Жил-был мужик. И было у него три сына. Первого звали Матвей, второго - Егор, а третьего никак не звали, все у родителей как-то руки не доходили придумать ему имя.
Старший сын был таким, что если бы на нем родители остановились, то всю жизнь слышали бы они только комплименты да ловили завистливые взгляды. А и то сказать, уродился парень что надо. Был он хорош собой, даже как-то неестественно, фантастически хорош. Глядя на него, невольно думалось: "Ну, не может живой человек, во плоти и крови, быть таким красавцем". Хоть иконы с него пиши! Волосы - как шелк, мышцы - как сталь, взгляд... Ах, какой взгляд! Аж в дрожь бросает! Быть бы такому красавцу дураком. Так ведь нет! В учебе и работе всегда первым был. Деревенские старики к нему, юнцу, за советом ходили! Нраву кроткого, сердца доброго. А веселиться как умел! Девушки, когда он гармонь в руки брал, в обморок падали. В общем, перечислять все его достоинства - жизни не хватит.
Один у него был недостаток - меньшой братец.
Младший сын у родителей так не удался, что даже и сказать стыдно. Почему, непонятно... Может, производительность с годами упала, может, загордились они после старшего, стали безответственно относиться к своим демографическим обязанностям, а может еще чего, кто ж знает... Только самый младший сын вышел у них совсем никудышным. Из себя он был такой весь мерзкий да противный, что кто, бывало, ни пройдет мимо, всяк плюнет, да перекрестится, да скажет: "Тьфу, прости Господи, и уродится же такое на свет Божий". К работе он не был приспособлен вовсе. Даст ему, бывало, отец инструмент какой, топор там, молоток, утюг, сковородку или еще чего, так тот все в доме перепортит, переломает, со всеми переругается, что сам же отец его и выгонит: "Иди, - скажет, - от греха подальше, а то я за себя не ручаюсь". Утро парень встречал, как правило, с похмелья, до полудня ловил зеленых чертиков, а вечером, приняв на грудь новую порцию, куда-то удалялся. Видели его в разных концах деревни, а то и в соседних деревнях в компании каких-то лохматых оборванцев. Рыскали они, словно тени ночные, ища неприятностей на свою голову. Ну и, конечно, нашли. Как-то утром увели соколика под белы рученьки "люди в штатском". С той поры не было об нем ни вестей, ни слухов. Как в воду канул. Да, к слову сказать, жалели его только родители, да и то недолго, потому как собрались они к тому времени уже на тот свет и земные свои дела заканчивали. Старший сын, Матвей, обзавелся уже семьей, выстроил дом, стал налаживать хозяйство.
Одна только забота у стариков осталась - средний сын, Егор. Был парень вроде уже и на возрасте, да все же не было у него ни семьи, ни работы. Боязно было родителям оставлять его без своего попечения, да делать нечего, как Бог к себе призовет, тут уж никакие отговорки не помогут. Так и померли мать с отцом друг за дружкой, тихо и с молитвой, как и жили. Схоронили их братья, как полагается, поминки справили, да и расстались. Матвей отправился к своему хозяйству, потому как никогда не отступал от намеченного плана, а по плану у него было обзаведение потомством, и как ни любил и не жалел он своего брата, дело это ответственное никак не мог доверить одной жене.
И остался Егор один в пустом родительском доме.
Не был Егор похож ни на одного из своих братьев. Не было у него стати да красоты старшего, но и не вызывал он омерзения, как младший. Не было в нем матвеева трудолюбия, но и тунеядцем назвать его было нельзя. Сам он работы не искал, но от работы не отлынивал, и хоть изделия, вышедшие из-под его руки, не были эталонами качества, но вполне годились к употреблению. Не был он по природе своей очень общителен, но и букой назвать его было нельзя, компаний веселых не чурался. Выпить, если предлагали, не отказывался, ну а если не предлагали - не напрашивался. Родители его как-то не замечали; старшего все время хвалили, младшего, естественно, ругали, а про Егора все больше забывали. Иногда похвалят его для порядку, иногда побранят, если есть за что, а, в основном-то, и не знали, как себя с ним вести. Был он весь какой-то никакой, и не поймешь, то ли хороший, то ли плохой.
Однако была и у Егорушки думка заветная, мечта золотая. Хотел он стать богатым. Лежа ночью в своей комнатушке, он представлял себя в красивых палатах на парчовых одеялах, открывал мысленно сундуки с золотом и драгоценными камнями, садился за огромные столы, уставленные заморскими яствами, и от этих фантазий что-то сладко сжималось у него в районе желудка, и засыпал он с улыбкой на устах. Никто не знал об этой его мечте, никому бы ни за что не доверил он своей тайны, и пока были живы родители, он даже и не помышлял о том, чтобы сделать что-то для ее осуществления. Но когда Егор остался один, все чаще стала в голову ему приходить мысль о том, что само собой у него ничего не появится и пора бы уже что-нибудь предпринять.
Так проходили годы. Хозяйство шло плохо. Дом был небольшой: всего две комнатки и сенцы. В одной комнате, побольше, Егор жил, а другую за ненадобностью использовал как склад. Из скотины у Егора не переводились только тараканы. Их было много и они не оставляли его даже в самые тяжелые моменты жизни. Раньше, конечно, родители держали корову, но за ней надо было ухаживать, а Егору эта бабья работа была не по душе, и он продал ее соседке Домне за такую смехотворную цену, что та на радостях принесла ему еще огурцов с огорода и почти дюжину яиц. Были еще две козы и тощий злой хряк Борька, но их забрал брат Матвей при разделе имущества после смерти родителей вместе с частью посуды, тряпья и домашней утвари. Оставались, правда, куры. Этого добра было много, они носились по двору, за воротами, сидели в доме на столе, на окнах, только что не у Егора на голове, но Егор, крайне невнимательный к тому, что у него под ногами, имел привычку, вставая с лавки, наступать им на головы или прищемлять дверью, и таким образом довел куриное поголовье до одной единицы. Курица, как и полагается, осталась самая никудышная, грязно-белая, и такая тощая, будто ее уже ощипали. Яиц от нее почти не было, хотя и захаживал к ней иногда соседский петух, а сама мысль сварить ее казалась кощунственной при одном взгляде на ее мощи.
Конечно, и при таком хозяйстве можно было достичь достатка, если работать, не покладая рук, но Егор не имел на это ни малейшего желания, и с каждым годом дом приходил во все большее запустение. Огород порос бурьяном, а крыша настолько прохудилась, что в дождь уже не хватало чугунков и мисок, чтобы собирать воду, стекавшую с потолка. Даже над самой Егоровой кроватью была прореха, так что спал он в непогоду с тазиком в руках, каждый раз обещая себе утром непременно залезть на крышу, но лишь только выглядывало солнышко, мгновенно забывал об этом до следующего дождя. В конце концов, он передвинул кровать на середину комнаты, где почти не капало, и на этом успокоился.
Да, плохим хозяином был Егор. Но не от лени, а от того, что не видел никакой перспективы для себя в занятиях сельским хозяйством и не верил, что таким путем можно достичь своей мечты. И поэтому вместо того, чтобы попусту гробить свое время на ничтожные занятия, Егор плодотворно лежал на кровати, усердно ворочаясь с боку на бок, и выдумывал способы получить много денег, не прилагая усилий.
Способы были, но все они казались Егору сомнительными, а в минуты отчаяния и вовсе бесполезными.
Еще в юности Егор распрощался со многими химерами, в которые верили его родственники и соседи. Главной из этих химер было трудолюбие. Покойный отец постоянно внушал сыновьям, что только труд может принести человеку счастье и богатство, то же проповедовал и Матвей. Егор, как покорный сын и почтительный брат, наматывал все на ус, хотя и не мог взять в толк, почему же тогда его родители, всю жизнь не разгибавшие спины, ютились в крохотной избушке и еле сводили концы с концами. Но перечить он не смел и в страдную пору работал наравне со всеми. Он даже отправлялся на заработки и принес домой деньги. Но, будучи человеком грамотным, Егор вычислил, что, если заработок будет стабильным, то все, о чем он мечтал, он сможет приобрести через 360 лет, а если работать и в выходные, то этот срок сократится до 280 лет. Но Егора это почему-то не вдохновило, и больше на заработки он не ходил.
Какое-то время он ничем не занимался, предаваясь целиком апатии и разочарованности, пока из этого состояния его не вывел младший брат. Случилось это так. Егор, отлежав левый бок и устав выковыривать щепочки из стены, как раз собирался перевернуться на правый, как вдруг на него навалилось что-то тяжелое и бесформенное, в чем по хриплому мату Егор узнал своего братишку. Время было вечернее, и тот как раз собирался по своим делам, но из-за сильной качки, не прошедшей почему-то с утра, никак не мог попасть ногой в сапог. Он отчаянно ругался и плевался во все стороны, но это не помогало - сколько он ни прицеливался, его упорно сносило то к печке, то к двери, то на Егора, который молча наблюдал за всеми его манипуляциями.
Но когда непокорный сапог был все же укрощен, брат вдруг поднял хитрые черные глаза на Егора и сказал: "Слышь, брательник, пошли со мной". Так Егор ступил на скользкий путь легких денег. Впрочем, с этого пути он сошел очень быстро, за одну ночь, распрощавшись еще с одной химерой. На лесной дороге ночью оказалось так темно, сидеть в придорожных кустах было так холодно, ограбленный мужик орал так пронзительно, а самого Егора обуял такой дикий страх, что он в одночасье расхотел и легких денег, и веселой жизни. И утром, когда младшенький, отпоив его самогоном, высыпал ему в руку горсточку монет и, заглянув в глаза, спросил: "Ну, как?", Егор смог только проблеять: "Не-е". На этом его карьера грабителя была закончена. Какое-то время он сидел тише мыши и не помышлял о подвигах. Но время шло, а жизнь была такой же бесцветной и не спешила преподносить ему приятные сюрпризы.
РодителиУМЕРЛИ, чувствовавшие, что немного им осталось дней на земле, женив старшего сына и проводив в места весьма отдаленные младшего, стали подыскивать Егору невесту, но делом это оказалось нелегким. Если для старшего они просто отобрали самую лучшую из множества претенденток, то в поисках достойной пары для среднего им пришлось изрядно побегать. В конце концов, они остановили свой выбор на Натахе, дочери скорняка. Правда, она была почти на голову выше Егора и чуть не вдвое шире его в плечах, но зато работала, как трактор и, судя по тому, что при слове кровать она заливалась румянцем, была еще девушкой.
