Одной из многих проблем, по которым учение Ленина имело решающее значение для канадских коммунистов, был вопрос о характере Канадского государства, официальным обозначением которого в то время было "Доминион Канады".- В формальном смысле - владения британского монарха, зависимые территории. Было признано, что они находятся в процессе перехода от грубого колониального статуса, предположительно, к какому-то младшему партнерству в Британской империи, но у них нет конституционного права вносить поправки в свои конституции.
Чтобы проиллюстрировать, насколько обманчивой стала угроза формального ограничения суверенитета, следует отметить, что в том же самом "формальном" смысле можно показать, что Канада не имеет законного права изменять свою Конституцию в настоящее время. Это объясняется тем, что после принятия британским парламентом "Вестминстерского статута", который, помимо прочего, официально признавал полное и безоговорочное право доминионов изменять свои конституции в одностороннем порядке, канадский парламент внес поправки в статут, включив в конце этого пункта слова "за исключением Канады". Иными словами, канадский класс капиталистов продемонстрировал реальность своего суверенитета, отвергнув предложение Британии придать ему конституционную форму и заявив вместо этого о своей власти продолжать конституционное притязание на подчинение, которое он счел полезным, в частности, при эксплуатации Французской Канады.
Но в 1929 году Вестминстерский статут еще не был принят британским парламентом, и канадские коммунисты разделяли господствующую иллюзию, что, будучи "Доминионом" Великобританского суверена, Канада на самом деле неизбежно является зависимой от Британии.
Мы требовали буржуазной независимости Канады - свободы от британского господства. Мы не называли достижение этой цели буржуазно-демократической революцией, но в этом и состояло основное содержание требования. Из-за запаздывания в общественном понимании тонких изменений, которые уже произошли в политической реальности отношений между правительствами Канады и Великобритании, наше требование было одобрено многими людьми, особенно среди радикалов среднего класса.
Канадцы уже привыкли к мысли, что наша страна фактически вполне независима по отношению к Британии, несмотря на архаичный порядок, по которому изменения в ее конституции должны были приниматься громоздким процессом канадского парламента, проходящего через ходатайства о подаче апелляции британскому суверену и ее министрам для принятия желаемых поправок к "британскому североамериканскому акту". Но в 1929 году это понимали только самые искушенные из капиталистических политиков, питавших миф о Конституционном подчинении. Действительно, совсем недавно, в 1926 году, сэр Клиффорд Сифтон, богатый и очень опытный политик, занимавший министерские посты в нескольких канадских правительствах, как либеральных, так и Тори, выступал с публичными речами на тему потенциальной опасности для Канады наших зависимых отношений с Великобританией. В одном из таких публичных выступлений на собрании в Альгамбра-Холле в Торонто он описал, как Британия завоевала свою империю мечом и будет удерживать ее только мечом. Его тезис состоял в том, что Канада должна освободиться от автоматического участия в британских войнах. Насколько прочно укоренились в то время конституционные иллюзии, можно проиллюстрировать тем фактом, что ни один член аудитории не указал, что в 1922 году, отклонив просьбу Ллойд Джорджа О гарантиях канадской поддержки в случае вмешательства Великобритании на Ближнем Востоке (инцидент в чанке), премьер-министр Канады опроверг теорию автоматического участия.
Сэр Клиффорд Сифтон и те, кто соглашался с ним, были не единственными среди буржуазии, кто все еще лелеял идею колониальных отношений Канады с Англией. Яростно пробританская Консервативная партия хотела сохранить зависимость от британского империализма. В тот же период, то есть в 1926 году, генерал-губернатор Канады вмешался во внутреннюю политику в поддержку Консервативной партии. он отклонил просьбу премьер-министра Маккензи Кинга распустить Палату общин и провести всеобщие выборы. Вместо этого он призвал яростно пробританского лидера Консервативной партии Артура Мейена сформировать правительство. Вскоре после этого, когда правительство Мейна потерпело поражение в Палате общин, должны были состояться всеобщие выборы. В настоящее время эти выборы упоминаются как борьба за конституционный вопрос, но в значительной степени избиратели считали, что они голосовали за британскую конституционную традицию и практику, а не за изменение Конституции Канады. Маккензи Кинг противопоставил установившуюся в Англии практику авторитарным действиям, предпринятым представителем монархии в Канаде, и призвал избирателей придерживаться британской традиции. Избиратели дали ему большинство голосов, но это было большинство в пользу "создания британской связи".
