Он шел по берегу. На нем была панама и видавший виды рюкзак. Обнаженный член мерно покачивался между ног. Он не был рад, наблюдая свое тело. Годы брали свое и плоть увядала. Но еще были силы перевалить через хребет и свалиться сюда, к морю. Еще были силы...
Он остановился прислушиваясь к биению сердца. Солнце постепенно клонилось к закату но еще нещадно пекло. Сбросив рюкзак с арбузами для его многочисленного семейства он достал флягу с чачей и жадно припал губами...
"Красный Октябрь" был расстроен. Со времен блокады, которую он всю простоял в пронизанной холодом комнате его настраивали пару раз - и больше уже не пытались - колки, на которых крепились струны уже не держали. Не ясно было как инструмент прежил блокаду и его не пустили на дрова...
Он сидел низко и не очень удобно на позвонке кита, который остался от тех давних блокадных хозяев. Они были биологами и оставили это единственное наследство - позвонок. Комната была угловая и ленинградские холода пронизали ее прежде других убив в ней живущих. Позвонок обычно использовлся для столярных работ - на нем забивали гвозди, пилили, в прежнее время, когда не было центрального отопления, кололи дрова. Теперь он сидел на нем и пытался связать хриплые, неверные, диссонансные звуки извергаемые инструментом в дикую, разнузданную ритмику рок-н-ролла. Вот среди диссонанса ему удалось ухватить базовую тональность и казалось неспособные к организации звуки выстроились образуя причудливые линии и зигзаги. Это его не удивило. Точно так ему удавалось выстраивать из чужих неверно работающих текстов - работающие программы - деятельность была знакомой. Внезапно оборвав рокочущие звуки рок-н-ролла он нажал "ми" первой октавы и стал просто слушать звук, проверяя когда-то сказанное учителем музыки: "звук слышен, не до тех пор, пока ты держишь палец на клавише, а до тех пор, пока ты его слушаешь". Он улыбнулся вспоминая свое последнее неудачное приключение с балериной. Он хотел ее и она уступая его домогательствам с улыбкой произнесла: "Да тебе нужна медицинская помощь...". И потом уже в постели, когда он навис над ней отдавшись страсти спрашивала: "Ну ты уже кончил или еще надо ждать..."
Отвлекшись на свои мысли он забыл о главном - слушать звук - и звук, почувствовав измену, пропал растворился в ноябрьском сумрачном заоконье, хотя его палец прочно удерживал клавишу в своем гнезде...
...Он встал, аккуратно завинтил флягу и отер губы. Пора было двигаться дальше.
До ущелья еще было километра три и его там ждали. Ждала жена вынашивающая их поздний плод, ждала Маша и ждала Катя...
На Салтыкова-Шедрина стояла старуха с бутылкой в руках...Старуха - не совсем точное слово - дама в возрасте, в изрядно поношенном, когда-то элегантном костюме и кокетливом беретике на тщательно прибранных седых волосах. Он подошел ближе: в руках старухи была бутылка Столичной со странной непривычной ему, слегка пожухлой этикеткой. Он удивленно уставился на бутылку. Дама, заметив его удивление, торопливо объяснила, что одинокий сосед совсем занемог, что он был в чинах при Сталине, что она ухаживает за ним, а на лекарства и хлеб денег нет. Вот и продает его обширную коллекцию вин потихоньку. Водка ему была не нужна - ребята хорошо поработали и он обещал им Коньяк. "А Коньяк у Вас есть?". Был и Коньяк, армянский, три звездочки с залитым сургучом горлышком. Он сначала хотел купить и водку, но пошарив в карманах наскреб двадцатку- только на Коньяк. Взял бутылку с надписью "1954" - годом розлива - засунул ее за пазуху и церемонно поблагодарив даму двинулся к метро...
* * *
Она позвонила. Был январь, мокрый, склизкий петербургский январь...Ее звонок был полной неожиданностью для него и в общем ему было совершенно не до разговоров. Он второй час анализировал схему составленную из сопротивлений и диодов и пытался понять, как на этой основе реализовать базовый элемент, идея которого только недавно пришла ему в голову. Но поток мысли был прерван, развалился на куски под напором ее грудного голоса. Он был рад ее звонку...]