Егора познакомили с будущей невестой, даже уже договаривались о дне помолвки, как вдруг мать его скончалась, за ней вскоре последовал и отец, и все свадебные приготовления были отложены на неопределенное время, а благодаря Егоровой безынициативности это неопределенное время становилось все неопределеннее и неопределеннее. Натахины родители, конечно, первое время иногда намекали Егору, что пора, мол, определиться, но Егор намеков понимать не хотел, а скорняк вскоре тяжело заболел, и Натахиной матери, Агате, разрывавшейся между больным мужем и малолетними братьями Натахи, стало не до старшей дочери.
А тут Егору в голову стукнула новая идея, да так здорово стукнула, что он почти перестал замечать окружающее. Виновником этого на сей раз стал его сосед Климыч, пузатый мужичок с собачьими глазами. В трезвом виде Климыч был очень тихим и до смерти боялся свою жену Домну, но стоило ему принять на грудь хоть капельку, ситуация резко менялась на противоположную: теперь уже Домна боялась мужа и старалась не попадаться ему на глаза. Ну, а так как Климыч всегда был если не вдрызг, то навеселе, а если не в стельку, то хотя бы под мухой, то можно догадаться, что хозяином в доме был именно он. Иногда он по-соседски заходил к Егору попить чайку и, когда заканчивалась последняя бутылка, они вели долгие разговоры о том, какая же тяжелая у них, у мужиков, жизнь. Однажды во время такой беседы Климыч и рассказал Егору, как его прапрадедушка, царство ему небесное, нашел у реки клад. Рассказал без задней мысли, и даже без передней или какой-либо еще, ибо такие две вещи, как Климыч и мысль, были абсолютно несовместимы, но на Егора это произвело такое сильное впечатление, что он прошел от стола до двери, ни разу не качнувшись, и даже не наступил на курицу, перебегавшую дорогу в неположенном месте.
С того дня, забыв про все на свете, Егор занялся поиском сокровищ. Он перепахал весь берег реки, близлежащие лес и поле, а вокруг деревни украсил всю землю такой паутиной траншей, что нападение внешнего врага его односельчанам с той поры не грозило. Догадливые соседи весной предлагали ему поискать клад у них на огороде, и урожай в тот год, говорят, был просто небывалый. Но, к сожалению, кроме этого никаких результатов Егоров энтузиазм не дал. Правда, он откопал на заднем дворе топор, который давно считал безвозвратно утерянным, но находка эта совсем его не обрадовала.
Постепенно его трудовой подъем пошел на убыль. Он стал выходить "на работу" через день, потом раз в неделю, затем раз в месяц и вскоре совсем забросил лопату в сарай.
Так бы и жил он, не изведав никаких радостей, и умер бы в нищете, когда пришло время, как и многие подобные ему, если бы не вмешалась Ее Величество Судьба, которая имеет привычку появляться как раз в такие моменты, когда ее сестра - Надежда - уже умерла.
ЗАВЯЗКА
Началось все со свадьбы. Или нет. Если быть совсем уж точными, все началось с самоубийства. Да, пожалуй, именно так.
В понедельник с утра у Егора, как обычно, было отвратительное настроение. Он вообще не любил утро. При свете утреннего солнца он настолько отчетливо видел всю безысходность своего положения, что перспектива пережить еще один день в нищете и без надежды казалась ему самым страшным наказанием на свете. А усугублялось это состояние тем, что накануне Егор перенес еще одно разочарование, превосходящее по силе все предыдущие. Он разочаровался в Боге.
Всю свою жизнь Егор был уверен, что как бы он ни был одинок, всегда есть кто-то, на кого можно положиться в тяжелый момент, что как бы ни было трудно, всегда можно прийти к нему, и он непременно поможет. Получая от судьбы удар за ударом, Егор знал: когда ему будет совсем плохо, он обратится к тому, кто никогда не откажет. И вот, наконец, почувствовав, что чаша его терпения переполнилась, он решился. Накануне вечером он составил список того, что ему было необходимо, потратив на него уйму времени, так как, с одной стороны, не хотел продешевить, а с другой, боялся показаться чересчур жадным.
Стоя в воскресенье в церкви, Егор так верил, что Бог его услышит. Он мужественно выстоял всю службу от начала до конца, что случалось с ним нечасто. Он прочитал все молитвы, которые смог вспомнить, и поставил свечки всем святым, на которых у него хватило денег. И в конце молебна долго-долго, стоя перед иконой, разъяснял Богу, почему имеет право на богатство, а список перечитал несколько раз, чтобы Бог не забыл или не перепутал чего-нибудь.
Каким просветленным и воспрянувшим духом возвращался Егор из церкви. Какими милыми казались ему окружавшие его люди! Как приятно весенний ветерок трогал его щеки! И как жесток был удар, ожидавший его дома!
Ничего не было! Ничего!! Ни одного пункта из его списка. Ни на ломаный грош не стал он богаче. Бог не услышал его! А может быть, просто пожадничал. Все материны слова, что Бог сделает все, если его хорошо попросить, оказались обманом. Егор полночи просидел на лавке, уставившись неподвижным взглядом в стену, да так, сидя, и заснул.
А утром последняя егорова курица покончила жизнь самоубийством. Мотивы ее поступка так и остались невыясненными, но, скорее всего, единственной причиной случившегося послужила непроходимая глупость покойной. Гуляя по дому в поисках чего-нибудь съестного, она умудрилась засунуть голову в бочку, стоявшую в сенцах. Как ей удалось просочиться в щель между бочкой и тяжелой деревянной крышкой, неизвестно, но то, что вылезти оттуда живой ей было не суждено, - это факт.
Последнюю потерю Егор перенес стоически, отчасти потому, что накануне он уже отряс пепл надежд со своих ног, отчасти потому, что не испытывал никаких нежных чувств к покойной. Увидев висящее на бочке синее тельце, Егор лишь грустно улыбнулся - жизнь окончательно повернулась к нему спиной, и это происшествие было, вероятно, ее последней шуткой.
Но не успела сойти с его лица тень грустной улыбки, как раздался стук в дверь. Конечно, это стучалась она - Госпожа Судьба, пришедшая вызволять нашего героя из пут апатии и разочарованности. И он, растрепанный, помятый, поникший, да еще и с куриным трупиком в руке, пошел отворять дверь, еще не зная, что шаг к ней - это первый шаг к изменению всей его жизни.
В дверях, бодрая и полная сил, несмотря на раннее утро, стояла его соседка Домна. У нее недавно случилось большое горе - дочка собралась замуж. Ну, вернее, это была, конечно, радость, а само-то горе сидело в животе у невесты, и пока оно не выперло наружу, Домна хлопотала о скорейшей свадьбе.
Будущий счастливый жених хорошо знал характер Домны, и поэтому мысль отказаться от женитьбы ему просто не могла прийти в голову. Узнав о радости, которая его ожидает, и, будучи человеком неглупым, он безропотно прислал сватов еще до того, как пообщался на эту тему с потенциальной тещей. Это спасло ему если не жизнь, то здоровье, нервы и клок волос из его густой шевелюры. Правда, встретила его Домна без восторга и объятий, но и без ненависти, а вернее сказать, с какой-то ласковой обреченностью, мол, я бы, конечно, хотела заиметь зятя посолиднее, но раз все так сложилось, сойдешь и ты.
Сговорились, назначили день свадьбы, сшили невесте несколько нарядов - для девичника, для венчания, для пира. Домна просто на куски разрывалась, чтобы у ее дочки все было не хуже, чем у людей.
-Да ты, никак, еще спишь?! - поразилась она, увидев Егора.
Сама Домна вставала с петухами и работала до темна без передышки, как батарейка Энерджайзер, и поэтому искренне не понимала людей, которые могли проспать рассвет.
-Нечего, нечего! - командовала она, вышагивая по его горнице. - Много спать вредно. А это что у тебя? Последняя курица? Ах, ну какой ты хозяин, Егор! Ведь молодой мужик, здоровый, неглупый. Пора тебе всю дурь из головы выбросить да взяться всерьез за хозяйство. - Домна всегда лучше других знала, что им следует делать. - Крышу когда перекрывать будешь?
Егор безразлично пожал плечами и куриный трупик в его руке махнул ножками. Но Домна уже забыла про егорову крышу и сосредоточенно озиралась по сторонам.
-У тебя посуда-то есть? Посуда нужна мне, миски большие, ложки, вот кувшин тоже возьму. Свадьба у нас через три дня. Грушку замуж отдаю. Слыхал, небось?
-Нет, не слыхал. За Степана? Поздравляю. Через три дня? - Егор пытался удивиться тому, о чем давно уже знала вся деревня.
-Они давно собирались, - Домна покосилась на Егора - может, еще не знает? Он по всей деревне славился тем, что умудрялся все новости, даже те, что были у него под носом, узнавать последним. И Егор изо всех сил старался ее не разочаровать, изображая на лице удивление.
- Лавки я у тебя тоже заберу. Ты приходи, не забудь. Рубаха-то чистая у тебя есть? Всех уже пригласила. Даже Неждана, чтоб ему пусто было. А то сглазит еще, колдун проклятый. Да! Чугунок у тебя есть большой? Уж помоги по-соседски, а мы в долгу не останемся. Одна у меня дочка, и вот такая радость. Ну, спасибо тебе. Еще что надо будет, я забегу или Алешку пришлю, - Домна не дала Егору вымолвить ни слова, сама нашла у него все, что ей было нужно, сама ответила на все вопросы, которые ему задавала, дала напоследок несколько ценных советов насчет крыши, курицы и починки лопаты, которая случайно попалась ей под ноги на дворе, и с этим распрощалась.
Егору не хотелось идти на свадьбу. Он не любил шумные многолюдные сборища, на которых всегда чувствовал себя неуютно. Но не прийти - значило обидеть хозяйку, да и дома, где после нашествия Домны с домочадцами не осталось не только посуды и лавок, но даже полотенец и свечей, было очень неуютно и тоскливо. Кроме того, Егора неудержимо влекла вкусная дармовая еда. После смерти матери он питался как попало, а домнины кушанья славились на всю деревню.
