Дильдина Светлана : другие произведения.

Кто поверит эху? - Часть 1. Возвращение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Горы, обрывистые, поросшие густым лесом - вот он какой, север земель Солнечной птицы. Время сейчас тревожное: и на границах неспокойно, и Столица давно хочет покончить с очагами своевластия в дальних землях. Кэраи Таэна после долгого отсутствия возвращается в приграничную провинцию Хинаи, которой управляет его старший брат. Долгая служба в Столице научила Кэраи верить в материальные, а не сверхъестественные причины событий, тогда как на родине доверяют приметам, рассказывают о нечисти и призраках, живущих в горах. А юный советник брата по слухам обладает волшебной силой... У каждого свои цели - у глав знатных Домов, простых людей, артистов и чиновников, а может, и у созданий нечеловеческих; и кто кого переиграет в итоге? Лишь эхо, что поселилось в лесистых горах, многое может сказать - о людях и тех, кто только похож на них, о тех, кто стал на пути смерти - и тех, кто сам является смертью.

  
   Глава 1
  
  
   - Я, господин, когда на север плыву, без нужды к берегу не причалю, особенно к ночи. Дурные там места, в верховьях Иэну.
   - Разбойники?
   Ветер бился о цветной парус, ткань шуршала и хлопала, натягиваясь и опадая. С нее летели мельчайшие брызги - дождь лишь собирался, но воздух был пропитан влагой.
   - Не разбойники, слава Заступнице. Эти опасны, но не моему кораблю, они если и захватят, то лодчонку мелкую парусную. Сейчас, спасибо, не те времена, чтоб всерьез ожидать налета. Говорю ж - места дурные, нечистые. Горы, чащоба, ущелья глубокие - самое то для нежити и оборотней. А вам от берега до больших городов еще ехать и ехать, и свиты всего три человека. Послушайте бывалого человека: если встречающие вас замешкаются, опоздают, подождите их или наймите кого.
   - Благодарю за советы. Только ведь я и сам в тех краях вырос. Не такая уж там и глушь, и на дорогах не страшней, чем в Срединных землях, - пассажир отвечал вроде с улыбкой, а взгляд оставался рассеянным и цепким одновременно, и не улыбался. Уж лучше открытая заносчивость, чем такое дружелюбие.
   - Что ж, тогда мне сказать нечего. А все же поосторожней бы, в Срединных землях все иначе, нежели на севере. Было дело, навидался. И родня моя такого бы порассказала... Нам, речным людям, сухопутные твари не сильно страшны, боятся они текучей воды. А кто не боится, так недолюбливает, и не сунется без нужды... Никто не посмеет меня трусом назвать, а я рад, что мне дальше побережья заходить не надо.
   Капитан вернулся на нос корабля, стал, потягивая можжевеловую настойку. Было досадно. От души ведь пытался предупредить...
   Корабельщики, даже речные, нередко слыли своевольными: а как иначе, если ты зависишь от прихоти водной стихии и удачи твоей должно хватить на команду и пассажиров, да и на само судно и его груз? Поэтому с высокородным пассажиром капитан говорил свободней, чем имел на то право. Ничего, с рук сходило.
   Небольшой корабль звался "Колючка", он вез на север морской и речной жемчуг, немного драгоценных кораллов, шелк и чеканные изделия из серебра, а также съедобные сушеные водоросли. Пиратов здесь, на речных путях, не водилось, и торговцы-корабельщики не опасались за сохранность товара.
   А у пассажира товара не было, лишь весьма ценные небольшие пожитки. На этого человека вся команда поглядывала с любопытством. Заискивания перед собой тот не требовал, как многие его положения, и с капитаном беседовать вроде бы любил, только половину сказанного мимо ушей пропускал. Капитана сердило, когда ему не верили, он двадцать с лишним лет провел на реке, знал ее лучше, чем мать, жену и дочь.
   А уж про то, какая на севере нечисть, знают все, кто там бывал. Даже водяные твари верховьев Иэну не так безобидны, как в Срединных землях.
   Пассажир его был еще довольно молод, и по виду такой же, как все знатные господа из Срединных земель - гладкость шелка, непроницаемость отполированного каменного изваяния. Он вроде бы не уставал от бесконечного пути по воде, и даже в конце поглядывал по сторонам с любопытством, но любопытство это было поверхностным, мысли явно занимало другое. Если б не эти, весьма неприятные, черточки, просто подарок, а не пассажир.
   Рядом с ним вечно был старший из слуг. Высокий, темный, хмурый, он хозяина явно любил, верно, был подле него много лет. И уж этот не смотрел ни на горы, которые становились все выше, четко обрисованные на фоне прозрачного неба, ни на пену цветов на деревьях, ни на золотых и синих стрекоз, порой садящихся на перила и канаты корабля на стоянке - на все то, что любят разглядывать праздные путешественники. Да и саму весну вряд ли заметил. А ведь и ему пока, плыли, трудиться не приходилось. И тоже, верно, сочтет байками чистую правду...
  
  
   **
  
  
   Из камышей вспорхнул зимородок, полыхнул на солнце изумрудным, сапфировым, и вновь юркнул в чащу упругих прямых стеблей. Палуба вздымалась и опускалась еле заметно, четырехугольный парус гордо выпятил грудь - судно шло быстро.
   Седьмой день господин Кэраи Таэна видел вокруг водную гладь.
   Одна из двух рек-близнецов, Иэну обладала более своенравным характером, чем ее сестра, Орэн. И вода в ней была то светлой, то темной, и отливала разными оттенками, от зелени до бронзы.
   - Говорят, мать у них общая, - рассказывал капитан, задумчиво поскребывая подбородок. - Только люди ее прогневили, не видят больше. А она течет себе в иных пределах, широкая, будто море.
   По Иэну ходило много судов, порой они мешали друг другу. Против течения двигаться было непросто - по счастью, большую часть пути дул ветер с юга, он наполнял паруса и гребцам почти не приходилось трудиться.
   Оставив роскошь Столицы, он возвращался домой.
   Теперь его ждала другая столица, Осорэи - сердце провинции Хинаи. Ее, самую северную, гористую, поросшую кедрами, полную тумана и журчания ручьев держал генерал Тагари Таэна, старший брат путешественника.
   О нраве генерала Таэны едва не легенды ходили - прямодушный, как воины древности, грубоватый, готовый вспыхнуть пуще сухой соломы, он куда больше годился для войны, чем для мирного времени. Зато границы охранял исправно, не жалея ни себя, ни своих людей. Северные соседи - рухэй - напоминали то мух, то шершней, и неизвестно, что хуже - мухи кусают не больно, зато от них спасу нет. То тут, то там рухэй пытались поживиться на землях Солнечной Птицы, но генерал не давал им спуску.
   Из Хинаи везли в Столицу шкуры и меха, древесину, деревянные изделия мастеров, уголь, немного сурьмы и меди, а также редкую дичь. Но всем остальным край не был богат.
   В прежние времена над округами, а то и всей провинцией безраздельно властвовали целые семьи... Теперь местных правителей постепенно лишали власти. Дом Таэна был одним из последних в стране, не считая мятежного запада.
   А Кэраи двенадцать весен провел в Столице. Неплохо поднялся, и даже врагов почти не нажил, таких, во всяком случае, что попытались бы отыскать его где угодно. И вот - обратился с просьбой об отставке. Было ему всего тридцать два - время, когда карьеру еще делают, а не отказываются от нее, и решение удивило многих. А министр финансов господин Тома, под рукой которого работал Кэраи, сухой и желчный, но неимоверно бодрый старик, и вовсе заявил, чтобы тот не смел и думать об отъезде. Намекнул даже на скорое повышение - до ранга личного помощника.
   Но Кэраи сумел уговорить и его. И покинул этого человека, чье уважение терять не хотел, не впадая в немилость.
  
   "Я возвращаюсь, брат", - написал он с месяц назад. Не так много времени потребовалось, чтобы уладить все дела, а затем он, переодевшись в дорожное, сперва верхом проделал неблизкий путь до озера Айсу, а затем взошел на борт корабля. За спиной оставил пышные сады и роскошные павильоны Столицы, лукавых модниц с томными высокими голосами и придворных, озабоченных отделкой на рукавах и благосклонным взглядом старших по рангу, а также попытками подкупить или запугать друг друга. Оставил город, который, по словам поэтов, был солнцем, отраженным в небесном озере и разлившимся по земле.
   Его ждала глушь, горы, заросшие лесом, словно укутанные мохнатым покрывалом, ущелья, полные отголосков эха в тумане и обыденные в тех местах вести о набегах разбойников на приграничные деревушки.
  
   ...Столица казалась ему женщиной. Женой очень знатного человека; может быть, самой Благословенной. Красивая, властная, живущая в роскоши, но... не свободная. Из столичных цветников, полных щебета ручных птиц и ароматных записок на тонкой разноцветной бумаге, север выглядел диким и неотесанным воином, вызывающим страх и пренебрежение.
   Но во многом Столица, как многие женщины, лишь притворялась изнеженной - она была прожорливой, хищной, голодной и непостоянной. Ее жителям, даже в самых верхах, приходилось постоянно гадать, к кому и с какой стороны подойти, чтобы добиться успеха, решать все через взятки или личные связи, а потом изворачиваться, чтобы решение это воплотилось в жизнь на деле, а не на бумаге. А тем, кто Столице не принадлежал, кто осмелился ей помешать, не могли уже помочь ни деньги, ни знакомства. Она хотела, чтобы лишь ее слово было законом.
   В ушах еще звучали слова высокого покровителя:
   "Если вернешься, все потеряешь".
   "А если останусь, потеряю свою семью. Не только живых, но и умерших - они не простят".
   "Стоило десять лет подниматься, работая днем и ночью, чтобы взять и спрыгнуть в пропасть".
   И, похоже, осененный догадкой:
   "Ты, никак, всерьез на что-то надеешься?!"
   Желтая сухая рука в темно-сиреневом шелке на миг замирает над резной коробочкой для печати. И опускает печать на бумагу.
  
  
   На полдороги разразилась страшная гроза. Корабль причалил к берегу, капитан велел, чтобы все покинули судно. Пришлось укрываться под натянутым тентом. Кэраи остался бы в каюте, но капитан оказался непреклонен, и даже высокий ранг пассажира не помог:
   - Если птица Ши-хээ захочет позабавиться, корабль вспыхнет, как факел. Мой друг пострадал от ее гнева, птица пустила на дно его судно. Выплыла лишь половина команды, весь груз утонул. Выжившие поплатились за это.
   Кэраи лишь сочувственно кивнул, слыша знакомое с детства поверье. Скоро ему напомнят много других историй и страхов - в родных местах, где без охранного знака в иную ночь не выйдут и за порог.
   В Столице гроза считалась просто грозой, явлением природы таким же, как дождь. Но в детстве они с товарищами жмурилась, когда вспыхивали особо яркие молнии, и тут же с любопытством приоткрывал глаз: а вдруг увидит ту самую птицу? Говорят, у нее белоснежное оперение, а по краю каждого пера пробегают оранжевые и синие искры...
   Очередная молния словно разорвала небо - дождь хлынул сразу мощным потоком. Стоя под тентом так близко к ливню, что чувствовал на лице мелкие брызги, думал: суеверия севера столь велики... С ними бесполезно бороться, да и не стал бы думать об этом, но они прокрались и в родной дом: много лет рядом с братом находится его воспитанник, в пророческом даре которого уверены все. А тот не скупится на советы, и, похоже, подчинил буйную натуру генерала. Что ж, нередко безумцы и шарлатаны играют на человеческих слабостях.
   Кэраи был наслышан о всяческих предсказателях. Сам не сталкивался с ними даже в юные годы в Хинаи, но в Столицу подобный народ стекался, как потоки с гор. От торгующих дешевыми глиняными амулетами до толкователей снов и гадальщиков, к которым за советом бегали женщины знатных семей и даже порой мужчины. Всегда считал - такой братии место в глухих деревнях, пусть за горсточку зерен отгоняют призраков и заклинают местных духов.
   Но всерьез давать им место подле себя...
   Не те времена, чтобы прислушиваться к провидцам и звездочетам, дорогой мой Тагари, столь могучий, опасный - и столь непоправимо наивный...
  
   Путешествие по реке заняло три недели. Сперва пологие берега сменились холмами, затем все выше с обеих сторон начали подниматься поросшие лесом горные склоны. Ветер приносил запахи хвойного леса, перебивавшие сладковатые ароматы прибрежных цветов. Тут судно встречала совсем другая весна, прохладней и не столь красочная, как в Срединных землях. К концу месяца Кими-Чирка "Колючка" доплыла до места, где в полноводную Иэну впадает река Сай, и было это как раз на границе двух северных провинций.
   - Почти добрались, - сказал капитан.
   До небольшого портового городка - цели хозяина корабля - при хорошем ветре оставалось всего ничего, меньше двух суток пути. Там Кэраи Таэна сошел на берег, дальше предстоял путь верхом. Его уже встречали посланцы от брата, держа в поводу приземистых крепких скакунов. Местность тут была тихая - небольшие песчаные наносы, за ними - холмы, покрытые светло-зеленой шелковистой травой. Вдали виднелся горный хребет, сизый в утренней дымке. На берегу в изобилии сохли рыбачьи сети, маленькие узкие лодки покачивались на волнах.
   Вот он и почти дома.
   Здравствуй, родина... только что-то радости нет.
  
  
  
   Глава 2
  
  
   Копыта прогрохотали по деревянному мосту, несколько всадников скрылись в роще. Рослый старик, рыхливший поле длиной всего в десяток шагов, сплюнул, глядя им вслед, и снова взялся за мотыгу.
   А те не обратили внимания на одинокого земледельца - молодые, яркие, привыкшие смотреть вверх или вперед, а не под ноги. Кони их, гнедые и вороные хэвен, коренастые, большеголовые, в столице не поразили бы статью или красотой, но были великолепны на глухих дорогах провинции Хинаи.
   За нарядно одетыми хозяевами следовали слуги в куртках из плотного сукна, на лошадках попроще. Везли зачехленные луки, бережно, словно драгоценный фарфор.
   Ветви с юной листвой покачивались, едва не задевая всадников - еще не начался настоящий лес, а тут молодые деревья пытались отвоевать у землепашцев и огородников их небольшие наделы. За рощицей и клином глухого бора находилось небольшое круглое озеро; в камышах, что обильно росли по берегам, гнездились серые цапли. Их оперенье весной было особенно красиво - длинные перья, украшавшие голову, отливали серебром, а крылья будто изморозь покрывала.
   Здесь, в центре огромной холмистой долины между горами Юсен и Эннэ, деревья все же порой уступали место высоким травам и жесткому кустарнику. А северней и на холмах росли дремучие леса, открытое место отыскать удалось бы с трудом. С давних пор тут возводили заставы, тогда это был край воинов, а не пахарей. И сейчас крестьяне бились, отвоевывая у леса клочки земли, а деревья наступали - сначала настырной и гибкой порослью, коли зазеваешься - быстро поднимутся мощные стволы.
  
   По обеим сторонам лесной дороги вздымались вековые буки, меж крепко стоящими гигантами лежали стволы, поваленные бурей или подточенные старостью. Кое-где ели раскинули колючие лапы. Глубокий и широкий овраг зиял справа, будто зевнула земля. По дну его бежал тоненький прозрачный ручеек, бесшумно, словно не вода текла, а охотилась искрящаяся змейка.
   - Кто-нибудь из вас может перескочить этот овраг? - задорно крикнул Кайто, младший из всадников. Затрещала сорока, недовольно, будто всадники помешали ей спать. Ей ответила другая птица, тревожно: перекличка пернатых продолжалась пару мгновений и смолкла.
   - Нет сумасшедших, - буркнул Макори, высокий, широкоплечий, неуловимо похожий на бурого волка. Мало того, что подобный прыжок был по силам не каждому скакуну, на другой стороне ровного места, почитай, не было - сплошь корни и поваленные стволы.
   - Эх, смельчаки! - Кайто, откровенно рисуясь, поднял гнедого на дыбы, и перелетел через широкую трещину в земле. - Ну, что теперь? - обернулся через плечо.
   - Теперь придется прыгать обратно. Потому что мы туда не поскачем, а ты не останешься жить в лесу, - откликнулся третий из всадников, в бледно-серой, шитой серебром охотничьей куртке. Застежка на ней поблескивала - дракон, свернувший кольцами хвост.
   - Ты лошадей не любишь, - досадливо откликнулся круглолицый Кайто, вернувшись к приятелям и растеряв ореол победителя. - И не сумел бы...
   - Энори предпочел бы летать на драконах, - вставил слово молчавший доселе всадник, худощавый, смуглый и стриженый коротко после болезни. Бросил взгляд на застежку, что украшала куртку товарища.
   - Драконы слишком велики. Лучше орел или лебедь, - по-птичьи чуть склонив голову набок заметил тот, кого назвали Энори. Он смотрел безмятежно, слегка прищурив глаза. - Пожалуй, мне бы хотелось попробовать.
   - А ты загадай, может, сбудется, - лихой всадник пришпорил коня и вернулся обратно к спутникам; внимательный взгляд заметил бы, что второй прыжок дался ему тяжелей, и руки подрагивали, не столько держали поводья, сколько цеплялись за них.
   - Говорят, загаданное в новолуние сбывается, так? Значит, устроим состязания, Кайто...
   Охотники рассмеялись.
   Они напоминали молодых хищников - еще незлых, только пробующих клыки. Слуги держались в стороне от хозяев, переговариваясь вполголоса. Между ними не было дружбы, разве что принадлежавшие к челяди Кайто и четвертого, Рииши, могли считаться приятелями.
   На головных повязках всех четверых слуг - малиновый, светлая зелень, лазурь и ультрамарин - красовались вышитые знаки семей, которым те дали слово верности. Вышивка - по центру, а по бокам маленькие знаки защиты и принятия опасности на себя. Если что, беда обойдет господина и настигнет слугу.
   Не слишком схожие между собой нравом, молодые люди были примерно равны положением - чем не повод для совместного времяпровождения. Энори заметил однажды, что подобное похоже на похлебку крестьян, куда высыпают все без разбора, лишь бы съедобно.
   Снова сорочья трескотня разорвала воздух.
   - Вот болтушка, - с досадой сказал Кайто. - Перепугает весь лес, и никакой охоты...
   Энори придержал коня и, глядя на вершину огромной ели, крикнул что-то непонятное, не то на человечьем, не то на птичьем языке. Сорока сбилась на середине фразы, сорвалась с ветки и растаяла в лесу с другой стороны дороги. Вдали послышалась перекличка птиц, но скоро вновь стало тихо.
   - Что еще за... - начал Макори, но не стал продолжать. Если кому-то вздумалось подражать пересмешникам, его это не касается.
   - Сороки - глупые птицы. Их легко удивить, - откликнулся Энори.
   - Лучше позови цапель на озере, - задорно произнес Кайто.
   - Цапель достаточно... Настреляешь хоть десяток.
   Рииши слегка поморщился. Убивать этих птиц, да еще весной, в свадебном наряде - привилегия высших. Невесомые перья - ценный подарок женщинам. Не хочешь дарить, можешь продать купцам, те отвезут сокровище в южные провинции. Только вот не слишком достойное дело такая торговля.
   А Дом Макори ею не брезговал, хоть и заведовал земельной стражей...
  
   Тропка, ведущая к озеру, была хорошо утоптанной, и лошади бежали резвой рысью. У самой кромки воды остановились. В воздухе, холодном и влажном, стоял аромат лотосов, которые недавно начали раскрываться. Их венчики, неподвижные над озерной гладью, казались искусно вырезанными их полупрозрачной розовой бумаги, и отражались такими же, разве что чуть темнее.
   Тихо было; изредка расходились круги по воде, когда шустрый малек поднимался к поверхности, глянуть на небо, да водомерки старались обогнать друг друга. Одна, у ближайших камышей, носилась как сумасшедшая.
   - Кайто, смотри - похож на тебя! - обронил Энори. Тот отмахнулся, слегка недовольно: еще прицепится прозвище... не избавишься от насмешек.
   - Был бы интерес, всяких тварей разглядывать!
   А остальные двое переглянулись: и правда похож... Шорох прервал их мысли - в воздух поднялась большая птица.
  
   Энори покачал головой, отказывая сопровождающему, который протянул лук. Прислонился к серебристому стволу ивы, чуть прищурясь, смотрел, как нарушился покой воды - рыба плеснула хвостом. Довольно долго смотрел, уже и круги исчезли, и снова ровным стало озерное полотно. Товарищи посмеивались, переговариваясь между собой, и, казалось, позабыли про юношу. Привыкли уже, что Энори, порой теряя свою обычную живость, застывает чуть не посреди разговора, и то ли прислушивается к чему, то ли погружается в свои мысли. Кайто шутил - растворяется в окружающем, словно капля вина в воде.
   Шли по берегу озера вблизи отмелей, где цапли ловят рыбу, осторожно, чтоб не спугнуть.
   Потом на воду упала мертвая птица, подстреленная Макори. Слуга полез ее доставать. Испуганные им, еще две цапли взлетели - одну из них настигла стрела другого охотника.
   Больше птиц не удавалось поднять. Юноши вернулись на прежнее место, возле которого все еще оставался приятель. Все четверо забрались в седла и поехали вдоль берега; вблизи ничем не примечательных камышей Энори вдруг протянул руку за луком:
   - Ну-ка дай.
   Слуга его повиновался. Кайто и Макори переглянулись, пожали плечами. Не было и следа присутствия птиц.
   - Ты... - начал Кайто. В следующий миг чуть не из-под носа у него взлетела огромная цапля, тяжело взмахивая крыльями. Энори выстрелил - и охотники не могли отвести взор, глядя, как она падает, с пробитой шеей, тщетно пытаясь удержаться в воздухе.
   Слуга его направился за добычей, неловко ступил и едва не нахлебался воды.
   - Осторожней, - Энори следил за ним. - Держись правее, иначе попадешь в яму.
   Товарищи переглянулись; Рииши теперь тоже смотрел пристально, с интересом, Кайто чуть пожал плечами. Им не понять было подобного чутья - как сидящий на коне может знать, что скрывается под водой? А Кайто с Макори не могли взять в толк и подобной заботы.
   - Почему ты это сделал? - спросил Рииши, обращаясь к приятелю так, что слышал он один. - Ты же не любишь...
   - Пригодится еще.
   Пока молодые люди находились на озере, небо потемнело заметно, все чаще порывами налетал пыльный и одновременно влажный ветер.
   - Хватит, пора возвращаться, - Макори первым развернул коня. Энори - после охоты он выглядел грустным - смотрел на верхушки деревьев, не обращая внимания на спутников. Те подумали уже, что останется здесь - не раз покидал веселую компанию, порой никого не предупредив. Но Энори тронул повод, и лошадь его побежала впереди всех. Кайто смотрел на скакуна, скрывая зависть - хоть у самого в конюшне стояли два чистокровных гиэли, они не могли так мастерски носиться по горам, как полукровка-вороной приятеля. А ему самому - все равно, не любит он лошадей. И лошади его не больно-то жалуют. Тогда как у Кайто и самые норовистые с руки хлеб едят...
  
  
   Для обратного пути выбрали ту же дорогу, и снова проскакали через мостик, подле которого старый крестьянин завершал работу на маленьком поле.
   Всадники окружили старика, лошади затанцевали вокруг, копытами утрамбовывая только что взрыхленную землю, вбивая в нее зеленые сочные стебли. Один из коней подался в сторону хозяина надела, и он, неловко отступив, упал на спину, в воздухе начертил нелепый узор ногами.
   - Чтоб вам всем! - рыкнул он, с трудом поднимаясь. Соломенная шляпа его заломилась и теперь торчала заячьим ухом.
   Седоки даже не рассердились на невероятную наглость, они смеялись, разглядывая земледельца - его сумрачное лицо, мотыгу, на которую тот сейчас опирался, как на клюку, сбившийся набок пояс.
   - Ты не в первый раз посылаешь нам вслед проклятия. Не утомился еще? - сказал Кайто задорно.
   Спутники рассмеялись пуще прежнего, вспомнив, видно, как крестьянин барахтался дурак дураком. Даже Макори, хоть и покосился на слугу: вот-вот и прикажет проучить наглеца. Земледелец сжал губы. От него не услышат просьбы о прощении... вообще ничего не услышат.
   - Ну ладно, будет, - произнес Энори. - Держи - это за испорченную работу! - юноша оборвал смех, бросил на землю мертвую серую цаплю; на ее горле еще не высохла кровь. - И вот еще что... Гроза идет, сильная гроза. Смотри, позаботься о семье - молния ударит в твой домик. Лучше, если крыша его будет мокрой.
   Один из всадников присвистнул, услышав эти слова. Охотники умчались, сами как веселая буря, и вновь грохотали по мостику копыта коней.
   Старик помедлил, нагнулся и поднял убитую птицу. Гордость взывала - закопай ее где-нибудь под кустом; но жене и малолетнему внуку давно не доводилось пробовать мяса... а уж роскошные перья - только бы удалось продать, не получив обвинения в браконьерстве! Этому что - поддался мгновенной блажи, может, и вовсе не вспомнит о подарке назавтра. И ничего не поделаешь - попросту не понять "рожденным в золоте", что значит вытоптанное поле...
   Что до грозы, то старик колебался, внять ли предостережению? Или - жестокая шутка? Только ведь ничего не теряет, если на время покинет жилище. Может, и впрямь... до сих пор гнев птицы Ши-Хээ обходил его стороной. Но с тех пор, как от пера-молнии вспыхнуло дерево по ту сторону моста, все на душе неспокойно...
   Перехватило дыхание - старик понял, кем был молодой всадник; в пригороде показали однажды, проехавшего мимо - сейчас узнал. Простерся на земле - добровольно; пусть тот не видит уже, но... может быть, он поймет. Говорят, он умеет предвидеть будущее, и в настоящем для него нет тайн. Простит глупого старика - откуда простой крестьянин мог догадаться?
   Верно, уже простил. Не зря его любят во всей провинции. Сейчас вот - не тронули же, а могли убить на месте, после таких-то слов. А он предупредил о грозе...
   Он еще очень молод, у молодых горячая кровь, и тянет их к развлечениям. Но это к нему идут люди искать защиты и справедливости, когда ни суд, ни иная власть не поддержит их. А если и тогда не может помочь - что ж, такова воля Неба.
  
  
  
  
   Четверо охотников теперь ехали медленно, беседуя о разном - интересы их почти не сходились, это лишало разговор глубины, делая весьма пестрым и необременительным.
   - Шаварское вино - лучшее, - говорил Макори. - Его готовят из терпких с кислинкой плодов айвы...
   - Их мохнатые лошадки хороши, но совсем не красивы, и вы зря пытаетесь получить что-то путное, - не слушал его Кайто. - Вот, по слухам, в Аталине, Земле Оленей...
   - Там хасс выращивают для игр и охоты, - подхватывал Макори. - Я скоро получу подобную кошку и попробую ее укротить. С рук у меня есть будет!
   Рииши не разделял их беспечности:
   - Да ну вас совсем... Если правда, что Мэнго с помощью своих колдунов дал клятву, что не умрет, пока не получит наш север... Мне все равно, возможно ли это. Люди и без того разбегаются с окраин, и еще хуже от слухов. Будто мы не делаем все, чтобы охранять покой! - он склонился к своей лошади, потрепал ее по шее, словно животное ощущал более близким существом, нежели спутников.
   Макори лишь хмыкнул - дом Нэйта, к которому принадлежал он сам, много десятилетий надзирал за округами Хинаи с помощью отрядов земельной стражи, а Макори уже больше года как заведовал стражниками округа Осорэи, и относился свысока к городскому гарнизону, командиром которого был Рииши.
   - Лучше бы ты и стражники твои к генералу присоединились, шайки в горах гонять и сторожить границу, чем бродить по ночным улицам в безопасности! - заявил он.
   - Я бы с радостью, но, раз взялся, буду делать то, что поручено, - ответил молодой человек.
   - Стоит рваться в Столицу, а не в глухие горы. Ты, Рииши, словно за стенами прячешься от удовольствий, - заявил Кайто. - А хочешь, женись на моей сестре - сразу повеселеешь! - юноша вскинул подбородок, дабы казаться выше, солидней. - Майэрин шестнадцать, ей самое время!
   Рииши смерил его чуть недоумевающим взором - сватать сестру за друга в общем дело обычное, хоть сначала подобает получить согласие родителей. Но уж больно тон легкомысленный, словно не родную сестру замуж, а жеребенка предлагает купить!
   Девушка, похожая на ландыш в тени, заслуживает лучшего упоминания.
   - Благодарю, но это невозможно, - сдержанно отвечал он.
  
   Энори слушал больше, чем говорил - и то вполуха, и смотрел по сторонам. Казалось, его вообще ничего не заботит - ни развлечения, ни искры возможной войны. Рииши позавидовал беспечности приятеля - или, вернее, умению быть таким хоть время от времени, несмотря на звание советника.
   Справа от всадников раскинулась полянка, заросшая фиолетовыми первоцветами. Вот цветы Энори заинтересовали, он даже сорвал себе один стебель, мохнатый от крохотных соцветий.
   - Ведьмина трава, - фыркнул Кайто.
   - Новолуние, не забудь, - откликнулся Энори, глянув искоса. - Самое время...
   - Эге, - Кайто придержал коня. Навстречу им по тропе двигалась процессия - мужчина и женщина во главе, в одеждах из небеленого холста. За ними плыли небольшие носилки.
   - Еще не хватало, - раздраженно сказал Макори. Встретить похоронное шествие считалось плохой приметой. - Какой демон понес их сюда?!
   - Ты погляди, носилки совсем маленькие. Может, ребенок? - негромко сказал Рииши, и худое лицо его стало мрачным.
   А Энори не сказал ничего, направил коня к процессии. Люди остановились, склонились, не опуская носилок.
   Макори издал нечленораздельный звук, увидев, что лежит на них не тело, а короб, прикрытый погребальной тканью.
   - Это что такое? - резко спросил Кайто.
   - Мой муж, господин, - надорванным голосом произнесла женщина. Была она еще молода и миловидна, только лицо опухло от слез. - Он жег уголь в холмах... пропал неделю назад... как мы одни теперь...
   - Угольщики нашли в овраге только голову, - угрюмо сказал старик, в чертах темного лица угадывалось сходство с вдовой - видно, та была его дочерью.
   - Разбойники? - спросил Рииши.
   - Если бы. Шея зубами перервана. Тори-ай постарались... - он понизил голос, опасливо оглянулся.
   - Байки! - Кайто вскинулся, раздраженно взмахнул рукой.
   - На стоянку их двое ушло, господин. Хорошие были люди, семейные. Второго не нашли - только клок одежды, запятнанный кровью.
   - Ваши хваленые тори-ай всегда оставляют головы, разве не так? Что ж на сей раз оплошали? - усмехнувшись, спросил Макори. Бросил взгляд на Энори - тот молчал и смотрел на короб, задумчиво и пристально, будто пытаясь разглядеть содержимое сквозь его стенки.
   - В холмах Белотравья люди пропадают часто, - сказал молчавший доселе мужчина; он стоял рядом со стариком.
   - Глупости! - Кайто развернул коня.
   - Куда вы несете голову, ведь кладбище за холмом? - спросил Энори.
   - В храм Иями, господин. Страшно иначе, вдруг останки притянут ту нежить...
   - Свое она уже взяла. Но дело ваше... Вот, - Энори отстегнул от ворота куртки застежку-дракона, протянул жене погибшего.
   - Спасибо, господин, - похоже, она еле нашла силы поблагодарить, даже не поклонилась. Смотрела перед собой, но, кажется, из-за слез ничего не видела. Сжала в кулаке драгоценную безделушку; ощутив, видно, что острые углы впились в кожу, раскрыла ладонь, непонимающе глянула на украшение и снова сомкнула пальцы.
   - Возьмите еще, - Рииши отдал родичам второго погибшего золотую заколку с волос, не заботясь о том, что одна прядь упала на плечо. Просто заправил ее за ухо.
   Макори и Кайто переглянулись, Кайто пожал плечами.
   - Что за прихоть - расшвыриваться драгоценностями? Перед всяким сбродом еще...
   - Если считаешь помощь излишней, вспомни старинную присказку - отдавая малое, сохранишь остальное.
  
   Процессия скрылась, оставив после себя тягостное ощущение. Даже Кайто присмирел, чуть втянул голову в плечи и с опаской поглядывал по сторонам. Лицо Энори было задумчивым, взгляд скрывали ресницы.
   - Я в детстве слышал от бабки похожую историю, - обронил Рииши. - Тоже находили головы, ничего больше. Бабка тогда совсем девчонкой была, дом их летний стоял за городом... - Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не доносилось. Потом шквальный ветер пронесся, поднимая в воздух пыль, пригибая траву, и снова все стихло. Небо на западе совсем потемнело, порой его прорезали далекие молнии.
   - Кое-кто потерю головы не заметил бы вовсе, - негромко сказал Энори, искоса глянул на остальных спутников. Беспечность, отличавшая юношу до встречи с процессией, к нему не вернулась, и шутка прозвучала недобро.
   Четверка рассталась на одной из городских улиц - когда строился город, зодчие не вымеряли кварталы так, как в Столице, потому и заблудиться тут было куда легче, и самые родовитые семьи жили вразброс, а не друг напротив друга.
  
  
   Глава 3
  
  
   В переулке, ведущем к воротам, раздавались далекие звуки флейты - у кого-то был праздник, а может, просто играли из любви к музыке. Кэраи захотелось, чтобы флейтист замолчал - слишком тяжело было слушать мелодию перед грозой, даже краем уха, проезжая по улице. Словно исполняя пожелание, музыкант прервал игру.
   Кэраи усмехнулся невесело; к дому подъехали в тишине - даже цокот копыт терялся в плотном тяжелом воздухе. Охрана у ворот приветствовала восторженно, кажется, искренне. Спешился, бросив поводья сопровождавшему слуге. Глянул на окна - большинство их светились, хотя еще не стемнело толком - не вечер, сумерки. И фонарики горели, оранжевые и желтые, над воротами и под крышей. Одуряющее пахли жасминовые кусты, рассаженные у обочины. Все бы хорошо, если бы не гроза, никак не желающая придти, и тревожная тяжесть на сердце.
   Навстречу высыпали слуги, некоторых он узнал, еще кого-то наверняка раньше встречал, но не помнил. Прошел мимо, кивком отвечая на приветствия. Совсем забыл, насколько же тут проще жизнь. В Столице у людей их ранга слуг было бы в десять раз больше, и они бы выстроились соответственно, а не как придется. И одеты вразнобой, и не в цвета семейства Таэна, хотя ведь ждали хозяина.
  
   Он приехал в дом, в котором раньше почти не жил. Дом этот достался в наследство от дяди по линии матери, небольшой и аккуратный, будто резная шкатулка. Из розоватого известняка, с забором, скрытым за переплетением плюща и дикого винограда, он отличался ото всех других в Осорэи своей красотой. Генерал Тагари Таэна, правда, считал, что отделки резьбой по камню, мозаики из перламутра и кости могло бы и поменьше быть, но держал мнение при себе: чужое жилье не обсуждают.
   "Тебе, столичному жителю, он подойдет больше, чем мне", - писал он, когда стало ясно - младший точно решил покинуть двор.
   Больше всего генерал походил на помесь медведя и росомахи - коренастый, неуклюжий с виду, но удивительно быстрый в бою. Ему едва исполнилось тридцать восемь, но выглядел он лет на десять старше. Темная кожа, правильные, но грубые черты - будто мастер собирался вырезать маску для устрашения врагов, но передумал и придал ей облик более человеческий.
   О нем не слагали легенд, как о древних воителях - не было сейчас таких войн на землях Солнечной Птицы. Но все в провинции знают, как однажды солдаты Мэнго попытались захватить Черностенную, и Тагари с небольшим отрядом успел вовремя, откинул намного превосходящих силой налетчиков обратно за горный хребет. Все эти несколько дней шел проливной дождь, и говорили потом - это слезы рухэй-неудачников.
   И нападать на деревни, если генерал был даже в дневном переходе от них, соседи-разбойники не рисковали. Если и не успевал прийти вовремя, всегда настигал. И по ту, и по другую сторону гор говорили, что ему помогает само Небо.
   В другие годы, в другую эпоху он был бы опорой трона, мечом, завоевавшим для Благословенного новые земли. Но увы, само имя их Дома было сейчас для Столицы напоминанием, что не так уж всесильна единая власть в стране.
  
  
   Все детство и юность Кэраи провел под родительской крышей, рядом с братом, а сейчас, возвратившись на родину, прежнее место занять не мог. Слишком многое изменилось... Он хотел переехать в "шкатулку" еще когда в дом брата вошла госпожа Истэ, но вскоре блеск Столицы перечеркнул эти планы.
   Так или иначе, теперь его дом здесь.
  
   С порога ощутил аромат обволакивающий, теплый, дурманяще пряный, слегка терпкий... смолы, отгоняющие злых духов. А вот и развернутые свитки с заклинаниями-благословениями и травы на стенах. Улыбнувшись знакомым с детства суевериям, пошел дальше, осматривать свое новое полузабытое владение.
   ...А окна здесь меньше, чем в его столичном жилище. Оно и понятно, там далеко не такие суровые зимы, снега столько, что и мышь не укроет.
   ...И занавесей куда меньше - не лишь бы похвастаться богатством и умением подбирать ткани в тон. В северной простоте есть своя красота и смысл...
   Все хорошо, но чего-то не хватает. Ощущения родного места, что ли? Здесь он, пока не умерли дядя с тетей, всегда был только гостем, хоть и желанным. Придется как следует постараться, чтобы переделать это жилье под себя.
   Управляющий, человек неопределенных лет, с сонным лицом и запавшими злыми глазами, был ему немного знаком. Его репутация считалась хорошей, и Кэраи оставил его в прежней должности, поручив доверенному слуге, Ариму подробно объяснить, что от того требуется при новом хозяине. Он также обронил, что жестокого отношения к слугам не любит - за управляющим такое водилось.
   - Но как же держать их в повиновении? - заикнулся было тот.
   - Как-нибудь разберетесь, но я не хочу страха в собственном доме.
   Чуть позже - случайно, не ему слова предназначались - в очередной раз услышал имя человека, подобранного его братом. "Только один способен управляться с низкородными словом, не силой..."
   Что ж, когда в открытую говорят - это хорошо, все быстро становится ясным.
   Чуть отдохнув и переодевшись, он направился к брату.
  
  
   Дом генерала Тагари Таэны в Осорэи, столице провинции Хинаи, выглядел мощным деревом среди подлеска. Ценителя прекрасного он бы не поразил - приземистый, в виде угловатой подковы. Широкие ступени из потемневшего от времени дуба вели ко главному входу. Они остались еще с тех времен, когда основное здание тоже было целиком из дерева - но пожар уничтожил его почти подчистую. В пламени погиб один из предков Таэны. Под ступенями нашли сверток - браслет с алмазом чистейшей воды. На эти деньги дом был отстроен заново, а крыльцо сохранили из благодарности.
   Дом, родной дом... теперь принадлежит не ему. Старинный платан все еще на месте, хоть одна ветвь сохнет, и ставни так же раскрашены в красный и синий. В Столице подобное сочетание сочли бы кричащим...
   Здесь они вместе росли. В детстве братья не особо дружили, но, когда Кэраи сравнялось десять, старший неожиданно понял, что бессмысленное дитя в доме не так уж бессмысленно. Во всяком случае, каверзы младший устраивать очень даже умел, да и соображал едва ли не быстрее. Тагари в обход наставника взялся учить его боевым искусствам...
   Настоящий учитель, конечно, тоже был, но и с ним не заладилось. Воина из младшего так и не вышло, хотя продержаться против среднего противника, пожалуй, он сумеет даже сейчас. В Столице молодежь нередко развлекается учебными боями, и он сохранил кое-какие навыки.
   Осорэи... когда-то здесь шли бои настоящие. Войска захватчиков с севера доходили лишь до Срединной, через реку они переправиться не смогли. Но город видел войны куда худшие, когда один полководец идет на другого, и оба - сыновья этой самой страны. В последней такой битве военачальник из рода Таэна победил Нэйта, и те дали клятву верности. Давно это было...
  
  
   Туча наконец надумала разродиться дождем - после нескольких раскатов грома ливень хлынул на город и окрестности, прибивая к земле не только траву, но и молодую поросль кустарника и деревьев. Гроза бушевала недолго, словно всю силу потратила на предупреждение. Но братьям, которые встретились после долгой разлуки, было не до разгула стихии.
   Тагари вроде бы не переменился, хотя что-то было не так, что-то неуловимое. Это после истории с Истэ он сразу потемнел и даже постарел, но уже в прошлый визит Кэраи его лицо порой освещала скупая улыбка. А смеяться толком старший никогда не умел.
   - Наконец-то! Я думал, твой корабль потопили обманутые мужья.
   - Всего лишь мелкие завистники, но я добрался пешком...
   Братья обнялись. Они не слишком походили друг на друга, как и дома их - младший и заметно легче был, и ростом пониже. Разве что очертания скул, подбородка один к одному - резче, нежели у многих в Хинаи.
   - Надо же, твое любимое кресло по-прежнему здесь... Помню эту трещину; удар у тебя знатный, я тогда думал, сломаешь.
   - Сейчас мне все чаще хочется сделать что-то подобное.
  
   Что-то было не так, и Кэраи не сразу осознал, что. Не брат изменился - он сам.
   Со своей силой и жесткостью, но при этом прямотой и наивностью Тагари показался ему жителем давно ушедших веков. И одежда Тагари была из шерсти и льна, не из ставшего привычным глазу шелка. Сам такой же простой и бесхитростный. Холодком пришло ощущение - найдется ли сейчас место для подобных людей - даже здесь, в диких горах?
   Столица повсюду запускает тонкие, холеные щупальца - плети вьюнка. Но они лишь выглядят слабыми, нежными - у них мертвая хватка, а сок ядовит.
   Времена исполинов миновали, сейчас таковые были бы только смешны.
   Что же, понятно было - враждующие мелкие князья догрызают сами себя, ушла не только "эпоха героев", но и свободных княжеств скоро не станет. Неизбежно это, но грустно - за жарким летом следует осенний распад с ее утонченной красотой умирания. А потом все укроет белизна снега. А потом родится весна единой страны.
   А крестьяне и знать не знают о помыслах Солнечного, рассказывают байки о нечисти: им все равно, что набеги северных шаек, что горные призраки и оборотни, пьющие души и жизни. Ну нет... лучше уж призраки, от них помогают молитвы и обереги, если верить сказкам. А против рухэйи с боевым топориком вряд ли поможет молитва... как и против указа с печатью Птицы...
  
   - Так твои дела?
   - Могли быть и лучше, - кривоватая улыбка тронула рот Тагари.
   - А как сын?
   - Более-менее. Наставники понемногу с ним занимаются. На днях даже просил научить его ездить верхом.
   - Не хочешь подобрать ему смирную лошадку?
   - Только этого не хватало. Попробуй, это вино из местной сливы, в Столице такого нет.
   - О Столице мне есть, что сказать, но сперва расскажи, как тут наши заклятые друзья на границе......
  
   Вот уже два десятка лет приграничные племена рухэй не воевали ни с кем, кроме кочевых соседей с востока. Но с теми воевать бесполезно - налетели и ускакали обратно, а в степь, что раскинулась далеко на юг, к морю, рухэй заходить опасались. Они привыкли к горам и равнинным плато.
   Правил рухэй старый толон, ему уже за семьдесят, но воля железная; куча сыновей никак не дождутся возможности заявить о праве на титул. Им сейчас позарез нужна эта война - чтобы снискать благосклонность в глазах отца.
   Виднейших их полководец - Мэнго, родич правителя. А его племянник, У-Шен, правителю внук. Второй опаснейший военачальник, хоть и довольно молод еще, около тридцати.
   У северо-восточных границ Золотой Птицы сейчас бродят два волка, старый и молодой. Старший, смирившийся было с мыслью о невозможности напасть и победить, снова рвется в бой, его подстегивает тщеславие и ярость племянника.
   Кэраи не мог видеть его самого, но видел портрет, набросанный кем-то по памяти - голова, слишком большая для поджарого тела, лицо, рассеченное шрамом, крупный совиный нос. Наверное, в бою этот Мэнго внушает ужас. А племянник, по слухам, довольно красив, и отличный наездник. Лошадки рухэй похожи на хэвен, маленькие, горбоносые, злые...
   В детстве про недобрых соседей рассказывали много. Потом, после отъезда, все забылось в мирных срединных землях. А тут по-прежнему говорят, пугают детей не только нечистью. Лет восемьдесят назад граница была залита кровью, соседи разрушили горную крепость и почти дошли до среднего течения Золотой реки. Они убивали не только мужчин, женщин и детей тоже, не забирали с собой. До сих пор в верховьях реки стоят узкие камни, отмеченные красной полосой сбоку. Память о местах самой страшной резни...
  
   - Рухэй всегда искали способ побольнее ужалить нас. А сейчас чуют, подлецы - у нас мало сил, - произнес генерал. Он стоял возле открытого окна, смотрел, как редкие капли, остатки грозы, бьют по листьям жасмина.
   - Ужалить? Скорее уж отхватить кусок. И не вижу, что может им помешать. И, если на то пошло, желающих помешать особо не вижу тоже.
   - Не уподобляйся столичным щеголям. Они и в седле не умеют держаться, а мнят о себе! Нам выпала большая честь - охранять этот рубеж.
   - Смотри шире на вещи. Никакая это не честь - затыкать своим телом дыру, которая все равно расползется, - в сердцах сказал Кэраи.
   Тагари глянул на него, как на умалишенного.
   - Здесь наша родная земля. И больше я ничего не хочу слушать.
   - Эту землю Столица скоро проглотит со всеми нами впридачу, если не позаботимся о себе. Я за тем и приехал, чтобы не пострадал наш Дом. Слушай...
  
   Кэраи поставил на низенький столик пустую чашку, расправил в руках свиток с нанесенной на него картой Земель Солнечной птицы; тень скользнула по лицу. Когда-то в юности видел морское чудо - медузу. Вот и сейчас, как наяву; только вместо медузы - страна. В центре ровно, с юга, впрочем, тоже неплохо - а остальные края - колеблются, будто бахрома студенистая.
   Старожилам, держащим земли, жаль отдавать власть, и как ее отдашь, и с чего - пришлому? Только потому, что так сверху повелели? Противятся, пусть не в открытую. То есть на севере не в открытую, но запад уже тлеет, вот-вот и вспыхнет пожаром. Поэтому у Хинаи есть еще время... и нет никакой надежды.
   Лет пятьдесят назад, окажись на Солнечном троне пара слабых правителей один за другим, объединение страны, наверное, еще можно было остановить. Но сейчас, когда у людей, выросших в тени Золотой Птицы, уже были свои взрослые дети... скорее речной поток повернет в гору.
   Нынешнее солнце уступает былому. С оглядкой говорили в Столице - мол, его отец мигом бы всех в один кулак...Но у Солнечного, в конце концов, всегда найдутся умные и сильные советчики... или родственники. Хотя об этом и думать было опасно, мало ли, вдруг проговоришься случайно.
   А присоединение окраинных земель - вопрос времени, и недолгого. Где лестью, где страхом, где силой... Одной смены поколений хватит точно. И будут тамошние поэты воспевать не доблести местных владык, а мудрость и величие единого повелителя. И многие, верно, искренне...
   Последнюю мысль он высказал вслух, и брат тут же откликнулся:
   - То их дела. Не мои.
   - С твоей наивностью родиться бы весен двести назад, - пробормотал Кэраи, чувствуя себя неловко. Хоть и весьма тесными некогда были отношения между братьями, хоть и считал себя умней в делах житейских - все же не годится осуждать старшего.
   - Ты думаешь, я не вижу? - заговорил генерал. - Это лучшая преграда - скалы, покрытые лесом. Надежный щит, хоть и рассохся, и щели в нем. Но у меня мало людей и денег. Я снова писал в Столицу - мне нужны воины.
   - И снова тебе откажут. И еще увеличат налог... Совместно добьетесь того, что крестьяне разбегутся, и никакая земельная стража их не переловит. Пойми наконец, скоро закончится время таких, как мы. А рухэй напоследок попробуют урвать хоть сотню шагов земли, только поэтому у тебя не отняли власть. Пока. Я потому и приехал... оставить тебя не могу.
   - Ты забыл то, чем живем мы тут, в глуши. Там, где у вас беда - гнев повелителя, у нас разливы рек, сели и лесные пожары...
   - Гнев повелителя легко может дойти и сюда. Повторю, поэтому я и здесь.
   - Все настолько плохо?
   - Пока еще нет. Но хуже, чем я писал.
   Увидев, что брат не понимает, пояснил:
   - Хинаи, несмотря на глушь, велика и слишком лакомый кусок для придворных Столицы. Они мечтают о власти - хотя бы на задворках страны, не понимая, каково это - удерживать границу...
   - Ты думаешь, уже стоит ждать человека оттуда? - лицо брата почернело.
   - Золотому трону пока хватает забот на западе. Удобней предложить твое место другим желающим, родом отсюда. А уж потом... Есть у тебя завистники?
   - Есть. Но как?
   - Я не знаю, как именно. Ты допустишь оплошность, или тебя подставят, а может, и вовсе убьют, итог один - наш Дом потеряет всё. Затем Столица рассчитается с твоими обидчиками.
   - Наш род держал границу долгие годы... - наконец сказал Тагари.
   - Да. И просто так чужака здесь не примут. Нужно промежуточное звено, не знаю, кто или что им станет.
   - По-твоему, лучше сидеть тихо? - в низком голосе послышался отдаленный рокот, будто на море предвестник шторма.
   - Иногда лучше. Только делая все безупречно, можно отсрочить наше падение. А если придется падать, то надо сделать это как кошка, на четыре лапы. Тогда мы выживем - наше честное имя, твой сын. Наша родня. Только так.
   Рокот стал ближе:
   - Ты это умеешь. Выжидать, склоняться... умеешь ведь, не так ли? Я - нет, и не намерен...
   - О, Небо, - пробормотал Кэраи. - Ты полководец, а не придворный. Но, боюсь, в настоящие дни подобные тебе не в чести... Если ты окажешь открытое сопротивление не местным соперникам, а приказу Солнечного, от нашего рода никого не останется.
   - Уж лучше так, чем склонить голову и отправиться куда-нибудь в деревню на юг страны, вспоминая, кем были когда-то! Зачем ты здесь вообще? Ты мог остаться.
   - Не мог. Это и моя земля.
   - И что мне, по-твоему делать? - сказал Тагари, смягчившись, слыша в словах брата подтверждение из семейному единству.
   - Делай, что раньше. А пока я здесь, по крайней мере помогу тебе как разобраться с местными - из дворца этого не сделать, так и сдержать столичных - благо, есть связи. Раз уж воин из меня не самый лучший.
   - Отличный бы вышел, если бы ты захотел, - взгляд Тагари стал теплее, самую чуточку мечтательным - он, видимо, представлял, как плечом к плечу с братом сражается где-нибудь на заставе. - Ты легче меня, и быстрее. Вместе бы мы...
   - Мы и так вместе. И это подводит нас к маленькой заминке. Я писал тебе, что ты совершаешь глупость...
   - Энори? - лицо генерала посуровело, ни следа мягкости не осталось. - Знаешь, я говорил о пожарах и сотрясениях гор. Считай что хочешь, но, пока он делает то, что делает, останется здесь.
   - Ты легковерен, как последний водонос! - не сдержался Кэраи. - А дела границы?
   - Он указывает время и тропы, опасные места. О большем я не намерен советоваться!
   - Хорошо уже, что ты так думаешь, - обронил младший брат, скорее смирившись, чем пытаясь уколоть. - Но я уже успел кое-что услышать. То, что о нем говорят...
   - Погоди, сам увидишь. И... он единственный, кто способен поддерживать жизнь моего сына. Про это я тебе не писал и в твой приезд велел слугам не говорить.
   - О Сущий, я знаю, что ты и к Тайрену его подпустил. Хорош был бы я, упустив такое. Не хмурься, я за тобой не шпионю, но подобные вещи не скроешь. Придется и мне с этим мальчишкой познакомиться получше. И не сердись, если тебе не понравится итог нашего знакомства. Но это после. Нам сейчас, как никогда, нужны союзники... Из верных семей к другим переметнулся кто-нибудь?
   - Есть мелюзга, - с неохотой сказал Тагари, словно признаваясь в собственном недосмотре, - Но большинство наши не только на словах, а на деле.
   - Дом Нара по-прежнему поддерживает нас?
   - Да.
- И дом Иэра? Судьи и владельцы медного рудника, верно?
- Они, по крайней мере, не против нас. Хотя со старшим сыном там плохо. Жаль, был способным парнем.
Отвечая на недоуменный взгляд брата, Тагари коротко пояснил:
- Пьет.
   Он расхаживал по комнате, широкими резкими шагами, и, говоря, взмахивал правой рукой, будто помогал себе собраться с мыслями:
   - Пока меня нет, делами заправляет моя правая рука, Айю - ты его помнишь. Когда я в городе, в общем-то тоже он - если не считать дел городской и земельной стражи, строительства, ремонта дорог и мостов. Но помощник уже весьма немолод - еще при тебе здоровьем не отличался...
- Я увижусь с ним завтра или днем позже, если не возражаешь. Надо будет о многом побеседовать. Думаю, в чем-то сумею ему помочь. И придется налаживать старые связи, у меня было не слишком много друзей, - Кэраи чуть улыбнулся, - И еще. Твой советник... Я знаю, о нем говорят в народе. Но в высших кругах - его кто-то слушает, кроме тебя?
- В разумных пределах, - на лице старшего брата появилась тень того выражения, которое Кэраи видел с детства, и означало оно "этот ребенок опять несет какую-то чушь". Давно не ребенок, конечно, но выражение осталось.
Только в детстве сказанное в такие моменты вовсе не было чушью.
   Пока спорили - сумерки плавно перетекли в ночь; хозяин дома сам зажег комнатный фонарь, не желая звать слуг. Качнул случайно - и колыхнулось пламя. Свет его упал на маленькую золотую гвоздику-застежку, с крохотными рубинами, из тех, что женщины дарят своим возлюбленным.
   Брат заметил ее.
   - Памятное? - спросил с не то с интересом, не то с подозрением. - Неужто ты наконец...
   - Да нет. Ерунда, пустое.
   - У Истэ была похожая, - сказал Тагари, теперь с отвращением глянув на безделушку.
   - Ее тень все еще не развеялась? - спросив, пожалел о вопросе. Даже в Столицу просочились легенды о верности генерала Таэна умершей жене. Люди очень уж любят такие истории, чего не знают, то сами додумают.
  
   А тот уже читал письма, привезенные из Столицы.
   - Лучше б деньги слали, а не бумаги! Но раз велено еще усилить крепости Ожерелья и заставы возле них, я за это возьмусь, хотя они и так хороши. Как раз собирался отдать приказ Энори, вот и познакомлю вас заодно, - сказал Тагари.
   Через четверть часа слуги-посланники вернулись, чтобы робко сказать - молодого советника никак не могут найти. В покоях и в саду его нет, но он не собирался покинуть дом...
   - Он обязан докладывать, если уходит! Ищите, - велел Тагари, меряя комнату под сочувствующе-насмешливым взглядом брата.
  
  
   **
  
  
   В углу горела большая лампа - прямоугольный каркас из темного дерева, грани - полупрозрачная бумага, на которой искусный художник изобразил цветущие абрикосовые ветви - точнее, лепестки и листья, а сами ветки исходили из рамы, резные. Угол комнаты заливал теплый золотистый свет, выхватывая из тени болезненное личико ребенка лет восьми-девяти - некрасивое, с острым подбородком и широким лбом. Мальчик был сложен неплохо, но хрупкость и худоба выдавали его нездоровье еще верней, чем лицо.
   Лампу привезли на днях - на севере такие вещи были диковинкой. Энори увидел над дверью продавца птиц подобный фонарь, и захотел точную копию. Но, когда лампа понравилась Тайрену, подарил мальчику.
   - У меня будет еще, если нужно, - отвечал он со смехом, глядя на смущение ребенка, который стеснялся брать сделанное для другого.
   Свет лампы успокаивал мальчика. Было новолуние... время нечисти и призраков.
   И снова трудно дышать...
   Он забрался в глубину кровати, сел, прижавшись к стене. Ждал. Дом его отца был весьма обширным, и покои Энори располагались далеко, на другом конце. Мальчик, не покидая комнату, будто видел, как в пустых коридорах горели светильники, раскачивались тени на стенах. Никого... словно вымерли слуги. При новой луне лучше не говорить лишнего, вести себя тихо, и без нужды не покидать кров.
   Тонкая рука коснулась маленькой незаточенной сабли, висящей на стене. Мальчик не боялся нечисти, и привык быть один. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь недобрый появился. Может, доказав свою смелость, он заслужил бы одобрение отца...
  
   Время тянулось и тянулось, порой вдалеке погромыхивали раскаты уходящей грозы, небо озарялось уже неяркими вспышками. Наконец он не услышал - ощутил присутствие кого-то за дверью, в следующий миг она отодвинулась, рука в белом рукаве поднялась, придерживая крашеные деревянные подвески над входом.
   - Ты пришел!
   - Ты так взволнован... Гроза напугала?
   - Нет! Я же не трус! - прозвенело слишком горячо, чтобы быть правдой. - Я ждал тебя... Помнишь? Ведь обещал, что придешь...
   - Тише. Думают, что ты спишь.
   Гость открыл решетчатое окно - козодой пел в саду, теплый, влажный после грозы воздух ворвался в комнату. Черное небо, и звезд не видно - скрывают тучи.
   Юноша дунул на лампу, гася свет.
   - Новолуние, - неуверенно пробормотал мальчик. - Должна гореть.
   - Боишься? - снова спросил гость.
   - Я с тобой ничего не боюсь, - сказал мальчик, прижимаясь к старшему и зарываясь лицом в белый шелк - только он, чуть мерцающий, и был виден в темноте. - Ох... слышишь? Там кто-то ходит за дверью!
   - Слуги, проверяют, спишь ли ты. Наверное, ищут меня. Не позовут - побоятся тебя разбудить.
   - Тогда будем сидеть тихо-тихо, будто тебя тут нет, - мальчик засмеялся едва различимо. - Вот и ушли, да?
   - Да.
   Они устроились на краю кровати, и ребенок тут же поднырнул под руку взрослого.
   - Знаешь, я запомнил вчерашний сон... мне снилось, что я вырос, и был здоровым и сильным...
   - Что бы ты делал тогда?
   - Не знаю. Сразу столько много всего... Но мне всего хватает и так.
   - А своя лошадь? Ты же любишь лошадей?
   - Да, но мне редко позволяют подходить к ним...
   - Когда приезжали столичные гости, ты видел иноходцев-йатта, которые бегут, будто скользят по облакам? Говорят, это самые умные кони. У тебя был бы свой.
   Тайрену оживился, вскинул голову, вытянулся, будто всматриваясь вдаль и вдыхая иной, пахнущий дикими травами воздух:
   - И я бы уезжал по утрам далеко-далеко в поле, с тобой... Или нет, я хотел бы с тобой отправиться к морю. Потому что и ты туда хочешь.
   - Верно.
   - Но почему не уедешь? Мой отец тебя не пускает? Или из-за меня?
   - А ты отпустил бы?
   - Я... я бы попросился с тобой. Или ждал...
   Он придвинулся еще ближе, прижался:
   - Я хочу, чтоб так было... Но больше хочу стать таким, как ты...
   - О нет, - юноша рассмеялся, обнимая его. - Лучше будь собой.
   Тайрену глянул на дверь - в узкой щели под ней проплыл рыжеватый свет, кто-то прошел с лампой.
   - Наставник не хочет учить меня старому письму, говорит, я и так слишком много читаю. Иногда мне кажется, они считают, что мне все это не нужно. Только есть, спать и смотреть в окно.
   - Они просто еще не привыкли, что ты уже вырос. Завтра ты получишь согласие наставника. А зачем тебе именно это письмо?
   - У отца много старых книг. Когда смотрю на них, кажется, что я там, в прошлом...
   - Даже если это трактаты о свойствах трав? - даже не видя лица, мальчик слышал улыбку.
   - Но это же древние травы! - Тайрену рассмеялся, неожиданно звонко при его болезненном облике, и тут же прикрыл рот ладонью, метнул взгляд в сторону двери. Но плечи все еще вздрагивали от смеха.
   Затем мальчик посерьезнел.
   - А на самом деле... я смогу стать здоровым?
   - Я постараюсь, - рука скользнула по его голове, легко, едва ощутимо, - Сейчас ты ведь можешь гораздо больше, чем раньше, верно?
   - Да. Но если вдруг у меня не получится... Ты не... оставишь меня, если я буду сильно болеть?
   - Никогда. Даже если однажды придется покинуть этот дом, я буду приходить к тебе, - что-то странное прозвучало в голосе, с колыбели знакомом, как биение собственного сердца.
   - Ты собираешься уйти? - ребенок заволновался. - Если ты вдруг захочешь...
   - Тшш... Все хорошо. Я с тобой.
   Губы коснулись лба мальчика - невесомо, прохладно.
   - А теперь спи.
   - Мне почему-то зябко...
   - Это молодая луна.
   - Помнишь, ты говорил, что она может спускаться с неба и расцветать в пруду... Давно говорил, но я помню. Глупо, что я до сих пор в это верю?
   - Нет. Просто ты ближе иному миру, чем к людям. Я позову тебя в сад, посмотреть. Ты увидишь огромный белый цветок, над которым вьются бабочки, сияющие, словно звезды.
   - А может, он уже там? - с надеждой спросил мальчик.
   - Нет пока. Не бойся, мы его не пропустим. Спи...
  
  
  
   Снаружи уже дождался негромкий звук гонга, возвещающий совсем поздний час, когда слуга с поклоном отодвинул занавесь, пропуская в комнату нового человека. Молодой совсем, он напомнил Кэраи сороку черно-белым одеянием. Привыкнув разглядывать столичных щеголей, невольно отметил наряд без единого цветного пятна, не считать же таковым змеящуюся вышивку серебром.
   - Доброго вечера, господин, - вежливый поклон; пламя свечей заиграло на серебряной заколке и прозрачных белых камнях.
   Кэраи всмотрелся в "советника" брата. С этим тоже придется разбираться. В Столице ему доводилось и самому доводилось видеть шарлатанов, которые вызывали призраков, предсказывали судьбу и собирали деньги с легковерных. Если обман раскрывался, над попавшими в сети глупцами смеялись. Тут не до смеха.
   Советник... мальчишка. Сколько ему, двадцать или немногим больше?
   Кэраи встретил изучающий взгляд чуть раскосых глаз цвета хвои. Лицо миловидное, чуть острое, черты не слишком типичны для уроженцев Хинаи - будто в парне примесь иной крови, сразу и не понять, чьей.
   Он и не скрывает, что из низов, впрочем, при его якобы даре это не имеет никакого значения. И множество простонародья идет к нему, чтобы просить о помощи, хотя большинство не доходит, конечно. Но просящим он помогает. Управляющий говорил, он даже в том доме заступался за провинившихся слуг перед прежним хозяином. Дядя был крутого нрава, и непонятно, как он позволил.
   - Где ты был? - Тагари чуть нахмурился.
   Не только слуги, но и горожане высокого ранга съеживались невольно, когда гневался генерал.
   - У вашего сына.
   - Там тебя не нашли!
   - Они просто не заходили внутрь, а свет не горел.
   Генерал постарался скрыть тревогу - Кэраи заметил это.
   - Тайрену, он ведь здоров?
   - О да.
   - Тогда зачем ты приходил к нему ночью?
   - Чтобы он продолжал оставаться здоровым.
   Тишина показалась Кэраи чуть более долгой, чем стоило бы.
   - Я здесь, - обронил Энори. - Какова будет ваша воля?
   - Ты знаешь, что вернулся мой брат. Он займется делами мира, пока я занимаюсь охраной и делами войны.
   - Хорошо. Но мира здесь все меньше, - заметил Энори вскользь, и Кэраи отследил тот же изучающий взгляд, что и раньше. А брат был погружен в свои мысли, он раскладывал на столе карту, пальцем очертил круг:
   - Есть еще одно дело. Я хочу отстроить заново заставу Анка, вот здесь. Из Столицы передали, что границы велено укрепить, будто я не занимаюсь только этим. Но та застава издавна считалась местом нечистым - люди умирали от мора. Я хочу знать, стоит ли восстанавливать старые стены - или стать восточней? Отстроенная на прежнем месте, застава захлопнет ворота в ущелье! А рядом - только притворит дверь.
   - Мне бы стоило побывать там, - сказал Энори, поглядывая на старшего Таэну исподволь.
   - Поедешь завтра. Можешь идти, ты свободен...Что-то еще?
   - Сегодня мы встретили похоронную процессию... Крестьяне уверены, что в окрестностях Осорэи появилась нежить, - Кэраи заметил, как недовольная морщина прорезала лоб генерала, а юноша спросил: - Это вас не волнует?
   - В деревнях любят дрожать от страха!
   - Вам известно про тори-ай? Ими становятся самоубийцы, желающие обрести власть и вечную жизнь...
   - Не пересказывай мне старушечьи байки!
   - Может быть, ваш гонец однажды не доберется до крепости? Тогда скажете - вражеская стрела? А если его голову найдут после в овраге, а тела не отыщут вовсе?
   - От меня-то ты чего хочешь?! - не выдержал генерал.
   - Ничего... Если вы не верите "байкам", господин Тагари Таэна.
   - Ну, довольно.
   - На страхе держится многое, вам ли не знать... но никакая сила не сдержит народ, который боится неведомого.
   - Хорошо, я направлю туда людей. Они все проверят...
   - И отыщут разбойников, это наверняка дело их рук, - сказал Кэраи. Энори промолчал, вновь посмотрев на него очень пристально. Слегка поклонился и вышел.
  
