Аннотация: Воспоминания бывшего меньшевика Петра Васильевича Мурашёва о его работе главноуправляющим (министром) труда во Временном областном правительстве Урала и редактором газет "Уральская жизнь" и "Наш Урал"
Мурашёв Пётр Васильевич
КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ НА УРАЛЕ в 1918-1919 г.г.
(из воспоминаний)
В тяжёлых страданиях, в холоде, голоде и кровавых муках родилось Советское государство. С момента освобождения Урала от белогвардейцев прошло уже свыше тридцати лет, и контрреволюционное движение здесь можно рассматривать на расстоянии определённой исторической перспективы.
Октябрьская революция меня застала в Петрограде. В 1918 г. там было голодно. Хлеба давали по ⅛ фунта, да и то какого хлеба! Сырой, с кострикой, хламом. Кусочек на один глоток, только аппетит разманишь. Жена переносила голодовку легче, я сильно страдал. Брат из Екатеринбурга писал, [2] что там в продовольственном отношении вполне благополучно, звал к себе. Требовался пропуск на выезд.
У Мариинского дворца стояла огромная очередь, тянувшаяся из дворца во двор и на улицу. Во дворце т. Соловей выдавала пропуски. Какие-то личности подходили к очереди и "пускали слухи". Молодой гражданин интеллигентского типа продавал блокноты, конверты, готовую бумагу и пугал публику:
- Немцы подходят к Ленинграду[*так в тексте]. Скоро эта вся волынка кончится.
Его слушали молча, хмурой. Был март, солнце пригревало, снега на улицах уже не было.
Соловей - черноглазая, маленькая женщина - сидела в одной из многочисленных проходных комнат дворца. Народ входил со двора, проходил несколько [3] роскошных зал и выходил через другие двери на Исаакиевскую площадь. Около т. Соловей стоял один красногвардеец с винтовкой в руках. Это была вся охрана. Проходили тысячи людей голодных, озлобленных. Соловей распрашивала: куда едешь, зачем, почему? Одним давала пропуска, другим не разрешала выезд из Петрограда.
Выслушав меня, она сначала отказала в пропуске.
- Я всё равно поеду, - возразил я. - Оставаясь здесь, я погибну от голода.
Пропуск я получил, затратив на это много часов. Как оказалось потом, он мне был и не нужен. Когда в поезде проверяли билеты, и я предъявил его контролю, контроль, улыбаясь сказал, что ВИКЖЕЛ не считается с этими пропусками. В то время Всероссийский [4] Исполнительный Комитет железных дорог еще не считал для себя обязательным подчиняться распоряжениям Советской власти, Викжелия, как о нём говорили юмористы.
Из вещей мы взяли самое необходимое, оставив все в квартире, т.к. думали, что скоро вернёмся. В квартире поселились наши знакомые-супруги Айзман - он писатель, она врач... Когда я года через два приехал из Москвы за вещами, от них почти ничего не осталось.
До от"езда из Петрограда я работал в управлении постройки Мурманской жел. дороги... После революции был организатором Союза рабочих и служащих этой дороги и на делегатском съезде был избран председателем главного комитета Мурманстройки. Я тепло распрощался с товарищами по работе - медперсоналом и профсоюзными работниками, расставаясь с ними, надо [5] полагать, навсегда.
Чем дальше мы уезжали от Петрограда, тем лучше становилось с продовольствием. Около Вятки на станциях уже продавали чёрный и белый хлеб. Мне казалось, что я никогда не наемся им. Такое чувство продолжалось около месяца [и в Екатеринбурге - *зачёркнуто]. Организм, лишённый основного продукта питания в течение длительного срока, властно требовал пополнения. По краям дороги, под откосами, в канавах лежали разбитые вагоны, паровозы. На всём лежал отпечаток разрухи.
Внешне Екатеринбург почти не изменился с того момента, каким я оставил его последний раз, так как Февральский и Октябрьский перевороты в нём прошли без кровопролития. Хотя он издавна назывался столицей Урала, до революции это был уездный город обычного типа для [6] таких городов, некультурный, без водопровода, канализации и трамвая, с населением 40 тыс. человек.
Но жизнь в городе была уже иная, чем раньше, городом управляли другие люди. Буржуазия и буржуазная интеллигенция, игравшие до Октябрьского переворота первые роли, сошли на нет. У кормила правления стояли большевики - люди, вышедшие из народа и трудовой интеллигенции.
II.
Во время войны я переписывался с видным уральским большевиком Д.Н. Добрыниным. С ним и М. Горшковым, мы оглавляли революционное движение в Надеждинске в 1903-1905 г.г. В письмах ко мне Добрынин доказывал, что поражение России полезно в интересах революции и народа, я стоял на оборонческой позиции, считая, что поражение России угрожает закабалением её немецкой буржуазии, превращением России в Германскую колонию. [7]
После Февральской революции, будучи оборонцем, я примкнул к меньшевикам. Когда я приехал в Екатеринбург, там меньшевики, эсеры и народные социалисты имели в городском Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов по одному представителю. Огромное большинство Совета состояло из большевиков и частично из беспартийных. Правые социалистические партии не имели влияния среди рабочих и трудящихся. На городским конференциях меньшевиков собиралось около 20 интеллигентов, за исключением двух. Один из этих двух - Солнцев - работал в железнодорожных мастерских слесарем, другой - Прокопенко - в кооперации, оба полуинтеллигенты, не имевшие авторитета среди своих товарищей. У эсеров в этом отношении было не лучше, а у народных социалистов [8] рабочими и не пахло.
