Из пещеры вышли вечером. Часов около семи. Перепачканные, как черти. Уставшие, голодные, но счастливые. Лёшка с Махой, дежурившие снаружи, у входа, приготовили всё по высшему разряду. И палатки, и кулеш c тушёнкой, и хвороста запасли. Вообще выход оказался удачным. Пещера хоть неглубокая, но красивая и не загаженная. Пару перспективных лазов нашли. И группа подобралась хорошая. Все друзья - никого лишнего. В общем, отлично провели выходные. Вот, переночуем и с утра в город.
К полуночи костёр почти погас. В небольшой кучке седой золы лишь изредка перебегали с места на место красные огоньки, словно играя в прятки со мною. Но я и не думал их ловить. Просто следил за ними. За их суетливыми перемещениями...
Все страшные истории о "чёрном спелеологе" были рассказаны. Девчонки давно обсудили тенденции моды в этом сезоне. Даже петь уже не хотелось. Лишь Сёма лениво перебирал струны гитары, и она уж не звенела, как час назад, а тихонько напевала что-то грустное. Может, о далёких экзотических странах... А, может, о снежном безмолвии. Кто знает? Песня ведь была без слов.
Саня со Стешей нежно, протяжно целовались. Обвивали друг друга руками, гладили кончиками пальцев щёки, шею... Руки, грудь...
Лёша шумно посапывал, хоть и в сторонке от очага, но до своей палатки всё же не добравшись. Катька с Алексом и Гномом вяло добивали партию в клабор.
Все были здесь, неподалёку - я знал об этом, хоть следил лишь за умирающим огнём. И как-то странно вдруг понял, что думаю о себе. С чего бы?.. Никогда прежде не замечал за собой такого... Всегда поступал по указке или в согласии с порывом, никогда ничего не планировал... А тут... Хм, странно, но я думал о будущем. Что будет после защиты? Куда мне после этого девать диплом? И чем заняться? Жениться ли на Кате? На что жить? Где жить? Сколько вопросов оказывается мне уготовано! И, есть подозрения, никто на них мне не ответит. Нет, можно, конечно, сделать всё, как скажут родители. Как, собственно, и бывало прежде. Ещё в школьные годы. Но это влом. Тогда придётся ещё очень долго слушать наставления, советы... Можно понадеяться на "авось", как бывало потом, уже в институте. Так проще, но... только правильно ли? Вот бы знак какой-то подал кто-нибудь свыше!.. Подскажите же, пожалуйста! Подскажите... Есть ведь люди, которым кто-то из ваших маячит сверху... Или это всё сказки?
Лёгкий ветерок, кувыркнувшись на поляну от шуршащих листьями вершин деревьев, вздул пепел в кострище, и мне пришлось зажмуриться, даже прикрыть ладонью глаза. Что-то мелькнуло, там, в темноте под веками. Но я не присматривался. А огонь тем временем, будто ожил немного... Вон, даже голубоватый язычок высунул, словно дразнясь.
- Партия, - победным голосом объявила Катька. Я взглянул на неё. Красивая моя... Нежная... Люблю ли я тебя? Не станет ли мне противно твоё общество через год, два, пять?.. Не станешь ли шляться? Гном, вон, слюни даже забывает подбирать, когда смотрит на тебя...
Алекс пристрастно пересчитывал очки. Вдруг ошиблась? Но это он напрасно. Катька никогда не ошибается.
Она подняла на меня глаза, и в них сразу же возник немой вопрос. А я от этого вопроса вдруг почувствовал, как натянулись шорты. И улыбнулся ей. Прочь мысли! Неужели нет чуть более интересных дел, чем мучить самого себя всякими смурными мыслями? И я сказал ей "да" одними веками. Она всегда готова. Вот и сейчас, едва я моргнул, вскочила.
- Ну что, по пещерам? Навстречу "чёрному спелеологу"! - хохотнула она, и Сёма отложил гитару, а Маха ткнула в бок тут же вскинувшегося Лёшу.
- Я не сплю, не толкайся...
- Кто, как хочет, девочки, а я посуду сегодня не убираю. Давайте с утра, а?
- Тока продукты собрать надоть.
Маха сАмая хозяйка. Ткнула ещё раз локтем своего спящего принца и принялась ползать на четвереньках, выискивая хоть какие остатки еды. Впрочем, ей не повезло. От всего изобилия осталось лишь чуть кабачковой икры, едва прикрывавшей дно банки.
