, что ему было вовсе не свойственно - много лет стоял настолько близко к Кэраи, что порой казался еще одним братом, тоже старшим, только куда менее упрямым. - Вы думаете, он может быть причастен? - спросил, невольно понижая голос, будто Энори мог превратиться в какого-нибудь паучка, покачиваться на прозрачной паутине и подслушивать.
   - Может, только понять не могу, зачем ему делать именно это. Забрать Нээле можно было гораздо проще. Для угрозы слишком невнятно. Для интриги с теми же Нэйта или еще кем - пока не понимаю, что и зачем.
   - А если и вправду искали какие-то ваши бумаги и письма?
   - Искали уж очень неубедительно. Либо тот, кто это сделал, был неопытен и очень напуган, либо это лишь имитация. Такое тоже порой делается, намек на угрозу, допустим, ты знаешь - а недоброжелателями я тут уже обзавелся.
   - Но тогда Энори...
   - Посмотрю, что дальше. Он понял, о чем я думаю.
   - Почему бы тогда не спросить впрямую?
   Кто же ответит да! - смешно стало. Нет, если он любит игры, почему бы и не поддержать.
   Но сказал другое:
   - Он мне, как ни странно, помог, избавил от вопроса "что делать с той девочкой". Так что и его наглость бывает порой полезна. Его версия с ходящими при луне мне понравилась, хотя он сам в нее ни на каплю не верит. А теперь мы имеем возможность понаблюдать. Но довольно пока...
   Вот зараза, после недолгого разговора с этим дивным лесным подарочком вновь стало хуже, словно еще выпил какой-нибудь дряни. И никак не пройдет.
   Старался не показывать слабости даже перед Ариму, но не получилось, глаза закрывались сами, и мысли переставали быть ясными. Напоследок мелькнуло в них снова про Нээле, полубессвязное: говоря с ним, она была настолько неловкой и перепуганной, что окончательно развеяла сомнения - может, все-таки лишь притворяется серенькой пташкой? Тогда был уверен - не притворялась. А если бы могла так сыграть, не сидела бы с иглой и мотками разноцветных ниток, лишь по случаю попавшая в этот дом. Но, похоже, от женщин, воробышки они или заморские птицы, только и жди беды.
  
  
   **
  
  
   Последнего дня Лиани дожидался почти с нетерпением, мог бы, поторопил бы время. Ближе к вечеру ему дали привести себя в порядок, принесли чистую одежду. Во всяком случае, перед предками он предстанет в достойном виде, хотя ни один вид не искупает сделанного. Кожей ощущал молчаливое сочувствие окружающих, даже земельных. Но с ним не разговаривали сейчас. Он и сам не хотел.
   Потом остался один, в привычной уже камере, но один не надолго.
   Свершилось то, чего так боялся - сотник пришел, оглядел его уничтожающе-хмурым взглядом и воздвигся у решетки в молчании, большой, черный, с виду неповоротливый, но подчиненные знали, как он проворен на деле.
   Сопровождавший его стражник закрепил на стене в держателе факел, и удалился.
   Лиани остался там, где сидел - приветствие по всей форме казалось ему неуместным. Только наклонил голову, и рад был бы ее вовсе не поднимать.
   - Мне-то хоть сейчас скажи, искренне, зачем ты так поступил?
   Лиани посмотрел на пламя. Огонь был красивым, не то струился, не то пытался взлететь. Обычно вечерами и ночью видел только пляшущий свет на дальней стене коридора.
   - Командир, я столько раз все это рассказывал, что перестал понимать, не придумал ли чего сам. Все уже знают лучше меня.
   Сотник помолчал, шагнул к самой решетке, почти касаясь ее.
   - Приехали из других подразделений тоже, посмотреть и пересказать остальным. Со мной еще трое наших, - назвал имена. - Остановились в гостевом доме на ближней улице.
   Помолчал и добавил:
   - Тебя очень жалели у нас. Надеялись, решение все же будет иным.
   На это он не знал, что ответить. Тоже надеялся, но как-то почти сразу готов был и к худшему. Был ли? Тогда почему снова так плохо?
   Командир протянул ему руку. Только тогда поднялся, шагнул вперед, нерешительно коснулся грубой ладони. Ощутил шрам на ней - и про эту отметину говорили тоже, другой, не столь сильный и здоровый человек, не смог бы после такой раны держать палку, не то что саблю.
   - Эх, мальчик, - прошептал сотник, и Лиани с удивлением увидел что-то блеснувшее на его щеке. Поспешно отнял руку, отвел взгляд. Спросил, понимая, что голос звучит натянуто:
   - Будет здесь?
   - Нет, там, куда тебя привезли изначально. Здешним-то это зачем.
   Залитая солнцем площадка с двумя столбами... все замыкается, словно передышка только привиделась.
   - Может, хоть на город еще посмотрю, - ответил и подумал, что это правда.
   - Я верю, ты хорошо будешь держаться.
   - Постараюсь.
   Сотник черным медведем походил у решетки, словно это он был пойман, но собирался решетку сломать.
   - Что-то кому передать?
   - Моей семье... мне так жаль. Виноват перед ними. Но я сделал то, что считал самым лучшим, по-человечески. И нашим тоже... зла я никому не желал. Наверное, это всё.
   - Остаться с тобой? Они позволят.
   - Благодарю вас, нет. Мне надо ... лучше так. Я знаю, что вы все неподалеку. К тому же еще увидимся, - удалось улыбнуться, и даже, кажется, искренне. - И еще... может быть, факел оставят здесь? Был бы очень признателен.
  
  
   **
  
  
   - Последний день, - голос Нээле дрогнул, хоть девушка старалась не показать своих чувств. Невольно бросила взгляд на песочные часы, с усилием отвела глаза от призывно блестящих колб...
   Чуть подалась вниз, будто деревце собралось падать, опустилась на колени медленно, мягко. Надо бы просить, умолять, как получится - не доставало сил. Сгустился воздух, мешал двигаться, и вдыхать его было тяжко - то ли устала уже от бесконечного напряжения, то ли никак не отпускало действие тех цветов. Но видений не было больше, а жаль - предпочла бы погрузиться в них, ничего не понимать и не чувствовать.
   Заставила себя поднять взор на Энори. Ей показалось, по лицу юноши скользнуло разочарование. Энори вздохнул, прижал пальцы к щеке, размышляя. Ничего от сильных мира сего в нем в сейчас не было. Жест полудетский, и волосы перетянуты обычным шнурком, и кружит над виском наглая маленькая оса, разбуженная ярким светом ламп и привлеченная оставшимся на одежде ароматом цветов.
   - Я ничего не смогла увидеть... ничего нужного...
   - Я тебе дам бумагу, - он сидел на окне, пальцы теперь сцепив на колене, и, казалось, удерживал равновесие чудом. - Об освобождении.
   - Разве вы можете отдавать такие приказы? - смысл до нее не сразу дошел.
   - Бумага, заверенная главой земельной стражи округа, тебя устроит?
   - Да... разумеется...
   - Тогда поедешь, простишься с этим парнем. Встань, хватит.
   - Я не понимаю, - нерешительно сказала девушка, поднимаясь и чувствуя дрожь.
   - Тебе и не надо ничего понимать. Увидев бумагу, стражи твоего друга отпустят, и пусть он катится хоть к Опорам. Только подальше из города, из округа тоже. И побыстрее.
   - А я...
   - Что?
   - Смогу тоже уехать?
   - Зачем ты ему сдалась?
   Энори был прав, но напоминания эти - будто горечи подливают в питье, вроде привыкнешь, и снова, сильнее...
   - Хотя бы одна...
   - Тебя никто еще не отпускал пока.
   - Но раз меня не подозревают больше, и тут все закончится, зачем я...
   - Закончится ли?
   - О чем вы? - прошептала Нээле, понимая, что ей снова становится страшно.
   Энори развернулся к ней так резко, что другой бы наверняка упал с узкой рамы:
   - Я сказал, что достану бумагу, а не помилование!
   - Вы имеете в виду подлог? - растерялась девушка. - Но он на такое никогда не пойдет.
   - А ты?
   Она села прямо на циновку, ошеломленно смотря на говорившего.
   - Послушайте... но это же... за ним же опять начнется охота.
   - Ну так пусть убирается далеко и быстро, чтоб не поймали, - Энори прикрыл глаза, щелчком опрокинул песочные часы, стоявшие на краю столика; они упали, стукнулись об пол, а будто о сердце девушки. - Из города и предместий его во всяком случае выпустят, коня я дам. Хочешь - принимай, не хочешь - добро пожаловать завтра на казнь, раз от помощи ты отказалась. Я тебя приведу. Посмотришь, чтоб не оставалось потом сомнений, вдруг он все-таки спасся. А потом... живи спокойно. Если, конечно, братья Таэна позволят. Ну и Макори.
   На один миг Нээле ощутила соблазн сделать, как он говорит. Все равно... Лиани такая "свобода" принесет только новые беды, да и ей...
   Вздрогнула, поймав себя на такой мысли. А Энори смотрел на нее, опустив подбородок на сцепленные пальцы, и так, будто рыбок в пруду разглядывал.
   - С чего ты взяла, что твой друг такой уж кристально честный? Только потому, что он спас тебя? Но долг-то свой он нарушил.
   - Я ему верю, - сказала Нээле. - Меня он спасал, это да - но себя не будет. Если бы вы видели его, говорили с ним...
   - А насколько честна ты? Я достану приказ. Твой друг сможет покинуть город. Согласна?
   Нээле больше не сомневалась. Обман? Пускай.
   - Да.
   Юноша поднялся, кивнул и уже почти покинул комнату, Нээле остановила его на пороге.
   - Постойте, - она протянула руку. - Но ведь глава земельной стражи будет в ярости, обнаружив подлог?
   Энори чуть склонил голову - так птица оценивает, склюнуть хлебную крошку или не стоит.
   - Несомненно. И его гнев направлять на себя я, как ты понимаешь, не стану.
   - И во всем обвинят тех, кто отпустит преступника? Но бумага будет у них - они смогут оправдаться!
   - Не думаю, что у них найдется, что предъявить. Зачем оставлять такое свидетельство?
   Нээле ощутила, что у нее пересохло во рту.
   - И... что им грозит?
   - Зависит от того, как звезды встанут! Ты всерьез надеешься, что с Макори можно вот так поиграть - отпустить заключенного накануне казни и продолжить нести службу как ни в чем ни бывало?
   Нээле вспомнила хассу... и глаза ее хозяина.
   Энори молчал, да и нечего было сказать помимо уже прозвучавшего. Девушка подошла к оконной раме, разглядывая солнечные блики на тополиных листьях. Очень хотелось проснуться.
   Если сказать "нет", то все, что было, окажется напрасным. Если сказать "да"...
   - Я не хочу выбирать!
   - Придется. Тебе. Сейчас. Раз уж ты сама об этом заговорила... Да - ты уверена, что Лиани Айта еще помнит, как ты выглядишь?
   - Это так важно? - удивилась она.
   - Тогда придумай, что ему рассказать.
   - Как, зачем?
   - Я же сказал. На рассвете, еще в сумерках ты отправишься к своему дорогому другу.
   - Как я могу туда пойти? Меня заметят. Потом все решат, что это я подкупила стражу.
   - Свою жизнь ты отдать не готова? Не беспокойся, - он слегка улыбнулся. - Никто не узнает, кто ты и от кого приехала - улицы будут пусты, об остальном я позабочусь. А мои домашние промолчат. Мне ведь тоже не нужны неприятности.
   - Но как же...
   - Просто иди и предоставь мне все остальное.
  
  
  
   **
  
   Смотрел на огонь и не заметил, как задремал. Разбудили шаги в дальнем коридоре, шли несколько человек. Вскинулся, бросил взгляд на окошко - но было еще темно, хоть небо уже отливало серым.
   Рано еще...
   Пришел один из местных стражников, отпер замок, кивком велел ему выйти. Лиани ощутил почти любопытство - по всему получалось, кто-то еще хочет с ним поговорить. Сердце успело подпрыгнуть - кто-то из близких? Вряд ли, не пропустили бы, это не сотник земельных.
   В караулке были двое земельных стражников, приставленных следить за ним здесь, и десятник, знакомый по случаю во дворе. У всех троих от неяркого света лампы, стоящей на столе, и от закрепленного в держателе факела на лицах были рыже-черные тени, и на стенах тени двигались, словно он попал в обитель демонов.
   И демоны эти выглядели... весьма озадаченными, пожалуй. Не понимающими.
   - Читай, - один из земельных развернул перед ним бумагу. В неровном свете, казалось, и строчки прыгали, и он никак не мог поверить написанному.
   Прочел раз, другой, в третий не успел - приказ убрали.
   - Одевайся, - указали на темные штаны и рубаху, вроде тех, что носят мастеровые. Тут и он уже растерялся.
   Одежда смертников - небеленый холст, иного не бывает, разве что в случаях, когда человек умирает якобы от своей руки, но по приговору.
   Рука протянулась было к темному, обещавшему жизнь, но никак не могла двинуться дальше. Буквам он поверить не мог, но одежде...
   - Не знаю, кто за тебя просил, что за покровитель нашелся, - задумчиво произнес десятник городской стражи: он, в отличие от земельных, выглядел скорее довольным. - Господин Нэйта вряд ли про тебя вспомнил бы... Но повезло, так поспеши, пока не передумали там, наверху.
   Руки двигались медленно, неуверенно, неловко - тело готовилось умирать, а теперь ему велели снова вернуться к жизни. Волосы так и остались рассыпанными по плечам, нечем было их подхватить.
   - Я... могу идти?
   - Можешь. Отведу тебя к воротам, хочу убедиться, что город покинешь, - сказал тот, кто показал указ. Лиани знал его имя, и странным казалось - так звали друга по службе, по той давней, полной надежд жизни.
   На выходе из казарм с ними не заговорили охранники, лишь один еле заметно кивнул на прощанье.
   Попытки расспросов ничего не дали, да Лиани не особо и пытался - этот человек всегда относился к нему жестче других. Кто-то привез ночью приказ, это и так было ясно, и этого было довольно. За воротами не оказалось никого.
   Шли довольно долго, и, как ни странно, с провожатым ему было спокойней и легче. Привык к надзору, к тому, что свободы нет, а откуда она вдруг взялась, так и не понял. Макори вдруг проявил милосердие? Да еще такое, что отпустил - катись, куда хочешь, лишь бы не в этом округе? Да не бывает такого. Как-то слышал сказку, где в небылицах соревновались, вот эта была бы первой.
   Не заметил, куда девался провожатый. Оглянулся - его нигде не было. Услышал чужое негромкое:
   - Дальше иди, - и пошел, об охраннике как-то вдруг позабыв.
  
  
   **
  
   Энори оставил ее до предрассветных сумерек. Все это время девушка просидела в оцепенении. Холодно было - холод от сердца исходил и выстуживал комнату. Словно среди летнего дня стремительно зима наступала. Только жужжание осы разбивало тишину - полосатая гостья никак не могла найти выход из этого дома... Потом колыхнулись, зашуршали унизанные бусинами нити, свисавшие в дверном проеме.
   Появилась женщина средних лет, принесла что-то легкое, зеленое, шелковое. Платье - поверх еще одно, без рукавов, с изящной серебряной вышивкой по горловине и подолу, цвета юной травы. Более узкое, чем ее прежние наряды, платье знатной дамы, которые так любила Тайлин. И держаться в нем надо иначе, ровно-ровно, ступать плавно и медленно...
   Служанка мгновенно разделила на пряди волосы Нээле, провела гребнем по ним, и скрепила несколько прядей поверх свободно падающей массы волос заколками из лунных камней.
   Нити с надетыми на них бусинами разлетелись в стороны - как ливень кратковременный хлынул.
   - Подойди...
   Думала - это у нее сердце ледяное, оказалось - у него пальцы. Застегнул вокруг шеи высокий воротничок, украшенный такими же лунными камнями. Так одевались только дочери знатных или очень богатых семей... И ведь не как с Тайлин - тут камни действительно дорогие, похоже.
   - Зачем понадобилось украшать меня, как праздничную куклу? - сердце ее колотилось, вот-вот и выскочит.
   - Разве ты не желаешь, чтобы твой друг увидел тебя привлекательной? Почему ты так смотришь? Ждешь, что в меня ударит молния? Но грозовой птице нет до нас никакого дела...
   Девушка не осмелилась отвечать ему. Хотелось уши закрыть и глаза зажмурить, но пришлось покинуть дом, пройти через дворик - все это невероятно медленно и с тем чересчур быстро. Кровь стучала в висках, приливала к лицу; словно не давно желанная встреча была впереди, а смерть или мука.
   Она так и не сказала да... но она согласилась.
  
   Тут, во дворе, не было никого. Думала, зайдут в конюшни, но спутник сразу направился к выходу. И то верно, чем меньше свидетелей, тем лучше, и как бы он объяснил отсутствие лошади? У ворот задумчиво прохаживался охранник, он без вопросов открыл тяжелую створку.
   Человек в неприметной одежде, держащий повод коня, дожидался снаружи, через пару улочек. Энори принял повод, только кивнул, и человек исчез.
   Заметив, как дрожит девушка, бросил знакомый уже, оценивающий взгляд чуть искоса.
   - Боишься?
   - Да, - смысл было притворяться? - Если что-то пойдет не так...
   - Мне ты не доверяешь?
   - Нет, - сказала она, не подумав, и прикусила язык. Он ответил коротким смешком, похоже, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос. Посадил в седло Нээле; с облегчением девушка поняла, что он, похоже, пойдет рядом. Не хотелось сидеть с ним вместе, чувствовать прикосновение.
  
   Ехала, смотрела по сторонам, на огни в предрассветном сумраке, надеясь отвлечься, подобрать слова, которые скажет. Но бесполезно - полная сумятица была в мыслях. И присутствие Энори не успокаивало, хотя он, наверное, знал, что делает... если только не решил зло посмеяться над двумя беспомощными дураками.
   Небо... откуда такие мысли? Его так любят и ценят здесь, и он согласился помочь...
   Дома и деревья, проплывавшие мимо, казались нескончаемой полосой ткани с грубо сделанной темной вышивкой. Становилось то душно, то холодно, хотя утро было отличное, в меру прохладное. Город еще спал.
   - Отдашь ему эту лошадь, - сказал Энори, и Нээле вздрогнула - голос иглой вошел в ее мысли. - В сумке еда и деньги. Оружие, если захочет, купит потом - но не в городе. Если, конечно, ты сумеешь его убедить убираться отсюда как можно быстрее. Это говорится в приказе, ему покажут наверняка, но ты знаешь, как он выполняет приказы.
   - Я постараюсь, - произнесла девушка, чувствуя, как уже не только губы дрожат, но и зубы от страха начинают постукивать.
   - Так перепугана, будто я тебя везу к месту казни, - заметил спутник. - Смотри, не поверит он, что все гладко.
   - Мы подъедем прямо туда?
   - Нет, разумеется. Будешь ждать, где скажу. Или боишься остаться одна?
   - Долго мне ждать?
   - С полчаса.
   Да, это страшно. Город - не рощица, где никому нет до тебя дело. Улочки пока еще пусты, а богатое платье Нээле скрывает накидка из темного полотна, и все же девушка, одиноко стоящая с лошадью, может привлечь внимание. И грабителя, хоть вряд ли преступник ищет добычу на рассвете. И стражи. Да и просто кого любопытного. Остановились в каком-то проулке, каменные стены были с обеих сторон.
   - Послушай, - спутник снял ее с лошади, шагнул ближе, вынудив отступить, прижаться спиной к неровной кладке. Оперся руками о стену так, что девушка оказалась в ловушке меж них. - Ты мне нужна, это значит - можешь никого не опасаться. Здесь ты спокойно дождешься, только не говорите долго. Я вам мешать не стану.
   С этими словами отступил и невероятно быстро исчез, растворился в сумеречном проулке, хотя не бежал вроде.
   Без него в первый миг стало легче, потом снова страшно. Поначалу все еще жалась к стене, опасаясь оклика в любой миг, но ее, как и лошадь, похоже, и вправду не замечали редкие прохожие. Стояла, переминаясь с ноги на ногу, то поправляла прядку, то ожерелье. Вот сейчас появится кто-нибудь...
   Но никого не было, и небо уже светлело.
   ...У беглеца будет часа три-четыре, пока не спохватятся, пока не откроется все. Сразу никто не побежит докладывать о якобы освобождении, охранники скорее всего просто уйдут отдыхать и ждать дальнейших указаний, и дождутся... совсем не того. Но об этом лучше не думать.
   Если он поскачет быстро, оторваться сумеет, конь, по словам Энори, очень хорош... святые Небеса, все это было уже. Сейчас у Лиани нет груза - слабой девушки, которой отдых требовался постоянно. Но он теперь ничего не знает, есть лишь "повеление" покинуть округ как можно скорей, и сама она передаст - затаиться.
   Энори обещал направить погоню по ложному следу, и, наверное, слово сдержит. Если все закончится слишком быстро... зачем ему?
   Небо постепенно светлеет, будто линяет нестойкая краска. На ветке, торчащей из-за стены, защелкала какая-то птаха, голос был девушке незнаком.
   Все заступники разом, что она делает и зачем?!
   Будто проснулась в незнакомом проулке, будто в ледяную воду ее окунули. И по-прежнему никого. Начала уже думать, что все пропало, или это жестокая шутка, но заметила человека.
  
