Аннотация: Олесю охватило настоящее ликование. Нищий, полуголодный музыкант вдруг тратит почти всю выручку на подарок ей - случайно встреченной девушке, просто, чтобы сделать ей приятно. Этот жест тронул ее. Попранное достоинство Олеси вмиг взмыло до небес.
Матери Олеси Ивановой и Антона Припечкина мечтали соединить их узами брака, когда придет срок.
Они частенько ходили друг к другу в гости. Вера Власовна - рыжая, грубоватая дама, прижимала Олесю к огромному бюсту с неизменным возгласом, - "Моя невестка пришла! - и добавляла, - расти, расти красавица румяной да беленькой всем на радость". Позади нее топтался полноватый мальчик с пунцовыми щеками - он почти всегда молчал и смущался. Властная Вера Власовна как будто выкачивала из людей всю жизненную силу, и взбодренная чужой кровью, похохатывала, искрилась довольством и жаждой действий. Вера Власовна была директором центрального универмага и достойно справлялась с этой нелегкой работой.
Неля Владимировна, худощавая, светлоглазая, уставшая от жизни женщина, вырастила Олесю одна, и далось ей это нелегко. Пришлось много работать, получить заочно второе высшее образование - экономическое, потому что с филологическим хорошо устроиться она не смогла. Средств хватало едва-едва, никто ей не помогал, и выбор на что потратить деньги приходилось делать между необходимым и еще более необходимым. Характер у нее выработался жесткий, расслабляться она не умела, и где-то в самой глубине своей сути затаила обиду на судьбу. Тратить свое время и душевные силы она предпочла бы не на борьбу с нуждой, а на тихий безмятежный досуг, хорошие книги и курорты.
Но, увы, получилось все, как у поэта:
"Ей жить бы хотелось иначе
Носить драгоценный наряд
Но кони все скачут и скачут,
А избы горят и горят".*
Лет десять назад Неля Владимировна устроилась бухгалтером в центральном универмаге и избавилась от материальных проблем. Но привычка бурчать, выискивать подвохи, ожидать гадости от судьбы осталась. И тщетно старалась она перебороть в себе вечную неудовлетворенность, для которой вроде бы не осталось видимых причин. Больше всего на свете она боялась, что ее маленькой Олесе придется вкалывать так же, как ей самой. Неля Владимировна втолковывала Олесе, что изнурительный труд превращает женщину в тягловое животное, лишенное привлекательных качеств. Зарабатывать на жизнь должны мужчины, а женщина - настоящая, совершенная женщина, должна поднимать дух мужа, создавать уют в его жилище и растить детей.
Олеся была симпатичной девочкой с ладной фигурой, легкими соломенными кудрями и задорно вздернутым носиком, на котором весной высыпали чудесные редкие веснушки. Они ей очень шли. Синеглазая, с чистой кожей, вся она, от блестящих ноготков до маленьких ушек, была отмечена той красотой, которая не пугает мужчин, а, напротив, приманивает их, как нектар пчел. Но Неля Владимировна хорошо знала, что для благополучной жизни этого недостаточно. Олесе были присущи наивность, удивительная способность не замечать черную сторону жизни и беззаботность стрекозы из басни. Оберегаемая матерью от житейских проблем, она не научилась ни распознавать их, ни решать. Неля Владимировна чувствовала себя целиком ответственной за будущее своей дочери.
Сын Веры Власовны, Антоша, казался ей блестящей партией для Олеси. Олеся тактично намекала, что Антон ей не по душе, и она не может его полюбить. Неля Владимировна отвечала, что любви романтической и пылкой в реальной жизни не бывает, тем более, не существует любви с первого взгляда. Чтобы полюбить человека, надо пожить с ним подольше, узнать, как следует и просто привыкнуть. Когда супруги начинают дорожить друг другом, тогда и возникает между ними настоящая привязанность. С Антоном Олесе будет надежно и спокойно. Олеся соглашалась с матерью в том, что жизнь ей предстоит "кучерявая", но представить себя в объятиях Антона не могла, как ни старалась.
Когда Олеся решила поступать в университет, на отделение французской филологии, Неля Владимировна засомневалась, направление не показалось ей перспективным, но Вера Власовна горячо поддержала будущую невестку. Найдет ли она работу или нет, не важно, главное, она получит интеллигентную профессию, и будет говорить по-французски! Неля Владимировна была искренне благодарна Верочке за готовность принять Олесю в семью и обеспечить ей красивую безбедную жизнь.
Антон был старше Олеси, институт, медицинский, он уже закончил. Специальность проктолога, которую он выбрал, по мнению Олеси, была малопривлекательной. Она бы предпочла быть женой нейрохирурга или, на худой конец ─ психотерапевта, но никак не специалиста по задним проходам. Было что-то в этой профессии приземленное и обаяния в глазах Олеси Антону не прибавляло. Но приходилось принести какие-то жертвы ради возможности не обременять себя принудительным трудом на благо общества. Олесина подруга говорила, что за все в этом мире надо платить, и так не бывает, чтобы все блага выпадали одновременно одному человеку.