   - Этого я и боялся, - вздохнул Кэраи, когда стихли легкие шаги. - Нежить, проклятые крепости...
   - Не суди о том, чего не понимаешь.
   - Ты будешь искать убийц, или развешивать амулеты?
   - Мои люди прочесывают все уголки Хинаи в поисках разбойников. Но в те места завтра отправятся еще стражи.
   - А что насчет заставы? Ты всерьез намерен...
   - Да!
   - Поступишь так, как он скажет?
   - Посмотрим... Не делай такое лицо.
   - Он просто потрясающе дерзок, - задумчиво отметил Кэраи. - Обратился к тебе по имени... Во дворце бы с него три шкуры сняли.
   - Да брось. Тут не дворец. Бывает, промахивается - он же дитя леса.
   - Давно не дитя. Пора бы выучить этикет...
  
  
   **
  
  
   Солнце клонилось к закату, мягкая дымка разлилась в воздухе. Было еще светло, но вот-вот и начнет смеркаться. Несколько всадников в бежево-коричневой форме стражей округа друг за другом проскакали по лесной тропке, едва не задевая разросшиеся над ней ветви.
   Человек с нашивкой десятника на рукаве и головной повязке ехал последним. Форма и сосредоточенность, а также лесной полумрак делали его старше, но стоило выехать на открытое место, - внизу расстилались заливные луга, покрытые сиреневыми цветами - как суровая озабоченность покинула всадника. Он остановил коня, рассматривая пестрый травяной ковер.
   Было ему лет двадцать. Открытые, приятные черты, а глаза по контрасту с темной полосой ткани на лбу казались вызывающе светлыми.
   - Эй, полководец! - товарищ, спускаясь с холма, с теплой насмешкой окликнул его, затем громко свистнул. Только тогда молодой всадник очнулся и поскакал за другими.
   Сын мелкого торговца тканью, Лиани Айта в четырнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился пока лишь до командира десятки, но вскоре мог быть повышен в звании. Тепло вспоминал свою большую семью - родителей, сестер и братьев, которых давно не видел; вот и сиреневые цветы напомнили те, что росли за воротами.
   А сейчас земельные стражники впятером объезжали окрестности, расспрашивали местных, искали следы бандитов, убивших тут двоих человек; то было не первое преступление разбойничьей шайки.
  
  
   Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев - не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о простой сытой и устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату - занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из здешних умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина в розово-черном, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти - рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, но с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.
   - Никого, - негромко сказала женщина. - Я боюсь, сегодня путников не дождемся.
   - Что ж... - мужчина повернулся к жене, но не успел договорить, услышал, как скачут лошади.
  
  
   Всадники не ожидали зрелища, которое предстало их глазам. На небольшой красивый дом смотрели, словно тот возник прямо из воздуха.
   - Это еще что за новости? - растерянно произнес один из стражников.
   - Тут развалины были, - подъехал к нему другой.
   - Что ж, посмотрим, - Лиани тронул повод.
   Они приблизились к дому, объехали его по периметру - невысокий деревянный забор, покрытый красным лаком, ворота, за которыми виднелись аккуратно выбеленные стены. Первый стражник снова присвистнул.
   - Надо же, прям как в городе. Красотища.
   - Эй, хозяева! - крикнул Лиани, оставаясь в седле.
   Ворота распахнулись в тот же миг. Открывший их человек поклонился; выглядел он озадаченным, но в себе уверенным.
   - Господа, чем обязан?
   - Мы ищем разбойников. Кто вы такие?
   - Переселенцы из провинции Сима. Живем теперь здесь, - несмотря на форму стражников, молодой мужчина смотрел на них, явно испытывая сомнения. Лиани показал медную пластину с отчеканенным знаком - символ своих полномочий.
   - Простите нас за вторжение и позвольте осмотреть дом.
   - Сделайте милость, - сказал хозяин с видимой неохотой. - Может, отдохнете у нас?
   - Это вряд ли...
   Всадники спешились.
   - Посмотрите там, - кивнул Лиани двоим спутникам на двор, а с оставшимися двумя вошел в дом. Навстречу им поспешила хозяйка, растерянно улыбаясь, поправляя прядки на висках и подвески над ними.
   Первый спутник остался у двери. Второй стражник, повыше, с лицом грубоватым, вошел, осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным узорным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:
   - Неплохо...
   - Что вы здесь делаете?
   - Мой муж получил разрешение... - волнуясь, проговорила молодая женщина. - Он починил этот старый дом...
   - У него золотые руки - здесь были одни развалины еще месяц назад.
   - Как раз тогда мы и переселились. Нам помогли родичи, теперь они покинули этот округ.
   - На что вы живете? И сколько вас?
   - Еще трое слуг, они в отлучке. Мы намерены заняться торговлей лекарствами...
   - Бумага у вас есть?
   - Конечно, - мужчина с поклоном передал лист. Почерк у писавшего был мелкий, уверенный, изощренные знаки вышли похожими на жуков. - Вот разрешения жить здесь, изготавливать снадобья и торговать.
   - Не нравится мне это, - всмотревшись, отметил высокий стражник. - Командир, возьмем бумаги с собой.
   - Но... - подала голос женщина. Она больше прежнего волновалась, сложив у груди руки с тонкими, фарфорово-хрупкими с виду пальцами.
   - Если они в порядке, вернем через несколько дней. До тех пор никто вас не побеспокоит, - сказал Лиани. Затем стражники покинули дом.
  
  
  
   Глава 4
  
  
   - И черные блестящие крыши вдалеке - храм Тао-До, "Под защитой скал", - чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки
   - Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, - вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.
   - На скалах, - кивнула рассказчица. - Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун - вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, - продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.
   - Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, - сказала вышивальщица. - А ты в это веришь?
   - Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!
   - Ох, Тайлин, ты... - вторая девушка тоже не удержалась от смеха.
   - Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места - холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.
   ...В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку - любопытную, с шелковистой длинной шерсткой - замершую среди ветвей.
   А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами - и тепло ночами, и мягко.
  
   Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.
   - Поговори со мной, - велела Тайлин. - Нээле, не будь скучной.
   - О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, - улыбнулась вышивальщица.
   - Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, - Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:
   - А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника... и украшали их вышивкой на тот же манер...
   - Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, - сказала чернокосая девушка. - Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты - о, я сумею себя показать!
   Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.
   В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя - не то дикая лесная собака, не то лисица - с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.
   - Придорожное святилище, - пояснил девушкам один из слуг. - Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.
   - Какое-то оно... грустное, - заметила Нээле. - За ними тут не следят?
   - Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.
   - Мы пойдем, - решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.
   Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.
   - Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, - на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.
   - Не пойду, - кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.
   - Госпожа, не стоило бы пренебрегать... - вступил старший из слуг. - Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же... Я мог бы вас донести, а другой - вашу подругу.
   - И все же - ты помолчал бы, - Тайлин вскинула подбородок. - Мы едем дальше.
  
   Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.
   Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.
   В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе - только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно - Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.
   ...До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого - трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.
   - Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? - спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.
   - Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, - сверкнула белыми зубками Тайлин.
   - Ахэрээну... - произнесла Нээле, - Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.
   - О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?
   - А ничего. Я почти ничего не знаю про них, - сказала вышивальщица. - Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере... - она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: - Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.
   - Как только я устроюсь, позову тебя личной мастерицей, - заверила Тайлин. В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты - очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.
   - Завидую я твоей легкости, - сказала Нээле, снова вкалывая иглу в пеструю вышивку. - Сама я бы так не могла.
   - Неужто не было поклонников у тебя? - недоверчиво спросила черноносая девушка.
   - Ну, как же... был один. Захаживал в мастерскую, все приглядывался, вертелся вокруг. Неприятный такой человек, на барсука похож - хитрый и наглый, и за сорок уже, - фыркнула она, рассмешив и Тайлин.
   - Но ведь тебя не могли отдать ему? - затем спросила она обеспокоено.
   - Нет, кто бы? Нет родни, а хозяйке мастерской я ничего не должна.
   - Так ты сбежала из-за него?!
   - Нет, - подумав, ответила Нээле.
   - Ты очень смелая, если отважилась ехать вот так, в одиночку. По секрету скажу - мои слуги отговаривали брать тебя, мол, знаем мы лишь с твоих слов... - Тайлин заговорщицки подмигнула, - Но я бы не вынесла, о, я просто погибала в пути с этими олухами! А у тебя честнейшее лицо и такие глаза... уж я-то в людях разбираюсь отлично! Но от озера Айсу, где ты жила, путь далек... пускай ты ехала к родственнице, и все же в одиночку одолеть полстраны!
   - Мне подумалось - в северных землях, таких, как Хинаи, вряд ли найдется много соперниц по мастерству. Но сперва было страшно, - Нээле заговорила о другом: - Говорят, зимой тут бывает снег, особенно в горах он ложится ровным слоем и не тает неделю, а то и больше...
   - Лишь из-за снега боялась? - засмеялась Тайлин.
   - Потом я встретила тебя, - улыбнулась спутница, и продолжила.
   Да, было страшно. С пяти лет она считала домом мастерскую - здесь работала ее мать, недолгое увлечение некоего чиновника среднего ранга. Однажды он приехал в деревню с ревизией, оттуда и забрал молодую красавицу, чтобы через какое-то время покинуть ее.
   - Мне исполнилось десять, когда я осталась одна, и кроме мастерской идти было некуда. Я думала, на всю жизнь - или пока не подведет зрение. Вышивальщицы-затворницы редко находят себе женихов, а повторить судьбу матери....
   - Ты загрустила! - Тайлин рассмотрела лицо Нээле в полумраке повозки, а может, услышала невольный вздох. - Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, - она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.
   Нээле улыбнулась невольно.
   - Спой...
   Тайлин уселась поудобней, при этом заученно сложила руки поизящней, расправила платье, будто ее поклонник здесь был, и затянула приятным высоким голоском:
   - Знаешь, какой я стану в день,
   когда замолчу навсегда?
   О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,
   Про слезы мои напомнят влажные берега,
   О пестрых платьях моих - полные пчел луга,
   А если ты когда-нибудь
   вспомнишь цвет моих глаз,
   То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.
  
   Тихое всхлипывание, словно эхо, продлило последние звуки песни.
   - Кажется, я плохо тебя утешила, - огорченно сказала Тайлин, позабыв про маску желанной красавицы.
  
  
   Наутро взору путешественниц открылась большая крепость - она вписалась в горную гряду, будто была ее детищем.
   - Случись война, если вдруг не справятся приграничные крепости, Лаи Кен, "Глядящая сверху" закроет врагам проход по Иэну, и примет в себя многих и многих беженцев, - рассказал девушкам один из слуг, уроженец здешних мест. Он почесал лоб под головной повязкой: - Но не думаю, что до этого когда-то дойдет, все междоусобицы остались в прошлом, а на границах нас прикрывают крепости Ожерелья. Красиво звучит, верно? Их семь. Вся Хинаи - одна большая граница, зря наша барышня устремилась сюда...
   - Помолчи! - Тайлин полушутя замахнулась на него веером.
   Путь их пролегал мимо по широкой дороге, и девушка долго оглядывалась, стараясь запечатлеть в памяти величественные крепостные стены.
   А ночью она сидела без сна, разглядывая медленное движение созвездий по небесному склону. Кисть, Тушечница, Свиток. С их помощью запечатлены судьбы всего мира. Где-то там серебряными росчерками пишется и ее судьба...
  
   Горная цепь отдалилась, и еще два дня повозка катилась между невысоких холмов. Дул северный ветер, пахнущий кедрами и мхом, порой его направление менялось, и до путешественниц долетал запах реки - сырости и водорослей. По вечерам Нээле поплотнее куталась в накидку-кийна - невзрачную, зато теплую. И не только от холода - один из слуг, уроженец соседних земель, рассказывал здешние сказки. Среди них были забавные, были и страшные. Проказливые ишильке и длинноносые маки-оборотни, о которых слышала с детства - и доселе неведомые Забирающие души, нечисть, лишающая людей земной жизни и посмертного существования.
   К вечеру третьего дня Тайлин заявила, что ей надоело петлять меж холмами и стоит ехать напрямик, по солнечному пути. Слуги подчинились воле маленькой хозяйки, повозка покинула тракт и устремилась по небольшой дороге, годной разве что для крестьянских телег.
   Девушек то и дело подбрасывало, когда колесо налетало на очередной камень. Тайлин ругала строителей дорог, не подумавших провести тут удобный путь, а иногда откидывала полог и принималась возмущаться возницей и лошадьми.
   Ночью Тайлин заснула быстро, а вышивальщица долго сидела у костра, вновь поглядывая на звездноглазое небо и вполголоса разговаривая со слугами.
   - Не могу больше. Дойдем до города, надеюсь, она меня отпустит, - сказал один. Оглянувшись на повозку, где маленькая девушка спала сладким сном, вздохнул:
   - А может, и нет.
   Поутру холмы окутал молочный туман, и путники сбились с пути. Когда лучи солнца сожгли белое марево, оказалось, что дороги нет и в помине, а повозка катится, куда придется. Заблудиться было немудрено - холмистая степь не слишком отличалась от пути, по которому они ехали раньше милостью Тайлин. Те же огромные, поросшие дикими злаками и кустарником бугры справа и слева, те же небольшие овраги. Горная гряда осталась позади, тянулась темной полосой. То тут, то там попадались нежно зеленеющие и хвойные рощицы - предвестники дремучих лесов. Птицы взлетали, потревоженные, кричали диковато и равнодушно.
   Тайлин приуныла и перестала бранить слуг. Жалобно поглядывала на Нээле, будто на старшую сестру, знающую, как быть.
   Нээле смотрела по сторонам.
   - Здесь куда меньше цветов, чем в окрестностях озера Айсу. Или им еще не пришел черед открыться? - заметила девушка, - И кустарник повыше, чем на юге, и гуще. Мне казалось, север - это сплошная чащоба...
   - Будут вам чащи, юная госпожа, - откликнулся возница. - Горы Юсен, там не пройти... а еще северней - Эннэ. Это и вовсе глушь...
   После полудня возница заметил фигуры всадников меж холмов, указал на них девушкам. Одетые как военные низшего ранга, похоже, всадники принадлежали к одному из местных гарнизонов - а может, то была земельная стража. Деталей не удалось рассмотреть издали. Тайлин закричала и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание, но безуспешно. Девушки приуныли, и повозка снова потащилась, выписывая петли, а порой и круги.
  
   Вскорости слуги заметили домик, примостившийся позади невысокого пологого холма, в лощинке. Место было уютное, ложбинка поросла чиной и мышиным горошком. Люди не успели обрадоваться грядущему отдыху - подъехав ближе, поняли: полуразвалившийся дом, заброшен давно.
   Покосившиеся ворота, увенчанные деревянным фазаном с отбитым хвостом - птица жалко смотрела на путешественников. Заросший тиной маленький пруд казался безжизненным - похоже, в нем и головастиков не водилось, не то что рыбы. Плети ползучих растений расположились поперек дорожек, мешая идти.
   В комнатах оказалось пусто, только треснувший столик сиротливо стоял в углу комнаты, когда-то предназначенной для приема гостей. На кухне слуги обнаружили дырявый котел и несколько горшков, ничего больше. Полы оказались покрыты слоем пыли, но нигде не было ни плесени, ни паутины.
   - Тоскливое место, - заметил один из спутников Тайлин. - Даже пауки не живут.
   Та передернула плечиками.
   - Тут очень давно никого не было, - сказала Нээле сама себе - просто чтобы развеять гнетущее впечатление.
   - Никто в здравом уме не полезет в такую глушь, - отозвался слуга.
   Девушки побродили по дому - Тайлин приподнимала подол и старалась рукавом не коснуться стены или дверного косяка, вернулись в гостевую комнату.
   - Глянь, это что? - внимание маленькой госпожи привлек небольшой белый предмет, полускрытый ножкой стола. Тайлин тут же потянулась посмотреть, с опаской - мало ли что валяется на полу в заброшенном доме?
   - Какая прелесть, - протянула красавица, двумя пальчиками поднимая резной гребень китовой кости. Большой, ажурный, он напоминал крыло махаона, и был украшен сияющими камнями - крупные вишневые альмандины в обрамлении неизвестных кристаллов помельче. Вещица смотрелась чужеродно в унылой пустой комнате.
   Тайлин, позабыв про пыль и недавнюю брезгливость, воткнула украшение в волосы, извлекла из поясного мешочка бронзовое зеркало.
   - Посмотри, какая роскошь! Странно, что его оставили тут! Я бы ни в жизнь...
   Нээле присмотрелась - цены гребня она понять не могла, но тончайшая резьба на кости, но альмандины и россыпь голубых камешков, похожих на капли...
   - Быть может, хозяйка гребня вынуждена была быстро покинуть дом? - предположила она.
   - Это ее беда, - рассмеялась подруга. - Идет мне?
   - Очень, - Нээле старалась сохранить серьезность, но детское хвастовство Тайлин было таким забавным.
   - Теперь его должна примерить ты! - заявила чернокосая девушка.
   - Я буду похожа на позолоченную курицу, - сказала подруга. Но желание нарядиться пересилило. Хоть ненадолго...
   - Давай, - она улыбнулась.
   Тайлин засуетилась вокруг подруги, наскоро разделяя ее волосы на пряди, закрепляя шпильками - временная прическа вышла кривовато, но, когда Тайлин украсила ее драгоценным гребнем, показалась девушкам великолепной.
   Юная красавица вздохнула - вздох шел от самого сердца, будто оно грозило разорваться, и сказала:
   - Бери! У меня куда больше вещей!
   - Да ты что, куда мне, - вышивальщица потянулась было разрушить прическу. Ох, не хотелось этого делать!
   - А вот и не спорь! - Тайлин перехватила ее руки, скорчила забавную рожицу. - Сколько тебе, девятнадцать? Пора быть красивой, не только создавать красоту. Дарю! - и шутливо нахмурилась:
   - Я, правительница Облачной страны Сэн, жалую тебе этот гребень!
   Сзади кашлянули.
   - Госпожа Тайлин, ночь на дворе.
   - Я буду спать здесь! - заявила та. - Постели нам в этой комнате! Надоело тесниться в повозке!
   Про брезгливость она позабыла начисто. Находка искупила вину дома в том, что он посмел выглядеть столь неприглядно.
   Вышивальщица с сомнением осмотрелась. Когда-то здесь была спальня, судя по расположению комнат. Довольно чистое, но пустое и унылое, помещение наводило тоску даже на неприхотливую Нээле.
   - Слуги наведут здесь порядок! - Тайлин беспечно тряхнула головой, височные подвески зазвенели. - Нет, и не думай оставить меня одну!
   - Здесь так... одиноко, - Нээле выглянула в окно. Стемнело, пока они бродили по комнатам и коридорам. Узкий месяц едва освещал заросли жасмина и тропинку, с трудом различимую среди травы. - Почему дом стоит настолько далеко от дороги?
   - Это мы подъехали не с той стороны. Наверняка есть неплохой путь. А что до одиночества... если б я не умирала с тоски без людей, я тоже предпочла бы тихий уютный домик! - заявила подруга. - Что до хозяев - мало ли, может, им надоела глушь?
   - Или они умерли.
   - Брр, не пугай меня, глупая! - Тайлин поежилась.
   Девушки прислушались - ни звука не донеслось до их ушей. Только ветер шуршал еле слышно.
   - Ни лягушки, ни цикады, - обронила Нээле. Тайлин от нее отмахнулась. Слуги постелили девушкам на полу, ложе получилось широким и мягким.
   - Спать, спать, - зевнула Тайлин, потягиваясь. Скоро она заснула - ворочалась и вскрикивала во сне, а Нээле долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к гулкой и одновременно глухой тишине. Наконец и ее сморил сон.
   Потом она услышала шорох, увидела, как створка двери отошла и в комнату, ощупывая все на своем пути, лезут невероятно длинные руки. Вот они нашарили подол платья Тайлин, вот потянули на себя одеяло... Нээле закричала и проснулась.
  
   Сквозь щели в ставнях пробивался розовато-серый свет. Тихие разговоры слуг раздавались снаружи. Утро выдалось весьма прохладным.
   - Ну вот, выспались, а ты говорила, - Тайлин повозилась в постели, вскочила:
   - Помоги мне одеться.
   Нээле собралась быстро. Отвар из ягод шиповника и теплые лепешки окончательно согрели ее, и она облачила Тайлин в обычный для той наряд, мало годный для долгого пути, зато яркий и дорогой. С волосами пришлось повозиться - Тайлин, смирившись, что изящных причесок спутница создавать не умеет, довольствовалась уложенными венцом косами.
   - Сюда заколку с алым камнем, вот этим... нет, это не рубин, дешевый самоцвет, но смотрится, верно? А сюда стоит поместить эту, с птицей... мне ее подарил один чиновник, с которым мы столкнулись в лавке картин... Он хотел купить полотно, которое мне понравилось! Правда, потом извинился...
   - У тебя прекрасные наряды, - говорила подруга с восхищением и легкой завистью в голосе, разглядывая вышивку самоцветы. Особенно понравилось ей тонкое серебряное ожерелье с аметистовыми подвесками.
   - Мы с тобой похожи сложением, хотя ты повыше, - сказала Тайлин, придирчиво оглядывая подругу. - А твое платье миленькое, но тебя вовсе не красит... Нет, не мотай головой! Я тебя одену, как госпожу знатного дома.
   - Да зачем наряды в дорожной повозке? Кусты, что ли, очаровывать? - засмеялась Нээле. И неудобно путешествовать в таком узком одеянии, хоть и разрезано по бокам верхнее платье.
   - Скоро пойдут обжитые месте. Будем выглядывать в окошко, и на нас будут смотреть. Две красивых девушки - мы обе должны быть нарядными, это привлекает мужчин!
   Она, видно, не сомневалась, что первенство в любом случае будет за ней.
   Маленькая девушка зарылась в свои пожитки и вскорости извлекла из кучи нарядов нижнее платье цвета розового винограда, а после - верхнее, без рукавов и с разрезами, темно-сливовое.
   - К твоим волосам и золотистой коже больше подошел бы бирюзовый или цвет молодой зелени, но у меня нет такого, - огорченно сказала Тайлин. Нээле тронула пальцем вышитые узоры на ткани - виноградные лозы, сплетающиеся над волнами.
   - Ты задумалась. Меряй же! - Тайлин подергала Нээле за рукав.
   Прохладный шелк зашуршал, окутал тело, и девушка засмотрелась на свое отражение. Откинув за спину тяжелые волосы, она осторожно трогала платье - похожие на крылья бабочки рукава, пелерину, украшенную розовым кварцем - блестящие камешки закреплены были в середине вышитых белым цветов, напоминающих хризантемы. Платье девушки из родовитой или весьма богатой семьи. Да... неожиданная подруга знала толк в нарядах.
   - Это тебе... пока поносить! - Тайлин застегнула на ее шее понравившееся ожерелье, и, состроив огорченную гримаску, добавила:
   - Оно недорогое, увы... аметисты с трещинками... ценных камней нет у меня. Приходится пускать пыль в глаза. Но в городе... о, я найду того, кто станет платить! - ее глаза подернулись мечтательной дымкой.
   Она сказала это по-детски просто, и Нээле не сдержала улыбки. Что ж... иные женщины строгого нрава способны душу из тебя вытрясти и никогда не окажут помощи. Пусть Тайлин не благородная дама, кто осудит ее? Но она все же настояла на том, чтобы отправиться в путь в собственном платье, более широком и запашном, из тех, что носили небогатые горожанки. Осталось лишь ожерелье на шее.
   - Сегодня мы должны выбраться на дорогу! - заявила Тайлин вознице, закрепляя найденный гребень в прическе подруги. - Или я рассержусь!
   Тот проворчал себе под нос нечто невнятное.
   Потянулась привычная вереница холмов, покрытых нежно-зеленой травой.
   - Кажется, я ненавижу север, - хмуро говорила Тайлин, перебирая струны ахи. Поврежденный инструмент издавал звуки, похожие на предсмертное мяуканье.
   Пару раз Нээле заметила непонятное - словно зыбь в воздухе, какая порой бывает в жаркий день над водой. Она удивленно оглядывалась... даже спросила Тайлин, не видит ли та чего. Подруга долго всматривалась в следы от колес за их спиной, одинаковые неприветливые холмы, в небо, но обнаружила только летящего аиста.
   К вечеру повозка выехала на торную тропу, не слишком, впрочем, похожую на порядочную дорогу. Но теперь повозка хоть не подскакивала каждый миг, грозя развалиться. А вскорости показался еще один домик - размером со вчерашний, но отнюдь не заброшенный, напротив, очень уютный с виду. Стены его были выбелены, изгородь покрыта темно-красным лаком, а над резными воротами примостился деревянный фазан, брат-близнец того, с отломанным хвостом. У этого хвост красовался на месте.
   - Еще один дом в глуши, - удивленно отметила Нээле.
   - Мало ли... Богатые люди хотят побыть вдали от суеты... - Тайлин ожила, предвкушая настоящий отдых, теплую воду и приятное времяпровождение. - И какая тут глушь? Дорога!
   Заслышав скрип колес, стук копыт и голоса, из дома вышла молодая семейная пара -они неуловимо походили друг на друга, как бывает между супругами, живущими в согласии. Посетовав на трудности, выпавшие путникам, и на то, что не могут как следует обеспечить путникам отдых - одного слугу срочно вынуждены были отправить в город по важному делу, а второй как раз болен, муж и жена приняли гостей со всем радушием. Тайлин щебетала, Нээле помалкивала, разглядывая хозяев. Одеты скромно, но не как простолюдины; черное с белыми и зелеными узорами одеяние у мужчины, розовое с черными - у женщины. У него - листья каштана, у нее - большие пионы... И ткань дорогая, хоть покрой далек от моды уже. Обедневшие наследники некогда крупного рода.
   Отдельные вещицы в доме подтверждали правильность этой догадки - старинный дорогой веер, висевший на стене, чуть тронутая временем картина кисти известного художника - горы и водопад...
   Слуг Тайлин хозяева провели в пристрой дома, узнав, нужно ли им что, или есть свои припасы. Девушкам предложили горячую воду - умыться, оставили их ненадолго, а затем позвали к столу. Тайлин заикнулась было - пусть ее люди прислуживают, раз тут, на месте, некому, но хозяйка мягко отклонила предложение.
   - Я сама. Нетрудно - здесь, в глуши, не соблюдают обычаев, и мы рады гостям.
   Когда садились за стол, снаружи раздался протяжный металлический звук, словно кто точил саблю, а потом глуховатые отрывистые звуки, похожие на смех безумного. Тайлин вздрогнула, поворачиваясь к окну.
   - Это сова, - сказала хозяйка. - Не самая приятная песня у этой птицы, но для человека она не опасна...
   И тепло улыбнулась.
  
  
  
   Глава 5
  
  
  
   - Не правда ли, сегодня на редкость хороший день? - прожурчало над ухом. А внизу так же беспечно журчала река; лодочники устроили представление на воде.
   Кэраи обернулся, улыбаясь невесть откуда взявшейся женщине. До чего же она бесшумно ступает!
   - Да, было бы жаль, заряди сегодня дождь. Смотрите, как слаженна та гирлянда из лодок!
   - Мне больше нравится следующая, с парусами, как цветы, - засмеялась собеседница, звеня височными подвесками. Такой звон один из поэтов назвал "согревающим сердце".
   Госпоже Лиэ было слегка за двадцать, но она уже успела овдоветь, и, похоже, это ее ничуть не расстроило. Невысокая, с округлыми движениями и легкой походкой, почти всегда в розовом разнообразных оттенков, она походила на сахарный бутон. Она умела удивленно округлять глаза и поднимать брови так, что вызвала бы умиление и у засохшего над отчетами закоренелого чиновника.
   Кэраи подозревал, что она отнюдь не глупа, хотя со дня их знакомства госпожа Лиэ не произнесла еще ни одного серьезного слова, а смех ее звенел по любому поводу. Она появилась на первом же публичном приеме и постаралась очаровать намертво.
   Вдовам было позволено чуть больше, чем женам, и уж всяко больше, чем незамужним девушкам, которых редко видели где-то помимо собственного дома. И госпожа Лиэ не упускала ни одной возможности развлечься, как и напомнить о себе.
   Она полностью устраивала его, чтобы проводить время без обязательств - легким нравом не в последнюю очередь. Тут, в родной провинции, женщин приходилось выбирать себе еще с большей оглядкой, чем в Столице, где он был куда менее заметной фигурой. Хотя ошибка в выборе могла дорого стоить и там.
   - Смотрите, про госпожу Лиэ всякое говорят, - попытался предостеречь его Ариму, который успел все разведать.
   Кэраи лишь рассмеялся.
   - Тем лучше, пусть говорят побольше - есть что послушать...
   - Похоже, она всерьез на вас нацелилась.
   - И, похоже, не с самыми очевидными намерениями. Я пока не понял, кого должен благодарить за этот подарок, но, подозреваю, господина Тори Аэмара - тот смотрел в нашу сторону с чересчур большим интересом, - ответил он весело. - Милейшая вдовушка слишком уж несерьезна и легкомысленна, чтобы я поверил в ее глупость. Ну, пусть выведывает мои секреты, благо, их у меня пока нет.
   - А не опасаетесь держать под боком шпионку?
   - Э, в Столице каждая певичка может оказаться не тем, за кого себя выдает, - если б я опасался женщин... Уж лучше пусть будет неподалеку, а я смогу скармливать Дому Аэмара свои хлебные крошки.
   - А она вам?
   - Пускай думает, что порой это ей удается.
  
   "Девушки радуги", ашриин высыпали на крохотный островок между мостиками пригоршней самоцветов, верхние платья разных оттенков красного с черной отделкой, а нижние - как самим красавицам захотелось. Они танцевали что-то весеннее, радостно, будто зимой жизни им не было. Две женщины в более темном стояли сбоку, улыбались довольно - видно, воспитанницы справились с постановкой.
   Хороший способ показать и свое искусство, и девушек разом; желающие познакомятся с ними тут или просто запомнят. Здесь только прелестницы из самых дорогих, изысканных заведений, иных не допустят.
   Здешние женщины - неважно, ашриин ли, или из знатных домов - были не столь ограненными, как в Столице, они использовали меньше краски и прочих ухищрений, и оставались похожими на себя, а не на безупречных кукол. Встречались и среди них и чудачки, которые, похоже, решили перещеголять столичную моду, но на таких Кэраи смотрел с сожалением. Они даже говорить умудрялись неким искусственным голосом, напоминающим предсмертный вздох флейты. Нет уж, лучше живая и полная сил женщина, которую изгиб прядки над виском заботит куда меньше, чем простые земные радости.
  
  
   На соседнем мостике столпилась группка молодежи, переливается шелк летних цветов - глицинии, мяты, лаванды. Среди молодых людей Макори Нэйта, его неожиданно темно-фиалковый наряд напоминает об одеждах столичных министров. Только сами они - вечная озабоченность, а этот смеется, открывая все свои великолепные зубы. Отсюда виден их отблеск! Как у сморчка Суро вырос такой здоровенный и ладный сын? Второй тоже неплох, но его и не видно толком нигде. Не то что Макори, уверенный, что весь мир принадлежит ему одному.
   Нэйта, когда-то главные соперники за власть над Хинаи. Чуть больше года назад глава Дома Нэйта поспособствовал назначению старшего сына, Макори, начальником земельной стражи округа Осорэи. Сыночек уже успел заработать себе не лучшую славу при охоте не только на шайки, но и на долговых беженцев. И жертвы были. А ведь округ Осорэи - из самых спокойных в провинции, легко представить, что Макори натворил бы на севере или востоке, в предгорьях... Только внутренних беспорядков еще не хватало. И без того земельные любят порой, как родные братья разбойников, нагонять страх на крестьян, особенно недавних переселенцев.
   Отвлекся на собственные мысли, но обратно вернул всплеск алого шелка напротив: одна из красавиц, танцуя, плеснула крылом-полотнищем, и Макори, который успел приблизиться к ней, ухватил край ткани, девушка чуть не упала. Смеялись и он сам, и его друзья.
   Едва ощутимый укол зависти, позволительный в праздничный день: его собственная беспечность закончилась в двадцать лет, при отъезде в Столицу.
   Он сумел понять и принять правила тамошней игры, правда, для настоящих выигрышей ему не хватало умения носить маски, быстро меняя их, да и по трупам идти все-таки был не готов. Хотя кто знает, еще несколько лет...
  
   С представления он все же вернулся к себе домой - и так потерял много времени. Госпожа Лиэ расстроилась, да... надо будет навестить ее завтра.
   С некоторой иронией глянул на бледно-голубой драгоценный футляр - там хранились стихи госпожи Иссу, тонкой, словно былинка, поразительно быстро переходящей от всепоглощающей радости к безутешной печали и наоборот. Увы, они не совпали: ему нравились поэтические строки молодой женщины, она жаждала выйти за него замуж. Эта задачка решилась просто - стоило намекнуть, что он собирается вернуться на север. А стихи увез с собой; Иссу была в самом деле талантлива, жаль, что она этого не понимает.
   Рядом с футляром на столике пестрели три уровня игральной доски; здесь в "цветок дракона" играли по другим, более старым правилам, он почти позабыл их - а ведь в юности много времени проводил за этой забавой. Столичная разновидность была более неторопливой и с тем более коварной, и по чести сказать, интересней.
  
   Двенадцать лет все было иначе, нежели здесь: вместо сосен и кедров в городе - можжевельник, сам яркий и самонадеянный город, который не спит никогда, слякоть зимой вместо снега...
   Он рос уравновешенным вдумчивым мальчиком, трезво смотрящим на вещи. Отец решил отправить его в Столицу, чтобы сын не только продвинулся там - помог безопасности Дома. Кэраи тогда было двадцать, отец считал, самое время. Расцвет юности, но уже крепко усвоено, что считать в жизни главным.
   А мать грустила, не хотела его отпускать, но смирилась с решением мужа. Она всегда смирялась, и уже не узнать, о чем говорили родители наедине.
   Видел их вместе потом всего один раз.
  
   В Столице он поступил в ведение одного из помощников главы налоговой службы, затем занял небольшую должность при министре финансов, потом поднялся еще. Ему нравилось постепенно разбираться в реальном положении вещей в государстве. Это оказалось не только полезно, но и весьма занимательно. Когда видишь и нити, и ткацкий станок в работе, несложно представить себе, каким выйдет узор. Тут, в Хинаи, рисунок на ткани другой, но создается из тех же нитей. Легко сообразить, что будет.
  
  
   **
  
  
   Еще в юности приятель как-то сказал Суро Нэйта: тот похож на стручок очень жгучего перца, какие привозят из южных земель - небольшой, невзрачный, но лучше не задевать, как бы не обжечься. Приятель давно сложил голову в какой-то военной вылазке, а слова его Суро запомнил. Жечься приходилось: при отце-то, властолюбивом и совершенно ни к чему не пригодном, и куче родственников, норовящих отгрызть кусок пожирнее. Зато сейчас в Доме Нэйта только одна власть.
   - Видел я его сегодня, - сказал Макори, входя; с дробным стуком плеснули бусины нитей-занавесей. Непочтительно вошел, но что ожидать от молодого поколения, которое не чтит традиций?
   Младший сын шевельнулся в дальнем кресле, то ли приветствовал, то ли выразил неодобрение. Макори того словно и не заметил:
   - Он на меня вряд ли смотрел, а подходить я не стал. Так... чужим выглядит. И самоуверенным.
   - Приехал и приехал, - сказал сводный брат Суро, Атоку, походивший на родича чертами, но не дородной фигурой. - Сколько уж десятилетий Дом их, словно бельмо на глазу...
   Суро откинулся на подушки, будто не слыша обоих, бросил в рот пару засахаренных орехов.
   Комната была обставлена с чрезмерной пышностью, к которой тянулись все отпрыски Дома Нэйта, - а пристрастие Суро к южной роскоши порой даже высмеивали особо дерзкие или неосторожные. Плетеные шелковые ковры, на которых алые птицы сходились крыльями с шафрановыми и голубыми, слишком нарядные, казалось, не желали, чтоб наступали на них. Занавеси из длинных нитей, унизанных самоцветами, чуть постукивали, задевая друг друга, когда в окно влетал ветерок, солнце дробилась на самоцветах, на золотых причудливых подсвечниках - раскрывших пасти драконах и хитро изогнувшихся лисах. Аметистовый отсвет от тончайшей, но прочной бумаги, которой затянуты были резные рамы, падал на лица. В комнате стоял аромат сладких древесных смол, от которого даже у сыновей Суро начинала болеть голова - отец же напротив, утверждал, что аромат этот снимает с него все хвори и помогает вернуть молодость. С последним не удалось бы поспорить - пожилой глава Дома, во второй раз овдовев, женился на двадцатилетней, пугливой, боявшейся нос высунуть с женской половины.
   Сами же урожденные в Доме Нэйта были иными, несхожими с этой роскошью..
   Жестокие, быстрые, они и их люди не останавливались ни перед чем. В итоге их боялись больше, чем кого бы то ни было, едва ли не больше, чем налетчиков-рухэй - те представляли угрозу для северных деревень, а южным пока нечего было опасаться. Но эта жестокость приносила свои плоды - люди готовы были повиноваться чему угодно, лишь бы не вызвать гнев ставленников Нэйта.
   Издавна - земельная стража, но многие из родственников их и приближенных теперь занимали высокие посты и среди военных. Генерал Тагари Таэна, одобряя назначения, ценил отвагу и мало думал о подводных камнях. И первенца Суро поставили главой земельной стражи округа Осорэи - хорошая должность, а для молодого человека его лет - особенно. Еще четверти века не отметил.
   Второй сын пока помогал отцу - тот никогда не служил в земельной страже, в противу обычаям рода, слишком выдался щуплым, хоть и жилистым. Суро возглавлял ведомство по земельным вопросам и разводил коней, желая получить в одном и стать красавцев-гиэли, и выносливость мохнатых лошадок рухэй.
  
   - Все так хорошо шло, что его сюда принесло-то, - сказал Суро нарочито легко, как привык о вещах, которые пока не понял. - Молодежь рвется в Срединные земли, а этот...
   - Они, Рыси, сильнее здесь, - возразил Макори. - Хозяева Хинаи все-таки, а там он был одним из толпы придворных.
   - Одним из близких помощников влиятельного министра, - усмехнулся Суро. - Поверь, это куда сложнее, чем быть главой земельной стражи округа.
   - Пока он кажется искренне преданным брату, - отметил Атоку.
   - Не на то смотреть надо, что делает напоказ, а на следствия. Он жил в Столице и высоко поднялся... без умения лицемерить это невозможно. Уверен, скоро все станет ясно.
   - Может быть, он правда стосковался по дому, - неуверенно предположил Атоку.
   - Бедняжка, так плохо жилось в Столице! Настолько легко променять блеск двора на здешнюю глухомань? Очень смешно. И всем ясно, зачем он здесь - не хочется терять власть Дома, поэтому разумнее самому принести Хинаи в подарок. Тогда, может быть, Благословенный позволит ему... - Суро не договорил, вздохнул еле слышно, едва заметно двинул пальцами - будто хотел показать - что уж тут, все и так ясно.
   И добавил:
   - Не знаю, любил ли он когда-нибудь эту землю. Так легко уехал. Вот вы, мои сыновья - вы тоже могли бы, разве не так?
   Ответа он не дождался, да и не хотел слышать. Взял новый орех, повертел, словно всерьез рассматривал.
   - Чего нам теперь ждать, интересно. Кэраи еще в юности был неглупым, и карьеру сделал явно без чьей-то протекции. И скандала не было, связанного с его отъездом...
   - Когда-то они были сильны, а сейчас вырождаются. Прямой ветви - всего два человека, оба не женаты, и наследник вот-вот поздоровается с тенями предков. Мы служили этому Дому честно около века, но если не поднимемся теперь, не сможем уже никогда, - вновь не слишком уверенно произнес Атоку.
   - Посмотрим, посмотрим... не торопи коней. Хотя ты, дорогой родич, ездишь только в носилках, не так ли? - сказал ему Суро.
  
   **
  
   - Если верно то, что именно эти цветы вырастили сами небесные красавицы в своих садах, то и у нас будет не хуже, - говорил садовник, любуясь ровными рядами рассады. Юная помощница, вытирая нос перемазанной в земле рукой, спросила:
   - А правда, ими можно приворожить любимого? Если подложить в одежду...
   - Глупости не говори. И заниматься этим не вздумай, не хватало еще... - проворчал садовник.
   - Что вы сажаете?
   Вскочили, кланяясь; девушка потянулась стряхнуть комья сырой земли с юбки, но получила от садовника тычок в бок локтем. Чувствительный.
   - Колокольчики, господин. Белые...
   Господин глянул на клумбу, ничего не сказал и ушел, вроде и не быстро двигался, а через миг никого не было на дорожке.
   - Нашла время прихорашиваться! - прошипел садовник.
   - Я нечаянно, - жалобно отвечала помощница. - А ему вроде по душе колокольчики, он улыбнулся, я видела.
  
   Некоторые слуги этого дома помнили его в юности, но никто не знал, каким его сделали Срединные земли, Золотой двор. В юности он не любил никого наказывать, несмотря даже на то, что такие приказы обычно отдавал не сам господин, а управляющий домом. А вот старый хозяин дома, не так давно умерший, за недостаточную поспешность или, Заступница упаси, неправильно понятый приказ с провинившимся обходился жестоко.
   Про господина пока не поняли, зато его доверенный слуга, Ариму, уже всем был ясен.
   - Это не человек, это рысь какая-то, тьфу, простите, светлые силы, - выразился помощник управляющего, поздно вспомнив, что рысь - символ Дома Таэна. Ариму успел тут застроить всех, хотя слугами вовсе не он заведовал. Но подойдет так бесшумно, нависнет и смотрит, а потом отчитает язвительно. И видно было - он-то своего хозяина и в самом деле любит, не просто долг исполняет.
  
  
   **
  
   В Срединных землях и на юге высшим долгом считается верность династии Золотой птицы. Здесь - нет, хоть солнечные крылья и полыхают на свету, их затмевает малиновая рысь Дома Таэна. Кто-то искренне чтит их Дом, для кого-то это вековая традиция, нарушать которую не должно - так или иначе, Золотая птица не намерена быть второй.
  
   Эти двое вынуждены видеться часто, но дружескими визитами друг друга не удостаивают. И, хоть обязанности их различны, они летают в одних небесах, просторных, но большим крыльям тесно и там. И он сам оказался одной из причин столкновений.
   Как можно было позволить ему уехать? - спрашивает господин военный министр Яната, со всем почтением, разумеется. В годы, когда мы боремся с мятежными Домами запада, самое время восстать и северу. Но Тагари Таэна вспыльчив и недальновиден, в одиночку он сам навлек бы на себя беду. Разве не этого мы хотели?
   Я верю Кэраи, говорит министр финансов господин Тома, как всегда, сильно прищуриваясь, когда что-то обдумывает. Именно он передаст нам эту глухую провинцию без осложнений.
   Яната смеется, смех звучит оскорбительно, и Солнечный слегка хмурится, смех стихает, но этим и ограничится дело.
   Если и так, он всего лишь один человек.
   Не в этих стенах говорить о том, что один человек ни на что не способен. Хроники полны обратного. И чем вы ответите, если ошиблись?
  
   Дальше картинка обрывалась - Кэраи не знал, каков был ответ. Жизнь при столичном дворе учит умению рисковать, но еще больше учит выбирать те расклады, когда ничем действительно важным рисковать не придется.
   Господин военный министр честно, со всем рвением служит Солнечной династии. Приятным человеком его не назовешь, но надо отдать ему должное - он заботится о благе страны. Именно поэтому все бы отдал, лишь бы некогда могущественные Дома окраин никогда больше не поднялись, лучше бы и вовсе исчезли. Новые, верные, появятся, прорастут из неизвестности, расцветут.
   Господин Тома на стороне Кэраи. Пока он уверен, что ученик и недавний подручный трудится лишь над тем, как побыстрее и мирным путем привести Хинаи под власть Золотого трона. Заподозрив, что это не так...
   В таком случае будет и прав, и не прав. Если несколько лошадей в упряжке пытаются бежать в разные стороны, повозка на куски разлетится. Святые силы, как примирить верность роду и родине, любовь к брату, понимание неизбежности перемен - как ни пытайся защитить зимний лед, с приходом весны он растает.
  
  
  
   Он первым делом постарался возобновить старые связи, и начал с помощника брата. Виделся с ним уже несколько раз. Господин Айю еще погрузнел со времени их последней встречи, и лицо приобрело нездоровый желтоватый оттенок. Только после приезда, Кэраи неожиданно для себя отметил, какие у него добрые глаза. И, насколько он помнил этого неизменно занятого человека, натура им соответствовала.
   Слуги в один миг принесли и расставили закуски, разлили по черным чашечкам солнечно пряный имбирно-фенхелевый напиток. Здесь любили его, и в Столице он напоминал о доме.
   А без напитка из лепестков древесной розы теперь придется обходиться. Это растение привозили с юга, из-за пролива. Лепестки и в Срединных-то землях стоили дорого, на севере их цена вырастет втрое - но не в деньгах дело, а в том, что умельцев приготовить питье здесь нет. А жаль, это питье придает ясность мыслям, к тому же вкус и запах великолепны - словно все летние месяцы, меняются с каждой заваркой.
   Айю знал, кажется, обо всем, что происходит в Хинаи, и отлично понимал самые разные нужды провинции. Но с годами он стал медлительней, больше полагался на помощников и склонен был скорее внимать оправданиям, нежели взыскивать. Да и отчета требовал реже, чем нужно.
   Возможно, поэтому никто Айю до сих пор не подсидел, вроде и серьезных попыток не было даже. Он оказался на редкость удобен всем, а ведь карьеру начал еще при их деде, на самом излете его правления.
   Но чем дальше Кэраи беседовал с ним, тем больше чувствовал желание отправиться в Палаты управления. А там попросил показать ему денежные отчеты и прочие документы. Даже при беглой проверке за пару часов увидел то, чего видеть бы не хотел.
   - Уж простите, но я вижу, мой брат слегка подзапустил дела провинции. В военной части у него, видимо, все превосходно, а в остальном...
   - Что ж, видимо, старею, - улыбнулся Айю. Поднял ладонь: - Нет-нет, все в порядке. Теперь вы займете мое место, а я... как угодно.
   Только этого не хватало.
   - Этой перемены я не планировал, - Кэраи задумчиво осмотрел длинные полки с отчетами и докладами, подшитыми в книги. Часть из них были свернуты и упрятаны в футляры, часть лежала в деревянных ящиках. На многих не было меток, ряд мест на полках пустовал.
   - Этого желал и ваш брат, - сказал Айю как само собой разумеющееся. - Все, близкие вашему Дому, рады вашему возвращению и власти в ваших руках.
   - Не уверен... что будут рады.
   Вскинутые брови Айю выдавали его изумление сильнее, чем бы могли слова, говорил он всегда слишком мягко и сдержанно. А брат ничего не сказал, конечно - он считал само собой разумеющимся. Хотя... он намекнул на здоровье помощника. А ты, болван, намек размером с гору пропустил мимо ушей.
   - Но да, я возьмусь за это.
   - Приказ уже подписан, - вновь улыбнулся Айю.
   Оставить дела Хинаи в таком виде, когда ситуация повисла, словно камешек в паутине - вот-вот сорвется... Когда Столица забирает столько налогов, что скоро не хватит и на содержание армии, а округа не хотят ужиматься, что тогда? Голодные бунты, прорыв границы... и их Дом потеряет всё.
   - Вы останетесь моим помощником, и по-прежнему будете следить за делами округа Осорэи и этого города. Да, еще - вы принимаете тех, кто хочет обратиться с вопросами?
   - Только по их особой просьбе.
   - Я выделю на это два часа каждую неделю. Оповестите людей.
  
  
   Тагари был предсказуем, всем давно было ясно, кого он отличает, кому не верит, и на что рассчитывать, где можно получить выгоду. А возвращение Кэраи грозило большими переменами, причем вовсе не очевидными. Знал, что сейчас и визиты именитых и богатых семей пойдут косяком, и надо будет тщательно следить, кто говорит искренне, кто еще не уверен, а кто давно сплел свою паутину и рассчитывает ее набросить. Первым, опередив приглашение, явился Тори Аэмара, казначей провинции. Круглый, зелено-серебряный, приторный до невозможности. Кэраи даже в детстве остерегался таких благостных добряков. Но принял он гостя со всей возможной вежливостью, и велел принесли лучшее вино, привезенное шаварскими купцами в Столицу.
   После заверений в том, что все финансовые отчеты будут предоставлены в скорейшем времени, наступило время беседы менее формальной, и глава Аэмара заговорил иным тоном.
   - Мы с вами старые знакомые - боюсь, ко мне слово "старый" уже подходит не только в переносном смысле, - пошутил Тори. Глаза его - с золотистыми крапинками, чуть навыкате, чуть водянистые - были непроницаемо-добрыми. - Я очень рад, что наконец ваш Дом обрел цельность, и будет кому взять на себя нелегкое бремя местных проблем.
   - Вы считаете, проблемы в самом деле так тяжелы, и доселе с ними здесь не справлялись?
   "А теперь скажи, что Айю не этот воз не тянет".
   - Тут ведь как снежный ком - одно покатилось, и влечет за собой другое, - отозвался тот с явно нарочитым вздохом, и чуть прищурился. - Говорят, с вами осталась милость Столицы, это всегда полезно...
   - Надеюсь, это мне пригодится, - откликнулся хозяин. Любопытные все же глаза были у Тори: непроницаемые, словно вырезанные из нефрита, но из каждого такого глаза словно подглядывал через дырочку кто-то весьма бдительный.
   - Говорят, каждая птица строит гнездо по себе. А еще есть поговорка, что ветер с юга несет большие перемены, а он сильно дует в последнее время. И мне тоже пора менять устоявшееся. Может, и моего старшего найдется куда пристроить, пора бы, - гость развел в стороны ладони. - Но какой бы ни был ветер, отвечать за эти земли должны местные, согласитесь - они их знают и любят. Как и мой Кайто...
   - До сих он ведь не занимал никакую должность?
   - Все отеческая любовь, не знаю, поймете ли... А сейчас грядут перемены, и мне стоит закончить эту эгоистическую опеку. Но что я надоедаю вам со своими семейными делами! Как вам тут после блеска Столицы?
  
  
   Господин Айю привез некоторые бумаги, и выглядел обеспокоенным, глядя вслед удалявшимся носилкам Аэмара. Водяной тритон - животное мудрое, хотя в Доме, чьим знаком он является, хитрость ценится выше мудрости.
   - Господин Аэмара намекнул, что не против завязать дружбу между Домами и предложил, чтобы я присмотрелся к Кайто и дал ему должность, - весело ответил Кэраи. - Я им ни на грош не верю и спешить не собираюсь. Но он, похоже, не определился, хочет ли, чтобы сюда пожаловала Столица, и весьма изворотлив, как их символ рода ... я уже был уверен - он захочет бросить тень на вас. Но нет, передумал.
   - Или не осмелился?
   - Тори-то? Сколько помню, трусоватым его считали всегда, так что все может быть...
  
  
   Ездил с инспекцией по государственным мастерским. В некоторые Тагари привел его сам.
   - Никто из военных и стражников не носит старья, - хвастался брат. И вправду - отличная ткань, ровно прокрашенная: для верхней одежды - коричневый разных оттенков, нижний слой, который видно из-под нее, отличается уже цветом у видов войск или подразделений. Разные полосы на рукавах, нашитые знаки...
   Тагари смотрит на форму любовно, проводит рукой по сукну, рассказывает о различиях. Верно, в оружейных он и вовсе лучится счастьем.
   А ткани, предназначенные для одежды чиновников, окрашены плохо - в тех мастерских Кэраи уже успел побывать.
   Смотрел на очередные отчеты, и в самом воздухе разливалась горечь. Нет, не все так уж плохо, но много, много хуже, чем бы хотелось. Он правильно понял при беглом знакомстве с делами. Все средства - а их мало - идут на военные цели, на оборону и обучение новобранцев. А остальное... Торговля в упадке, провинция вынуждена закупать уголь, которой раньше сама продавала. Налоги растут, и караваны, идущие через Хинаи, почти не приносят дохода. Молодежь знатных семей все чаще отправляется попытать счастья не в Столицу даже - ее свет издавна привлекал мотыльков, а хоть поближе к Срединным землям. Шансов у них там немного, но есть надежда, что какой-нибудь столичный инспектор или заезжий вельможа заметит и даст возможность продвинуться.
   Ему и впрямь здесь обрадовались. У Дома Таэна было довольно верных семей. Только вот верность не означает умения. Да и финансовой честности, прямо скажем. Что уж говорить о тех, кто открыто гребет под себя.
  
   Постепенно Кэраи вникал в местные дела.
   Энори не был первостепенной заботой, но вышло удачно, что брат отослал его сразу и в глухую глушь. Если тот намерен был что-либо предпринять, пока не успеет; а в его бойкости сомнений у Кэраи не возникало. Сейчас можно хотя бы сведения собрать спокойно.
   - Я понимаю, почему брат благодарен ему за Тайрену, - говорил он господину Айю в один из уже ставших привычными вечеров, когда обсуждали дела провинции. - Но советником, пусть даже вне ранга? Что способен посоветовать мальчишка? Истолковывать сны, как в рыночных балаганах гадалки?
   - Снов он и не касается, почитай. Но при нем у нас стало гораздо лучше с урожаями, он сильно загодя предупреждает о засухе и дождях ...
   - И это все?
   - Даже разведчики знают горные тропы хуже него, и он чует, где камни грозят обвалиться.
   - Тогда почему он живет в Осорэи, а не в одной из крепостей Ожерелья?
   - Бывает он всюду. Но погодите еще. Он спас округ в верховьях Иэну от заразы, когда пришел корабль с больными, и успокоил бунтующих в соседнем округе, когда там резко выросли цены на соль. Не скажу, что Энори любят все в народе и кругах образованных - есть немногие и те, что побаиваются, и считают выскочкой - но его слушают.
   - Хм... Неудивительно, что брат не писал мне об этом.
   - Теперь почему он здесь, в городе. Да, Энори не слишком-то опытен в делах управления, и много найдется даже простых чиновников куда мудрее его. Но он умеет отличать правду от лжи, и добывать сведения, - Сущий знает, откуда. Я проверял - у него нет своих шпионов, или они отлично запрятаны.
   - Скорее всего второе... И его сведения правдивы?
   - Всегда. Порой он помогает судебным дознавателям, хоть и не любит жестокости: ему интересней найти улики или составить картину преступления, чем вести допрос.
   - На все руки от скуки, - не сдержался Кэраи.
   - Прошу, не относитесь к нему с предубеждением только лишь из-за низкого происхождения. Здесь это давно все приняли.
  
  
   **
  
  
   Восемь лет назад
  
   Сквозь кленовые кроны пробивался свет, пятнами плясал на земле. Небольшой отряд ехал по лесной дороге: генерал Тагари возвращался из Сосновой крепости в горах Юсен. Старый мост грозил развалиться под копытами пары десятков коней, но выдержал, и всадники направились дальше вдоль ущелья. Дорога пересекла широкий ручей, двинулись мимо серебристой полоски воды.
   Кони заметались на месте, будто что-то неведомое испугало; с трудом верховые успокоили их. А оказалось - всего лишь мальчишка-рыболов, лет двенадцати или чуть больше. Только что выудил форель из ручья; она, еще живая, билась в руках. А он рассматривал с любопытством первых в отряде. Тонкий, как иголка, в дешевой и старой одежде.
   - Не стоит ехать этой дорогой, - сказал мальчишка негромко. Ему, похоже, было все равно, кто перед ним, он даже не поклонился. - Возвращайтесь к развилке.
   Темнолицый седой человек, Яри из младшей ветви Нара, правая рука генерала, сперва нахмурился, потом усмехнулся:
   - Ты хоть соображаешь, что и кому говоришь?
   - Оставь, - генерал тронул повод коня, направляя того вперед.
   - Хотите получить по голове деревом? - прилетело сбоку. Мальчишка не двинулся с места, будто не фыркали, не беспокоились рядом огромные кони; смотрел сквозь падавшие на глаза длинные пряди без страха, но остро и неприятно. Разглядывал, словно отряд нарочно на эту поляну прислали, чтобы ему показать.
   - Что еще такое? - сурово спросил Яри. Он и не обратил бы внимания на эту блоху, но привык учитывать любое предостережение.
   - Там, - мальчишка махнул рукой, и прибавил будто бы нехотя. - Шагов за сто. Дерево очень хочет упасть.
   - Проверь, - распорядился генерал, и двое конных сорвались с места, направились вглубь просеки.
   - Ох, не нравишься ты мне, парень, - сказал Яри, глядя на юного рыболова. - Уж не засада ли там? А ну, отвечай!
   - Мне как сказать - чтобы правда или чтобы поверили? - улыбнулся тот, вскинул руки с форелью - рыбина в предсмертном усилии задергалась, заплясала перед лицом немолодого военного.
   - Ах ты... - хлыст рассек воздух, но не опустился.
   - Прекратить! - рявкнул генерал. - Что бы там ни было, разберемся.
   - Вроде все чисто, - вернулись посланцы. - Не похоже, что кто-то нас там поджидает.
   - Поехали, - генерал развернул коня, но повод ухватили цепкие пальцы. Конь заржал, взвиваясь на дыбы.
   - Поезжайте другой дорогой, - повторил мальчишка; он устоял на ногах. Форель упала на траву.
   - Вот же упрямый... Кто ты такой? - спросил Тагари с изумлением. За такое руки лишишься вмиг, но ему хоть бы что.
   - Я живу здесь. У деда с бабкой.
   - Чего ты хочешь?
   - Только предостеречь. Слушайте лес! Ушей у вас нет, что ли, - сказал он с досадой. Генерал только диву давался. Может, не в себе это диво лесное? Безумный? Так с ним заговорить, схватить за повод коня... Смерти он ищет, или чего?
   Заметив, что рука Яри Нара легла уже на рукоять сабли-лэ, приказал:
   - Не трогать.
   Мальчишка отпустил повод все еще испуганного коня, нагнулся, подобрал рыбину. Обратился к ней:
   - Ты заснула уже? Смотри, ты не хотела попасться мне, а эти сами ищут бед на свою голову. Запомни их. Скоро встретитесь, если попадете на одно небо...
   Не говоря ничего, генерал пришпорил коня и поскакал вглубь просеки.
   Полоска стали сверкнула - Яри-таки не удержался. Но мальчишка успел увернуться. Яри, чей удар всегда был молниеносен и точен, не сдержал изумленного возгласа - и помчался за генералом, решив не тратить время на мелкую дрянь.
  
   На дороге было на удивление тихо, тени от листьев шевелились на широкой тропе.
   - Непохоже, чтобы здесь поджидала засада, - отметил генерал, придерживая коня и оглядываясь.
   - Жаль, вы не позволили убить его...
   - Но вы все же попытались, - чуть нахмурясь, отметил глава Хинаи.
   Яри счел за лучшее направить скакуна вперед. У Тагари Таэны крутой нрав, в спор вступать точно не стоит.
   - Берегись! - закричал кто-то из молодых солдат.
   Огромное дерево падало, будто великан надавил на него ладонью - и еще пару сухих деревьев за собой увлекло.
  
   Троих достали из-под завала мертвыми, еще трое пострадали сильно. Кучно ехали; кто-то упал с перепуганной лошади - под копыта, или стукнулся головой...
   Кинулись проверять, нет ли врагов поблизости - не было. Сама природа обрушилась на незадачливых всадников.
   Яри был еще жив.
   - Твари нижние, - выругался он, когда его вытащили из-под ствола и положили на землю. - А ведь я ему не поверил...
   Сказал - и умер, не стало у генерала самого надежного человека.
  
   Вокруг по-прежнему было тихо - ни следа присутствия людей, не считая тех, что в отряде. Темным стало лицо генерала.
   - Привезите сюда мальчишку.
   - А если мы его не найдем? - робко спросил один из посланцев, и чуть язык не проглотил под тяжелым взглядом.
   - Живо!
  
   Всадники обернулись быстро - видно, мальчишка и не собирался уходить от ручья. Привезли, сбросили с коня, будто мешок; иной бы упал носом в землю, прямо перед генералом, а этот в воздухе развернулся, как кошка, и стал на ноги. Конь тут же попятился, испуганно скаля зубы, дыша тяжело.
   А юный пленник не проявлял ни малейшего страха. Тела на обочине оглядел даже с любопытством.
   - Смотри мне в глаза! - велел генерал. - Ты знал, что так будет. Откуда?
   - Я не знал заранее, на кого упадет дерево, и в какой именно миг оно упадет. А откуда... умею же я слушать, в конце концов.
   - Ты хочешь сказать, что слышишь, как треснул ствол на расстоянии тысячи шагов от тебя? Не ври мне!
   Мальчик улыбнулся еле заметно. Повел плечом в сторону завала.
   - Это - вранье?
   - Я скорее поверю, что ты видел трещины на стволе! ...Но откуда ты знал, что это будет сейчас?
   - Ну хорошо... В гриве вашего коня запутался лист. Он скручен. Внутри сидит жучок-бронзовка...
   Генерал непроизвольно потянулся к гриве коня, снял с нее лист, развернул...
   - Кто ты? Как тебя звать? - спросил потрясенно.
   - Энори.
   - Чей ты сын?
   Мальчик неопределенно повертел головой.
   - Ты можешь так слышать мир? Всегда?
   - Я не только это умею, - он, будто придумав нечто забавное, качнулся к хозяину Хинаи, не отводя взгляда. - Я мог бы служить вам...
   - Хм... Зачем тебе это?
   Тот все молчал, глаза поблескивали в легком сумраке просеки, и было в этом что-то звериное. Тагари уже начал терять терпение, но маленький паршивец ответил:
   - Не знаю. Но вам не лишний тот, кто понимает все это, - обвел рукой, обозначая земли вокруг, - почему бы и нет?
   - Сейчас не время для таких разговоров. Приходи. Я найду, как испытать твою силу...
   Генерал нахмурился, оглянулся на мертвых и раненых. - Иди, ты свободен. Нет, погоди. Больше никаких... ловушек нет на пути?
   - Нет, дорога чиста, - сказал мальчик, и генералу показалось - он сдерживается, чтобы не рассмеяться.
  
  
  
   ...Нет, Кэраи не было там, на лесной дороге. Но брат рассказывал очень подробно, он умел замечать мелочи и описывать их.
   Неделю спустя мальчишка в той же одежде - перешитой из старой с чужого плеча, - вошел в маленький зал, где находился Тагари, еще несколько человек... и госпожа Истэ, всеми уважаемая жена брата. Она приболела и сидела в тени, полускрытая огромным растением с резными листьями. Но пришла, настояла, чтобы придти - любопытство пересилило недомогание.
   Тогда перед Энори поставили четыре закрытых шкатулки, он должен был угадать, что находится в каждой. Такое испытание он сам предложил, и оно показалось разумным.
   В одной шкатулке сидела птица, в другой лежала стальная пряжка, в третьей - камень, в четвертой - лист бумаги с написанными на нем изречениями.
   Мальчишка попросил дозволения ударить по одной из шкатулок - и после этого назвал четыре предмета. Он не ошибся.
   После, уже взятый в дом, Энори объяснил - он слышал, как стучит сердце птицы, ощущал запах чернил на листе, каменной пыли... со сталью было труднее всего - звук от удара сказал ему о содержимом.
   Тогда Истэ спросила Энори - как ты живешь, если все чувствуешь настолько сильно?
   Что он ответил, генерал, рассказывая брату, уже не помнил.
   Да, много воды утекло...
  
  
   **
  
  
   - Я не понимаю, - слова, произнесенные возбужденным тоном, прозвучали почти жалобно. - Семьи Эйя и Хатара всегда были верны их Дому, но их тоже это коснулась! Одного он перевел в архивные чиновники почти без права что-то решать, другого понизил. Я уверен, они ничем не запятнали себя... Отец, что ты думаешь?
   - Сядь.
   - Не хочу, - Рииши описал круг по комнате, - Прости, не могу. Я просто не понимаю...
   - Не они первые, ты же знаешь.
   - Знаю, но тогда я считал - может, он успел что-то выяснить за такой короткий срок, может, это было необходимо...
   Еще не старым был Аори Нара, крепким, но наполовину седым. И нога до конца не разгибалась - он, когда-то лихой воин, теперь ходил с палкой. Сейчас он сидел и смотрел на сына, который метался по комнате - как отдыхающий тигр смотрел бы на чертящих воздух ласточек.
   - Дело не в том, что он снял этих людей. А в том, что сделал это слишком быстро, - Аори задумчиво потер переносицу. - Среди них и есть верные прежнему укладу, да и самому Дому Таэна. И это лишь первые шаги. А слухи уже поплыли...
   - И ты их поддерживаешь? - с негодованием спросил молодой человек: не сдержался, и притих, осознав, что повысил голос на отца.
   - Я думаю, что брат и честнейший господин Айю подложили ему, просторечно выражаясь, большую свинью. В таком виде оставлять дела было нельзя: даже старательные работники дом не построят, если все доски наперекосяк и гвозди кривые. Но и менять что-то так сразу было нельзя, ему, приехавшему из Столицы.
   - С чего бы? Это их право, право хозяев Хинаи.
   - Уже начали поговаривать, что он сам присмотрел себе другого хозяина. Вслух об этом никто не посмеет - и ты смотри не ляпни где-нибудь, но знать тебе надо.
   - Почему все решили, что это не высылка, а подготовка смены власти? - сейчас молодой человек следил за тоном, но чувства все равно пробивались бурные.
   По темному лицу Аори скользнула усмешка, добрая и грустная одновременно:
   - Поживешь с мое, поймешь. Вот что. Ты водишь знакомство с Энори, приглядывай, как у них сложится, это человек, способный управлять людскими душами, - поднял ладонь: - Знаю, ты не умеешь и вообще не доносчик, но все же держи ухо востро. Ради семьи и провинции.
   - Им-то с чего не ладить? На одной стороне.
   - Ты меня понял, - терпеливо сказал Аори.
  