Была в Екатеринбурге ещё одна партия, имевшая большое влияние среди буржуазной интеллигенции, это так называемая конституционно-демократическая партия или партия народной свободы (кадэ или кадеты). В то время, т.е. весной и летом 1918 г., [когда я приехал в Екатеринбург - *зачёркнуто], эта партия по необходимости ни в чём своей деятельности не проявляла. Газета кадетов "Уральский край" была закрыта, и в её типографии печаталась большевистская газета "Уральский рабочий". Несмотря на то, что частные издания везде были закрыты, в Екатеринбурге наблюдалось любопытное явление - газета "Уральская Жизнь", в которой в молодости я сотрудничал, выходила по-прежнему как частное издание. Объяснялось это тем, что и до [9] революции 1917 г. в этой газете сотрудничали марксисты (Никитин, Сосновский, Весновский, Второв и др.) и после Октябрьского переворота газета, официально считаясь беспартийной, по содержанию не отличалась от большевистских газет. Издатель газеты П. Ив. Певин благополучно умирал с голоду в Киеве, а его делами в Екатеринбурге управлял Агушевич (Лукашевич?), превращая всё, что возможно, в золото и серебро. При отступлении чехов и колчаковцев всё золото и серебро он увёз с собой на Восток и, вероятно, за границу.
Заседания Совета рабочих происходили в городском театре. Общественное собрание (клуб), в котором раньше развлекалась буржуазия, было в руках рабочих. Буржуазия исчезла, частично притаилась и сидела в своих норках, куда их загнала [10] Октябрьская революция.
В Екатеринбург привезли семью Романовых и поселили её в доме Ипатьева, оградив дом высоким тыном. Странное совпадение: династия Романовых началась в Ипатьевском монастыре; в Ипатьевском доме она закончила своё существование Круг, свершивший свой исторический ход, замкнулся.
Секретарём местной меньшевистской же организации был С.А. Полузадов, в комитет входили О.А. Шапиро, И.А. Перельман. Партия эта ни в чём себя не проявляла. Комитетчики и "активисты" изредка собирались, обменивались новостями, злословили по адресу большевиков.
Доходили вести о восстании чехов в Самаре, Челябинске, о восстании меньшевиков на Кавказе. [11] Политическая атмосфера сгущалась, усиливался террор. Реакция злорадно шипела по углам, по открыто выступать боялась.
Большое недовольство было среди демобилизованных солдат царской армии, немало было спекулянтов и дизертиров. Однажды огромная толпа их собралась на Верхисетской площади, большинство в серых солдатских шинелях. Толпа шумела. Галдела, была наэлектризована до последней степени, представляя из себя сухой костёр, готовый вспыхнуть от зажжонной спички.
Плотный брюнет с чёрной бородой - т. Борисов - старался успокоить толпу, но толпа плохо слушала его. Раздавались угрожающие крики. Казалось, что толпа вот-вот бросится на него и бывших с ним нескольких товарищей. Нужно было много самообладания и смелости, что-бы не ретироваться, спокойно выдержать угрозы, ругань. [*предыдущие два абзаца зачёркнуты] [12]
В один из вечеров с мандатом комитета меньшевиков я отправился в городской театр, где было заседание Совета. Президиум находился на сцене, депутаты в партере, публика в небольшом количестве на других местах. Оратор крыл Кавказских меньшевиков, изменивших делу рабочего класса. Затем председатель президиума Совета огласил постановление Исполкома, которым [б.] император и его семья, [жившие в доме Ипатьева - *зачёркнуто] были приговорены к смертной казни. "Приговор приведён в исполнение". Раздалось несколько хлопков. Так трагично и прозаично закончила своё существование семья Романовых. Бывшие великие князья и княгини, находившиеся в Алапаевске, подверглись такой же участи. Ходили слухи, что Центральная [13] власть требовала доставить Романовых под надёжным караулом в Москву. Но местная власть, боясь попыток освободить Романовых дорогой, предпочла ликвидировать их на месте.
Говорили также о растрелах 60 человек местной буржуазии за городом. Приговорённых заставили предварительно вырыть яму. Из них спасся бегством некто Чистосердов, который при Колчаке был назначен управляющим (губернатором) Пермской губернии. Передавали также, что намечены к аресту правые социалисты и кадеты. В то же время доходили слухи о приближении чехов. Действительно, вскоре в город вошли чехи. Большевики, уходя из города, выпустили знаменитую прокламацию, в которой уверенно заявлялось: "Мы ещё придём!". [14]
III.
После ухода большевиков жизнь в городе приняла вид, который она имела до революции. Открылись частные магазины, кафе, театры заполнила публика интеллигентного вида, дамы в нарядных платьях. Открылись рестораны, пивные. "Простой народ" отошёл на задний план.
В первые же дни были откопаны расстрелянные за городом. Длинная вереница гробов в сопровождении духовенства потянулась на кладбище. Огромные неорганизованные толпы народа сопровождали их.
Возобновили деятельность городское и земское самоуправление в том составе, в каком они были избраны при Временном правительстве Керенского.
Агушевич пригласил меня редактировать газету "Уральская жизнь". В газете этой фельетонистом был давний сотрудник Чекин. Других сотрудников этого периода я уже не помню и это странно, т.к. хорошо запомнил сотрудников белее раннего периода этой газеты за 1905-1907 г.г. (Краткие воспоминания об этом периоде были напечатаны в журнале "Каторга и ссылка", 1930 г. N4) [15]
Чехи, захватившие город, играли в нём главную роль как военная и административная сила. Екатеринбург в то время был изолирован. Сибирь управлялась Временным Сибирским правительством, в Самаре образовалось правительство КОМУЧ-а - Комитета членов Учредительного собрания, на Южном Урале царствовал атаман Дутов. Кроме этих восточных правительств, в бывшей Российской империи на Дальнем Востоке разбойничал атаман Семёнов, на юге России наступал генерал Деникин, в Прибалтике генерал Юденич, на Севере - правительство Чайковского, на Кавказе образовалось несколько национальных правительств. Обо всём этом, а [16] также о восстании в Ярославле, нам доложил Л.А. Кроль - лидер кадетов. Он приехал из Москвы, прорвавшись через фронт, и был в курсе всех событий.
После ухода большевиков из Екатеринбурга, зашевелилась общественность, представленная четырьмя названными выше партиями, т.е. кадэ, эсэры, эсдэ-меньшевики, энэсы. Кроль созвал представителей этих партий на совещание. Меньшевики делегировали на него Перельмана и меня.
