Аннотация: В жизни всегда найдётся место, если не подвигу, то любовному треугольнику. И не одному... Любителям "клубнички" явно не понравится. Огромная просьба: не растаскивать текст до окончания правки.
"В Советском союзе секса нет!" - категорично на весь мир заявила одна дама во время телемоста "Ленинград-Бостон" в 1986 году. Ну, это она погорячилась, был в нашей стране секс, ещё какой был! Народ крутил романы направо и налево, а некоторые товарищи даже умудрялись целыми
гаремами обзаводиться. Думаете, я преувеличиваю? Ничуть. Ситуация муж-жена-любовница вам знакома? А отсюда один шаг к настоящему гарему. К нашему, доморощенному, без перевода стрелок на страны ислама, мол, такое только в Средней Азии и на Ближнем востоке возможно. Скажете, загнул, обманываю?! Ничуть не бывало. Просто таились люди, скрывали свои отношения от зоркого взгляда соседей, знакомых и парткома на работе. Не случайно же, дай Бог памяти, ещё в шестидесятом году в УК СССР появилась статья за номером двести тридцать пять. По которой вашего покорного слугу один рьяный страж порядка грозился спровадить в места не столь отдалённые. Как это произошло? Могу рассказать, если хотите. Итак:
ГАРЕММЫКА, или исповедь мыкающегося с гаремом
Как-то так получилось, что до службы у меня с девушками отношения не складывались, да и честно говоря, особой тяги я к ним тогда ещё не испытывал. Так, поглядывал временами в их сторону с настороженным интересом, но не более того. Наверное, я просто поздно повзрослел, полностью созрев только к самому призыву в армию. И лишь когда одел новенькую, стоящую колом форму, я почувствовал в себе какие-то непонятные изменения. Вдруг откуда ни возьмись появилось странное томление в душе и настоятельная необходимость провожать жадным взглядом проходящих по городку офицерских жен, которые не обращали на нас солдат никакого внимания. Естественно, проведённые два года в сапогах не обогатили меня опытом общения с прекрасным полом, а хвастливые байки сослуживцев на поверку большей частью оказались вымыслом, ни на йоту не приблизив меня к постижению психологии другой половины человечества.
Наверное, люди постарше, отслужившие в рядах СА помнят, как шантажировали товарищи офицеры солдат "Новогодним дембелем". Это когда отслужившего два года солдата выставляют из части тридцать первого декабря, да ещё под вечер. Не знаю, как сейчас, а тогда в армии существовало неписанное правило: первыми домой отправлялись любимчики командиров, способные при случае лизнуть до самых гланд, потом шла основная масса служивых, а уж в самую последнюю очередь собирали чемоданы откровенные разгильдяи-залётчики. Мне в это плане некоторым образом повезло, поскольку я был весеннего призыва, значит, и демобилизоваться должен по весне. Должен, но не обязан. Что было сказано в приказе министра обороны? "Уволить из рядов советской армии военнослужащих, отслуживших свой срок в период с мая по июнь." Вот меня и выпнули за пределы КПП тридцатого июня, в шесть часов вечера.
Ну, это так, маленький "штришок к портрету", просто чтобы вам было ясно, что тогда из себя представлял ваш покорный слуга. Да, собственно, ничего не представлял - обыкновенный молодой повеса, без царя в голове, но с играющими гормонами. Хотя, нет, было бы неправильно сказать, что гормоны просто играли: они бурлили и кипели, поднимая внутричерепное давление до полного срыва с нарезки и окончательного отъезда крыши. Вернувшись домой, я первым делом отправился на пляж, ведь где ещё как не там искать встреч с прекрасными нимфами посреди жаркого лета! У меня даже к тому времени рефлекс выработался, как у собачек Павлова: увижу голые коленки, и слюна с подбородка кап, кап, кап. Вот только девушки на меня внимания не обращали. Им подавай высоких, стройных красавцев, а я особыми внешними данными похвастаться не мог. Рост метр шестьдесят пять, чуть сутулый, в очках... "Кому он нужен, этот Васька?"
Безрезультатно промаявшись на песочке остаток лета, я устроился на завод, ведь помимо упомянутой двести тридцать пятой статьи, в кодексе существовала ещё двести девятая, да и перспектива сидеть на шее родителей в плане финансов меня совершенно не прельщала. Вышел в первый день на работу и обалдел: секрет на секрете сидит и тайной погоняет! Заходишь на завод, покажи пропуск. Входишь в цех, покажи в пропуске штампик допуска. Подходишь к своему участку, и там перед дверью сидит бабушка из ВОХРа, бдительно глазёнками сверкает, твой пропуск чуть на зуб не пробует. А вдруг ты какой-нить шпиён мериканский, пришел тут разузнать самую развеликую производственную тайну! Ну, оборонка, этим всё сказано и ничего здесь не попишешь. Зато в оборонной промышленности платили. И вкалывали, надо сказать. Что меня удивило, это как, оказывается, люди работать умеют, когда твёрдо знают, что им за сверхурочные часы реальная денежка капнет. И отдыхать заводчане умели, весело, с размахом, да так, что окружающие чёрной завистью исходили.
Ну, а где танцы, там и я в первых рядах, ведь где мне ещё силки на девчат ставить, как не танцульках? Но, к сожалению, все мои потуги по-прежнему оставались без особого результата. К тому времени я уже в теории усвоил общеизвестную истину, что женщины любят ушами. Казалось бы, наплети словесных кружев, проедься хорошо подвешенным языком по маленькому ушку с незатейливой серёжкой, и всё, дело в шляпе! Ан-нет, ведь для того, чтобы заняться подобной болталогией, надо для начала подобраться к этому самому ушку, а как это сделать, если меня сторонятся?! Вывод один: надо стать на танцах заметной фигурой. А кто у нас центральный персонаж на танцполе?! Конечно же тот, кто музыку ставит, к кому они могут подойти и попросить включить свою любимую композицию. Чтобы все, абсолютно все подруги танцевали под то, что нравится ей, той счастливице, у которой среди знакомых есть диск-жокей.
Здесь надо дать небольшое пояснение для тех, кто не слишком хорошо помнит времена Советского союза. Если в зале в углу на стуле надрывался в хрипе магнитофон, то это называлось танцами, а если то же самое, но уже в полутьме, с тремя-четырьмя мигающими цветными лампочками, тогда это величалось дискотекой. На этом-то я и выдвинулся, спаяв за несколько вечеров на работе довольно мощную цвето-музыкальную установку, с которой двинулся прямиком к нашим профессиональным комсомольцам. Досугом работников завода занимался комитет комсомола и профком, каждый опекая свою возрастную категорию трудового народа. Зав культурным сектором, парнишка чуть старше меня, с радостью ухватился за новое слово техники, введя меня в организационную группу молодёжных вечеров. Там я быстро стал одним из технических гуру, а когда на пару с комсоргом выбил в парткоме финансирование двух усилителей и четырёх колонок С-90, то мой авторитет вырос просто на глазах.
Правда, это мало сказалось в успехах на личном фронте, там по-прежнему царило затишье. Нет, знакомые дамы у меня уже появились, но просвещенный старшими товарищами о недопустимости совмещения места работы и, скажем так, досуга, я старался не заходить дальше лёгкого флирта, попутно оттачивая на этих девчонках свои навыки змия-искусителя. Получалось, мягко говоря, хреново. Но тут мне на выручку пришли эти самые девчата. Сообразив, что всерьёз на их честь никто не покушается, они сочли возможным дать мне несколько советов, чисто по-дружески указав на серьёзные ошибки в тонком и деликатном процессе ухаживания. Окрылённый их поддержкой, я не мог дождаться случая попробовать новые знания на практике. И такой случай не замедлил представиться.
В последних числах октября зазвонил телефон на столе у мастера участка. Мой непосредственный начальник поднял трубку, перемолвился парой слов с кем-то на том конце провода и подзывает меня.
"Из парткома звонят, тебя спрашивают. - промолвил он, зажимая ладонью микрофон. - Что ты там натворить успел?"