Шло время. Антон поступил в интернатуру, и вопрос о женитьбе стал остро. Было решено, что молодые отправятся вместе в короткое путешествие, чтобы лучше узнать друг друга и составить план их дальнейших отношений. Олеся запаниковала. До сих пор жених и невеста общались поверхностно и достаточно редко, и то подобрать темы для разговоров им было непросто. Олесю совсем не увлекали байки из медицинской практики суженого. Например, любимая история Антона о том, как врачи разделывали трупы и тут же ели и пили, и как всем потом было дурно, а Антону хоть бы хны. Теперь ей предстояло жить с Антоном бок о бок в незнакомом городе, где не так просто найти предлог, чтобы убежать. При расставании мать дала понять, что надеется на благоразумие дочери.
Кошмар начался уже в поезде. "Тоже мне богатенькая семейка, - с тоскою думала Олеся, - могли бы на самолет билеты купить. Что я буду полсуток с этим увальнем делать?" Поезд был фирменный, вагон мягкий, а купе на двоих. Антон помог ей снять плащ (уезжали в дождь, и мама заметила, что это хорошая примета), поезд тронулся, и Олеся поежилась: "С подводной лодки не уйдешь". Она зря опасалась, что между ними сразу повиснет гробовое молчание. Антон оказался неожиданно разговорчивым. Он признался, что давно мечтал оказаться с ней тет-а-тет, что она самая восхитительная девушка из всех, которых он когда-либо встречал. Он надеется, что она будет отличной женой, но прежде ему хотелось бы изложить свои взгляды на семейную жизнь.
Итак, он, Антон - человек консервативный, его принципы многие находят старомодными, но он уверен, что Олеся его поймет и оценит. Муж в семье - хозяин и добытчик, он трудится на благо семьи. Жена ему - подруга и помощница и, конечно, хозяйка. Она держит дом в безупречном порядке, ласково встречает мужа и расспрашивает его о прошедшем рабочем дне.
Олеся представила, как она в кружевном переднике подливает Антону чай, подкладывает пирожок и живо интересуется, в какие бездны заглянул любимый на приеме. Подавив раздражение, она продолжала слушать.
Антон рассуждал о том, что супруги должны как можно больше времени посвящать друг другу. Что он будет просто счастлив проводить с Олесей все свободное от работы время. Друзей у него нет, так одни приятели, ни рыбалку, ни футбол, ни хоккей он не любит, так что ей можно не переживать: он будет всегда дома что-то чинить, обустраивать и, конечно, доставлять ей удовольствие.
Олеся глядела на расплывшуюся фигуру Антона, тяжелый подбородок с движущимися тонкими губами, неправильно выпуклый лоб и вспоминала анекдот, заканчивающийся словами: "нет, столько я не выпью". Он был только на шесть лет старше ее, но все в нем: и облик, и манера держаться, и манера говорить и костюм - несли отпечаток солидности и тяжести, казалось, что маститый профессор читает ей лекцию.
- Буду признателен тебе, если после свадьбы ты перестанешь встречаться со своими подругами. Лишние люди мешают семейному счастью, разносят сплетни, начинают наговаривать жене на мужа, мужу на жену, сеют раздор. Надеюсь, что общения со мной тебе будет достаточно.
- Мы что, совсем не будем никуда ходить? Будем сидеть дома? - дрожащим голосом спросила Олеся.
- Ну что ты! Мы будем гулять по улицам в теплые дни, ходить в театры и в кино, в рестораны..., - он вдруг замялся, - можно я возьму тебя за руку? - и, не дожидаясь разрешения, смущенно сжал ее руку в своей огромной ладони.
- Какие красивые пальчики!
Олеся рассеянно кивнула. Ей показалась нестерпимо глупой вся эта ситуация, необходимость сидеть напротив невыносимого Антона, который вдобавок мнет ее пальцы с томной улыбкой на лице.
- Может, пойдем в ресторан? Выпьем шампанского? - предложила она бодрым тоном.
- Ты что, пьешь? - от взгляда Антона Олеся чуть не провалилась под складной столик.
- Ну, так... по праздникам. На Новый год, например.
Антон смягчился.
- Понимаешь, мне хочется с тобой поговорить, а в ресторане среди людей у меня не получится, сказать тебе все, что я хочу. Давай лучше побудем здесь, хорошо?
- Отлично, - вымолвила Олеся, собрав последнюю вежливость. Рука в его ладони вспотела. - Тогда я схожу в туалет, а потом продолжим. - Она почти с силой отняла свою руку у Антона и выскочила из купе. В кабинке она расплакалась от жалости к себе, и подумала, что предпочла бы проехать остаток пути здесь, а не с человеком, которого прочили ей в мужья. "Соберись, - сказала она себе, - в конце концов, можно просто лечь спать, ты не обязана его слушать."
