|
|
||
www. Kuzyol.narod.ru
Предлагаю читателям Интернет и библиотекам избранные произведения Кузъёля - глупопею социально-бытовых и половых отношений в России по методу Декамерон - Архипелаг Бардак, Повести временных лет и сборник рассказов - Мы.
В создании глупопеи и сборника рассказов о нас может участвовать каждый читатель. Вы это можете осуществить в любой форме, присылая сюжеты, рассказы из своей жизни и заметки о увиденном, стихи и рисунки, красное словцо или каламбур, мечты и фантазии просто - факты и характерные случаи уходящего времени, не претендуя на соавторство. Позволяю, править и редактировать мои тексты, развивать или изменять сюжеты. Буду рад любому критическому замечанию или пожеланию, совету. Пишите всё о нас без прикрас, но и без грязного очернительства. Имена или псевдонимы авторов сюжетов будут указаны, в чём вы можете убедиться, прочитав первый треплер Архипелага Бардак.
И периодическим изданиям предлагаю публиковать мои рассказы или отрывки, предварительно уведомив меня об этом. Я инвалид и не претендую на большой гонорар, не откажусь от любой помощи для издания и опубликования в прессе своих произведений. Высылайте свои материалы, а также предложения о публикации по электронной почте или почтовому адресу:
Kuzyol1@yandex.ru
215110. г. Вязьма, Смоленской области, главпочтамт, до востребования Качижеву Виктору Ивановичу.
Для ориентировки вот некоторые темы глав - треплеров для Архипелага Бардак, не вошедшие в этот сайт:
Блеск и нищета россиянок; Прекращение Золушки; Ярмарка Бесправия; Сказки дикого рынка; Хочу, если! (подростки); За колючей проволокой семьи; Матерная жизнь (о матерях); Путаны и депутаны; Голубые мечтатели и розовые писестрадатели; Аристократы блуда; Заумь Бесиё...
Те, кто по каким-то причинам не может или стесняется писать, запишите свой рассказ или сюжет, размышления, на магнитофонную ленту вольной речью и перешлите по почте. Говорите и пишите без стеснения, можно и сленгом и даже нецензурными словами, главное, чтобы мысль была. Вдруг и ваша памятка останется в бытописи уходящего времени.
КУЗЪЁЛЬ
МЫ
сборник новелл и рассказов
Жене Элене, урожденной Амирханян, - посвящаю!
Запад есть Запад, Восток есть Восток, а вы, русские, другие, скажет нерусская героиня одного из моих рассказов.
И на самом деле, кто же мы такие? С одной стороны добродушные, а с другой - злые. И понятия у нас совершенно другие. В западный рынок всё никак не войдём и тонкие дела Востока до сих пор не поймём. Вот именно, в России живём, не своруем, так соврём и до сих пор мечтою о райской жизни живём. Только у нас крутые, то есть грубые, алчные, порочные и злые "новыми" становятся и в грабеже старого никак не остановятся.
Но опять же, сегодня он новый, а завтра, глядишь, уже труп. Выходит, ты, оставшийся в "русской старости", не так уж и глуп, хотя мало кого нынче горькие лермонтовские строки о нашем поколении за душу берут. Не белеем, - звереем парусом одиноким в дерьмовом смраде России красно-голубом.
Ну, кто из советских интеллигентиков - диссидентиков мог такое предполагать, что в их сбывшейся мечте Свободе-92 года, не о чем будет даже мечтать? А жить и вовсе в прозе и почивать не в бозе.
Ну, о чём тут нас, писателей спрашивать? Пора вас самих допрашивать! И писать не профессиональными словами, а то о чем вы расскажете сами.
МЫ
эссе
Я попросил врача-нарколога. - Дайте мне возможность выбраться самому.
Мне захотелось стать Александром Матросовым. Или панфиловцем. При такой,
Это я не о себе. О нас и о России.
Но брататься народные ополченцы явно не успевали. Депутаны раньше сумели оценить ситуацию и быстренько возглавили депутацию. Баба сисястая и хлеб - соль тут же появились и навстречу нежданного союзника устремились. На сцену высыпал квартет мартышкин. Осёл и козёл с мишкой. И кто-то там еще, не наши всё, вправлять мозги нам старым гимном палачей стал.
И я тоже, дурень, закричал. - Чукчи с нами! Чукчи с нами!
Подскочил от безумной радости!
- А-а-а...
Передо мною из постели поднялась... чукча! Голая! Тело парит от холода. И вокруг шкуры валяются...
Сон уходил. Тьфу, зараза! Да это жена без макияжа. А тело парит от холода, так вы сами знаете, как у нас зимой топят. Все шубы и одеяла собрали, а всё равно тепла не хватало.
- Что это ты там о чукчах кричишь?
Я молчу некоторое время. Приснится же такое! Потом говорю просто так, чтобы отвязаться.
- Оленятины у них навалом.
- Да, - мечтательно вздыхает жена. - Для полноты счастья мяска бы нам не помешало...
Говорю ей с дальним прицелом. - Жучку уже трудно содержать. Сами только хлеб и макароны едим. А отвязать её - соседи сожрут.
Но мысль мою подспудную жена отвергает. - Я тебя лучше отвяжу. Жучка хоть лает. А ты уже и в постели не гавкаешь.
Я бурчу сердито. - Чтобы лаять, мужику надо хоть иногда мясо хавать.
- Только жрать и можешь.
Пришлось замолчать. Ну что ей было сказать? Возраст под пятьдесят. Теперь жена - тятя в доме. А таким как я уготовано место в приюте или дурдоме. На работу нас в этом возрасте только сторожами или вахтёрами берут...
ИМЕТЬ ИЛИ НЕ ИМЕТЬ
Совсем не по Хемингуэю - и не Гарри Морган, а Иваныч.
С гайдаровских времён я без работы. Работа иногда бывает, но за неё не всегда платят. Работал я и вахтовым способом на стройках Москвы, заплатили лишь за одну вахту, три других отработали бесплатно, пока не поняли, что нас нагло обманывают. И суд был, но та фирма обанкротилась, теперь её бывшие сотрудники работают под другой вывеской. Ездил я, как говориться, и своим ходом на шабашку. Всё тоже, а то и хуже. Перед окончанием работ, вылавливает нас вдруг милиции и, помяв бока, отправляет в родные места. Последний раз и вовсе избили и выгнали нанятые заказчиком мордовороты. После этого жена меня на такие заработки уже не пускала. Занялись мы челночным бизнесом и, знаете, пошло ведь. На квартиру деньжат было прикопили, а живём мы в Солженицынском домике, в восьми метровой (кв. м.) комнатке, в бараке ещё сталинской постройки. И зажили было с надеждой. Если б не "чёрный вторник"
Правильно мне бабушка Дарья говорила. - Не жили богато, нечего и начинать.
Сейчас жена дремлет на нашей французской кровати из двух сдвинутых узких коек. Это она недавно соорудила, и мы рады. Что там ребро железное, это не бес... Прятно постоянно чувствовать в объятиях единственное, что осталась твоим и не уходить после этого на другую постель.
Мы с нею русские, выгнанные в Россию. Она ею стала, наверное, полюбила меня, не перестала любить с гайдаровских времён. И пошла армянской Еленой за своим данным ей богом и судьбой непутёвым русским Иванушкой...
Да. Всё наоборот теперь у нас в России с гайдаровских времён. Мужики стали, как бабы, бабы - хуже мужиков. Она инвалид второй группы, тем, в основном и живём, с гайдаровских времён. Тьфу чёрт! Сдалось мне это - "с гайдаровских времён".
Лицо моё выглядит по возрасту и со мной очень коротко разговаривают при приёме на роботу. - Сказал - жа-а... Старше сорока пяти не направлять.
Это он не мне - в трубку.
- Но почему? Я здоров.
- Бюллетень я ещё за них не платил.
Это опять он в трубку. С гайдаровских времен.
Теперь Лена сама ездит на заработки. На днях привезли её в нашу больницу, негру с плантаций города Москвы. Добрый земляк - хозяин не бросил, привёз её в наше гетто, Москва только для москвичей, нас там даже не лечат и платят за работу в три - четыре раза меньше. Из больницы жена через пару дней ушла, чтобы вместе встретить Воскресение Христово, в надежде и на своё.
И на самом деле, отлежалась, восстала. И снова собирается ехать туда мыть посуду в кафе при дороге, чтобы к своей - нашей мизерной пенсии подработать ещё две-три. А москвичи стонут, как можно жить на 5 миллионов в месяц? Мы шикуем здесь и на один вдвоём, хотя цены у нас не очень разнятся со столичными.
Лена притихла и хорошо так дремлет, обласканная с утра. Но, - чу! Шум за окном. О! Никак Олесь появился. Потрёпанный москвичок останавливается напротив нашего огромного во всю комнатёнку окна. Давненько наш белорусский партнёр, теперь бывший, не появлялся. С чёрного августа, когда прикрыли для челноков границу с единственной братской республикой, убрав небогатых конкурентов всем этим "новым"
Парень немного суеверен и пожимает мне руку, только переступив порог. Лена с радостными восклицаниями вылезает из-под кучи одеял, в нашей комнате с окном, не уступающим по площади полу зимой всегда холодно, а летом тепло.
Олесь невесело успокаивает меня. - Иваныч! С последней партии сливочного масла мне ничего не надо. Инфляция и у тебя его, наверно, съела, - он тяжко, совсем не по юношески вздохнул. - Границу с Белоруссией закрыли, чтобы продукты не вывозили. Да и у вас каждая область тоже ставит кордоны. Уж не в преддверии ли вы чеченского ига? Начинаете дробиться на удельные области. Поговаривают о Сибирской республике и Казацкой автономии.
Я не стал развивать эту тему, и так уже под чиновничьим игом живём. Я уныло сообщал о наших делах.
- Масло мы придерживали, позже стали торговать. А сертификаты - то уже просрочены. Ну и попались. Короче, картина Репина - проплыли. За неуплату штрафа лишили торговой лицензии.
- Дал бы инспектору.
- На бутылку они не берут. А после "черного вторника", какие у нас деньги? Пенсия Лены только. На хлеб и соль. Хорошо ещё вода бесплатная. Из колодца. И воздух с улицы.
Олесь проговорил извечный сакраментальный вопрос, видимо, не только для нас. - Что делать? Что делать?
- Кто виноват, мы знаем, - сказала Лена безнадёжным голосом, накрывая на стол.
И тут меня осенило. - Пора и мне писать Архипелаг Бардак.
Жена поддержала. - С гайдаровских времён.
КУЗЪЁЛЬ
АРХИПЕЛАГ БАРДАК
глупопея социально-бытовых и половых
отношений в России по методу Декамерон
семидесяхнутым восьмидерастам посвящаю! кому за ...дцать в 2000 году.
Колыма у Солженицына в Архипелаге ГУЛАГ была полюсом лютости.
В Архипелаге Бардак полюсом подлости стала Москва. Это государство
над государством, ставка хамской орды, собирающая с нас дань и натурой:
молодых мужчин на войну, пахоту и в криминал, девушек и молоденьких
женщин в услужение и гаремы бардаков.
Т Р Е П Л Е Р П Е Р В Ы Й
С Е К С У А Л Ь Н А Я И З М Ы Ш Л Е Н Н О С Т Ь
Ну, да, Сексуальная измышленность чем-то сродни Тюремной промышленности. Только не подумайте, что я на Александра Исаича кошу, отнюдь, лишь творчество его ворошу, и сам измышляю о том, что видел и знаю. И не уголовный это фольклор. Скоро, с такой же безжалостностью, как поступают с народом в нашей стране, я посажу безвинных героев своих в Свободу-92 года, то бишь - Архипелаг Бардак.
Да и что о тюрьме писать? Это о сталинских лагерях можно было что-то интересное рассказать, благородным стоицизмом хотя бы читателя заинтересовать. Теперь же только секс и политика для Ивана и Марьи вкуснее духовной жратвы. Увы! В постсоветской тюрьме сидит одна мелкота, жизнь лагерная без сталинских сук-политиков и брежневских интеллигентиков-диссидентиков сплошные тусовки, то бишь, суета. Российского зека теперь одна лишь гложет "мысля", как бы чего бы пожрать и где тёплую робу к зиме достать, и только после отбоя можно помечтать, телегу - трёп свой прогнать.
Итак, Сексуальная измышленность, паро-ненормальным измышлением ещё в Застое стала, но тогда она нас ещё не достала. И предлагаемое откровение не претендует на художественное измышление. Это, скорее, психологическое преследование, мания неприличия в результате безличия без отличия уровня образования, степени знания, мере зажиточности или половой различности. А если проще, как и баня, русский мат равняет всех. Ведь чего только стоят производности наши от одного лишь слова в переводе с литературного - паять. Это, отнюдь, не только единственное, банальное действо - сношать. Такое многозначительное слово, не то, что другим народам, и нам русским до конца не понять. Тут бесполезно и лингвистам думать, приходиться измышлять. Ну, как это можно и любименькую женщиночку, и врага своего - паять, а ещё круче, - на свой член сажать?
Ну что тут ещё можно сказать? Пора бестолковый словарь Кузъёля создавать.
Помните, кажется, в 1987 году ахнула на весь мир в телемосте с американцами советская бабёнка:
- В СССР секса нет!
Но я то захватил те времена. Мама моя тоже совковая была, однако честно признавалась па-па.
- Заел ты меня!
И сейчас всё такая же она - российская женщиночка. Право, славная девочка-бабёнка, от приматного бытия ещё не жена, но уже разведёнка. А ведь всё вроде при ней есть. И ножки. Ножки! И честь. И очаровательные стати. Только муж не всегда кстати. Он и сам это понимает и измышлено объясняет.
- Член с ней!
Не потому ли лик её - царевна чародеем пленённая, и теперь она только в эстрадных звёзд влюблённая, того и гляди, сама в богоматерь мадонной выразится. А в кого ей ещё вырядиться, если муж "новым" так и не состоялся, и к другой не смотался, так у неё на шее и сидит. Вот она в этой типично русской измышленной сексуальности и торчит.
Однако, стоп. Я опять не о том. А вообще-то чем в тюрьме мозги полоскать? О хлебе насущном? Но здесь его тебе в любом случае, пусть и мало, но дадут. И жизнь сносную, не на блюдечке, под конвоем преподнесут. В общем, спокуха здесь такая! Вот где "новым" надо от киллеров и налоговой полиции прятаться. Теперь только тюремная крыша надёжна, единственно, что не очень балдёжна. Безопаснее на нарах, чем на Канарах отдыхать. И нам хватит уже мечтать. Жить надо, а не прозябать. Ну, кто из советских интеллигентиков - диссидентиков мог такое предполагать, что в их сбывшейся мечте, свободе-92 года, не о чем будет даже мечтать? Жить в прозе и почивать не в бозе.
Так что же у нас было, и что сейчас есть? Вижу одно, по-прежнему среди нас дураков не счесть. Деды Победы наследства нам не оставили, отцы и вовсе побираться заставили. Третье тысячелетие мы начинаем с грязного листа. Мы видим отражение своего конца, правда, ещё не до конца, всё ещё разыгрывая слепца. Но когда-то придётся и нам прозреть, если не хочешь нумерованным бомжем в своей квартире или доме умереть.
А ведь народ наш не туп и не глуп, не ленив и не развратен, он не обратен! И в теперешнем своём состоянии сам почему-то хочет пребывать. Образованщине и профессионалам этого не понять. Русская жизнь - не аммэрикен филмз, да и российское кино многим из нас не дано. И только Таньки наши не бояться грязи, тянут и нас в князи. Свободный секс без любви, удовольствия ради, не возвращение ли это наше в Эдем, пусть и не насовсем, а хотя бы на короткое время? Или это уже пришествие Содома и Гоморры?
Однако, тут, я думаю, уже не мечта, а скорей - аппетит. И даже не чувств. Я просто - тащусь!
Увы, и да! И в свободе нас несет совсем не туда. Живём уж очень по-русски, мы, вытесняемые новыми римлянами, этруски.
О Т Н Ю Д Ь Н Е И М О В Е Р Н О
Глупопея наших отношений осенила меня в местах не столь отдаленных. Итак...
Мы не гоп-стопники, но со смаком укладывались спать в большом и тесном для сотни тел бараке на двух ярусные, скрипучие койки.
- О! О! О! - произнёс раздельно чуточку накачанный парень в черной майке, лежавший на койке поверх одеяла.
- Переживает фраерок! Ни за что посадили.
- Отнюдь! - вымолвил в ответ заключенный в новых белых кальсонах и нательной рубахе, неуклюже забиравшийся на второй ярус.
- Чего? - не понял иностранного для себя слова блатующий парень. И, не дождавшись ответа, спросил:
- За что срок намотали?
- За сопротивление Её страстям.
Расписанный наколками парень снова не догонял и проворчал. - На делового косишь?
- Какие могут быть дела в России? А нищих мне за-падло обирать.
- Кончай гнать порожняки! Из чьей семьи?
- Увы, тятей в доме не утвердился, а пристебаем быть не согласился.
Расписной даже подскочил. - Ты чо, в натуре, за лоха меня держишь?
Новенький устраивался в постели, устало улыбаясь, и попросил:
- Слышь, братан, давай завтра почирикаем чо-почём и как. С этапа, везли селедкой в бочке. Устал - неимоверно!
Блатной ахнул по-крамаровски. - Во даёт, в натуре! Отнюдь Неимоверно!
Рядом сдержанно и восхищенно засмеялись. Их, оказывается, слушали и тут же заговорили:
- Фидель, это тебе не нам птюху на уши крошить. Парень грамотный. Без фени мозги зафефенит.
Новенького тут же окрестили и пригласили. - Слышь, Отнюдь Неимоверно? Ходи к нам. Чай попьём, ваучер помнём, скажем - мясо ели.
Но тот вежливо отказался. - Спасибо, мужики. В следующий раз. Глаза слипаются от усталости.
Ему дали совет. - Ты это, с правильными больно не связывайся. Нас, мужиков слушай.
Правильного Фиделя заело. - От вас, быков, разве чего путнего услышишь?
- Мужик, он никогда глупостей не присоветует.
- У мужика и ум есть? - глумливо осведомился Фидель. - Это с каши, штоль?
- От скоромной пищи как раз мудростью и осеняет.
- У-у, быки! Скоромная, это и есть мясная пища. А с каши у вас и в голове каша. Потому-то вас, таких кашемудрых, начальство и наё, а собственная жена-баба поё.
- Вы, больно умные. Но чтой-та хороших людей не блатными, а мужиками прозывают. Даже царя Петра мужиком величали!
- Потому что пил и горбатился, как мужик. А царицу за него Алексашка Меньшиков ублажал.
Фидель растопырил веером пальцы и захихикал ехидненько. - Но у вас то нет шестерок. Ваши бабы не только лиц кавказской национальности - негритят уже рожают!
О! Что тут сотворилось от хохота! Особенно дико и визгливо смеялись ушаны, сынки-шестёрки приблатнённых.
- Оно и правильно! Мужик, он и должен быть черным! Рог в землю упри, жрать захочешь - мычи...
Посрамленные мужики расползались по своим шконкам.
Отнюдь Неимоверно всё ещё не засыпал. Шлёпнул себя пальцами по лбу и вымолвил удручённо.
- А ведь истину братва глаголет. У нас каждый, от учителки до генерала себя хорошими бабами или мужиками считают. Этой, послушно брыкающейся скотинкой в стаде. Жрало и Испражняло - простейшие.
Переждав шум, я заметил, подначивая на разговор интересного парня.
- Мы стадничаем даже вдвоем в постели, круто утверждая свой статус-кто.
- Выходит, только блатные сейчас являются носителями чести и достоинства русского человека?
Ему тут же ответили. - А и прости-господи тоже несравнимо приятнее в обхождении, чем так называемые порядочные женщины.
- А ты мне заплати, аль хорошенько угости, я тоже буду приятным, - раздался густой голос издалека.
- На самом деле, быки! - вскрикнул худой парень Антоша Трёп-трёп и сел в постели на верхнем ярусе коек.
- Они даже проституток от блядей не отличают.
- А какая разница? - спросил тот же мужик с густым голосом.
- Вот именно. Один даёт удовольствие, а другой только дразнится!
Кто-то сказал определенно. - Блядка развлекается, а проститутка с клиентом мается.
- А всё равно, мы - мужики, даже порядочных баб по-всячески ублажаем. Одариваем, украшаем, одеваем. И сами себе получше прикидик приобретаем.
Сказать было нечего. Но молчали не долго. Кто-то вымолвил.
- Ай! Всё это - суета сует. На эти вопросы ответов нет. Выпьешь бутылочку вина и, к черту тоска, станет жизнь легка. И не нужна мне никакая ни одежда, ни блядовитая женщиночка.
Антоша Трёп-трёп выпятил грудь оратором без трибуны, встав на колени в постели, и заговорил с апломбом:
- Читали и мы пьяный бред нищего Хайяма. Ты голым в мир пришёл... Но нам то, русским, надо одеваться. Климат не тот. Да и как прежде по одёжке встречают и, если прикид не впечатляет, не по уму провожают. А женщине и вовсе надо и для постели одеваться.
- Эт, зачем ишшо? - перебил Антошу досужий голос издалека.
- А чтобы теплее было сношаться.
- Да я, любую бабу, так согрею!
- Чаем, что ли горячим? - засмеялись все. Потом посыпались реплики и высказывания:
- Ай! Нашли о чём переживать, на Западе давно супружескую верность изжили. От себя родили, и никакой ревности. Не мешают друг другу жить.
- Да-а... Нам бы такого вкусить?
- Адюльтер, это сексуальная еда от другого повара!
- Или в гостях. А в гости не обязательно ходить с супругом.
- А и в командировке надо чем-то питаться. Голодать сексуально тоже вредно.
- Точняк! И здесь у нас тоже другая сексуальная еда - сами себе повара.
- Дунька Кулакова всегда и везде накормит, и главное - нахалявку.
Но тот бык издалека не был согласен. - И она нехай тоже трахается со своим пальчиком. От мальчика может СПИД подловить. Вот и получится, когда освободишься - не мешай жить.
- А и чукчи тоже жёнами издавна меняются, - не тронули никого мрачные опасения. - У них беременную девку в первую очередь замуж берут, как и мы стараемся корову или козу купить с приплодом, чтобы потом на случку не тратиться.
- И европейцы от породистых самцов стараются потомство своё зародить. Сперму и яйцеклетки от нас закупают. Детишек усыновляют. Красивых парней и девок за хорошие баксы в брак соблазняют.
- Да, только мы в Европе, как мусульмане - собаки на сене.
- Козлы! - ахнул сердито Отнюдь Неимоверно. - Дает девчонка за то, что понравился, и сразу - дешевка! Не даёт, всё равно - блядь! Ну, как это понять? Только нам, мужикам, можно всех подряд долбать?
- Да, а там баба, если даёт за хорошие деньги, муж этим даже хвастает.
- Наша баба сама за палку литру поставит.
- А потому что нет никогда денег у русского мужика.
- Вот именна! В России все, кроме нерусских, хорошо живут.
- Может мы, на самом деле, отупели?
- Не повзрослели.
- Не поумнели.
- У нас только черные и евреи умнеют в этой купи-продажной системе.
- Дружные просто они.
- Да, они - нация. А мы - толпа бродячая.
- И нам русским пора объединяться.
- А уже объединились в Единство.
- В Свинство! Медвежью харю на свиное рыло надо поменять и на Америку насрать
Я заметил. - Это на воле надо бы сказать.
- Об чём базар? В Державе со Всем Отечеством живём. Не потеряем, так пропьём.
Но нас одернули. - Кончай о политике ныть, о бабах договорились травить.
Антон возвысил голос, прекращая галдёж. - Всё правильно! Уже не товарищи, но ещё не господа! Реальность банальна и, как примат, сексуальна. Золушке нужен принц. Плейбою - волчица со связями. И сразу же! Молодость в заначке не берегут и на прокат не сдают. Сразу всё оптом продают. Потому что это скоропортящаяся ягодка или фрукт!
- Точняк! Банан и клубничка.
- Пупырчатый огурец и клюква.
- Да, ладно, уж. Только рассол хорош от них. И то лишь с похмелья.
- Ага! Жена-баба русскому не для веселья.
Антоша потешился произведённым эффектом. Потом снова заговорил:
- Вы должны знать! Семейные заботы и роды, а, особенно - дети, выматывают и ожесточают даже самых добропорядочных супругов быстрее пьянства, сумы и тюрьмы. А блудливые до преклонных лет - веселы! Вот он сексуальный ответ на извечный вопрос, что делать и как жить? Надо блудить!
Но его снова остановил густой голос того мужика. - Ай! Да кончай дешёвый базар. Просто, дали мы своим бабам послабку. Вот они и блудуют. А посмотри на чёрных, как они со своими женщинами обходятся! Даже наши у них, моментом, шёлковыми становятся. И попы заставляют баб мужиков своих слушаться. Короче! За волосья хорошенько женку свою отдери и в церкву сведи. И больше об этом не пизди!
Антоша упал в постель. Мужику никто не ответил. Койки стали скрипеть тише.
Да-а уж, такая здесь она - АКИНА МАТАТА. Это тюрьма. И не та, которую ты по боевикам и бестселлерам знаешь. Здесь не романтику, а жратву ищут, не живут, а в кулак свищут. Какая уж тут грусть, и какая печаль? Просто жаль пропитой жизни. А ведь когда-то и им хотелось любить и быть полезным отчизне. Но теперь вот приходиться заниматься онанизмом. И структура общества здесь так же проста. Бык-мужик и пахан, да прослойка служащая, помогало - ушан. Бык пашет и жрёт, за счет его пахоты и недоедания весь этот блатной социум и живёт. И жить ещё будет бесконечно долго. Всё как на воле. Только красной болтовней не раскрашено и даже феней не приглажено. Как оно есть. В натуре! И хотя она и дура, а судьба - злодейка, трёп и копеечную жизнь обогащает. И, возможно, что-то и в судьбе твоей меняет...
Но порассуждать на сон грядущий мне не дали. Антоша Трёп-трёп приподнялся в постели, мы с ним не мастёвые, на втором ярусе шконок "живём", и окликнул меня шепотом.
- Чукча! Заныкал я жирный чинарик! Идём, покурим для полноты счастья.
Свобода-92 года проникала и сюда за высокий забор, работы становилось всё меньше и меньше и, если раньше мы недосыпали, то сейчас шалели от безделья и ночной бессонницы. Не долго думая, я спрыгнул вниз и, сунув ноги в самошитые тапочки, пошёл с Антоном в ярко освещённую прихожую. Шнырь, постоянный дежурный-уборщик, писал письмо за тумбочкой дневального, мечтал и нас не замечал. Мы прижопились с Антоном на отопительные батареи в умывальнике и стали сосать его "жирный чинарик" по очереди. Вскоре появился Толька Шмакин, подельник мой, нюх у него на такое, я скажу, сильнее, чем у шакала. Он с ходу попросил, жаждущим в пустыне.
- Ленин, дай, дососу.
- Отнюдь, - хмыкнул я, но тот выхватил припекающий пальцы окурок и ешё два раза хорошо шмальнул. Засунул остаток в карман серой зековской куртки накинутой на плечи. Было тепло, апрель ещё не стучал в окно, и сердцу было пока ещё не всё равно. Гридин заметил с ехидцей.
- Чукчи всё однако овторяют, а ты отнюдь и отнюдь.
- Неимоверно потому что...
- Чего неимоверно?
- Сосуществовать с подлотью.
- Ты точно, как Ленин, о потустороннем говоришь.
Шмакин возразил. - Это попы о потустороннем говорят. А Ленин коротко и просто. Вперёд к коммунизму!
- А коммунизм разве с этой стороны находится?
Шмакин лишь глянул на меня потусторонне и промолчал. Трёп-трёп спросил.
- Почему некоторые тебя Ленином зовут? Чукчей не хочешь быть?
- Отнюдь, чукчей я остаюсь. И вполне заслужил роковую кликуху! Служил "срочную" в устье Лены. Жена Лена и дочь этим именем назвал. Главное же, и подсел за Ленина.
Антоша, на что уж хамило, ахнул смешливо, и уставился на меня, как на гамадрила.
- Как это за Ленина подсел?
- А так, - отмахнулся я. - Молча! Даже последним словом не воспользовался.
Антон смеялся заранее и Шмакин встал в позу. - Я, хотя, и поэт, но на этот раз расскажу вам прозой в натуре жесткий сонет.
- Только тише гони!
- Ага! Это будет жестокий сонет без любви.
Антоша поморщился. - Только давай без "дальняка", воспеватель говна. Мы и так как бы в туалете находимся.
И Шмакин понёс, в натуре! А натура, как вы знаете, дура, - очевидности на миллион, а воображаемого - ноль. Пришлось рассказывать мне самому, от его имени, но своими словами похмельный сонет тупой маяты.
Г Д Е Л Е Н И Н?
(сюжет Николая Шамкина)
- Ленин где? - бесновался передо мной заведующий приёмной КПРФ, повторяя трагично:
- Ленин где? Где Ленин?
Я не врубался, от такого рёва попросту отключался. Вчера мы с Ильичём закончили отделку этой приёмной. Ну и того, авансом под зарплату отметили завершение работ. Чердак не то что, бо-бо, как чернобыльский реактор раскалывался. И сушняк, ко всему, с дури. Как мы там, у цыган очутились и травкой догнались? Убей, не помню! А Ильича и вовсе поднять не смог, сам вот за расчетом приплёлся. А тут, вишь, какая канитель?
Степаныч вдруг захлебнулся слюной и нагнулся к плевательнице. Я воспользовался айн моментом.
- А чо вам Ильич? Я за него.
Тут уж зюгановец совсем взбеленился. - Он за него! - и поперхнулся водой из графина.
Всё в этом кабинете было как в те не далёкие времена. Флаг звездастый-серпастый, как всё ещё не заменённый мой советский паспорт. Портреты вождей мирового пролетариата... Да будь эта жизнь проклята! Раньше не приходилось нам просителем перед работодателем стоять. Ментам приходилось нас на работу загонять. А говорили что работа не волк. Попробуй теперь её догнать и ещё Иван-царевичем оседлать, чтобы хотя бы до первой получки доскакать.
- Шмакин, чего молчишь? Где Ленин? - вздрогнул я снова от крика заведующего.
- С окончанием мы вчера малешко. Ну, и того. Только я кое-как поднялся. Будто у вас запои не случаются.
- Зачем мне ты? Я о Ленине спрашиваю. О Ленине! А не о вашей пьянке. Ленин где?
- Отлёживается.
- Я тебе отлежусь! На место его поставить надо.
Так это же ништяк, выползла из спекшихся мозгов здравая мысля. Если Ленин ему нужен, значит, ещё шабашка намечается . Я встрепенулся. - А что, другая работа есть?
- Без Ленина у вас никогда! Ни какой! Работы! Не будет! - продекламировал он раздельно и с выражением, как на митинге, даже симитировал удар кулаком по столу.
- Ну, вы способности Ленина немного преувеличиваете.
- Я? Преувеличиваю? Да ты-ы ... Понимаешь, о ком говоришь?
- А кому, как не нам, работягам, его понимать?
И тут несгибаемый коммунист заревел быком испанским на арене.
- Они! Ленина! Понимают! Понимают, и за бутылку самогона пропивают! Всё, Шмакин! Не принесете мне его к вечеру. Посажу!
Тут только я с тормозов снялся и поспешил улизнуть. Мужик рыхлый, но всё же не паханый, а я сэмом давно запаханный, не отмахнусь, если ударит. В прихожей я тормознулся и просто так, уже зная что-почём и как, оглянулся. Пьедестальная тумба, задрапированная красным стягом, сиротливо торчала без бронзового бюста вождя мирового пролетариата. Ну и отчудили, ребята! За Ленина, значит, мы дурью догнались. Чо тут не ясно? Коммунизм тоже опиум для народа...
А заведующий приёмной КПРФ всё кричал, но уже на глухой ноте. - Ну, ничего! Ничего нет святого у них! Вождя! В цветмет! За бутылку самогонки сдали!
И он тоже нас сдал. В милицию. Потом был суд. И получили мы за Ленина, кроме дозы анаши, ещё по два года тюрьмы. Хорошо ещё, что бюст вождя художественной ценности не имел, хотя Степаныч его чуть ли не за скульптуру эпохи Прихватизации представлял, дескать, сам Церетели его изваял...
Вы скажете, это сказки? Ну, нет. Садятся ещё дурнее. Условные срока получают только своровавшие миллионы.
- Ну а ты как залетел? - спросил я Антона после некоторого молчания.
- А тоже по дурости. В стране дураков до сих пор живём и что-почём тут у нас до сих пор не поймём.
- Да, - изрёк Шмакин досужую мыслю. - Мы всё ещё фраера, не по понятиям живём.
- Чего уж тут понимать? Жизнь проста и пуста, самопальная пьянка и похмельная маета.
Гридин мрачно вздохнул. - И у меня не жизнь была, а разруха ...
С П Л О Ш Н А Я Б Ы Т О В У Х А
В тот роковой день похмелиться надо было. И Антон Гридин отдавался. Как последняя сука. Буквально и натурально. Жене. Оксана скакала на нём всадницей без головы, в смысле, ничего не соображала. Кайф получала.
- Ой! Ой! Паразитик мой сла-аденький! Только за это и терплю. Кормлю. И не выгоняю. У! У! У!