  
   Он изменился. В простой одежде выглядел младше, чем в форме стражника, но не в том была суть, лицо осунулось, казалось растерянным и словно потусторонним слегка - а Нээле запомнила его таким, каким видела у костра, когда он, смеясь, протягивал ей грибы, насаженные на прутик. Несмотря на тревогу, светлое, даже веселое... Что с Лиани сделали в этих стенах? Да если и ничего, день за днем ждать смерти несладко.
   Огляделся непонимающе, словно ожидал кого-то увидеть или, напротив, потерял того, кто был с ним. Женскую фигуру не мог не заметить, но вот издалека вряд ли узнал.
   Тихонько произнесла его имя: не мог он слышать за несколько шагов, но услышал. Обернулся и смотрел удивленно - нет, не узнал и вблизи.
   У нее сердце упало - и вправду, забыл.
   Потом тихонько произнес ее имя, неуверенно, будто сомневался в самих звуках его. Не шаг, полшага сделал вперед, и она вроде тоже, но уже стояли совсем рядом, обнявшись, и было это просто и спокойно, как два дерева, выросших рядом и перевившиеся ветвями.
   Молчали какое-то время. Потом заговорили оба сразу, так, словно слепой дорогу нашаривал, немного сбивчиво, немного бессвязно.
  
  
   - Я знаю, ты была в тюрьме и в доме Макори, - сказал он, видно, поняв наконец, что девушка ему не померещилась.
   - Сейчас со мной все хорошо, - перебила она, ощущая, как холодеет, и радуясь, что еще не совсем рассвело, и он не может видеть внезапной ее бледности. А вот сейчас он спросит... - Ты один? - испуганно оглянулась. Если кто-то из стражи их видит...
   - Со мной был провожатый, собирался довести до ворот, но он исчез куда-то, - сказал Лиани растерянно, и повел взглядом по сторонам, словно исчезнувший стражник мог очутиться где-нибудь верхом на стене.
   - Больше никого ты не видел?
   - Нет, только нескольких горожан, торопились по своим делам.
   Удивленно-растерянное выражение с лица так и не сошло. И усилилось - он заметил, что на ней не простое платье. Осторожно протянул руку, отвел край накидки, сбросил складку полотна с волос, кончиками пальцев коснулся заколок, драгоценного воротничка. Вряд ли, будь их встреча обычной, позволил бы себе этот жест.
  
   Острая жалость - столь сильная, что едва не заплакала. К нему, но и к себе тоже. Вот он стоит, еще не успел ничего осознать, еще не совсем здесь - и снова все непонятно. Куда исчез провожатый, почему Нээле здесь, и с конем, и богато одетая?
   А себя было жаль потому, что вот он уедет сейчас, и никогда не увидятся, и неизвестно еще, сумеет ли он уцелеть - а ей возвращаться к тому, кто пугает и непонятен, хоть и колотится сердце при одной мысли о его взгляде.
   - Ты плачешь?
   - Нет, это радость, - помотала головой, надеясь, что так быстрее высохнут слезы. - Я привела коня для тебя. Не отказывайся, пешком ты далеко не уйдешь.
   - Но откуда узнала? Приказ... ты как-то связана с этим?
   - И да, и нет. Но история долгая, времени мало, ты должен покинуть город с открытием ворот. Уезжай далеко, и домой тебе пока возвращаться нельзя, а лучше покинь провинцию, и постарайся избегать дорог, - говорила девушка быстро, опасаясь дальнейших расспросов. Ведь Лиани не должен знать ничего, а он наверняка попытается разобраться.
   Вроде вот она, свобода, все уже позади. Если опять не поймают... а тогда лучше не представлять. Ожидание смерти под замком у городской стражи покажется светлой мечтой.
   В этот миг готова была все ему рассказать - и он бы вернулся, и все стало известно, и, может быть, с ними обоими обошлись бы не так сурово... Но поздно уже. Открыться - выступить против того, другого. Остается только надежда, что он и впрямь успеет уехать, сумеет скрыться, провинция велика. А она вновь будет просить о помощи, о прекращении поисков, у советника генерала есть для этого все возможности.
   Так близко стояла, осознала вдруг, что по-прежнему близко, хоть объятья разомкнуты - наклони голову - и лбом коснешься плеча.
   "Он живой, теплый, как можно что-то с ним сделать?!"
   Ужас вызвала эта мысль.
   - Уходи же!
   - Но я не могу так уйти.
   - Послушай... я ведь тебе поверила там, в лесу. Попробуй ответить тем же.
   - Это глава стражи округа прислал тебя сюда? Но почему? - Нээле показалось - он потерял всякую охоту думать о воле. А чего ты ждала, глупая? Что помчится, как тогда, у оврага?
   - Потому что... Макори может и передумать, - это имя подстегнуло ее, будто сам он вот-вот и появится в этом проулке.
   - Передумать, отдав подписанный приказ? О чем ты?
   - Толку с того приказа, если тебя просто убьют... поверь мне, я знаю, о чем говорю, - добавила, вручая ему повод: - Поезжай через южные ворота, стражники на ближайших хорошо тебя знают.
   - Как вышло, что господин Нэйта поставил эту подпись? - неожиданно спросил Лиани.
   - Я... это неважно.
   - Это важно. Такие предосторожности, и... - он вновь осмотрел ее с ног до головы, и на сей раз во взгляде было нечто иное - очень для нее неуютное. Простой девушке, не знающей жизни, так высоко не подняться за полтора месяца, чем бы она ни платила. Получить ценности, внимание кого-то из сильных мира, а может, и свободу приговоренному... Так ли уж беспомощна она была и неопытна, как пыталась себя представить?
   Наверняка гадает ведь сейчас, сколько из сказанного там, в лесу оказалось ложью.
   - Не спрашивай ни о чем, хорошо?
   - Как я могу не спрашивать? Кто тебя прислал? Кто дал лошадь?
   - А если я сама привела?
   - Тогда кто ты?
   Голос его изменился, и не поняла, в какой миг. Вроде бы тот же, негромкий, мягкий, но девушка вспомнила, кем Лиани был раньше. Ему доводилось и приказывать, и требовать ответа.
   - Этот наряд... откуда он у тебя?
   - Какое имеет значение! - девушке послышался разговор за углом, и она в ужасе оглянулась.
   - Ответь мне.
   - От тебя я не ожидала допроса!
   Он вздохнул коротко - осекся на полуслове.
   - Прости... не могу уйти, так и не поняв ничего. Ты говоришь, и к родным мне нельзя...
   Напоминал тетиву, до отказа натянутую. Нээле стало страшно за него больше, чем за себя - так же нельзя говорить и смотреть...
   Но она лишь покачала головой: нет, ничего не узнаешь.
   - Тогда почему ты здесь? Недостаточно было просто получить эту подпись?
   - Я хотела тебя увидеть. Все время думала о тебе. Может быть, мне не стоило... - и прибавила сама для себя неожиданно: - И не осуждай меня, если сможешь.
   Поехать бы с ним... неважно, пусть ненадолго, лишь бы снова чувствовать руку на талии, и пусть он смеется, и... Знать бы тогда, в лесу, что день тот не пугающим запомнится - а драгоценностью станет.
   - Спасибо, что ты пришла.
   - Куда ты направишься? - спросила Нээле после недолгой паузы.
   - Куда-нибудь.
   Спросила то, чего уж вовсе не следовало:
   - Ты жалеешь?
   - Нет. Никогда.
   Больше Нээле не знала, что говорить. Хотела еще раз взглянуть в глаза, навсегда запомнить лицо - но стыдно было. Вроде благое дело совершала - только на сердце стало совсем уж муторно. Ощутила, что коснулся ее пальцев, сжал их легонько.
   - Послушай... я обещаю не спрашивать о тебе, - сказал он тихо. - Если ты согласишься пойти со мной...
   И без разницы, что бы она ни сделала, любую готов принять. Почему? Думает - должен ей, вдруг она собой за него заплатила? И неизвестно, какая мысль для него будет хуже потом - уехать вот так, если она в беде, или осознавать, что все отдал ради обманщицы, может, и в самом деле преступницы.
   Она помотала головой, высвобождая руку - но трудно было сделать это движение, больше всего хотелось, чтобы подхватил на коня, как тогда, и увез... Сейчас даже тот, другой не имел значения.
   Но опомнилась - Энори не из тех, с кем такое возможно, и сейчас, верно, наблюдает за ними. Он велел не затягивать разговор, а они тут уже очень давно, кажется.
   - Уезжай, - сказала как можно жестче. - Уже вот-вот откроют ворота.
   - Там, в лесу, мне казалось, что ты волшебное существо, которое снисходит до людей - и делает их счастливыми навсегда, - в голосе прозвучала и грусть, и насмешка непонятно над кем. Тоже грустная.
   Он так глянул на ее драгоценный воротничок, что Нээле поняла - вспомнил первую встречу, ожерелье из сиреневых прозрачных камней...
   Рука коснулась прядки над ее виском: то ли сухой листик снял, то ли мошку какую. Чуть задержалась - всего на миг, на одну песчинку дольше, чем необходимо.
   - Ведьма, - прошептал Лиани, - Я всегда буду желать тебе счастья...
   Нээле вывернулась из-под руки, приподняла край платья, чтобы не наступить на подол, и побежала прочь, чувствуя, что еще миг, и слезы у нее польются пуще, чем капли во время летней грозы.
  
  
   **
  
  
   - Он же скоро поправится? - в глазах Тагари, кроме беспокойства, читалось недоумение. Да, он знал о ядах, приучен был с детства, что их следует опасаться, но поверить не мог. Человеку, жизни которого постоянно угрожали стрела или клинок, недомогание от каких-то брошенных в питье безобидных цветочков казалась чем-то нелепым.
   - Скоро. Для ребенка или больного питье могло бы оказаться смертельным, но не для сильного здорового человека, - ответил Микеро, больше не покидавший дом пострадавшего.
   Уверенный голос и в сердце Тагари мигом вселил уверенность.
   - Вы можете ехать к себе, для беспокойства нет повода.
   - Я дождусь, хочу от него первого узнать, что произошло.
   В доме брата он расположился, как у себя, попутно вызвав переполох среди слуг - те не знали, как угодить, и опасались крутого нрава, сейчас особенно.
  
  
   Микеро, пока не нуждались в его услугах, все равно не мог отлучиться из дома, и попросил дозволения побывать в библиотеке, зарылся там в старинный трактат о свойствах растений.
   Интересно, думал он, разглядывая прекрасно сделанные наброски. Даже вдвойне: в письме, похоже, была чистая правда, но, даже если Энори знал, что последствий и впрямь не будет, случай все же не безобидный. А он не хотел возвращения генерала, во всяком случае скорого... и девочку ту забрал. А Тагари сперва хочет поговорить с братом, не с ним.
   Раньше так хорошо ладил со своим советником, сейчас будто тень между ними легла, и то густеет, то отступает вроде. Только ведь и с братом у них не все ладно, это и слепой заметит. Так что же причиной?
  
  
   **
  
  
   Генерал, не дожидаясь, пока брат проснется, выслушал новости от управляющего, направил слугу и вызвал к себе Энори на ночь глядя. Посланник, стучавшийся в комнату, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем потревожить молодого господина столь поздно. Голос, ответивший ему, сонным не был, и слуга снова вздохнул, на сей раз с облегчением. Домочадцы уже давно отчаялись понять, когда Энори спит, когда его лучше не беспокоить... А ведь его могло и вовсе не оказаться, и ищи где хочешь по всей провинции.
   Когда советник явился, Тагари не казался рассерженным, что нередко бывало при их разговорах. Только складка между бровей углубилась. Бросил, не удостаивая взглядом:
   - Либо ты убираешь эту девку из дома, либо тут же убираешься сам.
   - Сейчас? - генерал впервые видел растерянность на этом лице.
   - Сейчас.
   - Но...
   Только одна бровь чуть приподнялась - Тагари молчал и ждал. И это молчание было совсем не похоже на знакомые вспышки гнева.
   - Простите, - Энори склонил голову.
   - Об этом потом. Чего ты ждешь?
   - Я не могу просто выставить ее за дверь. В этой истории еще много неясного.
   - Тогда она должна сидеть под замком до конца разбирательства! - Тагари все же не сдержал раздражения.
   - И все-таки... стоит спросить господина Кэраи. Он согласился отдать девушку мне, он поверил в ее возможную непричастность, но не соглашался ее выпускать из виду. Тут может быть замешан один из знатных Домов, ведь не ей же, в самом деле, понадобились какие-то бумаги. Но она попала сюда от Нэйта. А Тори Аэмара на них теперь очень зол. И если...
   - Замолчи! - генерал смерил его пасмурным взглядом. - Я не подумал об этом. Правда твоя. Но ты...
   - Я выполнял свой долг. Со мной она была под присмотром.
   Наступившее молчание было полно сомнения. Потом Тагари произнес:
   - Хорошо. Пускай он решит, скажет лично мне, что с ней делать, хоть за решетку, хоть вон из города, но в доме ей места нет. И кстати о тюрьмах. Мне рассказали также, что произошло нечто странное - тот, из-за кого она появилась в городе, сегодня поутру то ли сбежал, то ли охранники отпустили его прямо перед казнью? Говорят, Макори вне себя от ярости.
   Вопросительно глянул на Энори. Тот залился смехом, будто услышал нечто весьма забавное.
   - Не понимаю, ты в своем ли уме? - спросил Тагари, не сердито даже, а скорее озабоченно. Такого Энори себе еще не позволял, тем паче в ответ на подобные новости.
   - Рииши теперь достанется и отсюда, - выдавил юноша, и уткнулся лицом в ладони, не в силах перестать смеяться.
   - Когда придешь в себя, изволь объяснить, что здесь смешного! - резко сказал Тагари.
   Советник прислонился к стене, какое-то время смотрел в потолок, будто собираясь с мыслями. Сказал слегка удивленно:
   - Из-за какого-то стражника, которого все равно скоро поймают, наследники двух виднейших Домов теперь будут в ссоре. А всего-то один хотел помочь другому по дружбе.
   - Я порой хочу взглянуть на людей, что растили тебя до тех пор, как ты появился в этом доме, - тяжело произнес генерал. - Потому что здесь... это выше всякого разумения... - лицо его больше не было озадаченным. - Ладно, пока с этим все. Глаз не спускай с аталинца - я через пару дней должен снова покинуть город для состязаний лучников, а брат еще не встает с постели. Если в твоих силах, сделай так, чтобы он быстрее поправился.
   - Не в моих.
   - Тогда делай то, что обязан! Всё, уходи! - отвернулся, но не обязательно было видеть лица, чтобы понять - думы генерала посетили отнюдь не веселые. Слуги - те, на кого можно было положиться целиком и полностью. А если измена изнутри подкрадется - трудно противостоять.
   Не слишком хорошо разбираясь в людях, он все же заметил тень облегчения, скользнувшую по лицу Энори. И снова нахмурился.
   - Ты не нашел того, кто убил солдат?
   - Еще нет...
   Череда смертей в гарнизоне прервалась - вот уже три ночи все было спокойно. Тагари хмурился, но сделать ничего не мог - только довольствоваться слухами.
   Осознание, что советник, обладающий чудесным даром, возился с какой-то преступницей, пока люди гибли в городе, ничуть не прибавляло ему добродушия.
   И вскользь оброненная фраза брата... Энори не мог ничего сказать об этих смертях - или не захотел?
   Непонятная девчонка, события в городском гарнизоне, недавний лазутчик и странная его гибель, пожар в крепости... и ни одного объяснения. Раньше Энори казался воплощением всеведения, да и преданности, а сейчас?
   - Даю тебе... семь дней. Если ты ничего не сумеешь выяснить, я буду думать, стоишь ли ты всех дарованных тебе привилегий.
  
  
   **
  
  
   Кэраи, узнав о ночном разговоре, испытал облегчение. Старший, горячий на голову и быстрый на руку, мог такое вытворить... Один раз семья уже была предметом сплетен всей провинции, и сейчас мигом вызвала бы нездоровый интерес, дай только повод. А уж во время, пока здесь гостит аталинец...
   Побеседовав с братом, заверил его в скором выздоровлении, и Тагари уехал, успокоенный - пока еще к себе, хотя душой стремился к новобранцам в крепость, и уже думал о состязаниях, не о странном питье.
   Любопытно, все же, зачем Энори девушка. Уже успел узнать - он не из тех, кто гоняется за юбками, хотя и мог бы.
   Но что делать с вышивальщицей?
   Обратно принимать ее Кэраи не испытывал никакого желания, да и нельзя было этого делать. Тагари чуть не выставил ее вон... опрометчивый шаг; никогда брат не научится быть осторожным.
   Пусть Нээле лучше живет где-нибудь неподалеку под надежной - и незримой - охраной. Подобрать дом... это займет день или два. Вот и будет ясно, есть ли у нее сообщники. Еще бы встать поскорее - тяжело на сердце, трудно быть не при делах. А иначе никак - всего-то пару писем прочел, и уже резь в глазах, и кругом идет голова...
   И все же - неужели среди слуг завелся человек, которому нельзя доверять?
   Одно не вызывало сомнения - убивать его не хотели. А вот посеять в сердце тревогу, заставить подозревать всех и каждого...
   Если случайность недавние события - все пойдет, как раньше, если же не случайность - стоит ждать еще какой-нибудь неприятности.
   На всякий случай посоветовал брату перед тем, как расстаться - пусть домашние твои глаз не спускают с Тайрену. Мальчик - легкая мишень.
  
  
   **
  
   Нээле, вернувшись после обещанной встречи, прорыдала почти все время до следующего утра. Женщина, приставленная к ней, не знала, как успокоить - то пыталась сладости подсунуть под нос, то принималась рассказывать занятные истории, то просто гладила по волосам - не помогало ничего.
   Нээле засыпала то на полчаса, то на четверть часа, измотанная, но сон облегчения не приносил - во сне то брела по крутой горе, то находила корзину со змеями под кроватью; а стоило открыть глаза, как слезы принимались течь сами.
   Наконец девушка сумела поднять голову от подушки, дотянулась до лежащего на столике зеркала, потребовала холодной воды. Прошлое кончилось, а впереди неизвестность.
  
   Едва успела привести себя в порядок - только глаза оставались красными - как появился Энори, чем-то раздосадованный, но стремительный и бесцеремонный. Знакомым движение сел - почти вспорхнул на подоконник.
   - Скоро будешь жить в другом месте.
   Какая, собственно, разница, подумала девушка. Все равно от нее самой ничего не зависит.
   - Понравились тебе мои цветы? - спросил Энори без всякого перехода.
   - Да, - растерялась девушка.
   - Иди со мной.
   Она покорно поднялась, и ощутила нарастающий страх.
   На сей раз они шли в другую сторону, и вскоре поднялись на плоскую крышу. Здесь тоже были цветы - в широких и низких вазах, все ровно, не так, как в невероятном закрытом саду; в желтом закатном свете, при слабом ветре растения дышали, подставляя ему листья и лепестки, и аромат тоже был слабый, он не сводил с ума.
   Девушка не отваживалась подойти к краю, возле которого стояли самые нарядные вазоны. Подхватив Нээле под руку, Энори потянул ее за собой; стала бы упираться - похоже, просто поднял бы и понес, словно кошку.
   Пришлось сделать шаг, и еще один, и вот уже пустота рядом. Не горная пропасть, конечно, но шею сломать вполне хватит.
   - Они не любят, когда их передвигают, а запах срезанных слишком силен, с непривычки... - проговорил он задумчиво, и будто себе самому.
   - Что мне делать?
   Ведь хотел от нее чего-то.
   - Наклонись к ним, вдохни поглубже. Нравится тебе аромат?
  
