Аннотация: В этом эпизоде читатель узнает о том, что Иван Николаевич начинает свое путешествие
- Ухожу! - решительно сказал Иван Николаевич, стоя на пороге курятника. Жена выпрямилась, сжимая в каждой руке сразу по три яйца, смерила его долгим взглядом, а потом отвернулась и дальше продолжила копаться в соломе, выискивая гнезда непоседливых кур.
Иван Николаевич потоптался на пороге, хотел что-то добавить, но передумал, махнул рукой и пошел собираться. А что говорить? Повторять все те же слова, что и прежде? Прощай! Я ухожу навсегда, и больше ты меня не увидишь! На этот раз я точно ухожу, не так, как раньше...
И каждый раз вспоминалось ему, как давно, очень давно, первые несколько раз, она плакала. И после этих слез неоднократно были уходы не для того, чтобы действительно уйти, а чтобы вернуть ощущение нужности - необходимости остаться - хотя бы для одного человека.
Но сейчас все по-другому. Во-первых, не было пустоты и горечи. Даже более того: сам Иван Николаевич не очень-то верил в то, что уйдет. Во-вторых, ему стало просто интересно проветриться, прошвырнуться, как иногда говаривала мама, по окрестностям.
Иван Николаевич сложил в самодельный рюкзак запасную одежду, от исподнего до хорошей, всё ещё непромокаемой "брезентухи", положил пару колючих свитеров, два бурдюка со спиртом, разных трав в мешочках, набор костяных игл и обсидиановый нож. Усмехнулся - и сунул в наружный карман иконки. Пристроив к упакованному рюкзаку брезентовый тент, поставил его на лавку у двери, а рядом утвердил свою любимую палку-посох. Вздохнул и перекрестился.
Пришла жена, накрыла на стол, и они хорошо поужинали. Потом, хотя такое бывало в последние годы не часто, она пришла к нему, и они долго занимались любовью. Почувствовав сладкую истому и прилив сил, какого давно не случалось, - и растратив то и другое, в сонном забытьи он услышал, как она спросила: "Надолго?..", но не захотела обижать его и не договорила: "...в этот раз". И он, разомлевший, ответил: "Недельки на три, не больше".
"Не забудь купить внукам сладкого!"
Утро выдалось тихое. Над лугами, между перелесков, висел метровый слой тумана, и звуки таяли в нем, скрадывались. Как обычно, перед восходом солнца, будто кто-то включал желто-белый цветной фильтр, и все становилось приятным глазу, то, что хотелось назвать непонятным старым словом "пастораль", которое обозначало вот такую благостную картину сельского бытия, в противовес городской жизни.
С глухим стуком закрылась дверь, потом опустилась в свои ямки калитка на веревочных петлях. Так и не выгнав в этот раз курей - было слишком рано - Иван Николаевич направился неспешным шагом строго на юг. Туда, где в семидесяти километрах отсюда, и тридцати годах назад от этого момента, погиб его родной город Киев.
Слева и справа тянулись его огороды, еще правее и еще левее - огороды дочери. И вроде бы и земля была южнее лучше, и леса меньше, но будто кто-то черту провел в километре от его хаты: отвоевывать у природы землю севернее было можно, а вот ниже, в сторону солнца, - нет.
Всего пятнадцать минут понадобилось Ивану Николаевичу, чтобы миновать территорию, которая составляла южную часть его личной вселенной. Пройдя это расстояние, он остановился у края узкого поля и обернулся назад. И так защемило у него в груди, и таким сладким был воздух, и такими красивыми далекие яблони, посаженные рядом с хатой, с пёстрыми от зрелых плодов ветвями, что ему нестерпимо захотелось вернуться, бросить у порога рюкзак, и снова залезть по одеяло, в уютное тепло жены, и сказать себе: "Не сегодня! Не сейчас!"
Но вместо этого он последний раз вздохнул, оперся на посох, подвигал, приноравливаясь, плечами под лямками, потуже затянул поясную поддержку рюкзака и зашагал по краю акациевой посадки туда, где начиналась растрескавшаяся и узкая асфальтированная дорога.
До страшных событий тридцатилетней давности Иван Николаевич никогда особо не задумывался, откуда и куда течет Днепр, где вливается в него Десна, да и где находится Чернобыль, признаться, представлял себе очень смутно. Помнится, он испытал некоторый шок, когда решил съездить в Белоруссию с друзьями на рыбалку. Оказалась, что она, эта самая Белоруссия, находится всего лишь в полутора часах неспешной езды от Киева. Всю дорогу проболтав с одноклассниками, Иван Николаевич - тогда просто Иван - страшно удивился, завидев пограничный пункт. Потом, после возвращения на родную украинскую землю, он постарался более внимательно смотреть в окно джипчика и отмечать в серых сумерках короткую обратную дорогу. Как знать, может, именно потому он выбрал направлением своего бегства север - из-за лесов, рек, перелесков и странной сохранности чистоты Белоруссии. Правда, до памятных рыбачьих мест под Гомелем он тогда не дошел, заблудился. Что, может быть, и к лучшему.
Вот ведь странно: всю жизнь прожил в Киеве, там же родился, но географию Одессы и Днепропетровска, где жили его бабушки, он представлял себе гораздо лучше, чем окрестности родного города. Его отправляли то к одной, то к другой бабушке на все лето, а иногда делили это лето пополам - между дачей на Орели и берегом Хаджибеевского лимана. Но это все было в детстве, еще до института. А в институте приключений хватало и без того, в пределах Киева.