  
   **
  
  
   Вскоре младший Таэна знал об интересах Энори все, что мог узнать на скорую руку. Как и говорил Айю, Энори нередко вмешивался в ход судебных процессов, помогая кого-то оправдать, кого-то изобличить, и это, надо признать, было полезным. Только вот люди начинали больше ценить его, а не представителей закона. Но он не проходил мимо и других дел - беглых поселенцев, или крестьян, воспротивившихся указу. Если не мог смягчить участь провинившихся, помогал их семьям, особенно когда те лишались всего.
   Хинаи велика, везде поспеть он никак не мог, да и Тагари не отпустил бы его, но десятка случаев за несколько лет хватило, чтобы Энори прославляли повсюду.
   - Он не понимает, возможно, с чем заигрывает, - Кэраи задумчиво скатал донесение в трубочку. - Дар даром, но людям нельзя позволять слишком много. Любым - и крестьянам, и крупным чиновникам.
   Вспомнились голодные бунты в соседней провинции Мелен пятьдесят лет назад...но тогда людьми двигал страх и отчаяние, а на что подвигнет безнаказанность?
  
   Сидя за столиком, читал старательно написанные доверенными лицами строки.
   Внук - не родной, по линии дальней родни - пожилой пары, мужчина был смотрителем моста в горах Юсен. Обоих уже нет в живых. Они воспитывали мальчика не с раннего детства, тот пришел к деду и бабке, будучи не младше десяти.
   А теперь ребенок из леса завел приятельство с местными "рожденными в золоте", особенно с четырьмя наследниками высших Домов. Нет, ничего, разумеется, странного нет в такой дружбе - не с уборщиками же ему водить компанию. Но все эти Дома, словно созвездия вокруг центра неба - то одно взойдет, то другое. Надо не только со старшими, но и с их сыновьями познакомиться поближе.
   С Нэйта и Аэмара все было ясно еще из скупых писем брата. Глава третьего Дома, Нара, долгое время был помощником Тагари, - он человек верный. Когда Кэраи уезжал в Столицу, еще служил, но из-за раны стал хромым, подал в отставку, и теперь заведует оружием Хинаи. Его и сыновей нужно держать на своей стороне. Но зачем первенцу Нара, Рииши, этот... предсказатель?
   Ариеру Иэра... С ним вообще все непросто. Хороший веселый парень, неожиданно начал спиваться - господин Айю говорит, и красавицу жену забросил, и в семье из-за него неладно... Все надежды вот-вот и обратятся на второго сына.
   Кэраи вновь пододвинул к себе свиток, где записаны были собранные по его указу сведения.
   Что там еще про Энори? До неприличия любит театр. Вот приятельство более подходящее для внука смотрителя моста: водит дружбу с местным флейтистом, тот в целом человек, похоже, безвредный.
   Сердечных увлечений вроде бы нет, девушек не избегает, но ничего серьезного; впрочем, в этом возрасте такое неудивительно. Из девиц квартала развлечений выделяет одну - Лайэнэ, судя по слухам, она в самом деле достойна интереса, Рииши Нара одно время тоже оказывал ей много внимания.
   Одежды цветов, кроме черного, белого и серого, не надевает - эдакое постоянство, в Столице при дворе такой номер бы не прошел. Любит серебро - хм, подходит имени, - и белые драгоценные камни. Боевыми искусствами, кажется, не владеет, хотя из лука стреляет сносно для человека, которому занятие это совсем безразлично. Вечно возится с цветами, которыми заставил половину крыши и одну из больших комнат. Говорят, среди них есть и диковинки. Читает с интересом разве что трактаты о свойствах и видах растений и минералов... то есть, образование более чем сомнительное. Ну, спасибо хоть читать и писать умеет. Истэ постаралась...
   Младший Таэна свернул свиток, отложил на столик. Там много еще говорилось про Энори, но, помимо дружеских связей и загадочных случаев помощи людям, все это было совершенной и бесповоротной чушью.
   Кто же он все-таки, обычный шарлатан-выскочка, человек, и вправду наделенный неким непостижимым даром или старательно созданный образ... кем созданный и для чего?
  
   - Я все равно не могу взять в толк, почему ты настолько ему доверяешь, - признался Кэраи, когда брат вечером наведался к нему в гости.
   - Если б не он, Тайрену не было бы в живых. Как я могу не верить?
   - Но почему ты думаешь, что это он?
   - Ему одному под силу снять приступ. И всегда было так.
   Кэраи походил по комнате, подумал.
   - Не могу поверить, что мальчишка-подросток обладал столь большими познаниями, - признался он. - Я знаю, что посвященные владеют приемами точечной медицины - они лечат иглами или просто касанием, но этот нигде не учился - судя по твоим словам, попросту негде было. Может, его приемные родители были не так просты?
   - Обыкновенный смотритель моста с женой. Их знали в округе.
   - Но мальчик не был их сыном или внуком, мало ли кем назвался. Он-то откуда пришел? Неизвестно. Неясно даже, сколько ему на самом деле лет.
   - Какая разница?
   - Большая. Он мог выглядеть младше, чем есть - и тогда, и теперь. Это значило бы, что кто-то его учил и мог дать кое-какое поручение...
   - Да прекрати ты, - рассердился старший. - Пока ты там развлекался со столичными певичками, Энори помог мне не раз и не два. А уж за Тайрену я и вовсе ему обязан.
   - Это меня и беспокоит... А я, как ты можешь догадаться, не только развлекался, но еще собирал кое-какие сведения. Ты, уж прости, действуешь, как медведь - пришел и повалил дерево. Это кое-кого пугает - в столь нелюбимой тобой Столице.
   - Если они захотят отобрать-таки у нас эту землю, не отдам, - сказал Тагари.
   - Пока не хотят. Выжидают. Но охотники есть и там, и тут. Не забывай, Столица пока решает, что ей выгодней - ввести сюда свое управление, передать власть удобному местному или даже - не смотри так - поджечь границу. Война никому не нужна, а вот некоторая небольшая заварушка может и пригодиться.
  
  
  
   Симпатию племянника нужно было еще заслужить. Тот лишился матери через год с небольшим после рождения. Тайрену недавно сравнялось девять. Сам Кэраи всего два раза видел мальчика, когда приезжал в гости из Столицы - и, разумеется, при рождении, но это было не в счет. Болезненный ребенок, замкнутый и недоверчивый, при кратких встречах оттаял довольно быстро, но Кэраи сам не слишком умел общаться с детьми, и другом мальчика стать не сумел, да и не стремился.
   В те короткие визиты - пару недель - Энори в городе не оказалось, его отправляли к строившейся дороге и куда-то еще. Да и был он тогда слишком юным, и Кэраи вряд ли обратил бы на него внимание. Теперь жалел о собственном упущении.
   Восемь лет тот был подле Тайрену, целых восемь. И все эти годы братец, похоже, заметно пренебрегал родительским долгом... Мальчик, разумеется, вырос в роскоши - той, какую можно было добыть на севере - но, считай, без отца.
   За эти годы Тагари не брал себе постоянных женщин, и никогда ни одну не приводил в дом. В городе и вовсе старался держаться от женщин подальше, приграничные, видно, казались ему безопасней.
   Да и в крепостях проводил большую часть времени. Любопытно было бы посмотреть, кто - после Истэ - хоть ненадолго вызывал интерес, какие они. Но разве что собирать сторонние слухи - еще чего не хватало. А брат все равно не расскажет.
  
    ...Тайрену - на старом наречии "осенний цветок" или "осенний лист". В середине весны родился, но мать назвала его так, и вот - напророчила... А Энори дал ему прозвище Тэни - дымка. Еще того хуже.
  
   Испытал досаду, что не подумал привезти столичный подарок племяннику. Пришлось купить у местного мастера, но мог ведь достать и диковинку, если бы раньше сообразил. Правда, игрушечная парусная лодка, искусно вырезанная, раскрашенная, была неплоха; спросил у няньки - такой у мальчика не нашлось.
   Наследник рода был в синем и голубом, и лицо казалось еще бледнее от этого, и чудилось, будто мерзнет. За подарок Тайрену поблагодарил очень вежливо, но заметно дичился. Дядю он помнил плохо, хотя, конечно, часто слышал о нем. Да и просто к чужим не привык. Интересно, тут, в доме среди детей слуг у него есть ровесники? Не слишком подходящая компания, но лучше, чем ничего.
   Отметил, что мальчик похож на мать, только ее красоты не унаследовал. Хотя... после сильной и затяжной болезни Истэ, наверное, могла бы выглядеть так же. А вот от Тагари нет ни черточки, и, хотя младший брат в детстве его не мог видеть, не сомневался - тот и в девять лет отличался широкой костью и крепким сложением.
   Заметив, как племянник прижимает к себе лодку, предложил запустить ее прямо сейчас. Лицо мальчика оживилось.
   - Я могу посмотреть, как она поплывет? - спросил Кэраи.
   - Да... конечно, - неуверенно ответил ребенок, которого явно тянули в разные стороны вежливость и замкнутость нрава.
   Узкий канал рассекал внутренний сад надвое, а в середине устроен был прудик, крохотный, пригодный лишь для разведения рыбок. К нему и прибежал мальчик, немного неловко держа большую игрушку. Осторожно спустив лодку на воду, он сперва растерялся - ветра не было, и судно не двигалось. Мальчик дунул, стараясь своим дыханием наполнить пестрые паруса, но сил не хватило. Тогда он с некоторым трудом отломил от куста ветку, ударил по воде раз и другой - волнение оживило лодку.
   Тайрену обернулся, его лицо розовело, а глаза заблестели.
   Кэраи наблюдал за ним, готовый помочь.
   - Я люблю корабли, - заявил мальчик. - Жаль, у нас их тут нет.
   - А что еще любишь?
   - Лошадей. Оружие, сабли-лэ. Они такие красивые.
   - Хочешь, тебя начнут учить боевым искусствам? Пора уже.
   - Мне это запрещено, - сказал по-прежнему настороженно, но интерес проскользнул в голосе.
   - Я поговорю с твоим отцом и врачом. Если знать меру, это, думаю, только поможет здоровью.
   - Я... тогда я спрошу, можно ли мне? - оживившись, мальчик сделал шаг вперед.
   - Но ведь я уже обещал поговорить...
   - Нет, дядя, я говорю про Энори!
   - Хм... Ну, спроси.
   - Ведь он знает лучше, - сказал Тайрену с горячностью. Еще несколько мгновений смотрел на дядю, будто пытаясь придать своему убеждению особую силу, и вернулся к лодке.
  
  
   Врач дома Таэна был еще относительно молод, немногим старше самого Кэраи. Довольно хлипкий с виду, он обладал проницательным взглядом и неожиданно низким голосом. Повинуясь зову, Микеро из семьи Хой явился в дом Кэраи, который встретил его как гостя, велел налить лучшего вина.
   Врачи, если, конечно, они не были коновалами и шарлатанами, всегда внушали Кэраи чувство почтения. Брат воина, он с годами все больше ценил тех, кто умел беречь жизнь человека. Неприметная полосатая одежда целителя порой казалась достойней боевых наград.
   - Я хорошо помню вас еще с прежних времен. Жаль вашего наставника - он мог бы еще принести столько добра...
   - Я благодарен ему и господину генералу за то, что позволил стать заменой.
   - Попробуйте эту сушеную штуку - нечто вроде наших груш, их привозят из-за моря... Расскажите мне о Тайрену. Теперь я тоже должен заботиться о нем. Насколько серьезно его состояние? Похоже, хоть и медленно, племянник идет на поправку.
   - У мальчика слабые легкие, слабая кровь, - отметил Микеро, потирая горбинку на переносице. - Если бы он родился в бедном доме, протянул бы от силы год. Но и здесь, в роскоши, его ждала смерть, если бы не чудо.
   - Под чудом вы имеете в виду Энори?
   - Я не... - он замялся, и, видимо, был растерян. Затем осторожно продолжил: - Когда Тайрену родился, я был всего лишь помощником, но помню все, что говорил мой учитель. Он, по сути, уже похоронил мальчика, а ведь был весьма сведущ. Мне до сих пор еще далеко до его умений. Но он тогда сказал господину Тагари Таэна - душа вашего сына ненадолго явилась в мир, чтобы вскоре отправиться на небо к предкам. Потом пришел этот ребенок, Энори - диковатое лесное существо, самоуверенное и любопытное. Мальчики в двенадцать лет не интересуются младенцами, а он...
   - Кто и почему допустил его к ребенку?
   - Наш господин. Энори слышал про болезнь наследника и попросился к нему.
   - И что он делал?
   - Простите, я не могу знать.
   - То есть вы оставляли их наедине?
   - Именно так. Это звучит безумием...
   - Мой брат сошел с ума.
   - Если и было безумие, оно пошло на благо Тайрену, - сказал врач, опуская голову. - Он все еще слаб, и, быть может, никогда не станет здоров по-настоящему, но у него, по крайней мере, появилась возможность остаться на этом свете.
   - А скажите... нет ли на теле ребенка следов от игл, или еще чего-нибудь, и каких-нибудь запахов в комнате? Есть разные вещества...
   - Я ничего такого не замечал, хотя пытался исследовать.
   - Вы расспрашивали Энори?
   - Конечно. Но это совершенно бессмысленно. Он отвечает охотно - и в этом нет никакого толку. Он как-то сказал - я могу поделиться с ним жизненной силой.
   - А о медицине вы с ним никогда не говорили?
   - Говорили, и не раз. Он ничего не знает о способах лечения и болезнях.
   - Или искусно скрывает?
   - Вряд ли. Хотя... - Микеро призадумался. - Пожалуй, что одно меня тогда удивляло - в человеческом теле для него нет никаких тайн. Мало того, что он слышит биение пульса, не прикасаясь, видит, когда у человека жар, даже если больной находится за занавеской - он еще и прекрасно знает, как человек устроен.
   - Выходит, его где-то учили.
   - Возможно, но это странное обучение... Господин, вы ему не доверяете? Но почему?
   - Нет, я всего лишь хочу понять. Что ж, мы еще обсудим это. А пока я хочу знать все о здоровье мальчика, - сказал младший Таэна. - О любых изменениях сообщайте немедленно. Я готов заботиться о племяннике.
   - Отрадно слышать такое. Надеюсь, вы быстро подружитесь. Он очень чуткий, хоть болезнь и сделала его замкнутым.
   - Да, постараюсь... Еще мне нужно знать, как и сколько эти двое проводят времени вместе. Вы меня понимаете?
   - Видимо, да, - Микеро выглядел смущенным, но преданность Дому перевесила. - Я обязуюсь докладывать обо всем, господин.
   Кэраи простился с собеседником и задумался. В самом деле, не чрезмерная ли подозрительность? Ведь мальчику становится лучше, когда рядом этот юноша. Но откуда у него такие познания и не слишком ли опасно влияние, которое Энори приобрел на отца и на сына? Слуг в доме брата опасно расспрашивать: они, конечно, верны Кэраи, кое-кто знает его с детства, но все-таки могут проговориться. Мало ли - все эти годы Энори жил с ними под одной крышей, а он, похоже, умеет вызывать приязнь. Восемь лет домочадцы брата слушали другого человека, который мог нарассказывать им разных баек. Что возьмет верх - чувство долга, верности их семье или нечто иное?
  
  
  
   Глава 6
  
  
   Разрешение на торговлю той супружеской пары и впрямь было подлинным, только вот получено через взятку. Стоило спросить, кем были поручители неизвестного мужчины, который явился к должностному представителю поздно вечером, как чиновник понес какую-то чушь, и видно было, что испугался.
   Лиани родился не вчера и знал, что такие вещи делаются сплошь и рядом, и проверка бывает редко - да и проверяющие тоже люди, тоже нуждаются в лишних деньгах. Другая странность была: муж и жена, по словам просителя, намеревались обосноваться в селении, а не в глуши среди безлюдных холмов. И все бы выглядело гладко до приезда особо бдительного ревизора...
   Чиновник, исходя сожалениями об ошибке, лучась раскаявшейся невинностью попытался и Лиани предложить взятку: взгляда было довольно, чтобы осекся; кажется, даже уши у него зашевелились как у лисицы, когда та прикидывает, как поступить.
   Не до этого мелкого прохиндея было, таких ничто не исправит. А вот разузнать, что за пара, требовалось как можно скорей.
  
  
   Дома в холмах больше не было, только развалины обгорелые. Уют с любовью обставленных комнат, крохотный сад, забавную фигурку фазана на воротах - все уничтожил огонь. Под упавшими черными балками нашли четыре тела, все мужчины; по клочкам уцелевшей одежды похожи на слуг, но не поручился бы, что нет среди них и хозяина. Странно тела лежали, все вместе, и ровно: люди, застигнутые пожаром, пытаются спастись. Разве что спали после пирушки, или ожидая приказа быть готовыми вмиг - с чего иначе одетыми? - и задохнулись в дыму. Ведь даже под упавшей крышей лежали бы по-иному.
   Или... или были мертвы еще до пожара?
   Мороз пробегал по коже от таких мыслей.
   Остов повозки торчал подле развалин конюшни. А еще нашли женскую туфельку, и шелкового платья кусок.
  
   Странное все же дело. Молодая пара селится в глуши, и почти сразу такое, и неясно, кто жив, кто погиб. Спасибо хоть не на виду место, пришлось бы оцепление ставить от любопытных.
   Лошади беспокоились, раздували ноздри, пытались стать на дыбы. То ли запах гари так на них действовал, то ли близость мертвых.
   Он пытался найти следы, но не было ничего - каменистая почва и глина, лишь от колес повозки трава примята. Похоже, гости явились накануне, пара дней - и он бы ничего не нашел. И лишь шагов за сто от места пожара ему повезло: там струилась ниточка ручейка, на мокрой земле заметил отпечатки копыт. Хоть что-то...
   - За мной, - велел спутникам, рассудив, что трупы и горелые доски никуда не сбегут, а вот поймать преступника или свидетеля еще можно.
  
  
   **
  
  
   Среди бесчисленных стеблей пырея и костреца стрекотал кузнечик-кобылка. Солнце поднялось еще совсем невысоко, но девушке казалось - она плавится, будто лед, но снаружи, а внутри ощущала себя столь же замерзшей. Сидела на невысокой кочке, глядя, как рядом лошадь пьет из ручья. Решила, что до селения скакуна доведет в поводу - только вот никак не могла подняться. Еле-еле напилась воды сама, отошла к сухой этой кочке, и теперь не сдвинуться с места, и жарко, и зуб на зуб не попадает. И все болит.
   Глянула на платье - разорвано, особенно рукав, и в пыли. Негоже девушке выглядеть неопрятно, а ходить в рванье и вовсе не подобает. Волосы тоже растрепались, и девушка сняла заколки: пусть уж будут распущенными, чем так. Провела пальцами, пытаясь расчесать пряди. Вытерла влажную щеку - оставила грязный след.
   Послышался конский топот, и это было страшно. Не один человек едет. Но сил прятаться не нашлось, и девушка осталась сидеть на месте. А всадники - земельная стража, несколько человек, быстрые и коричневые, как лесные совы, - окружили ее.
   - Кто ты? - спросил, судя знаку десятника на головной повязке, главный среди стражников. Сам-то он был еще совсем молод, младше половины товарищей.
  
  
   **
  
  
   Девушка переводила взгляд с одного на другого, молча, затем провела рукой по лбу, словно пытаясь прогнать какие-то мысли или подступившую слабость.
   - Так кто же ты?
   - Об этом я не рассказываю первым встречным, - ответила девушка. Кто-то из земельной стражи - Лиани не разобрал - коротко и не очень приветливо рассмеялся.
   Он пристальней глянул на девушку. Та представляла собой странное зрелище: изодранное скромное платье, светлая, незагоревшая кожа, лицо, не знакомое с ветром и холодом, тонкие руки, и богато выглядевшее аметистовое ожерелье на шее. Да еще волосы рассыпались по плечам, как у уличной танцовщицы или певицы.
   Он знал, как боится земельной стражи простонародье. А этой словно неважно было, с кем говорит.
   Его люди привели лошадь, осмотрели сумку, притороченную к седлу. Один присвистнул:
   - Гляди, - на ладони переливались украшения. Выглядели самоцветы весьма впечатляюще; Лиани взял один и засомневался: наслышан был о подделках.
   - Тут еще в шкатулке мешочек с золотом и серебром, - продолжил стражник.
   Это уж точно настоящее.
   Все взгляды сошлись на девушке, больно уж странно увидеть такое богатство у невзрачного чучела.
   - Она может быть из той банды, - предположил кто-то.
   - Такая? Слишком глупо выглядит...
   - Заманивать путников и сбывать награбленное - самое то. Эй, это откуда?
   Девушка не ответила.
   - Ты была в восточных холмах? - Лиани показал рукой для верности. Вдруг перед ним свидетельница? Она могла побывать там. Еще раз всмотрелся: ее кожа испачкана пылью и грязью, местами исцарапана, но пепла или угля нет ни на ней, ни на одежде и обуви девушки. И все же могла хоть видеть пламя или зарево от него, особенно если с вершины или со склона холма.
   Но нет, спрашивать ее было все равно что сухой пень. Юноша ощутил досаду - может, пока они торчат здесь, могли бы выйти на след убийц. Тот же Орни пригрозил бы ей как следует, нож к горлу - живо бы заговорила... но он не мог.
   - Куда ее, для дознания? - спросил тот, что осматривал сумку.
   Лиани, доселе молчавший, призадумался на мгновение, развернулся в сторону утреннего солнца, будто ища у него ответ, потом повернулся к девушке:
   - Как тебя зовут? - спросил, на ответ не надеясь.
   - Нээле, - отозвалась та, удивив - привык, что молчит.
   - Откуда ты, что случилось? - повторил он спрошенное раньше - терпеливо, будто теперь уверен был - рано или поздно она ответит. По ее лицу потекли слезы.
   - У тебя жар, похоже, - сказал, и коснулся ее лба. Да, не ошибся.
   - Забираем? - послышалось нетерпеливое.
   - Да. Там видно будет, - и велел одному из спутников взять ее на коня, осторожней везти. Взглянул на нее еще внимательней, чем раньше, чуть нахмурился, поднялся в седло и ускакал вперед.
  
  
   Ехали не больше часа. Порой оборачивался, поглядывал на задержанную. По сторонам девушка не смотрела, взгляд упирался в шею коня, в густую черную гриву его.
   Впереди наконец появилось большое селение - будто поросль возле старого дерева, раскинулось оно вокруг холма. Нээле ссадили с седла, провели к длинному приземистому дому.
   ...Низкое строение, без изысков, словно великан кинул бревно, и оно приняло облик дома. Комната, не менее низкая и приземистая. Человек, похожий на сухой куст, на который зачем-то напялили серо-синюю чиновничью одежду. Лоб у него низкий, отчего повязка, держащая волосы, кажется нависающей на глаза. А знак на ней вышит серебряными нитями: власть выше, чем у сотника земельных. Господин Ирисама, будь он неладен. Прислали подарочек.
  
   Секретарь Ирисамы - он уже успел все разведать у остальных - проскользнул в комнату, склонился к начальнику, что-то рассказал ему тихо, и тот воззрился на девушку. Будто пришел на рабочее место свое, и обнаружил разлегшуюся на бумагах приблудную кошку.
   - Говоришь, золото у нее было? И камни, вот эти? Ну-ну. Камни полная ерунда, хотя могли и не разобрать без навыка, а золото настоящее.
   Золото!
   Лиани еле сдержался, с языка рвалась пара ядовитых слов. Но Ирисама уже опомнился, стал расспрашивать о пожаре, о страшных находках.
   - Вы все осмотрели? Какие следы?
   - Не было там следов, - рассказал, что сумел заметить. И, помедлив - увиденное так и стояло перед глазами, черные развалины, кое-где поднимавшийся дымок, похожий на пепел - он прибавил:
   - Девушка больна. Не поступайте с ней жестоко, она еле понимает, что происходит.
   - Это мое дело! - брошенный исподлобья взгляд должен был, верно, его испепелить, но юноша давно научился выдерживать куда более яростные взгляды своего сотника. Хоть у младшего офицера по прозвищу Огарок нрав был отнюдь не мед, его уважали - и тот был справедлив.
  
   Лиани при допросе остался, хоть его и попытался выпроводить секретарь Ирисамы. Пришлось объяснить - я видел хозяев сгоревшего дома, я встретил девушку, и смогу либо подтвердить что-то, либо понять ложь.
   Девушка заговорила сбивчиво, перескакивая с одного на другое, и вдруг возвращаясь к какой-то незначащей мелочи - форме гребня, платью хозяйки...
   Но и без того рассказ ее походил на бред. По словам задержанной, молодая пара оказалась нежитью, убила слуг, пока девушки - она и подруга - наслаждались ужином и отдыхом. Нээле сумела разгадать, кто заманил их в ловушку, якобы дав приют, и убила хозяйку:
   - Я всего лишь сломала гребень, и она растаяла в воздухе...
   Но спасти Тайлин, другую девушку, она не сумела.
   Ценности же ей успела отдать подруга перед тем, как ее саму убил хозяин, а Нээле повезло - она ускакала, и утром ее нашла земельная стража.
   - Может, они и сейчас в холмах... не ходите туда, - заключила Нээле, дотрагиваясь до ожерелья. О пожаре ей не было известно, во всяком случае, сказала так.
   Ирисама - во время рассказа у него глаза на лоб лезли - натянуто рассмеялся:
   - Нежить? Нет, ты либо отличная актриса, либо просто помешанная. А это тебе зачем? - он положил на стол длинный нож.
   - Было в сумке? Это мой нож. То есть не мой, а подруги. То есть ее слуг, которые умерли все - там, в холмах... Я взяла его для защиты, когда еще жива была Тайлин...
   Лиани, хмурясь невольно, прикусил губу: слова звучали неубедительно.
   - Сейчас слишком неспокойное время, чтобы я поверил в подобные байки и отправил людей искать неизвестно кого неизвестно где! - отозвался и допросчик на попытку Нээле оправдаться. - Ты сказываешься не местной, ездишь одна окольными тропами, носишь ожерелье с самоцветами, у тебя хорошая лошадь, золото и драгоценности. И, разумеется, никто здесь не может подтвердить хотя бы придуманные тобой россказни! - с кривоватой насмешкой произнес тот. - Слишком много лазутчиков и разбойников развелось. Я не могу рисковать. Мне дорога моя голова и должность.
   ...А Ирисама испугался, так разговориться перед задержанной. Чего он боится? Глупых выдумок бездомной девочки? Или он верит ей, и не хочет верить?
   Окружной чиновник кликнул стражу, и велел задержанную увести. А она все оглядывалась. Ирисама - юноша видел это, стоя в дверях - тоже не сразу вернулся к своим бумагам, а пару раз посмотрел ей вслед, и вздрагивал, когда встречал ее взгляд.
  
  
  
   Вернулся на место пожара, забрать тела для досмотра. Когда подъезжали, низкий глухой не то крик, не то рев протянулся меж холмов. Вздрогнул и он сам, и пара спутников. Выпь... где-то рядом озеро, и может и не рядом, далеко разносится крик этой птицы.
   - Нехороша примета, - сказал кто-то сзади.
   - Не для нас, для них.
   Чувство было тоскливое, тянущее - вроде и ни при чем, но все-таки последним, может, говорил с погибшими. И девушку тоже нашел он.
   Это было второе крупное дело, в раскрытии которого принимал участие. Тогда - двойное убийство из-за долгов и вражды, убийца постарался спрятать концы в воду, но человек из окружного суда сумел разобраться. Лиани задержал преступника, который пытался сбежать.
   Но сейчас, верно, следствие поведет сам господин Ирисама, а он доверия в юноше не вызывал. Но десятника земельных никто не спросит, и, верно, именно Лиани отправят искать разбойников - товарищей той странной девушки.
   Хотя что-то внутри подсказывало, что ветер в поле куда проще найти - он там во всяком случае бывает.
   История эта мутная... девушку сразу схватила горячка, верно, она бредила уже на допросе. А может, и раньше была нездорова, и привиделось всякое. Лиани за время службы не раз встречался с рассказами о нечисти, призраках и заклятьях, порой слова звучали весьма убедительно. И все же только слова.
   А тут - погибшие люди.
  
   Тела - их уже положили в телегу - были в таком состоянии, что юноша не понимал, что по ним можно узнать. Но велено привезти - привезет. Он всматривался в черную, обугленную корку, в которую прекратились плоть и одежда. Тут бы и родная мать не узнала. Огонь такой силы... видно, было чему гореть, если просто бросить в дом факел, вряд ли с такой силой вспыхнет. Но эти четверо, если слуги, то чьи? Здешние, а может, той богатой путницы, о которой рассказала задержанная?
   - Где же две женщины? - спросил молодого командира один из его десятки, словно тот мог знать.
   - Третья, во всяком случае, под замком, - ответил он сухо. Неприятно было. Снова вспомнил ее - не то что красивую, скорее, очень милую с виду, а глаза, огромные, карие, смотрели детски наивно, несмотря на жар. Если она причастна к убийству...
   Снова обошел пожарище, пристально вглядываясь в каждый кусок земли.
   ...Сотник всегда ему говорил - слишком уж ты доверчив, и в голове полно ерунды. То есть грубее еще выражался. Говорил - будешь жалеть каждый дорожный столб, карьеры тебе не видать. Но сам ведь отдал ему десятку под начало...
   - Здесь нехорошее место, - раз в пятый, наверное, повторил один подчиненных Лиани, рослый парень, в котором до сих пор за сто шагов был виден крестьянин. Обычно земельные стражники быстро приобретали иную манеру держаться - хоть и малая, а все же власть, даже у рядовых по сравнению с простонародьем.
   - Да хватит уже, - не выдержал Лиани. - Никто тебя днем не съест! Надоедать будешь, оставлю тут караульным на ночь!
   Слухи о рассказе девушки уже успели просочиться - теперь и самое обычное место назвали бы нечистым, а тут, надо признать, и вправду мороз по коже шел.
   Не то поперхнулся, не то закашлялся другой земельный стражник. Указал на черное, небольшое. Меж упавшими бревнами виднелся человечий череп, сперва и не различили его среди горелых обломков; больше не нашли ни одной кости.
  
  
  
   Господин Ирисама недавно прибыл в это затерянное среди холмов селение, чтобы подстегнуть усердие земельной стражи. Один из младших чиновников, недавно повышенный в должности, он больше всего боялся Макори Нэйта, главу земельных округа Осорэи. А как назло, в этих малолюдных местах объявились разбойники, и раз за разом ускользали от правосудия. А недавно и вовсе начали находить одни головы жертв.
   Господин Нэйта личного разговора Ирисаму не удостоил, но краткого послания было довольно, чтобы уяснить - или бандитов ловят, или недавний возвышенец навсегда прощается с карьерой. Поэтому он зверствовал так, что его возненавидел даже земельный сотник, ко всему привычный за долгие годы службы.
   Поэтому, когда к нему снова явился этот Айта, командир десятки, и с порога начал выгораживать подозрительную девицу, господин Ирисама попросту взбеленился.
   - Службу и так несете спустя рукава, может, хоть эта девица окажется ниточкой. Запомни, не изловим шайку к концу месяца - всем придется плохо. Еще и пожар! И сами хозяева - наверняка были скупщиками краденого или кем похуже!
   - Может, и так, но что вы будете делать с ее историей?
   - Про нежить? Чушь, - фыркнул Ирисама. - Я добьюсь правды.
   - Девушка больна. Ее нельзя сейчас допрашивать, она мало что понимает. Мы пока можем выяснить, была ли ее подруга...
   - Что за тон? Мальчишка! Возомнил себя следователем.
   - Вы что всерьез думаете, что разбойницы, какой ее считаете, настолько беспомощны? С девушкой случилась какая-то беда...
   - Она врет, как дышит. А что в таком виде - мало ли, напилась чего, а может, поссорилась с товарищами и улизнула от них с драгоценностями, ей как раз и платье порвали. Что смотришь, будто кусаться собрался? Смотри, мне стоит слово сказать твоему сотнику...
   - Если не станете разбираться, молчать я тоже не буду.
   Ирисама указал ему на дверь.
  
  
   Все-таки проблем окружной чиновник не хотел, и Лиани отправили на побережье, туда, откуда якобы прибыла Нээле. Ладно хоть без взыскания обошлось. Он с двумя из своей десятки проделал долгий путь вихрем, не жалея коня.
   Хоть округ Иэну и был чужим, никто не стал бы препятствовать в дознании одному из людей Макори Нэйта. Тамошнюю земельную стражу Лиани о своем прибытии уведомил, а вот от помощи на месте отказался, попросив лишь выяснить, не знают ли девушек с такими приметами. Нет, они не знали.
   Прибрежные поселенцы расспросов пугались до заикания, норовили склониться пониже, а то и вовсе упасть носом в пыль, и толку от них было немного. Опасаясь, что скажут не то и будут наказаны, на всякий случай твердили на все лады о своей невиновности и о почтении к закону. И толку?
   Он давно привык к тому, что земельную стражу боятся, но все еще испытывал досаду, когда это обращалось на него лично. Впрочем, чаще всего этот страх был полезен - слушались быстро, но порой, вот как сейчас, дознание становилось попросту невозможным. Не силу же к ним применять, в самом деле.
   Но постепенно кое-что выяснить удалось.
   Да, Нээле - имя и здесь подтвердили - в этих краях побывала.
   Хозяйкой гостевого дома, у которой останавливалась девушка, оказалась вдова - средних лет, с лицом, изрытым оспинками, довольно угрюмая на вид. По ее словам,
   Нээле и впрямь недолго жила тут - за малые деньги ей отвели не комнату даже, а каморку, но чистую и светлую. Окна выходили на запад, и солнце стояло там долго. Лиани зашел - сейчас там не было постояльцев. Напряжение нескольких дней схлынуло - почудилось, что он дома. Завершался месяц Рыси, последний весенний месяц, вишни и сливы уже отцвели, а дикий шиповник у крыльца напротив, распускался, и легкий сладкий аромат его проникал в дом. Осталась бы девушка тут, может, и не случилось бы пожара, и люди бы не погибли...
  
  
   Ничего утешительного на побережье не узнал. Хмуро докладывал:
   - Она взялась непонятно откуда, вроде бы с корабля, но это некому подтвердить. Назвалась племянницей умершей женщины из местных, но тоже ничем этого не подтвердила, впрочем, и не расспрашивали. Прожила в гостинице несколько дней, невесть чего ожидая, и уехала с богатой попутчицей. Похоже, той самой, чьи драгоценности...
   Господин Ирисама был доволен.
  
   Вечером, когда отдыхали в кабаке с кувшином вина, приятель, Орни, рассказал: снова в окрестностях объявилась та шайка разбойников, совершили налет на сборщика налогов, правда, удалось отбиться. Теперь мало кто сомневается, что и девица задержанная связана с ними.
   - Плохо...
   Вино ощутимо отдавало горечью, а запах у него был, как у лежалого сена.
   - Эй, ты чего? - Орни подергал приятеля за рукав, заметив, как потемнело его лицо. - Да забудь. Хочешь, поедем в Павильон Лилий, к тем барышням? Хозяйка говорила, туда как раз новеньких должны привезти, а отдых тебе уж точно не помешает сейчас. Только потом жене меня не выдавай! Кстати, - добавил с невнятным смешком, - На пожарище снова ездили наши, разобрали там всё до бревнышка. Очень уж не понравилось парням это место, будто все время кто-то смотрит в затылок, и примеривается шею свернуть. Теперь всякие байки ходят... Убедительно врала та девица!
   - Наверное... - Лиани отставил чашку, не допив, остановил приятеля, который пытался еще подлить. - Забирай весь кувшин, если хочешь.
   ...Какая она была смешная и трогательная - встрепанный воробышек. И ведь пыталась держаться уверенно. И это ожерелье... в нарядном платье очень бы ее красило, а так лишь подчеркивало беззащитность. Кто же в таком виде разъезжает по глухим дорогам?
  
   От приятеля Лиани узнал, что ничего нового задержанная не поведала и, кажется, все еще больна. Он сам не знал, зачем вновь направился к Ирисаме. Что бы сказал? На полпути передумал, направился туда, где держали девушку. Вдруг пропустят и удастся поговорить.
   Недалеко от стены здания росла живая изгородь - кустарник в рост человека. По другую сторону молодой человек услышал голос Ирисамы - окружной чиновник говорил со своим помощником. Тихо так говорил: не думай Лиани о девушке, прошел бы мимо, а тут услышал знакомое имя и затаился.
   И твоей, и моей карьере конец, если вновь никого не поймаем, говорил Ирисама. Разбойников нет и следа, а тут еще пожар, да с четырьмя, а то и пятью трупами. Надо выгадать время. Девица эта - подарок судьбы, какие бы демоны ее ни принесли. Слишком уж след за ней тянется подозрительный. Мы скажем, что она из этой банды, скажем, что держали ниточку в руках, но смерть подозреваемой помешала. Конечно, гром и молния будет, но все-таки лучше, чем ничего, я сумею выстоять под грозой и выгадать время. А там, даст Небо, нам повезет.
   Ирисама уже ушел, так и не поняв, что слова достигли не предназначенных для этого ушей, а Лиани все стоял, и не столько раздумывал, сколько ощущал, что можно сделать и чем все это обернется. И хороших вариантов не было.
   Тут, за стеной, девушка, которой угрожает опасность, ее охраняют не только местные тюремщики, но и такие же, как он сам, земельные стражники. И это хуже всего.
  
  
  
   - Опять ты, - сказал Ирисама, прищурясь.
   Лицо злое и невыразительное одновременно. И так бывает, оказывается. Не изменилось выражение, пока слушал.
   - Твоя десятка, допустим, тебе поверит. Но они не свидетели, имеем лишь твое слово против моего и помощника. Сам понимаешь...
   - Они не позволят вашим людям к ней подойти.
   - Позволят, если я велю. А ты отправишься под арест. Или намерен не подчиниться? Большую силу за собой чувствуешь - пойдут за тобой, да?
   Усмешка прорезала сухие бумажные черты.
  
   Мог бы сразу арестовать, но лишь пригрозил. Слова довольно - это понимал и Лиани. Еще вооруженной стычки тут не хватало, за нее ответят не Ирисама, будь он неладен, а они все.
   Все же рассказать своим? Тоже плохо, попытка нажать на должностное лицо, и неизвестно, во что выльется разбирательство.
   А надеяться, что теперь чиновник будет настороже и отступится, он никак не мог. Надежда могла стоит человеку жизни.
  
  
   **
  
  
   В мешок подвала проникал только свет от факела, постоянно горящего в коридоре. Голоса стражей раздавались громко - смех, грубоватые шутки, порой ссоры, азартные выкрики, когда охранники играли в камешки - на щелчки, игры на деньги были запрещены. Иногда девушка вскидывала голову и жадно слушала, ненадолго выныривая из скорлупы безразличия.
   Ей приносили пищу и воду, но не сказали и слова. Решили, видно, не трогать, пока больна, вдруг заразная. А она боялась заговорить первой. Боялась вошедших, которые вот-вот могли обернуться чудовищами. А когда они поднимались наверх, представляла узоры на шелке - те проступали сквозь тьму и оживали, двигались по стенам и окружали со всех сторон.
   А порой тьму пронизывал шепот, пугающий, вызывающий в памяти лица тех, из холмов... Тогда девушка принималась петь, голос ее, тихий, дрожащий, ненадолго прогонял призраков.
   Сначала девушке каждый миг казался часом, потом стало все равно, день прошел или год.
   Временами девушка ехала в повозке с подругой, та наигрывала на ахи и пела, но смех стражи пугал ее и прогонял.
   Потом девушка оказалась на спине лошади, ее вез человек в форме земельной стражи. Сперва черты его лица были приятными, четкими, но, глядя вперед, пленница чувствовала, как они меняются, наливаясь зеленоватым светом, и отрастают клыки. Она вскрикнула и свалилась с коня, ударилась о шершавую, соломой покрытую палубу.
   Теперь девушка плыла на корабле. За тонкой стенкой разговаривали матросы - передавали из уст в уста страшные байки, каких много на севере.
   "Называют их тори-ай, - голос матроса звучал опасливо. - Когда-то были живыми людьми, но умерли от своей руки, и не обрели достойного посмертия. Взамен получили недобрую силу... нежитью стали, и к некой вещи привязаны. Пока цела эта вещь, и тори-ай целы. Они пожирают тела... обычно оставляют лишь головы".
   Голос притих, потом и вовсе исчез.
   Ах да... здесь не корабль. Но все-таки вспомнила...
   Нээле открыла глаза, еле дыша. Выпила воду - пара глотков еще была в кувшине. Бред прошел, но все силы унес с собой. Слово оставил.
   Тори-ай.
   Допрос.
   Ей не поверили. Так старалась их убедить, но ей не поверили.
   Голоса стражи по-прежнему звучали, но теперь словно издалека.
  
   Она не знала, сколько еще прошло времени, когда перед ней возникла темная фигура. Человек был без факела, но света, падавшего из коридора, ему хватило, чтобы открыть замок. Нээле подумала, что снова будут расспрашивать, и хотела опередить, попробовать рассказать более-менее связно. Но рта не успела открыть - человек сделал знак молчать.
   - Я твой друг, - проговорил неизвестный быстро, подхватил ее и куда-то понес.
  
  
   **
  
   Опешившая девушка не вырывалась. Она, похоже, и понять-то толком ничего не успела - как вышли, выбрались, где находятся...
   Никто не остановил. Он и сам едва способен был осознать, что сделал. Сволочь Ирисама после их разговора велел направить на охрану пленницы не местных сторожей-тюремщиков, а людей из его десятки. А его самого завтра отсылали с известием. Все, что мог, это подсыпать своим же в питье толченый сонный корень, а потом оставить связанными. Ему оставалось лишь так поступить, чтобы стражников не обвинили в сговоре. Увезти девушку и вернуться, пока не поплатились они.
   Скакун сорвался с места и полетел прочь от селения; улица кончилась быстро, а по траве копыта его стучали глухо, и вряд ли кто-то успел услышать беглецов.
   Ночь выдалась ясная - огромные голубоватые звезды мерцали среди россыпи звезд совсем мелких, у самой земли стелилась дымка. По сторонам чернели холмы. Когда селение осталось далеко позади, девушка шевельнулась, чуть повернула голову, краем глаза пытаясь разглядеть, кто увез ее из заключения. Дернулась, будто пыталась вырваться прямо на скаку.
   Он заговорил первым.
   - Не бойся меня. Я хочу тебе помочь.
   Остановил коня.
   - Ты меня видела.
   Девушка обернулась и всмотрелась в его лицо; света оказалось достаточно. Понял, что Нээле узнала его. А он снова вспоминал, какой увидел ее. Ожерелья, конечно, давно нет на ней, остальное же...
   Невысокая, из-за тонкой кости кажется выше. Волосы - это помнил - с отливом цвета соболиного меха, и даже спутанные, запыленные казались пушистыми. Вынуждена сидеть почти вплотную к нему, но чувствуется - вся напряжена. Конь остановился, и она тут же отстранилась, будто могла куда уйти от руки, держащей ее за талию.
   Дрожала, смотрела, как затравленный зверек, и Лиани понимал, о чем она думает.
   - Я ничем тебя не обижу, - сказал, жалея, что он не Орни, к примеру - тот умел разговаривать с девушками и вмиг бы ее убедил.
   Что-то в его лице или голосе, верно, ее слегка успокоило, дрожь в теле почти прекратилась.
   - Да, я тебя помню, - ответила Нээле едва слышно. - Что ты задумал?
   - Ничего. Там тебе грозила большая опасность.
   - Я знаю, но...
   - Ты не о том думаешь.
   Девушка огляделась.
   - Почему мы одни? Где твои люди?
   - Так надо, я потом расскажу. Просто доверься мне.
   Она чуть покачала головой:
   - Не могу... Куда мы едем ночью?
   Поколебавшись, рассказал о побеге, пока не раскрывая причины. Лучше пусть знает, а то еще внимание к ним привлечет. Закричит, например: ночью крик далеко разносится.
   - Ты меня совсем не знаешь, - обронила Нээле. Нет, она не поверила.
   - Не знаю, - согласился Лиани, - расскажешь что-нибудь новое о себе?
   Девушка пристальней посмотрела на похитителя, отвернулась. Теперь она разглядывала холмы, безлюдные, для нее, верно, страшные.
   - А что потом будет?
   - "Потом" настанет, если оторвемся от погони. Тогда и решим.
   - Ты ведь из местных? Зачем рисковать головой из-за незнакомой женщины?
   - Затем, что, кажется, пока это больше сделать некому, - ответил он с легкой грустью. Остро ощутил - огромная небесная чернота, и на земле повсюду темно, и два человека-песчинки. И доверять спутнику не с чего, а если не доверять, сгинешь и растворишься в ночи. Так хоть живое тепло рядом.
   - Куда мы едем? - ее голос стал поспокойней.
   - Подальше отсюда. Здесь открытое место, - сказал, снова трогая повод. - Лучше быть под защитой деревьев.
   И добавил, когда лошадь уже шла крупной рысью:
   - Скоро лес - вон за тем холмом.
   Затем он пустил лошадь галопом; так девушке было проще. Не сдержала возгласа облегчения, заметив кроны деревьев.
   Когда со всех сторон их окружили высокие прямые стволы, а лошадь перешла на шаг, сказала, и смущение было в голосе:
   - Имя хоть свое назови.
   - Меня зовут Лиани Айта, - ответил он. - Твое имя я знаю.
   Беглецов окружал буковый лес, тут было куда темнее, чем в поле. Но толком спрятаться вряд ли удалось бы - хоть здесь почти нет подлеска, с тропы не сойти, иначе заблудишься, а на тропе отыскать - пара пустяков.
   - Как ты? Знаю, у тебя был жар.
   - Я? - она задумалась. - Кажется, я здорова, - ответила не слишком уверенно. Больше не пыталась отодвинуться, не вздрагивала, чувствовал ее тело - теплое, а не горячее, как в болезни.
   - Дорогу выдержишь?
   - Постараюсь...
   - Тогда двинемся дальше. Но сперва переоденусь.
   Иначе, как посветлеет, всей округе просигналит, кто он, да и в самом глухом лесу может найтись свидетель. А потом добыть лошадь для девушки, как только выберутся из леса, это станет необходимым.
   Снова тронулись в путь. Уже совсем рассвело, тогда он сказал:
   - Остановимся ненадолго. Тебе надо отдохнуть...
   Снял Нээле с седла, сама она могла разве что свалиться. Огляделся. Уже не буковым был лес, смешанным - дубы попадались, ольха, осины. Подлеска куда больше. Это хорошо, не так далеко видно. Дышалось тут, на лесной поляне, особенно - много легче, нежели в заключении, пахло цветами и мхом. Мощные стволы с узловатыми ветками тянулись к небу, молодая поросль обнимала деревья. Мимо неторопливо пролетела огромная иссиня-черная бабочка, - душа женщины, не знавшей счастья в любви. Опустилась на цветок репейника, замерла.
   Почти не сходя с места, наломал тонких побегов, соорудив девушке нечто вроде постели; она прилегла, но глаз не сомкнула. Наблюдала, как спутник разводит бездымный костер, чтобы согреть воду.
   Прислушивалась, присматривалась к нему - и он тоже поглядывал исподволь, все пытался понять, прав ли был? Рассказ ее - ложь, или нет?
   Бросил в маленький котелок какие-то найденные неподалеку травы, сделал отвар и велел, чтобы девушка выпила все до последней, горьковато-вяжущей капли.
   - Это придаст тебе сил, - сказал он. - Позже остановимся, чтобы поесть. Сейчас надолго нельзя, мы слишком близко.
   А затем, стараясь, чтобы это не выглядело допросом - девушка и так испугана - спросил: что все-таки было там, в холмах?
   - Я слышал это немного от тебя и по-разному от других. Они все равно говорили с чужого голоса, а ты была не в себе...
   - Если я опять расскажу, ты не поверишь, как все, - печально отметила она, вторя собственным мыслям.
   - Ты же уже здесь. Думаешь, обратно верну? Нам будут очень рады, - невольно улыбнулся. - Расскажи все - о себе, о ней, о том доме, - коснулся ее руки, заметив, что девушка вздрогнула, боязливо оглянулась; слегка сжал пальцы.
   - Начни издалека, сама не заметишь, как дойдешь до событий той ночи. Ну, как?
   - Да, - прошептала девушка. Руки не отняла.
  
  
   Это был совсем другой мир, незнакомый даже женщинам из его семьи. Нээле начала издалека, и он слушал с любопытством, и все было столь же далеко от него, как жизнь птиц или насекомых; да и тех он видел намного чаще. Совсем другой мир. Несколько комнат, несколько окон - вот и все, что окружает, и так длится годами. Разве что иногда прогуляться по улицам или ненадолго сходить со служанкой на рынок. И бесконечные вышивки, иглы и шелк. Нет, она не лгала: если и впрямь связана с бандой, раньше и впрямь работала в мастерской. Это было в ее глазах, в еле заметных движениях пальцев, когда вспоминала о работе своей.
   Как рассказывала Нээле, под началом госпожи Каритэ вышивальщицам жилось неплохо, пока хозяйка не перешла дорогу важному лицу, и мастерскую не закрыли. Искать новое место неподалеку девушка не рискнула, больно уж это самое важное лицо масляно поглядывало на нее, больно уж часто намекало, что пора бы сообразить, какую честь ей оказывают.
   Вышивальщиц в мастерской было пятнадцать, от пожилой, начинавшей работу еще при матери нынешней хозяйки, до девочки-хохотушки, чьи волосы вечно торчали из прически задорными колечками. И вот такая напасть...
   Товарки оставались в городе, кроме одной, решившей вернуться в деревню. Эта женщина была уже немолода, и зрение ее ослабело. Иным пришлось смириться с крохотным жалованьем в других мастерских - хозяйки знали, что новеньким не из чего выбирать, они согласятся и на сущие крохи. Кое-кто нашел место служанки, к добру или худу.
   - Тогда я решила уплыть по реке - на север, - говорила Нээле негромким, чуть грудным голосом.
   По словам вышивальщицы, там жила ее никогда не виданная тетка. Изредка они писали друг другу - письма, не будучи срочными, долгие недели шли по огромной стране. Не сразу девушка отважилась на такой дальний путь. Поначалу думала добраться до знакомых из соседнего города, расположенного вверх по течению, но потом рассудила - в далеких провинциях, говорят, все насущные товары дешевле...
   И все было хорошо, пока однажды утром ее не разбудил звонкий голосок, раздававшийся за окном, пока она не встретила Тайлин и не начался путь, который завершился так страшно.
  
   ...Пока говорила, пламя почти погасло. Все время рассказа он смотрел на бродящий в углях алый жар. Ни разу не поднял взгляд, чтобы узнать, что сейчас выражает лицо девушки. И после молчал, не задал вопроса.
   - Что же ты скажешь теперь? - с запинкой спросила Нээле.
   - Я верю, что ты думаешь именно так. Знаешь, мы ведь не просто искали разбойников: ходили разные слухи, некоторые крестьяне тоже говорили про нежить. Бандитам выгодно пугать народ... а заставить человека увидеть не то, что есть, довольно просто. Есть разные зелья, да можно и просто переодеться, остальное довершит страх.
   - Или я сумасшедшая?
   - Нет, - он улыбнулся краешком губ. - Ты душой здоровее многих.
   - Тогда скажи все-таки, почему и как ты решил похитить меня?
   - Тебя бы убили.
   Нээле подалась назад, едва не ударившись о ствол:
   - Зачем? Что я сделала?!
   - Понимаешь... - говорить ему было неловко, таких вещах не любят упоминать и причастные, а уж рассказывать человеку стороннему... - Господин Ирисама, присланный в эти места из столицы округа, обязан изловить эту шайку. Иначе он будет наказан. Ты оказалась весьма кстати - несколько убитых, исчезнувшие хозяева дома, и драгоценности у тебя. Кто бы тебе поверил? - он какое-то время молчал, затем продолжил. - Я сам ездил к той женщине с побережья, у которой ты останавливалась. Она показала - ты дождалась богатой путницы и уехала с ней. Как вас занесло в сторону от дороги? Нет, не отвечай. Господину Ирисама выгодней представить тебя одной из шайки, ехавшей сбыть награбленное. Но "сообщников" ты, какая есть, выдать не можешь, поэтому ты бы умерла - повесившись на собственном поясе.
   Посмотрел сочувственно - лицо ее словно мукой присыпали, так побелело, - и продолжил:
   - Было бы крупное недовольство, но - случается, не устерегли. Лучше временно упустить след, чем совсем на него не напасть. Может, господина Ирисаму еще и наградили бы после...
   - Куда мы едем? - спросила Нээле дрогнувшим голосом.
   - Нужно как можно быстрее пересечь границу округа. Хорошо бы совсем покинуть провинцию, но это долгий путь, я не могу.
   - В другом округе меня не будут искать?
   - Могут, но менее ревностно. То есть я на это надеюсь, и все равно тебе придется скрываться.
   Подумалось: если господину Макори Нэйта будет дело до этой истории, он всю провинцию перевернет. Успеть бы девушку увезти подальше, а когда я вернусь, может, не станет больше искать.
   Нээле о чем-то думала, хмурилась, пальцы теребили травинки.
   - Почему ты не отвез меня... к другим земельным, рассказав им все?
   - Я думал и об этом тоже. Моего командира поблизости не было, не у кого спросить совета. Куда было ехать - в другую часть? Вряд ли стали бы разбираться. Сдали бы нас обоих, как беглецов, и были бы по-своему правы. Сразу направиться в Осорэи, к высшим чинам? Дорога туда была бы самой безопасной, наверное... Но я не знаю, согласились бы нас там хотя бы выслушать. Ты совсем бледная. Опять стало плохо? - заметил он, когда Нээле прекратила расспросы. Девушка мотнула головой:
   - Едем. Чем дальше, тем лучше, ты сам сказал.
   - Ты знаешь, по каким дорогам нам безопасней ехать?
   - Знаю... Выучил за годы службы.
  
  
   Она была очень напугана. Снова попала в беду, да и кончалась ли та беда? И ему пока что не доверяет. Сам Лиани может ее подозревать в чем угодно, сила сейчас у него. Даже если она разбойница, не она выбирала путь, и те бандиты вряд ли выскочат из кустов. Да, боится, но хорошо держится, головы не теряет.
   Поймал себя на том, что снова невольно любуется этой девушкой. Было в ней что-то важней красоты - и не мог понять, то ли она о семье его напоминала, то ли наоборот, очень отличалась от всех, как духи лесные. И каждое чувство на ее лице отражается, тут неуловимо меняясь, будто небо в проточной воде.
   Погасив костер, забросав ветками костровище, они двинулись прочь.
   Скоро тропа стала еле видна - здесь на нее, похоже, не ступала нога человека, только звери бродили. Конь шел осторожно, Лиани оставил Нээле в седле, а сам зашагал чуть впереди.
   - Мы не заблудимся?
   - Нет. Солнце не даст, - ответил Лиани, улыбнувшись невольно. Всмотревшись в листву, снял короткий лук и выстрелил. На землю, сбивая листву, плюхнулся большой тетерев.
  
   Вокруг была глушь: без нужды человек не полезет, но едва заметная взгляду звериная тропка вывела к поляне шагов в пять шириной, неожиданно круглой. На ней высоко, плотно росли донник, шалфей и душица, и страшновато было ступать на полянку, расчищать себе место - словно лесная хозяйка посадила тут свои травы. "Надеюсь, не рассердится на незваных гостей", - подумалось мельком.
   Пока девушка отдыхала, Лиани вновь развел бездымный костер, занялся тетеревом. Отыскал рядом родник, а с поваленного дерева за полянкой срезал пару горстей летних грибов.
   - Придется вспоминать детство, - сказал весело; на душе и вправду стало легче, может, и в самом деле власть лесной хозяйки разлита здесь?
   - Ты родом из деревни? - спросила девушка. Ее щеки порозовели, то ли от жара костра, то ли страх отпускал понемногу.
   - Нет, из городка.
   - Откуда?
   - Из Эннайрэн округа Эйто, - протянул ей прутик с поджаренными грибами. Больше всего каждый гриб напоминал смятый комочек бумаги, и девушка посмотрела с опаской - видно, не встречала таких.
   - Ешь, они вкусные, только жесткие немного, - Лиани вложил прутик ей в руки. - Мы в детстве считали, что ночами грибы перебегают с места на место. Когда приезжали к родне за город, ходили в лес и следили...
   Уголки губ ее дрогнули, отважилась попробовать кусочек.
   - В месяце Выдры с ними неважно, а осенью все леса будут полны. И не такими, а гораздо вкусней.
   - До осени мы останемся жить в лесу? - она наконец улыбнулась.
   - Нет, но... а еще здесь скоро полно будет дикой малины, и других ягод... - отвечал он со смехом.
  
   Она все-таки не рассчитывала, что отпустит ее просто так, и вздрагивала при любых словах о будущем. Но со всем, видно, заранее согласилась. Прежнего ужаса не было, но появилась просьба в глазах - хотя бы не быть с ней жестоким.
   От этого ему делалось грустно немного. Земельные стражники имели не лучшую славу - хоть и за порядком следят, порой сами не лучше разбойников, так говорили; но в их части все было довольно строго, и сам он своим людям лишнего не позволял. Она этого знать не могла, конечно. Ну, когда расстанутся, может все-таки вспомнит добрым словом.
   А вот каким словом вспомнит его семья... Но нет, не сейчас; постарался прогнать эти мысли.
   Продолжал рассказывать:
   - В Эйто теплее, чем в остальных округах Хинаи, не то что бы очень, и все же весна приходит раньше и не бывает глубокого снега. Мы с друзьями всегда весной уходили за первоцветами, дарили сестрам и матери. А однажды в цветах я принес жука-бронзовку, огромного, он перепугал мать... Девочки, напротив, счастливы были, а жук сутки, наверное, носился по дому и жужжал, потом улетел.
   - Мне кажется, твои родные хорошие люди, - отметила спутница, будто бы с легкой завистью.
   - Очень хорошие.
   - Ты старший?
   - Нет, сестра и брат старше меня, а еще двое почти дети. Ты ешь, голодная же, наверное, - протянул девушке еще один прутик, да и тетерев зажарился наконец.
   ...Брат помогает отцу в торговле, он надежный и добрый. Сестра вышла замуж и живет в северо-западном округе. Их жизнь, скорее всего, не изменится, что бы ни стало с Лиани. И родителей уважают соседи, от них не отвернутся из-за поступка сына... Он, в конце концов, давно покинул дом, и не в чем их обвинить.
   "А что ты будешь делать, если тебя найдут?" - спрашивали глаза девушки, но вслух она не отваживалась это произнести. Что ж, хотя места здесь довольно дикие, встреча с людьми почти неизбежна. А единственный путь - двигаться к югу. Там лес станет реже, и деревушки появятся по дороге. Значит - свидетели. И лучше рассказывать смешные байки из жизни, чем позволить ей думать об этом.
   Но он все-таки хорошо знал дорогу, и надеялся успеть. Надо бы ехать много быстрее, но спутница не вынесет этого. Она все-таки еще не слишком здорова, видно по ней.
  
   Нээле даже не глянула по сторонам, когда прилегла на постель из мягких веток. Заснула в один миг: он умел отличать притворство от настоящего.
   Солнце клонилось к закату, удлинились переплетенные тени, протянулись повсюду, словно сеть накинули на поляну. Журчание родника раздавалось совсем рядом, шагах в двадцати. Лошадь фыркала за кустами, костровище было присыпано белым пеплом. Долго сидел, смотрел на спящую. Кто она все-таки? Часто бывая в деревнях, он много наслушался крестьянских баек о нечисти, но ему было проще поверить в разбойников и подмешанное зелье. А если она и впрямь из некой шайки... что ж, каждый делает то, что должен.
   Пить захотелось, а вода закончилась; поднялся, думая дойти до родника, заодно и в дорогу воды набрать. Не успел: только за деревьями скрылась полянка, в той же стороне раздался громкий хруст веток, и девичий вскрик.
   Лиани вылетел к ней, непонятно как миновав заросли, рукоять сабли сама толкнулась в ладонь; на девушку, встающую из куста, посмотрел, будто глазам его предстало в лучшем случае чудо с тремя головами.
   Она держала крольчонка в руках. Лиани опустил саблю.
   - Ты хорошая охотница.
   - Он... плакал. Попал в ловушку, - Нээле показала на плеть вьюнка, зацепившуюся за рукав. - Чуть не задохнулся. Я хочу его отпустить, - произнесла чуть напряженно.
   - Как скажешь, - ему вдруг стало весело и легко, как в детстве, напряжение отпустило. Святые Небеса, их жизнь висит на волоске, а она спасает кроликов! Да что это за девушка такая!
   - Он не... пострадал?
   - Не думаю.
   Крольчонок шмыгнул под куст, унося на шерстке остатки плетей вьюнка.
   - О нем позаботятся хозяйка и духи леса, - сказал Лиани, все еще улыбаясь. - Но больше не ходи по лесу одна. Тут могла быть и рысь.
   Нээле явно смутилась. Спросила:
   - Нам опять придется ехать ночью?
   - Да, так безопасней. Мы поедем на запад, к округу Эйто...
   - К твоей родне?
   - Нет, те места не для меня теперь.
   Устыдившись, пробормотала:
   - Прости, - и добавила неуверенно: - Здесь дикое место... Если спрятаться на какое-то время...
   Стала пунцовой, опасаясь, видно, что он не так истолкует ее слова. Сама своего предложения испугалась.
   Он чуть вздохнул, подошел ближе, стиснул ее ладонь и отпустил тут же.
   - Даже если бы я хотел этого. Нам перекроют дороги и станут сжимать кольцо. А лес тут не слишком густой. Нас найдут, Нээле...
   Над поляной повисла напряженная тишина. Недавний уют оказался столь хрупким... будто зимний месяц дохнул стужей на них обоих.
   - А если мы пересечем границу округа... если я буду в безопасности...
   - Мне придется вернуться. Я должен все рассказать.
   - Но тебе, наверное, не поверят уже. Да и если поверят...
   - Это ничего не меняет. Тут не только моя судьба. Хотя наш сотник очень хороший человек, и, может быть...
   Лиани замолчал. Отошел и сел на поваленное бревно, ломая веточки. Неподалеку иволга засвистела. Нээле хотела что-то сказать, начала было, но смолкла. Так молча и вернулись на стоянку.
   Заговорил он первым, уже собираясь в дорогу:
   - Я вот гадаю, человек ли ты вообще, - произнес легко, будто и не было темных мгновений.
   - О чем ты? - она растерялась, и хорошо, пусть больше не думает о том, что еще не свершилось.
   - Рассказы твои очень страшные, о вещах, о которых стараются не говорить лишний раз. А ты доверчива, заботишься о лесных жителях, и то ожерелье твое... обычные люди не носят драгоценности с простым платьем.
   - И кто же я? - девушка невольно прислушивалась к звукам вечерним. Он словно читал ее мысли. Вот ветка хрустнула... кто-то идет?
   - Ты? Может быть, призрак... кажется, тронь тебя - и развеешься.
   - То есть я - неживая? - нарочито весело спросила Нээле, и вздрогнула.
   О, нет, не пугать ее больше.
   - Или ты сама лесной дух.
   - Они, по-моему, безобразны? Поправь меня, я-то всю жизнь провела в городе!
   - Дочери лесовика юо красивы.
   - Тогда как скажешь, со стороны виднее, - произнесла Нээле.
   - Если ты не простая девушка, что сулит человеку встреча с тобой? - спросил Лиани и улыбнулся, но, кажется, вышло довольно грустно.
   - А что сулит духам встреча с людьми?
   - Не знаю...
   Глянула вверх - круг блекнущей синевы сиял над опушкой, над лесом летели дикие гуси. Молча - взывать к небесам они станут осенью.
  
   Пора было ехать. Лиани все же ушел к роднику. Вернулся с мокрыми волосами, и на душе было легче после ледяной воды.
   - Смотри, что я отыскал, - с улыбкой протянул девушке цветок - на лунный диск похожий, только луна такого цвета бывает, когда предвещает бурю.
   Нээле вопросительно подняла глаза. Объяснил:
   - У нас, на севере, найти красный вьюнок - к счастью. И знак, что беда обойдет стороной. Возьми!
   - Ты же нашел! - девушка мягко отвела его руку.
   - Возьми, пожалуйста.
   - Спасибо, - она приняла цветок, пристроила в волосы.
  
   - Видно, что на этой поляне отдыхали люди, - заметила девушка пред тем, как тронулись с места. Лиани кивнул:
   - Да. Но скрыть следы у меня не получится - следопыты у нас хорошие. Можем только опередить их.
   - А если нас все же найдут? - не удержалась Нээле некоторое время спустя, когда самая чаща осталась за спиной.
   - Не спрашивай, хорошо? Не стоит думать о том, что может случиться, - он замолк на мгновенье, насторожился.
   - Кто-то едет? - девушке стало жутко.
   - Надеюсь, не за нами, - он коротко улыбнулся. - Теперь тише.
   Всадники приближались. Стук копыт отчетливо раздавался. Не меньше пяти лошадей, это и Нээле поняла. Оглянулась - молодой лесок... только что вздымались по сторонам могучие стволы, и вот - деревца толщиной едва ли в ее руку. И не спрятаться, отпустив лошадь: на девушке светлое, заметное платье.
   Те, конные, почти не переговаривались между собой. Доносились лишь редкие обрывки фраз, тихие, еле слышные. Лиани тронул повод, и его лошадь почти бесшумно пошла прочь от всадников. Свернув в сторону, беглецы какое-то время ехали, потом спешились. Здесь деревья росли погуще, и земля была изрезана трещинами.
   - Подождем...
   Нээле невольно прижалась к своему спутнику, сейчас у него искала защиты. Лиани обнял ее за плечи. Не говорил ничего.
   Сорока, трещавшая над головами, замолкла.
   - Этот лесок они миновать не могли, - донеслось справа. - Иначе нет дороги... Лошадь ноги переломает. А пешком девчонка далеко не уйдет.
   Нээле вздрогнула. В отчаянии посмотрела на Лиани. Юноша взглянул на нее, словно прося поддержки - и вдруг шепнул:
   - Пойдем! - указал в сторону холма, видного невдалеке, в просвете между стволами.
   Вновь посадил ее на коня, сел сзади. Поехали шагом, пока невидимые, отделенные от преследователей узкой кленовой рощей и пригорком. С другой стороны зиял неглубокий овраг с довольно ровным склоном, внизу весь поросший мягким высоким донником.
   Нээле била дрожь.
   - Не бойся, - шепнул он. - Я знаю, что делать.
   Стук копыт донесся уже и слева. Лиани остановил коня.
   - Нээле... Удачи тебе, лесной дух!
   - Ты что? - удивленно спросила Нээле - тихо, но он услышал.
   На миг прижал ее к себе. Резко своей головной повязкой стянул ей рот - Нээле не успела и вскрикнуть.
   Он поднял ее и... бросил в овражек. А сам поскакал прочь.
  