Егор появился у Домны поздно, когда свадебный пир был уже в самом разгаре. Основная масса гостей тусовалась на улице. Егор прошел сквозь пеструю толпу, с кем-то поздоровался, кому-то пожал руку, с кем-то даже поцеловался, помахал рукой стоявшей в стороне Натахе, ответил кивком на приветливую улыбку брата Матвея, танцевавшего с красивой девушкой, и быстренько просочился в дом. В горнице, где были накрыты столы, почти никого не было: несколько баб с Домной во главе хлопотали вокруг стола, пьяный мужик спал под лавкой да молодые, уставшие и голодные, уныло торчали во главе стола, глотая слюни и мечтая поскорее уйти в спальню, где им можно будет поесть. Невеста была бледна и, судя по лицу, подумывала о том, не упасть ли ей в обморок. Егор, как полагается, подошел с дежурными поздравлениями, получил в ответ дежурные благодарности и две вымученные гримасы, означавшие улыбки, и подумал, что меньше всего хотел бы сейчас оказаться на месте счастливых новобрачных. После этого ни он, ни молодые не знали уже, что им делать дальше. Но тут, к счастью, на него налетела Домна, энергии которой хватило бы еще на сотню человек, отругала за то, что так припозднился и усадила за стол, что, собственно ему и было надо.
После третьей чарки вина, сдобренной хорошей закуской, ему уже не хотелось домой, даже наоборот - неудержимо потянуло пообщаться с народом, который не заставил себя долго ждать - проголодавшиеся на свежем воздухе гости возвращались к столу. К Егору подсел его брат, раскрасневшийся от танцев и вина. Матвей сильно похорошел за последнее время: седина, чуть тронувшая его виски, выгодно оттеняла большие карие глаза, мускулы на плечах окрепли и налились сталью, а его манера отбрасывать рукой прядь волос со лба приводила всех женщин в такое возбуждение, что его жена стала стягивать ему волосы повязкой, дабы не вводить во грех своих неудачливых соперниц.
-Как жизнь, братушка? Давно не виделись, - ласково улыбнулся Матвей, наливая, - Маша недавно спрашивала, что, мол, Егор не заходит? Все дома сидишь?
Егор неопределенно качнул плечами - он, как и все, кому нечего было рассказать, не любил разговоры о себе. Но Матвей, как и все, кому было, что рассказать, этого замечать не хотел и со смаком принялся перечислять свои достижения: красавица-жена недавно подарила ему второго ребенка, дом он заново отремонтировал и пристроил к нему еще несколько комнат, урожай в этом году был знатный, часть даже продали, причем очень выгодно, а деньги отложили. Каждое его слово падало Егору на сердце, словно капля расплавленного воска на кожу, и он даже незаметно морщился, как от боли.
Но на его счастье матвеев рассказ вдруг прервала громкая плясовая музыка с улицы. Часть гостей, торопливо вытирая рты, бросилась во двор, и Егор, получив удобный предлог избавиться от брата, последовал их примеру.
На лужайке возле дома музыканты устроили настоящий вертеп. Грохот стоял невообразимый, инструменты звенели, трещали, стучали так, что казалось, вот-вот разлетятся в щепки, никто не стоял на месте, даже древние старухи пытались делать какие-то телодвижения, напоминающие танцевальные. В центре кружились несколько незнакомых Егору девок (на свадьбу всегда, как мухи на мед, слеталась молодежь из окрестных деревень). Одна из них танцевала так отчаянно, будто под ногами у нее была сама геенна огненная. Казалось, она не видела ничего вокруг, глаза ее были полузакрыты, а щеки полыхали огнем. Это было так странно, что на нее уже стали обращать внимание, но посреди танца она вдруг остановилась, схватилась руками за голову и, словно что-то испугавшись, опрометью выбежала из круга. Егор только заметил, как при взмахе ее руки что-то блеснуло и упало на траву. Он приблизился и увидел на земле дешевый браслет. Первой его мыслью было - вернуть вещь хозяйке, но когда он поднял браслет, девушка уже исчезла. Он побродил вокруг дома, повертел в руках находку и сунул ее в карман (не обратно же бросать).
А плясовая меж тем звенела еще веселее. Последние гости вышли на поляну, не в силах усидеть в избе. Раскрасневшуюся Домну с явным удовольствием на хитрой конопатой роже кружил рыжий дружка, который еще до венчания успел так набраться, что полез целоваться к невесте - еле оторвали. Матвей подхватил сразу двух девок и, судя по тому, как они ели его глазами, это был не предел. А над всей толпой, как колокольня среди города, возвышалась голова скорняковой Натахи, которая, несмотря на стеснительность, тоже не смогла устоять в стороне и теперь топала, будто вбивая ногами невидимые гвозди. Благодаря своему росту она имела возможность видеть всех на поляне и быстро сфотографировала Егора, который, в общем-то, и был главным объектом ее охоты, но тот каким-то боковым зрением вовремя углядел опасность и начал потихоньку ретироваться.
Ему бы, вероятно, удалось благополучно улизнуть, если бы на полпути его не перехватил его приятель Глум.
-Егор. Егор!! - вцепился тот ему в рукав. - Сколько лет, сколько зим! А я уж думал, ты не придешь. На венчании не был...
-Глумушка, - взмолился Егор, - не сейчас.
Но, оглянувшись, он понял, что пути к отступлению отрезаны. Раздвигая толпу, как корабль волны, к нему неумолимо приближалась Натаха. Она держала его своим взглядом, как удав кролика. Бежать было поздно. Егор вздохнул и с широкой улыбкой поплелся навстречу:
-Наташенька, а я несколько раз хотел подойти к тебе, да все то ты с кем-то была занята, то меня кто-то отвлекал.
-Сережку потеряла, - ни к селу ни к городу сообщила Натаха в ответ, - не видел?
-Сережку не видел, - Егор обрадовался, что появилась безопасная тема для разговора, - зато браслет нашел. Гляди.
Он извлек из кармана свою находку. Натаха потрогала браслет, но интереса не проявила.
-Ума не приложу, что мне с ним делать. Хочешь, тебе подарю?
-А мне-то его куда девать? - Егор со вздохом отправил вещицу обратно в карман.
Натаха ковыряла носком землю, постреливая в Егора глазами, и явно ждала от него каких-то слов. Положение становилось опасным, но судьба вторично за этот вечер спасла его от неприятного разговора. Из избы раздались крики, а вслед за криками на улицу выскочила толстая девка с вытаращенными глазами и, прокричав: "Ой, что деется, что деется!", вновь скрылась в избе. Заинтригованная публика, почуяв новое интересное развлечение, дружно хлынула за ней. Поток подхватил Егора с Натахой, стоящих недалеко от двери, и не успели они опомниться, как очутились в горнице, где за столом друг напротив друга сидели два мужика.
Увидев первого, Егор, не отличавшийся храбростью, стал озираться в поисках выхода, но жаждущие зрелища односельчане плотно окружили его со всех сторон и выбраться из этой толпы не было никакой возможности.
А причина поведения Егора была проста - испугавший его человек - кузнец Неждан - был колдуном. Все это знали, все боялись его не меньше Егора, но даже страх не мог пересилить всеобщее любопытство.
Неждан, широкоплечий бородатый мужик, сосредоточенно стучал большой кружкой по столу, выплескивая ее содержимое, а его черноглазый взлохмаченный собеседник, которого Егор видел впервые, подпрыгивая на месте, повизгивал:
-Нет, нет. Никогда не бывать этому. Это все пустая похвальба.
Услышав эти слова, Неждан оставил в покое кружку и, не поднимая глаз, выдвинул в сторону черноглазого свою широкую, как лопата, длань:
-Спорим?
Тот запрыгал еще чаще:
-А что? Думаешь, я испугаюсь? - и вложил в нежданову лопату свою суковатую ручонку. Егор, замирая от предчувствия чего-то ужасного, подтянул к себе оказавшегося рядом Глума:
-Кто это?
-Это колдун из Нижних Топей, - с готовностью зашептал Егору в ухо его приятель. - Как оказался на свадьбе - понятия не имею. До этого его никто не видел. А тут вдруг пристал к Неждану, давай, мол, выясним, кто сильнее. Тот от него, дурака, отмахивался, отмахивался, как от мухи, да видно он его все же достал... Я боюсь, как бы они друг дружку не переубивали.
Тем временем лохматый нижнетопский колдун налил в рюмку вина, пошептал над ней и поставил перед Нежданом:
-Пей.
Неждан, не медля ни секунды, схватил рюмку и опрокинул себе в рот. В наступившей гробовой тишине какая-то баба вдруг прошептала: "Ой, мамочки". После чего изумленные зрители увидели, как из нежданова рта один за другим стали высыпаться зубы. Все дружно ахнули. Один только Неждан остался спокоен. Он невозмутимо выплюнул последний зуб, пододвинул к себе бутылку, налил вина в рюмку и молча поставил ее перед соперником.
Нижнетопский, гордый своим успехом, огляделся вокруг, но, поймав только настороженные взгляды, несколько сник и рюмку принял с опаской, а перед тем как выпить, долго шевелил губами, нашептывая заговор.
Несколько десятков пар глаз неотрывно следили за тем, как он медленно пил и все же потом никто не мог объяснить, как он оказался висящим на потолке вверх ногами. Он бился и рвался, выкрикивал всевозможные проклятия, пытаясь отклеить ноги от потолочной балки, но все тщетно. Наконец, выбившись из сил, запросил пощады.
Неждан, сидевший за столом с таким видом, будто все происходящее его абсолютно не касалось, встал только тогда, когда черноглазый колдун совсем охрип от крика. Подошед к своему неудачливому сопернику, он тихо и серьезно спросил:
-Чего тебе?
-Сними меня, - выдохнул красный с натуги колдун.
-Чего?
-Сними ... меня, - нижнетопский уже почти стонал.
-Снять? - Неждан подумал. - А зубы мои кто вставлять будет?
-Дайте рюмку.