Кроль, инженер по образованию, имел в Екатеринбурге электромастерскую и магазин для продажи электроприборов. Среди кадетов он считался левым, [белой вороной - *зачёркнуто]. [17]
Почему-то запомнилось: сообщая новости, Кроль всё время курил трубку, прочищая мундштук скрученной жгутиком бумагой. Информировав собравшихся о политических событиях, Кроль закончил уверенностью, что дни Советской власти сочтены.
Чешское восстание, [по его словам - *зачёркнуто], сыграло огромную роль в смысле активизации борьбы с большевиками. КОМУЧ, состоявший [из членов б.Учредительного собрания - *зачёркнуто], в огромном большинстве своём из представителей партии социалистов-революционеров, в течение короткого времени собрал огромную большую армию из крестьян, которая успешно продвигалась в Поволжье по направлению к Казани. Деникин продвигался к Туле; Юденич к Петрограду; армия Чайковского к Вологде. Советская армия находится в кольце и разгром [18] её близок. На очереди стоит вопрос о создании Центрального Правительства, и нужно позаботиться о том, чтобы это правительство не было реакционным. Будущее правительство должно строиться на базе широкой общественности, представителей четырёх партий (но эта "широкая общественность в Екатеринбурге была так велика, что всю её можно было усадить в большой комнате, об этом, однако, тогда никто не говорил) и представителей правительств, ведущих борьбу с большевиками. На данном этапе борьбы нельзя созвать Всероссийское совещание, но можно созвать совещание партий и правительств на Востоке [19] от Самары до Иркутска. Для того, чтобы будущее объединённое правительство [на Востоке - *зачёркнуто] было демократическим, [по мнению Кроля - *зачёркнуто], требуется на Среднем Урале создать демократическое правительство. Оно усилит демократический состав съезда. Без него перевес может быть на стороне Сибирского правительства, правого по составу, усиленного правительством атамана Дутова.
Конечно, в данном случае мыслилась буржуазный демократизм. Правые социалисты слова Кроля принимали за чистую монету, полагая, что он и в самом деле ратует за демократию. Однако, последующие события показали, что для кадетов [20] понятие о демократизме было весьма растяжимо. Последовавший через некоторое время захват власти Колчаком они не только приветствовали, но, я думаю, и содействовали ему. В тот момент, когда обсуждали вопрос о создании областного правительства на Урале, кадетов больше всего интересовало создание объединенного пр-ва в целях улучшения борьбы с большевиками, демократизм и разговоры о нём являлись очковтирательством и морфием для правых социалистов. Последних надо было успокоить, чтобы они не мешали делу объединения в руках "сильной" власти для успешной борьбы с большевиками. [*Абзац зачёркнут]
Кроль, словно жонглируя интересами демократии и демократизма, предложил [21] создать в Екатеринбурге временное областное правительство Урала с тем, чтобы оно после организации объединенного правительства передаст последнему свою "власть". Правительство Урала должно позаботиться о пуске заводов на Урале, из которых большинство не работало, об охране труда, порядка, организации юстиции и пр., а также в той или иной мере о надзоре за чешской контрразведкой, на произвол которой было много жалоб.
После ответов на вопросы и обмена мнениями представители партий разошлись с тем, чтобы обсудить поднятые вопросы в своих партиях. Были созваны партийные конференции. На конференцию меньшевиков собралось человек двадцать, все интеллигенты, за исключением двух полуинтеллигентов (Прокопенко и Солнцева), о которых я говорил выше. [22] Прокопенко работал в кооперации, а второй - Солнцев - в железнодорожных мастерских.
Примерно в таком же количестве были конференции и других партий, интеллигентские по составу. Так "широко" была представлена общественность, решившая организовать правительство для всего Урала. Партии выдвинули своих представителей в правительство.
Меньшевики решили взять в этом правительстве одно место - охрану труда и на эту роль выдвинули меня, не смотря на мои отказы. С вопросами труда в промышленности я был мало знаком (прочел в своё время книгу д-ра Вигдорчика), надо было срочно собирать материалы, учиться с азов. [Партия меньшевиков, несмотря на интеллигентский состав, не могла похвастаться видными [23] партийными работниками - *зачёркнуто].
Социалисты-революционеры выдвинули на пост главноуправляющего народного просвещения директора художественно-промышленного училища Анастасьева, главноуправляющего земледелия - старого народовольца, врача А.В. Прибылова - мужа известной революционерки-политкаторжанки Кобры.
Народные социалисты на пост главноуправляющего внутренних дел выдвинули капитана Асейкина.
Остальные посты были отданы кадетам: финансов - Кроль, горной промышленности - инженер Гут, юстиции - председатель окружного суда Глассон, председатель правительства - мукомол, инженер по образованию, Иванов. "Правительство" присвоило членам его название "Главноуправляющий", а не министр, в отличие от более солидных правительств. [24]
Главноуправляющего военного решено было не создавать и войсковых частей не организовывать. Управляющим делами правительства был назначен кадэ - известный в то время на Урале юрист Кронеберг. Таким образом, большинство в правительстве было кадетское, и в дальнейшем с полной очевидностью выяснилось, что социалисты тянутся в хвосте кадетского большинства.
[На первом же заседании правительства после ухода б-в из Е-га - *зачёркнуто] Была создана объединённая комиссия из представителей 4-х партий для рассмотрения дел арестованных. Сомневаюсь, однако, чтобы она принесла какую-нибудь пользу. Мне пришлось ходатайствовать за некоторых арестованных, я обращался к членам комиссии, но благоприятных результатов не добился. Комиссия постановляла, [25] а контрразведка действовала по своему произволу.
IV.
Своими помощниками по главноуправлению (министерству) я пригласил инженера Обухова и сопартийца С. И. Хренова. Первое, что нужно было сделать, это сохранить горно-металлургическую промышленность на Урале и по мере возможности охранять интересы рабочих.
В заводы были направлены инспекторы труда, которым вменялось, придерживаясь законов Временного правительства (Керенского), выполнять указанные задачи. На первых же порах выяснилось, что законов, принятых [26] Временным правительством, не достаточно. Жизнь шла вперёд. Большевики разрешали вопросы труда радикально, обеспечивая интересы трудящихся, и нам удовольствоваться полумерами было нельзя. Необходимо было в срочном порядке принять закон, который в достаточной степени охранял бы интересы трудящихся и в тоже время давал бы возможность развиваться горной промышленности.