  
  
   Глава 7
  
    
   Энори вернулся с заставы Анка, сказав, что можно отстроить ее заново. Ничего там особенного нет, говорил он. Лес, звери... может быть, придут вражеские солдаты, если плохо следить за ними; но ни болезни, ни следов нечисти или проклятья.
   Кэраи, узнав об этом, ощутил некоторое облегчение, он ожидал иного. Например, байки о каком-нибудь страшном призраке, поселившемся в развалинах - а тут звучала вполне разумная речь. Но так или иначе, им пора было поговорить наедине.
   Приглашение нашло Энори в театре, где юноша наблюдал за репетицией. Странные все же способы отдыха он выбирает... После долгой дороги обычно тянет в сон, или хоть выпить с друзьями в компании красивых девушек, но что делать в закулисье?
  
   Но он пришел, не заставив ждать, как в прошлый раз. Снова - нет цвета. На сей раз - перламутрово-серая тень, даже застежки опаловые, несмотря на то, что сюда, на север дошла мода срединных земель и богатая молодежь увлекается янтарем. Энори повезло, что к Дому Таэна он не принадлежит, пришлось бы порой изменять своим пристрастиям, официальные мероприятия требуют официальных же символов. Цвет Дома - малиновый, знак - Рысь...
   У этого же нет даже семейного имени. Сэнна - тот ручей, где мальчишка когда-то ловил форель...
   - Проходи.
   Кэраи ничего не мог с собой поделать: нарочитый выбор всегда только черно-бело-серых цветов мешал ему, вызывал смутное напряжение - ему, столичному жителю, где каждое сочетание было говорящим. Цветом и узором можно было не просто показать образованность, знакомство с новыми веяниями, от модных до политических, но даже намекнуть на свое отношение к собеседнику. Вид Энори не говорил ничего, разве что подчеркивал отличие ото всех.
   ...А волосы - боковые пряди - он, похоже, сколол на затылке наспех, чуть ли не на пороге вспомнив. Говорили, хоть сколько сложной прической он себя не утруждает, а уж головных повязок, к которым должен вроде бы с детства привыкнуть, не выносит и вовсе. Небрежность на грани вызова, или вызов и есть?
   Легкий поклон - и замер, и ждет.
   - Сядь, - Кэраи указал на стул возле усеянного свечами бронзового деревца. Блики заиграли на светлом шелке, хоть самую малость расцвечивая его, на белых опалах, превращая их в тот самый драгоценный янтарь.
   Сам опустился на сиденье напротив.
   Заметил, что гость исподволь, с любопытством разглядывает убранство комнаты. Похоже, приглашение его ничуть не побеспокоило. Наверняка этого зова ждал и был готов.
   - Я знаю, что господин генерал очень тебе доверяет. Также знаю, что в его отсутствие, хоть и негласно, твое слово порой бывает весомей, чем у лиц, облеченных властью. Это так?
   - Да, - еле заметный кивок; теперь гость разглядывал его самого, чуть искоса и с тем же интересом. Правилам это создание обучили, но не только ли внешне?
   - Ты понимаешь, что теперь изменится многое.
   - Конечно, - где-то в самых уголках губ притаилась улыбка, несмотря на опущенные ресницы и руки, сложенные на коленях, как у примерного ученика перед учителем.
   - Когда глава провинции будет в отъезде, тебе придется обращаться ко мне.
   - Я попробую.
   Странный у него голос, приятный и с тем тревожащий, звуки почти серебряной чистоты чередуются с приглушенными, будто шелест листвы.
   - О твоем даре рассказывают сказки. Я же хочу знать, насколько они обоснованы.
   - Вы это узнаете.
   - Расскажи о себе.
   - Зачем? Вы уже собрали много других рассказов... от тех, кому верите больше.
   - А, значит, ты знаешь... Большего ты говорить не хочешь?
   Он промолчал с той же непонятной полуулыбкой.
   Кто ты? - думал Кэраи. Глаза у тебя неглупые. Может быть, я просто чересчур подозрителен, прожив двенадцать лет в Столице? Может быть, всему виной здешние суеверия, и ты - невинное дитя глухих окраин, уверенное в своем даре? И вообще на редкость самоуверенное. Но твое появление удивительно вовремя - наш Дом сейчас все больше хотят лишить власти.
   А Энори отвлекся на пламя. Смотрел, будто не занимало ничего больше, отблески огня подсвечивали радужку. Ему и вправду настолько без разницы итог разговора, или притворяется очень искусно?
   - Что ж, хорошо. Посмотрим. Можешь идти.
   "Он присматривается. Пока не хочет идти наперекор, но способен. И в своем положении не сомневается", - подумал Кэраи, когда светло-серая тень выскользнула из комнаты.
   Лесной подарочек, летящий, куда ему вздумается... Нет уж, отныне кроме прав и желаний у него будут еще и обязанности.
   Младший Таэна успел насмотреться при столичном дворе на многих, ищущих места подле сильных мира сего. Энори был похож... и не похож. И, кажется, в самом деле любил мальчика, хрупкий плод недолгого брака Тагари.
   Слуги болтали - он не гонит, напротив, привечает просителей, помогает найти потерянные вещи и даже пропавших людей - увы, не всегда живыми. Он загодя предупреждает о граде и сильном ветре, дождях или засухе, обвалах и оползнях, и может послать гонцов с вестью о грядущем разгуле стихии даже в дальние деревни. Айю говорит, он указал невестке городского судьи на живущую внутри болезнь - девушка, с виду здоровая, затем обратилась к врачам, и те тоже разглядели опасность, больную спасли. И еще были случаи...
   Но доверять ему, позабыв обо всем все равно было безумием. Слишком легко сыграть на страхах и желании узнать будущее... слишком легко повести туда, куда нужно провидцу. Увы, Тагари так не считал. Слепая вера - вот как называлось его отношение к любому слову подопечного, ставшего советником. Интересно, сколь о многом они говорят. Только ли о делах, или, может быть, брат делится с ним своими снами и не скрывает слабостей? На прямой вопрос тот ответил весьма туманно.
   И если бы только подозрения в шарлатанстве. Давний побег Истэ, тогда уважаемой всеми госпожи Дома... Она с тем человеком хорошо подготовилась, верно, план составляли долго. Еще немного, и пересекли бы границу Хинаи.
   А помогло отыскать ее это невинное с виду создание, тогда подросток совсем. Что это было - верность господину? Но Истэ учила его, носилась с ним, будто с любимой игрушкой, позабыв о собственном сыне. Хоть Кэраи никогда не любил ее, поступок мальчишки тоже одобрить не мог. Вероятно, сумел бы увидеть в этом чувство долга, взявшее верх - но Энори, кажется, и ни дня не грустил потом. А вот это уже было как-то не по-человечески.
  
   В целом Энори казался безобидным, и Кэраи пока оставил все как есть. С виду признал его право не просто находиться в этом доме и быть рядом с мальчиком, но и давать советы и даже беседовать с Тагари наедине, когда это считал нужным сам юный советник.
   Их взгляды всегда скрещивались, когда он и Кэраи оказывались рядом друг с другом. Вряд ли можно было пожелать учтивости больше, чем сейчас проявлял Энори - в противовес первому их разговору. Но ничего поделать не мог - всегда в его присутствии испытывал настороженность, словно тревожило что-то, сознанием неуловимое.
  
  
   **
  
  
   Слуга, одетый в синие и голубые одежды, с малиновым поясом - принадлежность к дому Таэна, принес футляр из черного дерева, лаково блестящий. Кэраи отпустил слугу, извлек из футляра свиток, покрытый торопливыми знаками - и без печати ясно, кто пишет. Давний приятель; спасая свою шкуру, обосновался в Меро, столице народа рухэй, но по-прежнему чужой там и тянется к родине. А гордость не позволяет просить дозволения вернуться. Хотя его бы, может, и приняли... только смотрели косо всю жизнь.
   Однако он писал, желая быть полезным. Северяне из Аталина, Земли оленей, хотят войны между вашей страной и рухэй, говорил он, и помогут оружием вашим соседям. Их нынешний правитель глуповат, он примет помощь.
   Что же, причины ясны. Золото, столь нужное северу... У рухэй страна небольшая, там почти ничего не растет... но драгоценный металл едва не валяется под ногами. А сами соседи давно хотят укрепиться в горах Эннэ, где столько дичи, что прокормиться можно и в самые суровые зимы. К их набегам провинции Хинаи не привыкать...
   Аталинцы хотят стравить двух волков, пусть один намного крупнее, зато второй увертлив... а потом ударить в нужный момент по меньшему волку. А для верной победы попробуют "взять крепость изнутри", эти хитрецы всегда делают так".
   Изнутри - например, подкупить брата... Кэраи не сдержал смешка, представив такую картину. Потом посерьезнел. Изнутри - это ходом змеи, не примитивным убийством. Жизни Тагари пока ничего не угрожает, иначе Столица спохватится и на его место отправят троих, и солдат еще пришлют вполовину от здешнего числа.
   Нет, пока никакого убийства. Будет что-то другое, почву всегда готовят к посеву. А затем кто-нибудь запоздает с известием или пришлет фальшивку, в нужный момент откроет ворота... вот тогда можно ждать удара в спину. Возможно, исполнитель чужой воли уже здесь, неважно, прячет он нож в рукаве или просто предатель.
  
  
   **
  
   Здесь, в предгорьях, и дальше, в горах, дороги петляли, как брошенная веревка; на их пути становились то холм, то река, то расщелина. Зачастую, чтобы добраться из одного места в другое, надо было затратить день, хотя с виду - рукой подать.
   Дороги, как и мостов, не хватало, а строить было весьма недешево.
  
   Кэраи, сидя на неутомимом рыже-чалом жеребце, смотрел на другую сторону расщелины. Будто великан взмахом огромной ладони проделал борозду в серых морщинистых скалах - так, что обнажилась половина корней, и часть стволов, не в силах держаться, накренились. А глубоко внизу по камням мчался ручей, мелкий, почти белый от пены. Тут прямо-таки напрашивался мост, он дал бы возможность выгадать почти сутки пути. В верхнем течении Кедровой реки, на которой стояла Осорэи, один мост уже был, старый, но довольно надежный. Только вот узкий, да и дорогу сократить не помогал.
   А тут, где сейчас находился Кэраи, строительство грозило нешуточными тратами. Находились более неотложные расходы. И все же года три назад они говорили с братом о важности постройки, но дело так и не было начато. Вроде бы Энори отсоветовал.
   Но сейчас границы вот-вот и заполыхают; если что, провиант и оружие надо будет доставлять быстро. Тагари внял гласу разума и разрешил строительство, отдав его под начало младшего брата.
   Одно деревце, растущее из скалы, так накренилось, что казалось, коснись его - упадет. Будь оно длиннее, перекинулось бы на тот берег - переправа для самых отчаянных.
   - Раз уж тут все верят в знаки, будем считать это хорошим предзнаменованием, - весело сказал Кэраи слуге, сопровождавшему его в дороге. - Дерево само будто мост, но при этом крепко держится корнями за камни.
    
   Строительство началось хорошо, и погода благоволила - дожди, столь опасные в горах и предгорьях, в последние дни весны почти не тревожили рабочих. Сперва работы велись быстро, но потом начались доклады о перебоях. Строители день ото дня приступали к делу все с большей неохотой. Старшины разводили руками - люди боятся.
   В один день всё и вовсе остановилось, и, когда вестник явился с письмом, где опять говорилось про слухи о разных ужасах и даже о мелких неподчинениях, Кэраи выбрал отправиться туда самому.
   - У любого явления есть причины, - говорил он. - Нельзя сразу силой действовать там, где виной только глупость и страх.
  
   Здесь трудились рабочие из окрестных селений, а заправляли стройкой люди опытные, из других мест. Побольше бы народу собрать, да всех не вместят здешние склоны. Людям не дано ползать по скалам на манер муравьев на древесной коре...
   Посмотрел на расщелину с заготовкой моста, вернулся на широкую площадку неподалеку, где подготавливали доски. Работа шла, конечно, при нем никто не осмеливался возражать, и шевелились даже не слишком медленно, но к ногам каждого будто привязаны были камни величиной с голову.
   Ветер похолодал, потянуло сыростью - вестники скорого дождя. Из-за поворота выехал всадник на вороном жеребце. Серой одеждой напоминающий грозовую тучку, он слегка улыбался, лицо было недобрым и каким-то шальным.
   "Явился", - подумал как о само собой разумеющемся.
  
   Спрыгнув с коня, первым делом юноша выхватил из группы стоящих поодаль людей пару человек, и что-то сказал им, только потом направился к Кэраи. Младший Таэна отметил: те, с кем успел переговорить Энори, передавали что-то другим, слова расходились кругами по воде.
   Даже не слыша, все было ясно - опять обещает какие-то беды на их головы. И ему верят, ой как верят - уже готовы собрать инструменты и это место покинуть, даже сомнений нет, что вдруг им прикажут остаться.
   Когда Энори наконец поравнялся с Кэраи, то чувство было - он в самый последний момент вспомнил, что нужно хоть поклониться. И то - умудрился при этом чуть повернуться в сторону обрыва, так, что сразу неясно - может, просто хотел вниз посмотреть, хоть и далековато было. В Столице любили многозначные жесты, но этот-то где выучился?
   - Что ты здесь делаешь?
   - То же, что и всегда. Стараюсь предотвратить неприятности.
   - Где же они?
   - Если чего-то не видно, не значит, что его нет... Мост - он для себя или для провинции? - спросил Энори с видом полной невинности. Выдернул из земли какой-то корешок, повертел и зашвырнул в пропасть - Кэраи невольно прислушался, будто и впрямь мог услышать шум оползня.
   - И какие же неприятности?
   - Тут все обвалится через несколько лет, а если начнете вбивать сваи, может, и через месяц. Горам не интересно, сколько вам еще нужно дорог.
   - Ты знаешь, насколько тщательно здесь все осмотрели.
   - Осмотрели! - в голосе прозвучало совершенно великолепное презрение. Прямо хоть на сцену выноси. И ведь не пытался поговорить в городе, выбрал место со зрителями.
   - Я готов тебя выслушать. Ты можешь объяснить, почему тут строить не стоит? Что-то отличное от "я так чувствую" и "мне приснилось".
   - Что вы от меня хотите? Трещину показать? Ее пока нет на виду.
   - Покажи признаки, что она есть. Не мне, мастерам. В моем присутствии, а я послушаю, что они скажут.
   - Господин Таэна, показывать явные признаки - дело тех самых мастеров. Моя очередь наступает, когда глазу и слуху не за что уцепиться. И вы это знаете.
   Кэраи показательно развел руками.
   - Воздух... держаться за него невозможно. Увы. А вот мост нам необходим вполне настоящий.
   Энори перевел взгляд на строителей, растерянно сгрудившихся поодаль. Они не понимали, что происходит.
   - Вы можете их заставить. Но так дела не делаются, - сказал он совсем уже вызывающим тоном.
   - Этот вопрос мы будем решать не с тобой.
   - А жаль. Это было бы очень быстро, но с тем же итогом - никакого моста.
   Вся дымка недавней еще учтивости слетела с него. Вот, значит, как он некогда разговаривал.
   - Возвращайся в город.
   - Я лучше посмотрю за работами.
   - Это приказ. Ты намерен ослушаться? - спросил Кэраи доброжелательно.
   - Нет, - ответил тот после паузы. - Стройте, раз так угодно, - Энори глянул на него в упор с какой-то на редкость неприятной улыбкой, попрощался коротким, довольно вежливым поклоном, и почти улетел прочь, минуя собравшихся. Один из них даже руку протянул было, остановить - пусть только жестом, не коснувшись, но все-таки. Совсем их мальчишка избаловал.
   Кэраи посмотрел ему вслед очень внимательно, и вернулся к рабочим. Обещание хорошей награды вроде приободрило их, и подстегнул неявный намек - за промедление придется ответить по всей строгости, но удовлетворения ему вновь начавшиеся работы не принесли. Страх висел на площадкой вместе с непролившимся дождем. В город Кэраи вернулся в настроении препаршивом.
   **
  
   - Рабочие говорят, он снова предупредил - не беритесь за это дело, а то скоро ущелье получит кровь. Они верят, и не на пустом месте.
   - Да, я помню про то упавшее дерево, благодаря которому он здесь появился. Наверняка у него в запасе еще набор трюков. Тем не менее даже гибель одного-двух человек не должна помешать стройке.
   Кэраи вместе с Айю прогуливался вдоль небольшого канала. Узкая улочка в этот час была почти пустой: на нее выходили каменные ограды богатых домов. Опавшие, последние лепестки акации подрагивали на воде, и блики на ней переливались; казалось - вода течет, а лепестки не движутся. Кэраи засмотрелся на них.
   - Но все-таки, что вы теперь намерены делать? - господина Айю мелкие прелести жизни не интересовали. Младший Таэна едва слышно вздохнул:
   - Если бы не опрометчивость брата... Мне Энори безразличен, а вот жителям Хинаи, к сожалению, нет. Если бы мост начали строить и остановили до моего приезда, другое дело. Сейчас, к сожалению, это больше похоже на попытку расставить фишки на поле. Если бы он пришел и рассказал, допустим, о том, что вот-вот рухнет соседний мост, который сейчас никому не интересен! Но он нацелился именно на эту, мою первую стройку. Если одержит верх - все равно что с горы прокричать, кто тут решает.
   - Ваш приказ они не посмеют нарушить, но люди недовольны и напуганы.
   - Меня не интересуют их чувства, лишь бы делалось дело.
   - Но дрожащими руками его не сделать хорошо!
   - Пожалуй.
   - Как вы думаете, если господин Энори обратится к главе провинции, чью сторону примет он?
   - Я сумею убедить брата.
   - Думаете, он поэтому пока пытался решить дело с вами?
   - Или потому что хочет оказаться сильней без посредников...
   - Не торопитесь, - Айю отхлебнул из бутылочки на поясе темный отвар, прокашлялся. - Сейчас Энори не ваш союзник, вероятно, но может им стать.
   - Сомневаюсь... Говорят, он водит дружбу с флейтистом - а сам, похоже, любит, чтобы танцевали лишь под его мелодии. Я много знал таких. К счастью, он не прячет глаза, по ним достаточно читается.
   - Этими своими глазами он видит недоступное простым смертным... так говорят, - задумчиво произнес помощник.
   - А вы, господин Айю - вы верите?
   - Я слишком долго прожил здесь, чтобы смотреть на мир по-другому. Много неведомого... - приостановился, слегка нахмурился: - А вас изменила Столица.
   - Там осталось место лишь рукотворным чудесам. И разговорам о них.
   - А как же природа? Любая росинка - чудо, когда она сверкает всеми цветами радуги.
   - О таком я не подумал. Но это совсем другие чудеса.
   - Разве в детстве вы не видели в этих землях того, что нельзя объяснить человеческим разумом? Столица обрубает корни...
   - Но я все же вернулся.
   - Еще нет. Вы любите эту землю, но она перестала быть вашей. Точнее, вы сейчас не ее...
   - Неужели, чтобы нам вновь объединиться, мне придется верить байкам, которые крестьяне рассказывают по ночам?
   - Они ведь знают не меньше нас, живущих в богатых домах.
  
  
   На другой день небо над всем округом затянули дожди, и работа все равно стала.
   - Господин, опасно настраивать Энори Сэнну против себя, - неожиданно заявил и личный слуга Ариму, сперва вместе с Кэраи покинувший Север, а теперь приехавший с ним из Столицы.
   - Любопытно. Ты что, тоже веришь в его волшебный дар?
   Ариму заметно смутился:
   - Ну, как сказать... Суть-то не в этом. Он слишком близок к мальчику, к наследнику.
   - Это меня и беспокоит... Остальное ерунда, на самом деле.
   - Но, господин, пока мы не знаем, что Энори действительно значит для него, лучше выждать.
   - Выжидать можно до бесконечности. Дело должно делаться, вот и все...
   ...А ведь любят его горожане, верно, он с ними иначе себя ведет. За советами приходят, и он всех принимает. Нравится ему народная приязнь. Может углежогу чистой воды сапфир подарить, или, того хлеще, попросту позабыть, где оставил драгоценную вещь. Потому что из низов, что ли... А деньги, на которые все это богатство куплено - не его, а Тагари.
  
  
   Кэраи сидел, глядя на бледное пламя светильника, и вспоминал. В детстве и юности его окружало много поверий - и над порогом всегда висели связки трав, чтобы отпугнуть духов, насылающих кошмар, и посылали по воде лодочки со свечой, задаривая хозяев реки...
   Он тогда не сомневался, что видел однажды маки - длинноносого лукавого оборотня, существо назойливое, но безвредное - такие разве что облапошат. А у его няньки в подполе жила мелкая сердитая нечисть ишильке... Потом уверил себя - просто большая крыса.
   Было все-таки, или не было?
   В Столице проводилось множество ритуалов, красивых, надо признать, но бессмысленных. Те же лодочки - повод для знати блеснуть изощренным вкусом в одеждах... А еще нашумевшая история с фальшивым оборотнем-мошенником. Нет, чиновник, если он казнокрад и взяточник, страшнее маки, а поговорить о якобы неведомом и старине всегда приятно, но не более.
   Может, зря он так с Энори. Но не нравится этот парень, что тут поделать. Личные симпатии ладно - талая вода, придут и уйдут, но чутью он привык доверять, как и разуму.
   В конце концов, еще есть время присмотреться.
   В дверь постучались, тихо, но настойчиво. Он знал эту манеру - слуга не хочет мешать, но намекает, что дело важное.
   - Господин, к вам пришел человек, просит его принять.
   - Кто?
   - Простой ремесленник, судя по виду.
   - Он с ума сошел. Для просителей есть отведенное время, тем более почти ночь на дворе.
   - Говорит, он живет возле ущелья, где вы строите мост. Он совсем стар и очень устал - долго сюда добирался. Прогнать его, или направить куда?
   - Пусть ждет во дворе, я сейчас выйду.
   Подумал: если посетитель начнет рассказывать про веление местной нечисти, голоса в голове или что-нибудь в этом роде, будет уж слишком.
  
  
   С Айю Кэраи увиделся через три дня. Тот, грузный, в темно-вишневом и коралловом плотном шелке, мерил шагами библиотеку, держа в руке свиток, и что-то напевно бормотал себе под нос. Кэраи сперва даже решил, что стихи, но оказалось - разницы урожаев.
   Рассказал про нежданного гостя:
   - Он говорил - порода неустойчива, провалы и близость подземной реки. Приводил приметы, правда, перемежая их отсылками к духам. Помнит, как много десятилетий назад возводили мост возле Сосновой, там ущелье похоже. Я послал своих людей проверить личность; да, не соврал. Хоть этот мастер давно ушел на покой, его уважают. Он считался одним из мудрейших в провинции. Но слухами полнится земля; старик жил у дочери, узнал про стройку и нашел в себе силы вернуться в родные места, а потом явиться ко мне. Думаю, Энори раньше говорил с этим человеком, хоть тот и не признается. И с другими ему подобными, пока не найденными.
   - Но вы не верите им тоже.
   - К ним я прислушаюсь охотней, но, к сожалению, они тоже неубедительны. Для меня. Но я уже отдал приказ - пока строительство остановят, это будет разумней. А там посмотрим.
   Еще через пару дней слуга доложил:
   - Согласно слухам, Энори спас людей от гнева местных духов, а вас считают человеком жестоким, недальновидным, и опасаются.
   - Восхитительно, но что делать. Эту партию выиграл не я. Зато теперь вижу, что от него ожидать, и не забуду об этом, - ответил Кэраи, не в силах все же скрыть досаду в голосе. Добавил: - Хотелось бы знать, что ему все-таки более важно - сохранить свое положение или не допустить беды, в которую он предположительно верит? И кто на самом деле передал весточку тому старику...
   Ночью видел сон, что мост рушится, а Энори удобно устроился на камне неподалеку, греясь на солнце, как ящерица, и беспечно смеется. "Я всегда считал, что все вы - легковерные дураки. Но, даже перестав верить, вы дураками остались".
   Приснится же, подумал Кэраи.
  
  
   **
  
   Три дня в честь Солнечных хранителей - северный праздник, на юге нет особо дела до тех, кто когда-то устроил себе жилье в горах, поближе к солнцу, и лечил зверье, и оберегал цветы и деревья, и ежедневно возносил молитвы о процветании родного края и жителей его.
   Трое их было, в один год построивших себе шалаши на вершинах гор Юсен и проживших без малого сотню лет.
   До сих пор шалаши те стоят, нетронутые погодой и временем, и тот, чье сердце чисто, может найти себе там приют и во сне увидеть будущее или получить ответ на вопрос, идущий от сердца.
   Праздник Солнечных хранителей - добрые дни. И простые - вычурности не любят те, кто посвятил свою жизнь молитвам и любви к миру. Люди отдают время семье и друзьям, и наведываются в храмы Ореховой Лощины - оставить скромное приношение, и выпить воды из чистых ручьев.
   Весь дом генерала Таэны - кроме него самого, вынужденного задержаться в гарнизоне - - отправлялся туда, вместе в другими высокими Домами - в сопровождении особо доверенных слуг.
   Энори с раннего утра не могли отыскать. Искали по приказу Кэраи Таэны - тот уже знал о нелюбви юного советника к подобным поездкам.
  
   Домоправитель брата объяснил Кэраи, что Энори, только попав сюда, вынужден был в числе генеральской свиты поехать к святилищам, потом пару дней проболел - вроде попал под дождь, поливший на обратной дороге.
   После несколько лет вообще не наведывался в Лощину, потом побывал, но, кажется, не добрался до главного храма - то ли лошадь понесла, то ли еще что...
   - Не любит он все эти шумные сборища, - отметил домоправитель.
   - Мне безразличны его желания.
   - Но господин генерал всегда соглашался...
   - Мой дорогой брат, разумеется, имел резон так поступать. Но сегодня Энори обязан поехать - раз принадлежит к домочадцам и претендует на что-то, - заявил Кэраи, садясь в паланкин, чтобы ехать к воротам. - Пока солнце еще не поднялось до края вон той крыши, он должен быть подле меня.
  
   Энори обнаружили в отдаленном уголке сада, замершим у склонившегося над ручьем карагача. Юноша будто грезил наяву, откинулся к стволу, не замечая сырого тумана, пропитавшего одежду, и обильной росы.
   Управляющий домом Тагари Таэны приготовился уже к худшему - попытаться убедить Энори отправиться-таки в Лощину, выслушать все, что тот скажет, а потом оправдываться перед господином Кэраи.
   Неожиданно Энори не стал противиться. Кротко попросил принести в его покои то, что нужно надеть. Из предложенных верхних одежд выбрал самую невзрачную, не шелк, а полотняную серую с черно-белым тонким узором на рукавах и подоле. Даже волосы узлом закрутил, заколов деревянной шпилькой, и поснимал все блестящие застежки, браслеты, став похожим на одного из низших слуг.
   И держался тихо, как мышка. Кэраи, увидев его, сначала не узнал, затем чуть не отправил переодеваться, но уже было поздно. Какое-то время наблюдал за юношей; но время шло, Энори не было видно и слышно, постепенно младший Таэна и думать о нем забыл.
  
  
   Нет уже достойной стены вокруг Осорэи, но осталась каменная кладка полукольцом на севере и северо-востоке. А ворот в городе восемь.
   Двое из них - Северные и Черные - смотрят на северную границу и служат для прохода воинских частей. Они обычно заперты на тяжелые засовы, это не предосторожность, а лишь традиция. Черные ворота - черное железо, массивные, грубоватые, морды драконов и Опоры, воплощающей Силу - четырехрогого быка. А вторые украшены силуэтами вставших на дыбы снежных чудовищ.
   Есть ворота для торговых караванов с севера, запада, юга и востока - Красные, Лазуритовые, Нефритовые и Зеленые. Первые - деревянные столбы, резные, спиральные и поперечные полосы, расписаны красным разных цветов; они самые старые, хотя и возведены после военных, уже в спокойные годы, когда город разросся. Нефритовые ворота - из горного дуба, отделанные резными панно из драгоценного камня: с одной стороны сцена войны и победы, и с другой - охоты.
   И двое других торговых врат им подстать.
   А есть ворота для тех, кто решил навестить Храмовую Лощину. Они зовутся Кедровыми - ибо сделаны из кедров, росших в священной роще, - по разрешению настоятелей.
   И последние ворота Осорэи - Медные - ведут к священному водопаду. Эти и храмовые, как и военные, заперты большую часть года. Лишь по праздникам распахиваются они.
   И сейчас время настало.
  
  
   Хорошим выдалось утро - впрочем, иных в такой праздник и не припомнили бы даже старожилы Хинаи. На обратном пути могли заворочаться тучи и начаться ливень, но только не в первой половине каждого из трех дней, пока люди не успели посетить Лощину. Дорога казалась особенно светлой и легкой - туман развеялся, и воздух был нежно-золотистым, с ароматом чины и клевера; справа и слева виднелись рощицы, высажен был кустарник - жимолость и жасмин. По обочинам то тут, то там, рассыпались крохотные святилища или просто алтари и защитные знаки, хотя нечисть вряд ли посмела бы сюда сунуться, разве что в тяжелые предзимние дни.
   Голоса, цокот подков, поскрипывание жердей паланкинов; а пыли над мощеной камнями дорогой немного, меньше, чем должно быть при таком сборище. Многочисленные уборщики постарались заранее. Но сейчас простого народа здесь не было, если не считать слуг, для простолюдинов - другие два дня праздника.
   Мужчины и женщины улыбались друг другу; одетые большей частью в синее и голубое, в цвет неба, не возбранялась и вышивка, а также нижняя одежда разных оттенков желтого, белая и бледно-зеленая. И - никаких драконов, дивных сказочных птиц или иных волшебных созданий. В день Солнечных хранителей узор на одежде обязан растительным быть, или еще проще - облачным, или "волной".
   Вереница путников то растягивалась, то сжималась, струилась рекой, скользила змеей; люди менялись местами, чтобы поговорить или просто засвидетельствовать друг другу свое почтение, обменяться шутками либо сухими учтивыми фразами.
   От влиятельных Домов Осорэи почти все появились тут. И люди зрелого возраста, и старики в паланкинах, и молодежь, даже сейчас не упустившая случая повеселиться и покрасоваться. Кэраи привычно отмечал, как и кто держится, с кем заговорил, какое выражение было на лице... Не мог отделаться от столичной привычки искать в каждом слове и жесте тысячи тайных оттенков. Здесь большинство можно было читать без усилий, как свиток, написанный рукой мастера - и потому порой трудно было не ошибиться, не приписать лежащему на поверхности тайный смысл. Особенно в свете недавнего письма.
   Вот Рииши Нара - смурной, и от болезни не до конца оправился, и никак не придет в себя после истории с той девушкой, хотя времени прошло немало... Но парень вроде стоящий, и городу предан - мог бы получить лучшую должность, но нет, хочет набраться опыта.
   Ариеру Иэра, похоже, с похмелья. Эх... надежда семьи... надо снова потолковать с его отцом, тот все еще осторожничает, и, хоть не отклоняет союз, и принимать не спешит.
   Макори из дома Нэйта, воплощение молодой силы, поглядывает на всех свысока, но он никогда не отличался приветливостью. Мимо пронесли паланкин - ультрамариновая занавеска, вышитый знак - жаворонок. Вот уж кому не подходит символ, певчая птичка. Кэраи поравнялся с роскошными носилками, где сидел пожилой глава дома Нэйта. Ростом на голову ниже старшего сына, тщедушный, на деле он держал своих домочадцев мертвой хваткой. Сухо обменявшись приветствиями, двое знатных господ какое-то время двигались рядом, их тянуло друг к другу, как тянет врагов к схватке.
   - Моим людям вновь жаловались на Макори, - обронил Кэраи. - В семейные дела мне лезть не след, но своей неразборчивостью в средствах он вскоре восстановит против себя добрую половину округа.
   - Куда уж нам, так широко раскидывать крылья! - внешне смиренно ответил пожилой человек, но глаза его нехорошо заблестели. - Мой сын исполняет свои обязанности, и только. Он ведь не вышел за рамки закона? А всякий сброд пусть исходит ядом, ему же хуже...
   - Я предупредил, - отозвался Кэраи, сверху, с лошадиного хребта глядя на человека в носилках.
   - Эти слова я учту, разумеется. Говорят, скоро сменится ветер, - откликнулся тот, и добавил вроде себе под нос, но вполне различимо. - Кое-кто считает себя лучшими из-за удачливых предков, но вот на что годны они сами?
   Кэраи пристальней посмотрел на него - тот отвернулся, подал знак носильщикам двигаться быстрей. Дом Нэйта, в давнем прошлом равный дому Таэна... самостоятельные до наглости, к тому же известные свои бессердечием. Да и сейчас у них не только главенство над земельной стражей, сам по себе пост не так много значит, но и много верных людей в этом ведомстве. Да и среди военных немало...
   А вот, красуясь, проехал молодчик на вороном гиэли, хорош конь, надо сказать... Всадник, щеголь в бледно-голубых и бледно-желтых шелках, тоже хорош, если в глаза не заглядывать - пусто там. Кайто Аэмара растет единственным сыном в семье. Кроме него - три дочери. Глуповатый мальчик, избалованный. До сих пор никакой должности не занимает.
   ...А отец его - хранитель казны. Возможная щелка, или даже целая дверь.
   Да... велико счастье подозревать всех и каждого...
   Он бросил взгляд налево - Энори здесь, непривычно тихий, и вид у него такой, будто нездоровится. Вот уж через кого бы подступиться - милое дело. Тагари слушает его, как посланца самого Сущего... Как бы все же понять, сам-то он верит в свой волшебный дар, или втайне смеется над доверчивым дураком-генералом?
  
  
   Взору открылся красивейший из храмов Лощины - из красного дерева, в два этажа, со стенами, покрытыми искусной резьбой, и лестницей высотой в два человеческих роста, по которой поднимались на храмовый холм. По бокам лестницы - столбики в виде полуоткрытых бутонов лотоса. К храму вела дорога, выложенная черными гипсовыми и розовыми кварцевыми плитами. Солнце играло на позолоченной резьбе, разбивалось о мозаику из кусочков металла и разноцветной керамики. Казалось, растительный орнамент дышит под теплыми лучами. Над всем этим плыли грудные звуки гонга, а дробь барабанчиков и звон яла - металлических пластин, по которым бьют молоточком - переливались так же, как солнечные блики.
   Но и в храмовой Лощине, светлой, покрытой донником, клевером, пронизанной теплым ветром, не до праздника было Кэраи - он чувствовал себя скорее пастухом яркого человеческого стада, нежели простым смертным, пришедшим восславить Хранителей.
   Лишь на миг сожаление кольнуло - когда-то, в детстве, все было иначе, и каждый поворот, каждая потемневшая от времени и непогоды резная статуя манили, утешали, сулили добро и удачу. Теперь изваяния смотрели на него не то снисходительно, не то грустно. И все-таки там, внутри, под крышей, был иной мир, пронизанный тягучим пением монахов и не менее тягучим запахом сладких смол; казалось, выбери нужную дверь, и шагнешь к небожителям. Вереница людей, обходящих зал, возлагавших дары к статуям, все тянулась, и, казалось, она бесконечна.
   После Кэраи удивлялся собственной рассеянности - так и не мог вспомнить, был ли Энори в Храме. И, как понял, расспросив особо доверенных лиц, никто этого не заметил.
  
  
   Сразу после Лощины направился не домой - в сопровождении верного Ариму заехал к одному из древних святилищ, которое когда-то столь любила мать. Полусгнившие деревянные столбики еле удерживали черепичную крышу, вьюнок оплел каменную резьбу алтаря. Когда-то здесь чтили одного из полузабытых ныне святых, который, по слухам, умел оборачиваться не то лисицей, не то барсуком, но совершал лишь добро.
   Кэраи присел на один из камней, украшенных барельефом. Тут снисходило спокойствие, будто душа матери ненадолго оставила одно из Небес и пришла поддержать сына...
   Обратно возвращались уже по густым сумеркам. После все-таки пролившегося дождя воздух потерял все сладкие цветочные запахи, и был просто свежим. Тихо-тихо было, очень звездное небо отражалось во множестве мелких лужиц на дороге.
   Ночью улицы Осорэи пустовали, только в квартале развлечений оживление не стихало. Но квартал тот находился в другой сторонне, а тут все готовилось к отдыху - и даже оранжевые фонари над крышами и воротами почти не рассеивали подступающий мрак.
   У поворота на ближайшую к дому улочку лошадь занервничала.
   - Там кто-то есть? - неуверенно произнес Ариму.
   - Посмотрим...
   В этот миг черный силуэт мелькнул у самого бока лошади, та вскинулась на дыбы, всадник едва удержался. Ему почудилась рука, ухватившая поводья, и фигура исчезла, как будто растворилась в стене. Стало тихо, но лошадь все еще вздрагивала - Кэраи не понимал, что могло так напугать всегда спокойное животное. Всадники быстро покинули проулок, остановились только у палисадника, залитого мягким оранжевым светом. Тут было пусто, лишь в отдалении брели двое горожан, похоже, в подпитии.
   - На нас хотели напасть? - слуга озирался по сторонам.
   - Не уверен... Мы бы так легко не отделались. Может быть, с кем-то спутали.
   "Или это было предупреждение", - подумалось. Но от кого? Он не успел еще всерьез помешать никому, и в то же время любой из игроков на местной доске наверняка понимал, что он собирается усилить собственный Дом.
  
  
  
   Глава 8
  
  
  
   Он знал, что с ним будет, и принял это в миг, когда всадники догнали его, окружили. Раньше, пока прятались, и возле оврага, некогда было отчаиваться или бояться, а потом уже поздно.
   Постарался отвести преследователей подальше, сам не был уверен, что сумел бы потом отыскать место, где расстался с Нээле. Когда его окружили, не пытался сопротивляться; среди задержавших не было никого из его десятки. Обращались с ним грубо, как с преступником, но все же почти не били, сдерживались: верно, такой был приказ. На вопрос о девушке Лиани сказал, что она сбежала, и не было смысла ее искать, о себе бы позаботиться. Может и поверили.
   Не ожидал, что его привезут в столицу Хинаи. Но уже из слов конвойных узнал - глава земельной стражи округа намерен допросить его лично. Выкрасть преступницу из-под замка и сбежать - такого не припоминали.
   Все оказалось намного хуже.
  
   Сразу от южных ворот - как раз подоспели к открытию - свернули вправо, в лабиринт узких улочек, по которым уже сновал простой народ, испуганно отступая и сжимаясь при виде конной стражи. Здесь не было богатых домов, а тот, куда его привезли, прятался за каменным забором, и, похоже, давно пустовал. Деревянные здания выглядели заброшенными, сквозь булыжники, которыми был вымощен двор, пробивалась трава. Но люди бывали здесь: засов на калитке блестел и отошел легко, и веревка на коновязи выглядела совсем новой.
   Стражники провели его в другой двор, поменьше, где натянут был небольшой полотняный навес, рядом, подле столика, ждали два человека в одежде судейских чиновников, да еще стражники скучали по сторонам площадки, на которой высились два недалеко стоящих невысоких столба. В жаровне горел огонь, не нужный ни для тепла, ни для света, и ясно было, для чего его тут зажгли.
   Повинуясь жесту старшего чиновника, опустился на колени. Формы на нем давно уже не было: выглядел, да и был сейчас обычным преступником. Руки связаны за спиной, волосы рассыпались, лицо и рубаха в пыли. Сам таких задерживал много раз.
   Привезшие его стражники отошли, покинули двор.
   Старший чиновник подошел к нему, всмотрелся пристально, нехорошо так глядел, будто ядовитая тварь примеривалась укусить.
   Ранг этого человека не мог определить. Сам он был какой-то со всех сторон сглаженный, полноватое лицо, движения бескостные, как у угря. А за низким столиком секретарь - крохотный, утонул в темно-серых складках одежды.
  
   Железо лязгнуло, оглянулся; стражники опустились на одно колено, чиновник и секретарь низко склонились. Еще один человек появился, прошел и сел под навес.
  
  
   Господина Макори Нэйта он раньше видел. Тот был человеком непредсказуемым - порой сам не только наезжал с проверками, но и ненасытным волком участвовал в облавах, а порой словно забывал о том, что он глава земельной стражи главного округа. Говорили, в такие дни он пропадал где-то с выпивкой и девицами. Он-то может себе такое позволить, ворчали земельные.
   Сейчас господин Нэйта-младший выглядел очень злым. И очень сдержанным, это казалось еще хуже. Лиани на миг показалось, что на нем черно-красная форма городских стражников; успел удивиться, прежде чем понял свою ошибку. Но цвета были черный и красный, и белый еще, и они оттеняли его молчаливую ярость. Еле заметно двинул рукой: юноша воспринимал сейчас все острее в несколько раз, он первым заметил жест, а вот чиновник замешкался. Лишь после повторного жеста приступил к допросу.
   Первым делом предложил все рассказать самому, о разбойниках, разумеется, о том, как и почему с ними связался. А еще сын таких почтенных родителей.
   Сердце колотилось, как бешеное, вот-вот и оборвется, а тело цепенело.
   - Будь я связан с разбойниками, не нашли бы меня в лесу одного, - ответил тихо.
   - Это ни о чем не говорит совершенно, - пояснил допросчик мягко и слегка снисходительно. - Мало ли - обещали ждать, а сами растаяли, следов не оставили. В таком случае тебя, конечно, по-своему жаль. И, если ты честно расскажешь...
   - Я никогда не стал бы связываться с такими людьми. Если не ради себя, то ради семьи.
   - Но ты это сделал.
   - Не это...
   Все рассказал, как было. Поклялся жизнью родителей, что его люди непричастны к побегу. Передавать невольно подслушанный разговор оказалось трудно, понимал, что слова эти могут решить - да и решат - судьбу Ирисамы. Предпочел бы сохранить тайну, ведь слышал всего лишь намерение, хоть и высказанное уверенно и определенно. Но соврать, что просто захотел украсть понравившуюся пленницу... не мог он так. Это позор семье, куда больший, чем в случае правды. Позор всей сотне. И, возможно, еще чьи-то смерти, невинных. Ведь если промолчит, а то были не просто слова? Если Нээле не первая, и кто-то спастись не сумел? Пусть разбираются сами.
  
   Допросчик был озадачен услышанным. С поклоном приблизился к господину Нэйта, что-то произнес. Макори отозвался коротко и, видимо, раздраженно. Допросчик снова что-то спросил и снова получил короткий ответ, а потом его взмахом руки отправили на прежнее место.
   Макори заговорил впервые:
   - Господин Ирисама был прислан мной. А его рекомендовал человек, всячески заслуживающий уважения. Думаю, мы сейчас слушали выдумку. Осталось понять, кто тебе ее подсказал и поручил это дело.
   К такому повороту оказался не готов. Обозвал себя дураком - ведь это самое очевидное.
   Всерьез ли они думали, что имел место сговор? И если да, то против кого - самого Ирисамы, или, может быть, метили выше? Но да, искать клеветника, хоть для вида, разумней, чем признать, сколь незаконно действуют их должностные лица...
   - Не знаю я ничего больше, - поднял голову, глянул, как пламя, прозрачно-оранжевое на свету, пляшет по углям. Удивился, как безжизненно звучит его голос. - Мне в самом деле сказать больше нечего.
   Назвать никого не мог, придумывать не собирался и догадывался, что, назвав, лучше себе никак не сделает. Подлость совершит, а участь не облегчит, допросы пойдут хуже прежнего.
  
   Руки развели в стороны, привязали к столбам. Не шевельнешься особо. Солнце еще не поднялось высоко, теплом разливалось по коже. Если сомкнуть веки, кажется, что мир вокруг золотой.
   Было страшно, очень. Неизвестно, что дальше и сколько все это продлится еще. Беспомощность и неизвестность намного хуже, боль все-таки можно выдерживать. Или нельзя?
   Еще один человек подошел сзади и сбоку, стал близко; держал в руке свернутую кольцом плеть. Краем глаза глянул на него, заставил себя смотреть в другую сторону.
  
  
   Ему давали передышку, давали время подумать - еще было бы, о чем, он все равно не мог сказать нужного. Был готов отвечать за то, что сделал, но от него требовали иного.
   Спрашивали, кто надоумил его оклеветать уважаемого окружного чиновника, и в кого именно метили. Спрашивали, где на самом деле он познакомился с той девицей, имела ли она отношение к этой клевете, или явилась из шайки разбойников. И вновь про связь с разбойниками его самого - может, и с ними был сговор? Что ему пообещали, чтобы он выкрал девушку, и куда ее отвез? Или, может, сам состоял в шайке, и явился причиной пожара, с помощью сообщницы заманил в ловушку путников и заодно покончил с одиноко живущими хозяевами? И, разумеется, снова о его людях - ведь они помогли, верно? Мало ли чем поклялся, кто ж верит такому.
   Вопросы, вопросы, множество ниточек вразброс, вроде порой бессвязно, а хоть одну заденешь, и она вмиг обернется корабельным канатом, за который уцепятся намертво.
   Голос у допросчика был великолепный - то мягкий, как пух, то словно колючий кустарник, и так же ранил одним своим звуком. Иногда становился добрым-добрым, ласково увещевал не упрямиться, чтобы в другой миг ударить.
   А у него самого и сил кричать уже не осталось.
   Наверное, если бы было что-то скрытое, Лиани бы сказал, не выдержал. Но от него требовалось еще и придумать, это было уж слишком.
   Макори Нэйта не двигался, и сам мало что спрашивал, но все ближе казалось его лицо, оно темнело, наливалось огнем, как раскаляющийся металл, и вот уже не лицо было - маска, осталась только она и настойчивый голос, круживший над ними обеими.
  
  
   Солнце поднималось все выше, разливая жар, словно хотело померяться с горящим огнем. Кажется, был уже полдень, а то и позже.
   - Ну и денек сегодня, - пробормотал секретарь, погибая на открытом месте, в неподвижности, в темной одежде. Из них всех лишь Макори был под полотняным навесом. Вот встал, подошел близко, остановился, смотрел - таким тяжелым был взгляд, что ощущался давлением. Лиани с трудом приподнял голову, глянул в ответ. Темная фигура мерцала, расплывалась в кроваво-черных кругах.
   - Хватит, - сказал Макори, - Он пока нужен, а то сдохнет еще. Придется как следует расспросить и второго, пусть друг на друга посмотрят..
  
  
   Идти он не мог. Да и шевелиться не очень. Его отнесли в повозку, лошади тронулись. Вокруг шумел город, голоса накатывали и отдалялись, одинаковые и разные. То детский смех звенел прямо над ухом, то чья-то брань, и не очень понятно было, его-то они видят или нет.
   Не знал, куда и зачем едут, может, это была последняя его дорога. Ничего не видел не только от боли: слезы потекли и никак не могли остановиться. Вот только что не было их, а сейчас-то зачем, его уже и не трогает никто...
  
  
  
   Над ним наклонялись ветви, листьями касались лица - садовник в богатом доме давно бы должен подрезать деревья, но у них садовника не было, а ветвям и так хорошо. Вокруг дома у них был крохотный сад, его любили и они-дети, и их родители. Теперь сад пришел за ним, то тенистый, то залитый солнцем.
   - Дурак ты, похоже, если правда то, что про тебя рассказали, а не пособник разбойников, - сказал человек, у которого была вода. Откуда он взялся, Лиани не понял, а тот больше ни звука не произнес.
   То проваливался в забытье, то снова выныривал. Но вокруг ничего не менялось, хотя, может, и прошла-то всего пара часов.
   Когда пришел в себя, все вокруг было темно-серым, сверху от стены сочился неяркий свет: похоже на раннее утро. Сюда привезли после полудня... больше полусуток, значит. Шагах в двух от него проступала решетка, за ней, видимо, коридор, не разобрать ничего. Повел рукой - лежит на чем-то вроде матраса из плотной ткани. Одного движения хватило, чтобы вокруг снова все налилось багровым, но удержался, не потерял сознание. Ощутил повязки под пальцами: значит, он еще нужен. Плохо...
   Постепенно светлело, он, чуть поворачивая голову, смог осмотреться. Небольшая камера, сухая и вроде довольно чистая. Напротив коридор, кусок стены за ним и еще решетка - но там, похоже, нет никого. Городская тюрьма? Но странно, что здесь так пусто.
   За стеной кто-то засмеялся, окликнул другого. Юноша прислушался - нет, не понять по обрывкам слов.
   Облегчение оказалось временным. Сколько-то еще прошло времени, не до того было, чтобы следить за ним. Когда снова смог хоть как-то осознавать, что вокруг, все опять стало серым, а по ту сторону решетки высилась чья-то фигура.
   Света хватало - увидев человека в черно-красном, он перестал дышать. Только потом разглядел - не Макори, незнакомый человек в форме городской стражи.
   - Оклемался чуть? - спросил тот.
   Лиани промолчал. Мало ли чего ему будут стоит слова. Из-под ресниц разглядывал стражника - нет, у тюремных другая форма, хоть и похожа, и нашивки другие.
   Тот лязгнул замком, вошел, приподнял юноше голову, приложил флягу к губам.
   - Пей.
   Не вода была, что-то травяное, довольно горькое, вкусом похожее немного на полынь и на хвою. Настолько отчетливый вкус, что даже сейчас разобрал.
   - Дрянь редкостная, но поможет, - сказал стражник.
   - Где я? - решился спросить.
   Как ни странно, ответ получил, короткий, но по сути. Так получалось - судьям Макори своего человека отдавать не собирался, поэтому и обратился к приятелю, главе городской стражи. Почему не оставил там, где проходил допрос, неизвестно. Видно, в тайне не собирался этот случай держать.
   - Не знаю, - ответил стражник. - Их дела, не мои.
   В городе у земельных не было места, куда можно поместить заключенного - кроме судейских тюрем, куда привозили совершивших серьезное преступление. С мелочевкой все решали на месте. И в казармах городской стражи преступников не держали, разве что провинившихся по мелочи гарнизонных солдат, да ненадолго запирали нарушителей спокойствия улиц, пока не решали, передать судьям или пусть платят штраф и катятся к демонам. Впрочем, и в тюрьме преступники не засиживались - суд в Землях Солнечной птицы был скор.
  
  
   **
  
  
   ...Глава земельной стражи провинции родом из боковой ветви Нэйта. Макори вынужден подчиняться ему, но не любит; а тот, похоже, питает схожие чувства к Суро. И опасается, что глава Дома намерен поставить сына на его место. Пусть не сейчас, но через несколько лет...
   Мог ли он попытаться подставить Макори? Удар по репутации не серьезный, не удар - царапина, и все же. Проглотишь это, в следующий раз все будет серьезней.
   Это могло быть случайностью, а могло провокацией, направленной на Макори или на мир в их семействе. Тогда непонятно, кто заварил всю эту кашу, но желающих найти - раз плюнуть.
   Можно было остановить допрос, обратиться к отцу, но тошно становилось от одной этой мысли, и он решил сам.
   Но красивый был ход, нельзя не признать. Выбрал тот парень момент для признания! Опять же, случайно или кто надоумил? Лучше всего было бы втихую прикопать и его, и этого Ирисаму где-нибудь в лесу, но слух уже пошел; убрать мальчишку ничего не стоит, а чиновника так просто уже не удастся. Значит, пусть пока и тот поживет, может, скажет что-то еще.
  
  
   **
  
   Запах крови мерещился ему во сне, а наяву она остановилась уже, и темные пятна, проступавшие сквозь повязки, были соком каких-то растертых в кашицу трав. Травы приглушали боль и снимали жар. Аромат их, горький, слегка пряный, был ему незнаком, а ведь не иначе что-то простое, никто не будет тратить на него дорогие зелья. Что-то похожее, но другое ему давали пить - тогда на несколько часов мог заснуть спокойно.
   - Что это за растения?
   - Любопытный какой. Думаешь, пригодится? - хмыкнул стражник-лекарь. Как ни странно, насмешка разбудила желание жить.
   В прошлый раз лекарь приходил с помощником, когда делал перевязку - наверное, и в тот раз, о котором Лиани не помнил. Но теперь заключенный мог сам шевелиться, хоть и с трудом, и помощник не был нужен - а стражнику, видно, хотелось поговорить.
   - Если ты чудом выйдешь отсюда, я тебе все расскажу про травки, - пообещал он, - А пока - нет, примета дурная, открывать секрет человеку, который заберет его с собой на тот свет.
   Сказал, и усмехнулся тут же:
   - Только если тебя и выпустят, я бы поостерегся своих сослуживцев. Ты им устроил веселую жизнь... Слышал, и сотнику вашему досталось, спасло то, что был на хорошем счету и во время твоих подвигов важным делом был занят.
   Лицо жарко вспыхнуло: можно представить... И товарищам плохо пришлось. Десятка была сурово наказана вся, но жизнью не поплатился никто - ему, видно, все же поверили, и спасли их былые заслуги.
   Хорошо, что в земельных у него не служит никто из родни - им бы точно не поздоровилось, хоть и бы и в другой части.
   Он, сознавая свое малодушие, был рад, что не пришлось предстать перед сотником, под началом которого служил. Тот в Лиани верил, поставил во главе десятки, а в скором времени мог добиться и повышения своего подчиненного... Теперь сам пострадал.
   И Нээле... Помог, называется... лишь бы ей повезло хоть сейчас. Спрашивал - на вопросы не отвечали. Может, нашли ее, а может, нет. Лесной дух...
   Все равно бы оставил ее одну. Долг не позволил бы поступить иначе. Довез до надежного укрытия - и назад. Иначе невозможно. Конец один, но хоть сам вернулся - все меньше позора семье и отряду. А так...
  
  
   **
  
  
   "Дорогая сестра, пишу тебе в Дни Малого лета, а получишь ты мое послание, верно, уже после Солнцестояния. У нас все хорошо, хвала Небесам, дети здоровы, и случилось чудо - подле дома цвела яблоня, три года как засохшая. Муж все никак не решался спилить ее, помня о том, как под ней мы признались друг другу в любви, и дерево ответило благодарностью.
   Мы с тобой давно живем далеко друг от друга, но я до сих пор скучаю, и рада была бы, стань мы опять неразлучны. Несмотря на это, я по-прежнему счастлива, как, надеюсь, и ты.
   Одно тревожит меня, дорогая сестра. Ты знаешь, я неплохо разбираюсь в делах, еще отец за это хвалил меня, а уважаемый муж порой ищет совета. Месяца не прошло, как вернулся на родину младший брат нашего господина, Кэраи Таэна. Все были рады ему: оставить Столицу ради севера непросто, это многие понимают.
   Но, боюсь, с его возвращением грядут перемены, которые не принесут нам радости. С весной оживился торговый путь, проходящий через Хинаи. Раньше мы могли покупать у караванщиков товары из Срединных земель и с юга, и продавать здесь. Теперь на такую торговлю надо получить специальное право, а оно дорого стоит, и часть дохода придется отдавать в казну. Но штрафы, если попробуешь пренебречь этим указом, куда выше прежних. Не знаю, можем ли мы себе позволить то, что делали раньше, и таких, как мы, много. Думаю, какая-то часть торговцев и вовсе разорится. Наша провинция так велика, неужто казне требуются те крохи, которые мы получали?
   Боюсь, это еще только начало...
   Но не буду уподобляться совам, приносящим дурные вести. В остальном у нас все хорошо, по осени, если будем благополучны, племянник отправится к вам в Окаэру и привезет от меня подарок. Молюсь о вашем здоровье, сестрица, передаю добрые пожелания всем членам твоей семьи.
   С любовью, всегда преданная тебе Омиэ".
  
  
  
  
   Глава 9
  
  
   В свете полной луны сад казался белым и черным. Даже огненно-красные розы потеряли свое великолепие, став одного тона с потемневшими листьями. А окна ярко сияли, из них доносились нетрезвые выкрики, песни и смех. Дни Хранителей завершились, теперь можно было не стесняться, и радоваться жизни вовсю.
   Бесшумно отодвинулась дверь, и на террасе появился человек - нырнул в темноту, как изнывающий от жары кидается в прохладную воду. Закрыв за собой дверную створку, всмотрелся в пустой сад. В свете луны он сам был - белое и серебро, часть ночного пейзажа. В легкой блузе, а безрукавки не было на нем - во время дружеских пирушек не слишком заботятся о приличиях.
   На лице юноши не было ни следа пьяного разгула. Легкая утомленность - и беспокойство, похоже, вызванное не шумом и звоном за спиной, а чем-то, проистекавшим снаружи. Он запрокинул голову, приоткрыл губы, словно пытаясь пить лунный свет. Порыв ветра ударил, нежданный среди тихого сада. И тут же скрипнула половица.
   Юноша перевел взгляд с лунного диска на кусты барбариса, сказал недовольно, не оборачиваясь:
   - Зачем ты ходишь за мной?
   Невысокая девушка рассмеялась, зазвенели бубенчики на поясе и широких рукавах, черно-алых при дневном свете. Раскосые глаза ее поблескивали, походка, легкая и плавная, сейчас была слегка неуверенной.
   - Там мне... нечего делать. Господин Иэра меня пригласил, но он уже не может поднять головы...
   - Напейся и ты.
   - Нет, нет... Завтра я должна танцевать, - ашринэ сделала поворот, повела в воздухе полуобнаженными руками; плеснул шелк, скользнул по упругим листьям. Снова раздался звон.
   - Ариеру - оборотень, наверное, - обронил юноша довольно язвительно. - Пьет он точь-в-точь как лошадь.
   - Но он хороший, - девушка облокотилась о резные перила. - Я пыталась помочь. Он все пьет, пьет... А почему, не знаю...
   Она смахнула слезу со щеки. Потом улыбнулась.
   - Я буду петь и танцевать для тебя. Тем уже все равно... не отличат меня от напольной вазы.
   Пальцами с острыми ноготками пробежалась по шелковому рукаву юноши.
   - Тебе идет белое, - шепнула она. - Это цвет судей и отшельников...
   - И смерти?
   - Нет, - ашринэ помотала головой. - Смерть - это уродство... Тлен... Небеленый холст, вот ее цвет, а ты... Так мягко блестит, - она тронула шелк его рукава. - Похоже на водяную лилию, из тех, что раскрываются только при лунном свете... к утру опять смыкают лепестки. Говорят, корнями они дотягиваются до Нижнего дома...
   Юноша отмахнулся от хмельной танцовщицы, снова прислушиваясь невесть к чему.
   - Тебя что-то беспокоит? - девушка прильнула к нему, заглянула в глаза.
   - Да.
   - Расскажи... я твоя кошка, я сохраню тайну, - она замурлыкала.
   Юноша со смехом отстранил ее. Подумав, сказал серьезно:
   - Нечто недоброе пришло в город. Сегодня к ночи...
   - О! - выдохнула девушка, покачнувшись. - Ты знаешь?! - глянула с обожанием.
   - Я буду знать. Скоро.
   Ашринэ присела у его ног, откинулась на перила.
   - Какое крепкое вино... забавно... хочется болтать глупости. Но ты ведь не рассердишься? Я всегда... твоя.
   - Это ночь такая... она пройдет, - тихо сказал юноша, на пару мгновений снова утратив живость.
   - Она пройдет...
   Юноша провел пальцами по ветви барбариса, по тонким колючкам.
   - Осторожней! - сказала ашринэ. - Уколешься...
   - И что же? - прижал палец к шипу. Отнял - на коже выступила капелька крови. Девушка вскрикнула, потянулась к его руке, завладела ладонью. Он не противился, - смотрел на лунный диск, ловя каждый шорох в саду.
   Ашринэ прильнула губами к ранке, слизала алую каплю.
   - С ума сошла! - он отдернул руку, глянул сердито. - Не делай так больше. Ступай в дом, лучше развлекай Рииши, он-то не пьяный, - юноша тронул нитку речного жемчуга в прическе ашринэ.
   - Ему никто не нужен сейчас... Давно не нужен, после нее... Странно, что согласился быть здесь, ведь и не смотрит на меня, на других... Ты придешь ко мне завтра?
   - Мне будет не до того.
   - Ахх... а потом тебе снова поручат куда-то ехать... Или будешь в другом месте, я знаю, где... Она настолько лучше меня? Но ты больше любишь тех актрис, словно они свет в окошке. Что они могут дать? Всегда играют, всегда неискренние...
   Летучая мышь вычертила ломаную линию над дорожкой. Тень зверушки была слишком маленькой и легкой, чтобы упасть на белый песок - хрусткий снег в лунном свете. Мышь пела, пронзительно, захлебываясь - охотничий гимн.
   - Что она говорит? - шепнула девушка. - Обычно люди не слышат ее писка...
   - Иди. Я тоже скоро вернусь, - сказал он после паузы, будто и в самом деле узнав что-то из голоса ночной летуньи.
  
  
  
   ...Две танцовщицы - в черном и светло-красном, у обеих широкую юбку украшал прихотливый узор из желтых сплетенных и ломаных линий. Двигались так же - то плавно, то нарочито-ломано. Никакой истории танец не представлял, девушки лишь давали гостям возможность вволю полюбоваться своими искусством и красотой. Хотя по-настоящему хорошо в них было только тело, лица - грубоватое у одной и невыразительное у другой - с трудом угадывались под слоем краски.
   Одна девушка опустилась на колено, руки ее качались, словно тростник под ветром, а другая кружила рядом - тот самый ветер. Ожерелья и височные подвески танцовщиц позвякивали, переливались росой на стебле.
  
   Рииши прикрыл глаза. Легкий звон... словно ручеек журчит. А в окна тянет ночной свежестью; можно представить, что снова - на берегу, и она смеется, перепрыгивая с камня на камень, ловко управляясь с юбкой и просторной накидкой; не прыгает - перелетает...
   Быстро распахнул веки; нет, довольно воспоминаний. Никаких ручейков, просто комната, светлая от множества ламп, угощение, гости ... Просто один из приятелей получил хорошую должность и отмечает.
   Мимо скользнула танцовщица с улыбкой, будто нарисованной на лице. С кем-то она сегодня уйдет? А, неважно.
   - Это все... чушь, - раздался пьяный голос из угла. - Танцевать умеют... в Столице. И красотки там... тоже...
   Рииши, потянувшийся было к чашке со сливовым вином, помрачнел и убрал руку.
   - Ты все еще о ней думаешь? - прошелестело над ухом.
   - Нет.
   - Но она того стоит...
   - Я просил не упоминать эту... особу.
   - Смотри... не боишься разрушить и свою жизнь тоже?
   - "И"? Много чести Лайэнэ. А что до ее жизни, так не беспокойся, эта свое не упустит.
   - Дурак ты, Рииши...
   - Да, я дурак... когда-то поверил в то, что такие могут быть искренними. Думал, она меня любит, а не просто пытается лучше устроиться. Да, и еще думал - кто бы ни приходил к ней, все-таки ждет она только меня.
   ...А мать смотрела с тревогой, хоть и молчала, и отец порой хмурился... Не могли проведать его намерений, и все-таки о чем-то догадывались. А потом, когда все закончилось, отец позвал его и сказал "Ты же видишь, все к лучшему обернулось; я знаю, что ты разумен, но начинал беспокоиться".
   Он бы никогда не смирился с выбором сына. Но сейчас это уже не имеет значения...
  
   Мысли Рииши снова прервал негромкий мягкий голос, в нем было сочувствие:
   - Ты похож на клинок, на анару - но смотри, лезвие направлено внутрь тебя, не только наружу.
   Рииши бросил сумрачный взгляд на обод чашки - по оранжевому небу углом летел журавлиный строй.
   - Клинок... все привязанности между людьми похожи на поединок. А ты, Энори Сэнна, ты хоть кого-то любил?
   - Ты сейчас говоришь о любви, как о самой страшной муке.
   - Она такая и есть...
   Рииши поглядел на молодого человека в другом конце длинной комнаты - пьяный донельзя, тот был совершенно счастлив.
   - Вот кому хорошо! Только тоже ведь ненадолго. Протрезвеет, сам или поможет кто. Как ты, например... Нет, дай мне сказать. Тебя я не виню, напротив... ты открыл мне глаза. - Он снова теперь смотрел на неподвижные журавлиные силуэты, и сам не шевелился. - Нет, ложь, я ведь поначалу и тебя считал виноватым. Почти ненавидел. Ты, хоть не всё, знал обо мне и о ней, но это не помешало... А затем я понял - Лайэнэ лишь водила меня за нос, ей были нужны только деньги. Она такая же, как все эти... Надеюсь, ты-то хоть ей не веришь.
   - Если хочешь, я забуду, где ее дом. Она вернется к тебе...
   - Нет уж! - повторил он. - Мне все равно было, кто она, я не слушал советов... и получил поделом.
   - И не можешь забыть об этом долгие месяцы. Неужели и в Столице, где все до шага расписано, возникают подобные страсти? - Энори задумчиво повертел в пальцах пустую чашку.
   - Они везде, где люди... Не знаю, зачем Сущий нас создал, но он, похоже, забавляется, глядя на таких дураков...
   В свое время привязанность Рииши к особе из квартала развлечений не осталась тайной для близких друзей - благо, Лайэнэ стояла в иерархии ей подобных на высшей ступени. Это портовой или гостиничной девчонкой смешно увлечься всерьез, а такой, как Лайэнэ, дарят золотые шкатулки и драгоценные камни, с ней не зазорно появиться на улице.
   Но взять ее в жены?
   Не сошел ли Рииши с ума, когда о таком подумал?
  