Приход у неё был своеобразный. Но он на это давно уже не смеялся. Старался!..
Наконец Оксана забилась, будто в эпилептическом припадке и закричала буйно помешанной. - Антоша, соси! Соси сиськи! Кончаю! - и долгое протяжное. - У-у-у...
Он послушно сгребал обеими руками по коровьи большое вымя и послушно сосал сразу оба соска. Оксана истекала... И не только потом. Болезненно, с трудом, Антон вылезал из-под сочного распаренного мяса, когда она затихала. Пережидал некоторое время, пока она отсмакует свои женские ощущения и легонько толкал в бок, говорил на последнем пределе по давно отработанному сценарию:
- Ну, что? Дело сделал. Наливай!
Но у них, баб, всё было, как у мужиков. Тоже, когда половой орган мягчел - сердце твердело.
- За вчерашнее ещё не расплатился.
Антоша выл заученную роль. - Ну, хватит кровь пить! Обещала же похмелить.
- Нормальных мужиков похмеляют. А этот. Никогда при всех не приголубит. Не обнимет, ни поцелует. Слова ласкового не скажет. Только выпить давай!
- Я же не тропиканец.
- Русский засранец!
- Сама ты...
- Ага! Твои трусы стираю.
Ну что на это было сказать? А интеллигентики всё ещё свои грязные носки мусолят. И уйду уже не действовало. Уходил. Но вскоре вновь приходил блудным отцом, не то, что в дырявых, совсем без носок, к своим двадцати пяти процентам алиментов. Оксана грозилась и тридцать три ему подогнать, тёща не разрешала второго гридёныша рожать.
Но Антон всё же сказал. - Курить я буду! А пить не брошу никогда. И, вообще, больше на такую страхобыдлищу не полезу.
Тугощёкая и толстомясая, Оксана цену себе знала и не возражала, вылезала неуклюжей бегемотихой из постели, негромко причитая.
- Страдаю! Страдаю! От этого уже кайф получаю. А он. Он! Хотя бы чуточку пожалел. Совсем оборзел. Каждый день на рогах приходит. И по всякому ему давай! Губы и щёки уже болят от минета, будто несколько часов подряд хохотала. А ему всё мало и мало...
Антон через силу смеялся. - Рога от тебя получить моя несбыточная мечта. Вот я лоб и шлифую, чтобы они прорезались.
- Ты хоть помнишь, когда мне последний раз деньги давал?
- Я один, что ли, такой! Не платят если.
Оксана заворачивала свои необъятные телеса в цветастый халат и уходила из спальни, скуля:
- Ладно, лежи, мучитель. Сдохнешь ещё с бодуна, как Васька Мацуй.
- Ага! Береги. Где ещё найдёшь такого?
- Эт какого? - взбрыкнулась было она.
- А такого, чтоб на такую стоял.
Простите уж меня, но таков русский быт. Только того, кто его не понимает, за умного принимают. Оксана свой быт хорошо знала, и правдиво отвечала. - Дура - я! - и вышла оттоптанной курицей собирать зёрна для своего петуха.
Антон кривился. - Бытовуха! Ну, сплошная бытовуха! И ни чем не проймёшь этих совковых.
Здесь в квартире он был обладателем только двадцати пяти процентов алиментов. Вторая мать не дурой была, зарегистрировать брак с Оксаной не разрешила, и в квартире его не прописывала:
- Ага! Ежли вдруг чо, и дели хату. Оксанку оформим, как мать-одноночку. За дитё чо ни чо, а платить будут. Мелочь конечно, а приятно.
Мысли Антона мрачнели. И надо ж было ему так по-дешовке купиться?
...К тому времени в красивых он уж навлюблялся, загастритничал от общежитейской жизни и готов был хоть с бабой Ягой жить, лишь бы в отдельной избушке и даже без куриных ножек. Подруга друга и подогнала ему чуву с хатой. Рандеву состоялось в парке культурного отдыха.
Подружка дружка своего сразу же заглумила. У того и на танцы денег не было.
- У! Горбоносцы страны невсходящего счастья! Для кого-то перестройка, а для нас баб всё стройка и стройка. Что на производстве, что в личной жизни за так мантулишь. Ну, не дуры ж?
Дружок что-то пытался вякать. - Ты то, конечно, не дура, за офицера или инженера замуж выходить.
- А как на наши интеллигентские зарплатки семьёй жить? Твою мататулину доить, и тебя, козла, в рот ротиком с эротикой собственным молочком кормить? Хочешь одним х... прожить? В шалаше только блядовать рай. И браком меня не доставай. Замужем втёрпеж только когда с начальником живёшь.
Подруга уводила друга. Перед Антоном сама нарисовалась толстушка уходящего возраста. Фыркнула раскованно, сдув чёлку со лба. - Антон, штоль?
- Ну, да. А ты - Оксана.
- Ну, вот, и сами познакомились, - вымолвила она довольно. - Не за что и бутылку ставить.
Антон уже вымолвил машинально интеллигентный прикол. - Очень приятно, - и ему стало неприятно, подумает ещё что алкаш.
Но Оксана, об этом не подумала, согласившись с ним. - Ну, да, сами и выпьем.
Он не нашелся что ответить.
А Оксана была любопытна и заинтересованно спросила. - Ты как со мной хочешь?
- В смысле?
- Привязчивая больно. Потаскаюсь недельку с парнем, а потом, прямо, шекспировская трагедь почти на месяц.
- Я не Отелло.
- Да не гони! Я сама задушу, кого хочешь.
Антон на что уж раскованный был, но тут стал сковываться
- Короче, давай так, - предложила она. - Ночь. Ну, пускай две-три, и - разбег. Ничего не было, как бы. Я потом не буду к тебе привязываться.
- Но я, наоборот, привязаться хочу.
- Ладно, не смеши пи-пи. Она и так смешная.
- Ну, почему?
- А некрасивая потому что.
- Блистать не обязательно.
- Кином ты меня не доставай. Знаю, чего вам всем желательно.
Она подступила к нему ближе и взяла под руку. Антон немного растерялся и как-то дрогнул.
Оксана его успокоила. - Сказала ж, ломаться не буду. Сама, в край, не люблю ломак.
Такого сверхзвукового сближения Гридин не ожидал. Со студенчества, да и теперь тоже, какой у инженера заработок, любил по средствам, за что и прозван был любимцем статных дам. И, естественно, несколько поотстал от современной жизни и теперь попросту заторчал. Смог только вымолвить давно заученную и до сих пор не ставшую избитой фразу:
- Некрасивых женщин не бывает.
- Ага! - согласилась она. - Я прихватила бутылку.
Он будто споткнулся, хотя и стоял.
Оксана доверительно положила свой ощутимый бюст ему на грудь. - И пиво тоже.
Антон перестал что-либо соображать. А она его уже обнимала, как своего.
- Нарисуешься со мной на дискотеке, а там уж как оно покатит
Оксана расставляла все точки над "ё". Застеснялась кокетливо. - Ты не подумай! С пацанами я просто так. Мне трахаться без понятия. Девки засмеют, если ни с кем не таскаешься. А если хочешь тормознуться на мне, я согласная, только с тобой это время буду. И не думай, если некрасивая, значит - бревно. Все тридцать три удовольствия тебе сделаю.
Тут вообще у него с памятью что-то стало. Замелькали кусты, петляющая тропка между ними...
Остановились они на захламленном пятачке у высокого пенька, как стойка в баре, и отесанного под блудное ложе бревна. Приходить он стал в себя после стакана водки. Оксана налила себе поменьше и рбъяснтла почему.
- Это я так, что б целоваться с тобой было не противно.
И зажевать было чем. Перестройка уже кончалась, магазинные полки для "честного советского человека" были пусты, Оксана становилась бабой его мечты. На закуску была хорошая колбаса и сыр не колбасный. Он выпил ещё. И решил объясниться. Интеллигент всё же. Подумает ещё чего.
- Оксан, ты не думай, что я с тобой из-за водки или ещё там что. У меня серёзные намерения.
- Да хватит тебе, как кобелю с сучкой в случке, хвостом вилять. Незачем уже рассуждать, всё перед тобой. Наливай и пей. А чо надо я сниму сама.
Тут уж Антон поперхнулся и едва не подавился колбасой. Поспешил всё это запить пивом и потом вымолвил оправдывающимся перед тётей нехорошим мальчиком.
- Надоела холостяцкая жизнь. Жениться хочу.
Оксана вцепилась в него, обалдев. И они, наконец, поцеловались. Так получилось всё естественно!
- Ой! А и мне тоже давно - уж замуж невтерпёж. Решила вот с тобой, красивым, поблудить и для себя родить.
От такой непосредственной готовности Антон стал быстро приходить в себя и изрёк значительно:
- Зачем же так? Ребёнку нужен отец.
- Ай! Толку с вас. Да ещё инженер к тому же.
Антона покоробило такое пренебрежение к своему статус-кто. Оксана это почувствовала и прижалась к нему ещё объемнее. - Да ладно, это я так. Мамка сказала - прокормим и инженера бюджетного. Как говориться, дырявый плетень, но усадьбу обозначает, плохой муж всё равно муж.
Антон едва не закомплексовал. Бутылка у него опорожнилась после третьего захода. И пива осталось на донышке. А Оксана продолжала себя представлять не кошкой в мешке.
- Я считаю так! Жена должна быть в постели блядь. Дома - хозяйкой. На людях честной советской гражданкой.
Она задрала подол юбки и стала стягивать трусы. Но замерла вдруг, и тупо уставилась в промежности. Жирное мясо молодой самки с трудом возбуждало, однако Антон положил ладони на мощные ягодицы и легонько, изображая нежность, сжал, надо было отрабатывать угощение...
Но Оксана вдруг дернулась и раздраженно визгнула. - Блин! Прямо - закон подлости!
Антоша запаниковал было. - Что, что? Что я такого сделал?
- Да не ты. Это я - праздную.
Он не понимал.
- День Красной армии у меня! Менструация.
Антон осмелел, тиснул её крепче. - По другому разве нельзя?
- Ага! Снял шалаву на халяву, - ревнула она. - С первого раза и сразу по всякому. Запрезираешь потом.
- А с какого разу не запрезираю?
- Женись вначале.
- А женюсь - не запрезираю?
Она сунула обе ладони ему под брюки, пояс он уже расстегнул, и умело замастурбировала.
- Я тебе ручкой. Ручкой дурь сгоню.
- Надоела уже эта примитивщина! - вскрикнул он капризно, и развернул её лицом к себе, стал давить на плечи, опуская...
Спросил со смыслом. - Как ты относишься к минету?
Она фыркнула в своей манере, сдув чёлку со лба и только вздохнула протяжно, постеснявшись ответить.
- Для меня это высший кейф!
Она хныкнула. - Потом тебя всего оближу.
Антон продолжал давить. - Хорошо яичко к праздничку. А вдруг, в туалет отойду, и перехватит меня, такая же не блистающая?
Коленки её стали подкашиваться. Оксана опускалась с жалобным ропотом.
- Стыдно же. Ладно там, сама легла. Иль на себя затащила. А тут с первого разу и сразу - за щеку взяла.
- Оксаночка, - взвыл Антон в нетерпении и она, полыхнув смятенно взглядом, ткнулась губами в пах. Антон застонал балдёжно от захлестнувшего всё существо наслаждения...
Хорошо было и с не красивой.
- Года два она всего облизывала меня, - уныло отметил Антон.
Но, родив и дитя грудью откормив, Оксана быстро стала становиться блядью только для себя.
- Нормальная баба я! И по-нормальному только от нормальной палки торчу.
Антон вновь простонал свою фразу-фикс. - Бытовуха. Ну, сплошная бытовуха! И ничем не проймёшь этих совковых.
Вообще-то с Оксанкой ещё можно было жить. Если б не тёща. Во, блин! Советская власть вроде все пережитки искоренила. Только вот тёщу пригегемонить не смогла. И в новой России они, как евреи, не дают житья русскому человеку. И сейчас тёща впрягалась. Послышался её грубый рёв.
- Ты глянь, глянь на этого сукатёра! Прямо не нищеброд какой, а кавказского чурку из себя воображает.
Оксана отбрыкивалась от неё с шумом. Дверь спальни с треском распахнулась, она пятилась задом, балансируя подносом.
- Сутенёр, это который бабами торгует. А я сама его, проститута, пользую.
Оксана не обрела ещё всей мощи фамильной стати, краснорожая и очень похожая на неё бабища, вдавливала её в спальню.
- Эт в каком кине видели, чтоб баба мужику кофею в постелю подавала?
Оксана завизжала.
- Не вмешивайся в нашу жизнь! Не вмешивайся!
- Да он тебя, дуру такую скоро во все дыхательны и пихательны драть будет. Сосать ещё заставит.
Оксана выставилась перед матерью. - А я и сосу! Сосу!
- Как? - опешила та.
- А вот так! Так! Так! Так! - характерно зачмокала дочь губами. - Сосу! И с удовольствием.
Мать вскричала. - Да ты настоящей блядью уже стала.
- Ты, зато, порядочной осталась. Видела, как ты морковкой долбалась! А я только от живого и горячего ... торчу! И так! Ажно не могу! Пусть я - блядь, зато настоящий кайф ловлю! А всё остальное мне по ...
И с ехидным злорадством стала передразнивать мать. - Перед мужиком я еще не раздевалась! Найдёт чо надо в темноте и под одеялом. Потому папка и ушёл, и нашел, которая раздевалась. На свету! И давала ему без одеяла.
Мать помрачнела, хрипнув. - Ушел. Когда я разделась. А и тебя проститут твой, тоже, только за бутылку дерёт. И тоже, поди, не смотрит куда суёт.
Оксана поднос не удержала. Кофейные чашки и яичница разлетелись по комнате. Женщины застыли на мгновенье от неожиданности. Тут мать и увидела торчавшее из кармана халата дочери горлышко чекушки и, с неожиданной проворностью, выхватила её.
- Ты и меня уже сосёшь!
Оксана с визгом кинулась на неё, вырывая бутылочку...
Дочь была ловчее, и выдрала было, чекушку из корявых по-мужски, узловатых рук. Мать особенно яростно ревнула и оттолкнула Оксану от себя. Но и бутылёк не удержала. Трюмо рассыпалось пахнувшими самогоном осколками!
Такого святотатства над алкоголем Антон вынести не мог. И восстал! Врезал тёще от души. Но застрял в её тугих телесах. И второй удар она тоже не почувствовал. Зять зарылся в тёщином мясе...
Конечно же, руки бывшей советской работницы оказались сильнее инженерных. Вторая мать так накостыляла ему! И не только по шее. Дочь с трудом отбила паразитика своего сладенького у рассвирепевшей матери...
Антон долго потирал намятые бока, понимая, что потерял последнее преимущество мужика и окончательно собрался уходить.
- Умоюсь только.
И пообещал невенчанной жене, выходя из спальни. - Долго теперь не увидишь меня.
В ванную заглянула тёща и рыкнула непререкаемым тятей в доме. - Я тебе понаглею, примак.
Антон и влепил ей с испугу граненый стакан с зубными щетками прямо в зубы...
С виду здоровая бабища упала на пол и даже не пискнула.
Не подняли её и с помощью врача и повезли поднимать в больницу. А Антона сажать в тюрьму.
И хотя Оксана отчаянно вопила на суде, и тёща в унисон мычала. - Не разрушайте семью! Не разрушайте семью! Попугать только хотели, - Антону определили срок на всю катушку. Последствия были квалифицированы как более тяжкие - тёща откусила свой собственный язык.
Ну, блин! И почему она им не подавилась?
Впервые угроза Антона сбылась, Оксана давно уже не видит паразитика своего сладенького. И всё потому, что официально она не жена ему. Это только на Западе к заключённым даже проституток допускают. А русский зек только от себя или петуха блудный кайф получает.
После рассказа Гридина мы долго молчали. А что тут можно было сказать? Только, как Гитлер. - Эс едем дас зайне. Каждому - своё. Шмакин и вовсе чужие проблемы не воспринимал, вымолвил мечтательно.
- Покурить бы... Одну на троих хотя б бы...
- Подними Чукчу Ленина и Антошу Гридина. Со свиданки иду, гревом уколю. Пусть быстрее поднимаются, в отряд уже позвонили, что я возвращаюсь.
Радостно вскрикнув, Антоша кинулся к двери умывальника. Но шнырь уже сказал вошедшему, где мы находимся, и они столкнулись в дверях.
- Кто тебя подогрел?
- Батя мой суворовский, - добродушно улыбнулся среднего роста тридцатилетний парень с биркой на телогрейке - Г. Г. Замятин. 4 отряд.
Он прошел к широкому подоконнику и вывалил на него из пластиковой сумки продукты: колбаса, сало, конфеты, печенье и ещё что-то в кулёчках. Воскликнул, осияв нас радостным взглядом.
- Я встретил своё счастье и здесь.
Замятин стал рассказывать, мечтательно улыбаясь. А мы сосредоточенно ели. Еда здесь фетиш троглодита. Но тема эта до того избита, распространяться не буду, а то ещё что-нибудь более существенное забуду.
С П А Р Т А К
Счастье нашло Геннадия Замятина и в лагере. Его навестил, добившись внеочередного свидания, суворовский воспитатель, Батя десантников, полковник Валерий Викторович Кондратьев. Увязалась с ним на краткосрочное свидание с осужденным и его дочь Валерия, гражданка Израиля, приехавшая повидаться с отцом. Женщина она была с понятием, поэтому и оделась соответственно.
- Крайне легкомысленно, - неодобрительно заметил отец.
На что дочь фыркнула. - Мне лучше знать, что зеку нужно.
Март в России ещё не весна и, пока они ловили такси, Валерия сильно озябла. Войдя в тесный аквариум комнаты свидания, она без стеснения стала массировать ноги, скинув "аляску". Перехватила напряженный взгляд худого и красивого, как архангел на православных иконах, парня и замерла. Так неожиданно ёкнуло сердце! Взгляд ощущался родным и взволновал её до дрожи в коленках.
Свидания Кондратьев добился по знакомству в неурочное время. Остальные кабинки были пусты, и контролёр ушел от них. Валерия расстегнула своё платье-халат снизу повыше и сверху пониже, обнажив всё, что можно было видеть сексуально голодному парню при отце. А ноги её и грудь были хороши, полны и стройны, и туги в меру. После родов она, как на дрожжах поправлялась и уже этого опасалась. Однако этот красивый Гена не хотел на неё смотреть, обмениваясь незначительными фразами со своим бывшим военным учителем. И па-па снова таким ваньком себя показал. Затопорщил усы и неожиданно потребовал её уйти. Гена даже прикрыл глаза, переживая конфликт. Потом снова глянул на неё уже затосковавшим взглядом. У Валерии ещё сильнее ёкнуло сердечко. Эти глаза напротив! Так её волновали! И она поняла - это её судьба! И возмутилась на требование отца.
- Па-па! Ему через стекло и конфетки не дашь. Пускай потешится хотя бы эротикой.
И па-па, Батя спецназовцев стал теряться, как мальчишка. Да и говорить ему было не о чем с так и не ставшим кадровым офицером бывшим воспитанником суворовского училища. Валерия попросила настойчиво:
- Папа, уйди. Какой ты, право? Ему будет приятнее со мной. Он сейчас, как бы, на войне, позволь ему выпить фронтовую чарку виртуального хмеля.
Первый раз отец её понял и, попрощавшись, ушел. Валерия без ложного стеснения стала показывать зеку "сеанс". Совсем расстегнула платье и сдернула трусики и лифчик с тугих грудей.
Ах! Эти глаза напротив! Мерцающие и завораживающие внутренним светом. Где она уже их видела? Такие родные, - до трепета! И она вдруг очень, понимаете, очень захотела его! Но их разделяло стекло...
С ней что-то непонятное происходило, сознание как бы дремало, и всё воспринимало словно во сне. Но тело уже узнавало, словно уже бывало в его объятиях. Да-да, знало! И снова хотело только его...
Лоно затрепетало меж пышных и огромных по сравнению с хрупкими плечиками бедер. И тяжелые груди оттягивали бюст. Было как-то боязно за тонкую гибкую талию. И как только держала весь этот сочный смак хрупкая, гибкая спинка нежненькой женщиночки? Такая тоненькая и изящная с сочным противовесом бёдер и грудей. И Гена невольно потянулся в желании поддержать её. Но! Наткнулся на стекло. И отпрянул, покраснел густо и опустил глаза...
А желание уже путало мысли, Валерия поплыла на волне чувственного желания. - А-а-а...- застонала она и вскрикнула, широко распахивая перед ним руки и прижимаясь к стеклу сочной грудью. - Гена! Падай и ты в виртуальную реальность.
Но он лишь мерцал фанатичным взглядом репинского народовольца и не обнажался. А она хотела. Хотела увидеть его, того, которого видела только у одного и когда-то так сладостно ощущала. И нежно ласкала, как маленького ребёночка, облизывая всего. Она зашептала об этом, страстно целуя его через стекло.
- Разденься, Гена! Я хочу видеть его. Разденься! Покажи и ты всё...
Валерия отодвинула телефон и вскочила коленями на столик перед стеклом. Вывернула курчавившееся темно каштановым волосом лоно и раскрыла розовый ротик влагалища. И он, уже ничего не соображая, скинул свои серые безобразные штаны, спустив их на сапоги вместе с темносиними трусами. Она замерла, боясь ошибиться, и не успел он ещё до конца обнажиться, узнала его. Плоть взорвалась в нетерпении вмести с белыми брызгами страсти, и тоже стала истекать блаженством от полученного виртуального удовлетворения...
А он трепыхал мотыльком на стекле, стремившимся вылететь на свободу.
- Спартак! Спартак! Мой Спартак, - шептала она в упоении. - А я уже отчаялась отыскать тебя.
Гена дрогнул, сползая со стекла, и стал почему-то одеваться. И опять не смотрел на неё, всё ещё оставаясь скованным. Валерия растерялась. Почему он не захотел узнать её? Это он был тогда длинноволос и бородат. Она то за эти годы почти не изменилась.
Она пролепетала окончательно теряясь. - Спартак! Ты уже не любишь меня?
Он как-то странно отшатнулся от стекла и вздохнул, по-прежнему пряча глаза.
- Почему ты молчишь?
- Не пара я тебе, Валерия! Я инвалид и уже вторая судимость. К тому же эпилепсия. Из-за неё ты тогда на хипповской тусовке и потеряла меня.
- Спартак! Я люблю тебя! А остальное - ерунда.
Он бессильно припал к стеклу, распахнув руки во всю ширь. И они снова слились на стекле...
Гена первым вернулся из виртуальной реальности и выдохнул мрачно. - Валерия! Я просто не верю в своё счастье.
- Теперь верь. Поверь. Ко всему мы с тобой еще и духовные брат и сестра. Батины дети, - заворковала она, целуя его через стекло, вжималась плотью, ощущая его, и снова поплыла в нирвану сексуального упоения.
- Спартак. Сыночек у нас. Спартаком назвала, только отчество папино. Я же не знала ни имени твоего, ни фамилии. И не Скорая помощь, а проститутки тебя полуживого на Жигулях увезли.
- Ты родила, - радость наконец-то блеснула в его глазах.
- Это судьба. Я уже, было, договорилась сделать аборт. И тут, неожиданно, испугалась. Ноги сами унесли меня от двери гинеколога и привели в церковь.
Как он хотел прижать её к себе. Но зеку и этого было не дано. В гадючник террариум посадили его для демонстрации. Она почувствовала, каково ему, и отстранилась. Посмотрела близко-близко в глаза.
- Спартак! Это бог нас соединил, испытав прежде. Трое парней перебывало у меня. Но только мой пальчик заменяет тебя. О! Спартак! Ни с кем мне не хочется. Это судьба. И хватит её испытывать. Подавай заявление на признание отцовства, здесь и поженимся. Я с мамой живу в Израйле, но если ты не хочешь ехать туда, заберу сына и вернусь в Россию.
Он едва не задохнулся от новой волны чувств и прильнул к ней, выдохнув из себя:
- Валерия! Не хочу я здесь оставаться. Россия не родина, мачеха она русским. Чужая и злая пьяная баба.
Мы долго молчали после его рассказа. Антон хмыкнул осуждающе:
- Решил всё-таки из России слинять?
Спартак мягко сиял внутренним светом очарованной души.
- Да! Освобожусь, и уеду с нею в Израиль.
- Гена! Неужели евреем станешь?
- В России нормально живут только воры и пресмыкающиеся. Жрало и Испражняло - простейшие!
Сказано было с такой злой безысходностью! Эту безысходность мы ощущали и в себе. И очень долго молчали, разом закурив.
- Родина не может быть мачехой. И родина не продаёт. Просто не может она сейчас нам помогать, потому что нас у неё отобрали. Опять закрепостили. Нам надо самим освобождаться, а не ждать когда мама нам поможет, ей самой сейчас плохо. В Бардаке её проституткой держат, попытался и я переубедить его.
Замятин хмыкнул мрачно. - Народ сам не хочет своего освобождения. Представьте победивших декабристов.
Он стал пожимать нам руки. - Ладно, пойду в свой отряд. Залетать мне теперь нельзя. Половинка подошла. Завтра время найду - зайду.
Мы молча проводили его взглядами и долго молчали. Шмакин едва не упал, засыпая от сытости. Дрогнул, припав на стену, и тоже зашагал к дверям. - Пойду бай-бай.
И мы тоже пошли за ним. Сказка кончилась, надо хоть немного поспать, с утра, как всегда, нас начнут тусовать. Да и глупопею надо по теме гнать. Что там на очереди, без плана, у нас? Ага! По-Солженицыну, опять, типа, женился.
Это как бы в другой ауре очутился. И через некоторое время до того изменился, не то, что друзья, сам себя не узнаёшь и ничего в новых отношениях не поймёшь. В клетке уютной орлом молодым поневоле живёшь.
ЖЕНИЛСЯ
И опять, у Солженицына Арест, а у меня - Женился. Схоже и антипохоже. И не криви рожу, что избита уже эта тема. На эту проблему в другом ракурсе посмотри, и сам или сама об этом ещё что-нибудь доскажи...
В общем, как и под следствием, так и в первые месяцы супружества тоже хочется в счастливый конец верить. Но, увы и увы, так и остались мы эхом ушедшей страны. В браке по прежнему, как совки, мы к светлому будущему стремимся. А потом ни как не поймем, куда же идём? Почему семья наша для нас такой же советской властью стала, в которой жизнь нашу с рождения предрешили. Счастьем поманили, а потом про обещанное забыли. И эту измышленность мы до сих пор не изжили. Помнишь, наверное, как тебя душевные назидатели пилили? Женись да женись! Ну, кто ты без бабы? Сестру незамужнюю и вовсе ругали - пустоцвет. Дескать, без семьи у нас никакой жизни нет.
Ладно. Итак, кончаю гнать порожняк. Женился, значит.
Через эту сексуальную измышленность у нас проходит почти каждый россиянин. Но что это такое, так до свадьбы и не представляет. Тут, видимо, срабатывает измышленная мысля. Поймёт же она, наконец-то, меня. И собак дрессируют. Курица, конечно, не петух. А вдруг? Человеком тоже окажется. Да и факаться с нею мне нравиться...
Но, увы! Пробегали и мы без ума, только для понта, по короткой улице юности, даже не заглянув за парадные фасады семейных домов. Да и своя семья нам школьным классом представлялась. Так вот наша юношеская измышленность не востребованной и оказалась. Тут бы отцу что-нибудь подсказать, но он разучился уже о чём-то другом помышлять. Может дневники только проверять и на работу ходить. А ещё пить. А о сексе вообще ничего не знает, всё еще мамке палки кидает. И с "чукчонкой" " про это" не поэкспериментируешь в натуре. Да и "стерва" разве будет делать тебе минет, если когда надо, и дома горячей воды нет. Поэтому с этим не будем ни к кому приставать, это новое состояние надо самим измышлять. Тут и пример не с кого взять. На Востоке жён воруют или покупают, на Западе с ними брачный договор заключают. Нас же в брак загоняют или попросту - охмуряют. И поначалу это кажется нам как бы всё равно. Не по древнему, конечно, дескать, во-первых женщины, а потом вино. Вино нам в пищу дано, и война у нас всегда, а женщины все красивы, хотя об этом ни кого не спросили. И сразу после медового месяца про водку забыли. А без этого уже пропадает спокойствие. И секс, и виртуальное удовольствие. Только тогда и начинаешь понимать, что брак от религии и в нём надо страдать.
А какие вопросы приходиться решать! Куда там самому проклятому из них - быть или не пить? Это только "новых" спрашивают. А нас допрашивают. - Где был? И попробуй сказать, что пиво пил. Наши жены даже не маме, а только рекламе верят и всегда проверят.
Итак... Отблудили с желанной Светланою мы положенный срок по дворам и подъездам. И, короче, залетела она, но "на корягу" лезть опасалась, первая беременность якобы была. Да и мне уже пьяные друзья в край надоели, и холостяцкая жизнь незаметным спидом здоровье ела. В общем, такое у нас всегда, хотя я и коренной горожанин, но квартиры своей не имел. Двухкомнатная у нас была, и пока я срочную служил, сестра подросла, выскочила замуж и придурка своего домой привела. Вскоре и родила. В общем, стал квартирантом в отчем доме я. И конечно Светлане не сопротивлялся я...
Сыграли и мы свадебку с потугами как у всех, и в медовый месяц вкусили сладенького. А дальше? Какой уж там в браке секс? Надо тянуться до всех: квартиру, мебель, ей - натураль шубёнку, себе хотя бы подержанную машинёнку...
Но, у тёщи жили. Она - тятя в доме! Тестя, убей, не помню. Какой-то пудель всё урчал на меня. И эта блин! Вторая мать для меня, меня всегда доставала. Даже в нашей изолированной комнате постоянно тикали тёщины каблуки. Ну, как тут с ума не сойти? Через год я уже сам по-собачьи скулил. Просил, котом Леопольдом, - давайте жить дружно. Да разве дадут слово сказать? - Ай! да кому это нужно? Не жили счастливо, нечего и начинать! Кино всё равно нам не догнать.
Поневоле тут варежку захлопнешь и на диван, уставишься в цветной экран. А и там всё одно - то, чего нам "неновым" не дано. Короче, к постели от этой канители - выжатый лимон. А ей обязательно на ночь давай. По..., что не в настроении или устал. Поднимает такой хай! А-а! Только себе удовольствие можешь справлять, а то, что я тоже хочу тебе по...! Лишь бы переспать.
Зато утром, как моржовый клык, стоит у меня настроение, а у неё нехотение. Отвернётся к стенке, подставив попень, это чтоб я по-лебедям не бегал, и шипит гусыней. - Быстрей давай! Надоел.
Какой уж тут секс? Пилишь, до мыла - аж! Вот такая она - сексапильная женщина. Так и не кончишь, чертыхнёшься в сердцах: - Да е-а-ял я такие дрова!
- Эт когда? - ощерится стерва, ехидная змея. - Чо-то не припомню я. Не ты. Жизнь с тобой меня задолбала.
Вот и поживи в семье без скандала.
А ведь чем только в брак не манила? Обещала только для меня Эммануэлью стать, и проблемы мои мужские должным образом воспринимать...
Ну, да. Какое-то время всё это было. А родила и запилила. Не гигиенично "это" и не хорошо! Подумаешь, прямо плейбой! Да обыкновенный заяц. Палки нормальной бросить не можете, вот и напридумывали разную там эв-вротику. А я нормальная баба! И только по-нормальному торчу.
Так вот пару лет и прожили, с помощью предков кое-какие проблемы решили. Кое до кого дотянули, и на юга оттопыриться мотанули. Отзавидовали там свой заслуженный и покатили обратно...
В купе нас было четверо, мичман и молодой дилер ещё. Морячок ехал с казачьего юга, мы пили домашнюю Изабеллу и, естественно, часто ходили в туалет, поэтому упор делали на ночь. Да и без моей желанной даже в потёмках становилось светлее. Зато жены моих весёлых попутчиков были не только умны и обаятельны, но и обалденно привлекательны. Ножки у них росли прямо из затылков. Моя же супруга столь душевной назидательницей оказалась, ну, совсем нечего было вспомнить за два года супружеской жизни. Приходилось очень напрягать виртуальную память свою.
Итак, значит, ночь. Колёса приятно так - та-та-та. Жена на верхней полке сопит. Красота! Изабелла измышленность нашу бодрит. Кто о чем говорит, - слушаешь только себя, и то иногда. забывая что только гнал. А я, тем более, отпуск свой догонял и чаще всех этот измышленный отдых отливал. На этот раз я пошёл в туалет один, а потом в тамбур - покурить. А там - интересная ситуация! Дама без собачки скучала, и тоже одна. По неискоренимой холостяцкой привычке я с ходу предложил ей закурить.
И курортная странница с томной ленцой снизошла. - А ладно, давай! Коль нет у тебя ничего более существенного.
Изабелла во мне возмутилась. - У меня и нет ничего более существенного?
- Хи-и... Покажи.
- Прямо здесь?
- А никого нет. Пошли в туалет.
Первой она и шмыгнула в дверь. Я за ней, с ходу закидывая на спину полы просторного халата.
Дамочка резво скакнула через собственные трусы и смешливо разрешила. - Входи!
Я окунулся в распаренное сочное мясо. Мы ещё не проехали юга, даже ночью духотища была. Да и Изабелла тоже палила. И спалила меня раньше времени. Я вскоре поплыл в истекающей соком истомы плоти...