- Лёшик, доешь, а?
- Му-у, - качнул головой Лёха, даже не открывая глаз.
- Мож, ты, Петечка?
Я с неохотой оторвал взгляд от Катькиной аппетитной попки, торчавшей из нашей палатки, и протянул руку к банке.
Икра была тёплой и острой на вкус. Лишь выскоблив ложкой банку, я вспомнил, что икра, наверное, с чесноком и, досадливо покривив губы, метнул опустевшую посудину себе за спину. Банка глухо стукнула о землю и затихла в кустах.
- И зачем? - Маха укоризненно смотрела на меня, - завтра сам же можешь ногу раскроить об осколки. Мешок, вон, для чего стоит?
- Сорри, Машуня... Не подумал... - попытался оправдаться я.
- Ага, не подумал, - продолжала ворчать Маха, - все вы, блин, думаете через раз. Причем не этим местом, - она красноречиво постучала костяшками пальцев по лбу.
- Ну, ладно тебе... Сказал же: не подумал. Завтра с утра отыщу. Не разбилась же, вроде.
Затихли все довольно быстро.
Мы с Катей, тоже, не очень уж изощрялись и вскоре обмякли, тесно прижавшись друг к дружке.
- Милый, ты чего сегодня такой задумчивый? - едва слышно шепнула она мне в самое ухо.
- Станешь тут задумчивым, - сдавленно проворчал я, - Гном тебя скоро глазами реально трахать научится.
- Ооо... Опять себе мультиков навыдумывал. - Она легонько ткнула меня кулачком в грудь. - Это Гнома проблемы, а не наши.
Катя потёрлась носом о мою щеку, и мне стало спокойно. Но ответить что-нибудь всё же полагалось. И я просто хмыкнул.
- Не-ет... - протянула она, - другие мысли были. Меня не проведёшь.
Я даже в темноте видел, что она улыбается. Такая, вот, искрящаяся улыбка.
- Да ладно тебе...
Но так просто от Катьки не отбрыкаешься. Она уселась на меня верхом и сомкнула пальцы на шее.
- Говори, а то задушу.
Я вздохнул, притянул её к себе и сознался.
- Будущее, чего-то привиделось...
Она молчала долго, но, так и не дождавшись продолжения, уточнила.
- И что там, в будущем?
- Довольно туманно всё...
Она снова ждала продолжения, сколько было можно, и снова не дождалась.
- Ну и не думай о нём, если так уж там туманно. Само всё наладится.
- Да, и от судьбы не сбежишь, - чуть подумав, прибавила она.
- Ладно, давай спать.
Ночью в палатке было жарко и душно. Я просыпался и снова засыпал несколько раз за ночь. И всякий раз оказывался в одном и том же сне: по лабиринту пещеры за мной шёл "чёрный спелеолог" из вечерних страшилок. Я не видел его, но как-то чувствовал, что он преследует меня. И останавливаться ни на миг нельзя, иначе... Что иначе, тоже было непонятно. Но шёл не останавливаясь. Иногда даже припускался бегом. Барахтался в узких, полузасыпанных лазах. Без всякого снаряжения, срывая ногти, карабкался на осыпи и сталактиты, чтобы добраться до следующего коридора, открывавшего свой чёрный зев, где-нибудь в стене выше моего роста. И постоянно чувствуя на спине леденящий холод мОрочьего взгляда, боясь даже подумать о том, что можно оглянуться, я молил кого-то неведомого, словно бы своего проводника, чтобы он только не привёл меня в тупик. Тяжёлые шаги сзади звучали всё отчётливей. Спина стыла так, словно её теплом я собирался растопить целый айсберг, прислонившись к нему. Оставалось лишь броситься прочь во весь дух и снова мчаться, ползти, карабкаться, в слабой надежде случайно наткнуться на вожделенный, давно и опрометчиво потерянный выход.
Коридор, поворот, ещё, ещё один, осыпь, лаз, зал и снова коридор...
Ужас гнал вперёд и я забывал напрочь, что, как раз страх и есть тот самый враг, который чаще всего губит нас. Если не преодолел его - под землёй тебе делать нечего. И торопливость тоже к хорошему не приведёт.
Но, что поделать, если во сне мы так редко используем давно известное наяву. Оттого и поступки наши там часто грешат непоследовательностью. Да, что там? Абсурдностью.