Он вспомнил их последнюю встречу на даче. Они стояли на крыльце и о чем-то говорили он смотрел на ее губы, на ее слегка с раскосиной загадочные глаза. И вдруг подчиняясь внезапному порыву притянул ее к себе и вонзился в эти обжигающие губы. Все звуки пригасли, сгладились. Вокруг них словно возникла оболочка сквозь которую звуки разгоревшейся дачной пьянки и выделявшийся на фоне других голосов голос ее мужа проникали все слабее и слабее пока совсем не стихли. Когда он с усилием оторвался от нее она посмотрела на него с радостным замешательством и проронила: "И ты такой же...". Они вернулись в прокуренную, наполненную людьми комнату. Она подошла и встала сзади него. Он почувставовал прикосновение ее руки и тот час теплая влага разлилась по его спине: она вылила ему за шиворот чашку с чаем. Он вздрогнул - надо было отвечать - взял чашку с кофе и стал неторопливо отхлебывать. Наконец момент представился - он занес чашку над ее плотными, обтянутыми джинсами ногами и как бы случайно опрокинул ее. Она вскочила - видимо кофе был горячий - и мгновенно стянула джинсы, оставшись в одних колготках...
И вот теперь она звонила. Он предложил: "Приезжай ко мне завтра" и она ответила "Хорошо"...
В общем нельзя сказать что она была красива. Была некоторая непропорциональность в ее теле, но вся композиция в целом, увенчанная то холодными, то внезапно вспыхивающими глазами была загадочна и влекла, влекла...
...Они сплелись в танце уже не слушая музыку, целиком отдавшись плавному покачивающимуся движению. Только резкие, хриплые пассажи саксофона и глухой ритм контрабаса иногда прорывались в еще оставшееся - совсем немного - пространство между двух тел. Он обнимал ее, все плотнее прижимая к себе. Ощущая этот дразнящий запах зрелой женщины, пробивающийся сквозь легкий аромат духов. Он скользил губами по ее лицу то окунаясь в ее губы, то скользя от переносицы к этим манящим, улыбающимся глазам. "Бабник" - сказала она и засмеялась..."Ну ты надолго не рассчитывай - месяца на два тебя мне хватит" - среагировал он...
Ей было пора уходить и он все думал, что подарить ей... . В комнате ничего подходящего не было. Неожиданно взгляд его упал на блестящую хромированную железяку, стоявшую посреди комнаты - это был станок для велосипеда, позволявший подвешивать заднее колесо и накручивать километры не вылезая на улицу. Зачем он его купил он и сам толком не понимал...Разве что фактура самого предмета ему понравилась - все вместе напоминало абстрактную скульптуру. "Тебе не нужно?" - сказал он протягивая ей увесистую металлическую конструкцию. "Давай" - кивнула она... Она уходила и его взгляд долго провожал ее невысокую фигурку с напряжнением тащившую блестевшую в таинственном свете фонарей железную хреновину...
...Он не знал, когда это началось. Может месяца через два, когда сидя со стаканом вина среди шумного гама очередной пьянки он проговорил про себя: "Она стоит того чтобы заняться ею всерьез". Он вспомнил ее обтянутые юбкой бедра. Вспомнил книгу, которую он читал когда ему было лет двенадцать. Там было сказано "В основе желания мужчин лежат первобытные рациональные соображения. Мужчины любят длинноногих женщин, с узкими бедрами, потому, что такая конституция позволяет быстрее бегать, а женщин с широкими бедрами, потому что им проще рожать...". Мать сказала тогда, что в этой книге неверные мысли...Почему же неверные... Ее тело было идеальным компромиссом...
<...>
Прошло два месяца. Их связь (была ли она?) застопорилась и зависла. Он дарил ей цветы, признавался в любви, целуя ее на укрывавших их старых лестничных клетках. Она то манила его, подпускала поближе, то вдруг становилась холодна и не подпускала вообще. Отдельные эпизоды их встреч словно зажили самостоятельной жизнью в его голове и вращились, вращались в непрерывном мучительном и сладком хороводе не давая спать, есть, думать жить...
...На лестнице было темно. Он целовал ее погружаясь полностью... Вдруг она отпрянула: "Нет, не то..."
..."Я люблю тебя..." - "Ну что ты как в пятом классе..."
...Они были в доме где он родился и он рассказывал ей о своем детстве. "Тормози" - вдруг сказала она.
...Она не приехала к нему в Зеленогорск и он на следующий день пришел и отшлепал ее, зажав под мышкой упругое тело. Глаза ее потемнели, потеплели и стали растерянными..Стоявшая рядом с ними банка с зеленой краской, оставленная строителями, опрокинулась и измазала ей сапоги...
..."Он ничего..." "Я тоже ничего..." "Вот именно. Так в чем же разница?"...
..."Ты пытаешься изучать меня как обезьяну в институте Павлова"...
..."Кого хочешь уговоришь..."
...Глядя на него - "Что же в этой голове...".
... Глубоко погружаясь в его поврежденные страстью глаза: "Найди себе девочку"
"Ты каждый день другой..."