Ну, думаю, сейчас, как Светка, начнёт. - А! Только для себя!
Но эта наоборот участливо приласкала меня, и дала совет, делая особенно восхитительный и захватывающий минет. - Тебе надо срочно лечиться у хороших блядей. Жены портят вас безнадёжно.
Таких обалденных ласк я даже в первые дни ещё не от жены не получал. А за последнее время от семейных отношений совсем заскучал. По-лебедям сейчас смертельно опасно ходить, а на любимую женщиночку где мне "неновому" денег найти, если жена на другой же день все твои заначки выгребает? Вот из-за чего русский мужик дичает, без меры пьёт и никак в рыночные ворота не пройдёт.
Короче, такого кайфа я ещё не знал! Как примат волосатый до сих пор баб только долбал. А эта всё, что я хотел, знала, и полностью мне отдавала. Я просто задыхался от нежности даже в её промежностях...
И такой распрекрасной она мне без водки с одной лишь сухой Изабеллы показалась! А! Что тут со мной сталось!
Я решил отблагодарить её и потихоньку направился в купе, чтобы вытащить из чемодана подарочный коньяк.
Но желанная моя не спала, и сразу накинулась на меня. - Где был?
- Курил.
Тут же последовала команда. - Хватит! Ложись!
Но я же не пёс на сене, успел шепнуть морячку, и тот, взбрыкнув по жеребячьи, ускакал с банкой вина. Туда! Но я уже не завидовал тогда. Впервые в браке уснул невинным младенцем. Упоительные ласки возвращались ко мне и во сне. Теперь было что вспомнить! Черноморским отпуском я насладился в поезде...
Проснулся я от тишины на рассвете. В купе не было и моей желанной. Я тоже решил хлебнуть утренней свежести и вышел в тамбур. Душевная моя назидательница была уже там и внушила мне строго.
- Ты прекращай мне пить!
- Высадишь, что ли? - фыркнул строптиво я и соскочил на перрон.
Чуть в стороне весёлые мои попутчики прощались с чрезмерно-пьяной теплотой со старой и потрёпанной мегерой. Меня затошнило, отнюдь, не с похмелья. Воистину! Некрасивых женщин не бывает! Просто во мне уже не осталось даже сухой Изабеллы.
Уйти я не успел. Шалава нахаляву узнала меня, да так своеобразно. На самом деле! В сорок пять баба ягодкая опять. - О! Секс-перехватчик, блин! нарисовался. Оттопырился за сигаретку по евроразврату! И ещё с них за меня, поди, банку вина слупил? Поделился бы, мерин сосунский.
Светлану из тамбура словно ветром сдуло. Поезд трогался, с весёлым смехом влезли в вагон и балдйжные попутчики мои. Поняв моё состояние, они пообещали принять удар на себя и ушли.
Довольно долго пережидал я гнев своей назидательницы. А когда вошёл в купе, Светлана нервно перекладывала вещи по чемоданам.
Я спросил. - А ты куда?
- Домой! Не с тобой!
Однако не со мной выдержала она не долго. Подобрала родиной матерью раненого беспробудным пьянством защитника семейного очага. Снова в меня поверила, когда на СПИД проверила, и стала опять безотказной гусыней со мною спать...
О чём тут мечтать? Разве только как машину потрёпанную сменить, да пивка или сэма попить. А жить? Всё повторяется опять. Не жили счастливо, нечего и начинать. И любовницу не на что искать. Только так, случайно если кайф на-халявку слупишь. Короче, лишь на порнуху, когда все уснут, глаза и лупишь...
СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК
Рассказ неопрятного парня прервали. За будкой, в которой мы с ним сидели, закричали.
- Чукча Ленин у себя?
- Ага! Да сидит вроде бы с каким-то зачуханным прикольщиком в своём фанерном шалаше Разлива клея.
Парень и в прямь по лагерному статусу был зачуханным и поспешил выскользнуть из будки. Чтобы знали, зачуханный, это не петух, просто грязный, то есть поганый. Чушка.
Вскоре дверь распахнулась, вошёл Антоша Трёп-трёп. За ним Шмакин. Будка была настолько мала, им пришлось стоять почти вплотную. Мы находились в огромном сарае со стенами из горбыля внахлёст и сплошными окнами по верху. Было светло, апрель ещё не стучал в окно, изо всех щелей дуло и нам было холодно. Какая уж тут душевная боль? И какая печаль? Просто - жаль. Сидит тут в основном одна пьянь. Лишь несколько человек в сарае, под названием цех Тары, колотили деревянные ящики, остальные выбивали чечётку на цементном полу. Прихватизаторы моментом советскую власть растащили, но про тюремное ведомство почему-то забыли. Мы стыли на голимой пайке без дополнительной отоварки. Всё было как и в те достославные времена, кирпич - бар, раствор - ёк. Сижу - куру. Но в нашем случае в холоде не посидишь, поэтому мужики беспрерывно сапогами стучали, хором гоп со смыком исполняли, да бычки сшибали. Иногда чифир пили и помалешку с катушек сходили...
Антоша Трёп-трёп вильнул вдруг взглядом и обратился ко мне. - Ильич! Это самое. Свадебный подарок мне надо завершить. Давай у тебя здесь его докончим, в бараке стрёмно.
Я понял, о чём он говорил. - Ну и херню же ты задумал! Не хватало и мне перед выходом спалиться. Выйду после кичи на свободу как в японской танке. - Былинка, качающаяся на ветру. А всё же человек он был.
- Мы по-быстрому. Два уха осталось вставить.
- Да сколько их уже там у тебя?
- Будет восемь.
Толик Шмакин рассмеялся. - Кукурузный початок теперь бабам в кайф.
- И моей много не покажется. До меня уже шире маминой была. А сейчас и вовсе... Боюсь утонуть
- Сам говоришь, она у тебя страшненькая. Кто, на такую полезет?
- После литры некрасивых не бывает, а она тем более на ликёро-водочном работает.
Мы засмеялись. Шмакин вскричал. - Кстати, анекдот вспомнил.
- Давай, гони.
- Приходит мужик к врачу и говорит, не выдерживает его баб, кричит. Тот посмотрел на его член. Нормальный вроде. Да что у неё, мишиный глазок? Как бы не так. А как ты это самое делаешь? Рассказывай по порядку. Ну, как, как? Ввожу, значит, а потом руку сую. А руку зачем? А чем я дрочить буду?
Отсмеявшись, Антон хмыкнул. - А и я в ней лётал, как воробей в сарае, - невесту, сожительницу свою по воле, он явно не привечал, хотя регулярно от неё дачки получал. Помолчал мрачно и снова простонал.
- Эх, блин! Сейчас бы СПИД - инфо почитать. В девяностом пролистал пару номерков от скуки, вот и вся моя сексуальная наука.
Шмакин поднялся. - Ну, чо, всё путём? Начинаем?
Я согласно кивнул головой. - Однако, ладно. Давайте.
И Толик, рисуясь, стал выкладывать на столик у широченного окна свой хирургический инструмент: кованую из автомобильного клапана отвёртку и бритвенные лезвия в пластмассовой баночке с йодным раствором. В ней же мокла и иголка с суровой ниткой. Я уж чего вроде не повидал, но тут немного заторчал от оторопи. Антошу и вовсе подколачивало, трясущимися руками он выкладывал на стол из расстёгнутых брюк этот самый свой, который большой и на конце красный. Который часто бывает заразный.
Пациент он же был и ассистент. Лепило-врач приказал. - Оттяни шкурку.
Антон вытянул крайнюю плоть по столешнице и отвернул лицо, задышав тяжело. Шмакин приставил остриё отвертки к нежной кожице и резко ударил по рукоятке, пробив сразу две дырки. Гридин охнул, но устоял. Брызнула кровь из пробитой насквозь плоти. Но лепило невозмутимо взял кровоточивший член в руку, и стал вырезать лезвием бритвочки полости в шкурке. Потом закатал в каждую по шарику и зашил. Операция была успешно завершена. Антоша с тихими стонами завернул член в кусок тряпки и осторожно поместил его в мотню штанов. Успел застегнуться и даже на звук открываемой двери отвернуться.
Мы просто опешили, в узком поеме двери торчала широкая рожа прапорщика. - Это что вы тут делаете? А?
Кровавые брызги на столе и странный набор инструментов говорили сами за себя. Из-за плеча прапора выглядывал молодой сержант. Он сразу предположил.
- Собачью кровь, что ли, пьёте?
Прапор хмыкнул на наивность молодого. - Собачку они и, не потроша, вместе с шерстью зажуют.
Он сразу определил - кто есть кто, и приказал смотревшему на него с невинным видом Гридину:
- А ну, снимай штаны, ушастик.
- Имей совесть, начальник, - визгнул истерично Антон. - Через три недели женюсь.
- А уши зачем? - туповато спросил прапор. - Жена ведь не блядь.
- Ага! Баба здоровуща, с зековской пайки не в протык будет без приправы.
Контролёр вроде бы всё понимал, однако сказал. - Всё равно не положено.
- Насиловать её я не собираюсь. Сама ляжет, баба она у меня злодолбучая. Только давай и давай. Хоть милдруга нанимай, - пытался отделаться шутками Антон.
Но прапор шуток не понимал. - Сказал, не положено! Выкладывай ушастую мататулину на стол.
Сержант ехидно спросил Антона. - За взлом мохнатых сейфов сидишь?
Гридин уныло отвечал, выкладывая свой многострадальный уже не большой и весь, до мошонки, красный.
- Боксёр кухонный. За тёщу влепили на всю катушку и смягчающих обстоятельств не учли.
- А они были?
- Откусила тёща свой язык.
Тут уж контролёры заржали от души. - Ох-хо-хо! Ну что за дурацкая страна? Памятник ему надо поставить.
- А его, блин, посадили!
- За тёщин язык... Гы-гы...
- Степаныч, ну ладно, - попросил прапорщика сержант. - Пускай уши для тёщиной дочки сохранит.
Антоша облегчённо, было, вздохнул. Но прапорщик был непреклонен. - Не положено. Вырезай!
Антоша вновь заскулил, сержант удручённо хмыкнул. - Рэжь, доктор! В котором мэсте гнулся.
На этот раз операция была ещё более короткой. Шарики падали один за другим со звонким весёлым стуком под проливным красным дождём. Антон тихо выл и когда заправлял свой многострадальный член в штаны.
- Шерше ля фам. А срок достаётся нам.
- А это что, новую феню придумали? - поинтересовался прапорщик.
- Так говорят французские полицейские.
- И о чём это они говорят?
- Ищите женщину, а вы нас достаёте.
Прапорщик хотел всё знать и снова спросил. - А что это их французы ищут?
Ему ответил сержант. - Женщина причина преступления.
Прапорщик скривился. - Все нынче такие вумные пошли. Вот и ищи! Найдёшь здесь петуха. Ха-ха-ха!
Он строго глянул на Шмакина и ткнул в него пальцем. - Вот ты и будешь у меня шершеляфамом. Причиной нарушения режима содержания. Собирай вещьдоки.
- Степаныч! Ну, какое здесь нарушение? - попытался заступиться за нас сержант. Но тот посмотрел на него с таким пренебрежением. - Ты в СИЗО лишь один день смог продержался. С зоны переводить с понижением уже некуда. А за воротами, кроме безработицы, никто нас не ждёт.
Сержант стушевался. Прапорщик приказал ему. - Соберёшь объяснительные и найденного Ляфама с вещьдоками в дежурку приведёшь.
Так Шмакин получил новое крещение. Но оно ему видно не понравилось, он буркнул.
- А мы писать разучились.
- Неграмотных будем учить грамотно... В ШИЗО.
Прапорщик ушёл от нас с генеральской важностью.
Сержант спросил. - Ну, что, не будете писать объяснительные?
- А ничего мы не видели.
- Так и пишите. Только что вошли, а тут и мы со Степанычем. Ничего не видели кроме крови на столе.
Мы переглянулись, это был выход. И Ляфам стоически поддержал совет молодого контролёра.
- Пишите, как он говорит. Зачем всем на киче париться? Отсижу за всех.
- За Гридина...
Тот пообещал. - Уколю при случае. На ларьке у меня ноль, но Оксанка подогревает.
Шмакин заулыбался. - Уже теплее будет на киче париться.
Сержант неожиданно попросил. - А можно и я расскажу о себе? Слышал, что вы описываете глупопею нашей жизни.
- Да ради бога.
ОДИН ДЕНЬ ВЕРТУХАЯ
(по сюжетам Митрофана и Н. Шамкина)
Утро. Вылезаю из автобуса, где меня давили со всех сторон, и иду по разбитой дороге с засыпанными шлаком из тюремной котельной колдобинами. В тот день я шел уже не стажером, а настоящим вертухаем. Вы думаете, это просто так? Чечня - фигня! Попробуй контролером послужить. В Чечне боевики нас не жалели и мы, когда они нам попадались, больно-то не церемонились с ними. А тут. Зека его в нюх! Мы их у ментов, как инкубаторских цыплят принимаем, каждый синяк на бумагу снимаем. А вы говорите - беспредел. Это еще вопрос для кого беспредел, а кому-то предел.
Короче, ладно. Вошел. Свернул налево. Все в сборе. Здороваемся и в строй. На этот раз развод прошел быстро без обычного разбора ЧП. Плановая проверка. Обход камер, хат по-нашему, проводим с опером-режимником. С нами и воспитатель Олег Никитич. Изымаем картинки эротического содержания, короче, все, что зеку не положено.
И вот, входим в очередную хату. Встали перед нами в два ряда. Тесно. Толкаемся. И вдруг, воспит что-то надыбал. И мы уже видим. Подследственный Шмакин какой-то не такой, рука в кармане штанов и, явно, балдеет. Никитич оперативно так, растолкал строй и руку в зековский карман сунул. Хмыкнул злорадно, - Ага!
Шмакина аж передернуло и видно от балдежа. Он задрожал мелко-мелко и прикрыл томно глаза, тоже довольно вымолвил. - А! - протяжно эдак и с кайфом.
Никитича будто током шибануло. Отскакивает от Шмакина, как ошпаренный, выхватив горсть сметаны из кармана. Стряхнул на пол и машинально вытер ладонь о свои штаны, оставив срчный сопливый след. И тут же сдернул из хаты, как по тревоге, крикнув. - Тащите этого члена на кичу! Пять суток!
Что тут сотворилось от хохота! Опомнились, трясемся в обнимку с зеками. Короче, выволакиваем Шмакина в продол-коридор. И тут вдруг сокамерники забузили.
- Куда Поэта повели? Заведите обратно! Дрочить уже запрещают! Баб тогда давайте! Иначе все вскроемся!
Обзывают нас пупкарями. А пупки мощные только у опера и воспита. Нам такие пельмени с наших зарплат еще рано наедать. Короче ломимся обратно опять и проводим шмон по полной программе. Дыма без огня не бывает. Тем более хата эта правильная, понтоваться не будут. Если грозятся вены вскрыть, значит, лезвие бритвенное, мойка, имеется. Все перерыли, догола раздели, каждому в очко даже заглянули. Нет, колюще-режущих, хоть тресни!
Короче, ладно. Подавили бунт на корабле. И воспит остыл. Оставили Шмакина без последствий. Никитич его только козлом обозвал. Прошел вместе с опером вдоль оставшихся непроверенными хат, лишь заглядывая в кормушки. И наконец-то угомонились, ушли. Мы почифирили в спокухе, байки потравили... Пора выводить на прогулку. Все, вроде, нормально идёт. И вдруг, с хаты дурной, один не выходит. Неположняк! Ломимся обратно. Лежит под одеялом, суслик остроносый и кричит. - Не подходи! Вскроюсь!
Да, жуй с тобой! Заламываем дугой, успел все же писануться, и галопом тащим в больничку...
А, фигня! Так, царапина просто глубокая. До вены не достал. Очко-то не железное, сработало. Да и петухом оказался. Как раз накануне очко ему порвали. За изнасилование проститутки залетел. Ладно, там нормальную девку на каркалык без её на то согласия по-пьяне насадить. А тут, коза беспомощная. Правильно сделали, самого в проститута перевели. В наше время и насиловать? Да бабье само нормальным мужикам на шею вешается.
В общем, кинули его в одиночку. Прогулку закончили, то есть вернули всех в камеры, тут и обед подошел. Прием пищи провели нормально. Только петушок хавку свою с кормушки не забрал. Ну и ладно, оставили ее открытой. Пусть попонтуется. Ишь ты, писестрадатель, крутость хотел показать. Кого паять? Такое у нас не проханже уже. Инструкции, как таблицу умножения знаем. И исполнять заставим. В общем, проводили шнырей-раздатчиков пищи и сами пошли прибухнуть...
А я блин, опять молодой, заставили сытую вахту стоять на продоле, орден Мужества за Чечню тут за херню. Походил я, значит, малешко, сытый живот сном морит... Присел я на корточки перед открытой кормушкой одиночки, в которую педика поместили, и стал сканворд разгадывать. Тишина на продоле. Окликал несколько раз петуха... Ага! Забрал шлюмку-чашку с кашей и суп вместе. Поскребался некоторое время и затих вроде. И у меня сканворд из рук выпал, я тоже задремал...
И тут вдруг! Слышу, мягко эдак, шлеп, на газетный листок. Открываю глаза и просто фуею! Мать моя - женщина! Прямо передо мной отрезанный член лежит. И живой еще - кровоточит. Край миски, что ли, петух наточил, и лишил себя теперь бесполезного для него статуса мужика? Вскакиваю и кормушке. Не пойму, что на шконке лежит. Бывают живые матрацы? Красные и с ногами...
Кричу, - Член у меня на продоле!
- Да как он там очутился? - удивляются со сна из дежурки. Никто даже не выглянул. А старшой и вовсе голоса не подал.
- В натуре! Х... - кричу им снова. Думаю, матом поймут лучше.
- Да что он совсем доходной? - вякнул недовольно старшой. И приказал. - Закинь его в камеру обратно через кормушку.
Что я и сделал. Заглянул даже. Матраса кровавого уже не видать, одеялом накрыт и только острый нос суслика этого торчит. Взгляд только, как у Иисуса Христа без креста. Испереживался взломщик мохнатых сейфов. А уже срок получил. Таким на зоне не светит, только от предков приветик.
Глянул я на часы, пора меня менять. Поднял сменщика и сам прибухнул до ужина. И этот прием пищи провели нормально. Только опять петух не поднялся с койки, даже голову под одеяло спрятал. Не стали его трогать. Кто в шашки или домино стал играть, а я сканворд доразгадывал.
И вот, слышим скрип рассекателя, топот ног, пришла смена. Здороваемся, шутим. Делаем небольшой отходняк, кружка чифира по кругу, старшие пошли приемо-сдачу членов проводить. И вдруг Афанасич кричит:
- Это почему член отрезанный в хате на полу лежит?
Я, как раз, у двери стоял, отвечаю. - Сам же велел его в кормушку забросить.
Смотрю тоже, а суслик уже отходит. Одеяло сползло и его будто в высь понесло... В общем, загнулся петушок, кровью истек. Не успели донести живым до больнички. О! Что тут сотворилось! Все начальство сбежалось. Нас, контролёров, на алкоголь и наркоту стали проверять. К утру только домой заявился. Думаю все, отработал. У меня видите, немного глаза в разбег, в Чечне бетеэром по башке шарахнуло. Жена, невеста ещё тогда, два года меня из госпиталя вытаскивала. И снова мужиком сделала. Лишь помногу работать не могу, дикие головные боли, только сторожем или в таких вот конторах ещё как-то терплю. Ивдруг такое! Безработица то мне в спину лишь дышала, а тут уж заглядывала в глаза. Я даже и на службу больше не пошел. Пришли за мной сами. Обошлось, вроде. На этот раз мой орден Мужества пригодился. Дали всем по выговору, а старшого в должности понизили. А меня на зону перевели. И, ей богу, лучше. Мужики здесь с понятием, да и мы, как в армии, парами или тройками ходим, проверки проводим.
Рассказав, сержант немного застеснялся, положил на стол горсть конфет и начатую пачку сигарет. Мы закурили. Сержант спросил Гридина. - Не понял, зачем тебе свадьба перед самым освобождением? Мало ли что? Надо осмотреться вначале, как освободишься.
- Вот именно, что мало. То я являюсь обладателем лишь двадцати пяти процентов аллиментов, а распишусь, вот тогда только будет, эжели что. Делить буду хату! Или жить уже не пристебаем, а равноправным членом семьи. Я ведь у неё даже не прописан.
- Ну, ты, Антоша, и устрица! - похвалил его Шмакин.
- Моржом становлюсь. Хватит быть пищей. Жрать теперь буду, и всю эту канитель о морали забуду.
Сержант поднялся. - Ну, ладно, надо идти.
И они ушли. Невольно мы напрягались, хотя пока шли только свидетелями. Но законы у нас вы знаете так и остались, что дышло. Как бы и с нами чего не вышло. Приближалось... Какое по счёту?
ПОСЛЕДСТВИЕ
Наше последствие, отнюдь не антиследствие, хотя и у нас оно, как и в Архипелаге ГУЛАГ, проходило всё так же антипохоже и схоже. И под дулом нагана, и с угощением, типа, чая или сигаретки, то бишь, мизерного повышения пособий и минимума зарплат. Испробованный веками психологический контраст, - от щекотки обещаний, до запугивания гражданской войной. На воле наказывают разборками, увольнением и тюрьмой, а здесь не так круто, только - ШИЗО.
- Толи ещё будет? Ой-ё-ёй! - предрекла нам шальная императрица советской эстрады задолго до перестойки. Но мы ей тогда не поверили. Глупые, - верили, что чувство собственности всего лишь разврат. Ан! Состоялся захват. Мы не только всё потеряли, " тормозами" стали. И теперь в ужасе взываем к мужеству следующие за нами поколения. Да-да, не Октябрьскую революцию нам надо было в своё время изучать, тогда не пришлось бы сексуальную революцию последними из европейцев совершать. Но всё по-другому в России у нас, в процессе революции этой мы о любви забыли. И получили - член в рот! Не минет, а криминальный переворот! Вот и стало нынешнее последствие в следствии предыдущего последствия. Примат марксистского развития по спирали и уголовной морали. И вы что, этого не знали? Ах, да. Вы же теперь всё - профессионалы...
Однако, стоп! Хватит, пожалуй, чудить, пора и о чём-то другом поговорить. А для этого нам надо будет опять вернуться туда, к истоку Бардака. И тогда, ведь тоже, по сути, была такая же война, и начальники борзые, мужики хмельные, а бабы глумные. Нет, пожалуй, всё верно, мы в те времена были не совсем такие...
Наконец за стенками будки раздались долгожданные голоса. - Обед! Обед! Обед!
Мы поднялись с Гридиным, но выйти не успели, в дверь заглянул Санька Фидель.
- Задержитесь, машину с картоном уже шмонают в отстойнике. Пришёл срочный заказ на три тысячи коробок. Обед мы вам сюда принесём. С добавкой!
Это нас устраивало вполне, мы не возражали, и Фидель побежал к воротам, куда уже уходили последние работники тарного цеха. А мы стали готовить клей. Я включил клееварку и засыпал сухой клей в большую металлическую бочку с самодельным спиральным подогревателем, Антон пошёл за водой. Старого клея было на треть, и я стал перемешивать оставшееся месиво. Вскоре заурчал мотор автомобиля. Гридин уже подошел с вёдрами воды и закричал водителю.
- Давай! Давай ближе.
Он занёс воду, и я сразу вылил в бак одно ведро, снова стал помешивать. Антон принимал машину.
- Смелее давай. Ещё ближе. Ещё...
Самосвал урчал совсем рядом. Гридин командовал, надо было вывалить картон у формовочного верстака.
- Левее возьми. Да не дёргайся. Будку не зацепи.
Смесь была густовата, и я взял другое ведро одной рукой, стал лить понемногу, одновременно помешивая черенком от лопаты. Внезапно раздался сильный треск, будку сильно тряхнуло. В глазах полыхнули молнии... И всё отрубило беспамятством.
*
Я ничего не чувствовал. В ад, что ли попал? В сумраке затхлого склепа с заторможенной медлительностью колыхались перед моими глазами измождённые фигуры мертвецов с землистыми лицами. Склеп был низкий, но большой. Я невольно дрогнул. Почему койки? Зековские шконки с лежавшими на них полутрупами. Один, совершенно голый, возился с лобастым чёртом в грязном белом, халате. И ещё один, посвежее видом, стоял в дверях...
Я чертыхнулся с облегчением. Из-под медицинского халата торчали ноги в форменных брюках. Да это военврач! А на койке боролся с больным санитар из зеков. Вот угораздило попасть в тюремную больничку перед самим "дембелем".
Больной всё же обладал ещё кое-какой силой и, отттолкнув санитара, встал с постели. Закашлялся вдруг, выплёскивая из лёгких брызги мокрот, и зарычал от боли. Но на ногах устоял. Откашлявшись, полетел медленно воздушным шариком, натыкаясь на койки, к выходу из палаты.
- Замятин, ты куда? Замятин, вернись!
- Я здесь умираю, - прохрипел одышливо больной. Врач отступил, и он выплыл в коридор, вздохнул полной грудью. Я тоже пошёл за ним, хотя и у меня немного кружилась голова. Но Замятин уже ложился на пустующую койку в коридоре, кутаясь в тёмное, солдатское одеяло.
- Да, да, - сказал врач санитару. - Пускай здесь лежит. В коридоре всё же свежее.
Он вздохнул с облегчением, радостно улыбаясь. - Ну, вот. Кризис, кажется, миновал. Будет жить.
Замятин уже засыпал, санитар, поправив одеяло, пошёл вслед за врачом в ординаторскую. А я, немного пошатываясь, побрёл в туалет. Ничего серьезного у меня вроде не было, только жгло перевязанное плечо и в голове немного мерцало от электрошока.
Потом я от Геннадия узнал.
Замятин сразу подал заявление на регистрацию брака. И тут началась такая канитель! С них недвусмысленно требовали взятки. И хорошей.
Геннадий работал помощником прораба на строительстве жилых домов для администрации колонии. История Валерии и Спартака растрогала прораба, и он организовал им встречу на объекте, оформив Валерии Пухнер пропуск как сотруднице СМУ курирующему этот объект. Ладно бы один раз. Она приходила ещё и ещё...
Влюблённые ласкались в прорабке прямо на длинном столе для заседаний. Валерия совершенно голой лежала под ним умиротворенная полученным удовлетворением. И Гена уже уходил в экстаз, азартно забившийся на ней. Неожиданно перед нею предстали похотливые рожи контролёров, толпившихся у двери. У них были ключи от всех помещений, а открывать бесшумно замки они умели, как заправские воры.
- Вот они голубки. Ещё тепленькие, - подошел прямо к столу капитан.
Валерия вскрикнула. - Уйдите! Я оденусь.
Но тот грубо сдёрнул её за ногу. - Я вас обоих сейчас уйду!
И приказал глумливо. - Ошмонайте вначале их одежду. Не торопясь.
Геннадий вскочил и, не рассуждая, врезал по наглой роже вертухая. Тот отлетел к толпившимся у дверей контролёрам. Но заламывать они его не стали, подхватив своего начальника, пустили ему прямо в лицо густую струю Черёмухи. Замятин забился на полу от удушья. Схватив ничего не соображавшего заключенного, контролёры голым потащили его к КПП и закинули в кузов Воронка, бросив туда и его одежду...
Замятин уже сильно закоченел, когда пришёл в себя и с трудом смог одеться. И в ШИЗО его поместили в самую холодную одиночную камеру. И буквально через день в бредовом состоянии его пришлось нести в больницу...
Это и спасло Геннадия от нового срока - раскрутки, за оказание сопротивления. Перед помещением в ШИЗО его не освидетельствовали. Молодой врач, дежуривший в тот день, уперся и не стал подписывать результаты медосмотра задним числом. Ко всему, Замятина, как инвалида второй группы запрещено было наказывать штрафным изолятором. Дело закрутилось в обратную сторону уже против опера-капитана.
Замятин быстро шёл на поправку, и ему было твёрдо обещано досрочное освобождение, но он не радовался. За связь с заключённым Валерию Пухнер выдворили в Израиль, закрыв визу.
Немного скрасил наши последние дни на зоне и в больнице Антоша Трёп-трёп, прибывший в день
свадьбы своей в больницу, где ему обрезали загнившую крайнюю плоть и оставили на несколько дней подлечиться опасаясь заражения крови. Мы ему не досаждали.
На следующий день он сам вымолвил удручённо. - Ни передачки, ни лекарств не передала. Точняк, на развод подала.
Мы с Геннадием переглянулись. Ещё двое больных сидели на дальней койке, остальные ушли на прогулку.
- Что случилось?
- За козлодёра меня приняла. Остались мы одни после регистрации, она и полезла сразу в штаны. Не пустила даже подмыться. Дай, мужичьего понюхать. И унюхала, я, ведь, с кичи на свиданку пришёл. Влепили пятнадцать суток, как виновнику аварии. Терпел, боялся, что в больничку положат и регистрацию брака отложат. Она сунулась в трусы, а там гниль вонючая. Жопоник! -закричала. Конец совсем отгнил, поэтому и решил на мне, дуре, жениться. Вот ху тебе! На развод подаю. И убежала из гостиницы. Меня сразу к оперу, а потом сюда, в больничку.
Нам нечего было ему сказать. Мы молчали. Увы, это, наверно, понимаешь и ты - проза будней ни как не стыкуется с поэзией любви. Тем более мы ждали с нетерпением своей мечты. Уходили отсюда, опасливо гадая, что будет там с нами?
Короче, ладно, и вот. Пьяный я или наоборот? Ах, да! Наконец, подошёл и наш...
ИСХОД
Мы тоже выходили в Свободу-92 года, то бишь, на Архипелаг Бардак. Уже одетые в свою, висевшую, как на вешалке одежду, томились на асфальтированной площадке локалки перед дверями КПП. Выводили нас в свободу по одному, как на расстрел.
- Здесь даже небо в клеточку, свода взаперти... Кого э... бать? Куда идти? - твердил отрывисто молодой парнишка, словно в бреду.
А на воле начиналось всегда прекрасное лето. Тут же по-прежнему стыла мерзкая осенняя сырость. Осень ждала многих из нас и в знойное лето свободы, одиноких и бездомных. Освобождавшихся было довольно много, только что был суд по условно-досрочному освобождению. Областная администрация очищала ставшие тесными тюремные конюшни.
Вы спросите, когда это происходило. И я отвечу, когда время перемешалось, и даже в какой-то период пошло вспять. Но мы выстояли опять! И теперь снова уже по-новой об этом с издёвочкой забываем. Мы ведь помним не быль, а тот пробитый пунктир.., о чем тебе пытаются и сейчас по ящику или в школе всё так же по-советски пробить в памяти. Потому ещё не раз подлые твари в нас будут из засад стрелять и в собственных домах взрывать, в кавказских пленников превращать и нашу территорию заселять. А посему, никто из братьев по лагерю не захотел вместе с нами страдать. Мы выходили в Свободу - 92 года, когда все от нас отрекались, кроме белорусов и армян, да, пожалуй, ещё северян. Мы только что пережили крах МММ, "чёрный вторник", "красный четверг", Новогодний чеченский кошмар и наблюдали за охотой на депутатов и лиц кавказской национальности в Москве, вздрогнув от убийства Влада Листьева...
- Чукча! Ленин! Ты что там бормочешь про себя? - толкнули неожиданно меня.
Тут уж я окончательно очнулся и в лагерь вернулся. Гена Спартак удивлённо таращил глаза на меня.
- Ты что, совсем не слушаешь меня?
- Ах, да... Повтори.
- И плохие народы бывают, только и среди них встречаются хорошие люди. Пускай Троцкий и такой и сякой, но один лозунг его я и душой и сердцем воспринимаю. Без наций и войн! Тогда, может, и заживём без необъявленных войн.
- Ты становишься националистом.
- А ты - эстрадным артистом! Стриптизируешь голый сюжет. Как будто в нашей жизни нет более актуальных проблем. Не глупопею, а бытопись уходящего времени хронологически надо создавать.
Ответил Антоша Трёп-трёп. - Гена! Какая может быть в Бардаке хронология? Беспорядок без логики. Совсем другие тут лозунги.
- Ну, ну, провозгласи.
- Жизнь не соси, сразу откуси то, что перед тобой. День - но мой! Танцуй, - пока молодой!
Спартак хмыкнул с издёвкой. - Но мы только секс и политику кусали, и снова-опять времена Остапа Бендера проморгали. Без нас даже помойки поделили, оставив нам лишь ваучеры и пирамиды от МММ.
Тут и Шмакин заглумил. - Всем! Всем! Всем! Хрен вам банк! Продадим и кукиш!
- А что ещё на дерявянные купишь?
- Зато миллионерами стали.
- Только вот равными возможностями нас так достали, что мы сами свои деньги отдали.
- Мавроди не лопух. Он бабочек ловил, не мух.
Освобождавшиеся несдержанно гудели о том же. Молодежь визгливо вскрикивала. Становилось шумно. Мы стояли отдельной группой в стороне. Санька Фидель с длинным тёмным плащом через плечо и в шляпе под Челентано ходил по кругу, напевая душераздирающий жестокий романс русской жизни.
- Лежу на нарах, как король на именинах и пайку чёрного надеюсь получить.