При организации правительства партиями была выработана программа, которой нужно было придерживаться при создании тех или иных законов или распоряжений. В этой программе в отношении рабочего законодательства было сказано, что могут быть выработаны законы, аналогичные тем, которые имеются в буржуазно-демократических странах. [Как то: восьмичасовой рабочий день, [27] страхование на случай безработицы, увечья, болезни, старости - *зачёркнуто].
По другим вопросам "программа" предусматривала буржуазные свободы (свобода слова, печати, религии и пр.), созыв Учредительного собрания и др. мероприятия.
На одном из первых же заседаний правительства законы, изданные Советской властью, были признаны "ничтожными". Этот термин предложил Н.Н. Глассон, спец в юриспруденции. Я считал такую формулировку неправильной, но он энергично настаивал на ней, и большинство согласилось с ним.
В дальнейшем оказалось, что правительство Урала должно было выплатить зарплату всем тем, кто при Советской власти был отстранён от работы, как-то судьям, чиновникам бывших [28] ведомств и др. служащим, уплатить за всё время их вынужденной безработицы и даже в том случае, если они при советской власти работали, но в другом ведомстве. Словом нужно было уплатить огромную сумму денег за 8-10 месяцев. Раз законы Советской власти "ничтожные", т.е. их как бы не существовало совсем, то обиженные чиновники должны быть вознаграждены. Я протестовал против этой нелепицы, но меня поддержал только один Асейкин - народный социалист. Эсеры шли в ногу с кадетами. Как выкручивался Кроль, где он изыскивал средства - не знаю.
Найденный спирт пошёл в продажу. Введены были налоги, но налогово-финансовый аппарат надо было организовать заново. Пошли в ход "керенки" и царские деньги. [29]
Зарплата "министров" была установлена очень скромная, как, впрочем, и роль его была скромная, чтобы не сказать более. Фактическими хозяевами были чехи.
Вспоминается один случай со мной. После моего отъезда на так называемое государственное совещание в Уфу одному из чешских офицеров понравилась моя комната, вернее хозяйка комнаты, сдавшая эту комнату мне. Моя жена не захотела съезжать из комнаты до моего возвращения. Офицер, ничтоже сумняшеся, несмотря на её энергичные протесты, перевёз вещи на другую квартиру. Я узнал об этом произволе уже по возвращении из Уфы. Если [чешская - *зачёркнуто] военщина так поступала с "министром", то можно себе представить, [30] что она проделывала с обыкновенными смертными. [В то же время этот случай показывает, как мало считались с "правительством" Урала и его министрами - *зачёркнуто.]
V.
В те дни из газет выходила только одна "Уральская жизнь", которую редактировал некоторое время я. Редактирование я должен был оставить отчасти за недугом, отчасти под давлением членов правительства, находивших несовместимым редактирование газеты с обязанностями члена правительства. У правительства не было своего печатного органа, при помощи которого оно могло бы осведомлять население о своей работе. Я предложил превратить "Уральскую Жизнь" в демократический правительственный [31] орган, но большинство членов правительства воспротивилось этому. Это же нарушает свободу печати и неприкосновенность частной собственности. Агушевич с компанией, узнавший о моём предложении, сразу превратился в моего врага, и газета взяла меня под обстрел.
Как правительство Урала, так и партии, образовавшие его, словно страдали народобоязнью, отгораживались от масс. Правительство усердно работало, обсуждало и издавало разные мероприятия и законы, а большинство населения, вероятно, даже не знало о существовании этого правительства.
Не было освещения его деятельности в периодической печати, не было никакой агитации. Напротив, партии, образовавшие правительство, как будто боялись общения [32] с массами. Приведу один случай.
Солнцев попросил меня выступить перед рабочими жел.-дорожных мастерских, объяснить им цель образования правительства и его деятельность. Я охотно принял предложение и в назначенный час приехал в мастерские. После окончания работ все рабочие собрались в жел.-дорожном депо. Они густо стояли в своей прозодежде, с грязными руками и лицами, мрачные и молчаливые. Я встал на какое-то возвышение и стал говорить... Аудитория слушала внимательно, после окончания наградила дружными аплодисментами. Предложенная резолюция была принята единогласно. Казалось бы, с точки зрения своей партии я сделал хорошее дело. Но в тот же день был созван партийный комитет, и Шапиро, юрист по образованию, [33] с пеной у рта доказывал, что я, выступая без разрешения партийного комитета, нарушил партийную дисциплину, что я мечу в Бонапарты и т. д. Комитетчики согласились с ним.
Партия меньшевиков не вела никакой работы среди рабочих. Ещё до ухода большевиков из Екатеринбурга я по просьбе того же Солнцева пошёл на одно небольшое собрание рабочих Верх-Исетского завода. После беседы участники собрания просили меня систематически проводить с ними беседы. Комитет не одобрил моей деятельности, и я прекратил её.
Вспоминается мне другой случайного же периода. Весной 1918 г. до прихода чехов на Верх-Исетской площади собралась огромная толпа [34] в серых солдатских шинелях бывших солдат царской армии, среди которых, вероятно, было много дезертиров и спекулянтов, [которых преследовала советская власть]. На возвышении стояло несколько большевиков. Инженер Борисов (?) с чёрной бородой и чёрными пышными волосами держал перед толпой речь, отвечая на заданные вопросы. Настроение в толпе было возбуждённое, озлобленное. Это был порох, [который вспыхнул бы от зажонной спички]. Достаточно было нескольких фраз, чтобы наэлектризованная толпа смела не только оратора и бывших с ним товарищей, но и захватила бы город в свои руки. В городе армейская часть была незначительна, плохо дисциплинированная [и обученная - *зачёркнуто], [35] под начальством офицеров бывшей царской армии, не внушавших доверия. [Этим объясняются успехи чехов и белогвардейцев - *зачёркнуто].
Большевики не побоялись беседы с огромной озлобленной толпой, и толпа, чувствуя их моральное превосходство и правду, не посмела их тронуть.