Ему прямо под потолок поднесли рюмку и после того, как он опять что-то нашептал в нее, почтительно передали Неждану. Тот, не спеша, сложил в нее свои зубы и выпил. Потом провел пальцем по зубам - они стояли на месте, будто с ними ничего и не случалось, и, удовлетворенно усмехнувшись в бороду, потянулся за новой рюмкой. Как удалось выпить вино бедному, подвешенному за ноги колдуну, который уже почти терял сознание, известно только ему одному, но с последним глотком он, наконец, обрушился вниз, где его долго потом приводили в себя. А Неждан сразу же ушел, ни разу не оглянувшись и не обращая внимания на почтительные и в то же время враждебные взгляды расступающихся перед ним односельчан.
Постепенно начало смеркаться, а свадьба достигла той стадии, когда все друг друга уже не только уважают, но и любят. Настала пора вести молодых в спальню. Провожать их отправились все, кто еще мог самостоятельно передвигаться. Кто-то пел, кто-то выкрикивал пожелания. Тщедушный мужичонка, ряженый в женское платье, попытался сплясать, но, запутавшись в собственных ногах, завалился прямо перед женихом и невестой, которые просто перешагнули через него, как через бревно. Толстую красную тетку, стоявшую на пути и почему-то громко рыдавшую, обогнули, словно столб, а пьяного вдрызг дружку, разлегшегося на супружеском ложе и требовавшего выкуп, попросту выкинули в окно в палисадник, где он и проспал благополучно до утра.
Когда за молодыми захлопнулась дверь спальни, веселье стало постепенно затухать. Часть гостей уже спала вповалку на полу, лавках, столе - где придется, часть отправилась по домам. Остались только самые стойкие и неугомонные, но их было немного, и бабы, убиравшие со стола, совсем не обращали на них внимания, передвигая их, словно мебель, от которой те и вправду отличались только тем, что временами издавали какие-то звуки.
Егор ушел вместе с братом, который почти никогда не пьянел. Матвей твердо шел впереди, с удовольствием вдыхая могучей грудью прохладный ночной воздух, и ни разу не сбился с курса, тогда как Егор, волочащийся сзади, никак не мог выбрать нужное направление и то и дело обнаруживал себя то в кустах, то возле чьего-то забора. Но все же есть, наверное, какое-то божество, охраняющее пьяных, оно-то и помогло Егору благополучно добраться до дома, не заблудиться и не сломать шею после того, как Матвей свернул к своему дому и его спина перестала быть путеводной звездой во мраке.
Дома было темно - все свечи конфисковала Домна - и пахло сыростью. В прореху крыши виднелось темное небо и, глядя на него, Егор вдруг увидел Неждана. Неждан, одетый почему-то в женское платье, гулял по потолку и тихо пел: "Я сережку потеряла...". Потом он стал медленно кружиться, кружиться, и Егор аккуратно улегся на пол, где и заснул сном младенца.
Пробуждение его, однако, несколько отличалось от пробуждения младенца. Во всяком случае, трудно представить себе небритого, лохматого младенца, со стоном ползающего по полу в поисках капельки спиртного.
Во многих книгах описывались свадьбы. Иногда они представлялись как великий праздник, иногда как жалкое и грустное зрелище. Но никто ни разу не упомянул о том, какой же это труд - свадьба. Ведь выдержать два-три дня непрерывного разгула и пьянства может далеко не каждый. Для этого надо обладать недюжинным здоровьем, иметь великую силу воли. Надо суметь не сломаться, не свалиться под стол раньше времени... Дойти потом до дома! А утром стоически выдержать все последствия злоупотребления спиртным. И при этом не потерять интереса к таким мероприятиям!..
Егор пить не умел. Он, выпивая, долго расходился, но зато потом долго и отходил. Поэтому относительно здоровым человеком он почувствовал себя только на третий день. А почувствовав, к великому своему огорчению вспомнил, что брат взял с него обещание непременно прийти к нему в гости в ближайшее время. Чего только не пообещаешь спьяну! Но надо было платить по счетам.
Егор стал было придумывать причину, чтобы избежать этого визита, но вспомнил пристальный взгляд жены брата, которым она буравила всех, кто посмел отказаться от счастья лицезреть ее красоту, и стал собираться. Одеваясь, он одновременно примерял улыбки, которыми собирался одарить хозяев, но ни одна из них не казалась ему достаточно хороша для того, чтобы они поверили в искренность его чувств. Он грустно подумал, что придется воспользоваться обычной вежливой улыбкой, которая у него была на все случаи жизни и, тяжело вздохнув, вышел со двора.
Брат же встретил его такой широкой и лучезарной улыбкой, против которой Егорова гримаса казалась помойной лужей рядом с голубым озером:
-А я, признаться, думал - не придешь. Придется, говорю Марусе, его к нам на аркане тащить. Ну, заходи же, не стой в дверях.
А навстречу дорогому гостю уже спешила хозяйка с дитем на руках. Была она очень хороша собой, дородна, стройна, белолица, только чуть полновата после рождения второго ребенка. С женой Матвею на редкость повезло. Она сочетала в себе не только красоту, но и ум, цепкий бабий ум, нередко граничащий с хитростью, но от этого, пожалуй, только более ценный. Хозяйка она была, каких мало. В доме все блестело чистотой, всегда был готов вкусный обед, муж и дети были ухожены. Казалось, что ни одно достоинство, ценимое в женщине, не прошло мимо нее и ни один недостаток не испортил этих достоинств. Был у нее только один маленький грешок, даже не грешок, а грешишко - не могла она переносить, если кто-то вдруг ей не восхищался, а более всего не любила тех, кто в чем-то был ее лучше. Трудно поверить, но такие иногда встречались. С ними Маруся старалась общаться пореже, при встрече была суха и нелюбезна, и завоевать ее расположение они могли, только опустившись до самого низкого уровня. Нетрудно догадаться, что Егора она обожала. Он в ее глазах был настолько жалок, настолько не имел шанса добиться в жизни хоть чего-нибудь, что она могла снисходить к нему без всякого ущерба для своего самолюбия.
Она вынесла к нему свое шикарное тело, продуманно оформленное обтягивающей кофтой и ребенком на руках, словно богиня, сошедшая на землю лишь за тем, чтобы ощутить тепло всеобщей любви. А Егор стоял перед ней, маленький и бесправный, лепеча какую-то ахинею и судорожно пытаясь вспомнить имя ребенка.
-Ты же еще не видел своего второго племянника! - Матвей забрал у жены пищащую драгоценность. - Ну-ка, Митенька, поздоровайся с дядей Егором.
Дядя Егор, абсолютно не умеющий общаться с людьми, все же знал, что детьми, особенно новорожденными, надо безоговорочно восхищаться, поэтому начал расточать комплименты новоявленному своему родственнику, хотя, сказать по правде, тот совсем не показался ему красавцем. Был он каким-то красным, скрюченным, сморщенным, вообще мало похожим на человека и к тому же все время премерзко то ли скрипел, то ли мяукал. И когда вдосталь накушавшаяся похвал мамаша унесла его в дальние комнаты, Егор вздохнул с облегчением.
Следующим испытанием для Егора стала экскурсия по дому, двору, саду и огороду, которую не замедлил провести его брат. После затхлой конурки Егора матвеев дом казался дворцом. Все в нем было настолько безупречно, что даже раздражало. Матвей без устали таскал брата по всем достопримечательностям своего жилища, подробно рассказывая о каждой вещи, заставлял все трогать и настоятельно просил выражать свое мнение. Бедный Егор, сначала пытавшийся вникать в матвеевы объяснения и добросовестно кивавший и восхищавшийся всем подряд, к концу экскурсии полностью потерял способность адекватно реагировать на окружающее и до смерти перепугал брата, рассмеявшись при его упоминании о смерти родителей. К счастью, вовремя появившаяся Маруся догадалась влить ему в рот рюмку хорошего домашнего "лекарства" и усадить за стол. Но после третьего стакана Егора так развезло, что пришлось уложить его в постель, несмотря на сопротивление и попытку уйти домой.
Проснулся он через два часа оттого, что ему вдруг стало трудно дышать. Открыв глаза, он обнаружил на себе своего старшего двухлетнего племянника, имя которого также, как и имя его брата, он никак не мог вспомнить накануне. В голове его вертелись два варианта: Лёня и Лена. Теперь же дядя Егор отчетливо видел, что это именно Лёня, потому что Лена вряд ли могла бы с такой силой тянуть его за нос да еще при этом вопить басом. Вероятно, малолетний бандит поставил перед собой задачу превратить дядин нос в слоновий хобот и, скорее всего, достиг бы своей цели, если бы в дело не вмешался его отец, прибежавший на крик. Сколь же велико было горе бедного ребенка, у которого отобрали такую чудесную игрушку! Наверное, по силе оно было сопоставимо лишь с радостью его дяди, убедившегося, что его нос остался на месте и не изменился в размерах, хотя слегка распух и покраснел.
А через полчаса, сидя за столом в компании брата и попивая прекрасное домашнее вино, Егор уже смеялся при воспоминании о страшном монстре, напавшем на него во сне.
Беседы за столом тет-а-тет всегда носят душевный характер. А уж если есть бутылочка, да с тет-а-тетом этим вы близкие люди... О-о-о!
Матвей всегда болел душой за брата, очень страдал, видя его непутевость и неприкаянность, был бы рад помочь, но не знал чем. Будучи человеком неглупым, он понимал, что причина егоровой "болезни" лежит где-то очень глубоко, но как ее обнаружить, он не знал. Он не раз приглашал брата в гости, надеясь вызвать его на откровенный разговор, но тот все время отговаривался, выдумывая всевозможные причины. Однако на этот раз Матвей чувствовал, что Егор попался. Да и сам Егор, уставший от всех своих предыдущих уверток, разомлевший от вина и ослабленный недавним нападением на его нос, не больно-то сопротивлялся. Понемногу он разговорился:
-Вот почему, скажи ты мне, жизнь так несправедливо устроена? Почему одни получают все блага жизни сразу при рождении и потом всю жизнь думают только о том, какое бы удовольствие себе еще доставить, а другие прозябают в каких-то ужасных условиях и при каждой попытке выбраться из них получают только очередной удар судьбы?
Матвей посмотрел на брата с сочувствием, в его словах слышалась настоящая боль. Но разделить его пессимизм он никак не мог:
-Ну, конечно, если сидеть сложа руки и только тем и заниматься, что жалеть себя...