В каком-то смысле Коммунистическая партия в то время опережала буржуазные партии. Мы признали изменение отношений влияния британского и американского империализма в Канаде. Мы указывали на то, что американские инвестиции уже превысили британские и росли гораздо быстрее, и что британское влияние будет вытеснено влиянием Соединенных Штатов, если этот процесс будет продолжаться. Но из этого мы сделали упрощенный вывод, что борьба между двумя гигантами должна привести к войне.
Мы предполагали, что канадская буржуазия разделится на два лагеря: один поставит свое будущее на защиту британского империализма, другой-на Соединенные Штаты. Под влиянием устоявшейся концепции британской мощи и упорства, с которым она будет бороться за сохранение своего лидирующего положения в мире, то есть концепции, изложенной сэром Клиффордом Сифтоном в упомянутой выше речи, мы предположили, что борьба за контроль над Канадой завершится вооруженным конфликтом между этими двумя лагерями. Мы теоретизировали, что в то время как решающие вопросы и интересы в предстоящем конфликте будут заключаться в форме гражданской войны в Канаде. В ходе этой гражданской войны, уверяли мы себя и революционных рабочих, рабочий класс и его демократические союзники откажутся от империалистических гигантов и поднимут знамя независимости Канады. Таков был, как мы считали, наш путь к социализму.
В свете событий теперь легко отбросить эти иллюзии как фантастические. Но, оценивая нашу ошибку, следует учитывать противоречия, характерные для этого периода. Отношения власти между Великобританией и Соединенными Штатами были очень сильно отличны от того, что есть сегодня. В Соединенных Штатах, как и в Канаде, была широко распространена идея о том, что конфликт интересов между двумя империализмами обострится и приведет к войне. Капитализм восстановил лишь частичную стабильность, и мало кто верил, что она продлится долго. Революционные рабочие в тот период, конечно, не считали такую перспективу фантастической. Они верили, что это было возможно, и восторженно аплодировали, когда мы объявили о своем революционном намерении. На одном собрании в Драмхеллере, Альберта, тысяча шахтеров встали и приветствовали это заявление.
Вышеизложенное необходимо для иллюстрации преобладания в то время двух идей, а именно, что отношения Канады с Великобританией были зависимыми как на самом деле, так и в конституционной форме, и что война между британским и американским империализмом была вероятностью. Она не оправдывает нас за то, что мы принимали народные предрассудки и иллюзии за действительность вместо того, чтобы изучать действительность в свете учения Ленина, но она иллюстрирует обстоятельства, в которых была допущена наша ошибка.
Исправление нашей ошибки было инициировано группой канадских коммунистов, которые учились в ленинской школе. Изучая работу Ленина "Империализм, как высшая стадия капитализма", Лесли Моррис, Джон Уир и Сэм Карр пришли к выводу, что все решающие черты перехода к монополистическому капитализму, то есть к империализму, созрели в Канаде. Они коллективно написали доклад с изложением своих выводов и направили его руководству партии.
Их статья заставила нас, да и всю партию в целом, изучить классический "Империализм, как высшая стадия капитализма", и пересмотреть нашу оценку характера Канадского государства.
Этим исследованием, под влиянием студенческой критики, Ленин освободил нас от распространенного в народе Каутскианского представления о том, что решающим признаком империализма является "стремление к аннексии", что империализм состоит исключительно из обладания колониями и угнетения их народов. Впервые мы ясно осознали значение неоднократного подчеркивания Лениным того факта, что империализм есть специфическая историческая стадия капитализма, которая:
...выросла как развитие и прямое продолжение основных свойств капитализма вообще. Но капитализм стал капиталистическим империализмом лишь на определенной, очень высокой ступени своего развития, когда некоторые основные свойства капитализма стали превращаться в свою противоположность, когда по всей линии сложились и обнаружились черты переходной эпохи от капитализма к более высокому общественно-экономическому укладу. [21]
Даже сегодня, когда я копирую эту цитату, Я чувствую желание подчеркнуть каждое предложение. Изучение этого утверждения открыло мне глаза и положило начало нашему пониманию. Мы запоздало поняли, что политическое угнетение и двойная эксплуатация сотен и миллионов людей в Индии, Африке, Филиппинах , Китае и других колониальных и полуколониальных территориях, вопиющее и отвратительное зло, которое демократические люди осуждали и считали составляющим империализм, не были ни сутью империализма, ни его источником. Наконец, с помощью Ленина и идеологического "пендаля под зад" от наших студенческих товарищей мы пришли к пониманию того, что капиталистический империализм есть вредный плод действия присущих капитализму законов развития. Характер государства, вопрос о том, является ли оно частью системы капиталистического империализма и его эксплуатации и угнетения или частью эксплуатируемого и угнетенного большинства человечества, определяется уровнем развития капиталистического общества, которое его поддерживает и управляет, а не просто тем, присоединяет ли оно колониальные территории. Как ни удивительно это звучит сегодня, это было откровение, которое произвело революцию в нашем понимании империализма.