VI.
Кроль жаловался на затруднения финансового характера и стремился получить заём у КОМУЧ-а или, на худой конец, у Сибирского правительства. В Екатеринбург приехали два члена Сибирского правительства - министр финансов Серебряков и военный министр Гришин-Алмазов, которые старались [36] убедить правительство Урала в необходимости объединения с Сибирским правительство. Гришин-Алмазов держался с большим апломбом и дал понять, что Сибирское правительство, обладая реальной силой, имеет возможности для объединения Сибири с Уралом, но оно не хотело бы пользоваться силой, а стремится к объединению на добровольных началах. Я довольно резко заявил, что мы тоже стремимся к объединению, но в широком масштабе и на демократической платформе. Сибирское же правительство, как нам известно, далеко ушло от демократизма вправо. Гришин-Алмазов смутился, его апломб сразу слинял и из-под генеральской формы вдруг выявился студент первокурсник. Соглашение не состоялось. [37] Кроль денег не получил. Да едва ли они и были у Сибирского правительства [в излишке - *зачёркнуто].
Не хватало мелкой разменной монеты. Кроль выпустил бумажные полтинники, напечатанные на обыкновенной бумаге одной краской типографским способом. Подделать их было нетрудно. И всё же, несмотря на их примитивность, эти деньги пошли в ход как равноценные с керенками и царскими.
Закон о страховании рабочих, наконец, был выработан и передан на рассмотрение правительства. Я просил поставить его на рассмотрение срочно, так как инспекторы труда бомбардировали Главноуправление труда запросами по поводу страхования. Только после настойчивых [38] моих требований проект закона был поставлен на рассмотрение правительства. Члены правительства ожесточенно накинулись на него с критикой. Против него резко возражали не только кадеты, но, к моему удивлению, также и эсеры. В этом вопросе меня поддержали опять-таки один Асейкин (энэс), да и тот, вероятно, только из личной симпатии, т.к., будучи человеком военным, едва ли он разбирался в вопросах страхования.
- [Да ведь] это большевистский закон, - с ужасом восклицал Л.А. Кроль. - Подумал ли министр труда о том, что если провести этот закон в жизнь, никаких денег не хватит для удовлетворения претензий рабочих и служащих? Придётся закрыть заводы и другие учреждения с наёмным трудом. [39]
Обухов и я парировали удары по законопроекту, но правительство постановило вернуть его для переработки в соответствии с указаниями членов правительства. [С моей точки зрения закон с поправками большинства будет совершенно неудовлетворителен, я охладел к нему, поручив переработку его Обухову - *зачёркнуто].
Реальная действительность часто наталкивала меня на вопросы: правильным ли путём я иду, не следует ли мне пересмотреть моё credo? Знавшие меня по революционной работе на Урале в 1900-1907 г.г. удивлялись, что я не примкнул к большевикам в революции 1917 г. Этот вопрос заслуживает, чтобы остановиться на нём, т.к. он имеет значение для тех интеллигентов, выходцев из народа, которые стали во враждебное отношение к Советской власти в период её становления. [40]
VII.
С большевиками на Урале я работал с 1900 г. В студенческий марксистский кружок я вступил в Москве примерно за год до этого. Около 2.5 лет, работая в Махнёве, я по мере возможности пропагандировал марксизм совместно с Павлом Плюхиным, а также занимался культурной работой. По моей инициативе было постановлено несколько спектаклей в Махнёве и Мугае, в то время это было не так просто. Я корреспондировал в газету "Уральская Жизнь". Затем ок. 2.5 лет работал в Надеждинске, оглавлял революционное движение вместе с Добрыниным и Горшковым М.
В 1905 г. Надеждинск представлял из себя государство в государстве, совет рабочих там был образован раньше, чем в Петербурге. Однако, в октябре 1905 г. во время черносотенного погрома все наши достижения полетели на смарку, а главарей [41] движения (Добрынина, Горшкова и меня) черносотенцы решили самосудом повесить. Нам удалось спастись. (Подробнее об этом периоде см. мою брошюру "Надеждинск в 1905г.", изд. Уралиспарта 1925 и 1930 г.г., а также журнал "Каторга и ссылка" за те же годы NN7 и 42).
Пережитое не могло не оставить в моей душе глубокого следа. Из него я вывел заключение: прежде чем двигаться вперёд, надо закрепиться на пройденных позициях. Работа в прогрессивных газетах и журналах сначала в провинции, а затем в столицах оторвала меня от масс, от практической революционной работы.
Война 1914-1918 г.г. многих разделила на два идейных течения: оборонцев и пораженцев. Я примкнул к первым, т.к. боялся, что родина в случае поражения на многие годы будет закабалена Германией, и, как я уже упомянул выше, по этому вопросу задолго до революции в письмах я полемизировал с т. Добрыниным. [42] Эти два течения в революцию 1917 г. оглавили два вождя социал-демократов: одно, большевистское, - Ленин и оборонческое, [меньшевистское - *зачёркнуто] - Плеханов. Представители первого течения не хотели таскать каштаны из огня для буржуазии и умирать ради её интересов на полях сражений, гнить в окопах; они поставили своей задачей: перешагнув буржуазно-демократический строй, стремиться через социализм к коммунизму. Плеханов полагал, что Россия не созрела для социализма и нельзя обрекать родину на закабаление немцам, надо защищать её. Ленин не боялся поражения, т.к. этот гений революции предвидел, что в Германии вспыхнет революция, поэтому он не побоялся и "похабного" мира. Прав оказался Ленин, а не Плеханов.
Огромное большинство рабочих пошло за Лениным. Между этими двумя течениями было ещё третье: с. д. меньшевики (у которых не оказалось выдающегося вождя) и правые эсеры, [43] оглавляемые Викт. Черновым и Керенским. Эти партии, с. д. меньшевики и эсеры, "веде шаташася" - сегодня кричали: "Надо обороняться", - завтра: "Ни шагу вперёд". Сегодня говорили о социализме, а завтра о необходимости защищать буржуазно-демократический строй. Положение обязывает - примкнув к оборонцам, я в своей журнальной и общественно-политической деятельности последовательно стоял на этой позиции до тех пор, пока жизнь не разбила моих иллюзий.