-Да не об этом я! - Егор с досадой отмахнулся. - Я же не говорю, что не надо работать. Вот ты много работаешь, и хорошо. И молодец! Но разве только от тебя зависит то, что ты так преуспел?! Разве нет других людей, которые так же работают, да даже еще больше! А живут впроголодь.
-Ну и что ты хочешь сказать? Что дом построил не я, а волшебник, который из любви ко мне закрывает меня своей дланью от невзгод? Да знаешь ли ты, сколько ночей я не спал? Как я работал без отдыха, еле успевая перекусить? Да все же это на нас не с неба свалилось, не в один день же это появилось!!
-Да не про то я, не про то! Опять ты меня не слышишь! Ты молодец, что трудишься. Я восхищаюсь тобой. Но я не об этом! Вот представь, если бы ты вдруг заболел, не дай Бог, или если пожар, ну или еще какая пакость. Ведь это же не от тебя зависит. Тут трудись - не трудись, все бесполезно.
-А это, брат, уже богохульство. Бог дал - Бог взял. Не нам его судить. Захочет наградить - наградит, задумает наказать - накажет, если есть за что.
-Хорошо, Бог. А тогда скажи, за что Бог наказал Агату, мать Натахи? За что наслал болезнь на ее мужа? Видел ты за ней какие-нибудь грехи? Она же работала не покладая рук. Только-только детишки стали подрастать, только стали из нужды выходить. Ан, пожалуйста! Теперь скорняк помрет - они все по миру пойдут: и Агата, и Натаха, и дети малые. Дети-то за что?
-Не говори так. Чужая душа - потемки. Не знаем мы, что там у нее дома творилось, не знаем, как она жила. Может, и было за что? Не накажет зря Господь! А может, это он просто проверяет. Силу ее, веру испытывает. Пройдет она испытание - наградит.
-Что-то одних он все время испытывает, а других все время награждает, - Егор невесело усмехнулся.
-Не суди, о чем не понимаешь. Глуп ты! Несешь, сам не знаешь что. Вот я жил честно, никого не обидел, не обманул, работал с малых лет - Бог меня и наградил. Я считаю, заслуженно. А тебя за что награждать? Живешь, как прыщ на теле земли. Только ешь да спишь. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Вот тебе мысли всякие дурацкие в голову и лезут. Работать тебе надо, занятие какое-нибудь себе найти. Тогда не будешь маяться. Жениться тебе надо! Бери Натаху. Девка хорошая, не пожалеешь. Да и им поможешь, если возьмешь ее без приданого. Это тебе не разговоры разговаривать, это конкретное дело.
-Не хочу я жениться. - Егор опустил глаза. - Тяжело мне с ней. Пять минут с ней пробуду и уже бежать хочется подальше. Да и потом, чтоб жениться, деньги нужны, а у меня их нет.
-Так откуда же им взяться, деньгам-то, - Матвей чуть не подпрыгнул на месте, - когда ты лежишь целый день? Ждешь, когда в прореху крыши дождь золотой просыплется? Или все еще клад мечтаешь найти? Деньги вот этими руками делать надо.
-Вот этими руками, - съязвил Егор, - можно заработать только на горшок каши да на драный зипун.
У Матвея глаза полезли на лоб:
-А тебе что же, икра да соболя нужны?
-Да, - сказал Егор серьезно, - мне нужно много.
В этот момент Матвей подумал, что у Егора за то время, что они не общались, начались проблемы с головой. Но он все же сделал попытку обратиться к его разуму:
-А зачем тебе много денег?
Егор мечтательно вздохнул:
-Дом бы построил. Светлый и чистый. Жил бы, ни о чем не думал. Да мало ли хорошего в сытой жизни? Был бы не таким занудой, как сейчас. Стал бы веселым...
-Тупым и жадным, - продолжил Матвей.
-Да не был бы я жадным. Я бы деньги бедным раздавал. Вот давеча старушка-нищенка попросила у меня милостыню, я сунул руку в карман, а там только крошки. А было бы что, я бы обязательно ей дал. Вот, ей-богу!
-Не было еще на свете человека, которого деньги не испортили бы. Это самый страшный искус из всех. Пойми, все богатые люди несчастны своим богатством. Вот я не хочу быть нищим, но и богатым тоже не хочу. Я боюсь не выдержать бремя богатства, оно очень тяжкое. Сколько людей, пережив страшные невзгоды, сохранили человеческий облик, а получив богатство, в считанные дни превратились в скотов.
Егор помолчал, раздумывая.
-Это все слова. Каждый человек волен выбирать, становиться ему скотом или нет.
-Каждый волен, да не каждый имеет силы.
-Ты в меня никогда не верил! А я все равно добьюсь своего. Я стану богаче вас всех и, если ты считаешь, что богатство развращает любого, то я буду первым исключением из этого правила.
После этого разговора Егор ушел от брата с твердым намерением сделать все, чтобы добиться своей цели. Правда, что именно предпринять, он не знал и остановился на дороге, разговаривая сам с собой.
Наступали сумерки. Егор огляделся. Затихающая деревня готовилась ко сну. Дом брата уже скрылся из виду, а до собственного было еще далеко. Зато прямо перед Егором сверкал золотом петушок на крыше колдуна Неждана, того самого, который давеча произвел такой фурор на свадьбе. Петушок чуть поблескивал в тусклом свете заходящего солнца и Егор вдруг почувствовал, что какая-то сила неудержимо влечет его к дому колдуна. Не понимая толком, зачем, он свернул с дороги и, не успев опомниться, вскоре стоял возле нежданова забора.
Около калитки, словно специально поджидая его, курил сам хозяин. Огонек папиросы слегка освещал его опущенное вниз лицо. На Егоровы шаги он даже не шевельнулся, и тот, стараясь преодолеть неловкость и кляня в душе свою глупость, принялся рассуждать о переменчивости погоды и сочинять какую-то несусветную чушь о том, как он случайно проходил мимо и, увидев кузнеца, решил подойти поздороваться. Неждан слушал молча, изредка рассеянно кивал и, казалось, что был целиком поглощен процессом втягивания дыма в легкие. Но неожиданно он бросил папиросу на землю и, не поднимая глаз, глухо сказал: "Пошли". Егор, запнувшись на полуслове, был так удивлен, что безропотно отправился за удаляющейся спиной кузнеца.
В доме, где Егор был впервые, было душно и мрачно. Миновав темные сени, Неждан отворил дверь в горницу. Егор шагнул через порог, инстинктивно стремясь на свет из мрака, да так и застыл, забыв вторую ногу в сенях.
В горнице было полно маленьких человечков, размером не больше кошки. Все они были одеты в красные рубашечки, а в руках держали кто чашку, кто миску, кто кузовок. При виде Егора они, словно по команде, опустили свою тару на пол и дружно уставились на него. Только один из них подошел к Неждану и, протянув ему свою миску, заполненную чем-то черным, сказал:
-Вот, принимай работу, хозяин. Весь мак собрали. Куда складывать?
Неждан пропустил его вопрос мимо ушей и обратился к статуе Егора, которая все еще торчала в дверях:
-Проходи, не бойся.
Статуя шевельнулась, затащила ногу в комнату и опять застыла.
-Это мои работнички, - Неждан плеснул Егору в лицо воды, пытаясь вывести его из столбняка, - слуги. Ну-ка, поприветствуйте гостя.
Работнички по-прежнему стояли, враждебно пялясь на незнакомого человека, но Егор постепенно начал оттаивать. Сначала глаза обрели осмысленность, следом за ними голова повернулась к Неждану, потом правая рука ухватила ворот и стала расстегивать верхние пуговицы. Статуя превращалась обратно в человека. Восстанавливались прежние функции организма, Егор даже икнул.
-Ну что, водки выпьешь? - заботливо, как сиделка больному, Неждан поднес к его носу стакан.
Знакомый запах вернул Егору способность соображать, а несколько глотков возвратили его в реальность.
Неждан усадил Егора за стол, где стоял жбан с водкой и закуска, а маленькие работнички снова засуетились, таская туда-сюда свои плошки.
-Что они делают? - Егор еще не совсем отошел от шока и все время боязливо озирался на снующую вокруг мелюзгу.
-Мак собирают, - невозмутимо пробасил колдун, накладывая гостю на тарелку горы овощей и мяса.
Егор ничего не понял, но переспросить побоялся. Наверное, только он один во всей деревне ничего не знал о неждановых маленьких помощниках. Видел их мало кто - кузнец не был гостеприимным хозяином, а за пределы дома они выходили редко и только по ночам, - но слухи ходили самые разные: кто говорил, что эта банда досталась Неждану по наследству от его предшественника - старого колдуна Антипа, умершего несколько лет назад, и что он столько же им хозяин, сколько и слуга, кто божился, что это настоящие черти, пришедшие по души грешников и со дня на день надо ждать конца света, а некоторые собственными глазами видели, как работнички мучили колдуна, требуя дать им работу. Что здесь было правдой, а что вымыслом - неизвестно, но, как и любым слухам, всему этому свято верили, передавая из уст в уста,и не забывая добавлять что-то от себя.
Неждан сосредоточенно жевал, будто забыв про гостя. Егор тоже молчал, пытаясь сообразить, зачем кузнец затащил его к себе, но вариантов не было, только вспомнился почему-то несчастный нижнетопский колдун, попытавшийся спорить с Нежданом, и от этого воспоминания по спине Егора табунами побежали мурашки. Но сейчас колдун выглядел совсем не страшным, скорее он напоминал огромное жвачное животное, домашнее и безобидное. А так как начинать разговор он, видимо, не собирался, Егор решился сам завязать беседу.
-Я на свадьбе видел, как ты... того, - проблеял он, не спуская глаз с кузнеца.
Неждан поднял на него свои холодные глаза и снова опустил их в тарелку. Егор запнулся, последнее слово застряло у него в горле, и он смог только выдавить:
-Ты здорово его, - и опять прибавил, - того...
На этом запас его красноречия иссяк, и никакая сила в мире не смогла бы заставить его произнести хоть слово. Но выручил его из этого положения сам Неждан. Он оторвался, наконец, от тарелки и с громким стуком вдруг выложил перед Егором горсть золотых монет:
-Держи.