Не избежал я абсурда и тогда. В последнем отрывке этого многосерийного блокбастера, уже перед самым утром, я вдруг оказался перед развилкой. Справа открывался очередной коридор. Он вёл куда-то вниз, был тёмен и, судя по всему - извилист. А слева узкий лаз, чуть поднимавшийся вверх. Мне даже показалось, что там маячил свет. Свет, шедший от выхода? То, к чему я так стремился. То, что край, как нужно было, чтобы окончательно уйти от преследования. Я даже рискнул потерять ещё пять драгоценных секунд на адаптацию зрения и, прикрыв глаза, выключил фонарь. Ну, вот... Кажется, можно открывать... Да! Есть мерцание! Сухой щелчок выключателя и луч света врывается в тоннель. Он хоть и узок, но вполне проходим. И длина не больше трёх метров.
Конечно же, я ринулся в лаз. Там было сыро и тесно. И неприятно пахло чем-то пряным, казалось, даже съедобным, но настолько сильно, что представлялось едким. Запах казался знакомым, но всё же не угадывался. Активно загребая руками скользкую глинистую слизь по гладким, словно полированным стенам лаза, тщетно пытаясь найти опору ногам для толчка, я оказался, словно пробка в бутылочном горлышке, зажат в узком месте. В довершение всего я вдруг понял, что чем-то зацепился за свод. Странно... Очень странно! Дёргаясь и извиваясь всем телом, я пытался освободиться или хотя бы понять, что же там держит. Ведь свод лаза был не настолько низок, чтоб не пропустить меня. Я это хорошо помнил. А тут, словно кто-то подложил что, заклинил меня в узком месте. Или на спине необъяснимо выросло что-то. Горб, что ли? Тьфу ты, чертовщина какая-то! Попытавшись завести руку назад, чтобы нащупать помеху, я застрял ещё больше, но не дотянулся до капкана. Будто и не было там ничего постороннего. Может, просто лаз был не настолько широк, как показалось? Как в байке о смыкающемся коридоре? Но ведь это просто байки! Такого не может быть! Просто не может... А "чёрный спелеолог" может?.. Тогда, кто меня преследовал? Ну, нет, был бы он на самом деле, уже давно настиг бы и схватил за ботинок, пока я тут барахтался. Ноги сами поджались, едва мелькнула эта мысль.
А дышать-то всё трудней...
Я нащупал еле различимый уступ в устье лаза, тщательно выбрал место для захвата, выдохнул до рези в груди и что есть сил дёрнулся вперёд, одновременно подтягиваясь руками.
А ведь впереди и впрямь что-то смутно маячило. Голова уж выглядывала по ту сторону лаза. Глаза видели мутный свет, пробивавшийся сквозь стенки какого-то пузыря, словно испачканные глиной до полупрозрачности. И запах... Казалось, что воздуха здесь нет вовсе. Лишь какой-то незнакомый мне газ, с острым и едким запахом, до слёз режущим глаза, иссушающим гортань. Словно кто распылил здесь перец, измельчённый в пудру.
Плечи мои что-то упорно тянуло назад, что-то застрявшее и сместившееся во время рывка чуть ниже по спине. Я мучительно старался понять, что же это может быть. Но ничего в голову не шло, кроме удушающего запаха. Когда нечем дышать, а во рту всё пересохло чуть не до деревянного стука языка о нёбо, подобного стуку кастаньет, забывается даже причина, по которой ты здесь оказался. А попытки освободиться гораздо больше напоминают панику, чем разумные действия. Перед глазами уже начали появляться цветные круги, когда я сообразил, что такое знакомое присутствие чего-то на плечах и спине, скорее всего, должно оказаться рюкзаком.
У меня на спине остался рюкзачок?! Как и когда он там очутился?! Как ни пытался я вспомнить, надевал ли его, это так и осталось загадкой. Ну, не мог я с рюкзаком полезть в узкое место. Поверьте... Не новичок ведь. Или я забыл обо всём, неудержимо стремясь к свету?
Вот, только нашёл я здесь, далеко не то, что искал.
Мне пришлось закрыть глаза, чтобы резкий запах не выел их до самой сетчатки, до зияющих кровавой пустотой глазниц.
Назад! Скорее назад. Пусть там хоть сама смерть... Но только прочь отсюда. Здесь же смерть наверняка.
