Восстание политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 года
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Изложенные в поэтической форме воспоминания омича Реброва о восстании политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 г.
|
Посвящено восстанию политических заключённых в Тобольской каторжной тюрьме в ночь на 19 октября 1918 г.
Ребров
Из Омска нас в город Тобольск привезли
Под строгим и сильным конвоем;
За нами закрылись двери тюрьмы,
Когда же их снова откроют?
И скоро ль вернётся свобода для нас? -
Невольно себя вопрошаем.
Быть может чрез год, через месяц иль час -
Ведь срок заключенья не знаем.
Не знает никто, сколько будем сидеть
В тюрьме за решёткой томиться.
Но будем мы твёрдо страдать и терпеть -
Судьба, видно, злая глумится.
Мы жертвы жестокой партийной борьбы -
Враги все царя-капитала,
И в битве кровавой сомкнули ряды,
Чтоб власть его тяжкая пала.
Но силен-могуч вековой властелин -
Он дал нам в бою пораженье;
Он снова царит над страною один
И бросил нас всех в заточенье. [32]
Под игом его не хотели страдать
И властью Советы признали.
За то, что пошли эту власть защищать,
Сюда в заточенье попали.
Но можно ль судить и по тюрьмам сажать
За то, что других убеждений?
В стране стала третья власть управлять
И много придёт изменений.
И много придётся по тюрьмам сидеть,
Как нам за свои убежденья,
И участь невольную злую терпеть
В угрюмых стенах заключенья.
Но может ли каждая власть устоять
При вихре репрессий террора?
Не может ведь долго тот вихрь бушевать
Падёт неизбежно власть скоро.
Вихрь этот влечёт озлобление масс,
А с ним уже трудно бороться;
Он грозную мрачную бурю создаст,
И море тогда всколыхнётся.
Все прежния ставки сведутся на нуль [32об]
Придёт неизбежно крушенье,
Безсилен тогда управления руль,
Всесильно одно лишь волненье.
И много ещё будет бурь впереди,
Придёт этот вихрь ураганный,
Терпи, народ русский, и верою жди
День светлый, свободный, желанный.
Теперь о тюрьме два-три слова скажу,
О каторжном мрачном режиме,
Как все под замком за решёткой сижу,
Для мира теперь мы незримы.
Громаден центральный Тобольский остро
И в нём мы душевно страдаем,
Здесь царь - надзиратель, порою он Бог,
И мы его слову внимаем.
Он может глумиться, ругать и бранить,
Он прав - виноват заключённый,
И в карцер он может всегда посадить,
В вонючий, сырой, полутёмный.
Захочет владыка - так пустит в клозет,
Не хочет - сиди, дожидайся, [33]
В помине здесь прав человеческих нет,
Лишь праву тюрьмы подчиняйся.
Здесь свой безсердечный суровый закон,
И строго его исполняют,
Создан для убийц и преступников он,
К чему ж его к нам применяют?
Здесь должен безропотно молча страдать,
Одев покрывало смиренья,
Здесь могут безвинно всегда наказать,
Всё могут в стенах заключенья.
И много живущих теперь на земле
В разцвет просвещённого века
Не знают того, что творится в тюрьме
От злобного в ней человека.
- За что же? - мелькает вопрос в голове,
И хочется крикнуть для света,
За что же нас держат в проклятой тюрьме,
Но этот вопрос без ответа.
И скучно, и тихо здесь время идёт,
Томится в неволе душою, [33об]
Здесь каждый свободу желанную ждёт
И хочет разстаться с тюрьмою.
Одна за другой три недели прошли,
Сменяясь своей чередою,
Зловещей была атмосфера тюрьмы
И вдруг разразилась грозою.
Для многих была та гроза роковой,
Теперь их покоит могила,
Навеки разстались с проклятой тюрьмой,
И смерть их ужасная была.
Так спите ж спокойно и мирно в земле,
Судьба для Вас была злосчастной,
Мы помнить о Вас будем в нашей среде,
О жертвах стихии ужасной.
К югу в тюрьме третий корпус стоит,
В нём два отделенья огромных,
Там душно и тесно - он полон набит
Толпою людей заключённых.
Длинный и узкий идёт корридор,
На окнах решётки мелькают,
Уныл и печален у узников взор, [34]
Душой они здесь изнывают.
В конце корридора стоит часовой,
В стене виден рупор сигнальный,
Налево от клетки одна за другой
Ряд камер как склеп погребальный.
В одной из них номер стоит пятьдесят,
Она к часовому всех ближе,
Отборныя видныя люди сидят,
О них будет речь ещё ниже.
Сидел, между прочим, полковник Крыськов,
Виновник злопамятной ночи,
Теперь же лежит он среди мертвецов,
Смерть смежила храброму очи.