Егор захлопал глазами, окончательно уверившись в том, что происходящее выходит за грани реальности:
-Мне?
Неждан только сопел, вперив в Егора неподвижный взгляд. Он никогда не отличался словоохотливостью, и в этот раз, вероятно, собирался предоставить Егору самому догадываться, что ему было нужно.
Егор тихонько потрогал пальчиком монетку, словно боялся, что она его укусит, и произнес:
-А-а...
После столь глубокомысленного замечания он выдержал паузу, а потом тихим срывающимся голосом спросил:
-Ты хочешь, чтобы я на тебя работал?
Лицо кузнеца смягчилось, видно, он почувствовал облегчение от того, что у егоровой тупости все же есть предел. А Егор меж тем дальше играл в угадайку:
-Тебе нужен помощник? Или ученик? Ты меня можешь научить колдовству?
Неждан красноречиво молчал.
Егор задумался. Его мечта была рядом. То, что Неждан - один из сильнейших колдунов в округе, знали все. Вообще-то, в те времена во всех деревнях этих колдунов было как собак нерезаных. В иной деревне штуки по две, по три сразу встречалось. А нет колдуна - так обязательно ведьма. Их все знали, все боялись, даже убивали иногда под горячую руку. Но в то же время и уважали, шли за советом или за помощью, не забывали пригласить на свадьбу, чтоб свой колдун уберег молодых от козней других колдунов.
Егор понимал, что профессия колдуна открывает перед ним новые горизонты, которых он никогда не достигнет, оставаясь простым смертным. Любое его желание будет исполняться, все богатства мира сами поплывут к нему в руки. Но была у этой медали и другая сторона. Егор слышал, что за все это колдуны и ведьмы расплачиваются как-то очень страшно. Как, Егор не помнил, но когда-то в детстве младший брат, знавший о колдунах и прочей нечисти столько, сколько и сама нечисть, пожалуй, о себе не знала (откуда, Бог весть, Егор боялся спрашивать), так вот, брат посвящал Егора в эту тайну - и теперь, забыв суть ее, он хорошо помнил тот ужас, который внушал ему этот рассказ. Но, может быть, это был всего лишь детский страх? Брат любил рассказывать по ночам всякие жуткие истории, доводя впечатлительного Егора чуть не до обморока. Большая часть из них была откровенной ложью, и Егор это знал, но все равно снова и снова попадал в сети бессовестного обманщика, от чего тот получал неописуемое удовольствие.
Неждан его не торопил. Он продолжал ужинать, даже не глядя в Егорову сторону. И тот решился! Он протянул руку, намереваясь сгрести деньги в карман и этим жестом расставить все точки над i, да так и застыл, увидев то, что меньше всего ожидал увидеть. На столе прямо перед ним стоял маленький работничек, устремив ему в лицо острые буравчики своих красных глазок. От неожиданности Егор стал пятиться, насколько это возможно было, сидя на лавке, а рука его так и замерла над горкой монет.
И опять на помощь пришел Неждан. Правильно поняв егоров жест, он встал, сгреб своей лопатообразной ручищей деньги и высыпал их Егору в карман. Потом похлопал по нему, видимо стараясь показать свое дружеское расположение, и сказал:
-Вот и все.
Именно в этот момент все и перевернулось с ног на голову. Со стола раздался скрипучий голосок:
-Не все!
Маленький работничек, словно Ленин на постаменте, указывал на Егора рукой:
-У него на шее крест. Пусть снимет!
Неждан медленно повернулся к Егору и посмотрел на него таким тяжелым взглядом, что тому стало трудно дышать. Все работнички разом остановились и тоже вперили свои глаза в бедную жертву. В повисшей тишине было слышно только прерывистое дыхание Егора. Сердце его сжалось, словно стиснутое клещами. Собрав последние крупицы ускользающего сознания, он заставил себя подняться, найти дверь и буквально вывалился в нее, стараясь не упасть возле дома колдуна.
Когда Егор очнулся, вокруг была непроглядная тьма, только где-то в стороне чуть мерцал огонек. Ощупав место вокруг себя, он сообразил, что лежит в траве. Голова болела, во всем теле была такая слабость, словно из него вытащили все кости, и он превратился в мягкую марионетку, не способную даже самостоятельно поднять руку. Он немного полежал, пытаясь прийти в себя, но в памяти его стали возникать страшные образы Неждана и его помощников, он сел и, чтобы помочь себе отогнать подползающие страхи, стал смотреть на огонек. Огонек был довольно странный: он то появлялся, то исчезал, то перемещался вдаль, то снова приближался. Вдруг Егору показалось, что он слышит тихое блеяние. Он замер, прислушиваясь. Блеяние повторилось. В этот момент из небесного мрака выглянула луна, осветив поляну и черный контур леса вдалеке, и мучительно вглядывавшийся в темноту Егор увидел что-то белое на том месте, где был огонек. Оно немного помаячило перед его глазами, мекнуло два раза и пропало, а вместо него снова появился огонь. Небольшое, словно от свечи, пламя слабо мерцало от ветра, потом погасло, а мимо Егора, отчетливо топая ножками, проскакал белый козленок. Мурашки уже готовились второй раз за ночь совершить пробежку по Егоровой спине, как вдруг их намерение пресекла неожиданно появившаяся в его голове мысль. Посвятив кучу времени поискам клада, Егор просто не мог не сообразить, что все, что он видел сейчас, настойчиво указывало ему место, где должны были быть зарыты сокровища.
Боясь дышать, читая про себя все известные ему молитвы, крестясь так отчаянно, что то и дело попадал себе пальцем в глаз и совершенно забыв про страх, Егор стал осторожно подкрадываться к огоньку. Приблизившись, он увидел стоявшую на камне свечку. Его даже в пот бросило от того, что его предположения оказывались верными.
Собравшись с духом, он встал, трижды перекрестил камень и прошептал: "Во имя Отца и Сына, мои гроши, твоя судина". Уж ритуалы-то, связанные с поиском кладов, он знал наизусть. Свечка вдруг стала таять, таять, и вскоре на камне осталось лишь маленькое пятнышко воска.
Егор, воодушевленный увиденным, почти без усилий сдвинул с места камень и принялся разгребать руками мягкую податливую землю. Лопаты у него, естественно, не было, да она и не понадобилась: земля была такая рыхлая, словно ее перекапывали пять минут назад, да и Егор вошел в такой азарт, что, если бы понадобилось, вгрызся бы в землю зубами, но не отступился. Кроме того, долго копать не пришлось, он углубился не более, чем на локоть, как рука его коснулась чего-то твердого, и вскоре он с замиранием сердца выволок на поверхность большой ушат.
С десяток раз Егор порывался снять деревянный круг, заменявший крышку, и каждый раз останавливался, боясь, что его надежды не оправдаются, но в конце концов, устав от собственной нерешительности, резким движением открыл заветный ушат. И обомлел!
О таком он не мог даже мечтать! Золотые монеты, украшения, драгоценные камни. Егор боялся шевельнуться, боялся моргнуть, ему казалось, что прекрасное видение вот-вот исчезнет и он не отрывал от него глаз. Но время шло, а блеск алмазов оставался таким же ярким и чистым, и Егор стал потихонечку спускаться на землю.
Сначала он огляделся вокруг, нет ли кого поблизости. Естественно, никого кроме ползающих в траве букашек ночью в поле не было и быть не могло. Тогда его голову посетила другая, более актуальная в данный момент, мысль: а где же он находится? Конечно, эта мысль должна была прийти к нему раньше, вместе с возвращением сознания, и так бы и произошло, если бы не его болезненное состояние, вызванное стрессом, а потом - новый стресс, вызванный, в свою очередь, неожиданной находкой. Вот и пришлось важной мысли отсиживаться в дальних уголках подсознания, пока выбранный ею объект не дозрел до встречи с ней. Но сообразить, что надо определить свое местоположение - это еще не значит определить его. Слава Богу, луна продолжала исправно светить, вокруг было полно разных ориентиров, и определенный оптимизм должно было внушать то соображение, что на подкашивающихся от ужаса ногах Егор никак не мог убежать далеко от деревни. Кроме того, вдохновленный удачей, Егор настолько поверил в свою звезду, что даже не подумал беспокоиться о том, как найти дорогу. А человеку, несущему в себе такой заряд веры в себя, для решения такого ничтожного вопроса часто может хватить одной интуиции. Как ни странно, так и произошло. Не оглядываясь по сторонам, не задумываясь, не плутая, Егор вышел к своему дому так легко, словно шел по протоптанной дороге. Увидев знакомую местность, он даже не удивился, настолько крепко засела в нем уверенность в своей удачливости.
Вот ведь как парадоксально устроен человек! Он может долгие годы опускаться все ниже и ниже, теряя веру в свои силы и проклиная день и час своего рождения, но стоит перед ним блеснуть хоть маленькой искорке надежды, он уже расправляет крылья и смотрит орлом, словно и не было никаких неудач.
Оказавшись дома, Егор прежде всего запер все двери и окна, чего с ним раньше не случалось, потом спустил ушат с кладом в подпол, на крышку подпола надвинул огромный сундук, на котором и устроил себе постель.
Но, несмотря на крайнее нервное и физическое утомление, ему не спалось. Находящееся под ним сокровище не выходило у него из головы ни на секунду. В конце концов, он опять спустился в подполье, достал из ушата несколько монет, не побоявшись труда перетаскивать туда-сюда тяжеленный сундук, и успокоился только после того, как бережно выложил эти монеты у себя на подушке. И словно ребенок, получивший перед сном долгожданную игрушку, нежно глядя на золото, он заснул.
Весь следующий день он провел в подполье в состоянии эйфории, перебирая камни и монеты, примеряя зачем-то на себя драгоценности и стараясь прикинуть в уме, сколько все это может стоить. Но цифра каждый раз получалась такая нереально высокая, что у новоявленного богача захватывало дыхание. Про инцидент с Нежданом он уже забыл и думать. Все существо его было переполнено счастьем и он ходил очень осторожно, чтобы это счастье не расплескать.