  
   Повторилось то же чувство сна наяву - на сей раз она испугалась меньше, хоть и не была готова. И вновь не поняла, что же увидела - большое дерево падало на дорогу, ломая свои и соседние листья, взметнулись листья и пыль, и закричал кто-то заржали лошади.
   - Что ты видела? - голос будто ударил, прозвучал слишком внезапно.
   И, после ее рассказа, разочарованно:
   - Хотя бы так для начала.
   Нээле встала, пошатываясь. Голова кружилась, глаза жгло - неужто цветы виноваты, аромат был столь нежным... В ушах до сих пор стояло лошадиное ржание, испуганное, почти вскрик.
   Девушка глянула вниз, невольно зажмурилась: мощеный камнями двор, каждую трещинку видно, чуть податься вперед, и всё...
   Юноша отодвинул ее от самого края. С облегчением склонившись над пушистыми сизыми венчиками, Нээле вспомнила колокольчики, после которых ей стало легче. Энори будто услышал ее мысли:
   - А эти уменьшают душевную боль. Если сделать крепкий настой, и вовсе обо всем забудешь на какое-то время.
   - Вы хорошо разбираетесь в цветах, господин... а в травах, других зельях? - спросила она, не зная, продлить неприятную мысль или отбросить. Чем-то знаком ей показался легкий аромат, исходящий от венчиков.
   - Неплохо.
   - А можно ли из них... сделать зелье, чтобы человек не совсем понимал, что делает?
   - Можно и так, - согласился Энори. - Но придется добавить тех белых, мелких...
   - И человек сможет... исполнить то, что ему велят, например, подписать бумагу?
   - Да. Очень легко.
   - Это ты передал Айсу шарик? - вырвалось у Нээле против всего дозволенного. - После моего письма, хоть она сказала, что еще не вручила его?
   - А ты догадливая, - он улыбнулся так мирно, будто они все еще говорили о свойствах растений, и оговорки девушки будто бы не заметил. - Хотя и не очень.
   - А если я расскажу? Например, господину Кэраи, если вдруг он пожелает меня увидеть - он выслушает...
   - Говори.
   - Тебя это не беспокоит?
   - Ничуть. Если б ты только знала, сколько других забот у нас обоих...
   - Но зачем?
   - Для тебя же все было бы гораздо проще. Но ты не захотела такой возможности.
   У девушки екнуло сердце - верно... а ведь могла, но в итоге выбрала - худшее. Но пока она мучилась, не зная, как быть... а он - уже знал о ней? Вот дурочка, ему и стараться не надо было, наверное, слухи сами стекаются.
   А он подхватил ее, притянул к себе, словно пушинку - кажется, даже чуть приподнял. Губы ощутили прикосновение - нежное-нежное, но испугавшее, будто на них попала капля яда. Нээле рванулась назад, позабыв о пустоте за спиной; если б не Энори, лежала бы на камнях.
   - Твое тело еще не осознало, что оно взрослое, даже странно, - сказал он негромко.
   Нээле не ответила, молчала, превратившись в натянутую струну.
   - Твой друг сейчас скачет по направлению к границе Хинаи с Окаэрой. А ты шарахаешься, будто я тот самый людоед из холмов, - произнес теперь чуть укоризненно, легонько сжимая ее запястье. - Идем. Хватит с тебя цветов на сегодня, а то улетишь в края, откуда и я не достану. Готовься знакомиться с новым местом.
   Обратно в комнату девушку отвела служанка - Энори внезапно оставил свою не то гостью, не то пленницу в коридоре неподалеку, не заботясь, как та будет блуждать по огромному дому. На счастье Нээле, женщина пришла поливать цветы - и помогла добраться до нужных покоев.
   "Кажется, я просто дурочка", - подумала девушка, разглядывая жилку на собственном запястье, еще чувствуя недолгое касание. Посмотреть в зеркало не решалось. Принялась вспоминать Лиани - как он подсаживал ее на коня, как ехали вместе, как притянул к себе, там, когда затаились, услышав погоню... Бесполезно. Никак не проходило непонятное смятение, охватившее Нээле. С Лиани было уютно, безмерно надежно, невероятно легко... будто с родным. И даже около ворот городской стражи, при прощании - нежность и боль, чувство потери, но все очень ясное.
   А этот... так напугал, что сердце колотится до сих пор. Или это не страх? И как он тогда обнял ее в комнате, полной обманчиво-невинных цветов...
   Нээле вскочила, подбежала к окну, распахнула решетку, глотнула пахнущий розами воздух. После суток рыданий голова и грудь еще отзываются болью, если двигаться резко, но это пустяк. Ее переселят отсюда, и если посчастливится, она сможет бежать.
   Ох...
   Нээле поникла, все еще держась за створку. Сбежать - расписаться в своей вине, во всех сразу. Выбора нет - только ждать, там, где велят поселиться. Если, конечно, Лиани Айта не вернется за ней.
   Девушка вздрогнула - но быстро отогнала эту мысль. Нет, не вернется. Она сама просила. На сей раз молодой стражник не придет. Будет другой...
   Теперь ей воля заказана. А если сбежит, и поймают... тогда Лиани точно не жить, и смерть будет нелегкой; а так, может быть, Энори поможет еще раз, случись что. Ради друга она обязана - что? Да все, что угодно. Все, что захочет ее новый хозяин. Ведь сама собиралась, и советам Айсу готова была последовать!
   Только не с этим, не с ним - к нему не пришла бы по доброй воле. Слишком он... нравится и пугает одновременно. И эту пропасть не преодолеть, она куда глубже, чем с другим человеком, в доме, похожем на драгоценную шкатулку из кости.
  
  
  
   Глава 30
  
  
   Вести принесла одна из девушек-прислужниц Лайэнэ. Трещала, словно сорока; ее дружок, один из десятников, проговорился - мол, в гарнизоне опять беда.
   - Кто-то подкупил стражу, и они дали сбежать тому парню, что сидел под замком. Господин Макори Нэйта в ярости. Люди Рииши Нара вроде бы ни при чем, но точно никто не знает. Два наследника высоких Домов обвиняют друг друга, а Рииши обвинил Макори и в попытке отравить господина Кэраи, и тот не стал требовать ничего с городской стражи. А еще мне по секрету поведали - может, скоро война, город полон лазутчиков, да и трусы всегда найдутся, из тех, кого соблазняет золото...
   - Невероятно, - сказала молодая женщина, выслушав юную болтушку. - Только поменьше рассказывай об этом на каждом углу.
   - Что вы, как можно! Я только вам...
   - А также десятку подружек, и к вечеру сюда заявится отряд, и всех нас отправят куда-нибудь - за длинные языки. Помалкивай, поняла? Если слухи пойдут, пусть они исходят не от тебя.
   Девушка пожала острыми плечиками, встряхнула головой - височные подвески зазвенели задиристо, на светлом лице отобразилась гримаска разочарования. Она выбежала из комнаты, подчиняясь знаку старшей; Лайэнэ была почти уверена - больше не станет болтать.
   Укорила себя за недостойную радость: похоже, доброе имя Рииши не пострадает. Ох, лишь бы и вправду. Какое бы низкое звание ни было у подчиненных, проступок бросает тень и на господина. Как произошло с Домом Нэйта. А господин Макори в гневе... да что там, он и в простом раздражении опасен... как его хасса. Если тех стражей и впрямь подкупили, они, должно быть, сошли с ума, чтобы взять деньги и не сбежать. Почему они так настаивали на своей невиновности? Слова их про исходящий от господина приказ - слишком нелепо, чтобы оказаться простой выдумкой. И тот, что почему-то не довел бывшего заключенного до ворот... он и сам не мог сказать, почему.
   Теперь они все умрут, и скоро - больше Макори не станет тянуть, один раз уже дождался побега. Но бумага - утверждали, что ее видели, держали в руках - если, конечно, девчонка ничего не напутала из рассказов приятеля. А потом приказ испарился, хотя старший из земельных-охранников берег его как зеницу ока. Морок, наведенный на всех? Может быть тот, кто убивал стражников, снова вернулся, только иначе?
   Лайэнэ задумчиво бросила в рот мятную пастилку.
   Тот - именно что убивал... А тут иная рука. Так похоже на того, чьи знаки на письме чересчур неровны и ломки, но во всем остальном почерк безукоризненный...
   И подруга сбежавшего была в его доме, и, казалось бы... Но ничто не указывает на ее причастность. А может, это попытка бросить тень на Энори? Кто он, советник господина генерала? Для человека, отмеченного дарами Неба, слишком уж темный след за ним остается...
   Что, в сущности, сама она знала об Энори? Обрывки прошлого, услышанные от посторонних. Он не скрывал, что до нынешнего своего места жил у каких-то простых людей. Этого не стыдился, но сам о них толком и не вспоминал никогда. А она не расспрашивала - и как бы могла?
   Женщины в Хинаи мало говорили на подобные темы, но ведь есть где-то место, откуда приходят "скользящие в тени". Есть место, где обучают убийц-хэата. Может быть, под защитой леса и горных склонов тайные мастера учат своих воспитанников чему-то, превосходящему возможности обычного человека?
  
  
   ...В те, уже такие далекие, дни Энори интересовался ею ровно столько, сколько всеми остальными людьми. Похоже, для каждого первого у него находились улыбка или теплое слово, и все на этом. Когда он стал ее частым собеседником? Кажется, парой месяцев после того, как они познакомились с Рииши Нара.
   И какое-то время даже не приходил к ней - встречались случайно в городе или в гостях. Может быть, и не случайно на самом деле...
   Конечно, тогда она о нем думала, о нем думали все женщины Квартала, да и некоторые мужчины тоже.
   А ей долгое время было с ним просто светло и весело, и даже мимолетная встреча означала хорошее настроение на весь день. Она тогда была почти уверена, что влюблена в другого.
   И даже когда он предложил ей помочь обрести свободу, все еще близости не было между ними.
   Вся провинция много лет знала, что он - чудо, еще когда он обладал лишь даром, но не сводящим с ума очарованием.
   Она иногда спрашивала его о прошлом - Энори не стыдился времени, проведенного среди простых жителей гор, не стыдился, что пришел в первый дом Осорэи из бедной хижины. Иногда он любил рассказывать, в том числе о вещах, о которых она не думала. Ее, в конце концов, учили развлекать людей очень богатых, а такие не интересуются жизнью тех, кто внизу.
   Иногда он приходил к ней просто так, побыть в ее комнате, ароматной от пропитанных смолами углей или масел, налитых в лампу, тогда он не хотел от нее ни музыки, ни других развлечений, и едва прикасался к ней самой. Трудно было понять, что у него на уме. Тогда еще она не знала, каков он бывает, и испытывала удовольствие от любых встреч. И любила смотреть на него. Да и многие любили, еще в "Павильоне росы", воспитанницей которого была Лайэнэ - а он нечасто там появлялся. Об этом жалели, его бы каждая приняла с радостью, каждая красивая девушка с искусно уложенными волосами, в верхнем платье из алого шелка, утонченная или бойкая, как бы он пожелал.
  
   Нет, воспоминания о прошлом никак не могут пролить свет на настоящее.
   Молодая женщина сдалась и постаралась убрать мучившие ее мысли подальше. Пока не расспросит других поподробней, нового не узнает. А девушка-прислужница и так обеспокоена, что с госпожой приключилось - бледная и под глазами круги.
   Так недолго и всех поклонников распугать...
   Лайэнэ обошлась бы и без них, но средств, скопленных по сию пору, хватило бы лет на десять безбедной жизни, не больше. А затем?
   Пока хороша, должна заботиться о будущем...
  
   И все же любопытство оказалось сильнее нее, раньше, влюбленная, она и подумать не могла узнавать о нем что-то помимо его рассказов, сейчас же видела в этом возможность хоть как-то если не защититься, то быть готовой. К чему - время покажет.
   Она опасалась обращаться с вопросами к женщинам - те зачастую не в меру болтливы. А вот пару мужчин, домашних слуг - из числа тех, что захаживали к ее девушкам, решила как следует расспросить. Оба - не вместе, а порознь, друг о друге не зная - появились на другой день, будто ворожбой притянула. Сама поднесла крепкий горячий напиток - и оба растаяли. Лестно им было внимание известной красавицы...
   Лайэнэ рассудила верно - о семье генерала они бы не стали болтать, но Энори членом семьи не являлся.
   Ей мало что могли рассказать сверх того, что и так слышала. Знали только, что появился он в доме генерала Таэны лет восемь назад, до того жил в глуши то ли с родителями, то ли с дедом и бабкой. Потом состоялась счастливая встреча, и господин генерал был потрясен волшебным даром ребенка. То, что подросток, одаренный способностями ясновидения, выбрал жизнь в богатом доме, а не в лачуге, было понятно. На этом ниточка обрывалась...
   Помимо этого один из домашних слуг не смог сказать ничего стоящего, второй, после кувшина вина, припомнил:
   - Ест он всего ничего... молодые обычно только так наворачивают. А этот - нет, похоже, ему и яблока в день хватит. И всегда оставляет открытым окно. Даже зимой... вот радость, в морозы к нему заходить!
   - А для чего оставляет?
   - Почем мне знать... А еще порой ночами его в комнате не бывает. Вроде спать должен, а вот, к примеру, недавно у Тэни был приступ, стучались - а его нет, и постель несмята. Нашли в саду. Делать ему там что, непонятно... вряд ли смотреть на звезды!
   Лайэнэ призадумалась. Даже в самый разгар их с Энори истории он никогда не оставался у нее на ночь. То есть нет, оставался не раз, но... спящим Лайэнэ его не видела никогда.
   И еще - он часто приходил просто так, не любил лошадей и носилки, но редко опаздывал...
  
   Давая обет отнести в Храм Заступницы статуэтку из ароматного дерева, если все удачно пройдет, обратилась к последней, на кого возлагала надежды. Старушке, служившей еще родителям братьев Таэна. Лайэнэ помогла ее внучке, когда та хворала по женской части, и теперь внучка нянчилась со здоровым веселым малышом. А бабка, хоть любила поговорить, вроде как сплетницей не слыла...
   Лайэнэ встретилась с ней, когда та возвращалась от внучки.
   Старушка обрадовалась - в отличие от многих она своим положением и добропорядочностью не кичилась. Да и в юности, как Лайэнэ подозревала, сама была той еще вертушкой, с мужчинами управлявшимся одной левой.
   Если и удивилась старушка ее расспросам, то виду не подала. В носилках Лайэнэ сидела, сухая, легонькая, жевала медовую лепешку и жмурилась блаженно, рассказывая.
   - Сильно он изменился... Помню, как только пришел, смотрел на все распахнутыми глазами. Все слушал, что рассказывали - и сказки, и небылицы, и быль. Не знаю, с чего, но кое-кто невзлюбил его в доме, старались подшутить, и порой шутки-то злые были.
   А он как чуял. Посмотрит своими глазищами мрачно, и затея-то не удастся. Но странный он был, это да. Шальной какой-то. Ничего и никого не боялся. И будто не в себе слегка. А то забьется в щель, и поди достань! И учить его замучились - вроде все схватывает на лету, а поди, так извернет, что диву даешься.
   - А зачем мальчика из глуши начали обучать, как сына знатной семьи?
   - Это госпожа Истэ удумала. Тогда еще Тайрену был совсем несмышленышем, вот она и возилась... а потом, когда она... - старушка закашлялась, поняв, что говорит лишнее, и закончила сбивчиво: - Потом все осталось, как было ей заведено - господин генерал о том совсем не заботился, а раз он не пожелал уроки отменить, то и продолжали. А потом ни разу не пожалел - грамотный, он куда больше стал понимать, что к чему.
   - И какой он с домашними? - тихо спросила молодая женщина.
   - Да как тебе сказать, - старушка избегала смотреть в лицо Лайэнэ. - Вот я сейчас расскажу, а он ведь узнает. Кто разберет, откуда он знает... ты уж лучше сама, без расспросов.
   - Вряд ли это его рассердит, - пробормотала ашринэ.
   - Кто разберет... Ходит слух, что Кирэ - была в доме служанка - погибла, потому что вызвала недовольство. Она за цветами молодого господина Энори следила, может, недосмотрела чего. Нашли мертвой - за домом, правда, но все равно, - старушка опасливо оглянулась.
   - Что с того? Лихие люди есть в городе, - спокойно сказала молодая женщина, хотя и в ее груди что-то екнуло. - Разве его в доме не любят?
   - Ну что я скажу... Разный он. Бывает - ну просто чудо, захочет - и лужицей растечешься от счастья. Посмотрит так, пару слов скажет, и умирать можно, все равно лучшего мига не будет в жизни, а я многое повидала. А иногда, опять же, посмотрит и скажет... и словно петля на шее. Не сердить его лучше... Шальной, как мальчишка, бывает. А то замрет чуть не на весь день. И не поймешь... Все, красавица, убей - не скажу больше!
   - Мне достаточно, - ответила ашринэ. Задумалась. Неужто всегда, не только с ней, им движет игра? К примеру, то в доброго, то в злого господина. А может, и не играет. Нельзя ж обвинять росинку в лицемерии, когда она то синим сверкнет, то алым, то вовсе бесцветна?
   Да уж, росинка. Лайэнэ рассмеялась. Скорее росянка, растение, приманивающее глупых насекомых и поедающее их...
  
  
   **
  
  
   Когда советник попросил принять его и в самых почтительных выражениях спросил, не будет ли хозяин Хинаи против его брака с Майэрин из Дома Аэмара, Тагари, хоть был сердит на Энори, удивился настолько, что забыл о прежнем недовольстве.
   - Это не шутка?
   - Разве я могу шутить с такими вещами...
   - Но почему ты сперва не поговорил со мной?
   - Кайто завел речь о браке - я не думал, что он серьезно. Однако его отец не против, и я пришел к вам...
   Тагари смерил советника внимательным взглядом. Кажется, недавний урок воздействие оказал - Энори выглядел послушным любому слову, в голосе было только почтение и словно бы неуверенность в себе. Конечно, такую возможность получаешь не каждый день... и только от генерала зависит, осуществится ли она.
   Дом Аэмара... не слишком приятные люди, но, пока Энори верен, он сможет повернуть всю их силу на благо Хинаи. Неплохо, в дни, когда Дом Нэйта норовит в глотку вцепиться.
   - Не пренебрегай своими обязанностями, и, быть может, - он подчеркнул эти слова, - я не сочту это неосуществимым.
   - Одно я могу сказать уже сейчас, - откликнулся Энори, и выглядел желающим загладить все оплошности разом. - Ждите сильных дождей и наводнения из-за них - примерно через одну луну, или самую малость позже. Горные речки в Эннэ выйдут из берегов... Подобного по силе не было давно - пусть укрепляют, что можно.
   - Только гнева Хозяина рек нам и не хватало, - мрачно обронил генерал, а советник его шагнул в тень и казался теперь силуэтом; черная с незначительными белыми вкраплениями одежда почти сливалась с темнотой глубоких складок на густо-лиловой оконной занавеси. И это было неожиданно неприятно, словно в комнату явился призрак.
  
  
   Предупреждение о грядущем наводнении было столь важно, что Тагари простил своего легкомысленного советника; когда горные реки выходят из берегов, это влечет за собой жертвы и разрушения, а месяца достаточно, чтобы беда не застала врасплох. Только отнести дары в Храмы Лощины, чтобы не напал никто, пока люди заняты укреплениями. Всерьез такая работа силы не подорвет, но труднее будет отбиться...
   Повеселевший, он явился к брату, который уже встал с постели.
   - Это пойло оказалась на диво мерзким, - пожаловался Кэраи. - Я думал, отравы в крови уже не осталось, но рано обрадовался - вчера она вновь о себе напомнила. Скверная выдалась ночь...
   - Такое бывает перед выздоровлением, - отметил брат. - А что говорит Микеро?
   - Остерегается делать выводы. Но я надеюсь, прав ты, а он просто чересчур подозрителен.
   Тагари выругался вполголоса, упомянув и обеих девушек, и их родню.
   - У меня бы они уже...
   - Я ждал чего-то подобного, - откликнулся брат. - Не знал только, через кого. Заказчика не знаю до сих пор. Предпочел наблюдать и дальше. И по следу того парня, кстати, направил людей - но оказалось поздно; мои остолопы его потеряли, а он хорошо знает леса. Может, и от людей Макори уйдет.
   Упоминание о лесах напомнило Тагари о цели визита, и он рассказал про грядущий разлив. Кэраи поверил - в вопросах гнева стихий Энори не ошибался, тут стоило отдать ему должное. Уже и при самом Кэраи сбылось предсказание о граде и пылевой буре.
   Тагари упомянул и про желание советника прочнее устроить свою судьбу. Брат усмехнулся, будто услышал нечто чрезвычайно забавное:
   - Неплохо для внука смотрителя моста. Надеюсь, ты согласия не дашь?
   - Почему нет? Он давно на равных знается с родовитой молодежью Хинаи, пусть получит законный повод для этого... конечно, если перестанет устраивать подобное тому, что было с этой девицей.
   - Ты с ума сошел?
   Тагари воззрился на брата, который обычно был образцом вежливости.
   - Не думаю, что подобный брак нанесет ущерб одному из старейших Домов!
   - Меня не столько интересует, почему Энори захотел этого союза, сколько то, почему согласились Аэмара, то есть господин Тори, который по жадности и расчетливости переплюнет любого маки. У меня есть основания подозревать его как минимум в воровстве, не говоря о взятках... Когда у девицы из-под носа уводят жениха, а та еще поощряет соперницу - как мы такую дурочку назовем?
   - О чем ты?
   - Ты всерьез хочешь позволить ему заручиться поддержкой на стороне? Когда твое положение непрочно, а эти самые Аэмара будут рады ухватиться за любую возможность, дабы тебя свалить?
   - Они трусы, - подумав, хмуро сказал Тагари.
   - Это верно. Потому и постараются остаться в тени - до момента, который сочтут удобный. Очнись, наконец! Помимо границ есть и другая война!
   - У меня пока нет причин отказать. Ты сам бы сказал - за ними нужно присматривать. Поглядим...
  
  
   **
  
  
   Майэрин окликнула Кайто, когда тот в конюшне наблюдал, как седлают коня. Юноша удивился - женщины редко заглядывали сюда, особенно старшая из сестер, которая остерегалась собственной тени, не то что здоровенных злых жеребцов.
   Конюх, поклонившись, с любопытством исподтишка поглядывал на юную хозяйку, хотя и продолжал возиться со скакуном Кайто.
   - Чего ты здесь делаешь? - не больно-то дружелюбно спросил брат; не хватало еще, чтобы его сестру рассматривали, будто какую-нибудь служанку!
   - Я тебя всюду искала, - начала та оправдываться, и попятилась, выходя из конюшни. Кайто последовал за ней.
   - Ну, что тебе надо?
   - Я искала тебя, а ты не появлялся дома, и теперь на охоту...
   - Вот же девчонки! Ясней говорить не способна?
   - Я его боюсь, - глухо сказала Майэрин, и брат сразу понял, о ком она. Досаду ощутил - все разболтали.
   - Э, брось! Давно ли?
   - Раньше я о нем и не думала, мы ведь почти не виделись. Но хотя бы ты помоги мне. Мне он кажется человеком, способным на что угодно.
   - Ну например? - Кайто говорил вяло, его раздражала глупость сестры.
   - Не знаю.
   - Хоть придумай что правдоподобное! Например, превратит тебя в тушканчика полевого... у него мозгов и то больше, - Кайто потянулся, мотнул головой. - Шла бы ты поэтов своих читать. Если отец все-таки передумает, то уж никак из-за твоих глупых страхов!
   Он вскочил в седло и легким галопом поскакал по направлению к воротам. Майэрин смотрела ему вслед.
  