<...>
Возможно это была просто древняя как мир игра женщины, а может и не было никакой игры...
Они сидели на пирсе. Она курила Приму и глядя с прищуром сквозь дым сказала. "Стало неинтересно общаться с мужчинами- как будто нажимаешь на кнопки..."
<...>
Ему уже не надо было смотреть на нее, чтобы чувствовать присутствие ее тела. Когда она была невдалеке он просто ощущал всей поверхностью кожи теплые, слегка покалывающие потоки, исходящие от нее. Но он смотрел, чтобы видеть как свободно она бродит по только что вырвавшейся из под снега весенней траве, мягко ступая своими большими ступнями в белых кроссовках...
Свободно Бродить - это было именно то, что точнее всего отражало ее миссию, ее предназначение...
"Ну что, прибрела?" - спросил он когда она подошла совсем близко - она улыбнулась и прислонилась спиной к его спине. Так они и стояли, пока не позвали пить водку...
<...>
Его жажда видеть ее, обладать ею росла и росла. И чем сильнее была эта жажда тем реже удавалось ее видеть...
Он был уверен, что ее тянет к нему, но что-то мешало, и он не мог понять причину, где она в нем самом или где-то извне...
...Был ее день рождения. Веселье было в разгаре. Она сидела напротив рядом с мужем. Вдруг она поманила его пальцем. "Есть дело" - сказала она. Они вышли на кухню. Она подошла к нему и внезапно впилась ему в губы, прильнув всем телом. "Выходи за меня замуж" - сказал он. "Зачем я тебе нужна..."
...Он стал ее часто случайно встречать в самых неожиданных местах. В его сознании она была рядом, совсем близко. Пространство не разделяло больше их и он часто разговаривал с нею, ее голос постоянно звучал в его голове...
<...>
Надо было разрушить, сломать это наваждение, разнести его в клочья, но как, как...
<...>
На столе лежала пачка Казбека и горка окурков...
Он третий час расхаживал по комнате и бил себя ладонью по щеке выверяя силу удара. Рука у него была тяжелой и он боялся переборщить. Вспомнил как темнели и начинали блестеть ее глаза, когда он на нее кричал, как вспыхнули ее глаза, когда он вылил на нее чашку с кофе... Хорошая пощечина должна ее понравиться...
<...>
Он ждал ее в вестибюле института, где она работала. Пожилая вахтерша сидела в своем закутке и вязала, сдвинув на нос очки. Он ждал прохаживаясь из стороны в сторону. В руках его был газетный кулек с клубникой, купленной на рыночке у Василеостровской. Наконец она спустилась, нахмурясь подошла. Он протянул ей кулек. "Нет, я не хочу...". "Пошли выйдем на улицу" - "Нет" - "Пошли" - "Нет"... И забыв о своих тренировках он ударил ее ладонью по щеке не сдерживаясь, выплеснув все... Развернулся и пошел. "Это Ваш муж?" - услышал он голос вахтерши...
<...>
Звонок телефона вырвал его из забытья - это был Доктор. "Они едут тебя бить"- сказал Доктор. "Но раз она считает что так надо... Она знает что делает"- ответил он. "Cтавлю ребятам бутылку Коньяка, если они сделают это".
<...>
Они ворвались четверо когда он выходил из квартиры. Один с ножом бросился к телефону и перерезал провод. Плотный незнакомец схватил его за грудки и потащил в комату. Ее муж приплясывал и бил его по физиономии. Он не сопротивлялся. Он сидел на стуле и говорил -"Она меня любит". Они не ожидали такой реакции и их напор, не встретив сопротивления, ослаб...
<...>
Он стоял на лестничной площадке и курил. Рубашка была разорвана, болела скула. Он заглянул в лестничный пролет. Пролет манил его но он усилием воли оторвал руки от перил и пошел вниз...
***
Голосовать долго не пришлось. Первый же порожний КАМАЗ, обдав его горячим выхлопом гари, c грохотом остановился - было по пути. Увидев в его руках раритетный Коньяк пожилой шофер в поношенной спецовке и глубокими проникающими глазами удивленно хмыкнул: "Хороший конъячок..."
В кабине что-то лязгало и дурманил запах машинного масла и мазута...
Он вез обещанный Коньяк Доктору...
Он вспомнил первое Катино явление. Он был занят по хозяйству - чистил картошку. Слегка хрипловатый грудной голос произнес: у вас нет случайно аспирина. Он неспеша разгибался. Cначала глаза ухватили ступни, потом икры, потом поднялись выше на крепкие бедра заключавшие лоно, жадно ощупали впалый но не тощий живот, порыскали забившись между двух крепких грудей... Он забыл о ноже, о картошке, о всем том том, что его окружало. Ее глаза смеялись на фоне диска палящего солнца и звали, звали к себе...