Но один из самых досадных человеческих недостатков заключается в том, что человек быстро привыкает ко всему. Конечно, этот недостаток может быть и главным достоинством, когда дело касается трудностей, с которыми надо мириться. Но иногда он просто невыносим. И это был именно такой случай. Егор бы, наверное, хотел всю жизнь провести рядом со своим драгоценным ушатом в состоянии радостного возбуждения, но, к сожалению, с каждым часом буйный восторг притуплялся, и ему на смену приходило спокойное удовлетворение. И, что неприятнее всего, появилась мысль: "А что же с этим теперь делать?" Сначала она возникла, как мимолетное виденье, и быстро растаяла, но потом стала приходить все чаще и задерживаться дольше и, в результате, так прочно засела в мозгу, стучась в него, словно дятел, что Егору пришлось выйти из подполья.
Проблема оказалась намного сложнее, чем Егор предполагал. Опыта нахождения кладов у него не было. Да что там кладов! Он и денег-то толком в глаза не видел. В карманах его водилась только медная мелочь, и сейчас к своему стыду он вдруг понял, что решительно не знает, как ему поступить со свалившимся на него богатством. Несмотря на свою феноменальную наивность, он все же понимал, что держать в подвале ушат с драгоценностями только для того, чтобы время от времени им любоваться, было бы по крайней мере странно. Но что было делать?
Продать? Да, это, наверное, было лучше всего. Но кому? В родной деревне - все голь перекатная, драгоценные камни им не по карману, женщины носили дешевые побрякушки, редко какая прикупит тоненькое золотое колечко и носится с ним, как курица с яйцом - хранит под семью замками, а если и решится надеть на праздник, то только и думает, как бы не потерять, никуда больше и не смотрит. В городе Егор ни разу не был, сидел в своей деревне, словно мышь в норе, и нос боялся высунуть наружу.
Можно было спросить совета у какого-нибудь умного человека. Но кто же поверит, что он нашел клад? На него давно смотрели, как на деревенского дурачка, все знали историю его раскопок, и слово "клад" применительно к нему всегда употреблялось с большой долей юмора.
Но показывать свою находку Егор тоже не спешил. Может быть, он был глуп, но не настолько. Силой он не отличался, влиятельных покровителей у него не было, так что ограбить его было проще простого.
На третий день бесплодных раздумий Егор почувствовал, что его умственное напряжение ведет его прямой дорогой в сумасшедший дом. Его бедные мозги, не привыкшие к тяжелой работе, настоятельно требовали отдыха. Сначала Егор пытался собрать всю свою волю в кулак и продолжать размышления, но воля высыпалась из кулака, как песок, и собирать ее с каждым разом было все сложнее и сложнее. И Егор, устав от этой борьбы, решил сделать небольшой перерыв и отдохнуть, припав к источнику "живой воды", запас которой был в каждом доме. От этого источника он не отходил несколько дней и "живая вода" сделала свое благое дело: проблемы ушли куда-то далеко, мозги, умолявшие о небольшом отдыхе, отключились полностью, в теле появилась необычайная легкость, а вера в свои силы снова прочно обосновалась в его душе.
Правда, стены временами стали качаться, а пол все время норовил уйти из-под ног, и, кроме того, Егора стали навещать какие-то странные гости. Сначала из валявшегося у кровати сапога вылезли два барана. Они какое-то время плавали по комнате, как космонавты в невесомости, потом нашли Егорову бритву, по очереди побрились и тут же растаяли в воздухе, а Егор еще долго мучительно соображал, как же такие громоздкие животные умудрились залезть в такой маленький сапог.
Потом к Егору на огонек заглянул сосед Климыч. Он вошел, как и все нормальные люди, через дверь (правда, она была заперта), вежливо присел на лавку, положив на нее свой лохматый хвост, чокнулся с Егором, выпил, удовлетворенно хрюкнул и медленно с загадочной улыбкой стал уменьшаться. Уменьшившись до размеров мышонка, он дружелюбно помахал Егору ручкой (или лапкой?) и убежал в щель в стене.
Потом... Потом Егор заснул. А проснувшись, увидел, что перед ним на печи сидит странное существо. Тельце его было покрыто шерстью, большие уши заросли пушком, тоненькие, сморщенные, как у старушки, ручки были сложены на животе. Существо большими и очень грустными глазами смотрело на Егора.
Егор ждал. Предыдущие видения вели себя активно, отводя ему лишь роль молчаливого зрителя, и он надеялся, что и новый гость сам предложит ему культурную программу. И вскоре действительно мохнатый заерзал на печке, приноравливаясь, как бы слезть, и не успел Егор оглянуться, как новый посетитель уже сидел рядом с ним, свесив тощенькие ножки со скамьи. Ростом он был около аршина. Он коснулся своей маленькой ручкой Егорового плеча так, как касается лучший друг, желая показать свое расположение, и прошептал: "Дурак". От такого комплимента Егор чуть не упал с лавки. Он никогда не слышал, чтобы видения разговаривали, но это еще бы он стерпел. Но чтобы его собственное видение, да его же и обзывало - это было уже слишком! Он вскочил с каким-то самому ему неизвестным, но очень твердым намерением, но почва ушла у него из-под ног и он поневоле снова сел. А мохнатый продолжал как ни в чем не бывало на манер старика, который учит жить желторотого юнца:
-Ну, как же не дурак? Сам посуди: клад нашел? Нашел. И что? И ничего. Пьешь вторую неделю. А из-за чего? А не из-за чего! - он бросил на Егора пронзительный взгляд, и тому ничего не оставалось, как молча согласиться. - Бывает, пьют от радости. Бывает. Часто пьют с горя. А ты? Есть у тебя причина?
Егор горестно вздохнул, соглашаясь со всеми доводами. Он вообще легко подпадал под чужое влияние, а в пьяном виде особенно.
-Нет у тебя причины! - удовлетворенно констатировал мохнатый и стал похож на секретаря райкома, распекающего своего подчиненного на партсобрании. - Тебе надо радоваться. Такая удача выпала! А ты? Другой бы свое богатство сразу в дело пустил. Не умеешь ты пользоваться подарками судьбы. Ни в чем от тебя толку нет! Стыдно. Не тебе этот клад должен был достаться. У тебя все превращается в большую проблему. Не нужен тебе клад - и ну его в болото. Чего пьяные сопли-то распускать? Чего из мухи слона делать?
Егор угрюмо молчал, понимая, что ему предоставлять слово никто не собирается, а мохнатый побушевал-побушевал да затих.
Егор задумался. А ведь этот мохнатый был прав, кто бы он ни был. До клада Егор жил спокойно, бедно, но спокойно. И ни разу, между прочим, таких запоев себе не позволял. Дурак, как и есть дурак!
-Ладно, - решил пьяный Егор, - будем рассуждать трезво. Мечтал я о кладе? Мечтал. Нашел я клад? Нашел. И что? И ничего. - незаметно для себя он заговорил в той же манере, что и его мохнатый советчик. - Ничего не изменилось, - он с презрением оглядел свою убогую лачугу, - все по-прежнему. Только проблем прибавилось. Он прав! Ничего хорошего нет в этом кладе. - Егор почувствовал, как к горлу подступили слезы. Речь его стала менее связной, хотя среди неразборчивого бормотания можно было выделить основные тезисы, которые, кстати, вообще были характерны для его самоедств в пьяном виде:
1. Ничего у меня не получается.
2. Ничего я не могу.
3. Почему мне так не везет.
Вывод напрашивался сам собой: надо избавиться от клада. Желая сообщить это своему гостю, Егор повернулся к тому месту, где сидел мохнатый, но там было пусто. Видение исчезло, словно его и не было. Но Егор не особо-то и удивился - на то оно и видение, чтобы исчезать. Теперь все его мысли были направлены на то, как воплотить в жизнь свое намерение, ведь легко сказать - избавиться от клада. Но как? Клад - это ведь не иголка. Его нельзя просто вышвырнуть на улицу. И тут в его памяти всплыли слова мохнатого: "Не нужен клад - и ну его в болото!" Это выражение в затуманенном Егоровом мозгу прозвучало, как призыв к действию. Дождавшись ночи, он покидал все содержимое ушата в мешок и, не забыв подзаправиться на дорогу (для храбрости), энергично тронулся в путь. В лесу напротив деревни была шикарная трясина, в которой вязли даже лошади. Правда, путь до нее был не близок, но разве такая мелочь могла остановить решившегося на поступок героя? Он легко преодолел все расстояние до болота, невзирая на темноту и тяжесть груза, быстро выбрал подходящее место и, не сомневаясь ни секунды, швырнул мешок в коричневую воду. Мешок какое-то время полежал на поверхности, словно раздумывая, тонуть ли ему или нет, и медленно, с достоинством незаслуженно оскорбленного, ушел на дно, послав на прощание своему несостоявшемуся хозяину несколько пузырьков.
Придя домой, Егор почувствовал, как огромная тяжесть свалилась с его плеч. Он облегченно вздохнул, лег и тут же заснул так крепко и безмятежно, как не спал уже давно.
Пробуждение его, однако, не было таким безмятежным. Голову рвали на части тысячи маленьких когтей, глаза категорически не желали открываться, а содержимое желудка неудержимо рвалось наружу. Только через несколько часов ему удалось усмирить и подчинить себе собственные органы и части тела, вышедшие из-под контроля. И тогда он огляделся, и не поверил своим глазам - его родной дом выглядел так, словно по нему пробежало стадо слонов: лавки перевернуты, пол усеян осколками посуды, везде, куда ни глянь, валялись пустые бутылки, бутылки и бутылки, а в центре всего этого натюрморта, на столе, величественно возлежала огромная дохлая крыса. Видно, сердце бедного животного не выдержало ужасающего зрелища разгрома своего дома, который оно (животное) честно делило с Егором много лет.
Егорово сердце было крепче, и он, подобно крысе, не упал замертво при виде своей комнаты, хотя некоторое удивление у него все же возникло. Самым непонятным для него было то, что он абсолютно не помнил, что же здесь произошло. По количеству пустых бутылок и по некоторым сигналам организма он догадался, что был в запое долгое время. Но должна же быть какая-то причина! Егор был человеком порядочным и даже в некоторой степени интеллигентным - он никогда не уходил в запой без причины.