Апрель стучит в окно, а сердцу всё равно - я никого уж не сумею полюбить.
Одно дело интеллигентно прочувствовать за праздничным столом или у костра этот мотив, другое - испытать на собственной шкуре. Замятин сердито рыкнул.
- Фидель, не сыпь нам соль на раны, у нас уже ничего не болит. Пацанам будешь эту душещипательную вермишель на уши вешать под гитару.
Тот визгнул истерично. - Ну что ты всё время на меня наезжаешь?
- Пусть и апрель, но я уже не лежу на нарах. И хочу такой же срок оттянуться на Канарах.
Ещё один "артист", невысокий и полный не по-зековски, старательно играл роль делового. Он был в черной летней зековской куртке со срезанной биркой. На таких же черных штанах были прошиты стрелки, грубые рабочие ботинки с ушитыми носками и подрезанными каблуками сияли чёрным золотом. Он часто щерился, показывая золотую фиксу в левом углу рта.
По динамику вызвали Гридина, он чертыхнулся. - Ну, блин, амнистия, как поминки! Оставляю хозяину сорок дней.
Мы шлёпнули его по очереди, и он ушёл, бросив. - Пойду всё же к ней. Может, не выгонит. Встретимся позже, не хочу бухим нарисоваться.
Мы с Геной остались вдвоём. Через некоторое время снова распахнулась дверь, динамик вымолвил.
- Митрофанов!
Фидель картинно поднял руку и ушел, как гладиатор на смертный бой. "Артист" тоже картинно
выставился.
- Свобода! Нас примет радостно у входа.
- И братья хрен чего дадут! - хмыкнул кто-то ядовито.
- Таких она только и принимает, с не по-зековски толстыми харями.
Геннадий спросил его с издёвкой. - Перед кем хочешь себя крутым зеком показать?
- Сфоткаться хочу на память. Меня кореша встречают.
- Яшка! Глянь на себя со стороны. Кем может быть зек с такой откормленной харей? Баландёром или стукачом.
Тот нырнул в толпу мужиков, недовольно буркнув. - Святославом меня звать.
- Если шнобель не святославный убрать.
Тот отошёл ещё дальше и заговорил с кем-то.
Геннадий сказал мне. - Ну, что ты будешь со мной мотаться? Поезжай сразу ко мне на дачу.
Я отказался. - Если меня дети не встретят, поеду с тобой. Вместе так вместе.
Первым делом он собирался на могилу родителей умерших почти сразу один за другим, когда его осудили первый раз.
Динамик снова вымолвил. - Вербицкий!
И артистичный Яшка метнулся в дверь. Тут же раздался рёв контролёра.
- А тебя Святослав Рихтер прощупаю по полной программе. Или сразу выкладывай шарабашки.
- Бля буду, не брал, начальник!
- Снимай штаны! Шмонать буду.
Дверь закрылась, и голосов не стало слышно. Мужики загудели веселее...
И вот, наконец, вызвали и меня. Я коротко глянул на Замятина и шагнул в открывшуюся дверь, попав в короткий узкий коридор с массивной дверью. Загудел мотор механизма открывания, лязгнул запор винтовочным затвором, дверь медленно отошла. Я с трудом распахнул тяжёлоё полотно и очутился в таком же коридоре с широким застеклённым окном в стене. Офицер стоявший у окна отрывисто вымолвил:
- Сильнее захлопни.
Ешё двое контролёров выглядывали из боковой двери, где на выбор шмонали освобождавшихся. Я с силой потянул дверь на себя, и она снова лязгнула винтовочным затвором. Контролёры отвернулись от меня, и я подошёл к окну под бдительное око сержанта срочной службы за стеклом. Офицер представил меня.
- Чукоткин! Не амнистия. По окончании срока.
Тот сверил цепким взглядом мою физиономию с документом и сунул в прорезь пакет с листом бланка.
- Проверь по описи и подпиши.
Я подмахнул бумагу, не глядя, и сунул пакет в карман плаща.
Офицер коротко вымолвил. - Свободен!
Снова загудел электромотор. Дверь щелкнула винтовочным затвором. Тут только в груди щемануло. Следующая дверь была обыкновенной, дощатой, и лучилась яркими солнечными зайчиками. Ломая захмелевшие чувства, я толкнул её от себя и вышагнул наружу. Но оступился на крохотном крылечке и вылетел на тротуар, столкнувшись с прохожим. Меня будто выпнули на свободу. Молодой мужчина поддержал меня и понятливо улыбнулся, определив мой статус-кто, хотя я был одет прилично и с кейсом в руке.
- Поздравляю!
- Пока ещё не с чем.
- Да, - согласился он. - Работы нет. А если есть, не платят, - и пошёл дальше, расстроенный.
В небольшой толпе у штабного крыльца я не увидел ни одного знакомого лица и подошёл к киоску, уставившись на цены с многочисленными нулями.
Внезапно меня толкнули. Совсем молодая и статная, женщина в легкой летней куртке и длинной серой юбке глухо вскрикнула, отстранив меня. Я повернулся за ней. Замятин только что вылетел из двери проходной и едва удержался на ногах, так же как и я. Она подошла к нему взволнованная и некоторое время не могла ни чего выговорить, оглянулась беспомощно. К ним пошли, взявшись за руки, две маленькие трёхлетние девочка. Очень похожие, темноволосые, но бледненькие и, чувствовалось, очень послушные. Геннадий застыл, увидев детей, и вымолвил растерянно. - Верочка, это твои дети?
- И твои тоже. В тюрьме родила. И освободили меня тоже по амнистии чуть больше недели назад.
Геннадий стал странно выгибаться, пытаясь что-то сказать. Внезапно упал на асфальт и забился в приступе эпилепсии. Вера без истерики склонилась к нему, умело придерживая голову. Их обступили люди, закричали, было. - Скорую! Вызовите Скорую.
Но она отказалась. - Не надо. Не надо. Это эпилепсия. Сами справимся.
К ней уже подходил рослый мужчина и, когда короткий приступ прекратился, они подняли вялое тело, и занесла в стоявшее рядом жигули. Дети тоже не испугались и без напоминания сами залезли в машину. Я не успел и опомниться, машина стремительно уходила, злорадно мигая красными габаритными огоньками.
- Опять сюжет круто заворачивается, - хмыкнул я, провожая взглядом уезжавшую машину с другом. Где дача Геннадия я не знал, только район где она находилась и то примерно. Детям не на белом коне показываться не хотелось, дочки были зажиточной бабкой избалованы и однажды лишь с брезгливостью на краткосрочное свидание приходили. И не письма, а отписки писали. Тут и козе было понятно - меня не ждали. Не встреченный ни кем, похоже, я был один...
Но, блин! И ко мне шла, радостно сияя улыбкой, обалденно красивая, белокурая и голубоглазая женщина...
Но нет, нет, лучше мне выйти из этого сюжета и вместо себя подставить Поэта. Как раз в это время Шмакин выходил, не споткнулся даже, и с широчайшей улыбкой уже ко мне катил. Но, увидев рядом со мной красивую женщину, круто осадил. Махнул мне рукой и крикнул. - Ну, ладно, Ленин, я пошёл.
Всё! Стоп! Я решительно эту сцену не принимаю. Всё, вычеркнул красотку, не принимаю. Любовной измышленности мне ещё не хватало! Буду в другой сюжет вживаться. Пора и мне окончательно отрываться...
Итак... Новый кадр. Начали! Мотор!
... Тринадцатилетний парнишка в джинсовом костюме неожиданно окликнул меня.
- Виктор Ильич! Здравствуйте! Помните Антипова?
- О! Богдан. Здравствуй, здравствуй. Тоже родственника встречаешь?
- Вас! Вы - мой учитель. Вас я встречаю. Мы все вас не забываем.
Я не столько растерялся, как растрогался. Едва слезу не пустил. Суровая жизнь побуждает к сентиментальности. Пришлось себя осадить, не делаюсь ли и я таким же, как сладкоречивая южная братва? Я поблагодарил Богдана Антипова как можно сдержаннее. - Спасибо, что не забыли меня.
- Мы хотим снова заниматься у вас.
Я хмыкнул растерянно и не знал, что на это ответить. Теперь мне не разрешат детей учить.
- Мне мама разрешила, если у вас нет пристанища, домой вас привести.
Это решало проблему. Я не мог поверить такому везению и молчал.
- Дом у нас свой и неплохой, большая усадьба. Но содержать дом и вести хозяйство нет мужских рук, мама без работы и готова с любым трудолюбивым мужчиной жить.
Я ахнул. - Ты меня сватаешь?
- Хотя бы на время.
Я опешил, не зная, что сказать. Богдану, наверное, и четырнадцати лет не исполнилось, а уже такой цинично-деловой. Ну, да. Какие времена, такие люди.
Однако он не так был циничен, отвёл смущённый взгляд и с трудом выдавил.
- У мамы нехорошая репутация, так что...
И я решился. - Да и у меня она тоже порядком замарана.
- Тогда пошли?
Он зашагал к красно-перламутровому жигулёнку и, подойдя, шлёпнул по стеклу переднего окна.
- Мама, ты что, ночевать сюда приехала?
Дверка открылась, из машины вышла, смущённо улыбаясь со сна, белокурая женщина. Та! Которая только что, из отвергнутого сюжета ко мне шла. Протянула ручку для поцелуя, дежурно улыбаясь, и представилась.
- Алевтина Антипова.
... В общем, как сюжет не крути, а женщину нам не обойти.
КУЗЪЁЛЬ
повести временных лет
сериал
Мы не справились с эпохою, потому что нам всё по х...ю.
ЗАЧЕМ ТЫ РУССКИЙ?
повесть временных лет
- ВОССТАНЬ, РОССИЯ!
Вымолвил громко рослый парнишка перед сидевшими на траве слушателями и продекламировал:
Мы - изнасилованное поколенье забыли чести назначенье.
Возврат достоинства ещё в нас не созрел...
Вирус бессилия нас, что ли, одолел?
Сделал паузу и стал читать основной текст воззвания:
"Вирус бессилия, поразивший наше достоинство, это тот образ жизни в котором мы живём. А живём мы, как и сотни лет назад - воруем. Единственное, что за это время изменилось в нашем понятии это то, что крупное воровство воровством не является и не наказывается. В Свободе - 92 года, который нам навязали гайдаровские чубайсята, почти все вынуждены пробавляться мелким воровством, крысятничеством - так называют это в местах лишения свободы. Их то, мелких вороваек и наказывают, порой очень жестоко. Даже есть на это зековская прибаутка, - седьмая ходка и всё за огурцы. Своровавшие же миллионы отделываются условным сроком, по нынешнему законодательству, они не социально опасны.
И всё это началось при советской власти. Пожилые люди могут возразить, что не все воровали. А как назвать покорное угодничество ради премии или ещё каких-нибудь благ? Трусливое молчание, когда травили честного. Так вот, исподволь, незаметно, коммунисты "перековали" нас не в советскую, а воровскую нацию.
В джунглях за жратву дерутся, и хотя советская власть по жестокости превзошла дикую жизнь, мужика, человека с примитивными запросами, эта такая же примитивная мужичья власть шибко не обижала, подкармливала даже объедками ворованного пирога, сделав ручным.
Ещё после войны, до хрущёвских времён, судимости стыдились, глубоко презирая воров. Тогда воровали и потребляли ворованное скрытно, пряча от постороннего глаза нетрудовые доходы. Но вышел из тюрем сталинский зек, воров среди них было чуть более десяти процентов и, конечно же, мучеников стали уважать. Судимости перестали стыдиться. И когда убрали из уголовного кодекса политическую статью, уважения уголовники уже по инерции не теряли. Воровской кодекс чести постепенно заменил откровенно лживый кодекс строителя коммунизма, особенно среди молодёжи. Поверье - ни за что посадили - сохранилось до сих пор. Все видели, что главных воров, убийц и насильников - коммунистов, не наказали, как при разоблачении культа личности Сталина, так и теперь. Не вам объяснять, что они творили после Хрущёва, и творят по сей час. Но результат мало кто видит, результат гнусного парадокса, которого нет ни в одной европейской стране, самыми уважаемыми среди народа стали не интеллигенты и офицеры, а воры: чиновники, снабженцы, продавцы, кладовщики и подхалимы всех рангов. Получая мизерную зарплату, они нахально кичатся, выставляя напоказ свою сверхсытую жизнь и вседозволенность.
Тут излишне спрашивать, почему мой народ стал таким. Каким ему быть с такими отцами и учителями нации? Народ понял, что "всё равно по-нашему не будет", его ю-ют, а он крепчает... от водки.
Что это, как не деградация не только совести, но и жизнеспособности большинства населения? Как можно давать свободу такому народу? Это тоже, что выгнать со двора, ставшего ненужным пса или кошку из дома. Демократии у нас при Брежневе уже было достаточно, её надо было развивать, а не загонять в неё беспомощный в рыночных отношениях народ. Отбор кадров поставлен так, что в руководители может выбиться только угодливая бездарность с уголовными задатками. Тут никакая чистка руководящих кадров не поможет, как не разбавляй дерьмо чистой водой, оно не очистится, только испортит добавленную воду. Хватит верить ворам и мошенникам! Пора возвращать утраченное достоинство.
Восстань, Россия!"
Читавший воззвание паренёк наконец замолчал и опустил голову. Но слушатели сидевшие перед застольем на траве молчали. Татьяна Николаевна Стриженова намеривалась оставить подростков одних, чтобы не сковывать их своим присутствием. Она поздравила дочь с днём рождения, подарив ей красивые и, явно дорогие, ажурные серёжки-висюльки, немножко поговорила с ними, и после второго стаканчика сухого вина собралась уезжать. Но дочь попросила её посидеть с ними и послушать сочиняемое ими воззвание к народу.
Выслушав взволнованный призыв - Восстань Россия, Татяна Николаевна спросила.
- Ну и что дальше вы будете делать с этим воззванием?
- Отправим в редакцию газеты Моська.
- Она уже не лает на слона, а только пыжится быть рупором оппозиции, и такое воззвание она не напечатает.
- Недавно Моська объединилась с Колоколом.
- Альянс двух рвущихся в политику бездарей таки состоялся?
Ребята не понимали. Татьяна Николаевна пояснила.
- Из Моськи после ухода первого редактора, кстати, отца Феди Чебыкина, лайки на слона не получилось. Угодливость перед властями и скупердяйство с сотрудниками редактора и сейчас не позволяет стать газете интересной хотя бы. Она так осталась малотиражной газетёнкой бесплатных объявлений, купи - продажной сводницей молодых идиотов и старых развратников. Колокол Васильева и вовсе никогда газетой не был, выходил несколько раз в год листовкой с дифирамбами себе, главному редактору, в кавычках, Васильеву. Наверное, и вам известен этот комик-общественник по прозвищу Аркаша Райкин. Кем он только не работал и чего только не разваливал. Видно крепко держит на крючке главу администрации, потому и не потомляем, только перемещаем с одной должности на другую. Оба, и ставший издателем Васильев и, ничего не писавший кроме писем редактор Моськи, как нельзя подходят друг другу.
- Чем?
- Такие хамелеонистые товарищи, что не уследишь за их окраской. Перебывали во всех партиях и теперь, видимо, создают Союз пёстрых, чтобы не бросаться в глаза собственной пестротой политической окраски.
- Теперь нет товарищей, господа, - заметил кто-то из ребят.
- Да, нет пока. Мы уже не товарищи, но ещё не господа. А эти "супруги" и вовсе бывшие военные партляляи и сейчас не прекращают сношаться с коммунистами.
Именинница, обойдённая вниманием, недовольно воскликнула. - Ну, хватит о политике. Не интересуют нас уже нетоварищи, как и ещё негоспода.
- Кажется, я знаю автора эссе, - обратилась Стриженова к Гаве. - Правда, год назад оно было написано немного по-другому и, пожалуй, не так хлёстко и зло.
Дружок дочери, крупный и угловатый, и лицом несколько туповатый, как и их уже похожий на "нового русского" сосед по загородному дому Федя Чебыкин, явно её заинтересовал. Она спросила мальчишку.
- Что это за имя у тебя такое - Гава?
Дочь ответила за него. - Гава. Гав-гав. Мой верный Дружок.
- Барбос - Танин сторожевой пёс, - стали шутливо представлять его и подруги.
- Смотри, Тото, самою как бы не растерзал, диковат абы.
- И не дрессирован.
Именинница кокетливо замотала белокурой головкой. - Он меня уже терзает. И так клёво!
Мать на это ни как не отреагировала, и ребята стали смелеть. Все были старше Тани на год, та пошла в школу с шести лет. Заговорили, засмеялись, три пары стали танцевать под мелодию двухкассетного магнитофона. Замахали, утрируя бесстыдство движений голыми попками в бикини, эротическую макарену, ласкаясь с нарочитой откровенностью, изображая групповой стриптиз. Только два уже не по возрасту тяжеловесных подростка, Гава и Федя, со своими изнеженно беленькими подружками остались со Стриженовой у достархана на траве.
Стриженова-старшая продолжала смотреть на Гаву вопросительно, и тот ответил.
- Гаврила Геннадьевич Замятин, к вашим услугам.
Женщина удивилась. - Уж не Геннадия ли Замятина сын?
- Одни с мамкой живём.
Мальчишка неожиданно покраснел, и она поняла причину. - Чем он сейчас занимается?
Замятин недовольно вымолвил. - Кто он, меня не интересует.
- Ну и зря. Твой отец незаурядная личность.
Гава растерянно уставился на неё. Слова вырвались случайно.
- Виктор Аркадьевич Васильев сказал, что отец мой пьяница и обыкновенный уголовник. И мама это подтверждает. И справка у нас из горсуда, что его осудили за убийство милиционера в 1992 году.
- Ты что, сотрудничаешь с этим клоуном Васильевым? Он сам вор и алкаш, выгнанный из армии за пьянство, а потом и из милиции. Он не то, что писать, говорить не может, и сотрудничает плодотворно только с шестёрками и стукачами.
- Сейчас я веду опрос молодёжи о возможных кандидатах в горсовет, куда намерен баллотироваться Васильев. Студенты, например, намерены голосовать за него. И нашему городу нужен свой Жириновский, будет кому бить депутанские морды.
- Депутанские! - рассмеялась женщина и, не удержавшись, приобняла серьёзного мальчишку.
Сказала ему доверительно. - В тюрьме, Гаврик, сидят разные люди. И правозащитники Ковалёв и Новодворская тоже отбывали срок заключения.
- Мой отец такой же, как этот зачуханный рыцарь чеченских отморозков Ковалёв и ядовитая очковая змея, правоненавистница России Новодворская?
Татьяна Николаевна снова рассмеялась на такие своеобразные характеристики известных всему миру диссидентов и согласилась. - Да, да. Они всё ещё не вышли из советского времени.
- Не хотят из него выходить, ибо злопыхать будет не о чем. Это такие же платные адвокаты буржуазной демократии, и так же ворочают правами человека, как дышлом закона, в сторону того, кто заплатит.
- Кстати, Гаврик, ваши отцы, твой и Тани почти братья, дядя и племянник по рождению, ровесники и воспитывались вместе. Мама твоя, скажу объективности ради, папу твоего не праздновала и, попросту, его охмурила, так сказать, оженив на себе.
- Как? - вырвалось у растерявшегося мальчишки.
- Буквально, затащила на себя и забеременела. А потом пришла к его родителям.
Таня резко осадила мать. - Ну, ты, мама, и почтальонка! Прекращай чужие письма читать.
- Прости Тото, не смогла смолчать. Но отцы ваши замечательные люди, выдающиеся даже в своём роде. Родились только не вовремя. И не в той стране.
- Ну и хватит об этом.
Стриженова-старшая снова взяла руку Гаврика и сказала. - Отец твой оставил у меня кейс с рукописями и своими публикациями, он тоже писал. Просил передать тебе, как повзрослеешь. Я думаю, пора.
- Ну, мама. Ну, что вы канитель здесь разводите?
- Всё, больше не буду вам мешать, уезжаю. Надеюсь, найдёте дорогу к своему лагерю отдыха? Тут чуть больше двух километров прямиком по лесу пройти.
Ребята, все по парам, сидели за достарханом, цветастой одноразовой скатертью на траве с обильной и разнообразной закуской, и ели без особого аппетита. Они расположились под раскидистой одиночной липой на небольшой поляне у подёрнутой ряской заводи. Этот уголок природы был до умиления таким русским! Пейзаж с холмистыми перелесками и извилистой речушкой напоминали какую-то картину Левитана. Стриженова по настоянию дочери позволила им выпить, поставив по две бутылки шампанского и сухого вина и бутылку ликёра Амаретто. Она убедилась, для восьми пятнадцатилетних подростков это было не много.
Но ребята стали просить её остаться с ними. - Посидите с нами. Мы не заражены западной попа - культурой. И вы тоже, такая русская!
- А зачем быть русским?
- Советский народ не состоялся, - заявил Замятин и хмуро спросил. - И кем же по национальности вы нам предлагаете стать?
Стриженова фыркнула. - Советский народ не состоялся, а русским с каждым годом оставаться становиться всё более и более неприлично.
- Новые русские в малиновых пиджаках и с растопыренными при жестикуляции пальцами лучше?
- Это и есть - русские, прилагательные к любой примитивной культуре. Последнее, что осталось после коммунистов от России, уничтожают гайдаровские чубайсята. Мы становимся сборной нацией, как янки. Они или западная Европа нас снивелируют, окончательно приложат к себе сырьевым придатком, как банановые республики.
- Эта прилагательность наша и есть суть русской нации, - возразил Гаврик. - Мы не завоевали эту страну, а мирно приложили к себе населяющие её народы, не ассимилируя их, что произошло в других странах. Запад есть запад, восток есть восток. А мы другие! Такими и останемся, подавив криминальный мятеж захвативших власть по подонков.
- Зря мы не ассимилировали другие народы. Лет через сто они нас самих сделают национальным меньшинством.
Татьяну Николаевну поддержали. - Ни одна многонациональная страна не живёт без национальных конфликтов и не процветает. Даже чехи со словаками не ужились, как и мы с украинцами. Нельзя в таких больших количествах запускать в Россию мусульман.
- Да уж не комсомольцы ли вы?
Замятин воскликнул. - Создаём социал - демократическую партию. Кстати, не поможите найти устав социал-демократической партии Германии?
Стриженова от удивления ничего не могла сказать. Дочь осадила Гаву, хотя остальные слушали, отнюдь, не только из вежливости. - Хватит вам эту политику мусолить. День рождения у меня, али что?
И засмеялась, обняв своего серьёзного дружка. - Мама, это твой почти - зять. Пора ближе знакомиться.
Одна из девочек цинично фыркнула. - Первая любовь всегда проходит.
Таня осердилась. - Это вы - проходные. А мы с Гавой даже не первые друг для друга, а единственные.
- И умрёте в один день?
- К нашей старости изобретут эликсир бессмертия.
Замятин краснел и, не выдержав, резко поднялся и ушёл к заводи, бросившись в воду. Побежали за ним и остальные. Осталась только Таня. Мать сказала ей.
- Тото! Люби его.
- А я что делаю?
- Блядуешь с ним.
Таня вскочила. - Хотела бы, но с ним любви не получается, - и тоже побежала к заводи, оставив мать в некоторой оторопи.
Плескались в воде ребята довольно долго и вернулись продрогшие. Со смехом допили остатки вина и примолкли. Присутствие ухоженной и солидной женщины, всё же, немного сковывало ребят и Таня, поняв это, распорядилась.
- Спасибочки мамочке, урок твой пошёл всем на пользу, вези нас обратно. Мне ещё надо к дискотеке праздничный стол соорудить.
На этот раз никто не возражал, они быстро собрались и, погрузив всё в микроавтобус, на котором приехала Стриженова, покатили обратно, запев старую советскую песню.
- То берёзка, то рябина, куст ракиты над рекой. Край родной, на век любимый. Где найдёшь ещё такой?
Стриженова даже умилилась и стала успокаиваться после резких слов дочери. Компания у них, как сама Тото сказала, подобралась классная.
Подъехав к воротам с надписью по верху - подростковый лагерь отдыха - Юность, Стриженова тоже вышла из Газели следом за затолкавшимися подростками и остановилась у открытой дверцы машины, снисходительно улыбаясь. Дочь особенно смачно расцеловала её и довольно воскликнула, трогая руками ажурные сережки в ушах.
- Ну вот, теперь у меня есть по-настоящему женское украшение.
Кто-то из ребят фыркнул. - Тото, теперь не ходи одна без своего Барбоса, сорвут вместе с ушами.
Она взорвалась. - Сказала! Дружком его зовите. И меня хватит детским именем обзывать.
Татьяна Николаевна воскликнула. - Как вы торопитесь стать взрослыми.
- Сама всё время твердишь, вспоминая - это было глупое детство. Надо пораньше выходить из него.
- И куда, интересно?
- В свои интересы.
- Для этого надо вначале стать взрослым, чтобы знать чего ты на самом деле хочешь.
Таня фыркнула. - Хотение и есть знание того чего хочешь.
- Исполнение собственных желаний чаще наносит вред. Особенно в юности. Чтобы чего-то добиться - не надо лениться, а много трудиться.
- Работай! Работай! Работай! И будешь с большущим горбом
Заговорили и ребята без стеснения.
- Подавление собственных желаний вдалбливали народу коммунисты, чтобы рабочий человек больше пахал и меньше брал.
- Лень - двигатель прогресса, а не суета сует, осужденная всеми религиями и философами мира.
- Истина в вине! То есть, в кайфе. В нирване упоительных чувств. Не красота и любовь, а свободный секс и неспортивные, без состязания, развлечения спасут и вылечат человечество, как от физических, так и от душевных недугов и моральных комплексов.
Стриженова возразила. - Без моральной узды человек бесится, что сейчас и происходит в нашей стране. Чечня тому самое страшное подтверждение.
- Солженицын ещё в шестидесятых годах сказал, что чеченцы воровская нация. Сейчас из Чечни охранники ушли, вот они и беспредельничают, уничтожая уже самих себя.
- Секс это приятное развлечение, активное и чувственное общение без угнетения одного другим. Ты не только берёшь, но и даёшь удовольствие в сексуальной дружбе.
- Развлечение, - кривилась немного растерянная женщина.
- Хиппи гениально правы в своём основном кредо. Я люблю всех, все любят меня. Но, увы, СПИД. Поэтому надо создавать не социал - демократическую партию, а что-то наподобие большой первобытной семьи.
- Голый секс без любви и моральных правил?
- Секс, это оборотная сторона морали, одной и той же медали.
- Антиморально насилие, но не удовольствие по обоюдному согласию.
Стриженова удивилась. - Вы уже практикуете оборотную сторону такой морали?
- Не закомплексовываемся на устаревших понятиях о взаимоотношении полов.
Откровеннее всех говорила дочь, и это матери было не очень приятно.
- Объясните доступнее, что сие обозначает для девушки, собирающейся стать матерью.
- Тоже что и для юноши.
- Слышала я о брючницах. И вы тоже такими хотите стать?
- Мужчины все сплошь бабники, а нам выходит этого нельзя?
Татьяна Николаевна не могла ответить, немного шокированная, слишком всё просто и очевидно было у них, и лишь фыркнула. - Пора вам цитатник свой издавать.
Ребята переглянулись, будто она натолкнула их на мысль. - А что? Это идея!
Пора было уезжать, напоследок Татьяна Николаевна всё же предостерегла их.
- Вот вы сейчас любитесь, вернее, сексуальничаете открыто. Но многим из вас потом эти сексуальные связи могут принести неприятности. Я имею в виду девочек. Русский мужик, даже образованный, в душе остаётся азиатом и очень ревнив.
- Мама, ты безнадёжно устарела. Эти мальчишки уже мужиками не станут.
- Вы говорите чужими словами.
- Да, уважаемые родители, - не вашими. И ваше героическое бытиё ради подлых и преступных правителей, но не страны, мы не понимаем.
- Не обольщайтесь демократией, а вы девочки - женским равноправием.
- Почему?
- Демократия даёт свободу только сильному или богатому. И в свободном обществе соблазняют или насилуют, покупают и продают, бросают, почему-то в основном только женщин.
- Теперь и женщина так же соблазняет или покупает мужчину. И бросает, и продаёт. Обычно женщина инициатор развода и причина адюльтера, - высказался и флегматичный Барбос Замятин со вздохом и невольно посмотрел на свою Тотошку.
Та снисходительно заулыбалась, она явно рисовалась, показывая матери своё лидерство в компании:
- Или не видишь? В ресторанных кабинетиках обычно уединяются девочка с дядечкой, тётенька с мальчиком. Старые супружеские пары дружат с молодыми. И бордели для женщин появились. А брючниц сколько развелось! Хватит нас, мама, нянчить. Мы взрослеем...
- Не взрослеем мы, а скучнеем, изнашиваемся. Привыкаем к плохому и начинаем его потреблять.
- Ма! Не надоело цитировать банальности? Пойми, мы - другие, - отвергла дочь.
- Раньше, девчонки уже в четырнадцать лет замуж выходили, а нам уже пятнадцать.
- Вот видите, опять различие полов.
- Не различие, а двуединство. Мы два взаимосвязанных органа единого существа и только половой акт ощущаем по-своему. Что матриархат, что патриархат только разделяли целостность человеческой натуры. Появление бисексуалов это протест и напоминание природы, что нельзя разделять нас по половым признакам, кроме как в воспроизводстве потомства. Поэтому человечество и подошло к равенству полов и сексуальных отношений. Всё должно быть как в природе. У зверей самки, обычно, более удачливы в охоте и добывании пищи. Самка выбирает. А самец невестится.
- Петушится.
- Всё то мы знаем. А мне надоело быть крутой бабой.
- Проголосовали и проиграли!
- Ты о чём?
- Албания разрушила свои МММ, а нарядно переизбранный вами Ельцин заявил, никакого обмена не будет. Само правительство народные денежки из пирамид грабануло.
Но девочки опять вернулись к своей теме, да и со взрослой было увлекательнее спорить.
- Мы не бабы и тем более не самки. Такие же человеки, и лишь половой орган у нас устроен по другому с мужчиной.
- Только в развитых странах женщина равноправна и не ограничена ни в сексе, ни в общественно-политической, творческой и любой деятельности. Отсталые страны так и останутся отсталыми пока женщина не получит равные права в обществе.
- Не торопитесь уходить из детства. Во взрослой жизни не так уж и много радостей.
Стриженова грустно улыбнулась и покачала головой. Ребята вновь примолкли, остановившись стайкой у решетчатых ворот. И сейчас они немного стеснялись, хотя Стриженова оказалась вполне современной мамкой. И одета была крайне просто, в светлые полотняные брючки чуть ниже колен и белые босоножки. Клетчатая рубашка с короткими рукавами хорошо подчеркивала не очень большую грудь. Её можно было принять за их старшую подругу, лицо было свежее, как у совсем ещё молодой женщины. Она спросила, закрывая интересную только для подростков давно изжеванную тему о равенстве полов.
- Ну, как пикничок, понравился?
- Да! Да, Татьяна Николаевна. Все было замечательно, - загомонили наперебой девчонки.
Лагерь отдыха был пуст, лишь одиноко трепетал на ветру российский флаг на высоком флагштоке перед одноэтажным панельным корпусом клуба - столовой. Вокруг среди редких деревьев стояли сборные модули многоместных спален. Татьяна Николаевна стала прощаться. Все девочки по очереди расцеловались с нею, мальчишки крикнули, до свидания, и она села за руль. Но дверцу не закрывала. Ей что-то взгрустнулось.
- Ну, вот и вы становитесь взрослыми. Только рано о замужестве думаете.
Таня, рисуясь перед матерью, фыркнула. - Дура, штоль, с ранья с пеленками возиться?
Лобастый, карикатурно крутой здоровяк хмыкнул. - И мужу исподнее стирать.
- Перебьется у меня муж. Сам будет свои трусы и носки стирать. И кухня напополам.
- Перегородку поставишь?
- Шаляпин! Тебе лучше жевать, чем говорить. Может, тогда за нормального бугая сойдешь.
- Чукчонки уже на стерв косить стали?
Стриженова рассмеялась. - Мальчишек бугаями зовете? Ну, ладно, они на бычков немного похожи. А почему девочек - чукчонками?
- Глупенькие ещё, но уже не девочки
Фраза повисла в воздухе, и все в раз замолчали, поняв, что перебрали. Даже мадам покоробила такая вольность. Она поспешила включить мотор и сделала вид, что последнюю фразу не расслышала. Махая рукой в открытое окно, стала разворачивать машину.
* * *
Проводив машину глазами, ребята вновь заговорили
- И бугаи не быки. Нам самим приходится выжимать из вас удовольствие.
- Бугаям надо в моральном стойле стоять, а выпустишь, так же как с Чечней, не по уму и с нами будете воевать.
- Ой, а вы, попробовали в кусточках "про это" в натуре, и уже не дуры.
- С вами чего попробуешь? Только хвалебную трепотню о себе, будто вы всё уже видели и всё знаете. А сами на всю жизнь останетесь пацанами, играющими роль мужчины.
- Десантника небо делает мужчиной, а мы вас.
- А тебя, кто обабил?
- Пацан! Ты меня только омамил. Не мужчиной, а моим сыночком стал.
Тут уж все девчонки рассмеялись и стали покровительственно ласкать своих "деточек".
- Незрелый банан или морковка женщинами их делают.
- Мы сами себя делаем!