В тот же вечер он подошел к жене, нежно поцеловал в плечо и сказал: я сегодня буду ночевать у Кати. Она укоризненно покачала головой и улыбнулась...
У каждого была своя задача: она должна была выносить потомство, а он должен был любить окружающих его женщин. Она не боялась, что он не вернется. Она вообще ничего не боялась. Она знала: браки заключаются на небесах...
Пьянка на работе прошла весло и слегка покачиваясь он брел по освещенной рыжими фонарями улице. Свет создавал иллюзию тепла, но было прохладно и он поеживался слегка. Она стояла у метро стройная и слегка задумчивая. "Девушка, Вы кого-нибудь ждете" - спросил он. "Я работаю" - ответила она. Он замешкался, соображая что сказать дальше.
-А почем?
- 500
Он хотел спросить ее телефон, отсрочивая решение, но потом вдруг решился. "А далеко ехать?" "Да тут рядом, на Седова". Он еще колебался. "И ребенку поможете..." - сказала она. У него была сотня баксов. "Сдача найдется?". "Если бы у меня была такая сдача я бы здесь не стояла, но тут в гостинице обменник...".
Они сели в такси, что стояло одинако у Лавры и помчались по колдобинам проспекта Обуховской обороны.
Дом был небольшой двухэтажный с помпезным, но с обвалившейся штукатуркой балкончиком. Когда -то советская власть построила эти странные сооружения для счастливого будущего рабочего класса. Она позвонила в дверь на первом этаже. Дверь открыла женщина еще не старая, но пожилая. "А это ты Оленька".
Ольга снимала комнату у этой женщины второй месяц. На руках у нее была пятимесячная дочка, рождение которой сопровождалось желтухой и возникшие осложнения теперь требовали периодических довольно дорогостоющих процедур. С матерью Ольга была в ссоре и дома жить было невозможно. Так и скиталась, снимая углы - один для ребенка, второй здесь на Седова, чтобы водить мужчин. Оплата за комнату была проста 50 рублей за каждого клиента. Ну еще милиции надо было отстегивать...
Они вошли в небольшую комнатку и она погасила свет. Было темно и лишь свет фар редких проезжавших мимо машин скользил по стене...
...Ее губы ласково охватывали головку члена.
Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз...
Тик-так, тик-так, тик-так - стучали ходики...
...Они раскинулись на простыне в полудреме, а ходики все стучали и стучали...
Наконец она встала, грациозно потянувшись и включила свет. Он все лежал рассматривая в общем пустую очень маленькую комнату. В углу стоял старая радиола, а над ней висела большая сетка с репчатым луком, видно заготовленного на зиму...Луковицы матово блестели в неярком свете одинокой лампочки под потолком, напоминая шарики с новогодней елки...
...Когда он выходил, навстречу на инвалидном кресле выкатился парень лет тридцати. "Сынок иди ужинать" услышал он слова хозяйки сквозь щель закрываемой двери...
На следующий день на работу он опоздал... В голове крутились какие то странные, посторонние мысли и он не мог сосредоточиться. Что-то вывалилось из кармана - это был телефон Ольги взятый им накануне на всякий случай. Он набрал номер..."Сможешь приехать к метро через час?"...
...Он ждал у метро уже битый час - Ольги не было. Наконец она появилась вся растрепанная - "с ребенком завозилась"- сказала она. "Возьми пожайлуста"- сказал он протягивая ей оставшиеся в кошельке 500 рублей. Она взяла. Потом они перебросились парой незначащих фраз. "Позвони - отблагодарю"- сказала она. "Лучше пожелай мне не сойти с ума". Она перекрестила его, поцеловала в лоб и исчезла в толпе...Он вспомнил сетку золотого репчатого лука на стене и улыбнулся...В Лавре колокол бил к обедне...
Вода с шумом срывалась с небольшого утеса нависшего над головой. Он стоял подставляя усталые плечи под упругие, отяжелевшие от падения струи Из палатки выскочила сверкая голой задницей пятилетняя Маша и смеясь стала ловить ртом падающую воду. Он набрал пригоршню воды и плеснул в нее. Она попыталась ответить тем же, но рука была еще маленькая и до него долетело немного - всего несколько капель. Он схватил ее, смеющуюся, под мышки и стал раскручивать над головой то погружая в плотные струи водопада то вынося из под них...Их смех каплями разлетелся по освещенному заходящим солнцем песчанному берегу...Разлетелся и замер забившись эхом между скал...