"Ничего я не творил, сейчас поговорю, узнаю, чего хотели, и расскажу" - ответил я, берясь за телефон. А ларчик просто открывался. Через полторы недели седьмое ноября, самый большой праздник для партийной номенклатуры, и пройти он должен без сучка, без задоринки. На пятое число, в ближайший выходной перед праздником, был запланирован торжественный вечер со всем руководством завода и гостями из горкома. На вечере по плану должен был выступать заводской ВИА, а у них на последней репетиции сгорел усилитель. Где брать другой? В магазинах эстрадная аппаратура редкость, обращаться на соседние заводы без толку - у них тоже торжественная часть по календарю. Вот тут-то о моей персоне и вспомнили, с какой настойчивостью я у них недавно выколачивал мани-мани на звукотехнику, и как технически грамотно обосновывал выбор того или иного образца.
"Выручай, услышал я в трубке, почини, а то другие спецы заняты, у них конец месяца, план горит".
Ха, а у меня, можно подумать, начало месяца, и мне план выполнять не надо! Не долго думая, перевалил я эти заботы со своей головы на лысину мастера - дал ему трубку, пусть он сам с парткомом пообщается. И что вы думаете? Этот генетический родственник коренных жителей Синайских высот сумел-таки выдрать для цеха кое-какие "вкусняшки" от партийной организации взамен на оказание помощи. Блин, мне бы его таланты, вот уж у кого язык на месте.
"Ладно, говорит потом он мне, разрешаю. Можешь заниматься ремонтом на рабочем месте. Но в не рабочее время."
"Чем мне заняться в свободное от работы время, это я уж как-нибудь сам соображу. И поверьте, Юрий Абрамович, у меня полно более интересных занятий, чем ремонт какого-то усилителя, причем, забесплатно. Давайте-ка решайте сами, интересует вас или нет, чтобы я им занимался."
А деваться-то ему некуда, он уже пообещал, что поможет с организацией ремонта, даже выпросил что-то взамен. Видит, что не выходит у него заставить меня задарма работать, начал стращать различными карами.
"Да без проблем, отвечаю, хотите, через пять минут у вас на столе моё заявление лежать будет? Мне, вон, в четвёртом цеху место с ощутимо большим окладом предлагают."
Развернулся и пошел на своё рабочее место. Когда смотрю, через полчаса Абрамыч лично тащит тот усилитель, аж пыхтит от натуги. Я как глянул, мама дорогая, вот это монстр! С хороший чемодан размером, данное чудо советской радиотехники весило столько же, как тот же самый чемодан, доверху набитый свинцом. И, что самое для меня противное, на него нет ни описания, ни схемы. Одним словом, крутись как хочешь, а три дня сроку на ремонт. Всего.
Влез я в потроха электронного динозавра, и ужаснулся. Все транзисторы в выходном каскаде пробиты, а, судя по побежалости на металлических корпусах, последнее время они работали в режиме хорошего утюга. Резисторы, задающие смещение на эмиттере, выгорели начисто, поди, разберись, какого они были номинала при жизни. Ладно, не стану я вас грузить тонкостями ремонта, скажу лишь, что повозиться пришлось. Все отпущенные мне три дня я пахал как папа карлик, пережог кучу деталей, но успел-таки к сроку, хоть и впритык. Загрузил монстра на тележку и повёз его к музыкантам сдавать работу, а, заодно познакомиться с ними. Меня приняли как родного, с ходу предложив вакантное место звукооператора и ремонтника в одном флаконе. Ну что ж, думаю, ради возможности с полным основанием покрасоваться на сцене, можно иногда и с паяльником посидеть. Девчонки музыкантов любят, глядишь, и мне что-нибудь от той любви перепадёт.
И вот настало пятое число, день торжественного мероприятия. Комсомольцы в помощь мне выделили Славика, высокого, симпатичного парня с фигурою гимнаста и с неизменной улыбкой на скуластом лице. Я с ним на пару расставлял колонки, растягивал провода, вешал софиты цветомузыки. Мы оба с самого обеда в мыле, что лошади, а ведь мне ещё надо помочь музыкантам расставить и подключить их аппаратуру. Незаметно за окнами пасмурный день перетёк в хмурые сумерки, и зал стал наполняться гостями.
Пока с трибуны шли доклады и толкались торжественные речи, я сидел у сцены, скрытый от зрителей полотнищем кулис, а Славик фланировал в задних рядах, бродя от одной колонки к другой. Время от времени он мне показывал большой палец, мол, всё нормально и провода народ пока ещё не оборвал. Вот и славно, думаю, пусть всё так и продолжается, без накладок. Обойдусь без лишней демонстрации своего рвения. Мне и того случая за глаза хватило, когда в самом начале один из докладчиков умудрился уронить микрофонную стойку. Хорошо ещё, что я успел это заметить и отключить звук, а иначе из колонок на весь зал раздался бы громогласный "бум". А так всё прошло незаметно для аудитории.
Но совсем без шероховатостей вечер не обошелся: уже во время танцев у музыкантов накрылся ревербератор. Без него звук сразу стал плоским, невыразительным и таким отвратным, что я даже скривился как от зубной боли. Протиснулся за стойку с усилителями, гляжу, а там работы на пол минуты - порвалась склеенная в кольцо магнитофонная лента. Начал я её менять, и уже почти закончил, когда подбегает ко мне Слава. "Там девчонки хотят с тобою познакомиться." Вначале я ему не поверил. Обманывает же, поди, подкалывает. Ведь девчата ещё ни разу мной не интересовались, даже обиняком, не говоря про то, чтобы самим сделать первый шаг. "Ладно, говорю, веди, показывай своих красавиц."
Пошли мы с ним в фойе, и точно, стоят две девчонки, скорее, две молодые женщины чуть постарше меня. Не на много, года на два-три. Одна крашенная блондинка, а вторая ярко рыжая. О росте судить не берусь, поскольку шпильки сантиметров десять им точно добавляли, но обе стройные, без лишней полноты. Представились, разговорились. Блондинка назвалась Риммой, а рыженькая Катериной. В основном щебетала Римма, а Катя лишь иногда поддакивала, блуждая скучающим взглядом по снующим мимо парочкам. Через минуту разговора я понял, что приглашен сюда лишь "для мебели". Просто Римме очень понравился Славик, а поскольку она была не одна, то и возникла необходимость в моём присутствии. Ну, и ладно, что от меня, убудет?! Стою, слушаю краем уха активный диалог Славы с Риммой, а сам украдкой внешность дам рассматриваю.
Римма чуть ниже Кати, выглядела чуть старше и вообще производила впечатление несколько уставшего человека. Не знаю, почему я так решил, может потому, что под слоем пудры угадывались припухлости под глазами, а сами глаза казались покрасневшими? Или тут дело было в мелких морщинках, ясно заметных при смехе? Впрочем, я не стал гадать, а предпочел перенести внимание на её подругу, поскольку именно Катерину мне придётся развлекать, если у нашего краткого знакомства возникнет какое-то продолжение.
Про рост и цвет волос я уже говорил, про фигуру тоже, что ещё? Обручального кольца нет, как и следа от него, зато на указательном пальце красуется вытянутый перстень с рубином, под-стать удлинённым серьгам, подчеркивающим изящную шею. Грудь маленькая, я бы, наверное, смог накрыть её одной ладонью, ещё и место бы осталось. Ноги хороши, даже очень хороши, от туфелек лодочек до подола платья они не имели ни малейшего изъяна. Платье. Я впервые в жизни своими глазами увидел, что на самом деле означает термин "облегать", когда ткань нигде не висит, не натягивается, а всё настолько точно подогнано по фигуре, что придраться нельзя при всём желании. Ни женщина - картинка, так бы стоял и любовался.
- А что вы седьмого числа делать планируете, где будете отмечать? - голос Риммы отвлёк меня от созерцания. Спрашивала она, конечно, Славика. - Может, соберёмся вместе у Кати дома?
После подчеркнуто-уважительного диалога Славика и Риммы, реплика Кати прозвучала довольно развязано, почти пренебрежительно.
- Нет, в самом деле, приходите. - затараторила Римма, заглаживая грубость подруги. - Мы будем рады вас видеть. Давайте, вы запишете номер телефона Кати, а завтра позвоните, тогда и договоримся о времени. Хорошо?
Я, честно говоря, насторожился. Это где-нибудь в столице домашние телефоны были не редкость, а у нас в глубинке такое счастье имели очень немногие, в основном люди, занимающие руководящие посты. Кто же ты такая, свет Катерина? Рубины, сшитое на заказ платье, домашний телефон, своя квартира наконец... Не забывайте, что всё происходило во времена Советского союза, в конце восьмидесятых.