- Штамповки вы западные.
- Под СПИД - инфо лажанулись! И звезданулись.
- Мы надёжные западные штамповки, а вы - самодельное русское фуфло! Подделка.
- В России ничего стоящего не делают, и всех хуже - мужиков.
- Штамповки, по западным меркам, тоже дешёвки.
- А что с вас возьмёшь? Поэтому и приходится за так отдаваться, вас жалеючи.
- Милостыньку подаём, а они ещё недовольны.
- Мамка у меня простая и просто говорит старшему брату, - ну, кто ты без бабы?
- Плейбой!
- Идиоты! Задрочились на порнуху.
- Ваатще! Какими вы будете мужчинами, если с зайца берёте пример?
- Нам тоже их эмблема свободы - заячьи уши, не нравится.
- Уроды! Плейбой, это и есть заяц. Заяц, который трепаться не любит.
- И палки у него нет, сподручными материалами из секс-шопа обходится.
- А вы то кто? Кем будете?
Таня Стриженова демонстративно выставилась, изображая, и произнесла значительно.
- С утра леди, на ночь - блядь. Вот кем должна красивая девушка стать, чтобы в жизни этой не прозябать!
Девочки явно были умнее и язвительнее, и парни замолчали, исчерпав свои умственные возможности. Компания была своеобразна, все девчонки, кроме одной, явно из "новых русских", как и Федька Чебыкин - Шаляпин. Он буквально подобрал свою Золушку ещё в пятом классе, когда она упала в голодный обморок на уроке физкультуры. Таня демонстративно вытащила упаковку контрацептивов и проглотила таблетку, потом прошептала хамовато:
- Пацаны, усекайте! В лагере кроме обслуги, похоже, ни кого нет. Еще не вернулись с экскурсии.
Ребята усекали. - Расползаемся по комнатам.
- Ай-ловью будем ловить с комфортом.
- Точняк! Не секс у нас в кустах, а самый банальный трах!
- Жопа вся комарьем искусана.
- Хи-и! У моего Федечки-и, - смущённо хихикнула беленькая и лупоглазая Золушка. - И яички в пупырышках. Волосёнки выпрямить и кактус в штанах.
- И ты, Зоюшка, такая скромница, всё это рассматривала?
- Придурки! Если мы за вами смотреть не будем, грязью зарастёте.
- Девчонки, о чём базарим? Погнали, чтоб побыстрее нам кайф вогнали.
- И их утешим порнухой. Примем их сопение за сексуальное пение.
- Женщина любит ушами только у мусульман.
- Русская девочка любит, когда ей милый долгоиграющую палку с азартом влупит.
Девчонки просто издевались над своими бой-френдами, завизжав, подражая известной песне.
- Мне б такого! Мне б такого! Мне б такого!
Одна из девчонок предложила. - Хватит теорию пуржить, пора в натуре всех любить! Все идём в наш спальный корпус!
- Хи-и... А не слишком круто будет?
- Опытом обменяемся. А то так и состаримся раньше времени от зависти и скуки без крутой порнухи.
Замятин скривился. - От грязной групповухи.
- Хорошо твоей Таньке, ей сама мама противозачаточные достаёт. А для нас проблема предохраняться.
- При чём тут это?
- От курортного романа, когда почти ежедневно меняешь партнёра, не забеременеешь.
- Пошли на карусель крутить ромашку, - выкрикнула девчонка.
Смеясь и юродствуя, все побежали в один спальный корпус. Лишь Гаврик упёрся.
- С тобою я не отдыхающий.
- Ты - мудак!
- А ты созрела для блядства.
- Хочу если!
- Иди без меня в кучу.
- Чтобы сделать окончательный выбор, надо иметь этот выбор.
- Вот иди и выбирай.
Поняв, что не переубедит, с досадливым визгом Таня затащила Гаврика в его же спальню с десятком коек. Толкнула сердито в постель и стала раздеваться, изображая стриптиз - герлз на подиуме. Гибкое тело с уже выпуклыми женскими формами тут же привело Гаврика в трепет. Она сама скинула с него шорты и майку и, цапнув за торчавший, отскочила, дразнясь. Он стал гоняться за нею. Но потное девичье тело выскальзывало из рук. Да и волновало до дрожи, особенно круто вздёрнутые орешковые ягодички не широких ещё бедер. И пися у неё была брита, нахально топорщилась нежной припухлостью. Наконец она позволила ему поймать себя. Сердясь, он ухватил её за талию и прижался щекой к попке, а потом стал насаживать на себя с ворчанием.
- Сама доводишь до белого каления, а потом...
- А ты держись! Ну, какой ты, право, торопыга, - вильнув задом, сорвалась она.
Вывернулась и привалила его к спинке кровати, села над ним на корточки, выпятив пирожок плоти. Раздвинула разрез влагалища и подставила над мошонкой, изогнувшись, задорно рассмеялась. Член будто из неё торчал.
- Сама тебя буду ...!
Стала ещё сильнее изгибаться в мостике, но он уже не мог терпеть, осадил на спину, и вонзился с протяжным вздохом в упругую влажность. Азартно задвигал бёдрами.
- Тото! Как я люблю тебя!
- Плохо, - простонала она капризно. - Плохо! Женщину надо готовить к соитию.
- Неужели тебе не хватает?
- Разнообразия хочется.
Но он уже тяжело дышал, хватая за нахально торчавшие грудки с выглядевшими большими сосками уже мало чего соображая. - Тото! Я люблю тебя! Люблю! Люблю!
- А ты не люби - .., - хамела она хнычущим голосом, уходя в оргазм от этих страстных слов и азартных до боли движений, сама быстрее замахала бёдрами, и застонала протяжно... Но не успевала, он задрожал, выплескивая сгусток страсти и глухо зарычал обмякая. Таня ещё какое-то время билась в него лобком вхолостую, но, видно, устала и начала медленно обмякать, досадливо повизгивая.
- Ну, никак, никак я не кончу.
Видно было, Замятин сильно переживал за свой непродолжительный для любимой оргазм. Но Таня скоро успокоилась и стала лениво массировать его гениталии. Повернулась к паху лицом, рассматривая и потребовала.
- И ты ласкай!
Она лежала на боку, отставив ногу и он, огладив нежную кожу бёдер, с двух сторон обхватил припухлость влагалища, раздвинул тугую щёлку и провёл пальцем по розовой мякоти влагалища.
- Поцеловал бы кис-кис, поцелуйку мою. Она то тебе полный кайф делает.
Но он лишь угрюмо засопел, продолжая поглаживание.
- Не пылесось в постели! Или грязь на моём теле?
Гаврик молчал. Она снова визгнула.
- Девчонки уже по всякому трахаются. Им не брезгуют делать минет.
- Тото, но...
- Хочу если! Надоела уже эта примитивщина. Поэтому я и не могу кончить.
- В ванной это надо делать.
- И ванной опять начнёшь свои чистенькие губки в сторону воротить.
- Не буду, - пообещал он уныло.
- Я знаю, что не будешь.
- Тото, это выше моих сил. Брезгливость моя, как припадочная болезнь.
Он всё же чмокнул её в раскрытый пальцами розовый ротик влагалища, но очень поспешно. Не удержавшись, сплюнул и вытер губы о край простыни едва сдерживая подступавшую тошноту.
Таня фыркнула досадливо. - Как баба беременная.
Наконец Таня снова подняла у него желание. И они опять отдались друг другу уже осмысленнее и дольше.
Вскоре Гаврик почувствовал её влажное расслабление внутри, даже захлюпало...
- Ну, вот видишь? Ведь кончила...
- А! - фыркнула она. - Я просто наелась.
- А что тебе надо?
- Более вкусненького.
Гаврик откинулся на спину, поднял тоскливый взгляд в потолок. Она тоже отвернулась от него...
Как-то незаметно они заснули...
* * *
Топот ног ошеломил их своей внезапностью. В комнату ворвалась визжавшая стая мальчишек. Таня быстро пришла в себя и, схватив свой пляжный сарафанчик, как была голой, рыбкой нырнула в затянутое марлей окно. Вбежавшие в комнату ребята только и видели мелькнувший, как в быстром кадре, хорошенький девичий зад и восторженно загудели.
- Вот это стриптиз! Круто так! Класс!
- Черт! Не успел сфоткать.
На эти крики и вошла в комнату женщина. Еще молодая воспитательница замерла поначалу в растерянности. Гаврик Замятин был совершенно гол и только начал натягивать на ноги трусы. Танины трусики в постели она заметила первой и шагнула к кровати, но задержалась, видимо, брезгуя взять их руками. Этим и воспользовались, шнырявшие шустрыми зверьками ребята, трусики пропали в озорной ехидной своре.
Воспитательница вскрикнула, багровея. - Отдайте немедленно!
- А ничего не было, Валентина Сергевна. Это вам показалось.
- Да как вы могли подумать такое?
- Мы не такие.
- Будем такими. С такими подозрениями.
Лицо воспитательницы пунцовело от злости. А озорники продолжали глумиться над нею:
- И в окно ни кто не выпрыгивал.
- Его еще утром порвали. Кто-то швырнул в него подушку.
- Вот, редиска. И не признаётся нехороший мальчишка Плохиш.
Воспитательница вдруг быстро шагнула в проход между кроватями и, нагнувшись, выудила из смятой постели подаренную Тане на день рождения сережку. Приходивший в себя Замятин снова растерялся. Хотел, было выхватить золотую висюльку из рук воспитательницы, но она стремительно выскочила в дверь, выкрикнув удовлетворённо.
- Ясно, кто может иметь такие дорогие безделушки.
Кто-то из ребят нагнал мраков. - Барбос! Ни для кого не секрет, что Танька Стриженова была с тобой в постели. Линяйте домой. Иначе устроят вам такое позорище!
Тем же ходом, что и его подружка, Замятин махнул в окно и долго ждал друзей в месте сбора за забором лагеря в чахлом лесочке. Таня появилась одна и истерично, в большой панике, сообщила:
- Я убежала. А их повели в санчасть брать пробу на алкоголь.
Объяснять не надо было, что грозило её матери за спаивание малолеток.
- Гава! Поезжай к маме в Барский посёлок, дом наш единственный, теремок русский. Ты мальчишка, доберешься, как-нибудь, на попутках. А я боюсь, сейчас насилуют на каждом шагу. Все! Все ей расскажи. Пусть принимает самые крутые меры.
Она протянула ему оставшуюся сережку и не удержалась от театральности:
- Пусть это будет твоим талисманом дамы сердца! Вернешь мне её перед свадьбой. А ту сережку мама
заберет у воспиталки. Венчаться с тобой я буду в них.
* * *
Спустя несколько часов, уже за полночь, Гаврик стучал во врезанную в высокий забор калитку. Молодой таксист вышел из машины и хмыкнул, узнавая единственный здесь двухэтажный дом под русскую старину, вокруг высились в основном готические крыши.
- О! Да это, ни как, вилла королевы блядей, хозяйки бардака Тихие зори, Таньки - Золотой Рыбки.
Гаврик удивлённо уставился на молодого парня, для него это было открытием.
Он переспросил растеряно. - Кабарэ и спортивные, и оздоровительные залы ...
- Ага! Прикрытие для борделя. Массажные кабинетики для минетика, сауны для порнухи, и бассейн для групповухи. Огромаднейший комплекс сексуальных и азартных услуг. Там и рулетку крутят.
Однако, как громко Гаврик не стучал, никто не откликнулся, пришлось лезть через забор. Здесь он не бывал, с Таней они встречались в их большой квартире в городе. Хотя и этот, так называемый Барский посёлок, находился почти в центре в заповедной зоне отдыха. Дверь веранды ему открыла некрасивая и уже не молодая женщина в пеньюаре, голая под ним в одних только трусах и сильно пьяная.
Она грубо спросила, увидев мальчишку. - Заблудился, что ли?
- Я к Стриженовой, - сердито вымолвил Замятин.
И та рявкнула, как гренадёр, как писали в старину. - Рыбонька! Ты что, за крышу задолжала? Навроде рекитёра к тебе. Крутой мальчик приканал.
Стриженова выскочила на веранду такая же прозрачная, как и ее гостья. И на мгновенье опешила. Но от пьяного волнения, видно, забыла в каком она виде и подскочила к мальчишке. Тот даже отпрянул от нее. Вышли ещё несколько гостей в таком же не скромном одеянии. В глаза бросилось, что мужчины были гораздо моложе своих подруг.
- Гаврик, что с Тото? Что с ней случилось?
- Она здорова, - он едва держался от волнения. - Неприятности другого рода. И вам они тоже грозят.
- Чем? - поморщившись, спросила Стриженова.
- Ребят повели в медсанчасть брать пробу на алкоголь.
Стриженова успокоилась и фыркнула развязно. - Я теперь в депутаты не баллотируюсь. Скажете, что выпили после меня. Вам за это разве что оценку за поведение снизят.
- Тут совсем другое. Нас с Таней воспитательница прихватила в постели. И улику подобрала - серёжку.
Стриженова снисходительно смотрела на него, Гаврику стало неприятно.
Он попросил. - За такси надо заплатить.
- Расплатитесь, - глянула она на гостей и предложила ему с добродушной иронией. - Иди в Танину комнату, почти - зять. Обживайся.
Он покраснел от такой двусмысленности и отказался. - Нет, пойду домой, мама будет беспокоиться.
- Куда в ночь?
Но мальчишка всё равно порывался уйти. И она привела последний аргумент.
- Мы все сейчас уедем. Если задержимся, можешь в полседьмого утра уехать домой на троллейбусе. И папин кейс здесь. Он его у меня в конце 91 года оставил перед арестом. Ты хоть знаешь, за что он сидел?
- За убийство, - угрюмо буркнул Гаврик, всё больше раздражаясь двуликости Стриженовой.
Но пьяная женщина продолжала говорить. - Убийства разные бывают. Твой отец убил убийцу своего друга, а перед тем спас меня от него.
Гаврик говорить не хотел и попросил. - Покажите, где мне спать.
- Иди наверх. Это Танина территория и располагайся где тебе будет удобно.
Она провела в просторную прихожую с лестницей на второй этаж и, вспомнив, остановила.
- Погоди, сейчас кейс принесу, - и пошла в комнаты, распоряжаясь. - Мальчики! Живо собирайтесь. Форма одежды - боевая. Надо будет кое-кому шороху навести.
Ждал недолго. Скоро Стриженова вернулась с потрёпанным кейсом в руках и протянула ему.
- Иди. Там у неё и всё из еды найдёшь. И телик с международными каналами. Гаврик, может она от этих маде ин не наших программ такая шибко по западному современная? - опять не отставала от него пьяная женщина.
Он не удержался от колкости. - Да и вы ретро отношения, я вижу, только проповедуете...
- Ты о моей компании? И зря. Тут все свои. Я, кстати, ждала мужа, он склонен, всё же вернуться ко мне. Но у него служба такая беспокойная. И не знаю, почему не пришёл. Хотели дочке сюрприз сделать...
- Можно, я пойду отдыхать? - буркнул Гаврик и, не дожидаясь разрешения, пошёл вверх по лестнице, услышав лишь коровий вздох за спиной и возглас. - Гаврик, а этот терем построен по проекту твоего папы. Он ведь архитектор по образованию, но сразу по окончании института пошёл набираться опыту простым прорабом...
С верхней лестничной площадки Замятин вошёл в тёмный зал, но не стал искать выключатель, толкнул дверь рядом и включил свет. Это была девичья спаленка, но не современная под попсу, без календарей со звёздами эстрады. Стоял лишь узкий шифоньр и остеклённый шкафчик с сувенирами, столик-бюро с вычурными ножками и пуфиками вместо стульев, трельяж и теле - радио - магнитофонное устройство по углам. Такого он даже по телику не видел. Кровать, и вовсе, была французская. Это и поразило неприятно Гаврика. Одному на таком огромном поле спать будет неуютно, если не страшно. Он долго стоял немного подавленный. Так ему понравилась мать Тани! А тут... Главное обстановка. В такой шикарной обстановке во всех российских фильмам живут только очень плохие люди. Преступники. О двуличности Золотой рыбки можно было судить и по довольно скромно обставленной городской квартире где он часто бывал, почти ежедневно, делая с Таней уроки и занимались любовью. Сексом! Гаврик невольно сплюнул от безликого американизма..
А внизу ещё долго шумели. За окном уже занималась заря, становилось совсем светло. И только когда окончательно установилась тишина, Гаврик шумно вздохнул и поставил кейс на палас. Глянул на часы, ещё не было трёх, и неожиданно сел на мягкий ковёр, раскрыл выглядевший здесь грязным булыжником, кейс. Он был почти пуст. Лишь несколько довольно пухлых папок-скоросшивателей. Взял он верхнюю, без любопытства, просто так, и раскрыл её. В ней были подшиты газетные вырезки, третья страница газетных номеров, рубрика наши публикации. И стал читать, чтобы отвлечься от ошеломивших его впечатлений этого дня.
ПРОИСК ИМПЕРИАЛИЗМА
В тот яркий и солнечный день на запруженной автобусами площади австрийской столицы перед парком-мемориалом павших советских воинов гремела русская музыка.
- День Победы порохом пропах...День Победы со слезами на глазах...День Победы... День Победы...
Но не все, выходившие из парка, русские ветераны выглядели победителями, уж очень снисходительно посматривали на них австрийцы. И большинство советских ветеранов, таких похожих в своих одинаковых костюмах, угрюмо озирались, чертыхаясь от зависти сквозь зубы. Хмурился и довольно рослый, прямо, золотоволосый юноша в темном костюме с галстуком, шедший об руку с высокой костистой старухой в чёрном платье и вдовьем платке.
- Внучек, - чуть заметно пришепётывала она. - Собираешься на войну, обзаведись потомством. Ты последний Стриженов. Вот уже несколько поколений вы на грани исчезновения. А мужчины и вовсе, едва доживают до тридцати лет.
Внук не отвечал, и после короткой паузы она продолжила мягко пилить его.
- Зачем тебе Афганистан? Не наша это война. Да и не война это, а карательная экспедиция.
- Бабуля! Если армия воюет, где должен находиться её офицер? А я, тем более, заканчиваю курсы армейской разведки, мне нужна практика. Не игровая, а боевая. Что это за офицер-разведчик не нюхавший пороха?
Они уже выходили из ворот, когда их окликнул одышливый старческий голос:
- Анна, Андрей, погодьте! Дмитривна, стой, чо скажу.
Можно было не торопиться у автобусов стояло лишь по нескольку человек, и то самые молодые из советских туристов. Они отошли к ограде и остановились, поджидая спешившего к ним ветерана с несколькими медалями на лацканах черного двубортного пиджака. Остановились рядом и высокий ухоженный австриец с молодой рослой девушкой в коротеньком голубом платьице, вроде туники, на длинных бретельках. Андрей отшагнул от них и встал чуть поодаль. Но и девушка подошла к нему, будто специально, выставив перед ним сочное тело с открытой едва ли не до сосков грудью. Связь с иностранцами ему была ни к чему, и он отступил еще дальше. Но и девушка опять приблизилась к нему, улыбаясь как-то уж через чур благожелательно. Это уж было совсем ни к чему. И Андрей с подчеркнутым вниманием стал слушать разговор пожилых людей. Русский дед частил деревенской скороговоркой:
- Дмитривна! Наши это, оказывается, немцы. Батька Питера Петровича из пленных. Батрачил у них. Вот и получилась, значится, у него с евоной маткой интернациональна любовь. Ну да. Дело бытовое - не запретишь, особенно когда мужиков нехватка. Вот только, как наши пришли, Петьку забрали. Времечко было, больно т, не цацкались. Ежели в плену был, все! Враг народу! Нах, Воркута! Поди и сгиб, бедолага, где ни то в лагерях. Питер все пишет, но никто не откликается. Вот он и хочет нас в это дело впрячь. Говорит, народная дипломатия лучше государственной. Хочет, что б мы поискали его родичей. А ты, Анна, грамотна. И начальства больно т не побздехивашь. Вот я и подумал...
-Поликарпыч! - одернула старика Анна Дмитриевна. - Все собрал в кучу, ничего не поймешь. Да и за выражениями следи - не дома.
Она бросила короткий взгляд на Андрея и произнесла без энтузиазма:
- Переводчика надо пригласить.
Австриец шагнул к ним ближе и заявил на вполне сносном русском:
- Перъевод нье нужна. Разрешайт знакомиться. Я есть - Питер Виллер. Бизнесмен. Это мой дочь Катарина. Завершай учеба гуманитарни университат.
Девушка перед Андреем сделала книксен и тоже выдала ему по-русски:
- Катарина ретро имя. Зовьи менья - Кетрин. Кет.
Русскому парню ничего не оставалось, как буркнуть свое имя и отвесить легкий поклон.
Бабушка представилась. - Анна Стриженова, как вы говорите здесь, бывший профсоюзный функционер. Андрей, внук погибшего здесь моего мужа. Лейтенант советской армии.
- О! - смешливо вытаращила и без того несколько навыкат, по телячьи нежные, глаза Катарина.
Но тот с подчеркнутым вниманием слушает разговор старших. Питер Виллер объяснял:
- Ми искайт Пьетр Даньилович Власенкоф. Жил близко ваш город. Село Алкино. Имел дочь Катарина, рожденья наканун война. Ми много писаль розиск, официальни запрос. Отвечай нам уклончиво. Бюрократ вам многа. Потому, прошу вас, делай свой розиск. Расход я покривай и платить за труд буду. Сразу даю аванс.
Но Анна Дмитриевна мягко его перебила. - Нет, нет, Питер. За ваши деньги нас могут наказать. Мы и без этого будем искать ваших родственников, если они выжили. Дело в том, что и после войны, в нашем крае был сильный голод. Так что, шансов мало. Тем более они родственники пленного. Значит, поддержки у них не было никакой.
Питер воскликнул благодарно. - О! Я зналь бескорыстье руссишь народ. Заранее благодарью и прошу принимайт приглашенья отобедайт мой дом.
Стриженова затруднялась с ответом и отвела взгляд. Ответил словоохотливый дед:
- Бесполезняк! Наших туристов и в Гедээре, как детсадников, строем и чуть ли не за ручку по улицам водят. А вы, тем более, капстрана.
- Зачьем? - вырвалось у Кетрин.
- Происков империализма боятся, - хмыкнул Поликарпыч и показал пальцем на группу ажиотажно переговаривающихся туристов. - А своих происков не замечают. А оне, вон они...
До них доносились нервные восклицания:
- Колготки! И парфюмерию надо! Женское белье!
- Что смотреть там в музеях и галереях этих? Достопримечательности на открытках посмотрим.
- Едем по магазинам! А мероприятия, какие запланированы, напишем.
Дед крякнул, матюгнувшись по-детски. - В рот, малина! Не праху дедов приехали поклониться, а просто нажиться. Накупят разного барахла и продадут у себя втридорога. Спекулянты, едрит иху мать! И ведь сажают их, почем зря, и на хорошие срока. А все равно нет сладу с имя. Распустил Ленька народ. Ну, ужо погодь. Андропов закрутит гайки. Уже начал Мосторг и Кавказ шерстить. А то, ишь ты, дожили, министры уже спекуляцией занимаются. Сама Галька Брежнева брильянтами из-под полы торгует. Этим-то, чего ещё надо? Зажрались в край! И все мало им. Мало. Всё не нахапаются, падлы ненасытные. Сталина пора поднимать. Не то, точняк, антиреволюция свершится. А у чурок уже и не поймёшь, что творится. Как в Прибалтике, советской властью даже не пахнет. Купи-продай только занимаются. Кроме русских в этой блядской семье народов никто не работает...
- Иван! - вскрикнула Анна Дмитриевна. - Выбирай выражения. Не у себя дома.
- А что? Аль неправду говорю?
- Да замолчишь ты?
Виллеры переглядывались. Улыбка Кет становилась издевательской. Питер чувствовал неловкость. И Стриженова направилась к группе туристов, бросив на ходу:
- Поговорю с переводчиком.
Подошла к аккуратненькому уже немолодому мужчине и заявила без обиняков:
- Вениамин Григорьич! Австрийцы приглашают нас в гости.
Тот сделал страшные глаза. - Стриженова! Вы в своем уме?
Катарина возмущенно спросила. - Общенья с австрийска граждан есть вам амморальни поступка?
Андрей не нашелся что ответить. Отозвался на реплику дед:
- На самом деле. Хрен-те чо и сбоку бантик, будто зеков вывели на экскурсию. Хорошо ещё без овчарок.
Кетрин ехидно фыркнула, перехватив взгляд Андрея. - Боисся, примерни комсомоль!
Тот буркнул ей в пику. - Я даже коммунист, смелая фрейлейн.
Девушка на мгновенье замерла от удивления. Но снова ехидно вымолвила:
- С вам всё ясна. Шаг леви, шаг прави - низзя! Вперъёд победа коммунисмус.
- Сейчас уже не те времена, фройляйн Виллер. И свободы теперь у нас побольше чем у вас. Я то могу шагать в любую сторону, а вот вы без денег - никуда!
- Свободни коммунист за демагогий прятайт свой боисся без конвой по Виен гуляйт?
И ему до того стало за Державу обидно! Он пошёл с Кет Виллер "без конвой по Виен гуляйт"
* * *
Но скоро же политиканствующая Андромеда надоела ему до чертиков. Как у них хорошо, а у нас плохо Андрею и дома надоело обсуждать. А тут он воочию видел, постоянно натыкался взглядом на несоизмеримо высокий уровень жизни австрийцев по сравнению с нами. Однако атмосфера благожелательности, царившая вокруг, отнюдь не умиляла, а скорее раздражала, вызывая мелкотравчатую зависть. Тут пили и любили на каждом шагу. Жить для себя здесь не считалось зазорным. А главное, ни одной хамской морды. У него вырвалось невольно:
- Вы изжили в себе мужика. Не крестьянина-бауэра, а этот субстрат стадной, покорной брыкливости. Аморфную амебность. Жрало и испражняло - простейшее.
Кетрин и вовсе восторжествовала:
- Ми не делям светли будущее для внук. Это он деляй сам по свой вкус и возможност.
Общаться совсем расхотелось. Несмотря на ужасное произношение, у этой красивой язвочки империализма был богатый русский лексикон и хорошее знание изнанки жизни страны Советов. К тому же, сочная девичья плоть, едва прикрытая полупрозрачным платьицем, вызывали совсем другие мысли и чувства.
Тряхнув головой, будто отгоняя досужие мысли, Андрей вымолвил с угрюминкой, не воспринимая болтовни Кет Виллер. - Пожалуй, хватит с меня этой безконвойной прогулки. Скажите, как мне добраться до гостиницы?
Кет порывисто схватила его за руки, остановившись. - Но у нас только начинай взаимопонимай.
Андрей слегка поморщился. - Никогда вы нас, русских, не поймете.
- Зачьем? - воскликнула Кет в своей манере.
Они остановились посреди оживленного тротуара, и она потянула его к переулку, выходившему в небольшой сквер. Грубовато и все с той же угрюминкой Андрей ответил:
- Не было у вас жен декабристов. И королевичи ваши не женились на лягушках.
- Королевич-пастух. Золушка.
- Пастухом королевич притворялся, да и Золушку встретил в образе прекрасной принцессы. И жены князей ваших не шли добровольно за мужьями в рабство.
Кетрин застыла перед ним с широко раскрытыми глазами. Тут только до нее стал доходить истинный смысл русских сказок. А значит, и самой жизни этого непонимаемого всеми народа. Она пролепетала в крайней растерянности:
- Но это есть невозможен подвиг идти пожизненни рабство или жит с мерзка тварь.
Теперь уже Андрей торжествовал:
- И под танки за родину вы не бросались. Не закрывали доты своими телами. Боеприпасы кончались, и немцы в плен сдавались. А русские шли в штыки!
Кетрин молчала, склонив пышноволосую, какого-то неопределенного цвета с белесыми прядками, голову. Но медленно шла, упрямо увлекая его к скверу. Там было летнее кафе. Со столиками под зонтами и эстрадкой. Несколько молодых женщин стояли в очереди перед помостом, на котором раздевалась до евинова вида еще не тридцатилетняя блондинка, пританцовывая и изящно разбрасывая нижнюю одежду по сторонам. Андрей выдернул руку из ладошки Кет.
- Я же сказал, хватит с меня впечатлений.
-Ещье не вечер. Кюшат будэм?
- В смокинге в бардак не ходят.
Кет вытаращила на него глаза. - Но это не есть бордель. У нас можно в такой мест показывайт эротик. Можно вибирайт девюшка на лубов айн момент.
Тут уж Андрей стал понемногу шалеть. Он думал, что в России преувеличивают свободу нравов на Западе, а уж то, что мужья хвастают, если их жён за сто марок - просто анекдот. Но тут всё подтверждалось. К еще не одевшейся, сошедшей с помоста под громкие восторженные крики зрителей, женщине подступил пожилой мужчина и стал отсчитывать ей купюры. Медленно, явно торгуясь. А уже другая раздевалась. Совсем. Потом покрутила мощным задом с клоком волос в паху, и стала делать мостик. Тяжело и коряво. Но довольно соблазнительно. Некоторые смеялись. Поклонников пышных форм было больше, и аплодисменты заглушили издевательские смешки. А торгующаяся парочка скоро договорилась. Девушка выхватила у мужчины купюры и, помахав ими, с задорным криком скрылась за занавеской сбоку эстрады. Нырнул за нею и покупатель любви на один момент. Андрей издевательски хмыкнул.
- Так же у вас и с религией. Не верите, а удовольствие получаете. Ходите в костел или кирху, как в театр на представление.
Теперь уже Кет затруднялась с ответом.
- Найн, не все так деляй. Так поступай супер современни чялявек.
- Скорее, супер дикий...
Но Катарина уклонилась от этой темы, легонько тронула его за плечо и предложила.
- Идьем солидни ресторант.
- На это у меня нет денег.
- Ду майн гаст. Э-э-э...Гость. Я угощай.
Он грубо спросил. - Фрейлейн, что вы от меня хотите?
Кетрин кокетливо засмеялась. - Хотель делять тебье происк империалисмус с ай -ловью.
- А любовь здесь при чем? - не принимал ее тона Андрей, сохраняя серьёзный вид.
- Я есть, как ваш пионэр. Хочью все знайт. Каким ти парэн есть.
- Мне пора в гостиницу.
- Я вам не интерэзант? - обиделась Кет.
- Спасибо за экскурсию. Я много познал за эти неполные два часа.
- Вам не энтерезант, как есть интим общенья разни по образ жизн люди?
И он выдал ей курортный прикол. - Случайные половые связи - это неэтично. Кроме того, они приводят к венерическим заболеваниям, как-то: гонорее, сифилису и так далее.
Но она перебила его, успокаивая. - Ми делям безопасни секс. Кандом в Аустрия не есть дефицитни товар и ми его всегда имеем с собой для подобни пикантни приключенья.
Андрей попросту опешил. И в России тогда уже было достаточно раскованных женщин. Но что бы так! Даже завзятая русская блудница ждет инициативы от мужчины. Кет быстро поняла причину его замешательства и приобняла с виноватым видом.
- Прости. Забиль ваш ретро отношений. У тебья есть невест или жена?
Андрей лишь судорожно сглотнул, ничего не ответив. Кетрин как бы оправдывалась:
- Западни европейска женщин нет стыд иметь инициатив в секс. Ми есть с мужчин равноправно. Это не есть декларация намерений, как ваш женщин. Натюрлихь. Ми тоже имей удовольства от занятья секс. Все равны. Давай-бери удоволства у друг друг.
Она заглянула близко-близко ему в глаза и предложила:
- Я знай, вам есть три ден до отъезд. Идем пустой вилла мой подруг.
И задорно рассмеялась. - Я слишаль, вам и лубов другой. Хочу знайт, лубов русска.
Ну, кто устоит против такого пикантного происка империализма? Все инструкции мигом вылетели у Андрея из головы. Разведчиками, видимо, рождаются. Он поехал с Кет Виллер за город на пустующую виллу подруги.
* * *
Такие виллы Андрей видел только в кино. Таксист высадил их у массивных, выполненных под старину ворот с каменными столбами и они прошли по плиточной дорожке к двухэтажному дому с крытой галереей. В условленном месте Кет ключа не нашла. Пуча нарочито глаза и нервно посмеиваясь, она стала возиться с окном от самого пола до потолка и открыла было. Но внезапно оконная створка хрустнула и осыпалось стеклом. Фыркнув смешливо, Кет схватила растерянного парня за руку и затащила в большой холл с диваном, креслами и баром и сразу сбросила туфли, встала перед ним вплотную, грудь в грудь. И Андрей, волнуясь, положил ей руки на талию. Хихикнув, с показным испугом Кет дернулась от него. Он не отпускал. И смеясь, она стала вырываться. Платье само соскользнуло с её плеч и, запутавшись в нём ногами, девушка упала на пол, охнув от боли. Андрея буквально затрясло от вида сочного женского тела с рубенсовскими формами. И он кинулся на неё, но опять, засмеявшись, Кет не далась, кувыркнувшись в сторону. Он всё же поймал её за ногу. И злясь больше от зависти, чем от желания, грубо подмял её под себя. Необъятный, но тугой и выпуклый зад окончательно взбудоражил чувства. Тут он, уже не рассуждая и не пытаясь казаться вежливым и нежным, быстрым движением сбросил брюки вместе с трусами до колен и, схватив, пытавшуюся отползти девушку за бёдра буквально насадил её на свои чресла.
