Аннотация: Переработка на кафрианский лад саги Авка Авкала Рождение принцессы из сборника Саги о Вальдсунгах
Полномочный посол королевства Либран в герцогстве Арретон граф Инир угрюмо сидел за столом рядом с открытым настежь окном, машинально вглядываясь в ночной Аррето, столицу герцогства. Он нетерпеливо ждал, когда все закончится, машинально сжимая и разжимая кулаки, от напряжения вены на его висках вздулись и по лицу ползли струйки пота. Казалось, весь Аррето ждал вместе с ним, от установившейся небывалой тишины для этого большого портового города в воздухе явственно чувствовалось напряжение ожидания. Внезапно с башни герцогского дворца зазвучала флейта, разрезая тишину ночи, она пела народную мелодию "Ты самая прекрасная на свете девочка", почти одновременно с флейтой по улицам города зацокали копыта, гонцы несли весть о рождении ребенка во все уголки герцогства и к его соседям. Вслед за флейтой на колокольне главного городского храма святого целителя Эдельанира - покровителя города зазвучал серебряный колокол, который традиционно возвещал о рождении Нового года. Город, казалось, взорвался от приветственных радостных воплей горожан, выскочивших на улицы, и просто громко и восторженно орущих в настежь открытые окна. Граф с досадой стукнул кулаком по столу, и встал, продолжая прислушиваться, в надежде услышать вслед за флейтой пение трубы. Сидевший в углу комнаты мужчина привстал, пытаясь поймать его взгляд. Но граф, поморщившись, мотнул головой и тот снова сел. От напряжения граф сжал лицо руками, словно у него разом заболели все зубы. Он заходил по кабинету взад-вперед, все еще на что-то надеясь. Внезапно дверь в комнату распахнулась и в кабинет влетела молодая высокая женщина. Глаза графа впились в нее, - Ну, что, Мири!? Что!? - Вскричал он не в силах сдержать свои эмоции. - Девочка... - Отвечала та, с тревогой глядя на графа. - Это ее дочь? - Переспросил граф, все еще надеясь на какое-то чудо. - Да, - кивнула в ответ Мири. - О святые небеса, значит конец! Всему конец...- граф невольно опустил руку на рукоять меча. Человек в углу вновь встал, - Граф!? Граф, не оборачиваясь к нему, кивнул, - Да. Действуй. Мужчина стремительно вылетел из кабинета. Спускаясь по лестнице, он буквально летел, прыгал через лестничные пролеты, рискуя сломать ногу или свернуть себе шею. Выскочив во двор, он кинулся к всаднику, одиноко возвышавшемуся во дворе. - Быстрей к королю! Родилась девочка, - заорал он. Всадник чуть скептически и раздраженно ухмыльнулся и, буркнув про себя, - Об этом уже весь город знает, - поскакал к воротам. Пробираясь по заполненным горожанами улицам он вежливо отказывался от назойливых предложений арретонцев выпить с ними за здоровье новорожденных и старался не обращать внимание на их шутки и приколки о том, что Либран, как всегда проспал, что все другие гонцы уже давно ускакали. Наконец добравшись до городских ворот, он облегченно вздохнул, показал страже значок гонца и, выехав за ворота, погнал коня рысью по Аранскому тракту.
Мужчина, выйдя из двора, проследил взглядом за гонцом и кинулся в порт, где, двинулся вдоль причалов. Здесь было шумно и весело, как и во всем городе. Подвыпившие горожане и горожанки бродили в обнимку с матросами, докерами и прочей портовой братией, распевая веселые песни и приставая к редким одиноким прохожим с предложением выпить с ними и присоединиться к их компании. Каглай, старался не нарываться на ссору, поэтому, выпив с пятью или шестью такими компаниями, он стал качаться из стороны в сторону, делая вид, что изо всех сил старается удержаться на ногах, и в тоже время целенаправленно двигаясь вперед по направлению к своей цели. Он настолько преуспел, стараясь казаться в стельку пьяным, что скоро все перестали обращать на него внимание, и только некоторые то ли сочувственно, то ли завистливо провожали его взглядами.