Вернувшись в купе, Олеся сообщила Антону, что она чувствует себя неважно и пожелала ему спокойной ночи. Антон не перечил. Он заботливо поинтересовался, не съела ли она чего-нибудь. Олеся заверила его, что все в полном порядке, но ее всегда тошнит в поездах. А вот самолеты она переносит намного лучше.
Утром Олеся нежилась в постели до тех пор, пока не пришло время сдавать белье. Антон настойчиво позвал ее выпить с ним кофе. Он выглядел таким довольным, как будто сам этот кофе сварил."Как бы мне научиться воспринимать его позитивно?" - подумала Олеся.
Утро выдалось ярким и праздничным, город встретил их теплой летней погодой. Олеся, вдохнув ощутимо морской воздух, решила, что она будет наслаждаться поездкой, не смотря ни на что. Бросив вещи в гостинице и позавтракав, Олеся и Антон отправились бродить по улицам. Олеся сразу почувствовала, что этот город сильно отличается от ее родного. Дома, люди, машины были ярче, улицы уже, светофоры мигали желтыми огнями, никто не обращал на них внимания. Законопослушные жители ее города ходили по улицам чинно и неторопливо, здешние - спешили, обгоняя друг друга, спотыкались, громко горланили и не извинялись. Антон ворчал, что девушки одеты легкомысленно, а водители не знают правил движения. Он пыхтел, сопел и жаловался на жару.
Им пришлось зайти на Торговую улицу, чтобы купить сандалии, потому что туфли натерли ему ноги. "Так, - оценила Олеся обилие всевозможных ларьков и павильонов, - а тут есть чем порадовать себя. Антон просто обязан купить что-нибудь невесте, которая стоически терпит его присутствие". Антон спросил, не хочет ли она чебурек. Олеся отказалась, и Антон купил чебурек себе. Олеся отворачивалась от жующего кавалера к витринам, чтобы не видеть, как жир течет у него по подбородку и не вдыхать острый запах лука. Антон перемерил кучу сандалий. У Олеси потемнело в глазах от мельтешения обуви. "Он специально делает все, чтобы я его возненавидела", - вздохнула девушка и вдруг увидела стенд с чудесными соломенными шляпками. Она была совсем неравнодушна к шляпкам, и тут же принялась их мерить. Торговавший шляпами кавказец во всю подбадривал ее комплиментами. Заметив это, Антон отвлекся, наконец, от сандалий и подошел к ней.
- Правда мне идет? - обернулась к нему Олеся. Шляпка сидела превосходно. - Давай возьмем?
- Не знаю..., - Антон пожал плечами, - это, конечно, милая, но бесполезная вещь.
- Ну и что? - нахмурилась Олеся. - Она мне нравится.
- Я считаю, что она тебе ни к чему.
Олеся медленно сняла шляпку и дрожащими руками попробовала надеть ее обратно на стенд. Продавец, сочувственно качая головой, помог ей. Олеся развернулась и быстро пошла, не разбирая дороги. Сердце яростно билось, во рту было сухо.
- Олеся, постой, - Антон догнал ее, - не расстраивайся. Ну, согласись, никчемная вещь. Эти продавцы специально задуривают мозги, чтобы всучить, что попало. Хочешь, поедем в "Изумруд", и я куплю тебе кольцо в честь нашей помолвки?
Олеся зло взглянула на него и отчеканила.
- Помолвки не будет. Между нами все кончено. И не смей больше за мной идти!
Она побежала. Антон хотел догнать и успокоить ее, но вся улица и так уже с любопытством наблюдала этот спектакль. Разве можно расстраиваться из-за какой-то глупой шляпки? Все ее вещи в номере гостиницы, успокоится и сама придет. Еще извиняться будет. Антон и не подозревал, что из-за такого пустяка лишился Олеси навсегда.
Девушка шла быстрым шагом и не видела ничего вокруг, она возмущалась и удивлялась одновременно. 'Как такое могло произойти? Почему я позволяла маме, Вере Власовне и Антону распоряжаться собой, совершать насилие над своей душой? Я не хочу видеть Антона Припечкина никогда!'
Она очнулась в полутемном переходе, огляделась и только теперь услышала звуки гитары и увидела целую группу музыкантов, расположившихся у лестницы. Люди сновали по переходу, лишь слегка замедляя шаг, чтобы взглянуть на колоритного вида ребят. Высокий худощавый гитарист поднялся с плиточного пола, расправив не слишком впечатляющую грудную клетку, и неожиданно мощным голосом запел хорошо знакомую Олесе песню Чижа "О любви". Ей показалось, что он смотрит прямо на нее, и, пораженная его сильным, чистым голосом, она прислонилась к стене напротив и решила остаться и слушать.