Его мама, переехав в Киев из Днепропетровска, однажды призналась, что кроме рынка, центра и магазинов, она только и знает "их поляну" рядом с Ржищевым, куда они выезжали, пока был жив отец, к друзьям на ночной шашлык с рыбалкой. Когда папа умер, он ездил только на "работы" в разных районах Киева, пока не устроился на постоянную - менеджером по продаже химреагентов в небольшую фирму, совсем рядом с домом. Два раза бывал в командировках и один раз на похоронах у бабушки, в Одессе. Мама уже тогда себя плохо чувствовала, да и не особо в ладах она была со своей свекровью, и он поехал один. На похоронах только и понял, что дом и бабушка сильно уменьшились в размерах со времен его детства.
Вот и весь список его путешествий по земному шару.
Ему было двадцать шесть, когда в два часа дня седьмого августа две тысячи тринадцатого года, в среду, исчезла цивилизация Земли, которая в тот момент находилась в стадии развитого постиндустриального капитализма на заре цифровой эры.
Он вышел из дому, плотно пообедав. В одной руке он сжимал мусорный пакет, а в другой рюкзачок с ноутбуком. Подойдя к мусорному баку, пакет он бросил в вонючее алюминиевое брюхо бака-пингвина, рюкзак накинул на плечо. Сделав несколько шагов от бака, Иван почувствовал что-то странное. В первый момент ему показалось, что у рюкзачка оборвались лямки, он сдернул его с плеча, но тут его внимание отвлеклось на алюминиевый мусорный бак: тот стал краснеть, как бы превращаясь на глазах в картонный, и вдруг лопнул, вывалив на асфальт смрадное содержимое, в котором преобладали остатки херсонских арбузов с характерным запахом.
Отскочив от мусорной волны, Иван едва не угодил под падающий фонарный столб. И, уже испугавшись по-настоящему, он побежал дальше по дороге. Выскочив между домами на берег Солнечного озера, он опять чуть не попал под удары фонарных столбов и, не задумываясь, бросился в озеро. Только забежав по грудь в темную мутную воду, он оглянулся, чтобы увидеть, как ближайшее к нему шестнадцатиэтажное здание задрожало и рухнуло с протяжным стоном, подняв вокруг огромное облако пыли. Внезапно потемнело, и сквозь бетонный туман он не смог увидеть падения собственного дома, в котором прожил двадцать шесть лет.
Пыль ровным слоем осела на его голову и плечи. Он закашлялся и, практически ничего не соображая, нырнул, потом всплыл. Рюкзак, который он так и не бросил во время своей сумасшедшей стометровки с препятствиями в виде бетонных столбов, плавал рядом, видимость не превышала одного метра. Дышать было совсем тяжело, и он, стянув с себя футболку, попытался дышать сквозь мокрую ткань. Получилось. Внезапно, будто кто-то включил звук, он услышал крики и стоны людей, где-то рядом и бесконечно далеко. Голова работала в какой-то пустоте, и в этой пустоте билась единственная мысль о землетрясении. И еще одна мысль гвоздем сидела в этой пустоте, прямо в середине ее, - мысль о маме, которая могла выжить под завалами шестнадцатиэтажного дома.
Он надел мокрый рюкзак на голое тело, повязал мокрую футболку вокруг головы и начал медленно взбираться по песчаному склону, помогая себе руками.
Потом, сразу за асфальтовым кольцом набережной, начался странный пологий холм, состоявший из каменного крошева и обломков дерева. По-прежнему было очень плохо видно, все терялось в пылевом мареве, без единого намека на ветер.
Он брел, стараясь не подвернуть ноги на скользких останках санузлов, удивляясь отсутствию стекла. Одby раз под ногами он почувствовал что-то мягкое, ему сразу сделалось плохо, но это оказался не человек - он потянул за ткань и вытащил грязное старое пальто.
Что было странно, стоны и крики раздавались отовсюду, но ни по пути к своему дому, ни во время блужданий по его останкам он не встретил ни единой живой души.
Он отыскал только свои старые ботинки и труп соседской кошки. Мамы он так и не нашел.
Иван Николаевич прошел по дороге семь километров. Этот путь, судя по солнцу, занял у него почти два часа. Становилось жарко, поэтому он снял брезентовую штормовку и засунул ее под клапан рюкзака. Впереди была развилка. Если повернуть на ней направо, а потом пройти около десяти километров, то вскоре можно было выйти к берегу Днепра. Там, на берегу, проходили редкие встречи выживших, на которых можно было вести простой мен и выбирать себе жен.
Нашелся один парень, который на третий год после События обошел все хутора и предложил встречаться в июне, во время самой короткой ночи. Иван Николаевич туда не ходил, но когда жена расхворалась совсем серьезно - пришлось. Нужен был врач, нужны были лекарства.
Потом он ходил на встречи ежегодно, отдавая дань уважения полученной помощи. Когда выросли сыновья, они ходили туда дважды, подыскивая им жен. Потом перестали - пусть дети ходят.
Сейчас путь Ивана Николаевича лежал налево. Подальше от воды, от неудобных балок и распадков, притоков и заводей одичавшей реки. В прошлом свой уход он убедился в том, что мысль достигнуть Киева идя вдоль Киевского моря обречена на провал: болота, поваленные деревья, отсутствие дорог в местах отступившей воды - все это заставляло идти вначале на запад, на равнину, а потом уже, выходить к Киеву со стороны Борисполя. И, хоть об этом не хотелось думать, - повторять путь, которым он попал в эти края.
Он снял сапоги, перемотал ноги и повернул налево. Впереди его ждала встреча с Десной.