Под диктовку Кати (и под её насмешливым взглядом) Славик записал цифры номера, а между тем Римма продолжала неустанно щебетать, всячески заманивая нас в гости. На этом мы расстались, ведь вечер подошел к концу, и мимо нас из гардероба уже вовсю шли люди с верхней одеждой в руках.
- Пойдёшь к ним? - спросил Слава, протягивая мне бумажку с номером телефона.
- А ты?
- Интересно, как я такой поход своей жене объясню. - усмехнулся Славик.
Я молча взял бумагу, положил её в карман и задумался, стоит ли мне идти, а потом решил так: позвоню, если подтвердят приглашение, пойду, нет, так нет. На следующий день, ближе к вечеру, я пробежался до ближайшего автомата, за неимением двушки сунул в монетоприёмник гривенник и набрал пять цифр. Когда мне ответил Катин голос, я представился, честно обрисовал ситуацию со Славиком и поинтересовался, остаётся ли её приглашение в силе.
- Приходи. - решилась она после некоторого раздумья. - К шести часам вечера. Только прихвати кого-нибудь для Риммы, а то у меня эта девушка вконец одичает.
Точно в назначенный час, под сопение за левым плечом бывшего одноклассника, я жал на кнопку дверного звонка. Нам открыла Римма. "Привет, привет, приятно познакомиться, и мне приятно, проходите, раздевайтесь." - в телеграфном режиме оттарабанили мы весь положенный при встрече ритуал. Глянул я на откровенно небогатую обстановку в однокомнатной хрущевке и мысленно рассмеялся. Я-то ожидал и, честно говоря, боялся увидеть ковры, хрусталь, дорогущую мебель, ведь заочно записал Катю в дочки не менее чем председателя райисполкома, или как сейчас бы сказали, в дочери олигарха, а она оказалась совершенно обычной девчонкой. У меня как гора свалилась с плеч, такой облегчение накатило. Уже расслабленной походкой я направился на кухню, чтобы поздороваться с хозяйкой, но стоило мне увидеть её, как я вновь замер в напряжении.
Катерина что-то сноровисто шинковала, склонившись над разделочной доской. На ней был синий свитер толстой вязки с длинными рукавами, с воротником как у водолазки, только оттянутым до уровня груди, домашние тапочки со смешным помпоном и капроновые чулки. И всё. В первую секунду мне показалось, что она не одета. Знаете, как бывает, когда женщины не одевают мешающую им деталь туалета до самого последнего момента, чтобы не испортить ненароком нарядную одежду? Я застыл столбом от смущения. Напоминаю: СССР, восьмидесятые годы, пуританская строгость на людях, "русо туристо и облико морале".
- Привет. Ты что в дверях встал?
- Здравствуй. Катя, а... ты ничего не забыла? Юбку, например?
- Это платье такое. Просто короткое. А что, мой вид в нём настолько плох?
- Он сногсшибателен. В прямом смысле слова. - В подтверждение своих слов я даже привалился к дверному косяку, словно у меня подкашивались ноги. - Честно говоря, я просто обалдел, когда тебя увидел.
На комплимент Катя никак не прореагировала. Вместо этого она указала ножом на три полные различных вкусностей тарелки и велела отнести их в комнату. Ухватив первую из них, я мухой умчался к накрываемому столу, вручил блюдо Римме и уже не торопясь двинулся обратно. Жадно пожирая глазами Катину фигуру, короткий коридорчик от прихожей до кухни я преодолевал с медлительностью бредущего в пустыне верблюда, стараясь до последней черточки запечатлеть в памяти все её аппетитные линии. А Катька словно издевалась надо мной, пританцовывая на месте и принимая позы одна соблазнительнее другой. Бог мой, какие ножки! Я просто прикипел к ним взглядом, не в силах поверить, вижу это наяву. Ведь тогда в столь коротких юбочках ходили разве что первоклашки, а никак не молодые женщины.
Управившись с закусками, Катерина сменила тапочки на туфли, став ещё более притягательной, хотя казалось, куда уж больше.
- Гога, муха!
- Что? - с заметной задержкой откликнулся одноклассник.
- Рот, говорю, закрой, муха залетит. Лучше вон, на Римме сосредоточься.
Гога сглотнул и перевёл взгляд на Катину подругу, которая сегодня явно не блистала, разом потерявшись на фоне хозяйки квартиры.
- Всё, люди, рассаживаемся! - начала командовать Катя. - Только народ, на диване сильно не гарцевать, у него ножка сломана.
В принципе, вечеринка удалась, на ней было всё, кроме танцев, поскольку у Катерины в доме не оказалось магнитофона. Мы пили, закусывали, шутили, мило болтали на различные темы. Я постарался произвести самое благоприятное о себе впечатление, ни разу не выйдя за рамки приличий. И, похоже, мне это удалось. По крайней мере, когда прощаясь, я закинул удочку о повторном визите, Катя долго не думала. Единственно, спросила "когда", намекая, что Новый год не скоро, а других поводов для встречи она пока не видит.
- Как это, нет повода, а диванная ножка?! Я же не могу подвергать твою жизнь опасности! А вдруг ты упадёшь с него во сне и разобьёшься?
- А, может, тебя другие ножки заинтересовали? Не диванные. - Ехидно влезла в разговор Римма. Она сильно огорчилась замене Славика на Гогу, и весь вечер особо досаду не скрывала.
- Я всегда говорю только то, что думаю. - отрезал я - Правда, не все свои мысли озвучиваю. И поэтому не надо искать в моих словах какой-то скрытый подтекст.
Моя отповедь прозвучала резковато, зато Римма сразу умолкла, проглотив вертевшуюся у неё на языке очередную подколку. А Катя вдруг поглядела на меня с каким-то новым интересом, перевела взгляд на подругу, потом вновь на меня, сравнила и, подумав, сказала:
- Хорошо, позвони. Только не слишком поздно, а то в декабре я буду очень занята.
Она б ещё сказала "в следующем году", когда я до завтра едва дотерпел! А каких трудов мне стоило выждать назначенные самому себе три дня, это лишь силы небесные знают. Но вытерпел, звоню и в разговоре слышу, как кто-то на заднем плане говорит Катерине: "Ну, вот, а ты твердила, что он и дня не вытерпит". Как меня это задело! Но виду не подал, спокойно договорился о завтрашнем визите, попрощался и повесил трубку.
Реставрация дивана открыла новый период наших встреч с Катей, восстановительно-ремонтный. У любой одинокой женщины в доме найдётся не забитый гвоздь или перекосившаяся дверца в шкафу, которые ждут не дождутся мужских рук. За остаток ноября Катерина попривыкла к моему присутствию, раскрепостилась и позволила перевести наши отношения в букетно-конфетные. Это сейчас цветы в любое время года на каждой остановке, а шоколад и конфеты можно приобрести мимоходом в первом попавшемся ларьке. А тогда? Не скажу, чтобы это было так легко, раздобыть коробочку приличных конфет при пустых магазинных полках. Ну, не покупать же мне для Кати слипшуюся карамель, или зачерствевшие до каменного состояния пряники, правильно? А цветы? На весь город был один цветочный магазин, где в ассортименте только кактусы и алоэ в горшках. На рынке тоже шаром покати, ибо не сезон. Выкручивался как мог. Например: подходит ко мне товарищ из профкома:
"Надо, говорит, провести вечер отдыха в заводском общежитии, возьмёшься?"
"Нет, отвечаю, не могу, я следующую неделю во вторую смену работаю."
"А в первую почему не хочешь выйти?"
"Мне по утрам надо поездить на кондитерскую фабрику. Там, если рано занять очередь, можно купить шоколадных конфет. Продают всего по две коробки в руки, а мне штук шесть к Новому году надо позарез."
"Давай так, ты проводишь вечер, а я постараюсь помочь тебе с конфетами. Идёт?"
"Идёт. Только вы хорошо постарайтесь, а то ведь впереди Новогодние вечера. И на заводе, и в общаге, и в подшефной школе..."
"Вот и договорились. На тебе четыре вечера, а на мне конфеты." Нет, во ушлый! Вместо одного, он меня уже на четыре мероприятия подписать хочет.