  
   - Ну ты и дууурочка, - протянулся-пропел сзади голосок средней сестры, - Я бы согласилась, не думая. Может, сейчас у вас не сложится, а потом, через пару лет, отец меня отдаст? Смотри, еще будешь жалеть.
   Старшая подобрала юбку и побежала прочь, едва не сбив сестру по дороге.
  
  
   **
  
  
   Нээле измучилась ждать новостей, может, поймали уже? Кто поручится, что еще нет? Ей расскажут, когда сочтут нужным. В иной миг начинала верить, что и впрямь дар провидения у нее, только еще не разбужен, и пыталась увидеть, отчаянно, словно тонула и тянулась к спасительной ветке. Но если что и возникало перед глазами, так лишь цветные пятна от напряжения. Всего пару раз почудилось что-то большее, колыхнулись перед глазами белокрыльник, осока, да пахнуло сладковатой болотной прелью и сыростью.
   Нээле не могла понять, что это значит, надеялась лишь, что друг ее не нашел свою погибель в болоте.
   Девушка старалась не думать о грустном, о страшном, вообще ни о чем не думать; листочек розы оторвала, пыталась свернуть, как сворачивают листы бумаги - сделать лодочку, или птицу. Пальцы скучали по работе - привыкла держать иглу каждый день.
   За ней, как за виновницей побега, могли придти в любой час, и боялась этого, и почти надеялась, что придут. Нээле не была возле ворот городской стражи, но ее могли видеть прохожие, хоть и редкие на рассвете. Пыталась представить, как выглядела со стороны - богатое платье, но накидка прикрывает голову и плечи... прикрывала, пока не слетела с волос, а она и не подумала вновь поднять. Серо было вокруг, утренние сумерки, пронизанные рыжим, уже тускнеющим светом ночных фонарей. Вроде мимо прошли горожане, торопясь приступить к делам, или запоздалые гуляки возвращались домой - она уже ни в чем не была уверена.
   Беглеца уже наверняка ищут, и, если случайный свидетель видел с ним женщину... сколько времени понадобится, чтобы ее узнали? Не будут же свидетеля этого водить по всем домам. Но и не понадобится, шептал ей на ухо чей-то ехидный голосок. Не считай дураком Макори Нэйта, он первым делом подумает на тебя. За тобой вечно столько шума остается, и какая еще девушка так резво кочует из одного богатого дома в другой?
   ...Ее - их - видел и охранник дома господина генерала, открывавший ворота.
   А Энори отдавал бумагу, и караульные на входе его пропускали. Кем бы он ни был, подкупить всю городскую стражу он не сумеет.
  
  
   Ему нравилось ее дразнить, пересказывая и сплетни о розысках виновных, и настоящий ход следствия. Будто и вовсе не опасался - не за жизнь свою, это понятно, но хоть за доброе имя в глазах приятелей и покровителя.
   Вот и снова - услышала быстрые легкие шаги за дверью, и между ними и тем, как появился в комнате, считай, и мига не прошло.
   - Дрожишь? - спросил он таким легким тоном, что ей стало обидно. Но Энори тут же прибавил умиротворяющее:
   - Успокойся наконец, никто тебя не тронет и про тебя не вспомнит. Я обещаю. Тебе довольно?
  
  
   - Это чары? - спросила, когда уже были в дороге, и она сидела в носилках, чувствуя себя камешком, по ошибке попавшим в драгоценную шкатулку. - Или твои цветы?
   - Если и чары, то созданные природой... я всего лишь помог всем причастным увидеть одно и то же, а потом большую часть позабыть. Многие могли бы, если б дали себе труд научиться.
   - Простые люди?
   - Могут же монахи в монастырях, и фокусники, и шарлатаны, рассказывающие о судьбе. Они зачастую вышли из самых низов.
   . Говорить ему, похоже, не хотелось. Шел подле носилок, где везли ее, и молчал. Сквозь приоткрытую занавеску она видела - люди вокруг замирали, низко кланялись. Он не обращал на них внимания. Сопроводил в домик, где Нээле предстояло отныне жить, пока что-нибудь не изменится, и то ли судьба выпустит из-под крылышка, то ли разожмет когти
   - Что дальше? - спросила она, и Энори не ответил. Дождался, пока Нээле довезут до крыльца и та покинет носилки, занял ее место и оставил девушку размышлять, о чем ей заблагорассудится.
   И теперь она была почти оправдана... и даже почти свободна. Небольшой, вполне уютно обставленный дом, пара слуг-мужчин и молчаливая женщина - и все, похоже, доносили о каждом ее шаге.
   Нээле улыбалась всем, готовая ждать, сколько понадобится. День тянулся, плотный и тусклый, словно след от улитки.
   Крутила на запястье дорогое украшение.
   Перед тем, как она покинула дом генерала, Энори подарил Нээле браслет: серебро и горный хрусталь, цепочка цветов-бессмертников. Какое там подарил... надел на руку и застегнул. Не выбрасывать же... А страшно было. Считай, приняла драгоценный дар, и жизнь друга - тоже подарок, и ее вроде как оправдание. Теперь-то что? За просто так почти нищим девочкам ценности не преподносят.
  
   Дом господина Кэраи казался теперь светлой мечтой. Тогда, несмотря на страх за другого, был человек, по-своему добрый к ней, и, как ни странно, довольно понятный. Он хотел блага родной провинции; а чего хочет Энори?
   А когда-то все было гораздо проще... удобный стул у окна, журчанье маленького фонтанчика неподалеку, приглушенные смешки подруг...
  
   Попросила служанку принести полотно и нитки, только игла двигалась будто в чужих руках, любимое, единственное прежде дело стало тяжкой повинностью. Узор на полотне возникал какой-то недобрый, словно переплетенные жадные пасти, разинутые в ожидании добычи. Вышивала до темноты, не обращая внимания, что видит нити все хуже, пока не осознала - нет уже сил делать то, что радости не приносит. Вышивка, полная красок и особой изысканной легкости принадлежала прежней Нээле, которая мечтала о тихой жизни, робела при встречах с мужчинами и для которой пройти пару кварталов было едва ли не подвигом.
   Со вздохом она отложила потяжелевшую ткань. Перебралась в кровать, погасила лампу, но так и не легла. Сидела, обхватив руками колени. Если еще и мастерство ее оставит, к чему девушка будет пригодна?
  
   Ей померещился чужой человек в комнате, он будто стоял за занавесью. Надо было крикнуть, позвать служанку, но Нээле так испугалась, что не могла шевелиться. От скрытого складками силуэта исходила давящая угроза, и ей опять вспомнились холмы, та страшная пара... А фигура за тканью двинулась, вроде бы подняла руку - что-то блеснуло, будто полоска стали. Только тогда девушка издала полузадушенный писк.
   Почудилось, будто Энори появился в дверном проеме - но не сказал ничего, и в руках его были цветы. Стоял и смотрел, а комната наполнялась розоватым туманом, который темнел, становился плотнее, и на всех предметах начинали мерцать крохотные звездочки. Фигура и его, и незнакомца начала мерцать, расплываться перед глазами.
   Это же сон, догадалась девушка.
   Нээле снилось, что она летит куда-то на огромном цветке - солнце было все ближе, от жара начала болеть голова, и плавились лепестки. Понимая, что это сон, она захотела проснуться, но не могла, и лишь с ужасом ждала приближения светила, которое становилось то золотой птицей, то огромным костром, то лицом со множеством сияющих глаз. Почувствовав, что задыхается, умирает, собрала все силы и соскользнула с лепестка в бездну.
   Обнаружила себя полулежащей на кушетке, а рядом, на полу, брошена была охапка полуувядших цветов - розы, лилии, какие-то еще незнакомые, и те, похожие на черные орхидеи - с десяток стеблей сверху. Их узнала и в темноте. И ее саму усыпали стебли, словно невесту. Только не красные, как бывает на свадьбах, а все те же - черные вперемешку с белыми колокольчиками. Чудовищно болела голова. Нээле с трудом поднялась, сгребла часть цветов, выбросила в окно - запах их, сладкий, уже содержал в себе умирание. Неужели она пробыла без сознания пару дней? Быть того не может...
   Нээле зажгла свечу, глянула на себя в зеркальце. Темные круги под глазами, но волосы почти не растрепались. Оглядела платье - ни складочки лишней. Что произошло?
   - Милая, с вами ничего не случилось? - сунулась в дверь голова прислужницы. За женщиной маячил силуэт одного из приставленных к дому мужчин.
   - Встала-таки! А то напугала. Стемнело совсем, и ни звука - я глянул - лежит, словно мертвая, - прогудел он. И осекся, заметив те цветы, что не успела поднять Нээле.
   Девушка с трудом поднялась - пустота нахлынула, стала невыносимой. До сих пор ощущался жар, опаливший лицо. И в воздухе едва различимо не то звенели, не то шептались тысячи голосов.
   - Принесите холодной воды - мне надо умыться.
   Вода не помогла, и она вышла на улицу, подставила лицо ветерку. Уже светало. Растения на клумбе неподалеку были примяты, будто там протащили что-то большое и тяжелое.
   Но тех цветов, что усыпали ее в комнате, здесь не росло.
  
  
   **
  
  
   Стрела взлетела вверх по дуге, гудящий выдох тетивы заглушен был порывом ветра, он подбросил стрелу еще выше, развернул острием к земле и бросил вниз, не дав долететь до мишени. И снова стих.
   Раздосадованный стрелок опустил лук.
  
   Флаги реяли длинными узкими языками и, напротив, похожие на поднятый рукав, одним концом прикрепленный к древку. Оставалось надеяться, что ветру надоест эта игра - ударять хлестким порывом в самый неподходящий миг и невинно стихать. Обычно Тагари спрашивал совета у своего воспитанника, но сейчас видеть его не хотел, осознавая всю нелепость этого - ведь простил же очередную выходку, больше того, готов был позволить родство с Аэмара...
   Но сейчас решил обойтись без его помощи, спросил людей опытных, хорошо знавших приметы - и вот, пожалуйста.
   - Мы не может продолжать стрельбы, - обратился к нему один из высших офицеров, очевидно, расстроенный капризом погоды. - По такому ветру не по мишеням стрелять, особенно новичкам, а общим залпом по живой силе.
   Был сильный соблазн отправить посыльного за Энори, пусть скажет, есть ли надежда или лучше не ждать. Состязания устроены были в предместьях Осорэи, успеет, если поторопится.
   - Вот пусть и покажут, на что способны, - сказал Тагари невозмутимо, - На войне, знаешь ли, погода подыгрывать нам не станет.
   Настроение было - мерзее некуда, и уж никак не из-за ветра.
   Двое старых друзей Дома - близкие не ему, но еще отцу - подали в отставку, не по военной части, но по чиновничьей. Сами, но, похоже, сильно в обиде уже за свою родню, потерявшую места. И один, прощаясь перед тем как уехать в загородное поместье - по его словам, навсегда, скорее всего, отметил вскользь "я бы не стал так стараться ради Столицы, для которой наша провинция лишь дойная корова да затычка в дырявой плотине".
   Не в первый раз слышанное почему-то задело сильно, может, потому что прозвучало устало, без тени возмущения, и говорил пожилой уже человек, чья юность была связана с родителями Тагари.
   А еще к нему лично пытались обратиться просители - Кэраи велел поднять цены на некоторые привозные товары, и на местные, которые нельзя стало продавать ниже определенной стоимости. А с подпольными торговцами с самого его приезда стали обращаться весьма сурово, они лишившись половины имущества, могли считать, что им повезло.
   Самое худшее, что просителям Тагари не мог ничего сказать, и просто не велел принимать их. В делах финансовых привык полагаться на Айю и Тори Аэмара, но обоих сейчас отстранили от решения самых важных вопросов. А сам он многих вещей просто не знал, если речь не велась о нуждах военных.
  
   - Если переместиться за отрог холма, склон закроет от ветра, - подоспел один из распорядителей.
   Тагари сперва отмахнулся от него - там и площадки-то ровной нет, где разместить людей? Не в кусты же лезть, и не вырубить столько. Но потом решил глянуть сам, велел привести коня.
   Очередной порыв ветра ударил в лицо пылью и запахом разнотравья. Тагари повеселел - на коня сел еще в три года, и отец сразу был им доволен. Говорят, восточные соседи-кочевники на конях и рождаются, но Тагари не уступил бы им в скачках или управлении лошадью. Обернулся к ординарцу, хотел сказать - а место не так уж и плохо, но тут же забыл о намерении.
  
   Игреневая кобыла отличной стати приближалась к холму, на склоне пологом которого он остановился. Всадник был один - провожатых, видно, оставил у стрельбищ. Давно Тагари не видел его верхом. Невольно отметил, что в седле младший брат держится хорошо, уж этим имя их Дома не опозорит. Значит, и там, в Срединных землях, не только разъезжал в паланкинах и просиживал штаны за бумагами.
   И, значит, уже здоров. До предместий недолог путь, но в седле...
   Видеть и его сейчас не хотел, тот приехал, будто узнал о недавних встречах и том, что было сказано. Появилось неприятное липкое чувство, словно развешана вокруг паутина, вроде и не коснулся еще, но предчувствуешь. Недавно подумал так об Энори, теперь вот еще один паук появился. У одного волшебный дар, у другого опыт и расчет.
  
   - Зачем ты здесь? - спросил, сам чувствуя излишнюю враждебность тона. Только что ведь справлялся о самочувствии.
   - Ты не был против моего присутствия, когда мы говорили об этом раньше, - удивился Кэраи.
   Ах, да... был разговор, сам же позвал его - если сможет - глянуть на лучников, гордился ими. А тут еще клятый ветер - сколько промахов будет? Тут позор, а не гордость.
   С неприязненным любопытством поглядывал - за привычными чертами теперь отчетливо видел душевную холодность, безразличие ко всему, что не есть его дело. Он уже умудрился посеять в душе генерала недоверие к Энори... по его словам, именно советник сеет волнения в людских умах, но правда ли это?
   С теми, кого уличили в распускании слухов, не церемонились, но нельзя же перебить полгорода, полпровинции, да и в верных Дому семьях уже забродили сомнения, с ними тоже, что ли, расправляться?
   ...И Кэраи против союза с Аэмара, боится укрепления их Дома потому что они втайне враждебны или из-за собственных целей?
   А может и вовсе вся история с этой отравой была представлением? Ничего ведь ему не сделалось, и тут же примчался, как узнал о недовольстве Тагари! Но выглядит он все же неважно, лицо похудело заметно, и кожа слегка сероватая. Но все же приехал?
   Гнал от себя мысли о возможном предательстве, но понимал, что семечко в землю брошено. Теперь оно или взойдет, или засохнет, но уже не получится сделать вид, что не было ничего.
   - Что-то случилось? - тот чуял перемену ветра получше, чем Энори погоду.
   - Не хочу сейчас говорить об этом. Но я рассчитывал, ты будешь моей правой рукой, а сам вот-вот потеряю верных людей. И я считаю тебя достаточно умным, ты наверняка понимаешь, что делаешь.
   - Понимаю, - ответил Кэраи, коротко глянул в глаза и отвел взгляд, словно больше всего интересовали яркие пятна флажков и строй людей у подножия холма.
   Тагари сказал, не пытаясь понизить голос - хотя вряд ли кто их мог бы подслушать, разве что ящерицы и перепелки:
   - Я готов пойти даже против воли Солнечного. А ты... пока я вижу лишь действия ради твоей личной выгоды. Что ты готов сделать ради своей родины, которую якобы любишь?
   - Не допустить пожара на ней.
   - Это удобно делать, имея поддержку оттуда, - широко махнул рукой, обозначая сразу все земли, лежащие к югу. - Ничем не приходится жертвовать... кроме нас, так? Но ты станешь причиной беспорядков, и очень скоро.
   - Я знаю меру, и, если ты мне поможешь или хотя бы не станешь мешать, все ограничится мелким недовольством. Ведь тебе нужны деньги. Ты сам говорил - рухэй выжидают удобного случая. В казне Хинаи почти пусто, на что ты оденешь и прокормишь солдат?
   - Я тебя не звал. И сейчас не намерен все это выслушивать. Возвращайся, занимайся послом или кем угодно. И если "помогать" значит избавляться от тех, на кого ты укажешь, мой ответ - нет.
   С этими словами развернул коня и направился к устроителям стрельбищ, замершим в ожидании.
  
  
  
   Глава 31
  
  
   Зашевелились кусты, будто ветерок коснулся их верхушек. Потом движение повторили ветви клена, росшего неподалеку. И, наконец, на поляну выбежала - скорее выкатилась серовато-рыжая белочка. Она повела носиком, ловя ветер, зашевелились опушенные уши. Сделав пару настороженных прыжков, зверек оказался подле куста, за который зацепилась атласная белая лента, из тех, какими удерживают волосы богатые молодые люди.
   Миг - и на месте белки стояла немолодая маленькая женщина, одетая по-крестьянски в темные юбку и кофту.
   - Ты слышишь, что я тут, - глухо сказала она. - Зачем ты здесь?
   Но было по-прежнему тихо. Женщина исчезла, и вновь ветерок скользнул по поляне, на сей раз он замер возле ручья. На торчащий посреди него камень опустилась большая синица, и юноша, который стоял, прислонившись к иве, бросил в птаху кусочком коры. Пичуга увернулась - в другой миг на противоположном берегу ручья возникла, чуть нагнувшись к воде, та же самая женщина, и на круглом лице ее читалось крайнее отвращение.
   - Хозяйка, - обронил юноша.
   Маленький лесной дух выпрямился:
   - Я не позволю тебе заходить в мой лес, убийца людей!
   - Ты смела, но глупа. Это моя земля.
   - Деревья и травы тебя ненавидят...
   - Вот как? Здешние может быть, но не все. К тому же... о чем ты тревожишься? Я не трогаю ни растений, ни зверья.
   - Люди любят мой лес... всегда любили.
   - Только-то? Значит, смерти в городе ты одобришь?
   Та фыркнула, дернула головой, но не ответила.
   - Я пришел к тебе за советом, - он выбрался из-под свисающих ветвей, опустился на кочку, покрытую мягкой травой.
   Тери-тае рассмеялась - отрывисто, будто птица защелкала или зацокала белка.
   - Ты знаешь про тори-ай? - спросил гость.
   Лесная хозяйка долго колебалась, потом любопытство пересилило.
   - Вряд ли больше, чем ты. Но так и быть, говори.
   - Я тебе расскажу, как это было.
  
   Он поведал о том, что знал, начиная с момента, как пояс принес в город незадачливый чиновник. И о том, что было потом.
   - Я искал... будь вещь уничтожена, след бы остался... Иначе - только если призрак пояса находится во многих и многих часах пути от Осорэи, но так быстро ездят разве что гонцы со спешным поручением! Или беглецы. Подозреваю, кто его увез, верно, сам того не зная, - сказал гость.
   - Так разыщи этого человека.
   - Он наверняка уже мертв давно, толку с того?
   - Не повезло, - рассмеялась лесная хозяйка.
   - Эта зубастая дрянь знает, что я могу сделать. Но ушел же, - сказал юноша, и в голосе чувствовалась досада.
   Да, лесная хозяйка поняла и это. Вызвать из небытия душу женщины тори-ай, погибшей, когда уничтожили гребень, и забрать ее из круга возможных перерождений, лишить любого посмертия. Мог - но передумал. Если мужчина-нежить так и не узнает об этом, какой смысл тратить силы? Или узнает? Они ведь связаны, муж и жена, пока хоть один остается на земле, второй где-то там дожидается решения своей участи, не попадая ни на Небеса, ни в Нижний дом, и не дождется, пока не соединятся снова. Но все равно... ее незваному гостю надо знать, видеть наверняка.
  
