Аннотация: Взывая, не стали они думать о том, к кому взывать... Публикации: альманах "Дерибасовская - Ришельевская"
Константин К.
Зелёная индульгенция на вседозволенность.
Низвержение из невообразимо далёкого, совершенно непонятного, немыслимого небытия в незнакомый и загадочный, но многообещающе прекрасный поднебесный мир не так уж просто. Это не обыденное какое-нибудь пробуждение. Вероятно потому, падая, успеваешь так напугаться, что забываешь кто ты таков. Напрочь забываешь всё, или почти всё, захлебнувшись этим вопиюще безобразным ужасом падения, словно мчишься не к назначенному уделу, а летишь головой вниз, сорвавшись с крыши, со шпиля самой высокой башни. И когда уж кажется, что через мгновенье расшибёшься не в лепёшку, не в брызги даже, а просто во вспышку, когда от беспримерной скорости небывалого паденья ветрами разграничивающих межвремений срывает с тебя память, как тряпицу, вдруг, беспомощный и неразумный оказываешься там, где и должен был очутиться, - в чёрной, слякотной борозде. И не понимая ещё, что же на самом-то деле произошло, как и куда попал, начинаешь с чистого листа своё знакомство с миром.
Первое, что он почувствовал, будучи ещё не в состоянии что-либо увидеть или понять, была влага. Она истекала отовсюду, омывала, проникала внутрь, не давая иссохнуть, и казалась желанной. Отвергнуть её было невозможно, да и немыслимо. Сперва, правда, только оболочка набрякла, стала мягкой, податливой, а затем уж пустила влагу внутрь. Но не текучим потоком и не соча каплями, а являя незаметно, чудесно, будто некий магический эликсир, от которого внутри себя самого он начал разбухать, тесниться, медленно и неловко ворочаться, пытаясь распрямиться, пробуя на прочность стенки своего кокона, своей размякшей оболочки.
Это продолжалось очень недолго. Ему же, напротив, казалось, что он всегда боролся с теснотою в себе самом, что там - внутри себя - он неизмеримо больше того пространства, в которое его заперли, что ему жизненно необходимо найти способ взломать, сокрушить эту зловещую, тёмную тесноту. А когда оболочка и впрямь лопнула под его напором, он, пусть и не очень решительно на первых порах, самозабвенно устремился вверх.
Несмотря на то, что замкнутость пространства его будто отпустила, освободила, темнота, как и прежде, царила кругом. Его не пугало, что приходится пробираться ощупью в этом длящемся мраке, огибая невидимые и, может, потому непостижимые препятствия, а которые легче, податливей, то и двинуть с дороги, собравшись с силами. Он не помнил, что ему следует делать, но как-то знал, что поступает верно. Кроме того, ему это нравилось.
Но и это движенье было недолгим. Где-то непостижимо-далеко мчавшие стремглав сквозь похожую тьму звёзды не успели разлететься кто куда, скрыться за горизонтом, подобно стаям перелётных птиц, ещё не сгинули в рассеяньи блистающие Плеяды, когда он, наконец, смог увидеть их, похожих, для глаз, не видевших ещё ничего кроме тьмы, на булавочные уколы. Не колющие однако, а лишь похожие на них.
Теперь он смог выпрямить свой тонкий стан, поднявшись над землёй. Пусть пока невысоко, на полвершка и всё же это подобало принимать как победу. Над тьмою подземелья, над тяжестью давивших, неподъёмных комьев...
Взлетело праздничное солнце, ряженое в сияние своих одежд, словно ко дню его рождения. Осыпало теплом и светом, будто милостями. И он, понимая, что должно ему тянуться к этому благосклонному покровителю, устремился к нему да тут же и почувствовал, что не просто тянется теперь, и не просто полз меж земляных комьев прежде, а рос и растёт! Да-да, растёт и крепнет. Стебель становится толще, прочнее, лист шире, длиннее, а там, в земле, откуда он так недавно выбрался, осталась часть его, питающая его и посылающая ему силы подниматься всё выше.
Так прошёл первый день, в котором он словно в счастье купался. Многого узнать или понять не удалось, но главное он понял: он растёт, питаемый корнями, неразрывно с ними связанный. Он растёт потому, что обласкан солнцем, благодетелем, притягивающим его многими, незримыми нитями лучей, похожими на сотни и тысячи гипнотически манящих взглядов.