VIII.
На так называемое Государственное Совещание в Уфе от Уральского областного правительства были делегированы Кроль, Глассон, Клещёв, Кожин, Всеволожский, я. В ожидании поезда при пересадке в Челябинске я зашел в редакцию местной газеты, которую редактировал тогда Петербургский журналист Маевский, [44] друг небезызвестного критика Львова-Рогачевского, они сотрудничали в газете "Итоги Недели", преобразованной мною в журнал "Живое Слово", которые я редактировал в Москве в 1910-13 г.г. В Челябинске Маевский был жизнерадостно настроен, с иголочки одет. Я далёк был от мысли, что этот жизнерадостный человек вскоре погибнет от колчаковских палачей.
В Уфу приехали представители КОМУЧ-а, в числе их министр труда И.М. Майский, примкнувший в дальнейшем к большевикам (был советским послом в Лондоне); с.р. Авксентьев; генерал Болдырев; известный аграрник с.д. П.П. Маслов, "бабушка" русской революции Брешко-Брешковская и др. С запозданием приехали представители Сибирского правительства, а также атаман Дутов со свитой и, как говорили, со своим гаремчиком. Был там, [как говорили -*зачёркнуто], и "селянский мужик" лидер эсеров В. Чернов, но он [45] был неприемлем для правого крыла съезда [(Сибирского пр-ва, Дутова)] и его сопартийцы не допустили его на съезд, так что лидер эсеров не появлялся публично. Не надолго приезжал известный контрреволюционный деятель Борис Савенков. В небольшом кругу слушателей он делал доклад о способах ведения партизанской войны. Одет он был во френч и галифе. Появившись метеором на уфимском горизонте, он так же быстро исчез, не рискуя выступать перед большой аудиторией. И вообще, никто из многочисленных членов съезда не попытался выступить перед широкой рабочей аудиторией.
Председателем съезда был избран Авксентьев, секретарями избрали Моисеенко и меня. Открытых пленумов съезда, насколько помню, было только два. Работа велась главным образом в комиссии по выработке платформы или программы, на основе которой должно работать избранное съездом Всероссийское правительство. [46] При этом требовалось и невинность соблюсти, и капитал приобрести - выработать демократическую платформу и в то же время не отпугнуть правых членов съезда. Впрочем, правые - представители Сибирского правительства и атаман Дутов с присными предпочитали молчать и слушать.
Заседания комиссии затянулись на столько, что в начале совещания войска КОМУЧ-а победоносно продвигались вперёд, а к концу его уже поползли тревожные слухи о продвижении Красной армии, в Уфе появились интеллигентные беженцы из Казани.
Революция сыграла прескверную шутку с эсерами. В начале революции они имели во главе правительства эсера Керенского, большинство Учредительного собрания было эсеровское, а чем всё это кончилось, всем известно. В Самаре им повезло, они собрали большую армию из кулацких крестьян [47] и тех средняков, которые в начале большевистской революции колебались или были контрреволюционно настроены. Но и эта новая Вандея, как и "керенщина" кончилась полным крахом. [47об] [для них и всех правосоциалистических и других правых партий - *зачёркнуто] [47]
Наконец, платформа была выработана, съезд приступил к избранию. Директории из пяти членов и трёх заместителей. Насколько помню, были избраны: с.р. Авксентьев (председатель), с.р. Донской, кадеты Астров и Виноградов, ген. Болдырев - беспартийный. Фамилии заместителей не помню. Донской, Астров и Виноградов были избраны заочно, [следовательно, они бы подвергались серьёзной опасности, тому же избрали их - *зачёркнуто] без их согласия, и они могли сказать: "Без меня меня женили".
Итак, Всероссийское правительство, долженствовавшее осчастливить народы нашей родины, было создано. По такому случаю нельзя было не выпить. Авксентьев организовал ужин с солидными возлияниями Бахусу. Как полагается, подвыпив, [48] пели народные и студенческие песни, плясали, в том числе и русскую, удовлетворив, таким образом, свое народолюбие. [А народ безмолвствовал... - *зачёркнуто]
На другой день наличные члены директории решили отправиться в церковь. Очевидно, это тоже было сделано для народа. Служил епископ Андрей (в миру б. кн. Ухтомский). Он сказал приличествующую случаю проповедь. Он сомневался, что интеллигенты придут в храм и начнут спасение родины без благословения церкви. Но они пришли. Да благословит их бог на служение многострадальной родине. Однако, господь, несмотря на благословление еп. Андрея, не помог директории. Она позорно закончила свои дни в Омске. [49]
Доходили слухи, что на Самару и Казань идёт уже не та [плохо одетая и плохо дисципл.] армия, которая отступала под напором чехов и белогвардейцев, а хорошо экипированная, обученная и, главное, дисциплинированная, не обижает население, не занимается насилиями и грабежами. [*Абзац зачёркнут]
Директория должна была поехать в Омск и там принять власть от Сибирского правительства. Переговоры Директории с Сибирским правительством затянулись [почти на месяц - *зачёркнуто]. Наконец, Сибирское правительство согласилось признать Директорию, и Директория переехала в Омск. Отсутствовавших членов Директории заменяли заместители, [фамилии их не помню - *зачёркнуто]. Временное областное правительство Урала немедленно издало прокламацию (манифест), в которой [50] объявляло о передаче "власти" Директории, призывало население к полному признанию этого правительства и занялось самоликвидацией.
Местная потребительская кооперация решила в это время издавать газету, редактором которой назначила В.Е. Ландсберга, а членами редакционной коллегии пригласила двух эсеров, [Клещёва и ещё одного, фамилию его не помню - *зачёркнуто] и двух меньшевиков, в числе которых и меня.
Вскоре до нас дошли сведения, что Сибирское правительство передало власть адмиралу Колчаку, который, ничтоже сумняшеся, арестовал Директорию, приказал усадить ее в вагон и отправить за границу. Правительство Урала, ещё не окончательно ликвидировавшееся, собралось по этому случаю [51] in corpore, а также наиболее видные представители партий, для обсуждения вопроса, как реагировать на переворот, совершённый Колчаком вкупе с Сибирским правительством.