Я дёрнулся, упираясь локтями в края злополучной норы. И локти мои соскользнули. Снова попытался оттолкнуться локтями, и опять меня ждала неудача. Ещё и ещё раз повторяя попытку пятиться, я выдохся окончательно... Всё тщетно. Рюкзак плотно зацепился за свод, совершенно лишив меня возможности двигаться вперёд ли, или назад.
Мне нужно было избавиться от рюкзака. Я понимал это. Если не выйдет, то удушья не избежать. И помочь некому. Разве что смилуется надо мною мой преследователь. Но на это надежды мало. Ведь если он даже существует, если преследовал меня действительно он, а не мои страхи, то всё равно призрак не может быть материальным настолько, чтобы совершать физические действия с предметами... С людьми. А пара крепких рук, тянущих за ноги из этой проклятой дыры, мне сейчас пришлась бы, как нельзя, кстати. Но где эти руки? Как призвать их на помощь? И кого звать?
Из носа потекло едва ли не больше, чем из глаз. Ну, вот... Теперь носом дышать стало невозможно. А каждый вдох ртом, словно наждаком, продирал гортань.
Нужно было любой ценой подать назад, чтобы выскользнуть из предательских лямок. По другому не выбраться. По другому - только задыхаться. Но во что же упереться?! Нет здесь уступов, нет неровностей, от которых можно было бы оттолкнуться. Есть только мерзкая слизь, похоже, и распространяющая эту ужасающую вонь.
А может, это логово какой-то твари?! Вон, пространство-то за лазом - замкнутое, похожее на гнездо. Только отчего оно светится? Почему так необычно, матово мерцает? Наверное, эта тварь, обитая в пещерах, в кромешной тьме, таким образом приманивает добычу, не окончательно ещё утратившую зрение. А что? Очень даже может быть. Какой-нибудь реликтовый дракон. Или мифологическая фурия. Предположим, что кожа этой неведомой твари выделяет некий слабо светящийся секрет... Это хорошее подспорье в борьбе за существование в подземном мире. Ведь существуют же светящиеся глубоководные рыбы. Хищные... Значит, и хозяин норы, куда я попал, тоже хищник... А стенки светятся оттого, что измазаны этим гадким, склизким секретом, который, к тому же, так убийственно смердит.
А может... А вдруг этот лаз, эта светящаяся камера впереди и есть сама тварь? Каменная тварь, миллионы лет лежащая в глубинах земли и поджидающая свою добычу. Кто сказал, что такого не может быть? Почему не может?.. Вот, меня же она почти проглотила...
Мне стало невыносимо жарко. Я чувствовал, как пот заструился по спине, по бокам. На лице он уже не ощущался. Слишком много там было других выделений.
Глаза попросту отказывались открываться. Может ли судорога свести мышцы управляющие веками? Если да, то это как раз тот самый случай.
Наконец я совершенно выбился из сил и затих. Нет, я уже не надеялся на то, что смогу отдохнуть и снова приняться за попытки освободиться. Я просто очень устал. А отдышаться мне не даст этот запах, похоже, заменявший каменной твари желудочный сок. Чёрный спелеолог надёжно делает своё дело. Он играет на человеческих страхах, лишает рассудительности и загоняет в ловушки. Ты не успеваешь понять этого. Даже попавшись, не сразу отдаёшь себе отчёт, что выбраться почти невозможно. Понял ли я? Понял. Когда совсем не осталось сил. Когда от пота промок даже брезент штормовки. Когда по щекам полились обильные слёзы не от режущего глаза запаха, а от бесконечной, неизбывной жалости к самому себе. От досады на самого себя, что вовремя не понял его затей, хоть слышал о них тысячу раз. От бессилия перед камнем, живущим в глубине земли и требующем жертв за позволение ходить по нему, топтать ногами. Иногда он пожирает некоторых. Может и слабаков. Да, да, да!!! Пусть и я слабак! Но я не хочу! Не хочу умирать!!!
По-моему я кричал всё это. Что там на самом деле получилось, крик, или хрип, или шёпот... Не знаю... Может, совсем ничего. Только это усилие отобрало последние, и без того небольшие остававшиеся ещё силы. Я опустил голову на руки и... увидел себя. Такого несуразного, даже в чём-то омерзительного. С залитым слезами, перепачканным соплями и глиной лицом. Я совершенно равнодушно - о, ужас! - повернулся к самому себе спиной, чуть присел и подпрыгнул. Высоко-высоко... Удивительно... И полетел.