   - Как нежить может укрыться от взгляда того, кто ее ищет? От моего?
   Он чего-то боится, подумала женщина. Может, того, что допустил ошибку, или, пожив в городе, начал терять чутье?
   - Тебя волнует такая малость? - ехидно спросила женщина. - Какие-то... бывшие люди?
   - Да, - помедлив, ответил он. - Не люблю, когда я чего-то не понимаю.
   - Как жаль!
   Лесная хозяйка поправила складки на юбке, шагнула на тропинку, ведущую от ручья - тропинку, по которой звери ходили на водопой. Повернулась, намереваясь идти прочь. Юноша тихо сказал ей в спину:
   - Послушай... тебе я ничего не могу сделать. Зверям и цветам твоим - тоже. К тому же цветы и звери мне нравятся...
   Женщина хмыкнула недоверчиво.
   - Но я могу сделать так, что люди твой лес проклянут. Думаешь, они просто перестанут заходить сюда, и ты свободно вздохнешь? Я знаю, люди тебе нужны. Но они не просто уйдут - будет еще хуже. Твой лес выгорит дотла, когда они решат, что это недоброе место. Про тебя и не вспомнят.
   - Ты смеешь мне угрожать?
   - Почему бы и нет? Я ведь о малом прошу тебя... - добавил он примирительно.
   - Хорошо, - сказала женщина, поразмыслив. - Но больше ты сюда не явишься. Уговорились?
   - Пусть будет по-твоему... оберегай свой клочок земли. Лесов довольно.
   Тери-тае задумчиво поглядела на бегущие по камням светлые струйки ручья.
   - Нежить боится текучей воды. Но стоячая вода - надежное укрытие для нее. Кого бы ты ни искал, если он воспользовался силой стоячей воды, считай, он тебя перехитрил. Ты его никогда не найдешь, пока он прячется от белого света.
   - Не думал, что эти... половинки душ могут хоть что-то против меня, - отозвался гость медленно, не двигаясь с места, словно ждал какого-то еще ответа.
   - Что ты задумал?
   - Не знаю пока... пусть прячется; рано или поздно голод заставит его выйти... а может, он так и не отважится, и будет скрываться вечно. Он оказался умнее, чем я подумал, но и трусливей.
   - Теперь уходи.
   - Еще вопрос. Это ты встретила недавно девушку, которую искали земельные стражники? Или кто-то из твоих сестер?
   - Думаешь, я могу припомнить всех людей, заходящих в мой лес?
   - Думаю, можешь, - помолчав, добавил: - Я ей зла не хочу.
   - Значит, она у тебя... - хмуро сказала женщина. - Что ж, теперь ты ее не отпустишь...
   - Почему? - последовал быстрый вопрос; не дождавшись ответа, юноша
   удовлетворенно отметил: - Значит, я не ошибся.
   - Ты получил, что хотел, проваливай наконец, - грубо сказала тери-тае.
   Юноша подчинился - разговор был закончен, а рядом с лесной хозяйкой на ее территории явно чувствовал себя неважно. Женщина стояла и смотрела ему вслед, пока шел от ручья, спиной наверняка чувствовал ее недобрый взгляд.
  
  
  
   Кайто, возвращаясь с охоты с десятком фазанов и уток, обнаружил приятеля сидящим на берегу одного из загородных прудов - круглый, по краям выложенный красным камнем, тот служил местом отдыха для следующих в Храмовую лощину.
   - Как это тебя сюда занесло? - подивился Кайто, не найдя взглядом ни коня, ни носилок для Энори. И сопровождающих не было тоже, но не что у наследника Дома Аэмара. - Ты что, решил отправиться к монахам пешком, читая молитвы?
   - Отстань, - отозвался Энори непривычно резко. - У вас свои заботы, у меня - свои.
   - Какие же у нас такие заботы? - удивился Кайто.
   - Отца своего спроси, он расскажет. И пусть в Храмовой лощине побольше даров оставит, чтобы его дела незамеченными остались.
   - Какие дела?
   - Вот ты его и спроси. Да поторопись, пока он еще может ответить.
   Кайто встревоженно посмотрел на товарища.
   - Но если и впрямь грозят какие-то беды, ты же поможешь нам?
   Энори рассмеялся, и смех прокатился, будто легкие градины по траве - жесткий и ледяной.
  
  
  
   Кайто, больше удивленный, чем обиженный, пересказал отцу подробности странной встречи. К диковинным поступкам приятеля он, впрочем, привык и не сильно им удивлялся. Может, Энори повелел слугам оставить его в одиночестве и вернуться через пару-другую часов?
   - Я не удивлюсь, если он назначил встречу с какой-нибудь крестьянкой, - весело говорил Кайто, перебирая красивые фазаньи перья. - А что он хотел сказать про наш Дом, я так и не понял - ну да попозже спрошу; а может, просто смутился и не знал, как ответить...
   Господин Тори уже не слушал болтовню сына. Старшему Аэмара достаточно было намека - недаром он напоминал хорька изворотливостью и способностью проникнуть и в малую щель. Слова сына его потрясли. Кайто не отличался умом и не понял - Энори знает все о делах Дома. Может, не все, но многое. Но молчит. Почему и как долго продлится такое молчание? И сколько оно будет стоить? Майэрин не входила в сделку, ведь против брака Тори не возражал.
   И, пока голос наследника звенел на весь дом, отец семейства исчез в своей любимой беседке, наполовину скрытой виноградными листьями. Понимал - очень вряд ли Кайто насмешками своими вывел советника генерала из себя, или тот проговорился, занятый иными думами; он сказал то, что хотел сказать. Счел нужным намекнуть Тори... на что?
   Слова слишком походили на угрозу. Может, ветер сменился? А значит, дела плохи, как никогда.
   Тори Аэмара никогда не думал, что окажется на подобной развилке. И верного пути не видел. Мыши в мышеловке... вот кто все их семейство сейчас. Может, кот и не собирается обедать, может, и впрямь решил подружиться с мышами. Только в любой миг...
   Тори Аэмара боялся за себя. За сына меньше - наследника любил, но тот не оправдывал ожиданий. А вот дочка, Майэрин... чтобы ее имя опозорили, как то было с Кийн из семьи Коя?
   Обезопасить себя от Энори он не мог. Устранить его мог бы, наверное, но как потом оправдаться? Дом Аэмара не искушен в убийствах... Да и можно ли его убить, видящего сквозь стены?
   Только сидеть сложа руки было еще опасней. Ведь Майэрин, по сути, обещана ему - и придется отдать, если он знает все о делах Тори. Да, придется. А потом что?
   Два страха боролись в душе; наконец один перевесил.
  
  
  
   Глава 32
  
  
   Лайэнэ не могла знать, о чем он думает, но тревожило то, что Энори стал появляться у нее едва ли не на каждом закате - и ничего не требовал, говорил о разных пустяках. А ведь показалось - после той ночи долго его не увидит...
   Попросить Энори оставить ее, найти себе другую у молодой женщины не хватало духу.
   Поначалу она, поняв, какой он на самом деле, боялась, во что Энори может превратить ее жизнь, пойди Лайэнэ ему наперекор. Сейчас боялась еще худшего. Да и понимала - просить бесполезно, хоть формально она не его собственность, на деле так оно и есть.
   Он изменился - былая беспечность казалась напускной, и сквозь нее проглядывали пока непонятная тоска, недовольство, порой даже злость, и желание чего-то - но чего? Будь он таким, как все, Лайэнэ подумала бы о чем-нибудь вроде влюбленности или, напротив, разочарованности в жизни. У Энори? Смешно...
  
   Можжевельником пахло в доме, полынью и хвоей - ночные запахи совсем не те, что дневные. Лунный блик скользил по волосам, и казалось - несколько прядей в них седые. Пепел и уголь, пришло в голову молодой женщине. Черное, белое, серое... нет огня, только мертвое, оставшееся после него.
   - Ты расспрашивала обо мне.
   - Да, - ответила небрежно, хотя все похолодело внутри.
   - И как, много узнала?
   - Вряд ли больше того, что ты мог бы сказать и сам... слуги не больно-то откровенничают о господах.
   - Не все. Многие не прочь посплетничать.
   - Не в вашем доме, не так ли? - она, стараясь выглядеть совершенно спокойной, улыбнулась и взяла с подноса чашку со сладким горячим напитком. Медленный жест, выверенный годами, не позволяющий догадаться о неуверенности или испуге.
   - У тебя новая игрушка.
   - Неужели ты ревнуешь?
   - Нет, - рассмеялась молодая женщина. - Но отношения между людьми - моя слабость, трудно удержаться от вопросов. Зачем тебе эта девочка? Ты не увлечен ею.
   - Она красивая...
   - С каких пор тебе этого довольно, настолько, что рискуешь вызвать гнев покровителя? Нет, не смейся, я знаю, что ты его не боишься - но ты не любишь оставлять следов.
   - Раз ты все знаешь, для тебя не новость и в какие она события впуталась. Я ни за что ее не отдам и не отпущу. Это возможность...
   - Чего?
   - Всего, что угодно. Невеликая, но не стоит пренебрегать и малым.
   - Приведи ко мне эту девочку. Я тоже весьма любопытна.
   - Пожалуй... вам найдется, о чем поговорить.
   Он приподнял руку - из-под белого шелка манжета выскользнуло гибкое, покрытое чешуей тельце, сверкнуло серебром и ртутью, перетекло меж пальцев.
   Лайэнэ ахнула.
   - Змея!
   - Это? Браслет, - с улыбкой Энори показал ей запястье, которое обвивала пара металлических колец - им придана была форма змеи. Острая голова ее слепо смотрела на мир кристалликами горного хрусталя.
   "Я видела", - подумала женщина. Либо это морок, либо...
  
  
   **
  
   - Зачем мне туда идти? - воспротивилась Нээле поначалу, когда выведала, куда они все-таки направятся. Она привыкла считать, что порядочным скромным девушкам путь в квартал развлечений заказан.
   - Привыкай - тебе стоит больше узнать о мире. Твои приключения в холмах и в доме господина Кэраи - еще не все, что бывает, - заметил Энори, ставя перед ней шкатулку с безделушками, каждая из которых стоила многие дни работы иглой.
   - Мне не нужны драгоценности.
   - Они нужны мне - на тебе. Пусть видят. И позавидуют многие, для них твое место - недостижимая мечта.
   - Я не просила о нем, - вспыхнула вышивальщица.
   - Да?
   - Ты же знаешь, что и почему я делала! - от неожиданности она снова забыла о подобающем обращении. Энори пропустил его мимо ушей.
   - На любой поступок у всех найдутся свои причины... даже в веселом квартале.
   Он усмехнулся, поглядев на браслет - тот льдисто сверкал у Нээле на руке. Девушка, вспыхнув пуще прежнего, сорвала украшение, бросила на пол. Энори поднял его.
   - Он твой - не забудь; когда-нибудь понадобится, спасать очередную никчемную жизнь....
  
  
   При свете красных и золотых фонариков, заполняющих комнату мягким светом, гостья чувствовала себя неуютно. Чересчур ровно сидела, когда приглашали сесть, чересчур прямо стояла. До предложенного питья только дотронулась - и быстро убрала руку, словно опасалась отравы. Бросала быстрые взгляды по сторонам - любопытные и с тем ищущие, в какую бы щель забиться, как исчезнуть из этого места.
   Но звучащая музыка, высокие девичьи голоса, поющие светлые песни, пришлись ей по нраву, и насмешил шуточный танец - веер нападал на танцовщицу; и вскоре она перестала настолько дичиться, смелее стала оглядываться.
   Тут никто никому не навязывал своего общества - хозяйка строго следила за этим. И гостью-дикарку никто не трогал, а Энори, приведший ее, в течение всего вечера даже близко не остановился, словно, доставив сюда Нээле, выполнил тяжкую обязанность и больше знать ее не хотел.
   Тогда Лайэнэ, до того только произнесшая слова приветствия, села рядом с Нээле. Сейчас они были одни в этой части комнаты, от немногочисленных гостей и девушек с глазами, обведенными черным, зеленым и золотым отделенные решеткой из дерева и высокими перистыми растениями.
   То, что эти двое не делят ложе, молодой женщине стало ясно после четверти часа наблюдения за гостьей, если не раньше. Она испытала облегчение, потом жалость. Девочка показалась ей милой и неискушенной, не то что некоторые актрисы или даже дочери богатых семей. Хотя им приходилось держать себя строго... только глаза никуда не денешь, выдают.
   Расспросов она не стала устраивать - не ими доверие завоевывают. Спросила только, не с юга ли Нээле - и, услышав утвердительный ответ, завела речь о тех и этих землях; о городе, знаменитостях, вышивках, если замечала хоть тень замешательства - тему меняла.
   Постепенно оттаяла девочка, даже взяла пару сладких шариков из орехов и яблочной пасты, выпила мятной воды.
   Не похожа она была на хищницу, ох, не похожа. Скорее на жертву. Милый мотылек - сколько их было и сколько будет еще? То на огонь летят, то в липкую паутину... а иных дети ловят руками. Но зачем ему эта девочка? Непонятно. Что же такое она сделала, чтобы вызвать интерес нынешнего покровителя? Несколько его взглядов на Нээле, которые успела перехватить, оказались непонятны Лайэнэ. Это был интерес... но какой-то другой, цепкий и сильный, но непохожий даже на игру в увлечение.
   Лайэнэ поначалу решила - если девочка простушка, легко расскажет, что же на самом деле связывает этих двоих. Но нет, оказалась твердым орешком - а может, просто боялась, или не знала сама. Ни один вроде бы невинный вопрос не помог понять истину.
   ...Энори нет нужды принуждать людей к чему бы то ни было - мужчины ли, женщины помчатся куда ему угодно сами, он умеет кружить головы, и отнюдь не только о любви речь. Мало кто знает, что и жестоким бывает на диво, но жестокость эта особого рода - от иных его слов и поступков впору руки на себя наложить, считая себя виноватым во всех бедах мира, но он - останется чист. В первую очередь в глазах жертвы.
   А Энори с кем-то весело болтал в противоположном углу, и оттуда слышать их не мог - сколь бы тонкий слух у него ни был, это Лайэнэ проверяла. И она, поддавшись порыву, заговорила иначе:
   - У тебя нет оснований верить мне, но... Я просто хочу сказать - будь осторожна. Может быть, ты видишь в нем своего героя - он спас в трудную минуту, он умеет быть - воплощенной мечтой... Я знала многих мужчин, в том числе тех, кто наиграются и выбросят женщину, как исчерканную бумагу... А тебя не защитит даже закон, как он защитил бы ашринэ, или хоть гулящую девку.
   - Разве у меня есть выбор? - откликнулась Нээле, она сникла враз.
   - Я не знаю. Отказаться от его покровительства ты, по-видимости, не можешь... хочешь ли, не мне судить.
   - Ты его очень любишь? - спросила девочка.
   Обернись Нээле совой или ящерицей, Лайэнэ опешила бы меньше:
   - С чего ты взяла? - и улыбнулась невольно: - Думаешь, что можешь оказаться моей соперницей?
   - Не могу, поэтому не боюсь этого. Я не стану прыгать с камнем на шее в пруд за луной.
   Лайэнэ вновь улыбнулась. Девочка нравилась ей все больше. Такая прямота нечасто встречается у столь юных и застенчивых, как Нээле.
   - Ты передашь ему наш разговор? - спросила девочка негромко и как-то грустно. Не спросила даже - словно утвердила.
   И неожиданно ответила честно:
   - Если он спросит, то да.
   - Он не говорил тебе, что... собирается делать? - она, вся напряглась, так хотела услышать ответ - будто заручиться поддержкой...
   Ашринэ бездумно обрывала лепестки с летней астры, размышляя, какие слова будут уместней, каким поверят. Вот и все ее намеки - их, похоже, и не слышали даже. Сама бы хотела узнать! Была рада, когда ее окликнули с другого конца комнаты - так и не ответила ничего, лишь на прощанье ободряюще улыбнулась.
  
  
   Ушли заполночь - Энори проводил носилки Нээле к ее новому домику. В пути он, продолжая уже с ней начатую с кем-то беседу, заговорил о южных морях - а поскольку Нээле слушала, спрашивала временами, и в дом зашел, и устроился подле светильника, велел принести бумагу и тушь. Сверчки голосили, в открытое окно задувал прохладный ветерок, постукивая шторками-бусами, и человек рядом не гостем тут расположился - хозяином. Протянул руку, не глядя, подозвал девушку, веля сесть рядом с собой.
   Нээле опустилась на сиденье без спинки, теперь их разделял угол стола; ощутила себя в мышеловке - что будет дальше? Зачем он здесь? Ночью, наедине, и никого больше. Служанка не в счет, да и нет ее рядом. Слушала негромкий голос - он хорошо говорил, Энори, и, если б не страх и смятение, она была бы рада узнать новое. А пока спасало - слушать, не думая; пока он так говорит о своем, о невольной пленнице не вспоминает, она - всего лишь благодарные уши.
   Слова Лайэнэ оказались для девушки и мукой несказанной, и огоньком в темноте - если он не так уж хорош, есть на что опереться... И горечь не проходила - зачем эта женщина, такая красивая, сказала то, что сказала?
   А он и не пытался повторить то, что в саду своем или на крыше - говорил о душах кораблей и реки, в неровном свете увлеченно рисовал оснастку и носовые украшения морских и речных судов... Нээле могла поклясться - в эти мгновения он и вовсе забыл, кто она.
   Девушка заворожено смотрела за руками - узкие кисти, длинные пальцы без единого кольца, они будто рассказывали свою историю. На лицо девушка посмотреть не осмеливалась, но и рук было довольно. Не видно в них силы, но Нээле помнила, как он поднял ее - легко, будто ничего и не весящую.
   Штрих, еще один штрих - не самый умелый рисунок, наверное, но он знает, о чем говорит и что хочет ей показать. Так странно - здесь, в поросших лесом горах, человек с такой страстью к морю, ни разу не виданному.
   - А когда я плыла на корабле, капитан порой вспоминал о морских тварях, - неожиданно сказала она. - И о людях, живущих на островах; наверное, им очень страшно - со всех сторон вода, и от духов пучины ничто не защитит.
   - Человеку на суше только кажется, что он хозяин своей судьбы.
   - Ты так говоришь о море... а любишь ли свою землю? - обращение, как к равному, сорвалось с языка само, и не в первый раз, но он вроде бы не заметил. Не заметил и сейчас:
   - Тогда скажи, что для тебя это значит?
   - Не знаю, - смутилась девушка. - Может быть, просто испытывать привязанность к месту, где вырос.
   - Ты не любила город, где выросла.
   - Я почти и не знала его. Но если бы война его разорила, или иная беда, мне было бы очень больно.
   - Ты много знаешь про войны?
   - Я ничего не знаю...
   - Дома - ерунда, построят другие. Но если выжгут траву и леса, засыплют солью поля, обвалят камни в горные реки...
   Что-то изменилось в голосе, будто Энори забыл про нее и спрашивал сам себя. Помолчав, он добавил:
   - Земля меняется. К этому я готов - главное изменить все равно никому не под силу. Кроме Опор, - теперь в его голосе была задумчивость.
   - Отпусти меня, - попросила Нээле неожиданно для себя.
   Он промолчал - только кистью взмахнул, и лист бумаги украсил новый росчерк, похожий на черепаху с удлиненным панцирем.
   - Для чего я тебе?
   Ответа снова не прозвучало, зато спина черепахи расцвела узором.
   - Тот самый мой дар, ведь именно он тебе нужен? - спросила Нээле уже почти с отчаянием: не думала, что может так настойчиво требовать ответа, когда вопрос граничит уже с дерзостью, не говоря о неприличии.
   - Тебе сегодня наговорили чуши. Я подозревал, что так может быть, но не думал, что она все же посмеет.
   - Она сказала правду?
   - Важно не только то, что говорят, но кому, когда и зачем. Не забывай этого.
   - Я ведь ничего не значу на самом деле. И не провидица. Отпусти...
   - Может быть, - он взглянул на нее лукаво. - Но ты правда этого хочешь?
   Маленьким острым ножом ловко разрезал лист бумаги на длинные тонкие полосы, похожие на водоросли или стебли. Нээле ощутила, что каждый взмах серебристого лезвия прошелся по ее сердцу.
   - Куда ты пойдешь?
   - Куда-нибудь. Мир большой.
   - И сколько неприятностей ты уже собрала в этом большом мире?
   Он рассмеялся, и вновь вернулся к своей забаве - бумага никак не подчинялась ему, а Энори теперь пытался сделать из нее нечто похожее на морское чудовище-кита.
   Нээле снова вспомнила о хозяйке дома, залитого алым и золотым светом. Эта женщина... кажется, она тоже не на свободе. Такая красивая...
   - Та, к кому ты меня сегодня водил... что-то для тебя значит? - спросила, и залилась краской, придя в ужас от собственного вопроса.
   - А это я предоставляю решить тебе, - ответил он после паузы, когда девушка уже решила, что он милостиво не заметил вопроса.
  
  
   Так не может продолжаться, думала девушка, следя за пальцами, теперь складывающими из бумаги лодки - уже несколько штук стояли на столике, и все разные. Не может. Иначе недолго сойти с ума.
   Да... умирающий от жажды, готовый напиться из отравленного источника. Пожалуй, счастливей тот, кто не знает о яде, считает воду живительной. Сделать все равно ничего нельзя, и с каждым часом сильнее хочется пить. Вот и все преимущество Нээле - ее предупредили, что вода ядовита. Правда, упорно не хочется этому верить.
   Лодочки, и морское чудище между ними...
   Он отодвинул сделанные фигурки, отложил лист бумаги, изрисованный рыбами и символами моря. Уже недолго оставалось до рассвета.
   - На сегодня достаточно. Спи...
   Девушка растерялась. Она ожидала другого.
   - Хочешь, чтобы я тебя не покидал? - сказал он, явно поддразнивая, и на сей раз очень по-доброму. - Но я должен проверить сон совсем другого человека.
   - Это... ребенок, о котором я слышала?
   - Да. Мальчик. Он ждет... Я чувствую, ему тревожно сейчас.
   Нээле помолчала, глядя на дрожащий огонек в лампе. Ощутила сильную усталость, зевнула, прикрывая ладонью рот.
   - Спи, - повторил Энори. - Из дома не выходи, двери и окна запирайте, замки надежные; если что, шум никому не нужен. А услышишь под окном шорох - это братец моего господина приставил к тебе шпиона.
   Нээле передернуло от столь непочтительного тона, но она ничего не сказала. Значит, ее стерегут. Этого стоило ожидать - но соглядатаи ее беспокоили мало.
  