Певцу подыгрывали на флейте и барабане; еще один парнишка подходил к прохожим со шляпой и протягивал ее изящным, полным достоинства, жестом. К Олесе этот парнишка не подошел, только сверкнул в ее сторону лукавым взором. Возле музыкантов образовался полукруг: очень неожиданно было услышать такой звучный голос в подземном переходе.
Последовали песни "Снова поезд" и "Она не вышла замуж за хромого еврея...". Олесе показалось, что это о ней, хотя Припечкин не был евреем и не хромал. Потом певец видимо устал, вернулся к группе, прислонил к стене гитару и откупорил бутылку пива. Собравшийся народ начал расходиться по своим делам. Олеся же стояла у стены, как прикованная. Гитарист посмотрел на нее и кивнул:
- Ну, иди сюда.
Олеся подошла с замирающим сердцем.
- Понравилось? - у него были удивительные глаза, прозрачные, голубые, казалось, они занимали половину его смуглого худого лица.
- Очень. У тебя дар.
Он не отреагировал на ее комплимент ни улыбкой, ни словом, продолжая разглядывать ее, как бы запоминая отдельные детали ее облика и только потом складывая из них общий портрет.
- Как тебя зовут?
- Олеся, а тебя?
- Снегирь. Впрочем, по-разному зовут.
- Снегирь, но пищит песни Чижа, - поддел его лукавый мальчик со шляпой.
- Познакомься с Джельсомино, - кивнул певец, - он вовсе не прост, у бесенка есть собственный апельсиновый сад в райских кущах.
- Где змеи подстерегают легкомысленных Ев, - продолжил плечистый рябой парень с замасленным хвостом.
- А это Музунгу, продолжил представление своих друзей Снегирь. - Его так прозвали кенийцы за бледный цвет кожи, когда он изучал суахили и африканскую кухню....
- Я знаю, как приготовить тридцать три блюда из зебры, - скромно заметил Музунгу.
- Еще мы зовем его Чилим, - вставил Джельсомино.
- А это что значит?
- Это волшебная трубка, леди, трубка мира.
- Хочешь? - Снегирь протянул Олесе толстую пластиковую бутылку пива, из которой только что пил сам.
Олеся смутилась.
- Пей, пей, расслабишься, - подбадривали ее новые знакомые. Она решилась и хлебнула. Пиво пошло на ура.
- А ты кто? - обратилась она к последнему из компании, молчащему до сих пор толстому буряту с флейтой.
- Я Будда, - ответил он, ни секунды не колеблясь.
В такой компании было неловко называться просто Олесей.
- Он не врет! - заверил Олесю Снегирь.
- Да, он похож на статуэтку смеющегося Будды. Я видела сегодня много таких на Торговой.
- Вылитая статуэтка! - согласился Снегирь.
- Это Будда Хотэй, - глубокомысленно заявил бурят, - бродяга, постигший значение дзен. Некогда в Китае, во времена династии Тан...
- Вы заболтались парни! - прервал его Джельсомино. - Кто будет работать?
Содержимое шляпы пересыпали в плотный рюкзачок, настроили инструменты, и песни во имя весны продолжились. Теперь Олеся была по другую сторону баррикад, уже не как зритель, а как участник уличного шоу. Нельзя сказать, что она ощущала себя "своей" в компании потрепанных, помятых, небритых музыкантов. Порой они говорили не очень понятные вещи. Прохожие приглядывались к ней - ухоженной, чистой, пахнущей дорогими духами, на контрастном фоне уличной богемы. И все-таки ей было весело, а с каждым глотком пива крепли крылья независимости и вседозволенности у нее за спиной.
- А что мама тоже зовет тебя Джельсомино? - спросила она мальчишку, пока трое других играли умопомрачительный блюз. - Как твое настоящее имя?
- А мы с тобой не так близко знакомы, чтобы я сказал тебе свое настоящее имя, - возразил Джельсомино.
Потом они вместе проорали:
"А у Тани на 'флэту'
Был старинный патефон,
Железная кровать и телефон..."**
Шляпа наполнялась звонкими монетами. Такие каникулы Олесе и не снились.
- Ты поешь? - схватил ее за руки Снегирь. Она растерялась: голос у нее был, но петь перед всеми на улице?
- Что знаешь? - не отступал Снегирь.
- Б.Г...
- "Северный ветер"?
- Да.
- Пошли.
Они встали друг против друга, и Снегирь кивнул ей ободряюще.
'Что я делаю? - Олеся пыталась унять дрожь в коленях, ей казалось, что все слова выскочили из головы. - Разве могу я как он?' - Она зажмурилась с первыми аккордами, но вовремя вступила, не узнавая свой голос, вкладывая в пение свою окрыленную освобожденную душу. Никогда прежде она не пела так хорошо.
"Но северный ветер мне друг,
Он хранит, то, что скрыто..."
Когда песня закончилась, Олеся едва дошла до стены и сползла вниз. Она выложилась вся, лишилась сил от волнения. Снегирь, наклонившись над ней, целовал ее руки.