И там, куда летел, я уже не видел себя, потому, что там нет зеркал, а есть какие-то светы, мерцающие облака, туманные коридоры - не коридоры, тоннели. Что же объяснять, если такого не бывает?
А потом кто-то заговорил на незнакомом, певучем языке. Заговорил прямо внутри меня или совсем рядом, да так гулко, что я весь задрожал от этих слов. Может, это я сам сказал что-то?
Увидеть бы хоть часть себя! Но руки не подчинялись, шея не поворачивалась. Глаза... словно намертво закреплены в глазницах...
Только прямо - никуда не взглянуть. Только вперёд - не протянуть руку, чтобы за что-нибудь зацепиться и остановить этот невозможный полёт.
Текли навстречу цветные ветры. Их струи гипнотизировали меня своими невероятными переливами.
Ну, вот и шар, наконец. Да нет, не шар. Всё клубилось вокруг него. Что клубилось? Ветры, конечно, струи, цвета, коридоры - не коридоры, или тоннели.
Как он видел меня? Нет, даже не так. Как он смог быть там? Это невозможно!
- Возможно, - отвечал мне шар. Только он уже не был шаром.
И я понимал, что да, возможно... Потому что это бред. Мне ведь было так плохо недавно. Я не знал почему, но помнил, что плохо было. Выходило так, что я оказался внутри бреда? Но ведь это был мой бред! Он был правильным, потому что там был шар. И потому что там было так красиво, так невозможно. И ничего стеклянного, конечно. Но это-то, как раз, и понятно. Откуда в бреду взяться стеклу? Потому и зеркал не было.
Но зато был шар. И даже глаза. Вернее - их там не было, но они меня видели. А если видели, значит, глаза были. А может, это смотрели не глаза, а звёзды? Сорвавшиеся с низкого летнего небосвода звёзды и покатившиеся, покатившиеся и случайно угодившие в мой разноцветный бред и насмотревшись на меня, покатились дальше, дальше - некогда задерживаться, некого ждать, незачем оставаться...
Что же это было? Почему они там своевольничали? Они же знали, что это мой бред. Вот, в том, детском бреду, память о котором сохранилась, было по-другому. Тогда ко мне приходили сказочные существа и расспрашивали обо всём. И химеры, соседствовавшие с большущими домами, оплывавшими, растекавшимися, и становившимися не домами, а большим кустом сирени, ревностно опекаемым чахоточной бабой Шурой. Под кустом поселилась длинная змея с ногами. С сотней коротеньких, кривых ног. Она не была опасной, не была кровожадной и всегда торопилась со всех своих ног куда-то за угол, то есть за куст, где, должно быть, у неё было столько же важных дел, сколько и ног. Так зачем, спрашивается, задерживаться, чтобы ни с того, ни с сего набрасываться на кого-нибудь и начинать кусаться? Дикость, какая!
Вот там-то и находился ключ! И я его схватил. В бреду был нож. Старый ржавый нож, приготовленный для змеи, зажатый в детском кулачке. Был настоящий каменный дом и куст сирени с ним рядом. И сапожки! Крошечные сапожки, надетые на всю сотню змеиных ножек, в большинстве своём красные и синие. Хоть бы пару таких достать, забрать с собой из бреда! Это же настоящее сокровище для игры. Незаменимое, необходимое... Как же это раньше возможно было без них играть, жить?.. Много чего тогда было...
Здесь же был бамбуковый стук цветного ветра о стены коридоров - не коридоров, мерцание, глаза... И хоть бы осколочек зеркала! Ведь так невыносимо хотелось убедиться, что это и есть я.
И как удалось свой детский бред увидеть? Да, ещё так отчётливо...
Раньше было лишь воспоминание о нём. Был бред и всё. А кто жил в нём, что делал...
- Не отвлекайся, плыви... смотри... - на грани исчезновения, на грани того, что за пределом... так нежно, так мягко, как огромный ватный ком, как взбитая пуховая перина. И я плыл, плыл, закрывая глаза, чтобы видеть и видел там себя. Так хорошо и легко мне было проснуться после бредовой ночи, а в детскую кроватку заглядывала усталая, но невероятно красивая мама, заглядывало золотое солнце, а из угла комнаты строго смотрел портрет Бога.
И тогда я понял, наконец: "Вот оно что!" Портрет...