"Договорились, если вы к конфетам цветы раздобудете. По букету за вечер. И не каких-нибудь мимоз, а розы или на худой конец, гвоздики. Ну, а отгулы за вечера, это само собой."
Вот так я и крутился, совмещая работу, репетиции в ансамбле, где Лёша учил меня игре на гитаре, дом, точнее два, и общественные нагрузки. Вы спросите, стоило ли так усердствовать? Конечно, стоило! Иначе это была бы не жизнь, а серое существование.
Отвечая на мои ухаживания, Катерина позволила мне сделать новый шаг, разрешив себя поцеловать. Боги, как я был счастлив в тот день. Оглядываясь на себя прежнего, я иной раз задумываюсь, а что бы было, если б я тогда не влюбился по уши, а смог бы трезво взглянуть на Катю? Ведь характер у неё был далеко не сахар и не тающая на языке халва. Резкая, язвительная, капризная, эгоистичная натура моей подруги имела изрядную долю стервозности, делая её очень трудным в общении человеком. Но мне тогдашнему было на это наплевать, я просто пёр вперёд как бульдозер, совершенно не замечая ничего вокруг. Хотя, нет, совсем уж слепым я не был, видел, что из себя представляет человек, к которому я тянулся.
У Владимира Семёновича Высоцкого есть такие строки:
"- Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета, как уборщица...
- Плевать на это - очень хочется!"
Чуть утрировано, но они точно характеризуют моё состояние в ту пору.
Постепенно от поцелуев мы с Катериной перешли к объятьям, которые делались всё смелее и смелее. И вот, в одну прекрасную ночь я был допущен к телу.
- И как тебе, понравилось? - спросила Катя под утро, сверля меня ехидным взглядом. - Не хуже, чем с другими, или всё-таки хуже?!
- Как с другими, я не знаю, у меня это сегодня было первый раз в жизни.
- Что?! - Катька аж подпрыгнула на месте. Всё её ехидство мгновенно улетучилось. Такого ответа она никак не ждала. С какой-то детской растерянностью она спросила:
- А ты меня не обманываешь? - после чего откинулась на подушку и выругалась: - Вот бл... , надо же, угодила на старости лет в растлители малолетних! И что мне теперь с тобою делать?
- Разве случившееся что-то меняет? Земля остановится или Луна с неба упадёт, потому что ты сделала меня мужчиной? Нет, жизнь как шла, как и будет идти. - пустился я в философствования, чтобы выиграть время на обдумывание достойного ответа. Но, как на грех, в голову ничего не шло, и тогда я решил вернуть Кате её же вопрос:
- А как тебе я, по сравнению с другими мужчинами?
- Ну, если будешь стараться, то скоро сможешь стать с ними вровень, а то и превзойти их.
У меня на языке вертелся вопрос о том, сколько их было в Катиной жизни. Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы его озвучить, как вдруг Катерина ощутимо напряглась. Видимо, ей тоже пришло это в голову, а отвечать она явно не хотела. Так этот вопрос и остался незаданным в то утро, хотя Катька и сделала попытку сразу расставить точки по местам.
- А что ты не спрашиваешь, сколько в моей жизни было мужчин?
- Потому, что вижу, как тебе не хочется говорить на эту тему. Будет у тебя желание, сама расскажешь при случае, а нет, так нет.
- Ты гляди-ка, какой проницательный. - Даже в такой ситуации Катька не смогла удержаться, чтобы не добавить язвительности в голос.
В декабре мы вынуждено сделали небольшой перерыв во встречах, ограничившись телефонными разговорами. У меня на работе был конец года, как всегда синим пламенем горел план. Словно из худого ведра посыпались вечера, утренники, танцы, даже одна свадьба промелькнула, на которую был приглашен наш ансамбль. Катерина с головой ушла в кройку и шитьё: она была очень хорошей портнихой, и к ней в очередь знакомые дамы записывались за несколько месяцев. А накануне праздников количество желающих обзавестись обновами только увеличивалось. За четыре недели мы успели основательно соскучиться, зато потом мы так оторвались, что мне пришлось по второму кругу ремонтировать ножки у дивана. Не выдержал старичок наших скачек, развалился.
Так мы прожили почти год, иногда громко ссорились, но всегда шумно мирились, не выдерживая в разлуке больше двух дней. Правда, раза три на Катерину что-то находило, и она просила не тревожить её целыми неделями, даже звонить запрещала. Но потом всё возвращалось на круги своя. Я постепенно привык к тому, что у меня есть любимая, и даже стал задумываться о свадьбе. Как-то раз, когда мы лежали обмякшие после очередного испытания дивана на прочность, я завёл разговор на тему женитьбы.
- Поверь, Сережа, семейная жизнь, это такое болото. - томно протянула моя красавица, не открывая смеженных век.
- Солнце, ты так говоришь, словно всё это испытала на себе раза три, как минимум. - Я запустил руку ей под голову и притянул Катю к себе. Удобно устроившись в моих объятьях, она поправила меня:
- Ну, не три, а только два... - тут я почувствовал, как она вздрогнула, напряглась, но тут же вновь расслабилась с глубоким вздохом: - Выпытал, да? Доволен? Да, я была замужем, дважды. И что теперь?!
В её голосе раздражение мешалось с непонятно откуда взявшейся злобой. Но я уже знал, как бороться с таким взбрыками её натуры, поэтому, продолжая удерживать Катерину в кольце своих рук, заговорил спокойным ровным тоном, словно успокаивая ребёнка:
- Теперь ничего. Ты меня просветила на этот счет, спасибо. Эта тема исчерпана и, если она тебе так неприятна, больше к ней мы возвращаться не будем. Хорошо?
Она повернулась ко мне лицом и спросила, глядя прямо в глаза:
- И что, ты не ревнуешь меня к ним?
- Кать, к прошлому ревновать бессмысленно. Вот если бы ты сейчас на сторону пошла, это был бы повод, а так... Лишняя нервотрёпка себе и людям.
- Ну-ну, посмотрим. - Произнесла она не совсем понятную фразу. Смысл этого высказывания я понял через неделю, когда пришел поздравить её с первой годовщиной нашей встречи.
Катерина встретила меня сама не своя - её обычной задорности и неизменного ехидства не было в помине. Она сидела растерянная, нервничала, постоянно поправляя то платье, то прическу. Путаясь, перепрыгивая с одного не другое, она мне поведала следующее:
Пункт первый.
Она устала просиживать дни напролёт за швейной машинкой, зарабатывая сущие копейки.
Пункт второй.
Ей нужен мужчина, который смог бы её обеспечивать. Я, получая сто девяносто пять рублей в месяц, на эту роль не гожусь. Тут нужен моряк и, желательно загран-заплыва, дабы он мог ей привозить из-за кордона импортные шмотки.
Пункт третий.
Собственно, такого моряка искать не надо, он давно уже есть, просто в последний год был то в одном длительном рейсе, то в другом, а на днях должен вернуться. Телеграмму вчера прислал. Те недели, когда мы с Катей не виделись, как раз приходились на периоды его присутствия на берегу.
Пункт четвёртый.
Ты хороший парень, но давай останемся друзьями.
Финал.
Закрывшаяся дверь. Щелчок замка.
Эта история полностью выбила меня из колеи дней на десять. Я механически ел, механически спал, механически шел на работу, где на автомате выполнял свои обязанности и так же на автомате брёл домой. Мне ничего не хотелось, меня ничего не интересовало, я вечерами просто садился на кровать и следил за минутной стрелкой, упрямо наматывающей круг за кругом по циферблату. Пять кругов, и надо ложиться спать, чтобы утром как робот идти на завод. Родители меня тормошат, расспрашивают, а я в ответ только "да", "нет", "не знаю".
Мне нужна была хорошая встряска, и я её получил, когда полез с паяльником в блок, не отключив его от питания. Двести двадцать вольт четыреста герц шибануло меня так, что я отлетел к противоположному ряду столов, прободав затылком стойку с измерительной аппаратурой. Вокруг суетятся коллеги, о чем-то меня спрашивают, а мне не до того - я вдруг с кристальной ясностью осознал, что Катерина меня выставила, что всё кончено. И такая тоска навалилась, хоть волком вой. Абрамыч кричит, что он меня лишит премии за нарушение правил техники безопасности, а мне на это начхать с высокой вышки. Меня Катя выгнала. И что делать? Позвонить ей, попросить одуматься? Так это надо было раньше делать, теперь поздно, поезд уже ушел. Пришел домой, хлопнул с батяней рюмку, но только хуже стало. В затуманенном мозгу все мысли только о ней, о рыжей стерве.