- Ты поешь! Ты, правда, поешь! - восторженно шептал он. Больше петь она не стала, слишком сильное получила впечатление. А Снегирь пел еще и еще. "Самый быстрый самолет не поспеет за тобою", "Взгляни мне в глаза не бойся, смелей", В комнате с белым потолком" и даже "The Lady in Red".***
- Надорвешься, Снегирь! - заорал он неугомонному певцу.
Снегирь, пошатываясь, вернулся к компании и сел рядом с Олесей. Они допили пиво и начали обсуждать, куда бы им двинуться дальше. Олеся помрачнела, ее хороший день заканчивался. Возвращаться в отель совсем не хотелось. Примут ли ее эти люди, стоит ли ей идти с ними?
- Ну, расскажи нам, Олеся, - уловив смятение на ее лице, предложил Снегирь, - откуда ты? Что ты хочешь от пьяных индейцев? Или, может, в гости пригласишь?
Олеся неожиданно легко поведала свою печальную повесть, рассказала про выгодного жениха, которого прогнала, про шляпку, и о том, что ей, собственно, самой некуда идти, не то, что приглашать в гости.
- Да он просто плебей! Извини за выражение, - воскликнул Джельсомино по окончании ее рассказа.
- Невежа, - согласился с ним Снегирь. - Что ж, айда за шляпкой!
Олеся удивилась.
- Зачем? Она мне больше не нужна.
- Отчего же? - улыбнулся Снегирь, - все дело в шляпе. Это важно. У меня вот есть шляпа. - Он надел шляпу, в которую они целый день собирали выручку, даже не стряхнув с нее пыль. - И я хочу, чтобы у моей дамы тоже была шляпа, которая ей приглянулась. Сегодня я твой рыцарь и поклонник!
- Тот продавец ушел, наверное. Право, ни к чему такие траты! - отпиралась Олеся.
- Не капризничай, - шепнул ей Джельсомино, - не лишай нас удовольствия.
- Пожалуй, я надену мантию, - продолжал вдохновленный Олесей рыцарь. Он вытащил из рюкзака потертое зеленое одеяло, на которое они складывали инструменты, завернулся в него, перекинул через плечо гитару и предложил Олесе руку.
- Ну, как? Ты не стесняешься идти со мной по улицам?
- Нет, - обреченно вздохнула Олеся, и вся шумная компания покинула переход и зашагала в сторону Торговой.
Чилим, отбивая такт на барабане, гнусавил:
- Some call it marijuana, some of them call it ganja... ****
Бурят подыгрывал ему на флейте.
- Legalize it! - перекрывая их дуэт, мощным голосом, выкрикивал Снегирь, позируя перед ошалевшей толпой.
А Джельсомино, сорвав с него шляпу, кидался к встречным прохожим:
- Граждане города! Пожертвуйте на озеленение улиц кустами благословенной конопли!
Кто-то шарахался от него, кто-то, смеясь, кидал ему монеты. Олеся в нежно-голубом шелковом платье скользила рядом с беснующимися музыкантами с видом мадонны - покровительницы заблудших душ. Она была и с ними, и, одновременно, со сторонними наблюдателями из толпы. Олеся силилась отмахнуться от всплывших вдруг на поверхность сознания предупреждений матери " я надеюсь, ты не наделаешь глупостей". Глупости окружили ее, коварно хихикая, завлекая в свой водоворот. Ну и что? Разве обязательно для молодой девушки всегда и во всем поступать прилично? Разве зазорно позволить себе подурачиться?
Продавец шляпок был на месте. При виде Олеси и ее окружения он приоткрыл рот и округлил глаза.
- И где же этот очаровательный предмет раздора? - воскликнул Снегирь, вперясь взором в стенд, пестрящий головными уборами. Олеся сразу увидела приглянувшуюся ей шляпку, сняла ее со стенда и примерила. Сопровождающие ее музыканты загалдели и защелкали воображаемыми фотоаппаратами.
- Belissimo! Гламурно! Офигенно!
Один только продавец молчал, хмурился и явно осуждал ее компанию. Когда же Снегирь принялся отсчитывать ему стоимость шляпки мелочью, усы продавца и вовсе поползли вниз.
Олесю охватило настоящее ликование. Нищий, полуголодный музыкант вдруг тратит почти всю выручку на подарок ей - случайно встреченной девушке, просто, чтобы сделать ей приятно. Попранное достоинство Олеси вмиг взмыло до небес. Он был прав, хитрый Снегирь! Дело в шляпке. По крайней мере, сегодня. Почему-то мелочи бывают так важны и часто властвуют над нашими настроениями.
- На руки ее! - закричал Снегирь, и Олеся опомниться не успела, как вдруг оказалась над головами прохожих.
- Посмотрите, какая у нас Королева! - горланил Снегирь, в то время как она восседала на плечах у Чилима и бурята Хотэя. Он был явно пьян, слегка пошатывался, пятясь назад, но когда она смотрела ему в глаза, ей казалось, что он понимает все.