Наконец он нашел того, кого искал, - Эй, Ястреб постой, - окликнул он такого же одинокого прохожего с неторопливой развалистой походкой моряка, шедшего в сторону плохо освещенных западных причалов, где даже сейчас было тихо и безлюдно. Рослый темноволосый мужчина с узким смуглым лицом, на котором выделялся длинный, тонкий немного загнутый нос, придававший его красивому лицу выражение хищной птицы, резко оглянулся на окрик, схватившись рукой за нож, висевший у пояса. - А, это ты, Каглай? - прищурился он, однако не убирая руку с рукоятки ножа. - Чем обязан, столь поздней встрече? - Ястреб жестким взглядом сверлил подошедшего к нему Каглая. - Вот уж не думал так испугать тебя, - Каглай кивнул на руку Ястреба, по-прежнему лежавшую на рукояти. Ястреб нахмурился - Переходи к делу, приятель. И моли морского дьявола, чтобы оно оказалось стоящим, - теперь Ястреб не хмурился, а улыбался столь жесткой улыбкой, что Каглай невольно напрягся и отступил на шаг от того. - А ну... Давай без шуток. Я принес письмо твоему господину, - охрипшим голосом, не отводя глаз от ножа, произнес он. - Моему господину... - ледяным голосом протянул Ястреб, - Ты все напутал, бедняга... У меня нет никакого господина. Он мягко потянулся, плавно поводя плечами, и разминая ноги, от чего Каглай отступил еще на шаг. Струйка пота покатилась по его спине. Теперь Каглай с ужасом смотрел на Ястреба, ему была прекрасно известна репутация этого пирата, и он не знал, что может предпринять тот в ответ на то, что сочтет за оскорбление. Вернее он слишком хорошо знал, что тот может сделать с ним. - Не дури, Ястреб... - Каглай облизнул пересохшие от волнения или страха губы, - У меня письмо от короля к Черному капитану. Губы Ястреба растянулись в новой усмешке, - Чувствую, что у тебя сегодня плохой день, парень. Я не служу на посылках у Черного капитана. - Улыбка Ястреба гипнотизировала Каглая, у него даже немного закружилась голова от страха, хотя сам он вовсе не был трусом и считался смелым и опытным воином, но теперь он чувствовал себя птенцом, на которого нацелился ястреб. - Послушай, это не бесплатно, за это ты получишь полторы сотни дукатов, - сорвавшимся на хрип голосом просипел Каглай. - Полторы сотни дукатов!? - переспросил Ястреб голос, которого теперь совсем был без эмоций и поэтому еще более страшен. - Твой господин меня считает нищим... А? - Расширившиеся глаза Ястреба стали черными и бездонными как ночь, и Каглай тонул в них, не смея отвести от них глаз. Сейчас он вспомнил все, что ему рассказывали про Ястреба. Когда-то, слушая эти рассказы, он насмешливо посмеивался про себя, считая их трусливыми выдумками и, был уверен, что ему то Каглаю, Ястреб не страшен, но, теперь оставшись с тем с глазу на глаз, он не мог избавиться от чувства ужаса, которое буквально парализовало его. Голова его кружилась, во рту все пересохло, колени дрожали мелкой противной дрожью, он чувствовал, что вот-вот упадет и потеряет сознание. Ястреб говорил, что-то еще, но он уже не понимал о чем. Вдруг он упал на колени и его начало рвать вином, которое он пил с горожанами. Наконец, когда желудок немного успокоился, он смог услышать, что говорит Ястреб. - Ты нажрался, как свинья, ублюдок, - услышал он где-то над собой голос Ястреба. - А... - попытался ответить Каглай, и новый спазм желудка вызвал у него струю едва не окатившую башмаки Ястреба, подошедшего слишком близко. Ястреб с ругательствами отпрыгнул куда-то в сторону и вновь принялся на все лады ругать Каглая, но тому было уже все равно, что там орет на него Ястреб. Каглаю вдруг стало хорошо, весело и все понятно. Он попытался встать на ноги, но когда привстал, его понесло куда-то вбок и, сделав несколько шажков на полусогнутых, заплетающихся ногах, он упал. После нескольких неудачных попыток встать он примирился со своей участью и сел на пятую точку. Ему вдруг захотелось петь. Каглай попытался вспомнить какую-нибудь подходящую случаю песню, но ему ничего путного в память не приходило и, задрав голову, он завыл, - Хаа... - хе - хеэ..., - на мотив старой песни солдат Либрана - "Мы будем сражаться день и ночь, но не отступим". Страх перед Ястребом куда-то исчез и, у него мелькнула мысль, что может, стоит достать из-за пазухи нож и пырнуть того в живот, но отрываться от песни не хотелось, и Каглай продолжал свою песнь.
До Ястреба, наконец, дошло, что Каглай его не слышит, и теперь он задумчиво смотрел на того, понимая всю бесполезность дальнейших расспросов и угроз и решая, что ему предпринять. Большая группа пьяных матросов вынырнувших из закоулков порта подошла к Каглаю, села рядом и полуобнявшись, раскачиваясь, принялась подпевать тому, что-то свое родное пиратское. Мысли Ястреба о том, чтобы отобрать у Каглая и деньги, и письмо, и перерезать тому глотку, как-то сами собой отпали - у моряков развито чувство локтя и, хотя они и пьяны, можно было нарваться на неприятность. Несмотря на прославленную храбрость и дерзость, ни безумцем, ни просто жадным дураком Ястреб не был и поэтому, выругавшись, он отправился на санское купеческое судно, которое утром отплывало в Фалинию.
А Каглай долго еще пел с матросами, обогащая свой репертуар. Проснувшись за полдень следующего дня с больной головой, он увидел вдали какой-то берег и с удивлением узнал, что держит путь в Кабир, порывшись у себя за пазухой, он обнаружил там королевское письмо и два мешочка с монетами и решил, что так-то оно вроде бы и к лучшему.
Черный капитан всю ночь ходил по песчаному берегу Бондарского залива, что на острове Камилон, грязно ругаясь и пиная башмаками гальку, в ожидании королевского письма. Под утро, высосав пару бутылок черного риисанского рому, чтобы отпраздновать Новый год по Кафрианскому календарю и поднять себе настроение, он поднял паруса и вышел в открытое море, взяв курс на Кайсан.
Маленькой девочке, главной виновнице описанных событий, было еще слишком рано пить ром или вино, но она с ревом требовала своей доли праздника, припадая головкой к материнской груди, хватая ее своими маленькими ручонками и губками ловя сосок. Отец девочки, счастливо улыбаясь, смотрел на нее и мать, про себя повторяя Кафрианскую новогоднюю присказку - "Счастье для всех, даром - и пусть никто не уйдет обиженный!"