Я пытался вскочить - не вышло. Открывал глаза - ничего. Смахивал все мысли, как крошки с обеденного стола - они летели вниз, куда-то в глубокую черноту, по дороге в бездну обретая свои образы, и стоногая змея в сапогах, и портрет Бога, и молодая, красивая мама, ржавый нож... На дне бездны они сталкивались с чернотой... Но эта чернота твёрже камня. И сталкиваясь с ней, брызнули осколками - вдребезги. Сверкая ярче бриллиантов, превращающихся в лица, в глаза, взгляды печальные, полные укоризны, будто говорившие: "Так нужно, так нужно, теперь нужно всё увидеть... Теперь нужно..." Нежно, мягко, как ватный ком, как пуховая перина. А звёзды-лица и звёзды-глаза из бездны неудержимо катились на небосклон. Там место для звёзд.
И я понимал... Наконец-то всё понимал. И внутренне вздрагивая, замирая сердцем, плыл сквозь бриллианты глаз, и сквозь чёрную бездну, клубящуюся туманами бывшей жизни, вернувшейся ко мне так волшебно, как старое кино, понравившееся однажды, очень, очень давно.
А потом вдруг лопнула перина, и облаком вырвался на свободу пух. Завьюжило, завертело надо мной метелью зеркальных осколков, а не пуха. Обрушило меня вниз. Роем впились в меня их жалящие изломы громким и пронзительным воплем.
- Где этот мудак?!! Я сейчас его тоже задушу!!! Сама задушу, если вы все такие слизняки!
Орала Маха.
Я пялился в потолок палатки и никак не мог сообразить, где нахожусь и что происходит. Одно было ясно: орала Маха.
Голова трещала. Тело всё мокрое от пота. Бьёт озноб. Я провёл рукой по лицу. Пот на ощупь оказался липким.
Я сел и попробовал тряхнуть головой. Результат был плачевен. Головная боль не почудилась и оказалась покруче, чем думалось изначально. За стенами палатки шла какая-то свара в несколько голосов. Я напрягся, но понять не смог ни одного слова. Чёрт его знает, почему. Или говорят все сразу - сколько же их там?! - или я стал идиотом. Наверняка, только у идиотов бывает такая невыносимая головная боль.
Вот тут-то и ворвалась в палатку Маха.
- Ты не человек, - кричала она, что-то прижимая к груди, - ты НЕДОчеловек! Ты идиот!!!
- Маха, не ори, пожалуйста, - кто-то сказал, пошевелив моими губами, воспользовавшись моими связками, - я сам знаю.
Она замерла с открытым ртом, выкатив на меня свои глазищи. Потом бросила к моим ногам то, что до сих пор прижимала к груди, и молча вылетела из палатки. В проёме тут же возник Лёха и буркнув что-то, типа:
- Не принимай к сердцу, - тоже исчез.
Нужно было и мне выползать наружу, разбираться, что же я такого натворил. Пили вчера, что ли? Так я не буйный, когда выпью.
Эх, - собрал я себя в кулак, переместился на четвереньки и, наконец, увидел, что бросила мне Маха.
В той банке, которую я вчера зашвырнул в кусты, до середины своего тельца застрял ёжик. Наверное, сунулся за поживой и... колючки не дали вылезть назад. Я взял в руки банку и по тому, как свесилось тельце бедной скотинки, понял - ёжик мёртв. Задохнулся?
И вот, тут-то на меня обрушилось всё сразу. И сон со странной норой, и бред из далёкого детства и умирание... Кто же, тогда, умирал?..
Приходила Катька, тормошила меня. Успокаивала. А я и не волновался. Я думал.
Ёжика потом я похоронил сам, прежде разбив банку. Но только после того, как сообразил, что же всё это может значить.
Знак. Я просил его. И, выходило, мне его подали. Мне оставалось лишь расшифровать послание.
На Кате я не женился. Да и не встречался с ней больше никогда. Скажу больше. Я вообще остался бобылём.
Под землю тоже перестал спускаться. Страх одолевал. После окончания института не торопясь, хорошенько обдумал своё будущее. Как, впрочем, впоследствии прекратил вообще совершать не обдуманные прежде поступки. Немногие мои знакомые звали меня за глаза живым мертвецом. Я не обижался на них. Только в очередной раз, заслышав где-то "живой мертвец", я надолго задумывался, хорошо ли это. Мертвецы ведь должны быть мертвы?