Человек, он зараза такая, к чему угодно приспособится и ко всему привыкнет. Свыкся и я со щемящей тоской, даже научился загонять её в дальний угол, не обращая внимания на болезненные укусы. А тут очередной Новый год на горизонте, опять вечера, дискотеки. Словом, карусель мест, лиц, событий. Душа как-то стала потихоньку успокаиваться, я даже вспомнил, как можно смеяться рассказанному анекдоту или просто балагурить в кругу друзей. В общем, мне полегчало. И черт же меня дёрнул в обед тридцать первого позвонить Анне, Катькиной сестре. Нет-нет, я ни о чем таком не думал, просто хотел поздравить её с наступающим, как поздравлял в тот день остальных знакомых. А она возьми да и пригласи меня к себе. Мол, родители уехали к родственникам встречать Новый год, муж в рейсе, подружки разбежались, а она одна с ребёнком. Скучно ей в одиночестве праздник отмечать. И ведь уговорила. Собрался я, поехал. Адрес я знал прекрасно, бывал там не один раз. Поднялся на этаж, позвонил, и мой первый вопрос был:
"Катька случайно не у тебя?"
"Нет, а ты что, хотел с ней встретиться?"
"Ни в коем случае!"
"Тогда заходи смело, нет её здесь."
Я разделся, прошел в комнату, сели мы за стол, выпили за уходящий год, чтобы он забрал с собою всё нехорошее, что случилось в нашей жизни. Разговор не клеился. Анна-то всегда была молчунья, ей собеседник не нужен, достаточно чтобы кто-то просто находился рядом. Мне тоже хотелось помолчать, вот и сидели в тишине, пока без пятнадцати двенадцать не раздался телефонный звонок. Я оттопырил ухо, прислушался: "Да, звонил, поздравлял." - я насторожился - "Нет, они только завтра выходят из Совгавани." - А, это она про мужа, не про меня. Я потерял интерес к разговору и уткнулся в экран телевизора, когда вдруг слышу: "У меня, хочешь с ним поговорить?" У меня сердце в пятки ушло, неужели Катька? Эх, зря я сюда приехал! Но обошлось: Аня несколько раз сказала "алло" и, не дождавшись ответа, положила трубку. Вот и ладушки, а то мне ещё в новогоднюю ночь понервничать не хватало.
Когда спустя некоторое время опять звонок, но уже в дверь. Аня пошла открывать, слышу из прихожей - женские голоса, повизгивания, поздравления потоком полились. Всё, думаю, пора мне и честь знать, надо собираться домой. Аньке-то с подружками будет явно веселее, чем со мною. Только начал вставать, как тут в комнату ворвалась Римма и стала меня сходу пропесочивать, дескать, я такой-сякой не мазанный, почему довожу девушку до слёз? Я в шоке. Какую девушку? Ты, подруга о ком говоришь? О Катьке что ли? Так я её уже полтора месяца в глаза не видел. А Римма как глухарь, только себя и слышит, о своём толкует. Мол, Катенька так переживает вашу разлуку, так переживает, аж ночью не ест и днём не спит. Ну да, ну да, говорю, ты ещё заяви, что это я Катьку бросил, а не она меня на морячка променяла. "Ты дурак! - Римма заорала уже в голос - Она же тебя любит! Ей когда Аня сказала, что ты у неё дома, так Катя чуть сознание не потеряла. Сползла по стенке, белая как мел. Потом молча оделась и сюда побежала, мы с девчонками её едва догнали."
Вот за что я женщин уважаю, так это за их способность повернуть спор так, что будь ты трижды прав, но всё рано окажешься виноватым! Блин, и почему у меня нет таких навыков спорщика?! Я не стал зря сотрясать воздух, доказывая очевидное, а просто встал и направился к выходу. Где к своему замешательству наткнулся на стоящую в дверях Катерину.
Римка не соврала, лицо у Кати действительно было бледное. Она стояла потупив голову и обреченно смотрела себе под ноги. Не говоря не слова, Катя взяла меня за руку и повела к дивану. "Посиди со мной. Просто посиди, молча." Я сел, обуреваемый сомнениями. Может, я не правильно поступаю? Может, мне сейчас следовало развернуться и уйти отсюда с гордо поднятой головой? Но тогда зачем я вообще звонил днём Ане, зачем соглашался приехать? И вдруг как током ударило: черт возьми, что ж я себе-то вру?! Я ведь и шел сюда именно в надежде хоть краем глаза увидать мою рыжую погибель! Осознав это, я не встал и не ушел, а застыл как каменное изваяние, боясь пошевелиться и спугнуть возникший намёк на былую ;близость между нами.
Вошла Аня и увела примолкшую Римму на кухню, оставив нас наедине. Катя сидела, тесно привалившись к моему плечу, и время от времени вздрагивала в немом плаче. Я не знаю, сколько мы так просидели, чувство времени отключилось полностью. Рукав промок от её слёз и неприятно холодил предплечье, вернув в звенящую пустоту головы какие-то мысли. Мучается девчонка, страдает. И что мне делать? Простить, утешить, успокоить? Но ведь она не собирается возвращаться ко мне, иначе бы об это сразу сказала. А почему тогда она плачет? Римка уверяла, что Катя воспылала ко мне любовью. Интересно получается, сначала прогнала, а потом полюбила, так выходит? Или эти слёзы от трудности выбора между любовью ко мне и любовью к деньгам? Ведь если бы Катька любила того моряка, то она бы здесь ни сидела и не заливалась горючими слезами. Значит, тот товарищ интересен ей только как источник материальных благ. Блин, вот повезёт ему с такой женушкой - весь подволок в каюте рогами исцарапает.
Или уже исцарапал? Катерина говорила, что она с ним знакома была ещё до встречи со мной, значит, у них уже тогда что-то было, так? Ведь постороннему человеку телеграмму о своём возвращении никто посылать не станет. А он послал. Так-так. Значит, весь прошлый год, пока морячок находился в плаваниях, я вместе с Катей активно наставлял ему рога. Получается, что его вины в моих проблемах нет, наоборот, это я стану его проблемой, если Катька не успокоится. Черт, у меня даже вся былая ревность к этому мужику куда-то улетучилась. Я почувствовал, что начал успокаиваться. Случившееся уже не так остро бередило душевные раны, даже присутствие виновницы всех бед под боком перестало присыпать их солью. А я продолжал мозговой штурм, пользуясь наступившим просветлением в голове.
Что у Катерины пересилит, жажда красивой жизни или чувства? Если я останусь в поле зрения Кати, зная её натуру, можно с большой вероятностью предположить, что она попробует заполучить и то, и другое. Мужа в море, меня в постель. Муж вернулся, мне пинка до его следующего рейса. А оно мне надо, быть мальчиком по вызову? Да и разборки с обманутым мужем мне совершенно не нужны. Или для меня возможность хоты бы иногда видеться с Катериной окажется настолько притягательной, что я соглашусь с таким положением? Чёрт, а ведь могу и согласиться, слишком крепко прикипел я к этой ненаглядной заразе. Нет, такие отношения нужно рвать, ни к чему хорошему они не приведут. Надо, но... не могу. Просто не в силах. Хоть убейте, что хотите со мной делайте, я не смогу полностью то неё отказаться. Полностью?! Чёрт, а ведь это мысль!
Пока я был рядом, Катька это не слишком ценила, с легкостью решившись на расставание, а когда я исчез с её горизонта на месяц, то сразу воспылал ко мне неземной страстью. Получается как в той поговорке: что имеем - не храним, потерявши - плачем. Значит, чем твёрже я буду держать дистанцию, тем желаннее будут для Катерины редкие встречи. Да и мне спокойнее видится с ней на своей территории, не опасаясь быть застигнутым врасплох. Через три месяца начнётся дачный сезон, родители все выходные станут пропадать за городом, и квартира окажется в полном моём распоряжении. А если встречи будут действительно редки, то глядишь, успокоюсь, может когда-нибудь и в самом деле сумею окончательно выдрать из сердца рыжую занозу.