- Моя несравненная Джульетта! - он призывал весь город восхищаться ей.
- Ну, ты попала, Джульетточка, - подмигнул ей Джельсомино.
Дальнейшие события не очень четко отпечатались в ее памяти.
- Куда мы сегодня? - спросил Джельсомино.
- Поехали к Текиле! - был ответ.
Она запомнила автобус, в котором они хохотали и пели, и вынужденные слушатели пытались урезонить их. Потом был большой дом с длинноволосыми татуированными рокерами. Подвал этого дома поразил Олесю. Ей показалось, что она попала в оркестровую яму, столько вокруг было инструментов: тарелок, барабанов, тромбонов, гитар. Громыхала музыка, все пили коньяк и портвейн. Потом часть пьяного народа двинулась к морю, и она пошла с ними. Кто-то тащил палатки, а кто-то гитары. Они соорудили большой костер на пляже, курили марихуану и жевали сушеных кальмаров. Чилим говорил, что если немного сосредоточиться, они поймут, что вкушают не кальмаров, а настоящий пейотль, и сам игривый Мескалито явится к ним. Снегирь отвечал, что Мескалито ему уже явился. Они танцевали у костра. На гитаре теперь играл Джельсомино.
Олеся изгибалась и придумывала невероятные танцевальные па, ощущая себя, слитой с медлительной томной музыкой. Ей казалось, что она больше не принадлежит себе. Она - лишь одна из тугих, до предела напряженных струн того немыслимого инструмента, на котором Владыка Вселенной создает симфонию жизненных чар. Обостренным чутьем впитывала Олеся дыхание чернильной наполненной шорохами ночи, разрываемой кровожадно-языческими всполохами огня, глубокие вздохи невидимого прибоя, прикосновения жадно следящих за ее движениями взглядов мужчин у костра, и думала, что не выдержит накала всех трансцендентных страстей и токов, пущенных через ее тело. Но она продолжала танцевать, черпая новые силы из глубин трепещущей под ее ногами земли.
Умирали один за другим рыцари пейотля, уютно сворачиваясь у шипящего искрами костра.
Лишь Снегирь и Олеся вершили теперь свой замысловатый танец, приближаясь друг к другу. В них одних сосредоточилось сердцебиение целой Вселенной. Все вокруг замерло, когда Снегирь взял ее за руку и увел во тьму за костром. Полного слияния, взаимопроникновения захотелось им обоим. Смысл всей жизни зависел от того, как полно смогут они насладиться друг другом. Смеясь, освободились они от одежд и сомкнулись в объятьях, не уступая друг другу в рвении. Олесе чудилось, что они сейчас не просто два приникших друг к другу человека, казалось, что все происходит в масштабах по-настоящему исполинских. Через них соединились необузданные стихии космоса, слились в вечной гармонии женское и мужское начала Инь и Янь.
В безлунной темноте Снегирь прекрасно видел ее всю, потому что с первого мига, когда она возникла перед ним в пыльном переходе такая светлая и беззащитная, он не переставал любоваться ее ладной фигурой, достоинством движений, ямочками на щеках. Он чувствовал упругость и отзывчивость ее нежного, гладкого тела. С восторгом касался ее теплой кожи, ощущал мягкость плеч, ласкал полную грудь, требовательно сжимал бедра, проникался радостью обладания до головокружения и шептал ей: "Ты прекрасна...". Олеся блаженно улыбалась, упиваясь его восторгом, и хотела, чтобы он взял от нее все и больше того. Когда самая сладкая в мире дрожь пронзила их тела, Олеся лишь крепче прижалась к нему и думала, что ближе быть невозможно. Они так и уснули, не размыкая объятий, провалившись в таинственную нирвану.
Они проснулись только утром и обнаружили, что кто-то из друзей прикрыл пледом их нагие тела. Завладевшее Олесей чувство оказалось столь велико, что она не замечала неухоженного пляжа, заспанных и тусклых с похмелья рож и не слишком романтических форм русского языка. Она прихлебывала обжигающий чай и переглядывалась с небритым обожаемым Снегирем, ощущая волны и токи, и толчки прошедшей ночи взбудораженным женским нутром. Даже отделившись от него телом, она продолжала чувствовать его в себе. Этой ночью в ее жизни произошло величайшее событие ─ было нарушено ее одиночество, и Хозяйка Судеб крепкой нитью привязала ее душу к душе другого человека. Она не знала его имени, но он поглотил все ее мысли.
Домой она сообщила, что у нее все хорошо, что она встретила человека своей мечты и собирается погостить в приморье некоторое время. Причитания матери не произвели на нее впечатления, еще меньше тронули ее страдания брошенного Антона. Он сильно перетрусил, когда не дождался ее прихода в гостиницу, и даже жалел, что не купил злополучную шляпку. Этот человек был вычеркнут из ее жизни, выброшен из мыслей, ну, а сердца он никогда не занимал.