Кет закричала! Негромко, но пронзительно. Поначалу он испугался, думая, что причинил ей боль и замер.
- О! - застонала она еще болезненнее, и сама стала тыкаться в него, шепча что-то на своём языке. И Андрей дал волю чувствам, поняв что от него требуют именно звериной первобытной любви. Стал бить бёдрами со всей силой, наращивая темп. И она вскоре обмякла в его руках. Но он продолжал сдерживая чувства и только немного сбавил темп. И вскоре она стала оживать отзываясь на ритмичные проникающие удары, словно в бреду, перевернулась на спину и затащив его на себя прильнула губами к нему и забесилась буйно помешанной. Потом обмякла и успокоилась, оплетая его руками и ногами. Вжалась всем телом. Но он снова расшевелил её, теперь она взвыла мартовской кошкой, затащив и его в бурный оргазм. В таком полубреду они лежали довольно долго. Кет наконец приподнялась и глянула на него ошалелыми от полученного удовольствия глазами, выдохнула страстно:
- О! Я поняль тепер лубов русска. Это есть рай на земле.
Ему было приятно это слышать, и он зарылся лицом в её крупные и ещё девственно тугие груди. Самка в Кет снова пробуждалась, она вжималась в него лоном, прося нового соития. Снова прильнула к его губам и прошептала. - Я тебе хочу деляй как ти мне. Ошеломляйт остри наслажденья. Чтоб помнил долга-долга ласка нежни коров, как меня называйт мои бой-френд.
Андрей блаженно улыбался. - Мне и так хорошо.
- Ти не знай многа. Вам есть запрет порнофильм и эротик. Я показывайт тебе это натюрлих.
Андрей засмеялся. Она скользнула лицом к его паху, и он едва не закричал от неимоверно острого наслаждения. Такого он не испытывал никогда. Это был красивый и чувственный фильм. Порнофильм! Но ни какой развратности, хотя Кет то бесится азартной самочкой, сама владея им, то ластиться нежной кошечкой старательно давая ему наслаждение, вновь и вновь возбуждая изощренными ласками. Его тело полностью принадлежало ей, а её - ему. Она наслаждалась им откровенно без какой-либо толики жеманства или натянутости. Выпивая и закусывая, уходя в ванну и принимая душ, они продолжали любовную игру. Соитие продолжалось во всём. Они были два в одном. И это было особенно приятно. Приятно было чувствовать себя источником наслаждения. И ещё приятнее было ощущать себя владельцем молодого, сочного тела готовно отзывающегося на все его желания.
- Деляй мне так! - кричала Кет в упоении, меняя позы и способы соития, вновь и вновь возбуждая его неимоверно острым и чувственным минетом.
- Так тебе лютше? А так? Гавари как? Гавари! Я хочу деляйт тебе харашё. О! О! О!
И сама уходит в очередной оргазм...
Пришел Андрей в себя только, когда Кет совсем обессилила, расплывшись под ним спущенным надувным матрасом.
- О! Мили, майн либер фройнд. Майн ласков, нежны звер, тигер. Ты - Тигер, - зашептала она, как в бреду.
Т он откликнулся. - Хорошо, теперь я буду Тигром. Двадцать два года прожил и ни каких кличек не имел.
Но до неё это не доходило, он шептала в упоении, прикрыв балдежные глаза. - Я полюбиль тебъя с перви раза, как ти вошёль в менья. Ти ест мой полёвина херце.
Впервые Андрей был очарован, как утонченный эстет, и нежно прильнул к ней. Но губки её были вялыми.
- Мне нет в теля мест для наслаждайсь. Я есть живой труп. Найн! Найн! Ангел в Эдем!
И снова повторила, но теперь с некоторой грустью. -Лубов русска с тебья мне рай на земля.
Андрей тоже был упоен до предела и, удобнее расположив ее у себя на груди, вскоре заснул вместе с нею...
Катарина проснулась раньше и первым делом стала кормить свой нежни и ласкови звер по имени - Тигер, поставив перед ним журнальный столик с закусками. Только сейчас он осмотрелся и глянул на свои командирские часы. Они кувыркались уже более суток прямо на полу, в большом холле с высокими, от пола до потолка, итальянскими окнами. Одно из них, угловое, было разбито. Ощущение было, что это всё продолжение сна. И холл с баром, и английский газон с редкими соснами за окном смотрелись красивым кадром из амэрикен филмз.
Да, это был аммэрикэн филмз и из него не хотелось уходить. Особенно от этой милой в своей бесстыдной непосредственности юной женщиночки. Андрей чувствовал, что подобную ей не найдет, соглашаясь с Кет, что они половинки одного сердца, и мрачнел от предстоящей разлуки на всю жизнь. Пора было завершать это ошеломительно яркое и чувственное рандеву...
Красивая и любвеобильная Кет, видимо, была и неплохой хозяйкой. Что-то заварила, поджарила, и он ел с большим аппетитом. А водку Смирнофф не надо было даже заедать или запивать. Случайно Кет попалась на глаза дамская сумочка, валявшаяся у разбитого окна, и она поползла к ней, проговорив растеряно.
- Ми деляль колоссаль проблем. Зарождаль киндер.
- Может, обойдется? Подмойся хорошенько. Теперь будем пользоваться презервативами.
Но настроение Кет тут же переменилось. Она выхватила из сумочки несколько пакетиков с балдеющими на них женщинами и высоко подкинула вверх к самому потолку, вскрикнув бесшабашно.
- Тепьер кондом нье нужна. Дьен Победа нам будет киндер - Победа. Виктор!
Но любовник восторгов ее не разделял, и она это сразу же заметила. Спросила с испугом:
- Тебья нет ко мне лубов русска ?
Он обнял ее, но вздохнул тяжело. Ну что ей было сказать? Как и партийную, так и военную карьеру не сделать в Союзе с женой-иностранкой. А с его знанием двух языков, французского и английского и солидным уже для его лет разносторонним образованием карьера ему светила. Уже его отличили, сразу же с курсантской скамьи направив на курсы армейской разведки. И, видимо, доверяли, разрешив выезд за границу. Однако в этом аммэрикэн филмз хотелось не только задержаться, но и остаться. Андрей снова тяжело вздохнул и обнял нежное тело еще сильнее.
- Кет! Мне ни с кем не было так хорошо. И, наверное, никогда больше не будет. Но жениться на тебе я не могу.
Она подняла на него грустные и ласковые глаза и возразила несмело:
- Но вам теперь есть разрешенье иметь брак иностранни граждан.
Ему стало совсем нехорошо. В какой-то степени даже стыдно. И он тоже вместе со всеми клеймил карьеризм, но в душе, не признаваясь даже себе, стремился сделать карьеру. И чтобы хоть как-то смягчить свой отказ, он рассказал ей, в какую попал ситуацию накануне отъезда в Австрию.
* * *
Классически, как стойкий оловянный солдатик, лейтенант Стриженов влюбился в белокурую бестию-танцовщицу, заканчивающую в этом году хореографическое училище. Однако еще не леди Гамильтон не за генерала замуж выходить не собиралась. Она только что начала играть эту роль, танцуя в ресторане при отеле. Окончательный разрыв, хотя и назревал давно, произошел, как всегда, неожиданно. В тот день белый лебеденок в балетной пачке, шипел на него в волшебных сумерках закулисья рассерженной гусыней, отметая упреки в неблаговидном поведении:
- Сам лови момент, пока у бабья на тебя еще глаза горят. Золотая Рыбка перед ним икру мечет, а он будто и не замечает. Учти, я буду вершинкой только золотого треугольника. Ищи себе жену по уму.
- Как это?
За два года знакомства с нею, у Андрея сильно изменилось представление, как об артистах, так и об армии. Артисты и офицеры были очень похожи, та же игра, она захватывала и личную жизнь. Но уровень не то что образования, а хотя бы начитанности у большинства артистов и офицеров был весьма скуден, и игра превращалась в глупый фарс, который они сами в первую очередь и чувствовали. Только парад и сцена были красивы и возвышенны. Закулисьем и служебными буднями управляли блат, взаимное подсиживание и неприкрытое угодничество. Алевтина продолжала его поучать, как пацана.
- Будь Николаем Ростовым, а не зачуханым поручиком Ромашовым.
- Уж не роль ли Наташи Ростовой примериваешь?
Лялька скривилась пренебрежительно. - Я то найду себе добродушного номенклатурного отпрыска. А вот тебя, точно, ждет бессмысленный подвиг Андрея Болконского.
Но больше говорить им не дали. Раздалось низкое прокуренное сопрано. - Антипова! На выход.
И Лялька метнулась к сцене размашистыми балетными прыжками. Шла генеральная репетиция Первомайского концерта, утверждали номера, вокруг царила нервная суета, и на него ни кто не обращал внимания. Но, оказывается, не все. Тут же, словно из засады, к нему вышла статная и красивая девушка его возраста с сочным темно карим взглядом больших глаз. Та самая Золотая Рыбка, Татьяна Николаевна Яворская, в девичестве Рыбкина, член горкома комсомола курировавшая театр и упорно скрадывающая его теперь терпеливым охотником.
Таня сообщила ему. - К чёрту карьеру! Я развожусь со своим несостоявшимся писателем и хочу снова быть твоей Золотой рыбкой.
Но он не ответил ей и даже не согнал хмурости с лица.
- Суровый с женщинами воин полюбил? - фыркнула она с издевкой.
Лейтенант ощерился в глуповатой улыбке и ответил невпопад. - Ага! Погода нынче хорошая.
Но та не смутилась и предложила. - Бери свою Бестию, и едем ко мне на дачу. Лес, речка. Ночь у костра...
Не дождавшись ответа, спросила. - Или у твоей юной старушки более высокие желания? Говори, постараюсь исполнить.
Поняв, что ее ни чем не проймешь, он не по-джентльменски, повернулся к ней спиной и зашагал по служебному коридору в фойе. За спиной Яворской злорадно захихикали. Ее даже передернуло от негодования и, схватив со стула свой кожаный плащ, она стремительно помчала прочь, на ходу одеваясь. Андрея уже не было в фойе. И она вышла на крыльцо. Прямо золотоволосый лейтенант в плаще стоял, облокотившись на перила, и курил неизменную свою беломорину, фуражку он держал в руке. Ее снова неудержимо потянуло к нему. Это было какое-то наваждение, ноги отнимались, лоно наполнялось неимоверным желанием. И не было сил бороться с этим. Она подошла к нему, но Андрей лишь покосился на нее и больше не смотрел. Рыбкина вздохнула и осталась стоять рядом...
Как-то муж привёл домой лейтенанта. Таня уже третий год после родов почти никуда не выходила из-за часто болевшей дочери. Они крепко выпили, муж, конечно, свалился, было уже поздно, и Татьяна оставила Андрея ночевать. Только выйдя замуж, Таня поняла, что популярный журналист попросту шестёрка, болтун и пьяница. Она возненавидела этого будущего писателя, не писавшего, а рассуждавшего по-пьяне о своём будущем произведении. Да и было ему уже за тридцать. А лейтенант так мужественно красив! Она подсунула ему папиросу с анашой и потом нахально залезла к нему в постель. Как она теперь корила себя за то, несдержанное бесстыдство. Он подарил ей такую ночь! Но больше не заходил. Она просто потеряла контроль над собой, как самка во время сезонного гона. Да и не знала она кроме Стриженова настоящих мужчин. Вокруг симпатичной дочери председателя горисполкома крутились одни лишь смазливые Кречинские и Бальзаминовы.
Новый год Таня встречала в театре, там и столкнулась вновь с лейтенантом. Он был с Алевтиной. Таня затащила их в свою компанию, пообещав будущей танцовщице устроить её в театр. Дочь председателя горисполкома областного города могла сделать и больше. Такое покровительство было, как нельзя кстати. Лялька сразу поняла, чего хочет Рыбкина. И в ту же ночь с её помощью Андрей снова очутился в постели Татьяны. Но опять он больше к ней не заходил даже с Алевтиной. Таня просто сходила с ума от желания, но Андрей обходил расставленные ловушки, и вёл себя с нею, будто между ними ничего не произошло...
...Таня вышла из горестных воспоминаний и ближе подступила к Андрею. Только начинало вечереть. Зажигались фонари, но в пол накала. Мокрый после дождя асфальт лоснился отражениями сполохов рекламных огней. Здания окутывались сиреневым флером надвигавшихся сумерек. Наступала та минута, минута очарования зарождающейся светлой соловьиной ночи северных широт. Проняло и Таню. Она воскликнула с надрывом.
- Любить хочется. Преданно и нежно. Одного. И на всю жизнь.
Но Стриженов отодвинулся от нее и хмыкнул. - Анаши обкурилась?
- Влюбилась!
Андрей снова хмыкнул. - Ну вот, теперь и у тебя, как у людей - тоже любовь появилась.
Она прикрыла глаза от нового унижения. Андрей вдруг тронул её и попросил. - Угостила бы травкой.
Таня вцепилась в него. - Поехали ко мне.
Он усмехнулся мрачно. - Не вписываюсь я в твой террариум гадючник.
- Андрей! Я всех разгоню.
Но тут громко захлопали двери, и на крыльцо театра высыпала стайка молодых артистов, заскакала вниз по ступенькам, направляясь к автобусной остановке. Вскоре появилась и голубоглазая Бестия в белом плаще, перетянутом в талии.
- Чао-какао, тененте! - закричала она, помахав им ручкой. - Не буду мешать, такая жена меня устраивает.
- Антипова! Ты с ума сошла! - ахнула Яворская.
Но девчонка уже скакала вниз по ступенькам. Таня вспыхнула:
- Что она себе позволяет?
Андрей скривился. - Все вы берете пример не с матерей, а блядей, - и, махнув через перила, пошёл неспеша, пересекая площадь, чтобы обойти остановку и не встретиться с Бестией. Потом перешёл дорогу и зашагал по другой стороне улицы обратно.
Пронёсшееся было мимо такси, неожиданно притормозило и сдало назад. Открылась задняя дверца, Татьяна
выглянула из машины и окликнула его угрюмо:
- Эо! Суровый с женщинами воин, садись. Подвезу куда тебе надо.
Но лейтенант шел, не сбавляя ходу по тротуару, и даже не посмотрел на нее. Дверца захлопнулась, и такси стало набирать ход, но вновь затормозило из-за остановившейся впереди машины.
Тут же раздался звонкий крик Бестии. - Заслужил эту ночь, мой верный рыцарь!
Дробный стук каблучков будто подстегнул лейтенанта. Он рванул в след медленно удалявшейся машины тигриными прыжками и, вломившись в заднюю дверь, попал в тесные объятия ошеломленной от радости Татьяны...
В Австрию его провожала Рыбкина. Антипова нашла их в митинговой толпе на перроне и, не поздоровавшись, вымолвила угрюмо. - Прихватила я...
Андрей немного растерялся. - Триппер или чего покруче?
- Дурак! Забеременела я. Но сейчас на корягу мне лезть нельзя. Предложили гастроли.
- Ну а я здесь при чем?
Лялька смотрела Тане в глаза. - Помоги.
Та язвительно вымолвила. - Плод за тебя поносить? Так и я это время, что была с ним, не предохранялась.
- Вам мой ребенок ни к чему.
Андрей все еще не приходил в себя, поняв, что попал в двойную ловушку.
- А тебе, зачем второе дитя без отца? - спросил он Таню.
- От тебя хочу ребёнка иметь.
Андрей хмуро молчал. Таня обняла его и униженно попросила:
- Андрей, женись на мне. В свободе я тебя не ограничу и поеду с тобой хоть на край света.
- Мне только двадцать два. Это азиаты и закомплексованные придурки так рано женятся.
Антипова поддержала униженную просьбу Татьяны. - Дурак! Женись на ней. Без жены со связями так и останешься сапогом чищеным. Лучше бы ты на прапорщика выучился. У тех хоть навар со службы имеется. А у тебя, что будет без номенклатурной бабы? Форма да паёк.
Андрей с нарочитым удивлением выслушал её тираду и, когда она всё это выпалила, спросил:
- А ты то с чего так обо мне печешься?
- Нужен ты мне. Не хочу нищету плодить.
- И мне от прости-господи дети не нужны, - Андрей тронул Таню за предплечье. - Помоги ей освободиться от дитя. Ему такая мама тоже не нужна.
Алевтина возмутилась. - Я танцовщица, а не проститутка. И кроме тебя никого еще не имела. Это только в кино блондинки блудливы. Мне мужчин и на дух не надо. Никакого удовольствия до сих пор я так и не поимела, кроме противного чувства бяку твою вымывать и страха, что залетишь на корягу.
Андрей хмыкнул о своём. - А вообще-то мне нужна жена, холостых офицеров в Афган не направляют.
Таня растрогано прижалась к нему. - Андрюша! Так я готовлюсь к свадьбе?
Он врезал солидной партдевочке по заднице. - Ладно, ля-ля! Меня ждет Австрия! Как вернусь, все и обговорим окончательно.
Они не заметили, как закончился митинг, проводники громко призывали завершить посадку, и Андрей направился к своему вагону. И долго махал Тане рукой из-за спины проводницы...
* * *
Катарина совсем поникла, когда он закончил рассказ. Прижалась к нему и вымолвила трагично:
- Зачьем ду руссишь? Зачьем?
- Чтобы спиваться или в послушное состояние обращаться, - хмыкнул он, чтобы не драматизировать ситуацию.
И ему тоже становилось нехорошо. Затягивала любовь, красивая, как в кино. Глупое сердце снова хотело любить. Но надо было ломать чувства. Он вымолвил хмуро:
- Пора собираться.
Откинулся на спину, устремив невидящий взгляд в потолок. Но Кетрин прильнула к нему и снова стала ласкаться. И снова они слились в упоении. В упоении щемящей до боли в сердце тоски.
Андрей дал ей время пережить свои ощущения, и поднял за руку, заставив сесть.
Налил водки в бокалы и проговорил в грустной задумчивости. - Прощальный бокал поднимаем.
Кет порывисто вскрикнула. - Андре! Останься Аустрия. Только здесь тебе будет достойни существованье. Я есть один наследник. Мой папи - аппер мидлз класс. Немного мало миллион состоянье имеет.
Он выпил вкусную водку одним махом и хмыкнул. - Такое же мне и на родине предлагают.
Выпить прощальный бокал Кет не смогла, зарыдала в голос и пролила вино на себя. Фужер, хрустнув, развалился на несколько осколков, оцарапав колено и ладонь, когда она пыталась схватить его. Андрей долго её успокаивал, прижимая к себе. Потом сказал решительно и даже шлепнул по попке.
- Кет, пора. Вызывай такси.
Она снова простонала. - Зачьем ду руссишь? Зачьем? - и поползла к столику с телефоном. Сняла аппарат на пол, и ткнулась в него, закрыв грудью. Пухлые половые губы в редкой каштановой бородке тоже жалобно кривились улыбкой расставания между мясистых щек ягодиц. - Зачьем ду руссишь? Зачьем?
До странности короткий писк клавиш насторожил Андрея. Кет быстро проговорила длинную фразу на немецком, и швырнула от себя трубку, как опасный предмет. Номер был слишком коротким. Так вызывают спецслужбы во всех странах мира: скорую помощь, пожарных и... Полицию! Чувство опасности окатило отрезвляющей волной. И на виллу они проникли словно воры, разбив окно. Андрей подскочил от страшной догадки. - Провокация!
Это он выкрикнул вслух. Кет с криком бросилась к нему.
- Найн! Найн! Тебе будет мали срок за проникновенья чужой собственност. Ти остаешься здесь и не идешь тот подли война.
Поняв все, он в ярости сшиб ее на лету оплеухой. Упав на пол, Кетрин застыла в шоке. Видимо, ударили ее первый раз в жизни. Но не было времени на сантименты. Он быстро оделся и выскочил через разбитое окно на крытую галерею. И застыл в растерянности. Местность была совершенно открытой. Сплошной английский газон с редкими соснами и шпалерами кустарников. Виллы были огорожены решетчатыми заборами и хорошо просматривались. Здесь жили открыто, ни от кого не прячась. И полиция работала оперативно, послышался, на- растая, пронзительный вой сирены. Увидав массивные каменные ворота в стиле ретро, Андрей помчал к ним, вымолвив с мальчишечьим упрямством. - Всё равно, немцы, по-вашему не будет!
Успел встать за массивный столб и приоткрыть калитку. Вскоре подлетела и машина, раздался резкий визг тормозов, захлопали дверцы...
Первого полицейского Андрей свалил ловкой подсечкой и вырвал из его рук пистолет вместе с ремешком, уронив его под ноги. Со вторым немного замешкался, ломая сопротивление крутолобого здоровяка. И, тут, один за другим, раздались два выстрела. Ему обожгло бок и ударило в предплечье. Но Андрей устоял и, окончательно сломав сопротивление полицейского, выставил его перед собой, грозно крикнул, что помнил из книг о Великой Отечественной Войне.
- Хенде хох! Ихь совьет официр-коммандос.
И третий пистолет полетел к его ногам. Превозмогая боль, Андрей выглянул из-за плеча крепкого мужчины. Оказывается, стрелял водитель, сейчас он лез неуклюже из машины, выставив поднятые руки. И тут раздался отчаянный вопль Катарины:
- Андре, найн! Найн сопротивленья полицай.
Это Андрея словно подстегнуло. Он оттолкнул от себя заложника и приказал водителю вернуться на место.
- Зитцен зи зихь!
Один за другим запнул пистолеты под машину и залез на заднее сиденье. Встретил в зеркальце тревожный взгляд полицейского и приказал:
- Фарен посол Совьет унион
...До советского посольства они доехали быстро, везде для них был зеленый свет. Но в посольстве ворота не открывали, к нему вышел какой-то по счету советник посла и заявил холодно.
- Мы отказываемся принять тебя. Ты не герой, а уголовник. Пить надо меньше.
Андрей выпал из открытой дверки машины и развалился у его ног на асфальте. Советник посла выкрикнул что-то по-немецки и к Андрею тут же подошли санитары с носилками. В машину Скорой помощи залезли и двое полицейских. Они тут же помчали на предельной скорости под вой сирены. Врач на ходу осматривал его раны, останавливая кровотечение. Твердил улыбчиво. - Гут. Карашё. Гут. Карашё.
Только сейчас до Андрея дошла вся дикость ситуации. За разоружение полицейских и захват заложника ему грозил срок на пол жизни. Все померкло у него в глазах. Он лишь заметил волнение врача и успел подумать.
- И сидеть здесь будет красиво.
* * *
Дочитав новеллу Гаврик невольно оглядел шикарную обстановку девичьей спальни и повторил.
- Сидеть здесь будет красиво.
Потом встал, чувствуя неимоверную усталость, и вышел из комнаты, попав в спорт - танцзал. Шведская стенка, гимнастические кольца с турником и тренажёры, а напротив зеркальная стенка балетного станка и пианино в противоположном углу, рядом стояло несколько мольбертов и тумбочка с натюрмортом. Стрельчатые окна по скошенному потолку придавали особоё своеобразие залу. Но Гаврик почувствовал себя ещё более неуютно, каким-то маленьким и слабым. Как-то машинально, без какой-либо мысли в голове, от усталости что ли, он забрал кейс и спустился вниз. В комнаты заходить не стал и вышел во двор. Нет, не двор, это был небольшой парк с несколькими соснами и двумя раскидистыми кустами можжевельника оплетавшими ажурные беседки. На единственную улицу - берёзовую аллею Барского посёлка он выскочил и побрёл наугад. И вскоре вышел на небольшую площадь, троллейбусный разворот. Машина уже стояла, и он вошёл. Только два пассажира дремали на сиденьях в разных концах салон. Он встал по привычке у широкого заднего окна и положив подбородок на поручень прикрыл глаза, чтобы не видеть высокие готические крыши и ухоженный лоск посёлка для двадцати семей, если не меньше, нахально расположившегося в городской зоне города.
Вертуновка, хулиганский и безалаберный район всевозможной застройки, где он жил был рядом и вскоре Гаврик подошёл к своему дому. Он был тоже большим, но несуразным из-за мансарды с круто ломаной крышей и теперь вызвал у него чуть ли не отвращение, особенно двор. Только две шпалеры цветов вдоль потрескавшейся бетонной дорожки в крыльцу украшали его. Всё было засажено, особенно несуразно торчали каркасы многочисленных теплиц и серые, кое-как сляпанные хозяйственные постройки. Там уже бродила понурая фигура соседки - алкашки, кормивших их свиней. Тёте Тае - Разрухе и нанимаемым мужикам мать платила в основном самогоном и вином с винзавода на котором она работала лаборанткой. Она постоянно хвастала, нам не страшны никакие девальвации, хозяйством прокормимся, за что её и прозвали Райка - Девальвация. Здесь у всех были прозвища. Даже жившие в десятке многоэтажных домов, строительство микрорайона заглохло в годы перестройки, тоже хозяйствовали, налепив где попало сарайки и огородики.
К удивлению матери не было дома у Гаврика стали закрадываться подозрения, да и были причины. И мать его такая же. Он начинал верить уличной мудрости. - Все бабы - бляди, весь мир - бардак!
Однако усталость брала своё, наспех позавтракав, он лёг спать. Но и вечером мать так и не появилась. Немного размявшись и бесцельно побродив по пустому дому, Гаврик снова лёг в постель и продолжил чтение, слушая эхо ушедшей страны, как бы из уст неизвестного ему отца.
ЧЕКИСТ
Прораб Замятин открыл дверь вагончика и сразу прошел к письменному столу, снял трубку с телефонного аппарата. Рабочий день начался, а раствора все еще не было. Но сколько он не накручивал диск, в трубке слышались лишь короткие гудки. - Занято. Занято. Занято.
Сев за стол, прораб стал просматривать бумаги лежавшие на столе. Их было много, и он поморщился. Но тут из открытого окна послышался приближающийся гул мотора легковой машины. Вскоре она остановилась рядом, хлопнула дверца, раздались тяжелые шаги на крыльце и дверь широко, по-начальнически, распахнулась. В тесный рабочий кабинет вошел рослый и полный мужчина в сером костюме. Пожал руку вставшему перед ним прорабу и небрежно кинул на стол несколько скрепленных листов.
- Вот твоё выполнение. А то, что составил, повесь в туалет для подтирки.
Совсем ещё молодой парень в джинсах и клетчатой рубашке стал просматривать листы. Мужчина делано проворчал.
- Сам директор Домостроительного комбината, понимаете ли вы, как шестёрка за них процентовки подписывает.
Заглянув в итог, прораб присвистнул. - Опять вперед залезаем.
- А как ты хотел премии получать? Смотри, Геннадий Гаврилович, я не давлю. Только сам будешь объяснять коллегам, как не мог поступиться совестью и лишил всех квартальной премии.
Тот лишь вздохнул и ни чего не ответил.
- О нарядах не беспокойся, нормировщица их переделывает, завтра зайдешь, подпишешь. Занимайся материальным отчётом.
Прораб молчал
- Автотранспорт возвращается с посевной, завалю я тебя материалами. Наверстаешь.
- Да мы и за месяц не сможем освоить такой объем работ. А времена нынче пошли - проверка на проверке. Фёдор Юрьевич, а вдруг контрольный обмер?
Тот благодушно хмыкнул. - Не ссы на рабочем месте
- Прораб на стройке стрелочник. На нас и отвязываются.
Чебыкин хохотнул. - Раньше сядешь, раньше выйдешь.
- Не хочу я сидеть.
Шеф неожиданно озлился. - А это уж, как я посмотрю! Прораба посадить, что два пальца обоссать. Стоит только наряды копнуть и путёвки автотранспорта. А у тебя всё, срок отработки после окончания института прошёл. Теперь ты уже не молодой специалист и за свои ошибки и просчёты сам отвечать будешь. Поэтому, товарищ Замятин, старшим в жопу не заглядывай. Выполняй указания и знай. Я начальник, ты - дурак. И всё будет так, как я захочу. И на Андропова не уповай. Вашу, рабочую дисциплину будут укреплять. А мы, начальство, отсидимся в своих кабинетах. Да и многоуважаемый Леонид Ильич ещё шлёпает иногда губами по телику.
- Понимаю, любые благие намерения у нас заканчиваются мероприятием.
- Дурак! - бросил резко Чебыкин, но тут же извинился. - Извини за выражение. Да кем ещё вас с моим Юркой назвать? Умнее всех, вроде, а сути не понимаете. Мероприятия делаются под кого-то или когда у народа энтузиазм начинает падать. Андропову Лёнькиных приближённых надо свалить, дорогу к генсековскому креслу себе расчищает. Уйдёт Бровеносец в потёмки и спустят опять всё на тормозах.
Выговорив всё это, Чебыкин отступил к двери и взялся за ручку. Но оглянулся, долго смотрел на него и вдруг спросил совсем неожиданное. - Почему от Тани Яворской прячешься?
- А идёт она...
Чебыкин вытаращил на него глаза. - Дочь предгорисполкома он посылает! Ну, Замятин, ты и на самом деле дурак! Однако я дал ей твой рабочий телефон. Если чего попросит, можешь уйти с работы.
Рванув дверь на себя, он, наконец, вышел. Снова заурчал мотор Уазика и вскоре стих вдали. Геннадий сел за стол и надолго застыл в бездумном созерцании стен. Он вообще-то архитектор, но только полгода выдержал, получив направление в НИИ. Инженеров там держали для сельхозработ, непомерно раздувая штат. И не созидали творчески, а штамповали дешёвое жильё для масс. И он ушёл на живое строительство, как тогда говорили. Два года отработал и эта профессия ему тоже осточертела. Вернее, не профессия, а отношение к ней и состояние, в котором находилась советская стройка. Строить хорошо само начальство не давало. Гони план. Давай! Давай, по быстрому. Хозяин сам квартиру подлатает...
Сидел в задумчивости он довольно долго пока не зазвонил телефон.
- Прораба Замятина, - капризно вымолвил женский голос.
- Я вас слушаю, сударыня - Золотая Рыбка, - узнал он нервного абонента.
- Где Андрей? Больше месяца как вернулся из Австрии, пару раз нарисовался и теперь не показывается. Где он?
- Служит, - ответил Гена коротко.
Происк империализма обошёлся Андрею лёгким испугом. Питер Виллер, шокированный поведением дочери, приложил все силы и своё влияние и через несколько дней Стриженов был дома. Сейчас он находился на выполнении квалификационного задания после окончания курсов разведчиков и не велел ничего говорить о себе своим бывшим блядёшкам. Так и назвал их. А себя после Австрийских похождений стал называть Тигром.
Таня хныкнула после довольно продолжительной паузы. - Живот на нос лезет. Трудно скрывать. Скажи ему, он ведь слово давал, что женится. Бестию я определяю в больницу на выкидыш, как и договаривались. После гастролей не взяли её ни в один из городских театров. Придётся ей ехать по распределению в глухомань худруком Районного Дома Культуры.
Гена издевательски хмыкнул. - Что-то рано у тебя живот на нос полез. Уж не слонёнком ли забеременела?
- Тигрёнком! Сын у меня! А у Антиповой девчонка. На японском приборе мы с ней проверялись.
- Пол двухмесячного зародыша уже могут определять?
- Двухнедельного даже, - врала она без стеснения.
Яворская сидела в небольшой комнате заставленной стеллажами до потолка. Было жарко, начало июля, блузку она расстегнула и протирала платочком потные груди, морщась от раздражения. Про живот она, конечно, преувеличивала, беременности не было видно. Но Замятин не отвечал, и Таня вновь заговорила уже мягче.
- Гена, скажи ему. Я не шучу. Тоже рожу. Будет и мне алименты платить, хотя я в них и не нуждаюсь.
- Как, тоже? А ещё кто собирается рожать и на алименты подавать?
- Не придирайся к словам.
- Ну и рожай, - грубо оборвал он ее. И Яворская взвыла.
- Скоты! А еще на дворян косите. Все вы мужики. Мужики! Мужики...
И грохнула трубку на аппарат, услышав гудки отбоя. Потом выматерилась грязно и на минуту застыла, поскуливая от злости. Крупные слезы поползли по щекам. Но она распускаться не стала, всхлипнув несколько раз, вытерла щеки, и снова стала набирать номер.
- Анна Дмитриевна?
- Да.
- Мне сказали, Андрей вернулся с учений.
- Кто его спрашивает?
- Таня Яворская.
Молчание в трубке. Таня притворно ревнула. - Я беременна от него.
Но и тут говорить с нею не пожелали, послышались гудки отбоя. Таня оцепенела от злости. Но теперь не плакала. Схватила трубку и стала набирать номер. Дождалась включения и радостно воскликнула:
- Ой, Эльвира Самойловна! Как хорошо, что я вас дома застала.
- Говори, милочка, побыстрее. Ждут меня.
- Эту, что оформляется к вам на выкидыш, Антипову, заглумите со сроками беременности. Пускай родит живого.
- Но, милочка, это уже совсем не красиво получается.
- Эльвира Самойловна! - зло вскрикнула Таня. - Не вам о красоте отношений говорить! Делайте, что вам сказали!
И врач пошла на попятный. - Хорошо, хорошо, Танечка. Зачем так нервничать. Приезжай, обсудим. Это не телефонный разговор.
- Подъеду, - сердито бросила Таня и положила трубку. - Эта ещё будет мне ерепениться. Подпольная абортница! Посажу, суку!