"Голубой огонёк" закончился, и из телевизора полились"Мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Оп-па, это уже шесть часов утра? И не заметил, как
ночь пролетела. Я встал, с трудом распрямляя затёкшее тело.
- Уже уходишь?
- Да, пора мне. Да и тебе поспать не мешало бы.
- Мы ещё встретимся?
- Если захочешь, только в твой дом я больше не приду, даже не зови.
- Почему?
- Ты же взрослая девочка, неужели не догадываешься?
Часовая прогулка по угомонившемуся городу пошла мне на пользу, и домой я вернулся гораздо более уравновешенным, чем уходил вчера. Родители спали. Чтобы их не будить, я на цыпочках прокрался в свою комнату, тихонько лёг и моментально вырубился.
Первый рабочий день в новом году начался со скандала. Тридцать первого числа представитель заказчика, обозлённый тем, что ему пришлось выходить на работу в предпраздничный день, прицепился к неустойчивой работе двух стоек, и завернул всё изделие целиком. После чего ушел пить. Начальники цехов и участков, стараясь переложить почетное звание козла отпущенья на коллег, на срочном совещании у директора подняли лай не хуже чем на псарне. Отголоски той планёрки доносились до рабочих в виде взмыленных мастеров, которым вышестоящие командиры уже успели авансом накрутить хвоста.
В курилке шли свои митинги, где особо усердствовал Чёрношапко:
- Представляешь, они решили выгрести весь задел и по быстрому собрать замену забракованным стойкам!
- И что?
- Да там одних кассет УВМ-ов десять штук. Их же на меня повесят!
- Не хочешь сам их делать, отдай вон Сереге.
- Серый, возьмёшь?
- С чего такая щедрость, Борисыч? - удивился я. Двести сороковые кассеты у нас считались хлебной работой, возни с ними было немного, а нормы стояли очень даже приличные. - Давай, колись, в чём подвох.
- Степаниду на пенсию проводили, так что с этого года весь "Сапфир" на нашем участке будет принимать Ирка, а Борисыч её боится как огня. - просветил меня Юрка.
- Ничего я не боюсь. - буркнул Чёрношапко. -Зануда она, к тому же тупая, что валенок, ей пока растолкуешь что к чему.
Напрасно он так сказал, Ирка была далеко не дура. Въедливая девчонка, старательная, она выполняла контроль строго по инструкции, чем приводила ловчилу Борисыча в неистовство. Он-то привык делать всё поверхностно, выдерживая основные параметры блока, а на второстепенные особого внимания не обращал. И сдавал работу, ловко вешая лапшу на уши женщине предпенсионного возраста, которая в электронике была ни в зуб ногой. С Иркой такой номер не проходил, в чем Борисыч смог убедиться на собственном опыте. Схлопотав подряд два возврата, он отрастил длиннющий зуб на новую мастерицу ОТК.
Получив от Абрамыча распоряжение заняться УВМ-ами, я за пару дней настроил весь десяток и сдал его Ирине с первого предъявления. Без всякого занудства с её стороны. Да и не была она настоящей занудой, честно говоря. Просто въедливость и строгое следование инструкциям были продолжением такой черты её характера как аккуратность, а дружелюбно-официальный стиль общения с рабочими - ничто иное, как маска или, если хотите, способ держать на безопасном расстоянии излишне настырных поклонников. Что и говорить, доморощенных донжуанов, не пропускающих ни одной мало-мальски симпатичной девчонки, у нас хватало с избытком, а Ирине их внимание было нужно как собаке пятая нога. Не писаная красавица, но довольно приятная внешне молодая женщина, она появилась в цеху год назад, одновременно со мной, только я пришел из армии, а Ирка из декретного отпуска. Дома муж, маленькая дочка, до амурных ли тут похождений? Любой же из наших работяг, сдавая ей изделие, не упускал случая отвесить какой-нибудь комплимент. Умный или глупый, это уж как получалось, от говорившего зависело. За мной подобных грешков не водилось, ведь все мои мысли были заняты Катькой, а с Ириной я общался исключительно по делу. Она это оценила, и с охотой садилась рядом принимать у меня работу.
То, что моя продукция принимается влёт и без придирок, довольно быстро вычислил Абрамыч. Ну, у него был свой интерес, ведь чем меньше возвратов, тем выше показатели участка, а, значит, и лучше работа мастера. С его подачи я постепенно стал "участковым сдатчиком", чем все оказались довольны. Мужики тем, что им не надо по часу бодаться с ОТК, споря по каждому показанию контрольного прибора. Мне увеличили разряд, подняв зарплату аж до двухсот двадцать рублей. А Ирина была довольна тем, что рядом со мной можно не напрягаться в ожидании какого-либо подвоха. Спокойно ей показалось на соседнем со мной стуле.
Сидим мы с ней как-то раз, смотрим, как ведёт себя очередной блок на прогоне, следим за пляской цифр на частотомере, тут подходит Абрамыч:
- Позвони комсомольцам, дело у них к тебе есть.
Я звонить не стал, а прогулялся в обеденный перерыв в здание заводоуправления.
- Привет, Лен, что случилось?
- Привет, тебе час назад какая-то женщина звонила по городскому. Просила, чтобы ты ей сегодня обязательно перезвонил вот по этому номеру. - Круглолицая Ленка-хохотушка, оторвавшись от разложенных перед ней учетных карточек, протянула мне половинку перфокарты, на которой размашистым почерком был выведен знакомый мне до боли Катин номер.
- Лен, я позвоню, можно? - спросил я, указывая на стоящий особняком телефонный аппарат.
- А о чем ты будешь говорить? - насторожилась Ленка.
- Не волнуйся, мне известно о существовании в первом отделе некой укромной комнатки с магнитофонами, поэтому ничего лишнего я не скажу.
- Здравствуйте, Катерина Юрьевна. Это Сергей вас беспокоит. Вы просили перезвонить. - официальным тоном начал я, когда услышал в трубке небрежное "алло", произнесённое любимым голосом.
- Здравствуйте, Сергей. - подыграла мне Катя. Я ещё в прошлом году сообщил ей о прослушке телефонных разговоров на заводе, и попросил не удивляться, если вдруг начну вещать словно с трибуны. - Я хотела бы с вами увидеться сегодня вечером, обсудить кое-что. Жду вас к семи часам на месте нашей предпоследней встречи.
А предпоследняя наша встреча была у неё дома, куда я пообещал не приходить. И, прежде чем я успел ответить отказом, она положила трубку. Я несколько раз набирал её номер, но Катька упорно не брала телефон. По-моему, она даже выдернула шнур из розетки, была у неё такая привычка. Чёрт побери эту упрямицу! Я вернулся на участок, тупо уставился в синусоиду, которую мне рисовал осциллограф и уподобился Роденовскому мыслителю в его неподвижности. По цеху пронеслась трель звонка, возвещающего о конце обеденного перерыва, рядом опустилась на стул Ирина, приготовила для записи журнал, ручку, а я всё ещё пребывал в подвешенном состоянии.
- О чём задумался?
- Быть иль не быть, вот в чём вопрос. - Я поднял на ладони опутанный проводами тестер и, пристально глядя на него, закончил фразу: - Бедный Ёрик.
- Что-то случилось? - не приняла Ирина шутливого тона.
- С чего ты взяла?
- Я заметила: у тебя всегда так меняется настроение, когда начинаются сложности или неприятности. - Я аж поперхнулся от неожиданности. Ничего себе, оказывается, меня уже вовсю изучают, скоро вообще препарировать начнут, а я и не замечу.
- Ладно, - говорю - давай делом займёмся.
Но работа шла медленно. Я непростительно тупил на каждой операции: то забывал переключить предел измерения, то пытался отловить длину импульса вольтметром.
- Ты после обеда стал какой-то рассеянный. Это в комитете комсомола тебя расстроили?
- А... Да, можно сказать и так.
- Ладно. Ты блоки "на себя" проверял перед сдачей?
- Эти два проверил, а тот не успел.
- Хорошо. Тогда два я тебе закрываю, а третьим займёмся завтра. Надеюсь, за ночь ты придёшь в себя.