Я слышал, свидетель в суде говорил
О храбрости львиной героя -
Что полон отваги и мужества был,
Таких храбрецов было трое.
Убиты они и зарыты землёй,
И смертью вину искупили,
Да будет же вечный над ними покой,
Лежащим всем в братской могиле.
И мы ведь не знаем, чем кончим свой путь, [34об]
Судьба эту тайну скрывает,
Быть может, в тайге иль в лесу где-нибудь
Нас смерть уж давно поджидает.
Уж близится вечер, и ужин прошёл,
Настала пора оправленья.
Ни звука - безмолвен и тих корридор,
Не слышно шагов и волненья.
Но что-то творится на дальнем конце,
Как быстро там люди мелькают,
И бледен стоит надзиратель в лице -
Револьвер его отнимают.
За ним часовой разоружен был вслед,
Их в камеру быстро закрыли,
Теперь в корридоре опасности нет -
Шаги эти первыя были.
А в камерах громко о двери стучат:
- Дежурный! Пусти оправляться!
Полковник подходит: "Чего здесь шумят?
Прошу всех скорее уняться!
Мы ночью же будем свободными все!" -
Так речь он, входя, начинает: [35]
- Довольно страдать и томиться в тюрьме,
За мной! Кто на волю желает!
Свободными будем мы все через час.
Среди заключённых волненье.
- Спокойствие! Слушайте мой Вам приказ!
И громко раздалося чтенье.
Он требовал волю его исполнять
И смертью грозил непослушным,
Приказывал смело и храбро стоять,
Призренье бросал малодушным.
- За крики, разбои на месте разстрел;
Так ждите же скоро сигнала! -
Сказав это, быстро к другим улетел -
И тихо вдруг в камере стало.
Как будто бы в воздухе гром прозвучал
При ясном безоблачном небе,
Ведь раньше никто из армейцев не знал
Об этом внезапном побеге.
И молча стояли все, как в столбняке,
Внезапность всех так поразила,
Но длилося это минуту иль две, [35об]
Волнение всех охватило.
Внизу в корридоре при свете огней
Заметно уж стало движенье,
И длинные призраки юрких теней
Мелькают в нём, как приведенья.
Вот громко послышался топот шагов,
Он гулко под сводом раздался;
И Мазур, а с ним и полковник Крысков
Ведут под конвоем начальство.
В тот день был дежурным помощник Глухих,
Спокойно он шёл на поверку;
И с ним надзирателей много других
Попалися в ту переделку.
Их всех разоружили быстро внизу
Без шума спокойно и тихо,
Про трёх смельчаков, не таяся, скажу:
Работали смело и лихо.
Из камер выходит и входит народ
У всех возбуждённые лица,
Вдруг громко раздалось: "Начальник идёт!" [36]
Весть эта промчалась, как птица.
И несколько сильных и смелых людей
Ко входу несутся стрелою,
Он был разоружен у самых дверей
Нахлынувшей быстро толпою.
И бывший тут с ним караульный конвой
При виде всего растерялся,
Он был окружён этой тесной толпой
И тут же с оружием сдался.
- Чем кончится эта затея в тюрьме? -
У многих вопросы мелькают.
Но вот в корридоре на дальнем конце
Из камер народ выгоняют.
В верху заключённые тихо сидят
И ждут рокового сигнала,
Одна за другою минуты летят,
У многих душа трепетала.
Внезапно под сводами мрачной тюрьмы
Крик громкий, протяжный раздался
И топот, и звук заглушённой борьбы,
Он в сердце у всех отозвался. [36об]
Полковник взволнованный быстро идёт
И камеры все открывает.
- ТОВАРИЩИ! Смело за мною, народ!
Вперёд! Кто на волю желает.
И хлынула быстро живая волна
К дверям выходным корридора,
Покрылася шумом и криком тюрьма -
Очищен был верх очень скоро.
Кричат отовсюду: "На двор выходи!"
Но дверь на замке выходная,
И те, что стоят ближе к ней впереди,
В смущении - что делать, не зная.
А сзади командуют: "Дверь вышибай!"
И плотно вперёд нажимают.
- Ломайте живее - скамейку давай!
И с грохотом в дверь ударяют.
И с треском и шумом вдруг дверь отперлась,
По ней первый выстрел раздался,
Из корпуса быстро толпа понеслась,
Один лишь у двери остался;
Он первою пулей был насмерть убит,
Упал поражённый без звука; [37]
Из двери толпа, как лавина, валит,
Ногами касаяся трупа.
Кругом на дворе уж трещала стрельба,
И жуткия стоны носились,
А пленных армейцев большая толпа
В соборных воротах ломились.
Вдруг резко отчётливо залп прозвучал
И эхом вдали отозвался,
Кой-кто из толпы поражённый упал
И мёртвым лежать там остался.