Аннотация: Воспоминания Александры Афанасьевны Моисеевой, дочери Сысертского революционера Афанасия Васильевича Прокопьева, о жизни в Сысертском заводе, об участии в революционной работе
Переживания в этап 1905 года семьи революционеров.
Я происхожу из политической семьи брат. Прокопьевых Сысертскаго завода ныне Свердловского округа Уральской области. С детства переживала вместе с родными всякие невзгоды. При каждой неудаче революционнаго дела скорбела, а при успехе рабочих душевно радовалась.
Вот уже 20 лет, а у меня в памяти моменты: [16]
Как утром рано разбудили меня, и приехавший тов. из города под кличкой "Дорофеич" сказал:
- Возьми вот эти бумажки и разбросай до выгона коров со двора в стадо по 1 экз. к окнам и воротам жителей завода. Не забудь ещё в церковную ограду кинуть.
Протёрла я тогда кулачишками глазёнки и отправилась с листовками. Быстро выполнила поручение, но не совсем в точности: к кружке, что у киота с иконой Семиона Верхотурскаго при церковной ограде я махнула целую пачку прокламаций.
Помню, как ночью городовые окружили двор нашего дома. Пристав с Урядником, войдя в дом, скомандовали:
- Руки вверх, ни с места!
Дыхание притаила я, ещё двое маленьких детишек, а мать заплакала.
Вверх дном перевернули всё, но нужнаго не нашли. Разсмеялся Пристав, вынимая из ящика с инструментом открытку парижскаго жанра. [17] Он взял с собой снимок обнажённой с ног до головы женщины. Захотелось "Его Благородию" посмотреть её на едине в увеличенном виде через лупу (двояко выпуклое стекло).
В дальнейшем постоянные обыски в доме на нашу семью особенных впечатлений не производили.
Тяжело было оставаться осиротелыми, как увезли брат. Прокопьевых из завода. Вернувшись с улицы в дом, плакали мы до самаго утра.
Действительно жуткая картина была. Оставшись без куска хлеба и единственной опоры - работников-мужщин - за гроши ходила мать по людям мыть полы и бельё стирать. Впроголодь жили на подачки зажиточных людей. Ели пшеницу зерном. И это в то время, когда склады богачей трещали от мучных запасов.
Соседние детишки торгашей [18] и богачей по улице проходу не давали, каждый раз высмеивая:
- У вас отец-то смутьян, бунтовщик!
Маленький братишка мой Костя малума возражал:
- И у вас папки мутьяны... мутьяны.
В школе я часто терпела нападки попа. Он требовал от меня лучше всех из учащихся знать закон божий и постоянно в церьков ходить.
- Обасурманшься, как отец, - говорил он мне наставно.
Всё же меня из школы выгнали. Сочувствующий революционерам учитель Илья Варламович вызвал на квартиру дедушку и сказал:
- Василий Павлович! Я потерял всякую возможность защищать твою внучку - отец Александр настаивает её из школы исключить. Т.к. сын твой Афонасий в тюрьме и политический человек. "Детей таких людей мы должны презирать", - говорит священник.
Вернувшись домой, дедушка позвал меня со двора. [19] Со лезами на морщинистом лице поведал он мне:
- Милая Санутка, твой учитель сказал, что ты не должна больше учиться. Эх!.. Робята-робята, что наделали - сами век проживут, как не добрые люди, да и дети будут маяться.
Из глаз моих по молодому лицу покатились крупные слезинки. Весёлая детская жизнь сменилась заботой - мне жаль дедушку, что при старости лет он был озабочен тягостью моего существования.
Чрез большие мытарства мать получила пропуск от пристава до города, где находились бр. Прокопьевы в тюрьме. Оставались дома мы в проголодь, когда мать отправилась в город.
Под вечер я ждала с 2 меньшими детьми корову из табуна с пастбища. Возвращался с Ильинского рабочий. Знаю, что бывал он вместе с отцем в доме у нас. [20] Подавая из мешёчка нам хлеб, сказал:
- Это я от отца гостинец вам принёс.
- Неправда! Нет у нас теперь отца, ты подаёшь нам милостыню. Разве мы нищие? Нам без лишних напоминаний живётся горько! - обидчиво произнесла я, и мы трио заплакали.