Поставив росписи в маршрутных листах, Ира встала и ушла. Если бы я не был так зациклен на предстоящей поездке к Кате, то непременно удивился такому несвойственному Ирине поступку. Раньше она никогда и никому не верила на слово в производственных вопросах, как бы её не убеждали, каким бы авторитетом не давили. Но сегодня мне было не до разбора неожиданных странностей поведения мастера ОТК. В голове все мысли крутились исключительно вокруг разговора с Катериной. Как мне отнестись к её приглашению, ехать или нет? С одной стороны я четко и ясно дал понять, что отныне к ней домой ездить не стану. А с другой, ведь отказаться я не успел, значит, надо ехать. Или всё же не ездить? Я не думаю, чтобы она случайно бросила телефон, значит, предвидела отказ и опасалась его. А вдруг я ошибаюсь? И потом, она же сказала, что хочет обсудить со мной что-то. Неужели они с морячком поссорились? Я замер. Нет, не может быть, это было бы слишком, слишком хорошо для меня. Ладно, хватит терзаться попусту. Я вытащил монету и подбросил. Выпала поездка. Вот и конец сомнениям.
В темпе вальса я прогнал третий блок, убедился, что он в норме, и подозвал Ирину. Вдвоём с ней мы проверили все три блока, включая уже закрытые.
- Да что с тобой сегодня? То спишь на ходу, то стрелой летаешь. Я даже показания записывать не успеваю. Влюбился?
- Эх, Иришка. Влюбился-то я давно, а вот теперь, похоже, начался обратный процесс.
- Поссорились?
- Хуже. Кажется... Ладно, не будем об этом. Что там у нас на очереди, сто девятые?
Ровно в семь часов вечера я нажал кнопку звонка. Катерина открыла мгновенно, словно дожидалась моего прихода стоя под дверью. На ней было вязаное платье, так поразившее меня в первый день, а ажурные чулки и туфли на шпильке дополняли картину.
- Ты куда-то собралась, или ждёшь кого-либо?
- Жду, тебя. Проходи скорее, я так соскучилась. - От этих слов у меня чуть сердце не выскочило из груди. Но Катька тут же окатила меня холодным душем: - Не бойся, Виктора нет. Он сегодня на вахте в Находке, в подменном экипаже.
- Значит, ты решила остаться с ним. Зачем тогда звала, могла бы это сказать по телефону.
- Я уже говорила: соскучилась. Очень.
- Ты считаешь, что стоит тебе соскучиться, и я буду по каждому твоему зову прибегать на задних лапках?
- Но ты же пришел сегодня. - из Катьки полезла её обычная язвительность. Психанув, я развернулся, открыл замок и решительно потянул на себя дверную ручку, намереваясь уйти. Быстрее молнии Катька бросилась на полуоткрытую дверь, захлопывая её. Потом кинулась мне на шею и заговорила:
- Прости меня, пожалуйста прости. - частила она, торопясь и проглатывая окончания слов. - Я знаю, я мерзкая и гадкая, я часто тебя мучила, но этого больше не повторится. Обещаю. Я просто хотела попрощаться с тобой так, чтобы ты запомнил обо мне не только плохое. Останься со мной сегодня. Пожалуйста.
Она отпустила мою шею и принялась расстёгивать пуговицы пальто. Пока Катька меня раздевала, я стоял безучастный, как манекен. Один раз было дёрнулся чтобы всё-таки уйти, но потом подумал: "А почему бы и нет? Кто знает, когда ещё у меня появится другая женщина. Вряд ли скоро".
В этот вечер мы почти не разговаривали, всё уже было сказано раньше, а добавить оказалось нечего, ни ей, ни мне. Вместо пустых слов мы занялись сексом, но каким... И я, и она просто из кожи вон лезли, стараясь доставить партнёру максимум возможного удовольствия, словно хотели навечно запечатлеть себя в его памяти. И, похоже, нам это удалось. Спустя много лет, при одном только воспоминании о той безумной ночи, по моей спине мурашки толпами носятся, марш-броски вдоль позвоночника устраивают. И Катерину проняло не меньше. Уже в утренних сумерках она оборонила такую фразу:
- Ты знаешь... Не сочти это за лесть, но я начала сильно сомневаться в правильности своего выбора. Правда.
В тот день я на работу не пошел. Дождавшись начала девятого, я позвонил Ленке на завод и попросил сообщить в цех, что беру отгул на сегодня. "Скажи Абрамычу, что я приболел" - и вновь нырнул под одеяло к Кате. Мы подремали пару часов, а потом продолжили наше прощание. Домой я возвращался пошатываясь, словно был порядком пьян, но и Катя выползла из постели проводить мне до двери, цепко держась за стену.
Как я себя чувствовал после расставания? Плохо было, но не так, как после моего прошлого ухода из этого дома. Тогда боль была острой, раздирающей, а сейчас словно кто-то вложил мне в грудную клетку массивную чугунную болванку. Эта тяжесть долго не давала вздохнуть полной грудью, напоминая о себе при каждом удобном для неё случае.
- Что с тобой вчера случилось? - вопросом в лоб встретил меня Абрамыч на пороге участка.
- Колбаски на ужин поел. Пол ночи с горшка не слезал, а потом весь день живот крутило. - На вскидку придумал я себе оправдание. Не стану же я рассказывать ему о бурной ночке. "Глушь, Азия, не так поймут-с." - повторил про себя фразу из анекдота, провожая взглядом обрюзгшую фигуру мастера. Снял верхнюю одежду, напялил белый халат и направился в курилку за порцией свежих новостей.
В пропахшем никотином помещении, как всегда перед началом смены, было многолюдно. Тут народ обычно травил байки, рассказывал анекдоты, сплетничал, перемывал косточки начальству, но не в этот раз. Сегодня там сцепились наш Чёрношапко и Денис, монтажник с пятого участка. Что они не поделили, я не понял, но маты неслись добротные, аж стены дрожали.
- Из-за чего свара? - спросил я у Юрика, моего бригадира.
- А то ты Чёрношапко не знаешь. Он же вечно себя обиженным считает, вот и отстаивает права угнетённых. Достал уже, с утра к Андрюхе цеплялся, сейчас вот на Денисе разминается. Вчера тебя пол дня поносил, дескать, ты в профкоме балду пинаешь, развлекаешься, так ещё и отгулы ни за что получаешь, а бригаде тебя обрабатывай.
Почему-то меня это зацепило. Нет, я и раньше знал, что Борисыч сволочь ещё та, и старался с ним лишний раз не связываться, впрочем, как все наши с блочной регулировки, но вот сегодня обиделся не на шутку. Будь Чёрношапко нормальный мужик, я б ему просто морду набил и всё на этом, но ведь он, когда чует запах действительно жареного, на открытый конфликт не идёт ни в какую. "А чо, я ничо", а сам по за углам на тебя помои льёт. До обеда я вынашивал план мести, как подставить Борисыча перед Абрамычем.
- Дюха, у тебя в запасе диоды есть?
- Д-девять пойдут?
- В металле или в стекле?
- И тех и других есть по жмене.
- Давай штук несколько в стеклянных корпусах. Мы сейчас Борисычу маленькую пакость устроим.
- Да с нашим удовольствием, ради такого дела не жалко.
Сегодня Чёрношапко получил в работу с монтажного участка пять БР-ов. По правилам, регулировщик должен проверить правильность монтажа, включить изделие и добиться от него устойчивой работы с заданными параметрами. А он этого не сделал. Посмотрел на монтаж краем глаза и отложил как готовые. Конечно, БР изделие не ахти какое сложное - полтора провода и релюшка, там настраивать-то нечего. Но ведь он его не включил, поленился! Вот на этом я и решил поймать Борисыча. Дождался, когда он отошел на очередной перекур, подошел к его столу, начал внимательно рассматривать блоки и уже на втором обнаружил непропай, так называемую "холодную" пайку. Запомнил этот блок и, довольно потирая руки, вернулся на своё место.
- Иришка, давай ты сегодня покапризничаешь?
- Зачем?
- Устрой Борисычу возврат. Там на одном БР-е есть холодная пайка. Прицепись к ней.
- А Абрамыч потом на тебе не отыграется, что ты меня не уговорил?
- Так я же первый бучу подниму и все шишки на Чёрношапко высыплю. - ответил я Ирине, про себя отметив её последнюю реплику.