  
   Думала, что уснет, едва коснувшись подушки, но не могла. Голова оставалась тяжелой, и в ней роились смутные обрывки мыслей. Вот красивая яркая Лайэнэ, протягивает ей чашку с напитком, а глаза изучающие. Вот обратная дорога - и Нээле в носилках, будто знатная дама, а он идет рядом, шторка открыта, и можно коснуться шелка рукава, если осмелиться...
   И вопрос, правда ли она хочет уйти.
   - Не хочу, - сказала девушка одними губами. Но мало ли что подумаешь и скажешь ночью, на сонную усталую голову. Завтра будет день, она придет в себя и передумает. Обязательно.
   За окном падали звезды, и Нээле засмотрелась на них. Говорят, если подставить ладонь, звезда может упасть в нее, и тогда заветное сбудется... Она набросила только накидку - никто в темноте не увидит, ей же только шагов на пять отойти от крыльца. Глупо, по-детски, но все же... Возбуждена была слишком, чтоб думать. Сердце все еще замирало, как вспоминала голос, то одни слова, то другие, ища подтверждения - интересна? Или просто минутная прихоть его? Он сказал "на сегодня достаточно". Значит, завтра, или в иной день, но снова......
   Девушка вышла наружу, передернула плечами, когда их обнял прохладный ветерок. Все-таки здесь, на севере, зябко ночами...
   Крупная светлая капля чиркнула по небу совсем недалеко. Нээле подняла было руку - нет, мимо. А вот еще одна, чуть подальше... Шаг за шагом девушка дошла до заборчика, вот уже и калитка. Поколебавшись, решила, что в таком виде на улицу все же нельзя, хоть и нет никого, а звезды падают, кажется, на ту сторону дороги.
   И тут краем глаза углядела фигуру совсем рядом, и вторую - Энори.
   Она не видела, что произошло затем, потому что он очень быстро двинул рукой, не ударив - коснувшись ее шеи, и девушка упала лицом в пряный мох. В ушах толчками гулко ухала кровь, и Нээле еще и ничего не слышала. Когда она пришла в себя, справилась с головокружением, и мир перестал идти радужными разводами, нападавших уже не было, а Энори стоял, прислонившись к дереву, и смотрел куда-то поверх ее головы. Лицо, прекрасно освещенное луной, казалось нежно-мечтательным и почти детским, словно он и вправду стал младше.
   Когда Нээле наконец поднялась, держась за ветви, Энори удостоил ее взглядом, и не осталось прежнего выражения.
   - Думаешь, мне больше нечего делать, кроме как тебя охранять? - сказал он сердито. - Впуталась, так сиди тихо. И радуйся, что напали ночью!
   - Что? - растерялась она.
   - А, забудь. Как жаль, что я не могу высказать все Кэраи - вместо бессмысленного шпиона мог бы приставить парочку охранников.
   - Ты... сумел справиться с ним?
   Он прикусил губу, глядя с таким выражением, словно очень хотел сказать что-то грубое. Сдержался.
   - Тогда, в доме... это ведь был не сон? Я видела то, что будет?
   - Наконец сообразила.
   - Но кому нужно меня убивать?
   - Тем, кому ты мешаешь!
   - Но ведь не...
   - Ох, нет, не ему!
   - Дому Нэйта? - робко спросила девушка.
   - В первую очередь Тори Аэмара. Но как раз на Нэйта бы и подумали, что те скрывают участие в том деле с питьем.
   - Где... где он? - запнулась, и со страхом глянула на черные пятна теней. Где-то здесь, совсем рядом, лежит...
   - Иди в дом, - сказал Энори столь же недружелюбно, словно не было у них вечера, который вполне подошел бы хорошим приятелям. Нээле пошла было, и остановилась:
   - А как же Айсу? И она ведь знает...
   - Да забудь про нее! Она - служанка, и ее хозяин защитить сумеет, раз до сих пор не отправил в Нижний дом.
  
  
   **
  
  
   Здесь было безлюдно; ивы свесили ветви до самой земли, что-либо разглядеть меж ними никому бы не удалось. Фигура в капюшоне, горбясь, скользнула под иву. Раздались приглушенные голоса; через несколько мгновений фигура вновь появилась, придерживая на груди нечто, спрятанное под одежду. Стараясь остаться незамеченной, она двинулась от берега к той части города, где располагались богатые дома.
   Чуть погодя из-под ветвей вынырнул второй человек; если фигура первого была полностью скрыта, то этот особо не прятался. Одежда его была небогатой, как у мастеровых средней руки. Человек огляделся - и направился прочь по берегу реки, негромко насвистывая. Его, похоже, больше интересовали кварталы развлечений - во всяком случае, именно они лежали там, куда человек направлялся.
  
   - Все прескверно, - пробормотал Тори Аэмара, скидывая капюшон и накидку с широкими рукавами на руки доверенному слуге. В руках главы Дома остался маленький футляр - в такие прятали письма. Открыв письмо, проглядев его, Тори удовлетворенно кивнул - спрятал бумагу в футляр и заходил по комнате.
   - Вам что-то не нравится, господин, - бесстрастно заметил слуга - высокий, широколицый, он казался сделанным из базальта.
   - То, что не нравится мне, к посланию из Рухэй отношения не имеет... тут все по-прежнему.
   - Как долго еще, господин? Если господин Кэраи Таэна всерьез заподозрит дом Аэмара...
   - Пока удалось скормить ему мелочевку. А наше будущее не за горами, если только... - лицо его омрачилось. - Ты умеешь подделывать почерки, - это был не вопрос - утверждение.
   - Вы добры ко мне, господин. Я сумею подделать не каждый...
   - Этот - сумеешь. Смотри... - он достал из ящичка записку. Слуга только хмыкнул. Знаки на листе располагались едва ли не против всех правил - словно упали на него кусочки листьев и стеблей, испачканные тушью. И все-таки некая гармония в этом была.
   - Не больно-то старался тот, кто писал...
   - Сможешь?
   - Да, господин. Что нужно сделать?
   - Я принесу тебе записку - когда как следует решу, что в ней должно быть. И еще... найди того верзилу со сломанным носом. Есть дело и для него...
  
  
   Глава 33
  
  
   Поднимаются руки, кисти раскрываются, трепещут. Не уловить, когда медленное движение переходит в быстрое; только-только бабочка была неподвижна, и вот уже забила крылышками, испуганная мелькнувшей тенью. И вновь застыла...
   Танец "Выход бабочки из кокона" каждая умелица исполняла по-своему. Много надо было мастерства, чтобы не просто тело красиво двигалось - но зеркально-слаженно порхали широкие рукава, выписывая узор. Чтобы в такт колыхалась и накидка из прозрачной ткани - лепесток, с которого пытается взлететь бабочка.
   Лайэнэ была недовольна собой. Вчера гостям понравилось, как она танцевала, но сама она знала - много ошибок, и движения скованные, словно бабочку заморозили. Знала, почему - тревога мешала. Не то за девочку давешнюю, не то просто дурное предчувствие.
   Сейчас она тренировалась усердно, уже третий час пошел. Устала, и дрожь была уже не наигранная - трепет прозрачных крыльев, а настоящая.
   А юная прислужница все это время сидела, смотрела на молодую женщину, раскрыв рот. Лайэнэ поначалу думала ее отослать, потом решила - перед зрителем, даже перед этим ребенком, она будет собранней.
   Хотя зависть в распахнутых глазах смущала ее.
  
   - Я тоже хочу научиться, - сказала служаночка, подавая ей ароматную воду и полотенце. - Так прекрасно, можно смотреть и смотреть...
   - А ты действительно хочешь? Это тяжелый труд.
   - Я не боюсь труда. Но я бы и петь хотела, и знать все то, что вы знаете...
   - То есть надеть красное?
   - Да! У вас настоящая жизнь. Вас и мужчины слушают, не то что обычных женщин. Если бы я... Только меня уже не возьмут, да и лицо у меня так себе, - понуро сказала девочка, обрисовав пальцем в воздухе контур вокруг своей круглой мордашки.
   - Внешность у тебя весьма привлекательная, и еще расцветешь, что до остального... - хозяйка дома приобняла девочку за плечи, подвела к окну. - Слышишь, зарянка поет? Так и нам... Певицей или музыкантшей быть лучше всего, а хуже - девкой для развлечений, - болезная улыбка тронула губы Лайэнэ. - Если жизнь твоя отдана только музыке, и ты талантлива, неважно, красива ли ты и сколько тебе лет. Для танцовщиц тоже не слишком значима красота лица, но их век не слишком-то долог, лишь пока тело подвижно. А таким, как я... не та это судьба, чтобы о ней мечтать. Если очень повезет, мы и немолодыми будем жить в достатке, обучая преемниц. Вот только не так-то легко смириться с тем, что сама уже отцвела...
   - Вам это еще долго не грозит, госпожа, - с обожанием произнесла девочка.
   Лет десять, пожалуй... Долго это? Возможно...
  
  
  
   ...Он не предлагал Лайэнэ отдать за нее выкуп. Он не стал, не ставя ее в известность, говорить напрямую с хозяйкой - тогда она не смогла бы высказать свое мнение, и перешла бы к нему, пока не надоест или иначе не распорядится судьба.
   "Почему бы тебе не начать делать то, что ты хочешь сама?"
   Эту фразу она никогда не забудет.
   Они тогда сидели в одной из беседок в Павильоне Росы, и Лайэнэ еще носила алый шелк - лишь изредка одевалась в голубое, ей порой дозволялось это - уже тогда закладывалось будущее отличие, слава о Голубой Жемчужине...
   - За меня предлагали отдать деньги. Но я не могу так...
   - Стоило большого труда объяснить хозяйке?
   - Да, но ей выгодно оставить меня - она согласилась с моими доводами и просьбами.
   ...А Рииши выкупа за нее не предлагал - он собирался забрать ее, разумеется, думал, она станет его женой. Но тогда, в беседке, в пронзительно-голубой день месяца Ручейника-Йэн шевельнулся червячок под сердцем, совсем как ручейник в своем самодельном домике. А может, потому и не отдал до сих пор, что ему все равно? Что это лишь разговоры? Ведь он - наследник одного из богатейших Домов...
   Но у того, с кем она сидит здесь так по-дружески и так близко денег не меньше. Если Энори поговорит с хозяйкой, та не посмеет ему отказать.
   - Пожалуйста, не делай этого.
   - Я и не собираюсь. Ты можешь сама.
   Он знал, что часть суммы уже есть у нее на руках, и предложил недостающее отдать лично ей. Она сама рассчитается с хозяйкой и выйдет на волю, по закону никто больше не сможет заявить свои права на нее.
   - Ты дождешься его свободной женщиной, - улыбнулся он.
   Но Лайэнэ не дождалась...
  
  
   **
  
  
   Нээле перестала понимать, кого она боится больше, возможных убийц или Энори, но, когда он пришел снова, обрадовалась. На сей раз он и заходить в дом не стал, позвал ее погулять. Так просто, словно они были друзьями или братом и сестрой. Никак не получается угадать, как он себя поведет, и как вести себя с ним.
   Пришли они к небольшой рощице у ручья - здесь было тихо, лишь изредка доносились голоса разносчиков, расхваливающих товар, и носильщиков, требующих уступить дорогу. Среди молодых дубков обнаружился мостик через ручей - а за ним в небольшой сухой ложбинке девушка увидела белые столбики - знак, что кто-то схоронен здесь. Ухоженным было место, два крохотных холмика покрывала густая трава, на которой лежали уже потерявшие свежесть колокольчики.
   Энори опустился на землю, достал из пояса маленький сверток - Нээле отметила, что это был тот отрез ткани, вышитый ею, с птицами. В ткань были завернуты семена.
   - Что это?
   - Лилии, огненные и белые.
   - Разве их не поздно сажать?
   - Месяц Ручейника, Йэн. Самое время. Потому я не приходил сюда раньше... Подойди, помоги мне.
   Когда Нээле опустилась рядом, продолжил:
   - Тот, кого отметит тери-тае, долго несет на себе это прикосновение... Ты тоже поможешь цветам. Потому и взял тебя с собой. Подержи их, - он вручил девушке семена, а сам ножом быстро вырыл несколько лунок.
   - Принеси воды. У ручья стоит небольшая чаша, посвященная духу этого места - вдруг кто захочет напиться.
   Нээле послушалась, впервые после ночи силы начали возвращаться - то, что Энори делал сейчас, пришлось ей по душе.
   - Вот и все, - он поднялся, отряхнул травинки и комочки земли, приставшие к серому полотну штанов и рукава. - Подожди здесь.
   И скрылся за деревьями. Девушка устроилась поудобней и смотрела на два белых столбика. Чей пепел схоронен здесь?
   Энори говорить не хочет... кто-то, дорогой ему? Но это немыслимо. Хотя - почему бы нет? Зачем иначе сажать цветы на могиле?
   Он скоро вернулся, принес охапку стеблей с широкими, плоскими белыми венчиками - таких не знала Нээле.
   - Лесная мальва. Пока вырастут лилии, время пройдет.
   - То-то удивятся родные...
   - Не удивятся. Об этих двоих уже складывают легенды, решат, что лилии выросли сами...
  
   На обратной дороге Нээле задержалась у ручья - выпила кристально-чистой воды. Уютно здесь было, и вовсе не хотелось думать о смерти. А может, воспоминание о лесной хозяйке вызвало частицу ее силы - девушке показалось, что добрый взгляд провожает ее. Она и рада была бы подольше посидеть у бегущей воды, но Энори потянул Нээле за собой. Похоже, ему наскучила тишина.
   - Идем, а то покроешься мхом, как вон те камни...
   Девушка подчинилась. Но сделала только шаг - перед глазами до сих пор покачивали венчиками белые цветы, и чудилось - лилии уже выросли.
   - И все-таки... кто они были?
   - Ты любопытна, как сойка!
   - Просто пытаюсь понять тебя...
   - Вот оно как, - голос его изменился, в нем не осталось беззаботной насмешки.
   - Если угодно... ну, попробуй понять. Они были моложе тебя, мальчик и девочка. Росли вместе - и любили друг друга. Родители решили не разлучать их в смерти...
   - Потому и здесь, а не на кладбище?
   - Да. Там бы никак не могли оказаться рядом.
   - Отчего они умерли? - тихо спросила Нээле.
   Он не ответил, и отвернулся, смотрел, как играет солнце с водой. Невольно и девушка снова глянула на ручей, блики усилились, ослепили, сложились в картинку. Были в ней и голоса, и даже знания, которым и вовсе неоткуда взяться, а самой Нээле не было.
  
  
   В одежде из небеленого холста - пришлось выдержать настоящую битву с родителями - она сидела в углу, не горели лампы, только лунная полоса лежала на полу. В полуоткрытое окно проникал ночной ветерок.
   - Орэйин...
   Девушка вскинулась, но слезы обессилили ее, и не получилось испугаться или удивиться.
   - Вы? Откуда?
   - Я не мог оставить тебя одну...
   Да, подумала Орэйин. Он хорошо относился к Сэйку, и, зная о его даре, родители согласились впустить...
   Энори приблизился к девушке, опустился на циновку подле нее. Одежда - белая с серебром - сияла в лунном луче, а тусклое полотно платья Орэйин казалось погребальным нарядом.
   Несмотря на горе, воспитание пересилило - девушка чуть склонила голову, руку поднесла к груди в приветственном жесте. И спрятала в ладонях лицо.
   - Только что он был жив... помните ту беседку? - она уже с трудом могла говорить.
   - За тобой осталось желание. В той игре, помнишь? - он осторожно отвел руки от лица Орэйин, заставляя взглянуть на себя - мягко, и она подчинилась.
   - Что сейчас значит игра...
   - Обещания - значат. И вот... - Энори положил ей на колени легкий стебель.
   - Этот цветок он просил передать тебе.
   - Что? - девушка подняла глаза, с трудом понимая, что он говорит.
   - Он верил, что этот цветок поможет влюбленным никогда не разлучаться. За ним он и отправился в горы.
   - И Сэйку... принес?
   - Да. Этот. Я немного помог цветку - теперь он такой, каким должен быть...
   Орэйин взяла стебель, пустым взглядом посмотрела на сиреневые лепестки венчика. Они едва не светились, будто сделаны были из утренней дымки.
   - Поможет... не разлучаться?
   - Ты не веришь?
   - Не знаю... чудес не бывает... Небо, как я хочу этого... быть вместе с ним... Все бы отдала, только бы... Поздно, теперь все поздно...
   - Он хотел быть с тобой. Он ждет тебя, девочка.
   - Господин генерал верит вашим советам... Вы можете большее, чем все люди. Скажите, что там, на той стороне? Мы встретимся?
   - Хочешь, я отправлю тебя к нему?
   Она посмотрела неверяще, произнесла одними губами:
   - Да!
   - Сейчас?
   - Да, пожалуйста! - Орэйин умоляюще сложила руки. - Я имею право потребовать, так? - слова противоречили тону.
   Он приподнял ее подбородок, всмотрелся в глаза, улыбнулся.
   - Не бойся ничего.
  
  
   Ахнула, схватилась за сердце; уже в падении поняла, что на ногах не удержится, но спутник ее поймал. Еще чуть, и Нээле разбила бы лицо о замшелые камни.
   - Что это было? - выдохнула; губы показались ей деревянными.
   Взгляд Энори был холодным и жадным.
   - Я же не знаю, что ты увидела. Расскажи...
   А прикосновение - все еще не отпускал ее - стало и цепким, и вкрадчивым одновременно. Она рассказала, сколько могла - до сих пор стояло перед глазами лицо той девочки, бледное, обреченное.
   И у него стало... другим. Отпустил ее резко, почти оттолкнул.
   - Что это было? - спросила уже почти требовательно, видя, что ему словно не по себе.
   - Тебе сказать правду, или продолжить красивую сказку? Мальчик принадлежал к Дому, который был угоден моему противнику. На который тот рассчитывал опереться. Удовлетворена?
   Нээле будто лбом налетела на стену. Лилии, легенды о юных влюбленных... Подхватила подол платья и побежала, не разбирая дороги, прочь от него.
  
  
   **
  
  
   Слуге не слишком-то улыбалось беспокоить молодого господина, когда Энори не хотел никого видеть, поэтому он долго не мог решиться - постучать сразу, или стоять возле двери, зная, что наверняка услышат и позовут. Выбрал в итоге первое - Энори все же мог и не позвать, а послать к демонам, и как тогда быть с поручением? Монета уже в поясе, неловко выйдет.
   Слуга, заглянув в щелочку, увидел: тот, полулежа на узкой кушетке, смотрел в окно, на росчерки стрижей в небе, а пальцы правой руки медленно скользили по свитку с древними письменами. Словно не нужно было бросать взгляд на бумагу, чтобы прочесть.
   Возле головы пристроил мех белого тигра - подарок северного посла. Не расстается с этой бесценной вещицей.
   Из сада доносился голос и заливистый смех Тайрену - в смехе слышалось нечто напускное. Мальчику говорили, что старший друг не может придти к нему - но, видно, ребенок чувствовал - тот просто не хочет.
   Осторожный стук в дверь словно выбросил Энори из лесной чащи на площадь, такие у него стали глаза - недоумевающие.
   - Кто там еще?
   - Вас спрашивает особа, по-видимости, служанка кого-то из богатых дам...
  
  
  
   - Госпожа просит о помощи. Сама она не может явиться сюда, но будет ждать в осиновой рощице, - выдала посланница заготовленную тираду. Энори вгляделся в женщину - смутное воспоминание возникло в голове, но чья это служанка, понять не сумел. Людей много, чересчур много. И те, кто тенью ходят за сильными этого мира, умеют быть незаметными...
   - Я приду.
   Нередко его просили вот так, правда, чаще не прятались. Поначалу, когда только появился в городе, не поняли еще его дара; потом опасались беспокоить "чужое" - думали, только хозяин провинции имеет право на "волшебную силу". Потом привыкли...
  