Он старательно напряг то, что осталось от его мозгов, и принялся вспоминать. Начал он издалека. Вспомнил свадьбу, со свадьбы перешел на Неждана и его мерзких работничков, потом воспоминания перенесли его в поле. И тут его словно током ударило - клад! Ведь он нашел клад! Где же он? Егор обежал весь дом и двор, заглянул во все уголки - сокровищ не было! Он уже готов был поверить, что все это был лишь пьяный бред, как наткнулся в сенях на пустой ушат. И лишь Егор увидел его, он ясно вспомнил все: мохнатого, темный лес, болото и, о, ужас! - пузырьки на грязной воде. Он сел на пол и завыл, как попавший в капкан зверь.
Плакал он долго. Как ребенок, размазывал по грязным щекам слезы, вслух жаловался на свою горькую судьбу, не забывал упомянуть и любимое свое невезение, хотя в этой песне и судьба, и невезение занимали лишь второе место после главного виновника последних Егоровых несчастий - мохнатого. Уж как Егор не называл его, с чем только не сравнивал, какие проклятия не посылал на его голову!
Нарыдавшись всласть, измученный и разбитый, Егор вернулся в свою комнату, но, не успев сделать и шага, остановился в изумлении. В комнате было чисто прибрано, подметено, оставшаяся в живых посуда стояла на полках, а посреди стола, на месте, по праву принадлежащем дохлой крысе, сидел мохнатый. Он был настолько реален, что Егор испугался. Испугался не его, а за себя: раз горячечные видения приходят к нему в трезвом виде, значит, дело совсем плохо. Некоторое время он изо всех сил надеялся, что призрак исчезнет, но тот глядел на него своими большими грустными глазами и флегматично почесывался, всем видом показывая, что никуда исчезать не собирается. И Егор вдруг успокоился! Какое-то седьмое или восьмое чувство неожиданно выползло из недр подсознания, видно, также, как и его хозяин, очухавшись от алкогольного дурмана, и, вернувшись к своим обязанностям, стало нашептывать ему в ухо, что все плохое уже позади, что бояться нечего, что мохнатый вернулся с хорошей вестью. Конечно же, чувство это бессовестно врало, но в измученном переживаниями Егоровом сердце оно сумело-таки поселить глупую уверенность в своей правоте.
Егор ждал, что мохнатый будет снова браниться, но тот лишь горестно покачал головой и с сожалением сообщил:
-Не понял ты меня. Я хотел тебе помочь, уберечь, а ты меня же и упрекаешь. Не хорошо. Не видишь ты, чего вижу я: не награда тебе досталась, а испытание выпало на твою долю. Слеп ты и глуп.
Егору было, что ответить, ум его был теперь куда яснее, чем при первой их встрече, но, во-первых, из всех слов, готовых слететь у него с языка, цензурными были разве что предлоги, а во-вторых, Егор уже понял, что мохнатый пришел с мирными намерениями, и хотел поскорее узнать цель его прихода.
Мохнатый грустно посмотрел в горящие нетерпением Егораны глаза и спросил:
-Жалеешь о кладе?
Если бы у Егора был хвост, он бы застучал им по полу, выражая крайнюю степень заинтересованности, но при отсутствии оного, ответом послужил его взгляд, преданный и умоляющий.
Мохнатый вздохнул и задал последний вопрос, ответ на который он уже знал:
-Хочешь вернуть его?
Тут Егор совсем потерял рассудок. Боясь дышать, заикаясь и захлебываясь одновременно, он стал изрыгать из себя какие-то нечленораздельные уверения в непоколебимости своего желания, причем, от волнения никак не мог переехать через слово "непоколебимый", которое получалось у него почему-то, как "непокобелимый".
Но мохнатый, равнодушный к риторическим извращениям своего собеседника, остановил жестом поток его слов и тихо, не глядя на него, проговорил:
-Иди в лес, на то место, где утопил мешок.
И не успел Егор раскрыть рта, как мохнатый пропал.
Егор остался в недоумении. Не этого он ждал. Ему казалось, что мохнатый вдруг вынет откуда-нибудь из рукава его мешок или, по крайней мере кошелек с золотом, как компенсацию за моральный ущерб. Но снова идти в лес?!
Но раздумывал Егор недолго. На новый запой сил у него не было, зато была в запасе козырная фраза: "А что я теряю?". И действительно, даже если второе явление мохнатого было не более, чем последствием пьяного бреда, прогулка в лес не стоила бы Егору никаких усилий. И не давая себе усомниться в правильности принятого решения, он немедленно отправился на болото.
И только в лесу Егор понял, как опрометчиво поступил. Начинало темнеть, и из-за каждого дерева на него смотрели ночные страхи. В первый раз он бежал вприпрыжку, не видя вокруг ничего, да еще во всю глотку орал песни, а вернее, орала его верная подруга - пьяная дурость. Но теперь-то он был беззащитно трезв. Его трезвый ум недвусмысленно говорил о том, что такое ночная прогулка в дремучий лес. От каждого шороха его бросало в пот, каждый треск провоцировал сильнейшее сердцебиение, а за каждым кустом ему мерещились горящие огоньки волчьих глаз.
Наконец, почва под ногами стала чавкать, деревья поредели - стало быть, цель его путешествия была близка. Егор слегка приободрился, но тут же снова сник - он понял, что не помнит, где утопил свой мешок. В безнадежном отчаянии он кружил по лесу, все больше убеждаясь, что все деревья похожи друг на друга, как близнецы, что найти крошечное грязное озерцо среди множества таких же так же невозможно, как отыскать иголку в стоге сена, и что единственная перспектива, которая реально стоит перед ним - это перспектива утонуть в болоте.
При таком полном отсутствии шансов на удачу шанс был один - Случайность. Ах, как жаль, что эта милая госпожа в реальной жизни приходит в гости гораздо реже, чем во всяких глупых сочинениях, где авторы эксплуатируют ее, как девку-чернавку. Но, к счастью, Егораны злоключения имеют к реальности такое же отношение, как портрет Дориана Грэя к сокровищам Лувра, и поэтому глубокоуважаемая Госпожа Случайность просто обязана была появиться на страницах этого сочинения, может быть, даже и не раз. И она, не забыв дождаться того момента, когда измученный, грязный и промокший кладоискатель потерял последнюю надежду, явила-таки свое лицо: невдалеке от себя Егор вдруг увидел свет, такой яркий, словно горел огромный костер. Но подойдя ближе, он к своему удивлению увидел, что свет исходит от дерева, стоящего прямо посреди трясины. Егор, переживший за последнее время столько потрясений, сколько обычному человеку хватило бы на всю жизнь, должен был бы уже перестать удивляться, но новое потрясение превзошло по силе все предыдущие. Долго стоял он, не в силах оторвать взгляд от чудесного растения. Яркие, чистого изумрудного цвета листья прикрывали тонкие гибкие ветви, а на ветвях ровными ярусами висели крупные разноцветные ягоды: верхушку украшали алые, словно кровь, под ними висели нежно-синие, еще ниже помещались янтарно-желтые, а в самом низу были темно-зеленые, словно недозревшие, ягоды.
Егор бы, наверное, до утра стоял с раскрытым ртом, если бы у него не возникло вдруг ощущение, что рядом кто-то есть. Он испуганно отшатнулся и тут же увидел мохнатого, стоящего в той же позе, что и он сам, задумчиво глядя на дерево.
Мохнатый, как обычно, грустно вздохнул и прошелестел:
-Ну, вот.
Помолчали. Егор ждал объяснений.
-Узнаешь место?
-Место? - Егор огляделся, в мозгу его блеснула догадка. - Это... это та самая трясина?
Мохнатый кивнул:
-Под этим деревом лежит твой мешок.
У Егора аж дыхание перехватило.
-Значит, это дерево... Оно...
-Теперь слушай. Ягоды эти не простые: если съешь желтые, станешь богат, будет у тебя все, что душе угодно; если захочешь попробовать синих - получишь славу всенародную, будешь знаменит и любим всеми; красные ягоды дадут тебе власть такую, какую пожелаешь, сможешь владеть государствами и вершить судьбы, а зеленые, те, что кажутся недозрелыми, подарят тебе любовь. Все понял? Но запомни, пожалуйста, одну вещь: ничего в жизни не дается даром, за все рано или поздно придется платить. И твой час тоже настанет. Ну, вот. Я дал тебе все, о чем ты просил. Но мой тебе совет: хорошенько подумай прежде, чем есть эти ягоды.
И мохнатый растаял в воздухе.
Егор, конечно, не обратил внимания на последние слова своего благодетеля, да и вообще, из всего объяснения он запомнил только одно: желтые ягоды сделают его богатым. Остальное казалось ему совершенно ненужным. Не успел мохнатый исчезнуть, как Егор, перепрыгивая с кочки на кочку, добрался до дерева и, срывая горстями сладкие золотистые ягоды, стал запихивать их себе в рот. Набив брюхо так, что казалось - проглоти он еще ягодку, и они посыпятся у него из ушей, он остановился и стал ждать чуда. Он не знал, что это будет: вырастет из-под земли мешок с золотом, или дерево превратится в огромный золотой слиток, или пойдет золотой дождь, - но твердо был уверен, что немедленно должно произойти что-то необычное. Но ничего не происходило. Так же шумел темный лес вокруг, так же тускло светила луна, а невидимые обитатели леса тихо шуршали где-то в листве.
Егор похолодел. Мысль, что все это обман, закралась в его душу. Он прождал почти до рассвета и, так ничего и не дождавшись, уныло поплелся домой. Последней каплей для несостоявшегося богача стала мысль, пришедшая по дороге: "А не ядовиты ли были эти ягоды?". В общем, до дома он еле доволочился, имея только одно желание - найти хорошую веревку и повеситься. Но дома его ждал очередной сюрприз!
Все емкости: миски, чашки, крынки, тазы, старый сундук, злосчастный ушат, бочка, в которой закончила свои дни последняя курица, даже рваные отцовские валенки - все было заполнено золотыми монетами, а на полу, на столе, на лавках аккуратными штабелями лежали золотые слитки.
Егор окинул все это безразличным взором и, не издав ни звука, снопом повалился на пол.
Ну, вот и закончена история о том, как сбылась очередная несбыточная мечта. Герой получил все, что хотел, он теперь вполне счастлив. А сказка, которая началась с того, на чем другие сказки обычно заканчиваются - со свадьбы, кончается вполне банально, как ей и положено.