В Омске многие меньшевики и эсеры были арестованы. Однажды ночью к тюрьме подъехал грузовик и забрал наиболее видных из них, в том числе б. секретаря государственного совещания в Уфе Моисеенко, редактора газеты "Приуральский край" Маевского, видного с.р. Фомина и др., всего, кажется, 19 человек. Их вывезли за город и расстреляли. Как говорили, это была работа головорезов атамана Анненкова, вероятно, с благословения свыше.
Говорили также, что лидер с.р. В. Чернов находится в Екатеринбурге и предлагает принять радикальные меры против Колчака и колчаковцев.
Кадеты, видимо, хорошо знали о событиях в Омске и не скрывали [52] своего удовольствия. Правительство Урала не имело никакой реальной силы, у него не было ни одного вооружённого солдата, расчитывать на поддержку рабочих и крестьян, с которыми оно не имело никакой связи, нечего было и думать. Оставалось одно - моральное воздействие. Я предложил объявить Колчака узурпатором, обратиться к населению с призывом не платить Колчаку податей, не давать ему солдат. Не только кадеты, которые улыбались на моё предложение, но и эсеры [и другие члены правительства - *зачёркнуто] не поддержали меня. [На сей раз даже н.с. Асейкин воздержался поддерживать меня - *зачёркнуто]. Я оказался [среди ворон -*зачёркнуто] белой вороной . Что касается лидера эсеров В. Чернова, то ему дали благой совет поскорее мирно удалиться из пределов Уральской области.
У меня как журналиста оставалась [53] ещё одна возможность протеста - через печать. Я написал две статьи: одну подписал М. Рашев, вторую, насколько помню, без подписи... Редакционная коллегия, [в том числе и эсеры - *зачёркнуто] не возражала против статей, и они появились на страницах газеты "Наш Урал". За эти статьи редакционную коллегию, т.к. автора, к чести членов коллегии, не выдали, привлекли к судебной ответственности по двух статьям: 129 и вторую в точности не помню, что-то вроде 1014. Этим и закончилась оппозиция эсеров и меньшевиков Колчаку.
Меньшевики созвали пленум (как, вероятно, и другие партии), я сделал доклад о моей работе в качестве главноуправляющего труда. Деятельность моя была единогласно одобрена. Моя "министерская" работа таким образом закончилась, [54] а вместе с тем фактически закончилась и моя работа в партии меньшевиков. Я прекратил с нею всякие отношения. Газетные лементации о демократизме, демократии и т. п. как- бы по инерции ещё продолжались некоторое время, но веры уже не было в правильность того пути, по которому я шёл...[54об] [Становилось понятным, что фактически не опираясь на демократию, нельзя было служить ей. Получалась фальшь, неувязка между словом и делом... - *зачёркнуто] [53об]
Видимо, нечто подобное происходило в мировоззрении И.М. Майского (б. министра труда КОМУЧ-а), который прислал мне открытку с сообщением, что он уже не министр. И у него происходила [54об] [внутренняя работа - *зачёркнуто], "переоценка ценностей", приведшая его к отказу от меньшевизма и к вступлению в партию большевиков [через несколько месяцев -*зачёркнуто].
IX.
Однажды ночью ответственный редактор газеты "Наш Урал" В. Ер. Ландсберг пригласил меня к себе и сказал, что чешская контрразведка предупредила его, что на него и на меня реакционные офицеры готовят покушение. Чехи советуют нам уехать из Екатеринбурга [куда-нибудь подальше -*зачёркнуто]. Ландсберг решил ехать за границу и советовал то же самое сделать и мне. Чехи окажут содействие. Они эвакуируются. Их будут заменять колчаковские войска, а они частью будут охранять Сибирский [55] жел.-дорожный путь, пока их войска эвакуируются на восток. Там морским путем уедут домой. И мы с ними.
[Письма с угрозами получались и в редакции, однако, подумав, я решил остаться в России - *зачёркнуто]. Бежать за границу я отказался.
После отъезда Ландсберга меня назначили ответственным редактором газеты. Редакционная [56] коллегия осталась в прежнем составе. Но она существовала недолго. Члены коллегии сами не писали, но требования к газете предъявляли, желали руководить газетой, вмешивались в редактирование. В конце концов, создался конфликт между мною и остальными членами коллегии. Я предложил издателям - совету потребительской кооперации, состоявшему в большинстве из эсеров, оставить редактором одного меня или редколлегию без меня. Издатели, [обсудив этот вопрос и -*зачёркнуто] заслушав членов коллегии, предпочли оставить единоличным редактором меня. [55об]
Колчак в сопровождении свиты явился в Екатеринбург. Местная буржуазия во главе с кадетами устроила в честь его банкет, пригласительный билет на который был прислан и редактору газеты "Наш Урал".
В огромном зале столы были накрыты и сервированы покоем. Среди приглашённых много было чехов, в том числе Гайда, Бенеш и др. Обильная закуска, выпивка, разнообразные кушанья. Колчак - небольшого роста, внешне довольно бесцветный - глуховатым голосом [56] произнёс большую речь в либерально-патриотическом духе. Буржуазная публика горячо аплодировала своему спасителю.
Кадеты по собственной инициативе, желая, вероятно, закрепить за Колчаком славу человека не мстительного и либерального, обратились к нему с просьбой амнистировать редакцию газеты "Наш Урал". Он исполнил их желание, и судебный процесс против редколлегии за мои статьи был прекращён. Появления оппозиционных статей в дальнейшем он уже не боялся, так как вскоре после переворота был назначен цензор, и газета не редко выходила с белыми пятнами.
Цензор свирепствовал. Разрешалось писать о необходимости сохранения революционных завоеваний, демократических свобод и т.п., но писать о безобразиях белогвардейщины было нельзя. Так, например, однажды в редакцию пришёл взволнованный молодой человек. Я [57] попросил его сесть.