   Он не любил ездить верхом без нужды, но в этот раз велел оседлать коня - если неизвестная желает сохранить тайну, лишними будут носильщики.
   Тонкие осины шуршали круглой листвой - маленький зеленый остров, деревья, нечастые в окрестностях города. Отсюда видно было реку - неширокая, она изгибалась между холмами. Богатые дома располагались в этой части города, и любители находились порой придти в рощицу и провести здесь целый вечер, глядя, как подергивается туманом речная рябь. Здесь стояли несколько ажурных скамеек - негоже состоятельным людям, особенно женщинам, усаживаться на траву, разве что они совсем молоды.
   И сейчас одна скамья была занята - женщиной в шелковой темно-синей накидке, и такой же шарф скрывал склоненную голову.
   Энори поспешил к неподвижной фигуре. Еще не видя лица, понял, кто перед ним:
   - Майэрин! Что случилось?
   - Я должна была вас увидеть... - девушка подняла осунувшееся лицо, поправила шелк, прикрывавший его, хотя уже не было смысла прятаться. - Знаю, что мой поступок... Не смогу говорить долго - вокруг да около, как полагается, поэтому лучше так. Я прошу отказаться от мысли о нашем браке.
   - Интересно... - он опустился рядом с ней на скамью, сцепил пальцы, пристально глядя на девушку, похоже, дивясь ее смелости. - А почему?
   - Потому что так будет лучше всего... для нас обоих.
   - Это не ответ, госпожа Майэрин. Если хотите сделать меня своим союзником, я должен знать больше.
   - Просто я не знаю, что еще сказать, - отозвалась девушка глухо. - Отец... очень властный человек, за показной мягкостью он умеет это скрывать. Рано или поздно мне пришлось бы исполнить его волю. Я надеялась, что смогу быть послушной дочерью.
   - Вам нужен кто-то другой, так?
   Плечи девушки вздрогнули, но, собравшись с духом, она подняла голову, отпустила шелк, прикрывавший лицо, он медленно сполз по столь же гладким волосам ей на плечи.
   - Это неважно. Мои надежды не имеют никакого значения. Но я часто видела вас вместе с Кайто, и я не верю, что нужна вам. Женщине не подобает так говорить... но, если стать чьей-то женой по воле отца, то хотя бы выйти за человека, который если не любит, то уважает меня.
   - У вас есть основания подозревать меня в неуважении к Дому Аэмара?
   - Этого я не сказала...
   - Я вызываю у вас такую сильную неприязнь?
   - Нет...
   Майэрин, побледнев едва ли не до снежной белизны, поглядела на него умоляюще, понимая, что и так-то говорит почти дерзости:
   - Женщина должна лишь служить процветанию своей семьи, но мне бы хотелось большего. Так бывает, я знаю...
   - Бывает. Но обычно такие пары очень юные, или неравные, и ничем хорошим подобное не заканчивается. Одно известное вам семейство подходит под оба примера...
   Ему пришлось поддерживать девушку, потому что она, хоть сидела, покачнулась и едва не упала. Однако Майэрин нашла в себе силы отстраниться.
   - Ваши слова... доказывают, что не зря я заговорила о своих опасениях.
   - Отчего? Я понимаю, что вам бы хотелось услышать полное согласие. Но поймите и вы - здесь замешаны интересы других людей, не одного и не двух. Такой Дом, как ваш, слишком значим, чтобы решение могла принимать юная девушка. Или вы считаете собственных родителей недостаточно здравомыслящими? А меня - злодеем, только потому что я не хочу в один миг оборвать множество нитей только из-за страха неопытного существа? Если есть иная причина отказа - прошу, назовите ее.
   - Иной причины нет...
   - Тогда - мне жаль, что не могу доставить вам радость, но все останется, как есть. Остается надеяться, что вы перемените отношение. Что-то еще я в состоянии сделать для вас?
   - Нет... простите. Мне надо идти.
   Поднявшись, она снова прикрыла шелком лицо - теперь ее трудно было узнать - и обернулась, сказала просящее:
   - Не говорите отцу и брату. Кайто... он добрый, но меня не поймет. А отец... только рассердится.
  
  
   **
  
  
   Худой как щепка человек, неприметно одетый, выпил в заведении, куда заглядывали перекусить береговые рабочие, пару чашечек крепкой настойки, закусил сырной лепешкой и вышел наружу, щурясь от порыва пыльного ветра. Небольшой холщовый мешок был у него при себе, и ничего больше, а взглянув на выцветшую головную повязку, продранную на локте холщовую куртку и залатанные штаны, больше смотреть не стал бы даже самый захудалый вор.
   Только двое помимо него самого знали, что при себе у невзрачного человека зашитое в кожаный футляр письмо - ответ Тори Аэмара на то самое послание, которое передал он недавно на берегу под ивами. Послание это проследовало через границу от соседей-рухэйи, и, хоть надежно стерегли тропы люди генерала, все-таки не под силу им было заметить одного лазутчика, неприметного, как мышь-малютка.
   Лазутчику не в первый раз было служить гонцом - между его господином и Тори Аэмара давно наладилась переписка. Как по капле кровь вытекает из человека, обессиливая его, так Дом Аэмара пытался лишить силы охрану северной границы Хинаи. Нехватка средств, ненадежная сбруя, плохое оружие, еда, после которой тяжело воевать - такие вещи быстро не делаются, говорил Тори.
   Когда-то он колебался, надо ли идти на сделку с рухэй, но, чем больше росли амбиции дома Нэйта, тем больше Тори понимал - у него самого шанса не останется. А северные соседи пообещали ему достаточно... и достаточно пригрозили: трех дочек так просто не увезешь, и мало ли что с ним случится в дороге?
   Человечек брел по берегу, уверенный в собственной безопасности. Вокруг сновали рабочие; ранним утром все уже были на ногах.
   Миновав пристань, пахнущую рыбой и мокрым деревом, он зашагал быстрее - народу здесь почти не было. Никто за ним не следил.
   Проходя мимо наваленных горой бревен, замешкался - ему послышался шорох, и человек оглянулся; это было последнее сознательное движение в его жизни. Длинный нож ударил ему под лопатку. Затем верзила со сломанным носом и пустыми глазами выглянул из-за груды стволов, втянул туда тело, нагнулся, чтобы вымыть нож.
   После чего перемахнул через бревна и зашагал по дороге, подкидывая на ладони пару серебряных монет.
   Тут же, словно гром на смену молнии, появился еще один человек - темный, широколицый, высокий. Он нагнулся над телом, вынул у него из-за пазухи кожаный футляр и вложил другой, после чего перетащил тело через бревна, оставив на виду. Подумав пару мгновений, бросил серебряный кругляшок чуть в стороне от него. И быстро покинул место, где пролилась кровь.
  
  
   **
  
   Нээле бездумно смотрела на ветви кустарника под окном.
   Сегодня умерли четверо - те, чьими жизнями она заплатила за свободу друга. Об этом рассказала служанка, со всеми подобающими вздохами и причитаниями. А саму Нээле поджидали цветы - снежные, серебристые, какие-то диковинные орхидеи. Девушка сжала в кулаке стебли - выбросить цветы за окно, однако они показались такими доверчивыми, ни к чему не причастными, что Нээле вернула их в невысокую вазу.
   И долго смотрела на них, пытаясь понять, почему совсем не хочется плакать, и все остальные чувства словно ледком подернулись? Ее дар раскрывается, да... именно это ему и нужно, та красивая женщина не поняла ничего. А Нээле... тоже так и не поняла толком, что же видела тогда, у ручья, но Энори стал ей по-настоящему страшен.
   По-прежнему было неясно, что дальше. Понятно только, что она не более чем фигурка на чужой доске, и останется ей на какое-то время. И все равно, кто игрок.
   Так стоит ли тянуть? По крайней мере пока она жива и хоть относительно свободна.
   Дом стерегут, в этом Нээле не сомневалась. Но, может быть, ей повезет - ведь она предупреждена. Если снова нагрянут убийцы, наконец все это закончится, только и всего.
   Служанка дремала. Девушка взяла одно из ее платьев - самое темное, с широкой юбкой; в наряде состоятельной дамы не пролезешь в окно. Переодевшись, Нээле остановилась в нерешительности. Под окном наверняка поджидают. Лучше выйти в дверь, как ни в чем не бывало, постараться сойти за служанку и попробовать убежать. В монастырях должны быть мудрые, могущие дать совет. Или не только совет.
   Неподалеку от Осорэи лежит Храмовая лощина - там ей могут предоставить убежище и не выдать.
   Девушка точно не знала пути туда, но помнила - пройти можно, минуя закрытые ночью ворота, по берегу ручья, а там будет вымощенная камнем дорога. Не собьешься, если быстро идти. Для знатной дамы, да и просто для состоятельной горожанки подобное путешествие казалось немыслимым - свалится на половине пути. Однако Нээле давно забыла, как побаивалась одолеть три улицы подряд, и в силах своих не сомневалась. Жить захочешь - побежишь пуще призовой кобылицы...
   И ох - снова ночью в холмы! Но все-таки храмовая дорога, на ней лежит защита от зла.
   Нээле вышла из двери, не таясь, хотя и стараясь внимания лишнего к себе не привлечь. Шла, пока не оказалась в маленькой рощице у ручья, а там кусты жасмина и жимолости росли в изобилии, друг от друга на расстоянии достаточном, чтобы не ломать ветки, оглашая треском ночь. Среди них девушка и постаралась укрыться; под их защитой добралась едва ли не до самой дороги. И облегченно вздохнула - если за ней и следили, сейчас никого не было за спиной. Потерять маленькую фигурку в зарослях было нетрудно.
   Огорчало одно только - прячась по кустам, Нээле уже успела устать, дыхание сбилось, а путь впереди был еще долгий.
   Светлая выдалась ночь. Холмы темнели то тут, то там, вырезанные из дерева фигуры бросали на дорогу длинные резкие тени. А страха не было и в помине; Нээле не помнила, как давно дышала столь свободно. Где-то ночная птица кричала, носились над дорогой летучие мыши, крыльями и коготками едва не задевая волосы Нээле.
   Кем бы ни были эти мыши - живыми тварями или ночными духами, они безобидны, иных не может быть на храмовой дороге, нечисть сюда не сунется. А темнота сама по себе давно перестала быть врагом...
   Крыши какого-то из храмовых комплексов были уже видны в светлеющем небе, когда дорога неожиданно свернула в сторону, огибая неширокий овраг. За ним Нээле угадала склон, от которого рукой подать было до стен храма. Нээле подумала - и пошла напрямик, так было быстрее.
   Спускаясь в овраг, порадовалась - ноги довольно уверенно ступали по едва различимой тропке; правда, болели, но это не слишком мешало идти. Если раньше рассказы о женщинах, делящих с мужчинами все тяготы пути, слушала с ужасом и недоверием, то сейчас даже и не сомневалась - такое возможно. Для нее самой - вряд ли, но для тех, кто привычен к странствиям с детских лет...
   Овраг она одолела, несмотря на катящиеся из-под ног мелкие камешки, перевела дыхание и принялась карабкаться на холм. Крыш отсюда не было видно, и все же осознание, что они совсем рядом, давало сил и упорства. Вот и еще немного, и еще пара шагов...
  
   - Говорил же... Не надо тебе бродить одной по ночам. Да и просто - одной.
   Он сидел на камне, глядя вдаль. Серое одеяние - разные оттенки: голубиное крыло, пепел, сталь - чуть мерцало и почти сливалось с утренними сумерками. Нээле встала, как вкопанная, но он помахал рукой, подзывая девушку, и та подошла. Только сейчас поняла, что до конца не верила в возможность убежать из этого города.
   - Как ты меня нашел? - спросила она, удивляясь, как чуждо и деревянно звучит голос.
   - Ай, ну что за вопросы... Иди сюда... - он указал на камень, где сидел сам. Там еще оставалось достаточно места. Девушка опустилась на траву рядом.
   - Знаешь, тут растут снежные орхидеи, - сообщил Энори. - На вершине холма. Я хотел посадить их в доме, но им нужна высота...
   - Зачем ты мне это рассказываешь? - не выдержала Нээле.
   - Ты же любишь цветы. Я тебе покажу их - идем!
   Он помог ей подняться, обнял за талию. Ни следа неудовольствия, тем паче гнева - кажется, его сейчас больше занимали пышные белые венчики. И вот уже у обрыва стоят, так близко, как недавно на крыше.
   - Гляди, радость. Говорят, это звезды отряхиваются, и из их пыли рождаются вот они...
   Нээле замерла как вкопанная, узнав те, что он прислал ей сегодня.
   - И ты в это веришь?
   - Не знаю. Ты хотела бы получить звезду, или тебе довольно цветка?
   - Я бы хотела только то, на что имею право.
   - Вот как, - Нээле показалось, что голос его дрогнул, на миг стал жестче. И земля ушла из-под ног. Энори подхватил девушку, вытянул руки, удерживая ее над обрывом:
   - Никогда не мечтала летать, моя радость?
   Сердце девушки оборвалось... нет, он не станет, он же... Собрав все силы, она улыбнулась и ответила, опасаясь издать крик ужаса вместо шутливых слов:
   - Я мечтала летать. Но не вниз, а вверх...
   - Жаль, - Энори поставил ее на землю. Девушка поняла, что не в состоянии сделать и шага - ноги подогнутся, и она-таки полетит с обрыва - в желанную лощину.
   - Держись, - протянутая рука была спасением, Нээле вцепилась в нее, как утопающий в чахлые стебли осоки. Он сорвал два цветка снежной орхидеи и воткнул ей в волосы. Белые лепестки казались в сумерках перламутровыми.
   - Нравятся? Они долго живут, сохрани для следующей встречи с тем парнем.
   - Как? - Нээле остановилась, вырвала у Энори свою руку. - Ты обещал! Что ты сделал?!
   - Я - ничего. Но ты же сама говорила, что его будут искать. Макори перевернет каждый камень... Странно, что не нашли до сих пор.
   Нээле села на камень, закрыла лицо руками. Он отстранил ее ладони, провел холодными пальцами по щекам девушки.
   - Сейчас ты красивая...
   - Какая мне разница, - произнесла Нээле, отворачиваясь и все еще чувствуя его касание и легчайший аромат зеленых яблок и хвои. Не нашли до сих пор... это давало надежду.
   - Ты мог забрать меня куда проще, зачем тебе понадобилось то представление? - почти взмолилась она.
   - Чтобы сбить с толку Кэраи, - ответил он весело.
   - Вот как... Но почему?
   - Интересней сразить противника на его поле. Хотя это требует много внимания... отвлекает от всего остального, - добавил он с задумчивым сожалением, похоже, говоря сам с собой.
   - И это все?
   - Нет, разумеется. Сиди ты тихо с вышивками, твой дар так бы и не проснулся. Мне пришлось быть жестоким.
   - Ты получил, что хотел?
   - Еще нет.
   Какое-то время Нээле сидела молча, и все вокруг было мертвым, будто глубокой осенью. И, наконец, когда она сама умерла, почувствовала облегчение.
   - Идем, - протянула руку едва не повелительным жестом, и Энори помог девушке подняться, неожиданно безропотно, будто она имела право приказывать.
   Изрядно побледневшая луна покачивалась над дорогой, ночной пересмешник щелкал в кустах. Шли тропкой, сокращающей путь. За спиной осталась Храмовая лощина.
   Шли долго, и девушка все оглядывалась, не выдержав наконец:
   - За нами ведь следят, разве не так?
   - Не верти головой. Если я захочу, преследователь потеряет нас очень быстро... но сейчас это неважно. Пусть затем докладывает своему господину, где мы были. И гадает, что это значит.
   Закончилась дорога от Лощины, привела к порогу приземистого домика с дверными сворками из светлой сосны, с узорными деревянными решетками на окнах. Место, из которого убегала по темноте, полная надежды.
   А сейчас в лицо ударило солнце - день только вошел в силу, еще нежный, но уже горячий. И от смолы, выступившей на дверных досках, шел терпкий запах, запах покоя и радости, и легчайший ветерок овевал лицо, и чуть поскрипывало дерево, ветвями касаясь крыши. Все хорошо, и не было ничего...
  
   - Если ты дух, что сулит человеку встреча с тобой?
   - А что сулит духам встреча с людьми?
   - Не знаю...
  
  
  
   Глава 34
  
  
   Высокая трава тут росла, а деревьев почти не было, и те, что попадались, выглядели чахлыми, полуживыми. Лиани вел коня в поводу, сам толком не зная, куда шел - с тех пор, как покинул Осорэи, будто чей невнятный голос звучал в ушах.
   Тогда, проезжая ворота, смотрел прямо перед собой, хоть почти ничего не видел. Перед глазами стояла Нээле в дорогом платье... совсем другая, незнакомая девушка. Или все та же? Хитрая искательница выгоды - или собственную судьбу бросила другим под ноги, лишь бы помочь? Он так ничего и не понял...
   Ему было велено не только оставить службу в земельной страже, но и покинуть округ - он это сделает. И побыстрее, сам хочет этого.
   Конь оказался великолепным, чутким к любой команде, и быстрым. Скачка ненадолго вернула какой-то азарт, подобие смысла. Но не могла ничего изменить. Хотел было вернуться домой, несмотря на запрет, но почувствовал, что не доедет. Лишь сперва показалось - сил много, как воды в половодье, но, оказавшись за пределами округа, снова все растерял.
   Около трех недель Лиани провел в маленьком храме, там, где река Кедровая соединялась с верховьями Иэну. Там жили с десяток монахов, они тепло приняли юношу.
   Не говорил ничего о себе, просто помогал по хозяйству, берясь за любую работу, от уборки двора до заготовки дров. А вечерами, когда звенел гонг и в небо взлетала распевная молитва, садился возле родника, оправленного в камень, смотрел, как закатное пламя просвечивает через темные ветви, слушал тихое журчание и старался не думать ни о чем. Тело почти полностью оправилось, готов был к любой дороге. Спасибо стражникам Рииши Нара, без их заботы, верно, калекой бы остался.
   Когда уходил, его благословили, так ничего и не спросив. Только настоятель смерил глубоким печальным взглядом, будто говоря - я вижу, что нет мира в твоей душе...
   Теперь он поедет домой, взглянет в глаза родным... Письмо-то отправил, но буквы - это совсем другое. А потом направится куда-нибудь на границу...
   Только все что-то держит. Не то непонятный этот голос, не то глупая надежда, не то страх за девушку.
   Пахло сыростью, перегнившими растениями, болотной травой. Смеркалось. Лачугу, покосившуюся от времени, он не сразу заметил, ее скрывали заросли камыша. Рассудив, что по темноте не найти тропки, Лиани решил переночевать там. Хотя не так уж и важно, есть ли дорога, нет... если судьба провалиться в трясину, так жизни все равно не жалко. Однако погибшие в тине болотной становятся вечно голодными лягушками с огромной пастью - такой судьбы Лиани не желал.
   Конь заупрямился - сколько ни уговаривал его человек, животное не хотело идти дальше. Привязав коня к дереву длинной веревкой, Лиани двинулся в сторону лачуги. Вблизи она выглядела не такой уж развалюхой. Видимо, здесь жил лесник, или отшельник какой.
   Молодой человек постучал; дверь отворилась, и на пороге возник хозяин. Масляная лампа, горящая на столе за его спиной, делала силуэт черным, лица разглядеть не давала.
   - Простите, что нарушаю ваше уединение. Вряд ли я смогу отыскать в темноте дорогу - может быть, вы позволите провести ночь в вашем доме?
   - Да, - человек посторонился, давая войти. Внутри почти пусто было - словно и впрямь жилище отшельника. Разглядеть внешность хозяина хижины по-прежнему не удавалось; кажется, он был еще не стар.
   - Спать можете здесь. Пищу предложить не могу, - глухо сказал хозяин. Лиани хотел задать ему еще пару вопросов, но хозяин покинул хижину, видимо, не заботясь, насколько вежливым это выглядит.
   Гадая, куда тот отправился по болоту на ночь глядя, молодой человек с трудом разжег огонь в очаге - тот паутиной покрылся, будто пламя давно здесь не появлялось. Огонь горел словно нехотя, шипел, пригибался к самым углям, норовил погаснуть. Еды на таком было не приготовить. Пришлось довольствоваться тем немногим, что еще осталось в сумке.
   Оставив попытки, Лиани устроился на узкой лежанке. Для отшельника все же странное обиталище - у тех, как бы ни было скудно убранство, все едва ли не светится от чистоты, и стоят фигурки священные, и свитки с молитвами на стенах висят. И для лесника мало подходило жилье... запустение тут. И сыро - словно мелкая, пахнущая тиной водяная взвесь клубилась в воздухе. Думал, мысли одолеют, и глаз не сможет сомкнуть. Однако заснул, едва голова коснулась согнутой в локте руки - больше под голову нечего было подложить.
  