Наступившая ночь бодрила прохладой, удивляла звёздным хороводом, так же, как день, научая чему-то своему, тоже имеющему отношение к миру, к его новой жизни...
Следующим утром, (подумать только - целые сутки он уже прожил под небом!) он встретил солнце, как старого доброго друга, и снова убедился в его щедрости. А затем - о чудо! - вокруг, сколько хватал глаз, увидел множество своих собратьев, немного отставших от него и теперь, чуть приподнявшись над землёю, как он сам только вчера, удивлённо пьющих воздух, сияющих зеленью, протягивающих солнцу ещё не очень-то похожие на листья ростки. Они не могли не подружиться, даже едва познакомившись. И этой дружною семьёй зажили беззаботно и радостно.
Однажды, когда их тонкие, изящные листья уже были похожи на озёрную рябь под порывистыми ладонями нежданно налетавшего ветра, к их стеблям упали семена, принесенные этим самым ветром из несусветного далёка, словно бы из-за моря-окияна. Никто не огорчился появлением пришельцев. Скорее наоборот - было беззаботное ликование - ведь их дружное сообщество станет больше, а значит, богаче новою дружбой. Они заботливо прикрывали принесенные семена, чтобы избыток солнца не иссушил их, не пускали к земле ветер, чтобы не сдул гостей, не прогнал из борозды, где семена эти могли достать хоть немного влаги. Они искренне надеялись, что не исчезнут втуне их раденья, помогут проклюнуться настоящим зелёным росткам из этих таких легковесных зёрен.
Не были напрасны их труды. Очень скоро у принесенных семян лопнули, будто взорвались, их собственные оболочки. И споро, деловито потянулись вверх на глазах крепнущие ростки с незнакомой формы широкими, серо-зелёными листьями. А землю властно раздвинули и стали уверенно буравить мощные мясистые корни.
- Ну и что, - прежде подумав, решили хозяева поля, - что они не такие, как мы?
- Может, смешавшись с ними, мы создадим новую культуру, - сами-то они были растениями культурными.
И они стали ждать, когда наступит пора цветения. А там, опылившись, станут они растить колос. Но вышло совсем по-иному.
Раскинувшие сети корней, всё тянущих к себе, перехватывающих, пресекающих, удушающих корни хозяев, пришельцы стремительно шли в рост. Они умели, накапливая влагу в толстенных стволах своих корней, пользоваться ею, прежде иссушив почву в долгое отсутствие дождей, когда хозяева страдали и мёрли от голода, ропща на жгучесть ранее благодатных лучей. И тогда пришлось говорить о хищничестве пришельцев, о недопустимой их бесцеремонности, выражать им своё презренье, но...
Мало того, что бесцеремонные пришлые гости отбирали питание, их невероятно толстые и очень прочные стебли поразительно быстро тянулись кверху, рьяно обгоняя ростом хозяев, а огромные, словно припорошенные пылью, серо-зелёные листы стали закрывать собою солнце, выпивая всё его тепло, весь его милостивый свет, нисколько не озаботившись чьей-то чужой нуждою в своей толике тепла.
И зацвели, и опылились пришельцы скорее, чем уцелевшие ещё исконные жители поля, давно уж начавшие роптать, впрочем, бесплодно. Ибо вчерашние пришельцы, а нынче новые властелины поля не умели любить, давно разучились дружить. Заботясь лишь о подземной влаге да солнечном свете, ревностно следили за тем и другим при помощи разнообразных, малопонятных рейтингов и не обращали на ропщущих изгоев ровным счётом никакого внимания.
Когда же стали осыпаться и тут же проклевываться мириады семян, рождённые уже на этом поле у занесенных хищников, взмолились злаки, возопили о помощи. Но к кому? К Нему? Им избранный Себе удел лишь созерцать... К новым хозяевам поля? Но они ведь всем довольны. К тем, кто должен бы приглядывать за полем? Похоже, те забыли о нём... Или потеряли к нему интерес? Может они предпочли большие зелёные листы пришельцев золотистым, хоть и невзрачным, зёрнам культуры? А вдруг это с их попустительства... позволенья?.. те зерна, что так стремилась взрастить культура, увечатся...
Взывая, не стали они думать о том, к кому взывать, но каялись пред небом и солнцем в ошибках, твердили, что новой культуры не выйдет, что из двух выжить сможет лишь кто-то один и, что нужно спасать урожай...
Публикации: Литературно-художественный альманах "Дерибасовская - Ришельевская" N 23, 2005 год.