"Гостила" Олеся в просоленном душном городе, сопровождая Снегиря и его компанию в переходах (она научилась петь и ходить со шляпой), ночуя в прокуренных квартирах, шатаясь ночи напролет по пустынной набережной. Ночами город словно вымирал. Жители боялись выходить из домов с наступлением темноты, справедливо считая обстановку криминальной. Но Олесю в ее состоянии ничто не пугало. Она обрадовалась, когда узнала, что Снегирь, а попросту, Саша, из одного с ней города, а у моря он и его компания "на гастролях". Уже через месяц, когда заработки в переходах перестали их удовлетворять, на попутной машине они прикатили домой, где Олесю ждала издерганная бессонными ночами и страшными думами мать, а беспутный Снегирь отправился к своим, в самую обычную квартиру, где он жил с мамой и сестрами.
Напрасно Олесина мама призывала ее прислушаться к голосу разума. Остатки благоразумия Олеся растеряла за месяц, проведенный в чужом городе. Она вернулась абсолютно другим человеком и могла без тени смущения орать на оживленной улице шедевры отечественного рока вроде: " ... с одной лишь целью - дотянуть до ночи, чтобы стащить трусы и воскликнуть: "Ура"!"*****
Олесин избранник побывал у них дома и произвел на Нелю Владимировну гнетущее впечатление. Она не могла понять, чем покорил Олесю этот худосочный, несвежий и экзальтированный мальчик. Подружка Клара, посвященная в любовную историю Олеси, среагировала неожиданно. Она обвинила Олесю в хамском отношении к Антону и заметила, что такие вещи даром не проходят: чужая боль возвращается подобно бумерангу и бьет по обидчику. Олеся на время порвала с Кларой, наотрез отказавшейся принять ее новый круг знакомых. "Они не понимают, - удивлялась Олеся, - я влюблена. Я летаю. Им не дано понять, что так бывает".
Поскольку дома у Олеси Снегиря ждал унылый прием, девушка стала ездить к нему сама. Они ели селедку прямо с газеты, рассказывали друг другу, что им мерещится в узорах на обшарпанном полу и в тенях на потолке. Он посвящал ей свои стихи, и она твердила наизусть какие-нибудь его строки, уверенная, что живет с настоящим гением.
Олесин полет прервался внезапно. Она звонила ему несколько дней подряд и не могла застать дома. Наконец, трубку взяла сестра и сказала ей, что Снегирь опять уехал в другой город. У Джельсомино она узнала, что Снегирь отправился автостопом в Псков, а потом, может быть, дальше - в Геленджик, что он каждый год туда ездит, а возвращается к холодам.
- Он что один уехал? - недоумевала Олеся.
- Так ведь... толпой автостопом ездить неудобно, - запнулся было Джельсомино, но потом подумал и сдал товарища. - Он с Юночкой поехал, как всегда.
Испугавшись наступившего молчания, леденящего, как взгляд в пропасть, Джельсомино попытался ее утешить.
- Олесь, ты чего? Не расстраивайся. Он того, не стоит. Ну, хочешь, приезжай, выпьем водки... Ему, наверное, стыдно было тебе сказать.... Не убивайся ты.
Но Олеся уже повесила трубку. За окном стоял погожий летний денек с одуванчиками и бабочками, такой же радостный, как ее мир до сих пор. Но теперь этот мир потух, накатило ненастье, смятенье. Она шла мимо мертвых деревьев, закрывая лицо от дождя. "Юночка? Какая Юночка? Не имеет значения". Водку она пила у Клары.
На все ее отчаянные "почему" Клара приводила веские приземленные доводы.
- Вы не пара, Олеся, только и всего. Кто он? Сорванный лист, который несет потоком. Ему ни до кого нет дела, он не хочет ни к кому привязываться. А ты так жить не сможешь. Как бы ты не сходила с ума в последнее время, сущность твоя не поменялась. Тебе нужны забота и любовь, вместе с любимым счастье ковать, райский домик вдвоем строить. Он это почувствовал и сбежал. И правильно сделал. Чтобы ты поняла, нечего молодость губить из-за неудачника.
- Да как ты не понимаешь? - всхлипнула Олеся. - Когда мы были вместе, то чувствовали такой подъем, такой восторг. Ну, не передать мне словами.... Чтобы от такой любви отказаться?
- Да, я помню, - усмехнулась Клара, - про секс на космическом уровне. Но пора бы тебе понять, что мужчины устроены проще. Едва ли он в тот момент про космос думал. Для тебя, быть может, это была "божественная ночь", а для него страсть, приключение, торжество обладания, наконец.
- Нет! - закричала пораженная Олеся. - Это была любовь!
Ее трясло.
- А я не спорю, может, и была, - тихо согласилась Клара, обнимая безутешную Олесю.