- Извините, не могу, - и на расспросы он рассказал мне, что накануне он с несколькими девушками возвращался из лесу с прогулки. Когда они переходили через полотно железной дороги, солдаты атамана Анненкова стали кричать, чтобы они остановились. Девушки испугались и побежали во двор ближайшего дома, за ними побежал и молодой человек. Солдаты поймали его во дворе и устроили жестокую экзекуцию, в результате чего он не мог садиться.
- Вы боретесь за справедливость, опишите этот случай. [Поступая так, они губят то дело, за которое борются -*зачёркнуто], - попросил молодой человек.
Я обещал написать об этом возмутительном факте и выполнил своё обещание. На другой день на месте заметки было белое [58] пятно: цензор вычеркнул её из газеты в свёрстанном виде. Молодой человек, вероятно, решил, что я обманул его, не выполнил своего обещания. В редакцию он больше не приходил.
Колчак охотно амнистировал офицеров, злоупотреблявших своей властью. Об одном таком амнистированном мы поместили в хронике заметку. На другой день амнистированный явился в редакцию с другим офицером, который отрекомендовался военным прокурором. Оба в форме и полном вооружении. Они потребовали поместить опровержение, так как заметка якобы порочила доброе имя офицера.
- Какое же опровержение можно написать? - удивился я. - Ведь факт, что вы были разжалованы в рядовые за избиение крестьян. Факт и то, что верховный правитель (такое название было присвоено Колчаку) амнистировал вас.
Офицеры довольно решительно настаивали [59] на своём. Возник спор, и я думал, что офицеры со мной расправятся по-свойски. Я указал, что бессмысленные жестокие расправы с населением озлобляют его, и население ждёт большевиков как своих освободителей.
Я привёл несколько примеров, в том числе порку моего друга, уральского писателя и поэта, зубного врача - краеведа Г.А. Булычёва, пользовавшегося в Алапаевске большим уважением населения. Человека почтенного возраста, отца семейства, белые схватили, привели в волостное правление и там подвергли телесному наказанию. За что, спрашивается? Оказалось, "прокурор" знал об этом случае. По его словам Булычёв после февральской революции, работая в конторе заводовладельцев Алапаевских заводов в Петрограде, информировал алапаевских большевиков о всех более или менее важных событиях, имеющих отношение к Алапаевскому металлургическому заводу. Булычёв не был партийным, но он сочувствоал большевикам. И "прокурор", блюститель закона, считал, что его следовало не только отодрать, но и подвергнуть ещё большему наказанию.
После длинных разговоров я отказался поместить [60] опровержение. Офицеры ушли с угрозами, но бить меня всё же не решились.
- Я думал, что согласитесь на их требование и с облегчением вздохнул, когда они ушли, ничего не добившись, - сказал мне секретарь редакции Б.Н. Нелидов, тогда меньшевик, вступивший после прихода большевиков на Урал, как и большинство активных с. д. меньшевиков (например, Полузадов, Перельман, [Прокопенко - *зачёркнут] и др.) в партию большевиков.
"Работали" две контрразведки - чешская и колчаковская - весьма усердно. Протестовать было нельзя, жаловаться некому. "Демократическая пресса" вынуждена была замалчивать факты, подобные вышеуказанным. Позднее я узнал, что колчаковцы хвастали свободой печати, показывая номера газеты "Наш Урал", вот де, как смело пишут: о созыве Учредительного собрания, о необходимости соблюдать законы, уважать демократические свободы. В то же время эта "демократическая" пресса, не имела возможности освещать [61] мрачные стороны действительности, вызывала у населения чувство недоверия к ней, а может быть и ненависть.
X.
Как не скрывали от населения истинное положение на фронтах, официальные сводки, но [всё же окончательно -*зачёркнуто] скрыть его было нельзя. Читали между строк, не веря [официальным -*зачёркнуто] сводкам. В нашей газете сотрудничали две беженки - молодые женщины из Казани - Рутковская и Медведева, последняя - талантливая поэтесса. Зачем они бежали, они сами не могли объяснить толком. Доходили слухи, что к Екатеринбургу приближается дисциплинированная армия, хорошо одетая, которая не обижает население. Буржуазия потянулась на восток. Сама она бороться не могла или не хотела, предпочитая заграбить жар чужими руками. С фронта уходили чешские части. "Союзники" [62] использовали чехов для контрреволюционной борьбы, но после колчаковского переворота чехи решительно требовали отправки домой. Они увозили награбленное добро, золото и русских женщин. Женщин они бросали на востоке, в Китае, как лишний, ненужный балласт. Китайские публичные дома переполнились русскими женщинами.
С уходом чехов белая армия без задержки покатилась на восток под давлением Красной армии. Красная армия побеждала на всех фронтах. Этим она была обязана не только своей организованности и дисциплине, а также тому, что народ в массе своей, испытав власть различных белых правительств, явно предпочёл революционное [советское - *зачёркнуто] правительство и партию большевиков, стоявшую на страже народных интересов.
Большевистская партия не страдала народобоязнью. Напротив, она шла в народ и пополняла свои ряды из народа. Для меня, как и [63] для многих "оборонцев" это имело особое значение. Невольно напрашивался вывод: раз Красная армия побеждает внутренних врагов, то она может побеждать и внешних, сумеет защитить родину.
Нужно было сделать ещё и другой вывод: как же быть? С кем работать? Мне советовали уехать заграницу, уверяя, что меня [большевики -*зачёркнуто] непременно расстреляют. Но с таким же успехом меня могли расстрелять белые или просто расправиться самосудом. Продумав этот вопрос, я решил остаться на родине. И не раскаиваюсь. [Меня не только не расстреляли, но дали возможность работать на [неразборчиво] - *зачёркнуто]
За тридцать лет, благодаря великой партии большевиков под водительством мудрого товарища Сталина, страна наша достигла колоссальных успехов. Преобразился и наш Урал, в частности Екатеринбург из захудалого уездного городка, в котором и я в первую революцию принимал некоторое участие в революционной работе [64] в рядах большевиков, превратился в большой культурный индустриальный город Свердловск, который по праву может быть назван столицей Урала.