Вопрос: с чего вдруг она стала заботиться о моей репутации? О моей роли, уговаривать и уламывать ОТК она знает и, похоже, согласна с существующим положением, но чтобы беспокоиться о том, как я выгляжу в глазах начальства - это что-то новенькое.
Дождавшись, когда Борисыч притащит к моему столу стопку БР-ов, я отыскал блок с некачественной пайкой и отложил его в сторону. Один блок поставил на стол, якобы на проверку, а другой "заминировал", аккуратно воткнув выводы взятого у Андрюхи диода в колодку питания. Идея была в следующем: в присутствии Абрамыча я пытаюсь включить якобы проверенный Борисычем блок, для чего втыкаю шнур в розетку. На подсунутый мной диод приходит двести двадцать вольт, отчего он громко говорит "бум", разлетаясь на мелкие осколки. Давно проверено, не любят Д-девятые напряжение вдвое большее от номинала, взрываются они от этого почему-то. То есть для мастера создастся впечатление хлопка короткого замыкания. А откуда могло взяться КЗ, если блоки действительно были проверены?
Сделав своё грязное дело, я радостно потёр руки и обратился к Ирине, с интересом наблюдающей за моими манипуляциями.
- Значит так, Ириш, в этом блоке был непропай. Ты заметила, а я его устранил. - я ткнул горячим паяльником в плату, сделав одну пайку не такой опрятной, как была. - Дальше. В следующем блоке ты нашла второй непропай и возмутилась. Запомнила? Мы пошумим, будет небольшой хлопок, но ты не пугайся, это не опасно. Ты рассердись на столь явный брак и, как бы тебя потом Абрамыч не упрашивал, не уступай. Хорошо?
Ирина кивнула, а я пошел к Чёрношапко ломать комедию.
- Борисыч, ты БР-ы хоть включал, или они у тебя просто так на столе полежали? - нарочито громко обратился я к этому типу.
- Конечно, все до единого проверил, как положено.
- Что за шум, о чём спорим? - сзади как чёртик из табакерки нарисовался Абрамыч.
- Ирка сегодня не с той ноги встала, увидала "холодную" пайку и возврат ставит.
- А ты на что?
- Да с первым БР-ом я её кое-как уговорил, пропаял всё прямо при ней, но когда она на втором блоке увидала точно такую же картину, то упёрлась рогом. Возврат и точка.
- А ну, пойдём, посмотрим.
Втроём мы подошли к моему столу, где я ткнул носом Борисыча в непропай.
- Вон, даже реле качается, сразу видно, что оно на одной ножке держится. Как блок работать будет с таким монтажом? А ты говоришь, включал. На, забери. Хочешь, сам перепаяй, хочешь, к монтажнице отнеси, а мы пока следующий проверим.
Произнося этот монолог, я взял со стола дефектный блок, а вместо него положил "заминированный". Подсоединил шнур питания и подал напряжение, предварительно отвернувшись. Не зря я моську отворотил, ох, не зря! Шарахнуло так, словно кто-то из пистолета выстрелил. Абрамыч присел на месте, а Борисыч испуганным зайцем отпрянул в сторону.
- И это проверенный вами блок, да, товарищ Чёрношапко? Извините, Игорь Абрамович, но я просто обязана поставить возврат. - Всё-таки испугавшаяся Ирина встала и ушла, часто выстукивая каблучками по бетонному полу цеха.
- В туалет побежала, наверное. - подал голос Борисыч. - Обоссалась с перепугу.
- Посмотрим, как ты кипятком ссать начнёшь, когда без премии на пару месяцев останешься. - с металлом в голосе осадил его Абрамыч. - Что стоишь? Хватай БР-ы, и чтоб через пять минут они работали как часики. И чтоб монтаж был как картинка. Понял?
- А ты, - мастер повернулся ко мне - делай, что хочешь, хоть в ресторан её веди, хоть в постель тащи, но чтоб возврат она не ставила. Один единственный зафиксированный случай брака, и не видать нашему участку по итогам квартала первого места как своих ушей. И премии. Сообразил? То-то.
Ирина долго отсутствовала, появившись на участке спустя час после разыгранного представления. Не говоря ни слова, она села на место и стала смотреть, как я прогоняю вылизанные Борисычем блоки. По крайней мере, так мне показалось вначале. Но, случайно взглянув в сторону, я в стекле перегородки между нашим и соседним участками, увидел её отражение. Откинувшись на спинку стула, чтобы оказаться чуть позади, вне моего поля зрения, она смотрела не на блок, не на показания контрольных приборов - она глядела прямо на меня.
- Ира, - она вздрогнула - так что с блоками будем делать, пропустим, или возврат поставим?
- Как хочешь.
- Почему, как я хочу, ты же у нас мастер ОТК?!
- Потому, что я люблю тебя. - Это было произнесено всё тем же ровным тоном, что и предыдущее "как хочешь".
На вас никогда мешок с песком не падал, этажа так со второго? Если падал, то вы поймёте моё состояние в ту секунду. Не веря своим ушам, я медленно повернулся к Ирине и уставился на неё изумлённым взором.
- Но почему? - пролепетал я - Я ведь ничего не добивался от тебя, ничего не делал...
- Делал. - она покраснела и спрятала лицо. - Ты всё делал. Медленно, шаг за шагом. День за днём, месяц за месяцем. Не понимаешь? Как тебе объяснить... Вспомни, где я сидела раньше, на чём сидела.
- Ну, где сидела... Вон там, где сейчас кассеты с блоками навалены.
- Правильно. На проходе, у всех на виду, как на ладони, где ни на секунду нельзя было расслабиться, где каждый мимо идущий меня дёргал, отпускал шуточки, говорил глупые надоевшие комплименты. Знаешь, как мне было тяжело ощущать себя манекеном в витрине? Постоянно держать себя в руках, быть постоянно на нервах. И никто до тебя мне не помогал, даже не пытался. Раньше я на работу ходила, как на каторгу. Ты же сделал так, что я смогла успокоиться, человеком себя почувствовать. Кто переместил меня в этот закуток, укрыв от досужих глаз? Ты. Кто сделал всё, чтобы он стал удобным для меня? Ты. Кто тебя просил переделать вот этот стул так, что он стал удобнее любого кресла? Никто. Ты сам понял, что мне неудобно, и сам всё сделал, никого не спрашивая.
- Но ведь это ерунда, пустяки, мелочи! - до меня упорно не доходило, о чём она пытается сказать.
- Да, это мелочи. Там одна, здесь другая. Но главное, что ты заботился обо мне. Понимаешь?! Просто брал и заботился. Постоянно, каждую секунду, порою сам не замечая этого. Я раньше думала, что ты мастера ОТК обхаживаешь, а потом поняла, что это не так. Ты просто хороший человек, и для тебя заботиться о ком-то так же естественно, как дышать. Но ты ко мне стал проявлять заботу, вот это меня и покорило.
- Ты так говоришь... Неужели муж о тебе никогда не заботился?
- Заботился, ухаживал. До свадьбы. Потом перестал. В этом и отличие между вами: для него забота была средством, а для тебя она потребность. Мне сложно объяснить, но так, как ты, не ради достижения моего расположения, обо мне заботились только родители. А ты меня словно в детство вернул, в хорошем смысле этого слова. Мне хорошо рядом с тобой, спокойно, уютно, надёжно. Раньше мне не хотелось идти на работу, а теперь не хочется идти домой...
- Сергей! Что там с БР-ами? - принесла нелёгкая Абрамыча.
- Не волнуйтесь, Игорь Абрамович, Серёжа меня уговорил, и я не буду ставить участку возврат. - опередила меня Ирина.
Услышав такой ответ, Абрамыч заметно подобрел, но уходить пока не спешил. Он с удобством облокотился о стеллаж и повёл неспешный разговор с Ириной об очерёдности приёмки. Я краем уха слышал их беседу, и всё никак не мог отделаться от мысли, что что-то тут не так, что-то неправильно, неверно. А потом понял: голос. Иришкин голос. Сейчас Ирина разговаривала с мастером точно так же, как до этого говорила со мной. Даже её недавнее признание прозвучало в той же самой интонации, ровным, спокойным голосом. "Так не может, не должно быть! Или она напрочь лишена эмоций, или это какая-то непонятная игра. - подумалось мне. - Неужели и тут фальшь, враньё?" А я, после Катькиной чудовищной лжи, подвох был готов увидеть во всём.