  
   **
  
  
   Ночная стража у Лазуритовых ворот скучала - путники в город приходили чаще с зарей и днем, ближе к полуночи полночь дороги пусты. Так что бесцельно торчи в караулке или прохаживайся туда-сюда дозором, а спать не смей. Любуйся на подвешенный к столбу фонарь, и всего дела. Даже появление трех всадников не смогло развеять вялое оцепенение стражи. Входную пошлину заплатили, подорожная в полном порядке - и проезжайте, задерживать не с чего, досматривать нечего.
   А поздние гости, забыв про короткий разговор со стражниками, направили коней к богатой гостинице; хозяин ее сразу опознал в приезжих старшего и младшего родственников и слугу.
   Им отвели одни из лучших покоев, отделанные кедром, поинтересовались, останутся гости у себя или пожелают спуститься поесть. Господа пожелали, оставив слугу караулить пожитки - приезжие из центральных земель пребывали в убеждении, что в северных провинциях живут сплошь разбойники.
  
   Господин Ариса, третий помощник судьи одного из срединных городков на время оставил службу и торопился к родне, главным образом проведать сестру, что недавно родила двойню. Много лет ждала, когда же станет матерью, почти отчаялась, и вот сразу двойная радость. К путешествию чиновник относился как к обременительной, но неизбежной мелочи жизни, и старался совместить несовместимое - двигаться быстро, по возможности, по кратчайшей дороге, но в местах обжитых отдыхать, как подобает солидному человеку. Здесь, в Осорэи, столице, разросшейся из приграничной крепости до города, он остановился в последний раз перед тем, как увидеть крышу сестриного дома. Сама она жила в предместье неподалеку, в уединенной усадьбе.
   Сопровождал Арису младший брат жены, по молодости слишком любопытный на взгляд почтенного судейского чиновника.
   В присутствии старшего родича он, стоящий ниже, помалкивал, даже когда спустились в общую залу и постояльцы из тех, что еще не спали, выразили желание познакомиться с гостями. Слова не произнес, но смотрел дружелюбно. Во многом из-за младшего и завязалась беседа - один из обитателей гостиницы, с виду северянин, недолго раздумывал, и, спросив разрешения, подсел к приезжим за столик.
   - Как вам у нас? - полюбопытствовал он, обменявшись ритуальными фразами приветствия. А все-таки невежа, отметил Ариса. Спрашивать такое у едва успевшего отдышаться с дороги, да еще прибывшего ближе к ночи... Невежа или просто глупец.
   Однако ответил он куда более учтиво.
   - Здесь, на севере, все слишком отлично от того, к чему мы привыкли. Поэтому я не стану спешить с оценкой, - он скупо улыбнулся.
   Поначалу разговор не вязался, но принесенное хозяином вино - терпкое, на ягодах тёрна - поуменьшило отчужденность - вскоре за столик приезжих подсели еще двое постояльцев, и беседа покатилась ровно. Все собеседники Арисы были уроженцами этой провинции, хоть из разных мест. Сравнивая жизнь своего близкого к Столице городка и северную, гость невольно гордился - тут ничего и не знают, слухи, которые в центре страны летают на крыльях стрижей, тут ползают умирающими улитками. Только о местном известно, а какой в том интерес?
   - Не скажите, - возразил собеседник. - Что нам до сплетен, которые нас никогда не коснутся? Здесь, в предгорьях, совсем иная жизнь. Граница не горит, к счастью, но тлеет. И к чужакам, особенно без подорожной, относятся подозрительно. И творится демоны знают что, да и нечисть...
   Ариса поморщился.
   - Байки...
   Собеседник неожиданно не стал возражать.
   - Не стоит об этом, да ночью... Север для вас - глушь, пусть будет так.
   - Я думал, будет хуже с дорогами, - признался Ариса. - Но тракт, по которому ехали вначале, очень неплох... Правда, одну петлю мы срезали через холмы, там дороги и вовсе не было. Зато...
   Вино окончательно развязало язык.
   Судейский чиновник поведал собутыльникам историю довольно загадочную. Ливень застал троих путешественников вдали от жилья и постоялых дворов, они миновали даже страшноватое на вид пожарище, но, на их счастье, по дороге попалась пустая хижина лесника. Сгодилось, переждать ночь. И там, в нищей пыльной комнате, Ариса нашел красивую вещь - мужской пояс, из тех, какие носят люди состоятельные, не обремененные службой.
   - Клянусь головой - было именно так. Да вот он подтвердит, - кивок на младшего родича, - Крыша худая, стены в щелях, а на полу, в темном уголке - сияет. Наклоняюсь, смотрю - и вижу...
   Ариса показал собеседникам на тот самый пояс, теперь красовавшийся на новом владельце - из дорогой, превосходно выделанной кожи, с золотыми заклепками, а пряжку в форме морского чудища с клубком щупалец украшали прозрачные синие камни.
   - Я бы не взял, - проговорил один из новых знакомых. - Может, оставили для кого знак...
   - Об этом был разговор, - кивнул Ариса. - Но к хижине пристойной тропы не ведет, и запустение такое, что только разбойникам собираться, не честным людям. А взять у разбойников не запретно.
   - Вы бы его хоть не напоказ, - посоветовал другой. Ариса оскорбился:
   - Я не вор и правды не скрываю. Если владелец сыщется - пусть заявляет права.
  
  
   **
  
  
   Как и во многих богатых домах, часть крыши здесь была плоской и служила второй террасой. Полноватая женщина с тяжелым кувшином поднялась на нее, собираясь полить цветы. Воспитанник господина генерала любил их, и многие сажал сам. Порой невесть откуда добывал диковины - к примеру, алый, вылитая кошачья голова, вот-вот мяукнет, или плоский, на ладонь похожий, да еще колючками усеянный. Про иные потом забывал, а с какими-то, часто невзрачными, возился подолгу.
   В его отсутствие следовало помнить, как и с каким цветком обращаться - однажды слуга-остолоп забыл, что господин Энори велел маленький, будто пыльный цветочек теплой водой поливать, и вылил в горшок ледяной, полкружки всего. Так домашние слуги думали, небо на землю грохнется. А ведь обычно господин Энори слова худого не скажет, напротив, всегда рад помочь...
   Служанка со вздохом облегчения поставила на пол кувшин, утерла лоб - хоть давно перевалило заполночь, ветерок прохладным не стал.
   Охнула испуганно, увидев на краю фигуру человека. Тот сидел, скрестив ноги, ветер теребил распущенные волосы, длиной чуть ниже лопаток, касался белого шелка.
   Здесь его нередко можно было застать, особенно ночью, но все в доме были уверены - раз Энори отправился в квартал развлечений, вернется не раньше, чем утром. Когда он пришел?
   Юноша повернул голову, поглядев на служанку. Та пару раз переступила с ноги на ногу.
   - Кирэ, я не призрак, что ты так смотришь... - сказал он с улыбкой, судя по голосу. И другим тоном: - Позови ко мне Ашинару.
  
  
   Ашинара, начальник домашней стражи, был в городе человеком влиятельным. Раньше он заправлял ночной караульной службой всего Осорэи, но затем согласился на иную должность. Однако даже представители самых знатных семей старались особо нос перед ним не задирать - связи у Ашинары были везде. Поговаривали, даже среди хэата, "рожденных убивать" были у него знакомые, хоть про самих легендарных пасынков тени давно не слыхали на севере.
   Кашлянув, он остановился на последней ступени, ведущей на крышу. Энори очнулся от оцепенения, по-кошачьи прогнулся, возвращая телу легкость и гибкость. Встал. Какое-то время стоял молча, глядя на застывшего чуть ниже и в отдалении человека. Тот не нарушал тишины, знал - то, что нужно, он все равно услышит рано или поздно.
   - Я хочу встретиться с одним человеком. Его имя Ариса, он прибыл в город сегодня ночью. Мелкий судейский чиновник. Он остановился в гостинице в квартале Можжевельника.
   - Велеть привести его?
   - Нет, возьми кого-нибудь, и сами пойдем туда.
   - Взять одного? - спросил Ашинара на всякий случай. Мало ли, раз нужно его личное присутствие...
   - Вряд ли тот человек полезет в драку. Довольно и одного.
   Юноша прошел мимо начальника стражи, вплотную, но совершенно неосязаемо. Ашинара двинулся следом. Спустившись во двор, велел охраннику из младших идти с ним.
   А Энори замер на дорожке, будто к чему прислушиваясь. Может, летучих мышей слушает? Их здесь сейчас толпы летают...
   Ашинара не был склонен к пустой болтовне. Если ему велят - притащит хоть глубоководного демона. Или сам к демонам сходит. Или будет стоять, сколько угодно, хотя только что готовился идти.
  
  
  
   Отведенная гостю комната располагалась на втором этаже. Из окна было видно вымощенный булыжником двор, оранжевые круглые фонари по периметру лили на него теплый ровный свет. Не так уж и плохо, по чести сказать, в этих северных землях
   Подумалось: пусть Осорэи особой красотой не отличается, но в нем-таки ощущалась уверенная сила. Да, граница ныне проходит не здесь, а по хребту гор Эннэ, там давно стоят другие заставы, но, пожалуй, Осорэи по праву стал здешней столицей. Вспомнил, как с флагов над воротами смотрели черные драконы, изогнув усеянные толстыми шипами спины...
   Ариса не удержал зевок. Но, хоть устал с дороги, неспокойно как-то было, не понять, получится ли заснуть. Еще внизу подумывал пригласить к себе какую-нибудь красавицу, в итоге решил-таки попробовать отоспаться.
   Чиновник только начал готовиться ко сну - указал слуге, куда поставить таз с водой, достать ночное одеяние - как услыхал во дворе голоса. Выглянул; в оранжевом свете у входа разговаривали несколько фигур, и хозяин среди них. Что-то в едва различимой речи насторожило: говорили о недавно прибывшем госте.
   Мужчины внизу не были похожи на городскую стражу, ее форму Ариса успел разглядеть. Скорее, люди какого-то из богатых домов; оружием - значит, охрана. И еще кто-то с ними.
   Хозяин внизу казался обеспокоенным, но не особо напуганным; и указал именно на окна гостя.
   Заскрипели ступеньки лестницы, шаги нескольких человек приближались.
   Кошмар любого чиновника - когда ночью к нему в дом вваливается стража. Но тут-то за что? Если и обвинили бы в чем на родине, сюда бы весть не успела дойти. Разве что спешный гонец?
   Ноги перестали держать, и Ариса сел на сундук. Через пару мгновений вскочил, разрываемый двойным желанием - сбежать и убедить гостей, что они ошиблись.
   Он, конечно, знал за собой недочеты, но вором не был. Даже приговоры сам не выносил, только вел учет делам и присутствовал на заседаниях.
   Хотя что это он, если к нему пришли от некоего частного лица, вряд ли речь идет об аресте.
   А о чем тогда - среди ночи? Дружески выпить?
   Родственник спал за соседней стенкой, чуть дальше от лестницы. До его комнаты не дошли, стук раздался в дверь Арисы.
   - Кто там?
   - Открывайте.
   В комнату вошли трое. Перепуганного слугу, отодвинувшего засов, отстранили за дверь. Все равно, что толку в нем. Случись какой произвол, один слуга не поможет против вооруженных людей. Двое точно из домашних охранников, а третий, совсем молодой, вообще невесть что - будто его тоже спешно сорвали с места. Одежда из тех, в которых, помимо семейного круга, появляются разве что на дружеских пирушках. Все белое - Арисе в полумраке почудилось, что это глубокий траур, но потом чиновник осознал ошибку. И даже волосы этот третий не заколол. То ли совсем тут, на севере, одичали, то ли просто гостя ни в грош не ставят.
   Но именно он, младший, стражников и привел. Без приветствия начал:
   - Мне жаль, что пришлось нарушить ваш отдых. Я не стану задерживать... Мне нужна одна ваша вещь.
   - Что? Какая?
   - Пока не знаю.
   Молодой нахал огляделся, причем нехорошо так, цепко. Чиновника аж холодный пот прошиб - неужели сейчас перероют все его пожитки? Обошлось. Стражники не двинулись с места.
   - Кто вы такие? Что все это значит?
   Мальчишка назвался советником генерала Таэна. Арисе стало нехорошо, а кому бы иначе? Если не врет, дела совсем плохи. Вдруг все же врет? Слишком уж молод для такого поста. Да и невозможно представить даже крупного чиновника, не то что советника, который бы ночью сам явился на постоялый двор к заезжему путнику. И никакого знака нет. Но лица у стражников... да и сабли явно не для красоты.
   Незваный гость подошел к поясу, лежащему поодаль, на гостиничном сундуке. Трудно было рассмотреть, свет лампы едва касался угла.
   - Этот, - мальчишка едва заметным движением руки указал на него. - Это ваше?
   - Мое. То есть нет, не совсем, - поправился он. Коли дело в поясе, то пропади он пропадом.
   Рассказ о находке вышел кратким и гладким, сказывалась многолетняя привычка. Если в иных случаях, напротив, надо было растекаться словесной вязью, то непосредственный начальник не выносил длиннот и двусмысленностей от подчиненных.
   - Лучше будет, если вы расстанетесь с этой вещью. Я его заберу, - сказал юноша, выслушав.
   - Нашелся собственник?
   - Нет, - ответил тот после некоторого колебания. - Не совсем.
   То ли случайно, то ли издеваясь повторил фразу Арисы.
   - Тогда по какому праву у меня хотят его отобрать? - не столь уж ценная вещь, но неужто здесь совсем нет закона...
   - Вы его уже присвоили? На каком основании? - голос будто окатил ледяной водой. Ариса невольно передернул плечами.
   - По праву находки, пока кто-то не заявит права. Ежели есть владелец, я буду рад возвратить ему вещь. Или если это окажется важной уликой. Конечно, мне не нужно ничего, связанное с преступниками. Что до обстоятельств, при которых пояс попал ко мне - я не имею привычки лгать. К тому же мои слова могут подтвердить двое свидетелей, - голос был гораздо уверенней самого чиновника. Многолетняя привычка...
   - Ох, это... - юноша глянул искоса, тень досады пробежала по лицу. - Вас никто не обвиняет ни в чем. И о преступлении речи нет. Что до владельца вещи, он не станет искать свою собственность. Но пояс... советую расстаться с ним. Его стоимость вам возместят.
   - Но я могу хоть узнать, почему?
   - Вам угрожает опасность, пока вы его носите. Вам и вашим близким.
   - Какая?
   - Вот это неважно. Если угодно, после расспросите горожан - они расскажут, стоит ли доверять моему чутью.
   - Я предпочел бы узнать, с вашего позволения, - упрямо сказал Ариса. Им двигало упрямство, рожденное страхом. Привыкший к уважению, тут он уже давно проиграл, и знал это, и хотел хоть немного сохранить лицо.
   Гость в белом чуть склонил голову на бок, рассматривал Арису, как птица - хлебную крошку. Один из стражников многозначительно кашлянул, но молодой человек чуть приподнял руку, сказал беззлобно:
   - Я никогда не лгу. Эта вещь не принесет вам удачи. Не стоит держаться за нее.
   В чем-чем, а в угрозах Ариса толк знал. Там, у себя, сам бы мог разговаривать так, внешне мягко... только действуя по закону. Но здесь никто не соблюдает законов, теперь уже точно ясно.
   - У меня нет выбора, - хмуро сказал Ариса. Мотнул головой - пусть забирают. Или ждут подношения?
   Стражник тут же сграбастал пояс, глянул на него с интересом. А младший из этой троицы на пояс и не посмотрел, зато на самого Арису - очень внимательно. И вновь - нехороший такой взгляд, клейкий, будто паутина, будто вытянуть что-то пытается.
   Но вот ушли наконец.
  
   Снова сел, утер лоб дрожащей рукой. Силы внезапно кончились, будто воду выплеснули из ведра. Заметил в дверях растерянную физиономию хозяина гостиницы. И мало того что растерянную - еще и счастливую. Наверное, получил хорошую плату... За ним маячил слуга.
   - С вами все в порядке, господин? - спросил первый.
   - Что это было, демон их побери?! - сорвался Ариса. Страх проходил, уступая место бесполезному гневу.
   Хозяин развел руками:
   - Видно, причина нашлась, раз так пришли среди ночи.
   - Ты еще смеешь? Я подам жалобу.
   - Кому, господин? Здесь вас вряд ли поддержат.
   - В Столицу. На самоуправство!
   - Дело ваше, только она далеко... Горы близко.
   Ариса почувствовал, что смешон. Он, всю жизнь стоявший более-менее на страже закона, не мог ничего сделать, кроме как спасовать перед беззаконием, да еще при свидетелях. Ладно этот пройдоха из гостиницы еще не знает, что именно здесь произошло. Будь пояс на самом чиновнике - ведь сняли бы!
   ...Может быть, его жалоба дойдет до вышестоящих, хотя бы до генерала Таэны, ежели он соизволит вернуться, к примеру, завтра. И узнает, что тут творят его именем... Если же нет - не к кому обратиться. Не в Столицу же в самом деле, там посмеются только.
   Хозяин гостиницы снова стал жертвой вспышки его раздражения.
   - Я уже понял, как в этом городе относятся к гостям. Но, ради Нижнего Дома, объясните, кто это такой, что за... - Ариса не договорил, поняв, что еще чуть-чуть, и он покажет свою бессильную злость во всей красе. Подобное не подобало лицу государственному, даже и удалившемуся временно от дел.
   Хозяин поколебался, но ответил, понизив голос:
   - Как бы то ни было... Он видит... недоступное другим людям. Его слушают и господин генерал, и господин Айю, правая рука генерала ...
   Ариса остался недоволен ответом, но иного ему не предлагали. Чувствовал, что радость от предстоящей встречи с сестрой померкла. Он теперь испытывал ненависть к провинции Хинаи и особенно к Осорэи, сердцу ее.
  
  
  
   Энори, вернувшись домой, велел всем оставить его в покое, что было исполнено незамедлительно. Только один из слуг замешкался возле двери снаружи, поправляя развязавшуюся тесьму на рукаве, и видел, что было в комнате. Хозяин, обычно такой чуткий, его не заметил - похоже, все внимание было поглощено принесенной вещью. Оставшись один, Энори взял в руки пояс, погладил золотую чеканку - свитые в клубок щупальца, казалось, напряжены и вот-вот зашевелятся.
   Замер, будто к чему-то прислушиваясь, наконец улыбнулся.
   Спрятал пояс в шкатулку с замком.
   - Он не обрадуется, - пробормотал юноша, закрывая глаза. - Но что я могу поделать... раз ему так не повезло.
  
  
  
   В этот, уже рассветный, час молодая женщина лет двадцати пяти стояла у двери, но смотрела в окно, наполовину прикрытое занавесью из соломки. Волосы, черные с едва заметной рыжиной, стянуты были в узел высоко на затылке, длинная завитая прядь спускалась из узла на спину. Высокая, с тонким нежным профилем, стоящая напоминала косулю, когда та на горной дорожке прислушивается к нежданному звуку. Звали женщину Лайэнэ, и, хоть жила она в квартале развлечений, имя ее произносили не без уважения даже люди степенные. Она не раз становилась причиной ссор, но всегда умела помирить противников, умела отойти в сторону, когда надо, вести разговор, который не оскорбил бы и самую порядочную даму. И пела чудесные песни, иногда сочиняла сама - легкие и прозрачные; говорила, их нашептывает горное эхо. В отличие от многих ашриин, певиц и танцовщиц, она даже в веселье не становилась развязной, сохраняя в манерах некую мятную прохладу.
   Несмотря на то, что с юностью Лайэнэ простилась, лицо ее почти не требовало краски. А носила она, против обычая, не алое с черным, а голубое. Раньше ее пытались преследовать за пренебрежение правилами, но у молодой женщины нашлись заступники из высокостоящих.
   Когда-то ее любил Рииши Нара... Теперь ей было горько и холодно - Рииши все равно не сделал бы ее своей женой, никогда, даже если сам он какое-то время считал иначе... но, может быть, осталось бы тепло между ними.
   Понимал ли он, в самом деле? Наверное, думал, что понимает, а по-настоящему? Выбери он ее, а не семью, ему пришлось бы покинуть город, а может и провинцию, отдать брату право наследования. Вряд ли даже годы спустя отец простил бы своего первенца, надежду и гордость... Слишком большая плата за... за что? А иного союза, помимо брака, не мыслил он сам.
   К счастью, нет уже никаких "может".
   Еще год назад Лайэнэ думала: как бы ни повернулась жизнь, она душой будет верна одному человеку. А потом оказалось, что сердце и верность ее - щепка на водной глади, куда ветер подует, туда и плывет. Стоило этому одному отлучиться на пару месяцев, а второму сказать те слова, предложить ей... А теперь и ветер стих, и щепка утонула.
   За окном пестрокрылая сойка заскакала по веткам, мелодично защелкала. Сойка - знак Дома Нара, птица - вестник счастья.
   Глупости.
   Молодая женщина завернулась в тонкую шерстяную накидку, подошла к окну, поглядела на птицу - и отвернулась. Энори стоит быть благодарной. Он помог обоим не сделать страшной ошибки, за которую платят всю жизнь...
  
  
  
   Глава 10
  
  
   Понемногу становилось легче. Пока юношу больше не трогали, и ясность мыслей вернулась на смену красному туману, в котором колыхались лица и голоса. И былая любознательность не умерла, оказывается, хоть и здесь она казалась совсем бесполезной. Но прислушивался к долетающим фразам, днем ловил солнечный свет, вечером наблюдал за пляской теней от факела в коридоре, пытался разговаривать с теми, кто приносил ему пищу, и не всегда безуспешно.
   Даже сюда, в темницу, проникали новости, дошла и о том чиновнике, Ирисаме, что некстати принял решение выслужиться. Он, которого тоже везли сюда, неожиданно умер в дороге. Вроде сердце не выдержало; Лиани подозревал, что попросту сам предпочел легкую смерть. ...А помощник господина Ирисамы вовремя успел исчезнуть. Обладая хорошим чутьем, он, как только нашли Лиани, связал, видимо, два и два...
   Новостью поделился стражник, который лечил заключенного; какой реакции на известие он ожидал, неизвестно, но был явно разочарован, не получив никакой. Узнав о смерти Ирисамы, юноша ничего не почувствовал. Наверное, должен был сожалеть - все же разговор не равен действию. Но толку сейчас от его сожалений, если все уже свершилось? Скоро встретятся там, в посмертии.
  
   Смерть Ирисамы показала, что разбойники в этой истории ни при чем. Либо все-таки сам окружной чиновник совершил ошибку, либо его подставили и помогли умереть, может, и пропавший помощник замешан. После вести прошел день, другой, третий. Тогда понял, что, видимо, осталось ждать приговора. Верно, решили - в конце концов, просто дураки тоже бывают, не во всем стоит искать скрытый умысел.
   И еще думал, что ему повезло. Можно черпать силы в своей правоте, в ненависти к врагам, в желании кого-то спасти... но всего этого он был лишен. Продолжи они допросы, с ума бы сошел, наверное.
   Его жизнь после смерти Ирисамы перестала иметь значение, но ему все равно заново обработали раны, не оставляли без помощи. Заботились местные, городские стражники, относились к заключенному ровно, порой почти снисходительно.
   - Почему? - спросил он.
   - А что еще с молодыми дураками делать? Пожалеть разве только. Тебе уже досталось и еще достанется. Девушки у него...
   - Не в девушке дело... - уже и сам не понимал, правду ли говорит. Но был уверен - узнай про кого другого, может и не увез бы, но и мимо пройти бы не смог. И, наверное, зря...
   Столь милосердное отношение все же казалось странным. Потом узнал по случайной оговорке - глава городской стражи, господин Рииши Нара намекнул своим людям, что именно это его больше устроит. А его должность делала приказом даже вскользь высказанное пожелание.
   А кое-что сообразил и сам: людей, которых сюда направил господин Нэйта, не очень-то тепло приняли местные. Оно и понятно, земельная стража всегда считала себя выше, значительней, и, видно, эти двое прежним обычаям не изменили. Насолить им наверняка пытались по-разному, и пленнику это неожиданно сыграло на руку: ему сослуживцы слишком уж смерти желали.
   Думал, его переведут отсюда, но, видно, возиться уже никому не хотелось, а Макори Нэйта и Рииши Нара по слухам были друзьями.
   Оставалось ждать.
  
  
  
   Хватит с него, просил сотник; так - ставшим на колено, склоненным - неловко выглядел, словно мощное дерево накренилось. Хватит, он свое получил! Да, простить никак нельзя, но пусть хотя бы останется жив. Отправьте его на дальние выселки с самой тяжелой работой, навсегда, пусть живет только.
   Макори лишь усмехался - мыслями был не здесь. Его уже мало интересовал тот парень. А закон о поднявшем оружие или иначе напавшем на товарища проситель и сам знал. И принимать-то его не стоило.
   Но Айта не причинил вреда никому, лишь обездвижил, настаивал сотник. И сами пострадавшие, и вся десятка за него просит, готовы еще раз принять наказание, раз помешать не сумели. Только он ведь не по злому умыслу, не по пьяной драке или из-за корысти - он честь своего подразделения отстаивал, как ее понимал. Да, он ошибся, он все понял неверно, только ведь мальчишка совсем.
   Разговор становился забавным, и Макори решил продолжить:
   - Помимо прочего, он нарушил приказ.
   - Но, господин, ему никто не отдавал приказа насчет девушки.
   - Освобождение преступника, даже просто помощь ему... - не договорил, лень стало. Но проситель подхватил тут же:
   - Преступника ли? Осужденной она не была, лишь подозреваемой.
   - Разница-то какая? - сердито сказал молодой человек.
   Сотник склонился ниже, лбом почти коснулся пола, заговорил поспешно:
   - Простите за дерзость, я лишь подумал, что, если вам угодно будет проявить снисхождение, это не нарушит...
   Макори слегка махнул рукой, веля подняться и катиться отсюда. Тоже, нашелся мастер игры со смыслами! Курам на смех. И что такого в том мальчишке? Сотник ведь уже едва удержался на должности, и, отправляясь сюда, рисковал очень сильно. За одну эту просьбу Макори мог отправить дробить камень его самого, даже в сговоре не обвиняя.
   Но прозвучавшие слова заставили наследника Нэйта усомниться. Глава земельных главного округа, он был очень молод для этой должности, но метил выше. Пусть не сейчас, но через несколько лет - что лучше для задела на будущее, жесткость или милосердие? Парень тот уже получил хороший урок; может быть, раз просит вся сотня, если и впрямь сохранить ему жизнь, отправить на тяжелые работы и он все равно умрет там через несколько лет? Если слишком здоровым окажется, то и в этом помочь. К тому времени про него забудут уже. Но поначалу у них будет надежда, за нее так любят цепляться.
   А у самого Макори прибавится искренне преданных ему людей. Хотя страх держит сильнее.
   - Я еще ничего не решил, - заметил, что произнес это вслух, и видел, что сотник понял это - тот испугался. Стало немного смешно, и Макори велел подчиненному сей же час возвращаться к отряду и больше не беспокоить.
  
  
  
   Недаром говорят, что слухи сродни ветру - умудрились просочиться даже к заключенному. Туманные, смутные, но все же внушающие хоть тень надежды. Он не поверил бы, если б не поведение земельных, которые его охраняли.
   Те и без того были злы на Лиани. Им не доводилось встречаться раньше, но своим поступком он случайно устроил всем веселую жизнь - проверки и уменьшение послаблений, порою и наказания за то, что раньше спускали с рук. Эти двое, кажется, будут жалеть, если его все же выпустят, даже если зашлют при этом на самые задворки провинции, тяжело работать до самой смерти...
   Они все же свели счеты за то, что осужденный посмел надеяться - рассказали, что Нээле задержали тоже, девушка в тюрьме в Осорэи.
   Городская тюрьма - это много хуже, чем здесь. Правда, обычно там держат недолго, до приговора, но и у городской стражи обычно не остаются. Мало ли что будет и с Нээле. А одинокая, красивая и молодая во власти тюремщиков - это всегда страшно. И еще страшней может быть ее дальнейшая судьба.
   Вечером лекарь пришел сменить повязку. Обычно словоохотливый, сейчас тоже отмалчивался, несмотря на все просьбы, потом рассмеялся довольно грубо:
   - Да ты погоди спрашивать, может, ее уже тоже кто-нибудь из тюрьмы украл. Девчонка, говорят, пригожая, ну ты сам знаешь...
   Не выдержал, выбил у него из руки кувшинчик с целебной мазью, выкрикнув, что хватит уже.
   Поступок глупый на редкость и бесполезный, за такое только по зубам получить; жар стыда залил лицо.
   - Прости... - сказал глухо, не в силах глаза поднять.
   Но, видно, стражей тронул его страх за девушку, а может, стало и самим любопытно. На другой вечер ему рассказали - нашли и задержали ее не в лесу, а неподалеку от Осорэи уже. Она, похоже, туда направлялась.
   - Что за...
   Устал он дергаться в этой паутине, как муха, и ничего не знать.
   Зачем беглянка направилась к городу - решила, что там скрыться проще всего? Но все дороги и бездорожье прочесывала земельная стража. И некуда одинокой девушке податься, даже если доберется до городских ворот. Значит, были помощники у нее, были знакомые здесь. Значит, и все остальное может быть ложью.
  
  
   **
  
   Когда Суро вызывал Макори к себе, тот никогда не знал, в каком отец расположении духа. Угрюмо думал - так, верно, и мать его, шла, не зная, чем встретит муж. Виновен тот в ее смерти или же нет, она умерла молодой. И вторая жена, мать единокровного брата, верно, боялась... теперь и ее нет, и в глубинах дома прячется третья, тихая девочка.
   Но сейчас отец встретил старшего сына доброжелательно.
   - Я тут придумал кое-что, - сказал он. - Мелочь, но и малым не стоит пренебрегать. Раз уж ты позволил этой истории прозвучать, сделаем ее громче, зайдем с неожиданной стороны. Ту девку поймали? Добейся, чтобы она согласилась говорить то, что нам нужно. Только не силой, святых Небес ради! Никто не поверит в добровольно сказанное, если она будет полуживая. Как? Да уж придумай. Будто настолько сложно.
   - Что хмуришься? - спросил Суро. - Опять твоя глупая ревность к делам по земельной страже? Без моей помощи так и останешься деревянным болванчиком, пугалом для крестьян.
   - Я все сделаю, - ответил Макори.
  
   Теперь судьба Айта была решена. Даже если отправить его в каменоломни или еще куда, кто-нибудь сможет там разыскать и разыграть как свою фигурку. И пусть он сказал уже все, что знает, можно вложить в него и чужие слова. И они сами могли бы, наверное, но лучше не рисковать.
   - Ты ж моя золотая, - сказал Макори, из отцовских покоев пройдя к клетке и почесывая за ухом хассу, огромную хищную кошку с движениями текучими, как вода. Он единственный не боялся кормить ее с рук, хоть и был всегда настороже. - Поможешь мне? Я тут кое-что придумал...
  
  
  
   **
  
  
   - Нехорошо стало в округе, - широкоплечий, похожий на оживший валун кожевник задумчиво прихлебывал крепкую настойку, словно родниковую воду. - На небе узоры, будто кто кистью разрисовал... то светлые, это ничего, а то вдруг красные, сущая кровь! Старики говорят - не к добру...
   - А брат мой лес по реке сплавляет, рассказывал - в горах стало странное эхо, - поддакнул хлипкий человечек, опасливо поглядывая по сторонам. - Не только слова повторяет, но и само прибавляет то, что слышать бы и не надо... нехорошее говорит, вещее.
   - После пары чашек такого пойла услышишь, как и камень заговорит, - прокашлял еще один человек из угла. - Отрава же!
   - Земля сердится, - вздохнул хозяин кабачка, ставя на стол еще один кувшин "отравы". - Будет неурожай...
   - Крестьяне говорят - по приметам вроде как не должно... а того, что творится, они и сами не понимают.
   - Боитесь - ну так идите сами знаете к кому, - донеслось из угла. - Он ваши страхи развеет, или наоборот... в каком настроении проснется!
   - А вот не стоит плохого о нем говорить! - насупился хозяин кабачка. - Это же... талисман Осорэи!
   - А может, и впрямь спросить. Он понимает, каково нам, простым людям, и не скрывает, что наш по рождению. И это как нож острый там, наверху, - еще один участник беседы, горшечник почесал затылок.
   - Это их дела. Из нас никто от него иного, кроме добра, не видел!
   - Э, врешь, - вмешался кожевник, осушая очередную чашку. - Где оно, то добро? Слухи разные ходят, мало ли, с кем он знается.
   - Недоумки слухи и распускают! Сколько уж он предупреждал о напастях - в прошлом году о разливе реки, старые крестьяне и те не ждали. Или о ранних морозах, да всего и не перечислить. А на границе? Не будь его, приграничье давно бы заполыхало, он же ухитряется разузнать, по какой тропе рухэй попробуют сунуться к нам.
   - И щедрый, как никто другой, - влез в разговор еще посетитель. - То одному, то другому вещицу какую-нибудь подарит... будто сухой листок. А продашь такую безделицу - месяц прожить можно.
   - Тьфу. Нашел, за что хвалить... У него, небось, то есть у господина генерала, дом забит золотом!
   - А от других-то дождешься, как же...
   - Дом Нэйта еще и последнее отберет, - хозяин опасливо понизил голос, обернулся на дверь. Словно услышав его, в кабачок зашли пара военных низкого звания, иные сюда не ходили; разглядев, что они из городской стражи, не из земельной - зеленые полосы на бежевых рукавах, зеленые головные повязки - говоривший вздохнул с облегчением.
   Городские плохо ладили с внешними стражами - так повелось издавна. А воины границы недолюбливали и тех, и других. Даже среди простых горожан порой пролетали сплетни, что лишь господину генералу удается управлять этой тройной упряжкой упрямых волов, каждый из которых рад бы пойти в свою сторону.
   Стражники услышали помянутый дом Нэйта и последовавшее за ним имя Макори. По губам самого старшего скользнула усмешка - он демонстративно отвернулся от говоривших и потребовал вина. Остальные, похоже, и сами имели что сказать, но положение не позволяло.
  
  
   **
  
  
   Макори в этот час пребывал в хорошем расположении духа - так бывает доволен хищник, поймавший большую добычу. Он ходил взад и вперед по комнате, плетеный ковер глушил шаги. Свет разбивался о золотые нарукавные браслеты, он заполнял небольшую комнату так же, как сладкий смолистый аромат, не слишком подходящий для начала лета.
   Свет падал и на украшавший стену портрет великого военачальника эпохи Первых Сыновей; портреты были нечастым явлением в Землях Солнечной птицы, удостаивались их немногие. И свитки с описанием сражений тоже, казалось, сияли; в прошлый раз другие лежали на столе, и в другом порядке: эти записи Макори явно читал, а не держал для пущей важности.
   Рииши наблюдал за хозяином с места, единственного, куда не попадали прямые солнечные лучи. От них загораживал высокий пышный букет в напольной вазе. На столике рядом стоял кувшинчик с отличным вином, чашка и легкая закуска, но гость ни к чему не прикоснулся.
   - Хоть теперь признай, ты сделал глупость, - говорил Макори. - Что городская стража, даже столицы Хинаи? Ладно бы нашей главной Столицы... Мог бы получить лучший пост.
   - Как ты?
   - Как я, - легко согласился тот. - Твой отец, конечно, чрезмерно строг. Сам-то ведь был правой рукой Акайо Таэна, сейчас мог бы сделать тебя хоть своим младшим помощником, оружейное дело - занятие превосходное.
   - Отец тут ни при чем, - несколько прохладно ответил Рииши. - Я сам так решил. Сумею справиться с городской стражей - будет видно, что дальше, не сумею - не о чем и говорить.
   - А, да что с тобой... - хозяин дома махнул рукой, не утруждая себя излишней вежливостью. - Я ж по-дружески... Ну хоть в караульные иди, мне-то что.
   - Ты-то своим местом доволен, ну и ладно, - отозвался гость еще более сухо. Мелькнула мысль - а доволен ли? Все эти свитки, портрет на стене...
   - Кстати о месте, о моей земельной страже. Знаешь, наверное - задержали ту девку, которая плела про нежить в холмах, - ухмыльнулся Макори. -.Она немного посидела в тюрьме, сейчас в моем доме. Хочешь на нее посмотреть?
   - Нет.
   - Почему?
   - Женщин я, что ли, не видел?
   - Таких, из-за которых стража Хинаи плюет на долг и закон?
   - Хоть бы и так.
   - Как пожелаешь. Она не в моем вкусе, к сожалению... Тебе тоже вряд ли, ты не любитель тихих, но дерзких мышек. Ты бы слышал, как она со мной говорила! А тот дурак из стражи клюнул, они там ездят лишь по глухим деревням, сам можешь представить, какие там красотки... Лучших-то забирают еще в малолетстве.
   - Раз девушку нашли, полагаю, скоро конец всей этой истории. Будешь еще допрашивать того парня? Твои люди, охраняющие его, с моими не очень-то ладят.
   - Сперва посмотрим, что расскажет она.
   - Надеюсь, ты еще и девушку не передашь мне на хранение?
   - Нет, ее подержу у себя, - ухмыльнулся Макори. - Хоть и говорил уже, что она не в моем вкусе.
   - Но почему ты забрал ее из тюрьмы?
   - Гляди сюда.
   Макори поднял на ладони что-то блестящее, малиново-красное, с одного бока похожее на виноградную гроздь.
   - Узнаешь его?
   - Нет, - ответил Рииши, невольно вглядываясь в кристалл-виноград.
   - Необычная огранка, будто мастер начал и не закончил. Приметная драгоценность. Принадлежала Амайэ Иэра, жене главы Дома. Все время возила с собой камень, пока не лишилась шкатулки во время паломничества к гробнице великого целителя, полгода назад. Обокрали ее. Обнаружился самоцвет у этой курочки...
   Рииши поднялся стремительно.
   - Это правда?
   - С чего бы мне врать? - Макори достал из шкатулки темно-красный кристалл, покачал на ладони. - Я вчера полвечера убил на нее, пытаясь добиться, откуда у нее камень. Девчонка только блеяла что-то невнятное, через слово противореча сама себе. То ее спутница была небогата, то своими руками всучила случайной попутчице шкатулку с самоцветами. Ну и призраки-людоеды, конечно.
   - И что ты с ней...
   - Да ничего пока. Сидит взаперти.
   Рииши удивился такой небывалой мягкости - со вторым участником этой мутной истории поступили без всякой жалости. С чего бы тогда...
   Не успел додумать, Макори перебил его мысли:
   - Посмотри, как солнце играет внутри камня, неудивительно, что хозяйка так убивалась.
   - Так расскажи Иэра, что камень нашелся! - откликнулся гость, успевший рассмотреть турмалин.
   - Всенепременнейше. А девка, ты только представь, пыталась призывать в свидетели невиновности человека, нарушившего должностную клятву. Мол, он подтвердит, что она не пыталась ни с кем связаться, и кротко ехала, куда везут. Но ведь покинуть эти земли она и хотела, не так ли? И я еще по-прежнему не уверен, что не оба они из шайки.
   - Вероятно, ты прав... Что будешь делать теперь?
   - Еще не знаю. Хочу-таки услышать правду. Но самому быстрее и вернее дознаться. Ты же знаешь судейских. Если бы в этом не был замешан мой человек... нашел он себе подружку, нечего сказать. Дерзость и наивность, хорошая пара, для дураков! Ну, скоро она что знает, скажет. Достаточно припугнуть. Как думаешь, если ее выпустить к моей красавице хассе, девка заговорит? Ты ведь уже видел эту кошечку? Шерсть - чистое золото, а глаза...
   - У тебя словно не дом, а... - Рииши не договорил. - Ладно твой человек, но девушка не принадлежит к числу стражников. Одно дело - наказание за проступок, другое - развлечения.
   - Да брось, это просто бродяжка, даже если и не разбойница.
   - Так отправь ее снова в тюрьму, а оттуда сошлют на выселки. Уже ставишь себя выше закона?
   - Если и так? - неожиданно тихо спросил Макори.
   - Генералу не понравится точно.
   - А он узнает?
   - Узнает. И даже если я смолчу - языков много. Ты высоко хочешь забраться, зачем же сам рубишь под собой лестницу?
   - С чего ты взял, что я хочу лезть куда-то еще?
   - Ты сам говорил на пирушке у Кайто.
   - А, забудь. Мало ли скажешь по пьяни...
   - Ты не был пьян. Впрочем, как угодно.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего. Жаворонок и сойка не враждуют, и я тебе не враг. Но я чту закон. Это дело судейское, - произнес Рииши, и, не дождавшись согласия, тихо закончил: - Ты ведь знаешь, сейчас меняется многое, и вам не позволят быть прежними.
   - Да уж конечно. Вашему Дому давно ли пристало забыть о себе ради Дома Таэна?
   - Мы служим своей родине. А их право отдавать приказы подтверждено самим временем и даже Столицей.
   - Столицей... они поддержат и другого, может, более достойного. Ты честный человек, но ценишь не тех друзей.
   - Прости, я не хочу это слышать, - сказал Рииши.
   - Ладно, я забыл, с кем говорю, - примирительно, и при этом чуть свысока ответил Макори. - Дом Нара... это оплот законности, хоть среди вашей родни почти никогда не было судей.
   - И я рад, что репутация нашей семьи такова.
   - А не как у Нэйта? - рассмеялся хозяин. - Но нас боятся, в этом есть преимущества.
   Какие же они все-таки разные со своим братом, мелькнула мысль у Рииши. Совсем как мы с Сэйку, только... только другие. Тот, Суро-младший - молчаливый тяжеловесный бычок, не особо заметен, если не рассердить, а Макори нравится делать все напоказ. И, будто в подтверждение этого, Макори сказал:
   - Ну, а я все же намерен сам разобраться с девчонкой. И проволочек не будет, и лишних слухов до времени, - чуть прищурил глаза, что-то высчитывая: - Допустим, часа через два. Так что, заглянешь на представление?
   - Это же хищник. Если она случайно убьет или покалечит...
   - И что? Камень все равно у меня.
   - Нет, - Рииши поднялся. - Остановить я, тебя, видимо не могу, раз ты уверен, что вам все позволено. Но и сам оставаться не буду.
   Коротко кивнул и направился к двери.
  
  
   **
  
  
   Из Столицы пришло известие - в Хинаи едет аталинский посол. Младший Таэна, получив эту весть, с утра перебирал варианты один другого хуже. Северянин имеет дозволение Солнечного и намерен говорить с Тагари и с ним самим о границах и мире с рухэй. Почему сюда, ведь есть же другой аталинский посланник в сердце страны, где и решается все? Что стоит за этим? Может, на место братьев уже подыскали человека, а их обвинят в преступном сговоре с гостем, которого сами же прислали в провинцию?
   На глаза попалась записка - мелкий изящный почерк. Кэраи скатал ее в шарик и бросил на стол. Шайхен из дома Ная, еще одна молодая вдова - надо признать, красивая, и, похоже, никем не подосланная - в очередной раз намекала, что сердце ее разбито, и с горя она уйдет в отшельницы куда-нибудь в глухие горы. Скорее бы, что ли...
   Вышколенный слуга возник с другой стороны дверной занавеси - его силуэт замаячил расплывчатой тенью на полупрозрачной ткани.
   - Что там еще? - устало спросил хозяин дома.
   - К вам господин Рииши Нара.
   Это был приятный гость, хоть и немного некстати. По крайней мере, так думал Кэраи. Но все оказалось иначе, неожиданностью обернулось. Рииши, с трудом удерживая голос ровным, сразу после приветствий рассказал о Макори, девушке, стражнике, убийствах и турмалине. В темных глазах, обычно глядящих задумчиво, будто бы внутрь, отчетливо читалось негодование.
   - Точно тот камень? - усомнился Кэраи.
   - Да, я хорошо его помню. Госпожа Амайэ рыдала месяц, не меньше.
   - По крайней мере, найдены если не преступники, то украденное.
   - Да, дело они делают. Но в остальном... есть же закон. Есть суд.
   Кэраи задумался.
   - Если он намерен сделать то, что сказал, Макори действует не к славе семьи. Но я считал вас друзьями.
   - Мне трудно ответить что-либо, - чуть напряженно сказал гость. Лицо его, резковатое, выразительное, стало неподвижным. - Но я по-прежнему готов помочь ему самому, только не в этом. И славе их Дома беззаконие не послужит.
   - Надеюсь, это излишки молодости, и Макори - а он вовсе не бездельник - научится действовать на благо провинции. Пока он скорее старается добиться обратного.
   - Страху он умеет нагонять почище, чем иные бандиты, - подтвердил Рииши. - Я успел заметить девушку там во дворе, похоже, она и есть... Домочадцы его не остановят.
   - Интересно, зачем он привел ее в собственный дом, даже если захотел допросить лично... Думаешь, Суро-старший не знает? Вряд ли Макори пойдет против его воли.
   - Его нет в городе, он отправился проведать родственника.
   - Скажи, а тебе-то что со всего этого? - спросил Кэраи с любопытством, - Ты чего-то хочешь от меня?
   Рииши смутился. Ответил неуверенным голосом:
   - Дело в том, что... еще один участник той мутной истории сейчас под надзором моих людей. Это глупо, но я словно считаю себя причастным...
   - Я знаю о том человеке. Но что ты все-таки хочешь?
   - Вы вмешаетесь?
   Интересное предложение... Вроде бы никакого двойного смысла, глаза Рииши просящие, тревожные, искренние. Но мало ли что.
   - Пожалуй.
   Любопытно, что глава семейства Нэйта именно сейчас отсутствует дома. Хотя, разумеется, мало ли в мире случайностей, подумал Кэраи. И велел оседлать коня - в носилках более подобает явиться, чтобы не выдать спешки, пусть даже все о ней догадаются, но так надоели эти коробки с занавесками, еще в Столице. А говорить про него и так будут.
  
  
   **
  
  
   Солнце высоко поднялось, раскалив воздух, и таким же круглым и желтым, как солнце, был покрытый песком клочок земли. За небольшим ограждением бегал зверь - яркий, текучий. Человек держал его на длинном кожаном поводке.
   Стоя у загородки, Макори смотрел на свою любимицу. Но складка между бровей так и не разглаживалась. То, что сегодня произошло - к чему приведет? Чувствовал себя так, словно решил выпить вина, а вместо этого упал в винный омут. Вроде и то, что хотел, но вышла скорее беда, чем радость.
   Золотая заколка, казалось, потяжелела, да еще и нагрелась на солнце. Не глядя, стащил ее с волос, бросил на землю. На сегодня все, никто больше не явится. Даже отец. Можно вернуться к себе и как следует все обдумать. И дочитать главу "Трактата о военном искусстве", от которого отвлекся с утра...
   Если получится; все-таки мысли упрямо сворачивают в сторону дел сегодняшних, а не минувших.
   Макори, оставляя в стороне замысел отца, сам не мог понять, кем считать ту задержанную девицу. То ли воровка, то ли шпионка... а может, и впрямь приблудная дурочка. Не слишком красива, хотя ничего так, если душой не кривить, но женских уловок будто вовсе не знает. Хотя - получила же она помощь, и еще как быстро!
   Камень... хорошо, что том, как и где отыскали его, знает только пара самых верных людей. Тот чиновник мертв. Шайку, у которой обнаружили драгоценность, уничтожили. Турмалин хозяйке вернуть не успели ...
   Отец хотел шантажом подобраться к одному из верных семейств Таэна. Девчонка могла бы рассказать вещи, бросающие тень на почтенное это семейство: разбойники, которым щедро заплатили, клевета на должностное лицо...
   Мелочь, но Кэраи бы десять раз подумал, прежде чем доверять этому семейству, даже если на словах заручится помощью. Значит, еще меньше союзников.
   А если что, с отца взятки гладки.
   Да, ловушка сработала, но совсем не так, как рассчитывал Суро. И сработала ли? Если вместо зайца в силки попался медведь, да еще и дождался охотника? И все-таки Макори было, пожалуй, даже весело: отец в жизни не догадается, что его план провалился не по чистой случайности. Но неприятный осадок остался. Все-таки наследник Дома Нара человек надежный, хоть и повернутый на правильном, как все их семейство. Его бы склонить на свою сторону, заручиться поддержкой. Только отцу надо иное, а Рииши теперь не забудет...
   Золотая голова повернулась, глаза цвета гречишного меда остановились на лице хозяина. Хасса издала короткий звук, средний между рычанием и мяуканьем. Легла на песок и забила в воздухе лапами. Ровно как при той девке... Тогда еще мордой о решетку потерлась, будто прося, чтобы погладили. Только вот молодой хищник не выносил чужаков. А перед хассой стояла - она.
   Как объяснить то, что случилось?
   Макори помнил перешептывание за спиной, и расслышал в нем одобрительные нотки. Только сильное изумление могло побудить слуг разговаривать при хозяине; но вместе с раздражением он тогда ощутил неуверенность - может, и вправду перегнул палку. Дому Нэйта нужна поддержка Столицы, а как там посмотрят, неведомо.
   Нет, он не собирался отдавать девчонку хассе, кошку хорошо накормили. Но вести себя так... слуги уверились, что видели чудо. Да и сам Макори слегка растерялся от неожиданного благодушия хищника. Может, ведьма? Угораздило связаться... Теперь ясно, почему Лиани Айта покинул земельную стражу. Чары, иначе никак. И незаметно для человека в загончике нарисовал в воздухе знак охраны от зла.
  
  
   **
  
  
   - И ради этого чучела стоило преступать закон?
   Конечно, он издевался, но в тоже время был удивлен по-настоящему.
   - Надо узнать, прежде чем он умрет - что он в тебе нашел? Показать тебя, и спросить - может, он тогда был попросту пьян?
   Значит, жив, и, может, я еще увижу Лиани, откликнулось в душе Нээле одновременно радостью и страхом.
   Девушка молчала. Таких, как этот человек, она видела. К счастью, редко - те высоко летают, что им копошащиеся на земле.
   Голос у хозяина дома был отлично поставленным от природы, и тяжелым, тягучим - словно смола, в первый миг сладкая, но тут же наполняющая рот горечью, от которой уже не избавиться.
   - Я думал, мне служат верные люди. Не ожидал. Но я сделаю так, что больше предателей не найдется.
   А потом был блестящий фиолетовый камень и временное одиночество; затем песок, сильное текучее тело за загородкой, и - совсем рядом...
  
   Словно очнувшись, девушка вздрогнула, огляделась. Кожа еще ощущала солнечный жар, а в ушах звучали голоса. Но здесь нет никого, и она не стоит у решетки, а сидит на невысокой мягкой кушетке, сложив руки на коленях, как подобает в присутствии высокородных. Только в светлой комнатке, рядом с Нээле - лишь тень от сосновой ветки.
  
   Как врезалась память золотая хасса, взгляд ее, так, напротив, с трудом запомнилось все остальное. Будто рыбу вынули из воды и бросили на песок, а затем в садок, и неизвестно - выпустят, или все, поздно шевелить плавниками?
   И как она стояла, следя за приближением хищника. Видела каждую шерстинку на морде, каждый жесткий торчащий ус и еще заметные темные крапинки в медовых глазах, значки удлиненные чуть расширялись, когда солнце ныряло за облачко, и сужались вновь.
   Когда хасса начала тереться о деревянные столбики, ласкаться к девушке, та не поняла ничего. А после не испытала облегчения. Ведь даже если зверь ее не тронет, тут, за спиной, человек с таким же взглядом ленивого хищника.
  
   После был голос.
   - Прекрасно, - произнес он. Нээле тогда оглянулась. Какой-то мужчина стоял у беседки, темная фигура на фоне молочного цвета занавеси над входом.
   - Слуги сказали, что я увижу хозяина дома в саду. Я велел им не беспокоить вас, не уведомлять...
   Шагнул вперед, выходя из тени, солнце рванулось к нему - но лишь золотое шитье заиграло, одежда не стала светлей. Девушке он показался приятным с виду - еще довольно молодой, сухощавый, с очень внимательными глазами. Складка у губ - видно, часто думает о невеселых вещах.
   Хозяин кивком велел выпустить девушку, Нээле вышла на ватных ногах, оглянулась на кошку - та села вылизываться, будто домашний питомец.
   - Большая честь для меня ваш визит, - прозвучало угрюмое, ни радости, ни особого почтения не было в голосе.
   - Это что, новый способ допрашивать девушек - выпускать к хищнику? Столичное веяние докатилось, или северное? - гость говорил непонятно - то ли с издевкой, то ли и впрямь удивлен и спрашивает. - Пожалуй, рановато вводить такие традиции у нас в Хинаи, люди к ним еще не готовы. Как полагаете, господин начальник земельной стражи округа?
   На людей девушка боялась смотреть, не поднимала головы. Стояла, чуть поклонившись, дрожала.
   Ответа так и не последовало. Он не решается возразить, подумала Нээле. Плохо придется его домашним.
   - Рад, что мы пришли к согласию.
   Услышала шорох шелка, поняла, что гость подошел к ней.
   - Я застал только самый конец. Хорошо, что никто не пострадал. Что ты сделала с кошкой?
   - Не знаю, кажется, она просто была не голодная, - пролепетала Нээле, позабыв о подобающем обращении.
   - Может, и так... Подними голову.
   Нээле подчинилась.
   Глаза у него оказались довольно светлые, взгляд и далеким, и близким, как, по слухам, бывают горы для путников. Вновь голову опустила. Хоть и была напугана, покрой его одежды отметила - ощущалось в ней нечто, свойственное скорее срединным землям, не северу. Он жил в Столице или рядом, подумала девушка. Тамошнее не изглаживается долго.
   Темно-зеленое дорогое сукно, и более светлое, оттенка морской волны - снизу, и кайма-вышивка в виде волн, это уже точно срединные земли. А на руке кольцо, лишь одно, с плоским камнем, на котором вырезан некий знак, может быть, родовой. Нээле знала такой самоцвет - зеленый гранат.
  
   Дальнейшего разговора она не слышала, ее увели в сторону, в тень.
   Только видела - гость держал на ладони камень ограненный под виноградную гроздь. Хоть далеко было, почудилось - каждой из "ягод" заиграло солнце - густо-малиновым.
  
  
   Человек в темно-зеленом распорядился доставить задержанную к себе. Нээле подумала, не является ли он судьей в здешних краях, но откинула эту мысль. Не похож... ни одного знака на одежде, из тех, что носят даже не занимаясь делами, и повадка иная. Нет в нем судейской цепкости; хоть и невелик был ее опыт, уверена была, что не ошибается. Он выше судей.
   Оглянулась, когда ее выводили - боялась встретиться взглядом с хозяином дома, но так и тянуло, несмотря на страх. Но он стоял спиной, и даже так напоминал грозовую тучу. Девушка невольно вновь пожалела домашних его - вот уж кому достанется...
   А потом был другой богатый дом, и все смешалось у нее в голове - чувствовала себя мошкой, попавшей в драгоценную шкатулку. Не до красоты, раз крышка захлопнута.
   И вот...
  
  
   **
  
  
   Ничем не схваченная челка лезла в глаза. Ладно, это еще не беда, чуть встряхнуть головой, и можно смотреть свободно. Привык, что волосы убраны - с распущенными глупо скакать верхом, особенно в ветер, хоть и не слишком длинные пряди, несколько ниже плеч. Связать бы их, но нечем. Сам понимал, что ведет себя глупо, но раз потерял право на повязку стражника, просить замену, полоску ткани какую-нибудь, не считал возможным.
   Даже странно, что такая мелочь мешала, сейчас-то. Но лучше отвлекаться на мелочи, чем постоянно тревогу испытывать. С тех пор, как ему сказали про Нээле - она в городской тюрьме...
   Места себе не находил. Что с ней? Жива ли еще?
   На его вопросы больше не отвечали, двое суток прошло; наконец один из охранников сжалился и сказал, что вроде она жива и вроде ее вчера забрали оттуда, как бы ни в дом господина Нэйта... больше не ведал ничего.
   Лучше бы уж и этого не рассказывал: юноша слишком хорошо знал, чем может закончиться эта встреча. Но вокруг снова сомкнулось молчание, и не в меру болтливый охранник больше не появлялся. Зато на другой вечер земельные, охранявшие Лиани, объявили о приговоре. Все-таки чаша весов склонилась не в его пользу.
   Что ж... это не худшее, что могло случиться.
   Когда, спросил, но день пока не назвали. Пообещали скоро.
  
   Лиани, сидевший у стены, глянул на сумеречное небо.
   Отец, мать, братья и сестры... семья теперь опозорена. Но всегда была на хорошем счету, и со временем все забудется... И все же какое-то время будет непросто, особенно младшей сестре: возраст невесты. Не решался просить за них Заступницу - вряд ли его слово будет услышано.
  
  
  
   Глава 11
  
  
   Разноцветные полосы ткани мелькали, будто в лавке у торговца, когда привередливая модница никак не может сделать выбор. Невысокая немолодая женщина воздела руки к небу - точнее, к деревянному потолку.
   - О Сущий. Вы все вместе разучились танцевать?
   - Нет, Госпожа Ведьма, - хихикнула молоденькая актриса. По всему было видно, что главу труппы тут не боятся. Однако тут же она скроила умильную мордочку - лицо, на котором пока не было краски, стало таким забавным, что несколько девушек рассмеялись.
   В театре киири играли только женщины - в противовес театру онна, здесь ставили забавные или трогательные сценки из жизни. Порой на сцене полноправными партнерами актрис становились куклы.
   Легенды и мифы, философские сказания, истории на грани вымысла и реальности не допускались сюда - считалось, женщины не в силах передать подлинные страсти и волшебство. Им оставались сюжеты более мелкие... но и тут было где развернуться.
  
   - Кошачий концерт, - человек с флейтой в руках, только вошедший за кулисы, близоруко прищурился, разглядывая, что происходит на сцене. Он не принимал всерьез женщин из театра киири, считая в большинстве глуповатыми пустышками.
   - Оставь девчонок в покое, - рассмеялся Энори, который устроился на сундуке с веерами и бросал их актрисам, когда исполнявшаяся в пьесе песня-история требовала замены.
   - Нет уж, - хмыкнул вошедший, коротко, но учтиво поклонился гостю. - Я не хочу, чтобы опозорилась Осорэи!
   - Послушай, - сказал тот. - Они такие забавные... Это новая пьеса.
   Флейтист уселся с ним рядом, но стараясь невзначай не коснуться. Советник генерала покровительствовал театру, немного даже чрезмерно, и порой Таши испытывал беспокойство. Есть некая черта, переходить которую нельзя... Но Энори, казалось, вот-вот и забудет грань, отделяющую его от актеров. Он заметно оживлялся, находясь тут - обычно вел себя более сдержанно, но по улыбке и взглядам легко было распознать, как забавляет его ношение маски. Театральная вычурность, чувства, доведенные до предела, были ему, как вода. И он лучше, чем сами актеры, понимал, как приняли пьесу - не просто восторженно или прохладно, но и почему, что ощутил тот или иной зритель. Одно Небо знает, откуда, ведь делился сразу после спектакля, просто не успел бы поговорить со всеми...
   - Сэйэ, фальшивишь на этой строке, - поморщился флейтист, слушая, как одна из актрис исполняет песенку. - Кто отдавил тебе уши?
   - Всезнайка, тоже! Лучше поучи Юмиэ играть! И не держать флейту, как поводья бешеного коня, - изящная девушка - вылитая кошечка - запустила в Таши кольцом от веера. И кокетливо улыбнулась соседу музыканта.
   Она не выглядела оскорбленной. Таши знал ее манеру создавать роль, ее образы бойких служанок - мило, не больше. А считает себя достойной столичной сцены... Судя по поведению этих двоих, в настоящее время Сэйэ - фаворитка Энори в труппе. Скоро расстанутся к обоюдному удовольствию - ему надоест, а девчонка сбежит из глуши устраивать свою судьбу. А пока ему по душе, что она вечно разная и прямо искрится жизненной силой...
  
   - И что думаешь обо всем этом? Или правда не нравится?
   Таши только поскреб подбородок да повертел в руках флейту свою. Сколько ему лет, трудно было понять. Щупленький, с корявой, но ловкой фигуркой, волосами, в которых седые нити перемежались с черными, на флейте он играл куда лучше, чем разговаривал - стоило закрыть глаза, как под переливы инструмента можно было увидеть облака, странных созданий, сходящих на землю, или радугу, или парящих над костром огненных птиц.
   Что флейтист, что Сэйэ имели право обращаться к высокому покровителю без церемоний - разумеется, наедине. Энори нравилась подобная простота, он ни разу не показал пропасти между ними.
   Одно время Таши учил его владеть инструментом. И это было самым сильным огорчением в музыкальной жизни флейтиста.
   Энори, даже когда и не слушал вроде - любую, самую малость фальшивую ноту отмечал сразу.
   - Слушать я учился у птиц...
   Флейтист, порой нарочно бравший неверный тон, только хмыкал - и откладывал инструмент. Но учителя из него не получилось, проверять же, не в ученике ли дело, они оба не стали.
   - У тебя фантастический слух. Но почему ты не можешь играть, ума не приложу, - сокрушался Таши. - Если ты способен заставить флейту буквально подражать птицам, почему у тебя не выходят мелодии? Ладно, ладно, - шел на попятную Тахи, заметив, что Энори начинает сердиться.
   А потом, оставшись один, все думал, но так и не пришел к чему-то отличному от "не дано". Соловей издает трели, которые не воспроизведет человечье горло, но спеть песню зяблика он уже не способен. Птица-пересмешник может куда больше, а какие-то заморские пернатые, по слухам, запоминают даже слова, но их дар все-таки ограничен.
   Потом пару раз приятель снился ему в виде сороки - в цвет одеяния юного покровителя труппы, и бойкость ее подходила.
   Они разговаривали - никогда подолгу, но всегда доверительно. Точнее, Энори спрашивал, музыкант отвечал. Чего там скрывать-то?
   - Для чего ты живешь, Таши?
   - Понятия не имею.
   - Ты счастливый человек?
   - Не знаю. Вряд ли... а может, и да, - он состроил печальную рожицу. - Начнешь вот так рассуждать, а после сравнивать, затоскуешь еще...
   - Я знаю, некоторые музыканты живут своим творчеством... огнем, который в них горит.
   - Так они, верно, талантливы. А я... ну как птица поет. Вот, к примеру, обожгу руки - жаль, не сумею играть. Но не топиться же? Значит, такая судьба. Вот помнишь байку - как один горный дух любил свои барабаны, а дух речной решил подшутить, и барабаны эти украл? Рассердился горный, набросал в реку валунов, и ненароком разбил украденное! С потерей смириться пришлось, это духу-то! А я и вовсе человек, горы трясти не умею, если потеря какая - что зря переживать?
   Энори смеялся. Если был в Осорэи, недели не проходило, чтобы он не появился у своего низкорожденного приятеля - в домике, где тот жил, или в театре. Таши не мог понять, чего так настойчиво хочет Энори, зачем ему подобная дружба - но тот являлся снова и снова, то как тень, то как солнечный блик, ненадолго, исчезая едва ли не на полуслове.
  
  
   Таши будто очнулся - до того углубился в свои мысли, что не сразу сообразил - сейчас-то он за кулисами, а не где-то еще.
   Прозвенел гонг - спектакль начался. Это был "Бессмертный цветок" - плутовская пьеса о женщине, выдававшей себя за вечный цветок мальвы в человеческом облике. Недавно ее играли и в Столице, но в Хинаи поставили впервые.
   Актрисы с лицами, раскрашенными до полного неузнавания черт, не проговаривали, а скорее пропевали свои реплики, столь мелодично звучали их голоса. Даже низкий рокочущий голос Злой Старухи не походил на обычный людской.
   Сцена ничем не была заставлена, женщины свободно двигались - разве что порой выносили то одно, то пару сидений. А вот предметы в их руках все время менялись, будто по волшебству: то веер держала актриса, то яблоко, а вот уже поднимала над головой зажженную лампу. Порой и вовсе лишь намекали на вещь или место: тонкое весло в ладонях переносило актрису в незримую лодку, прижатая к щеке подушка - в спальню, а зеленая ветка - в сад.
   Хороши, демон им под кровать!
   Таши видел Энори - тот находился почти в центре зала, на одном из лучших мест, и смотрел с таким вниманием, какого флейтист не ожидал. Вроде по кусочкам знал уже всю пьесу - неужто действо на сцене столь захватило? Надо сказать, девчонки славно играли, с душой. Порой и сам Таши не мог сдержать смеха, а вскоре должна была быть и пара эпизодов со слезами. Если и тут справятся, успех обеспечен.
   И вот самый важный момент - героиня подошла к краю сцены, прижала веер к щеке. Трогательным был монолог девушки-обманщицы, вспомнившей родной дом. Уже не смеяться хотелось, а плакать. Звенел ручейком голосок, и веер двигался неспешно, то горы рисуя в воздухе, то крыши селения. Да, хорошо, славно играет!
   Всхлипнула девушка, подняла веер, будто хотела солнце им зачерпнуть, глянула в зал - и упала.
  
  
   - Что случилось? - Таши, чуть запыхавшись от бега и волнения, появился к завешанной разноцветными тканями комнатке для переодевания актрис.
   - Весенний Ручей до сих пор не пришла в себя, - испуганно проговорила одна из женщин.
   - Переволновалась?
   - Не знаю, она такая бледная... - и, спохватившись, напустилась на Таши: - Ты чего сюда заявился? Кто звал?
   - Ой, ладно тебе. Видел я вас... Дай-ка, пусти... - он подошел к лежащей на полу девушке, взял ее за руку, считая пульс. Уголок рта флейтиста опустился вниз, а бровь, напротив, поползла вверх.
   - Еле дышит. Бедняжка...
   - Что публика в зале?
   - Не поняла ничего, ждет, - и обратился к главе труппы: - Выпусти Сэйэ на замену; под краской никто не заметит, а самую сложную часть вы прошли, остался пустяк. Пусть попоет напоследок.
   - Без тебя знаю, - сердито ответила женщина.
  