* * *
Андрей Стриженов уже с погонами старшего лейтенанта появился у Геннадия на объекте с младшим лейтенантом своего возраста сразу после обеда, когда тот шёл в прорабку после обхода объекта.
- Привет, братишка?
Они толкнулись с коротким смешком. Замятин узнал улыбающегося ему белокурого со смачным взглядом южанина офицера, и они обнялись.
- Сережка! Сизов! После инъяза и сразу в князи?
Тот смущенно улыбался. - Да нет, не закончил. Сам напросился забрать на два года пока по призыву. Окончил только что курсы военных переводчиков. Отслужу два года и не знаю куда. У меня иранские языки. А кому они нужны с этим, блин, Хомейни?
Наконец они отступили друг от друга. Закончив восьмилетку, Андрей с Геннадием поступили в суворовское училище и с тех пор лишь изредка встречали Сизова. На каникулы он уезжал в Армению к деду по матери. И вид у него был экзотический, слегка смугловатый блондин, с неожиданно темным сочным взглядом южанина.
А Андрей был какой-то не такой. Он через силу улыбался, но, видно было, не только от усталости. Это Гена почувствовал сразу. И осторожно спросил, шлепнув брата по предплечью:
- Что с тобой, Андрей?
- ГРУ, конечно, не КГБ. Однако тоже дерьма хватает.
Андрей пристально посмотрел ему в глаза и озадачил неожиданным сообщением:
- Тут к тебе на днях должны наведаться из нашей конторы.
- Ко мне? По какому поводу?
- По австрийскому.
- А я тут при чём?
- Дядя мой по рождению и духовный брат как ни как. И друг закадычный. Помирить меня надо с Кет Виллер.
- Ну и мирись.
- Без сценария будет банально.
Он рассмеялся невесело и толкнул Гену. - Как вы все эти спецслужбы боитесь.
- Забыл слова своего кумира - Кузнецова? Разведка калечит душу человека.
- Из-за этого ты и ушёл из десантного училища? - спросил Сизов.
- Не только из-за этого...
- Офицеры не интеллигенты, - хмыкнул с издёвкой Андрей.
- Да уж. Лихие командиры. Всё так же, как и полвека назад, прёте лавой на тачанке-танке по трупам собственных солдат.
- Гена, заглумили тебя вражеские голоса.
Сизов перебил их. - Каникулы у нас, а мы жвачку жуём. Идём пиво пить и девочек кадрить, - спросил Геннадия. - Можешь с работы слинять?
- Запросто, - беззаботно ответил тот. - Юрки Чебыкина пахан мой шеф. Простит ежли чо, - и пошел к прорабке, бросив на ходу. - Сейчас, переоденусь только...
* * *
Пивной павильон, куда они пришли, был пуст. Жигулевского не было, только Бархатное пиво. А оно не только не пользовалось популярностью, но и было дороже. Решили взять чего-нибудь покрепче, и офицеры направились за водкой, а Гена вошел в пивбар. В рабочее время опасно было ходить по улицам, могли задержать общественно-милицейские патрули и сообщить об этом на место работы. Делали облавы даже в кинотеатрах.
Один из алкашей нахально заступил ему дорогу, когда Гена вошел в зал. - Студент! Дай рубчик на похмелку.
Замятин сердито хмыкнул. - Дам! По шее.
Тот отступил с ворчанием, и Замятин прошел к прилавку. Там стояли в раздумьи, как богатыри на распутье два мужика, хмуро переглядываясь.
- Не-е. Да ещё плесневелые сырки в нагрузку. Давай лучше в очереди постоим, лучше в рупь семь бормотухи возьмём.
Мужики ушли. Гена взял две кружки пива и ушел к дальней стойке, отвернулся к окну, погрузившись в невеселые мысли. Все шло не так. И у него и у брата. Да у всех его друзей, кто старался жить честно. Он облокотился на стойку и стал потягивать пиво, отставив другую чуть в сторону. Эдакий, интеллигентный молодой человек в белой рубашечке. Даже джинсы выглядели аккуратно. Вскоре совсем близко от него послышалось негромкое чмоканье. Он обернулся. Небритый парень в лоснящемся от грязи пиджаке и мятых брюках с жадностью глотал пиво из его кружки.
- У-у, бичары! Совсем обнаглели! - сердито воскликнул Геннадий и ударил слегка раскрытой ладонью по донцу кружки.
Лязгнув зубами и взвыв от боли, алкаш отпрянул назад на несколько шагов и, не долго думая, швырнул кружку, угодив ею прямо в лоб Замятина.
Все вызвездилось у него ослепительным фейерверком! Но на ногах он устоял. Алкаши ехидно хихикали.
- Хотел дать по шее, сам получил в лоб.
Это окончательно взбесило Геннадия. Взревев от ярости, он крутнулся в глубокой растяжке и в размашистом прыжке бросился на смутно маячившие тени, нанося удары и с ног и с рук, тут же перемешав алкашей с опилками на полу. Потом стал пинками вышибать мужиков из павильона.
- Зяма! - остановил его звонкий крик, и женские ручки вцепились в него.
В глазах у него уже прояснялось. Он мотнул, было, головой, но тут же охнул от сильной боли и зажмурился. Лишь через некоторое время открыл глаза и удивленно вымолвил.
- Поля Гоген!
Удерживала его полнеющая с простодушным и милым, но бабьим лицом высокая девушка. Элегантное платье с глубоким вырезом выглядело кавалерийским седлом на корове. Это была давняя его тайная подружка и одноклассница до восьмого класса Полина Лапина, ставшая учительницей рисования. Отдалась она ему случайно, возмущённая изменой жениха. И неожиданно прикипела к Геннадию. Но она была выше его и стеснялась этого. Встречались они тайно, скрывая связь. Полина была из номенклатурных чад, поклонников хоть отбавляй. Пришлось выйти замуж по настоянию папы. Но без Гены она не могла уже жить и ушла, было, от мужа. Но Гена теперь жениться на ней не хотел, но и отвергнуть её не мог, они были первыми друг для друга, а муж Поли тот жених-изменник... И сейчас Поля жила не поймёшь как, при каждой нечаянной встрече убегая с ним от мужа на дачу которую оформила на его имя.
Лапина продолжала нервно тискать его. - Зяма! Прекрати, прекрати. У них и без того, еле-еле душа в теле. Еще шарахнет кондрат которого-нибудь, посадят за шаромыгу.
Гена высвободился из ее рук и снова удивился. Привалившись к прилавку тощей задницей, стояла перед ним еще одна одноклассница, в отличие от Полинки одетая в поношенную одежду и сама будто изношенная.
- Валюха! А ты что такая? - вырвалось у него.
- Да вот, только откинулась.
- Как откинулась?
- Растрата. Дали два года химии, но на стройках народного хозяйства не удержалась. Часть срока не засчитали, получилось все три.
Она на него не смотрела. Боль снова навалилась, и Гена поморщился. Полина подскочила к прилавку.
- Егоровна! Есть лед в холодильнике?
- Вмазать ему надо, - вымолвила грубым голосом женщина и скрылась в подсобке.
Гена тоже подошел к прилавку, кружки его валялись в опилках на полу. Он спросил Валю:
- Ты, кажется, сразу после школы замуж выходила.
- А! В его величество рабочий класс поверила. Думала, интеллигенты только гнилые. Мой шоферюга несколько раз меня триппером награждал. И крепко попивал. Попивать стала и я, потом любовника знойного завела. Он и раскрутил меня. Теперь ещё иск платить надо.
Гена смущенно кашлянул, такая откровенность когда-то миленькой девочки шокировала. Одноклассницы были уже женщины с опытом. Нехорошим опытом из нехорошей, для большинства, жизни. А эту жизнь так красиво им расписывали в школе, показывали в кино. И родители подпевали этим дифирамбам...
Егоровна вышла из подсобки с полным граненым стаканом водки и мешочком со льдом.
- Лечите своего супермана.
Полина положила ему лед на лоб, воскликнув. - Гена! Рог у тебя такой наливается.
Он невесело пошутил. - И изменять мне вроде бы теперь не кому.
- Ты же, вроде подкатывал...
- Не дура за инженера замуж выходить. Сейчас работяга больше заколачивает и, если с умом пьет, цены ему нет.
- Больше заколачивает и жену-бабу свою поколачивает.
Валя неожиданно спросила. - Кого теперь лижет мой ласковый бычок, Юра Чебыкин?
- А ты знаешь, по-моему, все еще не забывает тебя. Не получается у него с девками. Живет бирюком. Мы как раз собираемся к нему. Часа в три он будет на своей номенклатурной даче. Едем с нами.
Валя слабо фыркнула. - Да нет, Гена. Задолбали меня замызгали - невтерпеж. Кому нужна кошка драная?
- Да кто из нас не падал?
Тут и появились друзья офицеры и уговорили подруг провести время вместе.
* * *
Юра Чебыкин долго стоял, набычившись, перед засмущавшейся Валентиной. Даже им становилось нехорошо. Они стояли во дворе перед двухэтажным коттеджем кирпичной кладки в стиле дворянского гнезда. Валя проговорила потупившись.
- Вот, пришла, коза-дереза.
Чебыкин поднял на нее глаза. - Да ладно, Валь. Что было, то было. Я знаю, сидела ты. Может, это, а? По-новой начнем дружить? А хочешь, и жить будем вместе?
- За тем и пришла, - вымолвила она и Юра, засопев, обнял ее.
Все радостно засмеялись, Сергей Сизов крикнул, - Горько! - и они поцеловались.
Валя так страстно присосалась к нему, его буквально затрясло от французского поцелуя, оторвавшись от нее, Юра стал краснеть. Валя визгнула истерично:
- Юран, блядь буду, - осеклась было, от вырвавшейся зековской клятвы, но ребята улыбались и она докончила. - Если ты у меня не станешь самым счастливым мужем!
Чебыкин показал на увитую диким виноградом беседку. - Идемте, там будем пировать. А баньку попозже затопим. Газ провели, моментально нагревается.
В решетчатой беседке обдувало ветерком и было прохладно. Полина стала выставлять на столик принесенную с собой выпивку и закуску. А они стали пить пиво из бутылок, приготовленное для них Юрой. Большой и уже рыхлеющий, со все еще нежным мальчишечьим лицом, Чебыкин выглядел идиотом, расплываясь в широкой улыбке. И не отставал от Вали, касаясь её рукой.
- Валь, ты согласна? Согласна, значит, жить со мной?
- Ну, сказала же, Юр. Согласная я теперь твоя буковка. За тем и пришла. Мне и жить негде. Хорошо хоть Полинка на даче приютила. А зима? Только вот твои родители как? Они же нас и развели после школы.
- Да идут они! Мне жить, - решительно вымолвил он и подал ей пиво с куском балыка. Сам налил себе водки.
Он всегда пил что-нибудь одно. Или водку, или пиво, или вино.
Замятин толкнул его. - Идите первыми в баньку.
Валя поддержала, обняв Чебыкина. - Ведь хочешь, Юра, хочешь, хочешь. Идем. Идём, вспомним молодость.
И потащила его по плиточной дорожке в глубь сада к деревянной, рубленой баньке с резной отделкой. Участок был большой с фруктовыми деревьями и ягодными кустарниками. Черешня ярко краснела ягодами. У соседей же за штакетным забором был настоящий парк с кустарниковыми шпалерами и зелеными гротами, где можно было уединиться. Там звучала эстрадная музыка и доносился смех. Замятин крикнул Чебыкину.
- А что за праздник у Вербицкого?
- У него через день праздники. Бордель для начальства содержит.
Валя удержала Чебыкина перед крыльцом и попросила:
- Юр, принеси какой-нибудь халат. Одежонка у меня не очень презентабельная.
Он готовно побежал к дому. - Сейчас, сейчас, Валя.
Она вошла в предбанник и, быстро раздевшись, свернула одежду в тугой комок, сунула её в дальний угол лавки. Моечное отделение белело липовым шпоном. Небольшой бассейн и душевая кабинка в зеркалах. Зеркала были и на стенах и отражали её повсюду. Все она здесь знала. Только теперь вместо титана стояла газовая колонка. Она пустила воду и зажгла газ, потом встала под душ, рассматривая критически свое исхудавшее тело. Ягодички всё-таки выпирали упруго и бедра достаточно широки, но груди висели пустыми мешками и ноги выше колен были худоваты, между ними под пахом можно было просунуть кулак. И половые губы уже не припухали. Валя вздохнула. - Ни сиськи, ни письки. Совсем меня задолбали.
Тут, смущаясь, и вошел Юра в длинной расстегнутой белой рубашке смахивающей на очень короткий халат и встал столбом. Валя, распахивая руки для объятий, сама пошла ему навстречу. - Юрок! Юрок! Не волнуйся.
Обняла его, прильнув телом, и сама стала снимать с него трусы. Медленно отступала к лавке. Потом села не нее и опустилась на спину, затягивая его на себя...Продолжала оглаживать его и когда он быстро содрогнулся от преждевременного оргазма.
- Все у нас наладится. Это у тебя от беспорядочных половых связей.
- Да не могу я с девками. Только с тобой не стесняюсь своей комплекции. Ты прям, как мама вторая для меня.
- Вот я и говорю. Все у нас наладиться. Баба к любому привыкает. Приспосабливается. Закон природы. Рожать чтобы.
- А и рожай, Валь. Рожай.
- Ты серьёзно?
- Надо жить по настоящему.
- Жить надо, - вздохнула Валя и склонившись над ним, стала ласкать изощрённо, возбуждая...
* * *
А Андрей был какой-то не такой, это заметила и Полина Лапина. Спросила, было, но он лишь буркнул:
- Отстань.
Расположившись в уютной беседке, они выпили водки и теперь потягивали пиво, шелуша сушеную рыбу. С Замятиным Полина чувствовала себя неловко, они давно не встечались, однако спросила:
- Жениться не собираешься?
- Не нашел ещё дуры.
- А разве умная?
- Ты - номенклатурная. А у меня на них аллергия.
Гена долил себе пива в чайный бокал и стал медленно пить. Больше не глядел на неё, уйдя в свои невеселые думы. В мозгу билось, любовь зла, любовь зла. А он не Юра Чебыкин, смириться с предательством не мог...
Они долго молчали, потягивая пиво. А за забором музыка играла, сквозь не густые ягодные кусты черешни вдоль забора из штакетника были видны прогуливающиеся фигуры. Поднявшись, Замятин направился в ту сторону и стал лакомиться спелыми ягодами. Через некоторое время подошли к нему и остальные. Только Андрей выглядел каким-то отрешенным. Обирал куст смородины чуть в стороне от них. Сизов подошёл к нему и ткнул кулаком в бок.
- Хватит, что ли, переживать.
Стриженов поморщился, как от зубной боли и отвернулся.
Полина спросила. - Что, всё-таки, случилось?
И он коротко рассказал.
На учебном квалификационном задании они должны были совершить теракт на секретном заводе. Женой замполита полка охраны майора Хаметова оказалась бывшая одноклассница Андрея - Венера, заведовавшая там клубом. Андрей и пел и играл на пианино, а он был там якобы слесарем в командировке, и естественно, Венера пригласила его участвовать в концерте прямо в заводском цеху. Тогда это было распространенное мероприятие. Жена замполита оказалась тоже неприкасаемой, пронести муляж взрывного устройства не составило особого труда. С заданием группа справилась блестяще.
Перед отъездом после проведения успешной операции их диверсионная группа обмывала успех в привокзальном ресторане. И чета Хаметовых прощалась с сослуживцами, виновника совершённой "диверсии" переводили в другую часть. Андрея тронул страдальческий вид широкоскулой молоденькой женщины в длинном до пят бежевом платье. Копна золотом окрашенных волос диковато подчеркивала роскосую трагичность узких черных глаз. Он подошел, чтобы извиниться. Но Венера неожиданно вскочила из-за стола и выплеснула ему в лицо стакан вина. На весь зал прозвенел ее срывающийся от презрительного негодования возглас.
- Мерзкий подлец!
Андрей буквально отключился. Товарищи утащили его в туалет и долго держали голову под холодной водой. И везли его, как особо опасного преступника, следуя за ним по пятам, чтобы он не натворил глупостей...
Геннадий хмыкнул, поймав взгляд кузена. - Нашел о ком переживать.
Он обвел вокруг рукой. - Вот наглядный пример. А папу Юр Фёдрча я очень хорошо знаю, два года уже работаю под его чутким, до омерзения, руководством. Руководит он открытым текстом. Я - начальник, ты дурак. Ему прораба посадить, что два пальца обоссать. Вот она страна истинной демократии!
Андрей рассмеялся. - И у вас всё, как в армии. Не только народ и партия, но и армия с ментами - все мы едины руководством. .
Гена вскрикнул. - Какое единство? Посмотри!
Он обвёл рукой вокруг:
- Для всех норма шесть соток и домик в плане не более восемнадцати квадратных метров, а тут у каждого почти по пол гектара. Особнячки двухэтажные. И все это они приобрели не на заработанные, а уворованные у нас деньги. Служат слуги народа не народу, а только себе, своей семье. И все! Все! Всё начальство такое. В начальники пробиваются только подлые. Начальник сам выбирает себе в заместители себе же подобного. Мерилом чести труд не стал. Работяга советский просто устал от всей этой бестолковки. Мы построили не развитой, а подлый социализм. Страшно представить, каким может быть коммунизм при этих коммунистах.
Сизов не воспринимал подобные разговоры. - Да, ладно, вам. При чём тут коммунизм? Природа нас выбросила в жизнь. Кого-то пищей, а кого-то добывателем этой пищи. Так называемая общечеловеческая культура лишь немного сглаживает этот естественный процесс. Андрей, ты же разведчик. Толи сразу пристрелить, толи, как афганские моджахеды по частям убивать. Поэтому я туда не хочу. Мне очевидец рассказал о стонущем мешке костей русского солдата. А у братьев наших смуглых советской властью даже не пахнет. Вы этого просто не видите, вы не жили с ними, а только бывали в гостях. Русских уже и в России стали вытеснять с доходных должностей. Даже грузины и армяне, единоверцы наши, нас попросту презирают и считают за второй сорт. Нам русским не любить надо Восток, а отгораживаться от него. Как и от Запада. Запад есть Запад, Восток есть Восток... А мы, русские, другие!
- Боязнь Востока, Сергей, у тебя от армян. Нам надо уживаться с ними, вот именно, их уже половина всего населения Союза. И мы всё-таки становимся одним народом, - отмёл его доводы Андрей.
Но Замятин сердито возразил. - Я - русский! И не хочу растворяться в советском народе.
И Лапина фыркнула. - Янки из нас не получатся.
- Честные советские люди, это братья-славяне, как и фронтовики Великой той войны. Смуглые братья наши лишь в единственном числе были на передовой.
Андрей возразил. - Без наций и войн! И хотя это сказал один из самых кровавых палачей Октябрьской революции - Троцкий, это его высказывание - стержень непобедимости советской власти.
- А почему тогда у нас не отменяют графу о национальности в паспорте?
- Результатом насилия может быть только покорность, - как-то устало вымолвил Сизов. - А суть покорности - подлость. За что нас, русских, и презирает весь мир. Неужели не видите, что только мы, славяне, покорились советской власти? Остальные народы этой искусственно созданной страны живут по-своему. Я уже не говорю о Прибалтике, те и вовсе живут по-своему, и даже не притворяются советскими.
Вмешалась Полина. - Ну, ладно вам. Русские, советские. Запад, Восток. Семьи надо создавать и детей рожать, тогда свои просторы сами будем заселять.
Андрей засмеялся. - Женщина всегда права.
- К какой награде тебя представили? - спросила его Полина.
- К медали "За боевые заслуги", - хмыкнул Андрей и шлёпнул брата по плечу.
- За нее мне в морду, как подлецу, вином плеснули, а Гену "За Отвагу" и вовсе обоссали.
- Как?
- Ложись, покажу.
- Андрей, не гони! Вечно ты все утрируешь, - не верила Полина и обратилась к Замятину
- А все-таки расскажи, за что получил "За Отвагу". Эту медаль просто так не дают.
И тот, хмуро улыбнувшись, стал рассказывать:
- Во время учений, курсантом, стоял я на посту в охранении. Рядом в штабном броневике старшие офицеры обмывали успех, курсанты горланили песни под гитару у костра под обрывом. Настроение у всех хорошее. Как не расслабиться? Отстрелялись на отлично, завтра возвращаемся в казармы. И тут вдруг броневик покатил медленно к обрыву. Я уперся, стал кричать и стучать. Но, куда там, саперы орали, офицеры магнитофон на полную мощь гоняли. Пришлось лечь под колесо. Лежал довольно долго, уже кости трещали. Через некоторое время вылезает из броневика пьяный в драбадан подполковник и, увидав меня, заревел. - У-у, скот! Уже напоролся. Вытащил из ширинки свой "этот самый", большой и на конце красный, и стал поливать меня вонючей струей, норовя попасть прямо в лицо. Тут уж и я заревел, рыгая от омерзения. На крик подбежал огромный сержант-сапер, разводил караул. И, поняв все сразу, отшвырнул пьяного чижика, уперся в броник. Пёрнул, как из пушки, холостым зарядом! И столкнул таки с места тяжелую машину, освободив меня.
- На самом деле так и было? - пролепетала Лапина.
- Ага! - все с той же невесёлой усмешкой вымолвил Геннадий. - И Эдика Керопяна тоже наградили медалью. Стране нужны герои, а вы рожаете дураков.
- Из-за этого ты и бросил училище?
- Не только из-за этого...
Полине стало совсем неловко, и она отошла от них, подойдя вплотную к невысокому, по грудь, забору в кустарниковом обрамлении. И замерла заинтересованно. Подошли к ней и ребята. Посмотреть было на что. Недалеко от забора в небольшой беседке увитой зеленью, больше похожей на грот, уже немолодой мужчина держал за бедра молоденькую женщину сидевшую прямо на траве, и вяло сопротивляющуюся его домогательствам. Она не кричала, шептала, озираясь по сторонам.
- Иван Василич! Ой, ну что вы, Иван Василич? Ну, перестаньте. Нехорошо так вести себя.
И Иван Василич грубо отодвинул ее. - Тебе, я вижу, не хочется работать со мной.
Раскинутые ноги, обнажавшие ее до белых трусов, женщина так и не сдвинула, не оправила и сбитую на живот юбку. И даже не пыталась встать, чтобы уйти.
- Иван Василич! Ну что вы, право? Чуть что и сразу не хочу.
- А что тогда ломаешься?
- Ну, Иван Василич. Стыдно. Я ж не какая-то там уличная "бэ". Поухаживали бы хоть немного? А вы сразу - давай! Трусы снимай. И всё такое прочее. Неловко мне.
- А некогда мне турусы разводить, пора уходить. Жена ревнует на каждом шагу, парткомом грозит.
- Иван Василич! - женщина захихикала льстиво, и сама подвинулась к нему. Положила руки на плечи.
- Вы, прям, как Наполеон Бонапарт.
Тот хохотнул. - Ага! Пришел, увидел и всадил!
- Иван Василич! Какой вы озорник.
- Ай, ну хватит лялякать. Сама снимай трусы. Не маленький, в вашем исподнем шариться.
Он выдернул из легких летних брюк только одну ногу, женщина сдернула трусики лежа, приподняв задницу. Проговорила капризно. - Прям, неудобно так. Иван Василич, какой вы право неловкий. И место выбрали. Вот кто посмотрел бы на нас со стороны.
- Гы-ы, точно. И смех, и грех! Но приятно. На жену у меня так не стоит,- довольно запыхтел толстый мужик и полез на неё, еще шире раздвигая ей ноги.
- Ой! Иван Василич! Да погодите. Сама я. Сама. Сама неуклюжий твой вправлю.
Рыхлый белый зад задвигался ритмично.
- А он ничего у тебя - чувствуется. Ой, Ваня! Уже забирает.
Иван Василич громче засопел. - Ты это, Малинка, не привыкай меня тыкать.
- Ты сам меня сейчас тыкаешь. Хи-и...
- Не-е...Эт я затем, сразу сплетники усекут, что мы с тобой это самое. Пойдут разговоры. Как были на вы, так и будем. Ты смотри у меня.
- Ой, да, Иван Василич. Не буду. Не буду вас звать на ты.
Бедра обоих стали двигаться азартнее, мужик тяжело дышал и уже не мог говорить, входя в раж.
- Скоты! - совсем рядом раздался возмущённый девичий голосок.
И Андрей вдруг дико захохотал, свистнув по-разбойничьи. Совокупляющаяся пара неожиданно кувыркнулась в кусты, женщина пронзительно закричала и еще сильнее вцепилась в своего начальника.
Две девушки, воровавшие черешню через забор, отпрянули и замерли от неожиданности.
Замятин их узнал и негромко окликнул. - Варя! Гуля! Быстро к нам. Сейчас тут такое будет твориться!
Высокая жгучеокая брюнетка в пестром азиатском платье и сбитая малышка похожая на мальчишку осторожно побежали к ним.
Гена ткнул Андрея в бок. - Ты что натворил? Склещились они, кажется, по-собачьи.
Но брат отмахнулся от него. - Поделом этим сукам разнополым.
У Сизова вырвалось. - А Гулрухсор как здесь очутилась?
- С Варькой Чебыкиной в медучилище учатся, - удивлённо посмотрел на него Замятин. - Мужа шурави ищет. Афганский папа замуж её продаёт.
И Андрей удивился. - А ты её откуда знаешь?
- Бываю иногда у Чебыкина.
- Тоже спиваешься?
- А что остаётся честному советскому человеку в стране истинной демократии? Только спиваться или в покорное состояние обращаться. Всё равно, как настоящего русского, меня ждёт тюрьма.
Девчонки продрались к ним сквозь кусты, и Андрей подхватил малышку, легко перенес её через забор и сразу понес в глубь сада, увлекая за собой и остальных. - Пошли. Пошли. Нечего здесь рисоваться.
На протяжный вой женщины в соседском саду стали откликаться встревожено.
- Что случилось? Кто там кричит?
- Ай, покричит и перестанет.
Одна из женщин хамовато засмеялась. - Не надобно малой пи-пи больших ху-ху бояться - у ней есть способность расширяться.
- Терпи в Яшкином доме терпимости.
Сизов подхватил Гулю на руки и перетащил, было. Но немного не осилил, чуть опустил её, и подол платья с хрустом разорвался до самого бедра. Но она не обеспокоилась. Была безмерно удивлена.
- Серодж, ты - командор!
Он поставил ее на землю и, смущаясь, объяснил неловко. - Я только что закончил курсы военных переводчиков, а в медучилище у вас был на практике.
К женскому вою присоединился и рев мужика. Тут уж гуляющие серьёзно обеспокоились.
- Да кто там и с кем, чего вытворяет?
Раздался топот ног. Потом недолгое молчание. И сдержанные смешки. Сизов и Гуля отошли от забора на несколько шагов и снова остановились. Сережа, наконец, решился.
- Гул! Я готов зарегистрировать с тобой брак. Ты будешь свободна. И как оформишь гражданство, можешь взять развод. Выберешь себе мужа по душе.
- Зачемь? - ахнула юная афганочка.
- Слышал, замуж тебе надо выходить, чтобы не попасть в мусульманскую семейную кабалу.
- Зачемь мине развод? Зачемь мине други муж?
Он понял и потянулся к ней.
Гул упала в его объятия. - Серодж! Я твой! Бери меня.
- Гуля! Я люблю тебя. Полюбил с первого взгляда.
Они стали медленно опускаться на густую дерновину.
А Варя Чебыкина все не отпускала руку Андрея и смотрела на него с обожанием:
- Ой! Андрей, сто лет тебя не видела. И Дашка обижается. Почти два месяца, как из Австрии вернулся, а не показываешься даже у сестры своей.
Андрей тиснул ее за плечи. - Ладно, уговорила. Едем к сестренке. Только погоди, пивка возьму на дорожку и вмажу малешко для бодрости. Папа Дашин лечится от алкоголизма, там меня ждёт сухое застолье.
Он прошел в беседку и налил водки в чайный бокал. Валя с Чебыкиным уже сидели в обнимку на лавке, млея от любви и легкого пара.
Андрей провозгласил тост. - Чтобы всегда были с лёгким паром.
Выпил махом и, кинув в рот кусок колбасы, взял две бутылки пива и балык.
- Ладно, пойду я. Вы тут все по парам. Я один остаюся.
Варя фыркнула. - А я что не пара тебе?
Но он шлёпнул её. - Посадят за тебя, малолетка, даже если сама меня изнасилуешь..
Он направился к калитке, смутившаяся Варя побежала за ним. Выпили и остальные. Геннадий застыл в задумчивости и будто не присутствовал здесь. Лапина наклонилась к нему и заглянула в глаза.
- Ну, а мы с тобой, что будем делать?
Валя озорно вскрикнула, имитируя ругательство. - Да пошли вы оба! В баню.
Полина кокетливо улыбнулась. Замятин равнодушно хмыкнул:
- Ладно, пойдем. Мне всё равно Наташа или Вера. Ну и Полина тоже все равно.
- Какой ты злой, Гена.
Она обняла его за талию, и они медленно направились к бане.
- А ты какая?
- Влюблённая в тебя до сих пор. Увижу и сразу течёт. Как охота у сучки. Но только на тебя одного.
Он лишь тяжело вздохнул
- Да, это вам, парням, всё можно. Вы ошибаетесь, спотыкаетесь, а мы с первого раза падаем.
- Вот именно, что мужчине можно за то женщину блядью обзывают.
- Двое у меня всего лишь было.
- Бальзак видел женщин у которых был один мужчина за всю жизнь, видел женщин у которых было много мужчин. Но не встречал ни одной у которой было два мужчины.
Полю задело за живое, и она разразилась длинной тирадой:
- Скифы вы, мужики русские. Да! азиаты вы! С тупыми мозгами. Кроме как пить, ни к чему не приспособлены. И ничего не хотите делать. Ничего не хотите понимать. И знать. Видеть, что женщина человек и во многом лучше вас. Только за счёт жены своей русский мужик живёт сносно, а советский народ на русской бабе в коммунизм едет.
- Это не про тебя. Твой мужик не на тебе, а на тесте в свой семейный коммунизм едет.
Голоса их стихали. Валя вымолвила с тяжелым вздохом:
- У всех проблемы. Одни проблемы. И когда они только кончатся у нас?
Юра хмыкнул. - Зяма сам себе проблемы создаёт. Жил бы с Полькой и, но проблем.
- А ты что ни с кем жить не стал?
Юра глянул на неё коротко и ничего не сказал. Налил водки в стакан и выпил. Потом долго молчал и неожиданно сказал.
- Ты открываешь мне глаза.
* * *
Прошло больше недели, Замятин сдал наряды и материальный отчет и теперь отдыхал. Материалов по-прежнему не хватало, вернувшийся с уборки автотранспорт ремонтировали с трудом, не хватало запчастей. А уже очередная битва за урожай на носу. Рабочие в основном "гоняли мусор" на объекте, а он читал книжку.
Но, чу! Заурчал мотор. Сунув книгу в стол, он выглянул в окно прорабской. На стройплощадку въезжал темно зеленый Уазик, ныряя на разбитой стройплощадке шлюпкой в море. Он уже подъезжал к вагончику, за рулем сидел щупленький невзрачного вида майор. Рядом с ним тоже майор, но высокий и красивый словно киногерой. Гена радостно вспыхнул и выскочил наружу.
- Батя! Валерий Викторович! Здравствуйте! - подошел он радостный к неуклюже вылезавшему из тесной для него машины высокому майору.
Тот обнял его и похлопал по плечу. - Здравствуй, сынок, здравствуй! Спасибо, что и на гражданке считаешь меня "дядькой"
- Батей! Вы больше, чем военный воспитатель.
- Ладно, ладно. Мы к тебе по делу.
- А я, собственно, свободен.
- Тогда, поехали.
- Сейчас, только переоденусь и закрою прорабку.
Гена метнулся обратно в вагончик, быстро переоделся и, закрыв дверь, залез на заднее сиденье к Валерию Викторовичу. Щуплый майор сразу тронул машину и стал разворачиваться, выезжая за ворота. Его Батя представил сотрудником КГБ Анатолием Авдеевичем Акчуриным.
- В общем, Геннадий, у Андрея появилась возможность перейти во внешнюю разведку. Надо помочь ему помириться с Кет Виллер.
- Андрей мне уже говорил об этом.
- Ну и хорошо. Мы уже нашли Кет Виллер ее русскую тетушку и кузину. Так вот, эта русская кузина австриячки училась с вашими подружками - балеринками в одном училище только на курс старше.
Гена возразил. - Но мы порвали с ними все отношения.
- Должны же у вас быть общие знакомые.
- А вообще-то есть такой. Слон. Лейтенант Керопян со Светкой дружит, а та тоже в прошлом году окончила это училище. Только она училась на отделении Клубная работа.
- Отлично! - воскликнул Акчурин. - И Наталья Власенкова с этого отделения. Слон со Светкой и встретят Неуклюжую корову.
- Нет, нет, Анатолий. Пускай они делают это вместе. Замятин не столько кузен Андрея, как его самый верный и преданный друг. Давай, заворачивай в часть. И Керопяна надо отозвать.
Они свернули, и машина помчала, набирая скорость по улице.
Геннадий спросил. - А меня куда отозвали?
- По мобилизационному предписанию на учения офицеров запаса. И, как сведете поссорившихся влюбленных, отправим на юга отдыхать.