Успокаивая, он сказал нам:
- Рабочим ещё больнее за своих передовиков-руководителей, чем вам за родителей. Безсильны мы рабочие пока что сделать... Вот я на работе сам не с"ел кусок хлеба, да принёс его вам.
Заканчивая разговор, на лице рабочаго лежал отпечаток тяжёлых переживаний.
Время дошло пойти на свидание к отцу и мне. Дня два мы шли с бабушкой до города. Утром в городе торжественный звон колоколов на всех церквах по случаю воскреснаго дня.
Я не желала ждать время допуска для свиданий. [21] Брат. Прокопьевы из глав. тюрьмы были переведены тогда в специальное помещение для политических преступников. Дом этот находился в недалёком разстоянии от квартиры, на которой мы остановились в городе. Вышла бабушка за ворота постоялаго двора и чрез один квартал указала мне 2-х этажное здание.
Здание, ограждённое вокруг деревянным забором с колючей проволокой. У ворот будка для часового. Заключённые от безделья через окна с решётками провожали всех мимо следующих дорогой. Заметил из окна брат двоюродный братьев Прокопьевых Фёдор Алексеевич, что я глазею у проволочного заграждения, окрикнул меня:
- С кем ты пришла?
Радостно заорала я:
- С бабушкой!
Вторым отец что-то кричал, но звуки слились с колокольным звоном, и я ничего не поняла. [22]
Точно медведь, рявкнул часовой:
- Уходи от сюда! Что тебе здесь надо?
Как доброму, хотела я ему сказать, что к тяте пришла.
Он вторично закричал:
- Уходи, а то застрелю!!
Разсердилась я, натянула кукишь и, показывая ему: "Вот тебе, собачка!" - сама что есть силы побежала.
Разсказала бабушке:
- Видала отца, а что кричал из окна - не поняла. От забора погнал меня часовой с винтовкой. Натянула я ему фигу и убежала.
Забранилась бабушка:
- Вот тебя окаянная-то сила носила. Теперь из-за тебя на свидание не допустят, пожалуй.
Трухнула и я на этот счёт.
Вместе с бабушкой в тюремный застенок отправились к 12 часам. У забора указываю пальцем, у котораго окна стоял отец. Прицикнула бабушка, чтобы я замолчала. [23]
Ровно в 12 часов начался допуск для свиданий и передачь. В дверях и помещении усиленная охрана. Дождались мы своей очереди. Начальник караула распорядился вызвать с верху из общей камеры брат. Прокопьевых.
Ближе к лестнице продвинулись мы. У бабушки слёзы потекли. Глядя на неё, и я на взрыв заплакала. На лестнице в сопровождении тюремной стражи показались родственники.
Дядя Фёдор, спускаясь к низу, говорит:
- Не плачьте, ведь нам весело, и "Семёнша" вон здесь.
В верху над лестницей, куда указал он, висела икона с образом Семиона праведнаго. Ткнул охранник Фёдора и приказал языком болтать поменьше.
Дольше 15 минут свидание не разрешили. Не успели как следует о житье-бытье пересказать, как нас уже погнали.
Уходя из тюрьмы, я [24] маленькой душой, но сильно возмущалась существующими порядками. Тюремную охрану и вообще полицейских как унижающих достоинство людей я призирала. Возможно скорее сбросить гнёт жандармскаго режима желала.
Радостный день был для нас, когда вернулись бр. Прокопьевы из тюрьмы. Двор и дом был полон рабочаго люда. Весёлое настроение и песни рабочих даже врезались в память маленькому братишке Косте. Долго он картаво распевал:
Вскоре за возвращением бр. Прокопьевы поступили на заводскую работу. Материально облегчилась жизнь семьи.
Кроме брат. Прокопьевых, из революционеров Сысерти в 1905 году ярко вырисовывались фигуры рабочих: Медведева, Старкова, Гребнёва, Беломоина, Сундукова, Фокина и пр.
Фокин, обладая способностью составить красивый букет из слов, всегда много говорил в пустую. Не даром в гражданскую войну на Урале занял эсеровскую линию. [25]
Сысертские рабочие живую связь держали с сильными городскими об"единениями. Передовые работники из города не оставляли без внимания освободительнаго движения заводских рабочих. Приездом лично укрепляли спайку и единство работы.[26]