  
   Таши почесал затылок, вспомнив - такое уже бывало, и тоже отлично играли, и тоже при Энори. Неудобно, нехорошо. Он покровительствует театру, и, хоть сам Таши не в труппе, все же обидно будет, если пострадают актрисы. Кому охота возиться с нервными барышнями, падающими в обморок посреди роли? Может, все же не разочаруется, и, если кто другой выразит недовольство, сумеет помочь?
   Поговорить надо с главой труппы, пусть взгреет своих девиц - где они шляются, чем живут, раз такие припадочные?
   Ну хоть доиграли пристойно.
   А сейчас музыкант привычно вел Энори к себе в дом - точнее, в каморку, где и повернуться-то было негде. Порой думал - не попросить ли помощи, домик побольше? Не мог. А сам Энори о таком и вовсе не вспоминал. Но приходил в гости спокойно, еще и устраивался на ворохе театрального барахла, как у себя на дорогом покрывале. Все равно ему, что ли...
  
   У Таши было несколько флейт, у каждой - свой голос, характер и своя история.
   "Тростинка" - маленькая, темно-вишневая, по-детски капризная. Говорят, такой флейтой был укрощен разбушевавшийся дух реки. "Соловей", светлая, похожая на стебель полевых злаков - не ровный ствол, а с узлами. У этой флейты был самый сладкий голос. Черная, с двумя стволами и клапанами из серебра - "звездная". На ней играли по праздникам.
   Любимая, "дитя сердца" - блестящая темно-зеленая, из горного ореха, ее звук лился - чистое золото. Была еще многоствольная флейта, подаренная музыканту еще в юности - западный инструмент, холодный и своевольный.
   Сейчас Таши выбрал "тростинку", заиграл незатейливую мелодию, колыбельную, из тех, что поют крестьяне приграничья. А гость углядел в комнате невиданный ранее предмет - кленовую шкатулку с грубо вырезанными на крышке узорами. Когда-то они были раскрашены, сейчас же остались только малые пятна краски - черной и алой.
   - Что-то новенькое? - Энори взял шкатулку.
   - Наследство...
   - Мм?
   - Друг детства прислал. Хранил, не знаю зачем. Он умер недавно, а это - мне на память.
   С детским любопытством Энори откинул крышку. Предметы, лежавшие в шкатулке, были дешевыми - тусклое медное зеркало, нож с грубо вырезанной костяной ручкой, складной пестрый веер из плотной бумаги...
   - О!
   Юноша выхватил из горстки вещиц лазурного цвета звезду о пяти лучах, усеянную неострыми шипами. Невесомая, она, казалось, чуть светится в полумраке.
   - Что это?
   - Морская звезда.
   - Настоящая?
   - Вроде того.
   - Я видел рисунки, украшения, совсем не то... какая прелесть! Отдай ее мне?
   - Зачем тебе сдалась? Таких - полное море...
   - Море далеко! - Энори приложил звезду к уху, будто пытаясь услышать биение ее сердца. - Она совсем не выглядит мертвой...
   - Это же не человек, даже не зверь. Так... вроде растения, только ползает.
   Таши окинул взглядом гостя. Держит морскую тварь, будто ценность какую. Словно она сапфировая.
   - Что хочешь за нее?
   - Ничего мне не надо. Бери, - не удержался: - Ты как игрушку нашел... дитя!
   - Я хотел бы увидеть море, - задумчиво сказал юноша, накрывая звезду другой ладонью. - Таши, она словно дышит!
   Спрятал звезду во внутренний карман рукава, бережно, словно боясь разбудить, и снова вернулся к сокровищам из "наследства".
   - Какая-то ерунда... это что, обломок скалы? Но зачем? Статуэтка... Ай! - вскрикнул, потом издал еле слышное шипение, руку от шкатулки отдернул.
   - Что случилось? - обеспокоено спросил флейтист. - Игла? Кажется, не было...
   - Забирай свое барахло. Кроме звезды, ничего интересного...
  
   В дверь постучали.
   - Можно? - прощебетал голосок.
   - Нельзя! - отрезал Энори. Потер тыльную сторону ладони, будто убирая боль от ожога или ушиба.
   - Что мне, торчать на улице? - в щебете появились капризные нотки.
   - Сэйэ своего не упустит, после премьеры уж точно, - вскользь заметил Таши. Энори искоса глянул на дверь. Видимо, давать актрисе щелчок по носу в его планы не входило. А избалованность, кокетливое бесстрашие девушки явно ему нравились. Не каждая осмелится так себя вести с воспитанником и советником Дома Таэна.
   - Жди, я скоро буду...
   - Как там Весенний Ручей? - спросил Таши через порог.
   - Жива, приходит в себя. Подумаешь, неженка, чуть не испортила всё.
  
  
   Сэйэ дожидалась их, сидя на перилах веранды. Одетая по-мужски, все еще в театральном костюме, но волосы успела переплести в две тугие, глянцево блестящие косы, и связать их на затылке. Сидела, покачивая ногой в бархатной потертой туфельке - тоже из театрального гардероба, но для женских ролей. Короткая винно-красная безрукавка с бронзового цвета тесьмой, белые широкие штаны из легкой материи. Знала, что красива, любила это подчеркивать, но не всегда хватало вкуса.
   - Сотри краску, - обронил Энори, поглядев на ее щеку. На нежной коже алела карминная полоса, остаток грима. Сэйэ беспечно пожала плечами.
   - А зачем? Через два часа опять мазаться, нас вызывают показать несколько сценок. А ты все равно сейчас уйдешь, так ведь? Нас почтили высоким вниманием, теперь всей труппе можно оставить бренный мир и направить свой путь к монахам.
   Энори стащил ее с перил.
   - Вот, значит, как?
   Выдернул шпильки из волос девушки, и косы ее рассыпались.
   - Ах ты...
   Таши предпочел отвернуться, но смех и быстрый шепот обоих все равно долетал до ушей, делая свидетелем очередной шуточной ссоры.
   Ссоры, которая закончилась нежным примирением очень быстро.
   Но везение Сэйэ на этом исчерпалось - носилки с вышитыми на шторках тритонами появились на улице, из их глубины Энори позвал молодой голос. Его трудно было не узнать - Кайто был не из тех, молчит и кто держит язык за зубами.
   - Я тебя обыскался. Садись, я за тобой...
   Кайто поглядывал на флейтиста и актрису с легким пренебрежением. В иное время он не преминул бы показать, насколько низко их ставит, но сейчас имелось дело поинтересней.
   Энори отпустил руки девушки, кивнул ей и Таши, и нырнул в глубину украшенного водными тварями короба.
  
   - Ты в самом деле относишься к нему столь легко? Без ревности? - спросил Таши, считая, что в их среде церемонии излишни и спрашивать можно все, что угодно. Сэйэ сморщила носик:
   - А смысл цепляться за него, как клещ? Так скорее бросит. А если показывать, что и без его расположения проживу - может, помощь какую окажет. Я все равно торчать в этой дыре не намерена. Уеду, к демонам!
   - Не знаю, радоваться за тебя или нет. Так лихо распоряжаться своими сердечными склонностями...
   - Родись женщиной, да еще красивой, и не такому научишься! - неожиданно зло сказала актриса. - У нас никаких прав нет, мы - куклы... все актеры и музыканты, в общем, а уж если еще и женщина! Упаси меня Небо от всяких любовей!
  
   Вернувшись к себе, флейтист тщательно пересмотрел содержимое шкатулки. Ничего острого или режущего, и неясно, отчего так дернулся Энори. Театральные безделушки, обломок базальта - воспоминание о родине друга, вырезанная из кости фигурка забавного человечка, потертого вида амулет - черный деревянный кругляшок в кожаном переплете, такие продают на каждом углу... Ничего.
   Решив, что не стоит забивать голову пустяками, музыкант закрыл крышку и убрал вещь подальше от чужих глаз.
  
  
   - Все, свадьба Рииши с Кийн - дело решенное, - говорил Кайто, пока ехали к дому Энори; собирались навестить новоиспеченного жениха: а для такого случая советнику генерала стоило выбрать одежду понарядней.
   - Это их дела...
   - Ты не слишком рад, я смотрю?
   - Мне-то что?
   - Скажи, этот брак будет удачным?
   - С какой стати я должен говорить об этом тебе?
   Кайто слегка скривился - он еще не мог простить Рииши то, что он уклонился от предложения взять в жены сестру. Не мог отказаться от желания, породнившись с домом Нара, обрести его поддержку.
   - Предпочитаешь, когда к тебе обращаются лавочники? Или они тебе платят?
   Энори посмотрел на него с улыбкой:
   - Нет, все взятки уходят к тем, кто больше имеет дело с деньгами.
   Кайто, чей отец заведовал казной Хинаи, нахохлился, хотел дерзко ответить, но успел подумать - как раз отец не одобрил бы. В конце концов, Энори даже не принадлежал к знатным Домам...
   И все же вокруг Энори, когда тот не был занят - надо признать, такое случалось довольно редко - вечно клубилась свита из молодых людей, как мошки возле светильника; по большей части это были отпрыски верных Дому Таэна семей, как известных и почтенных, так и лишь недавно снискавших доверие. Но он отказывался посвящать их в свои дела и, кажется, никто не посмел бы назвать его своим другом. И в дальние округа, по своей воле или приказу господина, он отправлялся чаще один, обычно пренебрегая даже охраной. Так уверен в себе и любви окружающих, что аж тошно порой.
   До дома генерала приятели доехали молча, и концу пути гость уже позабыл о размолвке.
   Переступив порог, Кайто с любопытством огляделся. Комнаты Энори были невелики и просты, но каждый раз в них оказывалась какая-либо диковинка. При следующем визите Кайто ее уже не заставал.
   На сей раз посреди комнаты стояла большая чаша из красной обожженной глины, полная воды. В ней плавала рыба размером с ладонь, с длинными струящимися плавниками и таким же хвостом. Гость наклонился, рассматривая рыбу: похоже было, что ее разрисовал ребенок, неумело, зато от души, не жалея красок. Плавники - алые с синим, фиолетовые и малиновые полосы на боках, по чешуе скользят зеленые блики...
   - Это что такое?
   - Рыба-фазан. Привезли с морского побережья. Их было трое, я взял двоих. Один умер, - с сожалением сказал Энори.
   - Трое! Умер! Как о людях! Зачем тебе эта рыбина? Поиграть и съесть?
   - Потом Тэни отдам, - отмахнулся Энори, любуясь на чешуйчатую тварь. - Ну красиво же, ты посмотри!
   - Странный какой-то... глаза торчат. Там, в море, много таких? - отступив, Кайто уселся в кресло, а приятель все никак не мог отлепиться от чаши.
   - Больше, чем можешь представить. Если бы попасть на море! И не только на берег, а дальше. Плыть, до противоположной его стороны...
   - Кто тебе мешает? То есть, конечно, генерал будет в гневе, но ты можешь закрыть на это глаза. Правда, с Хинаи тебе придется проститься, - усмехнулся Кайто. Энори помотал головой и, кажется, загрустил. Потом отмахнулся от непрошенных мыслей - и смотрел на свое морское страшилище, будто на чистейшей воды алмаз.
  
   Приятель его тем временем снова вернулся к предстоящей свадьбе - событие не пройдет в городе незамеченным, когда соединяют судьбы отпрыски влиятельных домов.
   - Это не будет брак по большой любви, - ухмыльнулся Кайто, разглядывая выражение лица Энори. - Но Рииши, наконец, успокоится. Они друг другу подходят. Оба помешанные на правильном.
   - Вряд ли они будут счастливы, - обронил Энори.
   - О, ты все же заговорил! Почему?
   Воспитанник генерала посмотрел на него насмешливо:
   - Потому что я так вижу.
   Кайто смущенно замолк, но вскоре снова распушил перья:
   - Хорошо, все знают, что ты обладаешь вещим даром! Странно, что с таким талантом ты еще прозябаешь в глуши... Ну, предскажи будущее мне!
   - Кайто, Кайто... а не боишься?
   - Чего мне бояться?
   - Не веришь, что я скажу правду?
   - Только Небо решает, кому что определить. Ты же не проводник его воли! А малые тропы выбирает сам человек.
   - Ой ли? Или забыл, сколько раз сбывались мои слова?
   - Я помню. Но они верили тебе, и, может быть, поэтому выбирали предсказанное, - ершисто сказал гость.
   - Возможно... Ты сейчас говоришь - и сам себе определяешь судьбу. Ну, хорошо. Пусть не судьбу, но кое-что я тебе расскажу. В благодарность... за новость о свадьбе, - он быстро глянул на Кайто, который подался вперед, позабыв о насмешках. - Знаешь, как высоко метит дом Нэйта?
   - Догадываюсь, - мрачно ответил юноша. - Но ему не позволят...
   - Не ты ли?
   - И я!
   - Макори считает тебя глупей насекомого. Думает, ты полетишь на блеск возможной славы, как мотылек на огонь... А пока огонь будет занят мотыльком, пламя погасить проще.
   - Думаешь, он посмеет? - с некоторой опаской промолвил Кайто.
   - Ты видел его хассу? Макори любит опасность! И уверен, ты считаешь его другом. Ты просил предсказаний? Если останешься столь же беспечным, я вижу твое будущее весьма невеселым...
   Кайто открыл рот - и закрыл. То, что любое дальнейшее слово может выдать его намерения, сообразил.
   - Зато Рииши, как и весь их Дом, теперь на коне, - хмыкнул он, переводя тему с себя на другого. - Ты знаешь ведь? Господин Таэна-младший с ними очень даже намерен дружить.
   - Они всегда были на хорошем счету.
   - Но теперь их выделяют особо, даже боковые ветви... А Рииши заглядывает в гости, будто к своей родне. Думаю, будь у Дома Таэна подходящая девушка, была бы совсем другая свадьба.
   - Вот как ты считаешь. Думаешь, в Доме Нара настолько нуждаются?
   - Еще бы, - сказал Кайто с неожиданной злостью. - У них свои люди не только в городской страже, но и среди прочих военных, там, куда люди Нэйта еще не добрались. И оружейники! Вашему стволу корней не хватит устоять, если не приспособить чужие.
   - Хм...
   - С чем ты не согласен?
   - Ствол крепче, чем ты думаешь. А господин Кэраи, возможно, заботится не только о Доме, но и о собственной власти, которую он в далеких краях растерял. Впрочем, это неважно. Поехали наконец.
  
  
   Глава 12
  
  
   В саду, за приземистыми изогнутыми деревьями виднелись две фигурки. Подростки - мальчик и девочка, издалека похожие, как две камышинки; для довершения сходства - оба в травянисто-зеленом.
   Если прислушаться, можно было различить голоса.
   Рииши старался не смотреть в ту сторону.
   Правила приличия, обязательные для центральных земель, здесь, в глухой провинции, не больно-то соблюдались. А раз к хозяйке дома в гости прибыла давняя подруга с дочерью, а в доме есть ровесник девочки, и семьи дружат давно... почему бы детям не провести время вдвоем?
   - У тебя хороший братишка.
   Рииши подумал, что Энори всегда не прочь перекинуться парой слов с младшим в доме Нара. Тем более что Кайто уже распрощался с хозяевами.
   - После смерти нашего третьего мать окружила Сэйку особой заботой, - сказал Рииши, и в голосе прозвучало сожаление - и тепло. - Боялась, вдруг и с ним что случится...
   - А отчего умер ваш брат?
   - Я не говорил тебе? Он утонул. Десять весен назад... В доме за городом - играл на камушках в ручье, поскользнулся и упал головой в воду. Нянька отвлеклась... Глубина-то была - по колено, - он замолчал, вспоминая - сам тогда был в Осорэи. И на последний обряд не приехал. Малыш так и остался в воспоминаниях чем-то почти бесплотным... - Поэтому, когда еще я свалился, не только мать, и отец весь извелся, - Рииши невольно коснулся коротких волос. - Всего-то сырой ветер, но мало ли. Тогда Сэйку остался бы единственным...
   - Я вижу, ты тоже о нем заботишься.
   - Сэйку трудно не любить. Но он еще совсем дитя... хотя годами почти взрослый. Я в его возрасте был другим, точно знал, чего хочу.
   - Не спеши, не торопи его - успеет еще повзрослеть. Юность не возвращается, а ранняя - с первой влюбленностью - проходит особенно быстро. - Энори повернулся на голоса, нашел глазами подростков, - Но кое-что знает и он. На них так приятно смотреть...
   - Через месяц ему исполнятся пятнадцать, - сказал Рииши, провожая младшего взглядом. - В нем нет ничего от воина... Отец хочет отправить его в Столицу, пусть учится.
   - Почему нет? Там он будет на своем месте, талантливый мальчик.
   - Боюсь, там он не сможет раскрыться. Сэйку не из тех, что идут по головам. И еще Орэйин... Отец про нее и слышать не хочет.
   - Тогда у вашего отца странный вкус.
   - Ты не понял. Орэйин хорошая девушка, но она сговорена с детства - за другого. Такой, как мой отец, не станет вмешиваться в чужие обязательства даже ради желания сына. Тем более что Сэйку еще слишком мал.
   - Я слышал, ваш Дом сейчас в фаворе, - вскользь заметил гость.
   - Да, и это отрадно, только... отец боится, что положение твоего господина непрочно. Прости...
   - Да ладно. Я знаю, о чем говорят высокие сплетники. Зато с Кийн тебе повезло.
   - Да, - Рииши чуть нахмурился, будто задумался о неприятном.
   Кийн была хороша - может быть, слишком худа и выше, чем предписывал идеальный образ, но в остальном в ней не было изъяна. Длинные смоляные волосы, глаза, чуть раскосые и почти черные, нежный голос, хороший вкус и спокойный нрав. Та, другая, тоже довольно высокого роста...
   - Кийн любит музыку, - сказал Рииши так, будто музыка требовалась на погребальный обряд, а не на свадьбу. - Я хочу, чтобы она слушала и радовалась.
   - Позовите Таши Иньо. Он лучший...
   - Хм...
   - Что бы ты понимал! - сказал Энори. - Его музыка - настоящая, не то что ваши любимые завитушки из звуков!
   - Это напевы улиц. У него и характер больше подходит для уличных выступлений.
   - Еще больше подходит, чтобы играть птицам и скалам! Они-то все чувствуют. В отличие от вас, знатоков! - возразил Энори горячей, нежели обычно.
   - Странное у вас приятельство, - отметил Рииши.
   - Он делает то, чего больше никто не может. Я умею это ценить. Ничего странного.
   Они замолчали. Рииши сидел прямо, чуть прищурясь и глядя вдаль на розовеющее западное небо. Энори медленно пил мятно-медовый настой, так, будто старался разобраться, что это такое в чашке и нравится ли оно ему.
   Рииши вновь пришло в голову, как приходило порой - почему Энори никогда не вспоминает родных? Он уважительно говорит о хороших семьях, и мальчика этого, Тайрену, любит... И ведь не стыдится низкого происхождения, это и правильно - человек, поднявшийся высоко, должен гордиться проделанным путем.
   Спрашивать было совсем неприлично, и Рииши не спрашивал, хотя думал порой. Близкое знакомство они водили меньше двух лет, с тех пор, как Рииши вернулся из военной школы Хирэй. Пять весен в школе... а до того об Энори толком и слышно не было.
   Собирать сплетни не подобало; тогда, давно, если и говорили при нем другие - старался не слушать. Впрочем, говорили немногое. Дитя каких-то небогатых людей из Хинаи. Чудесным даром сумел доказать свою пользу и был принят в дом. Всё.
   Это сейчас куда больше известно.
   И господин Кэраи Таэна интересовался их с Рииши дружбой...
  
  
   Теперь-то, наверное, дружба.
   Тогда Рииши еще не занимал нынешнюю должность, был лишь помощником. Глава Дома Нара, чтобы наследник мог выбирать, отправил его сперва в Срединную, к оружейникам, потом к местам добычи руды. Два месяца, всего или целых, как посмотреть... а когда воротился, доброжелатели из гарнизонных приятелей сразу рассказали, как шли дела у Лайэнэ. Про самого Рииши и не подумал рассказчик - говорил о том, что Энори наконец-то, похоже, завел постоянную подружку...
   А еще узнал, от других, что она отныне - свободна, приняла покровительство другого человека, его самого не дождавшись. Но и тогда не винил - бывает по-разному, мало ли как сложилось. Не ее воля...
   Потом убедили, хоть и непросто пришлось - весть о его приезде могла еще не разлететься, приди, посмотри на них сам. Нет, ничего тайного - Рииши не будет шпионить исподтишка, всего лишь заглянуть на праздник без предупреждения...
   Мол, ты ведь поверишь любым ее уверениям, так лучше сам посмотри, а потом и решай.
   Он согласился, скрепя сердце, и увиденного хватило. Она была счастлива, такое не сыграть. Она любила.
   Когда увидела - растерялась.
   Он к ней пришел на другой день, сказал - мне не хватило веры, я поступил недостойно. Ответь мне сейчас, и я поверю тому, что скажешь.
   Долго молчала, потом ответила, что ему, Рииши, будет всегда благодарна, но лучше так, как есть.
   Ушел тогда, а по ранней весне, когда снег не растаял, едва не отправился к предкам - как-то незаметно для себя жестоко простудился, занимаясь во дворе со стражниками, а после один. Две недели неясно было, выживет или умрет. Но после того, как встал с постели, был уже похож на себя прежнего. Улыбался, по крайней мере.
  
  
  
   - А Таши я хотел бы как-нибудь привести к Тэни, - сказал Энори, оставляя еще наполовину полную чашку. - Пусть узнает новое. В четырех стенах такие мелодии не возникают...
   - Не думаю, что господин генерал обрадуется, если начнешь уличных музыкантов водить в дом, причем не на праздник, а так.
   - Да, вряд ли улыбка сына стоит того. Он скорее обрадуется, если Тэни и вовсе покинет мир.
   - Когда речь заходит об этом ребенке, меня коробит твой тон в отношении генерала. Так нельзя, - сурово произнес молодой хозяин.
   - Скажи еще, что он вытянул меня из грязи, поэтому я должен быть благодарен вечно. Подумай сам, многого ли он стоит как отец, раз махнул рукой на единственного сына.
   - Я не стану обсуждать подобные вещи, - в голосе Рииши отчетливо прорезался металл. - И тебе не советую.
   - У мальчика в целом свете только один друг - я. Так что имею право говорить все, что думаю, о нем и Тагари Таэне.
  
   Рииши было что возразить, но хозяин не имеет права задевать чувства гостя. Поэтому он попросил прощения за временную отлучку и скрылся в доме, а Энори направился к резной беседке, где устроился Сэйку с подругой. C ажурных стенок беседки свисали несколько разноцветных шелковых ленточек - на радость добрым духам, чтоб охраняли сад и не пускали в него духов злых.
   Подростки играли в старинную игру - деревянные квадратики закрывали нужные знаки, не давая угадать фразу. Сэйку поднял голову, улыбнулся гостю, произнес короткое приветствие - без лишних церемоний, как своему. Он был гораздо светлее брата - и волосами, и цветом кожи, и всем своим обликом. С девочкой, сидящей напротив, они с Сэйку друг на друга походили больше.
   Орэйин - с острым подбородком, широко поставленными глазами, яркая, будто одинокая вишенка среди листвы - тоже не смутилась при виде взрослого, хотя ее приветствие было гораздо официальней. Похоже, она не очень понимала, как держать себя с Рииши и Энори. С полностью чужими ей было все ясно, а старший брат ее лучшего друга, и друг самого Рииши...
   - Госпожа, сыграете со мной? - обратился к ней Энори. - Если позволит хозяин дома...
   Сэйку порозовел, поспешно кивнул. Вскочил, освобождая место.
   - Вам выбирать расклад.
   Орэйин метнула на юношу довольный взгляд - внимание было ей лестно.
   - Вы знаете, что много веков назад это была не просто забава? - спросил Энори, открывая одну клетку.
   - А что? - откликнулся Сэйку, и девочка тоже с интересом ожидала ответа.
   - Так решали судьбы людей. Если человек приходил с просьбой, и другой соглашался на эту игру - в случае проигрыша просьбу он исполнял. С помощью похожей доски вели разговор с предсказателями... А иногда такая игра указывала виновного.
   - Если я выиграю, я смогу чего-то попросить? - улыбнулась Орэйин.
   Энори поднял на нее глаза - и смотрел несколько мгновений, не отрываясь.
   - Можете.
   - А если выиграешь ты? - спросил Сэйку, и голос его дрогнул отчего-то.
   - Я могу передать твою просьбу. Если желаешь.
   - Нет, - Сэйку вдохнул глубоко. - Пусть будет просто игра...
   - Хорошо, - Энори был теперь таким, как обычно, веселым, и глаза посветлели - а то показались черными. И Орэйин он явно нравился, девочка позабыла неуверенность свою.
  
   Вскоре Орэйин окликнули - она с сожалением посмотрела на доску, где оставалась закрытыми еще треть клеток.
   - Кто же выиграл? - спросила с улыбкой.
   - Я уступаю победу, - за вами желание, - Энори протянул руку, помочь девочке подняться, и она, помедлив, положила свою ладонь на его. Можно. Она еще не вошла в возраст невесты...
  
   Сэйку проводил гостий, стоя рядом с Рииши. Энори тоже собрался, и подросток пошел рядом с ним - с другом старшего брата сейчас было проще, чем с ним самим, тот, как уговорились о свадьбе, ходил будто замороженный.
   - Мне уже скоро пятнадцать, отец говорит - пора думать о будущем, - сказал мальчик. - Я думаю... Но карьера мне не нужна. И военным быть не хочу.
   - А что тебе по душе?
   - Не знаю, - Сэйку улыбнулся чуть смущенно. - Мир посмотреть хочу, конечно... но как? И потом... - он покосился на каменную кладку, окружавшую сад - за ней проходила дорога, по которой унесли паланкин с недавними гостьями.
   - Мужчины путешествуют и занимаются важными делами, женщины ждут дома, кажется, это естественно? - весело отозвался Энори. - Это она должна смотреть тебе вслед - и смахивать слезы!
   Мальчик залился розовой краской.
   - Ты же... надо мной не смеешься?
   - Вовсе нет.
   Он остановился у ворот, глянул лукаво:
   - Орэйин имеет право на одно желание. Мало ли что...
  
  
   **
  
  
   Только жители неба видят все пласты мироздания сразу. Пока одни проводили время беспечно, другие не знали покоя.
   Подозрительного приезжего задержала городская стража, и местного жителя, занимавшего весьма неплохую должность, уличили в связи с ним - в том, что чиновник Хинаи согласился за хорошую мзду позабыть про собственные обязанности и долг перед Землями Солнечной птицы.
   Это было слишком серьезным делом, чтобы поручить посторонним, и Кэраи передал его самым доверенным людям, а также повелел докладывать о ходе расследования ему лично.
  
   - Он бродил по всему Осорэи, пытался завязать знакомства с разными чиновниками или военными. Чужестранца в нем заподозрили ревностные хозяева гостиницы. Слуги чиновника, с котором тот столковался, конечно, изображали полную неосведомленность... но один все же признался. Этот "гость" пару раз встречался с его господином, и встречи старался сделать как можно более незаметными. При обыске у обоих нашли золото рухэй - его не спутать ни с чем, как ты понимаешь.
   Генерал Таэна на этих словах брата втянул воздух, будто зверь при виде добычи. Золото рухэй, зернистые самородки солнечного, чуть абрикосового оттенка...
   - И что говорит мерзавец?
   - Струсил. Говорит, золото подбросили, а тот, пришлый, пытался его подкупить, да только напал на честного человека. Сознался, что его убеждали поставлять негодное продовольствие гарнизону границы. Но уверяет - не поддался посулам.
   - Что ж не выдал его?
   - Боялся, если верить словам. Я не верю.
   - Ладно... а что говорит сам лазутчик?
   - Пока ничего. Изображает ракушку. Его не трогали, всего лишь держат под стражей. Если в городе или окрестностях у него были свои люди, их не нашли. А слуга его исчез. Думаю, свою шкуру спасал. Таковы наши соседи ... - Кэраи произнес эти слова с легким презрением. И добавил: - Теперь ты решай, кому верить из чиновников, обеспечивающих гарнизон. Твои люди должны узнать все, что лазутчик может сказать, и...
   Тагари махнул рукой, и брат его удивленно замолчал, не договорив.
   - Ты против?
   - Силой можно заставить сказать что угодно. Только проверить нельзя.
   - Что собираешься делать?
   - Поручу Энори дознаться.
   - А его слова ты проверить можешь?
   Тагари хмуро посмотрел на брата.
   - Если не доверять даже тем, кто доказал свою преданность, лучше сразу отправиться в Нижний дом!
   - Полагаешь, он справится? - в голосе младшего брата прозвучала ирония, впрочем, слегка напускная.
   - Он уже занимался такими вещами. Не справится - ему же хуже.
   - Тогда и я прослежу за ним.
   - Не усложняй мне задачу, - попросил старший. - Ты усомнишься и если Энори скажет, что сейчас лето! После, если угодно.
   - Хм... Ну хорошо. Только одно дело - собрать улики или определить истину, когда человек говорит. А лазутчик ведь будет молчать. Сомневаюсь, что твой советник с радостью согласится вести допрос. Не того он характера, к счастью.
   - Его мнение мне не интересно! - оборвал Тагари, и пояснил: - Мне нужно только, чтобы он смотрел и слушал... и, может быть, Энори сумеет понять. Нет, я уверен. Где он, чтоб его демон ночью сожрал?! - возвысил Тагари голос, заранее гневаясь. Слуга, явившийся на зов, поспешил заверить, что советника достанут откуда угодно, не пройдет и четверти часа.
   Но времени прошло куда больше. Кэраи ждать не стал, вернулся к себе.
  
  
   **
  
   Маки в саду Лайэнэ росли бело-голубоватые и алые - ставить те и другие в одной комнате никак было нельзя, и она задумалась, любуясь цветами, - какие же предпочесть? Была бы любимая подруга здесь, предпочла бы красные. Но подруга детства Утренняя роса, светловолосая смешливая ашринэ, певица с дивным голосом, решила попытать счастья и перебралась в срединные земли. Раза два в год от нее приходили письма, и, увы, в них между строк сквозила горечь...
   А тут близких подруг как-то не осталось с тех пор, как около года назад Лайэнэ, удивив всех, полностью рассчиталась с хозяйкой-воспитательницей. В таком возрасте это редко кому удавалось, разве что за девушку платили выкуп и забирали для себя. А за нее никто не отдавал деньги, вроде как сама собрала. Покровитель был у нее, но в свободе ограничить не пытался, она жила, как хотела. Так что с многочисленными товарками виделись на праздниках и частных застольях, обменивались новостями, и... и все.
   ...И все таки белые или красные? Лунный свет или страсть? Так ничего и не решив, оставила те и другие красоваться под открытым небом. Еще успеется.
   Сегодня она никого не ждет, и самой не надо спешить на встречу - нечасто выпадает свободный вечер. Не дай Сущий узнать, каково это - быть ненужной, когда каждый день и вечер пустой! Но пока, к счастью, это не про нее. А о желании придти завтра уведомили сразу двое, и надо назвать им час для визита. Оба - обходительны и добры, и видеть их всегда радостно...
   Направилась в дом, улыбаясь собственным мыслям. Улыбка застыла на лице, когда Лайэнэ заметила гостя. Потом и вовсе сошла.
  
  
   К таким, как она, не принято было являться без предупреждения... Не дешевая портовая девчонка, напротив - почти независима. Но он имел на нее куда больше прав, чем все остальные, да и если нет - он все равно поступал бы, как знает.
   Еще недавно птицей бы летела, поняв, кто пришел, а сейчас ноги тяжелые, и на плечи будто мешок с камнями положили, а сердце над пустотой повисло.
   Гость сидел у окна, левую руку положив на подлокотник плетеного кресла. На столике ашринэ заметила фарфоровую чашку, там в воде нежился огромный цветок водяной лилии.
   - Она впервые раскрылась, - сказал, перехватив взгляд молодой женщины. - В отличие от людей, цветы прекрасней всего в первый день жизни. Им не нужен опыт... Ты уже знаешь о свадьбе?
   - Меня слухи не обходят стороной никогда, - хозяйка дома бесшумно прошла через комнату, села подальше от гостя, на оббитую шелком скамейку.
   - Хорошо. Неприятно было бы тебя огорчить.
   - Напротив, я искренне желаю им счастья.
   - Хм... - на лице его появилось выражение глубокой задумчивости. - Что же, чем больше искренних пожеланий... - оборвал речь неожиданно, оставив на душе Лайэнэ смутную тревогу. Но спрашивать не стала. Он ведь этого ждет.
   - Я польщена сверх меры - высокий гость приходит к такой, как я, чтобы рассказать новость! Чересчур для женщины моего положения... Или эта цель - не единственная?
   - Конечно.
   Она напряглась, но лишь прикоснувшись можно было это понять - поза оставалась изящно-непринужденной; и юбка лежит красивыми складками, а легкая улыбка так и не сходит с губ - как хорошо, что обучили не показывать чувства. Только сердце стучит учащенно... и он слышит наверняка.
   - У всех в этом городе, кажется, есть собственные шпионы, а у меня никого, - пожаловался он. - И, кажется, только тебе я могу довериться. Не знаю уж, чем я так не пришелся по душе господину Кэраи, но он был бы рад от меня избавиться. Племянник ему, по-моему, безразличен. А ты знаешь многих, и могла бы присмотреться к этому человеку.
   - Не думаю, что наши дороги могут пересечься, - и в голос впустить улыбку, будто не поняла, о чем это он.
   - Ай, ладно уж. Не к нему - так к тем, кого он привлекает к себе. Ну и... не мне тебя учить, как делать дело. У него есть деньги и положение, а у тебя куда большее.
   - Интересно, что случится со мной в случае отказа, - Лайэнэ сидела неподвижно и упорно смотрела в окно - возле рамы летал шмель, за ним можно было следить и сохранять спокойствие.
   - Кем ты меня считаешь? - Энори оперся подбородком на сцепленные пальцы, глядя на нее с любопытством.
   - Я просто тебя изучила...
   - Плохо, Лайэнэ. Еще очень плохо. Ну, так поможешь мне? Я не постою за ценой.
   - Ты способен предложить мне эту лилию, заявив, что она стоит дороже, чем все сокровища Осорэи...
   - Не намного дешевле. Но я думал не о цветке.
   Молодая женщина быстро вскинула глаза, не то удивленная, не то испуганная:
   - А о чем?
   - О Рииши.
   - И... что? Нас ничего не связывает больше. И уже давно, я сама выбрала.
   - Может, и так. Но господин Кэраи нацелился на него и его семью как союзников. И для Дома Нара это скорее плохо, чем хорошо, у них нет таких зубов, как у прочих, есть лишь прямота и честь. Без поддержки их просто съедят, если что, несмотря на видимое могущество...
   - Никогда! - Лайэнэ не сдержала судорожного вздоха, почти выкрика, и пожалела в тот же миг.
   Наставница упала бы в обморок, узнай она, что себе позволяет лучшая ученица...
   - Ты согласна? Успокойся же, я не сказал, что так будет. Их Дом сильный, он может и выстоять.
   - Мне все равно, - голос ее дрогнул, прахом рассыпалось якобы приветливое спокойствие. - Я не хочу...
   - Ты согласна?
   Лишь многолетняя выучка помогла ей не пошевелиться, не выбежать из комнаты... хотя толку с того - он же все понимает. Но хоть остатки достоинства сохранить.
   - Да, только сейчас позволь мне остаться одной! Прошу. Мне... многое нужно обдумать.
   - Я уйду. Но плата за мной. А лилию... оставляю тебе просто так. Она и правда многого стоит.
   Уже и подвески над входом перестали качаться, а молодая женщина все сидела, как каменная, и смотрела на цветок. Ощущала слабость и пустоту, и хорошо, что так - хоть не больно. И зачем только Рииши, отучившись в военной школе, заглянул на праздник, где она выступала! Понятно, что после недавней строгости можно и потерять голову от красавиц, обученных быть желанными. И зачем она имела глупость поверить, что на нее можно смотреть, как на невесту, широко распахнутыми глазами...
  
  
   **
  
  
   - Если на сегодня ты уже нагулялся, приступай к своим прямым обязанностям! - отчеканил генерал, сочтя безмолвную неподвижность юноши признанием вины. Ответом было то же молчание, равно пригодное и для раскаяния, и для равнодушия, и для любопытства.
   - Сегодня пойман лазутчик из Танная. Я хочу знать, что они замышляют. Но эти хорьки горные умеют молчать, и еще лучше умеют врать... так что займешься им ты.
   На тонком лице Энори отобразилось отвращение. Генерал пояснил:
   - Как пойдет допрос, зависит от тебя. Можешь делать все сам, как считаешь нужным.
   - Тогда - пусть этого человека никто не тронет и пальцем. Я... поговорю с ним.
  
   В помещение городского суда, где в подвале содержали пойманного лазутчика, Энори отправился чуть ли ни весело, в сопровождении пары охранников и невысокого человечка с бумагой, тушечницей и кистью.
   В коридоре дома Тагари им встретился управляющий - с ним секретами никто не делился, но только плохой слуга ничего не знает о делах господина, и лишь отвратительный - показывает свое знание, или делится этим знанием с кем-то еще.
   Управляющий знал, куда направился Энори - и при виде светло-безмятежного лица и огоньков любопытства в глазах ему стало не по себе.
   Но когда юноша явился обратно меньше чем через час, подумал - поручение оказалось тому не по силам. Пока туда и обратно, остается всего ничего. За такой срок узнать хоть что-то от подготовленного лазутчика? Разве что пленник выдаст намеренное вранье. Или вмешается сила неведомая.
  
  
   - Он признался, что сумел подкупить того, кто поставляет продовольствие гарнизону границ - все было обговорено, оставалось передать еще золото. Жадный попался чиновник, - на губах Энори на миг возникла снисходительная улыбка.
   - Что еще он сказал?
   - Рухэй будут искать кого-то, кто отдаст им север Хинаи. Целиком, чтобы не красться окольными тропами. И скоро; вероятно, уже. Этот, с золотом - мелочь... его предательство, как и жизнь и смерть, имеет мало значения.
   Лицо Тагари, и без того неподвижное, закаменело. Казалось, он с трудом удерживает ругательство.
   - Кого же они... прочат в предатели?
   - Этого лазутчик не знал. Думаю, и в тамошней столице Меро еще не знают.
   - Почему он заговорил столь легко? Может, все это ложь?
   - Нет. Уж в этом я понимаю...
   - Свободен, - сквозь зубы произнес генерал.
   Энори не двинулся с места.
   - Позволите мне сказать? - произнес неожиданно задумчиво. И, не дождавшись дозволения, продолжил: - Я уверен - они рассчитывали, что лазутчика перехватят.
   - Хочешь сказать, наш чиновник не виноват? Золото и вправду подбросили?
   - Не сомневаюсь, что он согласился взять деньги. Значит, по закону смерть заслужил. Только никто не собирался договариваться с ним всерьез... А золота у соседей много, подумаешь...
   - Думаешь, и про остальное - вранье?
   - Нет... но посеять смуту, бросить тень на каждого - многим заговорщикам такое понравилось бы, - он улыбнулся. - К чему считать соседей глупее себя?
  
  
   Кэраи в этот час больше всего жалел, что брат не счел нужным его присутствие при допросе. Позже все узнает, конечно, только время можно и упустить. Но секретаря самому Кэраи никто расспросить не мешал.
   - Ты помнишь все хорошо? Рухэи ничего не говорил про Аталин?
   - Нет, господин, только про Меро.
   - Энори ведь не часто поручают подобное?
   - Не знаю, господин - ведь и лазутчики попадаются редко... В крепостях Ожерелья вроде было что-то. Ведь он умеет отличать правду от лжи.
   - Ничего необычного не заметил?
   - Нет, господин. В подвале было довольно темно. Господин Энори стоял рядом с пленным, я не видел их лиц и не слышал почти, что он сам говорил. Только ответы.
   - Лазутчик отвечал... охотно?
   - Более-менее. Порой не сразу, но ровно. Было похоже, что он...
   - Да?
   - Что ему все равно. Я не заметил особого страха, наглости тоже не было. Пару раз мне казалось, что лазутчик говорит словно во сне...
   - Что-то еще? Напряги память. Жест, движение...
   - Нет, - секретарь помотал головой. - Ничего, господин. Только пламя один раз мигнуло, будто хотело погаснуть... все три факела. Ветер, наверное.
  
  
   **
  
   Здесь и днем-то властвовал полумрак, а сейчас, поздним вечером и вовсе стояла тьма. Только маленькая лампа мерцала в углу. И плыл запах спелых вишен - ароматная вода превращалась в пар в чаше, закрепленной над огнем...
   Тэни ждал. Сидел смирно, сложив полупрозрачные руки на коленях. Смотрел в окно, за которым почти ничего нельзя было разобрать, но стрекотали цикады.
   Мальчик знал - в саду всю землю покрывали яркие, сияющие бутоны и раскрытые венчики. Цветы весны - алые и желтые кудрявые гиацинты, голубые звезды ипомей, ирисы с разноцветными крапинками на лепестках, пахнущие тонко и сладко.
   Там два мостика перекинуты через искусственный ручеек, вода бежит по черным и белым камушкам, таким, как одежды старшего друга. Энори не занимался садом, только своими диковинными питомцами. И к ним допускал избранных; лишь одна женщина имела право эти цветы поливать.
   Тайрену бывал в комнатке с цветами и на крыше, где стояли приземистые тяжелые вазы, но редко и лишь в сопровождении Энори. Он запретил мальчику приходить одному, и тот не мыслил нарушить приказ, хотя порой останавливался у двери, сквозь которые просачивались диковинные ароматы, и у лестницы, ведущей на крышу.
   Больше ничьи приказы не существовали - только Энори и отца. Хотя от генерала лично, не через слуг давным-давно не слышал вообще ничего, он к наследнику попросту не заглядывал. Сейчас Тэни казалось, что так было всегда, да и вообще в его жизни существовал только один человек.
  
   Слишком слабый для обычных детских развлечений, мальчик порой все же играл с ровесниками. Очень редко его брали в город на праздник или небольшое представление, или в храм, где он встречался с юными наследниками дальней родни.
   Но отношения не завязывались - Тайрену дичился, а его считали надменным и отстраненным.
   Были и дети слуг, только эти знакомства не поощряли взрослые с обеих сторон. Никогда эти ребята и Тэни не смогут играть на равных, и не из-за высокого положения даже, из-за болезни. Им придется постоянно себя одергивать - как станут относиться в итоге?
   Зато читать мальчик выучился рано - после приказа Энори его начали учить и старому письму, хотя с ним и старшим было не так легко совладать. Порой рисовал, и довольно прилично - неплохое умение для наследника знатного рода. Лишь бы вырос...
  
   Дверная створка отошла в сторону, и мальчик радостно напрягся - но тут же сник. С лампой в руках вошла нянька, немолодая, добрая, и скучная, словно упражнения для хорошего почерка. Малиновое платье, обязательное для служанок их дома, в неверном свете выглядело пожухло-уныло.
   - Я хочу в сад, - заявил Тэни.
   - Нельзя, маленький господин, - возразила женщина. - Там вечерняя сырость, промозглая - до костей пробирает.
   - Уже лето.
   - Все одно, холодно вечерами тут, возле северных гор. Вот когда я жила ближе к югу...
   - Опять ты об этом... лучше принеси куртку. Я все равно выйду, - сказал мальчик, поджимая нижнюю губу. - Энори разрешил бы... он скоро придет.
   - Он, верно, занят, маленький господин. Я слышала, что сегодня...
   - Больше уже не занят, - раздался веселый голос, и мальчик сорвался к двери, едва не сшибив по пути женщину, не ожидавшую такой прыти.
   - Пойдем, - Энори протянул ему руку. - Посмотришь закат, сегодня он особенно яркий.
   - Малыш замерзнет, похолодало из-за дождя, - всполошилась нянька. - Сейчас хоть одену теплее.
   - Ерунда. Оставайся тут, - велел Энори, и оба скрылись за дверью, только качнулась занавесь да застучали деревянные лакированные подвески над ней.
  
   Оказавшись снаружи, мальчик полной грудью вдохнул сыроватый воздух, восхищенно глянул на полосу заката над стеной и крышами - багряно-лиловые облака. С обожанием посмотрел на старшего товарища. Разве не Энори подарил ему этот сад, по утрам полный капель росы и едва уловимой дымки, отголоска тумана, а вечерами - шорохов и теней? Тайрену знал - лекари запрещали ему находиться на улице в сумерках, говорили, что влажность вредна для здоровья мальчика. Но Тэни здесь, в саду, а лекари не смеют возразить. Они не способны погасить приступ кашля, они заставляют пить отвратительные настои, то горькие, то вяжущие, то приторно-сладкие - а Энори просто обнимает его, и боль покидает тело, и кашель проходит.
  
   Мальчик и юноша устроились на мостике через ручей - Тайрену присел на доски, Энори стоял, опираясь об ажурные перила, и смотрел вниз, где потемневшая вода искрилась розоватыми блестками.
   - Котенок сбежал, - грустно сообщил Тэни. - Такой ласковый был...
   Кошки в доме генерала Таэны не приживались. Даже самые неприхотливые, уличные, которых порой пытались привадить слуги, вскорости предпочитали бродячую жизнь сытной кормежке в этих стенах.
   - Хочешь птицу?
   - У меня есть, - ребенок печально посмотрел на Энори. - Они красивые, но не любят, когда их гладят...
   - Иным нравится. Я подарю тебе говорящую, хочешь?
   По острому личику ребенка пробежала тень радости.
   - Что тебе рассказать сегодня? - юноша опустился рядом с Тайрену. - Городские новости? Снова о море?
   - Я люблю слушать о нем. Если бы мы оба могли там побывать! - мальчик улыбнулся мечтательно, а потом вновь стал серьезным. - Но сегодня расскажи... о границе. Все о ней говорят, а я... наследник Дома, - сказал с ноткой грусти.
   - Конечно. Только нечего говорить. Это горы и леса, Тэни. Черта, которой на самом деле нет.
   - Как же? Что тогда защищает мой отец?
   - Он стоит на страже того, что придумали люди. Но скалам, деревьям, волкам и коршунам все равно, Тэни.
   - Но мы же - люди! Мы выше волков!
   - Сомневаюсь, - качнулась тяжелая прядь. - Ох, сомневаюсь... Они хоть грызутся по чести... А горам и рекам вовсе нет дела до человечьего рода.
   - Значит, он делает все напрасно?
   - Он делает то, во что верит, - прозвучало это настолько мягко, что ребенок, закаменевший от растерянности и обиды, посветлел и вновь потянулся к старшему.
   - А тебе приходилось убивать?
   - Зачем ты спрашиваешь?
   - Я знаю, как много врагов победил мой отец...
   - Врагов, - мягкой усмешкой ответил он на слова Тэни. - Скажи, а если у человека только друзья, кого ему убивать?
   - Так не бывает.
   - У меня, по-твоему, есть враги?
   - Тебя должны все любить.
   - А если не все? Например, тот, что меня не знает, да и не особо стремится?
   - Разве такие есть? - удивился мальчик.
   - Ты сам можешь ответить на этот вопрос, если будешь смотреть пристальней.
   Они вернулись в дом, прошли длинными коридорами, которые слабо освещал теплый свет настенных ламп. Вот и покои Тэни, и слуга пристроился на полу, поджидает маленького господина. Энори жестом отослал его - лишний, пусть идет, отдыхает.
   - Спи, - юноша легким движением уложил мальчика, убрал с его щеки непослушный темный завиток.
   - Не уходи, - пробормотал ребенок, уже затягиваемый в сон.
   - Спи... Я всегда здесь.
  
  
   А на другой половине дома Кэраи Таэна стоял перед своим братом, явившись к нему в час, вовсе не подходящий для визитов даже близкой родни.
   - Лазутчик Таннай умер.
   - Знаю.
   - Тебя это не настораживает?
   - Нет. Он все сказал.
   - Послушай! На теле не было никаких следов...
   - Яд?
   - Почему он не покончил с собой раньше? И его обыскали, так ведь?
   - На что ты намекаешь, в конце концов?
   - Почему он умер? Не затем ли, чтобы никто другой не проверил его слова?
   Слова генерала прозвучали, как глухое рычание:
   - Я уже говорил тебе все, что думаю о твоих подозрениях! Энори - не предатель!
   - Пусть не он, но что, других мало? Нет, не перебивай, хоть раз прислушайся к тому, что говорит придворный, а не солдат! Или лучше сам прочти, - он протянул брату свиток, письмо приятеля про скорого аталинского гостя.
   Тагари просмотрел знаки, вернул письмо.
   - Вот и займись - по твоей части интриги. А мне хватает дел на границе.
  
  
   **
  
   Семь небольших крепостей Эннэ, именуемых Ожерельем, были гордостью Хинаи. Построенные позже более крупных товарок, когда страна ширилась, они надежно преграждали доступ в провинцию.
   Небольшая застава Хуни, одна из старейших на границе, располагалась подле моста через горную реку, ближе всех к жемчужине Ожерелья, Тай-эн-Таала. Неказистая с виду, из кедровых бревен-каркасов, промежутки меж которыми заполнялись смесью опилок и глины, застава была одним из оплотов Хинаи - реку можно было перейти лишь в нескольких местах вблизи строения. Достаточно нескольких стрелков, чтобы задержать отряд, а тем временем сигнальные огни предупредят воинов следующей заставы или соседней крепости. Останется дождаться подмоги.
   Тагари Таэна выехал, чтобы лично убедиться в неполадках, о которых Энори заранее предупредил - грозило рухнуть левое крыло заставы, землю под ним размыли подземные воды.
  
   На время его отлучек вся власть переходила к младшему брату генерала. Но столичный гонец, который прибыл на седьмой вечер отсутствия Тагари, внезапного отъезда генерала не ожидал - и потому сразу направился к его дому.
   Подтянутый, тонкий, как хлыст, он был словно заперт на ключ, и возраст по его темному лицу не читался.
   - Я должен передать письмо только в руки господина Тагари Таэны, - сказал он в ответ на объяснения.
   - Но его младший брат - официальная правая рука генерала, - сказал Энори, принимавший гонца.
   - Нет. Это невозможно, - отказ прозвучал вполне вежливо, но решительно. Судя по лицу посыльного, он скорее проглотил бы свиток, чем позволил ему попасть в чужие руки хотя бы на миг. Энори глянул слегка разочарованно, откликнулся:
   - Разумеется... Если послание секретное, настаивать я не буду. Но вы намерены доставить его как можно быстрее, а по дороге до заставы Хуни около четырех с половиной дней пути, если совсем не жалеть лошадей. Напрямик можно добраться меньше чем за трое суток, но это лесные тропы предгорья, ехать придется и по ночам. Как быстро его нужно доставить?
   - Как можно скорее.
   - Вы знаете путь?
   - Нет, - помедлив, ответил посыльный. - Но я надеюсь, вы дадите мне надежного провожатого.
   - Разумеется. С вами поеду я.
   - С отрядом?
   - Один. Охрана сильно задержит, тот путь не для многих людей.
   - Это невозможно, - повторил гонец уже менее уверенным тоном.
   - Почему же? Я знаю горы как свои пять пальцев, господин генерал доверяет мне. Кажется, у вас нет оснований отвергать мой выбор.
   Тот не сразу ответил. Что-то обдумывал напряженно, брови сдвинулись.
   - Я нахожу это странным, - сказал наконец. - Человек такого положения...
   - Больше никто не проведет вас по короткой дороге, - улыбка Энори была доброй и снисходительной, словно он что-то объяснял малышу. И прибавил:
   - Раз письмо должно быть доставлено быстро, нужно это исполнить, остальное неважно. Разве не так?
  
  
   Он выбрал все угольно-черное, лишь ворот и узкие манжеты светло-серой полотняной блузы выглядывали из-под верхнего одеяния. По чуть блестящему сукну его змеилась белая вышивка - морские драконы. Волосы свободно лежали, лишь боковые пряди сколоты на затылке, а два браслета, держащие рукава, переливались тысячей звездочек.
   Гонец поглядел на Энори с сомнением - мчаться надо во весь опор, а этот... будто на праздник собрался.
   - По ущелью, где проходит тропа, нужно ехать весьма осторожно, - сообщил Энори, когда садились на коней. - Поэтому не ожидайте бешеной скачки под конец пути.
   Лишь дорожная сумка у седла говорила о том, что путь предстоит дальний. Да и она... небольшая, что положил-то в нее? Так и будет спать на траве в этом наряде? Ладно хоть не из шелка. А губы плотно сжаты, будто изо всех сил сдерживает шальную улыбку.
   Оружия он не взял, по крайней мере, видимого. Это слегка удивило посланника - обычно молодые бездельники стараются изобразить из себя опытных воинов, дай только повод. А может, и к лучшему, что не взял - на рожон не полезет.
  
   В дороге гонец молчал даже на отдыхе. Его направили с поручением, и пустая болтовня в это поручение не входила. Тропа, довольно широкая поначалу, петляла меж холмов, потом, добежав до предгорья, сузилась. Основную дорогу всадники давно оставили в стороне, и ехали по диким, поросшим можжевельником и кедрами. Ближе к вечеру второго дня на пути встретилось озеро, почти полностью скрытое ряской. С ветвей тут свисали бородатые лишайники; тяжелый крик выпи прокатился над водой. Посланник вздрогнул - ему доводилось слышать этот крик, но встретить выпь в горных отрогах он не ожидал.
   А спутник чуть подался вперед, прислушиваясь - будто не птица крикнула, а заслышал человеческие голоса.
   Гонец смерил его пристальным взглядом. Ему не нравился этот красавчик. Правда, Энори тоже больше молчал, иногда кратко указывал дорогу, объяснял, где стоит быть осторожным. Посланник понемногу перестал испытывать неприязнь - в конце концов, перед ним самим стояла задача - доставить письмо, на остальное можно не обращать внимание. Ехали и ночью, останавливаясь для сна лишь в самый мертвый час; но здесь, в лесах предгорья, смеркалось рано, а спутник, похоже, видел во тьме лучше рыси.
   Вскорости дорога стала совсем плохой - только лошади-хэвен, уроженцы здешних мест, все так же легко несли всадников.
   Энори придержал коня.
   - Что такое? - хмуро спросил посыльный.
   - Впереди речка. Шириной шагов пять. Ваш конь сумеет ее перескочить?
   - Не знаю заранее. Ее нельзя перейти или переплыть?
   - Нет. Быстрое течение и сплошь валуны. Кони переломают ноги.
   - Демоны... - гонец смерил молодого господина Сэнну весьма недружелюбным взглядом. - Как я понимаю, в объезд дороги нет или она задержит нас еще на пару суток?
   - Примерно, - Энори чуть улыбнулся.
   - Что это за игры? - спросил гонец очень ровно, стараясь но показать накатившего гнева.
   - Никаких игр, - юноша чуть склонил голову набок, в глазах плясали смешинки. - Вы исполняете свой долг, а я свой, только и всего...
  
  
   Глава 13
  
  
   Кэраи велел достать опись найденного при Нээле, когда ее задержали впервые. Документ обязаны были составить, сейчас бумага либо в селе, куда привезли девушку, либо, что вероятней, у Макори. И на всякий случай стоит расспросить о камне людей из десятки Лиани, тех, что видели драгоценности. Его самого тоже.
   Но перед тем нужно было поговорить с пташкой, которую случайно не то поймал, не то спас.
  
  
   **
  
   Нээле не сказала бы точно, сколько пришлось ожидать, мучаясь неизвестностью. От нее давно не зависело ничего, даже той малости, какую судьба отдает людям, чтобы решали сами, уже не осталось. А ведь не так давно она боялась, проезжая по темному лесу с тем юношей, его боялась. Его! А ведь ни с кем после не чувствовала себя свободней и легче. Ей сказали, он еще жив... и, кажется, это очень плохо.
   Девушка поглядела в окно, не решаясь встать: приоткрыта решетка, затянутая бумагой, солнце высветило на противоположной стене голубые квадратики. В таком богатом доме люди не просто живут в роскоши - они живут по иным законам, когда служанку позволительно убить за ослушание, или человека, который замешкался на пути знатного всадника, сбить конем насмерть.
   Человек, забравший ее от хассы, казалось, совсем про нее позабыл. Наверное, нашел, у кого разузнать про камень - девушка понимала, что вряд ли столь высокородный господин просто явился спасать бродяжку.
   Турмалин - дело другое, с ним что-то неясное связано. Так она больше суток ожидала в крохотной, почти не обставленной комнатке, прохладной и тихой.
   Наконец дождалась.
  
  
   Кремовые занавеси с лиственным узором, а поверх - низки янтарных бус. Изощренная, почти избыточная красота, но все-таки не переходящая грань, когда становится ненужной роскошью.
   А хозяин дома вновь был в зеленом, на сей раз яблочном и цвета темного мха, и манжеты вышиты золотом. Он сидел в деревянном кресле возле столика со свитками и шкатулкой, и, увидев девушку на пороге, подозвал ее легким движением кисти.
   - Ты выглядишь много лучше, чем там, на песке. Как твое имя?
   - Нээле, - она низко склонилась.
   - А твоей семьи?
   - У меня ее нет.
   - Посмотри, - он поднял на ладони камень, как тот, с хассой, показал на просвет. Теперь Нээле лишь волновалась, но страх не леденил сердца. Девушка заметила не только малиновые, но и фиолетовые, и даже зеленоватые переливы в камне, напоминающем виноградную гроздь.
   - Нравится?
   - Да. В нем свет, как сок в ягоде, - откликнулась девушка, и смутилась от такой своей откровенности.
   Мужчина рассмеялся.
   - Так или иначе, он не твой и не мой, и сегодня отправится к хозяйке. Она заждалась. А теперь расскажи все мне.
   Он указал невысокое сиденье напротив - Нээле не сразу сообразило, что ей разрешили не стоять и не опускаться на колени. Робко пристроилась на краешке, заговорила.
  
  
   **
  
   ...Предложил - не приказал - ей рассказывать, надеясь, что сумеет понять, сколько правды в ее словах. Ведь справки уже успел навести. А девушка ухватилась за возможность - не как утопающий за веревку, скорее, так птаха пытается подскочить к хлебным крошкам, рассыпанным у ног человека.
   Речи ее были довольно связны, а доля безумия ровно такой, чтобы испытать удивление и задуматься, что же все это значит. Нечисть... убитые спутники... может, она и не врет про живых мертвецов, сама искренне верит, а на деле попросту шайка людей без чести и совести, задурив головы, напала на двух путешественниц? Не хотелось подозревать этого ребенка ни в чем, но сейчас каждая птаха могла обернуться ядовитой змеей. Интересно, кем была ее подружка Тайлин...
  
  
   **
  
   ...Хозяева домика в холмах оказались весьма гостеприимны. Нээле не смогла понять, подавали гостьям птицу или же рыбу, а может и вовсе бобы - от блюда исходил аромат тимьяна и сладкого перца, и кто бы ни готовил, он был отнюдь не худшим поваром. Пили сливовое вино, Нээле чуть-чуть, а Тайлин больше, слегка захмелела, от чего смеялась особенно звонко.
   Говорили обо всем, ничего всерьез не касаясь; Тайлин поведала новости земель, откуда прибыла, хозяева посетовали - о делах провинции Хинаи не смогут сказать, тут, в холмах, глушь. Не о прошлогоднем ведь урожае беседовать? И вряд ли таких юных красавиц интересуют лекарства, которыми торгует семейная пара. Улыбались, расспрашивали ровно столько, сколько спрашивают люди воспитанные, и сами рассказывали только то, что было интересно слушать. Муж и жена явно любили друг друга, судя по их перекрестным взглядам. Так солнце и капля воды встречаются - и капля сияет краше любого самоцвета.
   Тайлин за время пути столько говорила о мужчинах, что Нээле невольно стала проявлять любопытство, присматриваться к чужой близости.
   Молодая хозяйка поиграла на ахи, следом Тайлин попросила разрешения показать свое мастерство. Музыка стихала, звучали приветливые слова, и снова начинала искриться мелодия.
   А все же что-то не нравилось Нээле. Ближе к концу ужина она сообразила, что именно - мертвая тишина в доме и снаружи, как и прошедшей ночью.
   Крохотный домик... пусть слуга хозяев болен и спит, но четверо спутников Тайлин не могут столько молчать, не на похоронах же! Ни скрипа отодвигаемой дверной створки либо половицы, ни смеха, ни звяканья посуды - ничего. А ведь стенки в таких домах обычно довольно тонки. Девушка уже не следила за разговором, она напряженно прислушивалась, всей кожей пыталась ощутить хоть один звук за пределами этой комнаты.
   Нээле держала блестящую чашечку из темного фарфора. И вот встала хозяйка, и прошла мимо девушки, чтобы зажечь погасшую лампу; и свеча, которую несла в руках женщина, не отразилась в глянцевой поверхности чашки.
   Нээле ощутила смятение. Верно, она просто ошиблась... Сейчас, развернуть хрупкий сосуд вправо... или же влево? И так и сяк поворачивая чашку, она не могла поймать на гладкой темной поверхности даже слабый отблеск пламени, будто его вовсе не было. Если верить чашке, ни свеча не горела, ни лампа. Хозяева улыбались, и глаза их были черны - в них тоже не отражался огонь.
   Вышивальщица похолодела... Призраки? Или... что это такое?!
   Сердце заколотилось, с каждым ударом все сильней отдаваясь в груди, вот-вот и сломает ребра. Здесь, неподалеку, четверо ее спутников. Очутиться рядом с ними, и отпустит этот леденящий страх.
  