События, которые, как показал Ленин, превратили капитализм свободной конкуренции в капиталистический империализм, далеко зашли в Канаде. Концентрация производства и капитала за десять лет Первой Мировой Войны и Великой Октябрьской революции превратила молодую разнородную систему неограниченной конкуренции в высокомонополитизированную экономику. Об уровне этой концентрации свидетельствует тот факт, что уже в 1929 году из 22 618 промышленных предприятий, действовавших в Канаде, 118, что составляет почти половину процента от общего числа, производили 68 процентов всех произведенных товаров.
Монополизация была осуществлена путем слияния банковского капитала с промышленным и передачи контроля над промышленностью от "промышленников" к той породе, которую Ленин называл "гениями финансовых манипуляций". Безрассудный полив акций и жестокое разорение мелких предприятий, которые пытались сопротивляться слияниям, - это отвратительная история. В результате слияний (и одного банкротства) число банков в стране сократилось до 11, четыре крупнейших из которых владели более чем половиной активов и вели более половины всего банковского бизнеса страны. Советы директоров банков превратились в центры системы взаимосвязанных директоратов, что позволило малочисленной финансово-капиталистической олигархии контролировать всю экономику страны. За счет интеграции важных отраслей экономики страны: химической, алюминиевой, асбестовой, никелевой, бумажной и др., - с международными монополистическими ассоциациями, десяток лидеров канадской финансово-капиталистической олигархии стали активными участниками интеграции канадского финансового капитала с международным. Хотя экспорт капитала в 1929 году был невелик по сравнению с экспортом старых империалистических государств, он рос такими темпами, что несколько лет спустя министр финансов сообщил Палате общин, что помимо денег, поступающих в эту страну в качестве инвестиций, мы в конечном счете, являемся экспортером капитала[22]. эпизодическое вступление члена финансово-капиталистической олигархии в активную политику, обычно для того, чтобы стать членом правительства, и более частое назначение бывших членов правительств на выгодные должности, близкие к финансово-капиталистической олигархии, наряду с решающей ролью олигархии в формировании государственной политики, свидетельствовал тот факт, что, как указывал Ленин, монополистический капитализм в Канаде становился государственно-монополистическим капитализмом. Канадское государство становилось исполнительной властью монополистического капитала, а не класса капиталистов в целом.
Только те, кто пережил ментальный скачок от ограничительной и вводящей в заблуждение оценки империализма как просто "политики", которая должна быть принята или отвергнута в зависимости от амбиций капиталистических правительств, тезис, для которого Карл Каутский был "авторитетом", к научному анализу Ленина, могут оценить изменение, которое это понимание принесло нашему мышлению. Капитализм развился в Канаде до качественно более высокой стадии монополистического капитализма. Государство стало империалистическим государством. Требуя свободы для нее от британского правления, мы "ломились в открытую дверь". Хуже того, мы оглядывались назад, ожидая, что буржуазно-демократическая революция, по существу, завершится. Буржуазия "вообще" уже не была вождем имущих интересов в Канаде; инициатива власти перешла к монополистическому капиталу. Настаивая на том, что следующим шагом вперед для Канады будет завоевание буржуазией "свободы от британского господства", мы отвлекали внимание рабочего класса от его реального врага - монополистических капиталистов и монополистически-капиталистического государства, которое они контролировали.
Благодаря Ленину мы осознали свою ошибку "как раз вовремя", чтобы освободиться от нее в Великой массовой борьбе, которую Коммунистическая партия Канады вела против монополистического капитала во время экономического кризиса и депрессии "голодных тридцатых годов."
[21] Империализм, как высшая стадия капитализма. глава 7, Империализм, как особая стадия капитализма.
[22] Чарльз Даннинг, министр финансов, в Палате общин. Он добавил, что в каждый год экономического кризиса 1930-34 годов вывозилось больше капитала, чем ввозилось.