В последующие дни Неля Владимировна боялась приблизиться к своей дочери и была очень осторожна и тактична с ней. Шло время. Олеся опять начала следить за собой, ходить в тренажерный зал. Мимо уличных музыкантов она проходила равнодушно, не обращая внимания на недавних знакомых. Она поступила в школу моделей и самостоятельно занималась французским языком на каникулах. Все у нее спорилось. Но Неля Владимировна чувствовала, что внутри идеальной и спокойной, как манекен Олеси клокочет едва сдерживаемая ярость. И она с опаской ждала взрыва. На мужчин Олеся некоторое время не могла смотреть без неприязни, все они казались ей ущербными.
Излечение от несчастной любви наступило само собой. Когда все точки над i расставлены, остается только проститься с частью своей жизни. Олеся смягчилась. Этому послужило не какое-то событие, а скорее цепочка ее собственных умозаключений. Она поняла, что не существует людей, созданных друг для друга. Каждый человек - это отдельный мир желаний, восприятий, привычек, идей, мыслей. Порой людей тянет друг к другу, они влюбляются, но опасно для каждой стороны пытаться втянуть другую в свой мир и заставить жить по своим законам. Если миры двух людей похожи, то у них есть шансы быть вместе некоторое время. И все же нет ничего более хрупкого, чем отношения мужчины и женщины. Не стоит пытаться проникнуть в мир возлюбленного дальше, чем этого хочет он сам, чтобы не разочароваться. А если люди расстаются, нельзя никого винить. Значит, так надо. Права была она, не пожелав разделить мир Антона Припечкина, с которым чувствовала себя несчастной. Прав был Снегирь, не принявший ее возвышенной и требовательной любви. Он испугался? Или был не готов? Это не важно. Важны те чудесные мгновения подаренного счастья, когда тебя подхватывает и кружит любовь. Когда забываешь, о том, что ты отдельный замкнутый мир, и доверчиво открываешь свое сердце другому человеку, и тогда все токи Вселенной проходят через тебя, и очень тепло от мысли, что ты не одинок.
- Это было со мной, - наконец-то успокоилась Олеся, - и этого у меня не отнять.
Прошел еще год.
После замечательного феерического шоу, приуроченного ко дню города, Олесе сделал предложение вьетнамский бизнесмен. Неля Владимировна опять испугалась и упорно отговаривала свою любимую девочку от опрометчивого поступка.
- Ты не понимаешь! Это другая страна, чужая культура. Люди эти для нас все равно, что инопланетяне. Ты там не выдержишь.
- Тогда вернусь, - улыбалась Олеся, как ни в чем, ни бывало.
- Но может, ты все-таки прежде закончишь университет? - цеплялась Неля Владимировна за жизненно важные по ее мнению, но почему-то несущественные для ее дочери, доводы.
- Там я быстрее выучу французский, - возражала Олеся.
На свадьбе Неля Владимировна хотела исчезнуть куда-нибудь подальше, ей казалось, что все гости обсуждают дочкиного жениха. Вьетнамец был на голову ниже Олеси, очень смуглый и в целом невзрачный тип. Праздничное великолепие убранства невесты еще больше подчеркивало его несовершенство. "Косоглазый черт, - думала Неля Владимировна, - и этой обезьяне достанется моя доченька?! За что мне такое наказание?'
Олеся, напротив, была в самом приподнятом настроении и неприязни к жениху не чувствовала. Хитро устроен человек, и не по внешнему облику формирует свое впечатление о другом. Олесе было весело, и даже грустная песня Чижа звучала в ее мозгу на мажорный лад:
"Она не вышла замуж за хромого еврея, она не вышла замуж за седого араба, ее не прельщали ни Чикаго, ни Бейрут, ни Ханой..." А как бы не так! Она стояла в шикарном, специально заказанном для нее, платье тонкая, молодая и прекрасная. Не один человек в этот вечер подумал:
'Русские невесты самые красивые в мире!'
Что же, Россия, попробуй, удержи.
Неля Владимировна плакала всю ночь навзрыд.
Однако ее мрачные прогнозы не оправдались. В Ханое Олесе понравилось. Вскоре ее приняли на работу диктором на телевидении. Муж безмерно балует свою ненаглядную и исполняет любые ее прихоти. Неля Владимировна получает от нее письма и фотографии. Фотографии похожи на яркие рекламные открытки. Письма выдержаны в веселом, безмятежном тоне. Олеся пишет, что в жизни не надо ничего бояться, надо принимать ее такой, какая она есть, какими крутыми не казались бы ее виражи. А главное, надо жить, доверяя своему сердцу.
Неля Владимировна понемногу привыкает к мысли о том, что у нее будут вьетнамские внуки, и даже собирается съездить к молодым погостить.
*Наум Коржавин 'Вариации из Некрасова'
** Крематорий 'Таня'
*** Аквариум 'Самый быстрый самолет не поспеет за тобою', Чиж 'Иддилия', Наутилус Помпилиус 'В комнате с белым потолком', Крис де Бург 'The Lady in Red'