   - Простите, - сдавленным голосом обратилась она к хозяевам. - Позвольте, я скоро вернусь...
   Ей позволили взять свечу, подняться и выйти за дверь, проводили внимательными взглядами. Тайлин не обратила внимания, что подруга уходит - увлеклась молодым хозяином, а тот смотрел на нее благодушно, как на шалящее дитя.
   Снаружи все было тихо той же мертвящей тишиной. Она давила на уши. Не слышалось голосов слуг, хотя вряд ли четверо взрослых мужчин молчали, как мышки. Дом казался пустым, лишь окна комнаты, где хозяева и гостьи пировали, горели ярко.
   На улице свеча сразу погасла. Девушка, стараясь ступать бесшумно, прошла вдоль стены, завернула за угол, надеясь постучаться к слугам и развеять свои сомнения. Вот и боковое крыльцо, по нему все четверо поднялись в дом... Дверь была заколочена, хоть еще недавно - распахнута. Мох покрывал крыльцо и косяки, медная ручка двери потускнела от времени. Вряд ли эту дверь было можно открыть, разве что выбить.
   Девушку охватил озноб.
   "Бежать отсюда! Немедля!"
   Она чуть было не побежала - и пусть впереди была ночь и холмы, все равно. Бежать, а потом укрыться в кустах. Утро покажет, права ли она была, может, это только причуды усталого разума...
   Но там остается Тайлин.
   Вернуться в эту комнату, к хозяевам с неживыми глазами... Ну уж нет, это выше сил. Дрожа, она стояла, прислушивалась, озиралась. Тихо, так тихо... Бежать!
   Но там остается Тайлин.
   Беззвучно вознеся молитву Сущему и Заступнице, Нээле снова вошла в дом; чувствуя, как крупная дрожь мешает казаться спокойной, склонилась к подруге, шепнула:
   - Тайлин. Нам надо ехать.
   - Куда вы спешите? - удивился молодой хозяин. Он услышал ее слова. - Ночь на дворе...
   Подруга удивленно вскинула брови. Нээле запнулась. Может, им сейчас позволят уйти, ведь сумела она одна? А назвать причину тревоги - всякое может быть. Но как увести спутницу? Она захмелела, разнежилась...
   - Осмелюсь побеспокоить... мне срочно нужно сказать пару слов одному из наших слуг. Вы позволите пройти к ним? - девушка не ожидала, что сумеет выговорить заготовленную речь настолько гладко. Но первый в ее жизни настоящий страх подстегнул, а не лишил сил. Ведь здесь была подруга...
   Хозяйка улыбнулась
   - Они отдыхают и веселятся. Прислушайтесь!
   И тут же до слуха Нээле донеслись смех и звуки простой музыки: кто-то наигрывал на окарине и барабанчике.
   Нээле принужденно ответила ей улыбкой и произнесла:
   - Мне все же хотелось бы поговорить...
   - Разумеется, - губы хозяйки раздвинулись снова, и эта улыбка очень не понравилась Нээле, - Пройдемте со мной!
   Девушка больше всего хотела с воплем умчаться отсюда. Но она все еще ничего не понимала, и Тайлин... хмельная, веселая и такая счастливая в теплом уюте, и вот же они, голоса - за стеной....
   - Пойдем вместе, - вновь наклонившись к спутнице, сказала очень настойчиво.
   Та весело и чуть сонно взглянула на подругу
   - Да что стряслось? Нам так рады, а ты места себе не находишь... Съела не то?
   - Пойдем, - Нээле взяла ее за руку, заставляя подняться. - Ну, пожалуйста! Ведь ты можешь приказать своим людям, не я!
   Это подействовало. Девушка поднялась неохотно, сопровождаемая пристальным взглядом хозяйки.
   Они втроем миновали коридор, хозяйка отодвинула створку двери, приветливо улыбаясь. Нээле увидела веселящихся слуг. Те пили что-то; судя по вытянутому сосуду, из которого разливали питье - крепкую настойку, и громко смеялись шуткам друг друга. Женщин они не заметили.
   - Вы довольны? Боюсь, прерывать их веселье было бы жестоко, - сказала молодая хозяйка. - К тому же, боюсь, они слишком... перебрали с горячительным напитком. Завтра они проспятся, тогда...
   Нээле чуть было не согласилась с доводами хозяйки, а Тайлин и вовсе рвалась назад, в полную ароматов и ласкового света гостевую комнату.
   Нээле уже поворачивалась, собираясь уйти, но краем глаза углядела четыре неподвижных силуэта на полу, черных в тусклом свете месяца. Она ахнула и взглянула прямо перед собой - слуги горланили пьяную песню, не видя ее. Отвернув голову, девушка вновь посмотрела искоса: четверо слуг лежали неподвижно, шея одного из них была повернута вбок, будто сломана. И огонь в комнате не горел.
   Вышивальщица схватила подругу за руку, только открыв рот, чтобы заставить ее смотреть, но не успела.
   Хозяйка издала звук, средний между вздохом и шипением, лицо ее стало зеленоватым, мертвым, слегка засветилось, шея вытянулась, а зубы выросли на полпальца и заострились. Нээле издала слабый звук, вцепилась в подругу, еще ничего не понявшую, и поволокла за собой. Та вскрикнула - хмель начал сходить с нее. Девушки побежали по коридору назад, и почти натолкнулись на хозяина дома. Нээле взвизгнула и метнулась в сторону вместе с подругой.
   Этого мужчина не ожидал, и девушки миновали его, но бежать было некуда. Нээле вспомнила рассказы в прибрежном селе: ночью нечисть особенно сильна, если и вырвешься из дому - отыщет среди холмов. Но мысль промелькнула и исчезла; перед девушками была закрытая дверь. Нээле пыталась ее отодвинуть, но тщетно, а Тайлин заколотила по створке, крича от ужаса.
   Обернувшись, вышивальщица увидела, что хозяева приближаются к ним. Человечий облик понемногу спадал и с мужчины. Ухватилась было за оберег, висящий на шее, и тут что-то дернуло девушку за волосы. С визгом она коснулась собственной головы, нашарила жесткое, вырвала, оцарапав кожу. Бросила наземь и с силой несколько раз наступила, не глядя, чувствуя, как острое пропарывает обувь и впивается в кожу. Затем сообразила - ах, это же волосами я зацепилась за иссохшее дерево, а нащупала и выдернула гребень...
   Тайлин замолкла и всхлипнула - оцепенение страха начало сковывать ее тело. Так замирает лягушка перед змеей - надо спасаться, а нет ни мыслей, ни сил.
   Но тело хозяйки, подоспевшей, чтобы отрезать дорогу, начало таять; она еще сделала пару шагов с душераздирающим плачем, простирая руки к подругам, пока совсем не исчезла. Только отголосок плача, высокий, холодный, дрожал в ночном воздухе. Пропал и молодой хозяин, почти ухвативший Тайлин - в один миг, как только затих голос женщины.
   - Бежим! - Нээле дернула подругу за руку, и девушки пробежали обратно по коридору, чуть не скатились по ступенькам и мчались, не разбирая дороги, пока не уткнулись во что-то. Это оказалась повозка; только сейчас Нээле смогла оглянуться.
   Месяц, половинка лунного круга, ярко светил, далекие звезды удивленно помаргивали. Не было ничего. Только полуразрушенный дом, тот же самый, что в первую ночь. Фигурка фазана с отломившимся хвостом чернела над воротами, будто обугленный трупик настоящей птицы.
   Чернокосая девушка упала на землю и разрыдалась. Нээле обняла Тайлин за плечи, не столько утешая, сколько стараясь найти защиту сама - ее трясло так, что зуб на зуб не попадал.
   Заболела нога, пропоротая осколками. А Тайлин все плакала, блики от месяца переливались на ее ожерелье, браслетах, заколках, и при виде их Нээле пришли на ум слышанные в детстве сказки о зачарованных украшениях. О подобном любила рассказывать одна из вышивальщиц, веселая толстуха... Кольца, в которые вселялась душа хозяйки, проклятые зеркала... Вещи, найденные на беду... О да! Девушка невольно ощупала волосы, сейчас их держало всего несколько шпилек.
   - Что это было? - выдавила Тайлин бессвязно, но вышивальщица поняла.
   - Не знаю... Они убили слуг, но исчезли... это, наверное, гребень.
   Тайлин уткнулась ей в плечо, дрожала, цепляясь руками за подругу, как детеныш за мать:
   - Я... я взяла это...
   Тишина вокруг чуть расступилась, пропуская далекие звуки. Ухала сова, где-то кричал козодой. Но во дворе по-прежнему не было слышно даже сверчков, и цикады не вели трескучую песню. Лишь ветерок пробегал, задевая рассохшиеся доски - тогда что-то постукивало и поскрипывало. Нээле вздрагивала от любого шороха, вертела головой по сторонам, а Тайлин, враз поверив ее словам, продолжала рыдать:
   - Гребень... нельзя было трогать... Ох... я брала его в руки...
   А я его носила, подумала Нээле. По спине побежали невидимые ледяные муравьи с острыми коготками. Здесь, через двор, за стенами дома - мертвые. А хозяева...
   - Думаешь, они вернутся? - простучала зубами Тайлин.
   - Они исчезли, - вновь прошептала девушка. - Ты видела.
   Подруга чуть успокоилась, ахнула, поглядев на нее.
   - Да ты же... тебя...
   Рукав вышивальщицы был разодран, и от плеча до локтя тянулся узкий неровный след - как от ожога, в темноте он выглядел черным.
   - Хозяйка... - вспомнила Нээле; вроде бы женщина пыталась ухватить ее там, возле комнаты слуг. Хоть двое бывших обитателей дома и представились, назвать имена она не смогла бы под страхом смерти, - и не потому, что могут увести за собой...
   Отметина почти не болела.
   - Бежим! - звала Тайлин, приподнимаясь. Но вышивальщицу страшило безнадежное блуждание в холмах. Куда уйдут девушки, не привыкшие полагаться на собственные ноги?
   Нээле огляделась. Оказывается, они подбежали к самой конюшне. Лошади... где сейчас? Может, умчались, почуя нежить? Но ведь спокойно подошли к дому вчера.
   - Нам лучше уехать верхом, - сказала Нээле, борясь с желанием снова кинуться наутек.
   В сторону конюшни, хоть она и находилась совсем рядом, в десятке шагов, и смотреть страшно было. Та не развалилась, но будто просела, и стены ее покосились. Острые обломки забора торчали возле нее, словно хребет огромного мертвого животного.
   - Я туда не пойду! - заявила Тайлин решительно. Тогда мы обе погибнем, подумала Нээле. К черным стенам идти было жутко, но ужас и бессилие подруги неожиданно придали Нээле решительности - некогда плакать.
   - Если кони в порядке, поедем верхом.
   - Я не умею!
   - Я тоже. Ну хоть недолго...
   - Возьми это, - Тайлин порылась в повозке, протянула шкатулку. - Положи в свой мешок. Там ценности... Не хочу лишиться всего. Иди к лошадям, я боюсь, я тут подожду.
   Нээле взяла из повозки и зажгла лампу, прихватила нож из пожитков слуг, и пошла вперед, преодолевая страх, вытягивая шею и оглядываясь на каждом шагу. Как назло, убегая, порвала и вторую туфлю, в нее попал камешек, и девушка прихрамывала, боялась споткнуться.
   Будто по иглам ступая, уповая лишь на помощь Иями-заступницы, подошла к двери. Услышала фырканье, ощутила, как сердце ее застучало о ребра; лошади были в полуразрушенных стойлах, невредимые с виду. Они выглядели сонными, будто их чем опоили. В воздухе висел запах болотной тины, сладковато-гнилостный. Принялась гладить животных, уговаривая проснуться. Всегда боявшаяся их зубов и копыт, целовала их в морду. Тепло больших мирных созданий, их равнодушие немного пригасили тревогу.
   Наконец лошади стали потряхивать головой, заржали, кося глазами по сторонам. Девушка кое-как примостила седло на спину одной из них, затянула, надела уздечку - спасибо хоть насмотрелась в пути, как это делают. Маяться со вторым скакуном не было уже сил, да и лампа начала мигать, грозя вот-вот погаснуть. Нээле потянула лошадь за повод, ведя за собой.
   Тайлин возле повозки не оказалось. Нээле взяла свой дорожный мешок, пристроила к седлу, не забыла сунуть туда и нож, и шкатулку. Старалась смотреть куда угодно, только не в сторону разрушенного дома. На свежем воздухе лошадь очнулась окончательно, фыркнула, забеспокоилась. Страшно было - ударит копытом по голове, и все...
   Вокруг опять было пугающе тихо. Даже цикады прекратили трескучую песню.
   "Где же ты, Тайлин?"
   Сдавленным голосом Нээле позвала подругу. Шипение раздалось, холоднее змеиного. От стены конюшни отделилась фигура, плавно двинулась в сторону девушки. Только тут вышивальщица заметила лежащее неподалеку тело - руки раскинуты, шея будто свернута набок, как у их спутника там, в комнате. Видно, хозяин дома не погиб вместе с гребнем; он нашел Тайлин, и отправился за второй жертвой.
   Никогда не ездившая верхом, Нээле вмиг оказалась на конском хребте, в ужасе ахнула и обхватила руками шею животного. Лошадь сорвалась с места, девушка чудом удерживалась на ней. Стука копыт беглянка не слышала, все перекрывал стук ее сердца.
   Долго-долго...
  
   Невдалеке гулко, будто в медный кувшин, закричала ночная птица, чуть не насмерть перепугав девушку. Потом, опомнившись, та облегченно вздохнула - вблизи дома стояла мертвая тишина, а здесь есть жизнь...
   Она понукала лошадь, непонятно как сидя на ней, и боялась лишь одного - описать круг и снова приехать к страшному дому. Но коню и самому не хотелось туда возвращаться.
   Скоро стало светать. И, наконец, вдалеке, в ложбинке, Нээле различила крыши небольшого селения.
  
  
   **
  
  
   - Там и нашли меня земельные стражники, господин, - Нээле чувствовала, что дрожит, то ли от воспоминаний, то ли опасаясь того, что он скажет. - Здесь, на руке, след... он болит до сих пор. Я могу показать...
   - Не за чем. Судьба проявилась не слишком к тебе благосклонно, - обронил хозяин дома, пристально глядя на девушку. - Ты вся побелела, а ведь много раз рассказывала эту историю.
   - Я не могу забыть...
   - Хорошо, тогда пока не будем об этом. Поговорим о том самоцвете. Значит, ты не открывала шкатулки?
   - Нет, господин. Но там не могло быть камня. Тайлин не воровка! - воскликнула она, и добавила: - Да и приехала она с юга, а камень украли тут, на севере.
   - Она - нет. А ты?
   Девушка растерялась. Молчала, не зная, что сказать.
   - Тогда как он туда попал, и почему?
   - Я не знаю, но ни я, ни она не причастны... Я не знаю, как могу доказать. Воровство это позор, - Нээле сжала руки, едва не плача.
   - А ты уж очень горячая. Женщине это не слишком идет.
   - Меня никто не будет защищать, если не я сама...
   - Тоже верно. Зачем ты вернулась?
   - Я... не знаю. Сказать слово в его защиту. Найти того, кто поможет. Если бы его сослали куда-нибудь, разыскать...
   - Если Айта не был твоим знакомым раньше, как ты могла поверить ему? И зачем он тебе?
   Помолчала немного. Лицо вспомнила - хорошее, четкое, улыбку, брови словно чуть удивленно приподнятые.
   - Он... очень светлый, - она запнулась, подыскивая слова, и поняла, что не знает, как и что говорить.
   - Он слишком от многого отказался, чтобы не пожелать никакой награды. С чего ты взяла, что он просто не захотел забрать тебя для себя? С его слов?
   - Лиани вел себя со мной как друг, - лицо нестерпимо полыхало, и девушка склонила голову, думая, что, верно, вся пунцовая.
   - Ни ты, ни я не можем знать, чего он хотел. Может, ты приглянулась ему как невеста, или что-то еще. Ты всегда веришь словам незнакомцев, даже если поступки их необычны?
   Тишина в комнате повисла звенящая. Девушка еще ниже наклонила голову, но нет, стыда или сожаления не ощутила - пусть говорит, что хочет, это понятные мысли, но она видела лицо юноши, глаза...
   - Неужели он в самом деле рассчитывал скрыться? - проговорил ее собеседник себе самому. - Он знал все дороги... Быть может.
   Его глаза были почти такими же светлыми, как у Лиани Айта. Только цвет отличается и глядел по-иному.
   Нээле чувствовала, что этот человек не собирается причинять ей вред, и что она ему даже нравится чем-то. Да, вероятно, так бы понравился взявшийся невесть откуда подзаборный, но забавный котенок.
   - Господин, он хотел вернуться, - произнесла она тихо.
   - Оставить тебя?
   - Да.
   - И какой в этом смысл, если ты и впрямь так наивна и одинока?
   - У любой помощи... есть предел. В соседнем округе у меня была хотя бы надежда... - не дождавшись ответа, робко спросила:
   - Господин, скажите, он правда жив?
   - Пока да.
   Девушка тихо вздохнула. А он продолжал, ничего не заметив:
   - И все же странно, что ты решила вернуться. Что ты хотела делать, если, как говоришь, у тебя нет здесь даже случайных знакомых?
   - Господин, позвольте, я еще расскажу. Когда Лиани уже увезли, и я бродила по лесу, мне приснился лесной дух, тери-тае. А может и не приснился... Она будто благословила меня... тогда я решила, что судьба мне - и нам - поможет.
   - Ты это серьезно? - взгляд его был странным, словно мужчина решал, в своем ли она уме.
   - Но ведь и хасса... если вдруг это не было сном, она могла почуять лесную хозяйку... Это видели все.
   Человек напротив улыбнулся.
   - Многовато чудес. Если я правильно понял твою историю и состояние, в каком ты пребывала, то в лесу ты могла увидеть говорящий пень и рогатого зайца. Я больше верю в силу человеческой воли, перед которой не устоит зверь. А хасса та, похоже, не настолько свирепа, как хотел показать хозяин.
   - Вы не... обвиняете меня?
   - Нет. Но просто так верить не собираюсь. Если все окажется, как ты говорила, ты будешь свободна - твоя вина только в глупости и наивности.
   - А Лиани Айта?
   - Он будет наказан.
   - Но за что наказывать его - он спас невинного человека?
   - Дитя... Он не просто отпустил подозреваемого, то есть тебя - он еще и увез, стараясь запутать следы. И напал на товарищей по службе, когда те исполняли свой долг. И они пострадали ни за что, а могли и погибнуть.
   - Но он ведь пытался помешать убийству... - потерялись слова. Значит, выбирая между ней и друзьями...
   - Что тебя хотели убить, мы знаем лишь с его слов.
   - Но он не лжет!
   Мужчина долго и пристально смотрел на нее, потом заговорил тяжело и медленно:
   - Да, скорее всего, он говорит правду и не ошибся. Такие вещи делаются - чаще, чем хотелось бы в это верить.
   - Но он...
   - Послушай, девочка. Ты, возможно, просто бедная глупышка. А он нарушил данную клятву и знал, на что идет. Кто он, по-твоему, младенец или дурак? Он понимал, что делает. Скажи, почему именно его нужно простить?
   Не дождавшись ответа, кроме сдавленного вздоха, добавил:
   - Если собираешься плакать и уговаривать, помни, что я не хасса.
   - Это... это несправедливо!
   - Верно. Но я сделать ничего не могу. И не буду. Есть вещи, где личные симпатии ничего не решают - это военная служба, государственная, и им подобное. Ну, разумеется, слезы. Послушай, я знаю, чего ты натерпелась. Но не считай всех вокруг злодеями. Одно дело - порядок, другой - ненужная жестокость, как с хассой.
   - Какая вам разница, господин, что я считаю?- сказала она, но так покорно и тихо, что это не прозвучало дерзостью.
   - Ты любишь его? Лиани?
   Нээле залилась краской, помотала головой. Человек в темно-зеленом наблюдал за ней, краешком губ улыбаясь, по-доброму - и чуть свысока.
   - Я знаю, что такое сильное чувство. Но есть вещи, которых просто нельзя допускать. Мне странно, что ты этого не понимаешь. Тебя ведь воспитывали женщины?
   - Да, в мастерской...
   - Если их тоже воспитали так же, и не было рядом мужчин, то я понимаю, почему жалость ты ставишь впереди долга.
   - Мы жили тихо, почти взаперти, - произнесла она, непонятно за что оправдываясь.
   - Если станет ясно, что ты ни к чему не причастна, я позабочусь о твоей дальнейшей судьбе. Пока останешься тут, под присмотром.
   - А Лиани? - робко спросила Нээле.
   - Я могу поручить еще раз провести расследование. Ради твоего доброго имени, чтобы тебе больше не приписывали кражу или связь с разбойниками - и твоему приятелю тоже. Для его семьи это должно быть значимо. Но спасти его вряд ли возможно, разве что всплывут какие-то особые обстоятельства. Даже если чудом удастся найти второго свидетеля, доказать, что тебя хотели убить, он натворил слишком много. Все, теперь иди, - он кликнул слугу и что-то негромко ему сказал, указывая на девушку.
  
  
   За порогом набралась духу, спросила у провожатого, чей это дом. Ответ получила. Убедившись, что гостья либо пленница не собирается больше говорить ничего, слуга снова привел ее в маленькую комнату и оставил ее в одиночестве, предупредив, чтобы ждала здесь.
   "Вот он, счастливый случай", - думала Нээле, сжимая узорную решетку окна. "Господин Таэна, один из хозяев этой провинции... он может помочь. Если не он, то никто, наверное..."
   Нээле понимала - с ним бесполезно хитрить. И упрашивать, скорее всего, бесполезно. Только если сложить руки, то сама она, вероятно, получит свободу - но ее друг погибнет. Господин Кэраи Таэна. Человек, стоящий так высоко - а она в его доме. Если это не шанс, то что же тогда?
  
  
   **
  
  
   Странный рассказ. Здесь почти все носят защитные амулеты, верят в приметы и пытаются знаком отвести беду, рассказывают о призраках или нечисти, но слишком много погибших для простой байки.
   Отослав девочку, Кэраи подумал немного и позвал к себе одну из старших служанок. Какая-то из них приглянулась Ариму, но никак не мог запомнить, какая, они походили друг на друга, словно близнецы. А ведь здесь не соблюдали полного единообразия в одежде и облике слуг, как в Столице.
   Круглолицая женщина остановилась на пороге, почтительно поклонилась.
   - Тебе поручаю девушку, она не только в этом доме новая, но и в городе. Пусть пока поживет с другими служанками. Присмотри за ней, позаботься, проследи, чтобы не обижали.
   - Это все, господин? К чему-нибудь приставить ее?
   - К чему... - он задумался на мгновение. - Если она вышивала, как говорит, то пусть покажет, на что способна. Дайте ей, что попросит - нитки, шелк. Все, что понадобится.
  
  
   Запах василька ощущался, словно кто-то принес цветы, и Кэраи оглядел комнату - но нет, ничего. Просто напомнило.
   ...Ее и звали чем-то похоже - Нэйен. У мальчиков и девочек в богатых домах, если они не родственники, редко есть возможность увидеться - разве что поздороваться, обменяться несколькими вежливыми фразами на общем празднике или в гостях.
   Но они с Нэйен росли скорее как брат и сестра. Ее отец и его, очень дальняя родня, дружили с юности, и не раз делили военные тяготы. Кэраи нравилась тихая девочка, рассудительная не по возрасту, и вместе с этим наивно-мечтательная. Узколицая, с нервными пальцами и тихой улыбкой, немного неловкая. В памяти остались ее синие платья - любила этот цвет, васильки в волосах... Цветок этот вольно рос только на юге Хинаи, а Нэйен разводила в своем саду. Слабый, нежный и сладковатый, в жару его аромат становился ярче, облаком повисал над клумбой.
   Она умерла через полгода после его отъезда в Столицу. Тихо угасла...
   Лицом Нээле была с ней несхожа - впрочем, он уже и не помнил как следует, - но что-то неуловимое их объединяло. Даже и подумать не мог о том, что заберет пленницу у Макори, была ему совсем не нужна. Не мог, пока ее не увидел.
   Он уехал, когда Нэйен была жива, и вот, будто встретил призрак ее, ненадолго вселившийся в другую девушку. Трудно отказаться, когда тебе вот так напомнят о юности; пусть пока здесь побудет, раз ей некуда идти. А там будет видно...
  
  
   **
  
  
   Суро Нэйта, узнав обо всем, вызвал к себе сына, вытащив его прямо из объятий девицы, которая только-только успела скинуть свои шелка.
   - Подумаешь, - сказал Макори нарочито равнодушно, хотя знал, что вызовет еще больший гнев. - Забрал, ну и что? Если мы не нашли никаких улик, его люди тем более.
   - Избавляйся от того мальчишки, быстро! Мы хотели разыграть на доске девчонку, но нельзя давать Кэраи шанса выстроить свою партию! - он, отчитывая сына, говорил негромко, но чуть приподнимал верхнюю губу, и видны становились мелкие зубы; гримаса - верный признак ярости.
   Макори знал эти доводы - слышал их раньше, но из чистого упрямства заспорил:
   - Ему интересней был камень, а тот парень драгоценность в глаза не видел. Сам ведь знаешь; а придумать он ничего не сможет, иначе давно бы наговорил три воза небылиц.
   - Идиот, - не сдержался Суро. - Ты с ним как разговаривал, с помощью огня и плети? А если ему посулят свободу?
  
  
   Избавиться-то было проще простого. Забрать из городской стражи, а там яд, нож, любая случайность, раз уж с приговором законным велено подождать. Отец бы еще хитрее сыграл, оставил бы парня у людей Рииши и прикончил прямо там - мол, они сами не досмотрели, и разыграл бы праведное возмущение. Только Макори не собирался и власть над земельными передавать отцу. Нет уж, пусть дожидается конца проверки, все как положено.
   На всякий случай поговорил с приятелем, попросил усилить охрану. Так, по старой дружбе, а то Рииши не нужны неприятности. Тот возмутился было - не хватало еще встать между Макори и Суро - но поддался на уговоры, на обещание ответной услуги. Он не любил старшего Нэйта, весь их Дом не любил, лишь к Макори относился неплохо. Суро и впрямь не начальник над земельной стражей.
   - А я пришлю к тебе еще двух своих людей. Караульными будут они, ты лишь посодействуй немного.
   - Ладно, я послежу, - сказал с неохотой Рииши.
   Макори, довольный, процитировал строки давнего мудреца, о дружбе и взаимовыручке, Рииши только рукой махнул. И отказался от предложения отправиться куда-нибудь вечером, будто собрался сам засесть на пороге камеры арестованного и охранять. Но эту шутку Макори оставил при себе, решив, что приятель вряд ли оценит.
  
  
   В своих покоях Макори предпочитал занавеси из ткани, а не из бусин: не было еле слышного, но такого раздражающего порой стука-шороха, когда кто-то их задевал. Но порой это было и недостатком.
   - Ты это намеренно сделал? - привычно-бесцветным голосом спросил Суро-младший, по-звериному мягко подходя сзади.
   - Что - это?
   - Отдал девчонку и камень.
   - Я в своем уме, с чего бы мне вредить нашему Дому?
   - Ну, вреда-то особого ты не нанес... а вот возможной выгоды нас лишил.
   - Слушай, - разозлился Макори, - Ты что себе думаешь? Откуда я мог знать, что он притащится? Нужно мне больно выслушивать недовольство отца!
   - Не знаю, не знаю... - младший брат отступил, словно тень втягивалась в занавеси. Уже оттуда добавил:
   - Только теперь если что, как бы не обвинили нас, что девчонку мы им подсунули.
   - Эта мышка-полевка? Кому она теперь нужна? Пусть радуется, что жива, пока ее из дома Кэраи не выгнали.
   - Хорошо, если так.
   Младший брат исчез окончательно; лишь хорошее воспитание мешало что-нибудь запустить ему вслед. Нет бы единство чувствовать - хоть и разные у них матери, теперь-то оба сироты. Но Суро-младшему материнская любовь хотя бы досталась. Десять лет была у него, да и отец поглядывает одобрительно.
   Но и впрямь - кто мог подумать? Макори и сам не знал, что выйдет из его затеи, но все расчеты были только на камень. Кому девчонка нужна, в самом деле? Это даже смешно.
   Потребовал вина, чуть не одним махом выпил кувшин. Пропади они все...
  
  
   **
  
  
   Лиани ждал, когда назовут день казни, но пришел дознаватель. Совсем другой, сильно в возрасте, но с цепким взглядом, очень вежливый; он, видно, заметил страх в глазах осужденного и заверил, что хочет только поговорить. Прошел к нему в камеру, сел напротив. Спросил, хорошо ли того содержат...
   Такую манеру вести допрос Лиани тоже знал - добрым словом можно добиться многого, особенно с тем, кто уже знаком с другим обращением. Все равно был почти благодарен.
   Посетитель о многом спрашивал, неожиданно и о каком-то весьма приметном самоцвете. Нет, я не помню, сказал юноша. Но я почти не смотрел на камни...
   Собеседник тонко улыбнулся - видно, подумал про девушку. Заверил, что сейчас она в безопасности, и больше ничего не добавил.
   Говорили до темноты; но еще с приходом дознавателя стражник принес факел, разместил на стене. Ничего нового гость, видимо, не услышал в итоге беседы, и, кажется, огорчен этим не был. Уходя, рассказал, что людей снова пошлют на побережье Иэну; может, удастся отыскать и капитана корабля, на котором якобы приплыла Нээле. Капитан мог еще не отправиться снова на юг, а задержаться где-то неподалеку. Да, конечно, в том селении корабля уже не было, но в паре дней пути, например? Бывают разные обстоятельства...
   Когда дознаватель ушел, юноша долго смотрел в коридор, где словно еще покачивалась его тень, очерченная факелом.
   Если бы речь шла только о его, Лиани, добром имени, имей он возможность, отказался бы от проверки этой - сам ездил на побережье, ничего не узнал, и десятка бывшая его ничего не знает, а Ирисама и вовсе уже не свидетель, даже если вызовут его призрак. Не могут мертвые говорить на суде живых, разве что оставшимися уликами или письмами.
   Но все же эта проверка...
   Почему, что произошло? Еще одна мысль, которая не давала покоя. Нээле отвели в дом Макори, теперь этот дознаватель, и он, кажется, не от Нэйта. В чью игру попали они, и кто она все-таки?
   А ведь все равно загадывать нечего, что будет, то будет. Приговор не отменен, лишь отложено исполнение. А конец его ждет нелегкий, в устрашение прочим...
   Поднявший руку на товарищей - лишится руки, но больше сталь его не коснется, его забьют насмерть.
   Сутки ли, двое считал, что напрасно все, ничего не хотел. Потом душа все-таки дрогнула, понемногу начинал на что-то надеяться, да и здешние вновь стали добрее к нему. Тебе удалось привлечь внимание сильных мира сего, говорили они - так радуйся, что пока судьба на твоей стороне.
  
  
   Очередная ночь отличалась от прежних лишь тем, что смог спокойно заснуть. Проснулся странно - будто ночное забытье разрезали ножом, острым и в один взмах. Сознание вынырнуло из омута ясным и немного растерянным. Лиани с трудом поднялся - двигаться все еще было тяжело, подошел к окошку, долго смотрел на красноватую звезду. Капля крови одного из небожителей, помещенная в хрустальный сосуд. В смутное время, когда гибнет много людей, она становится багряной, в мирные дни - бледнеет...
   Почудилось движение сбоку. Крыса? Вроде бы выше мелькнуло что-то, крыса не может бежать по стене.
   - Кто здесь?
   Но пуста была и камера, и коридор за ней. Однако Лиани Айта привык себе доверять - даже на пороге смерти он был уверен, что не потерял чутья.
   Некоторое время спустя услышал возбужденные голоса - снаружи, из-за стены. Говорили несколько человек; один едва не кричал, похоже, с трудом держа себя в руках. В голосе его слышен был страх.
   Лиани позвал стражу, потом еще и еще, пытаясь привлечь к себе внимание. Примерно через полчаса ему это удалось: в коридоре возник охранник, подошел к деревянной решетке.
   - Что произошло? - спросил Лиани.
   Тот не расположен был говорить с арестованным, но, зная, как тяжко просто ждать смерти и быть отрезанным от остального мира, ответил хмуро:
   - Погиб один стражник. Нехорошо умер...
   - Убит?
   - Да... похоже, волк. Ладно, не до тебя.
   Волк не может забраться в город! - едва не сорвалось с языка. Но удержался - все-таки люди здесь не глупее его самого.
   Наверное, знают, что видели.
   Голоса стихли, из-за тучи вышла луна. Только осталось неприятное ощущение, память о зыбком шорохе, и холодок между лопаток - словно кто-то недобрый смотрел.
  
  
  
   Глава 14
  
  
   Тагари Таэна потерял дар речи, когда сперва о госте доложил растерянный воин заставы, а затем на пороге возникла легкая фигура в черном. Короткий поклон, изящный, уместный на празднике среди знати, а тут походящий на насмешку.
   - Что произошло?!
   - Гонец привез вам письмо из столицы. Вот это, - чуть склонив голову, Энори передал свиток. В Тагари шевельнулось привычное ощущение - исподволь наблюдает, хотя вроде смотрит в другую сторону.
   - Как оно попало к тебе?! - спросил генерал, глянув на печать военного министра.
   - Я вызвался проводить посыльного самой короткой тропой по горам, чтобы доставить послание как можно быстрее.
   - Где он? Где твоя лошадь? Какого демона?!
   - Он мертв. Солдаты найдут его на тропе со стрелой в горле. Мне стоило остаться там, или я заслужил хоть малую благодарность? - ответил Энори с легким вызовом.
   - Засада?
   - Нет. Просто не повезло... Тут все еще много бандитов.
   - Ты цел? Как ты добрался до заставы, миновав караул? - Тагари Таэна бегло осмотрел его. Одежда юноши следов долгого пути на себе не несла, ни следов от травы, ни дорожной пыли.
   - Не верхом. Не волнуйтесь, это путь не для лазутчиков.
   - Покажешь. Смерть столичного гонца... паршивое дело.
   - Это граница, - Энори легонько пожал плечами, и, будто не в силах одолеть усталость, опустился на мягкое сиденье у окна. - Зато письмо доставлено к вам в руки, и очень быстро. Если господин генерал позволит мне отдохнуть...
   Тагари глянул на печать, скреплявшую крышку деревянного футляра - черный сургучный круг с гербом был разломан посередине.
   - Письмо вскрыто! - ноздри генерала гневно расширились. - Это посмел гонец? Или...
   После едва заметного промедления Энори отозвался:
   - Он тут ни при чем.
   - Тогда...
   - Письмо и гонец были мне подозрительны. Я должен был знать, что там. И раз уж он умер...
   - Ты и так бы узнал, доставив послание!
   - А если того человека направили ваши враги? Будь письмо подделкой, ловушкой, я бы отдал его лишь после того, как принял все возможные меры. Или вы, послушав меня, пошли бы против этой печати?
   Тяжелый удар запрокинул его голову, заставив стукнуться затылком о стену. На скуле заалело пятно, а уголок рта окрасился кровью. С губ юноши сорвалось едва слышное шипение, и он на миг прикрыл глаза, будто пытаясь ни одно подлинное чувство не выпустить на свободу.
   - Ты обнаглел вконец!
   Энори пальцами стер кровь, внимательно на нее посмотрел, будто стараясь запомнить цвет. Вытер о черный рукав, и снова опустил веки.
   - Не поздно ли говорить?
   - Ты... - генерал издал невнятный рык.
   - Я всего лишь делаю то, ради чего я здесь вообще.
   Раздался грохот - кулак со всей силы врезался в стену. Потом хлопнула дверь - генерал не вышел, а вылетел из комнаты, будто за ним гнался бык.
  
  
   К вечеру он немного смягчился - о вскрытом письме не знал никто, а по заслугам наказать перешедшего все мыслимые границы все равно невозможно. То есть возможно, разумеется, но больше не придется рассчитывать на помощь - весьма немалую порой. Он ведь ничем не дорожит и ничего не боится - если что-то и вызывает страх, о том никому не ведомо. Своим поступком он заслужил смерть очень нелегкую, но... другого такого нет.
   И опять же, Тайрену...
   Генерал, вновь переступив порог, хмуро смотрел на воспитанника, который все это время оставался в его комнате. На скуле у того темнел синяк, уголок рта заметно припух, а в ставших угольно-черными глазах не было и следа раскаяния.
   - Раз явился, останешься со мной. Или нет, поедешь в Тай-эн-Таала, так безопасней.
   - Там нечего делать.
   - Ты еще смеешь? Скажи спасибо, что я ограничился этим.
   - Лучше и вовсе не говорить! - откликнулся тот.
   Тагари Таэна глянул на зарвавшегося мальчишку так, что другой на его месте тут же совершил бы самоубийство. Чтоб не найти куда более тяжкую смерть. Но Энори этот взгляд не встретил - он попросту отвернулся.
   Борясь с желанием собственноручно свернуть ему шею, генерал широкими шагами вышел в коридор. Свой талисман, существо, способное общаться с миром, недоступным всем прочим... только полный кретин его уничтожит. Талисман... самое драгоценное и самое порой ненавистное существо.
  
  
   С башни открывался вид на все три стороны света - северные склоны, мохнатые, поросшие неохватными кедрами, загораживали горизонт. А закат выдался невероятно алым, будто и впрямь кровь пролили. И густо-сиреневые узкие облака - завтра жди сильный ветер...
   Тагари отвел взгляд от полыхающего неба. Не умел тревожиться - принимал все, как есть. Заранее готов был встретить любую опасность, но гадать о будущем - не умел. И все-таки неспокойно было.
   В письме говорилось об особой важности заставы Хуни - как донесли шпионы у врагов-соседей, северяне в ближайшие недели попробуют прорваться через границу не одиночно, а большим отрядом, и пойдут они близлежащим ущельем. Весть об этом голубь доставил в Столицу, оттуда прислали гонца. Хм... личные шпионы Тагари молчали. Но все равно, известие - вот оно. Как бы ни были северяне искусны в маскировке, воины заставы остановят их и дождутся подмоги из Тай-эн-Таала. Если же нет... селенья, лежащие ниже, будут разорены, и, может быть, пострадает и сама крепость Ожерелья - когда хотят повалить дерево целиком, подрубают корни... как бы ни был крепок ствол, он упадет.
   Почему Энори сказал, что гонец был ему подозрителен?
   Кликнув одного из солдат, велел вызвать сюда, наверх, советника своего. Отошел от края на всякий случай - если тот все еще не унялся, рука ведь прежде рассудка сработает, и юнец птичкой полетит на скалы внизу.
   Но тот был сама почтительность, глядя на него сейчас, в жизни бы не подумал, что посмеет хоть взгляд без разрешения поднять...
   Тагари на миг потерял дар речи - Энори явился не в прежней черной одежде, а в белоснежной блузе и атласной куртке-алле, столь же белой, затканный шелковыми лилиями, с волосами, перевитыми звездчатым парчовым шнуром. Это сияющее видение выглядело на редкость неуместно среди суровых, одинаково и неброско одетых солдат. И откуда только достал наряд...
   - Не могу же я носить вещь, на которой кровь, - слегка пожал плечами, правда, сохраняя выражение покорности на физиономии. - Или просить тут обноски формы? Если вы недовольны, переоденусь...
   Генерал подавил приступ раздражения, а в следующий миг даже допустил на лицо благодушную усмешку: верен себе. Никогда не узнаешь, придет ему в голову изображать щеголя, или отшельника, или еще кого. Пусть.
   Занятно, упомянул о крови, а на белом - того же цвета закатный отблеск.
   - Словно девчонка, - сказал Тагари. - Ведешь себя, как... Все еще обижен за свое личико?
   Тот не ответил.
   - Раз уж ты все прочел, скажи, что думаешь об этом. О письме. И о гонце, раз уж он тебе не пришелся по нраву.
   - Не знаю, - Энори улыбнулся здоровым уголком рта, поглядев на алеющий горизонт.
   - Ты снова?
   - Простите... Гонца прислали сюда не только доставить футляр, но и остаться здесь, и проследить за вами. Он сообщал бы о каждом вашем шаге, у него свой человек с голубями в предгорье. Но больше я не могу ничего сказать ни о нем, ни о рухэй. Одно только скажу - заставе не придется сдерживать их.
   - Что сие значит?
   - Только это.
   - От тебя становится мало толку! Завтра же отправишься в Тай-эн-Таала, и не высунешь носу оттуда, пока не велю.
   - Почему я не могу вернуться в город?
   - Тебе мало убитого посланника? Всё, довольно.
   - Да, господин.
   Он по-прежнему смотрел на закат, и Тагари показалось, что багряный отсвет понемногу стирает с лица след от удара. Но было не до таких мелочей, и генерал направился к лестнице.
  
  
   Огонь вспыхнул на втором этаже правого крыла, вблизи дозорных - и меньше чем за четверть часа охватил первый и третий этажи, перекинулся на крышу. Будто по всей заставе раскидали охапки сухой соломы, так быстро распространялось пламя. Часовой клялся предками, что ни один человек не появлялся ни на лестнице, ведущей на второй этаж, ни на галерее - то есть, спуститься сверху по стене или по ней подняться не мог никто. Даже если умел лазать, как кошка.
   Он помнил одно - ненадолго исчез свет в галерее, словно оттуда унесли лампу... и тут же вернули. Почему его самого не убили - тоже оставалось загадкой.
   Пламя ревело, пожирая перегородки - будто голодный варвар накинулся на пищу. Массивные бревна пока держались; быть может, каркас крыла и центральной части сохранится в целости. Но для обороны застава не будет пригодна долгое время.
   Попытки потушить пожар ни к чему не вели - лазутчики, если виновны были они, откуда-то превосходно знали, где самые слабые места у заставы.
   Если часовой, тот, что первым увидел пламя, и был виновен в пожаре - один он такого сделать не мог, пропустить врагов на заставу не мог тоже. Вину свою признавал полностью, знал, что заплатит жизнью - а толку-то? Ничего не поправить.
  
  
   - Что теперь? - хрипло сказал генерал, стоя на галерее левого крыла, еще не тронутой огнем. - Будто кто проклял весь наш род - мы в немилости у огня... Ну, говори, или на сей раз у тебя нет советов?!
   - Я не военный.
   Отблеск пламени плясал на шелке цвета снега, и генералу показалось, что Энори готов рассмеяться.
   - Иди вниз.
   - А если я вдруг окажусь полезен?
   - Вниз, демон тебя забери!
   Он совсем не боится огня, подумал Таэна, проводив юношу взглядом. Прямо-таки светится счастьем, когда смотрит на пламя... Рассуждать было некогда, и генерал сосредоточился на одном - спасти то, что еще подлежало спасению.
   Люди на заставе были отчаянные - жизнью они рисковать привыкли, и делали еще больше, чем велел долг. Их усилия были почти напрасны. Тагари оставался с теми, кто боролся с пламенем, но ему пришлось отступить - сорвавшаяся балка задела по голове, к счастью, вскользь. Другие продолжали борьбу...
  
  
   - Что-то да уцелело? - мягкий, чуть удивленный голос.
   Энори снова был в черном.
   - Белый цвет очень выигрывает на фоне огня, но пепел и сажа... Куртку жаль, - посетовал он. Приложил руку к щеке, с которой - невероятно быстро - уже почти сошел след от удара.
   Младший офицер, оказавшийся рядом с Энори, совсем еще мальчишка, посмотрел на говорившего дикими глазами. Только что произошла беда, пострадало важное звено укреплений... в своем ли уме тот, кто думает о нарядах?!
  
  
  
   Да крепости Тай-эн-Таала - "Крыла лебедя" - было четыре часа верхом, быстрой рысью. Генерал намеревался остаться на пожарище какое-то время, но его убедили - место небезопасно, и неясно, отчего вспыхнул огонь. Стоит ждать нападения, а здесь и сейчас его вряд ли удастся отбить. Тагари Таэна вынужден был смириться и отступить, и надеяться, что успеет привести людей из Тай-эн-Таала.
   У заставы Хуни остался небольшой отряд. Остальные поехали на восток, по течению горной речушки.
  
   К переправе, наведенной через реку примерно в двух третях пути до цели, прискакали уже за полдень. Солнечные лучи немного развеяли подавленность, охватившую почти всех в отряде.
   Разведчики, поняв, что птицы молчат, насторожились, подали отряду знак остановиться - кони затанцевали на месте, всадники озирались по сторонам.
   Тагари с перевязанной головой ехал одним из первых - не узнать его было трудно, не только по форме, но и по мощному сложению.
   - Здесь кто-то... - начал, подъехав к нему, один из разведчиков.
   Энори метнулся вперед и вправо, загораживая генерала. Стрела свистнула, и ей ответил десяток стрел воинов Хинаи; всадники мигом спешились и натянули луки, прячась за лошадей.
   Там, где таилась засада, два трупа остались в кустах, один раненый сумел уползти - недалеко, впрочем; еще один из напавших убежал невредимым.
   За ним отправились следопыты.
   Генерал обернулся тревожно, и увидел Энори, который по-прежнему находился в седле. С удивлением смотрел на торчащую под ключицей стрелу, на тонкую алую струйку; не различить на черном, только там, где располагались белые узоры, видна была кровь.
   Приложил ладонь к этим узорам, отнял - и разглядывал пятна, размазанные по линиям на руке. Недавно уже было подобное, только и крови было куда меньше, и опасности никакой...
   К нему подскочили, готовые подхватить, если вдруг упадет, дивясь, что он все не падает, поддерживали - он и с коня сошел сам.
   Стрела из засады - дело привычное, но сейчас генерал был бледнее обычного, и не за себя испугался. За другого - и всевидения его боялся. Снова спас, на сей раз подставившись под удар...
   А Энори не отталкивал руки, что поддерживали его, и стоял прямо, только взгляд стал невидящим, будто юноша прислушивался к чему-то, происходящему внутри.
   Мягко он взялся за стрелу.
   Генерал перехватил его руку, но отпустил, услышав едва различимое:
   - Не мешайте мне...
   Одним рывком выдернул стрелу с широкими зазубринами - такие достают осторожно, проталкивая, чтобы вышла с другого конца...
   Кровь хлынула, и даже черное сукно стало ярко-красным. Энори зажал рану ладонью. Больше на его лице не было любопытства или удивления, оно стало почти прозрачным, как тонкий фарфор.
   - В крепость, - сказал тихо, непостижимым образом все еще держась на ногах. Изо рта вытолкнулась кровь, будто обрадовавшись новой дороге. Только тут окружающие словно очнулись от наваждения.
   - Повязку, идиоты! - крикнул генерал. Сжимал в руке стрелу, понимая, что вошла она глубоко, и после рывка... Вся верхушка легкого должна быть разорвана в клочья. Почему он позволил этому юнцу себя убить?!
  
  
   По дороге Энори едва дышал - казалось, куклу везут, а не человека; но, когда вестник от всадников генерала достиг ворот Тай-эн-Таала и с размаху ударил в висевший возле них бронзовый диск, внезапно открыл глаза и посмотрел по сторонам ясным взглядом.
   - Я не собираюсь ни на Небо, ни в Нижний дом, - сказал он подъехавшему Тагари, - тихо, с трудом, но на губы легла странная усмешка, не похожая на обычную чуть лукавую полуулыбку.
   - Зачем?! Нет, не говори ничего...
   Он и не сказал - посмотрел на небо, где, предвещая дождь, летали стрижи.
  
   Солдат гарнизона известие о вылазке северян или бандитов по большей части оставило равнодушными - не привыкать. Хотя подобраться столь близко - такого давно не случалось. А вот известие о страшном пожаре - это проняло и бывалых стражей границ. Наиболее суеверные заговорили, что здесь нечисто - прогневили то ли местных духов, не иначе... Не может крепость сгореть так стремительно. Эти разговоры старшими по званию пресекались в зародыше, но совсем искоренить их не удавалось.
   А Тагари, при всей вере в силы незримые, больше вспоминал брата с его предостережением. Кэраи, вот кого сейчас не хватало. Он бы понял, наверное...
  
   Тем временем раненого разместили в комнатке на западной стороне. Когда-то здесь гостила жена генерала... давно это было, но остались тяжелые занавеси на окне, и полог, отгораживающий стоящую в нише кровать.
   На умирающего Энори не походил. Дышал часто, прерывисто и неслышно, был белее изморози, даже губы сиреневые - но отказался лечь, полусидел на подушках. Не силой же его укладывать! И еще разговаривал, тихо, но четко вполне.
   - Со мной все будет хорошо, господин генерал. Но я должен покинуть крепость.
   - Тебе нельзя говорить.
   - Нельзя мне оставаться здесь. Я должен ехать.
   - Тебя привязать к кровати?
   - Я... - замолчал, не в силах подобрать слов. - Когда вы наконец начнете мне верить?
   - Верю тебе. Давно. Будто не знаешь сам. Но я разбираюсь в ранах получше тебя. Умрешь на полдороги, даже если тебя будет кто-то поддерживать в седле. А повозку отрядить - невозможно.
   - Никакой повозки не нужно... Я устал спорить, - сказал он тихо, прикрыл глаза. Генерал ждал некоторое время - юноша не шевелился, похоже было, что он заснул.
  
   Зная непредсказуемый нрав советника своего, на всякий случай рявкнул на лекаря:
   - Головой все ответите, если что!
   - Не беспокойтесь, господин генерал. В горячке такое бывает... человеку кажется, что он здоров. Но он не сможет и встать, не то что выйти из комнаты.
   - Это я и сам знаю.
  
   Война учит принимать раны как должное. Но выдержка Энори поразила бывалого воина. За годы, проведенные в Осорэи, он не получил даже ссадины, и казался весьма изнеженным существом. Теперь же спокойно переносил боль, слабость, и еще порывался куда-то ехать!
   И если бы бредил... у него был вполне ясный взгляд, хоть глаза и запавшие.
   Невозможно...
   Впрочем, вот уж кто удивлял столько раз, что пора бы перестать удивляться.
   С тех пор, как восемь лет назад встретил его у ручья, с язвительными речами, и блестящей форелью в руках...
   Ливень шуршал плотно и монотонно. Генерал, стоя в открытой галерее, рассматривал паутину, всю в каплях дождя. Она казалась темно-серебряной, вздрагивала от порывов ветра. В центре должен быть паук, но его нет.
   Вздрогнул от мысли - тот, кто лежит сейчас в постели за стеной, не делает зла. Не считать же таковым выходку вроде этой, с письмом... но он всюду, и без него невозможно. Всюду, как... этот дождь.
   Может, быть, лучше ему умереть?
   Генерал словно очнулся, испуганно сделал отвращающий жест. Это все от удара, он не хотел это думать. Упаси Небо! Тогда все пропало... удача оставит его самого окончательно.
  
  
   Дождь прекратился, вновь прояснилось, лишь остатки клочковатых туч ползли по небу. Солнце спустилось промеж двух гор; сосны казались черными, в просветах меж ветвей полыхало небесное пламя, напоминая солдатам крепости о другом пожаре. Лекарь снова заглянул к раненому, как делал это каждые полчаса. В предыдущие визиты заставал того с опущенными веками - сон ли, забытье - и уходил столь же бесшумно, как появлялся. Только б не потревожить. Выживет раненый, или умрет, не мог бы сказать. Пока держится хорошо...
   Энори не спал. Полулежал на подушках, осунувшееся, заострившееся лицо было восковым. Врачу показалось, что глаза юноши полыхнули желто-зеленым. Но он отвернулся, закашлялся, на губах опять появилась кровь.
   - Отодвинь занавеску и открой ставни, - сказал через силу.
   - Яркий свет вас побеспокоит...
   - Открой...
   Лекарь повиновался. Комната словно вспыхнула, залитая оранжевым пламенем.
   - Закат... - прошептал Энори.
   Врач смотрел на него в замешательстве - юноше явно стало хуже, и стоило позвать господина генерала.
   - Не вздумай, - Энори, похоже, прочитал его мысли. Он по-прежнему жадно глядел на закатное пламя. Руки, истончившиеся, неподвижно лежали и казались мертвыми.
   - Уходи.
   - Вам нельзя говорить.
   Как ему вообще подчиняется голос?
   Врач подошел, откинул тонкое покрывало. Потемнел лицом - повязка снова в крови.
   - Уходи.
   - Невозможно, надо сменить повязку...
   - Нет... не делай того, о чем пожалеешь. В последний раз говорю - уходи. Мне надо быть одному... - медленный голос напоминал сейчас густую смолу.
   ...Можно, конечно, попробовать силой перевязать - он сейчас едва способен шевелиться. Но все же способен... не убьет ли подобное принуждение? Всяко нужно сказать господину генералу...
   Тот рассердился - велел делать, что нужно. У мальчишки, может, помрачение рассудка?
   Что ж, отвечать за последствия врач был готов.
   Когда они с другим лекарем вошли в комнату меньше чем через четверть часа, увидели пустую кровать.
  
   Не было одной из лошадей у коновязи - той, на которой собирались отправить гонца в Осорэи. Караульные уверяли, что никто к лошадям не приближался.
   - Знакомо, - генерал не стал слушать. - Другие идиоты допустили пожар и тоже не видели ничего.
   Ворота оказались открыты.
   - Он мог отвести глаза, - сказал молоденький солдат старшему товарищу - тихо, чтобы слова не достигли уха Тагари Таэны. Слух пополз по крепости, люди не удивлялись особо - если ему под силу взгляд в будущее, то отвязать коня и уехать незамеченным точно сумеет. Особенно на ночь глядя.
   Солдаты не слишком горели желанием искать Энори - в потемках под грозящими поразить стрелами. Правда, иным людям генерала юный советник раньше пришелся по сердцу, они искренне желали найти его, и найти живым.
   Как бы там ни было, приказ прозвучал, и оставалось его исполнять.
   Тагари Таэна места себе не находил. Ему чудилось тело, забросанное ветками... через них виднелось тонкое черное сукно с белой вышивкой, хотя юноша, покидая крепость, был едва одет, и вовсе не в черное.
   - Он не мог умереть... он не ошибается... Демоны нижние, почему я его не отпустил сразу?! Нет, у него не хватило бы сил...
   Полчаса миновало, когда факелы замелькали, подавая сигнал. На дороге нашли тела двух караульных, тех, что несли службу на одной из ведущих в крепость дорог. Отчего люди умерли, понять не удалось. Форма младшего была слегка испачкана кровью, но на телах ран и даже царапин не оказалось. Глаза одного были открыты, лицо выражало ужас. Второй казался мирно спящим.
   - Те же, что и стреляли, - предположил один из старых солдат. - Они еще бродят в округе...
   Генерал согласился с ним, узнав о найденных трупах. Поиски прекратили - заходить дальше значило рисковать понапрасну.
  
   - Убирайся из Хинаи подобру-поздорову! - сказал Таэна лекарю, упустившему пациента. - Если ты не смог тяжело раненого удержать... Лучше проваливай, пока я сам тебя не придушил.
   Несчастному не оставалось ничего, кроме как взять коня и покинуть крепость - заполночь, дорогой, на которой недавно нашли мертвых и где, возможно, поджидали убийцы.
   Генерал всю ночь мерил шагами комнату, под утро отдал приказ - пусть организуют поиски, осматривая окрестности. Следы лазутчиков, или Энори, хоть что-то должны найти, помимо убитых! Сам он сейчас покинуть крепость не мог, долг повелевал оставаться.
  
  
   Глава 15
  
  
   Два месяца. Солнечные дни, совсем немного дождей и нередко по вечерам - туман, будто сползающий с гор. Порой не успевал отследить, как меняются сутки, и даже забыл про день рождения брата, хотя всегда хранил в памяти, в отличие от него самого. Из Столицы подарки слал, а тут позабыл - если б не домочадцы...
   А в Хинаи сделал всего ничего, по крайней мере, если смотреть широко. Слишком мало, даже если на будущее смотреть. Провинции нужны еще деньги, и поступать они должны без перебоев. Это значит, у многих людей, увы, поменяется жизнь. Старался не трогать крестьян и простонародье, но тут ничего нельзя сделать: все, что происходит выше, отражается и на них.
   Приказы он старался отдавать внятные, и быть справедливым - для желающих работать ничего неприемлемого. К тому же Кэраи порой больше был склонен договориться, чем Айю, который при всей своей мягкости иногда упирался и действовал по старинке.
  
   ...Бесконечные тяжбы, где чья земля, кто занял чье место и что имел право делать, а что нет. Кто у кого сколько украл при строительстве, отписал лишнего, поставил негодный товар. Не в судах дело, конечно, а в том, что дела пересматриваются раз по десять, будто судьи разучились решения принимать или делать им нечего. В юности - он помнил - отец не допускал такого болота.
   - Почему не я родился старшим, - сказал он однажды с досадой помощнику. - Я уважаю брата, но он мог бы смотреть не только на крепостные зубцы. Честное слово, у медведя в берлоге больше порядка.
   - Это и моя вина, - печально ответил Айю.
   - Кто выше стоит, на том и ответственность больше. Но что делать, мы живем здесь и сейчас, нет смысла гадать, что могло бы пойти по другому.
   Он чувствовал неловкость из-за собственной вспышки. Что старший брат не чиновник, не управленец, а воин, прекрасно знал. Так что надо благодарить Небо, что успел вовремя. Еще бы лет пять, а то и три года, и поводья перешли бы в другие руки, а сразу за переворотом подоспела Столица.
   - Нас нарочно хотят запутать в эту паучью сеть. Пусть пробуют, а мы вырвемся, - сказал, снова ощущая некоторый азарт. Противников не боялся, обидно было за упадок мощи родного Дома.
   Нажить врагов он не опасался. Еще с тех времен, когда совсем молодым нашел лишние траты при поставке драгоценных вин во дворец. И когда добился пересмотра стоимости ремонта одной из городских стен и дороги, ведущей к ней, тем самым помешав кое-кому нагреть руки.
   Правда, тогда у него был высокопоставленный покровитель, которому эти люди как раз не были друзьями.
   Однако убить его все-таки попытались, видимо, без согласия свыше, потому что одной попыткой все ограничились. Тогда повезло - метательный нож просвистел мимо, едва задев стойку-воротник дорожной куртки...
  
  
  
   Вышитый голубым и аметистовым шелком футляр дорогой книги. Работа нездешняя, но и не столичная - как раз кого-то из мастерских Серебряного озера, только несколько десятилетий назад.
   Открыл футляр, пробежал глазами сшитые и свернутые в свиток листы. "Жизнеописание великого путешественника по прозвищу Кленовый Посох, им самим сочиненное". Подарок, негласная благодарность за поддержку в прошлом от одной из почтенных семей Осорэи.
   "И шел Кленовый Посох, посещая все новые земли, и не во всех его встречали приветливо; но чаще удавалось договориться с местными жителями, и странник получал кров и еду..."
   Различным способом "договориться" с ним, Кэраи. пытались несколько раз - конечно, не мелкая сошка, чиновники покрупнее, или члены их родовитых семей. Он удержался от соблазна поступить жестко и ограничился прозрачным намеком на бессмысленность подкупа. И отдал приказ строже следить за этими людьми.
   ...Текст на странице книги сменился стихом и рисунком - зубцы крепости на горной вершине.
   Они ничего не могут пока, говорил Айю. Но палки в колеса будут вставлять. Он и сам это понимал. Те, кто помельче, сами вряд ли отвяжутся; те, что покрупнее, будут использовать мелких. Значит, пристальней надо смотреть, кто за кем стоит.
   Плохо, что недовольство, тихое пока, началось даже в тех верных семьях, которые не затронули перемены. Потерявшие теплые места недовольны были в первую очередь, хоть открыто роптать не могли. Скоро подобных им будет еще больше, и среди них много отпрысков видных семей. И, увы, для верных их Дому семей не исключение делать не может.
   Жаба эта зеленая, Тори Аэмара, все еще намекает на возможность союза. Он и сам хочет заручиться столичной поддержкой, ему не нужно главенство в Хинаи, его интересуют деньги и негласная власть. Многие знатные семьи - осведомители каждый день доносили - напротив, распускают слух, что Кэраи вот-вот призовет на их головы ставленников Столицы, для этого и старается разрушить сложившийся тут уклад. Суро Нэйта, напротив, похоже готов на всё, с условием, что первенство тут получат они, в обмен на верность Столице. Глупцы, там не вступают в сделки.
   И Тори ошибается - три десятка весен назад Кэраи впервые пошел по этой земле, и все готов сделать ради ее процветания. Эта неплодородная бурая почва дороже любых чинов и сокровищ. Местные праздники, огоньки в потемневших от времени храмах и полные цветов лодочки на воде, белые цапли над озерами, длинноиглые сосны, даже суеверия эти нелепые.
   Хотя думал не раз: может и благо для страны, быть под единой рукой, а не так - каждый хозяин собственного угла. И еще думал, что как бы ни сложилось, после них с братом жить Тайрену, и слава их Дома должна сохраниться, и сила, и доброе имя. Вот его цель, что бы там ни считали.
   ...Лепестки с ветвей вишен, слив и акаций уже облетели, по земле катится колесо лета, и кто знает, какой будет следующая весна.
  
  
  
   Тагари после Истэ так и не захотел взять жены, и для рода это было плохо. Но Кэраи его понимал, ведь и сам не доверял женщинам. Слишком уж привык, что при дворе их красоту используют в корыстных целях, в первую очередь они сами. Он не отказывался от коротких связей, благо, прелестниц в Столице было - как дождевых капель в туче. Из-за того, что он ни к кому не привязывался, некоторые считали его собирателем женских сердец. Смешно и нелепо.
   Истинной, но неосуществленной слабостью своей он всегда считал лошадей. В них сплетены воедино сила и красота, гордость и грация ... и при том ум и верность. Как такими не восхищаться? Мог позволить себе многих, но здравый смысл говорил - зачем?
   В Столице он редко выезжал куда-то, и в основном лишь в парадной свите, когда стать коня, разумеется, важна, а вот скорость и выносливость...
   Здесь тоже не было времени ездить, но все же он выбирал время для дальних прогулок, даже когда обстоятельства этого и не требовали.
   - Оседлайте Рубина, - велел он конюхам.
   Лошадей у Кэраи было две: игреневая кобыла Слава и рыже-чалый Рубин, умный и злой жеребец. Для поездки в Срединную крепость он выбрал Рубина. Дорога предстояла не слишком дальняя, и с собой взял всего троих слуг, двое из которых прекрасно справились бы с ролью охранников. Расстояние невелико, дорога безопасна. Малиновые головные повязки со знаком рыси не оставили бы у случайного встречного сомнений в том, какому Дому эти люди служат.
   Не столько деловыми нуждами было вызвано путешествие, сколько желанием побывать наконец там, где брат проводит изрядную часть времени и где обучают новобранцев. Самого Тагари там сейчас не было, но встреча с его помощником, Асумой, ожидалась приятной. К тому же в старинной, потерявшей свое значение цитадели жили не только военные, а за судьбой гражданских надо приглядывать уже самому Кэраи. Ну и пора как следует объехать все значимые места в Хинаи. И заранее готовиться к новым пересудам. Он только решает с братом, как поступить, а слухи уже поползли: хоть сами твердыни Хинаи находятся в ведомстве военном, в них, особенно крупных, и рядом гражданских полно. Так пора привести к единству то, что на деле и что на бумаге. И Атога, глава Глядящей Сверху, уже слухи узнал и недоволен грядущим перераспределением налогов.
   Дороги меж крепостями в провинции оказались куда лучше, чем в городах и предместьях. Пришлось увеличить штрафы, ответственность за плохо выполненный подряд - а то Айю привык выслушивать оправдания - камень, мол, плохой был, или дожди неудачно прошли и дорогу размыло. Ну, теперь пусть перед началом работ как следует в храме попросят о хорошей погоде.
   - Когда-нибудь я хотел бы добраться и до крепостей Ожерелья. Ведь там не был ни разу. И к озеру Трех Дочерей - говорят, на его берегах находят золото и горный хрусталь...
   - Смех и слезы Дочерей, - охотно откликнулся невысокий крепкий мужчина со шрамом через бровь, из самых доверенных слуг, сопровождавший господина и в Столицу. - А воды озера Холодного целебны.
   - Его мне увидеть доводилось, той водой пыталась лечиться моя мать, но не помогло.
   - Госпожа была очень доброй женщиной, - вздохнул крепыш. - Мы все просим небеса о ее счастливой высшей судьбе.
  
   Выехали на рассвете, чтобы в сумерках добраться до Срединной. Дорога до крепости, как и ожидал, была хорошей как по правому, так и по левому берегу, и Кэраи сперва хотел переправиться уже у самой Срединной, но после решил проехать по территории соседнего округа. С части его земель получало доход семейство Нэйта. Не сказать, что большой - плодородных земель тут было маловато, как и во всей провинции, и лучшими заведовали Дома Таэна и Иэра. Вторые - не так уж давно, с тех пор, как разбогатели и начали перекупать право более мелких по значимости семей.
   Дорога меж холмов извивалась очень ленивой змеей, по ней тащились повозки, шли пешие, и Кэраи не утерпел.
   - Поедем напрямик, а то доберемся заполночь.
   Лошади послушно свернули, повинуясь воле всадников.
   - Лучшие кони в Хинаи - у Нэйта, - заметил Ариму. - У Тритонов тоже хороши, но те покупают, а Суро сам их разводит. Не пытался вам предложить вроде как в дар?
   - Он скорее колбасу из них сделает, - рассмеялся Кэраи. - И хорошо, что не предложит, отказать было бы трудно.
  
  
   Не светло-зеленые равнины, поросшие дроком и ковылем, расстилались перед ним - обступали темные холмы, покрытые искривленными соснами, папоротником и крапивой. То тут, то там на холмах виднелись рыжеватые проплешины или провалы, склоны изрезали овражки, похожие на морщины.
   Кэраи придержал коня, оглядываясь по сторонам.
   - Только после срединных земель я вижу, насколько это дикий и суровый край, - сказал он задумчиво.
   - Здесь еще ничего, - весело ответил один из слуг. - А вот на самом севере горы - глушь непролазная.
   - Недаром тут рождаются сказки о нечисти - не о проказниках-маки или робких лесных красавицах, а о тех, кто намного хуже.
   - Вы в них не верите, господин? - с ноткой удивления спросил другой спутник, недавно начавший ему служить. Ариму, ехавший рядом, помалкивал и ухмылялся совершено нахально.
   - Наверное, они были когда-то. Но сейчас им тут нечего делать, - ответил Кэраи..
   Заметил, что слуга с опаской косится через плечо на заросли черного ельника неподалеку.
   - Жалеешь, что срезали путь?
   - Да не то чтобы... но лучше бы нам успеть до того, как стемнеет. Будет туман... тут он часто, в лощине меж этих холмов земля заболоченная. Опасности нет, но приятного мало.
   В небе парил коршун; казалось, он сопровождает путников с момента, как они свернули с дороги. Его вильчатый хвост упорно указывал на север.
  
   Путники остановились на пригорке, поросшем молодыми деревцами. С бока его сбегал ручеек с очень холодной водой. Струйка пробивалась из-под коряги, похожей на скрюченную кисть руки.
   - Прямо двуликая ведьма источника, - рассмеялся крепыш со шрамом.
   - О чем это ты? - удивился Кэраи.
   - Я ведь с самого севера, у нас там легенда есть, - охотно начал слуга, и спохватился: - Только вы, вроде, того, не верите в легенды-то?
   - Но слушаю с удовольствием, особенно если они красивы, - с улыбкой откликнулся господин.
   - У нас говорят - прекрасная О-Э была дочерью простого кожевника. И вот как-то раз она встретила оленя в лесу, и тот не убежал, а бродил рядом, пока не настала ей пора возвращаться. День за днем ходила девушка в лес, надеясь снова встретить его, и однажды...
   - Эй, там люди, - подал голос другой слуга. - Крестьяне какие-то...
   - Беженцы, - обронил Кэраи, подходя к нему. Отсюда, из рощицы, путников видно не было, зато лагерь внизу оказался как на ладони. Люди устроились в овражке неподалеку; один склон его был пологий, другой довольно обрывистый. Варили еду. Человек десять всего, из них два подростка и два ребенка поменьше. Судя по нехитрым пожиткам, дальности от дороги и настороженности, похоже, и впрямь это были не торговцы и не родственники, решившие навестить своих в соседней деревне. И не с границ бегут, от набегов рухэй - далеко. А вот откуда все же явились ...
  
   - Для переселения нужно разрешение о расчете с долгами, - сказал Кэраи; чуть прищурясь, он старался разглядеть те мелочи одежды, которые поведали бы, откуда пришли эти люди. - Вряд ли у них есть...
   Топот копыт почти сразу подтвердил эту мысль - возле овражка показались всадники в коричневой форме земельной стражи. Красные полосы на рукавах указывали на принадлежность именно к здешнему округу.
   Они всполошились, женщины прижали к себе детей, мужчина, который вел всех, быстро проговорил что-то указывая на деревца у подножия. Видимо, велел прятаться.
   Люди попытались было укрыться в сосновом редколесье - на их беду, деревья тут едва росли, и были совсем молодыми, меньше, чем на вершине. Похоже, не так давно пожар уничтожил прежний лесок.
   Всадники настигли крестьян, некоторые натянули короткие луки. Командовал ими мужчина средних лет, с полным лицом. Люди испуганно застыли, больше не пытаясь бежать - все, и дети, молчали.
   Командир стражи что-то говорил, но ветер относил его слова в другую сторону. Спутники Кэраи неуверенно посмотрели на своего господина, но тот, опираясь ладонью на ствол сосенки, спокойно наблюдал.
   Людей согнали в кучу; один из стражников, нагнувшись, хотел поднять в седло ребенка, и что-то сказал стоящей рядом женщине. При этих словах, издалека неслышных, она ухватила мальчика за руку, тот заревел, видимо, от испуга. Стражник потянул ребенка к себе, женщина не отдавала.
   - Дуреха, - пробормотал Ариму.
   Тут один из мужчин невесть каким образом очутится рядом со стражником и попытался ударить его в лицо. Свистнул клинок...
   Перед тем, как уехать, земельные тщательно затушили костер, возле которого остались валяться разбросанные миски. Тело забрали с собой.
   Когда всадники скрылись, с холма спустился и Кэраи со спутниками. Посмотрел на вещи на траве, на полосу крови - она еще не засохла.
   - Что он ей сказал такое? - пробормотал один из слуг, глядя вслед уходящим. Явно думал о стражнике и женщине.
   - Может, решила, что отберут ребенка? - предположил другой.
   - Да кому он нужен-то... Хотя не так уж и мал, могли и забрать.
   Через несколько мгновений лошади несли Кэраи и его спутников прочь.
  