* * *
И вот, через несколько дней, они встретили с лейтенантом Керопяном и с его уже по-женски статной подружкой Светланой Кет Виллер и привезли её в районный поселок Алкино. Гулкое пустое фойе Районного Дома Культуры встретило их какофонией всевозможных звуков под песню Аллы Пугачевой. Двери зрительного зала были открыты настежь, и они сразу увидели мечущихся по ярко освещенной сцене артистов в русской национальной одежде. Парни и девки гонялись друг за другом и откровенно щупались. Русские визитеры поначалу оторопели. Но статную и рослую австрийку озорное действие на сцене ничуть не смутило. Она вымолвила, широко улыбаясь. - О! Это и есть русспеттинг.
Светлана такая же рослая и статная, смущенно хихикнула. - Щупаемся так, - и спросила осторожно. - А что это такое - петтинг?
- Это есть сексуальни удовлетворенья без участий половых орган.
Света ахнула, шокированная. - Как это так, без половых?
- У каждый женщин или манн есть эрогенни зон. Их они друг друг ляскай. Удовольства так полючай. Тоже восхитительна ощущенья. Есть такой тип человек, только так удовлетворення полючай.
- Ой! И правда! - ахнула Света. - Пока я со своим Слоником только ходила, сколько раз...Хи-и...
Она оборвала себя, опомнившись, и даже порозовела от смущения. Потом определила:
- Всё у нас одинаково. Только вы, западные женщины, свободнее в этом деле.
Глянув на сцену, она снова хихикнула. Самодеятельные артистки тоже не особо смущались, хватая парней за самые сокровенные места. Один из них заорал вдруг благим матом.
- Дура, твою мать..! Больно! Хватаешь, как за палку.
- Ха-ха! Да нет там у тя ни чо. Стрючочек какой-то гороховый.
- Погодь! Вот всажу, будет чо...
- Ай! Да грозишься ты всё! Как Чапай - Анке.
Только стройненькая фигурка в темном приталенном платье не участвовала в озорной оргии. Но и ее удерживал за руки русский обалдуй в красной рубахе и голубых штанах заправленных в ярко коричневые сафьяновые сапожки. Орал он громче всех, но уважительно:
- Наталь Витальна! Хошь, как культурной, на одну коленку стану, и ручку тебе поцалую? Слово скажи, завтра же по всему Алкину на руках до ЗАГСа снесу и опять домой принесу. И в рот не возьму, только когда сама поднесешь. Ты не сомневайся, у нас кругом блат. Дядька в сельсовете, тетка в сельпо и матка моя кладовщица, а пахан бригадир. Ничего нам не надо. Только живи.
- Вот это приколы! - хмыкнул Геннадий.
Слониха врезала леща по мощному крупу Слона. - Только в деревне сейчас жетельмена найдешь.
Крупнотелый курчавый брюнет в офицерской форме побагровел от стыда за свою подругу и отступил к выходу из зрительного зала. Кетрин неудержимо тянуло к сцене. Геннадий тоже пошел за нею. В это время молча терпевшая приставания парня девушка ширнула коленом в пах. От неожиданности тот отпустил ее, схватившись за причинное место. И девушка, спрыгнув в зал, побежала по центральному проходу к выходу.
- Ай, не хорошо, Наталь Витальна! - вскрикнул тут же опомнившийся парень. - Без наследства хотели оставить, - и махнул со сцены за нею.
Замятин заступил ему дорогу, когда девушка промчалась мимо. Но тот в запале. Махнул кулаком:
- Свали, козел!
Но мощная длань обалдуя застряла в цепком захвате рук совсем не богатыря. Гена крутанул слегка, и огромный парнище полетел по покатому полу, гулко врезавшись в сценический барьер. Но силушки ему видно было не занимать, он тут же вскакивает и, болезненно поводя плечом, оторопело смотрит на аккуратненького интеллигентика при галстучке на белой рубашечке.
- Это ты? Меня?
- Ага! За козла.
Артист заревел вдруг дурным голосом и затопал ногами. - Задавлю-ю, шмакодявку-у...
Но так и не сдвинулся с места. На него налетели самодеятельные артисты и потащили за кулисы.
- Ромка, зенки протри, - проверяющие.
- Да паял я этих проверяющих! Бля буду, если не начищу мусала этому маклашонку. И у меня тоже есть приемчики с ломчиком.
Наконец артисты исчезли, музыка смолкла. Смущенная худрук несмело возвращается к ним.
- Да что это на них сегодня нашло? Репетиции у нас всегда проходят организованно.
Они смотрят на нее, как на чудо сельского света. Лицо еще не двадцатилетней девушки поражает Анастасие Вертинской красотой умной интеллигентной женщиночки. Не повернется язык назвать ее женщиной наверно и в пятьдесят лет. Светлана кинулась к своей бывшей сокурснице.
- Власенкова, блин! Да какие мы проверяющие? - но осеклась, осознав её красоту.
- Натали! Тебя не узнать. Отьелась, похорошела. Прямо, принцесса на горошине.
Худрук с облегчением вздохнула и проговорила несколько жеманясь:
- С наших зарплаток только на залёжанных матрацах лежать.
Светлана мигнула ей, сделав страшные глаза, втайне от Кет. Дескать, не болтай лишнего. И закричала:
- Кузину тебе импортную привезли! У этой австрийской фрейляйн дедушка тоже Петр Данилович Власенков.
- Ой, да неужели это правда? - всплескивает руками Наташа по-бабьи. - Знать, не врет мамка, что у неё в Австрии есть братец Питер.
Геннадий едва сдерживает ухмылку, и Наташа это замечает, спрашивает, слегка покраснев:
- Какие намечены мероприятия?
- Какие еще мероприятия?
- Ну, как? Место встречи. Куда ее поведем?
И возмутилась несмело. - Почему вы меня не предупредили заранее?
- Очнись, ты - чудо советское. Двоюродная сестра это твоя!
Власенкова хмурится. - Вы что разве не из райкома?
- При чем тут райком? - еще больше раздражается Замятин.
Ему уже стыдно за эту обманчиво возвышенную очаровательную советскую куколку.
- Она иностранка, а мы плоховато живем. Разнесет еще за бугром. Опозорит на всю заграницу.
Кетрин тихо восклицает. - Политик. У вас всё есть политик.
Замятин уже орет. - Да нашу дурость и прятать не надо, сама лезет из всех щелей!
- Не смейте так говорить о нашей великой родине! - неожиданно прозвенел на самой высокой ноте возмущенный Наташин голосок. Ей надо было встать на спинку кресла.
Оторопев на мгновенье, Геннадий выскочил в фойе РДК. Но и там такой же цирк. Перед могутным смуглым лейтенантом бычится школьной хулиганкой, как перед учителем, грудастая деваха. За её спиной замерла стайка девчонок.
- Чо их знать, Власенковых та? - тянет она. - Вон оне. На виду. Сами смотрите. Скажешь еще чо-нибудь не то, плохая станешь.
- Сказать надо Екатерине Петровне Власенковой, чтобы отпросилась с работы и шла домой. К ней австрийская племянница приехала.
Девчонки за ее спиной вдруг несдержанно затолкались и зашептались. Но громко. От волнения.
- Ой! Мамоньки! У этой пропивохи связь с заграницей объявилась.
- А позорище, девки, будет! Где щас ее искать? Она и от Натали прячется.
- Смандила, поди уже, полмешка комбикорма от своих бычков и теперь, где ни то под кустом похмеляется.
- Но можно ее в чувство привести? К утру хотя бы. Дескать, ночное дежурство, - перебивает их Керопян.
- Да замолчите вы! - вскрикивает и Гена, поздно увидав выходивших из зрительного зала кузин.
Кет растеряна, Наташа пунцовеет от горького стыда. И Светлана тоже смущена.
- У мой тьетушька есть болезнь алкоголизм? - спрашивает Наташу Кетрин.
Девки сразу примолкли. Лишь та грубая деваха фыркнула негромко.
- Блин! Эта фря даже по-русски кумекает.
Кет снова восклицает, беря за руки кузину. - Это есть не опасен болезн. Ви не понимай алкоголизм. С астма долго живет человек. И гипертоний, диабет. Наркоман плёхо. Алкоголь хронический, тожье не нормаль, но лютше. Надо следоватт метод доктор Чехов. Плёхо не пить, плёхо не поднимайт пияни. Деляй ему условий без стресс содержанья. Помогайт нельзя. Только поднимайт.
Наташа простонала. - Убивать их мало!
Кетрин опять не понимала. - Как? Это есть больни человек.
- Они точно, все там чокнутые, - снова фыркнула грудастая девка. - Пьяница у них больной!
- Сажать в ЛТП, а не лечить их надо!
- Лечить за высоким забором, как зеков.
Замятин прикрикнул. - Эдик! Иди с ними, иди!
И все гурьбой ринулись к выходу. Но две девчонки остались. Та, грудастая и поизящнее, миленькая хорошая ученица. Катарина что-то нашептывала своей кузине. Светка тоже шалела, блуждая глазами. Грубая девка выговорила вдруг Замятину.
- Бежал бы и ты со своим дружком-офицером.
- А в чем дело?
- А дело пахнет керосином.
Хорошенькая перебила ее. - Ну что ты, Рая? И сразу пугать.
- А что такое?
- Да Ромка бузит. Узнал, что вы ни какие не проверяющие и ваапще...
- Что вообще?
- Да поучить вас собирается. Ребят подговаривает.
Гена усмехнулся. - Поучиться я всегда готов.
Рая фыркнула, сдув челку со лба. - Галька! Да хватит штоль его пасти. Пускай намнут бока хвальбуну городскому.
- Ну, что ты, Рая? И так уже всех пацанов из-за драк пересажали.
Тут и раздался голос Ромы. - Глянькось, глянь на этого городского! Прямо - герой!
Он в цветастой рубашке и тоже, как антиллигент какой, небрежно помахивает свернутой газеткой. За его спиной с выпендроном, как зеки в Калине красной, рисуется шеренга из четырех парней в таких же рубашках из одного сельпо.
Они вторят ему. - Ага! Щас герой к верху дырой будет. Штиблеты нам нюхать будет.
К предводителю кидается титястая Райка. - Ромка, уймись! Пересажают мудаков.
Но тот отталкивает ее широким жестом. - Хорошилкина, свали от меня. Ты теперь мне без внимания.
Замятин с усмешкой смотрит на них и Рома снова топает истерично.
- Бяги! Бяги! Может, не догоню. Ленивый больно.
Замятин искренне смеётся. - Какой талант клоуна в этой глуши пропадает.
Рома прекращает рёв. Оглядывается на ребят и командует:
- Не ссы, мужики. Обходим со всех сторон. И разом!
И они пошли на него, обкладывая крадущейся стаей. Но Гена не стал дожидаться нападения. Взвился вертящейся молотилкой, нанося удары и с рук, и с ног. Ромкина газетка зазвенела, выпавшей из неё железной трубой. Парни, с ревом и стонами, разлетелись в разные стороны фойе и, поняв, с кем связались, расползались по дальним углам, испуганно подвывая. Рома и вовсе кинулся к дверям на четвереньках, как обезьяна. Но Гена догнал и пинком загнал обратно, буквально, поставив его на уши. Намахнулся ещё раз...
И вдруг! С отчаянным визгом Райка бросается на него.
- Прекрати издеваться над пацанами, чекист херов!
Замятин просто оторопел, и некоторое время девка теребит его, как борцовскую куклу. Придя в себя, он тиснул ее, где надо, и она застыла перед ним, пуча и без того круглые глаза.
Постояла некоторое время обездвиженная и выдохнула шумно. - Прямо, черт какой-то.
Рома вдруг заскулил. - Извиняйте, товарищ чекист. Литру магазинной поставлю, и пацаны возьмут по пузырю. Только чтоб без последствий. А?
Геннадий совсем расстерялся. - Какой я чекист? Прорабом на стройке работаю.
- Ладно, ладно. Прораб так прораб. Чо мы, не понимаем? Вам светиться нельзя.
Гена окончательно теряется. Австриячка смотрела на него расширенными от удивления глазами, Наташа, наоборот, с уважением.
А тут ещё и Светка брякнула. - А и мой Слоник тоже в спецвойсках служит.
Гена растеряно вымолвил. - Ошалели совсем от деревенской жизни.
Хорошенькая возразила жеманно. - Вы ещё не видели настоящей деревни. У нас районный посёлок городского типа.
Рая ахнула грубым голосом. - Деревня! И хоть вешайся.
- На Рому, - захихикали осмелевшие парни, видя смущение "чекиста".
- Он мне тоже теперь без внимания.
Тут они и вовсе завизжали подленькой мальчишеской стаей.
- Ну, смотрите теперь, товарищ чекист, Райку Хорошилкину на прием не возьмешь.
* * *
И все! Контакт с Кет Виллер был утрачен. Она просто спряталась за Наташу и отказалась с ними общаться. Пришлось уехать. Андрея он не нашел и у его ясноглазой сестренки Даши. Обратился он в военкомат, но там на него посмотрели, как на сумасшедшего. Но на работе должен быть оправдательный документ. И дома сидеть, маму нервировать, он не мог. Он пришел к Полине Лапиной, и та увела его на дачу, которую оформила на него. Гнездышко любви, куда убегала от мужа. Муж ее, благодаря отцу, попал в номенклатурную обойму и панически боялся развода, поэтому терпел, как несгибаемый коммунист открытую измену жены. Но майор Акчурин, этот досужий чекист, все-таки нашел его и там, на шестисоточном участке честного советского человека в типовом домике-скворечнике. Чекист попросту паниковал и сразу же повез его в Алкино на проводы Кет Виллер. Та почему-то собралась уезжать раньше намеченного срока.
Гена резонно возражал: - И без того, благодаря этим дурам, Кет за чекиста меня принимает. Спрашивается, от кого я узнал, что она вдруг так поспешно решила уехать?
- Да никто тебя об этом не спросит, - убеждал, кажется, больше себя самого Акчурин. - Андрей куда-то запропастился. Надо убедить ее отложить отъезд. Скажи, что он на учениях и любит ее по-русски. Так и скажи, любовь русская зла, полюбишь и козла. Намекни, что Андрей недоволен службой. Советской властью, в конце концов. И сам, сам критикуй. Влезай в доверие. Расскажи о преследовании за критику. Сам шевели мозгами.
Акчурин высадил его перед поселком, и Геннадий пошел на Рабочую улицу, где жили Власенковы в доме на две семьи из белого силикатного кирпича.
И на самом деле, своим неожиданным появлением он только усилил настороженность Кет Виллер. Цветы его она с демонстративной небрежностью сунула в общий букет. Гена поспешил передать ей привет от Андрея. Кетрин высоко подняла брови и пренебрежительно вымолвила. - О! Я оченн полшчён.
- Он хотел встречи с вами, не смотря ни на что, - как-то неуверенно проговорил он.
Но Кетрин не отвечала и смотрела на него недружелюбно.
- Любовь русская зла, полюбишь и козла, - завершил всё же Геннадий фразу Акчурина и девушка, кажется, дрогнула.
Но тут же ушла к Наташе сидевшей во главе стола. Его усадили в самом конце рядом с той грубоватой и сисястой девахой Раей Хорошилкиной. Застолье было во дворе, стол, как в кино о колхозной жизни, ломился от разнообразной деревенской закуски. Были только самодеятельные артисты за исключением Ромы и уже собирались уходить. Замятину налили штрафную, и все вместе выпили. Но девчонки лишь пригубили свои стопки.
Ребята заворчали. - Сидять. Замучаны тяжелой неволей.
- А то нет? Вы завтра у техники проболтаетесь, а нас на картошку и свеклу погонят, - раздраженно загалдели девчата, продолжая тему. Видимо Кет удалось их разговорить. И Наташа уже не возмущалась нелицеприятными разговорами о своей великой родине.
- Кто нам ручки целовать будет, если мы с детства в земле и навозе ковыряемся? Только конторские в тридцать лет еще на баб похожи. И мы такими же мужиками в юбках становимся.
Летний вечер все еще давил летней жарой. Девушки протирают лица и шеи платочками, парни смахивают пот с лица просто ладонями и Кет внутренне ахает. Рая тоже потела и больше всех. Она в белой нейлоновой блузке с кружевами, короткая и узкая юбка трещит на мощных бедрах. Голых своих ляжек она всё же стесняется, и неуклюже ворочается на скамейке, стараясь обратить на себя внимание Замятина. И это заметили, тут же отреагировав язвительно.
- Глянь, а Хорошилкина то расфуфырилась. Будто с дома терпимости сбегла.
- Райка! Прынцы Золушек любят. Иди грязью измазайся.
Замятин советует ей. - Умойся. У тебя уже краска потекла.
- Прям! - фыркает та, сдувая челку со лба. Но вытаскивает из сумочки зеркальце и, поплевав на платочек, подтирает краску на лице.
Наташа сердито кричит. - Хорошилкина, ты бы еще мочей умылась.
Все смеются. И Райка вскакивает с лавки, уронив на землю весь хохочущий ряд. Только Гена устоял. Пацаны опять начинают тискать девок прямо на земле. Те отбиваются с настоящей злостью, и парни отстают от них. Поставили лавку и вновь садятся. - Ну, еще давай по одной.
Но девчонки остаются стоять. А вокруг стола неприкаянно бродит темнолицая, отнюдь не от загара, женщина. Наташа и на нее кричит нервно. - Мама, сядь. Не мотайся перед глазами. Хочешь выпить, пей. Катерина уезжает. Можешь снова начинать.
- Ня надо! - резко ответила Власенкова-старшая. - Сказала, в рот не возьму. Все! Не буду больше тебя позорить. Нормальной бабой поеду к братцу Питеру в Вену.
Глаза женщины горят, как у человека идущего на подвиг. Отвернувшись, она уходит в дом.
- Посмотрю, как бы чего не забыли в дорогу.
Возвращается Райка от рукомойника, ворчит по-бабьи. - Ничего то у нас делать не могут. А в деревне, где ее импортную косметику взять? И в город не наездишься. А и не отпустят. Сплошная битва за урожай.
- И без импортной косметики надо девушкой оставаться, - досадливо замечает ей Наташа.
- Ага! Будешь тут. Учили благородному, а жить заставляют по подлому.
Девчонки фыркают в ответ. - Ой! Ой! И Райка умничать стала.
- А чему ее только родители не учили. И на английский ходила. В Изостудии занималась.
- И в кружке кройки и шитья была. И макраме плела.
Все хохочут. - А теперь только пляшет и поет.
Райка орёт, перебивая издевки подруг. - А сами-то, сами. Тоже ни кем не стали. А помните, о чем мечтали? Непопрыгуньями хотели стать. Только где они Дымовы? Сами попрыгунчиками за стаканами стали.
И ребята замолкают. Видно слова задели за живое. Да и наступающий вечер очаровывает неискушённые души. Багровое солнце висит у самого горизонта. По золотистому не скошенному полю, словно жуки, ползут комбайны, оставляя за собой серые полосы жнивья. Тишина умиротворяет и умиляет. Как здесь хорошо! Жить бы да жить. Но жить для себя не дают, страну надо кормить. Поэтому из деревни и бегут. Бегут самые лучшие...
Недолгое молчание нарушается вдруг мычанием коров и блеяньем коз и овец. Пронзительно и как-то чарующе звучат тонкие голоса. Мат и грубые слова из детских и женских уст просто не воспринимаются. Простенькая мелодия органически вплетается в звенящую мелодию музыки природы.
Девчонки дружно вскакивают. - Ой, засиделися! Надо бежать. Скотину встречать.
Сгрудились вокруг кузин и, расцеловав поспешно Кет по очереди, уходят. Остается только Райка. Сестры тоже идут в дом и возвращаются уже с сумками. Выходит и тетя Катя, кривя лицо от плача. Гена тоже поднимается.
Но Кет поспешно отказывает ему. - Машина вам нет мест. Прощайте.
Наташа так же поспешно распоряжается. - Мама, постели ему на веранде. Она вас, Геннадий, поднимет к утренней электричке. Не беспокойтесь.
Гена говорит Кет, пытаясь встретить её взгляд. Но она явно его избегает.
- Андрей на учениях. Он хотел видеть вас. Очень хотел. Отложите отъезд хотя бы на пару дней.
- Найн! - резко отвечает она.
- Почему?
- Ви его силой заставляй иметь с меня интимни связь
- О чем вы, Кет? - неприятно поражен Замятин.
- Мне это моледой женщин сказаль, кто ему киндер скоро рожай.
Он опустился на скамью, и кузины с тетей Катей молча ушли. Гена понял, операция сорвана, скорее всего, Яворской. Он, собственно, удовлетворен. Андрею не надо будет подличать. Но Гена в растерянности. В провале операции могут обвинить Андрея, даже если он и расскажет о вмешательстве в их дела обманутой любовницы.
Хорошилкина обрывает его раздумья. - Давай, выпьем, что ли, на брудершафт.
Протягивает ему наполненную водкой стопку. Он спрашивает нелюбезно:
- Ты, хотя бы, понимаешь значение этого ритуала?
- Проходили в школе и с девчонками тренировались.
Гена поспешил выпить и стал старательно жевать мясо курицы. Ему и жалко и смешно на эту неотесанную деваху изо всех сил старающуюся понравиться ему. А та продолжает его удивлять. Через некоторое время вновь наполняет стопки и говорит с тяжелым вздохом.
- Тянет меня к тебе, а тебя к другой.
- Так оттянули, никого больше не хочется.
Она выпивает и, закусив, советует серьёзно. - А ты хорошенько напейся и поблудничай. Пройдет все вместе с похмельем.
-Уж, не с тобой ли мне пить и блудить? - хмыкнул он с едкой усмешечкой.
- А что, иль страшна и кривобока?
- Да ты хоть знаешь что-нибудь об этом?
- А что об этом девке знать? Нам не брать, а давать.
Таких откровенных приколов Гена еще не видывал и на некоторое время замолчал. А она снова наполняет стаканчики, смотрит на него, тараща глаза и краснея. И он понимает её состояние, говорит, как можно мягче.
- Рая, не торопись стать плохой.
- Вот и попробовал бы, пока хорошая.
И он стал теряться. По-женски она хороша. А что там говорить? Любую хорошенькую женщину хочется. И им, наверное, также. Или просто хочется пожалеть, приласкав влюблённого мужчину. Но такое позволительно, только там на Западе. Ему и эту Раю немного жалко, как и Полину, без надуманной для большинства людей любви...
Гена поспешил отогнать эти мысли и выпил, буркнув. - Ладно, хватит об этом.
- А об чем тогда?
Голос настолько зол, он вскидывает на нее глаза. Рая снова разливает водку по стаканчикам.
Он говорит. - Может, хватит пить?
- Тебя не спросила, герой не моего романа
Все! Перед ним нахальная советская бабенка. Отстояла очередь за дефицитом, но ей не досталось. Вот и злится теперь на всё и вся.
- Рая, ну зачем ты так?
Она щерится зло. - А как? Попросила махонький кусочек счастья. А ты, жмот, зажал. Может, кроме тебя мне и вспомнить будет нечего в этой жизни.
Она снова пьет уже одна и, облокотившись на стол, мрачнеет, как распущенная женщина в кино, с чавканьем заедая выпитое мясом. Ему становится неприятно. Ну почему у нас людей так? Понравился он ей, ну и поласкались бы. Так и его бы, приласкала та, которую он хочет. И не было бы трагедий неразделенной любви. Ан, нет! Не только тело, но и душа должна быть чьей-то единоличной собственностью. Да и осуждают у нас таких любвеобильных. Лишь на западе похвальное качество, сексапильность. У нас это презренная похоть. Разврат!
На задворках затарахтел трактор, подъезжая, и остановился вскоре. Слышится возня и стуки. Потом потащили что-то, шурша жухлой травой. Сад без мужских рук и совершенно дикий, даже сарай едва угадывается за зарослями кустарника. Внезапно, громко засмеялись огрубелые голоса.
- Ты глянь, и Катюха за ум взялась. Не пьёть.
- Сказала, - завязала.
- Бля буду! Завтра снег выпаде. Катюха не со двора, а во двор што-то ташшит.
Тетя Катя тоже ревет огрубелым голосом. - Харэ лялякать, мудозвоны зачуханые. Давай, шевели булками, неситя к сарайке.
И вскоре все стихает. Трактор уезжает. Снова наступает гнетущая тишина. Рая угрюмо ворчит:
- И эта когда-то о хорошем мечтала. Да жизнь деревенская надежды все поломала.
- Думаешь, в городе лучше?
Рая со злой тоской смотрит на него. - Пожил бы в деревне, а потом говорил. Все из деревни бегут. Одна пьянь и придурки остались.
Слезы крупными каплями поползли по ее щекам. Уже темнело. Начинающаяся летняя ночь звенела. А на душе становилось тошно. Рая и вовсе вдруг заревела в голос:
- Ой! Да не могу я больше так, да не могу! Не могу, не могу. Эссенции напьюсь или повешусь.
И ему до того стало жалко ее! Он обнял плачущую девушку со щемящей болью на сердце и поднял с лавки.
- Веди, куда хотела.
Рая прекратила рев и дико посмотрела ему в глаза, задрожав.
- Да что с тобой?
Она прошептала, отчаянно пуча глаза. - Стыдно мне. Целая я еще. Целая.
* * *
А дальше события стали развиваться с невероятной быстротой. Таня всё-таки устроила Антипову в больницу на выкидыш, но врач ошибся в сроках беременности и недоношенный мальчик выжил. Однако своего ребенка Алевтина даже к груди не подпустила и отказалась от него. Тут к Андрею и подкатила Татьяна. Но не со своей беременностью. Её у неё не было, она предложила усыновить малыша Алевтины. Малыша она уже видела. Беленький и голубоглазый. Такой хорошенький!. Богом данный! Но разрешают усыновлять только супружеским парам. Андрей безропотно пошёл с нею в ЗАГС. Но усыновлять не пришлось, о рождении внука как-то узнала мать Алевтины и забрала его.
И Рая после сближения не отставала от Замятина. Так за ним и пришла в его дом, заявив, что беременна. Родителям Геннадия она понравилась, у безнадежно больного профессора еще сохранились старые связи, и он устроил невестку на курсы лаборанток винной промышленности.
В провале операции обвинили, конечно, Андрея и отправили служить в далёкий средне-азиатский гарнизон. Таня поехала было с ним, но едва выдержала полгода гарнизонной скуки, уехала домой рожать и уже к нему не вернулась, иногда лишь наезжая в отпуск.
И у Гены Замятина жизнь с Раей не заладилась. Мама, совхозная кладовщица заразила и ее своей хвастливой кичливостью. - Мы пусть и не инженера-офицера, зато у нас всё есть. Такую жену, как я, тебе ещё поискать.
Деньги у Хорошилкиных были, прописав дочь в городе, они тут же купили в пригороде дом-развалюху и стали строиться. Тёща дразнилась и машиной, приговаривая всякий раз:
- В зятьке только я что-то сомневаюсь. Неприспособленный он какой-то, как и вся ихняя учёная родня. А машина не для баловства, она работать должна.
Однако хвастала на каждом шагу своей учёной родней, созывая в просторный дом, когда они приезжали к ней, всех знакомых и соседей. Хвастовству Хорошилкиных не было предела. Прижившись, Раиса хамела не по дням, а по часам, быстро становясь городскее самых городских бабёнок. Бабой она обещала стать пробивной. Гена просто стыдился показывать её своим друзьям, краснея при случайных встречах. Последней каплей терпения оказалась комната Смеха, куда они зашли случайно, столкнувшись в парке с друзьями.
О! Что тут с нею сотворилось!
Увидав себя в зеркалах, Рая зашлась в смехе, визгливо выкрикивая: - Ой! Мамоньки, обоссуся! Жопища-то, жопища-а..!
Запердела очень похоже губами, подпрыгивая. - А титьки! Глянь, глянь! Смехотища какая!
В комнате Смеха еще никогда не было такого смеха. Все смеялись над брюхатой клоунессой. У Гены в глазах зеркала закачались. Он выскочил из павильона, как ошпаренный, и помчал по парку, не выбирая дороги. Домой он не вернулся и стал жить на даче Полины Лапиной, встречаясь с ней снова. Но не долго. Что-то нашло на него, и он накатал письмо о своих начальниках в Политбюро ЦК КПСС, тогда это было модно. Вскоре оно вернулось с резолюцией - разобраться на месте. И разобрались. Факты, конечно, не подтвердились и вскоре, затаивший на него злобу к тому времени ставший уже управляющим треста товарищ Чебыкин "обоссал два пальца", отдав прораба Замятина под суд за растрату материальных ценностей и приписки.
Тут уж Геннадий в натуре испытал на себе переделанные строки известной песни.
- Какая песня без баяна? Какой же русский без тюрьмы?
* * *
Мать появилась только в воскресенье и то после полудня, и сразу кинулась к Гаврику, стала целовать, истерично причитая, он всё ещё валялся в постели.
- Гава! Гаврик! Ой, ты дома. А я вся! Вся испереживалась. Слава богу! Хорошо вас, детей, хоть не тронули.
Он просто опешил. - Мама! Что в лагере отдыха случилось?
- Ты что, разве там не был?
Рая Замятина заволновалась еще больше и снова прижала его к своей необъятной груди. Баба она была рослая, и немного толстая. Именно баба, напористая и нахальная. Но только с чужими, его же вылизывала, как кошка котёнка, чрезмерно балуя.
- Где ты был? Где?
Пришлось врать. - У одноклассницы Тани Стриженовой на дне рождения. У нее дома отмечали. Нас отпустили до понедельника.
- Стриженова, - неприятно удивилась мать. - И мать её тоже Татьяной звать?
- А что?
- Ой, сынок, - терялась мать, не зная, что ему ответить.
И он понял, что она знает, чем занимается Танина мать. Пришлось опять врать.
- Сидим за одной партой. Она отстающая, прикрепили помогать.
Раиса молчала долго, потом вымолвила умоляюще. - Сынок! Прошу тебя, не дружи с этой девочкой. Эта семейка не для нас.
Гаврик сердито вскрикнул. - Ни кто, ни с кем не дружит.
И потребовал. - Да скажи ты, наконец, что там в лагере отдыха случилось?
- Хулиганы догола раздели ваших воспитательниц и прогнали их перед стоявшими на утренней линейке ребятами.
Гаврик все понял. Таким образом мадам Стриженова защитила честь своей дочери. Он отступил от матери и, чтобы отвязаться от нее, закрылся в ванной, включив душ, дескать, моется. Сам же сидел на краю ванны. Сидел так долго, что мать забеспокоилась и стала стучаться в дверь. Пришлось лезть под холодный душ, не зажигая газовой колонки, чтобы успокоить её. Холодный душ успокоил его, и он вышел из ванной с беззаботным видом...
За ужином Гаврик спросил мать. - Где сейчас мой отец?
Она неожиданно разозлилась и ответила грубо. - Ты ему не нужен, значит и он тебе.
- Мне сказали, что он хороший человек.
Мать неожиданно заплакала. - Ради него живу... Жилы последние рву... А он... Он...
Гаврик сердито вскрикнул. - Ты врёшь! Сама, наверное, не позволяешь ему встречаться со мной.
- Да ты! Ты, - вскрикнула она.
Вскочила со стула и намахнулась на него. Гаврик выскочил из-за стола.
- Ну что ты и сразу драться?
Взгляд его, уже не по-мальчишески угрюмый, осадил её.
- Почему он не стал с тобою жить? Я слышал, из-за твоего поведения.
Она снова заплакала, истерично вскрикивая. - Малообразованная я для него была. Стыдно ему было со мной на людях показываться. А поведение. Поведение, как и у вас мужиков! Тоже любви хочу! Баба я! И ещё молодая. В тридцать два года старухой уже себя чувствую.
- Я о нём спрашиваю.
- Зато он о тебе не спрашивает и так же презирает, дескать я воспитала зверёныша.
Мать стремительно ушла в свою комнату. Гаврика попросту ошеломили её слова. Он смутно помнил худого, длинноволосого с бородой мужчину с несколько заторможенными движениями прожившего с ними чуть больше недели когда ещё бабушка была жива. Избалованный без меры, Гаврик отказался с ним общаться за то, что тот ругал его за капризы...
Тоже, в конец, расстроенный, Гаврик ушёл к себе в комнату.
* * *
На следующее утро в саду Гаврик работал один, подобрал последнюю землянику, нарвал несколько вёдер ягод и ранних яблок. Рая так и не вышла из спальни даже вечером, пила в одиночестве.
На следующий день мать молча собралась на базар, провожать не надо было, она возила фрукты и ягоды на мотоблоке с тележкой. Гаврик только загрузил тихоходное транспортное средство и вернулся в дом. Мать была уже одета. Глянула на него, как ему показалось сурово, и он потупился. Прочитав о ней он жалел её, как и отца. И у него самого что-то похожее повторялось. Любим, что ли, не тех? И он глухо проговорил.
- Мам, прости. Дети родителей не судят. Но я хочу встретиться с отцом. Где он сейчас?
- В Израиле! И развёлся со мной, дав мне расписку, что отказывается от отцовства, - визгнула Рая и, захлюпав носом, вышла во двор.
Вскоре затарахтел мотор и медленно стих, удаляясь. Гаврик долго стоял истуканом в прихожей. Потом вернулся в свою комнату и стал читать дальше эхо ушедшей страны.
И ВЕСНОЙ ОПАДАЮТ ЛИСТЬЯ.
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"