   Ночью проснулся от едва ли не зимнего холода. Пахло уже не просто тиной болотной - тлением. Лиани открыл глаза; увидел фигуру, стоящую в дверном проеме, спиной к гостю. Неприятное, едва заметное сияние разлито было по хижине, словно то ли гнилушек набрали, то ли болотных огней...
   - Смотришь? Смотри, если угодно! - хозяин обернулся, и Лиани невольно потянулся к лежащей рядом сабле-лэ. Лицо не слишком гостеприимного хозяина было лицом человека умершего. Ввалившиеся глаза, тени, предвестники разложения...
   Разные рассказы он слышал - и о тех, что сохраняют обличье людей. И заманивают живых, чтобы насытиться.
   Человек... нелюдь напротив него явно давно обходился без пищи. И глаза поблескивали совсем не по-людски... Когда он улыбнулся, Лиани увидел, что зубы у него длинные и острые. Такого и в сумерках не спутаешь с человеком.
   - Я много дней не встречал... добычи...
   - Что же ты ждешь? - рука стиснула рукоять лэ. Далеко стоял жуткий хозяин дома... не достать с одного выпада. Монахи, прощаясь, дали освященный знак Заступницы в дорогу... вот только на оружие привычней надеяться.
   - Слышал, что, голодные, почуя кровь, мы теряем рассудок? Это верно. Только я не хочу служить ему. И память... о ней... дает мне силы думать ясно. Не хватайся за свою железку. Мне сталь безразлична, я все равно сумею тебя достать.
   Только тут Лиани вспомнил голос - глубокий, хрипловатый, звучавший будто с трудом - по ту сторону окошка. Голос, который предлагал ему помощь.
   - Кто ты такой? Это ты убивал стражей?
   - Что ж, догадался, - хрипло рассмеялся хозяин хижины. - Рассудка не теряешь... хорошо. Не тревожься, ты слишком нужен мне. Трудно было заманить тебя сюда, на болото...
   Лиани совсем перестал что либо понимать. Ему показалось, что существо напротив и вправду не врет... не маки, чтобы дурить головы людям.
   - Заманить? Ты о чем?
   - Сам бы ты сюда не явился. И, чтобы знал - там, в казармах я пытался спасти твою жизнь, и охранял заодно.
   - Чем мне угрожали стражники? - удивленно спросил Лиани.
   - Нет, не они. Тебя могли убить посланцы кого-то.
   - Те, на кого ты напал? - даже не пытался скрыть, что считает ложью услышанное.
   - Нет, те были только пищей. Но ты мне был нужен живым и здоровым. Я хотел даже выпустить тебя, но ты остался, дурак.
   - Зачем я тебе понадобился? - самообладание полностью вернулось к молодому человеку. Разговор был странен, невольно затягивал, а желания поберечься все равно нет.
   - Выходит, нужен... Я помогу тебе, если ты поможешь мне.
   - Сначала скажи, чего ты хочешь.
   - Недоверчивый, - хмыкнул нелюдь, и Лиани показалось - глаза его сверкнули зеленоватым.
   - Твоя девчонка в городе, у одного...
   Нехорошо стало Лиани - будто холодный яд под кожу проник.
   - Что ты можешь сказать о... ней? - имя поостерегся назвать: как бы не навлечь этим беды.
   - Тот, у кого она - знаешь, кто это?
   - У Макори?
   - Дурак, - донеслось даже сочувственное. - Для тебя большего страха нет? Она у советника генерала. Знаешь о нем?
   Вот как, выходит... Значит, это его надо благодарить за свободу? С Макори они, вроде, приятели, мог попросить.
   - Знаю, - ответил после недолгого молчания.
   - Уверен? - рассмеялась нежить. - А что он - примерно как я, тебе рассказали?
   - Врешь, - откликнулся Лиани.
   - Поздно мне уже врать, - что-то похожее на горечь прозвучало в голосе. - Тот, кого глупцы называют Энори Сэнна - не человек.
   - Хочешь сказать, он, как ты, оживший труп, лишь по недосмотру Неба бродящий по земле? Кто он такой, этот Энори?
   Нежить усмехнулась. Видно, позабавили эти слова...
   - Нет, он - другой, никогда человеком и не был, в отличие от таких, как я. Если наша пища - кровь и плоть, то его - души. Ты ведь знаешь, о каких созданиях я говорю.
   - Я тебе не верю, - спокойно ответил Лиани. - Такие не живут в городах, у всех на виду.
   - А если я докажу тебе? Но тебе придется потрудиться, ведь самому надо будет убегать от охотников. Ранить его - сумеешь? Хотя бы легко. Удержи на месте какое-то время. Это не так-то просто - он отводит глаза даже днем, а во тьме и сумерках убивает. Но, если вас будет хотя бы трое, и достаточно света...
   - Дальше-то что? - спросил Лиани, теряя терпение.
   - Нет, ты с ним не совладаешь, - усмехнулась тварь. - Слишком порывист... И все будет впустую.
   - Что дальше? - повторил молодой человек.
   - От раны вскоре не останется шрама. Но я рассказал тебе, как проверить, кто он - а не как его уничтожить. Так что не рискуй понапрасну. Даже если удастся, потом он тебя убьет.
   - Тебе-то что до него? - спросил молодой человек, хотя чувствовал себя уже вовсе не столь уверенно. Больше всего хотелось сорваться и поскакать обратно в город.
   Нежить заметила его движение.
   - Сиди. Или я не удержусь. Я, видишь ли, голоден.
   - Чего ты от меня хочешь? - трудно было с собой совладать, сидеть и разговаривать с этой тварью, когда Нээле, возможно, угрожала опасность куда большая, чем мог представить.
   - Тебе достаточно знать только, что я хочу ему смерти - от всего сердца.
   Лиани не удержался от невеселой усмешки.
   - А от меня что надо?
   - Вернись в город и сделай, что я скажу.
   - Может, еще тебя туда прихватить?
   - Невозможно. Он почует меня. Что до твоей девчонки, так он играл с ней и с тобой - сейчас ты на свободе, и она, возможно, уже перестала быть интересной забавой. Поторопись - иначе найдешь тело, а душу ее уже никто не найдет, она станет пищей.
   - С чего ты мне все это рассказываешь?
   Тварь оскалилась - похоже, это был смех.
   - С того, что ты нужен мне, как и я - тебе. Но пока ты не веришь в это. Остальное... Тебе достаточно знать, что в его власти судьба моей любимой женщины. Как и твоей, не так ли?
   В хижине повисло молчание. Затем Лиани сказал:
   - Я понял тебя. Это все?
   - Почти, - рассмеялась нежить. - Только не торопись. Я расскажу тебе, как поступить...
   Лиани прерывисто вздохнул. Безумие...
   - Поздно, - тихо сказало существо напротив. - Светает уже. Завтра ночью...
   "Если ты сумеешь совладать с голодом и не кинешься", - подумал молодой человек.
   С коротким шипением тот исчез - только неприятное, гниловатого какого-то оттенка сияние еще оставалось несколько мгновений.
   Лиани резко поднялся, оглядел хижину, наружу вышел и тоже по сторонам посмотрел - вдруг остался след, который укажет, кто это был, и тем наводку даст, как с этим сладить. Может, могильный камень, или торчащая из болота слега, если человек утонул здесь. Но ничего не увидел - нежить была не так проста.
   Подошел к коню - едва не потерял тропку, по колено проваливаясь в болото. Конь испуганным выглядел, и, видно, ночью рвался с привязи.
   "Умное животное", - подумал Лиани. Впрочем, может, и лучше, что не послушал чутья своего скакуна - то, что услышал ночью, стоило страха. Он вскочил в седло, вспомнил, что ничего не ел, вроде нежити этой - тогда сделал глоток из фляги и откусил край лепешки. Затем тронул повод. Через четверть часа дорога стала основательной, и Лиани пустил коня галопом, стремясь поскорее убраться от страшного места. Направлялся он к Осорэи, а в голове все крутились слова ночного хозяина.
   Думать на скаку не получалось, и вскоре Лиани остановил коня. Ночной гость вряд ли сказал правду... не может быть, чтобы за долгие годы никто не заподозрил истинной сущности Энори Сэнны. Скорее уж на ловушку похоже. Правда, выходец из Нижнего дома как раз и пытался не так давно Лиани спасти, но мало ли зачем это было надо, и что изменилось с тех пор?
   Нээле просила оставить ее. И он обещал... Едва сдержал невеселый смешок - он снова нарушит данное слово! Но теперь... так или иначе, нужно увидеть ее еще раз. Только вот сломя голову кидаться в город не стоит.
  
  
  
   В сторону рощицы, за которой скрылся конь, смотрел, прислонившись к дверному косяку, хозяин лачуги. С его лица понемногу стирались следы тления - человек казался почти обыкновенным. Будто раньше пытался напугать, чтобы заставить поверить. Он стоял - а пояс, вещь, с которой был намертво связан, уносил конь, и всадник не подозревал, что лежит в седельной сумке. Так он доскачет до заброшенного колодца невдалеке от города - и тот станет очередным временным пристанищем для наполовину мертвого. И снова придется ждать и таиться - и звать, когда понадобится; трудно это будет, и нужно не выдать себя. Но оно того стоит.
   Человек смотрел на серое рассветное небо - недолго осталось стоять, скоро отправляться за поясом, будто воздушный змей, следовать за нитью. Можно и сразу, но это значит - перестать видеть небо... а рассветы он так и не разучился ценить.
   Он помнил, как его звали, но имя давно потеряло значение.
   Много весен назад он был старшим сыном богатого торговца. Получил неплохое образование, женился по любви на самой замечательной женщине в мире. Потом отец разорился - вступил в крупную сделку с мошенником. После этого не зажился на свете...
   Семья обеднела - мало кто теперь хотел иметь дело с ними. Пришлось перебраться на север. Но все казалось трудностями преодолимыми. Только жена после смерти умершей от родов сестры вела себя странно - перестала посещать храмы, все думала о своем, о детях не хотела и говорить. Он все принимал - думал, что понимает - любимая женщина не привыкла жить отшельницей, только что потеряла сестру, с которой в детстве была неразлучна, и жить приходится, считая каждый грош, и неведомо, вернутся ли прежние времена.
   А наследники... со временем будут и они.
   Пока же они едва могли прокормиться сами. Только двое слуг остались с хозяевами - остальных пришлось отпустить. Когда-то он хорошо относился к людям, теперь все, кроме любимой и слуг, вызывали острую неприязнь. Им не было дело до бед, свалившихся на голову его семьи...
   Потом жена призналась ему - устала от собственного бессилия, и хочет гораздо большего, чем есть у нее. Она узнала про страшный обряд от одного из бывших монахов, который повредился рассудком. И вновь он пошел у нее на поводу, поверил - раз не повезло тут, может быть там, впереди, будет лучше... согласился оставить эту жизнь, чтобы обрести новую, в виде нежити... и даже тогда они были счастливы вместе. Мертвые тоже умеют чувствовать - то, что было в их сердце в миг смерти, только усиливается многократно.
   ...Он не избрал бы себе такое посмертие, если бы знал, на что оно похоже на самом деле. Даже ради любимой жены не избрал бы - лучше убить ее самому, лишь бы она не стала такой.
   Посмертие оказалось тесным и одинаковым. Либо сон - но неспокойный, позволяющий по мельчайшей дрожи земли, запаху ветра знать о приближении людей. Либо это был голод, почти не оставляющий рассудка - все тело словно превращалось в одну огромную пасть, и мало что могло остановить ее в поиске и добывании пищи.
   А потом, сытые, они ненадолго обретали полный рассудок, и мало того - почти себя-прежних. Могли улыбаться, ласкать друг друга, даже дурачиться. Но в отличие от тех, какими были когда-то, острей ощущалась любая мелочь. Вот так капля дождя катится по коже, вот так ветерок холодит губы, а такая - теплая, шершавая - земля под босыми ногами. Раньше он не замечал прелесть этих неброских граней бытия, а ведь жизнь состояла из них больше, чем из размышлений и слов.
   И в такие мгновения он был, наверное, счастлив, до тех пор, пока мир его не разрушился. Хоть на самом-то деле мира не стало с того мгновения, как направил нож в собственное горло, когда то же сделала с собой любимая женщина...
   Потом вновь приходил сон или голод...
   Он бы убил этого мальчишку, и снова ощутил жизнь во всей полноте ненадолго - хоть без любимой жены это почти не имело смысла. Но именно ради нее удержался. С голодом совладать все-таки можно, а других, которых удастся направить по нужной тропе - не найти.
   Мертвые тоже могут быть счастливы. И могут ненавидеть.
   Энори велел убивать стражей в казармах, хотел посеять страх и через это разделаться с кем-то. Убивать - и слушать, что говорят. Но этот парень мог привести к своей девке, сломавшей гребень, поэтому тори-ай и пытался его выпустить. После же понял - он может помочь и в большем. Он не боится, и, поверив словам про Энори, не кинется наутек. Пусть поживет пока...
  
  
   Глава 35
  
  
   Письмо, зашитое в кожаный футляр, принес офицер, один из доверенных лиц Тагари Таэны. Был он весьма бледен, и только военная выучка помогла ему рассказать все толково и связно. Невдалеке от пристани нашли убитого; по ряду признаков, незаметных на первый взгляд, он принадлежал землям рухэй, хоть это не могли утверждать с уверенностью.
   Похоже, его умертвили, чтобы ограбить - рядом валялась серебряная монета. Ее, закатившуюся под бревно, могли не заметить грабители - а кошелька или других ценностей не нашли при убитом. Только шнурок, на котором обычно держался кошель.
   Зато при нем нашли этот плоский невзрачный футляр, не глянувшийся грабителям - и вскрыли, и таково было содержание письма, что офицер, прочитавший его, немедленно испросил у генерала позволения видеть его.
   Дозволение было получено; стоило Тагари бросить взгляд на покрывающие лист ломкие знаки, и он все понял, и сам не разобрал в первый миг, не поверил или сложилось одно к одному то, что тяготило последние месяцы.
   - Оставь меня, жди за дверью, - приказал своему офицеру, и принялся читать, и в крови просыпалось что-то, похожее на рождающийся в небе гром.
   "Посланник ваш задержался в пути, я думал, он не появится вовсе. Надежен ли он? Пока лучше не поднимать головы, я дам знак..."
   Он говорил - наводнение через месяц, горы Эннэ, граница. Занять подготовкой к предсказанному бедствию, чтобы пропустили удар?
   Верить? Не верить? Кого расспросить об этом? Уж не его самого...
   Вспомнил, как Энори проводил допрос пойманного лазутчика. Тогда сказал - хотят посеять смуту, заставить подозревать каждого. И еще сказал - тот, кого подкупили, мелочь... Что из этого правда?
   А Кэраи давно не верил ему...
   "Младший пока не опасен, генерал ему больше не верит; если надо, он и вовсе не проснется однажды".
   Ни с чем не мог Тагари Таэна спутать этот почерк - руку воспитаннику ставила Истэ, женщина, о какой рад бы забыть, но как забудешь ее? Она просиживала с найденышем, наделенным волшебной силой, целые дни. А потом не стало ее в доме, и занятия прервались... сам же он не придавал значения красоте письма, и навсегда остался ломким и неровным почерк.
   Мальчишка, чьим уделом должна была стать нищая жизнь у полуразвалившегося моста - он получил больше, чем мог мечтать любой в этой провинции, достиг предела возможного. Тот, кому рождением уготована была грубая одежда, простая, несытная еда, вечно склоненная голова - тот получил возможность решать, куда повернет военный отряд, получил лучших лошадей и в любое время вхож к наследнику хозяина Хинаи. Он порою был невообразимо дерзок, заставлял отступить самого Тагари...
  
   Некстати слова брата пришли на ум: "То, что он так и не прекратил видеться с этой девочкой, ерунда. Я могу понять увлечения, и, пожалуй, не смог бы всерьез осуждать. Но мой человек успел передать: вокруг домика рыщут какие-то люди, вряд ли с добрыми намерениями. Потом он исчез. Думаю, его уже нет в живых".
   "Причем здесь Энори?" - спросил тогда генерал.
   "Ты веришь в его дар, позволяющий слышать, как мышь поет колыбельные - он обязан был знать. И он молчит. Кто бы ни подсылал людей, Нэйта или еще кто - он или с ними, или ведет свою игру".
   Он заручился поддержкой Дома Аэмара... и Тагари сам позволил ему.
   Генерал снова взялся за свиток.
   "Подождите еще, - говорилось в письме. - Я скажу, когда и как можно атаковать. Генерал в горах опасен, как росомаха, но удара в спину не ждет. А после смерти сына и вовсе..." - лицо Тагари побагровело, он отложил бумагу.
   - Господин генерал... - принесший известие офицер наоборот, побледнел, хотя и в дом этот вошел уже отнюдь не в цветущем виде.
   - Доставить его сюда.
   - Слушаюсь.
   - Не вам, - Тагари с силой ударил в маленький бронзовый диск, вызывая слуг. - Не хочу, чтобы он заподозрил... Впрочем, пусть и ваши люди ищут его, только не трогайте, держитесь подальше - но глаз не спускайте. Он должен быть у одной из своих девиц.
   - Но правда ли в этом письме?
   - Вот и выясним.
   "После смерти сына..."
   Тагари прикрыл глаза. Сквозь закрытые веки почудилось пламя - когда горела крепость, Энори смотрел и смеялся...
  
  
   **
  
  
   Перед грозой все сильнее болел висок, а тучи наползали одна за другой, теснились, и никак не могли пролить на землю ни капли дождя. Тагари хмуро вертел в руках новый кинжал-анару, небольшой, серебристый. Оружейники передали его в дар ко дню рождения Тайрену, только вот он так и не отдал. Зачем такому болезненному ребенку оружие? Стальной отблеск напоминал о дожде, и будто ослаблял головную боль. Все та клятая балка... И не менее клятый воспитанник.
   Посланные за Энори не нашли его в городе - и докладывали об этом; и только ушли последние сомнения в том, что он скрылся, как советник появился на пороге, довольный жизнью и собой. Его не было всю ночь, перед тем заверили слуги. И, как знал Тагари теперь, в квартале развлечений его тоже не видели.
   ...Он пропадал, когда хотел и насколько хотел, принимал просителей в этом доме - и крестьян, и Небо знает кого - и приводил сюда своих женщин... наверняка та девка не была единственной, слуги просто молчат.
   Он уверился в собственной неуязвимости - а теперь, когда генерал, несмотря на все оплошности Энори, не возразил против возможного брака...
   - Что ты делал сейчас? - опустил анару, спросил, желая быть справедливым, хотя гнев рвался наружу.
   - Был в предместьях, недалеко от Храмовой Лищины.
   Тагари сжал свободную руку в кулак, увидев эту столь привычную и столь ненавистную сейчас легкомысленную улыбку.
   - Мне слишком часто в последнее время приходится тебя искать. А еще говорил о браке с девушкой Аэмара! Думал, словами о наводнении ты исполнил свой долг на год вперед? Что ты узнал насчет смертей в гарнизоне?
   - Они прекратились с того дня, как сбежал из-под стражи приговоренный, которого там содержали. А с его бегством связывают целых три Дома, включая этот. Я был не прав, пытаясь решить уже эту проблему?
   - Хм... - Тагари не нашелся, что возразить, но чуть притихший гнев разгорелся снова, только подумал - и его Дом оказался запятнанным, а все из-за этой девки, притащенной сюда Энори.
   А тот спросил как ни в чем не бывало:
   - Я могу идти?
   И полный глупец заметил бы, что советник думает о чем-то своем. Он, такой чуткий всегда, последние недели был поглощен некими собственными делами. Слуги удивлялись - он, всегда издалека знавший, кто подходит к дверям, сейчас замечал их уже едва ли не в самой комнате.
   - Погоди... Мой брат вновь почувствовал себя много хуже. Микеро не знает, в чем дело. Мог ли это быть яд, или иное что?
   Он удивился, как удивляются глупости, глаза расширились:
   - Кому это могло понадобиться?
   "Та цветочная отрава была воспринята им как должное, и в письме он просил не беспокоиться", - промелькнуло в голове генерала. Но стоило солгать - и он удивился. Всплыл в голове давний разговор о Сосновой крепости - об этом рассказывал брат. Врач убеждал, что мальчик не перенес бы дороги, а Энори....
   - Я хочу отправить сына в Сосновую. Он снова просился.
   - Может, это и к лучшему.
   - Ты с ним не поедешь, - отрывисто сказал Тагари. В голове отдалась пульсирующая боль.
   Энори только пожал плечами:
   - Решать его отцу...
   - Я доверил тебе жизнь наследника. Но больше я не хочу, чтобы ты занимался им, - голос Тагари потемнел.
   - Как угодно. Может быть, ему самое время умереть сейчас, раз вы только и норовите его у меня отнять. Хватит, пожил достаточно, - привычная усмешка, только на сей раз откровенно злая, прозвучала в голосе, и была непереносима в этот миг.
   - Что ты сказал?! - перед глазами всплыли строки, будто не черной тушью начертанные, а запекшейся кровью.
   "После смерти сына и вовсе..."
   Лазутчик, переставший дышать после допроса его советником. Тай-эн-Таала - кто мог поджечь ее, обронив лампу на галерее? Сосновая крепость... Брат, отрава - и девушка, чью шпильку нашли в комнате. Кто, как не Энори ныне держит ее при себе?
   Письмо...
   Голова все сильнее болела, железные обручи, стянувшие ее, раскалялись.
   - И ты позволишь Тайрену умереть? - тихо спросил генерал. Ощутил, что продолжает держать что-то в руке. Ах, да... подарок для сына.
   - Может, это было бы для него счастьем!
   - Прости меня, Сущий! - перед глазами полыхнуло багровым, и грохот раздался в ушах, будто снова рушилась крепость.
   Ухватил за руку, рывком развернул спиной к себе, толкнул вниз - тот не удержал равновесия, падая на колени. Генерал выпустил его руку, сгреб в ладонь волосы Энори, нажал на затылок, вынуждая наклонить голову. Узким лезвием полоснул по шее - сбоку, полукругом под подбородком, с силой, чтобы наверняка.
   Кровь хлынула.
   Оттолкнул Энори; - тот упал на бок, попробовал приподняться на локте, другую руку прижал к горлу - бессмысленный жест; в глазах плеснулись растерянность и удивление.
   Не боль.
   Умер он довольно быстро - но Тагари показалось, что прошла вечность.
   На деревянных ногах шагнул к бывшему советнику и воспитаннику. Ярко-алая кровь залила, казалось, всю комнату - генералу почудилось, что и смоляные волосы, разметанные в кровавой луже, становятся алого цвета.
   Тагари Таэна отвел глаза от тела, занавесью вытер клинок, бросил так, что он вонзился в половицу, и вышел, стараясь ступать туда, где не было крови.
  
  
   **
  
   Самого доверенного слугу отца Кайто терпеть не мог. По его мнению, все важные вещи пора было доверять сыну, а не этому темнолицему молчуну. Однако отец со своими секретами сына знакомить не спешил, предоставляя тому наслаждаться всеми благами богатства и юности.
   Что последние несколько дней отец как на иголках, Кайто заметил. Попытка сунуться с расспросами успехом не увенчалась, а собственные догадки он строить уже не пытался - не охота, здесь он почти всегда попадает мимо цели. Да и скучно было заниматься гаданиями.
   Любуясь новым ножом, с рукоятью черного дерева с золотой накладкой, юноша заметил, как этот самый доверенный слуга появился возле изысканно убранной беседки, где отец проводил послеобеденное время. Широкое лицо никогда не было особо подвижным, но сейчас казалось совсем уж деревянным, вроде рукояти ножа. Кайто насторожился и последовал за слугой в надежде приобщиться наконец к семейным секретам.
   Кайто видел, как тот что-то прошептал отцу на ухо, и Тори Аэмара стал белее сахарной пыли. Сразу осунувшись, он с трудом поднялся, едва не опрокинув столик, отмахнулся от подскочившего сына и пошел к себе - походкой старика.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"