   - Господин, почему вы не выдали своего присутствия? - спросил Ариму.
   - А зачем?
   - Но земельная стража вела себя довольно жестоко.
   - Убитый, к сожалению, дал для этого повод. Что до остальных, то я распоряжусь, за их судьбой проследят. А все это вместе надо решать иначе. Не годится, когда крестьяне покидают свои наделы, особенно если не война тому причиной.
   - А этих вернут на место?
   - Если ушли недалеко, да, если нет - оставят здесь, решив вопрос с деньгами.
   - Жалко все-таки, - долгое время спустя сказал один из сопровождавших.
  
   Поездка оказалась удачной и легкой, в Срединной господина Таэна приняли не просто как подобает, но даже радостно.
   Возвращались другой дорогой.
  
  
   - Неприятный случай, - согласился Айю, когда Кэраи рассказал ему о случившемся. - Я поручу узнать, что это были за люди.
   Задумавшись, он мерил комнату тяжелыми шагами, и резные тени от листьев клена колыхались на одеянии. Шелковистая ткань цвета охры, прошитая золотыми листьями, сама выглядела кленом, только осенним, готовым к смене времени года:
   - Крестьяне бегут с насиженных мест, земельная стража обязана пресекать это. Что делать - поля обрабатывать надо, а на севере почва плохая. Сейчас еще участились побеги из приграничных земель, из-за угрозы налетов...
   - Приграничные округа далеко. Здесь беженцы спасаются не от рухэй, а от ставшими непосильных налогов при бедной земле. И тут уж я ничего не могу поделать - столичной казне мы обязаны предоставить означенную ей долю. А Дома Хинаи всегда имели свою, и чем больше требует Столица, тем меньше они готовы поступиться собственным благом, нам их пока нечем прижать. Так что снизить налог мы не можем - поступления в казну сократятся, - сказал Кэраи.
   - Да, это проблема, - задумчиво согласился Айю. - Что-то поменять может только Столица, а перемены не будут к лучшему. Мы и так в последние годы отсылаем все больше денег.
   - И не всегда понимаем, что сулит будущее - мы-то живем хорошо, пока есть возможность прижать крестьян посильнее.
   - И что будете делать?
   - То, что смогу.
  
  
   Когда он поручил разобраться, сколько людей и какие земли покинули, и переселить многих из ссыльных крестьян на участки, где почву вполне можно было обрабатывать, и убрал постоянный надзор за ними, это не все одобрили - виновных надо наказывать, а не потакать им.
   Дело это было небыстрое, но на бумаге все стало ясно куда быстрей, и сведения утекли из Ведомства по земле. Суро Нэйта, верно, и способствовал этой утечке. Ясно стало, что небольшие поля, предоставленные беглым крестьянам, находятся на землях, с которых получают налоги Таэна, мнения разделились резко. Но положенные законом компенсации он уплатил, а что прибыль получит большую, так к этому не придерешься.
   - Убить вас пока пытаться не будут, а вот подставить - милое дело. И заодно наслать порчу или иное что, - пророчествовал Айю.
   - С вашего позволения, я буду опасаться первой половины, - смеялся Кэраи. Не знал, что помощник все-таки подсунул ему в библиотеку драгоценную самшитовую статуэтку, хранящую от зла. Спрятал ее между свитков. Статуэтку нашел зоркий Ариму, показал хозяину, тот лишь вздохнул - ну пусть будет...
  
  
   **
  
  
   - Он снял с должностей еще двоих человек из казначейства, причем это были давние сторонники их Дома. Нам пока остается лишь молиться о его здравии, - рассмеялся мужчина средних лет по имени Шимара, поджарый и темный; он в свое время сумел спасти главу Жаворонков и от немилости столичного ревизора, и от клинка недоброжелателя. Теперь Суро Нэйта числил Шимару среди ближайших помощников, с виду не возвышая. Но ему позволено было смеяться в присутствии господина, когда тот молчал.
   - Ну, так отправься в храм и займись этим, - сердито сказал Макори. Его все раздражало в Шимаре - и более всего подчеркнутая свобода держаться.
   Второй сын главы Дома, Суро-Молчун перекатывал по ладони незрелое еще яблоко, - больше, казалось, в целом мире ничто его не интересовало.
   Слуга с поклоном отвел в сторону занавесь, пропуская тяжело ступавшего Атоку.
   - Есть вести из дома Аэмара? - спросил Суро.
   - Пока нет ничего, - ответил Атоку.
   - Ты уверен в этом своем человеке?
   - Как в себе самом. Он сын моей кормилицы. Пусть Тори считает, что переманил его...
   Суро подал знак слуге налить вина. Дождавшись, пока маленькие чарки гостей будут полны, а слуга покинет комнату, заговорил:
   - У нас положение сложное. Если Столица войдет сюда мирно, наш Дом очень надолго, если не навсегда отодвинут на самые задворки. Не сомневаюсь, именно мирного пути ищет Кэраи, для всего рода или для себя лично, это не так важно.
   - Но генерал провинцию не отдаст... - медленно сказал Шимара, словно взвешивал и сами слова, и тени их.
   - Если он поднимет армию, их роду не жить. Но мы на этом не выиграем ничего, разве что еще большую опалу, чем при мирном исходе.
   - И что же делать? - спросил Атоку; он незаметно переместился на самый край оббитой мягким шелком скамьи. - У Кэраи может быть негласный приказ поступать именно так...
   Суро встал, подошел к двери, выглянул в коридор и прислушался; проделал он все тихо, словно у него были не ноги, а кошачьи лапы. Сев на место, ответил, понизив голос.
   - Пока - помочь ему лишиться поддержки верных семей. Если он пожелает спасти свой Дом, ему придется их кинуть; остаться угодным и нашим, и вашим здесь невозможно. А дальше будет видно: либо он попытается устранить брата, тогда будет видно, как именно к этому подойдет. Либо придется убрать его самого, и Тагари свалить станет проще. У нас много надежных людей, в каждой крепости, а он понимает, что, подняв оружие против Дома Нэйта, против силы, накопленной нами, развяжет войну - и ослабит границы. Рухэй только того и ждут.
   - С тех пор, как господин Кэраи еще из Столицы сумел добиться для Хинаи кое-каких послаблений, Тагари укрепил заставы Ожерелья, и крепости ни в чем не терпят нужды. Сейчас, когда все перевалы перекрыты надежно... - неуверенно начал Атоку.
   - Прошлой зимой северная банда вырезала жителей деревни, а рядом, на заставе Кедровый Утес, спали и видели сны, - раздалось с места Шимары негромкое, будто бы для себя.
   - Ну, чем это закончилось для командующих, ты должен помнить... а бандиты далеко не ушли, - вскинул подбородок Атоку.
   - Я также помню, что командовал заставой один из ваших двоюродных племянников, - Шимара опустил голову в вежливом до издевки поклоне. - Из тех, кому надоело ходить хвостом за ставленником генерала. Когда он наконец получил Кедровый Утес, был счастлив ровно день, а потом? Тоже считал, что какая-то захудалая застава недостойна его присутствия.
   - Хватит, - Макори оборвал говорившего. - Ты к чему клонишь, зачем все эти воспоминания?
   - Если я помню, то помнит и кое-кто еще. Тори скорее своей печенкой позавтракает, чем даст нам стать первыми.
   - Он просто жадный... - сказал Макори, не скрывая презрения в голосе.
   - Он умный, - сказал Суро, повернувшись в сторону первенца. Уголок его рта дрогнул, будто не решив, улыбка сейчас выйдет или гримаса: - Пусть пока втирается в доверие к Кэраи, союз у них все равно не выйдет. Будем с Тритонами разрывать этот холм с разных сторон, это быстрее, чем гоняться друг за другом с саблей.
   - Но потом нам придется схлестнуться... - начал Макори.
   - Потом придется в первую очередь убраться из-под холма, чтоб свод на голову не упал. - Или мы докажем свою нужность Золотому трону, или потеряем все. В случае неудачи нас уничтожат. Может, не тронут младенцев и женщин, и то - сойка просвистела об этом. Но чтобы нам обратить на себя благосклонность Столицы, генерал для начала должен показать себя неспособным совладать с севером, да и с провинцией в целом.
   - Если верить звездам и приметам гадальщиков, Дом Таэна пережил свое могущество, - проговорил Атоку. Речь его лилась сладким маслом.
   Суро только дернул уголком рта:
   - У звезд слишком долгий век, они могут и ошибиться лет так на пятьдесят. И все же... Что скажешь, Молчун? - впервые глава Дома обратился с вопросом ко второму сыну. Тот кивнул, и добавил чуть погодя, чтобы не ограничиться одним невежливым кивком:
   - Да, отец. А потом настанет наш черед здесь.
   - А Столица пришлет сюда войско, и все ваши честолюбивые мечтания окажутся на костре вместе с вашим телами, - спокойно сказал Шимара.
   - С нашими, хотели вы сказать? - улыбнулся Атоку. - Или надеетесь вовремя в сторону отойти, если запахнет дымом?
   - Столице выгодна наша грызня... - заметил Макори.
   Ненадолго, думал Шимара, но договаривать это не стал. Рано или поздно Солнечный разберется с бунтующим западом. И тогда главное не оказаться связанным ни с одним из высоких Домов.
  
  
   **
  
  
   Размеренно, будто в такт биению спокойного сердца, колыхался бумажный веер с нарисованными на нем зимородками. Она сегодня была особенно хороша - в розово-голубом, узкое верхнее платье снизу разрезано на манер лепестков; похожа на букет, покрытый утренней росой. Височные подвески и ожерелье переливались крохотными алмазными искрами.
   Айю заметил, что молодая женщина бросает призывные взгляды, но отклика не получает.
   - Похоже, с госпожой Лиэ у вас разладилось.
   - Она стала слишком настойчивой. Я знал, что она шпионит за мной, но эта назойливость...
   - Или вас увлекла другая?
   - Кто? - удивился Кэраи.
   - Та малышка, укротившая хассу...
   Младший Таэна лишь рассмеялся.
   - Ах, вот кто. Я совсем позабыл...
   Айю недоверчиво покачал тяжелой головой, прищелкнул пальцами:
   - Эта девушка попала к вам из Дома Нэйта... не думаете, что она тоже может быть чужой ставленницей?
   - Еще как может. Потому и забрал. Хотя она выглядит такой простушкой... Ну, поглядим.
   Неожиданно она встала перед внутренним взором - растрепанная, с алеющими щеками, с испугом в глазах - так, как он ее увидел после встречи с хассой. Случайно повернулся в сторону сверкающей госпожи Лиэ и едва не рассмеялся, настолько сильным был контраст.
   ...А потом Нээле сидела перед ним и пыталась оправдаться, такая смесь беспомощности и отваги, щедро приправленная крайней наивностью. Так и не всплыло ничего нового, и ни с кем не пыталась связаться, и, похоже, ее совсем некому защищать. Неужто и здесь пройти мимо? И она... все же так похожа на Нэйен.
   Что за нечисть ее принесла? Ах да, она и впрямь говорит про нечисть. И ведь впрямь довольно красива. На дорогах в такое время одной... немыслимо.
   История с этим мальчиком из земельной стражи... похоже, девушка перепутала привязанность и благодарность, в ее возрасте, да после таких потрясений это обычное дело. Помог бы ему, а как? И не будь у самого Кэраи противников - закон есть закон, молодой идиот его нарушил, и даже Тагари никогда не встанет на сторону брата, реши тот вмешаться.
   По Лиани Айта вопросов не было - похоже, в самом деле ничего не скрывал, и даже случайно не знал. Дознаватель сказал - я видел таких, они порывисты, честны и нечасто доживают хотя бы до зрелых лет. Скоро проверка закончится, и вряд ли даст что-то новое, но хоть имя девушки обелит немного. Немного жаль было парня, особенно если сказал правду и Нээле в самом деле хотели убить. Когда долг пересекается с чисто человеческим и требует выбирать, причем быстро, тут не позавидуешь. Но он сделал слишком много, за такое отвечают по всей строгости. И все-таки жаль...
   С девочкой сложнее.
   Но можно было позаботиться хоть о ней, раз о подруге юности не сумел. Устроить ее в хорошее место... потом, когда все закончится с этим мальчиком. Мог бы сейчас, но лучше ей не оставаться без присмотра, мало ли что попытается сделать. Она кроткая с виду, но, похоже, отчаянная. А потом... ей останется только смириться.
  
  
   **
  
  
   Щуплый, седой, но с угольно-черными, цепкими глазами опытного торговца, Хоиру Иэра впервые посетил его дом. Он прибыл в самых, наверное, роскошных носилках в провинции - из драгоценного красного дерева. Еще бы, трудно сыскать богаче этой семьи, при своих медном и сурьмяном руднике и множестве других тайных и явных торговых дел могут позволить себе что угодно.
   Только вот сыновья еще ладно, а внукам эта медь не достанется - Столица ее заберет, как сейчас забирает под свою руку месторождения запада...
   Гостя Кэраи принял со всем почтением. Не собирался скрывать - тот ему нужен. Также не утаивал - сумеет и без него обойтись. Обменялись городскими новостями.
   - Кстати, я встретил носилки госпожи Лиэ, - невзначай заметил гость. - Похоже, Осорэи она покинула.
   - Вот как?
   - А, вы не знали? Говорят, вчера господин Тори Аэмара был чем-то весьма недоволен. Но это, конечно же, никак не связано.
   - Вероятно, - Кэраи ответил вежливой улыбкой. - Разве что дома их были в одном квартале, и то на разных концах.
   Значит, Лиэ в самом деле работала на этого двуличного старого тритона. Ну, легкой дороги, здесь красивая вдовушка долго еще не покажется.
   Но почему...
   Он сам ответил на незаданный вопрос.
   - Вы оказываете покровительство моему первенцу. Я ценю это, ведь он будто стремится не оправдать надежды семьи...
   Конечно, Ариеру младший Таэна пытался "приручить" также как Рииши, но парня в самом деле было жаль. Будто какая темная тварь к нему присосалась, хоть и Кэраи не верил в таких. Все силы, надежды и радость уходили в вино.
   Глава дома Иэра помялся немного, будто сомневался, стоит ли говорить:
   - Господин Суро Нэйта пытался намекнуть, что вы оказали какое-то покровительство причастной к похищению камня ...
   - Он так сказал?
   - Не прямо, но достаточно ясно.
   - Понятно. И что же?
   Иэра развел руки ладонями вверх.
   - Я не люблю Нэйта, они не любят меня. Они сумели найти драгоценность, но это было сочетанием случайности и долга земельной стражи. Поэтому помощь моему сыну я ставлю несколько выше. Мне стало известно о книге, недавно появившейся в вашем доме.
   Вы знаете, не все дары делаются от чистого сердца. За некоторыми, на первый взгляд безобидными вещами, тянется не лучший след...
   Перед глазами встала та книга в драгоценном вышитом футляре. Странник Кленовый Посох. Дар от всегда лояльной семьи... Правду говорит или нет? И что теперь делать? Вернуть - невозможно... А вот пожертвовать храму самое то. Они тут обожают вещие сны и красивые жесты, вот пусть помощник что-нибудь такое сообразит. На всякий случай.
   - Благодарю вас, господин Иэра. Это было любопытно услышать.
   - Но это самое большее, что я могу сделать. Наш Дом силен, но не амбициозен, не хочу попасть между жерновов. Хватает других проблем... Надеюсь, вы поймете меня.
   Кэраи понял.
   Иэра - союзник, но очень пассивный, его еще надо прикармливать. Спасибо и на том...
   Пока они держатся за свои деньги и благополучие, правда, не так уж все гладко в этой семье. И снова подумал - жаль старшего сына. Что-то с ним произошло, и ведь женился не так давно... в само деле, что ли, все зло от женщин... Говорят, он теперь все больше проводит время с певичками. Ну и ходит хвостом за Энори, когда тот соблаговолит уделить время - вроде, если верить рассказам, пытается так приманить себе счастливую судьбу.
   Лучше б просто пить бросил.
  
  
  
   Глава 16
  
  
  
   ...Как он появился в доме, слуги не поняли - прибежали на крик ребенка. Обнаружили Энори в комнате Тайрену - юноша сидел на кровати мальчика, а тот спал, и выглядел так, будто только что перенес тяжелейший приступ. В лице ни кровинки - даже губы его были белыми, грудь едва вздымалась. Но Тэни все же дышал, и спал, а не лежал без чувств.
   - С ним все будет в порядке... - а слуги, перепуганные до полусмерти допущенной оплошностью, не знали, что делать - то ли бежать за домашним врачом, то ли оставить ребенка в покое.
   - Демон его знает, как он тут появился, но возник вовремя - генерал не обрадовался бы смерти сына, - сказал управляющий.
   У постели мальчика вскоре собрались и врач, и нянька, и управляющий, и под окнами толпились домочадцы, подстегнутые любопытством.
   А Энори больше никто не видел, и неясно было - то ли всем слугам привиделось его ночное явление, то ли и впрямь он чудом перенесся в дом Тагари, чтобы спасти мальчика.
  
  
   Через сутки дом снова всколыхнуло - к брату генерала прибыл гонец от Тагари, с вестью об исчезновении Энори из крепости. Слухи между двумя домами распространялись незамедлительно...
   Затем посыльный узнал о ночном происшествии - потребовал разговора с управляющим. Чувствовал, что ум за разум заходит.
   Допустить, что все обитатели дома Тагари лгут... это уж чересчур. Даже учитывая их оплошность - ребенок-то остался жив, и незачем выдумывать столь запредельные небылицы!
   - Человек шесть видели Энори! Клянусь своей душой, он-то выглядел здоровым! Мы думали только о Тайрену...
   - Ваше счастье, что с мальчиком ничего не случилось.
   Управляющий прокручивал в голове ту ночь, и снова и снова не мог найти своей вины. За ребенком смотрели всегда. Мальчик... вечером он был весел, даже поиграл немного в саду. Ночью же, ни с того, ни с сего... Давно не было приступов такой силы....
   А Энори был разве что чуть бледнее обычного, но не походил на раненого, тем паче на умирающего... или на мертвого.
   Домочадцы в жизни не испытывали подобного страха. Если Энори все же умер в горах... его тень пришла, чтобы спасти жизнь питомца.
  
  
   Через пару дней он вернулся. Ночью, когда луна завершала путь по небу; явился без лошади, никто не заметил, как он возник у ворот.
   Энори как ни в чем не бывало отправился в свои покои, попутно высказав служанкам все, что о них думает - те на время его отсутствия позакрывали окна в покоях молодого господина.
   - Может, вас прибить к этим окнам, чтобы вы поняли, наконец? - в мелодичном голосе были усталость и раздражение. Получив нагоняй, о большем расспрашивать слуги уже не решились.
   От пищи Энори отказался и заявил, что ложится спать, хотя небо уже розовело. Зато у всех остальных сон как рукой сняло. По всему дому зажглись лампы с маслом, купленным в храмах, чтобы отпугивать нежить; особо храбрые отважились приблизиться к двери молодого советника - только внутрь заглянуть не удалось. Прислушивались, но из спальни не доносилось ни звука. И окна были занавешены плотно.
   Когда рассвело окончательно, створка двери не отошла - отлетела вбок, и на пороге появился Энори, в домашней одежде и злой, как дикий кот.
   - Позвольте спросить, чего ради вы торчите тут, как на рыночной площади?!
   Люди отступили на шаг. Потом еще на несколько шагов. Призрак он или нет, но убийцы и то добрее выглядят. И запах священных трав, пеленой висящий в доме, ему нипочем - выходит, все-таки человек...
   - Господин... мы видели вас у Тайрену три дня назад.
   - Какие еще кошмары вам снятся?
   Расспрашивать долее они не решились. Себе дороже - в хорошем расположении духа и сам все расскажет, иначе же лучше к нему не соваться.
  
   Слухи ползли по городу - давно жители Осорэи не были так возбуждены, передавая сплетни друг другу.
   - На полпути к городу от крепости Тай-эн-Таала есть маленький, почти заброшенный храм, - сказал один из торговцев. - Там порой происходят чудеса. Я был в этом храме - он едва виден в зарослях, и кусты шиповника давно перегородили дорогу. Но пройти можно, ежели знать, куда. В этом храме выздоровела моя жена - она умирала, и спасти ее не могли. Верно, случилось еще одно чудо...
   - Всем известно, как он любит мальчика. Может, ночью пришла его тень, пока тело лежало в храме?
   - А если он в самом деле мертв?
   - Недоумок. Призраки не шляются по многолюдным улицам при свете солнца! В лучшем случае являются в сумерках.
   - Хм, ну смотря какие... Помните "женщину с гиацинтом"?
   - Это все байки...
   - Мне лично рассказывал хозяин гостиницы, где она остановилась днем, и клялся, что сама гостья, и лошади, и носилки растаяли у него на глазах!
   - Бррр...
   - Да кем бы он ни был, лишь бы оберегал город!
  
  
   Таши наведался к Сэйэ - разузнать, что к чему. Энори, хоть всего неделя прошла от возвращения, успел повидаться с ней. Та выглядела довольной - еще бы!
   - Не боишься оставаться с ним ночью? - подмигнул флейтист.
   Актриса сморщила носик.
   - Ты веришь всей этой чуши? Слуги перепились, вот и примерещилось...
   - А если он все же призрак?
   - Кем бы он ни был, я очень даже довольна! А мне есть с чем сравнить!
   - Говорят, нежить сверхъестественным очарованием обладает, - продолжал Таши поддразнивать Сэйэ.
   - Не смешно! Я даже не влюблена в него, и не собираюсь. Но таким, как я, не всегда выпадает везение - молодой, красивый, из богатого дома, вовсе не жадный и знающий толк в обхождении...
   - Иными словами, что он в тебе нашел?
   Девушка стукнула его бумажным цветком.
   - Не распускай руки, я тебе подарок принес, - проворчал Таши, доставая из-за пазухи крохотный сверток. Развернул - на ладони лежал амулет, потемневший от времени.
   - Ну... видели мы такие, - разочарованно протянула актриса, ожидавшая было чего-то особенного. - Дешевка...
   - Зря говоришь, - флейтист был предельно серьезен. - Этот - настоящий, я выяснил. Друг подарил. Хороший был друг, и толк в таких вещах знал... Бери.
   - А что же себе не оставишь? - подозрительно спросила девушка. - Тоже ведь с Энори приятели!
   - Знаешь ведь, если и вправду нечисто с ним, тебе опасней. Нежить ли, нечисть, она по ночам в силе... Да и нечем особо мне дорожить. Я, как травинка в поле - выросла, отцвела, засохла... Как дунет судьба, так и готов лететь. А тебе важней.
   Сэйэ посмеялась, дар принимая, отложила в угол. Таши не обиделся, только плечом повел - тебе, мол, виднее.
   А как ушел, девушка мигом амулет на шею надела. Не камень, тяжести нет - почему бы не поносить?
  
  
  
   Тэни пытался поймать разноцветную рыбину, которая вместе с глиняной чашей уже переместилась в его комнату из комнаты Энори. Чешуя была скользкой, рыба выскальзывала из пальцев мальчика, он же боялся хватать слишком сильно, чтобы не поранить морскую диковину. Старший товарищ сидел рядом на обтянутой тканью скамье, наблюдал с интересом. Вот мальчик неловко махнул рукой, брызги попали на лицо Энори, на щеку и уголок рта. Тот задумчиво стер прозрачные капли, глянул на пальцы.
   - Хочешь, я уговорю твоего отца, и он отпустит тебя в Сосновую крепость? Она стоит высоко на склоне, со всех сторон древние сосны и еще более старые кедры, вышиной почти до неба и прямые, как мачты...
   - А ты поедешь?
   - Нет, я занят здесь.
   - Тогда не хочу.
   - Подумай... Тебе будет там хорошо.
   - Без тебя? Не будет, - ребенок отвлекся от рыбы и уткнулся головой в его безрукавку. - Ты всегда занят, я привык... но я сам от тебя не уеду.
   Легкая улыбка появилась на губах Энори - чуть разочарованная. Он провел ладонью по мягким волосам мальчика.
   - Тебе решать.
  
   Вечером в коридоре юношу окликнул домашний врач.
   - Позвольте, господин... одно только слово.
   - Да.
   - Я узнал от няни Тайрену, что вы предлагали отвезти мальчика из города в крепость. Простите за дерзость.
   - Дальше-то что?
   - При его болезни воздух Сосновой вреден. Там постоянный туман из ущелья, и сырость; знаю - в тех краях я родился. Знаю, и вы оттуда родом, но все же... Простите, что позволяю себе дать совет... Мальчику не стоит быть там.
   Энори смотрел на него, не говоря ни слова.
   - Тайрену любит вас. Если вы скажете, он отправится куда угодно. И погибнет.
   - Для кого-то в этом доме его судьба имеет значение?
   - Мы... все даем ему не столько, сколько он заслуживает. Но желаем ему добра.
   - Успокойся, у меня не было намерения отправить Тэни на верную смерть, - он взмахнул рукой, будто отгоняя мотылька. - Но его же нельзя все время держать взаперти.
  
  
  
   Энори ушел уже - словно белый луч по коридору скользнул, и уже нет его, А Микеро стоял, рукой опершись на стену, смотрел вслед и думал. Странное все же создание. Когда радуется или ласково говорит, душа будто петь начинает, и не надо большего счастья в жизни. Но когда раздражен, хоть по мелочи, или поспоришь с ним, вмиг утекают силы. Вот и сейчас, будто Микеро ваза треснувшая, в которую налили воды...
   Когда он стал необходим господину генералу? Пока учился у госпожи Истэ, потрясая и пугая остротой чувств домашних и приближенных к дому, ничего еще не было. И когда слава о чуде перехлестнула через порог и потекла по улицам Осорэи, когда начали множиться слухи в предместьях, потом и по всей провинции, тоже не было. Советовал - да, почти никогда не ошибался, но тогда ему приходилось слышать отказы, и он еще не стал собой нынешним.
   Когда же все-таки? С толкованием снов господина ли - а к ним подпустили не сразу, с умением успокоить вспышки этой горячей натуры, или когда стало ясно - он может принести Дому не только верность целой провинции, но и ее любовь?
   Деревце-дичок, любопытная и порой недобрая лесная зверушка... настороженный цепкий взгляд сменился открытым и ясным, плотно сжатые губы научились улыбаться так, что скала не устоит. Откуда в нем взялся свет?
  
  
  
   Когда к господину Кэраи явился врач семьи, Микеро, первой мыслью было - ребенок. И верно, тот заговорил о Тайрену. И тоже принялся ворошить байки спятивших слуг.
   - Хорошо, я все это слышал. Что-то еще?
   Мало головной боли из-за другой ерунды и дел серьезных! Пожалуй, стоит забрать племянника к себе в дом, пока не вернется его отец. Меньше будет бреда со всех сторон. Хотя Энори... насколько в самом деле важно его присутствие?
   - Мальчик не помнит событий той ночи. Льнет к нему, как и раньше... - сказал врач.
   - Даже звери тянутся к тому, кто спасает им жизнь, - ответил младший Таэна с ноткой иронии. - Да... до меня дошли слухи, что он хотел отправить ребенка в Сосновую крепость. Возможно, это был совет не из худших, горный воздух был бы полезен Тэни; потом передумал. Сказал - мальчик не хочет. Сразу после такого страшного приступа и речи об этом быть не могло, ребенок не перенес бы дороги, но вот пару месяцев спустя...
   - Неподходящее место. И тамошней сырости ребенок не вынес бы, - покачал головой врач.
   - Тогда это странный совет. Вряд ли Энори, претендующий на всевидение, такого не знал.
   - Тем более...- врач помялся пару мгновений. - Тем более, что сам Энори ведь не собирался туда? Я готов верить в чудо, когда он рядом. Но не когда их разделяют десятки ани.
   - Мне надоело выслушивать байки про чудеса. Что-то еще?
   Врач заметно напрягся, но сказал ровно:
   - Господин Кэраи, я прошу вас об очень важной вещи.
   - Слушаю.
   - Поскольку господина генерала нет в городе... я хочу увидеть своими глазами, как выглядит шрам от стрелы, которой был ранен Энори Сэнна.
   - К чему это любопытство?
   - Я говорил с посланцем господина генерала. От таких ран не излечиваются за неделю. Я готов допустить, что можно оправиться от ранения настолько, чтобы ходить, делать все, что делает он - ведь он не скачет на лошади и не машет клинком. Но шрам должен быть совсем свежим.
   - И что?
   - Я хочу убедиться, что он есть вообще.
   Кэраи взглянул на врача удивленно.
   - Что ты хочешь этим сказать? Ты тоже подозреваешь, что Энори - призрак? А настоящий погиб в горах?
   - Я ничего не знаю. Простите, господин Кэраи. Я всего лишь врач, но я не понимаю случившегося.
   - Не думал, что врачи пересказывают сплетни старух-крестьянок и лавочников.
   - Я сам видел его ночью у Тэни. И еще... я не уверен, что Энори Сэнна, или тот, кто пришел к мальчику в его облике, снял приступ у мальчика, а не явился его причиной.
   Кэраи молча смотрел на него. Слов не находилось.
   - Он не позволяет взглянуть, как сейчас выглядит рана. Но в желании врача удостовериться, все ли в порядке нет ничего оскорбительного...
   - Если не знать, что на самом деле думает любопытствующий.
   - Господин, если он знает о моих мыслях и все же не подпускает к себе... зачем?
   - Может, это такая игра, - задумчиво отозвался Кэраи. - Игры он любит, похоже... Но приказывать ему что-либо подобное я не могу. Только мой брат.
  
  
   Когда врач покидал покои младшего Таэна, Кэраи вышел его проводить - и заметил в коридоре мелькнувшую тень, женский силуэт; одна из юных прислужниц, кажется, Айсу, безобидная горная козочка. Посмела подслушивать?. Кэраи подумал - стоит по всей строгости спросить девчонку... но об этом тут же забыл.
   ...Энори утверждал, что слугам почудилось невесть что или они попросту врут. А может, и вправду в дом заявлялось нечто...
   "Про крепость и то, что со мной было после я стану говорить только с вашим братом, когда он вернется. Его наверняка уже известили письмом?"
   "Да", - сухо ответил тогда Кэраи Таэна.
   И что с ним сделаешь, если молчит? И слухи, бродящие в городе, попросту раздражали. Какой там призрак... достаточно глянуть в его беспечные кошачьи глаза, чтобы отпали сомнения. Вряд ли призраки столь нахальны.
   "- Лучше подумайте, господин, верно ли, что стрела принадлежала рухэй.
   - Это просто слова, или ты, как обычно, играешь в "угадайте то, что я знаю"?
   - Я знаю, что кое-кто очень желал смерти главы Хинаи. Но у яркого человека много врагов, и ошибиться можно..."
   Ощутил нечто вроде угрызений совести - человек, которого в возможном предательстве подозревал в первую очередь, закрыл Тагари собственным телом. И пусть демоны придут за душой Кэраи, если это искусно разыгранное представление! Под стрелу подставиться - не палец иглой уколоть.
  
   Еще с полчаса понадобилось, чтобы принять решение. После этого он написал письмо домоправителю брата - пусть распорядится, чтобы слуги собрали мальчика, снарядили няньку, кто там еще у него. А здесь тем временем подготовят комнаты. К вечеру он сам приедет и заберет племянника. Пока не вернется Тагари, тот будет под надзором ближайшего родственника.
  
  
   Глава 17
  
  
   Домашний пруд сиренево-бело-зеленым ковром покрывали венчики и листья эйхорний, водяных гиацинтов, и он походил на знаменитое озеро в верховьях реки Иэну - место, почти священное для влюбленных. Считалось - пары, побывавшие там, никогда не расстанутся...
   - Ну, погоди же! - задыхаясь от смеха, мальчик-подросток догнал девочку. Та отступила на шаг, лукаво улыбнулась и раскрыла веер, поглядывая поверх него. Шуточная преграда - разрисованный лист бумаги - встала между ними, непреодолимая, как стена ростом до неба.
   - Что-то хотел мне сказать?
   Несмотря на то, что оба недавно бегали по всему саду, девочка не запыхалась, оставалась аккуратной - только заколка чуть сбилась, да листик яблони в волосах.
   - Да, хотел! А ты убегаешь...
   - Тебе почудилось! - девочка в притворном ужасе округлила глаза. - Благовоспитанные дамы не бегают! Они ходят неторопливо и плавно, вот так... - Орэйин поплыла вперед, делая вид, что забыла про Сэйку. Но, пройдя шага три, не сдержалась и расхохоталась.
   ...Все отмечали - в этом году странным выдался первый месяц лета. Нежный цвет жасмина облетал, едва солнце успевало коснуться его. Старики разводили руками - засухи не предвиделось, и дни стояли теплые, и дожди наведывались в Хинаи не больше и не меньше обычного.
   - Не к добру, - говорили крестьяне, заранее горевавшие по возможной гибели урожая. Горожане огорчались меньше, но им печально было видеть всюду опавшие лепестки, когда еще не успели полюбоваться на раскрывшиеся цветы.
  
  
   **
  
  
   Над кустами шиповника раскатилась мелодичная трель, вплелась в кружево ветвей и, казалось, в сам воздух.
   - Соловей поет, - протянула молодая ашринэ, обращаясь к старшей товарке, красавице с движениями текучими и осанкой, какая не всегда бывают у дочерей Высоких Домов. Мягкий и мечтательный взгляд, и такая форма губ, что казалось, будто она чуть улыбается; легко было и обожать ее, и завидовать ей. - Лайэнэ, ты слышишь?
   Та ушла в свои мысли, похоже - не сразу откликнулась:
   - Я больше люблю песни синей мухоловки. И сами птицы красивые... сине-голубая спина, черный воротник и белое брюшко. Они жили на деревьях там, где я росла и училась, и, кажется, возле нашего дома.
   - Я не помню дом, - подруга повела плечиком. - Не хочу вспоминать.
   - Тоже почти не помню... - Лайэнэ тронула пальцем височную подвеску, прижала ее в лицу. Прохладный металл - так, наощупь, и не различить, дешевая медь или золото.
  
   ...Она родилась в маленьком городке на юге Хинаи. Пятая дочь в семье - две старших умерли в детстве. А ее, пятилетнюю, забрала в Осорэи тетка, сама из Квартала развлечений. Память сохранила имена живых сестер, как звали умерших, Лайэнэ забыла. А все, что помнила из дома, это большая слива около самого окна, то цветущая, то с плодами - девочка любила прятаться в ее ветвях; новую красную юбку матери, ее радость в день покупки, и разбитую повозку, на которой девочка уезжала из дома. Остальное подернулось дымкой, и надо было прилагать усилия, чтобы развеять ее хоть немного.
   За красоту и понятливость девочка попала в "высшую" школу - если все сложится хорошо, учениц ждет вполне обеспеченное будущее. Так в целом и вышло. Конечно, с ашриин из срединных земель ее было бы не сравнить, и все же... Три музыкальных инструмента, множество танцев, в том числе и с кинжалом - это ценилось особо, умение составить букет, распознать и оценить драгоценный камень - лишь малая часть усвоенного в школе пригодилась ей, но память крепко держала всё. Так-то надо начать беседу, так-то продолжить, как распознать, что интересно гостю... в детстве она шептала в подушку и эти уроки, и вызубренные стихи.
   Ей завидовали даже подруги - у девочки все получалось легко. Не столь одаренная, чтобы прославиться как певица и танцовщица, она брала мягким обаянием. Строго воспитывали учениц, но никто ни разу не видел девочку в слезах. А потом уже и хвалили чаще прочих...
   Алое с черным - цвета одежды ашриин. Лишь верхнее одеяние, а нижнее, также видное, почти любого оттенка, и говорит о хорошем вкусе или, напротив, склонности к вызывающей броскости. И узор говорит о многом. Лайэнэ любила вышивку-волны. Но волны на красном слишком зловещи... С голубым они сочетаются лучше.
   С десяти лет прислужницей помогала на праздниках и приемах, с двенадцати играла и пела. Только это; еще долго ей можно было лишь любоваться. Ждали, когда расцветет, не жалели полива и солнца.
   Превзошла ожидания...
   Ее хотели отправить в провинцию поближе к Столице - там девушке с талантом куда проще было возвыситься, но Лайэнэ, всегда покладистая и молчаливая, резко воспротивилась к удивлению всех. Оставить ее было выгодно, и желание юной ашринэ удовлетворили. Она могла взять новое имя - большинство ашриин так делали - но не стала. К смене имени не принуждали, - самим девушкам хотелось зваться изысканней, и не так, как все. Лайэнэ же сказала, что ее имя и без того нечасто встречается, и нет смысла называть себя каким-нибудь Золотым Пионом или Поющей Орхидеей.
   В юности судьба хранила ее от сердечных склонностей, которые недопустимы для женщины ее статуса. Были те, что нравились, но рассудок оказывался сильнее. Рииши... долго противилась его чувству, все старалась оставить сердце холодным, но оно неизбежно оттаивало, как земля весной, даже если снег лежит дольше обычного. А потом он подарил ей цветущую сливовую ветку, и это напомнило детство и дом, любимое дерево...
   А год назад она получила свободу, неожиданно для всех... кроме одного человека, который ей и помог. Тогда она была счастлива...
   Молодая женщина зажила спокойно, почти госпожа сама себе. Купила дом на краю Квартала развлечений, в относительно тихим месте, украсила на свой вкус и с оттенком порой долетающих столичных веяний - и по-прежнему выглядела счастливой.
  
  
   Лайэнэ вынырнула из воспоминаний так резко, что дыхание перехватило. Простилась с приятельницей и быстро направилась домой, подготовиться к очередному визиту.
   В этот час начали загораться на деревьях и карнизах домов первые фонарики - в тени, там, где сумерки наступали раньше. А домики, именуемые "бутонами", всегда именно в тени и прятались.
   В них, как и во всех подобных местах, было хорошо - для тех, кто не мог устраивать встречи у себя, лучше не надо. Выбирай, что хочешь: домик, похожий на лилию, на лесную фиалку или на горицвет, в разные времена года по-разному убранные, изысканные, будто изделие лучших мастеров, или попроще, но все игрушечные, не бывает таких настоящих. Энори предпочитал видеться там, а не у Лайэнэ, хотя у нее просторнее было, и всегда под рукой служанки, если вдруг что понадобится.
   Всегда уходил на рассвете...
  
   Он прислал гонца с письмом - звал молодую женщину в такой домик, впервые после отлучки. Знал, что другим, желающим побыть в ее обществе, придется подождать. Кто перешел бы дорогу?
   Уже давно перед встречами с ним Лайэнэ испытывала смятение, не радость. В руках у Энори все нити от ее чувств - за какую дернет? А теперь смотрела на неровные порхающие строки - и, по чести сказать, от другого стало немного не по себе. Да, слухи глупые, но...
   Ох, будто не проводила она ночей рядом с ним. Рассердилась сама на себя - несомненно, его стоит бояться, только никак не из-за выдумок горожан.
   Перебирала украшения, все равно холодные, равно блестят... есть несколько теплых, подарок Рииши, но они давно убраны с глаз, заперты в тяжелой темной шкатулке. Ее Лайэнэ никогда больше не откроет.
   Какой Энори захочет видеть ее на этот раз? Такой она и окажется в итоге, как бы ни повела себя поначалу. Не все ли равно тогда?
   Вот заколка - сплетенные золотые травинки в каплях росы, каждая такая "капля" - месяц привольной жизни. Его подарок, один из многих. Он никогда не надевает золотого, но подарить может все, что угодно. Хоть шишку кедровую, хоть бесценное украшение. Лайэнэ решительно извлекла из шкатулки пару других заколок, браслеты, застежку - все принесенное в дар другими людьми, не им. Отложила в сторону: это сегодня наденет.
   - Продай это, - поколебавшись, отдала "травинки" доверенному слуге, который помогал ей управляться с домом. - Украшений у меня довольно, а еще деньги не помешают. И из них сразу возьми себе плату.
   В сопровождении девочки-служанки направилась к "бутону", похожему на водяную лилию, испытывая одновременно неприязнь, любопытство и влечение неодолимое.
   Растягивала путь, как могла, любовалась цветами, стрижами, скользящими над головой, высокими перистыми облаками, розоватыми в свете заката. Сердце колотилось сильнее с каждым шагом, и уже не могла понять - как обычно? Или из-за нового страха?
   Отметила - над входом не было ни одной из вещиц, отпугивающих зло. Разве что колокольчик самшитовый, одинокий...
  
   Полусидя на кушетке, застланной покрывалом из меха серебристой лисы, Энори смотрел на Лайэнэ, чуть склонив голову набок, пристально, немного по-птичьи. Свободно лежали волосы, только две пряди, отделенные на уровне ушей, сзади соединяла заколка. Искристо-серый атлас мягко облегал тело, короткая накидка - белая с серебряными драконами, небрежно наброшенная - придавала юноше сходство с тенью на снегу. И ониксовая ваза с белыми каллами возле кушетки, словно последний штрих в картине. Легкий аромат лимонника в комнате... а каллы не пахнут, они только для глаз отрада...
   - Что ты стала в дверях?
   - Опасаюсь, не привидение ли ты.
   - Сколько же можно... слухи мне надоели.
   - Волшебный дар привлекает их. Возможно, стоило вести себя осмотрительней? - шутливо сказала ашринэ, хотя под сердцем снова образовалась тревожная пустота.
   - Кажется, ты права, - сказал он огорченно. - В другой раз, когда мне захочется получить стрелу в грудь, я сначала позабочусь, чтобы никто не подумал лишнего. Я надеялся отдохнуть хоть с тобой... Где ты так задержалась?
   - Я занималась с девочками...
   - Не рановато ли ты начала брать себе учениц? Обычно это делают ашриин в более старшем возрасте, но если ты уже...
   Лайэнэ произнесла с запинкой, внезапно ощутив неуверенность:
   - Ты знаешь, я делаю это лишь по просьбе наставниц, и особо талантливым, иногда, - и снова она оправдывается...
   - Чему ты их учишь?
   - Музыке, танцам, искусству украшения, привлекать взор...
   Разными были девочки - постарше, помладше, умные и простодушные, хитрые и застенчивые. Про кого-то говорила наставницам - толку не будет от ее уроков, дальше решайте сами. Некоторых после этого не видела больше в Квартале, другие оставались на прежних местах, но к ней не ходили больше.
   - Ты, верно, талантлива как учительница. Не боишься, что сумеют скоро тебя затмить?
   - Пусть, если это суждено, - опустила глаза. Сказать-то просто, но это ведь один из самых сильных страхов ашриин... и разве она исключение?
   - Ты говоришь им правду?
   - О чем ты?
   - О том, насколько велик их дар. Им жить, и, ненадолго заняв не свое место, счастливей не станут, больней будет падать. Но вряд ли, ты добрая, - со смехом он ладонью провел по ее щеке, на миг задержал - ощутил, верно, как жар разлился под кожей.
   Рада бы отвечать ему чисто формально, с улыбкой, или как больше подходит моменту. Но он не позволит. Ему нужна искренность. Начнешь закрываться, пытаться уйти - больнее ударит. Попытаешься сыграть нужное, будет и еще того хуже.
   Он всегда знает...
   Протянул руки, призывая ее. Немного холодная, горьковатая нежность, как запах мелиссы и лимонника. Снег - легкий, искрящийся... порой кажется таким недолговечным - возьми в ладони, и растает, а порой - жестоким, как буран, где найдешь свою смерть. Горный ручей: звездный свет течет по камням и смеется...
   Когда он давал себе труд быть таким, кто устоял бы? Разве замшелый камень. И то...
   Спроси кто, с уверенностью бы сказала, хоть точно знать не могла: да, он знает разные зелья, но Лайэнэ ими подчинить не пытался. Но и без того будто видел все, чего она желает, любое чувство находило в нем отклик, и он это использовал как хотел. Она уже знала, как может быть больно. И знала, что свобода ее оказалась мнимой, глупая бабочка, решившая, что паутина - это звезда.
   Лайэнэ присела на стул, стоящий неподалеку. Что-то внутри противилось, не желая прикосновений своего покровителя, хотя уж они-то никогда жестокими не были. Может, тот самый страх не прошел... а может, слишком ранили прозвучавшие слова, как нередко бывало в последние месяцы.
   Но Энори вновь поманил, и отказывать было уже нельзя. Скользнув к нему, оказавшись в кольце его рук, на несколько минут она обо всем забыла, и опомнилась только, когда ее отстранили довольно грубо, почти отбросили.
   Сердце колотилось, дыхания не хватало, а сквозь растерянность проступала обида. Что он делает? Почему?
   Он смотрел приветливо и надменно, непреодолимо-свысока, будто на гулящую девку с пристани, рискнувшую набиваться в подружки.
   Лайэнэ, все еще сидя, выпрямилась, поправила смятый ворот, закрепила почти выпавший гребень в прическе. Совладав с дыханием, спросила:
   - Зачем ты меня позвал? Снова дать какое-то поручение?
   - Скучал без тебя. Не годится?
   Прозвучало это почти издевательски - мол, конечно, к тебе должен стремиться каждый, а как же иначе... Она наконец рассердилась:
   - Очень даже годится, для маленьких дурочек... Попробуй еще?
   - Так хочешь поверить?
   Он опустил голову, но она успела увидеть промелькнувшую шкодную улыбку.
   Лайэнэ резко встала, намереваясь покинуть дом. Энори ее не останавливал. Когда та уже взялась за полупрозрачный невесомый полог, прикрывающий дверь, тихо позвал. Ашринэ замерла, не в силах ни обернуться, ни сделать шаг вперед. Что он еще задумал?
   - Лайэнэ... не уходи...
   Он вложил в этот призыв столько отчаянной нежности, что молодая женщина, отодвигая занавесь, едва не сорвала ее - дернулась рука. Услышала тихий смех, и, переведя дыхание, едва не рассмеялась сама.
   Почему она всегда ловится на эти его игры? Но как он все-таки навострился... еще года три назад был мальчишка мальчишкой, обаятельным, надо признать, но все еще торчащим поперек многих условностей. Сперва даже одежду выбирал такую, что лишь рассмеяться и оставалось. Он сам как-то разоткровенничался, как же трудно в свое время пришлось с нарядами!
   Когда он попал в Осорэи, в дом генерала, тому было в общем без разницы, как выглядит диво лесное, Таэна сам одевался согласно этикету лишь потому, что привык к этому с детства и был окружен знающими слугами. А странного мальчишку слуги не раз пытались высмеять - так, чтобы он и не догадался об этом. С помощью неудачного сочетания цветов и фасонов так легко выставить себя на посмешище, а то и вызвать гнев сильных мира сего.
   Шутники притихли, когда мальчик разобрался, откуда ветер дует. Уяснили - с ним лучше ладить. А то узнает, чего ты боишься, и уже он над тобой посмеется.
   Но все-таки с сочетаниями оттенков на все случаи и сезоны так и не разобрался. Энори понял одно - лишь черный, белый и серый годятся всегда. И стал носить только их. А после, когда разобрался в тонкостях этикета, оставил эти цвета как свой личный знак.
   Больше так не одевался никто. И ни у кого в Осорэи, даже у самого завзятого щеголя язык бы не повернулся сказать, что выглядит это плохо или неподобающе.
   Вот и во всем так. Чего не сумел постигнуть, переиначил и сделал своим уже в новом виде...
  
   - Чего ты все-таки от меня хочешь? - спросила молодая женщина, смирившись с тем, что в очередной раз уйти не смогла. Энори молча указал ей на сиденье рядом с собой. Когда та вновь опустилась на стул, вздохнул еле слышно, будто очень-очень не хотел говорить.
   - Ладно, к делу. Ты, как я понял из недавнего нашего разговора, все еще питаешь какие-то чувства к Рииши Нара?
   - Я не стану тебе отвечать, - помедлив и собрав все свое достоинство, сказала ашринэ.
   - А зря. Если я скажу тебе, что эта свадьба погубит его - тоже будешь молчать?
   Молодая женщина вздрогнула, впилась взглядом в лицо Энори. Тот больше не веселился, и смотрел испытующе, прямо.
   - Я тебе не верю.
   - Это дело твое, - он откинулся на подушки. - Я всегда считал тебя умной...
   Потому и держишь подле себя до сих пор, отметила молодая женщина. А вслух произнесла:
   - Почему ты мне говоришь об этом?
   - Ты помогла мне следить за Кэраи, и помогли твои люди, собирая и распуская слухи. Жаль, сам он так и не захотел с тобой познакомиться... Но я обещал тебе плату за помощь. Ты меня слышала. Дальше думай сама.
   - Но чем плох этот брак?
   - Вот чего я тебе не скажу. Слишком многого хочешь. Но теперь ты, если пожелаешь, конечно...
   - Иями, ты с ума сошел, как я могу расстроить эту свадьбу?! - вырвалось у Лайэнэ. - Тебе и то проще.
   - Мне-то незачем, - ответил он, поворачивая серебряную браслетку из крупных звеньев. - Ну и... Я могу заявиться к Рииши и в лоб заявить ему... но он же упрямый. И опять же, договор заключен, просто так он не возьмет слово назад.
   - Кийн хорошая девушка. Почему бы им не стать счастливой семьей?
   - Ариеру Иэра, у которого прекрасная молодая жена, отчего-то не считает себя счастливым в браке и пьет, махнув рукой на собственную жизнь... Рииши, конечно, сильнее, но мало ли... Хотя дело не только в этом. Нет, больше я ничего не скажу. И так говорю тебе слишком много.
   - Дай мне время, - сдержанно откликнулась Лайэнэ. Сухость ее тона наверняка не обманула.
   - О каком времени ты говоришь? День свадьбы назначаю не я.
   Тишина повисла в "бутоне", и молодая женщина понадеялась, что Энори уйдет, но он задумчиво коснулся ее длинной пряди, красиво падавшей на плечо, затем вынул из ее прически одну заколку, вторую. Пальцы мягко и медленно перебирали волосы; этот жест она знала и со стороны - так же он касался и меха, и стеблей травы.
   Нет, не ушел. Могла хоть какой-то щит ставить против жестоких слов, на которые был мастер, но не противиться его веселью, нежности или мечтательной грусти. Как в те дни, когда Рииши по указу отца уехал в крепость Трех дочерей к оружейникам, а Энори будто впервые заметил Лайэнэ. Тогда он был совсем иным, и подумать не могла, что он, чутко угадавший ее сокровенные мысли, помогавший всегда и во всем, способен разговаривать так. В чем она все-таки провинилась?
   Но все мысли вылетели из головы, когда притянул ее к себе, одновременно и по-хозяйски и ласково, и руки, и губы скользнули по ее телу так, как ей нравилось больше всего, словно это она должна первым делом была получать удовольствие.
   Среди ночи вспомнила:
   - Как твоя рана сейчас?
   Невесомое ночное одеяние сейчас было на нем, плотно запахнутое. Несвойственно ему так закрываться...
   - Все в порядке.
   Слабая лампа, стоящая на полу, почти не давала света, и Лайэнэ потянулась к ней - поднести ближе, глянуть.
   - Не стоит, - отвел ее руку, и больше не дал коснуться даже тонкого шелка, прикрывавшего шрам. Впрочем, Лайэнэ скоро позабыла о своем порыве, не до того стало.
   Он единственный умел сделать так, чтобы она забывала обо всем на свете.
  
   Где-то через пару месяцев после их первой близости она осознала, что совершенно не подозревает, каков же он на самом деле. О всех своих, даже нечастых гостях знала многое - как и чем доставить удовольствие, как успокоить, или, напротив, воодушевить, в любом из смыслов. Все, что женщина может предложить мужчинам, и что мужчины могут захотеть от женщины, для нее тайной не было. И у всех были свои особенности, пристрастия, слабые места, порой даже причуды.
   С ним же всегда было чувство, что он лишь развлекается, а сам наблюдает со стороны, как за пьесой на сцене. А вот ее Энори изучил превосходно...
  
  
   Сколько времени прошло, Лайэнэ не поняла - как обычно, в присутствии Энори часы и мгновения теряли четкие очертания. В дверь послышался стук, свет фонаря зазолотился под дверью. Раздался голос служанки.
   - Госпожа, посыльный пришел к вашему гостю.
   Энори поднялся, не заботясь, насколько прикрывает его тончайший полураспахнутый шелк.
   - Ну что тебя принесло? - спросил негромко, и как-то даже разочарованно, будто дитя оторвали от любимой игры, напомнив про урок. И после первых слов вскинулся, чуть подавшись к вестнику. Лайэнэ невольно прислушалась.
   Посыльный говорил полушепотом. Разобрала только чужое, растерянное "Сейчас же не рассвело еще... это будет не самым лучшим..."
   - Ну ладно, позже, - отозвался Энори. Не глядя, выхватил цветок каллы из вазы, пальцы переломили стебель. - Я подожду...
   Вестник с поклоном исчез. Юноша смотрел ему вслед так, будто хотел догнать и откусить голову. То ли посыльному, то ли еще кому...
   - Что случилось? - встревоженно спросила молодая женщина. Он не ответил, парой движений умудрился одеться полностью - будто в один миг очищенная луковица вернулась в свою шелуху - и почти вылетел из комнаты; была бы закрыта дверь, наверное, сквозь нее бы прошел. Впервые видела его злость. Так шмель, случайно попав в паутину, с ненавистью рвет ее, помешавшую, рассчитанную на мелких мошек.
  
   Оставшись одна, она будто проснулась.
   "И стоишь ли ты, такая, добрых слов?" - подумала Лайэнэ, глядя в зеркало. Приложила к веку палочку с новой краской, в цвет бирюзы. Убрала, со вздохом отодвинула коробочку. Вроде бы еще болит душа об одном человеке, а другого порой лучше бы и не видеть, но... Вот она осталась в "бутоне", хотя поначалу и не хотела этого. Может, и неглупа, но совсем слабая...
   Молодая женщина не стала наводить красоту - накинула легкий шарф на волосы, медленно пошла вдоль по улице, мимо канала. Пахло водой, было довольно прохладно. Рассветало уже, бледнели фонари, дома из силуэтов становились массивными и цветными.
   Остановилась, увидев корявый росчерк - дерево. Засохшая слива, формой и разлетом ветвей похожая на ту, из детства. Лайэнэ ощутила себя такой же старой, разве только не высохшей. Впереди не ждало ничего, кроме зимы, даже если осень будет долгой, неотличимой от лета.
  
  
   Глава 18
  
  
   Вещица была сделана с выдумкой: шесть лепестков сверху и шесть снизу, нижние прятались под верхние. А если фонарь перевернуть, становилась видна оборотная сторона лепестков-дощечек. Художник искусно расписал фонарь, все животные года были как настоящие. Филин-тээгу чванливо поглядывал на кими-чирка, а рысь, хири, казалось, вот-вот прыгнет на ясу-лань.
   В самый раз для ребенка.
   ...Когда зашел, в комнате Тэни была нянька. Она поклонилась и исчезла за дверью, хотя хозяин дома совсем не требовал этого. А мальчик, сидящий на ковре перед рассыпанными игрушками, поглядел вслед ушедшей и состроил гримаску.
   - Ты не любишь ее? - удивился старший.
   - Не знаю, - ответил мальчик скованно. Он даже чуть отодвинулся от вошедшего.
   - Смотри, это тебе.
   - Ой...
   Тэни потянулся к подарку-фонарю, вниманием его завладели нарисованные животные. Спохватившись, поблагодарил, и, кажется, чуть оттаял. Может, и подаренную лодку вспомнил.
   - Почему же нянька тебе не по душе? Может, лучше кто-то другой будет вместо нее?
   - Ну... - мальчик задумался. - Она все суетится, даже когда молчит... чего-то ждет от меня. А сама ничего не предложит, кроме того, что годится совсем маленьким. Я же не малыш. И в саду с ней не погуляешь. Смотрит, боится, что на меня бабочка сядет! Я так не могу. И сказки у нее - для младенцев, а остальное не интересно.
   - Например? Расскажи мне.
   Ребенок замотал головой.
   - Нет... это все скучно. Она рассказывает о том, чего вовсе не знает. Вот Энори - он знает.
   Кэраи присел на оббитое тканью сиденье.
   - А о чем же он говорит?
  
   Похоже, ему удалось вызвать не доверие, но интерес мальчика. Видимо, домочадцы то ли привыкли к рассказам Тайрену, то ли побаивались их, что больше походило на правду.
   Где-то полчаса спустя Кэраи осторожно, будто бы вскользь спросил племянника, помнит ли тот что-нибудь о недавней тревожной ночи. И об Энори, разумеется.
   - Он мне снился, - сказал мальчик неуверенно. - Он мне часто снится, но мне тогда показалось - не сон... а потом, наутро, сказали - еще не приехал.
   - Бывает. Порой ночные видения не отличить от жизни..
   - Нет, все было не так. Я видел зеленый свет... - мальчик не смотрел на старшего, крепче сжимая подаренный фонарь. - Тогда я подумал - это волшебство, и мы отправимся в страну, о которой он говорил... я видел его лицо, оно сияло, как раковины жемчужницы... а потом я не помню ничего. И мне сказали, это был сон.
   - Больше ты ничего не помнишь из сна? - мягко спросил Кэраи.
   - Ничего, кажется...
   - Хорошо.
   Он отошел от мальчика, стал у окна и какое-то время раздумывал.
   - Если что еще вспомнишь из того сна, скажи мне сразу, договорились?
   - Зачем? - удивленно спросил мальчик.
   - Я тоже люблю сказки, - улыбнулся Кэраи. Тайрену посмотрел на него с сомнением и ничего не ответил. Затем покосился на лампу, тронул ее осторожно, будто живое существо.
   - Она будет гореть ночью?
   - Будет, если так хочешь.
   - Хочу. Может, я тогда смогу разглядеть...
  
  
   **
  
   Дядя давно ушел, и нянька уложила мальчика, но заснуть он не мог. Смотрел на картинки, украшавшие лепестки, и думал. Ему казалось, эта вещь должна понравиться не только ему. И даже не Энори. Тайрену порой видел какое-то маленькое существо в своем собственном доме - не то лисенок, не то чайник заварочный, но живой, шустрый. Считал - обман зрения, даже не говорил никому. Но порой надеялся - вдруг взаправду? Старшего друга спрашивать пока не хотел - ведь лучше в кои-то веки ему самому рассказать тайну, раскрыть загадку!
   Тайрену ждал долго, пока не понял, что к нему бодрствующему никто не придет, и заснул. Сразу качнулась занавеска, зашевелилась, и кто-то прыгнул на постель. Мальчик быстро глянул туда, рассчитывая увидеть неведомого зверька. Но сейчас на кровати сидела девочка, около шести весен, не старше, и смотрела раскосыми злыми глазами. Прикусила палец, перевела взгляд на окно.
   Вместо ног у нее были заячьи лапы, и, как сумел понять Тэни, под складками платья пряталось нечеловечье тело.
   - Ой, - сказал мальчик, повыше подтягивая одеяло.
   - Ха! - откликнулась мелкая нечисть. Впервые заговорила.
   - Ты кто?
   - Ко-йоши. Так нас называют. Ты меня видел уже.
   - Ты... что-то хочешь?
   - Ничего. Я с тобой играю, потому что играть хочу. Я тебя не боюсь.
   - Зачем меня бояться? - не понял Тэни.
   - Ты маленький, но маленькие тоже убивать умеют. Я была домашней, а меня в колодец бросили. Я любила.
   Говорила она тоненьким голоском, не совсем человечьим - будто комар научился слова произносить; и губы почти не шевелились.
   - Думаешь, не вижу, что ты его? Ты как я - маленький и умрешь.
   - Почему? - спросил Тэни, чувствуя, как по коже ползет холодок.
   - Таких всегда убивают.
   - Почему? - снова спросил мальчик. Он уже не был уверен, что спит.
   - Так всем проще.
   - Зачем ты здесь?
   - Мне велели... Но я потом уйду, а тебе идти некуда.
   - Я не хотел, чтобы меня сюда привезли, - вздохнул мальчик. Он сам себе удивлялся - спокойно беседует с какой-то тварью, но это был сон, поэтому можно. - Если бы я мог остаться дома...
   - Нет, нет, - пропищал-проскрипел голосок. - Лучше тут. Безопасней. Хотя везде опасно, тебе особенно...
   - Маленький господин? - с дверь постучала служанка. - Вы с кем говорите?
   - Уйди! - крикнул мальчик, но поздно - существо исчезло, оставило его одного.
   Со вздохом он повернулся на бок, поджал ноги, подсунул ладонь под щеку. Сон не шел, и тогда Тэни вспомнил, что уже спит. Так и пролежал до утра, глаза сомкнулись, лишь когда небо порозовело, а лампа погасла.
  
  
   **
  
   ...Этот дивный дом, где полы ощущались атласными, настолько гладко было отполировано теплое дерево, где узорные решетки на окнах и в комнатах казались не из дерева созданными, а из кости, такие белые - а были еще и темные, украшенные панцирями морских черепах. В этом богатом доме Нээле испытывала желание забиться в щель и не вылезать. Все тут было для нее слишком, даже одинаковые платья служанок - бледно-малиновое верхнее, синее, голубое или сиреневое нижнее, со спины она многих путала. Ладно хоть прически носили разные.
   Появление в доме девушки, да еще и вполне миловидной, вызвало пересуды: откуда она, кто и зачем здесь? Какое место ей уготовано? Однако господин больше пока не проявлял интереса, а когда увидели узор, выходящий из-под ее иглы, сделали самый простой вывод - личная вышивальщица, ежели понравится ее работа.
   Это было куда менее занятно для сплетен; хоть странные слухи о ее прошлом и доходили, они были довольно невнятны. Вроде бы укротила дикую кошку... может, и вовсе ведьма? Но такие разговоры здесь, видно, не поощрялись.
   А ведь она тогда испугалась, наверное, больше чем в холмах. И в тюрьме не столь уж боялась, скорее, металась, как в силках. Там казалось возможным спастись, а в доме Нэйта... И не золотая длинная кошка тому виной, а ее хозяин. Выходит, нежить напугала Нээле меньше, чем человек?
   Здесь она жила вместе с двумя служанками, но тех с утра до ночи не было в комнате, и она могла вышивать.
  
  
   Из окна Нээле было видно не только огороженный стеной участок сада, цветную пену роз и пионов, но и дорожку за ним, еще затененную: солнце ляжет на нее ближе к полудню, а пока едва рассвело. И вот на этой дорожке стояли господин Кэраи Таэна и какой-то незнакомый юноша в белом и сером. Он показался девушке очень красивым, и еще более - необычным. Ничем не схваченные густые пряди, у лица короче обрезанные, падающие на лоб и плечи свободно, временами почти закрывающие глаза. Странно, что не сколол волосы... Ни одного цветного пятна в наряде, только вышивка серебром. Словно зима с ее чистейшего тона тенями и светом прямиком ворвалась в летнее утро.
   О чем говорили эти двое, не было слышно, но, кажется, они испытывали недовольство друг другом.
   Нээле очень захотелось поближе увидеть гостя; кто он? Чуть вскинутая голова, прямая осанка, неприязнь сквозит в каждом жесте. Уж точно не из слуг, ни один слуга не посмеет, не помыслит так говорить со вторым лицом в провинции.
   Сообразив, что с галереи, ведущей во внешний двор, говорящих видно получше, девушка заспешила туда. Не стоило здесь появляться, да и просто комнату покидать, она могла вызвать гнев хозяина дома или управляющего, которого боялась еще больше, но непривычная тяга оказалась сильнее.
   Она успела; эти двое еще были в саду. Теперь их можно было разглядеть с расстояния в десяток шагов. На лице хозяина дома читалась только холодная вежливость. Вот его собеседник повернулся, чтобы уйти, и задержался на миг, обернувшись. Даже на расстоянии Нээле почудилось, что воздух между ними заледенел.
   Испуганная девушка поняла, что направился гость не к выходу из сада, а в ту галерею, где стояла она. Ну, что делать... Вряд ли поймет, что она подглядывала за разговором. Краснея и бледнея, отступила в тень, стараясь остаться незамеченной.
   Юноша выглядел очень рассерженным, и это делало его еще более привлекательным. Глаза и злая собранность - рыси, готовой к прыжку. Искрится ткань, словно под солнцем снег. Струятся по блестящему шелку серебряные змеедраконы....
   Нээле вежливо поклонилась, но не сдержалась, глянула на него исподволь. Он же посмотрел на девушку очень внимательно, ей стало даже неловко от такого пристального взгляда - может, он понял, зачем она здесь? Нээле сделала вид, что спешит, они разошлись в коридоре; но, не удержавшись, оглянулась. Увидела, что и он обернулся, будто почувствовав ее взгляд. А чем еще она могла привлечь внимание юноши знатного рода, уж точно не красотой... Наверное, решил, что перед ним одна из местных служанок.
   Когда он скрылся за поворотом, Нээле прислонилась к резной деревянной стенке и тихонько вздохнула. Пора было возвращаться, пока ее здесь не застали.
   Вернувшись, она посмотрелась в зеркало - придирчиво, пытаясь разглядеть себя с разных сторон. Провела гребнем по длинным прядям возле висков, поправила и так аккуратно сидящий гребень.
   Затем снова села с вышивкой у окна. Зеленые стебли петляли по холсту в разных направлениях, не слишком подчиняясь мастерице. А порой девушка задумывалась и не замечала, что игла уже какое-то время замерла на одном и том же стежке.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"